Мы съехали с Макдугал в середине зимы:
Моя подруга из Тольятти, я сам из Костромы.
Мы бы дожили до лета, а там секир-башка,
Но в кокаине было восемь к трем зубного порошка,
Пришлось нам ехать через люк
При свете косяка,
Она решила ехать в Мекку. Я сказал: «Пока».
Не помню, как это случилось, чей ветер дул мне в рот,
Я шел по следу Кастанеды – попал в торговый флот,
Где все матросы носят юбки, у юнги нож во рту.
И тут мы встали под погрузку в Улан-Баторском порту,
Я сразу кинулся в дацан – хочу уйти в ритрит,
А мне навстречу Лагерфельд,
Гляжу – а мы на Оксфорд-стрит.
Со мной наш боцман Паша, вот кто держит фасон,
На нем пиджак от Ямамото и штаны Ком Де Гарсон,
И тут вбегает эта женщина с картины Моне,
Кричит – у нас четыре третьих, быстро едем все ко мне.
У них нет денег на такси, пришлось продать пальто.
Клянусь, такого в Костроме еще не видел никто.
Вначале было весело, потом спустился сплин,
Когда мы слизывали слизь у этих ящериц со спин.
В квартире не было прохода от языческих святынь,
Я перевел все песни Цоя с урду на латынь,
Когда я допил все, что было у них меж оконных рам,
Я сел на первый сабвей в Тируванантапурам.
И вот мы мчимся по пустыне, поезд блеет и скрипит,
И нас везет по тусклым звездам старый блюзмен-трансвестит.
Кругом творится черте-те что – то дальше, то вблизи,
То ли пляски сталеваров, то ли женский бой в грязи,
Когда со мной случился двадцать пятый нервный срыв,
Я бросил ноги в Катманду через Большой Барьерный Риф.
И вот я семь недель не брился, восемь суток ел грибы,
Я стал похож на человека героической судьбы,
Шаманы с докторами спорят, как я мог остаться жив,
Но я выучил суахили и сменил культурный миф,
Когда в село войдут пришельцы, я их брошу в тюрьму.
Нам, русским за границей, иностранцы ни к чему.