© Граждан В. А.
* * *
© Граждан В. А.
* * *
Ходили по морям немало мы
Обычно принято в предисловии помещать некое резюме титулованных знаменитостей. Именно поэтому в фильмах подводники сняты в бескозырках, а командир у перископа щеголяет с кортиком. У нас всё без дураков: флотские о флотском.
– Капитан дальнего плавания Олег Пастернак, бывший офицер РТС КИК (корабля измерительного комплекса) «Чумикан»: «Привет Валерий, дорогой мой сослуживец! Вот уж не ожидал, так не ожидал: в нашем европейском захолустье, на богом забытой Дюссельдорфщине получить от тебя послание. Да ещё какое! Прямо праздник воспоминаний ты мне подарил… Снова всё, как будто вчера… А ведь столько уже прошли миль, горя и радости, успехов и ошибок осталось по корме! Но я пока продолжаю прокладывать свой путь в морях полуденных и полунощных. Прочёл твои рассказы и снова всё, как будто вчера. И снова мы вместе, объединённые в одно великое понятие: «ЭКИПАЖ»! Читая твои рассказы, я получаю истинное наслаждение! Да и не может быть иначе, когда вновь встречаешься со своей молодостью и романтикой моря! Жму твою морскую и журналистскую руку. Обидно лишь, что так мало пишущих интересно и профессионально о море и моряках.
– Владимир Казанов, инженер-программист, бывший старшина срочной службы ТОГЭ (Тихоокеанская гидрографическая экспедиция): «Валерий, спасибо за твои рассказы на сайте ТОГЭ– 5. Это удовольствие в чистом виде: я как тот корабельный пёс Тобик вспоминаю все запахи моря, шторма и флотскую словесную вязь в ушах. И буду помнить их до гробовой доски».
– Бывший корабельный офицер баллистик по МКБР (межконтинентальные баллистические ракеты) Колбасин Виктор.
«Валерий, здравствуй! Я прочитал написанное тобой на сайте КИК ТОГЭ-5 и www.NAVY.ru. Математический вывод: оригинально, талантливо, интересно, забавно. Беда в том, что мало. Как в том мультике: «Маловато будет!» Валера, а как найти твои книги?»
Найти просто: нужно их издать требуемым тиражом. Всего в адресной почте автора книг «Горячий поход в холодную войну» и «Секретная лаборатория адмирала Максюты» несколько сот абонентов. Читателей гораздо больше. Пишите!
В войну рождённые
Предисловие
Эта книга о тех, кто рождён в годы второй Мировой войны и в самом её конце. Именно им довелось выжить, построить военно-морской флот и выстоять свою жизнь дважды. Они свою жизнь соразмеряли «за себя и за того парня». А когда Родину пытались превратить в руины без выстрелов и бомб, суметь её достойно поднять сызнова уже из экономических руин. Хотя с самого их рождения спецслужбы враждебных стран предрекали поколению голод, насилие, нищету, а то и чуть ли не поголовное уничтожение в пекле ядерной войны. Но они жили, создавали, а юмор не покидал их никогда.
Как родная меня мать провожала…
Прямо скажем, военком Куйбышевского района города Омска подполковник Мирошниченко был ЧЕЛОВЕКОМ. Можно даже сказать, – душевным отцом по военной части. Хотя по тем временам среди нас никто даже и в помыслах не имел отлынить от призыва. Мало того, даже заводить речь на подобную тему, значило усомниться в твоих МУЖСКИХ качествах сразу и навсегда. А если проще, то вряд ли какая девчонка станет водить дружбу с парнем, не служившим по какой– либо причине. Значило, что сей мужской «сапиенс» попросту хиляк, а то и того хуже – «чахоточный» или «квёлый», как говаривали у нас в деревне.
Но мне всё-таки дважды давали отсрочку по той причине, что учился на вечернем отделении в политехе. Но, вызвав в очередной раз, военком, отечески похлопал по плечу и, весело эдак, спросил: «Так вот, скажи, значится, ты куда надумал идти служить? На танке грохотать под бронёй, либо ходить на корабле, а то и в «царицу полей» – пехоту, а то и того, – в авиацию? Тебе по здоровью комиссия дозволяет! А? Вижу, – согласен. Слух есть, морзянку изучишь, образования– три курса, хватает. Дадут пулемёт, стреляй – не хочу. Так что запиши– ка его, капитан, в стрелки – радисты! И не надо меня благодарить! Жду орлом через 3 года. Следующий!» Без натяжки можно заметить, что немало офицеров по тем временам были из фронтовиков. То есть «академиев не кончали», но и не важничали особо. Одним словом отцы – командиры.
«А ведь хотя бы третий курс мог бы дать закончить, всего месяц до конца семестра… Теперь, как видно, после службы доучусь. Не я первый. А потом авиация – не фунт изюма!» Не штурман, конечно, но и стрелок – радист на самолёте не последний человек! Да и потом небо, облака… А проще – кружка, ложка и еда на три – пять суток и – айда на сборный пункт.
Призывной народец, то есть мы, образца 1944–1945 годов рождения, набранный «с бору по сосенке», был очень даже самостоятельный. По известной причине в годы войны рождаемость была не ахти какая. Скорее – никакая. Ко всему практически у всех война выкосила отцов, а у некоторых (как и у меня) лишь тётка, а то и вовсе– бабушка в деревне. Уму-разуму учила улица и рабочие в цехах, да и те почти сплошь фронтовики с ранениями, сиречь калеки и контуженные. А коли мы все народ уже работящий и самостоятельный, то к хлебу и колбасе на проводы прикупили винца, а то и водки. Тогда «сидоры»-сумки проверяли условно, а, пожалуй, и вовсе не проверяли. Сам пришёл– и ладно. Особой дисциплины не требовали, полагали, что ещё успеется. И по сему картина была вполне сходная с проводами на фронт. Да и по ситуации вроде как схоже. Во Вьетнаме вовсю шла война, которую по радио именовали Тонкинскими событиями. Почти как драка у пивного киоска: до прихода участкового. Слышали мы и об «атаках патриотов», строили догадки, кто они и откуда, что вполне и на нашу долю хватит… Тогда ведь всё больше радио, да и то с «техническим перерывом. А с телевидением было более, чем скромно: один на квартал, да и тот с линзой.
Целовались, обнимались, плакали, клялись в вечной любви, пели «Помнить буду, не забуду! Эх, не забу-уду!». Одна девица билась в истерике: «Эдичек, родной мой, я люблю тебя! Я дождусь!!!» Парню, как видно подзахмелевшие друзья по общаге, напутствовали на все случаи жизни: «Андр-рей! Держи член бодрей!!» Пели, пили, танцевали, рыдали с причитанием, а кое– где и выясняли отношения по мордасам. Кто– то пулял ракеты из бог весть откуда добытых ракетниц. Не обошлось и без разбитых стёкол в вагонах. Но скоренько нашу «вольницу» построили и сверили по спискам. Оттеснили подальше провожающих и передали на «попечительство» рослым матросам-голубопогонникам. Судя по всему – морским авиаторам.
По непроверенным, но весьма желанным для слуха сведениям, наш эшелон как бы отправляли на Черноморский флот. Тут же разыгравшаяся фантазия рисовала курортный пляж с множеством купальщиц с пышными формами, обилием винограда и южных дынь. И мы уже мнили себя героями– парашютистами, парящими над упомянутыми пляжами на глазах у восхищённых курортниц… Как бы в подтверждение– теперь уже по всему перрону суетились матросы и старшины с голубыми погонами. А на погонах значилась буква «Ф», значит– флот. Мало того, выяснилось в «доверительной» беседе (за распитием втихую бутылки с одним из сопровождающих нас матросов), что везут нас именно в Анапу в учебку авиабазы. А матросу– то чего: чего просят, то и «распряг», тем более– налили во здравие.
Где– то заорали: «Па-a ваго-онам!» И мы, уже слабо соображающие происходящее от выпитого, пошли «па-a вагонам».
А вернее– кого куда затолкали. Визги, крики провожающих перекрывала громкая и ОЧЕНЬ нестройная песня «Черное море моё!!» «Как родная меня мать провожала… Тут и вся моя родня набежала!» И уже где-то за окнами хороводила смешавшаяся и изрядно подвипившая толпа, едва сдерживаемая офицерами омских военкоматов. Была самая заурядная картина проводов на службу. Без обилия киношных цветов и звона оркестровых литавр. Наш призыв был едва не первым, кого везли в пассажирских (!!) вагонах, а не в «телятниках.
Где-то засвистело, звякнул станционный колокол. Закрыли двери вагонов. Как и следовало ожидать, состав лихорадочно дёрнулся в направлении ЗАПАДА! «Тот, кто рождён был у мор-ря!!..» Орали допризывники, теперь уже справедливо полагая, что впереди всё-таки оно– Чёрное море. Но состав, будто спохватившись, с невероятным грохотом тормознул и… рванулся на восток. Мало чего соображая, но почувствовав разницу в направлении движения, кто-то предположил, что «будут формировать эшелон на товарной станции». «В десанте служим мы крылатом!!..», – упорно горланили пьяные парни. Но довольно быстро, где– то через час– другой угомонились, хотя НИКТО и не призывал к этому. В одном из купе хорошо спевшаяся компашка упорно выводила мелодию «Песни пустынь». Смысл песни был идеально прост:
«Шел один верблюд. Шел другой верблюд, шёл… Н-ный верблюд. Шёл целый караван» «Джим-бала-бала, джим-бала-бала! Шёл целый караван!» Затем упал от жажды один верблюд, а за ним и все последующие в указанном в предыдущем куплете порядке. Припев тот же. Программа, скорее всего, была рассчитана почти до утра, а то и на несколько суток в связи с безмерным количеством бутылок в запасе поющих. Содержание песни предусматривало и это. Сюжет шёл в мажоре: «Попил один верблюд» и все прочие. Затем проминаж по пустыне продолжался успешно. Хотя, кто его знает, ведь если водка ещё есть, то…всё повторяется. Всё как в пустыне. За окнами смеркалось. Поезд упорно отстукивал километры и по– прежнему на ВОСТОК. К соблюдению тишины в вагоне уже не призывали. Все и так по притихли, осознавая похмельной головой свершившуюся разницу между сочинским пляжем и «тропой Хо-Ши-Мина».
Просто команда матросов-«покупателей» была достаточно опытной, чтобы не терять силы и нервы совершенно напрасно. Выветрившийся хмель и суровая реальность взяли своё.
А уже утром следующего дня окончательно выяснилось, что ни на Чёрное море, ни тем более в Анапу поезд не идёт. Даже через Кокчетав, как смело предположили бывшие двоечники по географии. Теперь направление у поезда было явно восточным, даже для тех, кто успел похмелиться. Вопрос с десантом тоже повис в воздухе, где ему и положено находиться до приземления. По купе раздавали какую– то кашу. Знали бы мы, сколько её нам ещё предстоит съесть, да с волчьим аппетитом. Сейчас она не лезла в горло даже под портвейн 777.
Ко всему, в нашем вагоне, почти поголовно ехали студенты – вечерники и заочники, плюс те дневники, у кого не было военных кафедр. Народец, вроде не из глупых. Тем не менее мало кто ведал, да и не мог доподлинно знать о фактическом положении политических и, тем более, военных дел в мире. Хотя лекции «О международном положении» нам на заводе читали едва не еженедельно. Чего и говорить, коли по прошедствии и десятков лет далеко не всё поддаётся логике в оценке событий тех лет «холодной войны». А не могли мы знать ГЛАВНОГО.
«Чёрная метка» поколениям России
А на языке пиратов это означало «низложить, а то и предать смерти». Сейчас вы прочтёте инструкцию, вышедшую под грифом «Секретно» в ведомстве ЦРУ 17 июля 1945 года. То есть аккурат к нашему появлению на свет. Тогда во главе этой американской организации стоял Ален Даллес. Документ был под номером 2004. Уверяю, что по сей день его НИКТО НЕ ОТМЕНЯЛ. Мало того, его впервые частично озвучил Президент США Рональд Рейган. А уже в 90-е годы теперь уже прошлого столетия Инструкция была осуществлена нашими же руками (!!). Вот её содержание (сокращённо):
«Окончится (2-я Мировая) война, всё как– то утрясётся… и мы бросим всю материальную мощь Америки на оболванивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению.
Посеяв хаос, мы незаметно подменим их (русских) ценности на фальшивые и заставим их в (это) поверить. Мы найдём своих единомышленников, своих союзников и помощников в самой России! Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного и бесповоротного угасания его самосознания.
Из (их) литературы и искусства мы постепенно вытравим социальную сущность, отучим, отобьём у них охоту заниматься изображением и исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс.
Литература, кино, театр, пресса, телевидение– всё будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых «художников», которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства.
В управлении государством мы посеем хаос и неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточничеству, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и станут никому не нужны. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом, беззастенчивость к русскому народу, – всё это мы будем ловко и незаметно культивировать и всё это расцветёт махровым цветом. И лишь немногие будут догадываться, что происходит. Но таких людей мы превратим в посмешище, найдём способ их оболгать.
Мы будем браться за людей с детских лет. Будем всегда главную ставку делать на молодёжь, пошляков и космополитов. Вот так мы это сделаем. «Завтра»,1994, № 13.
Так что все поколения россиян, рожденные уже со времён 2-ой Мировой войны, оказались под знаком «чёрной метки». Если не ещё раньше. Просто такой циничной концепции не посмел выдвинуть даже пресловутый Геббельс. Хотя подобные фрагменты были и в его «идеологии», но они не были столь «дальновидны», как у А. Даллеса. Он не утруждал себя витиеватостью экономическо– диверсионной «теории», предпочитая пропаганду практическому истреблению народонаселения России.
Интересно, а кому в войне корысть?
И опять-таки по окончании 2-ой Мировой войны со стороны таких держав, как США, Англия и стран НАТО начали стремительно развиваться события теперь чисто военного, но уже не союзнического характера. Уже к 22 мая 1945 года, то есть на 13-й день после провозглашения СОВМЕСТНОЙ с СССР ПОБЕДЫ над фашистской Германией уже имелся план «Немыслимое» о действиях США и Британской империи на случай, если СССР не остановится на согласованных границах зон оккупации, а продолжит свой марш до Атлантического океана. Как это, кстати, упорно предлагал И.Сталину маршал Жуков.
План «союзников» по ряду причин не состоялся. Но противостояние уже стало носить практически открытый, а иногда и вызывающий характер. Новое состояние мира получило название «Холодной войны».
Вопреки начатому противостоянию Англия, а вероятней всего и США получили довольно внятное предупреждение от межгалактического «Коалиционного отряда наблюдателей» (КОН). В нём говорилось, что «Человечество идёт по неверному пути и землянам необходимо уничтожить все орудия зла! Иначе нынешнему виду гомосапиенс придётся покинуть пределы Галактики». Заявителю сего власти пригрозили скамьёй подсудимых. Это был 1929 год. Но война была развязана уже через 10 лет. А в 1945 году Америка произвела демонстрационные ядерные взрывы. После ядерных взрывов в городах Японии Хиросиме и Нагасаки превосходство США в вооружённых силах мира стала очевидной. Тут же созрели планы по реализации ядерной монополии. А к 3 ноября 1945 года в Пентагон поступил доклад № 329 по отбору 20 наиболее важных целей на территории СССР для нанесения по ним атомных ударов. Для лучшего запоминания назовём их поимённо: Москва, Ленинград, Горький, Куйбышев, Свердловск, Новосибирск, Омск, Саратов, Казань, Баку, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Магнитогорск, Пермь, Тбилиси, Новокузнецк, Грозный, Иркутск, Ярославль. А 14 июля 1949 г. По новому плану «Троян» таких городов уже намечалось 70. Затем план бомбардировок перенесли на 01.01.1957 года. Хотя теперь с неизбежной оглядкой на уже имеющееся ядерное оружие в СССР. «Оглядываться» приходилось многократно и с каждым разом с большей натугой для шеи. 4 октября 1957 г. СССР запустил первый искусственный спутник Земли, а в 1961 году в Космосе уже был Первый Космонавт Земли, гражданин Советского Союза. Аналогичный вывод служители Пентагона провели безошибочно: таким же средством доставки, межконтинентальной баллистической ракетой, можно «предоставить» ядерные боеголовки в те же США!
И, тем не менее, идея ядерной войны не покинула головы воителей Пентагона. Там зародился «Единый комплексный оперативный план» или «СИОП» в аббревиатуре США. И в декабре 1960 Комитетом начальников штабов (КНШ) США был утверждён вариант СИОП на 1962 финансовый год. Согласно этому плану уничтожению уже подлежали до 525 млн. чел.(!!) не только в самом Советском Союзе, но и в его странах-союзниках, таких как Китай, Польша и других. Агрессоров не смущало уничтожение целых наций и радиоактивное заражение практически всей промышленно-активной зоны Евразии! А радиация в известной мере достигала в виде облачности и самих США. И все таки в своих планах они шли на это. А наносить ядерные удары Пентагон мыслил ПРЕВЕНТИВНО, то есть с опережением возможного ответного удара.
И всё вооружение: корабли, самолёты, танки и даже артиллерия переориентировались на войну с применением ядерного оружия.
От Советского Союза и стран Варшавского договора требовался НЕМЕДЛЕННЫЙ и адекватный ответ. И, прежде всего СССР, был милитаризован целиком. Это требовало непомерных финансовых и трудовых вложений. Уж какое там благосостояние людей! «Лишь бы не было войны», – так трактовали для себя простые люди, в совсем ещё недавнем прошлом перенесшие ужасы фашизма.
Казалось бы: чего хотят от нас те же США вкупе с блоком НАТО, причём ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ? Да просто, даже очень: нужны богатейшие ресурсы, коими располагают недра России и её тогдашних союзников. Но в первую очередь – самой России. Плюс дешёвая рабочая сила, своеобразные рабы 21 века. И не меньше.
В Третьем же послании «К разумным жителям Земли, к расе, именующей себя Человечеством, вновь ОБРАЩАЕТСЯ КОН!
А, судя по всему, точка в этом вопросе скорее всего если и будет поставлена мирным путём не ранее 21-го века, а то и гораздо позже.
Вопрос, пожалуй, встанет так: либо человечество достигнет в своём самосознании взаимопонимания, сотрудничества, либо погибнет от самими же перепроизведённого вооружения. Не суть важно уже, какого: все виды его стали носить ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО глобальный характер. Но, увы, в первую очередь, не просматриваются пути просветления разума на пути демилитаризации и мира. Зато виток за витком совершенствуется и требует колоссальных затрат оружие и системы защиты от него.
Но атомное оружие возымело первостепенную роль и для СССР. Забегая вперёд, скажем, что в период с 1949 года по 199 °CССР провёл 715 ядерных испытаний. Так что ко времени нашего призыва в 1964 году начался 3 этап программы ядерных испытаний в СССР. Продлился он до 1975 года с без гарантии получить новый виток развития. Те или иные договора между США и СССР несколько видоизменяли ядерную политику противостоящих государств, но пока демилитаризацией и не пахло.
Но советские люди помнили популярный тогда фильм «Александр Невский»: «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет!»
Мы выросли под мирным небом!
Реальная жизнь ожидала каждого по-разному. Многие так и остались на ферме, конюшне и тракторе. А некоторых потянуло дальше: учиться в город. У нас-то школа была лишь до шестого класса. Пение преподавал безногий лётчик дядя Петя (не любил он по отчеству). Он раньше по поездам на хлеб песнями зарабатывал, да прибился к колхозу. Немецкий вёл настоящий, бывший пленный немец, баварец Шлей (мы ему дали прозвище – шлея, что под хвостом у лошади). Он в своё время закончил художественную академию, так что мы рисовали куда как здорово. Научил немец Шлей нас и столярничать за милую душу. В домах появились табуретки и лыжи, полки и скамейки для дойки, а то и столы. Вот только досок в деревне не сыскать: лесов-то в округе почти нету. Даже единственный в деревне сортир у сельсовета имел лишь дверь с крючком и щеколдой, но без стен. Может где в городе и были кружки авиамодельные, судомодельные, планерные, то у нас были красная, зелёная и белая глины. А из них мы лепили «ястребки» и «мессершмиты». С ними тоже играли в войнушку. И росли. А война осталась в кино, да играх в «казаки-разбойники», и «Чиж».
А коли по правде, то война в наших душах оставила не то чтобы след, а целую пахотную борозду. Ведь наши отцы, считай поголовно полегли на поле боя. А кто выжил, то был инвалидами в любой степени и по любому диагнозу. А чаще – психиатрическому. Нередко их унижали, нежели воздавали должное. Им, пришедшим живыми с поля брани. А десятки тысяч, поистине героев были преданы позору под клеймом «без вести пропавший». Их вдовы и дети несли почти доселе это позорное клеймо лишь за то, что от их отцов не нашли не то чтобы медальона(а кто и кому их давал?), но и останков тела (и опять: кто их искал и ищет по сей день?). Разорвало снарядом, погиб в подлодке или утонул с экипажем торпедированного катера, на переправе, взорвался при падении на территорию противника… А сколько сотен тысяч приняли мученическую смерть в концлагерях? Теперь начинают «вспоминать» о «загранотрядах», не жалеющих патронов во вздумавшим отступать своим же, пусть штрафникам. Многое нам, тогдашним пацанам порассказывали фронтовики за ковшиком умыкнутой у тётки бражки. И мы искренне хотели быть военными, чтобы слава нашего же ты пацан, коли не можешь сделать сам пистолет, а то и «поджиг», стреляющий как из ружья. Нередко последний вышибал глаза и отрывал пальцы. Но ими хвастались и гордились: «Слабо! У меня двухствольный «поджиг» и финка!» И дрались «на кулачках» стенка на стенку, правда, отдельно от взрослых парней. Пока. Кто-то мастерил ветряк, либо вычурного змея для запуска под облака. У меня недоставало для подзорной трубы-телескопа одной линзы. Где– то в кулуарах деревенской библиотеки я сыскал нечто замечательное. По-моему это была «Занимательная оптика». Тогда были такие книги. Куда делись ныне – удел Интернета, коему вера фифти-фифти. То есть «пальцем в небо». Хотели мы и стремились ко всему чудесному, интересному, поверьте, – всей душой! Хотя нам, пожалуй, уже было начертано судьбой стать героями. Нам и имена-то давали героев. Мне имя досталось от Чкалова. А однажды, поддавшие фронтовики зашвырнули меня в колхозный котлован, когда там не было деревенского стада. Да и не меня одного, поскидали, хохоча, всю детвору. Это называлось «Днём флота». Двое из фронтовиков служили на флоте. Может, именно благодаря им я и многие мальчишки в деревне научились плавать. Честно скажу, что ныне призванные на флот в большей части и плавать– то не могут. И там, в учебном отряде особо не учат (нас, во всяком случае, но об этом позже). А уж фронтовых историй наслышались довольно. Как ныне говорят, – от «первоисточников». Вплоть до взятия Берлина и позже. К нам в деревню возвращались чуть ли не до пятидесятых годов. И, что удивительно, пройдя огни и воды, не потеряли чувства юмора. Подъегоривали даже друг друга.
Не помню случая в деревне, чтобы не помогли человеку. Ещё в 50-е к нам, в Руслановку, да и в другие деревни Сибири «понаехало» сотни, а то и тысячи беженцев– переселенцев из Европы. Просились на постой, докопать картошку и просто поесть и что не жалко– из одежонки. Была почти поздняя осень, но многим из бедолаг успели всем миром построить и обиходить землянки из дёрна. Дали скотину, птицу на развод, зимнюю одежду и даже катали пимы и шили полушубки. Моя бабушка дала овчины и шерсть на носки. Даже жадный объездчик Кутюля дал бесплатные билеты на порубку сухостоя в колках на дрова. Тогда ни у кого не повернулся бы язык произнести расхожую ныне фразу: «Это ваши проблемы!» В деревне всегда все про всех знали: кто голодает, а у кого и штанов нету в школу сходить, да валенки одни на троих. Так что беженцы в зиму не голодали. А их дети вскоре стали своими и катались на горке. А уж в классе у нас учились русские, цыгане, немцы (волжане), киргизы и казахи. Ходили в гости в аулы, в табор, а вот с немцами особо дружбу не водили. Ещё бы! Хотя наши немцы вовсе и не фашисты, но ведь немцы… Хотя трудились немцы куда проворнее и грамотней наших. Попасть на комбайн, где тракторист и комбайнер немцы, было редкой удачей. У них всё до винтика предусмотрено. За всю уборочную немец и часа не простоит, коли вёдро в поле, да валки сухие.
В общем-то известно, что поступки – основа привычек. Из привычек пестуется характер. Укоренившиеся привычки и есть традиции, подчас хранимые в веках. О русских традициях сказано, написано достаточно, чтобы следовать им. Но традиции прежде всего надо блюсти. Вечно, пока существует нация, народ, их породивший.
Свадьба после шестого
Немало по первому снегу провожали ребят в город. Учиться дальше. Мало их было. Но провожали всей деревней. Ведь и учились-то мы все вместе: 1-3-5 классы в одной избе – пятистенке, а 2-4-6 – в другой. Классы делились по рядам. Нередко первоклашки знали материал пятиклассников лучше их самих. Да и возраст у нас разнился изрядно. Отдавали– то в школу по– разному. Редко кого в 7 лет. Больше в 9-12 годков. Помню, как в 6-ом классе гуляли на свадьбе у Вальки Шкондиной. Нам только самогона не наливали, а сладенькой бражки, на подобии крепкой газировки или перебродившего кваса. А Вальке уже было 18 и жених – немец из соседнего Цветнополья. Потом нас потихоньку спровадили на горку. Чему мы были рады. Больно надо: «Горько, горько…» и целуются. Стыдоба! Взрослые и то уходили от детей целоваться за занавеску. Там и род продолжали. Хат– пятистенок в деревне было мало, чтобы отдельную комнату городить.
А радио в Руслановку провели году к 56-му. Слушали по часу. Чудно! Моя бабушка Марфа, матершинница, но набожная дивилась: «Вот ведь, куды в малюхоньку хренятинку втемяшился и поёт, мать твою туды. Прости Господи грешную!» И, крестясь, отходила в угол к иконе. Крестилась в тёмный угол с иконой, требовалось замолить грех: слушала дьявола. А «электрык» проводить так и не дала: «Инда в Азове бабу убило имя!» А жалко. Вон, у Летовых, хотя и пол мазанный, а лампочка была. Правда в одной комнате и без выключателя. Я прямо по снегу втихаря (грех-то какой!!) бегал к соседям поглазеть на чудо. Набивалась чуть ли не полная хата. Но в 11 вечера «чудо» уже выключал Лёнька-электрик. Он же включал утром радио. И, если у нашего радио была лишь одна рукоятка, то у Лёньки был ПРИЕМНИК. Без лишних кулебяк Лёнька объяснял нам, как настоящий ЗНАТОК политику. Ему мужики обязательно подносили для лучшего «вещания». Однажды на завалинке в подпитии он сказал воякам, что точно опять война началась. Бабы было завыли, но Лёха успокоил, что она (ВОЙНА) пока холодная и вроде как не совсем против нас. И вообще против неё построили железный занавес.
Так и жили. Если одного из «чудес» не слышно, то значит Лёнька побывал у Цедиленчихи и пьяный спит в радиоузле. А то и, поддав самогона, рассказывал у той же бабки (ей-то чего, абы людей побольше, да самогон брали!), что после Маленкова и Лаврентия Берия будут резать скот и сеять кукурузу. Но уполнмоченный из района велел правлению и землемеру урезать огороды единоличникам, да повырубить яблони, что сверх нормы. Только нормы не знал никто, а поэтому все матерились вроде как ни на кого. А уполномоченного материть, значит против власти и в каталажку. Но кур и свиней попрятали. Ждали какую-то атомную войну. И чего людям неймётся!
А в Америке был президент Эйзенхауэр и там вешали негров. Негры были вроде как за нас и их было жалко. Привезли в клуб «Свинарку и пастуха». Киньщика поили с неделю, чтобы крутил подольше. А в буран он и сам не поехал: дорогу занесло. К весне собрали в суворовское училище Серёжку Помпеева. У него отец погиб где– то в Польше и был большой герой. Его сеструха Светка осталась с матерью.
Но совсем к весне начали налаживать совхозы. Бабы говорили, что там будут платить деньги, а к следующему году и вовсе грозятся выдать паспорта. До сих пор давали только справки, чтобы съездить на базар. Бабушка, наслушавшись радио, сокрушалась: «Господи, неужто сызнова на нас нападут с энтими бонбами! Да чтоб у них руки отсохли, у антихристов!», – и молилась перед сном, лёжа у печи на мешках с шерстью. Я был солидарен, хотя в бога верить наотрез отказывался. Пионер ведь я!
Как бы там ни было, а именно тогда за океаном уже планировали ядерный удар по Иркутску. Основная цель: разрезать Советский Союз пополам, парализовав отстраиваемую Крутобайкальскую железную дорогу. Но, вопреки этим планам, появились новые ветки Транссиба. План бомбардировки опять был сорван. Это уж почти сегодня стало известно. А тогда…
Не больно-то помню призывы в армию из нашего колхоза. Скорее всего уже или пока некого было. А коли и призывали, то как– то незаметно. И без того в колхозе работать было почти некому. Бабы, да мы, пацаны. Мы запросто управлялись на конных грабарках и лобогрейках на сенокосе, на копнителях, а то и прицепщиками-трактористами (днём прицепщик, а ночью – тракторист). Фронтовики возвращались, к общей радости, почти до 56 года, а кто и позже. Но в деревне не засиживались, подавались в город, либо в совхоз, в Азово. Решился и я.
Я бы в лётчики пошёл
Убежать от жандармов
Закадычным другом детства помню Андрюшку Карапина. Его мама редко была дома, потому что психиатр. Я почти не видел её, но почему– то полагал, что психиатр либо работает в цирке, а то и вовсе-ловит шпионов. Сам же Андрей смыслил в психиатрии не более меня, поэтому ляпнул: «Она врач!» «Сам дурак!» – ответил я, хотя дружбе это не помешало. Всё равно у нас обоих отцов не было. Настолько было непонятным для меня даже само слово «психиатр», что я записался в библиотеку. Тётенька заведующая сказала, что мне ещё рано, тогда я ей прочел целый лист из «Мойдодыра» и показал чисто вымытые руки.
Всё-таки зря мама Александра Петровна (так она велела себя величать) забрала меня от бабушки. Там, в колхозной библиотеке мне тётя Нина даже давала подержать книжку Ленина в кожаных обложках! Про психиатров мы ничего не нашли и библиотекарша спросила, кто меня этому слову научил. «Сам придумал!», боясь выдать Андрюшку, соврал я. Врать мне нравилось: надо просто сказать то, чего от тебя хотят. Не всегда, правда, совпадало. Когда я разбил из рогатки стекло, то меня взял дяденька за ухо и строго спросил: «Будешь ещё, стервец, стрелять?!» А я возьми, да соври: «Буду!» И тогда Александра Петровна заставила меня стоять на коленях в углу. Уж лучше бы я сказал наоборот. Тогда бы и в углу не стоял и колени не болели.
У меня же вот уже целый год была мать главбух, зачем– то забравшая к себе от бабушки. Да и навещала меня, первоклашку изредка между командировками у соседей по дому. И её образ жизни ни коим образом не предусматривал мою персону. От общения же со мной родители предостерегали: мальчик незаконнорожденный. У Андрюшки тоже не было отца. Зато его мать знали все окрест и уважали.
А с Андреем мы мечтали. Это было жутко интересно в нашем почти розовом детстве. И конечно же, было полнее доверие душевных тайн. Положим, мать Андрея совершенно не ведала, что её любимый и единственный сын осмелился желать стать ТАНКИСТОМ. А не хирургом, стоматологом и уж, в конце концов – психиатором.
Друг ужасно боялся маминого мигреня. По его мнению именно на этой почве умер Сталин. О тайне Андрея я молчал как партизан Лазо. Андрюшка же взаимно хранил мою тайну: занять со временем пост Ленина. По моим умозаключениям, вакансию до поры, до времени совмещал Иосиф Сталин. Но в марте скончался и он. Хотя после Сталина дела обстояли сложно. Там была полная неясность между Берия и Маленковым, последний в итоге «надавал ему(Берия)пинков». Стишок о Берия знали во всей школе и не запрещали. Скорее всего, потому, что «Берия потерял доверие». А потом вообще на Мавзолее во время парадов стал стоял Хрущёв. А на пост Ленина почему– то никто не претендовал. Странно, что кроме меня об этом никто не догадывался. Видно НИКТО не знал о существовании такой важной должности. Да и лет мне было явно недостаточно, чтобы открыто заявить о своём первостепенном желании. Так что пока это была Тайна.
Повзрослев на год и всётаки определившись в деревне у бабушки, сменил и виды на «трудоустройство». Теперь планы строили уже с деревенскими ребятами, иногда покуривая самосад. Его отсыпали втихаря из кисета деда Цидилёнка, вечно дремавшего на завалинке. Закопёрщиком выступал цыган Забар, мой троюродный брат по дедушке Сёмичу. Он постоянно подговаривал рвануть в Уссурийскую тайгу за женьшенем: «Заживём как цари. А там кто куда хочет…». Я, хотя тоже читал книгу Арсеньева про Уссурийский край, но махру курить не стал, да и «золотой корень жизни» меня не прельщал. А ко всему пост Ленина мне уже разонравился. По заграницам я бы ещё ездить смог, а вот в гробу лежать и не шевелиться – дураков нету. Я даже в прятки не мог долго высидеть не двигаясь. А про жандармов вообще ясности не было. Уж больно быстро они бегали и Ленина всегда ловили. А меня никто поймать не мог, даже Ванька Марков. И я задумался о смысле жизни серьёзно и вообще.
Вот Мне бы на звезду какую посмотреть или на Луну. В жизни не видел лунатиков и марсиан. Хотя у Бредбери читал. Они вроде немцев, но ничего про нас не знают. И что мы за мир всём мире, – тоже не в курсе. Скорее всего у них нету рабочего класса. А больших учёных пускали в обсерваторию, к телескопу. Мне бы для начала хотя бы двор вокруг неё мести. А ночью можно было бы потихоньку, вместе со сторожем наблюдать туманность Андромеды и Аэлиту. А учился бы в райцентре, в Азово в вечерней школе.
Всем стало завидно, что я столько знаю, что стал почти «астрономом» и тогда лучшего и не хотелось. Толька Зарыпов хотел как отец– на флот, в торпедисты. У Ваньки Маркова отца совсем убили на войне и он хотел в лётчики – истребители, чтобы сразу записаться в герои. В итоге, после пятого класса, как только отсадили картошку, и накосили сена, мы рванули на Юг, чтобы до уборочной наесться досыта дынь, а то может и арбузов.
Но в колхозе, если за лето не заработать сто трудодней, то «шестого класса не видать, как свинье ушей», так сказал председатель. А шестой класс– последний в нашей школе. Без него – никуда. Даже справку в город не дадут. Такие вот танки – самолёты. Да и огороды копать– тоже не фунт изюма. Но мы рискнули смотаться за сладкой поживой до оговоренного председателем срока.
Арбузы с дынями привозили и в Омск на огромных арбах, запряжённых верблюдами. Но их нельзя было обменять на куриные яички или берёзовые почки, а денег в деревне у пацанов не было отродясь. Вот и порешили: до города на попутках, а там «своим ходом». На товарняках, то есть.
Раньше у вагонов были площадки – «тормозухи» назывались. Если незаметно, то можно на перегонах сесть. Ехали до тех пор, пока живот не подводило от голодухи. На станциях был «кипяток» – специальные будки с варом. На перроне, если не было видно милиционера, Забар гадал по руке, я пел военные и жалостливые песни про сиротскую жизнь и хромал калекой а Ванька с Толькой танцевали деревенского гопака. Не очень художественно, но смешно до упада. За час– два зарабатывали на приличную жратву и ехали дальше.
Но главное на товарняке– не попасть на глаза «Гавриле» – прицепщику и охраннику состава. А так его прозвали станционные пацаны, оравшие ему: «Гаврила-a крути-и!». У «Гаврилы» был красный фонарь и рукоятка тормоза, которую ему следовало крутить, чтобы состав притормаживал на спусках. Прозвище ему очень не нравилось. И нас, мальчишек– зайцев готов был пороть нещадно.
До южных бахчей мы всё– таки доехали. Но дыни, оказывается, ещё не дозрели и нас не только мучил понос, но и ещё болела задница и спина: конные объездчики отхлестали кнутами. Назад до Омска ехали голодом и молча. Дома меня бабушка лишь обняла: «Краля ты моя, куда же тебя черти носили! Энто все, поди Забар смустил, смоляная рожа! Чисто твой дед, Сёмич…» А Толяну с Ванькой всыпали «по первое число». У Тольки отец, а у Ваньки – дядя, хотя и пришли с войны инвалидами, но кнут держали крепко. Так что зады у них были страшнее картины «стрелецкая казнь». А Забара по-моему и не заметили, что его две недели в таборе не было.
Прореха в законе
Шёл я в райцентр Азово. Была у меня за пазухой финка, что на бражку выменял у фронтовика Лёньки Помпеева. Финкой было здорово в ножички играть и свистки из лозы ладить. Да и в дороге не так боязно.
Пока шёл, раздумья лезли в голову, а думы мои были вовсе не весёлые. Ведь шестой класс я всё-таки не закончил и заветную справку не получил. Куда теперь? Ну, для начала можно и у дядьки. Он был крупным шишкой-заготовителем, а ко всему что– то знал про моего отца. Но как быть со школой и справкой? Надо сказать, что паспорт на руках к колхозе имели 3–4 человека., среди них моя бабушка, как единоличница, председатель, да, разве что, почтальонша. Так что вместо паспорта выдавали справку колхозника, коли в город ехать случалось. Но вот беда: полных лет мне было 13, то есть для получения паспорта рановато. Ни поехать, ни пойти даже в соседнее село колхозник «де юре» не имел права. Это угнетало по сути: вроде прорехи в законе, но с двойной запретной заплатой. Хотя дядя Коля не стал себе морщить лоб в связи с внезапным появлением деревенского племянника, а переправил меня к другой сестре – тёте Тане. Благо, она работала народным судьёй и всякие справки– малявки для неё проблем не составляли. А два окультуренных братика начали усиленно приучать меня к цивильной жизни. Так что вскорости мой прохудившийся юридический «Сидор» был надёжно заплатан. А в школе мой «хенди Хох» (руки вверх) поменяли на французский портфель – редикюль – «пардон, мадам». Так что к весне мне пришпандорили «неполное среднее образование» и «четвёрку» по поведению, что приравнивалось по тем временам чуть ли не к судимости условно. Но по настоянию Татьяны Петровны мои «фортели» были как бы спущены в пресловутую реку Лету и преданы забвению мои драки и нецензурщина. Наряду с этим встал вопрос, куда девать новояленного «агнца», чтобы только подалее от досточтимых братиков судейского отродия.
А пока столяром
В связи с возникшей проблемой Валерика, то бишь меня, приняли в комсомол уже как «достойного» пионера. Тут же мне спроворили комсомольскую путёвку на мебельную фабрику. И полетел я сизым голубем прямиком в Омск. Вначале в ОблКВЛКСМ, откуда с немалым скандалом – на мебельную фабрику. Минуя ремесленное училище, но с третьим разрядом. Это озадачило моего начальника участка Козлова: мне разрешалось работать лишь до обеда и под наблюдением глухонемого наставника(других не было). А в вечерней школе, куда меня с трудом определили (не было 16 лет и паспорта), моими одноклассниками были сплошь фронтовики. В буфете, в подвале, рядом с раздевалкой торговали пивом и водкой на разлив.
Были и казусы. Лёня Славский, бывший командир полковой разведки, кавалер не менее пяти орденов, инвалид войны имел обыкновение второй урок сидеть в буфете. На первом он за партой считал выручку за штрафы по электричеству и «усушивал» разницу на втором часе, попивая «женатое пиво». Так он называл пиво с добавленной в него водкой. На третьем уроке он мирно посапывал на парте. И никто его не беспокоил: заслуженный человек! А тут случилась оказия с подменой преподавателя именно на третий час. По закону подлости Славского вызвали к доске. Вышел– то он браво, но, пройдя две-три парты, опять прикорнул. Учитель в испуге вызвал скорую. Смеху было на всю школу. Но водку в буфете продавать не стали, только пиво и газировку. Я в классе был вроде сына полка. Меня любили все: я давал списывать запросто.
Почти так же ко мне относились на фабрике. Немых на фронт не брали, бендеровцев – тоже. А фронтовики, по большей части калеки, держались особняком. Немые частью были говорящие. Не совсем внятно, но к их манере «говорить» привыкали. Они же читали по губам и жестикуляции. Многое помнится и поныне. Но мастера были отменные. Халтуры не терпели. И весь инструмент, включая пассатижи и зубила делали сами. Я же работал купленным в магазине рубанком. Немой Парыгин долго наблюдал за моими потугами с инструментом, естественно, молча. Так же молча забрал рубанок и вышиб киянкой железку. Остриё попробовал о ноготь, произнёс гортанно: «Дерджи! Кароша джелеска! А эта – гамно! Нез-зя дработат гамно». И перерубил топором для брака колодку пополам. Взял меня за руку и повёл к своим шкафам– шифоньерам с инструментом. Достал оттуда буковую заготовку для рубанка, подал. Сказал при этом: «Дерджи! Тмотры мой рубанак и дэлай таки. Мецац дэлай, два но дэлай карашо. Гамно нэ работай!» Конечно же, пришлось купить другой рубанок: работать-то чем? Но прятал его от Парыгина, тут же приступая к новой колодке. Приходил на работу часа в 4–5 утра, чтобы до обеда хоть что-то заработать. Прихватывал и обед. Постепенно САМ сделал свой инструмент. У нас даже кузница своя была. Школа художесвенного мастерства по дереву, шпону являла собой совершенство. Многое из тогдашнего утеряно почти безвозвратно.
Не забыть, как тот же Козлов пёкся о сохранении столярного искусства краснодеревщиков, вот только жаль, что не многими он был понят. Может и мной тоже. Видел Козлов мои старания и любовь к дереву. Уговаривал идти учиться в институт за счёт фабрики по деревообработке и мебели. Я же, окончив вечернюю школу, поступил в авиационный институт… Вряд ли тогда мыслилось, что есть СУДЬБА. Многое, конечно, вершит человек сам, но есть нечто выше его чаяний.
Хрущевская кукуруза и флот
Говорят, что на могиле Никиты Сергеевича Хрущёва стоит изваяние из двухцветного гранита: чёрного и белого. Пожалуй, что скульптор очень даже символично отобразил в памятнике смысл деяний руководителя советского государства. Несомненный позитив, тогда мало кем воспринятый и сумбурный негатив его деяний, породивший массу негодований в народе и у его ближайших соратников. Вроде весьма благое дело – дать простому люду жильё, переселить их из бараков и хибар в цивилизованное, пусть и не очень, но жильё. Оно уцелело и по сей день: совмещённые санузлы с ванной, низкие потолки.
