Чайхана белела на берегу неширокой горной реки. Это было низкое продолговатое строение, покрытое красной черепицей. Около него, справа от входа, стояли одинаковые четырехугольные деревянные топчаны, на которых пестрели ковры. Слева, у невысокой ограды, будто паровозы, пыхтели два огромных самовара. Мальчишка лет шести, очевидно сын чайханщика, присев на корточки, заглядывал под самовары, любуясь пляской огоньков, выскальзывающих из круглых закопченных отверстий.

Все топчаны были заняты. На первых двух о чем-то шумно беседовали молодые ребята - рабочие соседнего маслозавода. На остальных, по-восточному поджав под себя ноги, сидели старики. Они сонно поглядывали по сторонам, изредка перебрасываясь короткими, скупыми фразами. Посередине каждого топчана лежали сладости и лепешки. Тут же, будто птицы, белели чайники с отбитыми носами. У ног стариков зеленели пузырьки с насваем.

Свободнее было на супе - глинобитной возвышенности, построенной около чайханы. На ней сидело три человека - две женщины и мужчина. Они пришли со своими продуктами, которые разложили перед собой на смятых газетах. За мужчиной валялась пустая бутылка. Он, по-видимому, выпил, потому что ел с таким аппетитом, что на него невольно обращали внимание старики.

- Ну вот, я говорил тебе, что здесь не место для нашего разговора, - недовольно произнес Сергей, останавливая Шаикрамова у входной, покрашенной в яркий зеленый цвет арки.

- Не волнуйся, сейчас будет все, - заверил оперуполномоченный. Он подозвал мальчишку, по-прежнему следившего за пляской огоньков под самоварами, и что-то тихо сказал ему по-узбекски. Мальчишка часто закивал головой и исчез в чайхане. - Давай посидим пока на супе. Эта проклятая кража отняла у меня все силы. Если и дальше придется так работать, то я, наверное, сойду с ума.

- Не сойдешь, - засмеялся Сергей.

- Тебе легче, - почесал затылок Лазиз.

- Не легче, чем тебе.

- Это только так кажется.

- Может быть, поменяемся местами?

- Ладно, ладно… Обиделся? Ты не обижайся. Всем тяжело. Работа у нас такая…

Сергей был в милицейской форме, Лазиз - в застиранных серых брюках и голубой рубашке. Старики, прекратив свой нескончаемый разговор, смотрели на обоих слезящимися глазами.

- Ага, вот и Юлдаш-ака! - воскликнул Лазиз.

Сергей обернулся - к ним, улыбаясь приветливой, радушной улыбкой, шел грузный мужчина в халате. У него было широкое лоснящееся от пота лицо, на котором, как два черных мотылька, топорщились густые брови.

- Салам аллейкум, Лазиз-ака. Яхшимисиз? - приложил он правую руку к сердцу.

- Салам, Юлдаш-ака, салам. Чаем угостишь? Это мой друг, - указал Лазиз на участкового. - Сергей Голиков.

- Здравствуйте, - протянул руку чайханщик. Он глядел на Сергея исподлобья внимательными, настороженными глазами, словно хотел узнать, что это за человек.

- Пойдемте, у нас мало времени, - поторопил Лазиз.

- Пойдемте, пойдемте. Мархамат, - гостеприимно проговорил Юлдаш-ака.

Они зашли в чайхану, пересекли ее неширокий, полутемный зал с глиняным полом, вышли из зала в другую дверь, за которой оказалась небольшая, обросшая густым хмелем площадка.

Площадка была сооружена над речкой у двух столетних дубов. На ней стоял деревянный топчан, такой же, какие находились перед чайханой, только с новым, более толстым ворсяным ковром. На ковре с трех сторон были аккуратно сложены тугие плоские подушки.

- Пожалуйста, прошу вас, - указал Юлдаш-ака на топчан.

- У тебя здесь, как у аллаха за пазухой, - весело проговорил Лазиз. Он быстро снял туфли и, забравшись на топчан, облокотился противоположный берег реки, за которой далеко-далеко расстилалось хлопковое поле. По нему, будто кузнечик, двигался колесный трактор. На горизонте, там, где поле сливалось с небом, тянулся вверх острый шлейф пыли - там, должно быть, шла автомашина.

Юлдаш-ака оказался гостеприимным хозяином. Он заставил топчан подносами, на которых, дразня аппетит, лежало столько сладостей и фруктов, что хватило бы на десять человек.

- Ешьте, ешьте! Вы у меня редко бываете. Ешьте, Сергей-ака, - радушно потчевал Юлдаш-ака.