Глава 12

КВЖД не отдадим!

Вскоре Степан уже ехал мимо родных скалистых гор, к коим успел привыкнуть, как и к нескончаемой таёжной глухомани. Стоял март, почти самый трескучий и морозный в Забайкалье. Предыдущая, прошлогодняя поездка в вагоне-теплушке была явно экзотичней теперешней. Тогда было начало лета и, если что докучало пассажирам теплушек, так это паровозный дым и извечные гудки ночью. Тогда на остановках рвали траву, причём в основном лопухи. Сие служило в пути туалетной бумагой, о существовании которой мало кто был сведущ. Но дыра с сиденьем в задней части вагона была по-прежнему и в этом вагоне. Над ней же висел рукомойник. Об него без привычки стукались головой и матерились, вставая с сиденья. Для устойчивости страждущего была прибита в бок вагона труба, дабы при качке и поворотах не снесло на пол. И ещё: всё жидкое выдувало вовнутрь. В лицо, если умывался и в штаны и на спину присевшему облегчиться. Дверь открывали лишь на длинных перегонах и по ходу поезда: проветрить и сходить по малой нужде. Так что красотами любовались лишь на станциях и снаружи вагона. Делали это опять-таки сидя на корточках, чтобы успеть справить всяческую гигиену и заскочить в вагон. Дрова запихивали под нижние нары. Буржуйка в центре была оббита железом вокруг корытцем и присыпана песком. Ночью дежурил дневальный, но он чаще тоже спал. Так что утром в вагончике был «колотун-бабай», как заметил призывник киргиз Разибай. Его упорно звали матерно: «Разъе. ай», но парень этого не замечал и смеялся вместе со всеми.

Уже в Чите Стёпка узнал, что волжане едут через два вагона и тоже по спецнабору во Владивосток. Там были Колька Ведмеденко из Часовни и Лёха Семихин из родной Канавы. Долго им потом пришлось отбрёхиваться, что они «из Канавы». Гордо утверждали, что из Ульяновска, где сам Ленин родился.

От Читы ехали всё ближе к китайской границе. Ехали без приключений, хотя Степан-то знал цену этой тишине. Бандиты отсиживались по глухим зимникам и не следили по тайге без особой нужды. Но поезда-добыча верная и малоопасная. На одной из станций на верхних полках у окон расположились красноармейцы, двое с пулемётом. Ожидали нападения банд семёновцев и хунхузов. Перед дверьми в козлах стояли ещё пять трёхлинеек – ровно по числу членов ОСОВИАХИМ, обученных стрельбе и штыковой атаке. Но ребята всё больше крутились возле пулемёта. Видеть-то они его видели и раньше, а вот чтобы так, да потрогать…До самого Агинского ехали с комфортом, если не считать треклятый нужник. Пулемётчик рассказывал про японцев и их новое государство Манчжоу-го. Про настоящую войну, развязанную японцами. Не последняя роль уделялась обслуживающему персоналу КВЖД. Поощрялись любые бандитские вылазки и прежде всего – хунхузов. Наши даже песню разучили.

Ночью солдаты-пограничники несли службу на совесть: «Пост сдал! Пост принял!». Свистел паровоз, скрипели от морозной колеи колёса, беспрестанно отстукивая: «Та-та-тук; та-та-тук! Тук-ты, тук-ты-тук!» Шёл март 1933 года. Поезд подминал морозные вёрсты КВЖД. Последние три вагона были с призывниками. Но точно в таких же «теплушках» перевозили скот, коней, провизию – лакомую добычу хунхузов.

А вообще-то хунхузы по уголовным понятиям-обыкновенные отморозки. Они не гнушались ни одним из видов преступлений, даже тех, которые были «табу» среди самых отъявленных «мокрушников» и насильников. Это были китайцы, корейцы, беглые каторжане всех национальностей, а в годы советской власти ещё и белобандиты.

Степан проснулся глубокой ночью от давно не слышанного стука конских кованных копыт о мёрзлую землю. Часовой красноармеец спал сидя у чугунки, обняв винтовку. «Ах ты, чунь лапчатый! Это ты так «пост принял?» Тут же пнул засоню ногой: «Вставай, в ружьё! Буди всех! Бандиты!!» В вагоне было загалдели, но опытный в общении с бандитами Дерябин сдавленно крикнул: «Всем молчать! К бою! Если это хунхузы, то вырежут всех! Драться насмерть!»