Анекдот тех времён: «Хрущёв совместил ванную с туалетом, потолок сблизил с полом, была мысль соединить в один трубопровод водопровод и канализацию. Не успел. Сняли».
Сократил непомерную армию, двинул миллионы людей на целину, сделал миллиардные вложения в оборонку, непомерно поднял налоги. Выпустил тысячи «зеков», наводнив страну преступниками. В ответ стих на вагоне товарняка:
«Дорогой товарищ Сталин, на кого ты нас оставил!
У Никиты, мудреца, хрен попьёшь теперь винца!», а внизу приписка: «Везите до Москвы, не стирайте!»
Хотя надо всё-таки отдать должное Н. Хрущёву как хозяйственнику государственного масштаба. И, если И. Сталин решал глобальные вопросы через ГУЛАГ, то Никита Сергеевич ставил вопросы и решал их почти по демократическому принципу: накормить, дать работу и жильё. Причём не за колючей проволокой и с тюремной баландой, как действовал Иосиф Джугашвили, а на свободе. Не хватало хлеба, мяса, молока… Белый хлеб давали по рецептам врачей. Ко всему появились совершенно необоснованные лозунги: «Догоним и перегоним США по производству мяса, молока…» Хотя откуда взяться всем этим продуктам, коли нету должного уровня сельхозпроизводства. Появилось сотни анекдотов: «По мясу и молоку хреном проволоку!»; в Москве – «Мосмясо», «Мосхлеб»; в Одессе «Одэмясо», «Одэхлиб», а в Херсоне, говорят, и того хуже». Началась «эра кукурузы», якобы универсального продукта для населения и… скота.
Постараемся сегодня понять происходящее в СССР и окружающем его мире. Продолжалось совершенствование и испытание ядерного оружия – залога государственной безопасности. Строились ракеты, танки, самолёты. До половины, если не более населения «работали на войну». Противостоящие СССР страны НАТО всё глубже втягивали нас в гонку вооружений. Во всемирной атмосфере уже не просто пахло, а чадило ядерной войной. Не мог СССР, имеющий почти трёхкратное экономическое отставание от США и стран НАТО, превзойти их по вооружению и армии. Ко всему не было устойчивой военной доктрины.
Для надёжной охраны и обороны водных границ Советского Союза требовались современные авианесущие корабли, ракетоносные субмарины, самолёты дальней авиации и многое другое. Плюс внутригосударственные проблемы. И Н. Хрущёв ОТКАЗЫВАЕТ КОМАНДУЮЩЕМУ ВМФ СССР в выделении 150 миллиардов рублей на принципиальное обновление надводного флота. В связи с этим Хрущёв потребовал от адмирала гарантий в ПОБЕДЕ над американским флотом. Примерно аналогичные решения Генсек принял и по производству танков и самолётов. Ставка была сделана ТОЛЬКО на ракеты: на подлодках и в береговой охране. В итоге многие корабли, особенно линейные оказались запертыми в собственных базах.
Как и следовало ожидать, – неоправданная для экономики СССР политика милитаризации зашла в тупик. Но так можно заключить сейчас. А тогда всё было куда непонятнее и неразрешимее. Ко всему мир стал исключительно зыбким. Но самое важное, пожалуй, было избежать перерастания войны холодной в войну горячую. И это удалось! А пока жизнь шла своим чередом.
Предтеча выхода в люди
В феврале волки гуляют
Эх, жизнь!
Уж не знаю о судьбе моих закадычных друзей, только зимой 1956 года, в феврале, в самую пору гульбы волков я всё-таки ушёл на самодельных лыжах из Руслановки, взяв у бабушки из сундука 100 рублей из наторгованных осенью на картошке денег и лепёшку. По совести я эти деньги не украл. Садили, копали картошку и торговали ею вместе. И взял-то я лишь малую часть. А вот бабушку я больше не увидел. Она умерла с горя через год. Её последние слова были: «Где ты, краля моя!» Ей было 98 лет. Конечно, мне очень жаль мою бабушку. Но я уже ушёл в большой мир. Навсегда.
Путь лежал в райцентр. Лыжи скользили по санному следу без помех. Волки если где и были, то у дальних колков, да и сытые они в этом году были: зайцев расплодилось – тьма! Дарёная финка как и прежде в похождениях, была у меня собой.
«Вот приду к дядьке. Он примет на день – два. А дальше куда?» И думы мои были далеко не весёлые. Ведь шестой класс я так и не закончил, ко всему заветную справку для паспорта не получил. Дядя Коля был крупным шишкой – заготовителем, и знал ещё до фронта моего отца. Но как быть со школой и справкой? Надо сказать, что паспорта на руках в колхозе имели 3–4 человека., среди них моя бабушка, как единоличница, председатель, да, разве что, почтальонша. А пресловутые справки имели хождение на уровне паспорта. Ко всему лет мне было 13, то есть для получения паспорта маловато. Ни поехать куда, ни пойти даже в соседнее село колхозник моего возраста «де юре» не имел права. Это угнетало по сути: вроде прорехи в законе, но с двойной запретной заплатой.
Хотя дядя Коля в Азово не стал себе морщить лоб в связи с внезапным появлением деревенского племянника, а переправил меня к другой сестре – тёте Тане. Благо, она работала народным судьёй в другом районе и выправлять бумаги ей не впервой. А родненького племянника она тут же отгородила от своих сыночков подальше. Муж Татьяны Петровны дядя Дима одарил мою персону некими белыми подштанниками с чудным названием – «кальсоны». А два образованных братика начали усиленно приучать меня к цивильной жизни. Пошли сплошным потоком запреты: не курить, не материться, не трогать спиртное, не сморкаться на дорогу, застёгивать ширинку, заправлять рубаху поверх кальсон, завязывать тесёмки на кальсонах и не пинать кошку. Конечно же, запретов было гораздо больше и они росли как снежный ком с горы. Так что вскорости мой прохудившийся юридический «Сидор» был надёжно заплатан. А в школе мой «хенди Хох» (руки вверх) поменяли на французское «пардон, мадам». И даже купили портфель. Так что к весне мне светило «неполное среднее образование» и «четвёрка» по поведению, что приравнивалось по тем временам чуть ли не к судимости. Но по настоянию Татьяны Петровны мои «фортели» были как бы спущены в Лету и преданы забвению мои драки и нецензурщина. Наряду с этим встал вопрос, куда девать новояленного «агнца» куда подалее от досточтимых братиков. В связи с возникшей проблемой Валерика, то бишь меня, приняли в комсомол уже как «достойного» пионера. Тут же по инициативе тёти Тани мне спроворили комсомольскую путёвку на мебельную фабрику в город (куда подальше). Всёлогично: на кой чёрт ей пятый рот в семье, да ещё отпетый хулиган и матершинник. И полетел я сизым голубем прямиком в Омск. Вначале в ОблКВЛКСМ, откуда с немалым скандалом– на мебельную фабрику. Минуя ремесленное училище, но с третьим разрядом. Это озадачило моего начальника участка Козлова: мне разрешалось работать лишь до обеда и то под наблюдением глухонемого наставника(других не было). А в вечерней школе, куда меня тут же определили, моими одноклассниками были сплошь фронтовики. В буфете, в подвале, рядом с раздевалкой торговали пивом и водкой на разлив.
Были и казусы. Лёня Славский, бывший командир полковой разведки, кавалер не менее пяти орденов, инвалид войны имел обыкновение второй урок сидеть в буфете. На первом он считал выручку за штрафы по электричеству. На третьем часе он мирно посапывал на парте. И никто его не беспокоил: заслуженный человек! И случилась как– то подмена преподавателя именно на третий час. По закону подлости Славского вызвали к доске. Вышел– то он браво, но, пройдя две-три парты, опять прикорнул. Учитель в испуге вызвал скорую. Смеху было на всю школу. Но водку продавать не стали, только пиво и газировку. Я в классе был вроде сына полка. Но списывать давал всем.
Почти так же ко мне относились на фабрике. Немых на фронт не брали, бендеровцев – тоже. А фронтовики, по большей части калеки, держались особняком. Некоторые немые умели говорить, хотя и каверкано. Не совсем внятно, но к их манере «говорить» привыкали. Они же читали по губам и жестикуляции. Многое из такой «речи» на пальцах помнится и поныне. Но мастера они были отменные. Халтуры в работе не терпели. Наверное поэтому ОТК в столярном цеху не было. Сейчас бы это назвали самоконтролем, а тогда попросту престиж работы: ты не столяр, коли не знаешь и не умеешь толком. И весь инструмент, включая пассатижи и зубила, свёрла– перки, стамески и долота делали сами. Я же работал купленным в магазине рубанком. Немой Парыгин долго наблюдал за моими потугами с инструментом, естественно, молча. Так же молча забрал рубанок и вышиб киянкой железку. Остриё попробовал о ноготь, произнёс гортанно: «Дерджи! Кароша джелеска! А эта калодка – гамно! Нез-зя дработат гамно.» И перерубил топором для брака колодку пополам. Взял меня за руку и повёл к своим шкафам – шифоньерам с инструментом. Достал оттуда буковую заготовку для рубанка, подал. Сказал при этом: «Дерджи! Тмотры мой рубанак и дэлай таки. Мецац дэлай, два но дэлай карашо. Гамно нэ работай!» Конечно же, пришлось купить другой рубанок: работать-то чем? Но прятал его от Парыгина, хотя тут же приступал к новой колодке. Приходил на работу часа в 4–5 утра, чтобы до обеда хоть что– то заработать. Прихватывал и обед. Постепенно САМ сделал свой инструмент. У нас даже кузница своя была. Школа художесвенного мастерства по дереву и шпону являла собой совершенство. Делали из столешниц целые панно. Многое из тогдашнего теперь утеряно и почти безвозвратно.
Не забыть, как тот же Козлов пёкся о сохранении столярного искусства краснодеревщиков, вот только жаль, что не многими он был понят. Может и мной тоже. Видел Козлов мои старания и любовь к дереву. Уговаривал идти учиться в институт за счёт фабрики по деревообработке и мебели. Я же, окончив вечернюю школу, поступил в авиационный институт…Вряд ли тогда мыслилось, что есть СУДЬБА. Многое, конечно, вершит человек сам, но есть нечто выше его чаяний.
Хрущев, кукуруза, ракеты и служба
Говорят, что на могиле Никиты Сергеевича Хрущёва стоит изваяние из двухцветного гранита: чёрного и белого. Пожалуй, что скульптор очень даже символично отобразил в памятнике смысл деяний тогдашнего руководителя советского государства: белые и чёрные. Несомненный позитив, тогда мало кем воспринятый и сумбурный негатив его деяний, породивший массу негодований в народе и у его ближайших соратников. Вроде весьма благое дело– дать простому люду жильё, переселить их из бараков и хибар в цивилизованное, пусть относительно, но жильё. Оно цело и по сей день: совмещённые санузлы с ванной, низкие потолки.
Анекдот: Хрущёв совместил ванную с туалетом, потолок сблизил с полом, была мысль соединить в один трубопровод водопровод и канализацию. Не успел.
Сократил непомерную армию, двинул миллионы людей на целину, сделал миллиардные вложения в оборонку, непомерно поднял налоги. Опять стих на вагоне товарняка:
«Дорогой товарищ Сталин, на кого ты нас оставил!
У Никиты, мудреца, хрен попьёшь теперь винца!», а внизу приписка: «Везите до Москвы, не стирайте!»
Хотя надо всё-таки отдать должное Н. Хрущёву как хозяйственнику государственного масштаба. И, если И. Сталин решал глобальные вопросы через ГУЛАГ, то Никита Сергеевич ставил вопросы и решал их почти по демократическому принципу: накормить, дать работу и жильё. Причём не за колючей проволокой и с тюремной баландой, как действовал Иосиф Джугашвили, а на свободе. Не хватало хлеба, мяса, молока… Белый хлеб давали по рецептам врачей. Ко всему появились совершенно необоснованные лозунги: «Догоним и перегоним США по производству мяса, молока…» Хотя откуда взяться всем этим продуктам, коли нету должного уровня сельхозпроизводства. Появилось сотни анекдотов: «По мясу и молоку хреном проволоку!»; в Москве – «Мосмясо», «Мосхлеб»; в Одессе «Одэмясо», «Одэхлиб», а в Херсоне, говорят, и того хуже». Началась «эра кукурузы», якобы универсального продукта для населения и… скота.
Но совершенствовалось и испытывалось ядерное оружие – залог государственной безопасности. Строились ракеты, танки, самолёты.
До половины, если не более населения «работали на войну». СССР всё глубже втягивали в гонку вооружений. Во всемирной атмосфере уже не просто пахло, а чадило ядерной войной. Не мог СССР, имеющий почти трёхкратное экономическое отставание от США и стран НАТО, превзойти их по вооружению и армии. Да и не было устоявшейся военной доктрины.
Для надёжной охраны и обороны водных границ Советского Союза требовались современные авианесущие корабли, ракетоносные субмарины, самолёты дальней авиации и многое другое. Плюс внутригосударственные проблемы. Но Н. Хрущёв отказывает командующему ВМФ СССР в выделении 150 миллиардов рублей на принципиальное обновление надводного флота. В связи с этим Хрущёв потребовал от адмирала гарантий в победе над американским флотом. Примерно аналогичные решения Генсек принял и по производству танков и самолётов. Ставка была сделана ТОЛЬКО на ракеты: на подлодках и в береговой охране. В итоге многие корабли оказались запертыми в собственных базах.
Год 1964 и события к нему
Н. Хрущёву преподнесли «пилюлю»: «Наши учёные создали противоракетную ракету и тем самым решили задачу уничтожения ракет противника в полёте» Это был доклад тогдашнего Министра обороны Р. Я. Малиновского. А в районе озера Балхаш наши ПРО (противоракетная оборона) успешно поразили свою же БСРД(баллистическая ракета средней дальности) СС-4. Этот ракетный триумф дал основания к уничтожению как нерациональных, больших линейных кораблей. Как бы изживших себя. Авианесущие корабли, даже как основа АУГ (авианесущая ударная группа) сочли анахронизмом века. Такая вот создалась чуть ли не доктрина века. Американцы, блок НАТО довольно быстро опровергли её, заперев своими АУГ наши базы ВМФ. Дать стратегический простор ВМФ, а особенно нашим субмаринам могли лишь корабли иного класса: плавбазы автономного плавания для атомных субмарин в первую голову.
В декабре 1960 года Комитет начальников штабов США утвердил первый вариант «Единого комплексного оперативного плана» в ядерной войне против СССР на 1962 год. Уничтожению подлежало 525 млн. чел. В Белом доме начались прения о целесообразности действий. Ко 2 августа 1964 года начались Тонкинские события, а иначе-Вьетнамская война. В ней в последующем «де факто» и «де юре» принял участие и Советский Союз. Всё более назревал военно-морской конфликт в Атлантике. Куда более опасным, а по сути ядерноопасным грозил стать Карибский кризис.
Вот в такой обстановке нас призывали на военную службу. Но никто нам особо не разъяснял «политический момент». Всё шло как бы своим чередом: повестка, призыв, учебный отряд, корабли. А далее – по приказу.
В1963 году Хрущёв поставил цель – снять жилищный голод и перейти на строительство 9 и 14 этажных жилищных домов.
Хрущёв, когда освоился с военными делами, понял, что будучи втрое слабее США экономически, мы не можем балансировать в производстве и модернизации вооружения на равных. Выход один: делать ставку на межконтинентальные ядерные баллистические ракеты и оснащённые ими подводные лодки. Шёл год призыва 1943–1945 гг. Не хватало хронически призывников: в военные годы рождаемость была по сути эпизодической. Решено было отменить все отсрочки от призыва. Стали брать на службу и всех студентов, практически без исключения. И, что удивительно, мы, выросшие в послевоенное лихолетье, обладали достаточным для военной службы здоровьем, особенно деревенские ребята.
Итак, осень 1964 года, 6 сентября вышел Приказ Министра обороны СССР Р.Я. Малиновского о призыве на действительную военную службу лиц 1944–1945 годов рождения. Нас призвали и везут на Дальний Восток. До Байкала нам как– то не особо верилось, что предстоит как минимум 3–4 года быть военными со всеми вытекающими последствиями. Стихли песни и анекдоты. Каждый пытался осмыслить ситуацию в одиночку. Так проехали Хабаровск, Уссурийск… Ночью прибыли на Вторую речку, в полуэкипаж Владивостока. И, скорее всего, к 64 году следует отнести наше воинское крещение. Нас смяли морально, скомкали духовно, обезличили, унизили в человеческом облике… Одежду без разговоров содрали. Всё свалили в кучу в неких пропарниках, где шапки, ботинки и перчатки, а заодно и кожаные куртки и полушубки из того же материала становились на 2–5 размеров меньше. Поди, попробуй одеть такое сызнова! Мало того, нас самих пропарили до умопомрачения. Представить невообразимо, как всё это «обработанное» одеяние мы смогли натянуть вновь на себя. Благо, у многих нашлись ножи и вещи пороли нещадно под «размер». Шапки, сапоги, ботинки, куртки резались так, что владельцы их казались многолетними татями– неудачниками, не то разбойниками с большой дороги. Хохот стоял невообразимый. Ведь самая наша незаурядная фантазия не могла представить эдакое наше преображение! Разве что жалкое подобие пленных немецких войск под Сталинградом. Некоторые вообще шли босиком(попробуй напялить усохшую до 35 размера обувку 42-го растоптанного до термообработки) и без головных уборов(ведь одевали всё, что достанется из найденного в куче «обработанного» шмутья… Никого из начальников это не интересовало. А ведь утренний морозец был далеко не «лёгкий». Прибыли в полуэкипаж. Нары, то есть голые доски в два яруса и суконное одеяло одно на троих. Но вначале нас почти пару часов держали на ночном холоде после бани– санобработки: зачитывали посписочно.
Прощай, авиация!
Первыми к нам и на нас обратились с подобием внимания старшины– срочники полуэкипажа. Мы– то принюхались за ночь к запаху от нашей братии в казарме, но для вошедших утром с улицы… Квадратный старшина– годок, то есть четвёртого года службы выматерился этажей эдак на десять и заорал: «Па-адьём, долбанная публика-aй». И тут же выскочил на улицу, распахнув двери. Невообразимый смрад из хлорки, карболки, пота и газовых продуктов жизнедеятельности вышибал слёзы. Уже не ожидая команды, мы сами распахнули окна. Лишь после этого вошёл офицер с ещё тремя старшинами. Сквозняком выдуло хотя и вонючее, но тепло. Не помогали и те пресловутые одеяла «одно на троих». Окна всё– таки закрыли. Отобрав из наших оборванцев относительно одетых, матросы увели их в какую-то «каптёрку». На гражданском языке это означало склад военной одежды. И наши знакомцы принесли то, что когда– то было формой, скорее всего со времён русско– японской войны. Такая у неё была степень изношенности. Но одели и обули всех. Теперь в строю стояли как бы матросы в шинелях, бушлатах и рваных тельняшках, а то и вовсе в исподнем с завязками. Тут же соседились те, кому достались шинели авиаторов и в танковых шлемах. Господи, были бы в те времена видеокамеры, вот где был простор для любителей поснимать юмористическую «клубничку». В принципе, брали и одевали под общий хохот всё, что удавалось подобрать из пополняемой кучи. Как бы там ни было, но мы заботу оценили: согрелись и не так воняло.
Снесли мы своё рваньё на свалку, а заодно подмели двор. Завтракали и обедали по тому же принципу, как и одевались: кому чего достанется. Благо, кружки и ложки у нас были с собой. Навести среди этой разномастной толпы даже элементарный порядок было немыслимо.
Первыми отделили тех, кому предстояло служить в морской авиации и подводном флоте. Мне изначально предписали авиацию. Появились «покупатели»– старшины и офицеры морской авиации. Они в одночасье растусовали нашу вольницу на некие отделения и без предисловий повели по кабинетам медкомиссии, хотя в сопровождавших нас карточках вся эта кухня уже значилась. Меня сержант Лёша «произвёл» в командиры отделения. Задача несложная: распинывать мне подобных по кабинетам. А потом всех скопом – на мандатную комиссию. Председательствовал капитан 1-го ранга, заместитель– подполковник морской авиации. Меня даже на «морзянку» проверили, а Лёша авансом записал в худсамодеятельность. Казалось, что жизнь моя налаживается как по маслу и служить всего 3 года!
А тем временем подходила моя очередь среди голых задниц призывников на мандатную к подполковнику: «Фамилия? Звать – величать? Образование 3 курса политехнического…», на этой фразе капраз выхватил мою папку: «Стой-ка, подполковник! Этот гусар пойдёт ко мне на лодку!»
Наступил момент для моего «последнего слова»: «Да не пойду я на лодку, я в авиацию…» И тут я услышал самый настоящий морской мат: «Да ты, твою в душу с перековыркой, да жареных… тебе…, в бога, христа и вымбовку в зад…» Стало бесповоротно ясно, что не летать мне под облаками и ждёт меня учебка с гальюнами на сопке и перспективой на 4 года службы. Моим землякам из Омска «повезло» одинаково. Мне лишь барокамеру на давление предстояло перепройти. А поутру, задолго до рассвета нас вели пешком через Владивосток, «город нашенский» в учебку подплава.
И опять нас никто не удосужился запечатлеть, хотя зевак было полно и смеха – тоже. Ещё бы: не каждый день увидишь эдакое разношёрстное действо! По мере продвижения к месту дислокации, а именно – к «Дунькиному пупу» (наименование сопки) наша колонна всё более преображалась в нудистскую. Вырвут клок штанов на заднице и ржут синхронно с аборигенами.
В казарму шагом марш!
Построили прямо перед баней. Проверили по спискам и айда в непролазный туман раздевалки. Содрали всё, что не удалось по дороге. Далее стригли так, что летели клочья волос до потолка. Дали по дольке хозмыла и тазик на двоих. И всё! Более мы не штатские. После помывки одевали абы как: «Кому чего не подходит, поменяетесь в казарме или у баталера!» Полубрезентовые синие робы скрипели, бескозырки вращались с учётом будущей шевелюры. Густой духман от яловой кожи прогар шибал в нос. Далее шло обучение необученных шить, подшивать и вообще держать иголку в руках. Мат стоял неимоверный– признак того, что иголка чаще попадала в палец, нежели в подшиваемую штанину. Подписали таблички для коек. Посыпались первые наряды «вне очереди» от старшин-срочников и особняком от старшины роты мичмана Баштана с 4-мя классами образования. Любимой фразой у ветерана ВОВ была: «Шо, дуже грамотные?! Вашу мать!! Я з вас выучу!» И учил. В основном пинками в область копчика. Промахивался редко. Очень злился, если визави успевал отвернуть свой зад. Более не дрался никто. Да и Баштан поутих, ограничившись писунами за казармой. А когда ветер дул в сторону Малого Улисса, то жители в изрядной округе вдыхали аромат мочи, настоянной на тройном одеколоне. Удивительно гадкий симбиоз. Уж лучше что– то одно. Но старшина был неумолим: пойманного писуна посылал в лавку за Тройным с последующим окроплением годами заливаемой мочой почвы.
Так получаются подводники
Заткнись и подчиняйся!
Как уж там согласно картографии и фортециям Владивостока, но наш учебный отряд подводного плавания находился на… Дунькином Пупу. Так местные именовали сопку, на которую мы взлезли цыганским табором сроком на 8 месяцев. Дабы спуститься с вышеуказанного «пупа» через указанный срок военморами подводного плавания. Не ведомо, почему всё-таки именно мы, а вернее наша партия поставки оказалась в по сути идиотской и умопомрачительно смешной ситуации на плацу школы подплава. Нас выстроили в той самой «форме одежды», в коей мы изумляли горожан, свершая исключительно зрелищный переход, огибая неспешно, даже бравурно побережье бухты Золотой Рог. Это даже представить невозможно, а увидев, надорвать живот от смеха. Но попробуем описать хотя бы одного-двух эдаких залётных «гвардейцев» от «кутюр». «Лот» № 1. На голове – не-то танковый, не-то авиационный шлем. Из-под обшлагов черной шинели, украшенных голубыми авиационными петлицами, выпячивается солдатская исподняя рубаха. Галифе от батьки Махно завершались кальсонами Яшки – артиллериста. Флотские прогары с ремёнными шнурками завершали «ансамбль». «Модель» шла сгорбившись, прятая озябшие руки в явно короткие рукава шинели.» Лот» № 2 «сувенирный» Он выглядел так: рваненькая лыжная шапчёнка «элегантно» торчала в районе ушей пограничной фуражки. Флотский бушлат без пуговиц, подпоясанный едва ли не бандажным поясом и рваный тельник под ним, галифе кавалериста(их почему-то было очень много, для выполнения функции брюк, случались и бриджи, но без подтяжек), сапоги кирзовые на борца сумо. Ко всему «модели» сами довершали одеяние мелкими штучками– дрючками в виде некоего жабо или кашне из кальсон. Сопровождающие старшины и офицер шли поодаль от нас, да настолько, чтобы встречные не сочли их соучастниками. Но уж насмеялись-то они вдосталь. Ведь по сути мы были ещё гражданскими. И никакие уставы – приказы на нас не распространялись. По ходу дела мы сами отрывали у визави ту или иную деталь одежды, например на заднице.
Так вот на плацу нас распределили по школам, а в школах – по ротам. К поименованным тут же подходили отрядные старшины и выявляли таланты. Столяры, художники, чертёжники (я подался в эту когорту, хотя был столяр – краснодеревщик, но потом сгодилось и это). «Таланты» освобождались от строевых занятий и НАРЯДОВ, в том числе от внеочередных, которыми впоследствии меня щедро одаривал наш старшина роты мичман Баштан. Его очень изумляла наша разница в образовании. Ему перепало до войны завершить 4 класса. И он, смакуя слова, говорил: «Шо, дуже грамотный?! А вот тебе, грамотей, наряд на гальюн дравить!» Но, к великому сожалению (а то может и неутешному горю) Баштана, признанного лучшим строевиком Владивостока(чем ужасно кичился мичман Баштан), его подопечный чудным образом уходил от наказания. Его надёжно опекал замначшколы ПО СЕКРЕТНОЙ части и опальный «грамотей» преспокойно чертил схемы устройства АПЛ для наглядных пособий. Там же РЕГУЛЯРНО получал поощрения. Баштан долго вынести постыдное для его престижа (Лучший строевик!!) недоразумение не мог уже чуть ли не физически. И дошло до банальной драки при закрытых (им же) дверях каптёрки. Победила молодость и здравый смысл. То есть я с двумя утюгами в руках, один из которых пустил в неприятеля. Таковой ретировался но отнюдь не строевым шагом. После случившегося (а об инциденте не доложили мы оба) мичман ВООБЩЕ перестал меня замечать. Как, впрочем, и Петю Сапунова-лучшего рационализатора школы (тоже «дуже грамотный», студент Новосибирского университета, физик). Жаль, но его распределили в Обнинск и наши пути разошлись. Но «Устройство АПЛ» и «Лёгководолазное дело» мы, «таланты» и «умники» посещали и сдавали, причем, только на отлично.
Конечно же, не так всё было гладко и благопристойно. Вот хотя бы один случай «самохода», то есть самоволки буквально перед распределением по кораблям и частям. И было это в разгар купального сезона в бухте Патрокл. А нам, морякам, даже искупаться не давали. Идиотизм! Тем более, что экзамены выпускные сданы… Идея!! На вешалах сушились робы старшин, одна была «главного». Её и втихаря «позаимствовали» на время. Одеваю робу, строю всех желающих и не трусливых (то есть абсолютно всех 30 человек курса «Р»). Лопаты, метлы (шансовый инструмент!) берём «на плечо!». Я командую (выучка при Омском драмтеатре и «школа» Баштана): «Становись!», «Ррясь! «Смир-рна!!», «Шаго-ом ма-арш!!»
И пошли соколики по центру плаца, прямиком к воротам: «Эй, ЧМО, хрена едло разинул (это вахте КП), салага, мать твою! Открывай! Да не мельтеши! Так-то!» и, обращаясь к строю: «За-а-певай!» «И рясь, и рясь, два, три! Запевала, твою в глотку, спишь?» И запевала горланил:
«За кормой бурун вскипает, в светлом зареве восток!! Раз– два!! Не частить!» И взвод химиков спускается куда-то вниз, как видно для работ на склады: «Главный повел, вроде из пятой роты!»-определился дежурный по КП. И лишь в одном его доклад был правдивым: «Повёл (якобы) главстаршина». Всё прочее под наветом известной на службе поговорки: «Инициатива наказуема». Излишняя суетливость, любознательность ни к чему хорошему не приводит: не любит это начальство. А главстаршина для матроса о-го-го какое начальство! А по сему «тырим» шансовый в бурьян.
Часа через два-три, перед ужином, накупавшись вдосталь в бухте Патрокл и разобрав в траве «шансовый инструмент», мы протопали опять-таки по плацу как на смотре перед 1 мая. Робу с погонами главстаршины повесили где и была: она теперь оказалась в одиночестве… Знал бы её хозяин, куда его форма одежды гуляла во время «сушки». И ещё более того: кто в его робе отдавал честь патрулю. Патрульные из морской авиации были восхищены бравыми подводниками, пропечатавшими при «равнении на-ле-во!) строевым шагом. Знал бы начальник патруля и его подопечные, кому фактически (самовольщикам) отдавали честь!
И был вторник августовского утра, когда нас в последний раз построили на плацу «Дунькиного пупа» Сугубо по доброй воле нас, пожелавших на Камчатку (там дисциплина помягче, но без увольнений) построили для выдачи документов об окончании Школы подплава № 1 и по 1 руб.05 коп за сутки на питание.
«Пойдёте на лайнере «Советский Союз», на Камчатке вас встретят. Дисциплину соблюдать!» Это было последнее наставление майора Костикова нам, теперь уже настоящим подводникам (как нам тогда казалось).
Экипаж – мой дом родной!
«Советский Союз», а в прошлом – немецкий суперлайнер «Великая Германия» доставил нас на Камчатку за трое суток. Оголодали мы безмерно: кормили раз в сутки кашей.
В дивизию АЛЛ (а в ней и было– то по тому времени две субмарины) нас среди лета доставили на ледоколе «Вьюга». Скорее всего из-за режимов «режимности», коими были утыкано тогда всё и вся.
Высадили на пирс, построили и тут же зачитали приказ о соблюдении военной тайны. А тайной оказалось всё: где служишь, на чём служишь, для чего служишь и вообще – кто ты такой – нельзя ни писать, ни говорить. Дозволялось лишь сообщать, что просто СЛУЖИШЬ и номер воинской части. Потом повели на камбуз плавказармы. По правде, за все трое суток перехода на «Союзе» мы оголодали более, чем изрядно. Здесь же было всё, чего мы и дома-то не видели никогда, разве что в ресторане. Кижуч, икра красная, масла СКОЛЬКО ХОЧЕШЬ, сгущёнка, буженина, молоко, мёд… К вечеру половина из нас лежали в санчасти. В принципе, совершенно элементарное расстройство желудка от переедания. Было бы чему удивляться. Зато в последующие посещения камбуза мы вели себя очень даже умеренно. Не почувствовать себя в экипаже как дома было просто невозможно: койки в один ярус, никто не орёт «Па-адъём!», а дневальный, будто между прочим вещал: «Команде, вставать…» Можно было сходить в туалет, умыться, побриться и вполне успеть на физзарядку. За завтраком никто ничего не делил, все ПРОСТО ЗАВТРАКАЛИ. Кто чего и сколько хотел. И всё равно чуть ли не половина снеди оставалась нетронутой. Но…Дисциплина поддерживалась как-то само– собой. Без ругани и нарядов. Проспал подъём (кроме годков – им положено), – получи кружку студёной камчатской водицы за шиворот тельняшки, а зимой так и вообще выкинут в окно в сугроб. А уж снега на Камчатке наваливает до 3-го этажа казармы. Из такого сугроба к зарядке едва выберешься. А коли с кем законфликтовал и дело дошло до «мужского разговора», причём визави твой одногодок по службе (!!) то пожалте: замполит привозит по мешку боксёрских перчаток чуть ли не еженедельно. Хватает. Но твоя благостная жизнь иссякнет, если вовремя не сдашь на самоуправление и устройство АПЛ (атомохода) с закрытыми глазами буквально. Вплоть до списания из экипажа и отмены отпуска на родину. Так что сами пришедшие из учебки упрашивали старшин «погонять» по отсекам. А «гоняли» нас на совесть. Предметом же особого шика считалось проскочить между трубопроводами под пайолами (металлический настил в отсеке). Эдакое мастерство достигалось после полусотни, а то и больше количества тренировок. По началу вылазили как черти из преисподней и голышом. Одежду с сапогами приходилось оставлять в трюме между труб: они мешали проползти по трассе вообще, не говоря уж о нормативном времени. И это был цирк: испытуемые орали, матерились, просили «пристрелить, чтобы не мучаться». Но старшины были неумолимы. Даже странно, но позже мы удивлялись своей былой нерасторопности и неуклюжести. В робе и сапогах за считанные секунды ужом проникали между труб через весь отсек. И это лишь толика изо всей НБЖ(наставление по борьбе за живучесть). Прошли десятилетия (!), а тело как бы помнит каждый изгиб или колено тех труб под пайолами. Такого же автоматизма нужно было обязательно достичь в ЛВД (лёгководолазное дело), специальности и т. д. Из нас заново делали специалистов, но уже 1 класса. Ехать в отпуск со 2-м классом считалось юродством.
И вот первый выход в океан. Как бы там ни было, а устройство лодочного гальюна мы, «салаги» экипажа, знали «на ять». Чего явно не доставало старшему лейтенанту Швыдько, корреспонденту гарнизонной газеты (настоящую фамилию и наименование газеты всуе поминать не будем), уж больно случай из ряда вон вонючий, хотя и не столь редкий. Вся беда в том, что старлей не возымел ко времени флотскую подготовку подводника, а тем более для участия в походе, пусть даже кратковременном: планировался недельный выход на стрельбы и совместную отработку задач с ВПК (большой противолодочный корабль) и другими кораблями. Видно сочли излишним обучать «сапогового» офицера (сухопутного) в авральном порядке хотя бы основам основ: гальюн, камбуз, ЛВД и НБЖ (лёгководолазное дело и живучесть ПЛ) ради одной статьи «о героических буднях подводников». Швыдько первые сутки «будней» описывал всё и вся взахлёб, приводя своим солдатским лексиконом команду в гомерический хохот. Жаль, но никому не пришло в голову, что по неведению старлей может «отмочить» куда более гадостный номер. Чести экипажу это не прибавило бы, узнай начальство о случившемся на берегу. На вторые сутки похода корреспондент появился в центральном отсеке с вопросом: «Не подскажете, где у вас ТУАЛЕТ? Не особо озадачиваясь, кто-то ткнул пальцем во второй (жилой офицерский) отсек правого борта: «Да вот он!». Лишь позже дошло: коли назвал гальюн «туалетом», то об устройстве его он и понятия не имел. А там был эдакий баллон, который следовало продувать от «вонького добра» воздухом приличного давления. А внешне унитаз вполне схож с аналогом в поездах: нажал на педальку и все дела. Так наш гость и поступил. В ту же секунду за шиворот его СРВ (спецодежда на АПЛ) вкатило всё содержимое баллона унитаза. В общем, до конца похода наш корреспондент никому не надоедал. Но след за собой он оставил хуже радиоактивного.
Было и посвящение в подводники: пили забортную воду, но мы пили не из плафона, как это принято ныне, а из кружки типа пивной и с якорем. При демобилизации нам эти кружки дарили. А за свинчивание плафонов боцман наказывал на «вечную приборку»: где встретится ему нарушитель запрета, там тому и «шуршать приборку», а то и «Катьку ублажать». Последнее куда хуже. «Катька» весила килограммов под 150 и была отструганным чурбаном, оббитым старыми суконными одеялами. Конструкция имела 2-х метровую ручку. «Катькой» следовало делать движения «туда-сюда» по паркету и растирать мастику. И, если боцман говорил: «Что, по «Катьке» соскучился?!», то нарушитель превращался в «агнца божьего». Ибо амурные дела с «катькой» требовали энергозатрат куда больше, нежели акт с её тёзкой по жизни. Так что палуба в казарме блестела всегда. А вот кувалду при первом погружении, в отличии от нашего бывшего Президента Путина, не целовали. Не усматривали в эдаких неписанных традициях идеологическую подоплеку строителей коммунизма, коими нас видело начальство.
Неужели: «С заходом в загранпорты?»
До прихода изрядного пополнения в наше соединение АПЛ за счёт субмарин с Северного флота, в автономные плавания ходили в основном дизельные ПЛ. Наша служба начала принимать разумные каноны. Хотя, скорее нам так казалось после муштры в учебном отряде. Где-то происходили «Тонкинские события», то бишь война во Вьетнаме, где «в результате атаки патриотов», «прошедших тропой Хошимина» взрывались прибрежные базы и хранилища сайгонских «приспешников империализма». Кто были эти «патриоты» и какой такой тропой они проникали в по сути американские базы, мало известно как тогда, так и поныне. Но позже и мы пошли по «Тропе Хо– Ши-Мина». Узнали мы, что буквально у устья бухты Авача стоят американские корабли. А ещё, уже без приукрас, СТАЛИ понимать, что «холодная война» может в любой момент «погорячть» и даже очень. А подводники всегда были «целью № 1» для противника. Говорили о вредоносных действиях теперь уже бывшего Главы Правительства Никиты Хрущёва. Кольцо баз НАТО быстренько замкнулось вокруг СССР. Всё длительней становились автономные плавания, всё больше атомных субмарин пополнения приходило к нашим пирсам.
Прошёл слух, что будут набирать перегонную команду на какую-то новую плавбазу. И что эта плавбаза при кругосветке будет заходить в загранпорты. Слухи множились, наезжая друг на друга, а то и вовсе опровергались. Конечно же, хотелось попасть в эту самую перегонную команду. Ведь кругосветка не каждый день случается…Сколько вечеров проводили на сопке у костра, обсуждая возможности оказаться в загранплаваний. Замполита ловили для «откровенной беседы» везде и всюду. В итоге только при упоминании о злополучной плавбазе, он буквально вопил: «Не знаю и знать не хочу ни о какой плавбазе! Кого надо, вызовут в Особый отдел КГБ!» Эта фраза чуть было не стоила бедолаге его должности. Оказалось, что весь наш трёп был предметом военной тайны! А нас чёрт понёс в КГБ: «А вот нам замполит сказал, что через вас можно попасть…» Ни меня, ни Валерки Зайцева и Сани Вахнина среди «ходоков» не было, возможно это и решило нашу участь: нас зачислили в теперь уже не в виртуальный, а самый, что ни на есть реальный экипаж. Так что теперь мы сами стали носителями той самой тайны, которой так и подмывало с кем– либо поделиться. У всех троих уже был первый класс овладения специальностью. Из экипажей лодок на приём и перегонку супернового корабля отбирали лучших: для себя же, в конце концов. Об остальных кандидатах из надводников вряд ли можно отозваться аналогично. Их, как показалось, спроваживали с кораблей по принципу: «На тебе, боже, что нам не гоже». Так что чуть ли не треть из «варягов» отправили восвояси, а то и на гарнизонную гауптвахту-«кичу».
Последняя автономка
Когда начали грузить провизионки и прочие цистерны горючки и питьевой воды, нам было ясно даже на сколько суток идём. По банке сгущёнки на сутки на брата, либо бутылка вина на бачок– вот и вся арифметика. 10–12 бутылок на сутки. 15 ящиков – месяц похода. Вот и спрашивали у вахтенного: «Сколько пузырей сегодня загрузили?» 50 ящиков– автономка по полной программе. Ракеты в шахты грузили всей командой и ночью. Торпеды-днём, без маскировки. Дифферент на корму (лодка «присядает» на корму) и получай носовой отсек в аппараты и на стеллажи! Весь БЗ (боезапас) шёл с серьёзной маркировкой, без скидок на «авось».
«Неужто дерябнется наша кучерявая мечта пройтись по морям-океанам воочию?! Так и закруглится наша служба между шпангоутом № А и № С в отсеке № Е? Хотя нас никто и не спрашивал: попал служить-не скули!
Добавили и регенерацию, видно часть пустили свои же матросы на стирку: очень уж хорошо отстирывает любую робу!
Хотя по военному времени такие «шутки» жестоко наказуемы. Ведь регенерация – это воздух в отсеке. Вот и выбирай: стирать или дышать. И единожды в предрассветную мглу мы неслись с сопки к пирсу на нашу К-45. Бежали без разбора, кучей. Кто– то спотыкался. Падал, матерился. Старпом подбадривал, командир к.1 ранга Вереникин бежал посмеиваясь неуклюжести некоторых матросов. Неизменно впереди мчался со своей машинкой секретчик. Суета в раздевалке СРБ (служба радиационной безопасности) и снова бегом уже на лодку через КДП (пост дозконтроля).
По трапу вниз со свистом, едва касаясь поручней. Но, чуть коснувшись подошвами палубы центрального отсека, все пулей рекошетируют вправо – в кормовые отсеки. И лишь торпедисты, аккумуляторщики скачут к люку 2-го отсека. Занимают посты в 3-м, центральном отсеке.
Проститься с Камчаткой
Собрали нас, как бы будущий экипаж плавбазы, на борту корабля царской ещё постройки – плавбазе «Нева». Стоявшей у стенки так долго, что попытка сдёрнуть её с подводного «Арарата» консервных банок чуть было не закончилась для старика потоплением аккурат посреди бухты Крашенинникова. Сотни глаз с берега затаив дыхание следили за попыткой команды «Невы» и трёх буксиров хотя бы водрузить посудину обратно. В конце концов это им удалось. Нашу же таборообразную братию препроводили на буксире в морпорт. Там у стенки стоял уже знакомый нам белоснежный лайнер «Советский Союз», как нам сказали в первом рейсе на нём, это бывший репатриированный у фашистской Германии грузопассажирский корабль «Великая Германия». Хотя сами члены команды корабля утверждали, что первое название корабля всё-таки было «Адольф Гитлер» и его водоизмещение превышало 33 тыс. тонн. Так или иначе, но корабль был поистине величавым и впечатление производил неизменно поразительное. Тем более, что больше в нашей жизни его видеть не пришлось. Говорят, что в последующие годы его сняли с трассы и приспособили под гостиницу во Владивостоке. Хорошо, хоть так, а то ведь вообще могли пустить «на гвозди», то есть на металлолом.
Не зря моряки считают, что у кораблей есть живая душа. Приняли нас на борт по широченному трапу и тут же разместили по каютам 3 класса: по 4 человека в каждую. Офицеры, разумеется, поселились в более комфортных условиях и совершенно не интересовались нашим благоустройством: «Не маленькие, чтобы сопельки утирать.» Ну мы и «утёрлись» от души в ближайшем ресторанчике. Деньги у нас, не ахти какие, но водились. Тут будет вполне кстати вспомнить анекдот про увольнение на берег. Старшина построил претендентов и командует: «У кого с собой больше трёх рублей, выйти из строя!» Вышли около трети строя. Старшина вновь командует: «У кого меньше трёшки, выйти из строя!» Вышли оставшиеся. «Вышедшим разойтись к себе по кубрикам!» Разойтись, конечно все, но спросили: «А почему?»
