Борис вернулся в третьем часу. Он был пьян и не сразу понял, что нужно человеку, оказавшемуся ночью в его доме. На помощь пришла мать - она объяснила, кто этот человек и зачем пришел.
- Ты, Боря, только ничего не скрывай, - посоветовала Валентина Дементьевна. - Сядь, отдохни малость, если устал, потом и расскажи все. Хорошо?.. Чайку хочешь?
- Не хочу,- простонал Борис.- Иди спи. Мы без тебя поговорим…
- Я уйду, сынок, уйду. Доверься человеку. Он поможет тебе, - посмотрела Валентина Дементьевна на Сорокина.- Это только с виду он строгий. Душа у него добрая. Я знаю…
- Иди, мама, иди. Отдыхай.
- Сейчас я тебе чайку принесу.
Валентина Дементьевна вышла.
В комнате воцарилась гнетущая тишина. Борис сидел на диване, не шевелясь, словно был погружен в глубокий сон. Сорокин стоял у этажерки, листал старые журналы. Ему необходимо было сосредоточиться.
- Вы часто так поздно приходите домой? - произнес он наконец.
Борис не ответил, даже не шевельнулся. Только дрогнули мускулы на лице.
Сорокин отошел от этажерки, остановился посреди комнаты.
- Вы слышите меня, Цыбин?
- Когда как придется,- отозвался на этот раз Борис.- Я сам себе хозяин. Что хочу, то и делаю.
- Где вы были?
- На работе.
- Начальник цеха дал вам отгул!
- Сначала дал, потом обратно взял. Он тоже сам себе хозяин.
- Значит, вы пили на работе? Прямо в цехе, за конвейером?
- Место найдется, было бы желание.
- Товарищи тоже найдутся?
- Я сегодня один пил. Без товарищей, - глянул исподлобья Борис.
- Где?
- Тут. Недалеко. У сторожа… Сторож - барыга! - выругался Борис. - Берет за полбанки четыре рубля. Разоряет рабочий класс!
- Вас?
- Меня.
- Может быть, вы сами разоряете себя?
Неслышно вошла Валентина Дементьевна, поставила на стол чайник и две пиалы, украдкой взглянула сначала на сына, потом на Сорокина.
Борис попросил:
- Ты бы принесла чего-нибудь покрепче, не жадничала.
- Хватит тебе, - вздохнула Валентина Дементьевна.
- Хватит?
- Хватит.
- Может, ему надо.
- Ему нельзя, - сказала Валентина Дементьевна. Она снова взглянула на Сорокина, тоже украдкой, словно побоялась встретиться с ним взглядом. - Попей чайку, Боря, попей. Хочешь, я сама тебе налью.
- Не надо. Я сам.
Борис налил в пиалу чаю и стал неторопливо отхлебывать.
Валентина Дементьевна, присев на краешек стула, смотрела на сына. «Господи, неужели я в чем-то ошиблась,- думала она. - Неужели чего-то не доглядела? Считала, что он уже взрослый и не нуждается в моей помощи… Был бы путевым отец, не дожила бы до этого срама. Яков, поди, теперь тоже хлещет где-нибудь водку «ши валяется под забором… Неужели в него пошел Боря?»
- Ну чего вы хотите от меня? - оторвался от пиалы Борис.
- Хочу, чтобы вы говорили мне только правду.
- Я и говорю правду. Врать не умею - ни к чему это мне.
- Где вы были в прошлую субботу?
- В прош-лу-ю суб-боту? - по слогам произнес Борис. Он выпрямился, с минуту сидел неподвижно, усиленно морща лоб, затем нервно передернул плечами.- В прошлую суб-боту? Не помню. Наверное, дома… Ты не помнишь, мама, где я был в прошлую субботу?
Валентина Дементьевна вздохнула.
- Откуда мне знать, где ты был в прошлую субботу. Ты не больно много говоришь со мной. Вспомни сам, где был. Не скрытничай. Тебе никто зла не хочет.
- Ладно. Иди спать. Мы тут разберемся. Иди! - Борис заметно трезвел. Голос его звучал тверже. В нем явственней улавливались душевные нотки. - Прошу тебя, мама, иди!
- Хорошо, сынок, хорошо. Ты не расстраивайся, не надо. Я не буду вам мешать, не буду.
Валентина Дементьевна вышла. Борис снова наклонился вперед, остановил на Сорокине воспаленные, красные глаза.
- Что вам надо?
- Я хочу знать, где вы были в прошлую субботу, - терпеливо повторил Сорокин. - Ответ должен быть точным. От этого будет зависеть ваша дальнейшая судьба.
- Та-ак, - усмехнулся Борис. - Ну, предположим, что я ходил в кино. Это вас устраивает? Хотя, вряд ли. Вы - народ особый. Неверующий. Живете своими законами.
- В каком кинотеатре вы были?
- В «Спутнике».
- Что смотрели?
- «Волгу-Волгу».
- Один или с друзьями?
- С друзьями.
- Назовите фамилии.