Отодвинули дверь, выставили рамку окна. Холод ввалился туманом. В свете луны были видны мчащиеся к вагону всадники. Сверкали глаза и оскал зубов. От коней валил пар. Раздался резкий свист и сразу несколько преследователей кинули гранаты: под колёса, на крыши вагонов, на автосцепки. От грохота окончательно вскочили все. «Стрелять метко! Беречь патроны!» – Это уже крикнул пулемётчик, дав первую очередь через окно по ближайшим конникам. Стрельнул и Степан. У него и было-то всего пять патронов. Поравнявшись с дверью хунхуз хлестнул плёткой по щели. Кнут обернулся вокруг засова и стал как бы абордажем: рукоять-то опоясана у запястья… Бандит кошкой было вскочил в вагон. Но из темноты в него упёрся штык трёхлинейки Степана. «Пусти, бля, убью!» – Рванулся было вовнутрь всадник. Степан сделал шаг назад, как на учениях и всадил штык в овчину полушубка. На штыке же втащил труп вовнутрь. Но целая лавина конников на скаку распахнули дверь настежь. «Шалишь, не впервой!» – Мелькнуло в голове Дерябина. Луна осветила вагон. Бандиты скопились в проходе, мешая друг другу. Мороз обжигал парню руки, но он быстро выхватил маузер из кобуры убитого и почти всю обойму всадил в беснующихся у засова бандитов. Мигом выхватил из ножен убитого шашку, снял папаху и полушубок, ленту патронов сунул за пазуху. «Оружие хватайте! Перебьют ведь!» И кинул кому-то внутрь свою винтовку. Из сапога бандита достал кинжал. Почти тут же полосонул шашкой по рукам очередного хунхуза. От грохота взрывов не все поняли, что их вагон и все задние сбавляют ход… «Неужели сцепку вагона взорвали, суки!?» – Догадался не только Степан, но и все в проснувшиеся. В темноте искали кто что: шинели, винтовки, шапки…

Тем временем конники неслись неисчислимо к останавливающимся вагонам. Дверь уже была распахнута во всю ширь. «Всем прочь от двери!! Ложись!!»Благим матом заорал пулемётчик и дал очередь по прущейся в вагон ораве бандитов. Ранил кого-то из своих. Но это был верный приём бывалого бойца-пограничника. Промедли он на секунду – было бы не то что поздно, а и бесполезно. На счету хунхузов это был далеко не первый абордаж вагонов с призывниками. До Харбина доезжали разве что половина пассажиров: их забирали в рабы или для выкупа. Остальных попросту резали, забирая еду и оружие, деньги.

Видя безуспешность взятия третьего от хвоста вагона, бандиты ринулись к двум последним. В среднем вскоре перестал строчить пулемёт: пожалел, видно пограничник своих двух-трёх, вот и полегли все! Вскоре вагоны, скрипнув последний раз о промёрзшие рельсы чугунными парами, остановились. Парни успели разоружить с десяток втащенных убитых уже в вагоне. Немало нападавших лежало прямо у колёс. Некоторые орали и даже стреляли бог весть куда. Их тут же добивали. Захлёбывался в собственной крови и один из наших. Кто-то надрывно блевал от вида крови и срыва нервов, впервые увидев смерть. Человек десять затихли навеки. Было хотели помочь раненым, но опять навалились разбойники. Только теперь наши работали более слаженно: очередь из пулемёта, а затем штыками и шашками. Но нападающих было слишком много, да и пьяные, они лезли прямо на рожон. Наши «максимы» были переделаны под патроны трёхлинейки Мосина, но и они явно кончались. Как видно, гранаты у нападавших тоже иссякли, иначе уже разнесли бы наш «укрепвагончик» и без того светившийся бесчисленными дырами. В предпоследнем, среднем вагоне молчали все: «Убиты или безоружные». Оставшиеся в живых хунхузы совещались в сторонке под тенью елей. На таком расстоянии прицельно стрелять, хотя и в лунную ночь – бесполезно. Сберегая патроны, замолкли. Кто похрабрее, вылазили наружу и собирали из-под вагона оставшееся у убитых оружие.

