ВЬЕТНАМСКИЙ ИММЕЛЬМАН [1]

 

Часть первая

Пролог

— Здравия желаю, товарищ полковник! Старший лейтенант Маргелов по вашему приказанию прибыл.

Кабинет ничем не отличался от тех, что ему доводилось видеть прежде. Те же белые стены, тот же потрепанный стол с перекидным календарем, шкаф с толстыми книгами по медицине — и страшноватые плакаты на стенах. И добродушный полный врач в белом халате, наброшенном поверх кителя.

— Ну, входи, раз прибыл, — усмехнулся он.

— Как себя чувствуешь?

— Нормально, — пожал плечами Володя, кладя на стол свою тоненькую медицинскую карточку.

— Это здорово. Присаживайся. Жару как переносишь?

— Нормально.

— В сон клонит?

— Ну да… если душно.

— Это нормально, — сказал полковник, что-то записывая в карточке.

— Как там, наверху, красиво?

— Красиво, — кивнул Володя.

— Нравится летать?

— Еще бы… — лейтенант слегка насторожился. А ну как нашли что-то и отстранят теперь от полетов?

— Ну, тогда летай на здоровье, — улыбнувшись, полковник протянул Володе карточку. — Здоров, как бык. Успехов! Скажи там, чтобы следующий заходил.

— Спасибо, товарищ полковник, — мысленно переведя дух, старлей вышел в коридор, где сидели еще четверо летчиков, травивших от нечего делать анекдоты.

— Ну, что там? — опередил остальных Миша Кравцов.

— Годен, — усмехнулся Володя. — Следующий!

Кивнув, Миша исчез в кабинете.

— Так вот, рыбка и говорит старику… — продолжал кто-то из лейтенантов рассказывать анекдот.

— Я на улицу, — сказал Володя, прикинув, что до окончания медосмотра остается еще минут пятнадцать. — Свежим воздухом подышу… — Ага, — нетерпеливо кивнули остальные, — приближалась развязка анекдота.

Володя вышел на крыльцо госпиталя и, прислонившись к стене, задумался, глядя куда-то вдаль. Было холодно, но ясно — стоял один из тех погожих мартовских дней, когда морозец еще пытается удержать на земле снежное покрывало, а солнце уже светит по-летнему ярко, и в середине дня даже становится чуть теплее. Легкий ветерок лениво покачивал голые ветки деревьев, медленно ползли по небосводу облака — и столь же неспешно текли мысли Володи.

И было над чем подумать старшему лейтенанту… Жизнь вроде складывалась неплохо — с отличием закончил летное училище, остался служить инструктором в нем же, и вот уже три года учил летать курсантов. И не только учил — приходилось и в учениях участвовать, и в воздушных парадах… Работы было вдоволь, — а вот на личном фронте пока стояло глухое затишье. Женским вниманием старлей обижен не был, да и девчонок в близлежащем городе хватало, — но как-то все не встречалась ему та единственная, ради которой он был бы готов на все.

Но вот месяц назад лед вроде бы тронулся. На танцах Володя познакомился с очаровательной девушкой Лилей — и влюбился с первого взгляда. Не то чтобы денно и нощно сох, — Володя вообще был довольно сдержанным, — но все-таки что-то такое с тех пор в нем изменилось. Ему хотелось почаще видеться с ней, разговаривать, гулять, танцевать, говорить ей что-нибудь хорошее… да просто чувствовать, что вот она, рядом! Лиле же нравилось играть с поклонниками, то подпуская их поближе, то, напротив, отвергая, и лейтенант не был исключением. Его эта неопределенность начинала раздражать. Девушка, однако, упорно уходила от серьезного разговора, и у Володи последние дни все из рук валилось. Он даже как-то наорал на курсанта за пустяковую ошибку, чего с ним раньше никогда не бывало. И еще лейтенант поймал себя на мысли, что ему осточертело училище и курсанты.

— Уехать бы куда-нибудь… — подумал он как-то с тоской. И тут же вспомнил, что до отпуска еще жить и жить.

Весьма кстати подвернулся начальник училища, который предложил своим инструкторам-старлеям поехать в командировку куда-то на юг. Все, не раздумывая, согласились, хотя генерал и темнил, умалчивая о подробностях.

— Сначала медкомиссия, — сказал, как отрезал. — Пройдете — узнаете.

Пришлось идти к врачам. Как и ожидалось, те всех пятерых признали годными к работе в тропическом климате, а заодно пообещали сделать кучу прививок. И прожужжали все уши напоминаниями — мыть руки перед едой, фрукты и овощи грязными не есть, воду пить только кипяченую, не иметь дела с проститутками…

— А то будет как с тем бойцом на Кубе… — загадочно изрек глава комиссии, листая медицинскую карточку очередного пилота.

— А что с ним? — спросил кто-то.

— Спутался в увольнении с одной гуленой… х-хозяйство распухло и ходить мешало.

— Вылечили хоть? — осторожно полюбопытствовал кто-то.

— Мы все лечим… — пробасил врач. — Только без детей останетесь…

— Да какие там девушки на аэродроме… — вздохнул Вася, когда их наконец отпустили. Остальные промолчали.

…Володя взвешивал все «за» и «против». С одной стороны, командировка — это хорошо, это шанс мир посмотреть, заработать звездочки на погоны и, — чем черт не шутит! — может, и орден, как его отец за корейскую войну. С другой стороны, Лиля может и не дождаться его…

Тяжелые лейтенантские раздумья прервал скрип двери. Володя обернулся — это оказался Миша. Он походил на Володю, и потому их иногда путали, особенно издалека и со спины: оба были светловолосыми, прическу носили одинаковую, да к тому же были примерно одной комплекции, — высокие, крепкие, мускулистые. Самое оно для летчика-истребителя, которому перегрузки — привычное дело. Парни были знакомы еще с детства, — оба родились и выросли в подмосковном Солнечногорске, оба с детства болели небом, и, закончив школу, поступили в одно летное училище. И оба остались после выпуска служить в родных пенатах.

— Ну, как? — поинтересовался Володя.

— Нормально, — пожал плечами Миша. — Ты чего задумался, Орел? — сложив руки на груди, он прислонился спиной к шершавой стене госпиталя и посмотрел в ту же сторону, куда отвел взгляд друг.

«Орлом» Володю прозвали с легкой руки одного генерала еще в курсантские годы. На учениях он прошел на бреющем полете над толпой военачальников, стоявших на рулежной дорожке их аэродрома. Кто-то с перепугу попытался зарыться в бетон, кто-то просто присел, — но равнодушных к его выходке не осталось. Когда лейтенант улетел, один из генералов громогласно потребовал «продрючить этого орла». Взбучку лейтенант, разумеется, получил, — а с ней и прозвище.

— Да вот… — туманно ответил Володя. — Размышляю, ехать или не ехать в эту командировку…

— Как думаешь, кстати, куда поедем? — Миша, посерьезнев, взглянул на друга.

— Черт его знает… — пожал плечами Володя, продолжая смотреть вдаль. — Во Вьетнам, наверное…

— Почему именно туда?

— Газеты читаешь? Американцы там воюют с шестьдесят четвертого… А Карась как раз что-то про юга сказал…

«Карасем» лейтенанты за глаза называли начальника училища, — неплохого, в общем-то, мужика, за плечами которого были Великая Отечественная и корейская войны. В прозвище не было ничего обидного, — напротив, летчики очень уважали своего командира. Просто прозвище уже намертво приклеилось к нему.

— М-м-м… кстати, да, ты прав, — кивнул Миша. — А я думал, в Китай служить поедем или в Корею…

— Туго у тебя с географией, — вздохнул Володя.

Снова скрипнула дверь, и на крыльцо вышли еще два лейтенанта — Кирилл и Ашот. Эти двое были темноволосыми, чуть пониже Володи с Мишей, но зато немного шире их в плечах. Сибиряк Кирилл, всегда невозмутимый и ироничный, был полной противоположностью взрывному и горячему Ашоту. Выросший в далеком Сухуми и чем-то похожий на молодого Сталина, Ашот еще в училище пытался отрастить усы, однако из затеи ничего не вышло — они мешали кислородной маске плотно прилегать к лицу в полете, и от мечты пришлось отказаться. Правда, кличка 'Чапаев' с легкой руки одного из инструкторов к нему приклеилась намертво.

— Где там Базилио? — спросил Володя.

— Еще у полковника, — отозвался Кирилл.

— Слушай, Кирилл, как думаешь, куда поедем? — спросил Миша.

— Во Вьетнам, наверное… — сказал тот. — К гадалке не ходи…

Это была его любимая присказка.

— А летать, думаю, будем на своих же МиГах, — добавил он. — Только вряд ли будем воевать… Скорее всего, станем учить местных.

Под торжествующий скрип двери на крыльце, улыбаясь во весь рот, появился Вася. Он был самым низкорослым в компании, да к тому же рыжим, и обожал носить большие темные очки, — за что и получил прозвище Базилио, ибо слишком напоминал в таком виде персонажа сказки про Буратино. Даже ухмылка у него получалась какая-то кошачья.

— Ребята, а я годен! — сообщил он. — Правда, сказал, что спать люблю в жару, но меня утешили, что это у всех так.

— Увы, у всех, — кивнул Кирилл, открывая дверь и нос к носу сталкиваясь с симпатичной медсестрой. — Товарищи офицеры, кажется, нас приглашают на прививки…

 

Глава 1

Военная тайна

Первым к генералу пошел Володя.

— Служить будете во Вьетнаме, — без обиняков начал Карасев. — Вас перебросят на аэродромы, где базируются истребители вьетнамских ВВС. Туда будут привозиться из Союза разобранные МиГ-21, которые техники будут собирать, а вы — облетывать и передавать вьетнамцам. Параллельно вам предстоит переучивать их на этот самолет. Многие уже летали на МиГ-17 и имеют представление о реактивной авиации. Работа вам предстоит нелегкая. Все вьетнамские аэродромы расположены в зоне досягаемости американских самолетов, поэтому во время полетов вы можете встретиться с ними. Естественно, опознавательные знаки на МиГах будут вьетнамские. Старайтесь избегать боев с американцами. Официально Союз в войне не участвует, и потому вас в этом регионе как бы нет. Лишние проблемы нам не нужны.

— Исчерпывающе… — пробормотал Володя.

— Служить вам предстоит год, — продолжал Карасев, — который из-за тяжелых условий будет засчитан за два. Потом вас заменят другие инструктора.

— А могу я отстреливаться при встрече с американцами?

— Вы там будете летать на учебных машинах, без вооружения, — сурово ответил генерал. — Поэтому старайтесь уклоняться от боев. Война не наша — пусть воюют вьетнамцы. А ваше дело маленькое, — помедлил он, — научить их летать на новых машинах. Есть и еще один момент… Американцы не бомбят аэродромы, где есть наши специалисты, а мы за это не разрешаем своим пилотам воевать против них. Сегодня вы американца собьете — а завтра его товарищи отомстят, и погибнут ваши же соотечественники. Так что… — Карасев многозначительно умолк.

— Будут ли еще какие-то советские специалисты на аэродроме?

— Будут. Бригада техников и ваш командир. Боевой мужик, тоже наш выпускник, в шестьдесят втором на Кубе служил. Сработаетесь.

— А как быть с языком? Мы ж по-вьетнамски ни му-му…

— Офицеры знают русский, а с остальными будете беседовать через переводчика, — пожал плечами генерал. — Он также будет дежурить на командном пункте во время учебных полетов — на случай затруднений в общении с курсантом. Еще вопросы есть?

— Никак нет.

— Тогда будь добр, напиши рапорт, — генерал пододвинул Володе бумагу и ручку. — Пиши: «Прошу командировать меня для прохождения дальнейшей службы в Демократическую Республику Вьетнам»… записал?

— Да.

— Дальше: «…обязуюсь обучать союзных летчиков правильно эксплуатировать вверенную им технику… и прилагать все возможные усилия для ее сохранения». Написал? Отлично. Теперь подпись и число. Давай его сюда.

Рапорт исчез в папке.

— Все. Свободен. На днях все будет известно. Пока никому ни слова. Даже своим.

— Служу Советскому Союзу! — козырнул лейтенант.

Он вышел из кабинета. Остальные старлеи выжидающе посмотрели на него:

— Ну и?

— Велено молчать. Следующий…

Тяжело вздохнув, в кабинет вошел Вася.

…Все пять рапортов были рассмотрены в рекордно короткие сроки. Уже через три дня летчики знали, что командировка — дело решенное. Еще через несколько дней Карасев выдал им загранпаспорта, испещренные разноцветными визами, и приказал получить на складе обмундирование.

— М-да, — глубокомысленно изрек Вася, разглядывая полученную униформу: легкие брюки, рубашки с коротким рукавом и пилотки. — Служить будем на экваторе…

Перед отлетом Володя хотел встретиться с Лилей, но та отказалась, сославшись на занятость. Летчик так разозлился, что даже не стал говорить о своем отъезде, — пусть помучается.

 

Глава 2

О чем молчат газеты

Среднестатический житель Советского Союза в те годы знал о Вьетнаме немного: там очень жарко, и еще там партизаны борются с американцами. Какие партизаны, за что они борются, газеты умалчивали. Видимо, следовало полагать, что братский вьетнамский народ строит коммунизм, а американцы ему мешают в этом.

Более знающие люди могли рассказать о том, что в стране выращивается рис. Кое-кто знал названия некоторых населенных пунктов — Ханой, Сайгон, Дьенбьенфу… Еще более эрудированные сказали бы, что на старинных гравюрах страну изображали в виде коромысла, на котором были подвешены две корзины. Корзины тут символизировали дельты рек Меконг и Хонгха, главных рисовых житниц страны, а коромысло — горный хребет Чыонгшон, пересекающий всю страну. Но на этом познания наших сограждан о далекой и таинственной стране зачастую исчерпывались.

Лейтенанты, которых судьба забросила сюда, знали не больше остальных. О том, что во Вьетнаме весной уже стоит жара, их никто не предупредил, — и теперь они страдали от духоты, обливаясь потом. Разделись до пояса, расстегнули рубашки, закатали до колена брюки — все равно помогало мало.

— Ну, и погодка… — пробормотал Володя, утирая пот. — Как в Сочи перед грозой!

— Приезжай к нам на Кавказ — там лучше, — устало улыбнулся Ашот, сидя на корточках в тени приземистого ханойского аэровокзала. — Вот приедем отсюда — прошу в гости!

— Конечно, конечно… — рассеянно пробормотал Вася. — Если раньше коньки от жары не откинем…

Самой страны летчики толком почти и не видели. Впрочем, как и Китая. Сначала уютный пассажирский лайнер привез их и сопровождающего, сурового неразговорчивого майора, в Иркутск. Здесь офицеров быстро пересадили в зябкий транспортник, забитый темно-зелеными ящиками с оружием. Самолет сразу поднялся в воздух, и следующие несколько часов друзья мерзли в его холодном грузовом отсеке.

— Нам еще повезло, — сказал майор. — Других во Вьетнам поездом отправляют. Через Китай. Чуть ли не две недели в пути. А так дня за два доберемся…

Ночевать пришлось на узких и жестких скамейках аэровокзала в китайском городе Лунчжоу. Отсюда до Ханоя лейтенантов довез обычный рейсовый самолет, — а дальше их пути разошлись. Кириллу и Мише предстояло служить на аэродроме Нойбай, располагавшемся к северу от Ханоя, а Володе, Васе и Ашоту — на другой базе, юго-западнее столицы. «Нойбайцев» уже ждал на машине замполит подшефного полка, и потому они сразу уехали. Остальным повезло меньше — попутный вертолет, на котором им предстояло добираться до аэродрома, только начали загружать, и потому предстояло ждать еще как минимум час.

Лейтенанты скучали, ибо делать было решительно нечего, а в город их не выпускали. То ли союзники блюли секретность, то ли свои опасались диверсий, — но из аэропорта выходить не разрешалось. Есть летчикам не хотелось, только пить, — и потому они то и дело прикладывались к бутылкам с минеральной водой, запасы которой быстро таяли.

…Казалось, прошла целая вечность, пока все грузы были размещены в необъятном чреве транспортного Ми-6, и лейтенантам разрешили подняться на борт. Майор сунул в руки Володе запечатанный пакет с документами, который надлежало передать новому командиру на новом месте службы, пожелал удачи и исчез. Забравшись в вертолет, друзья облегченно вздохнули, — наконец-то!

Кроме них в грузовом отсеке никого не было. Лейтенанты как раз обустраивались на откидных сиденьях, смонтированных вдоль бортов грузового отсека, когда из кабины выглянул пилот-вьетнамец и сказал:

— Здравствуйте, товариси! Дверь не трожь. Подобьют, — быстро выпрыгнете. Парашюты в углу.

Он исчез прежде, чем офицеры успели что-нибудь уточнить. Переглянувшись, лейтенанты надели парашюты — обычные летные, которые не на спине висят, а почти под коленями, являясь одновременно чем-то вроде подушки для сидения, — и в молчании устроились поближе к открытой двери.

— Хороший нам курорт попался… — саркастически заключил Вася. — И люди душевные…

— Ага…

Загудев, включились двигатели, быстро раскрутившие огромные винты. Вертолет, оглушительно стрекоча, оторвался от земли и полетел на юго-юго-запад. Промелькнули внизу окраины Ханоя, кое-где обезображенные руинами, — и потянулись леса, холмы, поля, деревни… Пилоты шли на бреющем, в сотне метров от земли. Ашот, заметив это, крикнул, стараясь перекрыть стоящий в салоне шум:

— Что ж так низко-то?! Парашюты ж не раскроются!

— Не каркай! — проорал в ответ Базилио. — Думай, что это не парашют, а амулет!

Газарян ухмыльнулся.

«Вертушка» неслась над бескрайними джунглями, среди которых то тут, то там мелькали аккуратные деревеньки, окруженные рисовыми полями, расчерченными на квадратики насыпями-межами. Крестьяне в конических соломенных шляпах, возившиеся на полях по колено в воде, смотрели вслед пролетающей машине и снова возвращались к работе.

— Ну и дела-а! — восхитился Ашот. — Хоть бы один комбайн был…

Володя первое время посматривал в иллюминатор, потом, невзирая на шум, задремал, вытянувшись на нескольких сиденьях. Ашот и Базилио еще посидели у двери, рассматривали сверху диковинную страну и обмениваясь впечатлениями. Но вскоре закемарили и они.

 

Глава 3

Аэродром

…Двигатели неожиданно умолкли. Прокрутившись еще несколько раз, замерли винты. Прогнулись под собственным весом лопасти. Раздались шаги — кто-то из вертолетчиков, похоже, вышел из кабины.

