Василий Войтюк стоял под душем. Вода падала на него упругим холодным потоком, образуя в проеме открытых дверей цветную радугу. Ему было хорошо видеть ее почти рядом и слушать не прекращающийся шум падающих брызг. Казалось, что он находится у водопада, который лился в озеро, находящееся под ногами. Ощущение этого видения дополнял острый ионизированный воздух, стоявший в душе. Воздух словно падал вместе с водой, становясь таким же прохладным и влажным.

Купаясь, под душем, Василий почти всегда испытывал одно и то же чувство. Оно пробуждало в нем полузабытые картины детства, манило в неизведанные дали, которые, как наяву, вставали перед ним, едва он закрывал глаза. Ему не терпелось поскорее оставить дом и пойти туда, где нужна была его помощь. Это желание особенно сильным стало тогда, когда его назначили командиром секции по обеспечению общественного порядка.

Раньше в нем жили сомнения и колебания. Он упрекал самого себя за то, что не приносил никакой пользы людям и не находил покоя до тех пор, пока целиком не отдавался работе.

Теперь это все, к счастью, было позади. То, что делал он, приносило ему огромную радость. Василию все время хотелось совершить что-нибудь хорошее еще и потому, что постоянно рядом с ним находилась Рийя Тамсааре. Девушка не чуралась никакой работы и совершенно забывала об отдыхе, выполняя те поручения, которые возлагались на них в секции дружины. Он вообще не представлял себе, как бы дежурил вечерами, если бы не знал, что где-то поблизости с ним находилась и она, что и у нее было немало хлопот. Она становилась его вторым «я», и это «я» все больше вторгалось в его жизнь.

Дело в том, что Василий с детства считал себя несимпатичным и до того привык к этому, что разубедить его в обратном уже не мог ни один человек. Он почти всегда старался остаться в тени, и чаще тогда, когда рядом были девушки. От такого соседства у него застывал во рту язык, и ноги несли совсем не туда, куда бы он хотел.

Правда, с Рийей Тамсааре Василий чувствовал себя немного свободнее, хотя тоже никак не мог сказать ей о своей любви.

«Рийя, Рийя, - повторял он часто, - что ты ответишь мне, если все-таки скажу, что люблю тебя? Назовешь меня сумасшедшим или попросишь, чтобы я никогда больше не говорил тебе об этом?»

Рийя первая, никого не стесняясь, стала бороться за Василия, когда он начал пить. Она первая, не зная, куда себя деть от счастья, сказала ему, убедившись, что он перестал шататься по пивным:

- Василь, родной, как хорошо, что ты снова стал человеком!

У Войтюка от этих слов голова кругом пошла - он целый день ходил, как наэлектризованный, удивляясь той перемене, которая вошла в него вместе с радостью Рийи.

Собственно, с этого дня все и началось: ему уже скучно было, когда Рийя куда-нибудь уходила или дулась на него. Он уже не находил себе покоя, если не видел ее день или два.

Пелагея Федоровна одобрила выбор сына. Она своим материнским чутьем угадала его любовь. С тех пор имя Рийи постоянно звучало в доме. Его иногда произносили просто так, чувствуя, что оно обоим приносило радость. Рийю звали к себе в праздники и в будни, с нею советовались, от нее ожидали чего-то необычного.

«В каком платье придет она сегодня?»- подумал Василий. Он уже оделся и стоял посредине двора раскрасневшийся, бодрый.

Пелагея Федоровна, выйдя из дому с кастрюлей, застыла на ступеньках крыльца, не спуская с него восхищенных, счастливых глаз.

- Эго ты, мама? - обернулся он. - Давай быстрее ужинать. Мне пора идти.

- Поспеешь еще, - неторопливо отозвалась Пелагея Федоровна. - Вечно ты торопишься. Ни одной минуты с матерью не посидишь.

«Постарела-то как, - отметил Василий. - Сколько же ей? Пятьдесят восемь? Кажется, пятьдесят восемь. - Ему стало стыдно: за всю свою жизнь он ни разу не поздравил ее с днем рождения, не купил ей ни одного подарка. - Свинья», - обругал он себя.

Пелагея Федоровна, разлив борщ по тарелкам, села на табуретку не сразу, словно не хотела есть, и заговорила о том, что ее волновало в последнее время.

Василий был рад, что она начала этот разговор, и слушал бы ее целую вечность, однако ему казалось, что Рийя никогда не согласится стать его женой, - ведь красивее ее никого в городе не было!

- Выдумываешь ты, мама, чепуху какую-то. Не пойдет она за меня замуж. Зачем я ей нужен?

- Глупый, - ласково произнесла мать. Она внимательно посмотрела сыну в лицо и наказала строго: - Ты береги ее. От хулиганов своих. Не пускай, куда не следует. Силу-то ее с твоей не сравнишь.

- Не беспокойся, мама, я ее никому в обиду не дам, - пообещал Василий. Он улыбнулся задумчиво и умолк, глядя на безоблачное небо, белевшее над крышей дома.

Пелагея Федоровна с радостью отметила про себя: «Любит. Рийя тоже любит. Чего я беспокоюсь? Где любовь, там и согласие. Не поговорить ли с Рийей?»