Озлобленные грабители слишком много потеряли, чтобы подарить сопротивлявшимся жизнь. Это все подспудно понимали. Жилы стыли от почти реального осязания быть разрубленным шашкой или зарезанным ножом. В сознании ещё свежи кровь и хруст костей боя. Все хотели жить, впрочем, как и те, кому это заказано навеки. А они лежали рядом. Тела их закоченели. А ещё вчера они пели про КВЖД…Мы догадывались, что хунхузы послали за подмогой и боеприпасами. Жить оставалось часа два-три. Светало. В щель двери вагона вполз киргиз-призывник Разибай: «Эй, гдэ тымно, давай таскай патрона, граната! Второй Максима карапчил (утащил) мало недопёр. Памагай маленько, друга! И мой курсак (живот) сапсем прапал. Дай пожрать! Помирай скучно!» Тут парень вывалил гору патронов, добытых из второго, предпоследнего вагона. Там вырезали почти всех и сразу. Вот патроны и остались. Да и у вагона с десяток трупов валялось. Сделали ещё вылазку, собрали всё, что смогли. Тяжелее всего было снимать полушубки с окаменевших покойников. Волки рвали тела погибших, орудуя почти вплотную с нашими бойцами. Было страшно видеть, как они грызли в клочья ещё вчера живых наших товарищей. Как могли, приоделись в трофейные кожухи потеплее, разделили патроны, оружие. Надежда одна: на другой состав с охраной. Встречного почему-то не было. Так что из всего вагона за нами уцелел лишь Коля Ведмеденко. Его выбросило из вагона взрывом гранаты. А уже под вагоном переоделся в полушубок хунхуза и переполз в задний вагон. Там тоже ещё оборонялись.

Но бандиты, как видно, разогретые спиртным, решили сами добить солдат и призывников. Со свистом и дикими криками они вылетели из-под заиндевевших елей. Не ожидали всадники, что по ним ударят сразу три пулемёта, едва они окажутся у цели. Но спохватились хунхузы поздно. Задние напирали на было повернувших авангардных и уже всем скопом были политы свинцовым дождём. До полусотни всадников ускакали, как видно – насовсем. Оставшиеся безлошадные хунхузы заметались по снегу. Замолкли пулемёты и слышались лишь отдельные прицельные винтовочные выстрелы.

Офицер пограничник из замыкающего вагона с криком: «За мной, в атаку!» – вывел всех способных воевать для уничтожения врагов. Степан бежал рядом с Колькой. В руке была шашка, в другой – маузер. Кинжал сунул за голенище – так надёжней. Сошлись молча: кололи штыками, стреляли, рубили шашками. Озверевшие бандиты спьяну сами лезли под пули и на штыки. Последнее, что запомнил Стёпка – это перекошенное усатое лицо белогвардейского есаула. Парень заученно, с оттяжкой опустил шашку прямиком под кадык. Он даже услышал хруст перерубаемого хряща…И всё. В его голову угодила пуля из маузера беляка. Но, как часто тогда бывало, калибр пули был явно винтовочный и выстрел оказался слабым. Его хватило, чтобы пробить папаху и набить здоровенную шишку чуть выше виска. А всего в живых осталось ровно треть призывников и половина гвардейцев-пограничников. Их, почти пустые вагоны взял толкачом подоспевший паровоз. А уж от Харбина до Владивостока ехали с шиком в пассажирском вагоне с отоплением и проводником. Всех поили как господ чаем с сахаром и в подстаканниках. На границе китайский служащий преподнёс каждому призывнику по веточке багульника и стопке китайской водки, настоянной на женьшене. Из почти сотни ребят живыми во Владивосток прибыли менее полусотни. Остальные были варварски растерзаны не без участия «любезных» чиновников. Здесь же они проявляли чудовищное лицемерие на грани издевательства. Правда водку выпили в знак помин душ наших погибших товарищей. Пусть земля Манчжурии будет вам пухом! В 1935 году советские поезда по КВЖД уже не ездили официально. В Приморье бушевала ранняя весна.

 

