Сибирь полна загадок, причём таящих истинное волшебство едва не столетиями. В одном из таких чудес мы убедились, побывав по случаю на одном из многочисленных озёр Томской области. Можно бы всё нами увиденное и услышанное отнести к таёжной скептике: «Эка невидаль! А вот мы в прошлой экспедиции…» Но тут сразу же оговоримся, что в тайге не новички и повидали немало, но тут…

Приехали к брату жены в один из тогда богатых совхозов. Как водится – сибирское застолье, охотничьи байки за полночь и обещание свозить нас, если Леший пустит, на одно озерцо необычное. «А сколько твой «Леший» на лапу берёт за охоту летом?», – спросил я шурина. Но от такого вопроса за столом затихли. А шурин Коля, переглянувшись со взрослым сыном Саней и женой Евгенией, чуть ли не прошептал, поперхнувшись: «Ты, Валера, так не шуткуй! Здесь не город, тайга кругом, а Леший, он везде бывает в наших местах. Сам видел его штучки. Вблизи-то он не показывается, но и издаля шуганёт, подштанники не удержишь. Прости, Галя, перегнул малость.» Моя супруга лишь пожала плечами: «А мне-то что! Хотя одним глазком посмотрела бы. А?! Мужики! Заодно и рыбки половим. Есть хоть чего ловить в твоём расчудесном озере?»

– А ты, сестрёнка, не подначивай! Рыбой нас моя Евгения накормит наивкуснейшей. А вот ловить её вы втроём будете. Ты с мужем, да вот, Санёк ещё. Он там с Лешим в дружбе. Старик мало кого жалует, а то и обидеть крепко может, бывало – до смерти.

– Ну уж, прямо-таки до смерти?! Давно ли заливать выучился, а? Коль, скажи честно: спьяну болтанул.

– А вот и неправда твоя, Галя. А чтобы не трёпа ради, то завтра же и поедем. Мне как раз на дальние дойки заглянуть надобно, коровок попользовать от слепней. А там и до Лешевой заводи на Чудо-озере рукой подать. Только чур, ни на дойке, ни по дороге, а тем паче на заводи Лешего не поминайте: не то быть беде. А уж страху натерпитесь вдосталь. А что до рыбы, так её там прорва. Не больно-то туда рыбачки захаживают, а уж охотников Леший и подавно не жалует: либо в болоте утопит, а то загонит так, что неделю, не-то и боле плутать будешь. Так-вот…

Под впечатлением разговора молча разошлись по спальням. Благо, у главного ветврача, кем работал в совхозе Николай, хоромы были далеко не тесные. «На вырост», как шутил он сам, кивая на сына: «Вот, ужо, поженим…»

А Коля ещё долго возился в чулане с корчагами и удилищами. Договорились выехать в пять утра. Сосны в необъятном дворе Николая ещё полностью были окутаны утренним туманом, как с улицы въехал «газик» – ветеринарка. В минуту загрузились, за рулём шурин сидел сам: не любил по выходным беспокоить своего водителя. Приехали к загону, когда доярки закончили дойку. Так что пока шёл осмотр коров, мы с Саней лакомились парным молоком. Жена и дома, в городе из молочного потребляла творог, да сметану в борще. Да разве что ряженку в охотку.

– Вот и управились с бурёнками! – весело сказал Коля, садясь в кресло далеко не нового «козлика», как именовали в селе его транспорт мальчишки.

Минут через десять неожиданно выехали из лесной чащи на бережок заводи. Она ещё была покрыта лёгким испарением и исчезала в нём метрах в двадцати. Вдоль берега ощущалось неспешное течение. Создавалось впечатление речного пейзажа.

– Коля, а течение-то откуда? Озеро ведь?

– Да, честно говоря, сам удивляюсь. Причем к вечеру оно развернётся наоборот. А пополудни, часа в два-три увидишь нескучную картину: вода в заводи будто разом вскипит. Потом всё утихнет и потечёт наша аква вспять. Ты им, сынок порассказывай маленько, а я поехал на другие дойки. Заеду завтра об это время. Ну, бывайте! Ни хвоста, ни чешуи!

С тем и уехал. А мы «рассупонили» снасти, Саша по огромному кедру-топляку отнёс обе корчаги, где внутри привязал марлевые мешочки комбикорма: «Чтобы не вымывало» – пояснил он. Верёвки от корчаг привязал к сучьям топляка.