- Это обязательно?
- Обязательно.
- Пожалуйста: Шрабер, Голиков, Мамонтов, Гулямов,
Кирилин, Иванов, Садыков… Вот только не помню, кто из них сидел рядом со мной. Возможно, это не обязательно?.. Ладно, этих людей не существует на свете. Я соврал, - признался Борис. - В прошлую субботу я пьянствовал.
- С кем?
- Сначала один. Потом ко мне подошел незнакомый мужчина. Скооперировались. Распили банку. Тут подошли еще несколько любителей. Ну и пошло. Расстались часа в три ночи. Как добрел домой, не знаю. Может быть, кто-нибудь привел.
- Где же вы пили?
- На «пятаке».
- На «пятаке» не продают водку.
- Водку не продают. Это верно. Продают вино. Бери сколько хочешь. Даже в долг.
Сорокин знал: «пятаком» называли небольшой павильон, расположенный в центральном сквере города. Витрины были заставлены бутылками с прохладительными напитками, пирамидами сигарет и папирос, банками с вареньем и соками.
То есть, тем, что противопоказано любителям «горячительного». Однако они шли сюда и получали то, что надо.
- Вы можете узнать этих самых… любителей?
- Наверное, могу.
- Обычно с кем вы пьете?
- Начинаю один.
- Почему?
- Привык.
- Потом идете к друзьям?
- Нет. Ловлю незнакомых людей… Незнакомые люди, незнакомые мысли, незнакомые разговоры. Это обогащает. Попробуйте.
- Как-нибудь постараюсь воспользоваться вашим советом. Скажите, Борис, только честно: сколько вы можете выпить?
- За один раз? Два читка - свободно. Случается, конечно, выпиваешь больше. Все зависит от настроения. Сейчас вот опрокинул полтора читка. Не захотел еще. Странно, вообще-то.
- Сколько зарабатываете в месяц?
- Сто двадцать - сто сорок.
- Выходит, вы почти всю зарплату оставляете в пивных?
Борис вздрогнул.
- Не всегда же я трачу свои деньги. Иногда угощаю друзья.
- Вы сказали, что пьете без друзей.
Поняв, что оплошал, Цыбин растерялся.
- Всяко бывает…
Сорокин прошелся по комнате, машинально взглянул на часы: было без двадцати четыре.
- Друзья, которые вас угощают, работают вместе с вами?
- На работе у меня нет друзей.
- Странно!
- Почему? Не завел еще!
- Вы работаете на заводе больше трех лет.
- Для того, чтобы завести настоящих друзей, иногда и десяти мало, - раздраженно парировал Борис.
- Хорошо. - Сорокин сделал вид, что согласился. - Скажите, где работают ваши друзья, с которыми вы встречаетесь за воротами завода?
- Валерка и Гошка работают на тракторном заводе, Алик, кажется, в проектном институте, Валька учится, Генка - тоже. В политехническом.
- Вы бывали у них дома?
- Бывал у Алика. У других нет.
- Почему?
- Так.
Время давало о себе знать, Цыбин с трудом одолевал дрему. Под глазами набухли тяжелые мешки, на лбу четко обозначились глубокие складки.
Сорокину тоже было нелегко. Однако он не подавал виду, старался говорить бодро, расхаживая по комнате.
Собственно, беседу можно было считать законченной. Осталось только «прижать» чуточку Бориса, как говорили оперативники, заставить его сознаться в грабежах.
- У друзей не бываете, они к вам тоже не заглядывают. Встречаетесь, как сегодня, в условленном месте.
Борис быстро вскинул голову, впился в Сорокина встревоженным взглядом.
- Откуда вам известно это?
- Известно!
- Ладно. Допустим. Что же из этого? Что вам нужно?
- Я уже говорил вам. Хочу, чтобы вы были со мной откровенны. Не фантазировали, как фантазировали до этого. Мне нужны имена.
- Какие имена? Чьи? С кем пил, что ли?
Сорокину очень хотелось бросить: «С кем совершал преступления!», однако сдержался. Сказал спокойно:
- Да, с кем пил.
- Пожалуйста… Валька, Гошка, Сашка, Ренат… Странные вы люди. Вам обязательно надо повторить то, что вы уже знаете… Милиция! - с пренебрежением протянул Борис. - Чего вы тянете из меня жилы? Чего? Хотите измором взять? Ничего не получится! Я не из трусливых!
- Хватит, Цыбин, играть в прятки. Послушайтесь совета матери. Говорите правду. Это облегчит ваше положение. Есть улики, которые изобличают вас.
Сорокин произнес последнюю фразу неуверенным тоном, слишком поздно поняв, что применил метод новичка. Однако отступать уже было поздно.
Цыбин сорвался с места.
- Бросьте! Никаких улик у вас нет! Я ничего не знаю и не хочу знать! Уходите! Мне нужно спать!
Сорокин даже не пошевельнулся. Ему неожиданно стало легко. Все-таки чутье не обмануло его. Цыбин выдал себя истерикой.