«У кого больше трёх рублей – напьётся. (Водка стоила 3 рубля бутылка). А с мелочью на берегу делать нечего!», – пояснил старшина.
В нашей же ситуации у каждого было куда больше трёх рублей. Офицеры, а прежде всего замполит капитан– лейтенант Кляцкий, убедились в этом лишь к концу первого дня плавания. Замполит же наш очень даже напоминал знаменитого артиста Ролана Быкова: небольшой ростом и с изрядной залысиной.
Узнав, что во вверенной ему команде ой какое ЧП (почти все поголовно захмелились «под жвак», сиречь – под завязку), каплей ринулся (а что толку!) усмирять пьянку. И сходу влетел в нашу каюту, где уже почивал на верхней кровати Федя Смыков, двухметровый гигант из боцкоманды. Цепи коечки надёжно удерживали мощный торс пассажира от падения даже при шторме. У Феди был «дых», как от полудесятка. «Встать!!», – истошно заорал на него Кляцкий. Но матрос храпел едва не за десятерых, периодически издавая тревожные звуки: «Э-ык! Бу-ык!» Жаль, но борец с алкоголизмом сигнал тревоги не распознал и после очередного «Бу-ык-а-а» был с головы до пят облит содержимым желудка подопечного. Рьиа и матерясь пострадавший ринулся вон из каюты за помощью. Мы же принялись спасать перепившего бедолагу. Это было очень тяжело. Даже Корней Чуковский обмолвился по этому случаю, дескать «тяжело из болота тащить бегемота!». Но «бегемота» оперативно утащили в самую глухую каюту, а на его место уложили непьющего Серёгу Сазонова «метр с кепкой» ростом. И, только прибрались, как каюта наполнилась офицерами, умеренно трезвыми. Замполит, жаждая сатисфакции в полном объёме, сорвал с мальца одеяло. Но команда «Вста-а-а» застряла в его горле: предполагаемый гигант превратился едва не в лилипута. Далее последовали нервные конвульсии каплея, с надрывными вскриками: «Где?! Где он, вашу в душу!!» Но все матросы в каюте молчали. Офицеры хохотали с надрывом. С тем и ушли. А Федя благополучно дослужил до ДМБ без единой (!) гауптвахты.
На следующие сутки хода всё было тихо и чинно. Разве что, как бы мимоходом, через коридор наших кают прошмыгнёт гарсон, чего-то прикрывая фартуком. Ребята похмелялись, но в меру. А Федю Кляцкий не искал. Как видно опытные офицеры прсоветовали «помалкивать в тряпочку»: себе дороже будет. А ведь дельно посоветовали, потому как ещё не раз до приезда в Николаев приходилось «помалкивать в тряпочку»: почти на каждой станции благостные родственники «кое-что» приносили в довесок к варёным курам, салу и колбасе. «Ан, за всеми углядишь! Абы от поезда не отстали», – успокаивал себя квази Ролан Быков. Тут уж сами матросы стали поддерживать «норматив» во избежание «потери доверия к массам»: после проезда станции оповещали теперь уже дежурного по кораблю офицера. Служба налаживалась. Хотя в Уссурийске всё-таки был анекдотичный случай. Там в киосочках в великом множестве продавали напиток «Медок». Офицеры, как видно не ведали о качествах сего «нектара». Но в команде были ребята, употреблявшие сие снадобье на гражданке. Их резюме было таким: «Да бражка это классная на меду! Градусов 20 будет!» Так что офицерам этого напитка попробовать так и не довелось: всё раскупили матросы. Лишь на вторые сутки, когда песни всё ещё не смолкали из экипажного вагона, стало доподлинно ясно: напиток стоящий!
Париж, Париж… Приморье!
Есть притча, смысл которой в том, что созерцавшему красоту Парижа, можно и умереть. Вполне может и так, в Париже быть не довелось. Но побывавшим в столице Франции есть смысл наведаться в Приморье, дабы не умирать ранее намеченного судьбой срока и не болтать нелепицу. Камчатка и Приморье или наоборот, да ещё Аляска могут так поразить человека, что он вовеки не захочет не то что умирать, а вновь и вновь любоваться красотами этих мест на Земле. Такое впечатление, что здешние края были экспериментальной мастерской Бога – творца природы. Флора и фауна джунглей и тайги как бы воссоединились, создав великолепнейшие ансамбли. Ели и пихты, уроженки сибирской тайги нередко обвивались тропическими лианами, а рядом с кедром соседствовал виноград. Были и такие божественные измыслы, как корень жизни «Жень-шень», подобного которому нет на всём земном шаре. Бенгальские тигры и фазаны уживались с бурыми медведями и орлами. Роились пчёлы и рос лимонник. В реках водились несметное количество рыб почти всех видов земных водоёмов, а то и вовсе уникальных созданий вроде Калуги – самой крупной пресноводной рыбы на Земле: до 200 кг. весом и длиной около 3,5метра. Леопард и гималайский медведь соседствуют с кабаном и косулей. А озеро Ханка по своей уникальности и запасу пресной воды уступает только Байкалу.
Секретная лаборатория адмирала Максюты
Корабли адмирала Максюты
Наш низкий поклон традиции блюсти юбилеи! А то ведь облечём всё и вся строгой государственной тайной и помалкиваем. Так проходят десятилетия. А потом – в архив. Архив опять-таки засекретим! Ну ладно – работа. Но люди! Их тоже туда… замалчиваем напрочь, едва не на века! А их порой десятки тысяч, беззаветно отдававших силы, талант, здоровье, а то и жизнь, в конце концов… Нет, так нельзя, нельзя в забвение. А в угоду некой, порой необоснованной режимности подлежат умолчанию величайшие, героические дела целых поколений?! Будто их и не было…
Сегодня понемногу и, как бы нехотя, отдаёт нам история их имена. Не так уж давно предали гласности имя человека № 1 среди советских, российских завоевателей космоса. Узнали о Главном конструкторе ракетно-космических систем, дважды Герое Социалистического Труда, академике Королёве Сергее Павловиче. Уже на слуху имена Глушкова, Тихонравова, Цандера, Чертока. Но остаётся целый пласт до сих пор неизвестных сподвижников Королёва.
Здесь мы преднамеренно пока не называем имя человека, которого давно пристало вывести из пресловутой секретности и воздать должное в людской славе!
И, что удивительно, мы не уверены: общались ли они когда-либо: Великий теоретик и труженик морей на планете Земля вообще! Не до встреч было. На кону стояло само существование государства. Более 70 прецедентов сегодня обнародованы о нанесении ракетно-ядерного удара «по Советам». Но это не сделано. Не посмели!
А теперь попробуем определить то место, ту область науки и наисложнейшей практики в деле ракетостроения, чем довелось заниматься нашему адмиралу по сути всю последующую жизнь морского офицера. А заодно и многих десятков тысяч военных моряков в его подчинении. В 2009 году моряки некогда совсекретного соединения кораблей готовятся отмечать 50-летие 4-й Тихоокеанской гидрографической экспедиции КИК(кораблей измерительного комплекса). И в этой связи попробуем оценить неоценимое: боевую работу соединения КИК, под руководством ПЕРВОПРОХОДЦА
РАКЕТНОГО ДЕЛА НА МОРЕ адмирала Максюты Юрия Ивановича. Королёв и Максюта: люди-побратимы. Один вершил дела на суше, другой завершал их на море.
Адмирал посылал в точно определённое время абсолютно безоружные корабли идти в самое пекло противостояния двух противоборствующих ядерных держав, в центральную часть Тихого океана. Это пекло именовалось «район, закрытый для плавания судов и пролёта самолётов». А проще – испытательный полигон межконтинентальных баллистических ракет. Полигон никак не охранялся, ни по периметру, ни с воздуха. Возможно лишь из– под воды. А в центре его, в предполагаемой точке падения боеголовки и должны были располагаться эти самые корабли – корабли измерительного комплекса.
Рисковый эксперимент.
Внешне все выглядело благопристойно и почти по лабораторному: «Экспериментальный по запуск изделия X! Всем кораблям занять свои точки в акватории Тихого океана согласно полученным целеуказаниям!»
Примерно так начинаются любые окончательные испытания МБР – межконтинентальных баллистических ракет. Исходные данные: «изделие» запускается из мест «не столь близких», положим, с Таймыра в места «не столь дальние»: на Камчатку. А вернее– в акваторию Тихого океана вдали от Камчатки. Заметим, что туда же рвутся на всех парах и «супостаты». Их задача если не сорвать испытания, то хотя бы помешать. Любыми способами, вплоть…
Прошла команда «Пуск!» Начинает работать система СЕВ (система единого времени) и ничто, подчёркиваем, – ничто для исполнителей эксперимента не имеет более существенного значения, нежели сам эксперимент! Даже сама жизнь участников принимает второстепенное значение. И, если в зоне старта ракеты, до и после команды «Пуск», меры безопасности расписаны до йоты, то в месте отделения ГЧ (головной части) ракеты такие меры сводятся уже к требованиям:
– Быть на минимальном расстоянии от точки падения ГЧ(головной части);
– Установить телеметрические антенны за 15 минут до подлёта ГЧ. (И боже упаси сделать это раньше указанного времени, а тем более – позже!)
– Иметь идеально настроенные станции приёма сигналов строго за определённое время.
– То же самое относится ко всем другим регистрирующим подразделениям на корабле;
– Зарегистрировать с отличным качеством всю информацию относительно поведения ракеты и её головной части.
Всё вышеперечисленное, плюс великое множество сопутствующего и нештатного должно быть выполнено, несмотря на:
– Плотное окружение и помехи кораблей и авиации потенциального противника; (помехи могут оказаться абордажем, а то и хуже);
– Любую штормовую погоду, в том числе зимнюю и обледенение, местами до полуметра;
– Слаженную, вплоть до долей секунды, работу всего личного состава;
– Грамотнейшие и истинно филигранные действия офицерского и мичманского состава;
Героизм в данной ситуации считается делом заурядным, а невыполнение приказа расценивается по законам военного времени… Командиру корабля обеспечить ход клорабля, заданные курс и координаты.
Так вот, на стадии испытания разработанных и апробированных в наземных условиях МБР понадобился целый штат специалистов особого класса, ранее в команде Генерального отсутствовавший. Возглавить подразделение должен был морской офицер, обладающий следующими качествами:
– Кристально чистый в моральном отношении человек;
– Безусловно талантливый организатор;
– Мореход, знающий всю акваторию Мирового океана от Арктики и до Антарктиды как свои пять пальцев и даже лучше;
– Аналитик, инженер, потенциальный учёный группы риска;
– Бесстрашный моряк и душа коллектива.
ПРИКАЗ НА ВЫПОЛНЕНИЕ ПОЛУЧЕН
Кандидата подыскивал лично Главком ВМФ СССР Сергей Георгиевич Горшков, тем более, что была у Главкома мечта переоборудовать под корабли измерительного комплекса крейсера проекта 68 бис, на их утилизации настаивал Н. С. Хрущёв.
Требуемого офицера нашли. Это был капитан первого ранга Юрий Иванович Максюта. Член КПСС, 1918 года рождения. Участник Великой Отечественной войны, один из помощников Командующего Черноморским флотом. В1959 году Главком ВМФ назначил офицера командиром ТОГЭ-4 (Тихоокеанская гидрографическая экспедиция). Это было совершенно секретное соединение кораблей в составе сначала 4-х, потом 6, а в конце – 8 кораблей 1 ранга. Ничего общего с гидрографией, кроме названия да ещё морей и океанов соединение не имело.
Шло прямое противоборство двух ракетно-ядерных держав, соревнование в средствах доставки ядерного оружия: кто быстрее, дальше и точнее это сделает. Паритет по сути игнорировался: нужно было только первенство. Командир соединения должен был в открытом океане принимать личное, совершенно самостоятельное решение по огромному числу вопросов: от работы механизмов корабля до политического противостояния в море. Но самое главное, что идеально удалось осуществить Юрию Ивановичу Максюте – замкнуть в единую цепь трудносоединяемые и подчас конфликтующие ведомства Министерства Обороны СССР. Такую задачу взвалил на себя Военно-морской флот с его КИКами, так ставил задачу Главком: замкнуть эту цепь, сделать её общей тяговой машиной.
Приказ согласован с Центральным Комитетом КПСС, Правительством СССР, ведомством академика Королёва, с корабелами. Для Ю. И. Максюты это была отмашка для спринта: времени дано столько, что лучше бы и не давали совсем: настолько мало.
А предстояло:
– принять и модернизировать четыре гражданских сухогруза под нужды ракетчиков и военно-морского флота;
– смонтировать и испытать спецтехнику практически неапробированную и даже не приспособленную для работы в море;
– одновременно тщательно отобрать, сплотить, обучить офицеров и матросов срочной службы. Офицеры и даже матросы набирались со всех видов Вооружённых сил: с флотов, с полигонов.
– подготовить экспедицию по переходу каравана судов Северным морским путём на Камчатку;
– за время перехода подготовить команды к немедленному началу боевых работ по приходе в базу.
– обеспечить строительство семейного жилья и береговой базы.
Среди перечисленного уйма того, чего и не перечислишь, а то и вообще не скажешь: в такой ситуации не до формальностей: всё шло почти в военной обстановке. Далее следовала романтика перехода. Было решено проводить экспедицию из четырёх спешно переоборудованных кораблей: «Сибирь», «Сахалин», «Сучан» и «Чукотка». Дорогу во льдах торили ледоколы «Капитан Воронин» и «Капитан Мелехов». Для командиров кораблей хождение Северным морским путём было впервые. При проходе у мысов Челюскина и Прончищева преодолевали многометровые льды, коими был забит пролив Вилькицкого. Всего следовало преодолеть до тысячи миль и около половины пути – во льдах. Было, прямо скажем, – страшновато. Казалось, что в борта постоянно лупят торпеды! Лишь после Берингова пролива стихия чуть поутихла. На переход ушёл месяц. К боевым работам приступили практически сходу. И потянулись годы поистине изнуряющих боевых работ. Моряки писали стихи по этому поводу:
«Уходим летом, возвращаемся зимою.
Но всё же любим мы родные корабли!»
Испытания ракетоносителей шли чередом. Корабли, игнорируя всё и вся практически не выходили из океана. Начало 1961 года конечно же встретили в океанских перипетиях. Очередную работу сделали «на отлично». Кончались все запасы: топлива, воды, продуктов… А главное – кончались душевные запасы: курс 180, значит домой! Почти ни одна живая душа на кораблях не знала о совсекретных четырёх пакетах, хранимых в личном сейфе командира соединения. Конечно же, все и до похода думали, как и сам адмирал Максюта, так и высшее командование соединения, надеялись, предполагали: кому же доверят обеспечение запуска первого в мире Человека в космос?! Ждали…
И вот… Отдан приказ всем кораблям изменить курс на 180 градусов и полным ходом идти в точки рассредоточения. И в ПЕРВОМ пакете были указаны координаты для каждого корабля: «Сибири», «Сучана», «Сахалина» и «Чукотки». Во ВТОРОМ пакете оговаривалась степень готовности кораблей. В ТРЕТЬЕМ – начало выдвижения в точки целеуказаний. И только в ЧЕТВЁРТОМ пакете указывались дата и время запуска ракеты с космонавтом на борту, здесь же сообщалось его имя: Юрий Алексеевич Гагарин!!
Корабли рассредоточились по траектории полёта от «сороковых ревущих» и почти до экватора. А по трансляции передали личное обращение к морякам Сергея Павловича Королёва: «Вы нам хорошо помогаете. Спасибо. Но сейчас предстоит сложная работа. Она более ответственная. Права на ошибку нет. Нужна исключительная точность. Вы понимаете, о чём я говорю?!» Конечно же все понимали. Даже очень. И задачу выполнили опять-таки на отлично. За что и были награждены Правительством.
ПОКА ЕЩЁ НЕ СЕКРЕТНЫЙ ЮРИЙ МАКСЮТА
Ещё в 1965 году, проходя в строю на корпусе АПЛ на приличном удалении от борта «Чумикана» – одного из кораблей соединения адмирала Максюты, автор этих строк и представить не мог, что будет писать об этом человеке-легенде. Тогда его фамилию произносили едва не шёпотом.
К немалому удивлению и в наши дни не нашлось архивных организаций на всех уровнях, способных пролить достаточно света на биографию Юрия Ивановича. Ради любопытства могли бы опубликовать те 10 строчек официоза.
Мы же постараемся сказать об адмирале подробнее, насколько не оскудела наша память. Родился Юра 6 марта в 1918 году. Случилось это в местечке Синявка, что подле церкви Покровской Черниговской губернии, в 35 километрах от уездного города Мена. Отец его присмотрел себе в Корюковке невесту, да на Ивана Купалу и порешили они связать свои судьбы. А ровнёхонько по сроку и родился наследник у потомственного казака. Ещё неокрепшая от родов мамаша через неделю стол овала непрошенных клиентов своего мужа– ветеринара кайзеровцев.
Иван Максюта, известный на всю округу ветврач пользовал кайзеровских лошадей – битюгов. Распряжённые пушки немцев стояли прямо во дворе. Немцы к лекарю были лояльны. Ещё бы: вся тяга на лошадях. С харчами в доме тоже проблем не было. Мясо– конина дармовая, плюс паёк и медикаменты. Ко всему– немецкий «орднунг»-порядок. Соорудили в усадьбе ветеринара просторную брусчатую конюшню, сеновал и домик для конюхов. Во дворе терпко пахло сосновой смолой. Солдаты вели себя сносно. Каверзы не творили.
Так что доводилось Ивану лечить не только скотину, но и хуторян: немцы не препятствовали. Двор Максюты знали далеко окрест по Черниговщине, до Мена и далее. А то и на привозе в самом Чернигове. Но аккурат через год немцы исчезли так же неожиданно, как и появились. Хозяйственный Иван тут же «реквизировал» конюшню. Добротные хвойные брусья уже через месяц красовались срубом на новом кирпичном фундаменте. Так что дом– пятистенок получился на славу. Хватило в нём места и родителям. Не то что в хате– мазанке!
Так и рос Юра, а чуть позже и его новорожденная сестрёнка среди военного люда и лошадей. Отгремели бои между красными и белыми, постепенно забылись петлюровцы и махновцы. Юра научился читать лозунги большевиков: их в селе было много. Потом бегали к попу-батюшке в школу. Многие ругали боженьку, а попа большевики называли «контрой», хотя он был добрый и учил азбуке. Сам-то Иван был как бы атеистом, но справедливо рассуждал: «Колы потрибно дитям, бо и богу угодно!» А в ограде всё меньше квартировали тачанки. Бывшую хату врач жаловал своим пациентам – боевым коням. А Юра коней любил. То ли они были от Петлюры, а то и махновские, а то и вовсе от погибшего Щорса: поди их разбери! А рысаки что надо, на подбор: стройные, тонконогие и широкогрудые. Жалко только-все раненные. Они ласково теребили мягкими губами Юрины волосы: просили свекольного сахара. А, получив кусочек, благодарно прядали головой и громко ржали. Сестрёнка их побаивалась.
Коней на излечении бывало до десятка и более, особенно при появлении Первой конной Армии. Чаще конники косили сено и добывали овёс для раненных животных сами, но отец Юры немало сена косил и для коровы с овцами. Часто брал детей на покос к речке. Более счастливых дней у ребят не было. Разве что Троица, да Иван Купала с Пасхой. Кругом утихла пальба, как-то было раньше: стреляли, кого-то догоняли, кидали гранаты. Теперь за оградой конного двора открылся свой мир. И семья стала жить в нём. Да и коней забрали в какую– то коммуну. А своего любимца Серко он видел на пахоте, где коня били кнутом. Ещё не совсем окрепший от раны Серко долго ржал, узнав Юру. Но за плугом был незнакомый злой дядька. И мальчик помахал бедняге кепкой и заплакал.
Понемногу Юра приноровился читать. Книги зачастую покупала мама на Привозе в Чернигове, куда они ездили с отцом за медикаментами. Дюма, Беляев, Грин, Берн, Дойл, Других не было А по стране катились продналоги, продразвёрстки и, в конце концов-страшная засуха и голод по всей Украине, Белоруссии и в самой России. А Юра пошёл «в люди»: он уехал в Киев, где в 16 лет поступил на рабфак Кожевенно-обувного института. Конечно же, – это был не предел его мечтаний и со второго курса в 1935 году он уже становится студентом Индустриального института.
ПО ПРИКАЗУ ГЛАВКОМА
Инициативного и умного парня из черниговщины поприметили в ЦК ВЛКСМ Украины. И направляют Юрия Максюту по спецнабору в Высшее Военно-морское училище им. Фрунзе. Так началась его карьера морского офицера.
С 1937 по 1939 гг. учился в училище им. М. В. Фрунзе. А тут началась война. 22 июня в 3 часа 15 минут немцы бомбили Севастополь. К этому времени и до конца войны уже молодой офицер-штурман находился на ходовом мостике крейсера «Красный Кавказ» под снарядами, бомбами и минами неприятеля. Лишь за одну операцию по высадке десанта в Феодосии в декабре 1941 года в корабль угодили 17 снарядов и 5 мин. Командир к. 2 ранга А. Гущин и штурмана умело выводили судно из-под огня. Пожары тушили, но десант высадили. Таких операций за войну было не счесть.
А войне не было видно конца. Изо дня в день, из месяца в месяц: артобеспечение, высадка десанта и наоборот. С непременной бомбёжкой вражеской авиацией. Но крейсер всегда оставался на плаву и бил, бил, бил неприятеля. А в 1943 г. Уже опытного штурмана группы направили на высшие офицерские курсы в Самарканд. Вернувшись на фронт, Ю.Максюта назначается старпомом на линейный корабль «Севастополь». Участвовал в обороне Одессы и Севастополя, в Керченско-Феодосийской (1941–1942) и Керчь-Эльтигенской (1943) операциях.
1946–1949 гг. – флагманский штурман эскадры ЧФ.
1949–1951 гг. – Командир эсминца «Огневой»
1951–1956 гг. – Старший помощник линкора «Севастополь», командир бригады, командир крейсера «Дзержинский»
1956–1957 гг. – Начальник штаба дивизии крейсеров
1957–1958 гг. – Помощник командующего ЧФ по ПВО.
В 1959 году по представлению Главкома ВМФ адмирала С. Г. Горшкова назначен командиром ТОГЭ-4, войсковая часть 10573.
В1960 году присвоено звание контр-адмирал.
«Все боевые работы под руководством Ю.И. Максюты (1959–1963 гг.) выполнялись на «отлично». Принимал активное участие на всех этапах создания первой отечественной навигационной спутниковой системы. Участвовал в составлении программ изучения геофизических полей Земли для обеспечения оружия ВМФ».
Уволен в запас в 1978 году.
Но запомнился морякам соединения адмирал Максюта прежде всего своей демократичностью и исключительной, традиционной морской культурой. Никогда подчинённые не видели его раздражённым. Он мог отчитать за просчёт в работе старшего офицера, но никогда в присутствии подчинённых. Однажды, при затянувшихся боевых работах он лично попросил обеспечить матросов-срочников чаем с бутербродами. И это был далеко не единичный случай. Подчас доходило до эксцесса с политработниками. С проходящего американского корабля просемафорили поздравление экипажа с праздником Первомая. Адмирал был в это время на мостике и ему доложили. «Передайте благодарность и пожелания счастливого плавания!» Присутствовавшие здесь же политработники предостерегли: «Товарищ адмирал, ведь это наши потенциальные враги, противники… Нас могут не понять в штабе…» На что командир соединения коротко и тихо сказал сигнальщику: «Выполнять приказ! А по его уходе добавил уже для политотдельцев: «Какая морская серость!»
Любил Юрий Иванович шумные, весёлые застолья. Иногда вопреки не совсем уместным кампаниям на уровне государства, коей была «Борьба с пьянством и алкоголизмом». А на очередном юбилее соединения адмирал организовал почти легально застолье… со спиртным. Соблюдая каноны истинно русского флота, не боясь огласки и ответственности за это. Таким он, наш адмирал Юрий Иванович Максюта всем и помнится: добрым, умным, рассудительным, требовательным и бесконечно демократичным русским офицером.
Умер адмирал Ю.И. Максюта в 1990 году. Похоронен с почестями на Волковском кладбище г. Ленинграда». Вот и всё… Десяток строк, а за ними – вся жизнь Человека. Вот именно: Человека с большой буквы. И он поистине достоин того, чтобы по его поступкам, по его помыслам, по его деяниям сверяли свою жизнь, службу, преданность делу тысячи его последователей. А уж они-то должны доподлинно знать деяния, характер, черты своего кумира. И не для слепого подражания, копии, а ради возвышения далее успехов в делах ратных, государственных! А уж коли наши предшественники не удосужились показать главное в этом человеке – его душу, то сие обязаны сделать мы.
В порядке справки: в городах России и ближнего зарубежья проживает около полусотни тысяч бывших матросов, офицеров и гражданских научных специалистов, давших в своё время подписку о неразглашении их рода деятельности и назначении КИК ТОГЭ-4-5(Корабли измерительного комплекса, Тихоокеанская гидрографическая экспедиция – 4, 5). К сожалению, из восьми кораблей КИК на плаву осталось два. Китайцы недавно спустили на воду аналог лучшему нашему кораблю КИК «Неделин», водоизмещением около 30 тыс. тонн.
Прощание славянки
Ну, что я могу сказать вам, мои братцы матросы, моряки! Эти строки и по сей день нам так бередят душу, что прошибает слеза! Ай нет?
Вот ваш перрон, где безутешно плачут матери, невесты, жёны, невесты… Молча жмут руку отцы, друзья, братья и деды. Одним словом, – прощаются. Нет. И не на освоение целинных земель, либо на покорение Сибири едет ваш поезд. А покатит он на самый Дальний Восток, либо на Крайний Север. А ещё точнее – на службу Родине на берегах её и в морях – океанах. На кораблях и подводных лодках и на долгие годы. Во всяком случае – так было всегда: флотская служба требовала куда большего разумения, навыков, а по сему гораздо большего срока пребывания на ней. Идут мужчины заниматься исконно мужским делом: ратным. А это всегда опасно и может статься, что «прищемит пальчик», а то и всё туловище. Вот и прощаются, слёзы льют.
Свистнул гудок паровоза-электровоза, грохнули буферами вагоны, скрипнули о рельсы колёса. Последние стенания, всхлипы, причитания. И команда: «Па-a ва-го-о нам!!»
И грянул медью оркестр «Славянку»:
Может кто и скажет: «солдатская звезда», так ведь это кого куда провожают. А нас тогда – на флот. И «Славянка» стала первой, истинно ФЛОТСКОЙ, очень душевной мелодией. А слова…
Да мы и помнили-то, что: «Прощай, отчий край!» А дальше всё смешалось: грохот, крики, команды…Ну и наш, русский мат. Родной.
Пожалуй, – очень родной: так стало на ближайшие годы.
А вот песня, глубоко, на генном уровне вошла в нашу подкорку навеки. Да и не мыслили мы тогда, что сия мелодия пройдёт сквозь всю нашу жизнь. Частью – молча: не положено. И лишь иногда озвучено. То были попытки под эту мелодию проводить с корабля на ДМБ годков.
Замполиты и прочие режимники, да простят они мне подстрекательство, не очень-то приветствовали сход годков уважительно, а тем более под сомнительную музыку, царского пошиба (не нами придумано!) Их скорее выпихивали напрочь, почти выдворяли втихую, чем провожали с почётом. До сих пор не пойму: почему?
Казалось, что ДМБ – дело тайное и некое Госважное. Причём настолько тайное, что они сами не знали день схода с корабля (или из казармы лодочного экипажа). Так было, хотя позже помаленьку наладилось. И тогда повсеместная «Славянка» будоражила души моряков – срочников (да и не только) своей, уже скорее радостной мелодией. Ещё бы: их уже ЖДАЛ отчий дом, хотя с грустью провожал, ставший родным корабль и его команда. И слова песни звучали иначе:
И уходили, украдкой смахивая слезу. Вослед им смотрели их товарищи, прошедшие вместе не одну тысячу миль. Хватившие вместе с вами как лиха, так и соли не то что пудами, а центнерами.
Чего уж греха таить, случалось пробкой теплоизоляции посыпать первую седину 20-летним подводникам, когда их супостат «одаривал» глубинками, дабы вынудить их к всплытию в «точке».
Было о чём вспомнить и тем, кто вдосталь просолели на ветрах и штормах, обучаясь ходить по переборкам-стенкам, выворачивая кишки на брашпиль от рвоты. И неведомо им подчас, кто им может влупить торпедюку из глубины походя, тренировки ради. Поди, узнай потом, через век– другой цивилизации: кто из них был кто! Велики океанские глубины…
Но бывало и так. Разморило нас, эдак на градусе «шашнадцатом» по широте и долготее к самому что ни наесть западу Австралии.
Примерно так. А может и того далее. Штормило не шибко, но зыбило, а инда и шквалило. А ежели по правде, то будь они неладны – эти тропики!
Одни болячки от них сибирскому человеку! А коли кальмар не идёт, так и вовсе – тоска!
Первые месяца три, да с бассейном-терпимо. Но уже на пятом месяце начинает казаться, что твой сосед по кают-кампании сволочь невыносимая. Нет, особо придраться не к чему. Вот просто чувствуешь нутром: сволочь и всё тут! Ну не драться же! Возьмёшь, да пересядешь подалее. Так нет же: уже через пару недель и этот расклад по рожам тоже в тягость. Прямо-таки сплошная урина с фекалиями. Оно бы и вовсе не ходить в эдакую кампанию, так ведь жрать охота!
Одна отдушина: утром побегать по шкафуту в одиночку. Так нет: обещали набить морду на полном серьёзе мичмана нижних, подпалубных кают. «Не топай, скотина! И без тебя тошно!» Лишь под бассейном только кладовка боцмана и он в ней не спит. Купаюсь вдосталь. Со мной помоха он выдаёт спирт и очень экономно. Его за это многие не любят… Так вот НЕКТО запускал рыб-прилипал от акул. Большинство их панически, прямо ужасно боятся. Они присасываются напрочь. Но, если ткнуть ей окурком в маковку-отлипает махом. Помоха не курил. Хотя, в принципе, не только он.
Частичным уединением служила коечка в спокойную погоду и то, если крепко зажмурить глаза и втихую принять внутрь расходный материал, то бишь «шило» (спирт). Сосед по каюте был просто скотиной: шило копил на ремонт сантехники в новой квартире в базе.
Подумал бы: где база, а где он! А мне выпить не с кем! Ну не гад ли?!И вот, в эдакой обстановке, плюс в тени под пятьдесят, да изматывающая зыбь, чередующаяся со шквалами и штормами вот уже седьмой месяц… И только в гальюне относительно психологически разгружаешься. Весьма относительно, конечно. А уж по дому– то тоска неимоверная. Да чего там по дому! По людям, по запахам земным, по детскому смеху, по шуму берёз… А уж по жене-то…
Вот уже дважды нас навещали сухогруз и водолей. Вроде выездного морклуба. Видели ЖЕНЩИН. Стояли бортами на кранцах. На время «майна-вира» малость потравили и сбросили почту. Корабли шли в СОЮЗ. Домой, значит. Не на Камчатку, но все-таки. С непривычки вроде и речь у них иная.
В тот день, однако, минуло семь месяцев, как мы в этих диких закоулках на шарике. Как рыбка на прикорме для субмарин супостатов.
Перископов не видать: мы не спецы в оптике, так что своих от чужих только по торпеде бы и отличили. Свои– то не тронут! А тут на горизонте появилась некая посудина. Мы её почти всей командой ходили смотреть в бинокуляр на мостик. Уж больно зачуханное судёнышко. Но со всех сторон, аки вилы из стога сена торчали антенны. По их конфигурации и величине нетрудно было понять назначение корабля. Такие именуют кораблями ОСНАЗ.
За всю мою службу мне не доводилось видеть этот «квазиголландец» не то что в базе, но и вблизи наших берегов. Слышал, будто даже при замене экипажа они не заходят в базу.
На вторые сутки ощетинившийся «рыбак» ошвартовался у нашего борта. Их леера едва доставали до моего иллюминатора.
Вполголоса переговорили с матросиком. Он в океане уже ВОСЕМЬ месяцев. Харчатся возле наших гидрографов, либо вояк, типа нас. Даже ремонтировались у какой-то плавбазы. В общем, не корабль, а некий плавучий секрет. Пожалуй, что и писать– то о нём если и можно, то вскользь. И команда с «гулькин фиг» на палубу метров сорок в длину, да четыре в ширину: не разгуляешься. Наверное в космическом корабле и то веселее. Вот где врачам– психологам поле деятельности! Каких и как подбирать сюда людей! И что ДЛЯ НИХ Родина! Они поплавали в нашем бассейне и пообедали у нас же, но явно отдельно: контакт, как видно исключён.
Скитальцы отдыхали в отдельном кубрике до ужина, после чего ихнее судёнышко отчалило навстречу штормам, пространству и времени. Ну а мы, даже не общаясь с ними успели их по-мужски полюбить. Это поистине сильные духом парни! Мы для них были хотя и кратковременной, но Родиной. И вот они безо всяких обиняков забрали на борт свои чалки и, как бы нехотя, отошли прочь. Затарахтели их дизеля, брызнув соляровым дымом. Набрав обороты, кораблик начал описывать круги прощания. И изо всех динамиков верхней палубы грянуло:
Наш старпом, будто спохватился и сказал радисту тоже дать «Славянку» на полную мощь наших ГГС (громкая связь). А наш знакомец, описав третий круг дал стрекоча к горизонту, где и пропал из виду, но не из памяти. По сей день слышится нам:
Не лепо ли нам, братие…
Они долго стояли на пирсе после ухода за горизонт родных кораблей. Нет, на этот раз многочисленные провожающие собрались здесь не в их честь. Теперь не им предстоит дальний поход к странам тропическим, не им будет светить Южный Крест в Индийском океане. И уже не их будут восторженно встречать на родном пирсе жёны и дети после очередного дальнего похода. В их грудь уже никогда не ударит, меряясь силой, шторм «сороковых ревущих». И не их сердца будут переполняться радостью при виде на горизонте белоголовых вершин вулканов Камчатки. Их отрешили от моря. А корабли, ставшие для них родным домом, лишили воинской чести и угоняют на чужбину. Там их растерзают на рваные куски металлолома. А души кораблей, мечась и стеная средь стихий, будут искать успокоения в царстве Нептуна. За что их так?! Ведь столько лет верой и правдой вершили они свой долг перед людьми! Могли бы вполне послужить ещё, а уж потом с честью передать морскую вахту молодым и крепким морским судам. Но нет…
И слышится этим людям в просоленных чёрных шинелях тревожный набат от самых древних инструментов на Руси: боевых рогов. Это они встарь поднимали дружины княжеские: «Вставайте люди русские!» Видно и впрямь говорят, что история мировая по спирали развивается. Пожалуй. Вот оно, «Слово о полку Игореве…»
Стоит лишь заменить три-пять слов, как ситуация подобно зеркалу отобразит сегодняшнюю действительность.
«А не пристало ли нам, братья, начать повесть о походах наших дальних и славных! И пусть ныне придёт и станет во главе соединения достойный мореход и учёный, коим был наш командир– основатель адмирал Ю. Максюта! И былая ракетно– космическая слава России возродится аки птица феникс из пепла! Пусть начнётся же песнь славная по былям нашего времени, а не по замышлению иносказателей!»
Мы, оставшиеся не по своей воле на берегу, верим, что из-за горизонта, скрывшего навеки наши легендарные корабли, в скором времени возникнут новые суда КИК. Водрузят на их мачтах боевые вымпелы, кои понесут наши преемники по мировому океану!!
Флотские байки
Суперстолик по блату
– Вы прибыли на Камчатку, в дивизию атомных подводных лодок! Дозиметристы будут направлены в службу радиационной безопасности (СРВ) и по экипажам, – объявил нам начальник СРВ капитан 3 ранга Найдель. И тут же зачитал списки. Мы, то есть я, Стае, Серёга и Лёша шли в экипажи Вереникина и Рябова. Но лодка пока была на дежурстве в океане и всех нас определили на «творческую работу» к тому же Найделю.
После муштры учебного отряда нам казалось, что попали в некий санаторий военного типа. Во-первых, в бане никто не орал, чтобы мылись пошустрее, а «кто не помылся, не постирался– пусть пеняют на себя: построение через 45 минут на улице». Да и этого времени позже может почти хватало, так ведь тазиков выдавали чуть больше половины от необходимых. Здесь даже можно было всласть попариться.
Правда, уже неспешно одеваясь в предбаннике, услышали:
«Эй, молодёжь, наверное есть хотите? Давайте на камбуз, там вам столы накрыли. Дежурный проводит!» Конечно хотим! Ведь трое суток впроголодь шли на теплоходе «Советский Союз». Много ли съешь в ресторане на рубль пять копеек в день!
И привели нас тут же, на ПКЗ (плавказарма) в столовку. Сразу предупредили: «Моряки, с голодухи не объедайтесь! А то попадёте в санчасть. Здесь вам не учебка и паёк автономный: всё даже при хорошем аппетите не съедите! Вечером ещё ужин и вечерний чай.»
И действительно, еды было невпроворот. И после почти годичного бдения – поста здесь голова шла кругом: обалденная закуска, борщ со сметаной, причём сметану наливали САМИ! От второго шёл пряный запах добротного мяса, Компот натуральный и сколько хочешь, смачные куски малосольного янтарно-алого кижуча, а в довершении миска красной икры с сиротливо торчащей ложкой. Если честно, то изобилие всего граничило с издевательством. Плюс хлеб белый и чёрный, бородинский.
Но предупреждению вняли и на больничную койку не попал никто. Хотя многие не удержались и, скорее по привычке прихватили красной рыбки и белого хлеба: «Не распробовали!»
«Безлошадную» братию, то есть тех, кто пока без лодки, собрали в СРБ по принципу: «Алло, мы ищем таланты!» Нас причислили туда же на почти три месяца до конца похода нашей К-45. Стае вызвался художничать, я – чертить, а Филиппов с Брызгаловым сдуру решили, что соображают в столярном деле. Да так бы всё ничего, но только с этими самозванцами пришлось работать над общей идеей: оформление лабораторного корпуса. Михайлов тут же занялся росписью стен на подводные темы, мне не в диковину было чертить наглядные пособия. А вот эти балбесы, ни черта не смыслящие в столярном деле, титуловались краснодеревщиками. Уж мне ли не знать, бывшему столяру – краснодеревщику, насколько непросто сделать ту же табуретку! Поэтому и промолчал «в тряпочку».
А условия нам создали царские: огромная столярная мастерская, солнечные комнаты для черчения и рисования. И дела пошли… У нас со Стасом. А с ребятами пришлось повозиться «с нуля», иначе бы остались бедолаги как минимум без пальцев. Стоило мне включить циркулярку или другой станок, как они испуганно отскакивали от него. И правильно делали: нечего лезть не зная ничегошеньки. Даже как включается агрегат. И Найдель хорош: допустил этих олухов, даже не проверив.
По моим чертежам они «делали» витражи. В первый же день «деревообработчики» пытались лишить СРБ чуть ли не четверти запасов сухих досок. И напилили они гору чурочек, которые по их замыслу (и моим чертежам) должны были стать деталями будущих рам-створок. После моих замеров они так чурочками для растопки печей и остались: ни у одной «детали» не было припуска на обработку. Как Серёжа, так и Алексей впервые в жизни держали рабочие чертежи, возможно даже вверх ногами. Иначе увидели бы табличку размеров для заготовок.
Так и пошло: учёба, пробная работа и… в итоге приходилось переделывать заново самому. Кому понравится, тем более, что учениками мои подопечные были аховыми. Так что первый, комплексно изготовленный витраж был успешно предъявлен почти в срок. Но… развалился на демонстрационном столе. И был скандал. Нашей «фирме» грозил крах. А жаль, особенно Михайлову и мне, делавших свою работу «на ять». Да и жили мы с офицерским комфортом в отдельной каюте. Есть что терять.
«Объяснили политику момента» нашим соратникам со знанием дела, без синяков. Ведь «академиев не кончали», а коли назвался груздем, так полезай без обиняков в соответствующую тару. Не подводи товарищей. И ведь дошло: витражи стали выходить ежедневно и все целёхонькие. А я освободился для «творческой работы». Нас давно уже обихаживали как офицеры, так и мичманы со всей дивизии: скалки, кухонные доски, полки под обувь, шляпы, а то и книжные. Поделки расходились «на ура». Близился наш «звёздный час». А я решил тряхнуть стариной и сделал одному замечательному каплею за умеренную мзду шилом (спиртом) журнальный столик. Стосковавшись по настоящей работе, столик ваял как произведение искусства.
Целиком он был стилизован под берёзовый лист на трёх изящных сучьях. Стае делал роспись, за мной – сам столик. Да и не было тогда на Камчатке даже намёков на службу быта и сервис.
О нас пошла молва, будь она неладная. И вот однажды случилось нашему шефу «откушать» рюмку – пятую у того самого каплея. Конечно же, шила и в домашних условиях. Гвоздём гостеприимства был изящно сервированный журнальный столик. Начальник СРБ был сражён изяществом увиденного. А их жёны восторгались. Особенно та, которая Найдель.
– Аркадий, разбейся вдрызг, но возымей такое чудо!
– Милая, я завтра же познакомлюсь с мастерами – кудесниками. Будет тебе столик!
Знать бы нашему горе – заказчику, что ведёт он для знакомства «втихаря» нашего же начальника! И ведь привёл, вызвав Валеру, то есть меня… Найдель был огорошен такой презентацией молодых «краснодеревщиков». Неужто эти неумехи могли на самом деле сделать что-то путнее?! Но, вспомнив о том, что его дело приказывать, заключил:
«Мне до лампочки, кто у вас тут «самоделкин», но гарантирую экскурсию в трюма котельной ПКЗ, в случае невыполнения моего заказа. А так… будем считать, что я ничего не знаю». Дурак бы не согласился. Да и с чертежами я уже закончил, как и наш «айвазовский» свои росписи. Хотя через пару недель пришла из автономки наша лодка и «фирма» почила в бозе.
Гейша Люська
В тот день была Масленица. Никто на корабле про сей православный праздник как бы не поминал. Хотя и всуе даже замполит об этом дне не отзывался. Масленица, да и всё тут. Но блины на завтрак коки испекли отменные и подали с духмяным домашним вареньем, явно принесённым кем-то из корабельных. Вполне может, что тем же замполитом, а то и командиром. Всё ладилось на главном, штабном «тазике», как между собой почти ласкательно отзывались о корабле матросы.