– Дядь Валер, бери снасти и иди вон к тому пню у воды. Там увидишь дырки в нём. Туда и воткни обе удочки. А я пока наживку спроворю. А вот тут, смотри, – после обеда, как утихнет вода и сядешь, как в кресло. Тут и кукан приладишь. А я пока для ночлежки и обеда все сготовлю. Да на ушицу во-он у тех кустов рыбки надёргаю!

И пошёл в тайгу рубить сушняк, да лапник. Благо, кострище, скорее всего его же, было готово и даже окопано. Массивные рогатки под котелок даже не обуглились. Дрова частью разложил меж них. Сухой лапник сложил на лысом от травы кусочке отлогого бережка. Тут же неподалёку заготовил свежие духмяные ветви сосны. Ясное дело – ночлежка почти готова. Разжёг костерок и поставил объёмистый котелок на рогатки. Мимоходом сунул мне коробок с невесть когда пойманными кузнечиками и свежими алыми червями: «Вот, бери, дядь Валер. На кузнеца с утра, прям сейчас спробуй. А потом на червя.» И пошёл к тем заветным кустикам. Там уже минут через пяток на траве трепыхались штуки три увесистые рыбки. А не успела вскипеть вода в котелке, как трава рядом с ним шевелилась вся от обилия копошащейся в ней рыбы. Жена начистила взятую с собой картошку и приготовила специи, частью прямо здесь и собранные: рыбачила со мной и раньше. Вскоре над озером потянулся душистый запах ухи.

Вставало солнце, обозначая себя в таёжном мареве золотистыми лучами, заскользило по заводи, разгоняя остатки тумана. В чаще поднялся чудный птичий распев. Даже кукушка начала отсчёт неизвестно чьих лет. Застучал дятел «тр-р-ток!» и чистейшим свистом отозвалась иволга «фью-фью-фить!». У меня начался клёв и даже пара лещей и золотистый карасик. Именно золотистый, А не серебристый, как обычно в озёрах. «Тоже недурственно!», – пробормотал я себе под нос.

– Валер, иди посоли! – окликнула жена, зная мой «талант» к посолке. И дома мне доверялись все соления. И сыпал я «на глаз», не обращаясь к рецептам. При этом удавалось угодить всем. А пока готовилось варево, Галя по-хозяйски раскладывала на клеёнке домашние снеди и конечно же, флягу со спиртом.

Подошёл Саша. Деловито отрезал сало, взял лучок, положил на краюху деревенского хлеба, что великолепно пекла Евгения. Посолил хлеб и положил его на воду. Краюха резво поплыла к средине заводи. Налил в рюмку спирта и, размахнувшись, плеснул ею во всю ширь заводи: «Угощайся, дядя Леший!». «Дурью мается или картину гонит…», – подумал я. Галя только хмыкнула: «И чего продукты переводить!» Но Галин племяш будто не заметил нашего недоумения. Только буркнул: «Ведь говорили же вам…»

Дальше наш отдых проистекал на славу. Пилось и елось с аппетитом, еле успевали таскать рыбу. Потом с ловом как обрезало – ни единого. Я было вспомнил про волейбол, но Александр упредил: «Оно бы не надо ЗДЕСЬ шуметь. Давайте лучше в подкидного.» Но тут как-то разом умолкли птицы. Повис некий вакуум на всём: насекомых на пнях, листве, птичьем разноголосии, закружилась листва среди заводи. Погас костер, поникла трава. Вода в заводи замерла. Даже шум в кедраче сник. Мы насторожились: что это?

Так длилось до получаса. Затем вспыхнул костёр. Посреди заводи вздыбился фонтаном поток. Он заголосил на все лады: гейзеры на Камчатке звучат скромнее. «У-у-ых, дык-дык шва-а, фыф-фо, ух-хать!», – примерно так разражалась заводь почти на час, делая перерыв после каждой рулады. И… опять тишина. Первым послышался треск костра и зашумела верхами тайга. По берегу прошла крупная дрожь земли. Покачнулся мой пень с удочками и слегка вздыбился топляк. «У-ух – пля-швынь», – погрузился – плюхнулся он тут же. Волна от него разошлась за пределы заводи.

Клёв возобновился. Подъели ушицы, а мы с Сашей «усугубили» под уху и сало. Вечерело. Корчаги следовало вынимать лишь утром, когда рыба в них «обживётся» в максимуме.

Обожгли «лысины» сушняком под ночёвку, дабы согреть грунт. Поужинали, опять «усугубили», попили чай. Поверх лапника постелили тулуп и уложили почивать мою супругу: «До утра можешь не тревожиться!». Так бы оно так, но… Комары не в счёт: дым от подброшенной травы разогнал их. Правда, не на время. Мази тоже не больно-то действовали. И тут, где-то уж больно совсем рядом раздался крик ребёнка, будто его резали по частям: «Ай, ай, и-и-и-а! А-пи-и-хр-р-иа-ай!» Волосы встали дыбом, жена выскочила из-под тулупа: «Что это?!» Подошёл из темноты Саша.

