Дело было в Казани, дело кончилось плохо, Хотя паруса его флота были из самоцветных камней, На него гнула спину страна и эпоха, Но она была в шелковом платье и много сильней. Утро не предвещало такого расклада: Кто-то праздновал Пасху, где-то шла ворожба, И Волга мирно текла, текла, куда ей было надо, И войска херувимов смотрели на то, как вершилась судьба. На подъездах к собору пешим не было места, На паперти – водка-мартини, соболя-жемчуга, Но те, кто знал, знали, когда пойдут конвой и невеста, Лучше быть немного подальше, если жизнь дорога. Когда вышел священник, он не знал, что ему делать: То ли мазать всех миром, то ли блевать с алтаря, А жених, хоть крепился, сам был белее мела, А по гостям, по которым не плакал осиновый кол, рыдала петля. И никто не помнит, как это было, А те кто помнят, те в небе или в огне, А те, кто сильны – сильны тем, что знают, где сила, А сила на ее стороне. Говорят, что был ветер – ветер с ослепительным жаром, Говорят, что камни рыдали, когда рвалась животворная нить, А еще говорят, что нельзя вымогать того, что дается даром, И чем сильнее ты ударишься об воду, тем меньше хлопотать-хоронить. Он один остался в живых. Он вышел сквозь контуры двери. Он поднялся на башню. Он вышел в окно. И он сделал три шага – и упал не на землю, а в небо. Она взяла его на руки, потому что они были одно.