Да и не только они. Ко всему к бородачу – Кэпу, то бишь командиру приставали как всегда некстати подчинённые «годки»-матросы. Да и старшины, хотя реже. Вынь – положь им животину на корабль, да и всё тут! Но не гоже, на флагмане разводить «псарню». Тут тебе и из штаба флота могут наехать, а то и вовсе из ГУКОСА (Главное управление космонавтики).
А уж про лампасников из ГУРВО (Главное управление ракетных войск) и вспоминать тошно: всё не по ихнему. В экипажах соединения зелёномундирщиков иначе как «сапоги» не именовали.
А тут ещё и псину на общий догляд… Да нет, нет и нет! И старпом туда же: «Чего ерепенишься… Салага. Послужи с моё!
Приедет какая цаца и тычет во все дыры. Хорошо на «корытах» (потешное название «Чумикана» и «Чажмы»), – они осадистые и спасаются от супостатов на рейде. А тут отдувайся за всех! Вот и сегодня: устроили ярмарку на плацу! Прямо детвора. Бабу лепят с «бабанятами». Мореманы, мать их в душу! С глаз долой!
– Дежурный, построй-ка эту банду. Да нет, на стенке и построй. Замполита пригласи. Пусть растрясётся!
Тут же по громкой на палубе: «Малый сбор! Команде построиться на плацу. Форма одежды…» И через пару минут над Козаком горланили «Ур-pa!!» Замполит объявил, что сразу после обеда всем свободным от вахты – культпоход! С произвольной программой и по подразделениям. Значит не всем табором и куда хотят. А «хотеть» можно было в кафе и во Дворец культуры в кино. Хотя не возбранялось и на лыжах с креплениями на сапогах.
Муторно, но всё лучше, чем сидеть в кубрике или «ударно чистить снег от забора и до ужина».
Боцман трактовал на свой манер: «Любовь к морю прививается невыносимой жизнью на берегу!»
А в подтверждении своего кредо мичман Сероштан всегда задумчиво воспринимал зимние многомесячные походы в тропические широты: «Эта ж скока снега до конца зимы не вычистим и не вывезем! Опять пузы греть и шкафуты красить!» И провожал с нескрываемым сожалением оставшиеся на берегу трёхметровые сугробы. А тут этот дурацкий культпоход. Не иначе трюмные напьются! Нет, чтобы песочку на гололёд привезти! Эх…
Но строй матросов с «Сибири» неумолимо скрылся за углом ГАИ, удаляясь в сторону ДК «Меридиан». «Топ, топ, топает малыш!!» – Орали где-то уже на удалении лужёные глотки парней переделанный под строевую песню известный шлягер. Воцарилась тишина. И лишь поскрипывали трапы соседних «тазиков» и стучал о стенку неприкаянный лёд. Но ближе к ужину, а ещё вернее – к вечерней приборке «вольница» возвращалась на корабль. Ещё издалека было явно слышно, да и видно, что электрики не в меру возбуждены.
«Вот, поганцы! Всё таки хлебнули! Надо бы бычка (командира эл. мех. боевой части) позвать. Это его ребята ржут и горланят!» – прикидывал дежурный по низам мичман Ситников. Хотя странно как-то, вроде как в цирке над клоуном хохочут.
И лишь на подходе стало видно, что старшина Тимохин несёт Нечто за пазухой шинели. «Нечто» вырывалось и выразительно лаяло. В конечном итоге роба у Тимохи была попросту обоссана приёмышем. А, опорожнив мочевой пузырь на опешившего попечителя, чернявый Бузотёр (так нагло мог себя вести лишь уличный беспризорник) начал скулеть и злобно лаять, требуя снеди. Оказывается, что Тимоха «со товарищи» подобрали в фойе дворца распоясовавшегося щенка. По словам дежурной он беспрестанно «жрал и срал». А убегая от матросов стянул скатерть и разбил графин. В довершении занял круговую оборону в чьей-то помидорной рассаде у оконного витража.
Парни уж было отступились от четырёхлапого хулигана, но Пожилые тётечки – вахтёры умоляли забрать «куда глаза глядят» непрошенного квартиранта. При ближайшем досмотре выяснилось, что погром и свинство в храме культуры устроила дама, сиречь сучка. Васька из ПЭЖа поймал её и сразу определил: «Ах ты, сучка! Я т-те покусаюсь!» И отдал её своему старшине «для принятия решения». Решения он
принять толком не смог, а ОНА сожрала у него весь припасённый на вечерний чай запас медовых пряников. А когтями лапнула его по физии и порвала на робе край боевого номера.
– Во, мегера, чисто моя соседка Люська в коммуналке! Вот сучка, я вам скажу! И куда мы с ней, с этой фановой клоакой?
– А давайте её Люськой назовём! А, мужики?! – поддержал разговор стармос Будаков. И свершилось чудо: свежеиспеченная Люська воспряла своей ухмыльной мордашкой и выпрыгнула к ногам вахтенного на юте в шубе и валенках. Повиляла хвостом вроде как в знак согласия и… сделалалужу. Грянул хохот. Люську приняли. «Жюри» по достоинству приняли её антраша на «бис».
Ни секунды не сомневаясь в своей безнаказанности и вседозволенности, Люська смешно виляя задом попрыгала к люку на юте. Люк источал корабельное тепло. Уморительно, эдак нараскоряку, сучка продефилировала по трапу. И лишь команда «Начать приборку» отвлекла матросов от гостьи. Нет, уже, пожалуй не гостьи, а некой корабельной артистки в собачьей ипостаси. Она попросту стала членом экипажа «Сибири».
– Смир-рна! Дневальный на выход! – в суматохе рявкнул кто– то из электриков, увидев вошедшего в кубрик капитана 2 ранга старпома Гаранина. Офицер изумился такому служебному рвению старшины. Хотя все присутствующие явно опешили: начальник такого ранга их посещал если не совсем, то весьма редко.
Не смутился лишь пузатый щенок невесть какой породы с удивительно любопытными миндалинами глаз. Люська приветливо помахивала колечком хвостика и даже вопросительно тявкнула. Понимай: «Чего встал, видишь, люди приборку делают, а ты шлёндаешь по мокряди! Да уж ладно, сказывай, чего надобно!?» И тут же игриво мотнула головой и тявкнула.
– Так вот кого вы принесли на корабль без разрешения! Ты посмотри-ка, – на меня же и тявкает! Ты на кого хвост поднимаешь, цуцик эдакий?! Соображаешь? Я – старпом! Меня следует уважать и побаиваться. By компроме? По-французски ещё не шпрехает? Учите помалу. А вобщем, ладно, уговорил я командира. Пса оставьте. Но сразу к доктору. Где старшина команды? Ты будешь мне за него в ответе. Над животиной не измываться, гадостям не обучать. Всё остальное– по корабельному расписанию. Понял? Выполняй!
Щенок на время нотации предусмотрительно отошёл подальше и выслушал наставления из-под стола. При сём малышка как бы размышляла: «И чего этот пахнущий духами строгий дядька добивается от неё и почему все его так почитают? Но у него в руках не было даже веника, символа власти вахтёрш и уборщиц в ДК. Странно всё таки…»
Так у Люськи появились начальники большие, средние и старшина Терёхин – «папик». К ним добавились боцман со странным именем Сероштан. Ко всему он был мичман и от него вечно пахло краской и «шилом», хотя ни того, ни другого он с собой не носил. Боцман был убеждённый холостяк и считал свой корабельный образ жизни идеальным. А когда по вечерам он источал терпкий аромат «шила», то любил изливать душу Люське. Он гладил щенка и целовал в мордашку. Так они коротали вечера и собачонка виляла хвостиком, поскуливала, а то и подвывала на последнем слоге, когда Сероштан напевал: «Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю».
Псина безропотно дала себя обследовать корабельному врачу и «приняла ванну». После чего дурашливо лаяла и чудачила. За что с камбуза принесли миску, а в ней мясной мосол. Трапезу молодая закончила компотом. Лакала и смотрела на всех вопросительно: «А что, молока нету?» Конечно нету. Но стали приносить из дому офицеры и мичмана: «Вот, принёс тут, для щенка!»
И непременно гладили смышлёную сучку – юнгу. Многим в благодарность она нежно лизала руку.
Никто не припомнит, чтобы Люську приучали к гальюну.
Не лаяла она и в адмиральский час, а тем более в командирском отсеке. Щенка привечали везде. Но мостик, санчасть и офицерская каюткомпания были для неё изначально табу. Люську представили экипажу на следующий же день на вечернем построении. Щенок полулежал на принесённом для него коврике, высунув язык и выставив пузико на всеобщее обозрение. Старпом не удержался:
«Ну чисто японская гейша!» – Сказал так, вроде для себя. Но услышали все и прозвище прилипло сразу: «гейша Люська» Да она и не возражала. Тем более, что некий аналог был налицо. Разве что образовательный ценз пришлось опустить. А заодно и чайные церемонии: сложно, хлопотно и недостаток фарфора.
Зато походку на «Сибири» сменили все: поднимая ноги смотрели под них, – нет ли там лап мохнатенькой «гейши»– колобка. Летели дни, а за ними недели краткого пребывания корабля у причала. Команда с увлечением предавалась прелестям береговой жизни. Утренняя зарядка на плацу, вечерами футбол… Люся болела яростно. Пренебрегала правилами поведения, а то и вовсе выбегала на поле и хватала зубами шнуровку мяча и убегала. Кувыркался мяч и она с ним. Мяч реквизировали и игра продолжалась.
Утром «гейша» почитала за священнодействие проводы на зарядку. Выскакивая из люков юта и дверей шкафутов, команда бежала к трапу и на берег. На юте их поджидали дежурный, вахтенный и… конечно же – Люська. И, если первым было по барабану форма одежды физкультурников, то «гейша» блюла развязанные шнурки и тельняшки навыпуск. Нарушитель облаивался, а шнурки чуть ли не обгрызались. Виновные спотыкались, падали, образуя куча– малу и тут же получали «втык». Люська млела, наблюдая последствия «инспектирования». Облаивала всех и постоянно, видно по– собачьи вела счёт бегу: «Раз-два – три! Гав-гав-гав!» И все смеялись. Отсутствие собаки на физзарядке означало, что она со старпомом и врачом «снимает пробу» на камбузе. Хотя моментом позже «гейша» налаживала службу, облизывая мордочку от прошедшей дегустации. Ну куда тут деваться! Служба!
Правда иногда случались казусы, когда подросшую уже инспекторшу прилюдно пытался оседлать кобелёк со «Спасска». Но, как видно, даже подросшая сучка пока «не вышла в стати». И кобелёк удалялся восвояси, нервно подёргивая хвостом, а может и ещё чем.
Но, едва заблестели лужи на берегу и на зарядку стали бегать по тельнику, как на соединении сыграли «к бою, походу», то есть к выходу в моря на работу. А повзрослевшая «гейша» сбегала по трапу в два-три прыжка. Природа наделила её недюжинным собачьим умом, чутьём и сноровкой. Недостатка в учителях не было. И каждый был сам себе кинолог. Кульбит и чуть ли не двойное сальто «без кимоно», «цыганочку с выходом» и «яблочко» исполнялись ею походя, хохмы ради. Безошибочно определяла, в какой шхере «сачкует» приборщик во время аврала. Ночью будила спящих «без задних ног» вахтенных и дневальных при подходе дежурного.
Люсю буквально боготворили. И было за что. Дело в том, что щенка в ДК подбросил скорее всего нерадивый охотник. Собачка была редкой охотничьей породы БАССЕТ. Кто видел эту породу взрасщённой до экстерьера, тот прежде всего запомнит взгляд животного. Это глубоко посаженные глаза под массивными веками уставшего от жизненной суеты человека. Взгляд добрый, всепроникающий, как бы говорящий: «Не надо слов. Я давно всё понял!» Бассет патологически предан людям. Одиночество может свести его в могилу. Но на внимание к себе он отвечает многократным восторженным чувством. Собака этой породы предвосхищает любую дрессуру. И единственное, став взрослой, бассет начинает напоминать некую нищую гувернантку в лохмотьях.
Отвисающая, как бы лишняя шкура создаёт впечатление накинутых на неё обносков. Ко всему собака просто удивительно копирует хозяина, причём явно с юмором. Её морда становится почти изумлённой и на ней прописано: «Батюшки, ну до чего здорово! А действительно: почему бы не попробовать?! А?» Так вот Люся стала взрослой собакой английской породы бассет. И был месяц май. На Камчатке почти растаял снег, а «Сибирь» уходила из Авачи в Тихий океан.
Мерно переваливаясь с борта на борт, корабль устремлялся к устью бухты, к исконным Трём братьям. Так начинался первый поход в 1959 году, так начинались и все последующие. На корме стояли ютовые в спасжилетах во главе со своим чудаковатым боцманом. А у его ног сидела головастая собака Люська, нашедшая свой дом и родных ей людей на этом корабле – морском бродяге.
«От мест отойти!» – прозвучало по верхней палубе, когда берега Камчатки приплюснулись к линии горизонта. Игривая «гейша» со всех ног бросилась в кубрик к электрикам. Там же она была «прписана» на бачке, то есть на пропитании. Удивительно, но Люська вопреки манерам собак всего света, никогда не околачивалась возле камбуза.
Она чётко усвоила, что еду надо принимать на СВОЁМ бачке. Её миска лежала в кубрике. А при команде «Обедать», брала её в зубы и легонько ставила на краешек стола. И, если бы она могла орудовать ложкой, то была бы подавно равной другим. Знала, что после приёма пищи надо прибрать за собой, помыть посуду. Она даже не чавкала за столом, а вылакивала и вылизывала свою миску с особой тщательность. После чего выпивала тем же манером вылитый в миску компот. И, потупив глаза сидела «за компанию». А вскочив из– за стола со всеми, как бы испрошала: «Я всё правильно сделала?»
А когда бачковой приносил горячую воду, то оно первая плюхала в неё свою миску. Причём делала это исключительно аккуратно, без брызг. Боцман был против очеловечивания Люськи за столом. Но ребята настояли. И собака без приукрас дорожила этим. Приносила ВСЕМ и ВСЁ. Носки, тапочки, брюки, расчёску, книгу и ручку… И никогда ничего не путала: кому чего и откуда. Будь то служанка, так послала куда подальше, но Люська не просто исполняла просьбу (Но не команду!), а делала это даже жеманно, если не кокетливо.
Но всё то, что вы прочли о «гейше»-Люське будет мелочью по сравнению с её публичными «выходами» на «браво», «бис» и всевозможные «бонусы» на носу. А короче – выступлениями на полубаке, где курила команда после трапезы. Здесь к «гейше» подходил «костюмер» и облачал артистку в цветастое кимоно. Скреплял её огромные блинные уши на затылке и делал эдакие заколки из палочек. Уши оттягивали прорези глаз на восточный манер. Так что «гейша» была «без дураков».
И тут начиналось такое, что покажи это в наших цирках, то можно любые сборы делать. Ноги у Люськи были мощные, но короткие, а туловище что у сенбернара. Так вот представьте это «изящество», да ещё в кимоно и на задних лапах. А ужимки и вихляние задом в купе с хвостом придавали ей вид истасканной барменши «цветущих» лет. От хохота и аплодисментов Люська входила в раж. Даже «адмиральский час» готовы были пожертвовать матросы ради представления «гейши». Да и не каждый день удавалось свершить «действо». Ко всему требовалось негласное «добро» старпома. А если честно, то не всем были по душе «собачьи» концерты. И Люська это чувствовала больше, чем её благодарные зрители. Чувствовала и переживала: разлад в ЕЁ доме.
Вот уже третьи сутки, как «Сибирь» в лапах изматывающего шторма. За месяцы стоянки в базе команда отвыкла от морей и многие заново болели «морской болезнью». Свет был не мил и не было ни малейшего желания что-либо делать. Вахту на юте нести напрочь никто не мог: там болтало безбожно «винтом»
Колеватов еле дошёл до рубки дежурного. Его бросало отпереборки к переборке. Тошнота безудержно сжимала спазмой горло. Желудок был пуст, но его вновь и вновь выворачивала рвотой. В кулаке он сжимал солёный огурец, пытаясь кусать его и глотать, чтобы унять конвульсии желудка. Наконец, ему это удалось.
Солёная мякоть вошла в пищевод и, едва сдерживаясь, проникала глубже. Лёня второпях начал кусать спасительный огурец снова и снова. На время муки прекратились и парень смог вздохнуть полной грудью. Следующий удар волны выбил трап из-под ног, но кто-то удержал его своим телом от удара об угол. Этим «кто-то» оказалась Люська. «Спасибо, милая!», – подумал матрос и ухватился за спасительный поручень. И уже вместе с собакой осилил выступ комингса. Развод был в коридоре. Теперь назад, в корму. Там Лёня должен сменить вахтенного на юте.
Люська была ему ниже колен и была скорее моральной поддержкой. Но и этого хватило Колеватову для поднятия духа. Вот только дышать спёртым воздухом нижней палубы было невмоготу. «Будь что будет! Пойду по шкафуту, хоть глоток свежего воздуха!» – подумал Лёня и отдраил дверь. Они вышли вдвоём. Волны время от времени зарывали бак и катились по шкафутам. Такие вполне могли сбить с ног и сбросить за борт. Люська жалась к его ногам. И очередная волна так высоко задрала бак корабля, что они оба буквально скатились лёжа в корму.
Вьюшка с пеньковым тросом оказалась аккурат на их пути. Собаку отсекло волной к средине юта и ударило о пиллерс вертолётки. Она взвыла от боли, но инстинктивно бросилась к человеку. Лёня упредил Люську и одномоментно они оказались у ног опешившего вахтенного. Всё. Смена вахты произошла… Теперь им с собакой надо проникнуть в палубный люк, что они и сделали при минимальном крене. Полные карманы солёных огурцов и свежий воздух помогут выдюжить Колеватову 4 часа вахты. Но он никак не мог взять в толк: «Откуда и почему именно с ним оказалась «гейша»? Чутьё? А может некая телепатия на сигнал тревоги от наших биотоков? Но факт неоспоримый: не будь её, неизвестно, что стало бы с парнем. Потом выяснилось, что за штормовые сутки у Люси было немало прецедентов со спасением или помощью.
Уже позже, когда морская болезнь канула в небытие, корабельный народец ожил. А привычный режим вахты и питание восстановили силы. Но в тропиках хуже всех приходилось животному: её лапы не были достаточно защищены от раскалённой палубы. Хотя позже
Люська бегала с удовольствием, особенно во время приборки: вода охлаждала палубу. А в дрейфе, но уже по вечерам возобновлялись люськины кульбиты и «антраша».
Долго изумлялась собака выходке пойманного кальмара: он умудрился прыснуть ей чернилами в морду. И почти до конца похода у нашей артистки не было желания «знакомиться» с кальмарами. Выловленных акул наша охотница облаивала не ближе, чем с трёхметрового расстояния. Но никто даже не догадывался, что Люська чуть ли не с первого своего дня пребывания на корабле «вычислила» своего заклятого врага. Это он выбросил на мороз беспомощного щенка у Дворца культуры. Там его и подобрали сердобольные вахтёрши, а потом «удочерили» матросы с «Сибири».
Сделав положенные работы экипаж вернулся в базу. «Гейша» Люся стала полнокровным членом команды. Никто и представить себе не мог, чтобы любимицы не было на подъёме флага или на построении по большому сбору. А по громкому смеху матросов можно было безошибочно определить место пребывания «гейши».
Но вот на очередное утреннее построение она не прибежала. Не было её и в кубрике. Может загуляла с местными женихами? Но уже на вечернем построении было прощание с телом корабельной любимицы. Её нашли на поверхности воды прямо у борта. Ночью был небольшой шторм. На шее болтался обрывок удавки. Электрики и боцман плакали, не скрывая слёз. Смахивали слёзы даже видавшие виды мичмана. Душегуба вычислили позже. Он сам признался по пьянке. Но на корабле его уже не было. А жаль.
История записана со слов Донец Александра, члена экипажа «Сибири». Все имена и фамилии вымышленные.
Трусы для Геши
– Миш, спроси у Овчинникова, может сводит нас в культпоход на пляж по робе. Хотя бы на Патрокл! – спросил изнемогающий от Владивостокской июльской жары курсант Сазонов.
– Спохватилась Меланья, когда ночь прошла! В увольнении наш товарищ главстаршина. По парадной с утра приоделся. А его роба во-она, на вешалах сохнет. К ночи, поди, причапает, вот и искупнёшься… Под душем у забора. А может в самоход? – тут Мишка посмотрел в мою сторону. С ним я не единожды хаживал за забор к местным девчатам. Но это было поблизости и после отбоя в выходной: минимум начальственных глаз. А тут…
– В принципе, мысль неплохая. А наглость – второе счастье! Значит, идём на Патрокл! Кто ещё изнемогает и до смерти хочет воткнуться в волны Амурского залива? Замечательно, значит весь взвод. А кто обожает гауптвахту? Странно: ведь вполне реально при нашей затее именно туда и попасть. А вы нос воротите! Хотя, если будете слушать меня как и Овчинникова, то риска почти никакого. Сазончик, тащи сюда робу главного!
Суть авантюры была проста: строимся, берём лопаты, метлы и идём «убирать территорию» за забором учебки. Это был наш объект и номер должен пройти как по мастерству, так и художественно-артистически.
– Значит так: шаг делаем предельно строевым, а петь как на праздничном смотре. И не дрейфить ни в коем случае! Даже если встретим патруля от авиаторов. Ведь мы, как есть подводники!
Уже через пять минут вся наша «джаз-банда» была готова в «культпоход» с метлами и лопатами в положении «на пле-чо!». Я напялил робу Овчинникова с погончиками главного старшины.
– Стано-вись! Р-ряйсь, смирно! Ша-аго-ом марш!
В роте, кроме нас, последних из отбывающих по распределению на Камчатку, не было ни души. Если не считать дневального и его сменщиков, да дежурного по роте. Хотя и роты в обычном понятии-не было, одно название, да молодёжь для приборки.
– Р-рясь, р-рясь, р-рясь, два, три! – входил я в старшинский раж. Голосом бог не обидел и командных ноток было не счесть. Вот только лычек не было…своих.
– Левое плечо вперёд! Не частить! Р-рясь, р-рясь. Два, три!
Вышли на плац. Здесь желательно по-шустрому: упаси бог кого из знакомых офицеров увидеть! Хотя маловероятно: кто в отпуске, кто на сходе, а прочие в отъезде за молодым пополнением со старшинами. Но, бережёного бог бережёт.
– Запевай!! – Тут ребята переглянулись, не лишка ли дал новоиспечённый «старшина»? Хотя тут же исправили заминку и загорланили что есть мочи:
«Куда уж дальше: до бухты и обратно, если повезёт!»-Невольно подумалось мне. Но, чеканя шаг и держа «шансовый инструмент» почти «во фрунт», строй благополучно достиг ворот части. Здесь следует пояснить «режим» пропуска через КП (контрольный пункт). Если идет офицер, либо мичман, а того хлеще, – гражданский, то следовало: «затребовать пропуск, сличить фотографию, удостоверится устно, позвонить…» итого на 2–4 листах инструкции. Но, если идёт строй бравых матросов под предводительством куда более бравого старшины срочной службы, то…
Ничего этого в инструкции нет и быть не могло: строй– дело святое! Так что мухой открывай пошире дневальный ворота. Да не забудь строю честь отдать, а то и наряд схлопотать недолго. Так оно и было. Разве что на вахте не достаточно резво «мухой» среагировали. Видно спорили, чья очередь открывать. Служба-то знакомая: сам не раз стоял. Но для порядка рявкнул:
– Кому спим, мать вашу в дых! Давно гальюн не драили!!
Бедный матросик, как видно из свежеприбывших, застыл по стойке
смирно, побелев от страха быть наказанным. То-то! Знай наших! И строй промаршировал уже за ВОРОТА.
– Направляющий, правое плечо вперёд! Марш! И р-рясь!
Далее дорога очень даже знакомая: мимо складов и на раздолбанную шоссейку. Главное – замаскировать метлы с лопатами. Благо, бурьяна в этом году, как, впрочем и в предыдущие выросло достаточно. Так что управились запросто. А спустившись с сопки, надо было непременно прошмыгнуть через городской квартал. Хорошо, что не забыл два красных флажка у дневального в тумбочке взять. Это чтобы строй обозначить по всей честь– форме. Оп-па: патруль! И откуда он только здесь объявился! Да ещё от летунов, наших исконных врагов по увольнениям. Они вылавливают моряков, мы – голубопогонников. Закон моря! Не нами заведён и не первый год.
– Строй, смир-рно! Равнение на-право! Взво-од!!
И какая– то злость овладела всеми, вроде как: «Врёшь, не возьмёшь!!» Ко всему выдался кусочек асфальта без колдобин и наши прогары чётко выдавали безукоризненный строевой шаг. Будь бы здесь лучший строевик Владивостока, наш ротный мичман Баштан, то не избежать ему восторженных рыданий и слёз радости.
Видно прониклись и патрульные, увидев такой букет почестей в их адрес и все трое застыли в отдании чести. Хрясь, хрясь, хрясь– рясь-рясь! – чётко отдавался эхом от сопки Дунькин Пуп наш исключительный хоровой топот.
Кажется, пронесло! «Запевай!!» – поспешил упредить события «глвстаршина» в моём лице. А рассудил я так: «А ну, да как вздумается догнать нас, и пошерстить! Уж лучше песняка: всё не так подозрительно. Одним словом – повезло. Так что вскорости мы разоблачались на золочёном пляже бухты Патрокл. Робы благоразумно разместили поблизости в кустиках.
Пляж пестрел разноцветными купальниками молоденьких приморочек.
– Эх-ха! Вот где разгуляться! А, братишки?! – Чуть не задыхаясь от восторга воскликнул Геша Колеватов, наш ротный Геркулес. Хотя среди нас хиляков не наблюдалось, как и «стропил» под два метра ростом. Ясное дело: медкомиссия своё дело знает. Но добряк Геша был необыкновенно крепок с фигурой «аки Аполлон». И всё бы хорошо, если бы не одно «но»: трусы парень носил те, что выдала Родина в лице ротного баталера.
А чтобы было понятней, то Геша в военно-морских трусьях очень даже напоминал клоуна Олега Попова в годы безденежья. Свои же трусы мне удалось ушить в первый же день. Не у мамочки рос и со швейной машинкой знаком не понаслышке. Были у меня и вполне приличные плавки. Самтрестовские и с завязками на боку. Очень даже удобные при отсутствии пляжных кабин: подсунул под трусы и завязки набантик.
Колеватов, хотя и сельский, но природным умом сообразил, что мои ушитые на нем будут как плавки.
– Валер, ты мне свои трусья не одолжишь?
– Да на, носи на здоровье, пока не накупаешься.
Наш Аполлон тут же исчез в кустиках, откуда вышел с лицом Геракла после очередного подвига. В подтверждение сходства он сделал колесо и прошелся на руках. Девчата неподалёку захлопали в ладошки.
– Браво, браво, бис! – Это было адресовано нашему другу.
Девчат было четверо, а посему почти все пошли осуществлять «вековую мечту народов» – купаться. А у Геши начался внесезонный гон. Встав на руки, он двинулся к пассиям. И, если кто из вас пробовал себя в этом нелёгком номере, то знают, что спина придвижении направлена вперёд. То есть и ягодицы в трусах-тоже. Так вот на них, о ужас, прямо по центру начал разъезжаться шов! Как видно нитки у баталера оказались если не гнилые, то очень даже лежалые. Но девчата, увидев оказию, заходились, захлёбывались в смехе. Геша относил это к несомненному успеху, предвкушая вечернее рандеву, а то и вовсе– приглашения в гости.
– Гешка, Колеват!! – безуспешно взывал я и ребята тоже. Но наш Дон Жуан лишь раззадорился и крутнул колесо чуть ли не на половину пляжа. Дырка затрещала оставшимися нитками и бесстыдно распахнулась…
Почувствовав неладное, из воды вышли почти все наши явно без энтузиазма. Смеяться уже не было сил, а на наши крики Геша не реагировал. Миша рискнул образумить парня. Получилось…
И мне было уже не до купания. Неудавшийся ухажёр во всём обвинил, конечно же – меня. Назад в учебку шли хотя и строем, но без песни. Ворота нам открыли уже другие дежурные, но мой руководящий пыл иссяк. Так и хотелось подытожить: будь прокляты этот «культпоход», трусы, гнилые нитки, баталер и вся наша затея с купанием. Уже позже плавание в бухте Авача длительного удовольствия никому из нас не приносило. Даже в модных, фирменных плавках: холодно.
Магарыч за лампочку
В нашем боговозлюбленном чудильнике не наблюдалось: контакта с НЛО, спонтанных ядерных реакций и снежного человека. Всё, не включённое в оный список – было. Нередко – многократно. Нас жило – ютилось в «чудильнике» шесть молодых семей. На бедность и отсутствие друзей не жаловались. Где напрямую, а где и косвенно мы были дружны– знакомы со всем посёлком ШТ(посёлок городского типа). Так что в нашей шестистольной кухне всегда было людно. Если кому– то из хозяев очень захотелось пообедать, то нескончаемые гости освобождали один из столов, либо приглашали разделить стол и радость с ними. Радость была ежедневной и нескончаемой.
В те времена все мы и дети особенно любили газводу: «Буратино», «Колокольчик», «Брусничную» и с десяток других не менее вкусных. Особым спросом пользовался портвейн «777». Так что за неделю в «кильдым» затаривалось 2–3 и более сотен бутылок. В субботу происходила пересменка дежурства. Это вершилось на уровне ритуала индейцев кута-чамбу: вынос и вывоз мусора из кухни и туалета, мытьё кухни, коридора и гальюна (сортира). Апофеозом ритуала была коллективная сдача бутылок (одному и за день не вывезти).
На вырученные деньги можно было купить вожделенный портвейн «777» в количестве одного ящика. Его и везли к себе в чудильник и водружали бутылки на самый широкий стол. Всё: «вахту сдал»; «вахту принял». Действо вершилось в субботу, так что уговаривать кого либо «выпить рюмочку» за большую приборку не приходилось. «Рюмочек» хватало до вечера. Дамы указанному портвейну предпочитали болгарские полусухие. А таковых даже на сдачу не хватало.
Пили все, кто мог пить. А могли все. Даже Вовочка – мичман, муж бухгалтерши. Наступила первая, наиболее насыщенная разговорная стадия опьянения. В японском халате – кимоно вошла г-жа Стенцова, она же супруга Вовы. Немедля завела диалог со мной, как сдатчиком дежурства и бутылок.
– Валера, где деньги за бутылки?! – Опешили все. Ибо испокон веков этот вопрос был исключительно бесспорный и лояльный к проживающим.
– А чё тебе, отчёт сдать, так я налью! – все знали об исключительной скаредности мадам. Но тут…
– Валера в коридоре перегорела лампочка. Купить не на что! (Это на камчатскую зарплату-то!!)
– На тебе трояк, сдачи не надо (лампочка стоила не более 50 копеек). А ты, кума и за пятак в церкви фукнешь!
Никто толком не понял, как в руке у Стендовой оказалась скалка. Но она, подобно воительнице Афине, метнула своё орудие прямёхонько мне в лоб, вернее чуть выше. Кровь полилась ручьём. Мигом пук ваты примотали бинтом. Пришлось идти в пункт скорой помощи. Там без лишней суеты зашили повреждённый сосуд и заново перебинтовали.
В моё отсутствие на кухне состоялся «совет в Филях»: как наказать за жадность г-жу Стендову. Серёга встретил меня на подходе за углом нашего дома. Выдал общее решение: расколоть вовкину скаредину на полдюжины водки. Я не возражал подыграть. Вслед за Серёгой героем вошёл я. Все были в сборе, даже жёны. Чета Стендовых бдела за дверью своей комнаты. Завел речь Серёга, как договорились.
– А вот и Валера! Живой! Много кровищи потерял? Что сказал следователь? Когда на допрос? (За дверью Вовки ойкнула его супруга).
– Да нет, зашили сразу, как назвал нападавшего. Там следователь по этим делам с нападением дежурит. Сказал написать заявление. А завтра на перевязку и укол от столбняка сделали. Надо ещё скалку на обследование. (Вроде как невзначай вышел Вова)
– Валера, а заявление ты какое писал? Ведь она не хотела… Случайно вроде…
– Ага, случайно! С полведра крови вытекло. Хорошо, что скорпункт рядом. А то бы истёк напрочь! – Перебил Серёга.
– Ты посмотри– ка, кровища и сейчас из-под бинта сочится. Так и умереть не долго. Чего следователь-то сказал? Суд будет? – Это уже Геночка добавил масла в огонь.
– Валера, а может как-то забрать заявление? Я бы магарыч поставил… За мировую… а?
«Общество» сошлось на шести бутылках водки мировой. Мадам с бледным лицом отсчитала Серёге деньги на водку. Я собрался «за заявлением» в милицию. Бумагу выправил, зайдя к себе в комнату. Не прошло и часа, как застолье возобновилось. Я был героем дважды: сдал дежурство и скаредину Стенцову. Справедливость ликовала!
Обмыли
Лодка со вторым экипажем была в походе и ожидалась едва не через пару месяцев. И для «поддержания боевого духа со снятием сонливости» (со слов замполита) нас решили отправить на уборку урожая.
Старпом добавил, что «любовь к морю возникает при невыносимой жизни на берегу, поезжайте!». Ну мы и поехали. Финансист, едва не смахивая слезу, выдал нам жалование и «подъёмные» от совхоза. А это в десятки раз больше штатной получки с куревыми. Кока Мишку брали с собой, ибо лучше готовил лишь бог, если чего шурупил в этом деле. Сопровождать нас приехал сам председатель и пообещал кормить «на убой», кино и танцы с сельскими девчатами. Всем срочно понадобились плавки на смену военно-морским трусам. Лишь Миша-«паук» не озадачился этим вопросом.
А всем как-то было невдомёк такое безразличие. У Мишки была богатая шевелюра на манер папуасской, отчего и был прозван «паук». Прекрасного пола наш кок сторонился и даже не ныл перед строевым, просясь на берег. Ростом парень был небольшого, но уж больно здорово напоминал гориллу. Грудь широченная, руки до палубы, кулаки как бачки под первое. По утрам на зарядке им любовался даже замполит: «И чего ему бог и папа с мамой не сделали ноги подлиннее-чудо, а не джигит был бы!
Но «джигит» даже спал где-то в подсобке у камбуза. И видели его торс только на физзарядке перед завтраком. Трусы он снимал разве что в бане, но кого это интересовало! А когда баталер раздавал запасные трусы и тельник, наш «бог желудка» готовил завтрак. К обеду мы уже подъезжали на двух крытых «ЗИСах» к селу. Пели во всё горло: «За комой бурун вскипает, в светлом зареве восток….!» Вороны в ужасе улетали в берёзово-олынанную чащу меж сопок. Их к строевым песням со времён гнездования не приобщали.
Выгрузились у довольно просторного дома на местный манер. Скорее это был сибирский пятистенок из камчатской лиственницы. Такой трещит за всё время существования, то есть столетие и более. Сырой климат Камчатки ему только на пользу. Хозяйка, дородного вида тётя, отобрала из нас четверых самых ладных и скомандовала: «Айда со мной на сеновал!» А когда мы грохнули смехом хором, обернулась: «За сеном пойдут. За сеном!» При этом сунула каждому по огромной матрасовке. Сено свалили в углу. А сполоснувшись ключевой водичкой, сели за стол.
Кто служил на лодке, на паёк не обижался, – грех зря на душу брать не стоило: вкусно, сытно и вволю. За столом, что для нас накрыли, было всё, чего у нас и в помине, да ещё в таком количестве не было. Пелемени по-сибиоски, икра нерки, баранина, квас из клюквы, море молока и хлеб на травах. Было там полно и царь-ягоды, жареный папоротник, опята камчатские, что растут на каменных берёзах и… когда офицеры ушли, хозяйка поднесла нам по кружке вина из жимолости, наливая из пузатого жбана: «Это для пищеварения! Да не бахвальтесь», – пояснила наша горничная.
Уборочная была не в тягость. Бригадир развёл кого куда: ремонтировать коровник, грузить «золото» (навоз) в тележки-самосвалы, перебирать картошку и затаривать в хранилище. Вечером – кино и танцы. «Шеф, нам кинуха на базе надоела, давай две порции танцев!»
– Сделаем, отчего же не потрафить. Работники вы – что надо!»
И были танцы… Некоторые из нас разве что в отпуске танцевали. Да во сне. Почти все после мероприятия бежали сломя голову «на хату»: начался циклон с проливным дождём. В кухне на столе стоял знакомый жбан, но уже с холодным молоком. На полу нас ждали духмяные матрасовки с сеном. Странно: травы, цветы и даже кедровый лапник на Камчатке без запаха, но скошенные и высушенные – они издавали тонкий аромат. Разделись ко сну. Наш кок – тоже. И тут… на всеобщее обозрение обозначились мишины «трусья», вернее, то что от них осталась после первого срока носки, то есть года с копейками. Это было некое подобие дырчатой юбочки чуть ниже колен в отдельных лохмотьях. Низа, сиречь – днища, даже не угадывалось. Лохматая грудь горца пропадала в недрах того, что при выдаче называлось трусами. Как видно, матрос получил сей реквизит одежды ещё в учебке. А тому почти полтора года. Сняв робу, наш джигит дал волю накопившимся на исподнем запахам. Хата их вместить не могла. Открыли двери в сени. А Мише «посоветовали» освежиться под хлещущим дождём. Кто-то одарил его баталерскими «военно-морскими», взяв обязательство купить в кооперации замену.
Насмеявшись вдосталь над горемыкой и порешив завтра же купить ему по возможности мужские трусы (днём мы видели лишь женские рейтузы и сапоги 45 размера), улеглись спать.
С утречка нас навестил бригадир. «Хлопцы, прогноз худой ещё дня на три. Так что отдыхайте. А работы для вас у нас хватит. А то и вовсе оставайтесь у нас после службы!» С тем и ушёл. В сенцах на насесте сиротливо пережидали дождь куры. Некоторые гнездились на охапке сены в углу, норовя снести пару-тройку диетических яиц. Тихой струйкой мочился телёнок, что не мешало ему жевать нечто.
Задуманное решили осуществить немедля. Накинув штормовки, двинули в кооперацию. Она была буквально через три дома. В «торговом центре» стояли в углу косы, вилы и лопаты. На гвозде висела «последняя модель» кирзовых сапог «на вырост» 45 размера. Их брали не меряя. Лишь у конюха Силантия был 47 размер. Остальным в деревне «обужа» подходила. Пацаны ходили босиком, а зимой в валенках. Пахло дегтярным мылом и керосином.
Трусы были. Но тоже одного размера и его номер продавщица не знала: «Та хто его знат! Все берут, даже бабы на сенокос – прохладнее!» Взяли и мы. Примерочной не наблюдалось, разве что за бочонком с постным маслом.
– А обмыть? – Дурашливо намекнул кто-то из наших. В те времена уборочная не сопровождалась сухим законом. И продавщица молча пододвинула к нам ящик с водкой. Прикинули, вроде хватит на всех. Конечно, если не в «зюзю».
Офицеры со времени приезда потеряли к нам всякий интерес. Тем более, что «службу мы знали» и менять деревенский рай на «усталую подлодку» особого желания не было. В общем, хозяйка нами была тоже довольна. Колодец почистили, сеновал поправили, плетень обновили, ворота сладили.
Стол накрыли краше прежнего. Семёновна ахнула и всплеснула руками, увидев ящик водки: «Деточки, вы токмо ешьте получше! Я вам сальца копчёного подрежу!» И посидели над «обмывкой» прямо скажем – славно. А дождь всё хлестал под посвист ветра. Тут же, вокруг стола и разлеглись на сене. Трусы лежали на столе поверх банки с грибами. Теперь их там не было, видно примерил, да лёг.
На ужин будила хозяйка: «Давайте, ребятки, поснедайте! Ужин приспел! А чо, как трусы-то Мишке, ай подошли? Чи болыневаты? Дак я ушью!» Начали будить кока: «Кацо, как трусы-то?»
– Да вон, на банке лежали… А теперь не видно что– то.» Начали искать. Да пошли умываться. Дождь стихал. А под ним стоял телёнок и дожёвывал… мишкины трусы. На обозрение принесли лишь резинку. Порешили купить ещё.
– А обмывку брать будем? – дурашливо спросил кто-то из нас.
– Да ну её, эту обмывку… Похмелиться бы!
Печать № 12
Да простит меня бог Нептун и наш замполит кап. 2 ранга Григорьев: не я виноват в том, что казусы во всех родах войск, почти всегда вершатся с привлечением Бахуса. Моё же дело предать некой критике делишки упомянутого старикана-небожителя, сбивающего с пути истинного неокрепшие души. На сей раз морские. Скажем больше: Бахус провокатор, каких поискать. Иначе, зачем в компаньоны себе он привлёк козлобородого Сатира. И уже по ходу акций тот предавал подопечных сатире. Причём вовсе не во благо последним. Так издревле и шло. Идёт и ныне.
На складе спирта, где испокон веков наш боцман получал одноимённый продукт нефтехимии, случилась неувязка. Толи кончился спирт ректификат соответствующей очистки, а может бочки под него, либо вообще нарушился диалог штаб– интенданты. Но на пирсе, прямо под локоть вооружённому вахтенному у трапа сгрузили 200-литровую ёмкость. Бочка была явно наполненная. Трафаретная надпись гласила: «ЯД! Опасно для жизни.»
Недоумение сгладил на построении старпом. Сразу после подъёма флага.
– Слушай сюда! В этой бочке сильнейший яд: спирт гидролизный! Достаточно 50 граммов, чтобы ослепнуть. А может и вообще наступить паралич. Всем ясно? – конечно, яснее некуда. Слышали мы про этот спирт, но никто не ведал толком: так ли это.
И «отрава» продолжала стоять на пирсе под «охраной и обороной» вахтенного у трапа, опечатанная личной печатью старпома № 12. «Девственность» печати хранилась и передавалась по вахтам: «Печать № 12 сдал! Печать № 12 принял!» – вторили друг другу матросы на приемо-сдаточном ритуале. А старпом после утреннего осмотра команды спешно подходил к бочке, и неизменно пинал её носком ботинка. «Бум-бум», глухо отдавалась полная посудина всеми 200 литрами содержимого.
Позже наш начальник и вовсе перестал обивать ботинки о крутые бока железной тары. Как видно не было ни у кого охоты слепнуть из-за 50 граммов. Но на ту беду пришли лодки с Северного флота. Экипажи общались по всем вопросам: северяне были куда более осведомлены, подкованы. А гидролизный спирт ими благополучно не только дегустировался, но и потреблялся. Ограничение было лишь одно: сколько выдадут или удастся достать. Количество закуски не регламентировалось.
И к великому удивлению новосёлов им указали на ту самую, за № 12. Реакция была сиюминутной:
– Тащи флягу из восьмого! Ща накапаем «огненной жидкости!»