Глава 13

Одели по робе

Шишка у Стёпки сошла на нет. Помог кусок медяшки и чайник кондуктора, вроде латунный. Нашлась и бодяга. Винтовки и пулемёты, документы убитых сдавал офицер пограничник. Какой-то начальник зачитал приказ о поощрении «Храбро отстоявших в бою революционное имущество КВЖД.» Но ничего не сказал о том, что более половины из них полегли на поле боя «за имущество!». Трофейные полушубки, шашки, винтовки, карабины и кинжалы приказали сдать в арсенал. Отобрали у Дерябина и маузер, пригрозив гауптвахтой. Колю и Степана, да ещё человек пять забрал лихой морской старшина подводник с непомерно широкими плечами. Был у него и выпирающий из форменной голландки животик. Кто-то пошутил: не пузо ли у подводника? Но тот молча подошёл к наиболее рослому и так «взял его на животик», что бедолага отлетел метра на два. «Запомни, браток, у подводников всё, что выше ремня – грудь!!» Шутник извинился, вставая и отряхиваясь. Всех подстригли, пропарили в бане, осмотрел врач. Часа два обмундировывали «по робе». Брюки и роба были такими жёсткими, что стояли сами по себе. У яловых ботинок шнурки были кожаные. «Прогары разносите в учебке! Кому жмут, поменяю сейчас! Ушиваться будете в ротах!» – Объявил баталер. Одетые в робы не по размеру парни скорее напоминали огородное пугало и хохотали друг над другом. Робы скрипели как свадебные сапоги. Потом всех усадили в грузовик и повезли на пристань, где их ждал паром на остров Русский.

Такого великолепия выросшие в деревнях юноши отродясь не видели. Дворцы, дома в несколько этажей, кабаки, рестораны, всякие непонятные дома с шикарными вывесками, обилие шикарных колясок… И пахло, пахло багульником, он цвёл и от этого все сопки становились розовыми. Воздух был неимоверно чист и имел привкус аптеки. Это был запах любого города у моря: йодный аромат морской капусты и просолённых кораблей. На рейде грозно заострялись форштевни боевых кораблей. У Степана захватывало дух: сбывалась его многолетняя мечта: мечта детства и юности. Лохматой головой зарослей показался остров русский. Ещё недавно он был оккупирован корейскими огородниками. Но их довольно быстро переадресовали. Вряд ли их можно отыскать и сегодня. Разве что на Камчатке у посёлка Елизово.

На приближении 2-3-х кабельтовых среди зелени вырисовывались грани бетонных сооружений. Будто мураши копошились люди. Были среди них и те, кто остался для Степана как враг.

 

Глава 14

Пушка

«Справа по одному бегом марш! Стой, вашу в душу мать! Назад! Приставить ногу. Вот ты, салага неотёсанный, где у тебя «право»!

– Тута вот…Ну, ежели как если, то туды ближе. А?

– На! Ух ты, зелень подкильная! Ты и кто за тобой – колонна. Те, кто плечами стоят – шеренга. Ты, слизь гальюнная, – правый в шеренге и по команде «справа по одному-марш!» должен проснуться и бежать куда надо!

– А куды, ведь скрозь «справа»? А бежать мне?

– Вот я тте по едалам вдоль салазок и справа…А? Хошь, аль сам сообразишь? Марш!!!» – Правофланговый призывник, прикрывая скулу, рванул вдоль дорожной канавы. За ним послушно остальные. Лишь замешкался курсант следующей колонны, как старшина засучил рукав. Намёк был мгновенно понят. Таким же «макаром» выполнили ещё команду: «Направляющий, приставить ногу!» Со стороны строй напоминал гнилую колесницу на квадратных колёсах. Они спотыкались, теряли ногу на счёт «раз, два, три». А коли старшой вздумывал гаркнуть; «Кру-у-гом марш!» – То тут творилась куча-мала у пивного киоска. К обеду добрались до столовой у казармы, преодолев около полукилометра. Робы намокли от пота так, что перестали скрипеть.

– Запомните, братки: море любит сильных! А сильные любят пожрать! Справа по одному на камбуз марш! На сей раз команду исполнили даже с опережением: очень хотелось есть. Селёдка, борщ, каша – «шрапнель» и компот из сухофруктов (позже он станет деликатесом).

– Всем встать! Выходить строиться! – Рявкнул «полюбившийся» нам старшина.» Пойдём посмотрим пушку. Потом даю на завтра сутки на приведение в размер рабочей формы одежды. Иголки и йод выдаст баталер. Размеры в уставе и у баталера. Но Грицюк малоразговорчивый, так что иголки не ломать и дурных вопросов не задавать.» Глядя на его надвинутый лоб и пудовые кулаки с ним беседовать не хотелось. Метров 300 до пушки шли так, что захотелось ещё заскочить на камбуз. Шли строем «с выкрутасами». Старшина манипулировал строем «туда-сюда-обратно», добиваясь чёткости шага: «Вы, мальцы, ещё щенки неразумные. Вот даже шагать не умеете. А я вас научу шагать с закрытыми глазами. На лодке-то завсегда ночь. А коли повыключать плафоны и аварийку, то забудешь, где у мамки сиська. Вот и смекайте. Лодки ваши на заводе строятся, а учиться будете на железе и дереве. Вёсел на всех хватит. Туды вашу тётю по утряне! Ха-ха! Ша-а-гом марш! Соколики!»

