Лесные шорохи

Лето в лесостепных районах Омской области довольно жаркое. Но безветренных дней бывает мало: почти все лето западные ветры весело шумят в зеленых березовых колках, затихая лишь к ночи. Совсем же тихие дни выдаются иногда осенью, когда с деревьев уже опадут листья. Если не моросит дождь, в лесу наступает непривычная, какая-то прозрачная тишина, и тогда слышны самые слабые звуки, которые до этого сливались с шумом листвы и ветра. Вслушаешься в лесные шорохи — почти всегда каждый из них рассказывает о чем-нибудь интересном.

Вот в нескольких шагах от меня шуршат сухие опавшие листья. Я знаю: там от лесной опушки до высокого конуса муравейника пролегает широкая муравьиная дорога — я ее раньше видел, на ней всегда, как на большой городской магистрали, оживленное движение. И сейчас топот тысяч тонких муравьиных ног по сухой листве, шуршание всяких грузов, доставляемых муравьями волоком из леса в муравейник, сливается в ровный тихий шелест.

— Чш-чш-чш! — шепчет маленькая кобылка в пожелтевшей траве, как бы напоминая обитателям леса, что сегодня следует соблюдать тишину.

— Жж-жж! — прожужжит одинокий жук-щелкун, и, если жужжание прервется сразу, значит, жук совершил посадку, сложив крылья еще на лету, и упал в сухую листву — там его и искать можно.

Стараясь не нарушать тишины, медленно шагаю по тропинке. И пока иду, чудится мне еще какой-то шорох, то справа, то слева. Остановлюсь, прислушаюсь — тишина. Шагаю дальше — шорох слышится снова, тихое такое пощелкивание. Топну ногой — щелкает! Замру на месте — тишина. Снова показалось?

Иду дальше. Опять пощелкивает и опять по бокам тропинки. Что за история?

Оказалось, это сухие листья щелкают: они свернулись, напружинились, и достаточно легкого сотрясения земли или воздуха, чтобы ближайшие «пружинки» сработали — разогнулись с тихим треском. Раскрыта еще одна маленькая лесная тайна.

А ухо, настроившись на самые тихие звуки, ловит уже что-то другое: незнакомый шорох, сухой, резкий и короткий, повторяющийся через каждые полминуты. Он доносится справа, где высится земляной бугорок с редкими поблекшими травинками.

Не двигаясь, прощупываю бугорок взглядом и вижу: из него — вылетает крупное насекомое, описывает в воздухе дугу — в этот момент и раздается сухой трескучий звук, — возвращается на прежнее место и исчезает. До бугорка шага четыре, и через секунду я уже рядом.

Ба, так ведь это же старая моя знакомая — оса-аммофила! Вот так встреча, не думал я, что в сентябре, когда многие насекомые уже ушли на зимовку, застану тебя за летним занятием — рытьем норки в сухой земле. Может быть удастся узнать еще какие-нибудь тонкости, выведать у тебя еще один секрет?

 

Аммофилы — понятное и непонятное

Аммофила (в переводе «любящая песок») относится к роющим осам. Она похожа на известных нам обычных ос, только темнее и тоньше телом. Норы в сухой земле или песке она роет вовсе не для себя, а для своего потомства. Выроет такую норку поглубже, расширит на конце и отправится на охоту. Только сначала закроет вход комочком земли, чтобы в норку никто не вселился в ее отсутствие.

Теперь нужно найти корм для личинки — солидную толстую гусеницу. Аммофила — непревзойденный следопыт и храбрый охотник: свою добычу она находит довольно быстро, даже если та спряталась глубоко в земле, а потом точными ударами жала поражает извивающуюся и сопротивляющуюся жертву, но не убивает, а лишь парализует ее. Оса действует уже как опытный хирург: жало прокалывает тело гусеницы в строго определенных точках, и капельки яда вводятся в нервные узлы. Теперь неподвижный, но живой корм можно доставлять в норку.

Это тоже нелегкое дело. Обхватив тяжеленную гусеницу, стройная темная оса волочит ее по земле. От места охоты до норки иногда очень далеко, мешают растения, неровности почвы, оса жужжит, помогая крыльями, делает передышки, обходит препятствия, но норку находит безошибочно. Открывает «дверь», отвалив комочек земли от входа, затаскивает гусеницу в пещерку и там приклеивает к ней маленькое яичко. Затем вылезает наружу и засыпает норку землей. Личинка, вышедшая из яйца, обеспечена сытным, всегда свежим и безопасным кормом: неподвижная гусеница не может стряхнуть с себя паразита. Личинка аммофилы выедает ее не как попало: жизненно важные органы гусеницы она уничтожает только под конец. И там же, в пещерке, превращается в куколку, из которой выходит уже взрослая аммофила.

Это — вкратце. На самом деле жизнь аммофил куда сложней и интересней. Кропотливому изучению повадок ос-охотниц, как и многих других насекомых, посвятил многие годы своей трудной и замечательной жизни Жан Анри Фабр. Его книги впервые привлекли внимание широкого читателя к многообразному и до того неведомому миру шестиногих. Точные наблюдения и виртуозные опыты этого бескорыстного подвижника науки восхищают до сих пор. Прочитайте его «Жизнь насекомых» — и она наверняка останется в числе ваших любимых книг. Фабр раскрывает в ней интереснейшие тайны шестиногих. Но для одной человеческой жизни загадок оказалось слишком много — не все они разгаданы Фабром, кое-что осталось и для нас с вами. И изучая хотя бы только аммофил, можно написать целую книгу, снять интереснейший кинофильм и, может быть, сделать открытия, нужные людям.