Володя разлепил глаза и взглянул на часы: было 16:30. «Сколько ж мы летели? Кажется, сорок минут… А я уже отрубился…», — с усмешкой подумал летчик и сразу вспомнил ту беседу в госпитале: «Как жару переносите? Нормально, доктор, в сон только клонит… Ну, это у всех так…».

Ашот и Вася кемарили на другой лавке, и, похоже, просыпаться не собирались. Володя уже хотел разбудить их, как вдруг вышедший из кабины вьетнамец в комбинезоне весело гаркнул:

— Подъем!

Ашот подскочил на сиденьях и очумело посмотрел на вертолетчика, пытаясь понять, куда его занесло.

— Прилетели, — пояснил вьетнамец.

— Вставай, соня! — толкнул все еще спящего Васю Ашот. — Войну проспишь!

Снаружи зарычали моторы подъезжающих грузовиков, потом донеслись чьи-то отрывистые команды на незнакомом лейтенантам языке. Вьетнамец протиснулся между стенкой и ящиками в заднюю часть грузовой кабины и открыл створки грузового люка.

— Проспишь тут… — буркнул Вася, протирая глаза.

Позевывая и потягиваясь, лейтенанты выбрались из вертолета. Вокруг уже было полно вьетнамцев в военной форме. Не обращая внимания на вновь прибывших, они быстро разгружали прилетевшую машину.

— Ну, и куда теперь? — полюбопытствовал Вася, осматриваясь. Метрах в трехстах от них находилась вышка командно-диспетчерского пункта, откуда руководители полетов управляли перемещениями своих самолетов и контролировали воздушную обстановку вокруг аэродрома. В случае тревоги дежурный офицер мог поднять в воздух перехватчики и навести их на цель, руководствуясь показаниями локатора. Ажурная решетка его неторопливо вращалась неподалеку от вышки. Чуть дальше на рулежной дорожке стояла пара камуфлированных истребителей МиГ-17. Напротив вышки, с другой стороны полосы, располагались полуразрушенные ангары, возле которых валялся остов сгоревшего вертолета.

— Унылое местечко… — пробормотал Володя.

— И не говори… — отозвался Ашот. — Ну что, пошли на КДП, может, там кого найдем…

— Мужики, глянь, сюда кто-то едет! — перебил его Вася. От вышки к ним и в самом деле приближалась одинокая машина. Когда она подъехала поближе, друзья разглядели старый добрый вездеход, любовно прозванный в Союзе «козликом». За рулем сидел вьетнамец в офицерской форме.

— Советски товариси? — осведомился он, лихо затормозив рядом.

— Так точно, — ответил за всех Володя.

— Майор Нгуен Во Ван, комендант базы, — представился офицер, вылезая из «газика» и пожимая лейтенантам руки. — Командир полка сейчас в отъезде, скоро вернется.

Друзья представились, и майор на всякий случай повторил их имена, чтобы получше запомнить.

— Рад видеть вас, — говорил Ван. — Как долетели?

— Нормально, — пожимали плечами летчики. — Жарко только у вас…

— Привыкнете. Ваш командир пока летает. Скоро вернется. Я довезу вас до лагеря.

Переглянувшись, летчики побросали вещи в майорский «козлик», после чего Ашот нахально воссел на жестком сиденье рядом с водителем, а Васе с Володей пришлось забираться в кузов. Устроившись там поудобнее, друзья задрали головы, пытаясь разглядеть, не кружит ли над аэродромом самолет их командира? Но небо было пустым — ни инверсионного следа, ни мгновенного блеска металла на солнце…

— Держитесь покрепче, — сказал майор, садясь за руль и поворачивая ключ в замке зажигания. — Я люблитель ездить с ветерком.

Он нажал на педаль газа, и машина, взрыкнув двигателем, рванулась с места. Сидевшие в кузове летчики едва не вывалились из него, в последний момент успев схватиться за приваренные к бортам скобы.

А майор уже выехал на бетонированную рулежную дорожку, проложенную вдоль взлетной полосы, и понесся по ней через аэродром. Бешено ревел мотор, стрелка на спидометре подбиралась к максимуму, а майор все жал и жал на газ. Встречный ветер обдувал взмокших лейтенантов, и все трое находились на седьмом небе от счастья: ну, наконец-то холодок!

— Вай, бэрэгись, взлетаем! — проорал Ашот, расплываясь в счастливой улыбке.

— Гляди, братва! — крикнул Базилио. — МиГи прилетели!

Володя обернулся. Два камуфлированных истребителя МиГ-17, выпустив шасси, заходила на посадку с того конца полосы, от которого сейчас ехал джип. Воздух за их хвостами слегка колебался, раскаленный реактивными струями. Самолеты плавно снизились и почти одновременно коснулись полосы, после чего покатились по ней, снижая скорость. Двигались они куда быстрее джипа, так что вскоре поравнялись с ним, и в какой-то момент даже мчались рядом. Лейтенанты разглядели усталое лицо вьетнамского летчика в кабине МиГа и две красных звездочки на борту машины. Потом джип все-таки вырвался вперед, и майор, крутанув руль, свернул с рулежки на укатанную грунтовую дорогу, которая, видимо, вела в лагерь. Вот только сам лагерь видно не было — дорога поднималась на один из холмов, обступивших аэродром, и исчезала в густом лесу.

Пока вездеход взбирался на склон холма, лейтенанты рассматривали аэродром, лежавший перед ними как на ладони. Бетонированная взлетно-посадочная полоса, протянувшаяся с юго-запада на северо-восток; по обе стороны от нее — параллельные ей рулежные дорожки, также бетонированные. С востока, юга и запада — небольшие холмы и подступающий почти вплотную лес. Чуть поодаль от вышки КДП, стоящей на уровне середины полосы, под деревьями стояли тягачи и топливозаправщики. Метрах в пятидесяти с другой стороны от вышки виднелась странная просека шириной метров пятнадцать, также затянутая сверху маскировочными сетями, в которые были вплетены зеленые лоскутья, имитирующие листья. «С воздуха, небось, хрен разглядишь», — подумал Володя.

Но вот что смутило лейтенантов — так это почти полное отсутствие самолетов и ангаров на аэродроме. С воздуха аэродром наверняка выглядел как разрушенный и непригодный к использованию.

— Это все машины, что у них есть? — изумился Базилио, разглядывая четыре МиГа на рулежках. — Негусто…

— Вряд ли все. Наверное, остальные просто спрятаны…

— Где, интересно?

— Не знаю…

«Газик» въехал в лес, и сразу стало сумрачно. Кроны деревьев смыкались над головой в такой плотный покров, что лучи солнца с трудом пробивались сквозь него. Где-то в густой листве пели птицы, но друзья не заметили ни одной пичуги. Пара минут, — и заросли неожиданно расступились, а взглядам лейтенантов открылась обширная поляна, на которой то тут, то там располагалось полтора десятка хижин, крытых пальмовым листом. Над одним из бунгало возвышалось тонкое жало радиоантенны; у входа же стоял еще один «газик». По периметру лагеря, обозначенному колючей проволокой, вышагивали несколько автоматчиков, а на единственном въезде дежурили два пулеметчика. Увидев знакомую машину, они без вопросов пропустили джип в лагерь, с любопытством глядя на летчиков.

— Все, приехали, — сказал майор, остановившись у одной из хижин. — Вот ваша хата, располагайтесь, — указал он на соседний домик. — Я приказал, чтобы вам выделили все необходимое. Я буду в штабе, если вдруг что, — заглушив двигатель, он вылез из машины.

— Товарищ майор, а почему по периметру колючая проволока натянута? — удивленно спросил Вася. — Дикие звери?

— Дикие американцы, — ехидно отозвался майор. — Летчиков приходится беречь от возможных диверсий. Они у нас на вес золота.

Сказав это, он ушел в штаб.

— Интересно, а есть тут звери опаснее американцев? — неуклюже сострил Базилио.

— Забудь ты про зверей… — отмахнулся Володя. — Давайте устраиваться в хате, пока светло… Черт их знает, как тут с электричеством…

Они забрали свои вещмешки и вошли в хижину. Замка на двери не было — видимо, тут в них не сильно и нуждались. В самой хижине имелась всего одна комнатка с земляным полом и туалет. Единственное окно оказалось занавешено циновкой. Стекол тут, видимо, тоже не признавали.

В комнате стояли сколоченные из досок нары, на которых лежали матрасы. Один оказался застелен, и на нем уже лежала чья-то пилотка; на остальных просто были сложены стопки постельного белья. В углу примостился старенький холодильник. Еще имелись низенький столик, деревянная тумбочка и пара табуреток. Туалет же оказался самый обычный, типа дачного сортира, — только без старых газет. Умывальник вообще был подвешен на улице прямо у входа.

— О, у них тут свет есть! — восхитился Ашот, заглядывая в холодильник. — И жратвы до пуза! Жаль, минералки не вижу…

— Генератор, наверное, имеют… — предположил Базилио. — А воды на такого бегемота, как ты, и не напасешься…

— Сам ты бегемот… — обиделся Ашот.

— Ша! Кончай спорить! — сказал Володя. — Чур, эта койка у окна моя! — он с наслаждением растянулся на матрасе.

— Тогда вон та — моя! — весело крикнул Базилио, швыряя свой вещмешок на второй матрас.

— Это что, у меня выбор — или это, или на улице спать? — возмутился Ашот. — Вам еще повезло, что мне понравилось эта койка!

Перебрасываясь шуточками, друзья стали разбирать вещмешки. Вдруг Вася замер и прислушался:

— Что это?!

— Что услышал? — спросил Ашот.

— Шум какой-то…

Действительно, сквозь влажный свежеющий воздух продирался нарастающий звук. Он приближался и усиливался, приобретая знакомое всем троим звучание.

— «Балалайка», ребята! — заорал Ашот и пулей вылетел из хижины. Следом выбежали остальные.

Шум превратился в оглушительный рев. Сквозь листву деревьев и растянутые над головой маскировочные сети лейтенанты увидели знакомые очертания остроносого самолета с треугольными крыльями, и в самом деле похожего, если смотреть снизу, на балалайку. Оглашая окрестности торжествующим ревом, МиГ пронесся над лагерем и улетел прочь.

— Шасси выпущено было, — заметил Володя. — Похоже, садится. Давайте сгоняем на поле, посмотрим, кто летал?

— А на чем? — спросил Базилио.

— «Козла» одолжим! — Володя уже забирался за руль майорского вездехода. — Быстрей давайте, что стоите?!

— А, была, не была! — махнул рукой Ашот и запрыгнул на заднее сиденье. — Поехали!

Пожав плечами, присоединился к ним и Вася.

 

Глава 4

Экскурсия

Ключи майор по привычке оставил в замке зажигания, так что позаимствовать машину было несложно. Часовые у «ворот» препятствий чинить не стали, — и лейтенанты выехали из лагеря.

— Таки майор будет не рад… — заключил Вася, пока джип скакал по ухабам. Володя вцепился в руль, стараясь удержать машину на той накатанной тропе, которую майор Ван по пути в лагерь, забывшись, назвал дорогой. Остальным приходилось крепко держаться за что попало, чтобы не вылететь из вездехода на очередной кочке.

— На первый раз простит, — философски заключил Ашот, лязгая зубами на ухабе.

На спуск в долину ушло минуты две. Выехав из леса, друзья увидели, как тот самый давешний МиГ-21 заходит на посадку. Колеса его коснулись полосы, из-под них взметнулись черные облачка сгоревшей резины, потом за хвостом самолета вздулся тормозной парашют, — и истребитель, замедляясь, пробежал по полосе, а затем, сбросив скорость до минимума, свернул на рулежку, где его ожидал тягач.

— Давай туда! — крикнул Ашот, но Володя уже и сам сообразил, что к чему.

Когда они подъехали к самолету, подоспевшие техники прицепляли его к тягачу. Пилот, уже выбравшийся из кабины, о чем-то говорил с человеком в технарском комбинезоне, а тот кивал в знак согласия.

— Кажись, наши… — сказал Вася. Техник и пилот обернулись, услышав их слова.

— А, пополнение? — улыбнулся летчик. Лицо у него было скуластое, загорелое, глаза узкие, но глядели на окружающих дружелюбно. Бороды и усов летчик не носил, стригся коротко, и ежик черных волос едва прикрывал голову.

— Так точно. Прилетели пятнадцать минут назад, — доложил Ашот. — Мы видели ваш проход и посадку, решили посмотреть, кто летал…

Тягач рыкнул, и, выплюнув сизоватое облачко дыма, медленно тронулся с места.

— Отлично. Я — капитан Хваленский, можете называть Михаилом Антоновичем, — летчик пожал руку Ашоту, а потом и Васе с Володей. Друзья представились, поздоровались и с техниками, которые, впрочем, сразу ушли вперед, за тягачом.

— Значит, будете помогать мне учить этих гавриков? — усмехнулся капитан. — Налет на «Балалайках» какой?

— Четыреста тридцать часов у каждого, — сказал Володя. — И еще курсантами по сто пятьдесят часов налетали на других машинах.

— Хорошо, — кивнул капитан. — Класс у всех, я так понимаю, второй?

Вчерашний выпускник летного училища мог вести воздушный бой днем в простых метеоусловиях, то есть при видимости не менее четырех-пяти километров, — этого было достаточно для звания «пилот третьего класса». Второй класс предполагал, что летчик способен действовать днем в сложных метеоусловиях при видимости два-три километра и ночью в простых. Ну, а самый высокий, первый, означал, что его обладатель сможет воевать и днем и ночью при любых метеоусловиях.

— Так точно, — кивнули лейтенанты.

— Отлично. Совсем отлично. Теперь вкратце о том, чем будем заниматься. Каждому достанется несколько курсантов. На «Балалайках» никто из них еще не летал — на днях займемся этим. А пока будете учить язык…

— Э-э… товарищ капитан… — выдавил Ашот. — Разрешите вопрос?

— Разрешаю.

— А зачем это нам… язык учить… переводчик же есть…

— Ваши будущие курсанты, увы, русский знают плохо, — пожал плечами Хваленский. — Поэтому вам придется выучить общеупотребительные команды, чтобы в воздухе чувствовать себя поуверенней. Ну, в пределах необходимого радиообмена. «Прошу разрешения на взлет», и тому подобное. Переводчик-то есть, но случаи разные бывают… — капитан вздохнул. — И вообще, береженого бог бережет. Вопросы есть?

— Есть. Разрешите?

— Разрешаю.

— Вы давно тут?

— Месяц. Неделю осваивался, потом понемногу начал летать. Еще вопросы?

— Никак нет.

— Тогда приступайте… — капитан достал из планшета блокнот и протянул его Володе. — Должно от зубов отскакивать. Кстати, я гляжу, вы позаимствовали машину Вана… Не подбросите потом до лагеря?

— Конечно! — развел руками Ашот.

— Тогда давайте я для начала покажу вам здешнее хозяйство, а потом поедем в лагерь. Заодно и поговорим. Машину оставьте тут, никто ее не тронет.

— Давайте, — кивнули друзья.

Капитан провел их через лес по едва заметной тропинке, петляющей между деревьев. Пока они шли, Хваленский рассказывал:

— В прошлом году американцы под орех разделали эту базу. Ангары раздолбали, технику пожгли, полосу продырявили… Но место тут очень удобное, поэтому вьетнамцы базу восстановили. Правда, с воздуха она смотрится разрушенной. Ангары теперь располагаются по землей, как и топливохранилища.

— Это как? — удивились лейтенанты.

— Сейчас увидите, — усмехнулся капитан.

Они вышли к холмам, находившимся метрах в трехстах к востоку от взлетной полосы. Ангары, — точнее, подземные укрытия, — были вырыты в их недрах; стены и потолки дополнительно укреплялись бетоном. Уничтожить их было можно разве что прямым попаданем авиабомбы. А обнаружить — лишь при большом везении: бетонные плиты рулежных дорожек оказались выкрашены под цвет окружающей земли и врыты в нее так, что они составляли с ней единое целое. Эти рулежные дорожки сливались в одну, которая шла от ангаров прямо к взлетной полосе, и в случае тревоги самолеты могли сразу выруливать по ней на взлет.

Для обслуживания самолетов в ангарах имелось все необходимое оборудование вроде лебедок и кранов, а также всяческие станки и инструменты. Укрытия освещались лампами дневного света; для очистки и кондиционирования воздуха имелась превосходная система вентиляции. Работу всего этого оборудования, как пояснил Хваленский, обеспечивала небольшая гидроэлектростанция, расположенная неподалеку на быстрой речушке.

— А если ее разбомбят или взорвут? — полюбопытствовал Вася.

— Есть резервные генераторы, — пожал плечами капитан. — Но пока к их помощи не прибегали.

Самолеты в тоннелях выстраивались в ряд вдоль левой стены тоннеля, а пространство справа оставлялось свободным для проезда заправщиков и тягачей. В первом тоннеле стояло пять вьетнамских МиГ-17, во втором — три уже собранных и облетанных МиГ-21 (пока еще не окрашенных и без знаков различия), а также пять двухместных учебных МиГов-«спарок» (прозванных так за спаренное управление, — управлять самолетом могли и курсант, и инструктор). В третьем ангаре советские техники собирали очередную «Балалайку». У дальней стены виднелось еще четыре или пять огромных ящиков, в которых перевозились самолеты. Видимо, там хранились в ожидании сборки остальные истребители.

— Что, Миш, нашего полку прибыло?! — усмехнулся один из них, когда летчики вошли в ангар. Сняв замасленную перчатку, он протянул друзьям руку:

— Дима.

Летчики представились столь же просто — козырять званиями тут было ни к чему. Заметив новичков, подошли познакомиться и остальные технари.

— Они самые, — с улыбкой подтвердил Хваленский. — На сегодняшней машине замени, пожалуйста, лампочки сигнализации выпуска шасси. Кажется, одна перегорела.

— Будет сделано, — кивнул техник. — К завтрему соберем еще вот этого красавца, тоже облетать надо будет, — он глазами указал на МиГ, только что выкаченный из огромного деревянного контейнера. Крылья, отстыкованные при перевозке, еще не установили на место, и лейтенанты, глядя на одиноко стоящий ракетообразный фюзеляж, сразу вспомнили известную шутку: «Зачем «Балалайке» крылья? А чтоб пилот летать не боялся…».

— Облетаем, какой вопрос? Только гостинцев насыпь как обычно.

— А, это само собой!

— Все, я поехал отдыхать. Если что, звони.

— Угу, до встречи.

