Мороз шел по пустынному городу, засунув руки в карманы брюк. Он глядел под ноги, словно опасался, что на пути встретится какое-нибудь препятствие. На улице давно разведрило, однако с деревьев падали крупные капли воды и его костюм весь был мокрым.

Разные мысли беспокоили Мороза. Он то представлял свое будущее, то возвращался к прошлому. Правда, прошлое не хотелось тревожить: жизнь сложилась неудачно. Собственно говоря, в будущем он тоже не видел просвета. «Вес - миф. Кому, например, нужна такая судьба, как у Степана?»

Из памяти, несмотря на желание позабыть все, никак не выходил недавний ноябрьский день, когда он, Мороз, участковый Голиков и дружинник Войтюк зашли перед вечером к Хабаровым.

- Ой-ой, - заметалась по комнате Анастасия Дмитриевна. - Здравствуйте… Что же вы одни, товарищ участковый, без моего? Сколько раз я говорила ему, непутевому: не пей! Не доведет тебя водка до добра! Никак не хочет слушать… Товарищ участковый, куда же вы его девали? Вот ведь наказание какое!

- Не волнуйтесь, ничего с вашим мужем не случится, - успокоил Сергей.

- Да я знаю… Боже ты мой, он же у нас один, - заплакала Анастасия Дмитриевна. - Вон сколько ртов - орава целая… Мама, - позвала она, - уберите детей!

В комнату, тяжело шлепая босыми ногами, вошла старая женщина. Она молча взяла за руки ребятишек, испуганно прижавшихся к ногам матери, и, ни на кого не глядя, вышла с ними.

- Вы садитесь, пожалуйста, садитесь, - предложила хозяйка и снова спросила с тревогой - Товарищ участковый, что же вы молчите? Где Степан?

- Арестовали его на пятнадцать суток, - опередил Сергея Василий.

- Арестовали?

В расширенных глазах Анастасии Дмитриевны застыл немой ужас. Она подалась вперед, будто хотела броситься с кулаками на Войтюка, и остановилась так, должно быть, еще не осознав всего, что случилось.

- Успокойтесь, - снова стал утешать Сергей. - Ничего с вашим мужем не случится. Я думаю, что арест несколько отрезвит его. Он же не маленький.

- Как же мы? - тихо простонала Анастасия Дмитриевна.

- Отдохнете без него. Приведете в порядок дом, - как можно спокойнее посоветовал Войтюк. Он не мог понять упрека женщины. Муж учинил дома такой дебош, что слышно было за версту вокруг. - Ему лучше побыть немного без собутыльников, без водки.

- Миленькие, может, вернете мне Степу? - жалостливо попросила Анастасия Дмитриевна. - Нельзя нам одним. Делов-то у нас целая куча. Не управимся мы без него. Мама больна.

- Теперь ничего нельзя сделать, - ответил Сергей. - Был суд. Мы не можем отменить его решение…

- Надо же, миленькие! - снова попросила Хабарова.

- Вы думаете разжалобить этих людей? Кому это нужно! - вмешался в разговор Мороз.

Анастасия Дмитриевна внимательно посмотрела на Мороза, словно решая, что это за человек, потом смахнула ладонью со щек слезы и тяжело вздохнула:

- Слезами горю, конечно, не поможешь.

- Благодарю за внимание, - раскланялся Жан.

- Ты тоже, наверно, как мой?

- В каком смысле?

- Выпиваешь?

- Бывает. Без этого в наше время нельзя. Ибо много на свете несправедливости…

- Водка несчастью не помощник, - не отступала от Мороза Анастасия Дмитриевна.

- Совершенно не согласен с вами, гражданочка. Вы знаете, почему пьет ваш супруг?

- Дурак, потому и пьет…

- Снова неверное определение. Вам надо как следует осмотреться вокруг себя, и вы найдете причину неумеренного употребления антигрустина.

Хабарова испуганно отвернулась от Мороза. Ее взгляд сначала бессмысленно блуждал по голым стенам комнаты, затем остановился на комоде, таком старом, что из него сквозь щели выглядывало белье.

Притих на какое-то мгновение и Мороз. Он как бы только теперь увидел все, что его окружало, и Сергей заметил в его глазах жалость.

Комната действительно была убогой. В ней, собственно говоря, почти ничего не было. Почерневшие, давно не беленые стены с желтыми широкими потеками от потолка до пола. Ржавая железная кровать, покрытая худым байковым одеялом, покосившиеся стулья самых разных форм. Люстра без трех плафонов.