Догадливые захватили из столовки-камбуза в карманы хлеба. Дойдя до пушки все попадали на траву. Одно запомнил Степан, что пушка тяжёлая и из неё стреляют. А ночью снилась родная база на Байкале и вкусный омуль. Весь следующий день, как и пообещал ротный главстаршина Овчинников, «новосёлы» ушивали простиранную робу по своему «организму». Кто не имел практики шитья иглой по полубрезенту, те, понурив голову, шли к баталеру за йодом. На просьбу дать напёрсток, слышали: «Те здесь чё, шляпная для модисток? Кру-гом! Пшёл!!» И получал ускоряющий пинок в зад. Но йод дал сразу едва не с поллитра: «Зря не пачкайтесь. Не лазарет!» Утром «для разгрузки» чистили картошку на всю школу. Исколотые иголками пальцы опять просочились кровью. Зато ноги праздновали отдых в теперь уже почти разношенных ботинках.

 

Глава 15

Много пушек

Картошку чистили весь день, но наелись «мослов» с кусками мяса и жирными мозгами. А чайник с компотом кок выдал уже на половине задания. «Жить можно!» – Подумал Степан, ложась после отбоя спать. С утра делали зарядку и купались в солёной до ужаса бухте Аякс. Но прозрачность её просто пугала: глубина в три-пять метров казалась полуметровой. «Братки, слушай сюда! Кто не умеет плавать, подь ко мне! Здесь глубина не для лодки, но утонуть в три роста за секунду, что пальцы обос…ть! Учить плавать буду сам. Хотя на подлодке этот балет не пригодится. Тонуть будем вместе и весело…Из отсека за борт не сиганёшь.» И действительно: уже к концу недели плавать научились все. Да и плавать-то в морской воде куда проще, чем в пресной. И Степан просто восторгался, ныряя за ракушками и звёздами.

После завтрака пошли на склады. Вот там пушек-пулемётов была тьма-тьмущая. Одни надо было разбирать-собирать, запоминая название деталей и узлов. Изучил один тип, зовёшь старшину и сдаёшь. А коли сдал – получи другую, посложнее. Уже в другом отсеке склада стояли новенькие ящики с орудиями и пулемётами: их надо было расконсервировать для отправки на завод. Там их установят на палубы лодок. В обед каша «шрапнель» шла за милую душу. А от «изученных» пушек болели все до единой мышцы.

Но на следующий день, как и всю неделю мы упражнялись с пушками на скорость. «Запомните, братки, в океане подручной тёти не будет! Сам заряжай, сам стреляй без промаха. А не дай бог повредят орудие, либо тебя самого, то сам и ремонтируйся! Усвоили?! А теперь для крепости сна на спортплощадку бегом марш!!». Бегали по «отсекам» и отжимались на турнике до изнеможения. «Так вот, братки, чем больше шишек набьёте здесь, тем меньше их будет у вас на лодке. Становись!» Овчинников ещё не закончил команду, как все стояли в строю не шевелясь. Старшина дважды повторять не любил. А вот раз пять-семь и на время – другое дело. Уж лучше – раз…Нередко Степану с горечью думалось: «Господи, да когда же оно будет – это море!» А оно, как бы в насмешку синело и переливалось в лучах солнца до самого горизонта. А там время от времени появлялись и исчезали контуры кораблей. Некоторые подходили и становились на рейде под разгрузку. Тогда всю школу поднимали по учебной тревоге и шли на баржах «на учебные стрельбы»: «бери больше и кидай дальше». А кидали – разгружали арматурное железо, механизмы и пушки «батареи К.Е. Ворошилова». Это были форты Южный, Русских и Поспелова. Каждый состоял из сообщающихся многокилометровых укреплений.