Попрощавшись с техниками, летчики вышли из ангара и вернулись к взлетной полосе, где их терпеливо дожидался майорский «газик». Володя сел за руль, Хваленский — рядом с ним, Ашот и Вася забрались в кузов.

— Поехали! — Володя повернул ключ зажигания.

Пока они возвращались в лагерь, Хваленский рассказывал:

— Клювом щелкать тут опасно. Янки с баз в Южном Вьетнаме за полчаса досюда долетают, с авианосца в заливе — и того быстрее. А локатор у нас на базе слабенький, видит километров на сорок. То бишь, засекли янки — остается нам на реагирование минуты две-три, не больше. Да еще летаем без оружия, с почти пустыми баками… а у них и керосина вдоволь, и ракеты есть…

Помолчав, капитан добавил:

— Если попадетесь охотничкам — тяните «Фантом» в виражи. Он на малых высотах маневрирует, как утюг. Есть шанс выиграть время и уйти. А если по вам ракету пустят — резко отворачивайте в ее сторону. Тогда она вас, скорее всего, потеряет.

— А вам уже доводилось встречаться с «Фантомами»? — спросил Володя.

— Угу. Неделю назад подловили, когда я МиГ облетывал, — кивнул Хваленский. — Минут десять они меня гоняли, наверное… пока вьетнамцы на «семнадцатых» не подоспели. Там я этот трюк с виражами и подметил. Внимательней будьте, короче.

— Ясно, — кивнули старлеи.

…Вечером комендант базы, за глаза уже прозванный лейтенантами Вованом, пригласил офицеров к себе на ужин. Прибыл и командир полка, летчиков которого предстояло обучать лейтенантам, — полковник Нгуен Во Цзинь, худой и жилистый офицер с необычайно пристальным взглядом. Впрочем, он больше молчал, — видимо, уже узнал все интересующие его подробности от Хваленского.

— Со спиртным у нас туго, — извиняющимся тоном сказал Ван, — а вот с хлебом попроще…

С этими словами он, загадочно улыбаясь, достал из своего вещмешка завернутый в полиэтиленовый пакет черный хлеб. Как раз такой, что продавался в любом продуктовом магазине Союза.

— Не спрашивайте, откуда, — усмехнулся он, увидев изумленные лица офицеров. — Давайте выпьем за ваш успех и нашу старательность!

Он разлил по стаканам душистый зеленый чай.

— Когда американцы стали бомбить наши города, у нас было всего двадцать пять МиГ-17, — рассказывал он. — Двадцать пять — на всю страну. Американцы за раз посылали на бомбежку больше самолетов, чем мы тогда имели. Но мы выстояли. Сейчас китайцы поставляют нам все больше этих самолетов, и мы наносим американцам большие потери. Не собьем — так отгоним бомбардировщики. И то хлеб, как у вас говорят. Ваши новые МиГи, думаю, окажутся еще более хорошими, и мы с их помощью совсем победим американцев.

— За ваших летчиков, полковник! — поднял свой стакан Хваленский.

— И за ваших, капитан!

Хлеб оказался немного черствым, но зато настоящим, родным…

 

Глава 5

Гранит науки

…Друзья сидели в хижине и, обливаясь потом, учили команды из капитанского блокнота. Термометр показывал около тридцати, — и даже пролившийся около полудня дождь не принес прохлады. Все время хотелось пить. По совету Хваленского лейтенанты налегали на зеленый чай без сахара. Действительно, помогал он получше, чем холодная вода.

Со стороны аэродрома доносился шум реактивного двигателя — капитан облетывал собранный накануне МиГ.

— Билядь, — с грустью в голосе сказал Ашот, заложив руки за голову и глядя в потолок. — Я сюда летать ехал, а не это чик-чирик учить…

— Не будешь чирикать — не будешь летать, — заметил Володя, которому, как и Ашоту, вовсе не улыбалось целыми днями зубрить команды на чужом языке, но летать хотелось зверски. За тем ведь и ехал. И ладно бы надо было просто заучить эти фразы… нет, все оказалось куда сложнее! Говоря по-вьетнамски, следовало обращать внимание на тон, с которым произносилось слово. Сказанное с разной интонацией и ударением, оно могло иметь совершенно разные значения при похожем звучании. Беглый разговор и вправду слегка походил на птичье пение. Володю выручал музыкальный слух. У Васи с этим было значительно хуже, а уж про Ашота и говорить не приходилось — гордому джигиту язык почти не давался. Однако деваться было некуда — Хваленский ясно сказал, что никто не поднимется в воздух, пока не сдаст ему зачет по командам.

— Ежу понятно, — с грустью проговорил Ашот и, сев на матрасе по-турецки, забормотал:

— «Да» — ванг, «нет» — хонг… «хорошо» — тот, «плохо» — хау… Ванг, тот…

Вася и Володя, шевеля губами, сопели над своими тетрадками, куда накануне старательно переписывали из блокнота нужные слова и фразы. Ашот немного поглазел на муху, сидевшую на потолке; потом ему это наскучило, и он, чертыхнувшись, опять вернулся к фразам:

— «Взлететь» — бай лен, «приземлиться» — ха хуонг дат…

Так проходил день за днем. Капитан появлялся утром и вечером, а остальное время пропадал на аэродроме, где следил за работой техников, собиравших новенькие МиГи. Когда очередной самолет был готов, Хваленский лично поднимался на нем в небо, чтобы проверить, как ведет себя в полете истребитель, и как работают все его системы. Если все было в норме — самолет после приземления увозился вьетнамцами в подземный ангар. Если что-то требовалось довести до ума — техники сразу приступали к работе, а потом, когда замечания иссякали, вьетнамцы ставили МиГ на хранение до лучших времен. Таковые, по расчетам капитана, должны были настать уже через два месяца — к этому времени он рассчитывал подготовить первых вьетнамских летчиков для «Балалаек».

До того полк должен был летать на старых добрых МиГ-17, прозванных за камуфляжную окраску «Змеями». На фоне земли такую машину было сложнее заметить, чем обычный неокрашенный самолет, сверкающий на солнце алюминием, — и прозвище быстро прикипело к этим тупоносым самолетам. Хотя «семнадцатые» и уступали американским самолетам в скорости почти вдвое, да и ракет не несли, но были опасными противниками — их пушки наносили сильнейшие повреждения. Даже «Фантом» был обречен, если пилот оказавшегося у него в хвосте МиГа успевал прицелиться и дать очередь. Американские штурмовики обычно летали на небольших высотах, да еще на дозвуковых скоростях, — и потому МиГи могли догнать их. Конечно, они и сами несли потери в боях с истребителями, сопровождавшими ударные машины, — но все-таки они были не так велики, как американские.

Остроносый, стремительный МиГ-21 должен был стать еще более серьезным соперником американцев, так как скорость его была почти равной их скорости — две с лишним тысячи километров в час. Плюс необычайная для столь скоростной машины маневренность. Плюс ракеты, которых не было у «семнадцатого»… Плюс пушка… Плюс локатор, которого не было на МиГ-17… При умелом использовании летчиками всех этих плюсов победа над американскими самолетами была почти гарантированной. Но самолетов было еще маловато, да и подготовленных пилотов не хватало, — и потому основным «солдатом» оставался МиГ-17. Однако уже за первый год боевого применения «Балалаек» вьетнамцы добились неплохих результатов: на один потерянный МиГ-21 порой приходилось три сбитых американца. И если с потерями от зенитного огня янки уже смирились, то успехи вьетнамских летчиков их разозлили не на шутку.

В начале января 1967 года американские летчики под руководством полковника Робина Олдса даже провели операцию по уничтожению «двадцать первых», применив старый как мир принцип троянского коня. Американцы обычно летали по одним и тем же маршрутам, редко меняя позывные, — и Олдс сыграл на этом. «Фантомы», увешанные ракетами «воздух-воздух», пошли по маршрутам штурмовиков, пользуясь их позывными. Когда «Балалайки» поднялись на перехват, уверенные, что опять идут бомбовозы, американцы встретили их огнем. Потеряв шесть машин за считанные секунды, вьетнамцы на несколько месяцев перестали использовать «двадцать первые». И лишь в марте-апреле начали вновь вводить их в бой — но на этот раз очень осторожно, стремясь предотвратить потерю ценных машин.

Хваленского не раз посещала мысль самостоятельно опробовать МиГ-21 в бою, но он гнал ее прочь. Слишком многих капитан подставил бы, отправившись на перехват или свободную охоту, — а кому-то из соотечественников это могло бы стоить и жизни. И потому он ограничился тем, что приказал техникам подвешивать пушку к очередному облетываемому истребителю. МиГ-21ПФМ, который получали вьетнамцы, встроенного вооружения не имел, и потому скорострельная пушка при надобности подвешивалась под брюхом в специальном контейнере.

— А зачем вы летаете с оружием? — подозрительно спросил как-то вьетнамский замполит, въедливый до тошноты параноик.

— Мы сокращаем время подготовки самолета, — спокойно ответил капитан. — Истребители будут передаваться вам сразу с вооружением, в случае чего можно быстро подготовить их к вылету.

— И пушки заряжены?

— Когда в ангаре стоят — да.

Истине это слегка не соответствовало, — в ангаре как раз оружие держали разряженным. Но таких тонкостей замполит не знал, и потому успокоился:

— Ну ладно…

С тех пор на душе у Хваленского стало полегче.

…На седьмой день капитан устроил лейтенантам экзамен с пристрастием, и был приятно удивлен — все трое смогли выучить необходимые фразы. Даже Ашот отвечал без запинки, — правда, его акцент наверняка поставил бы на уши всю радиоразведку американцев, выйди он в эфир.

— Отлично. Сегодня дам каждому провозной полет, чтобы проверить вас, — а там посмотрим, — заключил Хваленский. — Кто полетит первым?

— Я, — хором сказали все трое. Капитан улыбнулся:

— Понятно… Первым полетит Маргелов, потом Газарян, третьим — Николаенко. Вопросы есть?

— Никак нет!

— Тогда в машину — и на аэродром.

…Было чертовски приятно снова оказаться в небе после стольких дней изматывающей рутины. Пока самолет набирал высоту, внизу виднелись ровные квадратики рисовых полей, небольшие аккуратные деревеньки, рощицы возле озер, извилистая ленточка реки… Потом МиГ врывался в облака, и за стеклом бурлила серо-белая хмарь. А спустя секунду-другую машина вдруг оказывалась в чистом небе, — и справа ослепительно вспыхивало солнце. Земли больше не было видно; куда ни кинь взгляд, — всюду лишь сплошное белоснежное поле от горизонта до горизонта. Тут и там над этой небесной равниной поднимались причудливые нагромождения облаков, напоминающие то горы и сказочные замки, то невиданных чудовищ, — и Хваленский то облетал их, то проносился прямо сквозь очередную призрачную скульптуру. Сердце лейтенанта, как и тогда, в училище, сладко замирало, когда самолет приближался к облаку — а вдруг не прорвется, застрянет в нем, как в сладкой вате? Но «спарка» упрямо пробивала себе дорогу сквозь тучи, и снова неподалеку сияло приветливое солнце.

— Бери управление! — раздался в наушниках старлея голос Хваленского. — Маневрируй, как в голову взбредет. Я хочу посмотреть, что ты умеешь. — Уступаю.

— Есть, принял!

Левой рукой Володя плотно обхватил РУД — рычаг управления двигателем, — правой же взялся за ручку управления самолетом, а ноги поставил на педали. Глубоко вздохнув, он улыбнулся сам себе и произнес:

— И р-раз! — и плавно, но быстро двинул ручку управления влево.

Бочка! Линия горизонта бешено вращается по кругу. Раз, два, три. Хватит, теперь мертвая петля! Прибавить обороты, ручку плавно на себя, — и машина задирает нос в холодную синеву, словно пытаясь подняться еще выше, прямо в космос… Еще мгновение — и вот уже облака оказываются над головой, а небо под ногами. А потом вниз, словно с горки, — и небо с землей снова меняются местами… Еще бочка, потом боевой разворот, потом вираж и штопор… Перегрузки то вжимают в кресло, то стараются выбросить из него, туго натягивая привязные ремни. Кровь то приливает к голове, — и тогда темнеет в глазах, а к горлу подкатывает тошнота, — то вдруг устремляется в ноги при резком взятии ручки на себя. Еще бочка, еще петля, штопор, полет на спине! «Как мало надо для счастья…» — вспоминал Володя слова своего инструктора, учившего его летать. «Достаточно иметь крылья».

— Противник сзади-сверху! — вдруг крикнул Хваленский, когда Володя выровнял машину после очередной петли. Лейтенант почувствовал, как холодеет в груди — «спарка» была не вооружена, хотя теоретически могла нести ракеты. Если их подловят американцы — останется только удирать от янки, ожидая помощи. И все же он, не раздумывая, бросил машину влево и, крутя головой, попытался увидеть неведомого противника, заходящего ему в хвост.

Там было пусто. Не веря своим глазам, лейтенант переложил ручку вправо, и пока самолет выполнял крутой вираж, снова посмотрел назад. Опять ничего.

— Сзади чисто, — неуверенно доложил он.

— Все верно, — спокойно отозвался Хваленский. — Там ничего нет. Я проверял, как ты себя ведешь при опасности. Пора приземляться, беру управление.

— Понял, уступаю, — ответил старлей, с сожалением кладя руки на колени.

«Спарка» продолжала полет, но вел ее теперь Хваленский. Ручка управления между ног Володи, соединенная с такой же ручкой в кабине капитана, двигалась теперь словно бы сама по себе.

Пробив облака, капитан зашел на посадку. Володя, воспользовавшись моментом, попытался рассмотреть с высоты лагерь и проложенную к подземным ангарам потайную рулежку, но, сколько ни вглядывался, так и не смог их заметить. Маскировка у вьетнамцев действительно была на высоте. Аэродром выглядел абсолютно негодным к использованию — сверху ясно были видны лишь разрушения. Единственное, что было нетронутым — вышка КДП, да радар неподалеку.

Полоса уже набегала под колеса МиГа стремительной светло-серой лентой, как вдруг старлей явственно увидел на бетоне впереди несколько темных пятен. Воображение тотчас услужливо нарисовало глубокие воронки, проделанные бомбами, а потом Володя в деталях представил себе, как сейчас его машина попадет колесом в одну из них, — и взорвется вместе с ним и с капитаном. В горле у него мгновенно пересохло, и он, нашаривая между ног рукоятки катапульты, заорал:

— Бля, командир, внизу воронки, уходи!

— Не ссы, это обманки, — неожиданно спокойно ответил Хваленский. В следующий момент колеса самолета, слегка взвизгнув, коснулись полосы, и МиГ как ни в чем не бывало прокатился прямо по пятну. С немалым облегчением лейтенант понял, что все в порядке. Он перевел дух и попытался расслабиться, но мышцы от смертельного ужаса свело так сильно, что удалось ему это далеко не сразу.

— Жив? — спросил Хваленский, когда они заруливали на стоянку.

— Жив… — пробормотал Володя. — Я думал, ща вдребезги…

— Ага. На настоящие здорово похожи. Вьетнамцы так янки-разведчиков дурят… Полоса как будто раздолбана — значит, непригодная. А это краской нарисовано или еще как-нибудь сделано…

— Понятно…

— Все, приехали, — Хваленский выключил двигатель, и лейтенант вдруг ощутил, как стало жарко в тесной кабине. Открыв фонарь, он стащил с себя кислородную маску, перебросил ее через борт и, глотнув показавшегося необычайно вкусным воздуха, стал торопливо расстегивать привязные ремни. Подкатил заправщик. Пока летчики выбирались из кабины по приставленным стремянкам, техники принялись заправлять почти опустевшие баки спарки.

— Летаешь ты хорошо, — сказал Хваленский, когда они отошли от самолета. — Завтра слетаем на ознакомление с районом, а пока учи карты. Потом уже начнем тренировать вьетнамцев.

— Есть, товарищ капитан, — ответил Володя.

Капитан вытер со лба пот.

— Зови Газаряна.

— Есть… — кивнул Володя. Но Ашота искать не пришлось — он уже спешил к самолету.

Старлей попросил у одного из техников фляжку и выпил почти половину воды.

Она тоже была необыкновенно вкусной.

 

Глава 6

Жаркие будни

…Еще через неделю старшие лейтенанты начали обучать вьетнамцев. Теоретические занятия сменялись полетами; курсанты в целом успешно осваивали новый для них истребитель, но быстро выяснилось, что на менее скоростном МиГ-17 летать им было все-таки проще. Чуть получше там был обзор, поменьше скорости на взлете и посадке, немного попроще управление — да и за локатором следить не приходилось. Кроме того, доходяг-вьетнамцев быстро выматывало маневрирование на больших скоростях. Идеалом для МиГ-21 являлся летчик весом около восьмидесяти килограммов и ростом примерно метр восемьдесят. Таких вьетнамцев можно было пересчитать по пальцам, — но и они при небольшой (по меркам инструкторов) перегрузке быстро теряли сознание. После первых полетов на отработку высшего пилотажа многих курсантов приходилось доставать из перепачканных кабин — сами они вылезти не могли. Здраво рассудив, что американцы вряд ли падают в обморок при шестикратной перегрузке, Вася без обиняков заявил полковнику Цзиню:

— Товарищ полковник, если ваши летчики хотят хорошо летать, заставляйте их больше жрать. Этим вы сэкономите и самолеты, и пилотов.

Комполка мысль старлея оценил, — и рационы летчиков выросли чуть ли не вдвое.

— Несъеденная порция еды приравнивается к государственной измене! — сказал он своим летчикам. С тех пор полковник иногда появлялся на завтраках и обедах с демонстративно расстегнутой кобурой, следя, чтобы пилоты съедали всю положенную им еду.

Заодно инструктора порекомендовали вьетнамцам увеличить время физподготовки. Это принесло свои плоды — постепенно вьетнамцы становились более выносливыми.

…Поначалу лейтенанты выматывались так, что вечером с трудом доползали до постелей. Потом пообвыклись, и даже стали в свободное время играть в шахматы или читать газеты. Последние, впрочем, приходили нерегулярно и редко, — из соображений секретности их привозили только майор Ван или его заместитель, когда летали в Ханой по делам. Да и были они весьма и весьма устаревшими — минимум на две недели.

Однажды Ашот раздобыл где-то гитару, и Володя с Васей иногда бренчали на ней, тихонько напевая не забытые еще песни. Потом Ван привез из Ханоя домино — играли в домино. Иногда развлекались стрельбой по мишеням из табельных пистолетов, — благо патронов к ним было завались, и никто их не считал.