Флягу добыли без проблем. Кроме вахтенного никто помешать не мог. Разве что печать… Но её удалили опытные северяне без проблем: дунули из углекислотного огнетушителя на пластелин с оттиском. Он моментально затвердел и… отскочил с лёгким треском. Теперь печать и капроновая нитка составляли с бочкой одно целое.
Тут же вывинтили пробку и налили флягу до краёв. А затем наш «гуру» Радик водрузил печать обратно в углубление, подогрев основание спичкой. «Плям!» – издал шлёпающий звук пластилин. И «печать № 12» целёхонькой улеглась точно на место. Что и законстатировал тот же вахтенный у трапа, передавая сменщику. А тот – другому… И опять же за № 12. Без дураков.
Вечером на сопке за казармой горели костры, бренчала гитара. Старослужащие, сиречь «годки» – гуляли от души. На следующий день к ним примкнули «весёлые ребята», это уже третьего года службы. Добивали содержимое фляги уже с участием «годков» и земляков с дизельных лодок. Удивительно быстро оргия завершилась: спирт кончился как-то внезапно. Во фляге уже не булькало. Утром дневальный едва додюжил до подъёма. От спёртого запаха перегара технического спирта с примесью амбре пропотевших яловых сапог с намотанными на просушку портянок, коими обмундируют плавсостав на Камчатке, резало до слёз глаза. На очередном утреннем осмотре уже помощник командира обходил строй матросов и старшин. Ему, выросшему в деревне, вспомнился послесвадебный «аромат» в избе, где всю ночь лился стаканами по мужиковым глоткам первач. А закусывали винегретом, запивая рассолом. Здесь же одновременно пахнуло и селом и ацетоном. И он догадкой поспешил поделиться со старпомом. А тот почти подбежал к бочке и по обыкновению саданул ногой.
«Бам-БАМ» – отозвалась полупустая бочка.
– Ну, помощник, ну прохиндей! Я ли не говорил тебе, – убери от греха подальше, так нет: не посмеют, отрава! Вон они, «отравленные» рожи, больше полстроя! А спирта – тю-тю, половины нету. А с них какой спрос, сами виноваты.
Ввиду массовости «мероприятия» разбора «полётов» с выдачей «сестрам по серьгам» не усматривалось. А бочку с печатью № 12 опорожнили по флягам. Фляги… опечатал и унесли в каюту старпома. Каюту начальник тоже опечатал. Но это уже другая история. Не даром есть такая поговорка: голь на выдумки остра!
Доплатная посылка
Отходная старлею Саньке Зуеву затянулась до утра. Почти все офицеры РТС втиснулись в его каюту. 70-градусный ликёр «Сембяг» едва умещался с другими образцами спиртного. «Шило», он же расходный материал, он же спирт – в расчёт не принимался. Потому как был традиционным, домашним напитком и измерялся в литрах. У дежурного по кораблю каплея Пастернака нервы были на излёте: «Ребята, ну хватит балдеть, ведь утро на дворе! А то, неровён час – старпому доложат…». Угомонились ближе к четырём утра. Санькин чемодан с традиционным камчатским багажом (рыба, икра) были увязаны с вечера. Хозяину стоило лишь побриться и поспеть на экспресс к 10-часовому рейсу Петропавловск – Камчатский – Москва. Далее старлею путь лежал на солнечный юг в Анапу. И по этому поводу не единожды ему напоминали, чтобы выслал «винца хорошего и побольше».
Зуев получил третью звёздочку буквально накануне отпуска. А совпадение этих двух событий повлекли за собой не просто застолье, а целую серию, как землетрясения Курильской гряды. Так что почва под ногами отпускника едва угадывалась.
На автобус провожали всем гамузом, то есть тем офицерским составом, коих удалось разбудить и убедить, что «завтра» уже сегодня. Сашу водрузили на кресло, багажу тоже нашлось место. В отпуск ехали все сидящие в экспрессе. Откуда-то взялась бутылка шила и огурец. «Вздрогнули» на посошок. Сашу от «посошка» передёрнуло. Спас огурец позапрошлого посола: от него лишь слегка скривило. Двое из примкнувших к застолью после вахты поехали в аэропорт как практически трезвые.
Зарегистрировали билет, сдали багаж. Он оказался на 12 кило выше нормы. Зуев некоторое время пытался осмыслить ситуацию. Что– то не стыковалось: всю кладь чуть ли не до грамма перепроверили на медицинских весах у доктора. До 20 килограммов даже недоставало чуток, а тут… Старлей склонил голову как на плаху эшафота и достал портмонет. Отсчитал требуемую доплату за излишек в 12 кило. В голове шумел штормовой прибой. Сквозь него донеслось сообщение о посадке.
И вот наш герой летит в белокаменную, чтобы оттуда неспешно отправиться к желанному солнцу и тёплому морю на берегах Кубани.
Как его встречали и угощали, как ему были рады знакомые с детства девушки(а особенно незнакомые!) вряд ли стоит расписывать. Пора и меру знать. Одним словом, развязал Александр заботливо увязанные сослуживцами чемоданы и баулы. И извлёк он оттуда балыки из нерочки и кижуча, икру фасованную и просто в целлофановых мешочках, полуразделанных крабов и бруснику для стариков родителей. В распаковке багажа участвовали все. Казалось, что ему не будет конца: вроде всё, а ещё тяжеленный…
Служба на корабле шла своим чередом. Уже досыта насмеялись над бедолагой Зуевым, который не только оплатил «любезно» размещённый в его багаже булдыган, но и провёз его через весь бескрайний Союз, аж до Анапы. И вот… Почтальон принес извещение на посылку из Анапы. Адресовалась офицерам РТС. Все предвкушали сход на берег, где их ожидала посылка из Анапы. Никого не смутило, что отправление было доплатным. За такое количество смачного виноградного вина отдать пусть и приличную (судя по оценке отправления) сумму.
Кто– то даже изобразил лезгинку в предвкушении розлива хмельного послания. Посылку вскрывали все сразу, скопом. От этого нахватали заноз и раскровянили пальцы о гвозди. Рвали бумагу упаковки. Задние наседали: «Ну скоро вы там!»
Затем была сцена, трагичней той, что изображена у Гоголя в ревизоре. Только вместо фразы о едущем ревизоре в тишине почтамта раздался дружный и единодушный в порыве морской мат: «Ох, е… мать! Твою в душу, вымбовкой в анал троекратно!!!» Их урезонили женщины почтовики: «Полно-те, ребята! Вы же не в казарме!» Как бы в ответ – оправдание один из вскрывших посылку воздел над собой внушительный булдыган – голыш килограммов на 12. Таких было полно у пирса и один лишь вернулся в родные пенаты на Камчатку. Правда с доплатой. Через неделю пришла такая же по величине посылка, но оплаченная. Охотников её получать было единицы. А зря: там была 10-литровая канистра с искромётным и душистым вином.
Серая бестия
Положим, ежели спросить любого моряка, гражданского, либо военного: что есть крыса? И убей меня бог лаптем, любой из них скажет: «А бог её маму знает, тварь та ещё… но на корабле нужная». И как ни крути, жить на корабле людям приходится буквально бок о бок с ней. А хитрющая – спасу нет!
Иной раз лежишь на коечке, а она, зараза, над твоей головой сидит. Примостилась на кабель – трассе и хвост свесила. Усиками шевелит, глазками– бусинками поблёскивает. А то ещё и умываться начнёт своими когтистыми лапчёнками. И ведь кой чёрт её тянет в каюту, либо кубрик? Жрать тут нечего. Разве что «караси» (носки потные) в рундуке, так туда ещё попасть надо: рундук-то железный! Так нет, видно тараканов едят! А уж таракан… и мылом сыт бывает.
Раньше на подводных лодках крыс не видели. Всё съестное в цистернах и задраено герметично. Но и тут завелись твари! В брезентовых мешках с отходами и живут, и питаются. Но ведь эти мешки время от времени отстреливают со всем содержимым за борт на глубине под 100 метров и более! В первое же мгновение после выхода контейнера в океан животину попросту порвёт на клочья. Но ведь всё таки прижились на субмарине!
А с другой стороны, крысы на корабле, подобны кошкам, коих первыми запускают в дом: отворотится животное от жилья – жди беды! По любому, в этом доме житья не будет. То же самое – крыса. Коли бегут с корабля, то наверняка эту посудину ждёт погибель. Но стоит построить корабль и спустить его на воду, как по швартовым канатам и ТРАПУ(!!) они сотнями а то и тысячами пролезут на борт. Сам не раз, стоя вахтенным у трапа, состязался с этими тварями. Бесполезно! А по канатам лезут строем: одна за другой, а то и по спинам собратьев. На отбойниках (это в виде здоровенных тарелок, нанизанных на канат от крыс) они сыплются горохом в воду. А выплыв на берег, снова лезут на этот же трос.
В каютах многие ставили крысоловки. Это страшное сооружение с шипами и рамной пружиной сечением с ученический карандаш. Но получалось, что эти зверюги обращали убойные поделки против нас самих! Капканы заряжали вдвоём и раскладывали под столом на кожухе вдоль борта. С этого момента бестии носились по каюте ещё резвее с неким бандитским посвистом, но не по палубе, а под самым потолком-подволоком. И случись кому зайти к хозяину каюты в гости пообщаться, да сесть в кресло и блаженно вытянуть ноги в тапочках под стол… Как бедняга с воем вылетал из «гостей», спотыкаясь о доски крысоловок и с разбитыми пальцами ног.
И чего только не делают на кораблях для избавления от серых сожителей! Даже отпуска матросам «за хвосты» дают: принёс боцману пару дюжин – получи отпускной у писаря. Но всё это тщетно. Случалось, что некоторые особи вступали в дружбу с моряками. Мой друг доктор (док) как-то выбился из сил, выдворяя непрошенную квартирантку, но в итоге плюнул. Уж больно настырная и хитрая попалась. Смеха ради занялся её дрессировкой. То сухарик ей подкинет, то ещё чего… И бестия сразу вняла к хозяину. Бывало за иллюминатором беснуется стихия, натужно скрипит корабль и грохочет океан, а Нюська (так её назвал Александр) сидит себе на другом краюшке стола и посвистывает. Но никогда не позволяла себе шляться по столу. А приборщик в каюте приметил: в углах и под рундуком не стало крысиных какашек.
Дальше – больше: Нюська прямо-таки превратила скос перед иллюминатором в сцену. В солнечную погоду вытворяла самые настоящие концерты. Кульбиты, бега по вертикали, разливистые посвисты и прихорашивание пушистых усов. Она уже не пугалась посетителей и не прерывала представления. И док поплатился своей дрессурой: вызвал старпом и дал взбучку «Ты чего это вытворяешь на корабле! Крысятник разводишь, мать твою в душу! На НСС (неполное служебное соответствие) нарываешься!» Спас отец-командир, не узрев в действах капитана Саши криминала. И добавил: «А пусть попробует сам приручить животину, так и у него, глядишь, меньше срать будут! Служи, доктор, не печалься!»
А по кораблю слушок прошёл: у старпома крысы фирмовые джинсы погрызли. И не просто так, а сварганили ему широченную прореху… без пуговиц. В ателье ему дыру реанимировали под гульфик, но уж больно сексуально и смешно. Старпом матерился и поминал доктора всуе.
А Нюська как ни в чём не бывало закатывала концерты. Вроде как развлекает публику. А ещё доктор заметил, что в его каюте других крыс не стало. Хотя раньше бывало уснуть не давали: как начнут визжать, да скакать, хоть святых выноси.
Былое непонимание с начальством вскоре забылось. И случилось как-то, старпом занёс к нему в каюту канистру медицинского спирта. Пусть, мол, у тебя постоит, всё целее будет. Да и от посторонних глаз подальше. А днём Александр более был в санчасти. Как вдруг заметил среди прохода зверька. Пригляделся: неужто Нюська?! И на самом деле она. Видно за ним прибежала. Только странная какая-то: делает круги и пищит и всё норовит на выход вроде показать. Доктор и пошёл за ней, отдраил дверь, серая шмыгнула в неё и к каюте. Что за оказия? Снизу слышался скрежет дрели под каютой из трюма. И аккурат под канистрой со спиртом. Так что не убери он посуду вовремя, быть отверстию в её днище: сверло тотчас выскочило наружу.
Вот ведь какая история. И это не выдумка для очередной побасёнки: крыску эту Саша демонстрировал друзьям. Знал её и не трогал матрос, делавший приборку в каюте. Полный консенсус, одним словом. Если бы не очередная выходка Нюськи. В ремонте, как известно, многие офицеры и мичмана «холостякуют». Попутал бес и Сашу. Привёл он по пьянке на корабль ночью девицу. Трали – вали…, а под утро док ушёл в свою больничку. Пассию закрыл на ключ, пообещав в «адмиральский час» в обед свести её по трапу. Уставшая за ночь дамочка почивала, раскинулась во сне. Отобедав на скорую руку, наш ловелас влетает в свою каюту. Затворница тотчас заключила его в объятия: «Я желаю тебя! Такой чудный, эротический сон! Ах, Саша, шутник, где мои трусики?» Действительно: трусиков как не бывало… спереди. Резинка и задняя часть тотчас нашлись. «Нюська, зараза! А не «эротический сон»! В том втихаря и препроводил. Вскоре об этом узнала вся кают-кампания. Видно проболтался док душевному другу, а уж тот… Так что старпом получил сатисфакцию по полной, чем гордился.
Хулиганила крыска и позже, коли что было не по её. Пришёл единожды командир ЭКГ (механик) не совсем трезвый со схода утром. А на любом корабле есть правило: «Если хочешь спать в уюте, то ложись в чужой каюте!» Вот и попросил у дружбана дока ключ поспать до обеда. И всё бы ничего, вот только потные «караси» снять забыл. Проснулся, а от носок остались верха и пятки. Конечно же опять Нюська блюла «этикет»: «Спать в носках неприлично!» Вот и получается, что она вроде как тварь… но на корабле нужная.
Поднял бы денежку
Было сыро и холодно. Маршрутки, брызгая грязью, большей частью проносились без остановки: заняты. Ну, прямо-таки Владивосток в ноябре. Но теплая «аляска» грела лучше флотской шинели. Согбенная старушка, как видно, не чувствовала холод, а вернее потеряла чувство к нему, как и к годам. Её когда-то драповое демисезонное пальто в отдельных местах, особенно на спине, напоминало мне парусину бригантины, завершившей кругосветку. Щеголяя остроносыми туфлями и $ 500 джинсами, жевал нечто детина с рыбьими глазами. Он пил из полуторалитровой бутылки. Подошла полупорожняя маршрутка. Чуть не столкнув в грязь старую женщину, вальяжно внёс себя в салон нашенский денди. Такие более вписываются в БМВ, либо Вольво, а то и в Мерседес. Его внешность и полубрезгливое выражение лица говорили, вернее – кричали, что это чуждая ему среда. И он просто вынужден терпеть вокруг себя этих «лохов». Я помог женщине войти. Сели. Бабулька с костыликом примостилась у окна. Околосветский жлоб напротив, вытянув ноги в проход. Мне досталось место за стойкой.
«Газель» ошалело рванула в поток машин. Севшие начали передавать плату за проезд. Я взял деньги из трясущейся сухонькой руки мамаши и, привстав, передал водителю. Парень достал купюры и без счёта подал их за спину. При этом одна купюра упала в слякоть на полу. Похоже, что денег всё– таки хватило. А оброненная денежка так и осталась на полу. Франт даже не покосился на бумажку. Это была десятка. То есть поллитра молока, выпиваемого пенсионеркой за день на её скудную пенсию. «Шынок, ты уронил денежку! Ай не видишь? Затопчут ведь…» – прошепелявила беззубым ртом возможно, бывшая учительница. Кто их теперь разберёт: бывший научный работник, либо бомж. Всех трудяг «причесали» под нищих. «Может тебе не надо, так я подниму. А?»
– Подымай, подымай, бабка! Мне она без надобности. Грязная!»
– Ничего, сынок, для меня это деньги… Спина вот только…
– Слышь, парень, – не выдержал я унижения к женщине, – подними пожалуйста десятку и отдай старушке. Не изгаляйся над человеком!
Тут «денди» словно встрепенулся. Увидев визави с открытым и независимым видом, он исподволь почувствовал его превосходство.
Затем носком ботинка придвинул купюру к себе. Шумно и с расчетом на публику, процедил: «Па-ажалста!
– Бумажку-то вытри, ведь не в урну бросаешь, а человеку подаёшь!»
Женщина безропотно приняла невольное подяние и, склонив голову прошептала: «Спасибо вам, деточки! Дай вам бог здоровья…»Детина кривясь и явно не в настроении вышел на следующей остановке.
О евреях и иврите
Больше, чем уверен, всё, что рассказывается о евреях, не досужий вымысел какого-то антисемита. Напротив, у такого исключительно остроумного народа весь юмор исходит от них самих. Насколько это правда, но по дороге из аэропорта в Тель-Авив размещён громадный плакат на русском языке: «Если ты считаешь, что самый умный, то здесь – все евреи!»
Я более склонен к мысли, что такой плакат вполне может быть, ибо его стиль исключительно еврейский. Так же, как Одесса является оплотом юмора, а он на 90 % зиждется на еврейском.
Здесь мы расскажем о некоторых этапах, методах некоего приобщения к местной государственности приехавших в Израиль русскоязычных евреев. Ко всему добавим, что еврейская нация очень щепетильно относится не только к чистоте своей нации, но и к здоровью во всех отношениях. В том числе на поприще ума и психики. Вот уж где можно проявить белую зависть: «Нам бы так. Хотя бы для власть придержащих».
Не секрет, что немалая, если не большая часть эмигрантов на «землю обетованную» подлежат призыву в армию. В том числе и женщины. Теперь «вернёмся к нашим баранам», то бишь к переселенцам ещё первого потока.
Так вот в военкоматах сидели офицеры, владеющие азами психиатрии «офицеры душевного здоровья». Но они либо с трудом общались на русском языке, как, впрочем и их собеседники на иврите. Поток русскоговорящих призывников рос из года в год. Неопытные девушки-еврейки отправляли на спецбеседу к офицерам – психологам – социологам.
Занятно, но на иврите спецов именовали «Кцин бриют нефеш», что в переводе нечто наподобии «кабана». Может по аналогии с тем, что кабан имеет обыкновение рыть, копать. Что собственно и делали офицеры с пока неразговорчивыми приезжими поселенцами.
В ход шли стандартные тесты.
Следовало изобразить человека, дерево, дом… И по тому, как это сделано испытуемым, делались заключения о способностях, психике визави. Здесь знание иврита не требовалось и ускорыло общение.
В поток рисуночного опроса попал мальчик. Он почти не говорил на иврите. Экзаменатор поздоровался с ним на иврите, придвинул лист бумаги и пояснил: «Нужно нарисовать дерево».
Малыш призадумался. Рисовал он неважно, а вот читал много. А по сему принялся старательно изображать кустистое дерево с листьями не-то клёна, а скорее дуба. Вдоль ствола витками шла цепь. К ней был пририсован чудный зверь и пояснил, что это кот. Хотя существо более напоминало гусеницу.
Рисунок испытуемый почти с гордостью вернул офицеру: «Понятно, да? Это дуб. Надубе цепь и на ней кот».
Психолог, как видно, не очень знакомый с наследием Пушкина, воззрился на некий куст с козявкой на цепи.
– Эт-то у тебя что? – Ласково спросил «кабан» на иврите.
Мальчик опять напрягся, пытаясь ответить на малопонятном языке.
Русское «кот» следовало произносить «хатуль», а «ученый» – мад*ан, что мальчик упростил: «мадан». На иврите слово «учёный» ассоциировало с понятием «служащий академии наук». А как дяде объяснить, что «кот учёный» попросту много чего знает… и он никакой не служащий. Тогда он одним махом произнёс: «Хатуль мадан!»
На беду тестируемого «кабан» был потомственным израильтянином и ответ расценил как «кот, занимающийся научной деятельностью». Но он видел некое существо, болтающееся на верёвочке с подобием цепи.
Его израильская логика требовала разрешения ряда вопросов.
– Откуда у кота тяга к науке? И почему и ради чего повесилась эта козявка-кот-хатуль-мадан?
Для него что-то вроде «кот, занимающийся научной деятельностью». Хатуль мадан. Почему козявка, повесившаяся на дереве, занимается научной деятельностью, и в чем заключается эта научная деятельность, может это суицид?
Мальчик не понимал вопроса: что такое суицид? Он даже не слышал этого слова! Даже на русском офицер не мог взять в толк.
– Скажи мне мальчик, что делает кот (Хатуль)?! И зачем он это делает? – растерянно осведомился офицер.
(Суицид в любых вариантах изображения в тестах являлся 100 % не приемлемым для будущего израильтянина) плохим признаком Изображение самоубийства в проективном тесте вообще очень плохой признак).
– А чего тут не понятного, кот ведь, если шел направо, то пел, а налево– сказки говорил, ведь это смотря как! – Выказал свои знания малец. При этом он аккуратно расставил стрелки: «Ежели сюда, то поет, обратно, значит сказки.
– Кому? – В отчаянии понять смысл воскликнул, едва не прослезившись, экзаменатор.
Мальчик, изумившись, успокоил:
– Наверное детям…
Кабан не выдержал представившихся ему картин, как вешают говорящую животину и она предсмертно бормочет сказки… Бред!
Он явно почувствовал повышенное давление и отправил пациента к родителям. Беседу перенёс на завтра. Экспонат с дубом оставил себе.
Офицер вызвал девушку – секретаршу. Она была сама недавняя переселенка из Росии. была умная адекватная девочка. Но она тоже недавно приехала из России.
Босс показал ей картинку. Девочка увидела на картинке дерево с ажурными листьями и существо вроде гусеницы, полувисящее на цепи.
– Роза, что бы это могло быть?
– Хатуль мадан, – Запросто ответила помощница.
Панически выдворив девицу, он принял глоток виски. Лихорадочно набрал телефон своей коллеги этажом выше. Попросил зайти для осведомления по недоразумению.
– Сара, ты профи с опытом… – Я тебя давно знаю, ты нормальный человек. Объясни мне пожалуйста, что здесь изображено?
Увы, но Сара сама была уроженка Росии…
Но тут уже кабан решил не отступать.
– Почему? – тихо, но страстно спросил он свою коллегу. – ПОЧЕМУ вот это – хатульмадан?
– Так это же очевидно! – коллега ткнула пальцем в рисунок. – Видишь эти стрелочки? Они означают, что, когда хатуль идет направо, он поет. А когда налево… с криком: «О, святая Мадонна!!!» на чистейшем иврите он вылетел из аудитории.
В роли армейского кабана «земли обетованной» его больше нигде не встречали, зато во всех тестах на пригодность для кабанов психиаторов добавили: «если мальчик из Росии рисует дуб с цепью и котом, то его образование и психика сомнений не вызывают.
Житейские истории
Ад при жизни
Она сидела за холодильником на корточках и тихонечко плакала. Ирочка почти не всхлипывала, чтобы не расстраивать маму. Мама Таня лежала поблизости у стены. Вот уже который месяц она недвижима и почти не разговаривает. Несчастная лишь тихонечко издавала звук, схожий с просящим мяуканием голодного котёнка. Так она просила дочку справить утку или ещё что. А чтобы малышке было легче совладать с её неподатливым телом, больная практически не ела. Но в комнате не было запахов фекалий и мочи, неизбежных при лежачей больной. Ирочка пчёлкой вилась подле матери, когда та выказывала просьбы с помощью жестов рук или интонации голоса.
Девочке едва исполнилось десять лет, когда их семью постигла страшная беда. Маме Татьяне на работе по трагической случайности нанесли травму головы. И её, по сути чуть живую, с черепно– мозговой раной отвезли в реанимацию. Прошла неделя, другая, месяц, но молодая женщина не выздоравливала. И врачи начали готовить Татьяну Ефремову к выписке, как безнадёжную больную. Её муж Николай запил, когда ещё Татьяна лежала недвижимой в больнице. Дома не стало даже хлеба. Да и семьи– то не стало. Николай и раньше был истинным бирюком. Многие дивились выбору Тани: «И чего ты в нём нашла!..» А так вот случается в жизни: девичье счастье мало предсказуемо. С виду вроде пригож, немногословен, трезвый (пока знакомы). А потом ведь жди, когда тебе снова кто предложит замуж… На заводе дали им комнату в коммуналке: Татьяну на работе считали перспективной: бухгалтер с высшим образованием и на хорошем счету. Николай же был из разряда тех, к кому «претензий от руководства не имеется». И вся характеристика.
С рождением Ирочки её муженёк всё более отдалялся от семьи. То «с друзьями посидел», либо «задержался на работе», а то и «попросили остаться во вторую смену». К дочке новоявленный отец был более чем равнодушен. Так что росла Ирочка как молодая веточка на берёзке первогодке: беззащитная ко всем ветрам и невзгодам. Любой прохожий походя мог нанести им рану. Так и повелось: чем жила Татьяна сама, то и передавала дочке. Безропотно переносила козни и пьяные выходки мужа, оберегая дочурку. И вот случилась эта трагедия…
Едва маму свезли в реанимацию, как папа перестал приходить домой вообще. Из кухни, которая была на две семьи, неслись вкусные запахи и пьяный смех. У молодящейся соседки шёл «приём» очередного «мужа» на ночь. И если девочка попыталась хотя бы согреть для себя чаю, то получала затрещину грязной тряпкой от холостячки: «Развели нищету! Пожрать спокойно не дадут. Все в рот заглядывают! Вон отсюда!» Вот и всё на этот день. А завтра, когда тётя Зина уйдёт на работу, она вскипятит свой чайник, наполнит бокал и аккуратно смахнёт в него крошки со стола. Даже недоеденные засохшие корки брать боялась: скаредная Зина могла и кулаки в ход пустить, коли чего заметит.
С выпиской мамы жизнь теперь уже двух женщин превратилась в ад. Даже выйти в туалет малышка опасалась в присутствии фурии. Однажды случился беспредел. Началось не просто гонение девочки с кухни, туалета, а даже из коридора. В ход пошли уже кулаки. Это случилось, когда Ира задержалась в туалете: надо было замыть утку из-под мамы. Разъярённая молодка ударила беднягу в лицо и пнула её ниже пояса: «Скорее бы вы сдохли, нищенки!» Выбитая из рук утка покатилась вдоль коридора. Дверь в комнату с приездом Татьяны закрывать не могли: Ирочке надо было бегать в магазин купить на оставшиеся от пенсии деньги хотя бы хлеба и иногда молока, в аптеку, ходить в школу. В её отсутствие могли приходить к больной разные люди: из больницы, церкви, собеса, с работы… Но приходящих и приносящих хоть малую толику становилось с каждым днём меньше. На лекарства уходили почти вся пенсия и детское пособие. Приходили старушки из церкви и давали поесть, но более читали молитвы. Всё, буквально всё легло на плечи более, чем осиротевшей девочки. А вскоре папа ушёл от них совсем, забрав даже стол, где Ира делала уроки. Теперь она решала задачки лёжа на полу. Были ещё два стула и икона в углу: её принесли из церкви. Патронажные сестры в свои нечастые визиты делали «всё, что им положено» и уходили. Если удавалось купить лекарства для систем, то сестры их ставили. А «на нет и суда нет». И Татьяна начинала подвывать и корчиться от боли. Ирочка не находила себе места. Как-то из Москвы приехала сестра Ефремовой из столицы и закупила лекарств на солидную сумму. Помогла с лечением. У больной начала налаживаться речь. Могла поворачивать тело под утку и подмывание. Оставив немного денег, москвичка уехала. Сестра была не из бедных, но и постоянно печься о несчастных попросту не могла. Сама серьёзно болела.
Социальные службы приходили лишь удостовериться, что «инвалид первой группы Ефремова дышит и пульс нормальный». Теперь кто упомнит, что они там писали в отчётах… Одно помнится хорошо, что ни едой, ни одеждой их особо никто не баловал. Ну, разве что благотворительные тапочки, да байковый халат. Попервоначалу приходили подруги с предприятия. А чаще ломились пьяные соседи с матом и избиением. Были даже попытки изнасиловать парализованную Татьяну. Похотливо тискали даже Иринку. От нервного и физического перенапряжения слегла Ирочка. Татьяна плакала по ночам от беспролазных горя и бед. Хотелось одного: умереть, чтобы сохранить жизнь дочке. Даже бывшие подружки по школе перестали посещать свою одноклассницу: им было стыдно за бедствующую семью и они чурались от визитов. И девочка-подросток стала превращаться в согбенную старушку с сетью морщин на лице. Букет её болезней был тоже присущ старцам. Она увядала и чуть ли не чахла. Шли годы. Татьяна в отсутствии Иринки молила Бога забрать её к себе и избавить от мук дочку. Но тот лишь молчаливо взирал из иконостаса, считая видно, что отпущенные муки не исчерпаны.
Финал в этой истории был легко предсказуем. Его удостаиваются почти все мамы-инвалиды, оставшиеся наедине с болезнями и… детьми. Спасения по– настоящему в таких семьях ждать неоткуда: только недельные системы для поддержки больного с ЧМП (черепно-мозговая травма) обходятся в пару пенсий. О прочих лекарствах и речи нет. Список лечебных средств для льготной выдачи был составлен как минимум неким инквизитором. В нём не числилось НИ ЕДИНОГО эффективного (понимай – дорогого) лекарства. И, попав в «лоно льготного лечения» инвалид был обречён на смертный одр, коли не обладал от рождения геркулесовым здоровьем. Зато страна в целом «боролась за демографический рост». Прямо как в той больнице: «Температура пациентов в целом нормальная, включая морг.»
И решились подруги калеки пойти «за правдой в мир». Пригласили к Ефремовым и поведали обо всём. Пожалуй, доходчивее всех, хотя и с трудом рассказала сама Татьяна.
– Сейчас Ирочки со мной нет. Она совсем занемогла. Приходят ко мне знакомые, подруги… Приносят немного покушать. Спасибо им…
А то соседи ругаются, что мы кушать часто готовили. А мы не могли часто готовить, нам почти не из чего. Да и Ирочка просто физически не успевала. Тогда мы ложились спать голодные. Даже если дочка вовремя не уберёт с плиты чайник, либо кастрюлю, соседка врывается к нам, орёт и даже дерётся. Сбрасывает нашу посуду прямо на пол. Мы подбираем, ведь есть-то всё равно больше нечего. Ирочка мне жалуется: «Мамочка, я боюсь выходить на кухню, там тётя Зина орёт на меня и бьёт тряпкой в лицо». А после этого дочка вообще есть не может. У неё постоянно болит голова, ноги, руки и от постоянных голодовок – живот. «Мамочка, мне плохо… Я ничего не могу делать». Ляжет на пол и встать не может. «Мама, как я хочу убежать от них, чтобы никогда не видеть!» А я ничего сделать не могу, чтобы защитить своего ребёнка. Болезнь не хочет отступать. Я ей всё детство загубила. Даже не всякий взрослый выдержит такую нагрузку. То кушать, то стирать, то туалет за мной. И мне невыносимо больно. Пусть бы мы жили отдельно, а то ведь даже ручки с кранов поснимала, чтобы мы не пользовались. Я молю Бога, чтобы мне хотя бы смочь сидеть. Это такое счастье! Я даже научилась гладить и стирать мелочь на животе. Всё дочке легче, ведь она ещё ребёнок…
После этого интервью прошло ещё полгода хождения по кабинетам власти. Но всё таки мегеру отселили в отдельную отремонтированную квартиру в престижном районе. Довелось возить эту выдру на смотр предлагаемой квартиры. Так она заявила: «А почему этой чахоточной оставили двушку, а мне однокомнатную?!» Я лишь молча сжал кулаки и стиснул зубы.
И вместо послесловия. Иришка заканчивает университет. Зарабатывает на жизнь где придётся, то есть вдали от наших полунищенских пенатов. А Татьяна переезжает из лечебницы в лечебницу. Неизрасходованная энергия за многие годы недвижности даёт себя знать. Её ещё молодой организм начинает преодолевать недуг. Приезжая изредка в СВОЮ квартиру, она раскатывает на коляске беспрепятственно. Теперь даже моется сама. На её похорошевшем моложавом лице появлялся лучик счастья. Теперь у неё есть будущее. Ад остался позади и навсегда.
Стучащему открывают
Случилось так, что мне довелось наткнуться зимой на тщедушный дачный домик. Почерневшее от времени строение сползало и не первый год в Волгу. Домишек, не намного краше найденного, окрест было множество. И всё это именовалось «Садовым товариществом «Искра». Да и какой смысл было строить что либо капитальное: всё равно оползень порвёт и сбросит в реку.
А сады бросать никто не хотел: какой – никакой урожай с них собирали. Какой город, такие и сады. А город, прямо скажем, не богатый. Даже по большей части – бедный. Хотя здесь находили приют те, кто был вообще неимущий. Одну из таких семей я и встретил в пустующем домике. Здесь ютились не менее восьми человек. Одеты они были во всё то, что смогли привезти с собой. И всё равно они мёрзли. Это были беженцы из Узбекистана. У взрослых был взгляд измученный, лица не по возрасту в морщинах, вид у ребятишек – затравленный.
Сразу оговорюсь: не упрёка ради ворошу теперь уже прошлое, нет! Просто ОЧЕНЬ необходимо, чтобы люди находили общий язык. И шли друг к другу с добром. А стучащему всегда открывали без страха, что за дверью окажется зверь.
Час был ранний и на мой стук в уцелевшее окошечко кто-то испуганно выглянул. На стезе журналиста всякое приходилось изведать. Подчас при встрече в грудь упиралось лезвие финки затравленных бомжей. Могли огреть куском арматуры, коли ты гость нежеланный. Тут же попросту открыли тщедушный запор и впустили внутрь затрапезной халупы. Повсюду куски тряпок, заткнутых в щели. Сразу было видно, что грелись обитатели собственным дыханием.
– Здравствуйте, бедолаги! Добрый день, Людмила Сергеевна!
Меня ждали и взрослые придвинулись к импровизированному столу. Дети забились в тёмный угол под тряпьё. В семейство приходили по паре раз в неделю с выселением и любой визит был не в радость. Людмилу Сергеевну встретил в отделе переселения. Она стояла в углу коридора и молча плакала. Плечи её вздрагивали. Тут и без слов было ясно: замордовали свои же, русские чиновники. Женщине шёл шестой десяток. В руках у неё были некие документы, обыденные для всех: паспорта, свидетельства, военный билет. Недоставало главного: справки с бывшего места жительства о том, что «на них было совершено гонение по религиозно-политическим мотивам». Или что-то в этом духе. Такого документа у неё не было. Да и не могло быть. Но… вот её рассказ.
Её отец, красный командир, майор Сергей Чистов прибыл для охраны границ Советского Союза в Узбекистан. Местное население приняло их по местным обычаям: пили чай из одной пиалы и ломали лепёшку на семь частей. Это означало дружбу навеки. Уже в 1948 году в семье офицера родилась дочь Людмила. Соседи по улице несли молодой семье подарки. У кого было нечего подарить, – говорили добрые пожелания и прикладывали ладонь к сердцу. Одним словом – жили душа в душу. А в 1969 году пришёл черёд и Люд очке с молодым мужем Санатиным завести дочку Ирочку. Узбеки и на сей раз принесли кто чего мог. А уж туй закатили с настоящим узбекским пловом и разносолами.
Но где-то там, на верхах приняли решение развязать войну в Афганистане. Страшной, кровоточащей раной размежевали местное население: караисламистов с турками месхетинцами, а более того – с русскими. Афганцы кровно были связаны с узбеками, религия – тоже общая… И вот, пролилась кровь… Порой десятилетиями утихавшая вражда вспыхивала буйным пламенем. Ловили, резали, вешали, жгли. Бойня не прекращалась ни днём, ни ночью.
На окраине, где жила семья учителя – узбека всю ночь слышались душераздирающие крики мужчины, детей, женщин: «Ва-ай-дот!!!», что означало: «Помогите!!» Но никто не посмел прийти на помощь. К утру вся многодетная семья педагога была вырезана. Самого учителя повесили на шелковице в его дворе. Полуобгорелые трупики детей валялись с перерезанными горлышками у костра. Уйти, бежать из Ферганы было невозможно. Кровь и смерть преследовали всех. Русских вывозили на БТРах и вертолётах. Жертвы с чьей-то помощью были переписаны заранее. Убийцы стучались, представляясь органами с проверкой паспортного режима. На стук в двери хозяева спрашивали: «Ким-бу?» (Кто ты?). Стадион в Кувасае был переполнен. Затем началась повальная резня. Живые, мёртвые, раненные… Стон был слышен на километры. К рассвету всё было кончено.
Страшнее межнациональной розни может быть разве атомная война. Но есть надежда, что Человечество прозреет и обернётся лицом к миру.
Пожалуйста, не пейте за рулём!
Чтобы не попасть впросак, скажу, что всё, что вы прочтёте, не мой вымысел. Его я получил по почте с правом выбора: рассказать эту историю как можно большему кругу людей, либо забыть о поведанном без особого сожаления. Это в случае, если рассказ не тронет моё сердце. И далее автор письма увещевал: ценность человека в том, что он даёт, а не в том, что получает!!!
Итак, некий мужчина, а им может оказаться любой из нас, пусть это буду я, гуляя по вечернему предзимнему городу, зашёл в недорогой супермаркет. Просто ему стало зябко на улице в осеннем пальто и лёгких лайковых перчатках.
– Малость согреюсь и в соседнее кафе: там мне дадут пару глотков горячего грога! – подумалось мне.
В магазинчике почти никого не было. Не сезон и не время, а ко всему– мерзкая погода. Лишь у кассы стоял мальчик лет пяти. Он держал в руках кошелёк и с недоразумением теребил в нём мелкие ассигнации. Его, покрасневшие от уличного холода ручонки тряслись. Он с недоумением вопрошал о чём-то у кассирши. Но та, указывая на кошелёк, повторяла, что на куклу у него не хватает денег. Но малыш, как видно, ещё не зная счёта деньгам, убеждал женщину, что деньги он просил у бога, а тот не обманывает.
Увидев меня, он тихонько обратился: «Дяденька, пожалуйста, посчитайте, здесь хватит на вот эту куклу? Её очень хотела моя сестричка Анечка».
Я пересчитал сумму и сказал, что эта кукла стоит дороже и денег в кошельке не хватает. Мальчик молча теребил в руках желаемую покупку, губы его тряслись. Тогда я попросту спросил, кому и почему нужна эта кукла.
– Я хотел подарить её на день рождения моей сестре. Почти год копил денежки в копилке. Но я не знал, сколько там. А Аня очень хотела эту куклу. И теперь, если я куплю её, то дам маме, а та передаст моей сестрёнке, когда уйдёт к ней. А папа сказал, что мама очень скоро уйдёт к Богу, куда раньше ушла Анечка. И она возьмёт куклу к сестрёнке…»
Комок подступил к моему горлу и я молча взял кошелёк из рук мальчика. Добавил, почти не глядя несколько купюр и передал продавщице: «За вот эту куклу, пожалуйста!» Кошелёк и сдачу вернул мальчику. Он вперился в меня доверчивыми глазами и спросил: «Ну что, дяденька, хватило денег? Я всю ночь молился боженьке, чтобы он дал мне денег. И он дал? Я сказал маме, чтобы она не уходила к Богу, пока я не принесу домой куклу и белую розу. Мама их очень любила». Он вытащил из-за пазухи фотокарточку. На ней были мальчик с сестрёнкой и мамой в объятиях папы.
– Я люблю маму, но папа говорит, что она очень больна и должна идти к боженьке и маленькой сестрёнке.
Продавщица подала куклу мальчику и ту белую розу, на которую он указал. «Спасибо тебе, Господи, я надеялся на тебя…», – лёгким шёпотом выдохнул малыш.
На следующий день я прочёл в газете статью о пьяном водителе, сбившем женщину с годовалой дочкой. Девочка скончалась на месте, а мать оставалась в коме. Но скончалась, не приходя в сознание. Рядом было помещено фото. Да, это были они: мама и сестрёнка вчерашнего мальчика. Слёзы полились непроизвольно.
В ближайшем цветочном магазине я купил белые розы и попросил таксиста довести до городского кладбища. Хоронили молодую женщину. Под скрещенными руками она держала куклу и белую розу. Я молча положил свои цветы в гроб рядом…
Пожалуйста, не садитесь пьяными за руль…
Собака в окне
Она сидела здесь всегда, когда народ валом двигался на работу, либо обратно. В большинстве из прохожих собачка узнавала вчерашнего знакомого, а то и недельной давности. От каждого из них у животного имелось своё впечатление, а то и вовсе некие ассоциации. Такая вот была собака. Она, разве что с перерывом на обед, а то и на ночь, созерцала улицу. И делала это просто зачарованно, абсолютно не шевелясь. Многим прохожим так и мыслилось: «Смотри-ка, надо же, такое натуральное чучело сделать! Но те, кто успевал заглянуть ей в глаза, сразу же проникались добротой к этому существу. А глаза у Бетси (так назовём мы нашу героиню) живо блестели маслинами и в них отражался весь уличный мир. Мир, прямо скажем, не очень привлекательный слякоть, ветер и должно быть собачий холод. Но всё это было по ту сторону стекла. Грязный снег из-под колёс машин, изрыгающих дым, бездомные собаки и люди, люди… Много, очень много людей.
Вон один, давно стоит. Видно прячется от ветра. И чего стоит, ведь не автобус ждёт – их прошло разных и немало. Видно некуда ему больше ехать, да и не на что. Вон, ботинки-то какие грязнущие и рваные. Немало объездил, но толку нет: отказали. Кому нужен такой пожилой и немощный! Он голоден и ему негде согреться, нет у него и тёплой куртки. И Бетси выронила слезу жалости: нет у него доброго хозяина…
А вот ещё собачкин знакомец. Мальчишки его Костей зовут. Добрый мальчик, он всегда машет ей рукой. А та приветливо отвечает веером хвостика. Подросток приостановился у киоска, что через кювет напротив окна. Киоск блестал этикетками сигарет, пива и прочих жевачек. Нет, покупать здесь он ничего не будет. Костя несколько минут полюбуется во-он тем пакетиком. Продавщица иногда подзывала парнишку, высунув руку наружу с угощением. Это была заветная жевачка. Повезло ему и сегодня. Радостный мальчуган вприпрыжку подбежал к маленькой девочке у угла. Бетси догадывалась – это была его сестрёнка. Костик нежно преподнёс ей пакетик. Отца, а по-собачьи хозяина у этих детей не было. И братик, угостившись где либо пирожком, а то и куском хлеба, нёс большую часть сестричке. Их мама придёт затемно. Из-под вытертого пальто белел медицинский халат. И даже сквозь окно до Бетси пробивался едучий больничный запах лекарств.
А бывало и так: к киоску подъезжал страшный автомобиль с множеством фар и чёрными стёклами. Вышедший оттуда бритый наголо амбал без шапки молча протянул волосатую руку в амбразуру киоска. Огромные в оправе чёрные очки скрывали от мира его глаза и почти половину лица. Забирал пачку денег и, пахнув на всю улицу дорогими духами, укатывал восвояси. И не могла понять собачка: за что та добрая тётя дала ему столько денег? Пойми их, этих людей!
