Мы съехали с Макдугал в середине зимы: Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы. Мы бы дожили до лета, а там секир-башка, Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка, Пришлось нам ехать через люк При свете косяка, Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока». Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот, Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот, Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту. И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту, Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит, А мне навстречу Лагерфельд, Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит. Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон, На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон, И тут вбегает эта женщина с картины Моне, Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне. У них нет денег на такси, пришлось продать пальто. Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто. Вначале было весело, потом спустился сплин, Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин. В квартире не было прохода от языческих святынь, Я перевел все песни Цоя с урду на латынь, Когда я допил все, что было у них меж оконных рам, Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам. И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит, И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит. Кругом творится черте-те что – то дальше, то вблизи, То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи, Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв, Я бросил ноги в Катманду через Большой Барьерный Риф. И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы, Я стал похож на человека героической судьбы, Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив, Но я выучил суахили и сменил культурный миф, Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму. Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.