Но все это было лишь вечерами, и то не всегда — хватало забот на аэродроме, где работа чаще всего кипела с раннего утра и до поздней ночи.

…За ту неделю, что лейтенанты привыкали к местному климату, вьетнамские перехватчики взлетали всего два или три раза, пытаясь сбить вражеские разведчики — и возвращались ни с чем. Пилоты коротко сообщали командирам: «При нашем появлении противник на форсаже ушел за облака. Мы огня не открывали».

Стоило же друзьям получить допуск к полетам — и американцы словно сорвались с цепи. Их бомбардировщики и штурмовики вновь и вновь обрушивались на вьетнамские мосты, дороги и склады. Аэродромы пока не трогали, но все понимали, что это только пока. Вьетнамцы отчаянно сопротивлялись — за три дня полк, летчиков которого переучивали лейтенанты, сделал тридцать семь вылетов, и на его счету прибавилось четыре сбитых самолета. Был, правда, потерян и один свой, но пилоту удалось катапультироваться, — и уже через два дня он снова летал.

По слухам, так же яростно сражались и другие немногочисленные вьетнамские эскадрильи. Как ни крути, их было меньше, чем американцев, и потому вьетнамцы предпочитали партизанскую тактику — барражировали на малой высоте, где их было трудно заметить, и атаковали груженые машины на подходе к цели, заставляя их сбрасывать бомбы в пустые джунгли.

— Представляю, что там, в Ханое творится… — заметил однажды Володя, глядя, как приземляется вернувшийся с задания МиГ-17. Истребителю здорово досталось в бою, — в левом крыле зияла большая дыра, а хвост был иссечен осколками ракеты. Вьетнамец зарулил на стоянку и, выбравшись из кабины, с улыбкой похлопал МиГ по борту — а потом пошел к вышке командно-диспетчерского пункта.

— А что там творится? — спросил Ашот.

— Бомбят его, — буркнул Володя, протягивая ему вьетнамскую газету. — Страсть, как бомбят… Смотри фотографии.

Советские газеты поступали очень нерегулярно, с опозданием, да и выяснить из них что-либо не представлялось возможным. Чаще всего лейтенанты имели дело с вьетнамскими изданиями, в которых они могли только рассматривать фотографии. Судя по ним, Ханою доставалось крепко — на его аэродромы, заводы и склады падала чуть ли не половина американских бомб.

— Я вот все не пойму — зачем они бомбят Вьетнам? — наморщил лоб Ашот, глядя на фотографию разрушенного моста.

— Империалисты пытаются покорить коммунистическую страну, — назидательно ответил Вася, пародируя вьетнамского замполита. — Неужели непонятно?

— Понятно. А почему наши не вмешаются?

— А «Балалайки», надо думать, французы сюда отправляют? — ехидно заметил Вася.

— Наши. Но я имею в виду — почему не отправят сюда еще и наших летчиков, танкистов, солдат? Да мы бы этих американцев в порошок… — он с силой стукнул кулаком по ладони. Звук вышел сочный, громкий.

— А хрен его знает… — ответил Базилио и сплюнул. — Большая политика… мать ее так…

 

Глава 7

Ханойское пекло

— Товарищ капитан, а все-таки — из-за чего тут воюют?

Базилио, уже давно изводивший командира этим вопросом, вел капитанский вездеход по пыльной улочке вьетнамской столицы. Целых полдня они добирались сюда от своей базы, — узкие дороги были забиты грузовиками, направляющимися на юг, и то и дело приходилось стоять, пропуская очередную колонну. Лишь под вечер впереди замаячили окраины Ханоя.

— За свободу, — равнодушно отозвался Хваленский, сидящий рядом с Базилио. Ему уже осточертели дорога, пыль и жара; хотелось лишь сходить в душ и выспаться. Однако для этого вначале надо было посетить главного военного советника по авиации и получить у него пакет с новыми жутко секретными инструкциями из Союза. Умудренный опытом капитан понимал, что скорее всего в конверте будет лежать какая-нибудь глупость, начертанная в минуты озарения каким-нибудь штабником. Но деваться было некуда…

В принципе, Хваленский мог бы съездить и один, но на «спарке» Базилио меняли забарахливший двигатель, самолет Хваленского также стоял на ремонте, — и потому капитан взял безлошадного летчика с собой. Во время пути они изредка меняли друг друга за рулем, однако большую часть пути вел машину лейтенант. Капитан же то смотрел на идущие к фронту грузовики, то что-то писал в блокноте.

— Про свободу я и раньше слышал, — хмыкнул старлей. — А с чего все тут началось?

Хваленский тяжело вздохнул. Рассказывать натощак долгую историю вьетнамских войн ему не хотелось. Поэтому он ответил вопросом на вопрос:

— А тебе с какого исторического периода начать?

— Э-э-э… — запнулся Базилио. — В смысле — с какого?

— Ну, вьетнамцы живут на этих землях уже несколько тысяч лет. Уже и с китайцами воевали, и с монголами, и с французами… Откуда начинать рассказ?

— Давайте с французов…

— Так и быть, — снова вздохнул капитан. — В Средние века Вьетнам был разделен на северную и южную части. Исторически так сложилось. Французы сюда пришли где-то в девятнадцатом веке — сначала как миссионеры. За ними, по всем правилам колонизации, приперлись флот и армия. В итоге тогдашнюю династию Нгуенов свергли, и французы принялись покорять страну. Надо сказать, что не такие уж они и злые были — города строили, железную дорогу проложили, порты создали — Дананг там, Хайфон… И университет при них построили, и в Европу вьетнамцы учиться ездили… — тут Хваленский отвлекся, заметив торчащие из зарослей стволы зениток. Это уже была третья по счету батарея, замеченная им в столице.

— А потом чего? — нетерпеливо спросил лейтенант.

— Потом пришли японцы, — зевнул капитан. — В сороковом году. И всю войну тут сидели. А французы свои позиции изрядно похерили. В сорок пятом Вьетнам освобождали с двух сторон сразу. С севера — китайцы, с юга — англичане и американцы. Они потом вернули контроль над югом французам, а на севере к власти пришел некто Хо Ши Мин.

— Ага, знаю, — кивнул Вася. — Это он сейчас президент северного Вьетнама.

— Он самый. А тогда руководил национально-освободительным движением Вьетминь. Французы сначала предложили ему быть их губернатором… ну, или что-то вроде того. Естественно, он отказался. Тогда они ввели в северные провинции войска. Поначалу, в принципе, почти добились своего: за исключением одного горного района они захватили почти весь Северный Вьетнам. Правда, толку от этого было чуть — в оккупированных ими провинциях начали активно действовать партизаны. Война шла с переменным успехом с сорок шестого по пятьдесят четвертый годы. То французы вьетнамцам наваляют, то вьетнамцы французам… По сути дела, французы сидели в укрепленных гарнизонах, периодически совершая вылазки в джунгли и получая там по щам. Это притом, что у них и бронетехника была, и авиация. А партизаны не могли штурмовать гарнизоны — у них тяжелого вооружения не хватало. Зато они держали в напряжении французов, постепенно изматывая их.

— А откуда вьетнамцы брали оружие и еду? — полюбопытствовал старлей. — Вся страна воюет, кто ж пашет-сеет?

— Что характерно — справились сами. Сельские районы, где растет рис, были под их контролем. Вооружения тоже хватало. Китайцы тогда еще не стали коммунистами, и вьетнамцы выкручивались без них.

— Ага… — кивнул старлей, объезжая по обочине сломавшийся грузовик. Шофер-вьетнамец копался в моторе, изредка с тревогой поглядывая на небо — американские штурмовики периодически обстреливали колонны на дорогах. — А почему французы не сумели победить?

Капитан зевнул и произнес:

— Не знаю. Здесь направо сверни, почти приехали…

…Ханой встретил летчиков странным контрастом мира и войны. Работали магазины, спешили по своим делам прохожие, где-то играла музыка. Правда, чувствовалось, что город на военном положении — всюду отрыты щели, в которых можно спрятаться при бомбежке, мужиков на улицах куда больше, чем женщин, а в пальмовых рощах и на пустырях видны стволы зениток. Возле пушек дежурили вьетнамские ополченцы — совсем молодые парнишки, едва ли успевшие закончить школу, и пожилые рабочие.

Офицеры ехали по Ханою едва ли пять минут, но уже успели насмотреться результаты американских ударов «исключительно по военным объектам». Отдельные кварталы лежали в руинах — американцы, бомбя аэродром и заводы в пригородах Ханоя, из-за плотного зенитного огня и неточных разведданных частенько промахивались и ровняли с землей все, что соседствовало с целью.

До «советского квартала», где жил главный советник, оставалось проехать всего пару километров, когда вдруг протяжно завыла сирена воздушной тревоги. Улица стала стремительно пустеть. На оказавшейся неподалеку зенитной батарее, расположенной на опушке пальмовой рощицы, расчеты стали быстро, но без суеты разворачивать свои пушки.

— Товарищ капитан, может, попробуем проскочить? — спросил Вася. Хваленский отметил в его голосе нотки беспокойства.

— Не надо. Попадем еще под удар… Притормози вон у того дома.

— Как скажете, — пожал плечами Вася, останавливаясь в указанном месте.

Надев запасенные специально для такого случая каски, офицеры выбрались из джипа. Хваленский осмотрелся и увидел неподалеку отрытое специально для спасения от налетов укрытие — яма, в которую вертикально был вкопан метровый обрезок водопроводной трубы, закрывавшейся сверху канализационным люком.

— Если что, прячься сюда, — сказал он Васе. Тот кивнул в ответ и вытащил из джипа взятый на всякий случай автомат.

— А это еще зачем? — усмехнулся Хваленский. — Будешь по американцам стрелять?

— Не… Чтоб не сперли, пока я там сидеть буду, — покраснел Базилио, забросив автомат за спину. «Нервничает…» — подумал капитан. «Оно и понятно, первый раз в бою…».

Стремительно нарастающий рев множества реактивных двигателей уже заглушал все прочие звуки. Из-за домов Хваленскому не было видно американцев, но зенитчики, чьи пушки стояли метрах в ста от построек, уже поймали их в прицелы. Звонко рявкнула первая зенитка, затем к ней присоединились все пушки батареи.

Капитан перебежал вдоль стены дома, за которым они прятались с Базилио. В просвет между соседними постройками отлично просматривалось то направление, откуда приближались американцы. Выглянув из-за угла, Хваленский поднес к глазам бинокль и отыскал взглядом самолеты.

— Блядь! — только и сказал он, увидев их.

Десяток похожих на акул штурмовиков, под крыльями которых были подвешены гроздья бомб, быстро приближался к городу. Зенитчики в пригородах уже открыли огонь — вокруг самолетов стали появляться черные облачка разрывов. Но американцы упрямо летели вперед. Бинокль во много раз сокращал расстояние, и капитан на мгновение встретился взглядом с одним из пилотов. С трудом подавив в себе мысль, будто американец тоже видит его, Хваленский продолжал наблюдать.

Внезапно перед самым носом одного из «Скайхоков» разорвался крупнокалиберный снаряд. Штурмовик покачнулся и, заваливаясь влево, пошел к земле. Он исчез за домами, над которыми почти сразу поднялся столб дыма и огня. Земля под ногами ощутимо вздрогнула от удара.

Почти сразу второй штурмовик разнесло в клочья, — снаряд влетел прямо в его воздухозаборник и рванул внутри. Оторванная взрывом носовая часть с кабиной экипажа, бешено крутясь во всех направлениях, по инерции пролетела еще несколько десятков метров, после чего рухнула неподалеку от батареи и прокатилась по нему, превращаясь в смятый бесформенный кусок металла. Остальные штурмовики пронеслись над батареей, сбрасывая бомбы. Короткий душераздирающий вой, гулкие взрывы, дрожь земли под ногами.

Оглушенный взрывами капитан не сразу понял, что налет закончился. Американцы улетели; вслед им еще постреливали отдельные зенитки, но стрельба быстро затихла. Капитан бросил взгляд на часы — весь бой от первого до последнего выстрела длился от силы секунд двадцать. А казалось — вечность…

Хваленский поднялся на ноги и пошел к «козлику». Вася, смущенно улыбаясь, уже сидел за рулем:

— Я думал, накроет нас… Как стрелять стали, я в щель брык — и сидел там, пока они не улетели…

— Я тоже в первый раз из окопа не вылезал, — тихо сказал Хваленский, забираясь в джип.

— Так вы уже не первый раз под бомбежкой? — удивился лейтенант.

— Третий, — все так же тихо ответил капитан. — Поехали, что стоишь?!

— Извините, товарищ капитан, — Вася торопливо переключил передачу и тронул джип с места.

Вскоре офицеры въехали в квартал, где в основном и жили командированные во Вьетнам советские военные и торговые представители. Нужный дом они отыскали быстро. Главный советник не стал затягивать беседу, а передал Хваленскому запечатанный пакет и предложил переночевать в его доме:

— Куда вы, на ночь глядя, поедете?

Капитан не возражал. Но на всякий случай закрыл дверь в комнату изнутри, пакет сунул под подушку, а пистолет положил так, чтобы в случае чего можно было сразу выхватить его из кобуры. И после этого уснул крепким сном, готовый, однако, проснуться от малейшего шороха.

Столь же крепко спал и Вася.

 

Глава 8

Война

В обратный путь офицеры пустились сразу после завтрака — капитан хотел оказаться на аэродроме засветло, а путь предстоял еще труднее, чем накануне. Если вчера приходилось пропускать идущие на юг грузовики, то теперь «газик» тащился в их бесконечной веренице, да так медленно, что, казалось, к полудню еще и не выехал из столицы. Когда встречная полоса была пуста, Вася обгонял запыленные «МАЗы» и «ЗИЛы», чтобы хоть немного сократить путь.

— Товарищ капитан, — спросил он, вклинившись между двумя темно-зелеными грузовиками, — вы вчера начали рассказывать про войну…

— Угу, — хмыкнул Хваленский. — И на чем я там остановился?

— На том, что ни французам, ни вьетнамцам не удавалось выиграть войну…

— Ага, вспомнил… Ну, в общем, до пятьдесят третьего шла вялотекущая война, а потом французы решили дать вьетнамцам генеральное сражение. Захватили деревню Дьенбьенфу в глубине партизанских территорий, укрепили ее по самое не балуй и назвали ее крепостью.

— Что-то слышал, — кивнул лейтенант. — Вроде там их и разбили…

— Да, именно там. Французы рассчитывали, что ее гарнизон оттянет на себя основные силы вьетнамцев, и они будут измотаны при штурмах. Снабжать войска в крепости собирались по воздуху. Опыт Сталинграда никого ничему не научил… — капитан невесело усмехнулся. — Вокруг деревни были густые джунгли, и французы думали, что вьетнамцы не смогут подтянуть артиллерию. Оказалось, — просчитались. Те все-таки дотащили пушки и устроили гарнизону веселую жизнь. Полтора месяца блокады и обстрелов, — и полгарнизона как корова языком слизала. Еще неделя штурмов — и все, крепость пала. Что-то под шесть тысяч человек вместе с комендантом попало в плен. После этого французы из Вьетнама убрались. Война и до того была не сильно-то популярна во Франции, а уж после…

— Ну, это все понятно… — сказал старлей. — А как это связано с нынешней войной? Почему американцы мешают вьетнамцам объединиться?

— А очень просто. После взятия Дьенбьенфу война закончилась. Ну, или утихла, если точней. Камбоджа и Лаос стали независимыми, а Вьетнам по восемнадцатой параллели разделили на коммунистический Северный и капиталистический Южный. Нейтральную территорию — полосу шириной в несколько километров — назвали демилитаризованной зоной. Сокращенно — ДМЗ. Столицей Северного Вьетнама стал Ханой, Южного — Сайгон. Вообще, политики рассчитывали уже в пятьдесят шестом провести выборы в обеих странах, а потом объединить их… но южане встали на дыбы и отказались признать их результаты.

— Почему? — недоуменно спросил Вася.

— Дескать, недостаточно демократические они были. Ну, или как-то так. В Сайгоне же ведь американские марионетки сидят. А янки боятся потерять контроль над Вьетнамом и, в конечном счете, — над всей Азией. Боятся, потому что весьма вероятна была победа коммунистов… — капитан пожевал губами. — Да почему была — она и сейчас есть. Вот поэтому янки и бомбят северян — им коммунисты у власти не нужны.

— Ясно…

— В общем, в пятьдесят шестом на юге снова активизировались партизаны. Им хотя и не сразу стали помогать северяне и китайцы. Сначала оружием и припасами, потом и солдатами. Мы тогда и начали свое вооружение сюда поставлять. Сначала всякое старье, которое с той войны на складах валялось, потом пушки поновее. Так вот, для снабжения была даже построена своего рода «Дорога жизни», которая проходила через Лаос и Камбоджу. Называется она «Тропа Хо Ши Мина». Или просто — «Тропа». Вьетнамских партизан стали называть Вьетконг, что означает «Вьетнамские коммунисты». Они в начале шестидесятых, кстати, почти целиком контролировали Южный Вьетнам. Еще б немного — и дожали бы таки капиталистов…

— А что потом? — улучив момент, пока дорога была свободна, Вася снова выехал на встречку и понесся вдоль колонны.

— Вмешались американцы, — вздохнул Хваленский. — Побоялись, наверное, что потом коммунисты пойдут в Лаос, Камбоджию и Таиланд. Сначала своих инструкторов стали присылать в южновьетнамские части, потом летчиков, потом и вовсе войска ввели… Потом в шестьдесят четвертом поняли, что победа северян при таком раскладе — вопрос времени. И в августе того же года спровоцировали тонкинский инцидент.

— Чего-чего? — переспросил Вася, крутанув руль влево. Джип ощутимо тряхнуло — старлей был вынужден уйти на ухабистую обочину, чтобы не столкнуться с мотоциклистом, спешащим в Ханой.

— Блин, осторожнее… — поморщился капитан. — Короче, вьетнамские торпедные катера атаковали американские эсминцы в Тонкинском заливе, это у восточного побережья Вьетнама. Дальше поднялся большой шум — американцы утверждали, что их атаковали в нейтральных водах, вьетнамцы — что янки вошли в территориальные воды страны. Вот тогда-то под предлогом защиты Южного Вьетнама от красной агрессии янки и стали быстро наращивать свои силы в регионе. А в феврале шестьдесят пятого начали бомбить Северный Вьетнам. Бомбили, правда, выборочно — лишь определенные объекты вроде военных баз и мостов. Потом стали бомбить порт Хайфон, потом электростанции, теперь уже и аэродромы, как я слышал, долбят… На юге партизаны так и действуют, им продолжают поставлять вооружение и припасы. Вот пока и вся история…

— Понятно, — кивнул Вася. — А как думаете, кто победит?