Чья-то тень скрыла улицу от Бетси… Ах, да! Это же тот самый дядя, что иногда прохаживал по ихней улице. Её сердечко забилось учащённо, приятная блажь овладела ею. Вот ведь за окном он, а чувствуется его внутренняя доброта. Прохожий протянул руку к окну, как бы имитируя ласку собачки. Чуть присвистнул и подмигнул. Она вильнула хвостиком и протянула к мужчине лапу. Даже привстала на задних лапах и хотела было лизнуть ладонь в ответ на оказанное внимание. Какой хороший человек! Но их свиданию препятствовало окно. И, немного постояв подле собачки, он помахал рукой и поспешил дальше по тротуару.
А Бетси, немного погрустив, уселась поудобнее на подоконнике. Скоро придет из школы Вадик, сын Николая Петровича и «лапочки» Людмилы. Собачка любила семью, особенно Вадика и его маму Людмилу. Мальчик играл и гулял с ней по парку, а хозяйка угощала её куриными косточками и прочими вкусностями с семейного стола. Она чувствовала буквально все нюансы обожаемой ею семьи. А Николаю Петровичу подавала тапочки и свежую газету с тумбочки у входа. А ещё Бетси знала, что мама Люда скоро родит маленького человечика. Какой он будет? Каким станет мир за окном?
Невозвращенцы на луне
(Частично подобранные и разрешенные к публикации записи)
1. Века, покрытые тайной
Куда более, чем века, а то и тысячелетия роднят дуэт Земли с Луной. Предполагается, что около 4 млрд. лет. И всё таки нам больше неизвестно, нежели известно о нашей напарнице. А главное: откуда взялась? Общеизвестно, что химический состав нашего, как бы естественного спутника Селены почти не имеет ничего общего ни с самой Землёй, ни с Солнечной системой, ни с… Одним словом – ерунда получается: есть спутник, но явно не нашенский. Ко всему ни под одну удобоваримую теорию своего возникновения наша обожаемая Луна не подходит, хоть убейся. Ряд учёных высказались за гипотезу, будто Солнце единожды так вспыхнуло, что потеряло часть своей массы.
Ну а мы в своих весьма многочисленных походах КИК (корабли измерительного комплекса) по обеспечению уже искусственных спутников и МКС (международных космических станций) нашему ночному светилу придавали не больший интерес, нежели к тому же Южному Кресту, либо к Полярной Звезде. Проблема вроде есть, но нас она не касалась, вроде как у следователей «глухое» дело на полке архива.
Отродясь не помышлял, что с этой «Глухаревой», навязшей в умах темой придётся всерьёз иметь дело. Хотя где-то подспудно мы были уже предрасположены к тому, что всё идёт к тому, что штурм нашей Селены в скором будущем возобновится. Но в коей мере будем задействованы мы? И доживём ли? Хотя столкнуться с «лунным делом» довелось гораздо раньше ожидаемого и совершенно случайно, непредвиденно. А втянуло оно нас своей почти средневековой потаённостью, соразмерной с легендой ордена Тамплиеров. Причём выпало сие мне и коллеге по станции дешифровки телеметрии от обеспечения МКС. Пожалуй, вначале ему и много кратно, пока не решился догадкой поделиться с нами. О таком прецеденте мы, корабельные инженеры в своих каждодневных буднях и не помышляли. Хотя не ханжествовали и с интересом следили за исследовательскими продвижениями к планетам нашей солнечной системы, и конечно прежде всего к нашей Селене. А узнанное нами уже с помощью своей, корабельной станции шокировало, даже напугало, ведь практически никто в мире и догадываться не мог о том, что мы с Мишкой уже держали в руках. Опасались, что наше случайное приобщение к неимоверным сведениям может навредить не только нам самим, но и всему государству Советов. Даже выйдя «на гражданку» мы помалкивали едва не более трёх десятков лет и не без основания. А тогда нас это тревожило настолько, что начали худеть от переживаний.
Ведь результаты наших официальных работ по космосу и так были секретными и магнитные ленты с записями по приходе в базу сдавались в органы. А прочее: «Не наше собачье дело!» Мы о своей-то работе не имели права что-либо разглашать. А тут… Разве что где-то там… поблизости от Красной Площади и иже с ней. Да хотя бы в том же ЦУПЕ (Центр управления полётами). И то, пожалуй, немногие знали о том, что стало известно нам. А ко всему почти все работы по Луне, частью обеспечиваемые нами, терпели фиаско. Кстати и у небезызвестного НАСА дела обстояли не намного краше наших. В довершении приведём статистику: практически 100 % попыток втиснуться в тайны Селены, сиречь – Луны были не ахти удачными, как минимум. С наиболее интересными материалами вы ознакомитесь на наших страницах. Да не так уж и много СМИ писали о станциях Луна от СССР или тех же Рейнджерах. Политика космических гонок больше походила на игру картёжников– профи, по лицу которых никогда не угадаешь: какие карты на самом деле у них в руках. Главное – вселить растерянность у визави и, блефуя, хапнуть «банк», сиречь – Луну. Но за «успешными» и «мягкими» посадками крылись по сути чистейшей воды провалы.
До сих пор в низах спорят о достоверности полёта на Луну американских астронавтов. Сие и сегодня всеми странами и учёными расценивается как 1:10. Если не ещё меньше. Дескать, мы (т. е. американцы) будем помалкивать о действительных причинах смерти «вождя народов» И. Сталина в купе с Л. Берия, а вы (Советы) держите язык за зубами о лжеполёте на Луну. Реванш тянул на десятки, а то и на сотни миллиардов долларов.
На деле же НИКТО на Земле не мог с достоверной вероятностью гарантировать БЕЗОПАСНОСТЬ посещения нашего естественного спутника. И есть ли там уже хозяин, для которого наш визит нежелателен ВОВСЕ? Вопрос более, чем деликатный.
И неспроста, как узнаем мы позже, пусть предположительно, Наше Правительство решило эту «амбразуру» закрыть грудью советских же героев-добровольцев. То есть сделан вероятно крайний шаг: решено послать на Луну долгосрочную автономную экспедицию. В конце концов МЫ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ, чего нам ожидать в будущем от соседства с нашей романтической спутницей. Вопрос ставился так: любой ценой. Следовательно, ценой жизни – тоже. Но и это могло вызвать бурю негодований у всевозможных глобалистов, квазидемократов и прочих «защитников» всех от всего неизвестно ради чего… Так что не без оснований опасаюсь гневных выпадок ко всему сообщаемому здесь вам мной. Проще выдать предлагаемые повествования за некую околофантастическую реальность. И взятки гладки.
Грядущее начало 78-го года не сулило веселья команде моего корабля напрочь. Хотя наша детвора с визгом и смехом рассекала зеркало свежезалитого новогоднего катка. Во всей красе сияла городская ёлка. Да и мы, завзятые мореходы КИК ТОГЭ-5 (корабли измерительного комплекса Тихоокеанской гидрографической экспедиции № 5), загорелые аки негры только что вернувшиеся из похода. Кстати, приведённая аббревиатура к фактическим действиям кораблей соединения почти не относилась. А вот у Стругацких нечто схожее описано и именовалось НИИЧАВО – НИИ Чародейства и волшебства. А уж чудили мы по всему земному шару немало, только наше «волшебство» по приходе сдавалось в соответствующие органы безвозвратно в виде магнитофонных лент с записью добытого.
Обидно, но некоторые даже отгулы за предыдущий поход не истратили, как начальство упорно задолдонило об очередном выходе в океан. Обстоятельства складывались в одно, вечное для соединения слово: «надо». Замполит «ободрял»: «В океане догуляете. Один чёрт на политзанятиях спите!» Ему-то можно и подъегоривать: побегал бы 4 часа через четыре по трапам, да на сон те же 4 часа. Так вообще бы на ходу спал. Либо в шторм не отсиживался в каюте, а найтовал по штормовому шлюпки и прочее имущество…
Наш пёс Тобик как чувствовал, что не долог визит корабля в Приморский на рейд Авачи: сшибая сходящих по трапу спрыгнул в первый же отходящий на берег катер. Он не мы: постоянной самки не имел и никто его приютить не спешил. Мало того, Тобсону (это его уважительная кличка – звание) представлялось право на случку отвоёвывать у местных многочисленных кобелей. Тем более, что приказы на вечерней поверке он, хотя и слышал, но уразуметь дату отхода не мог. Но со схода на берег он каким-то образом НИКОГДА не опаздывал. Причём заявлялся на борт корабля именно ПРЕДПОСЛЕДНИМ катером. Затем отсыпался в кубрике боцкоманды минимум сутки. Во сне пёс всё ещё продолжал свои похождения: он рычал, сучил лапами и умилительно повизгивал в любовной истоме. Старпом к. 2 Бобачев на вечерней поверке интересовался: «Тобсон на борту? Ах, да, спит, бедолага… Видно по полной оторвался!?» Экипаж дружно ржал, явно завидуя вольнице кобеля.
Срок отхода корабля на работы был как всегда «секретным». Уточнения следовало ожидать по ОБС (одна баба сказала), ну и по приходу Тобсона к месту проживания, т. е. на Чумикан. Исходя из всего, уже дня за три до отхода все припёрли запасы как минимум на полгода. Дело в том, что начальство часто творило «конфузию», говоря, что сей поход «не более, чем на…». Хотя на деле чаще случалось и «на», и «после», и ещё месячишко в плюсе.
В конце 70-х работ у КИК (в обиходе – «шарики») было более, чем достаточно. Даже шкафуты красили чуть ли не поверх льда: лета не видели третий год. И вроде всё вкусили: запуск «Союзов», «Прогрессов», МКСА а уж баллистическим межконтинентальным и счёта не вели.
«Чумикан» и «Чажма» крутились по принципу: «Фигаро здесь, Фигаро там…» От пролива Беринга до южной оконечности Новой Зеландии и далее. Работы по обеспечению связи с космонавтами чаще приходились на ночь. Хотя об этом – потом. А трюма всё грузили и грузили. И вот… В одной из грузовых сеток на борт доставили ёлочку.
– Ох, ёб…, вернее, ох, ёлочка! – Знать встречать Новый год опять в океане, а не дома.
Вот тут мы охренели «под зеро»: надежда встретить Новый год в кругу семьи блыснула, кантанулась, смайналась за борт и накрылась медным тазом. Ко всему примчался Тобик с ободранным хвостом. Всё! Многие отозвались эмоциональнее: «Ох, ё… мать! Писец гуляньям!»
Но вечером, 28 декабря по «громкой» прозвучало заветное: «Имеющим право на сход, прибыть в ПСК у правого борта. На решетчатой площадке трапа с лицом сфинкса стоял помощник. Стоило ему сказать любому из сходящих (было бы): «А Вам, товарищ… Сегодня схода нету!» И тут же оглашалась вполголоса причина-приговор. Далее следовал взмах «серпом по гениталиям» и это окончательно «снимало половое напряжение» на сутки, а то и до конца похода. Кошмар!! Прилюдно Вас превращали в евнухоподобное существо. Это означало, что Вашу милость будут сношать сутки напролёт практически все, кому не попадя. Это гнусно, но вахтенная служба предусматривает сие регулярно. Ибо есть УСТАВ неписанный.
УСТАВ НЕПИСАННЫЙ
(основной ежедневный)
Статья первая базовая – начальник всегда прав.
Статья вторая пояснительная – если начальник не прав, читай ст. 1.
Статья третья закрепляющая – если в Ст. 1 и Ст. 2 возникли вопросы, указанные статьи следует выучить наизусть и запомнить, пока носишь погоны.
Статья четвёртая околоюридическая – считать УНП главенствующим для CA и ВМФ как в мирное, так и в военное время. Текст разглашению не подлежит.
2. Навстречу неизведанному
Значит уходим с утречка. Да оно и так было видно: ледоколы «Ермак» и «Вьюга» уже с обеда месили лёд в бухте вплоть до Трёх Братьев. Повезло кому-то: последнюю ночь дома проведут.
Катер подрабатывал к трапу. Прибывшую с берега публику с натяжкой можно было принять за военморов. За плечами у них была усиленная отходная дома между двумя комингсами (порогами). А это следует понимать так: зашёл, скинул шинель и тут же за стол. Из-за стола заполночь – к супруге в альков на ложе. К утру, едва размяв и побрив обвисшиеланиты, наспех опрокинув отходной стопарь, военмор мчался к дежурившему автобусу. Рядом стоял другой, но совершенно пустой – для «задержавшихся» по ту сторону комингса.
Как правило, это были холостяки, лобызавшиеся и поддававшие «копоти» с любовницами впритык к отбытию. Тут вся недолга была в том, что пассажиров второго авто и препровождали на наш корвет со второго захода катера. Затем они поимённо «чествовались» помощником командира для препровождения на вахту в первую же смену. Тоска наизеленеющая. Ведь львиная часть офицеров и мичманов после авральной суеты и подъёма якоря расходились по каютам почти до дня грядущего.
Хотя на вечернем построении многие как бы заново узнавали друг друга и беспардонно высмеивали визави. Ведь пока они блаженно вдавливали подушки на коечках, их соседи по каюте укорачивали спящим «наживульку» штанину брюк, заменяли лейтенантские звёзды на полковничьи, перецепляли «краба» на затылок, пристёгивали по два хлястика… Впопыхах разомлевшие бедолаги выскакивали на «большой сбор» как есть. Наш старпом к. 2 р. Бобачёв «мимоходом» делал замечания испытуемым, что непременно вызывало гомерический хохот. Например, подходя к лейтенанту с большими звёздами, «душевно» говорил: «Уважаемый коллега, когда будет фуршет по случаю беспримерного повышения в звании?»
Так мы выходили в океан на долгие месяцы. А смех – это всегда хорошее настроение. А впервые выходившие в открытый океан матросы глазели на скалы Трёх Братьев и уходящий в дымку порт Петропавловск – Камчатский. На следующие сутки они же с удивлением выползали на верхнюю палубу вглядываясь в удаляющиеся камчатские вулканы. Кто из любопытства, а кто и банально поблевать за корму. «Буратино» в тулупе, а вернее вахтенный на юте отслеживал, чтобы кто ненароком не «сыграл» за борт в бурун за кормой. Он же совал укачанным по огурцу из бочки у грибковой вьюшки. Чего греха таить – тошнило практически всех при первой качке. Потом проходило до конца похода, реже – до следующего шторма. Такие чаще списывались на берег.
Меня самого в шторм тянуло наверх подышать свежим воздушком и полюбоваться разгулом стихии. А то и попросту зайти в кубрик к матросам. Уж там-то всегда было весело. Молодёжь, высунувшись наружу рыгала, отдраив иллюминаторы (что категорически вообще запрещалось делать на ходу, а тем более в шторм). Другие сдёргивали у страждущих трусы, кои они не могли даже подтянуть: обе руки были заняты по ту сторону проёма. И был обозреваем лишь конвульсивно дёргающийся голый зад. Такая «терапия» хотя и злила, но отвлекала от морской болезни. Чаще молодому болящему вручали наждачку и препоручали драить медь: барашки на иллюминаторах (полезное с неприятным) и медяшки на комингсах. «Тяжелобольных» и явных симулянтов отправляли лечиться в «санаторий пузотерапии», то бишь в трюма для их очистки от мазута и грязи. Факт излечения – 100 %. Прямо скажем, что у офицеров с мичманами дела обстояли если не ещё хуже: «отходная» напрочь рвалась из желудков наружу. Но вахту при этом никто не отменял. Так что «сороковые ревущие» очень даже многие встречали с жёлтыми, а то и вовсе зелёными лицами. Но «радость» неотвратимо рвалась к нам навстречу по мере приближения к Северному тропику. Конечно же, это был Новый 1979 год. Меня вызвал «боыной зам», то бишь замполит.
– Ты позапрошлый Новый год помнишь?
– Отчего же не помню! Век так «весело» не было. Ведь в океане же…
– Так вот суток эдак через пять ляжем в дрейф на переодевание в тропформу, а заодно и праздник того… отметим. Да глядите у меня! Это вам не по баллистике работать! На Международную идём! (МКС-международная космическая станция). И никаких у меня пьянок!(Как же: все недели за две «горючку» заготовили по рундукам! А матросы наверняка брагу затырили по выгородкам, одним им известным.)
Так это… будешь и на этот раз Дедом Морозом. И Снегурку тебе присмотрели из БЧ-5: Ваня Костиков. Без грима на девку смахивает. Ну а персии с булочками приладите. Только не переусердствуйте! Чтобы никакой эротики!
Ну зам, ну и юморист! На тропике, пусть даже Северном, под сорок жара, а я в шубе и валенках– они у Геночки в корабельной лавке отлёживались с прошлого новогодья. Но тогда действо было у мыса Африка, а это почти у Берингова пролива. Там неподалёку тоже Северный, но только Полярный круг, а это куда холоднее. Кто был у Берингова пролива в декабре, от жары не страдал. Глыбы льда скалывали с надстроек, мачт, со шкафутов. Но очередная волна и лютая стужа восстанавливали ледовый панцирь, грозя перевернуть корабль вверх дном, то есть свершить оверкиль. Такое вот было новогоднее «развлечение». Но по кубрикам я, то бишь Дед Мороз, и Снегурочка визиты всё-таки наносили. Содержимое столов лежало на мокрых полотенцах, чтобы не скатиться при очередном крене под ноги. Это не всегда удавалось и пойманное рассовывали по карманам, держась за пиллерсы и коечки. Тосты орали сквозь грохот волн, а питие в рот второпях не всегда попадало: либо себе за шиворот, а то и вовсе соседу в глаз. Откровенно смеялись все. Хотя, когда винты оголялись и корабль содрогался в судорогах, выбираясь из очередного провала, все замолкали с открытыми ртами. Не спали всю ночь и кололи, кололи лёд по очереди, чтобы не околеть напрочь в промокшей и промёрзшей одежде.
И вот этот костюм – напоминание я принёс в каюту для реставрации. Зам дал нам со «Снегурочкой» пару дней на подготовку. Дело почти плёвое и можно было отдохнуть. Взял у лавочника Генки (он же почтальон и библиотекарь) газеты, журналы. Всё равно их читать было некому: в походе едва хватает времени на поспать и помыться. Верхом развлечения было латанное-перелатанное кино трижды списанное и изученное покадрово. Годное разве что для кинопопури, где дозволялось сочетать несочитаемое, то есть всё, но чтобы было смешно. Можно было смонтировать Брежнева, целующего лошадь или киноактрису, несущуюся в сортир. Лишь бы непременно было смешно. Большой зам эдакую полупохабную абракадабру не запрещал. Ибо все без исключения «шедевры» в конце похода он уничтожал лично: за борт и за сутки до базы. Но киношник Лёха умудрялся «самое клёвое» и самопальный секс умыкнуть «для поколений». Кое-что из «Каина 18-го» и «Фан-Фана» смешило нас не один год. А я взялся за чтиво. Книги были из разряда «Витя Малеев в школе и дома» и «Подвиг разведчика»: прочитанные и зачитанные. Сгрёб подшивки «Наука и жизнь», «Комсомолку» и «Аргументы».
«Район, закрытый для плавания» был обозначен за прошлый поход. За нынешний огласят дня через четыре, перед запуском. Так что идём незнамо куда и невесть для чего. Штурмана отвечали любопытным: «Ты чё, мореман, ай не видишь, – теплее становится, летучие рыбы шастают, – знать на юга идем, пока горючка не ополовинится. А тогда сразу взад полопатим. Уразумел!?» Замполит и того не чище: «Вы чё, тупые на оба полушария? Идём выполнять важное правительственное… в заданный район». Тьфу, секретчики хреновы!
Хотя ещё в базе по ОБС знали, что идём на крайние юга. А полетят двое ребят – космонавтов на МКС. Да может чего, а то и кого на Луну забросят. Такие вот «секреты».
А шторм, теперь «тропический», уже почти ритмично мотал корабль с борта на борт четвёртые сутки. Волны то и дело лупили корпус по скулам. Экзотика океана напрочь отрицала что-либо присущее Новому году. Но тучи куда-то исчезли. Ветер и солнце играли со штормовыми волнами, повсеместно расцвечиваясь радугами. Курс пересекали то стайки летучих рыбок, то целые хороводы синхронных пловцов-дельфинов.
А с наступлением сумерек дежурный по низам разгонял молодых матросов с юта и вертолётки: те глазели на мириады огней-всполохов в буруне за кормой и вдоль бортов. Это светились микроорганизмы, потревоженные штормом и ходом корабля. Они напоминали изумрудные салюты, когда вспышка рассыпалась на мириады мелких светлячков. У самого горизонта, а то чуть ли не рядышком мигали среди волн ходовыми огнями и прожекторами огромные лайнеры, а то и попросту некие кораблики вездесущих японских рыбаков. Случались и целые города средь океана, невесть откуда взявшиеся. Бывалые штурмана и те бросались к лоциям: откуда? Хотя потом смеялись: это были целые флотилии ловцов сайры. Где косяк, – там и они с лампами-юпитерами. А рыбка эта на свет идёт. Тут её и «будьте любезны» к японскому столу. Хотя в эдаких флотилиях флагов не счесть. Но японцев всегда больше.
Газеты и журналы снёс в каюту без приключений: шторм перешёл в зыбь. Ещё недавняя стужа позабылась под лучами явно южного солнца. Вроде неделю назад в шинелях было зябко, а тут…
Листаю, читаю: «26 ноября 1956 года чуть ли не во весь диск Луны высветился Большой Мальтийский крест». Здесь же нахожу деяния дней минувших, когда экспедиция КИК лишь зарождалась:
Со 2-го по января по сентябрь 1959 года в сторону Луны были запущены первые беспилотные корабли «Луна-1» и «Луна-2». Их полёт даже не корректировался. Но по тому времени их успех был бесспорным: доказано отсутствие магнитного поля планеты и сделаны впервые фотографии обратной стороны спутника!
В США космическая программа контролировалась лично Президентом Джоном Кеннеди и в неё вложили огромные по тем временам деньги. Только для осуществления высадки на Луну Америка не пожалела 30 млрд. долларов.
Шла безудержная космическая гонка за обладание Космосом и Луной. СССР 14 октября 1957 года СССР запустил первый искусственный спутник, а 12 апреля 1961 года вся Америка была в трансе: в Космос полетел советский космонавт!! Но тогда НИГДЕ не говорилось об участии в этом событии кораблей под командованием адмирала Максюты. Хотя это было ВЕЛИКОЕ начало титанической и поистине героической работе кораблей КИК ТОГЭ-4,5.
И уже тогда Президент США упредил НАСА (аэрокосмическое агентство Америки) о неразглашении возможных встреч с внеземным разумом. И заявил он так не без оснований. Судите сами. Ещё в 1874 году был зафиксирован полёт вокруг Луны межзвёздного объекта. В 1888 году очень яркая вспышка на диске спутника дала основание полагать о старте космического корабля. То же самое наблюдалось в 1910 и 1943 годах, когда перемещение ярких предметов видело множество людей и даже солдаты в окопах. Практически ежегодно наблюдения за Селеной приносили всё более шокирующие факты. В том же 1959 году из Барселоны отчётливо видели передвигающийся объект диаметром до 35 км! Гигатские купола по 5 км. И шириной до полукилометра.
Американские корабли «Рейнджер» немедля отправились к нашему спутнику, чтобы внести хоть какую-то ясность в аномалии. На Земле даже в обозримом будущем вряд ли смогли достичь уже увиденное на Луне!
А дельфины вдоль борта словно передавали друг другу эстафету. Ведь не могли одни и те же рассекать волны у наших бортов вот уже трое суток подряд! А свистят-то как и куролесят! В прохладе каюты уселся у иллюминатора. Вспомнилось детство. Любил я тогда спать на лабазе, где мы с бабушкой сушили свежескошенное сено. Даже когда случался дождь, я лишь натягивал плащ– палатку, что подарил мне фронтовик Ванька Остапенков. Он один из деревни прикатил с фронта на мотоцикле с коляской и кучей барахла в ней. Часть роздал деревенским «фрицево добро», а аккордеон и мотоцикл оставил себе.
Втихаря он мне показывал немецкий пистолет «шмайсер». Хотели было из района уполномоченный с дядькой постарше забрать мотоцикл, но Ванька не дал: у него было три больших ордена и ранения. Фронтовики собирались на завалинке у Остапенковых. Ванька играл, а я пел матерщинные частушки. Пел громко, потому что моя бабушка была глухая и бояться не надо. А больше родителей у меня и не было. Нет, они по отдельности где-то были, поговаривали, будто на Севере и вместе не живут. А с частушек смеялись все деревенские: «Во Петячёнок даёт!» Деда в бытность живым, звали Петром, а бабушку «Петячихой». Так и я стал «Петячёнком». По фамилии в Руслановке мало кто знали друг друга, всё более по прозвищу.
Над лабазом было бездонное небо. В березняке за огородами перекликались какие-то птички и трещали вовсю мочь кузнечики. А звёзды перемигивались, а что покрупнее, то надменно светили. У них только цвет менялся: от почти белого до кошачье-зелёного. На какое-то мгновение вся живность затихала, а над колком выплывала ясная Луна. Она была чистенькой и серебристо-жёлтой. «Братовья с вилами» (так говорила бабушка) виднелись на её лике отчётливо. И по Луне можно было путешествовать сколько душе угодно, пока букашки и паучки в сене не нашепчут сон.
Созерцание Луны и звёзд накладывалось на сюжеты фантастики. Прежде всего это был Жюль Берн: «Полёты к Луне», «20 тысяч лье под водой», «Таинственный остров» и всё прочее, что имело хождение в нашей клубной библиотеке. Библиотекарша тётя Нина Кудинова была не прочь почитать «вкусненькое», чем и меня потчевала. Вот только «блюда» я поглощал куда быстрее неё. Так что «свежевать» прибывшую литературу более доверялось мне. И уже классу к пятому я постиг Дюма и Майн Рида, Бредбери и Конан Дойла, Беляева и всех именитых и не очень писателей. Для меня они все были боги. В их число вошёл и Г. Мопассан Не чурался я и приключений как военных, так и Робинзона Крузо. С благоговением читал сказки и не стеснялся этого. Их таинственность и фантазия завораживали. Мои одноклассники, коим было явно за 16 (в деревне шли учиться лет с 9, а то и с 12-ти) часто интересовались, в каких книгах было написано «про это».
Теперь же я с нетерпением насел на периодическую прессу. Ведь космические новости буквально на глазах из разряда прочтённых становились явью. Хотелось читать и читать, пока сие не материализуется. Вот только как и в чём?
3. Гульнём накануне свершения
Латал шубу и чинил шапко – усы. Через раз колол палец и смачно матерился: благо остерегаться и стесняться было некого. Попутно облегчил от ваты шапку, она тут же сгодилась на бороду с ушами. Ушил. Бороду сделал «а-ля Дзержинский»: клинышком. А усы закрепил к шапке, чтобы снеди не закусывать ватой. Над бровями не мудрил, а попросту приклеил на лоб той же шапки. Но валенки… Их где-то раздобыл замполит БЧ-5 в обмен на бахилы, явное дело – у рыбаков. Потому как подошва состояла из трёх, если не более подшивок. Ко всему «обужа» тянула размера на 3–5 от моего, а в килограммах смахивали на пуды. Плюс к этому «суперваленки» имели обыкновение при ходьбе в них разворачиваться по типу «все вдруг» на 180 грд. На моих ногах, конечно. А утяжелённый мешком с подарками (каждому кубрику – отдельный), Дед Мороз, то бишь я, постоянно путал направление движения. Лишь с помощью Костикова Вани, он же Снегурочка, валенки разворачивали по курсу, а я ему поправлял не в меру выпуклые ватные ягодицы. Невольно думалось: «Ох, и хлебнём мы киселя с этой эротикой»! В прошлый раз дамскую роль играл не он и не ведает, как скучают по слабому полу матросы в океане. В санчасти док делал йодные крестики на синюшные от щипков ягодицы ЭксСнегурочки чуть ли не с месяц.
Кубриков было семь. Первые 4–5 прошли почти браво. Разве что матросы помогали моим валенкам (и ногам в них) перешагивать через комингсы – пороги. Ваня без предисловий шёл по рукам и затем квазиСнегурочке перешивали ягодицы и надували персии. Крики и площадный мат Снегурочки только подогревали распутные действия хозяев. Мой мешок никого не интересовал, впрочем, как и сам персонаж Деда Мороза. Так что сексуальную вакханалию я наблюдал молча, хотя с сожалением. После шестого кубрика «Снегурочка» взбунтовалась не на шутку: «Не пойду больше! На кой мне это бля… во. Им чё, абы поржать, а у меня жо… не казённая!» И тут я выдал Ване сказ большого зама: «Знаю я этих кобелей! Но это же понарошке. Жо… поболит, а я ему после похода 10 суток дам. Идёт?» Услышав и взвесив обещанное, Ваня поплёлся в 7-й кубрик к трюмным машинистам… Знать бы… В кубрике стоял явно пьяный гвалт. Доселе алкоголем во всяком случае не пахло. Вошли. Ко всему Ваня-Снегурочка подтянул обвисшие колготки из сеток мешковины.
– Не замай! Сами сымем. У ти моя холёсая! – завопил кто-то почти из-под стола.
– Заткнись, дай гостей принять! Выпить, закусить Дедушке!
Тут же свайкой пробили две свежие дыры на целёхонькой банке с ананасовым соком. Отхватили самопальным ножом-ятаганом шмат копчёной колбасы: «Дед, прими душевно! От трюмачей – не погнушайся!»
Пить надо было прямо из банки. Сок – прямо чудо! Видно только из морозилки рефмашины. Ещё бы! Они там короли-хозяева! С жары осушил едва не полбанки. Уверяю: никто сразу не поймёт спиртное в холодном ананасовом соке! И я не понял. Но инстинктивно закусил колбасой. А вот замполит в беседе со мной ну никак не хотел понять: почему это меня в каюту принесли по частям: посох, шапку и валенки. Мешок не сыскали. Но и наказывать никого не стали. Ваню-то тоже сочком «попотчевали», но не изгалялись. Видно сами «накеросинились». Больше я отродясь не подвязался в Дед Морозы. И Снегурок не сватал на эдакие мероприятия. Но надо же свершиться чуду благодетельности и верху порядочности!!
Взяв с нас обоих страшную клятву молчания «омерта», Большой зам, превзошёл свои «табу» и объявил Ваньке на следующий же день 10 суток отпуска на родину, как обещал. А после одобрительного и вовсе неуставного троекратного «Ура-ура-ура замполиту!» Григорьев пригласил меня на аудиенцию. Не иначе будет драть за «расслабуху!» – подумалось мне.
И каково же было моё ликование, когда САМ Николай Иванович напузырил мне бокал шампанского из замполитовского сейфа!
– На-ка вот. Это получше вчерашнего «сока»! Молодцы, одним словом! Держались до конца. Не всем удавалось. И ещё скажу, что тебе предстоит совсем необычная работа. Я не ЗКЩ зам. командира по измерениям), но тут дело не аховое. Да ты присядь, не у кэпа поди! Скоро будешь на прямой связи с космонавтами Ляховым и Рюминым. ЗКИ познакомит тебя с новой станцией УКВ «Аврора». Подготовь
толковых ребят, можешь своих, БРСовских. Чтобы с полуслова. Работать будете по целеуказаниям, но это для проформы. Чаще– на слух! «Траловскую» площадку знаешь? Это пониже твоей, метров с двадцать от палубы, но на ней будут все 100 % работы. Станции «Дон» и «Ангара» по возможности излучения давать не станут. Подчёркиваю: по возможности. А «возможности» у нас могут быть до невозможности! Не в первый раз, знаешь происки супостатов. Так что за связь в первую голову отвечать будешь ты! Можешь идти.
Пойду, конечно. «Куда я денусь из подводной лодки!», – как говаривали мои сослуживцы в аховых ситуациях. «Вначале тому, кто старший в дому» – вспомнился анекдот о женитьбе. То есть – героизм и вся хренотень мне с ребятами. Хотя матросам, глядишь, отвалят отпуска на родину, либо ДМБ(если не успеют напиться или сбегать в самоход – чего с рейда дулю с маком.) А мне, как трёхгодичному «пиджаку» абы угол поболе в «чудильнике», метров на 12 на троих. Да и дочку не хило бы завести. А то ведь так и нация на нет изведётся! Но, забегая чуть вперёд, за всё– про всё дали мне грамоту на листке альбомного формата и чуть помягче. Медаль дали Викану из БЧ-4: он отслужил более пяти лет. Так что «вначале тому, кто старший в дому». Но не будем скаредничать, – он парень что надо. Вот только к моей работе он не приобщался. А пока я по-матроски скакал по трапам в каюту: «Ну надо же, сам Большой зам бокал налил! Как к ордену представил!»
4. А вся защита – тропфома
Трёп на корабле – дело привычное, каждодневное и почти ритуальное. На удочку попадает любой хвастун или любитель приукрасить свою биографию. В ход так же шли мелкие недостатки, к примеру – та же брезгрезгливость, пугливость, легковерие, неграмотность… Брезгливому демонстрировали длинную макаронину за завтраком, имитируя того же солитёра, покачивая на вилке. А потом смачно заглатывали «глистопёра» на глазах у испытуемого. Но после трёх– пяти сеансов у «нежно воспитанного» матроса оное качество снималось напрочь. Пугливых засонь тоже «пользовали» домашними способами. К примеру спит, зараза на вьюшке пенькового троса, что по корме. И обязанность у засони не шутейная: бдеть, чтобы кто не попал по ротозейству за борт, как бы – смайнался. Тут тебе ютовый и заорал бы: «Человек за бортом!!» Но тот дрыхнет в обнимку с карабином и штык – ножом на поясе в такт покачиванию судна. Такого охмуряли втроём: два дозорных и дежурный. Карабин с ножом изымали, водружали наволочку или вещмешок на голову: изображали диверсантов. При сём как бы спорили втихаря: «Утопим сразу или вначале зарежем?!»… Жертва извивалась и скулила. Потом отпускали, конечно, отдав оружие. До конца службы матрос даже на посту дневального уже не спал. Такое вот самолечение.
Мне же и моим парням доводилось спать лишь в базе. А походе, в преддверии работы около полутора часа – это время витка станции по орбите. Получасовая готовность. Столько же на «разбор полётов» и расшифровку записи, передача в ЦУП (Центр управления полётами). Если здорово надо – беги в гальюн(туалет). Пока корабль на связи, то не забалуешь. Разве что с утречка в бассейн и бегом по шкафуту. А там уж как целеуказания по орбитам из того же ЦУПа. Даже обедали по очереди. Слушали, аки глас божий рёв и грохот волн поднебесной стихии, побрякивая цепями и карабинами страховочных поясов. Иногда корабль кренило так, что можно было зачерпнуть ладошкой пену с гребешка волны. От посвиста нижнего ветра невольно дыбились волосы. На надстройках, ГКП (главный командный пост) и мачтах его не слышно. Говорят, что есть в Аравийской пустыне ураганный ветер «самум», издающий некий звук на едва слышимых человеческим ухом частотах. Караванщиков это явление нередко сводит с ума. Образуется же эта чертовщина при срыве песка с вершин дюн. То же, якобы, происходит и на волнах. Многие моряки, изведавшие дьявольский посвист «нижнего ветра», утверждают примерно то же самое. Как бы там ни было, но душонку нашу инда выворачивало. Завораживает картина шторма в солнечную погоду. В северных широтах такое в редкость. А тут, вон– даже рыбки летают. Будто вышвырнет их Нептун своей мощной дланью на потеху солнцу и летят они, сверкая серебром, да изумрудами. Красота!!
Да не про нас она. По целеуказаниям худо работать днём: цель не видно. Любо-дорого в звёздную ночь: зацепил изначальную координату, а далее бумагу за пазуху и на прямую видимость – знай, крути рукоятки! А то и вообще на слух, коли облачность. В крутую волну корабль подрабатывает винтом: это чтобы с курса не сбиться, ну а нам – с координат.
И пузыримся мы сутками на всех ветрах. Мало кто и наблюдал за работой «Дона», либо «Ангары». Да и не знали мы тогда, что положено нам работать в неких защищающих от излучения костюмах. Пожалуй, что их и не было вовсе. Нет, в инструкциях защита предусматривалась, а вот на нас самих её не было. И все мы, особенно БЧ-4, сиречь связисты СВЧ (сверхвысоких частот) навещали медсанчасть на предмет состояния нашей кровушки. Прямо скажем, что сей фактор нас особо не интересовал. Разве что был один анекдотичный случай: послали годки (четвёртый год службы) некоего Рашидова, не то Мамедова на 4-ю площадку (выше Ангары СВЧ) «почистить горизонт» на предмет косяка макрели. Он и слазил при работающей станции Ангара. Ну и ляпнули ему сдуру, что писать он сможет, а вот спать с «кызымкой» – нет. Парняга чуть не повесился. Нахлобучку от зама получил весь экипаж. Но и после этого нам так ничего защитного и не дали.
Чудеса расчудесные
Про Луну в деревне талдычили все. Гадать – в полнолуние, садить огород– сплошной лунный календарь, ведьмы – те наоборот в безлуние. А бабушка ещё говорила, что там «два мужика с вилами друг на дружку кидаются… А уж как чутко слушали пикание первого спутника, то почище речи самого Сталина в войну. Так ведь и радиодинамики, почитай, – в 57-м году в каждом дому уже были. А раньше-то лишь на столбу у сельсовета. Я перетаскал почти с полведра бражки фронтовику Цедилёнкову за половинку полевого бинокля. И тогда мне полюбилась оптика: экая даль, а видно… Ну а потом… Я вначале давал велосипед напрокат за увеличилку. Мне бабушка купила взрослый «ГАЗ» и я катался «под раму». Из пацанов в деревне велик был только у меня. Пока не променял его и вовсе за очень большую линзу от киноаппарата или ещё чего. Из берёзовой коры сварганил тубусы, затем соединял их изолентой и дратвой для подшивки валенок. Тогда и узнал, что такое фокусное расстояние. Что это вовсе не расстояние до цирка, где показывают фокусы. Труба получилась что надо, только часто разваливалась: было мало изоленты и дратвы для скрепления коры. Да и смотрела в неё, почитай вся детвора из деревни. И даже дядя Егор, сторож правления, на крышу которого мы лазали по ночам для наблюдений.
Конечно же, я прочёл роман Жюля Верна «Полёт с Земли на Луну» ещё где-то в 5-м классе. С тех пор я ни о чём другом думать не мог. И решил бежать в город учиться на ракетные двигатели. Замысел почти удался: после вечерней школы уже в городе мне удалось поступить в Куйбышевский авиационный институт на факультет № 2 «Ракетные двигатели». Ко всему меня приняли работать на секретный завод по специальности… столяра сколачивать на морозе ящички под детали. И минуло «мечтателю» тогда 17 лет. Шёл 1961 год. Выходило, что Луну освоят без меня. Через пять лет я стану лишь инженером, а требуются космонавты. Вон он, уже слетал в Космос: Юрий Гагарин. А тут, как назло, надо учить Общую химию и матанализ, да плюс философию – уж её-то мне удалось постичь ещё в деревенской библиотеке. А физику я просто боготворил и зачастую было стыдно за физичку и её ошибки по оптике. Хотя очень непонятной мне казалась Теория поля. Но её в школе не изучали, хотя в институте толком– тоже. Не хватало времени. В нынешней ситуации голова для розмыслов была свободна.
Всё, что накопили о Луне
Наука требует жареных жертв
Обо всех планетах Солнечной системы учёные, а заодно и не шибко преуспевшие в астронауках, дяди гнули мироустройство аки попадя. Не забывая обожествлять наиболее приглянувшиеся планеты. Путали ролями Солнце и Землю. Тот же Марс из-за кроваво-красного цвета у них олицетворял Бога войны. А его спутники нарекли Фобос и Деймос (Страх и Ужас). Споры носили чаще религиозный характер. Фанатам от конфессий земная твердь предсталялась в виде эдакой лепёшки, водружённой на спины слонов. Несогласных с этим постулатом и просто спорщиков нередко банально сжигали. И те в знак протеста нехотя корчились в подсветке пламени святейшего костра. В связи со сложившейся в Европе традицией демография на местах регулировалась почти ежеквартально. Региональную отчётность вёл, скорее всего, сам Папа, он же Римский. А может и доверял кому. Ежели баланс не сходился, то немедля изыскивали ведьм и еретиков повсеместно.
А та же Луна особых споров не вызывала: уж больно наглядная. Да и разобрались с веками, что сие светило – наш спутник, а Земля и подавно – круглая. А любознательный народишко втихаря подался от философствования в астрономы, алхимики, хотя самогоном, вероятно, баловались и тогда. Потрошили во имя науки лягушек и грызунов. До Менделеева в целом наука пока не доросла. Есть мнение, что его изобретение водки – блеф, ведь та же горилка и раньше вытягивала крепостью не менее 40 грд.
А вот оптика буквально ворвалась в мир науки: офтальмология, микробиология, астрономия… Открытия посыпались как из рога изобилия. Да и линзы наловкались точить от сотых долей миллиметра и до метра толщиной, если не более. К 20-му веку точить и шлифовать осточертело и занялись электронными микроскопами и неимоверных размеров зеркалами, справедливо порешив, что здесь толку будет больше.
Кто куда, а мы – к Селене. Хотя вплоть до 1700 года разгул инквизиции ещё был разветвлён во всю ширь самых изощрённых пыток и издевательств. Какая уж тут Луна, коли родители следили за сонными детьми, дабы те не летали на шабаши. Подозреваемых в еретизме сжигали целыми селениями. И не в какой-то полудикой Африке, а в самой Центральной Европе! Особливо в Германии с её соседями. Хотя в Азии, в том же, в Китае первые упоминания о нашем спутнике сделаны в связи с ЗАТМЕНИЕМ ЛУНЫ в 1136 году. И всего-то. Никакого еретизма в этом мудрые китайцы и не пытались узреть. А уже к 1968-му году Аэрокосмическое агенство США (НАСА) выдало в официальную публикацию 579 документально подтверждённых аномалий на Луне. Все они бесспорно указывают на искусственное предназначение Селены. Факты НАСА собирали по всему миру от авторитетных групп учёных – астрофизиков. Сюда не вошли данные о десятках тысяч НЛО, наблюдаемых исследователями и просто случайными наблюдателями всех стран мира как на Луне, так и подле неё. Сделано более 140 тысяч снимков ОБЕИХ сторон Луны. Сделаны расчеты, подтверждающие ПУСТОТЕЛОСТЬ загадочного спутника. А поверхностный двухкилометровый слой служит защитой от метеоритов и теплоизоляцией. Прочностной же слой квазиметаллический, толщиной свыше 10 километров. Такая вот интересная конструкция. Для чего, а может ДЛЯ КОГО? А если верить сообщению американского астронавта Олдрина Хьюстона, то: «Я хотел бы знать, что это такое?! Здесь находятся огромные объектыШолыпие космические корабли, они стоят в тени кратера! Это не пустые слова. Даже вложенные в уста астронавта, они требовали подтверждения. И НАСА вынуждены были найти их: это были механизмы и огромные сооружения. Некоторые из них периодически меняют свои цвет и размеры. Мало того, всё названное то исчезает, то возникает там же. Тогда учёные мира пришли к выводу: не хватит нескольких жизней и триллионов долларов для разрешения по сути простых вопросов.