Как, например, аммофила находит дорогу к гнезду? Каким чувством она руководствуется? Может быть, по солнцу ориентируется? Но в поисках гусеницы оса часто отклоняется далеко в сторону от того маршрута, по которому прилетела на охоту, а возвращается с гусеницей по новому, незнакомому пути, лежащему под совершенно другим углом к солнцу. Оса ползет с гусеницей по пересеченной местности, так что ей приходится постоянно обходить препятствия и петлять. Но норку она находит уверенно. Загадка? Пока — да. И вполне возможно, что, разгадав эту загадку, человек создаст принципиально новые, надежные и умные навигационные приборы.

До сих пор не раскрыта еще одна тайна аммофилы. Оса легко и безошибочно находит то место, где скрывается под землей гусеница озимой совки, зарывшаяся на глубину нескольких сантиметров. Как она чует ее, какими «приборами» пользуется — неизвестно. Фабр установил, что это не зрение, не слух и не обоняние. Вполне возможно, что аммофила руководствуется такой методикой обнаружения предметов, лежащих под землей, о которой человек пока не подозревает.

А способ заготовки аммофилой пищи впрок с помощью своеобразного наркоза разве не интересен?

Или когда оса тащит гусеницу по земле, помогая крыльями — что если этот метод транспортировки использовать человеку? Такой «вездеход» с жужжащими сверху крыльями не завяз бы ни в каком болоте!

У аммофилы — обладательницы необычайно чувствительных навигационных и локационных приборов, точнейших хирургических инструментов и других интересных аппаратов и устройств — есть чему поучиться.

Сто лет назад, сопровождаемый насмешками и суеверной боязнью провинциалов, Фабр каждую свободную минуту отдавал наблюдениям и опытам над шестиногими загадками. Может быть, просто чудачество, странность? Но он оставил нам вещие слова: «А кто сказал вам, деловые люди, что бесполезное сегодня не сделается полезным завтра?».

 

Инстинкт и разум

Я стою на коленях возле земляного бугорка и наблюдаю, как умница-аммофила роет норку. Стройная, молодцеватая, поджарая оса жужжа вгрызается в землю — в нее уже ушла голова и половина груди землекопа. Поскребла в норке и задом пятится, а сама передними ногами охапку земли держит. Вылезла — и в воздух, только крылья блеснули, вильнула размашистой быстрой петлей, выпустив груз в полуметре от входа — земля так веером и рассыпалась, застучала по опавшим листьям (этот звук и навел меня на осу).

Роет аммофила норку, взлетает, землю отбрасывает, только шум идет. Работа подвигается быстро — оса скрылась в земле уже по брюшко. Еще немного, и скроется вся: глубина каждой норки аммофилы должна быть около пяти сантиметров.

Вечереет. Я знаю, что если аммофила и отправится за гусеницей, то не раньше, чем завтра утром. Только тогда можно будет, разрыв норку, осторожно достать гусеницу с прикрепленным к ней яичком и дома наблюдать, как личинка будет поедать свою оригинально заготовленную пищу. Хорошо заметив место, собираюсь уже встать, как вижу, что аммофила, выйдя из норки, подбирает крупный земляной комочек и закладывает им вход. В чем же дело? Ведь работа не окончена — как правило, рытье норки выполняется за один прием, на завтра не откладывается. Неужели, отступив от стандарта, аммофила решила сделать норку короче?

А она повернулась к норке задом и, быстро-быстро перебирая ножками, стала забрасывать ее сверху мелкой землей — ми дать ни взять собачонка, спрятавшая недогрызенную кость. Посидела, почистилась — и улетела.

До заката часа полтора, может, еще вернется?

Но оса у норки больше не появилась. Что делать? Сумею ли: прийти сюда завтра — вдруг погода испортится? Эх, была не была, вскрою норку сейчас — подозрительная она, короткая уж очень.

Подрыв сбоку, обнаруживаю, что норка действительно не готова — глубина ее не более двух сантиметров. И самое главное, в конце ее нет расширения — каморки для гусеницы. В чем же дело?

А дело вот в чем: земля-то дальше сырая! Не захотела аммофила рыться во влажной почве. И ноги у нее для этого не приспособлены, и потомству, вероятно, сырость противопоказана. Вот и бросила она неудачный земляной холмик, казавшийся на первый взгляд таким сухим.

Но вот что странно, подумал я. Для чего тебе, мудрое насекомое, понадобилось негодную норку закладывать камешком и засыпать землей? Ну пусть поработала ты зря, не зная, что земля сухая только сверху — не повезло и только, бывает всякое, — так бросила бы норку, какой с нее прок? От кого ее, такую, нужно прятать? Так ведь нет, поди ж ты, и эту закупорила. Такая, казалось бы, умница — и напрасный труд.

Факт, казалось бы, незначительный, а говорит о многом. «Мудрость» насекомых — только кажущаяся. Рамки инстинкта — программы, полученной насекомым по наследству от предков — ограничены. Ведь оса не могла даже сообразить, что ни к чему маскировать негодную нору: в инстинктах такое условие не было запрограммировано. Попав в необычное положение, она не в состоянии была принять самое простое, но разумное решение, и занималась никчемной, бестолковой работой.

Инстинкт — не разум. Он строг, точен, но слеп. Инстинкт гласит: «закрывай вырытую норку» — и все тут. Даже такую, в которой не будет лежать гусеница с яичком аммофилы.

Наблюдения над другими промахами роющих ос Фабр подытоживает словами: «Инстинкт непогрешим в той неизменной области действий, которая ему отведена. Вне этой области он бессилен. Его участь — быть одновременно и высочайшим знанием, и изумительной глупостью, в зависимости от того, в каких условиях действует насекомое: в нормальных или случайных».