— Сложно сказать… — задумчиво ответил капитан. — Склоняюсь к мысли, что все-таки вьетнамцы, но чего им это будет стоить — страшно подумать…

— Мне тоже кажется, что вьетнамцы, — сказал Базилио. — Я вчера удивился, как они спокойно по самолетам стреляли… Как будто только этим всю жизнь и занимались.

— А чего им терять кроме своих цепей? — пожал плечами Хваленский. — Были французы, были японцы, теперь под американцами сидеть? Я б на месте здешних крестьян тоже за автомат взялся…

— Тоже верно… А откуда вы все это знаете? Ну, про войну…

— Слушаю и смотрю, — усмехнулся капитан.

Он не стал рассказывать о том, как в шестьдесят шестом отдыхал на Черном море и познакомился с двумя капитанами — ракетчиком и летчиком. Как оказалось, оба успели повоевать во Вьетнаме — летчик еще в шестидесятом доставлял на транспортных самолетах грузы лаосским партизанам, а зенитчик в шестьдесят пятом отражал первые налеты американцев. Летчик свою командировку отлетал вполне благополучно (не считая того, что дважды едва не разбился из-за бокового ветра при посадке на сложном высокогорном аэродроме), а замполиту-ракетчику повезло чуть меньше. Через два месяца после начала командировки его расчет отражал налет американской авиации на морской порт Хайфон, и вражеский самолет накрыл позицию дивизиона осколочными бомбами. Шарики, которыми были начинены адские гостинцы, изрешетили кабины операторов; лишь по счастливой случайности никто не погиб, но многих ранило. Замполита и еще двух бойцов — тяжело. На этом война для них окончилась — их достали с того света в ханойском госпитале и от греха подальше отправили обратно в Союз.

— Ты, главное, не трепись, откуда знаешь все, — предупредили Хваленского новые друзья. — Но кто и за что воюет в тех краях — запомни…

И рассказали, кто и за что воюет.

Не знал тогда капитан, как все это ему пригодится. А поди ж ты — пригодилось… Вызвал через полгода к себе командир полка, да и предложил поехать в загранкомандировку.

— Мужик ты холостой, инструктор от бога, — без обиняков сказал полковник. — Позагораешь, звание заработаешь быстрее. Ну, и получка там увеличенная. За вредность.

— Ладно, — согласился Хваленский, глядя в окно, на заснеженный плац перед зданием штаба. — Еду.

Через неделю пассажирский лайнер унес его в знойный Вьетнам…

— Товарищ капитан… — начал было Вася, но его слова заглушило хлопанье зениток и быстро нарастающий рев самолетных двигателей. Черная тень пронеслась над колонной и исчезла за деревьями, сбросив на прощанье что-то вроде подвесного топливного бака. Мгновение спустя американский гостинец упал в джунглях поодаль от дороги, и там вдруг взметнулось адское пламя, сразу превратившее деревья в огромные костры. Огненный вал, заботливо раздуваемый ветром, покатился по чаще, в мгновение ока превращая в пепел все, что попадалось на пути. Ветер, к счастью, дул от дороги вглубь леса, и потому пламя не угрожало колонне. Однако сильный жар все-таки ощущался даже на расстоянии десятков метров от горящего леса.

— Напалм, — задумчиво резюмировал Хваленский, глядя на пылающие джунгли. — Ну, и что ты там еще хотел спросить?

Остолбеневший лейтенант только сейчас начал понимать, как ему повезло. Американский «охотник» не рассчитал время сброса бака с напалмом, и потому тот упал не на колонну, а в лес.

— Х… х… хрен с ним! — пробормотал Вася и надавил на газ. Вездеход рванулся с места, набирая скорость. Колонна как ни в чем не бывало продолжала двигаться дальше. Что толку ахать и охать, если худое на этот раз не случилось?

 

Глава 9

Первые блины

…К обеду офицеры все-таки добрались до аэродрома. Аккурат в тот момент, когда они въехали на летное поле, на взлет пошла пара МиГ-17. Окрестности огласил свист их двигателей; взлетев, истребители пропали из виду, но Хваленский все-таки заметил, что они ушли на юг.

— На перехват почесали… — произнес Вася.

— Похоже на то… Интересно, куда это наш переводчик так спешит?

Наперерез джипу через поле бежал вьетнамский лейтенант. Вася затормозил, и офицер, подбежав к джипу, проговорил:

— Товарищ Хваленский! «Балалайки»… Ох, черт… Вас к себе командир базы зовет!

— Что там стряслось? — спросил капитан, но запыхавшийся Тхонг не мог двух слов:

— МиГи… Командир базы… На КДП… Я в лагерь бегал… Вас искать… Думал, вы уже того… Приехали, вот!

— Залезайте в машину! — приказал Хваленский — Быстро! Вася, гони к вышке!

Старлей кивнул и нажал на газ, едва Тхонг забрался на заднее сиденье.

— Жди тут! — приказал капитан, когда Базилио затормозил рядом с вышкой. — Тхонг, за мной! — и, не дожидаясь вьетнамца, пулей взлетел на вышку, прыгая через три ступеньки.

Судя по напряженным физиономиям и отрывистым резким фразам переговоров, вьетнамцам сейчас приходилось несладко. На зеленоватом экране радара вырисовывались многочисленные отметки целей. Некоторые самолеты направлялись в сторону базы, другие наоборот — уходили от нее. Руководитель полетов что-то раздраженно говорил по-вьетнамски в микрофон рации, потом, замолкнув, выслушивал ответ, и снова принимался вещать.

Хваленский подошел к полковнику Цзиню:

— Здравия желаю. Что происходит?

— Ваши новые МиГи — хлам, — резко произнес полковник, глядя на экран локатора. — Или это вы их так готовите к вылетам?

— В чем дело? — холодно уточнил капитан.

— С соседней базы на перехват поднялись четыре машины. Пилоты догнали американцев, но вскоре доложили, что вооружение неисправно… Они не смогли ни попасть в американцев ракетами, ни сбить их из пушек.

— Вы всерьез считаете, что это — вина советских специалистов? — удивленно поднял брови Хваленский.

— Пилоты доложили, что пушки не работают, а ракеты почему-то уходят в сторону от американских самолетов, — упрямо повторил полковник.

— Ясно. Что с теми МиГами?

— У них мало топлива. Они вот-вот сядут у нас для дозаправки. Потом перелетят к себе на аэродром.

— Мне надо поговорить с летчиками и осмотреть машины.

— Зачем?

Подозрительность союзников начинала напрягать даже терпеливого Хваленского. Он устало пояснил:

— Чтобы понять, какие системы и почему отказали. И дать моим техникам указание на проведение соответствующих доработок на наших самолетах. Во избежание таких же отказов в будущем.

Крыть полковнику было нечем, и он пожал плечами:

— Ладно. Они будут с минуты на минуту. Пока будут заправлять, осмотрите и поговорите.

— Спасибо, — сказал Хваленский и вышел из душной комнатки КДП на балкончик, протянувшийся по периметру вышки.

…Истребители появились через несколько минут. Капитан, спустившись с вышки, наблюдал, как они садятся и заруливают на стоянку. Это действительно оказались «Балалайки», только более ранней модификации, нежели использовал полк Цзиня. Хваленскому они, впрочем, были хорошо знакомы — на таких он летал в лейтенантские годы.

Как только техники приставили к борту первого МиГа стремянку, капитан поднялся по ней и заглянул в кабину. Скуластый вьетнамский летчик в летном комбинезоне и огромном защитном шлеме, казавшийся мальчишкой по сравнению с капитаном, вопросительно посмотрел на незнакомого офицера.

— По-русски понимаешь? — спросил Хваленский.

— Немного, — кивнул летчик. — Не быстро говори.

— Я — русский инструктор. Расскажи, что произошло?

— Взлетели по тревоге. Пробили облака. Заметили американцев, — вьетнамец говорил по-русски не совсем уверенно, делая большие паузы между словами. — Они нас увидели, стали маневрировать. Я одного в прицел поймал, жму кнопку захвата цели, пускаю ракету. Она мимо. Я второй раз. Он в сторону, ракета снова мимо. Ракета уже стартует, а он вправо, и она мимо. Ракет у меня все, нету. Я за пушку, а она не стреляет…

— Понятно… — вздохнул Хваленский. — Сейчас половина второго… С американцами ты, значит, минут десять назад встретился. Куда они летели?

— Ну… На юг.

— Где было солнце, когда ты целился?

— Солнце?

— Да, солнце.

— Ну… Впереди и чуть выше цели.

— Вот тебе и ответ, — сказал капитан. — Когда вас учили пускать ракеты, что говорили про солнце?

Вьетнамец молчал.

— Говорили про солнце?

— Говорили, — пробормотал вьетнамец и потупился. — Я злой был, не подумал…

— Жаль, — вздохнул Хваленский.

Ракеты К-13, которыми вооружался МиГ-21, страдали тем же недостатком, что и их американские сородичи марки «Сайдвиндер», наводившиеся на излучаемое двигателями тепло, — после пуска они, доворачивая за целью, запросто могли улететь к солнцу. И все потому, что их электронные мозги считали его более сильным источником тепла, чем раскаленное сопло самолета. После этого ракету можно было уже не бояться — она летела в сторону светила, пока не кончалось топливо, а потом падала. Именно поэтому инструктора, обучая курсантов, строго-настрого запрещали пуск ракеты против солнца. Но молодые летчики иногда забывали об этом и впустую тратили боеприпасы.

— А с пушкой что? — продолжал расспросы капитан. — Покажи, как стрелял, что включал…

Летчик принялся объяснять порядок действий, указывая на кнопки и выключатели.

— …оказываюсь сзади него, целюсь, жму гашетку, — пушка не стреляет. Я снова жму — все равно не стреляет…

— Ты не переключился с ракет на пушку, — произнес Хваленский, внимательно следивший за порядком действий. — У тебя и пушка, и ракеты приводятся в действие одной гашеткой. Надо было вот этот тумблер вначале переключить с ракет на пушку, а ты этого не сделал. Ракет у тебя уже не было, пушку ты не включил — вот тебе и ответ, почему оружие не срабатывало.

Вьетнамец понуро молчал.

— Ты растерялся там, в воздухе, когда увидел американцев? Или нет?

— Нет. Злой был, — ответил летчик. — У меня американцы семью убили недавно.

Хваленский осекся.

— Извини… Как тебя зовут?

— Лейтенант Тхонг Ван Сао.

— Тхонг, ты давно на МиГ-21 летаешь?

— Месяц. Сорок часов.

— Первый раз в бою?

— Нет. Пять, — вьетнамец впился взглядом в приборы и очень внимательно — будто впервые — разглядывал их.

— Сбитые есть?

— Один.

— Уже хорошо. Раньше на МиГ-17 воевал?

— Да.

— И как, нравилось?

— Да, — слегка оживился летчик. — Легче. Обзор лучше, пушки лучше. Скорость только маленькая.

— Эта машина лучше той, просто она сложней… Ладно, не вешай нос, — сказал Хваленский и ободряюще улыбнулся. — Месяц — не так много, нас вон несколько лет учили. Скоро начнешь лупить янки в хвост и в гриву.

— Да, — без особого энтузиазма согласился вьетнамец.

Хваленский спустился со стремянки. Пока техники заправляли самолеты, он поспешил переброситься парой слов с остальными летчиками. Выяснилось, что проблемы у всех были одни и те же, — при пуске ракет сложно было удержать в прицеле маневрирующую цель, которая к тому же шла против солнца, и противник уворачивался от ракет — хотя порой и в самый последний момент. С пушкой одному летчику удалось-таки справиться — он не только снял оружие с предохранителя, но и дал очередь по «Фантому».

— А попал? — уточнил Хваленский.

— Не видел, — пожал плечами вьетнамец. — Он в облако влетел, снаряды следом. Может, я подбил его?

— Может быть… — капитан по рассказам бывалых людей знал, что «Фантом» — машина феноменально крепкая, и может вернуться на базу даже на одном двигателе и с кучей пробоин. Вряд ли несколько снарядов стали для янки фатальными…

Вскоре гости улетели. Хваленский проводил их взглядом и сказал Базилио:

— Я в сборочный цех. Можешь идти обедать.

— Спасибо, товарищ капитан, — кивнул Вася.

— И ребят отыщи. Тоже, небось, жрать хотят.

«Сборочным цехом» советские специалисты называли между собой ангар, где собирались МиГи. Вьетнамским техникам столь тонкую работу не доверяли; считалось, что лучше будет, если самолет соберут и отладят русские — так он верней летать будет, благо они его лучше знают. Поэтому вьетнамцев обучали в ходе обслуживания уже готовых машин, — а в ангаре появлялись только свои, советские спецы.

Капитан обсудил с главным техником кое-какие вопросы и попросил его одолжить фотокинопулеметов, в просторечии именуемых ФКП. По сути дела, это были видеокамеры, установленные в носовой части самолета и фиксировавшие результаты стрельбы из пушки. Включались они автоматически при нажатии гашетки и на протяжении нескольких секунд снимали все происходящее перед самолетом. После боя оставалось только проявить пленку, чтобы получить доказательство уничтожения цели.

— Зачем они тебе? — удивился техник.

Хваленский объяснил, и техник расплылся в улыбке:

— А, тогда без проблем! Все сделаем.

— Спасибо, Серег.

Капитан нашел укромный уголок и вскрыл секретный пакет с инструкциями, который накануне получил в Ханое. Ничего особенного там не было: Москва предупреждала, чтобы по возможности капитан следил за действиями вьетнамских летчиков и отчитывался о замеченном: как применяют самолеты, какие сложности возникают, какие тактические приемы наиболее действенны… Заодно напомнили, чтобы советские летчики без лишней нужды не вступали в бои с американцами.

— И из-за этой херни я ездил в Ханой? — мысленно плюнул Хваленский. Сунув бумаги в планшет, он позвонил метеорологу:

— Привет, Хо, не подскажешь, что там завтра с погодой?

— Буря будет, — лаконично ответил вьетнамец. — Дождь, облачность сильная, ветер. Не летаете.

— Спасибо. Бывай.

Он положил трубку и вышел из ангара, — и словно вынырнул из сухой прохлады подземелья во влажную удушающую жару. Парило, как в бане. Все живое затаилось. Ни ветерка, ни движения, — только с востока надвигались хмурые чернеющие облака.

«Похоже, Хо был прав…» — подумал Хваленский. «Будет буря…».

 

Глава 10

Карибский кризис

…Дождь лил третьи сутки. То усиливаясь, то утихая, он не прекращался ни на минуту. Казалось невероятным, что в облаках может поместиться столько воды. В пятидесяти шагах за сплошной стеной дождя не было видно ни зги. Земля медленно, но верно превращалась в кисель. Даже пожилые вьетнамцы не могли припомнить столь затяжной бури — ливни для здешних мест были обычным делом, особенно летом, но длились они от силы десять-пятнадцать минут, а не три дня.

Полеты, конечно, приостановили. Лейтенанты проводили с вьетнамцами теоретические занятия, а капитан пропадал в сборочном цеху, где техники собирали последние полученные «Балалайки». Вася, заглянув как-то по срочному вопросу в ангар, увидел среди «двадцать первых» пару МиГ-17, с которыми почему-то возились не вьетнамцы, а свои, советские технари.

— Привет, ребята, — поздоровался Вася. — Где капитан, не знаете?

— Здорово, Вась! Тут он где-то был… — отозвался техник, копавшийся в турбине. — Погоди, сейчас вернется… — он вытер руки ветошью, обменялся с Васей рукопожатием и критически осмотрел движок. — Все союзничков тренируете?

— А то, — усмехнулся Вася. — Гляжу, они вам тоже работы подкинули…

— Да не… — отмахнулся техник. — То капитан подкинул. Хочет из них мишени сделать, оружие опробовать. Вот мы и херачим помаленьку.

— Мишени? — переспросил Вася, разглядывая латаный-перелатаный самолет. — Как они действовать-то должны?

— Ну, кто-то из вьетнамцев взлетает на ней, стопорит рули — и катапультируется. Самолет сам по себе летит какое-то время по прямой. А капитан сбивает, — пояснил техник. — Обычных-то радиоуправляемых мишеней нема, вот и изгаляемся. Эти машины все равно уже списали, даже восстанавливать не хотели…

— Понятно… Извини, Дим, капитан пришел, — Вася разглядел в глубине ангара Хваленского и поспешил к нему.

— Бывай, — техник вздохнул и снова повернулся к самолету.

Вечером, когда все занятия закончились, лейтенанты вернулись к себе в хижину. Капитан прибыл чуть позже. Ашот в это время чистил пистолет, сидя за столом, а Вася с Володей играли рядом в шахматы.

— Вольно, — шутливо произнес капитан, входя в хижину. Сбросив мокрую плащ-палатку, он сел на свою койку и стал что-то записывать в блокнот.

— Товарищ капитан, может, к нам за стол подсядете? — предложил Ашот, ловко собирая пистолет. — А то ж на койке неудобно писать…

— Можно, — Хваленский перебрался за стол. — Вот что, парни, если хотите письма домой отправить — пишите сейчас. Утром Вован в Ханой поедет, передаст их в наше посольство. Только не вздумайте писать, где именно служите и чем занимаетесь. Военная тайна все-таки.

— Во блин! — Вася от радости стукнул себя кулаком по коленке. — А я как раз спросить хотел про это самое… Ребята, бумаги ни у кого не завалялось?!

— Есть немного, — отозвался Ашот, извлекая из вещмешка чистую тетрадку. — Держи! Володь, ты писать будешь?

Володя ответил не сразу. Он сидел над доской, задумчиво глядя на перемешавшиеся в ходе сражения черные и белые фигуры, и вспоминал тот зябкий мартовский вечер, когда последний раз видел Лилю. «Писать ей или нет?» — думал он. «Вроде тогда отказалась встретиться, наверное, и писать теперь не стоит, но… Может, не со зла отказалась? Или все-таки умышленно? Хрен его теперь разберет, вдруг и на этот раз не ответит…».

— Володь, не спи! На! — Ашот придвинул к нему разлинованный лист бумаги и ручку. — Пиши. Родителям пиши. И ей пиши.

Володя вздрогнул.

— Давай, — пробормотал он и, помедлив, написал: «Дорогая Лиля, привет тебе из жаркой южной республики…».