 

Глава 16

Любовь к морю

Ряд пушек имел калибр 305 мм. И вес снаряда 470 кг. Нетрудно представить размеры ствола и других устройств пушек-гигантов. Работали в основном ночами. Еду доставляли прямо на корабль. Но в этот день Степан обратил внимание на плавкран и платформы на рельсах. Узкоколейка вела в тоннель. Завтрак был куда сытнее воскресного. На построении объявили, что курить будет нельзя всю ночь. Спать с обеда и до 22–00. Какое-то напряжение витало в воздухе. Парни это чувствовали и вечерами они делились мыслями с Колей, воспоминаниями о доме. Дело в том, что бегая «пятёрку» на физзарядке и купаясь в бухте, они видели сотни, а то и больше людей, выходящих на какие-то подземные работы. И было понятно, что их даже ночной труд был куда более лёгким. А однажды…в числе главенствующих над измождёнными людьми Стёпа увидел «старшого» Осипа Неведрова. Тот, почувствовав на себе взгляд, обернулся. Запала его злорадная ухмылка браконьера, выследившего добычу. Дерябина ударило в холодный пот от гадкого предчувствия.

Суперснаряды, а это были они, разгружали тремя партиями. Одна готовила такелаж груза на корабле, другие принимали и укладывали почти полутонные снаряды на плашкоут(плоскодонная баржа) в деревянные козлы. Третьи сгружали на береговую площадку, где стояла та самая платформа на рельсах. В неё укладывали четыре стальные чушки. В тоннель груз ввозили лебёдками уже штатные грузчики-такелажники. Буквально каждое движение контролировали инструкторы. Пот заливал глаза. Даже двухмесячная тренировка оказалась недостаточной. К рассвету все качались от усталости и тряслись руки. С восходом солнца все купались в бухте. В казарме ополаскивались пресной водой, иначе кожа просто скрипела от соли. Корабль девственно стоял на рейде, соблюдая секретность. Всего надо было выгрузить около 15 тысяч снарядов с каждого рейса. Их предполагалось два. Каждый снаряд мог потопить авианосец, для эсминца было достаточно двух (маневренность). Точность попадания орудий 1,5–2,0 метра от цели. Через день стали разгружать и днём, укутывая контейнеры брезентом. Через неделю выгрузили всё. Дали два дня отдыха «с перерывом на обед». Степан впервые в жизни понял, – что такое счастье. А Овчинников заключил: «Запомните, братки, ещё при Нахимове считали, что любовь к морю возникает при невыносимой службе на берегу!»

 

Глава 17

Опять допрос

На второй день Овчинников сказал: «Курсант Дерябин, к 9-00 в штаб отряда! Дежурный объяснит. Форма одежды – рабочая.» Сердце заколотилось в предчувствии неладного. Вспомнился Неведров.

Так оно и вышло: курсанта препроводили к оперативнику ОГПУ. Постучав, Степан вошёл: «Товарищ следователь, курсант Дерябин по Вашему приказанию прибыл!»

– Садись, Алёша! А может Степан? Как тебя величать?

– С-степан я, Дерябин…Бумаги мне… Я не хотел!

– Ну да ладно, раз не хотел. А то, что в гвардии пограничников присягу принимал, тоже «не хотел» сказать?! Как на флот попал? На секретную батарею? А?! Говори, сволочь, не то сразу к стенке, контра поганая! Какая твоя настоящая фамилия, кем завербован?

– Я случайно… Меня в вагон запихали без документов. Из Канавы я! А этот, который Неведров пригрозил в ГПУ сдать.

– Вот я те щас сделаю канаву два на метр и без креста. Кто завербовал…» – Допрос длился всю ночь. Степан потерял всякое чувство уверенности. Ему стало обидно, что какой-то гадине верят, а ему, Стёпке, комсомольцу – не верят. Но, как говорят: «Бог есть!» К концу недели, после трёхдневного перерыва его вызвал «гражданин Селезнёв, старший следователь ОГПУ» Дерябина вёл конвойный. И тут парня будто молнией сразило: пред кабинетом сидели и улыбались его родные земляки: Ведмеденко и пропавший Семихин из Канавы.

– Гражданин следователь…

– Да ладно тебе. Садись, намаялся по своей скромности! Чего же про земляков не сказал? А то ведь дело совсем круто оборачивалось! Пей вот чай! Да не бойся, всё позади. Да и бумаги твои пришли из Иркутска. Вот тут Егор Силантьевич лично тебе письмо прислал и поздравление: сержанта тебе присвоили и благодарность от ОГПУ за отвагу в борьбе с белоказаками. Да ты, оказывается, у нас стрелянный воробей! А отмалчиваешься…Собирайте с Колей аттестаты и с завтрашним катером отправляетесь на лодку. Она пока на заводе. Изучать будете. И на вот тебе старшинские погоны. По-флотски ты – старшина второй статьи. Поздравляю!! Привет Овчинникову! Настоящий балтиец-подводник. Встретитесь ещё!»

