Между тѣмъ путешествіе длилось уже цѣлый мѣсяцъ; друзья наши начали приходить въ отчаяніе. Они шли по направленію къ столицѣ, потому что вездѣ имъ говорили, что туда направляются всѣ иностранцы.

Наконецъ, они достигли того селенія, гдѣ когда-то игралъ Ноно.

Когда они, по своему обыкновенію, войдя въ селеніе, начали играть, добрая женщина, которая помогла Ноно, узнала теперь одну изъ пѣсенъ Ноно и спросила Ганса, не изъ Автономіи ли онъ тоже?

— Почему вы это спрашиваете, тетушка?

Женщина разсказала имъ, что нѣсколько времени тому назадъ проходилъ тутъ мальчикъ ихъ лѣтъ. Онъ игралъ пѣсенки, похожія на тѣ, что они играютъ, — пѣсни, которыхъ она больше никогда не слыхала. По ея описанію Гансъ и Мабъ узнали своего друга. Ихъ сердца забились отъ радости, — наконецъ, они напали на слѣды Ноно. Когда женщина добавила, что она посоветовала мальчику итти въ Монайю, они немедленно отправились туда.

Въ селеніяхъ по дорогѣ музыка Ноно оставила по себѣ память. И они шли впередъ, все болѣе и болѣе увѣренные, что имъ удастся розыскать товарища.

Однажды къ вечеру они пришли на ту ферму, гдѣ Ноно ночевалъ. Они предложили, чтобъ въ обмѣнъ на ихъ музыку и танцы Пенмокъ имъ дали кусокъ хлѣба и мѣсто на сѣновалѣ.

Но фермеръ, занятый починкой курятника, видя, что нужно будетъ дать три чашки супа, потребовалъ платы, надѣясь, конечно, что музыку онъ услышитъ и сверхъ платы.

Гансъ вынулъ изъ кошелька нѣсколько мелкихъ монетъ. Фермеръ позволилъ имъ войти въ общую столовую, гдѣ они и помѣстились въ уголку, вмѣстѣ съ Пенмокъ.

Толстая служанка приготовляла супъ; старый дѣдъ сидѣлъ передъ очагомъ; сынъ со своей семьей былѣ занятъ чѣмъ-то во дворѣ, а одинъ изъ работниковъ у окна исправлялъ рукоятку заступа.

Работникъ и служанка разговаривали между собой, не обращая вниманія ни на музыкантовъ, ни на дѣда, который отъ старости сталъ глухъ. Работникъ жаловался на хозяевъ, заставлявшихъ его съ утра до ночи работать и отказывавшихъ ему даже въ маленькой прибавкѣ.

— Ну, что жъ, надо быть справедливымъ, — говорила служанка, — у хозяина тоже не мало расходовъ. Вѣдь одному тебѣ онъ платитъ тридцать золотыхъ въ годъ. Да за эту цѣну у него никогда не будетъ недостатка въ работникахъ. Тутъ каждый день приходитъ нѣсколько, которые не отказались бы наняться и за меньшее.

— Да, только дѣлали ли бы они все то, что я дѣлаю?

— Что правда, то правда, — ты не спишь за работой. Да и дѣло свое знаешь. Потому и держится за тебя хозяинъ. Но прибавить два золотыхъ, знаешь ли, — это большая сумма.

— Два золотыхъ — для него это ничто! Но онъ скупъ. И умѣетъ же онъ прикопить! Вотъ отнялъ же онъ поле у этого бѣдняка Жана Биду, стоитъ оно въ два раза дороже, чѣмъ Биду взялъ у него въ долгъ. А поле возлѣ розовой рощи, — не мой развѣ трудъ поднялъ на него цѣну? Почему же ему одному идутъ барыши съ него?

— Не даетъ тебѣ это покоя съ тѣхъ поръ, какъ прошелъ здѣсь этотъ «блаженный».

Гансъ и Мабъ насторожили уши.

— Блаженный! — возразилъ работникъ, — не такой ужъ онъ блаженный по-моему. Въ томъ, что онъ намъ говорилъ, была доля правды. Видишь ли, меня ничему не учили, я и читать не умѣю. Но у меня есть смѣкалка, и она говоритъ мнѣ, что если бъ у хозяина не работали такіе дураки, какъ мы съ тобой, если бъ онъ былъ одинъ съ своей семьей, онъ не могъ бы воздѣлывать всей своей земли. Значитъ всѣ деньги, которыя онъ съ нея получаетъ, — это нашъ трудъ, — мой, твой, Петра, Клавдіи и всѣхъ тѣхъ, кого онъ себѣ нанимаетъ, когда ему нужно. Ну, вотъ!

— О! о! выдумалъ же, — сказала служанка. — Но вѣдь хозяинъ же объяснилъ тебѣ, что если бъ раздѣлили землю между всѣми поровну, то найдутся и тогда такіе, что не захотятъ работать и продадутъ свою часть работающимъ, и все пойдетъ по-старому.

— Да, да, хорошо это хозяевамъ такъ говорить! Но вѣдь я работаю какую работу на него? Почему бы мнѣ не работать такъ же на себя? Нѣтъ, Жанна, не все идетъ здѣсь такъ, какъ должно было бы итти. Я очень теперь жалѣю, что не спросилъ тогда у малыша, гдѣ лежитъ та страна, о которой онъ намъ говорилъ. Я думаю, что она гдѣ-нибудь да есть, и мнѣ хочется туда пойти.

Въ эту минуту Гансъ вмѣшался въ разговоръ. Онъ сказалъ, что Автономія дѣйствительно существуетъ, и сталъ разспрашивать о путникѣ, котораго онъ, Гансъ, и Мабъ знаютъ и хотятъ скорѣй отыскать.

Служанка и работникъ могли сообщить имъ лишь очень немногое о Ноно. Они знали только, что мальчикъ говорилъ, что идетъ въ городъ, и что онъ дѣйствительно пошелъ по дорогѣ въ городъ.

Потомъ работникъ сталъ разспрашивать Ганса объ Автономіи, что это за земля, и гдѣ она.

Но наши друзья не могли указать туда дорогу. Они такъ много блуждали по Плутократіи, что теперь не могли точно указать дорогу, да и та дорога, по которой они пришли, закрылась за ними. Они могли дать лишь очень неопредѣленныя, далеко не точныя свѣдѣнія.

И эти неполныя указанія не могли помочь работнику.

Служанка, увидя приближеніе фермера, предложила дѣтямъ не говорить больше объ Автономіи. Она замѣтила, что когда говорили объ этой странѣ и ея нравахъ, хозяинъ начиналъ сердиться.

Мало-по-малу, одинъ за другимъ собрались всѣ обитатели фермы, пришла невѣстка, ходившая на деревню со своими двумя дѣтьми, которыя сейчасъ же свели знакомство съ Пенмокъ.

Сѣли, наконецъ, за столъ. Гансъ, Мабъ и Пенмокъ получили по мискѣ супу и ломтю хлѣба.

Затѣмъ, когда ѣда была окончена и все убрано по мѣстамъ, наши артисты сыграли нѣсколько пѣсенъ, чтобъ доставить удовольствіе дѣтямъ, а Пенмокъ опять протанцовала. Когда настало время ложиться спать, нашихъ путешественниковъ отвели въ сарай, гдѣ они и забились въ солому, счастливые, что не потеряли слѣда того, кого искали.