Рядом строчили послания Вася и Ашот. Первый как начал, так и не останавливался, пока не исписал весь двойной лист, второй в раздумьях грыз ручку и время от времени разражался затяжными абзацами. Капитан же писал спокойно и ни на кого не глядя, — и письмо его было короче всех:

«Привет, батя! Жив-здоров, чего и тебе желаю. Все летаем, — страшно сказать в каких краях. Как ты там? Что нового? Не надо ли чем помочь? Твой сын Миша».

Когда письма были написаны и вложены в конверты, Хваленский убрал их в свой чемодан. За окном окончательно стемнело. Света двух лампочек, однако, хватало, чтобы осветить крошечную хижину, и Володя с Васей вернулись к шахматам, а капитан, развалившись на койке, открыл потрепанного «Графа Монте-Кристо». Ашот лег на койку и, заложив руки за голову, какое-то время молча смотрел в потолок, — а потом, усевшись по-турецки, попросил:

— Товарищ капитан, а расскажите, пожалуйста, как вы на Кубе служили…

— На Кубе? — капитан внимательно посмотрел на Ашота.

— Да. Генерал Карасев, наш командир, говорил про вас, — не смутился лейтенант.

— А-а, понятно… — улыбнулся Хваленский и, отложив книгу, сел, прислонившись спиной к стене. — Как там Карась, по-прежнему летает?

— А то!

— Помню-помню, как он нас дрючил… А на Кубе почти то же самое было, что и тут. Те же тропики — жара, духота, дожди… Правда, туда мы воевать ехали, а не просто местных учить… До боев, правда, дело не дошло…

— А как вы туда попали? — полюбопытствовал Вася.

— Так же, как и вы сюда… — пожал плечами Хваленский. — Предложили, — согласился… рапорт для порядка написал — и все. И остальные так же. Один у нас отказался — так его понизили в звании и сослали куда-то к черту на кулички служить.

— Жестко…

— А как иначе? — вздохнул капитан. — Потом сдали документы, получили зимние вещи для маскировки, погрузили свои самолеты на торговые корабли — и вперед, в Атлантику… Куда плывем, узнали на полпути к Кубе. Приплыли мы туда где-то в середине сентября, стали разгружаться, а кубинцы спрашивают — мол, вы кто будете, руссо компаньоны? Мы им отвечаем — трактористы. Видели бы вы их лица, когда мы первый свой «трактор» из контейнера выкатили…

— А что делать там пришлось? — поинтересовался Володя. Про шахматы они с Васей давно позабыли, и теперь внимательно слушали рассказ командира.

— Сначала боевое дежурство несли, патрулировали над островом, а как поспокойней стало — кубинцев переучивали на «Балалайки». Хуже всего в октябре-ноябре было, когда чуть до ядерной войны дело не дошло…

— Ядерной войны? — переспросил Ашот.

— Ну, неужто вам не рассказывали? — удивился капитан. — Американцы в Турции крылатые ракеты поставили и нацелили на наши города. Мы в ответ разместили свои ракеты с ядерными боеголовками на Кубе. Начнись война — мы бы ими половину Штатов за пять минут сожгли. Почти наверняка без особых последствий для себя… ну, по крайней мере, поначалу. Так вот, почуяли они, чем пахнет ядерный кулак, — и засуетились. Остров блокировали с моря и с воздуха. У нас на радарах постоянно были видны десятки целей. Да и разведчики их поначалу летали как у себя дома. А у нас приказ был — не стрелять… Зло аж брало…

— Почему не стрелять? — изумился Ашот.

— Нельзя было. Понимать надо: чуть что — и могло бы такое начаться… — вздохнул Хваленский. — Если мы с ними в воздухе встречались, они на рожон не лезли, видели, что у нас ракеты подвешены. Ну, а нашу базу в октябре часто прилетали фотографировать. Как по расписанию — в одно и то же время прилетят два истребителя, отснимут базу, крыльями покачают — и к себе. Если видят, что кто-то взлетает — уходят сразу, а так обычно делали один-два прохода. Кубинцы уже коситься начали — мол, чего не сбиваете? А нам огонь открывать запрещают… Ну, до ноября мы еще терпели, а потом накрутили янки хвосты… — Хваленский, глядя в стену, улыбнулся. — Вернее, не все мы, а один из наших пилотов. Возвращался он с тренировочного полета, из вооружения — только учебная ракета. Ей только воробьев пугать… А тут два «Старфайтера» над нашей базой проходят и собираются второй заход сделать. Опять фотографировали, небось, а может, развлекались так — хрен их разберет… В общем, он у них точно в хвосте оказался. Наш руководитель полетов ему и дал команду — атакуй и припугни. Димка не растерялся: прицел включил и тем двоим на хвост сел. Вроде как ракету наводит. У них начинает система предупреждения об облучении орать, они форсажи врубили — и к себе почесали. И больше так нагло себя не вели. И нашу базу не смели фотографировать.

— А при патрулировании встречались с американцами? — спросил Вася.

— Да. Иногда при патрулировании видели их истребители, иногда специально на перехват разведчиков летали. Поднимут нас по тревоге, выйдем в указанный квадрат, а они нас заметят — и уходят в нейтральные воды… Мы, конечно, иногда запрашивали разрешения на уничтожение цели, но нам запрещали. Да и американцам, наверное, тоже приказывали особо не выпендриваться.

— А опознавательные знаки наши были или кубинские? — сменил тему Володя.

— И так, и этак. Сначала с нашими летали, потом ихние нанесли.

— А места там красивые? — поинтересовался Вася.

— Красивые. Взлетишь — и весь остров, как на ладони. Целиком зеленый, тут и там города разбросаны… Ночью летишь — на севере зарево огней во Флориде видно, на востоке, юге и западе — чернота сплошная, — океан… Ха, вспомнилось вот еще… — внезапно усмехнулся капитан. — Было там одно местечко, над которым мы летать побаивались, — крокодилий питомник… Громадный участок джунглей, и речка по нему течет. Мой ведущий все шутил, что там, мол, крокодилов дрессируют, чтобы с американцами воевать… Шутки шутками, но над питомником не летали.

— А кубинцы к вам как относились?

— Да нормально. Рады были, что мы их защищаем. Помню, зашли как-то в магазин, — нам продавец две селедки подарил. Вроде мелочь, а приятно…

— Ага… — вздохнул Ашот. — Сейчас бы селедочки не помешало…

Хлеб для советских инструкторов вьетнамцы выпекали в специально устроенной пекарне, тщательно замаскированной в глубине леса у ручья. А вот с сельдью оказалось сложнее — ее в здешних морях не наблюдалось. Мясо вообще считалось деликатесом и появлялось на столе только по выходным. Хорошо, хоть с чаем проблем не было. Что до вьетнамцев — те вообще в большинстве своем питались рисом, приправленном рыбным соусом.

— Переживем, — хмыкнул Вася. — А с кубинцами трудно общаться было?

— Ну, не сказал бы… — пожал плечами Хваленский. — Как и здесь, часть офицеров по-русски понимала, а так переводчик всегда рядом был. У них там язык основной — испанский, — мы быстро навострились по-ихнему… Простенькие фразы и сами выучили, и понимали немного, когда говорили при нас. Радиообмен чаще всего по-испански вели. На прицел бумажку с командами приклеил — и полетел. А если запутался, и не можешь объясниться, — на русский переходишь. РП с пониманием относились.

— А Фиделя Кастро вы видели? — спросил Володя.

— Ага. Даже фотографировал. Он к нам на аэродром приезжал несколько раз, — то посмотреть на самолеты, то своим кубинцам вручать дипломы… это уже когда мы их переучили на «Балалайки». Один раз на пляже его видел.

— И как он?

— Бородатый, крепкий, взгляд — точно рентген, глянет — как насквозь тебя видит, — усмехнулся Хваленский. — Простой очень мужик, свойский, охраны почти нет, — так, три-четыре автоматчика на джипе, и все. Общался с людьми по-простому, никогда не стеснялся поговорить с кем угодно и где угодно… При мне на пляже рядом с простым народом купался.

— А когда вы кубинцев переучили — что потом было?

— Да ничего… Оставили им свои самолеты, а сами в Союз улетели. Там в карантине две недели — и все, обратно в Кубинку, дальше служить…

Мало-помалу разговор сошел на нет. Капитан снова углубился в книгу, Ашот стал что-то напевать себе под нос, лежа на койке и глядя в потолок, Вася с Володей сражались в шахматы…

Наконец, Хваленский выключил свет:

— Баста, летуны! Всем в люлю!

— Товарищ капитан, — попытался протестовать Вася. — Мне ж три хода осталось сделать…

— Утром доиграешь! Вдруг война, а ты усталый?!

Против такого железного аргумента Вася возразить не смог — и вскоре все четверо уже видели разноцветные сны.

 

Глава 11

Реванш

…Утром неожиданно развиднелось, — все облака дружно уплыли куда-то прочь, и солнце торопливо карабкалось в зенит. Полосатый конус-«колдун», по которому определяли силу ветра, возле КДП едва трепыхался — стоял почти полный штиль.

— Будем летать, — решил Хваленский. — Базилио, займешься облетом собранных машин. Володя, Ашот, летаете с курсантами. А я оружие испытаю…

— Есть.

Пока стояло ненастье, техники собрали последние МиГи и отладили мишени. А заодно установили на две уже облетанных «Балалайки» несколько дополнительных фотокинопулеметов, которые при включении фиксировали действия пилота и маневры машины. Из получившихся кадров капитан рассчитывал смонтировать небольшой учебный фильм для летчиков-вьетнамцев. Камеры были установлены на фюзеляжах и в кабинах и включались отдельным тумблером перед началом «боя» — пленки в них надолго не хватало.

МиГ-21 помимо пушки мог вооружаться еще и ракетами с тепловым наведением или блоками неуправляемых реактивных снарядов, поэтому Хваленский приказал подготовить по одной машине с каждым типом вооружения. К десяти утра самолеты в полной готовности стояли на рулежке в ожидании вылета. Рядом с ними стояли МиГи-мишени; чуть поодаль выстроились три «Балалайки», которые должен был облетывать Базилио, а еще дальше — спарки Володи и Ашота. С другой стороны полосы, на рулежке, как всегда маячило вьетнамское дежурное звено. «Спарки» заправили первыми, потом наступил черед истребителя капитана и МиГов-мишеней, и только после — машин Базилио.

В половине одиннадцатого взлетел Ашот, спустя четверть часа поднялся в воздух Володя. Еще через пять минут Ашот, закончив выполнение своего полетного задания, приземлился, и на старт начали выруливать капитан с напарником-вьетнамцем. Базилио уже сидел в кабине первой своей машины, дожидаясь, пока командир освободит полосу.

Первым взлетел вьетнамец, следом — капитан. Едва он оторвался от земли, и под самолетом промелькнул конец полосы, как тревожно зачастил руководитель полетов:

— Внимание, внимание! Воздушная тревога! Я — «Тигр», всем кто в воздухе — немедленно посадка! Я — «Тигр», всем кто в воздухе — немедленно посадка! «Лев-четыре», готовность к взлету! Воздушная тревога! Как поняли, прием?!

— «Тигр», я «Леопард-один», понял, — Хваленский мысленно выругался, прикинув, что теперь придется разворачиваться и садиться с полными баками и не истраченным боекомплектом.

— «Тигр», я «Леопард-три», понял, — голос Володи был спокоен, словно все шло, как надо.

— «Тигр», я «Пантера-два», понял, — столь же невозмутимо ответил вьетнамец, летевший на МиГе-мишени.

— «Тигр», сажайте вначале второго и третьего, — произнес Хваленский. — Повторяю, второго и третьего сажайте первыми, у них мало топлива и оружия.

— «Леопард-три», «Пантера-два», вам посадка. Ветра нет, заходите курсом один-восемь-три…

— Вас понял, выполняю…

— Есть, выполняю…

Чуть выше капитанского МиГа пронеслась встречным курсом Володина «спарка», потом далеко впереди развернулся вьетнамец на своем МиГе. Разминувшись и с ним, Хваленский также лег на обратный курс.

— «Тигр», я «Леопард-один», как далеко американцы?

— Около тридцати километров. Успеете сесть.

Далеко впереди Хваленский видел «спарку» и МиГ-мишень, которые уже бежали по полосе. За их хвостами трепыхались тормозные парашюты.

Истребитель Хваленского быстро приближался к полосе. Капитану оставалось только выпустить шасси и закрылки и потом притереть машину к бетонке.

Он потянулся к крану выпуска шасси, но на полпути вдруг замер — а потом, так и не попытавшись выпустить шасси, решительно двинул вперед рычаг управления двигателем.

— Я «Леопард-один», шасси не выпускаются! — произнес он. — Повторяю, я «Леопард-один», шасси не выпускаются! Сесть не успею! Сообщите количество целей, курс, высоту и скорость.

— «Леопард-один», запрещаю вступать в бой! — ответил РП. — Не сметь! Уходите на запасной аэродром! Курс три-ноль-два… — вьетнамец еще что-то приказал перехватчику с позывным «Лев-четыре», но Хваленский не смог разобрать ни слова. Он пронесся над полосой и, включив форсаж, продолжал лететь на юг. Двигатель теперь жрал топливо десятками литров в минуту, зато самолет быстро набирал скорость. Под крылом стремительно проносились верхушки деревьев — капитан летел на минимальной высоте, чтобы до поры до времени оставаться незамеченным американскими локаторами.

— «Тигр», сообщите количество целей, курс, высоту и скорость! — потребовал он. — Прием.

— Удаление двадцать четыре, высота один и пять, скорость тысяча двести, четыре цели типа «истребитель», — решился вьетнамец. — Идут курсом три-три-ноль. Прием.

— Понял. Наводите меня на них! Прием!

Капитан довернул к юго-востоку, откуда приближались американцы. Скорости и расстояния, дальности обнаружения целей и дистанции пуска ракет — все эти цифры быстро сложились в его уме в четкую и ясную формулу. Тысяча двести километров в час — это двадцать километров в минуту, до американцев чуть больше двадцати — следовательно, через минуту с гаком они будут над аэродромом… Дальность пуска их ракет средней дальности «Спэрроу», — около пятнадцати, значит, через несколько секунд его МиГ будет в зоне их досягаемости…

Значит, надо быть внимательным. Очень внимательным…

…Техники как раз заправляли «спарку» Ашота, а сам старлей в это время объяснял только что летавшему с ним курсанту его ошибки. Базилио сидел в кабине первого из своих МиГов и готовился запускать двигатель. Возле его самолета уже стоял АПА — аэродромный пусковой аппарат, или, проще говоря, электрогенератор, установленный на грузовике. Обычно с его помощью и запускали двигатели самолетов. Вот и теперь техники разматывали кабеля, чтобы подключить генератор к самолету, как вдруг над аэродромом разнесся тоскливый вой. Все остолбенели.

— Че за нахер? — пробормотал кто-то.

Теплилась где-то внутри надежда, что это учения, и не более того. И лишь когда пронесся над полосой МиГ Хваленского, да стали выруливать на взлет дежурные «семнадцатые», все поняли, что тревога не учебная.

— Приехали… — внезапно охрипшим голосом сказал кто-то.

Базилио, чья рация была в это время уже включена, проорал:

— Чапа-а-а-ай! У командира шасси не вышло, он янки бить полете-ел! Живей за мной! Серега, запускай!!!

Кабель АПА уже был присоединен к его самолету, и потому почти сразу взвыла раскручивающаяся турбина. Ашот, не раздумывая, метнулся к соседнему самолету, на ходу надевая шлем. «От бортовых аккумуляторов придется запускаться, — подумал он, птицей взлетая по стремянке в кабину, — не успеют до меня кабель дотянуть…».

На МиГах, как и на любых военных самолетах, имелись бортовые аккумуляторы, позволявшие пару-тройку раз запустить движок без АПА. Обычно ими старались не разбрасываться — вещица была хоть и занятная, но дорогая и капризная, — однако теперь выбирать не приходилось. Затянув привязные ремни и захлопнув фонарь, старлей щелкнул тумблерами и с радостью понял, что аккумуляторы на месте и заряжены.

— Поехали! — ухмыльнулся Ашот. Несколько томительных секунд — и вот, наконец, ожили стрелочки индикаторов. «Кнопочку нажать, РУД чуть вперед…», — самолет слегка тряхнуло, раздался нарастающий рев — двигатель набирал обороты. «Уф! Живем!».

— Чапай, я Базилио, — раздался в наушниках Васин голос, слегка искаженный рацией. — Прикрывай меня, попробуем командира выручить. Поехали!

— Понял! — бросил в ответ Ашот и знаком приказал техникам убрать из-под колес колодки. «Ох, черт, у нас же только пушки…» — мелькнула запоздалая мысль. «Ну, да хрен с ним… выкрутимся!».

Руководитель полетов отдавал приказания своим только что взлетевшим перехватчикам, и потому не сразу заметил два серебристых истребителя без опознавательных знаков, которые без доклада пошли на взлет следом за ними. А когда на командно-диспетчерском пункте спохватились, было уже поздно. Страшно выругавшись, руководитель полетов рявкнул в микрофон:

— Внимание, кто сейчас взлетел? Немедленно вернитесь назад! Повторяю…

— Да пошел ты! — отозвалась рация. РП остолбенел от удивления.

— Я «Леопард-один», сообщите удаление!

Офицер, наводивший Хваленского на цель, вперился взглядом в экран радара, беззвучно шевеля губами. На темно-зеленом экране быстро сближались ядовито-зеленые метки, обозначавшие самолеты.

— «Леопард-один», удаление двенадцать, скорость, высота, курс — прежние…

…По какому-то счастливому стечению обстоятельств самолет Хваленского американцы не заметили. Зато Ашоту с Васей досталось по полной — лейтенанты после взлета стали слишком быстро набирать высоту, и их тут же засекли. Вслед за тем американцы, не раздумывая, выпустили по МиГам несколько ракет.

Едва в наушниках лейтенантов раздался тревожный визг системы, предупреждавшей их об облучении вражеским локатором, Вася заорал:

— Расходимся, ракеты!

— Есть! — Ашот заложил крутой разворот и спикировал, выровнявшись над самыми верхушками деревьев. Ракеты, уже нацелившиеся на самолет, потеряли его из виду на фоне земли и улетели в джунгли, не причинив никому вреда. Васе повезло меньше — он также попытался резко развернуться навстречу ракетам, чтобы сорвать им захват, но одна все-таки достала его. Лейтенант увидел что-то вроде дымящегося полена, летящего ему навстречу, после чего МиГ сильно тряхнуло, будто по нему от души вдарили кувалдой. Визг системы предупреждения сразу стих.