Вышел в коридор и тут же попал в обьятия друзей детства. Жаль только: едва встретились, как снова надо расставаться с Лёшей Семихиным, шедшим на надводные корабли.

 

Глава 18

Как пахнет лодка

С вечера парни уложили свои вещаттестаты: от кальсон до шинели. Зашёл попрощаться Лёшка. А после завтрака с утречка земляки в сопровождении прибывшего старшины Сероштана отправились на пирс. «Ну, братки, простите, ежели что не так! Видно время настало беспокойное: разинешь варежку – зуб вырвут! Так что не зевай, Фомка, – на то и ярмарка! А может ещё и встретимся. Балтийцы ноне в цене!» Так напоследок напутствовал наш ротный Овчинников.

Рабочие-кроты угрюмо шли в своё подземелье. Степан почувствовал на миг нечто холодное и противное, будто жабу за шиворот сунули. Да, это был тот же Неведров, но уже с киркой и лопатой. «Есть же бог на свете!» – Снова с облегчением подумал старшина Дерябин.

Катер оттарахтел до Малого Улиса, где стояло до десятка подлодок. Сероштан пояснил: «Определим жить в переходном составе и работать на заводе. Собирать лодки будете! Али сдрейфили по незнанке?

Не боись, там наши братки будут с Балтики, а то и вовсе с «Королевского» – Черноморского флота. Месяца через три изучите всё от носового торпедного до дейдвуд-сальника. Это который вал герметизирует при выходе за борт на винт. Завтракать – ужинать будете здесь. Обедать – на заводе. А сейчас Ведмеденко – в казарму, а старшина Дерябин со мной.» По пути Сероштан объяснил, что старшины живут отдельно по четверо в комнате. «А ты где корефан лыки заработал? Тут или по дороге?»

– В командировке бандюганов били. – Так договорились на допросе с опером Селезнёвым.

Уже утром взводный главстаршина Сероштан представил нового командира отделения старшину второй статьи Степана Ильича Дерябина. Затем по трапу на борт «трамвайчика» и на долгожданный завод. Открылась бухта Золотой Рог, показав прибрежный Владивосток и судоремонтный завод. Здесь недолгий развод на работы и выделение «огнеопасной» группы на обеспечение сварки. Степан неуклюже спустился в отсек своей лодки, получив нелестный отзыв «сапог». Пришлось тренироваться спускаться на руках и со свистом. Пригодились шлюпочные мозоли.

Лодка была уже загружена дизелями валолиниями и торпедными аппаратами. Теперь всё это нужно было обвязывать трубопроводами и кабелями морского исполнения. Ох, как пригодился Степану завод и умение читать чертежи! Воздух в лодке сообщался с цеховским: выхлопы дизелей, дым сварки и какой-то особый привкус стали. Съёмные листы ещё не приваривали.

 

Глава 19

Дальневосточному подплаву быть!

Прошло лишь десять лет, как из Приморья окончательно изгнали белогвардейцев. Из последних сил, но «нашенский Владивосток» и Приморье закрепились за страной Советов. Хотя здесь завязался поистине «змеиный узел», в котором не понять: идут «любовные игры» или смертельная схватка с намерением нанести ядовитый укус. Япония, Китай, Мандчжурия, США, Англия – все были завязаны и далеко не «полюбовно» в эдаком узле. Германия вершила свою политику в Европе. Каждая из названных стран ни в коем случае не хотела выйти из дальневосточной интриги, не урвав свой шмат интересов. Шла жесткая подковёрная борьба за Дальний Восток. Взаимоотношения стояли на грани войны. О доверии между соперниками не могло быть и речи. Особенно злостно цеплялась за любую возможность расширить свои владения Япония. Ею были сфабрикованы территориальные претензии прежде всего к Китаю с Манджурией. Затем немалые аппетиты у завоевателей остались на земли Приморья и Сибири. Не прочь они же были урвать у США Гаваи, а там махнуть к южноамериканцам, ненавидящих янки. Так было с чего: флот Японии превосходил любой на Тихом океане. Как видно из «скромности» наследники самураев в свои планы включали земли России до Байкала включительно.