– Что, пужнулись? Да заяц это. Взял его сонным филин. Спите.

Но спать, как видно, в эту ночь нам не довелось. А, как видно, начало сбываться упреждение не хаять даже в помыслах и не отзываться «всуе» о Лешем. А тем более в его пенатах… «У-У-ых! Ха-а-У-у – ыха-ха-ха!» – раздалось в уже ночной чаще. «Валер, я боюсь! Кто это?!» – прижалась ко мне Галя. «Да спите вы! Филин это! Поел видно, озорует.» Отозвался от костра Саша.

Но не тут-то было. Ночные потехи были в разгаре: откуда-то из тьмы выскочили чудища. Невидимые, они с визгом и рёвом проскакали чуть ли не вдоль нашей поляны. С треском исчезли в чаще. Галя вцепилась в меня так, что я выматерился от боли. Наш визави, как видно спал. Чего, честно говоря, не особо хотелось мне. Выпил, скорее от страха. В камчатской тайге такого не доводилось встречать. Но это, как бы была прелюдия. Земля под нами стала повсеместно дрожать и точкообразно смещаться. Сверху раздался свист-грохот. Над нами что-то пролетело, обратив в пепел и искры костёр. Полушубок вырвало из наших рук и унесло в темень. Привидения с топотом проскакали обратно. В тайге послышалось душераздирающее: «Эу-х-х мять-мять-зяу ит-тя а-ай!!» «Вот уж, дурдом, подумал я. Даже в урмане Восточной Сибири такого не слышал!» Пошёл втемень, сыскал тулуп, подал Галине: «На, не трясись! Может глотнёшь чутка?».

– Не-а, я боюсь очень. Ты не уходи! А вообще дай капелюху!

– Капелюху, капелюху! На разведенного с брусникой! – протянул жене рюмку. Она судорожно проглотила спиртное и дрожь её поутихла. Крики и уханья в ночной чаще не стихали. Но в небе над тайгой опять послышался гул. Забурлило озеро. По закраинам заводи полыхнуло огнями. Они остановились и словно зависли над самим озером в озёрной тьме. Огни росли и ширились, превращаясь в некие гигантские глаза. Казалось, глаза мигали. Из глубин заводи неслись глухие стоны. «Быр-быр-бдух!!» – не-то вздох, не то последние звуки утопленника потрясли нас и стихли в чаще. Не выдержав колдовской феерии, я выпил чуть ли не стакан спирта. Со злостью откусил слоёного сала, достал из котла кусок холодной рыбины. Вроде стало безразлично. Да и жена перестала дрожать.

Посветил фонариком на часы: было четверть пятого. Забрезжил рассвет. Ещё раз дрогнула и как бы прогнулась хребтом земля. Затем всё стихло. Мы с женой поплотнее укрылись тулупом и в одночасье уснули.

– Эй, рыбачки, а ну, подьём! услышали голос Коли.

Саша уже собрал снасти, выгрузил более мешка рыбы в молочные фляги и зачищал от мусора и угольев поляну. Ехали домой молча, как бы боясь осуждать Лешего.

Лишь уже дома, поедая жареных карасей в сметане, я спросил: «Коль, а что, неужто лешие бывают?

– А ты поди, да проверь как следует. Может диссертацию напишешь! А?

Но был выходной и думать о диссертации не хотелось. А караси у Жени удались на славу. «А ну его, этого Лешего! Прости меня, Господи! Может ты его приструнишь?»

Но задели-таки эти чудеса-расчудесные за живое. И попробовали мы с Николаем дать своё объяснение увиденному и услышанному.

Положим, что крики – это обычные явления в смешанной тайге, где полно зайцев, сов и филинов. Бьющийся в когтях хищника заяц кричит пуще ребёнка. А уж ночные разбойники при этом хохочут и ухают на весь лес. Кабаньи бега – тоже не редкость, когда секачи гоняют волка, либо наоборот: кабаны дают дёру от нескольких волков, что летом бывает редко. А вот круговерть с течением… Тут только одно: аномалия с возможными залежами магнитных руд и идёт своеобразная зарядка-разрядка накопленной энергии в их магнитном поле. После чего полярность меняется и ток (поток воды, содержащей ионы) меняется на противоположный.