Мороз поежился и полез в карман за папиросами.

Сергей и Василий смотрели то на него, то на Анастасию Дмитриевну. «Пожалуй, зря мы взяли с собой Мороза, - подумал Сергей, но тут же возразил сам себе. - Пусть на все посмотрит сам. Ему надо знать, к чему могут привести ежедневные пьянки. Хабаров когда-то жил хорошо. Все имел в доме. Анастасия Дмитриевна была счастлива с ним».

Тишину, все ощутимее наваливающуюся на каждого, неожиданно оборвал громкий звон будильника, который стоял на подоконнике.

Сергей вздрогнул, представив на секунду, что Хабаров потащит когда-нибудь на базар и эти часы, чудом уцелевшие до сих пор. Ему стало отчего-то неловко, словно во всем, что происходило в доме Хабаровых, была и его, участкового уполномоченного, вина…

- Осмотрелся? - первая пришла в себя Анастасия Дмитриевна. Она вплотную подошла к Морозу. - Понял, до чего Степан дожился? Гляди, гляди, не вороти рыло! Тебя я тоже как-то видела на карачках. Небось, вместе с ним хлещешь?

- Кому это нужно?

- Господи, - запричитала Анастасия Дмитриевна. - Зачем только родилась я на белый свет? За какие грехи мне жизнь такая дана? Что я буду делать? У меня же больная мама. Детей - куча. Кончатся ли когда-нибудь мои мучения? Хотя бы один день пожить по-человечески! Нет у меня больше сил бороться… Товарищ участковый, подскажи, как мне быть?

Сергей затоптался на месте, словно его поймали с поличным.

- Все уладится, Анастасия Дмитриевна. Вот увидите, все уладится, - заговорил он туманно. - Мы сделаем все, чтобы ваш муж перестал пить.

- Спасибо, товарищ участковый, - с тоской отозвалась Хабарова, должно быть, не веря уже никому.

Мороз улыбнулся, щуря узкие глаза. Он уже оправился от потрясения и чувствовал себя, как говорят, в своей тарелке.

- Надо посадить его на диету или приставить к нему какого-нибудь трезвенника. Это, правда, мифическое предложение, но оно может кое-что вам дать. Лично я - за перевоспитание человека.

Анастасия Дмитриевна нерешительно взглянула на него:

- Болтун ты, парень.

- Язык мой - враг мой, - покорно согласился Мороз.

- Все уладится, Анастасия Дмитриевна, - повторил на прощание Голиков.

Мороз шел по улице в одиночестве. «Глупо все устроено в мире, - пустился в философские рассуждения Мороз. - Ходим, волнуемся, стараемся доказать что-то друг другу. Одни пьют, другие не пьют. Не всем же пить! Хабарова решила, что я тоже, как ее Степан? Впрочем, я действительно порядочная скотина…»

Он осмотрелся вокруг, словно хотел услышать от кого-нибудь ответ на свои вопросы, поднял воротник пиджака и побрел дальше.

«Куда эти пижоны подались? - снова к прошлому возвратились его невеселые мысли. - Эргаш - сволочь. Может напакостить. Хабаров, конечно, с ними. Сейчас что-нибудь вдалбливают в его пьяную башку. Он злой, когда выпьет. Анастасия Дмитриевна, наверно, плачет. Или сидит у окна и ждет без слез».

- Кш… Кшш!.. Проклятущий! - раздался неожиданно в стороне сердитый женский голос.

Мороз обернулся: из калитки дома кто-то выгонял на улицу ишака.

- Пошел! Пошел, идол!

«Людмила Кузьминична», - узнал Мороз Неверову. Он отошел на противоположную сторону улицы и притаился под деревьями. Еле заметная улыбка тронула его губы: Людмила Кузьминична не раз стыдила его, Мороза, при всех. Правда, это не очень-то тревожило его, однако иногда было как-то не по себе. В конце концов, он уж и не такой пропащий человек, как она старалась показать его.

Мороз неторопливо переступил с ноги на ногу, закурил и, когда Людмила Кузьминична зашла во двор, уверенно направился к ишаку.

- Ты замерз, наверно, дружище, - погладил Жан его морду. - Сейчас я тебя погрею. Знаю, тебя обидела мадам Неверова. Она многих обижает. Хочешь, я тебе расскажу, как она меня обидела? Слушай…

…Как-то, не то прошлой осенью, не то зимой выпил Мороз два раза по сто пятьдесят и мирно шел по улице, читая сатирическую книгу «Куда, куда вы удалились». Книга, откровенно говоря, ему не нравилась, но он никогда не бросал недочитанное. Поэтому терпеливо следил за удивительными похождениями главного героя счетовода Свеклина.