Советское Правительство лихорадочно осознавало нарастающую опасность и в спешном порядке латало дыры царского флота, полученные в русско-японской войне 1905 года. Вот почти все бывшие «рыбы», коими именовались субмарины при самодержавии: испанская «Форель», американские «Щука» (это не тип «Щ»!» и «Сом», «Осётр», «Кефаль», «Бычок», «Палтус» и «Плотва». Затем дошло и до «Чилима». Одним словом – гнали количество. Да и лодками, тем более подводными их назвать трудно. Выстрелив носовые торпеды, судно делало «а-ля на гузно», то есть дифферент до 90° на корму. А чтобы разойтись матросам в отсеке, следовало одному стать «раком», другому проползти по его спине. Диаметр отсека равнялся трём метрам. Это был ад между трубами и кабелями, какая уж тут автономность! Япония «харчилась» такими же подлодками в Америке. У них своей базы судостроения недоставало.

Советам же следовало как можно быстрее и без лишнего шума: а) изготовить и доставить субмарины во Владивосток; б) обеспечить лодки классными спецами с Балтики и Чёрного моря; в) обучить недостающий личный состав; г) собрать и испытать привезённые по Транссибирской магистрали разобранные лодки. И, самое главное, это было ОБЕСПЕЧИТЬ МАКСИМАЛЬНУЮ СЕКРЕТНОСТЬ И ОПЕРАТИВНОСТЬ. Параллельно всем имеющимся боевым кораблям строжайше предписывалось: «Не входить в конфликты с ВМФ Японии».

А поэтому денно и нощно шли литерные поезда на восток. Три-четыре вагона с грузовыми платформами и бирками: «Посевной материал». Далее следовал вагон с командирским составом и три – с рядовыми краснофлотцами экипажей этих лодок. И было немало склок и скандалов по первоочередному пропуску, ремонту и заправке литерных с «посевным материалом». Впереди состава шла дрезина с пулемётчиками и гвардейцами ОГПУ. Поезда немедля разгружали и собирали на Хабаровском Мехзаводе и судостроительном № 202, ныне – Дальзаводе. С надводными кораблями было сложнее и поэтому их получали путём вооружения сугубо штатских пароходов. Туда же попала бывшая царская яхта, известная сегодня как «Красный вымпел», стоящий у штаба Краснознамённого Тихоокеанского флота, наряду с подлодкой С-56 – свидетельницей событий тех лет. Требовался принципиально новый подводный флот. И, если опытные, высококвалифицированные моряки пытались направить стезю возрождения флота по пути модернизации, то партийные верха наряду с органами уже НКВД расценивали иначе. По принципу: «Пусть будет уголь плохой, но много!» И продолжали финансировать строительство лодок серии «М» и «Щ». Лишь перед самой войной с Германией перешли на более автономные, высоковооружённые субмарины «Л» и «С». А пример показала сама Германия!

Восток же кишел инцидентами, порой несуразными, но поучительными. История донесла один из них со Щ-11. Ей довелось в надводном положении нос к носу выйти к японским миноносцам. Те мгновенно сыграли боевую тревогу. Отступать, погружаться – поздно. В рубке штурман и замполит. Офицер без шума приказал изготовить носовые торпедные аппараты. Вода – нейтральные. Наглеют японцы: «Куда идёте?» (По-русски.) Ответить нечего, выручает замполит в рупор: «Идём по своему назначению!» Японцы давят на психику: «Как долго будете следовать этим курсом?» – Опять замполит: «Пока не изменим!» Но японцы намеренно давят: «Когда измените?». Ответ не менее «дипломатичный»: «Сами не знаем!»

Оценив идиотизм ситуации и, дабы «не потерять лицо», с эсминца рявкнули: «Просим передать привет Советскому Правительству!» И с лаконичным: «Спасибо, обязательно!» лодка опять погрузилась в туман. Но были прецеденты куда серьёзнее и можно представить, насколько сложной и опасной была служба моряков. Мир на Востоке буквально был в их руках. Им зачастую хотелось влепить наглым япошкам торпеду, но они знали, что от их выдержки зависит мир на Западе. А он был ОЧЕНЬ нужен нищей и маловооружённой Республике Советов.

Немцами был с успехом запущена ПЯТАЯ колонна дезинформации, выкосившая практически всех дееспособных военачальников. Во многом наши войска и военная промышленность были деморализованы. Любое высказывание о недостатках нашего оружия, а тем более о тактике и стратегии И.В. Сталина считались преступлением на уровне измене Родине. Кара наступала немедленно. Немцам в последующем эти деяния расчистили путь к Москве и к Волге.