— Блядь! — вскрикнул от неожиданности Вася, бросая взгляд на приборы. Двигатель работал нормально, да и управление ничуть не затруднилось.

— Вася, впереди! — закричал вдруг Ашот. — Видишь?

Базилио различил далеко впереди и выше себя четыре инверсионных следа, тянувшихся с юго-востока на северо-запад, и жирную дымную полосу, почти вертикально перечеркнувшую небо.

— Кто-то сбит! — догадался он.

— Точно! Ты где?

— Слева от тебя. Глянь, у меня там ничего не течет?

Повернув голову, Ашот и в самом деле увидел слева и выше МиГ Васи.

— Ща! — Ашот довернул в сторону Васиного самолета и, пристроившись чуть ниже и сзади, осмотрел его машину. — Нет. Все чисто.

— Дырки есть?

— Вроде нет, — Ашот пристроился позади и правее МиГа Базилио, и еще раз осмотрел самолет друга. — А, не, вижу одну небольшую в крыле… Все нормально?

— Кажись, да. Лечу, тьфу-тьфу-тьфу. «Тигр», я второй, прием! — Вася перешел на вьетнамский. — Наводите нас…

— Вернитесь на базу! — потребовал РП. — Запрещаю…

— Вась, они кажется, уходят… — пробормотал Ашот, глядя на дымные следы выхлопов, расчерчивающие небо впереди. Американцы и в самом деле разворачивались, видимо, собираясь уйти к себе на юг. Судя по следам, не просто разворачивались, а бросились врассыпную.

— Точно… «Леопард-один», ответьте «Леопарду-два»! — по-вьетнамски произнес Базилио.

— Какого хрена взлетел, второй? — прохрипела рация.

— Вас прикрыть. Идем на выручку, держитесь! Чапай, форсаж!!!

…Почти разминувшись с американцами, Хваленский взял ручку на себя и начал выполнять боевой разворот. Янки пронеслись над ним, и он оказался позади и ниже их самолетов. Быстро набирая высоту, капитан одновременно с этим разворачивался, оказываясь у них в хвосте. Правое крыло МиГа задралось в небо, левое накренилось к земле, которая медленно поворачивалась далеко внизу. Сильная перегрузка вдавила летчика в кресло, — в глазах аж потемнело из-за отхлынувшей от головы крови. Сжав зубы, Хваленский продолжал доворачивать следом за четверкой американских самолетов, — и вдруг словно в полусне увидел, как два из них пускают ракеты в сторону аэродрома.

— С-суки! — прорычал он, ловя в прицел ближайшую машину. Судя по скошенным вниз стабилизаторам, это был старый знакомый, — «Фантом». Тяжелая двухместная и двухдвигательная машина, вооруженная дальнобойными ракетами, оснащенная более мощным радаром, нежели у МиГа, но куда менее маневренная — поскольку весила вдвое, а то и втрое больше русского самолета.

Врагов разделял сейчас едва ли километр, и солнце ослепительно сияло за спиной капитана, — условия для пуска ракет были почти идеальными. Хваленский нажал кнопку «Захват», расположенную на ручке управления, — и почти сразу в его наушниках взвизгнул зуммер, предупреждавший, что ракета захватила цель и готова к пуску.

— Н-на!!! — выдохнул капитан, плавно нажимая на гашетку. Тонкое белоснежное жало сорвалось с пилона и унеслось вслед американцу, оставляя белый дымный след. Спустя какую-то секунду летчик увидел, как прямо за «Фантомом» вспухло белое облачко разрыва, — а потом американец клюнул носом и стал падать, оставляя за собой расширяющуюся полосу черного дыма.

Прежде, чем остальные успели броситься врассыпную, капитан навел и выпустил вторую ракету по другому «Фантому», — но на этот раз безуспешно: американец увернулся. Чертыхнувшись, летчик переключил оружие на пушку и довернул следом за ближайшим из самолетов. Двое отвернули на восток, к побережью, а третий почему-то стал забирать к западу, в сторону Лаоса. Словно предчувствуя свою гибель, он суматошливо маневрировал, не давая капитану прицелиться. «Фантом» был так близко, что Хваленский различал даже шлемы летчиков, то и дело оборачивающихся, чтобы увидеть его МиГ. Судя по всему, где-то неподалеку от линии фронта крутился американский самолет радиоэлектронного противодействия, забивавший помехами все мыслимые радиочастоты, потому что рация вдруг стала неразборчиво хрипеть. Периодически, впрочем, четко слышались отдельные слова на русском и вьетнамском:

— …янки… немедленно… ракеты… слева… вернитесь…

И вдруг совершенно отчетливо прозвучало:

— «Леопард-один», ответьте «Леопарду-два»!

«Базилио? Вот зараза!!!», — удивленно и вместе с тем радостно подумал Хваленский.

— Какого хрена взлетел, второй? — попытался сердито спросить он. Сердито не получилось, — слишком радостно сейчас было на душе, которую переполняли охотничий азарт и небывалая эйфория.

— …прикрыть… — различил он сквозь треск помех.

— Не сметь! — прорычал капитан, но Базилио его не услышал, — кто-то перебил его и быстро-быстро заговорил по-вьетнамски:

— Тревога! Тревога! Шесть целей, направление два-ноль-ноль, скорость восемьсот, удаление три! «Лев-три», атакуйте их! Повторяю…

Поймать в прицел «Фантом», мечущийся вправо-влево перед самым носом МиГа, оказалось делом нелегким, — американец слишком хотел жить, и потому маневрировал на пределе возможностей. Со второй попытки Хваленский сумел-таки всадить в него очередь, — и тот, потеряв крыло, сорвался в штопор. Издав воинственный боевой клич, капитан заложил широкий вираж, наблюдая, как противник, беспомощно вращаясь, падает в джунгли. Экипаж катапультировался почти у самой земли, — над деревьями раскрылись два белоснежных парашюта, а потом самолет врезался в землю, и над лесом поднялся огненный гриб взрыва.

Почти сразу вслед за тем в наушниках Хваленского раздался тревожный визг системы, предупреждавший о нацелившихся на самолет вражеских ракетах — и капитан спикировал к земле, срывая им захват. «Те двое опомнились, или еще кто подоспел?» — подумал он, сжимая зубы от навалившейся на тело перегрузки.

— Чапай, он мой! — вдруг услышал Хваленский далекий, искаженный рацией голос Базилио.

— Давай, наводи ракету!

«Какая, к чертям, ракета?» — удивился капитан. «У них же только пушки…».

— Н-на!

— Есть, Вася, смотри! Драпает! Как драпает, ты погляди!!! А второй, второй как удирает!!!

— Пусть живет… Возвращаемся. «Леопард-один», ответьте «Леопарду-два»!

— Слышу вас, второй, — отозвался капитан. — Мой курс — ноль восемь пять, высота — ноль пять, сообщите ваш.

— Курс три-три-ноль, высота один и четыре.

— Вижу вас, — Хваленский заметил выше и чуть левее блеснувшую на солнце серебристую искорку. — Сейчас догоню. «Тигр», я «Леопард-один», мы возвращаемся. Потерь нет.

— Вас понял, «Леопард-один».

Хваленский снова включил форсаж и пошел вверх, догоняя своих лейтенантов. Вскоре он уже был рядом и, сбросив скорость, пристроился чуть левее Васи.

— Парни, топлива у вас сколько? — первым делом спросил капитан.

— Шестьсот литров, — отозвался Базилио.

— У меня четыреста, — сказал Ашот. «Блин… — подумал капитан. — Аварийный остаток уже пошел, быстрее приземляться надо…».

Глянув на топливомер, он вслух произнес:

— У меня восемьсот. Садитесь первыми.

— Товарищ капитан, может, в строю над базой пройдем? — предложил Вася. Старлея явно распирало от гордости за то, как он ловко отогнал от командира вражеские самолеты.

— Не дури! — резко ответил Хваленский. — А если еще «Фантомы» придут? А у тебя керосина на несколько минут…

— Понял… — Вася пристыженно умолк.

— «Леопард-один», вам посадка, курс ноль-ноль-три, ветра нет, полоса свободна, — произнес руководитель полетов.

— Принял, — ответил капитан. — Второй и третий сядут первыми, а я попытаюсь выпустить шасси.

— Есть, принял.

Вася и Ашот приземлились одновременно — благо ширина полосы позволяла. Хваленский же ушел на второй круг, отметив про себя, что в лесу неподалеку от аэродрома пылает два огромных костра, а в бетоне одной из рулежек зияет здоровенная воронка. Да и капониры неподалеку от полосы были разворочены взрывами, — правда, ни самих самолетов, ни их обломков там не наблюдалось.

«Теперь разыграем небольшой спектакль…» — усмехнулся Хваленский. Разумеется, шасси выпустилось бы без проблем, в этом он был уверен — но это вызвало бы подозрения у тех, кто будет потом разбираться, почему он вступил в бой. Поэтому капитан при заходе на посадку спросил у руководителя полетов, видит ли он выпущенное шасси.

— Нет. Шасси не вышло. Вверх! Вверх! — отозвался вьетнамец.

— Есть.

Вьетнамцы и русские, столпившиеся на рулежке, с волнением следили за тем, как истребитель капитана кружит над базой.

— Садитесь на брюхо, первый, — предложил РП, но капитан обругал его по матери. Потом крутанул несколько энергичных «бочек», сделал «горку», спикировал… обычно так и делали, если шасси заклинивало, — перегрузки заставляли его вывалиться… и вот наконец, ко всеобщему облегчению, шасси выпустилось и встало на замки. На приборной панели успокаивающе вспыхнули зеленые огоньки, потом и РП подтвердил, что шасси вышло. Глубоко вздохнув, летчик пошел на посадку.

Зарулив на стоянку, он вырубил двигатель и отстегнул кислородную маску. Ощутил, как наваливается страшная усталость, и подумал над тем, что сказать Цзиню и всем прочим, которые теперь будут выяснять, почему он и два старших лейтенанта нарушили запрет на участие в боях. Потом глубоко вздохнул — и открыл фонарь. Улыбнулся окружившим самолет людям, радостно кричавшим что-то по-русски и по-вьетнамски. Перебросил кислородную маску через борт и неторопливо расстегнул привязные ремни.

Постепенно он стал понимать, что кричат стоявшие вокруг истребителя солдаты и офицеры. Мешая русские и вьетнамские слова, они повторяли:

— Молодцы! Так их! Ура! С победой вас, товарищ капитан!

К борту истребителя приставили стремянку, и капитан наконец-то смог спуститься на землю. Его тут же потащили к вышке КДП, пожимали руки, радостно улыбаясь и спрашивая что-то, но он не понимал ни слова. Разглядев в толпе одного из техников, он крикнул ему:

— Газаряна с Афанасьевым — ко мне!

— Понял, — кивнул техник и исчез. К истребителям уже подъезжали тягачи, осторожно пробиравшиеся через толпу. Кто-то из вьетнамских офицеров догадался отогнать восторженных зрителей от самолетов, и очень вовремя, — на посадку уже заходили вернувшиеся с перехвата «семнадцатые»

— Один… два… три… Только три! Четыре же было! — взволнованно крикнул кто-то.

— Черт, неужели сбили?

Когда МиГи приземлились, молоденький вьетнамский летчик, выбравшись из кабины, с злобным криком швырнул на бетон свой шлемофон, и, скрипнув зубами, бессильно осел на землю. По его лицу текли слезы, он что-то бормотал, сжимая кулаки. К летчику бросились друзья, потом подбежал врач.

— Что случилось? — спросил пораженный Хваленский у переводчика, оказавшегося рядом. — Обычно ваши ребята весьма сдержаны…

— Сейчас узнаю, — Тхонг пошел к летчикам.

— Товарищ капитан… — к Хваленскому протолкались Ашот и Вася. — Вы в порядке?

— Я — да. Вы как? Не зацепило там?

— Нормально. Мы тех двоих, что вам на хвост сели, отогнали, — гордо ответил Вася. — Методом вашего сослуживца… сделали вид, что ракеты наводим, — они и смылись.

— Спасибо, ребята… — кивнул капитан, пожимая лейтенантам руки. — Вот что, пока нас особисты не допросили, уясним ситуацию. Я-то отбрешусь как-нибудь. А вы зачем взлетели?

— Это… — переглянулись старлеи. — Вас прикрыть…

— Не вздумайте так сказать особисту, — жестко сказал Хваленский. — Запоминайте, как было, — взлетели вы, чтобы спасти самолеты, которые из-за недостатка тягачей не успевали убрать в укрытия. Только за этим! В бой не ввязывались. Ясно?!

— Ясно, товарищ капитан, — чуть ли не хором ответили лейтенанты.

— Э-э-э… можно еще вопрос? — потупился Ашот.

— Валяй… — капитан смотрел, как вьетнамца уводят под руки к подоспевшему «газику». «Похоже, паренек долетался… — подумал он. — Как минимум, до отпуска…».

— Я это… вслед американцу из пушки выстрелил…

— Блин… — нахмурился Хваленский. — Пушки ж у нас вроде как не заряжены… Харитонов!

— Я, товарищ капитан! — перед офицерами вырос молоденький техник-вооруженец в промасленном комбинезоне.

— Отбуксировать самолет номер тридцать-шестнадцать в ангар, быстро почистить и зарядить пушку. Кассету ФКП заменить чистой, а ту, что стояла в самолете — сжечь нахрен. Понял?

— Понял!

— Быстро! — капитан сделал страшные глаза. — Посчитай, сколько снарядов в ленте не хватает, и запиши расход на меня.

— Есть, — техник исчез. К стоявшим на рулежке самолетам подкатили тягачи.

— Товарищ капитан! Как так — нахрен? — возмутился старлей. — Я же в него попал, аж куски полетели… Мамой клянусь!

— Он сразу упал? — сухо уточнил капитан.

— Н-нет… — замялся Ашот.

— Значит, не сбил. На кой тебе тогда пленка?

— Ну… может, он потом упал…

— Вот когда местные сообщат, что он упал, и принесут обломки — тогда и поговорим… — капитан подошел к Ашоту вплотную и тихо-тихо, чтобы не услышали остальные, произнес:

— Не надо выпендриваться, старлей! У нас и так полна жопа огурцов… Успеешь еще повоевать…

— Понял, товарищ капитан, — вздохнул Ашот.

— Вот и славненько… Теперь пойдем… рапорта писать…

— Какие рапорта? — спросил Вася.

— Как все было… — невесело усмехнулся Хваленский.

Когда они шли к ангарам, их догнал Володя:

— Товарищ капитан, все самолеты, оставшиеся на земле, целы.

— Слава Богу, — отозвался капитан. — Сам как?

— Нормально, — пожал плечами Володя. — Я следом хотел взлететь, но мне вьетнамцы не дали…

— Ничего страшного. Главное, ты самолеты спас. Молодец! — Хваленский пожал Володе руку.

— Служу Советскому Союзу… — улыбнулся Володя.

Полоса быстро пустела. Столпившиеся было на ней солдаты и офицеры расходились, тягачи увозили самолеты в ангары, пожарные и санитарные машины уезжали на стоянку. Вьетнамцы-саперы начали засыпать песком и гравием воронки. Аэродром возвращался к прежней своей жизни.

— Как ни крути ребята, мы пока в выигрыше… — задумчиво произнес Хваленский. — Мы всухую двоих сбили, они — ни одной, да еще потеряли своего… прости Господи…

— И как оно нам на руку играет, товарищ капитан? — поинтересовался Вася.

— Мы доказали, что «Балалайка» в бою лучше «семнадцатого», — пожал плечами капитан. — Теперь любой ценой надо пленки ФКП сохранить…

— А вот и полковник… — вздохнул Вася, разглядев приближающийся джип.

— Что ж, пойдем, поговорим… — усмехнулся Хваленский.

 

Глава 12

Разбор полетов

…Ни полковник Цзинь, ни прилетевшие вечером из Ханоя свои, советские особисты не добились от летчиков ничего. Все трое упрямо твердили одно и то же. Впрочем, полковник оказался нормальным мужиком и особо не возражал против участия советских летчиков в бою — но вот особисты думали иначе.

— Ты что, капитан, совсем охренел? — спросил Хваленского плотный майор из особого отдела. — Как ты вообще посмел летать с боевым оружием на борту? Поохотиться вздумал?! Приключений не хватает?!

— Нет, оружие на мишени опробовать хотел.

— Какой еще мишени?

Капитан объяснил, какой и зачем. Майор утер потный лоб и продолжал:

— Ну и стрелял бы по мишени… Но нахрена в бой вступать было?! Запрещено ведь!

— Я бы с радостью не вступал… — вздыхал летчик. — Пришлось…

— Что значит — пришлось?

Хваленский рассказал про то, как у него не выпускалось шасси.

— Тебе открытым текстом сказано было — лети на запасной аэродром! Почему не выполнил?

— Не мог. Американцы уже близко были. Да и летели куда быстрее меня. Я у самой земли шел, скорость едва за пятьсот перевалила, а они на высоте чесали, и скорость у них тысяча двести была. Мне у земли больше тысячи ста не выжать, они же там, на высоте, и до двух с лишним могут разогнаться. Пока бы я высоту в два-три километра набрал, пока бы разогнался — уже б сбили меня…

— Ну, ладно… — вздохнул майор. — Как ни крутись, выхода у тебя не было. Но по-русски-то чего трепался? Неужто не мог блюсти секретность?!

— А вы бы там на вьетнамском переговаривались? — ехидно спросил Хваленский, поняв, что гроза миновала.

— Не передергивай, капитан… — сурово молвил особист. — Зови своих орлов.

Васю допрашивали недолго. Спросив, как в его руки попал самолет, и уточнив детали боя, майор поинтересовался происхождением пробоины в крыле.

— А черт его знает… — с честным видом сказал Вася. — Может, где выше самолет взорвался, или шальная ракета, а обломок в меня попал…

— Гм… — майор нарисовал на листе бумаги контуры самолетов, зачеркнул один из них, прикинул траекторию падения обломков. Та выходила замысловатой. Даже чересчур замысловатой.

— Говоришь, обломок… — задумчиво пробормотал особист. — Как-то мудрено он летел…

— Аэродинамика, товарищ майор… — Вася многозначительно поднял глаза к потолку. — Завихрения на крыле такие бывают в полете, что ой…

— Думаешь, обломок попал в такое завихрение?

— Вероятнее всего.

— Понятно, — майор раздраженно скомкал листок. — Свободен. Зови Газаряна.

— Есть, товарищ майор.

Ашот пробеседовал с особистом дольше всех.

— Почему взлетели? — спросил майор.