- Тебе что, пес косматый, тротуара мало? - раздался чей-то грубоватый старческий голос в то самое время, когда Свеклин старший порол ремнем Свеклина младшего.

Мороз поднял голову: перед ним стояла разгневанная Людмила Кузьминична.

- Вы, кажется, что-то хотели мне сказать? - деликатно поинтересовался он.

Она, очевидно, не сочла нужным ответить ему - схватила за руку и силой увлекла с проезжей части дороги. Только у тротуара, где уже собрались янгишахарские зеваки, ее словно прорвало - она наговорила ему столько неприятных слов, что он на какое-то время даже потерял дар речи. Унижало еще то, что кругом стояли какие-то пижоны в зеленых брюках и посмеивались в тонкие, как ниточка, усики.

После, конечно, он взял верх над всеми, особенно над - пижонами с усиками.

Были у него и в этом году стычки с Людмилой Кузьминичной. Мог ли он, Жан Мороз, оставаться равнодушным?

- Нет, дружище, не мотай головой, ты чертовски замерз, - продолжал Мороз доказывать ишаку. - Посмотри, у тебя поднялась шерсть… Не хочешь смотреть? Ну что ж, не смотри. Кому это нужно? Тебе, я вижу, трудно угодить. Пойдем погуляем. Я тебе еще кое-что расскажу про мадам Неверову… Не хочешь? В таком случае, разреши показать тебе твою новую квартиру. Это совсем близко.

Ишак заупрямился. Он поднял морду и так заорал, что у Мороза зазвенело в ушах.

- Скотина! - выругался Жан. - Сейчас же ночь. Разбудишь людей. Ты знаешь, что бывает тем, кто нарушает общественный порядок.

Ишак затряс головой.

- Не знаешь? - уже более миролюбиво проговорил Мороз. - Все не знают, пока не попадут в милицию… Понял? Лучше не кричи. Наш участковый не любит этого. Да и дружинники не слишком-то церемонятся с нарушителями. Степан Хабаров покричал как-то и схлопотал пятнадцать суток. Завтра, может быть, опять схлопочет. Эргаш сегодня накачал его… Кстати, если хочешь, я тебя тоже угощу.

Он извлек из кармана пиджака поллитровую бутылку, раскупорил ее и, задрав ишаку морду, воткнул горлышко в раскрытую пасть. Ишак взбрыкнул, отчаянно боднул головой и снова заорал. Мороз приставил палец к своим губам и тихо предупредил: «Тсс».

Водка, очевидно, быстро подействовала на ишака - он тотчас успокоился и задумчиво посмотрел на Мороза. Это подбодрило его.

- Вот видишь, все идет хорошо, дружище. Давай выпьем еще по одной и пойдем на свидание. Водка всегда была главной сводницей. Гляди, как я буду пить, и не брыкайся, когда угощаю. Хабаров бы не брыкался. - Жан сделал несколько глотков и, улыбаясь, вытер губы рукавом пиджака. - Здорово, правда? Сейчас дам и тебе, не волнуйся! Только будь человеком: не каждому выпадает такое счастье - пить задарма.

Ишак выпил и доверчиво потянулся к Морозу. Тот, показывая ему бутылку, пошел по тротуару к дому Неверовой. Прислушавшись, заглянул во двор и запер ишака в кладовую, где хранились дрова и уголь.

- Порядочек, - пьяно пробормотал Жан, выходя на улицу.

Людмиле Кузьминичне не спалось. Она несколько раз поднималась с постели, зажигала свет и бродила по пустым комнатам, не зная, как скоротать затянувшуюся ночь. Причиной беспокойства была вчерашняя встреча с подполковником Абдурахмановым. Она была у него по просьбе соседки, к которой с Дальнего Востока приехал сын с женой и двумя детьми. Он решил остаться в Янгишахаре.

Соседка ходила с сыном в отдел милиции. Начальник паспортного отделения, просмотрев документы, сказал, что не может прописать всех в одну квартиру, так как не позволяла жилплощадь - не хватало шести квадратных метров.

- Что же нам делать? - растерялась женщина.

- Не знаю. Больше трех человек не могу прописать. У меня инструкция, - сухо ответил начальник паспортного отделения.