– Состав и происхождение Луны.
– Конструкция и вооружённость.
– Когда и с помощью чего наш спутник оказался на околоземной орбите?
– Что из себя представляют физические законы, разрешившие задачу перемещения планет и объектов, соразмерных с ними?
– Если на Луне есть разумная жизнь, то какую форму она имеет? Может кремниеорганическую или ещё какую?
– Торсионные поля перемещаются со скоростью в миллиард раз превышающие скорость света. Но приемлемо ли это к физическому уровню существования? К Теории относительности и граничности скорости свыше скорости света?
– Встал вопрос: кто, как и КОГДА будет исследовать наш спутник? Ведь если принимать во внимание обнаруженные ТАМ супергигантские сооружения, размером в поперечнике в десятки километров и передвигающиеся со скоростью до 200 км/сек., что в 20 раз выше второй космической, позволяющей ракетам даже покинуть солнечную систему и Галактику в целом!?
Не трудно догадаться, что не скоро цивилизация Земли достигнет наблюдаемую на Луне. Мало того, неизвестно, как отнесётся к нам эта самая ЦИВИЛИЗАЦИЯ! Стоит ли «дёргать тигра за усы?» Примерно так предостерегает китайсая мудрость. Но ведь и китайцы норовят поиметь кусочек Селены!
Главный вывод землян: Луна – это база инопланетян. Это почти априори. Но как образовалась эта «база». Вероятность же перемещения пусть малой планеты Луна из других Галактик маловероятна. Хотя уровень наших познаний пока по сути убогий по сравнению даже с приведёнными примерами. Да, на Луне есть разумные существа и не обязательно биологического склада. Кто рискнёт с ними вступить в КОНТАКТ? И довольно часто меня, да и тысячи других, не менее осведомлённых специалистов озадачивали раздумья: «А почему ОНИ сами не вступают в контакт с нами?»
Вот если бы войти в контакт!
Пожалуй, всё просто: мы в своей человеческой, расовой селекции должны достичь требуемого уровня урбанизации САМИ. Достичь контакта между народами и религиями, выработать ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ подход ко всем достижениям наук. В конце концов возыметь своеобразный Кодекс законов жителей Земли. А самое главное – понять и осуществить ПРАВО НА ПЛАНЕТУ за каждым её жителем!!! Но не менее важно: как его, это право на местожительство осуществить без кровопролития?
Океан заворочался, поудобнее располагаясь ко сну. Сейчас начнётся очередной сеанс связи. Корабль отработал дизелем, встав на курс, мы вручную уткнули штыри антенн в требуемый участок ночного неба.
Где-то под нашей площадкой прожурчали моторчики – сельсины, скорректировав положение антенн. Они на обоих бортах под каждой конструкцией. Идут доклады по внутренней радиосвязи.
– Левый борт. Сигнал устойчивый, без помех.
– Правый борт: без помех.
Теперь надо найти нашего визави на ночном небосводе.
– Да вон он, голуба! Прямо по координатам целеуказанию (ЦУ)! Кричит напрямую матрос Гуляев. Действительно, сквозь реденькие облачка проглядывают южные звёзды. Одна из них довольно шустро перемещается. Сверяю по своим данным – точно! Одновременно идёт специнформация подобно телевидению по 30 каналам, где каждый содержит до 40 параметров. В совокупности – более тысячи данных за 15 минут работы. Речевая часть (на нашей ступени приёма– не секретная) идёт по «Авроре». Так называемый «трёп». Но он нас сам по себе не касается. Мы, матросы и я – есть то самое русское «авось». То есть автоматика автоматикой, а по матросу с руководителем расчёта выставить обязательно! А защита от излучения…так по замыслу начальства – её заменяет хлопчатобумажная тропформа! Это уж точно: в тропиках, да ещё в спецзащите от излучений, наподобии прорезиненного химкостюма было бы куда противнее. А потом ведь надо «мухой» бегать вниз, на станцию расшифровки и делать вторую часть работы.
Ту самую часть, которую будем сдавать по приходе в базу шустрым ребятам из органов. Была у нас для записи космической информации и отдельная стойка – магнитофон, работавшая помимо наших систем дешифровки. Это была станция, работавшая в момент запуска космических кораблей на орбиту. Здесь же она работала бесперебойно, но в режиме ожидания… Часть каналов, в том числе и речевая, выводилась на бумажную ленту графики. Ленту, как магнитную, так и бумажную получали под роспись у секретчика. Мы с Мишкой долго гадали: что бы это за «музыка» и для чего? Не-то со спутников-шпионов, а может целой их серии? Но какая там может быть «речёвка»? Кое что нам давали на расшифровку для немедленной отправки в ЦУП (Центр управления полётами). Случалась там и пресловутая «речёвка». Но уж больно странная какая-то. Во-первых, она шла с частичной оцифровкой СЕВа (система единого времени) и лишь с промежуточными метками. Но самое интересное – в это время МКС (Международная космическая станция) на связи не было, да и не могло быть: она находилась по ту сторону Земли от нас. Зато Луна сияла на полнеба. И тут нас осенило: передающая станция на Луне! Но станция ли? Может всего-навсего ретранслятор?
Привлекли аналитика Виталия. Это его хлеб – расшифровка ЛЮБОГО канала. Дали кусочек наспех списанной на самопальную ленту графики с предполагаемой «речёвкой». Она легко отличалась от технической статистики: не наблюдалось и признаков цикличности, повторов. Оцифровка, то есть вторичная шифровка лишь подтверждала сей фактор. Виталий выдал первичную словесную суть по нашему клочку: «… цию мон руем явным на юдением. Сознание… утается… лючаем биозащиту. Введите шифр Океан-80. 73.»
– И зачем вам это? – изумился наш помощник. «К этой стойке ЗКИ (Зам. Командира по измерениям) не рекомендовал подходить без особой надобности. Что у вас с ней? А потом без его же ведома сняли копию…»
– Виталь, врать не будем, но боялись, что прозеваем информацию. А тут лучше «перебдеть, нежели недобдеть». Так что ты помалкивай. Ведь если провалим работу, то вздёрнут всех заодно. А нас в первую голову. Так что давай с нами вместе, чтобы не наворотить сбоев или ошибок. Лады?»
– Кстати, я давно вижу вашу «речёвку» в расшифровке. Там на самом деле некая темень. Дам я вам кое что почитать, да помалкивайте сами. Но то, что это не МКС – точно!
В ответ мы лишь кивнули. Да и не впервой было работать сообща: за итог отвечали-то всей группой! Потом наш аналитик брезгливо подал наш обрывок явно не фирменной ленты: «Не в гальюне подобрали? Половина графика лохматая. Не разобрать… А секретчик что, жмётся фирмовую дать?» Пояснили, что наш «молчи-молчи» за каждый сантиметр отчёт потребует. Уж лучше ножничками из амбарного журнала. Не обессудь!
И попробовали вникнуть в тот кусочек шифрограммы. Первое слово было похоже на «рацию», «станцию», но и на «функцию», «шпацию»… До ужина мы соорудили фразу, похожую на: «Станцию монтируем под явным наблюдением. Сознание путается. Включаем (включим) биозащиту. Введите шифр (по типу «Океан– 80»). До связи».
Нас одолевали десятки сомнений. Может не «явным», а
«взаимным», то есть со страховкой! А потом «сознание путается» – это что? Где, кто и кем чего путает? Может «знание удаётся»? То знание чего и кому удаётся? Но биозащита-то к чему? Она для охранения космических объектов от всевозможных вирусов и т. п.! А может от биополя? Так откуда ему на той же Луне взяться? Всё-таки продукт мозга, живого организма… Мистика. Одно не вызывало сомнений: «Введите шифр по типу «Океан-80» и общеизвестное-73-«до связи». А шифр вовсе и не шифр, а почти анекдот. На учениях американцы перехватывали все наши шифровки о маневрах кораблей. Командир соединения случайно увидел вестового в кают-кампании: «Ты кто по национальности?»
– Удмурт. И отец мой удмурт. А что, командыр?
– А вот что! Беги-ка на ЗАС (секретная радиосвязь) и скажи начальнику, пусть позвонит мне! А через минуту начальнику ЗАСа:
– Свяжись с кораблями, пусть посадят удмуртов на ЗАС как шифровальщиков! Все мои приказы будут идти на удмуртском языке: пусть янки расшифровывают! У них-то удмуртов не было вовсе, как и адыгейцев.
Конечно же, дешифровать целый язык, да ещё такой редкий! Неужто и здесь нечто подобное? Разум на разум? Чудеса. Мы с Мишей мороковали до полуночи. Потом я подался к себе в каюту, но уснуть толком так и не мог. А к 4 утра подоспела наша штатная работа. С меня на верхотуре сон слетел в одночасье. Миша был на станции внизу. А там стойки как электроплиты и охлаждённый воздух едва помогал. Было душно, даже очень. Договорились, что сегодня Линёв Миша скопирует ещё кусок шифрограммы поболее размером. Распирало любопытство. Вроде бесспорный факт с шифром, но откуда и кем направлено послание? Может теми же НЛО, что преследуют нашу цивилизацию повсюду. Есть несметное количество примеров чтения ИМИ наших мыслей инопланетянами. Они имеют доступ повсюду и не стоит себя тешить некими секретами от них. А потом кто они? Коли речь идёт о миллионах и более лет наблюдения за нами, то кто кого пестует в этом мире? Стоит ли так уж высоко мнить о своей цивилизации? Но чтобы слать нам на наших частотах послания, да ещё шифрованные…
А с другой стороны: мы достигли достаточно высокого уровня развития и вправе делать самостоятельные шаги по Вселенной? Или нам всё ещё «низзя» отходить далее ясельного ограждения? Так кто там, на Луне? День 26 февраля прошёл не только напряжённо, но и анекдотично. Взлетевший «Союз-32» доставил на МКС наших ребят Ляхова и Рюмина. Уж они– то наверняка знали, что кораблю в океане под ними, то есть нам, бедолажничать совместно почти полугодие. Поэтому неспроста в самом начале сотрудничества с помощью УКВ станции «Аврора» они завели разговор с экипажем корабля. Такого прецедента ранее не то что не было, а его просто НЕ МОГЛО БЫТЬ. На наших кораблях режимность, секретность соблюдалась неукоснительно. Ни в отпуске, ни в семье, ни даже во сне.
А тут вдруг… Почти в средине сеанса связи МКС с ЦУПом от «Фотонов» (позывной космонавтов) поступает запрос: «Кто из кораблей нас сейчас обеспечивает?»
– Какой-то «Чимкент». Да нет, скорее «Чумикан» (ЦУП).
– «Чумикан», ответьте «Фотонам»! Честно говоря, мы все, кто был на связи, а разговор транслировался по громкой связи на весь корабль, попросту прикусили язык и прекратили, наверное, даже дышать. А что делать, коли по инструкции нам и пикнуть нельзя.
– «Чумикан», «Чумикан», ответьте «Фотонам»! – Пришлось связываться с ЦУПом: «ЦУП, нас запрашивают «Фотоны»! и ЦУП ободрил.
– Отвечайте, коли спрашивают! – дали «добро» в верхах.
– «Фотоны», «Фотоны», «Чумикан» на связи! – в это время нас изматывал жёсткий циклон. В ПДРЦ (передающий радиоцентр) все были пристёгнуты к креслам, а те привинчены к палубе. От работающих радиостоек буквально обдавало жаром. От духоты и шторма было нечем дышать.
– Здравствуйте, «Чумикан»! Ну как вы там? – Юрка, обливаясь потом и в одних плавках сквозь зубы пробурчал: «Им там чего, застило иллюминатор? Ведь циклон на треть океана! А мы – на ушах!», но ответил:
– Спасибо, хорошо!
– Рыбу-то ловите? Какую?
– Макрель. А больше – кальмаров.
– Кальмары-то под пиво? (Какое здесь к чёрту пиво?!!), но…
– Варим на камбузе… (А там уж как получится).
– А раствор № 7 (спирт) не используете? (Щас, так и доложили!)
– И давно вы там стоите? (Ну прямо дети малые – это же за семью печатями тайна!)
– Да так…Вроде вместе с вами. – Из всего нашего разговора-беседы крамолы в ЦУПе не узрели. Но ни «Фотоны», ни другие посетители МКС нас более ни о чём не спрашивали. А оно нам надо? Как ели кальмаров с шилом, так и далее будем… В пределах расходного материала, конечно.
Если это контакт, то очень односторонний
После обеда идём сразу на станцию. Хотя спать хотелось до одури и нам положен для этого «адмиральский час». Вихарев, он же Виталий уже ждал нас у загадочного магнитофона: «Ну вы обжоры! Я уже наворочал копии. Не вам чета. Всё читается без натуги. Нате!» Конечно же это были тоже фрагменты речевого сеанса. «Всему видно готовят наш корабль к отлёту. Телепатическое предупреждение активности. Требуется «Программа пребывания на Луне» Защита Персея неэффективна. Требуется энергетическая накачка биозащиты «прозрачность – отчуждённость». Опасаемся агрессии. Существ, роботов не наблюдаем. Готовы к приему грузового…»
«Круглосуточный эффект присутствия. Передачи, замыслы сканируются. По нашим проектам ИМИ подготовлена шахта под жилой модуль. Ждём ГПМ (грузоподъёмный механизм). Опасаемся за нашу психику».
«Отключены от автономного питания. Запитаны от НИХ. Наша биозащита проникаема по всем уровням. Они косвенно управляют нами».
«Попытки вступить в прямой диалоговый контакт ИМИ игнорируются совершенно. Они поступают с нами по своему усмотрению».
«Поучительная информация от хозяев поступает только телепатически и дифференцированно с длительными перерывами. Похоже на своеобразную школу? Критические ситуации следуют в качестве «практических» занятий. Недостаёт физиков-аналитиков в связи с огромным поступлением несвойственных принятым научным канонам».
Мишка съёжился и как бы стал меньше ростом. Моя физиономия
тоже не осветилась радостью, а сам Вихарев чуть ли не сгорбился. Вот это ситуация!.. Получается, что либо выньте – положьте программу пребывания (в нашем доме), либо – вот ваши сани и умётывайтесь по холодку с первой лошадью! А биозащита, пусть даже наисовершеннейшая, вряд ли сможет противостоять иноземной! А ко всему ОНИ НЕВИДИМЫЕ! И ведь это одна из форм биозащиты. Да… Тоскливо сейчас ТАМ нашим хлопцам! Ведь это хуже, чем грудью на пулемёт! Здесь полная неизвестность. Кто они? А то может и вовсе не КТО, а ЧТО.
А участие нашей троицы в судьбе космонавтов (а это наверняка были они) могло быть лишь созерцательное. Да и не каждый раз нам удавалось умыкнуть информацию. Ко всему мы попросту не могли понять, осмыслить добытые сообщения.
Негласное наблюдение?
Шли недели, а за ними месяцы. Мы сами уже становились полусумасшедшими. Особенно, когда прошла молва о скором возвращении в базу. Ночью не спится, днём не сидится: все мысли о доме. О «лунатиках» сообщались уже походя: «Ну что ТАМ? Собирают жилой модуль? А как ОНИ? Странно…» Некоторое время казалось, что там, на Селене и нету никого, кроме наших строителей. Что ими и не интересуется никто. Казалось, что инопланетяне (вот только кто из них относится по праву к этому статусу? ОНИ или наши? А проще– не отвели ли космонавтам роль экспериментальных лягушек? Построят, мол, а далее посмотрим, куда их девать… Сдуют в космос, как тараканов со стола…
А пока было понятно, что нашим дали возможность спокойно трудиться. Запросов о возвращении с Луны не следовало. Вернее, к НАМ они более не поступали. А ведь из посланий было ясно, что их по сути отпускали «на все четыре стороны», а вернее – на Землю! Но так ли это? Может была лишь видимость подготовки к отлёту. Как видно, обратной дороги у новосёлов не предполагалось. Но кем? ЦУПом, либо теми, кто хозяйничает на Луне? И что имелось в виду «подготовить корабль к отлёту»? А из последних расшифровок стало ясно, что переселенцев с Земли стало больше. Что это? Неужто поладили с Хозяевами? Как, на какой основе?
Но уже на следующее утро «Чумикан» дал полный ход в сторону Антарктиды. Как видно, чего-то ещё и там надо поработать. Господи, смилуйся! Мы уже горазды были выть на Луну. Тем более, что сигнал оттуда либо пропал, либо был узконаправлен в точку не нашего дрейфа, а той же «Чажмы»? Здесь же только работа с МКС и возможные спутники. Наша «секретная» стойка – магнитофон молчала.
Опять чудеса в решете!
В тот день мы вышли в «радиотень», то есть передали ретрансляцию другому кораблю. Куда подальше, чуть ли не в Индийский океан. Случился у нас по этому поводу «длинный выходной»: суток на трое-четверо. Могли отдохнуть, а прежде всего выспаться за многие месяцы. Заполнили бассейн, дали «добро» бегать по шкафутам, то есть вдоль бортов. На вертолётку выволокли помост с гирями и штангой. Устроили забеги, заплывы и гиревые поднятия со штангой вперемешку. А вечером…
Вечером Ваня Лупик, наш корабельный писарь и отменный весельчак-гармонист собирал всех на той же вертолётной площадке и наяривал на своей гармони мелодии со всего света, плюс свои. А вдоль бортов вытанцовывали дельфины сразу из двух океанов как минимум. Они выступали исключительно изящно, гармонично, синхронно и группами. В большей части они вытанцовывали под музыку Вани. А то и просто под собственный же посвист. Потом всё кончилось разом: наступили малюсенькие тропические сумерки и вслед за ними шикарная ночь южного полушария. И тут на горизонте…
Продолжение в конце повествования «Чудо света, но какое!»
Хранилище мироздания или дыхание третьей мировой
Первоисточник
Уже в феврале 1968-го, менее, чем через год после назначения на высший пост КГБ, Ю. Андропов жёстко взял в свои руки все потаённые бразды правления государством. Затребовал немедля документацию предшественника, но вкупе с архивами 10-летней давности. По ключевым канонам, определяющим положение государства на десятилетия, а то и на века!
Сюда же легли документы об инопланетянах. Очень серьёзные документы, не вызывающие и тени сомнения. Андроповым овладело чувство ужаса и растерянности. Теперь судьба Человечества по сути в его руках.
Он вызвал учёных, флотоводцев, лётчиков, космонавтов и просто очевидцев. С каждым беседовал ЛИЧНО, с глазу на глаз. Тему он знал почти досконально. Ряд мер было принято. Нет, это были не противоракеты от НЛО, такой и речи не было. Андропов понимал, что ЧЕЛОВЕЧЕСТВО может отдать себя на заклание просто по недомыслию. Здесь же лежало множество проектов по КОНТАКТУ с внеземным разумом.
Но уже через год после назначения Председателем КГБ СССР человека-загадку Юрия Андропова на его стол доставили результативные и заключительные материалы по затребованным им тематикам. Это были доклады, дайджесты, рефераты по будущим спец-НИИ. Хотя тут же были его распоряжения по диссидентам, внешней политике и ГРУ. Отдельной папкой фиолетового цвета лежали отсистематизированные новейшие мировые факты по НЛО и внеземным контактам. Всё указанное имело грифы «Совершенно секретно. Государственной важности»
Юрий Владимирович, как никто из правительственных бонз осознавал важность ситуации землян. Безусловно, он читал сам внимательно письмо – «Послание КОН (космический отряд наблюдателей) от 1929 года. Вызывал аналитиков, экспертов и чуть ли не экстрасенсов. Заключение было единым: подлинник! Кстати, все данные по Селене и, уж будьте уверены – все записи той самой «чёрной» стойки Андропов прочёл ЛИЧНО. ЦУП, ГУКОС дали свои чисто специфические комментарии. Они не радовали.
Надо было срочно реанимировать научные работы в глухой сибирской тайге. Там создавался аналог гуманоидной формы жизни на базе кремнийорганической. Здесь могла быть достигнута разумная фаза существования не только сапиенс с примитивным обменом веществ, где водород восстанавливался фтором. Но сама-то структура не белковая, а силикоидная!
Учёные понимали, что автономно от Мирового разума они не смогут «поладить» с пришельцами от КОН (Космический отряд наблюдателей). Да и пришельцы ли они по отношению к землянам! Это мы, скорее всего – инкубаторские и отселекционированные индивиды.
В таёжной глуши
Москва – Красноярскому УКГБ. Совершенно секретно, УКГБ СССР, 1981 год: «Немедленно приступайте к активизации объекта 009 в квадрате СХ по ранее согласованному плану 1945 года. Руководители нового научного проекта и спецгруппа с план– заданием направлены в Красноярск. Старые наработки НИИ сохранить. Работу экспериментального селикогелиевого завода расширить. Срочно изыскать 2–3 месторождения кварцевого песка и хрустальных пород. По ходу исполнения докладывать через каждый квартал. Смонтировать ЭВМ по всем линиям производства и ГЭВМ(главенствующую ЭВМ) для координации всего производства. Установить станцию СЕВ (система единого времени) по аналогу ГУКОСА (главное управление космонавтики) и сориентировать по глобальному времени, о чём доложить в ЦУП. Возможные осложнения устранять вплоть до применения моих личных полномочий» Ю.Андропов.
По сравнению с исключительно бурным началом, весь постандроповский период дела НИИ п/я 009 шли с натяжкой, хотя по разработанному плану. Но не более. В столицу отсылались утешительные реляции. С ответными командировками в глухую тайгу охотников ехать явно недоставало. А в белокаменной были более обеспокоены овладением браздами правления. Ко всему гонка вооружения перекрывала все мыслимые информационные потоки.
В Красноярске депешу получили. Но, честно говоря не много нашлось сотрудников, хотя бы понимающих: о чём печётся Москва? Хотя всеведущий кадровик и финансист доложили, что в штате «конторы» КГБ есть три сотрудника. В пору начала командирования лишь один из них был старший лейтенант. Два других-свежеиспечённые выпускники «дзержинки). Следуя дисциплинарным канонам «конторы» офицеры исправно получали жалование и… звания. Из этих же соображений и имеющихся инструкций образца 1980 года, они регулярно слали в Центр отчёты. Центром для них был Красноярск. После 1985 года депеши шли полуминорного содержания, как, собственно и сами работы: ни шатко, ни валко. Наряду с руководством после 1997 года документы визировали полковник ФСБ Туралиев С. И.и подполковники ФСБ Колесников Ю. М. и Шпак Н. П.
По документам у кадровика значилось, что они ТРИЖДЫ были в спецотпусках санатория КГБ, здесь же, в Красноярском крае. А С.Туралиев и Н.Шпак заочно закончили Академию и защитили диссертации КТН. Дело в том, что чуть ли не со дня основания НИИ п\я 009 ЛЮБОЙ контакт его сотрудников с внешним миром исключался. И любое обучение, образование давалось с трудом. Поначалу народ роптал, но позже им создали надлежащие условия для безбедной и относительно цивильной жизни. А к 80-ым годам городок разросся до 20 тысяч жителей до половины из них прибыли с «материка» по спецнабору, где заранее были предупреждены о режимности предприятия. Особенно это касалось научного персонала. Позже при НИИ образовался свой Учёный совет и Госуниверситет новых полимерных материалов.
Само осуществление НИИ п\я 9 обязано космическим разработкам. Таковые потянули за собой прежде всего проблему подготовки целой плеяды исполняющих спецов. А вспомогательными кадрами по замыслу и должны были стать некие искусственно созданные в условиях нашей планеты индивиды. Селекционировать кого– либо из мириады теплокровных не имело смысла. Слишком уязвимы для работы в космосе. Энерго и пищепотребление, плюс агрессивность расы. Так что учёные остановились на силикоидах. Аморфны, маловозбудимы, принимают почти любые, удобные для работы формы. Ко всему энергопотребление не затратное: от Солнца и Космоса. По температурам жизнедеятельности они не шли ни в какое сравнение с нашей расой. Ко всему не имеют позвоночника, то есть почти неуязвимые.
Задача учёных была прежде всего создать силиконовую форму околоразумной жизни. Вплоть до «думающих» экскаваторов. Форма жизни расы силикоидов основывалась на восстановлении водорода, а их максимальный своеобразный изначальный жизненный ком достигал 200 кг.
Далее всё зависело от качества песка-структурообразователя и чистого кварца-хрусталя. Последний и составлял мыслительный орган силикоида.
Но учёные должны были разработать своеобразную полезную для человека искусственную фауну. Именно она целенаправлялась для всей вспомогательной работы в космосе. Своеобразной гарантией самовоспроизводства и преобладания в умственном развитии были кристаллы. Они были хранителями, КЛАДЕЗЬЮ РАЗУМА. И вершителями процессов на уровне ВЛОЖЕННОГО в них квазисознания.
Программа исследований и программа захвата
Программа исследований (ПИ) предусматривала ЧЕТЫРЕ подраздела.
Первый, начальный и самый масштабный исследовал качественные стороны силициума вообще, кварца и хрусталя. Далее в этом же подразделении видоизменяли и разнообразили формы существования для их «оживления».
Второй этап предусматривал придание аморфным «заготовкам» двигательных функций элементарного порядка. Тут же делался отбор наиболее способных образцов. Их передавали далее.
На третьем этапе на своеобразном тренажёре отрабатывали функции будущих организмов. А предстояло им стать теми, какую «душу» и мозги в них внедрят. Именно этим и занимался Четвёртый отдел.
Но из года в год программы совершенствовались на всех этапах. И не мудрено: задачи в космосе с каждым днём усложнялись.
Требовались не только грунторазработчики и монтажники, но и лаборанты, слесаря-ремонтники. На жизнеопасные участки требовались инженеры узких специализаций. А продукция п/я 009 была едва не на голову выше всяких биороботов. Так что и относиться к «продукции» следовало соответственно. Вплоть до индивидуальных особенностей и имён. Последнее было обязательным к человекоподобным силикоидам. Хотя индивиды на кремниевой основе были на редкость прямодушными и податливыми в общении. Корректировка их поведения велась от кварцевого мозга-координатора. Синхронность и безопасность обеспечивалась гомо-сапиенс. Им же разрешались нештатные ситуации. Так замышляли ещё в далёкие 60-е годы советские учёные. Но при любой режимности мероприятия иностранные разведки непременно оседлают тайну. Тем более, что речь шла об освоении и завоевании космоса. В последних разработках НИИ достигнуты практически аналогичные результаты по восстановлению исконно силикоидной расы. Даже в методике общения с помощью гравитационного поля. Общению не было преград и скорость передачи информации равнялась световой. В определённых ситуациях гравитаций скорость многократно превосходила величину С. При наличии материала силикоиды могли создавать гравилёты. Но все эти качества нуждались в тщательном изучении.
Дела, активизированные Ю. Андроповым, почти полностью были свёрнуты при Михаиле Горбачёве. Лишь благодаря отдалённости НИИ и истинному патриотизму работников и особистов, документация и продукция предприятия остались в целости. Но устно и частично документально информация перекочевала за рубеж. И многие разведки мира посчитали бы за великую удачу овладение головной документацией и образцами готовой продукции НИИ. Ко всему СССР постиг развал. Все устои рушились повсеместно. Всё катилось под откос: промышленность, вооружение, наука. Разведки НАТО активизировались вплоть до полной легализации.
Под видом высокой Правительственной Комиссии (!!!) в Красноярск направилась комплексная разведывательно-диверсионная группа. Здесь были банальные диверсанты-подрывники совместно с высококвалифицированными инженерами и учёными стран НАТО. Не без греха: были среди «Комиссии» и бывшие сотрудники НИИ № 9. Возглавляли когорту самые настоящие (по документам) генералы CA РФ. Акт «проверки» был тщательно и глубоко подготовлен. На его осуществление Запад не пожалел десятки миллиардов валюты. Дело стоило того: борьба за космос только разгоралась.
Только велась она на Земле. Прекратились дорогостоящие космические эксперименты. Они при создании тысяч силикоидов всех разновидностей значительно удешевятся. Невозможное станет легкоосуществимым. Но надо выковырнуть у русских их бриллиант «п/я 009» со всеми потрохами. И сделать это молниеносно, пока в мутных водах власти не ведают о происходящем. А всем «членам комиссии» было обещано гражданство любой страны. Ко всему, при выполнении, миллионные выплаты в виде гонораров. «Комиссию» встретили по-русски и хлебосольно. Хотя толком никто ничего не понимал, да и не стремился к этому. Так что для устроителей всё шло гладко. Вот разве что гости проигнорировали сибирскую баню, пелемени, охоту и рыбалку. «Ну и чёрт с ними! Нам этой водки на месяц хватит. А Михаилу Егоровичу в авиаполк сегодня же позвоню. Да пусть тоже задницу не дерёт: деловые не в меру гости-то! Не к добру это!» – Подумал седеющий генерал. «Новые времена, новые порядки. Но уж больно холёные у них физиономии. Да и калякают не по– нашему почти половина. Чудно! В свою бытность и поминать– то про злосчастный квадрат СХ запрещалось. А тут…» Ночь Николай Анисимович не спал.
Пошли вторые сутки со времени отлёта делегации в квадрат MX, а сигналы от посланных в тайгу вертолётов поочерёдно умолкали, чуть только они достигали указанного в приказе квадрата. Изначальный ход операции был предельно удивителен тем, что возможный теперешний «Антитеррор» предполагался не вблизи столицы, либо важных стратегических объектов, а в самой глубине Восточной Сибири. И с первых же минут происходящее окружили строжайшей тайной. В коридорах ФСБ поговаривали даже, будто произошёл, чуть ли не десант инопланетян. Во всяком случае, кому ещё в голову придёт лезть в глушь непролазную Восточной Сибири. Да и зачем?
А по факту операции уже стало известно Москве (а вернее отдавшему приказ о расконсервации из Москвы) об исчезновении посланных в «зону» пяти вертолётов-разведчиков с учёными когда-то законсервированного «ящика». Часть из которых ещё раньше удалось разыскать в Красноярске. Многие же учёные, работавшие там, чудесным образом укатили по заграницам. И это из суперрежимного п/я 009!!
Причём «чудесность» состояла в том, что службы иммиграции ни коим образом не ведали о месте и дате отъезда имяреков. Вот только пресловутое чинопреклонение не позволяло хоть в какой-то мере усомниться в распоряжениях МОСКВЫ. Лишь генерал УФСБ Красноярского края, Ветеран КГБ, а теперь ФСБ Егоров Николай Анисимович, «засидевшийся» в ожидании генеральской пенсии, засомневался в подлинности происходящего. Много он повидал на своём веку, в том числе и такое, что называется «двойной игрой» и двойными агентами. А всё дело было в том самом пакете с приказом, вскрыть который следовало только в 2005 году! А к пакету следовала инструкция: «Пакет вскрыть при ПИСЬМЕННОМ приказе через фельдъегерскую связь НЕ РАНЕЕ назначенного срока. При глобальной угрозе объекту его блокировка срабатывает автоматически на последующие пять лет.» Так кому или чему верить? Лишь в самых общих чертах генерал был ознакомлен с предназначением содержимого складов п/я 009. И причём здесь «Антитеррор?» Его бросило в холодный пот от предчувствия, что ждёт планету, попади продукция во вражеские руки… И тут его как бы пронзила молнией мысль: «Вертушка!! Прямой секретный кабель связи с Савельевичем и его сыном, оставшихся «условно» охранять периметр базы и объекты.
Через час после начала операции с металлическим тембром станции прямой связи УКГБ «Гефес» заговорил САМ: «Начальника ОблФСБ на связь! Николай Анисимович, старина, доложи о происходящем ходе расконсервации объекта!» Но докладывать, по сути было нечего: вертолёты со спецназом и учёными улетели, а обратных сведений – никаких. Из разговора по спецсвязи КГБ руководителя местных органов госбезопасности с командиром Особого Енисейского авиаполка: «Михаил Егорович, пришла твоя пора тряхнуть погонами! Я отправил в квадрат СХ вертолёты по распоряжению Москвы со столичными сотрудниками органов и с группой учёных для начала расконсервации хранилищ п/я 009, того самого «ящика», что на северо-западе от тебя. Пошли туда разведку. Дай мне конкретику по посланным мной и Москвой людям. Прошу
тебя, будь предельно осторожен: там всё роботизировано. «Отмычку» знает профессор Петр Васильевич Грибов, да и сам Иван Силантьевич, твой таёжный напарник, хотя чисто функционально. А вообще-то всё заложено в программы роботов. Жду на связи».
– Доклад полковника Енисейского АП (авиаполка) – УФСБ Красноярска: «Подойти к квадрату СХ удалось головной тройке. Доклад командира звена: «Вижу приземлённые вертолёты. Мой самолёт стал неуправляем. Катапультируюсь. Майор…»
Ни спутниковая разведка, ни самолёты дальней авиации не узрели даже малейших следов самих первопроходцев, кроме сиротливо видневшихся у окраины Зоны силуэтов вертолётов. Людей поблизости не наблюдалось. Полковая радиоразведка также не дала ничего. Связь исправно поддерживалась лишь до определённого приближения к «объекту», затем резко умолкала. Дебаты-симпозиумы разысканных с помощью МВД и ФСБ сотрудников уникального предприятия от лаборантов и до докторов наук, мало чего дали. Бывшие работники теперь уже нашумевшего НИИ и Опытного завода твердили о неких подписках, о неразглашении. Хотя, судя по опросам и разглашать– то было нечего: в тайге располагались некие склады готовой продукции. «Продукция» же была чем-то гранулообразным, размещённым в мешках спецхранилищ. Но не зря же по каналам столичной спецсвязи поступило распоряжение ЛИЧНО от Главкома МО о расконсервации объекта «СГЗСП СССР». (Селикогелиевый завод Спецпрома СССР) или до гласности п/я 009. От кого конкретно распоряжение поступило вразумительного ответа, получить не удалось. Переспрашивать же приказ Высокого начальства в войсках не принято. Так что же из себя представлял «Квадрат СХ»? Доподлинно известно было лишь то, что уже более четырёх лет предприятие почти заброшено, как и тысячи других по стране.
Пролог
Да и вообще, сведения о нашем объекте если и просочились бы в печать, то разве что через десятилетия и то косвенно. Толчком к написанию почти научно-фантастического боевика стала неуклюжая работа разведок обеих враждующих сторон. И на самом деле где-то, под каким-то «соусом» описанные нами события зреют, а то и дозревают. А по сему реальность нынешних дней и сюжет отнюдь не «высосаны из пальца». Таковых, безусловно перспективных, в российской науке тематических разработок, накопилось в числе незаслуженно свёрнутых великое множество. И всё более возрастающее количество УФО, НЛО и прочих как бы неопознанных объектов и процессов настораживает, а вернее, должно насторожить: так ли гладко завершилась пресловутая перестройка? Если и завершилась, то как и в чьих руках. Ведь нашумевших НИИ-«ящиков» у СССР было тысячи. Многие из них попросту создавались, чего греха таить – пустышками под чью-то диссертацию. Но случались и такие, ознакомившись (если на то был соответствующий допуск) с тематикой которых, шевелились волосы от ужаса: а ну как всё это попадёт в руки алчные! Кровь стынет в жилах от сознания того, что всё человечество попросту…окажется ненадобным. Скажем больше: сама углеводородная форма жизни на Земле может стать экзотикой, раритетом для ублажения потребностей некой элиты. А Человечество со своей цивилизацией канет в Лету за ненадобностью в нынешнем понятии. Но это же научное открытие при изначальном замысле расширяло возможности ныне существующего человечества беспредельно.
Суть открытия буквально лежала под ногами: кремнийорганика. А смысл исследований состоял в том, чтобы опытным путём отыскать определённые соединения кремния и придать им направленные гравитационные и электромагнитные свойства. А в последующем из этих соединений, как из детского конструктора, по программе создавать всё, что угодно. А это практически весь альтернативный аналог существующему на Земле миру: от урбанизированный углеводородный и другие формы существования материи, в том числе её разумных форм, альтернативных биологическому, способный выжить в других планетных мирах. Самые жёсткие физические условия позволяли бы беспрепятственно существовать воссозданным конструкциям. Их структура предполагалась программной, что позволяло перевоплощение одного создания в другое. Количественно и качественно изначальный материал оставался неизменным и мог служить вечно. Отпала необходимость в генерации той или иной энергии её с лихвой поставлял Космос в виде солнечной, гравитационной, тонких материй. Человечество могло создавать всё: от непотопляемых океанских лайнеров и самоуправляемых космических аппаратов вплоть до искусственных нейронов мозга и нервной системы требуемого уровня развития.
Основой исследований была поставлена задача использования селиконоидной формы жизнедеятельности. И даже при её аморфности, с внедрением искусственного, синтезированного мозга. Обмен веществ в таких формах жизнедеятельности основывался на реакциях восстановления водорода, в отличии от существующей на Земле – на основе окисления кислородом. И это стало возможным при решении управления гравитационным полем и тонкой материей. Силикоидная форма бионики не позволяла осуществление агрессивного её использования. Но такие образования были заведомо крайне медлительные в действии. Грань между ускорением биоритма и агрессивностью могла существовать лишь неустойчиво и непредсказуемо: робот-дельфин не мог перевоплотиться в нечто агрессивное, положим в уродливую машину убийства-крокодила. Учёные уже по сути решили задачу в лабораторных условиях, создав симбиоз кремнийорганических соединений с магнитной ориентацией в управляемом гравитационном поле. Были изобретены и исследованы целые ответвления научных направлений в области сегнетоэлектриков, пара– и диамагнетиков. И всё было подготовлено к началу процесса № 1 по синтезу первой ступени самосоздающейся и регулирующейся многофункциональной системы, прототипа альтернативной биохимии. И, если учесть, что кремний является одним из основных элементов во Вселенной, то «подручного материала» для создания базы задуманного более, чем достаточно. Все последующие процессы совершенствования должны были вершиться по Программе Мироздания.
Здесь речь идёт о разработке, в которую государство вложило средства, ни с чем не сравнимые, и были оправданы тем, что целиком направлены на благо будущего всего Человечества. А такая возможность открылась после сформулирования ОБЩЕЙ ТЕОРИИ ПОЛЯ, то есть создания формулы состояния мира. Энштейн, Лифшиц, Ландау, Дирак, Клиффорд и сотни других, менее знаменитых учёных стремились к единой цели, но достичь её удалось лишь русскому учёному Г. И. Шипову. Часть его трудов и легли в основу разработок НИИ при п/я 009.
Крах
В стране же сработал стародавний секретный План Даллеса № 2004 от 17 июля 1945 года. Именно тогда была выпестована методика по экономическому уничтожению России. А озвучен план впервые был президентом США Р. Рейганом. И многое, очень многое из научно-технических разработок либо «пошло под нож», либо переиначено за рубежом альтернативно изначальному замыслу. Государство руками собственных граждан было отброшено в своём развитии на многие десятилетия.
Бушевал кошмар «перестройки», а вернее, – её пик. И к началу 90-х годов, теперь уже прошлого столетия вполне может быть, оставались где-то в глубинках и ещё тлели предвестники остатки мощной цивилизации и мировых открытий. Что изначально замышлялось в СССР как неиссякаемый источник всеобщего благоденствия. Теперь же на деле могло свершиться страшное, хотя мало кем полностью осознаваемое.
Государство рушилось на глазах: заводы, фабрики, птицефермы, электростанции, даже наука, из разряда СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ. Появившиеся будто из Преисподней «новые русские» скупали всё за бесценок по самой «крепкой валюте»: за «ваучеры», а то и вовсе за бутылку водки, или за мерзкую имитацию её.
Учёные панически покидали Россию, увозя с собой главное: мозги и их содержимое. Теперь уже супердостижения государства СССР, некогда охраняемые едва не тремя периметрами телекоммуникационных препонов и вездесущим КГБ, стали доступны для всех, более, чем свалки металлолома. Да и свалки опустели: всё свезли «за бугор», а выручку пропили. Даже запрятанные в глухой тайге бункеры межконтинентальных ракет с содержимым тоже были разграблены. Лишь те секретные достижения, кои вообще были вне зоны понимания даже многих учёных, а по сему не были достойно оценены, чудом уцелели. Страну захлестнул воровской и алкогольный бум. Остановить его, казалось, уже было невозможно.
Спецслужбы самоустранились, а прямо у заборов наирежимнейших «почтовых ящиков» как бы на смех повырастали «пункты приёма цветных металлов». Туда принимали даже платы управления станками с ЧПУ с миллиграммами неизвлекаемых драгметаллов: чувствовалось целенаправленная деятельность западных спецслужб. Они готовы были финансировать любую разрушительную деятельность в уже агонизирующей стране. Свершалась вековая мечта интервентов по порабощению России, населённой самой непокорной национальностью на Земле – русскими. Но бескрайние просторы Сибири и неуёмная жадность «новых русских» вопреки логике всё-таки помогли выжить одному из проектов, но пока не ставшим достижением человечества. Об этом и повествуем.
Где-то в тайге
Если досконально, то дошедшие до нас сведения очень даже не полные. Став гласными для СМИ почти всех стран мира, они быстренько получили статус недоразумения, раздутого жёлтой прессой. Это бесспорное доказательство тому, что получившее огласку на первых порах событие так и осталось секретным доселе.
И не потому, что хорошо организованная, продуманная охрана этого довольно крупного завода не осталась грудью защищать народное добро. А попросту никто, вернее, очень мало кто знал, в чём ценность в спешке покидаемого предприятия и зачем его упрятали «у чёрта на куличиках».
Рабочие, так и не дождавшись положенной по КЗОТу зарплаты и компенсаций, поуехали, плюнув на подписку, «на большую землю». Начальство, «прихватизировав» наиболее ценное из материалов и оборудования тоже укатили налаживать далеко не безбедную жизнь вдалеке от комаров и непролазной глуши…
И остался на СГЗСП СССР (силикогелиевый завод спецпрома) дед Силантич со своей всё ещё стройной, но седовласой супругой Еленой дожидаться законной пенсии, добросовестно исполняя охрану обширных складов готовой продукции, а вернее их необыкновенных дверей. Временно помогать отцу вызвался средний сын. При них кормились (или наоборот) охотой две овчарки и лайка. Шалун и Дамка охранявшие до закрытия заводского периметра огород от медведей и кабанов, а Вьюн помогал по старинке охотиться хозяину.