Пошли к Абдурахманову. Подполковник тоже сказал, что не может прописать больше трех человек. Никакие доводы и уговоры не помогли.

Возвратившись домой, соседка обратилась за советом к Людмиле Кузьминичне.

Через час Неверова была в милиции.

- Ты что же, товарищ Абдурахманов, так обращаешься с людьми? - с ходу налетела она на подполковника. - Думаешь, для тебя нету никаких законов. Ты у нас тут Советскую власть представляешь. Значит, делай все по-человечески, не с бухты-барахты!

- Зайдите завтра, у меня сейчас нет времени, - не глядя на Людмилу Кузьминичну, бросил небрежно Абдурахманов.

- Я уйду отсюда, когда ты сделаешь, о чем прошу. Это где же видано такое, чтобы сына к родной матери не прописывали. Тебе народ дал власть, и ты честно служи ему.

- Людмила Кузьминична, я же сказал: у меня нет свободного времени.

- Заелся ты на своей должности, вот что, - возмутилась Неверова, - бюрократом стал.

Это взорвало Абдурахманова. Он отстранил от себя Людмилу Кузьминичну и быстро вышел из кабинета.

- Почему пускаете в отдел посторонних? - налетел он на дежурного. - Зачем вас посадили сюда? Ворон ловить? Немедленно уберите эту гражданку

Она ушла совсем расстроенная и долго бесцельно бродила по городу.

…Теперь ее мучила бессонница. Обида на Абдурахманова вспыхнула в ней с новой силой. Она лежала в темной комнате с открытыми глазами и думала о несправедливости, о том, что люди иногда сами портят себе настроение.

«Ничего, ничего, милый… Ниче-е-е-его, - ворочаясь с боку на бок, ворчала старуха. - Я найду на тебя управу. Пойду завтра к Ядгарову. Уж вместе мы наведем порядок. Мыслимое ли дело: разлучать мать с сыном?»

Со двора послышался слабый стон. Она прислушалась. Стон повторился.

«Кто бы это мог быть. Может, с Гришей что-нибудь случилось?»

Ее приемный сын, Григорий Неверов, работал в совхозе. Он приезжал к матери два-три раза в месяц. К лету, когда ему дадут квартиру, она переедет к нему. Подальше от городской суеты. В деревне, говорила она часто, и воздух чище, и плохих людей нету. Никто не будет ее обижать,

«Господи, неужели Гриша?» - соскочила с постели Людмила Кузьминична. Она накинула на плечи старенькое пальто, одела домашние стоптанные туфли и, загремев попавшим на пути тазом, выскочила во двор.

Было тихо. Воздух, пропитанный дождем, будто загустел. Все стояло неподвижно, молчаливо, словно прислушивалось к мерным, едва уловимым звукам спящего города. Звезды, растолкав тучи, весело перемигивались.

Людмила Кузьминична обошла вокруг дома и, ни-кого не найдя, остановилась у крыльца, не в силах оторвать взгляда от неба.

«Почудилось, - решила сна, следя за полетом звезды. - Надо скорей ехать к Грише. Не то ночами стану бродить, как полуночница».

Она поднялась на крыльцо, передохнула немного и только было взялась за дверную ручку, как позади нее снова кто-то громко застонал. «Никак в кладовую кого-то занесло? Поди, пьянчуга какой-нибудь забрался. Мороз или Хабаров? Нажрутся, окаянные, потом колобродят. Дома своего не найдут!»

Кладовая была заперта. Не мог же в нее зайти человек и сам себя запереть снаружи.

Несколько минут она стояла, прислушиваясь к стуку собственного сердца, затем решительно открыла кладовую и замерла, едва не лишившись рассудка. Из кладовой появилась большеглазая черная морда и уставилась на нее, словно хотела спросить: «Не ты ли затащила меня сюда?»

Пятясь назад, Людмила Кузьминична машинально закрестилась, повторяя слова полузабытой молитвы, которая, по утверждению верующих, ограждала человека от нечистого.

Между тем морда еще больше высунулась из кладовой и начала бесцеремонно обнюхивать перепуганную хозяйку.

- Да расточатся врази его, да приидет царство его… Господи, - шептала Людмила Кузьминична.

Неожиданно ее оглушил надрывный рев. Она закрыла уши и, не помня себя от страха, прильнула к стене кладовой. Мимо нее, взбрыкнув задними ногами, пробежал ишак.

Людмила Кузьминична упала без чувств.