Все десять необъятных хранилищ были забиты мешками с готовой продукцией, то есть с этим самым пресловутым материалом. Разница лишь в том, что мешки в каждом из помещений были разного цвета и вида упаковки. Хранилищ насчитывался с десяток, а то и более. Уезжая, кто-то, видно из жадности (не пропадать же добру) вскрыл-таки одну из дверей (ключами, конечно), вытряхнул содержимое одного из мешков на гранитный, отполированный пол. Но, убедившись в никчёмности гранул-шариков, оставили странную продукцию в покое. Тем более, даже массивные двери из невесть какого материала срезать и свезти для будущего гаража не удалось. Но все диву давались, глядя на просто-таки изящный пол, скорее подходящий для дворца, нежели для склада. К чему бы всё это?
Но не будешь же сковыривать пол! Много всякого любопытствующего люда бесплодно потратили в хранилищах время. Но так ни с чем и уехали.
А у Силантича, ветерана завода с первого его колышка, поуезжали, почитай, вся родня. И все они – заводские. Но тоже подалась в Красноярск искать лучшей доли, тем более, что квартиры им государство стало ВЫДАВАТЬ. Тогда это стало нормой для жителей-ветеранов ЗАТО (Закрытые территориальные образования, сиречь-«ящики»). А позже, по месту прописки стали выдавать деду пенсию и его «моложавой» (она на 7 лет моложе «свово женишка») Елене. А новоявленный пенсионер, даже в помыслах не имел покидать родные пенаты. Ведь он был охотником в четвёртом поколении. И сам-то завод, которому ныне более пары десятков лет начинал своё существование именно с его широченного дома – пятистенка из вековой лиственницы. И вот ныне, не успевший состариться завод спешно покинули. Его изба помнит историю завода с первого дня, когда на зимний огород Силантия приземлился вертолёт и оставил ему на постой «временно» десятка полтора людей. Спали почти вповалку на шкурах, коих у охотника водилось предостаточно: сдавать их в эдакой глуши было некому. И изначальным «заводоуправлением» ещё долго служила почерневшая от времени добротная охотничья изба.
Даже когда территория «ящика» рванула резко в тайгу, прямо к подножию гор, избу было решено не трогать. Остальные возведённые срубы-времянки вынесли «за забор» под всякого рода подсобки. А вполне ещё крепкого Силантича стали числить вроде как при заводской охране. Разросся посёлок, понаехало народа, множились цеха. Но никто так толком и не знал назначение продукции предприятия. Да и знать-то особо было нечего: роют гору и делают селикогель. Вот только то, что за продукция в крепких пластмассовых мешках разного цвета вовсе никакой не силикогель, догадывались даже пацаны из детсада. Ну и что?! Да не было особого интереса у людей к оным мешкам: подписки о неразглашении, зарплата знатная, жильё, снабжение– на уровне, учиться отправляли из ЗАТО по льготам северян и ещё каким-то, опять же без конкурса.
Последние назидания визитёров
У Силантича всегда всё было: тайга и огород кормили, деньжатами завод не обделял, а теперь ещё и пенсия приспела. Так что не горевали они с Еленой, что здесь вековать придётся, как было его предкам в старину. Съехали ВСЕ. Но самое горькое для ветерана было расставаться с преподавателями электромеханического техникума и ВТУЗа, что были организованы Правительством на предприятии. Сыновья и дочки, зятья почти поголовно закончили ВТУЗ. А охотник Иван потихоньку, по настоянию его сверстника директора, осваивал науки в заочном техникуме. Так и приобщился к секретной технологии. От всего теперь остались безлюдные корпуса цехов и коробки жилых домов. Раньше они радовали глаз, теперь выглядели сумрачно а то и страшно.
Пришли они целой компанией. Прилично одетые, визитёры, почти ввалились в переднюю избы. Поздоровались, представились работниками режима управления заводом. И, хотя Иван Силантич всех, кроме молодёжи знал в лицо, – эти ему не встречались. С ними был, тоже отбывающий, очевидно, теперь уже бывший директор СГЗСП Никифоров, очень уважаемый и исключительно грамотный человек. Он всегда обращался к ветерану-таёжнику при решении ряда режимных вопросов: откуда можно проникнуть из тайги к «ящику», где могут быть устроены вероятные места «схронов» оружия, как… И на все Иван всегда отвечал обстоятельно, с перспективой. Здесь же, как почувствовал бывалый охотник, разговор должен быть крупный, как при охоте на медведя, а то и более. Незнакомцы выгрузили и внесли с улицы в сени десять плотно упакованных мешков. Вошли в избу, сели на широкой лавке. Начал, как и положено старшему, директор завода Никифоров Федор Филатович, доктор физико-технических наук. Выложил на стол какие-то инструкции и маленький ноотбук.
Он же и заговорил:
– Силантич, дружище, пришло время скорее всего попрощаться. Ты не удивляйся, мы тебя не бросаем. Но оставляем опять-таки из соображений секретности. Оставь мы здесь хоть полк десантников-сразу засуетятся лихие людишки: что, да почём. А так, вроде как у родных мест старость коротать остался. Ничего подозрительного. Да и нету у нас средств и надёжных людей для решения задуманного в полном и окончательном масштабе. А оставляем мы на тебя дело не просто государственной, а важности МИРОВОГО значения. В инструкциях всё прописано толково. Программа ввода заложена в ноотбук и включится через три месяца, либо в экстренном случае-после нажатия вот этой кнопки. Бумаги прочти, компьютер спрячь. При вводе охранной программы ничему не удивляйся: это, в общем-то экспериментальная продукция завода в действии. И из этих вот мешков материализуется всё необходимое для тебя и твоего обширного хозяйства. А здесь твоя зарплата за полгода и накладные расходы. Можешь не пересчитывать: у государства «лишнего» не дадут. Хотя охотнику в тайге и надобны-то патроны, соль, да спички.»
С тем и отлетели-отстрекотали вертолётами. У избы почти беззвучно шелестел ветряк, заблаговременно смонтированный заводчанами в палисаде, да красовалась на крыше спутниковая антенна из директорского кабинета в придачу к новенькому «Самсунгу». Установили и станцию тревожной сигнализации и защиты периметра, предупредив, что о её существовании ни одна живая душа знать не должна. Да о ней и сам Силантий вспоминал, лишь изредка обходя солидный холм, изрядно поросший травой.
«А пользоваться ею лучше не надо: себе спокойнее! Двери на хранилищах практически недоступны, да и провели мы по всем складам всех желающих узреть» секреты». Кроме целлофановых мешков с «селикогелем» там ФАКТИЧЕСКИ ничего нет. Единственное, о чём не поведали, да и не могли что-либо определённое сказать, оставшимся при складах, так это о назначении чёрных как бы мраморных кубов в центре каждого из залов. Да и знали-то досконально о них лишь трое их разработчиков, в числе которых был тот самый доктор наук, завзятый охотник и собеседник охотника. А «кубы» и были своеобразным кремнийорганическим МОЗГОМ изначальной системы МИРОЗДАНИЯ. А может и действительно: всё дело в неком необычном песке? Да и только ли в песке?
Совсем одни
По первости жутко было старикам в безлюдном, а некогда полном жизни посёлке. Сын Вячеслав обещал приехать с женой после устройства семьи в городе. Лишь только брошенные бывшими жителями хозяевами собаки выли среди ночи. Жалко их было, но животные в условиях тайги, будучи в большинстве своём домашними, обречены на гибель. Хозяевами в тайге были не они. А посему нет в этой глухомани для них места. А для охотника они совершенно лишняя обуза. Пострелял их старожил, да замолил грех перед единственной в избе иконой за упокой животины безответной.
Потянулись дни, недели. Из рыбацкого селения, что вёрст за 200, от теперь уже бывшего предприятия, стали наведываться молодые парни за «халявой»: в домах пооставалось уйма старой и не очень старой мебели, случались и холодильники с телевизорами… Люди бросали всё, намереваясь обустроиться на новых местах заново и поскорее, пока ордера на жилье, да ещё по «жирным» нормам ДАВАЛИ. Силантич же просил ребят лишь не зорить попусту, не хулиганить: «Берите, теперь это никому не надобно, но ничего не рушьте, особо окна. С их кончиной умирает дом. Не зрячий и убогий-порушенный дом!» и был благодарен за бензин и патроны в качестве бартера… Старика все «соседские» знали и уважали ещё от своих родителей, а по– сему шкоды не творили. Иногда и таёжник наведывался к селянам «с живыми людьми пообщаться», да «пенсион» с «жалованьем» получить. А за всем прочим и патронами ездил на стареньком «Днепре» к ним же. А сам-то посёлок Елановка отстоял за три сотни вёрст от Красноярска. На здешней же почте нет-нет, да и отсылал для внуков на учёбу почти всё жалованье. Но не давала покоя деду мысль: а какого рожна он охраняет, да и жалованье ему положили хотя и не царское, но, как видно не за здорово живёшь. А на крышу его бревенчатого дома месяц назад приехали и водрузили некую радиолокационную станцию (РЛС) – флигель сторожевой, не-то пожарный по виду снаружи. Она должна отслеживать «цели» до
200 км в радиусе. Смонтировали и опробовали спецтелефон для связи с самим Красноярском. Пояснили: «Ни в коем случае и ни с кем в связь не вступать. В случае прибытия незнакомых лиц ввести в действие тревожную кнопку – оповеститель. НЕ ВСТУПАЯ В КОНТАКТ с кем бы то ни было». А напоследок как бы проэкзаменовали деда на знание оставленных ему инструкций. Особый упор сделали на проверку срабатывания программы по истечении трёх месяцев и соответствующем докладе по спецтелефону в город.
Чудеса в решете
Так, в каждодневных заботах пролетели три месяца. Все признаки весны были налицо: осели сугробы и появились проталины с подснежниками. Следом пошли ландыши. Собаки шалили на свежей травке. И в одно прекрасное майское утро запищал на полатях за печкой ноотбук. Иван соскочил, как когда-то в армии по тревоге: ТРИ месяца ждал он условного сигнала, даже во сне вскакивал. Но тут же успокоился и начал действовать по инструкции. Расстелил целлофановые полотнища во дворе и уложил на них мешки из сенец. Запустил программу… И ВСЁ.
Далее вершилось всё чисто по сюжету мультика «Петька в Тридесятом государстве». Запрограммированные датчики сработали и вскрыли первоначально контрольные мешочки. Из них веером стали пересыпаться, сливаться в единую кучку разноцветные горошины и микроскопические гранулы. Звука никакого не было и реальность воспринималась сказочно. «Лена, подь сюды, да поживее! Ты погляди-ка, что деется то!» Перво-наперво материализовались два юнца, но не из «ларца», как в кино, а из того же целлофана. Одеты простецки, представились: «Егор! Вася! Мы – полный аналог людей. Наши возможности описаны в ваших инструкциях. Пояснять или вводить в курс дела будем ненавязчиво и по ходу событий». Старый таёжник доложил– таки в город, что всё идёт по плану. И начались исключительно самопроизвольные манипуляции с «селикогелем», в результате появились многоагрегатные механизмы кои тут же приступили к разработке и расширению огорода: установкой неких столбиков со слегами от аборигенов тайги.
Подобие экрана парни установили за печкой: «Дедушка, это рекуператор. Тепло в дом возвращает!» Вскрыв полномерные мешки, парни-роботы сотворили «свежеиспеченный» мотоцикл-вездеход, чем-то похожий на его «Днепр» с коляской, но чисто внешне.
Егор пригласил старика в люльку и сказал: «Собирайтесь, дедушка, поедем в Ельню за семенами для огорода, да людей с нами познакомите. Скажете: «Внуки пожить-поохотиться приехали. На егерей учатся. Может и вовсе останутся.»
Чего тут не понять: егеря, так егеря. С тем и поехали, а скорее-полетели над уже подзаросшей лесной дороге. Лишь у поселка на самом деле поехали, даже кочки ощущаться стали и послышался звук родного мотоцикла. «Вот те и гравитационный мотоцикл! И бензина не требует. А уж как его собаки обожают: не отгонишь от люльки!»
Сим-сим, откройся!
И, если раньше поездка в Елановку была для старика мукой (по тайге 200 вёрст!), то теперь чисто в удовольствие. Но по приезде традиционно заказал Елене баньку. Пригласил парней-роботов. Те согласились, не моргнув глазом. Разделись в предбаннике, прихватили шайку, веники. И пропарили деда знанием дела и программы. Некоей жидкостью обмыли свои мраморного оттенка тела. Пробовал было хлестнуть раз-другой парней, но они лишь засмеялись: «Мы же из того самого «селикогеля» и в человеческих процедурах не нуждаемся. Разве что в солнечные дни «позагораем», пусть даже зимой. Это у вас пар костей не ломит. А мы без них обходимся!»
– А как насчёт охоты, есть что в вашем разумении?
– Пойдём с Вами, дедушка Силантич! Устроим охоту, да ко всему без выстрелов.
Как позже стало ясно, хотя и не очень, но появление Егорки с Васяткой (так их любовно звала бабушка Елена) было не сказкой, а даже запоздалой былью. Частенько Силантий калякал у печки со своей Еленой о теперь уже бывшем очень даже секретном заводе. Тут, почитай, одних докторов наук было едва не пара десятков, а уж кандидатов, да инженеров – целая армия. И техника вся только и делала, что срывала песчаную гору и свозила в цеха. А уж оттуда – в хранилища. Чертовщина какая-то.
Хотя и песок, вроде как не такой, как на речке, а особенный, для всякой электроники применяемый. А шарики-гранулы будто как ещё и с некими магнитиками. И, как поведал его закадычный друг по охоте, доктор технических наук Николай Васильевич или попросту «Василич»: «Скажу тебе, брат Силантич, что из этих вот шариков чудные дела будут делать. Не нужно будет рубить леса, загаживать водоёмы отходами целлюлозы и алюминиевой промышленности. Исчезнут дымные смоги нефтепромышленности. Единственное, что будет востребовано и лишь в разовом порядке-обыкновенный песок, то есть «силициум». Не будет пресловутого металлолома и вторсырья: созданный из песка-силициума материал вечен и многофункционален. А его-то на Земле едва не половина земного шара – хватит на миллионы лет.
А технология композиции материалов – самоизготовителй, дополнителей и материалов – мозгообразователей (программообразователей) заготовлены в хранилищах. Их достаточно, чтобы запустить саморегулирующийся процесс созидания. Каждый из чёрных кубов несут функции программоносителей поэтапных и делятся на основные и дополнительные. И, если не вмешаться в программы «чёрных кубов» человечество заживёт как в сказке! Но до поры – до времени следует помалкивать. А то и до беды недалеко! Тут и сказ весь».
А Василич вскоре уехал на очередной симпозиум, после которого на заводе его никто не видел. Хотя ходили слухи, что его пригласили возглавить некое научное мировое общество в Канаде.
Но уже из инструкций-описаний дед всё-таки уразумел физические начала грандиозного эксперимента. На заводе в результате фактического симбиоза получали некое соединение из сегнето-электриков и магнито-электриков. Разделяя их по способу получения, структуре и чистоте, становилось возможным синтезировать совершенно новые материалы со свойствами, до сих пор неизученными. Элитным материалом в красных мешках были даже не шарики уже, а чуть ли не порошок, являвший собой своеобразные «заготовки» нейронов мозга. При освобождении из порошка, под действием управляемого гравитационного поля и тонкой материи синтезировался в мозг. Он управлявлял построением практически любых композиций и их работой по саморегулирующейся программе. Но таковым он становился в комбинации и с поддержкой другими компонентами из мешков, как нетрудно догадаться– других цветов радуги. А пока материалы запаяны в толстенных полиэтиленовых мешках, они так и остаются материалами. При определённой же комбинации таковых можно было изготавливать роботы-самолёты, пароходы, но и роботы-танки или десантников. А пока… А пока заветные двери не должны открыться без ведома программы «Сим-сим откройся!» никому… «Сим-сим» должен хранить бесценную сокровищницу мироздания сколь угодно долго. А на первом этапе-пять лет.
Ох, и заживём же мы!
Не сговариваясь, Василий остался «при хозяйстве». На охоту с дедом вызвался Егорка, оказавшийся шустрым отроком, даже слишком. Он успевал и тропу торить в чаще, и сламывать мешающие идти сучья. Но вот мальчонка юркнул под лапник ели и выхватил оттуда… зайца. Оказалось, что лазить по деревам малыш не менее сноровист, нежели белка. Так что патроны деду тратить не пришлось. «Вот диво-то! Вот бабка обрадеет! А зайца заместо кролика оставим: изловит ему Егорка зайчиху и пусть себе в избе живут!»
А мальчонка тем временем разделся до гола и вышел на солнечную полянку.
«К чему бы всё это?.. Ах, да «загорает» Егорка! Сиречь заряжается! Но даже как-то не верилось, что это вовсе не человек, не малец вовсе!!» Охотник на неком квазистеклянном теле своего негаданного помощника не узрел половых признаков. От-те чудеса в решете! От-те пакетики с шариками! Сами себя слепили шарики-лошарики, получается.» А ведь мальчонка даже не вспотел. Даже Вьюн искоса поглядывал на нежданного соперника по охоте. «Господи Иисусе, вот те робот! Вот те раз!» – не переставал удивляться Силантий. После охоты Васятка тут же потянул Силантича на территорию хранилищ. Новоиспечённый отрок ловко вскрывал нужные и ему одному ведомые мешки, дозировал, ссыпал вместе и выносил на территорию. Вскоре из вновь отобранных шариков образовалось нечто похожее на многоагрегатный трактор. Но двигался механизм беззвучно и традиционного «выхлопа» не наблюдалось. Машина двинулась к огороду.
Дед от неожиданности прямо-таки обмер: «А ну как потопчет, да поломает урожай!» Но нет! Наоборот! Они на пару с Васяткой мигом расширилиипоправили палисад, пропололи, окучили, пробурили новую водную скважину, рассадили малину. А юный «агроном» попросил у Силантича ещё семян. Егор же из оставшихся шариков сварганил некий вездеход. Но баков для топлива и масла на нём не было, но выставились на время некие крылья. «Неужто солнечные батарейки заряжает? Как Егорка на поляне!»
Вскоре дедова усадьба перевоплотилась во вполне приличную сельхозфирму. А тут и прикатил, как было договорено изначально, средний сын Силантича Вячеслав с женой и взрослыми детьми. Родовой клан быстро освоился (вернее, они с кланом) со всей робототехникой. Были тут и роботы-электростанции и много такого, от чего дед не просто удивлялся, а даже пугался. Например, когда вокруг дома на приличном расстоянии были возведены некие башенки. Егорка же лишь пояснил, улыбаясь: «Это, дедушка, чтобы тебя никто не смог достать и обидеть».
А вот и новоявленные «хозяева»!
В то утро 2003 года над тайгой сызнова прозвучали стрекочущие звуки вертолётов. По силе гула их было не менее трёх– пяти. Где-то поодаль гул прекратился: видно сработал дальний периметр..
Неужто проведали о секретном хранилище и те, у кого руки далеко не чистоплотные. Не срок ведь ещё для визита, да и уведомления ни по прямому, ни по старенькой, но надёжной «вертушке» – не было! Но ведь выходит, что прознали они о засекреченных хранилищах всё доподлинно: Как видно, при себе визитёры имели не только документацию, но и тех самых докторов наук в качестве заложников. Через изрядное время из тайги вышли люди в камуфляже и несколько-в штатском. Кто это? Уж не заложники ли? Вскоре выяснилось, что так оно и есть.
Пока их было двое. Сколько и кто мог оставаться в тайге-оставалось неизвестным. Вся группа «гостей» чётко обозначилась на мониторе РЛС «силаньтьевского штаба.» Сообщил кнопкой сторож, как было приказано, в город, но запропастилась инструкция для подробного доклада. Как видно, старуха «положила поближе». В избу вкатились Васятка и Егорка с Вьюном. «Вы, дедушка, сидите с бабушкой и не волнуйтесь! Мы всё сделаем сами. А инструкция у меня в памяти!»
Тем временем из тайги, в сторону периметра возведённого «мальцами» охранения вышло с десяток людей в камуфляже, масках и с оружием. Впереди вели пленников. Но пленников было только двое из числа учёных. Но стоило лишь штатским переступить незримую линию охранения, как следующих за ними охранников отбросило далеко назад. Они тут же открыли беглый огонь в сторону избушки. Но пули натыкались на нечто незримое и рикошетили в сторону тайги с визгом. В ход пошли гранатомёты. Результат был такой же. Тогда из-за деревьев показался некий парламентёр: «Эй, дедуля, не дури! Вон там, неподалёку, в тайге твои внуки! Меняемся: мы у тебя возьмём самую малость – мешков по десять селикогеля с каждого склада. Это даже заметить трудно при ваших тысячах тонн содержимого хранилищ. И внукам гарантируем жизнь! Кстати, у нас же твой дружок по охоте профессор. Поди, помнишь его, Васильевича, наставника твоего? Даём час на раздумье!»
Тут из избы вышел Егорка и юношеским баском крикнул: «Дяденьки, не трогайте детей, мы вам сейчас начнём выносить мешки, а вы нам внуков выведите, чтобы дедушка убедился, что его не обманывают!» Силантич с дрожащей бабой Еленой наблюдал из окна за происходящим. В это же время из конторки – секретной связи зазвонила «вертушка». Заговорил кто-то из Красноярска: «Иван Силантич! Здравствуй, старина! Очень срочно и кратко: что у вас происходит? Это генерал Егоров! Узнал? Говори, слушаю!»
– Онисимыч, родной, чужие здесь! Двое профессоров-заложников теперь уже у меня – их отсекла «зона», а вот внуки мои – у них, да и Васильевич, профессор, что вместе на охоту со мной и тобой ходили. Что делать-то?»
– Теперь ясно. А делать тебе ничего не надо. Биороботы сделают всё сами по программе. А ты доложишь мне. Гут?!»
– Всё понял. До связи!
Бои
Тем временем в Красноярске происходило невероятное. Начальник Егорка взял ключи от хранилищ и вышел по направлению к псевдоделегации. Чуть поодаль робот остановился. Его индентичность человеку не вызывала сомнений. Подняв руку в знак внимания, Егор произнёс: «Мы дадим вам мешки, как вы того требуете! Но вначале вы покажите нам заложников и, пока будет обмен, пусть будут на виду. Хорошо?
Переговорщик тут же принялся открывать двери хранилищ. Со стороны «гостей» было хорошо видно выносящего мешки Егора. Как видно, следуя своим планам и до времени их не обозначая, захватчики вывели трёх парнишек и совсем уж маленькую девочку с бантом на русой головке. К ним же присовокупили профессора Петра Васильевича, друга таёжника.
– Силантий, вот твои внуки, можешь пересчитать! Через час их будет на одного меньше! – прокричал в мегафон связной.
Тут же, как бы в ответ, открылись створки приличных размеров машинного парка, пристроенного роботами прямо к дому, и из него другой робот Василий вывел невесть откуда взявшуюся плеяду неких автокаров с подъёмниками. Егор еле поспевал открывать и закрывать тяжеленные двери необъятных кладовых, так быстро управился с мешками Васятка.
– А теперь я вам покажу, что материал не обманный! – крикнул Егор и буквально в мгновение ока вскрыл по мешку каждого цвета. Начал с «мозга», то есть с красного мешка. Цветной горох, едва коснувшись земли, воплощался в симпатичных собачек. В течении нескольких минут за отроком бежало до полусотни смешных щенков овчарки двухмесячного возраста и несколько взрослых зайцев с мешочками на спине. Вслед за Василием мешки вновь, как бы запаивались – слипались. Пока дополнительно в их содержимом не было нужды. А щенки серыми молниями разбежались в разные стороны, как бы в погоне за зайцами. Гости рассмеялись шутке, но один злобно произнёс: «Детвора сопливая, на игрушки добро тратят. Из этого материала можно было соорудить бомбардировщик с вооружением.!» Но час, выставленный по ультиматуму истекал. И вдруг…
Из зарослей тайги выскочила уже свора, но не щенков-несмышлёнышей, а здоровенных собак-водолазов. Их перепрограммировал Егор. В доли секунды все бандиты были загнаны в вертолёты. Выстрелы по «псевдособакам» не давали никакого результата, пули попросту отскакивали как и от защиты по периметру. С грохотом из-за вершин столетних кедров показались скоростные вертолёты «чёрные акулы» помощи. Вот только чьей?
Экипажи вертолётов с оставшимися террористами на борту сделали попытку взлететь и запросить поддержку. Но откуда-то из зарослей кедровника, а скорее с их вершин хлёстко прозвучали выстрелы СВД-снайперских винтовок Драгунова, калибра никак не меньше 12,7 мм. Подоспели-таки егоровские ребята. И сработал позывной «свой-чужой». «Вот те и «зайцы» с мешочками. Поистине нет пределам изначально аморфным кремниевым превоплощениям!
Роботы и Силантий открыли проход в зону для подоспевших спасителей. Для прибывших десантников работы по специальности не оказалось, разве что «упаковали», да погрузили оставшихся в живых от страха непрошенных «гостей». А заодно загасили было начавшийся пожар от покарёженных деревьями вертолётов. Но, к сожалению, кто-то из нападавших успел дать сообщение неким третьим силам. Удивляться не приходится, по нынешним временам дезориентировать стало возможным хоть ракетный полк. Было бы кому «дать на лапу». А некоторые «лапы» имели очень даже высокие чины. Примером тому могут быть тот же Пеньковский, сдавший противнику все секреты базирования межконтинентальных ракет практически по всей территории СССР. Тем более на карту был поставлен передел мира. Сейчас – не исключение.
Тем временем всё было готово
Ситуация складывалась исключительно несуразно. В акваториях всех океанов сосредоточились в боевых позициях КАУГи, то есть корабельные авианосные ударные группы во главе с авианосцами и как минимум двадцатью кораблями сопровождения. Они заняли стратегические позиции. Во флотские соединения, войска ПВО и остатки авиации России было внесено максимум дезорганизации. А в полк тяжёлых бомбардировщиков, базирующийся под Красноярском поступил приказ разбомбить объекты по прилагаемой карте целеуказаний, игнорируя опознавательные сигналы «свой-чужой». У военных устав гласит: «Приказы не обсуждают, а выполняют» Здесь именно так и произошло: кто-то из военных бонз получил за выполнение этого приказа едва не миллионный ченч. А тут и делов-то: расколошматить никому неизвестный объект за сотни километров ото всей цивилизации. Вот только осуществить полностью идеально разработанный план не удалось: оперативно сработали российские спецслужбы и КАУГи ушли от наших берегов «не солоно хлебавши»
Эпилог
Конечно же, рассказанное здесь лишь малая толика пролившихся в печать событий, которые случайно не завершились Третьей мировой войной. И стремление овладеть миром до сих пор не покинуло известные нам державы. На сей раз человечество благополучно избежало уничтожения. Причём это далеко не в первый раз. Стоит лишь одному, а чаще плеяде гениев опередить науку хотя бы на десятилетие-другое, как горячие головы рвутся перехватить инициативу воплощения их трудов. До сих пор ряд теорий бродит по страницам фантастики, но лишь в узких кругах спецслужб могут в известной степени пролить свет на фактическое состояние дел. Хотя очень многие события невольно наталкивают на размышления. Резко участившиеся тектонические и атмосферные явления, появление ранее неведомых болезней, всевозможные НЛО не только летающие, но и подводные, замалчиваемые «странности» нашего спутника Луны…
А в конечном итоге Разум так или иначе будет служить добру. Хотя, казалось бы: куда проще созидать во благо и жить в мире! Мы лишь отчасти попытались вникнуть в силикоидные формы существования и динамики материи, разумных её решений на уровне почти сосуществования. Но наряду с гуманоидным и силикоидным проявлением разумной жизни есть плазмоидные формы. В условиях нашей планеты в принципе они могут сосуществовать. Тому форм существования и измерений по размещению несть числа.
Теперь пару слов о наших героях повествования.
Генерал Егоров получил звание генерал-лейтенанта и приглашён на преподавательскую работу в сферу спецслужб.
Доктор технических наук Никифоров, бывший директор п\я 009 приглашён в Российскую Академию наук.
Доктор технических наук Грибов Пётр Васильевич представлен к Нобелевской премии и об охоте с Иваном Силантичем лишь мечтает
Сам же Чаунин Иван Силантьевич и его внук представлены к высоким правительственным наградам.
Авиаторы полковника Рябова и сам командир авиаполка, как и военнослужащие ФСБ и ВДВ повышены в званиях и представлены к наградам.
В связи с происшедшим и для предотвращения случаев происка враждебных спецслужб приказом МО введены новые жёсткие секретные контрмероприятия. Но встречи с братьями (может двоюродными) по разуму у нас наверняка предстоят. Вот узнать бы: как там невозвращенцы на Селене? Дошла ли до них продукция п/я 009? А то, глядишь, мы ещё услышим о наших героях и не в фантастических рассказах!
Чудо света, но какое!
(Продолжение)
До некоторых пор в СМИ чуть ли не высмеивались рассказы мореходов о случаях, мягко говоря, неординарных, происходивших с ними на океанских просторах. Но на поверку со временем все-таки выходило, что поведанные слушателям истории далеко не флотские байки из разряда «распрячь швабру», а, по сути, истина подлинная. Разве что с некоторой «сноской» на «легкий бриз». Речь пойдёт о цивилизации, но… подводной. Вернее уже подводной. Но предстоял переход в другую точку, поближе к Антарктиде. Что мы и сделали. Дали активный отдых: бег по шкафутам, бассейн, гири, штанга… И вообще: кто во что горазд. Вечерами традиционно – гармонь на вертолётке, либо фильм.
Позади осталась бесконечная работа по МКС в полстаградусной духоте с чередующимися тропическими шквалами. И по нескольку суток кряду работа по целеуказаниям через каждые полтора часа. С перерывом в 20–30 минут. В эти перерывы входило время на сон, еду и туалет. Но давали и «передых» суток на двое-трое. Наши, вначале чисто случайные приобщения к связи с космонавтами– переселенцами на Селену стали поистине частью жизни нашей троицы: Виталия, Миши и моей.
Теперь же, волею командования переместившись для очередного сеанса связи значительно южнее, оказались «на задворках» Новой Зеландии, ближе к Антарктиде. Именно здесь нас посетило «НЕЧТО».
На вертолётной площадке вечером музицировал Ваня Лупик, писарь и обожаемый командой гармонист, балагур и приколист в масштабе Тихого океана и примыкающих к нему водоемов. Его аккордеон оглашал водную гладь южного полушария блаженными мелодиями. Мы же собрались на вертолётке получить двойное удовольствие: послушать Ваню и посмотреть аквацирк. Дельфины вокруг корабля без перерыва на трапезу буквально в истоме предавались эйфории музыки. Они задавали такие синхронные антраша, что даже угрюмый мичман-секретчик кривил краешек рта в улыбке. Ах, дельфины, ай да проказники и игруны! Вот ведь как проймут и растормошат душу, да так, что полугодовая тоска по дому, запаху костра, смеху детей ласкам любимых, в конце концов как бы отойдет, уступив в душе толику времени на общение с ними.
Сумерки, едва наметившись, сменились феерией ночи. Угомонились младшие братья по разуму, устроившись опочивать среди глади океана. Высветился Южный Крест среди мириады звезд, коих в южном полушарии тьма-тьмущая. А может и того более. Как бы в тон этой Сказке ночи месяц высветил серебром дорожку среди лёгкой ряби волн. Стих говор и смех. Горизонт не возбуждал ни единым огоньком. Да и кто когда рисковал заходить в эти широты без особой нужды! Изредка являлись всполохи светлячков среди изумруда пучин. Там же и таяли…
Но, что это! Горизонт мигом высветился мириадами огней.
Будто армада рыболовных судов словно по команде высветились суперсофитами. Такое нередко встречается в широтах у Японии и южнее. Даже бывалые штурмана могут опешить, увидав эдакое чудо чуть ли не на всю ширь горизонта. Ни дать, ни взять-стольный град во глади океана!
Но тут же простое созерцание сменилось чем-то вроде ужаса: огни даже не двигались, – они просто неслись… в нашу сторону! И это были отнюдь не какие-то заурядные прожекторы-софиты, а что-то глубинное, неведомое. Огни надменно мерцали и неслись к нам. На нас. Секунды застыли в изумлении от происходящего. Мы тоже. Возможно это было своеобразным гипнозом. Все просто оцепенели. Вздыбились от ужаса волосы, по коже пошли мурашки. Даже, если бы на корабль неслись торпеды, то наверняка были приняты контрмеры. Но это… Ощущение, будто сама планета Земля вот-вот столкнётся с чем-то огромным и абсолютно неведомым. Позже о таких же ощущениях рассказывали и все вахтенные офицеры, находящиеся на мостике.
В одночасье корабль вздыбился куда-то вверх, наверное, почти к облакам. Даже звёзды как бы приблизились. Сердце замерло, словно оторвалось и ощутило полет наперегонки с душой. Да и вряд ли кто в эти секунды смог хотя бы в малой степени передать, описать свои переживания, ощущения. НЕЧТО стремительно и абсолютно бесшумно проносилось прямо под нами. Даже наоборот: создалось ощущение, будто наш «Чумикан» несётся среди мириады огней неведомого подводного города. Причём иллюзия была настолько сильна, что многие судорожно вцепились в леера, чтобы устоять на палубе. Время остановилось. И вот уже чудо-город, сверкнув напоследок глубинными огнями, стремглав выскочил из-под днища корабля. И, скорее всего, наша посудина была для НЕГО не более, чем крошечная щепочка, если не пушинка. И тут же громаду корабля в 17 тысяч тонн медленно и бережно возвернуло из поднебесья в лоно вод Тихого океана.
Долго, даже очень долго никто не решался вообще открыть рот, либо пошевелиться. А когда заговорили, то почему-то шепотом. А тем временем НЕЧТО, назовём его «Акваштадт» (водный город) всплыло милях в трёх-четырёх. По-лодочному всплытие было «позиционным», то есть над водой лишь командный пост. На мостике было виднее, что происходило на этом самом «Акваштадте». Но нам троим и расчёту станции прошла по ГС (громкая связь) команда прибыть на свой пост.
Злополучная стойка гудела вовсю, выдавая метры оперативной записи. Виталий тут же взялся за дело. Мы готовили сообщение для ЦУПа. Пока не знали: КАКОГО. Хотя, даже отправив шифровку, мы так и не знали её содержание.
На следующий день готовились к очередному циклу сеансов связи с нашими космонавтами. Но ни Рюмин, ни Ляхов из облетанного напрочь Космоса вряд ли заметили нами увиденное и пережитое. А если и наблюдали, то сообщили «куда надо».
Командованию нашему встреча с «Акваштадтом» и подавно эйфории не добавило, равно как и звезд на погоны. На берегу такое никогда не сподобится. Разве что в горячих головах фантастов. А уж бумаг понапишут…
А, впрочем, именно таким путем дается импульс к поиску реалий, к исследованиям. Туда влекут тайны кромешных глубин в три-шесть километров. А просторы в сотни-тысячи миль в любую из сторон света и подавно. Плюс синхронный сеанс связи с этим НЕЧТО и космонавтами на Селене. Где всплывший «Акваштадт» был скорее всего ОКАЗИЕЙ по ретрансляции. Тем более, что коды и шифры для незнакомцев не представляли каких-либо сложностей.
Нас осенило: «Неужто аналог «школа заочного обучения?!» И в «Акваштадте» опять-таки ученики, либо их фантомы? Так вот как надумали вступать в контакт с землянами инопланетяне, либо их фантомные роботы, наделённые достаточным разумом и условиями к существованию и защите?» Получается, что океан выполняет роль того же космоса. Практически те же степени свобод и действий.
Так, что, выслушивая бывалого моряка, не следует крутить пальцем у виска, мол «заливает братишка» по полной программе. Ан, нет!
Есть, да еще какие, чудеса расчудесные. Разгадать, а пуще того применить во благо Человечеству, – вот это да! И магнитофонная стойка в углу станции молчала почти неделю. Но неожиданно заработала вновь. Наши исследователи просили ускорить поставку «кремниеорганику 009 первой помощи». Требовалось ускорить монтаж поставляемых модулей под слоем лунной защиты. И сомнениям нашим пришёл конец: происходящее на Селене имеет хорошо продуманное (а может и согласованное) продолжение и взаимосвязь на Земле. Теперь даже мы не сомневались о существовании на загадочной планете существ парадоксальных. Они не выказывали признаков жизни в обычном нашем понятии, но явно превосходили землян в плане интеллекта. Чего уж сравнивать возможности! Они явно превосходящие наши. Земляне готовили солидарное освоение Космоса в паре с селенитами. И действие происходило уже много лет в глухой сибирской тайге. Распад СССР чуть было не привёл к межпланетной трагедии…
Пройти насквозь
Сам по себе прецедент, не ахти какой примечательный, хотя шума наделал едва не на всю Камчатку. Особенно он озаботил военные спецслужбы. Не шутка: речь шла о безопасности при эксплуатации МБР (межконтинентальные баллистические ракеты).
Как бы опережая события, заглянем в физическое, молекулярное строение окружающих нас предметов, да и, в сущности всего мироздания вообще. Положим, что газ без особых проблем проникает через аналогичную субстанцию. С жидкостями подобных проблем тоже не возникает. Разве что они в процессе проникновения друг в друга попросту смешиваются. А их отделение даже на химическом уровне, и молекулярном – проблема трудоёмкая и дорогостоящая. Но сам-то процесс проникновения возможен! Вот только твёрдым предметам подобное проникновение априори недоступно.
Хотя случись эдакое у нас с вами, то несть числа фантазиям, применительным к предположенной. Именно поэтому случившееся уже поутру обсуждалось, хотя и в полголоса во всём, в общем– то военизированном посёлке на побережье бухты Авача.
В средине лета, когда рассвет наведывается в окна прибрежных домов уже в четвёртом часу, ко мне в дверь позвонили соседи. Перебивая друг друга, они выговорили: «Бери бинокль и смотри, что творится над бухтой!» Конечно же, немедля достал свой морской 10-кратный прибор. Жена, дети соскочили как по военной команде «боевая тревога!» И тут же вперились в окно. Сын с дочкой попеременно просто вырывали оптику из моих рук. Тем временем над бухтой происходило поистине некое действо.
Где-то там, над сопками и Тихим океаном делало попытку выглянуть солнце. Так что небо над водной гладью уподоблялось экрану фильмоскопа. Предметы очерчивались исключительно контрастно. Корабли в соединяющейся с Авачей бухте Крашенинникова, подводные лодки у дальнего пирса, как видно под загрузкой МБР. А над всем возвышалось НЕЧТО. Где-то на высоте сотни – полутора метров. Размеры было легко сопоставить с находящимся прямо под НЛО кораблём гидрографии.
Мы привыкли, чуть ли не походя отождествлять предметы подобного типа с неким подобием космического корабля. Но не тут-то было: блестящий, антраците– чёрный цилиндр, длиной не менее трех сотен метров, начал разъединяться от средины пополам. Я дал бинокль детям, ибо НЕЧТО можно было видеть почти детально на фоне небесной подсветки. Разделившись, теперь уже два цилиндра, расположились ровно друг над другом. Цилиндры были исключительно ровные и гладкие. На их закраинах уже отражались проблески зари восходящего солнца. Но вот обе половины начали сближаться. Всё происходило демонстративно медленно и настораживающе. Ведь не шутка в деле: что это такое и в чём суть происходящего? А вдруг они и на самом деле столкнутся, эдакие громадины?
Но утреннюю тишину ничто не нарушало. А цилиндры тем временем начали… входить друг в друга. «Папа, да ты посмотри, что они делают! Они же сейчас упадут на корабль!» – воскликнула дочка. Жена в страхе схватила меня за руку. Сын вперился в окуляры молча, лишь желваки на скулах выдавали его волнение.
Но в жуткой тишине странная феерия продолжалась кадр за кадром. Соединяясь, а, скорее всего, взаимопроникая друг в друга, цилиндры вновь удлинились. Затем всё сооружение, блестя вороненой поверхностью, начало перемещаться к пирсу, где производилась по обыкновению загрузка МБР. Дело принимало исключительно серьёзный оборот.
Странно, даже весьма, да и в последующем никто толком не мог объяснить: почему ни на гидрографе, ни на подводных лодках даже тревогу не сыграли? И ведь видели все, находящиеся в центре событий происходящее. Один из офицеров, стоявшем на вахте ГКП (главного командного поста) гидрографа, позже всё таки поведал о причине бездействия: «Ты знаешь, мы попросту оцепенели и не то чтобы тревогу сыграть, мы даже кэпа (командира корабля) не вызвали. Даже когда всё кончилось, мы с четверть часа не могли прийти в себя. Нас и «особист» терзал на эту тему. Кстати, я спрашивал друга с ПЛ (подводной лодки), так у них было и того чище: сработала какая– то защита, а отключить никто не смог».
Мы же наблюдали всё происходящее уже в компании соседей снизу (им плохо видно, а всполошился весь дом). А НЛО снизилось над пирсом с ПЛ, минут пять находилось неподвижно и… исчезло.
Теперь вернёмся к началу, предыстории нашего рассказа. Из учебника по физике каждый школьник знает, что атом – это чуть ли не фантом. То есть его существование бесспорно и он имеет вполне определённые размеры. Соотнесём их, образно, конечно, с размерами Красноярского края. Так вот масса-то этого атома будет сосредоточена в объёме, сопоставимом с футбольным мячом. И, опять-таки образно, представим: смогут ли разойтись в пространстве, то есть проникнуть друг сквозь друга два атома, даже не заметив визави? Конечно же, ответит любой, не ведая о силах межатомных и межмолекулярных взаимодействий. Ну а если эти силы каким– то образом нейтрализовать? В этом случае они могут находиться в пространстве, даже не подозревая о существовании друг друга. А вот что за ЧЁРНЫЙ ГИГАНТ, появившийся в небе над бухтой Авача в 1987 году, до сих пор нигде не обмолвлено.
Мы же попробуем, пусть частично, разобраться в увиденном. Первое, что можно предположить – вещество, входящее в состав «корабля». Но оно на первый взгляд имеет все внешние признаки твёрдого тела! Ко всему это «твёрдое тело» проникаємо для другого, пусть равноценного. Может те же пришельцы проделывают уроки наглядности для разъяснения нам, землянам новые, а вернее, доселе нами не постигнутые законы? Одним словом – та же школа заочного обучения на примерах. И невольно вспомнились те сеансы связи, коими мы завладели случайно. Ведь наши «новосёлы» на Селене попали именно в такую Школу Всемирного Разума. Но кто и в какой форме будет принимать экзамены на предмет усвоения материала? Какие мы будем ученики? Сколько лет понадобится Человечеству на освоение ВСЕГО курса РАЗУМА?
Фотоматериал
Караван с севера
США «Арнольд»
Субмарина БДР
Терем в Стамбуле
С родной бабушкой
Космонавты «Салют-6» (в светлых мундирах) и офицеры соединения КИК
Охранная грамота от Нептуна
С командиром адмиралом Вереникиным
Братцы-матросы
Царь-Нептун со стражей
Боевой залет самолета «Орион» (США)
Гостья в океане (цапля)
Волна на 40-х ревущих
Летучая рыбка
Доклад командира корабля Нептуну
Черти крестят на экваторе методом «КБО»
Я – хозяин юта и швабры