— Спасал вверенную мне технику, — бодро доложил Чапай.

— А чего не уехал на самолете в укрытие, а взлетел?

— А в укрытие без тягача не заедешь, товарищ майор, — вздохнул Ашот. — Оно как гараж, узкое-узкое, еле крылья помещаются… Да и заднего хода у самолетов не бывает. А тягачей у нас мало, не хватило бы на все самолеты…

— Скажи… а твой командир никогда не предлагал вам слетать на свободную охоту? — вдруг резко сменил тему особист.

— Нет, — покачал головой лейтенант. — Нам ведь нельзя. А когда мы при том налете поднялись, чтобы спасти самолеты, он так и вовсе потом наорал на нас…

— И что говорил?

— Что нам не следовало вступать в бой. А за спасенные самолеты сказал спасибо.

— А откуда ты узнал, что вас бомбить будут? — допытывался особист. — Не бомбили же раньше…

— При нас не бомбили. Но раньше, еще до приезда, налеты бывали. Вон, ангары видите?

— Ну и чего дальше было?

— Ну, я вернулся с тренировочного полета, дрючу курсанта, Вася взлетать готовится, — и тут вдруг сирена, вьетнамцы забегали, перехватчики взлетели… все, думаю, амба…

— А пленки ФКП ваши где?

— Проявляются, товарищ майор. Там сложная технология, проявка много времени занимает…

Проявка пленок фотокинопулеметов действительно была сложным делом, но длилась отнюдь не несколько дней. Впрочем, майор этого не знал, и потому сказал:

— Ладно, лейтенант, свободен…

Летчиков еще несколько дней допрашивали, силясь выявить нестыковки в их показаниях, — но в конце концов оставили в покое. Допросили и техников, и вьетнамских офицеров. Те сообщили детали, в целом подтверждавшие рассказанное летчиками, и особистам пришлось успокоиться. Ограничившись строгим выговором капитану и технику, они улетели в Ханой. Хваленский, провожая взглядом их вертолет, облегченно вздохнул:

— Кажется, обошлось… Ашот, пленки проявили уже?

— Проявили, — ухмыльнулся лейтенант. — Пойдемте, посмотрим…

В сборочный цех притащили киноаппарат, а на стену повесили белую простыню; потом Ашот, исполнявший роль киномеханика, вставил в проектор первую бобину с пленкой.

— Туши свет! — скомандовал он.

В ангаре стало темно. На экране замелькали черно-белые небо, земля и самолеты. Восхищенные зрители воочию увидели пуск ракеты и разваливающийся после ее попадания «Фантом». Потом экран перечеркнули прерывистые дымные пунктиры пушечных очередей, — и от появившегося в кадре американского самолета стали отлетать куски обшивки.

— О, это ж я стрелял! — удивленно воскликнул Ашот.

Еще одна очередь, на этот раз с другого ракурса — и «Фантом», разваливаясь на куски, пошел к земле. Фильм закончился, и все зааплодировали. Хваленский шутливо поклонился, а потом негромко сказал Ашоту:

— Завтра ты будешь вести у вьетнамцев занятия по применению оружия. Покажи им этот фильм. Пусть посмотрят, что «Балалайка» умеет.

Старлей кивнул.

…Вскоре на боевое дежурство заступила первая вьетнамская эскадрилья, вооруженная МиГ-21. Передачу самолетов союзникам Хваленский постарался провести максимально торжественно — на рулежную дорожку выкатили три новеньких истребителя, возле них построился весь личный состав эскадрильи, одетый в чистенькую повседневную униформу, и капитан от лица советских инструкторов поздравил их с завершением обучения.

— Ваши самолеты — лучшие истребители в мире, — сказал он между прочим. — Мы надеемся, что с их помощью вы одолеете американцев и изгоните их из Вьетнама.

— Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! — раскатилось над окрестностями.

Лейтенанты в парадных мундирах стояли позади своего командира и усердно изображали на лицах внимание к происходящему, как вдруг Вася громко прошептал:

— Ашот! Глянь на самолеты! Видишь?

— Вижу. Знаки вьетнамские нанесли, — негромко ответил Чапай.

— Нет же, дубина! Борт возле фонаря…

— А! Понял! — воскликнул, присмотревшись, Ашот. — Они наши машины выкатили!

— Не ори на все поле! Угадал!

На бортах истребителей были нарисованы маленькие красные звездочки. У одного самолета — две. У второго — одна.

— У них обычай такой — рисовать на самолете звездочки за сбитых, — сообщил Вася. — Прям как у наших в войну…

— Ага… — Ашот сиял, как начищенная монета.

Вьетнамский замполит прочитал перед строем длиннющую речь, суть которой Хваленский перевел весьма лаконично: «Слава партии и смерть врагам». Потом выступил полковник Цзинь; он был куда более лаконичен и ограничился двухминутным напутствием пилотам. Снова раскатилось троекратное «ура», и на этом официальная часть закончилась. Вьетнамцы направились на торжественный обед; туда же пригласили и советских офицеров. Увы, трапеза особо не отличался от обычной — разве только замполит вещал куда больше прежнего. Не выдержав его ура-патриотических речей, лейтенанты по-тихому сбежали оттуда и направились в лагерь. Ашот с Васей уехали на попутном джипе, а опоздавший Володя пошел пешком через поле.

Он брел по аэродрому и мысленно проклинал себя за то, что не пересел тогда по-быстрому со «спарки» на один из истребителей. Пока вырубил двигатель, пока отстегнул ремни и добежал до вооруженных машин, вьетнамцы уже блокировали их — и не дали ему даже сесть в кабину… Теперь, после того боя, ребята словно отдалились от него. Ну, не то чтобы поглядывали исключительно с чувством превосходства, — но что-то такое в отношениях изменилось. «Обстрелянные пилоты, блин… — размышлял лейтенант. — А я, надо думать, зелень, пороху не нюхавшая…».

— Володь… — услышал он за спиной и обернулся. Это оказался Хваленский.

— Да, товарищ капитан…

— В лагерь идешь?

— Так точно.

— Ну, пойдем…

Они прошли немного молча, и капитан спросил:

— Что такой хмурый?

— Да так… — махнул рукой Володя.

— Дома что не так? Или из-за боя так переживаешь?

— Переживаю, — вздохнул старлей.

— Не стоит так. Ты приказ об участии в боях рискнул бы нарушить?

— Рискнул бы, — без раздумий ответил Володя и добавил:

— Я хотел взлететь следом за вами, но мне вьетнамцы не дали.

— Тебя могли сбить на взлете, — отозвался Хваленский. — Может, они тебе жизнь спасли…

— Может… — неохотно согласился лейтенант.

Повисло неловкое молчание. Володя на ходу сшибал прутиком цветки, то тут, то там выглядывавшие из травы, капитан, заложив руки за спину, разглядывал деревья на холме. Наконец, он сказал:

— Пойдем, посмотрим на сбитого.

— Какого? — не понял Володя.

— Американца. Которого зенитчики свалили при налете.

— Давайте… — пожал плечами лейтенант.

Они взяли левее лагеря и вскоре оказались возле холма, на который рухнул подбитый зенитками истребитель-бомбардировщик. От него осталось немного, — кусок хвоста, да закопченное крыло со следами камуфляжа, плюс мелкие обломки. Склон холма был обуглен — тут горело топливо, хлынувшее из баков машины после падения. Когда вьетнамцы добрались до самолета, спасать было некого и нечего — все сгорело. По наличию среди обломков фрагментов катапультного сиденья и обугленного шлема стало ясно, — пилот остался в машине. То немногое, что от него осталось, похоронили тут же, на вершине холма. Теперь на ней возвышался небольшой крест с табличкой: «Неизвестный американский пилот, погиб 17 мая 1967 года».

Летчики молча смотрели на искореженные куски того, что еще неделю назад было самолетом. Потом Хваленский негромко сказал:

— Вот почему я против вашего участия в боях…

— Боитесь, что нас собьют?

— Хуже. Что вас похоронят под табличкой «Неизвестный солдат».

— Да не будет с нами такого, товарищ капитан! — раздосадовано воскликнул Володя.

— Не зарекайся! — сухо сказал капитан. — Этого хоть найдут после войны… — показал он на крест. — Сопоставят факты, документы, — и узнают, кто это был. А вас наверняка и искать никто не станет…

— Почему?

— А нас тут как бы нет… — глухо ответил капитан.

Ветер прошумел в вершинах деревьев, и снова стало тихо. Офицеры молча смотрели на крест, возвышавшийся над обугленным холмом.

 

Глава 13

Охота на радары

…Утро выдалось ясным и теплым. Воздух был напоен ароматами трав, перемешанными с запахами пороховой гари, бензина и пота. Радостно пели птицы, приветствуя солнце, которое величественно и неторопливо поднималось из глубин Тонкинского залива. Мычали в деревнях буйволы. Топал на юг отряд северовьетнамских солдат, которому предстояло вскоре пересечь демилитаризованную зону. Спали в подземных бункерах в глубине Южного Вьетнама их вьетконговские коллеги. Пылили по дорогам американские колонны. Работали на рисовых полях крестьяне. Летели по своим делам куда-то на северо-запад четыре камуфлированных истребителя «Фантом». Словом, стояло обычное утро, одно из многих на этой бесконечной войне…

…«Фантомы» мчались вперед, и джунгли под ними сливались в сплошной зеленый ковер, на котором то тут, то там серебристыми ниточками блистали многочисленные речушки и ручьи. Ведущий четверки, капитан Джим Уатт, осмотрелся. Слева от него летел ведомый, лейтенант Пит Джелли. Еще в полумиле левее шли самолеты лейтенантов Томми Хадсона и Рика Маккензи. Все четыре машины были вооружены ракетами «воздух-воздух», а под фюзеляжем у каждого был подвешен объемистый бак с топливом — так, про запас.

— Медведь пять ноль три — Бешеному Псу, следуем прежним курсом, встреча с Охотниками через две минуты, — произнес Уатт.

— Медведь пять ноль три, это Бешеный Пес, вас понял, — отозвался руководитель полетов.

— Я — Охотник-один, буду в точке встречи через полторы минуты, — коротко доложил ведущий «Ласок».

Секундная стрелка еще не успела описать и круга по циферблату, — а Уатт уже видел впереди два дымных следа, тянувшихся со стороны Лаоса на северо-восток, к Ханою. Судя по всему, это и были их подопечные.

— Охотник-один, вижу вас, — сказал капитан. — Не пугайтесь, мы подходим сзади.

— Угу.

Истребители довернули правее, ложась на один курс с теми двумя самолетами. Они летели чуть быстрее и вскоре поравнялись с ними. Еще издали Уатт узнал очертания истребителей-бомбардировщиков «Тандерчиф», а вскоре разглядел и зубастые акульи пасти, намалеванные на их носах. Это был отличительный знак «Диких Ласок», — эскадрилий «охотников за радарами», уничтожавших вьетнамские зенитно-ракетные комплексы. Самолеты «Ласок» были оснащены специальным оборудованием, позволявшим определять местоположение работающих локаторов, и вооружены ракетами «Шрайк», наводившимися на их излучение. «Охотничьи» «Тандерчифы» в отличие от большинства своих собратьев были двухместными — вооружением ведал летчик-оператор, сидевший в отдельной кабине позади пилота. Так же было и на «Фантомах» — летчик вел самолет, оператор управлял вооружением, а в случае необходимости подменял пилота, поскольку в обеих кабинах имелись все необходимые для этого приборы.

— Привет, ребята, — поздоровался Уатт. — Что там у нас на радарах?

— Привет, парни. Пока все чисто, — деловито отозвался «охотник». — Может, кто-нибудь подразнит «Сэмы»?

Все умолкли. Негласное правило охоты на радары гласило: если враг молчит, его надо раздразнить. То бишь, одному самолету надо было оторваться от основной группы и лететь впереди, провоцируя вьетнамцев включить локаторы наведения своих ЗРК, для краткости прозванных «Сэмами», и тем самым обнаружить себя. Тогда «Ласки» могли засечь позиции ЗРК и уничтожить их. Но самолет-приманку легко могли сбить, — поэтому дразнили зенитчиков лишь самые опытные пилоты, способные увернуться от ракеты. И то им это удавалось не всегда — история «охотников за радарами» пестрела именами погибших на задании…

Уатт быстро перебрал в уме кандидатуры «приманок». Самый опытный из всех четверых, конечно, он сам — семьдесят восемь боевых вылетов из ста необходимых. Но он командир, рисковать собой права не имеет. Тогда кто? Маккензи? Совершает лишь тридцатый вылет в зону боевых действий, женат, есть маленькая дочка — незачем лишний раз гнать его под ракеты. Хадсон? Этот еще менее опытный, делает лишь тринадцатый боевой вылет. Джелли? Видимо, именно он, — сорок семь боевых вылетов, самый опытный пилот, ветеран налетов на Ханой и Хайфон…

— Эй, парни… — с иронией произнес ведущий «Ласок». — Что вы там притихли? Мне, что ль, «Сэмы» дразнить?

— Джелли, вперед, — приказал Уатт.

— Есть… — с неохотой отозвался ведомый, прибавив скорость. Его «Фантом» начал выбиваться из строя и вскоре ушел вперед, оставляя за собой черный дымный след — двигатели самолета здорово коптили на форсажном режиме.

— Охотник, работайте, — бросил Уатт. — Остальным — смотреть в оба, нет ли МиГов.

— Есть!

— Понял!

— Выполняем!

Снова в эфире повисло напряженное молчание. Мерно ревели двигатели, тянулись за самолетами черные следы выхлопов, ярко светило солнце…

Внезапно в наушниках Уатта раздался нарастающий писк. Капитан вздрогнул.

— Облучают!!! — заорал его оператор. — «Сэмы»!!!

— Не ори, Билл! — выдохнул Уатт. — Сейчас их пристукнут! Смотри в оба!

Он узнал этот тошнотворный визг, предупреждавший о том, что его самолет облучается локатором наведения зенитно-ракетного комплекса. «Ария Сэма» — так они это называли. Когда в наушниках звучала «ария», — это означало, что вскоре прилетит вьетнамская ракета, наводящаяся по лучу этого локатора. Дальше все зависело от того, с какой стороны она прилетит. Если спереди — еще есть небольшой шанс поднырнуть под нее и остаться живым. Она тогда подорвется на встречном курсе, и ее осколки не так сильно повредят самолет, — если вообще заденут его. А если сзади… нет, об этом лучше не думать, там шанс выжить еще меньше…

Впервые «арию» Уатт с оператором слышали еще в начале своей командировки — их эскадрилья тогда бомбила порт Хайфон, который был особенно хорошо прикрыт зенитными пушками и ракетами. Одна ракета на глазах Уатта попала в самолет командира эскадрильи, летевший поблизости — и «Фантом» разнесло в клочья. А потом и его, капитана, самолет поймали в прицел зенитчики — и Уатт едва успел поднырнуть под летевшую в него ракету. И все равно самолет был сильно поврежден — вырубился один из двигателей, и Уатт с трудом дотянул домой на втором. С тех пор любой писк вызывал и у него, и у оператора нервную дрожь.

— Готово! Ракета пошла! — воскликнул один из охотников. Уатт бросил быстрый взгляд на «Тандерчифы» — от ведущего отделилась белая черточка, за которой тотчас потянулась струйка белого дыма. Обогнав самолет, она, набирая скорость, понеслась вперед, к цели.

…В нескольких десятках километров к северо-востоку, прямо в густом лесу, располагался в засаде вьетнамский зенитно-ракетный комплекс. Расчет его состоял из советских солдат и офицеров, а также вьетнамских стажеров. Все они прибыли на эту позицию накануне днем — и уже к вечеру все было готово, опробовано и замаскировано. Три кабины с аппаратурой зенитчики разместили прямо между деревьев, а чуть поодаль, в чаще, установили четыре пусковые установки с ракетами. Вьетнамцы сразу обложили кабины тростниковыми матами, — для защиты от осколков на случай бомбежки. А потом обвязали ракеты свежесрезанными ветками. Когда командир дивизиона, майор Горелов, увидел это, его чуть удар не хватил:

— Да вы что делаете, черти?! Не взлетит же!!!

Можно было только предположить, как закувыркается ракета после старта со всей этой маскировкой… А ведь ракета — это взрывчатка, это осколочные элементы, это ядовитое топливо, наконец! Так бабахнет, что пустырь с деревню будет!

— Взлетит, командир, — успокоил его вьетнамский замполит. — Я видел, так делали. Взлетит.

Спорить не приходилось — вьетнамцы были тут хозяевами, и окончательное решение оставалось за ними. Тяжело вздохнув, майор отдал приказ следить за воздушной обстановкой.

— По одиночкам работать не будем, — объявил он. — Ждем группу и бьем в упор.

Все кивнули. Не первый раз уже дивизион находился на «свободной охоте», и не в первый раз его расчет бил одной — двумя ракетами по самолетам, идущим в плотном строю. Одна ракета при этом нередко причиняла ущерб сразу нескольким машинам, а то и сбивала их.

Через несколько часов после того, как был включен локатор, мимо позиции торопливо просвистел одиночный «Фантом», а потом на дисплее радара появилось еще пять отметок. Судя по небольшой скорости, это были бомбардировщики или штурмовики.

В небольшой металлической кабинке операторов, набитой приборами и индикаторами, было тесно и жарко. Конструктора, создавая ее, рассчитывали, что больше пяти человек там зараз присутствовать не будет. Места было оставлено соответственно. Однако теперь в кабинку набилось аж семеро — четыре вьетнамца-оператора (трое — ручного сопровождения, один — автоматического) и три советских офицера (командир расчета и два инструктора, стоящие за спинами операторов). Жара была неимоверная — градусов, пожалуй, под шестьдесят. Поэтому все сидели в одних трусах — и касках. Никто не жаловался, — уже привыкли.

Американские самолеты приближались. Горелов пока не давал разрешения на открытие огня, подпуская самолеты поближе.

— Удаление тридцать километров… Удаление двадцать… — докладывал оператор ручного сопровождения.

— Высота — ноль восемь, — говорил его сосед. — Высота — ноль восемь.

— Скорость — восемьсот. Скорость — восемьсот.

— Еще четыре цели, с северо-востока, курс три-два-один! Высокоскоростные — под тысячу с гаком чешут! Высота ноль и три… — раздался чей-то голос.

— Цель номер три, взять на ручное сопровождение! — приказал Горелов.

— Есть.

Операторы ручного сопровождения начали крутить маленькие штурвальчики, поворачивая антенну станции наведения. Первый определял удаление до цели, второй — высоту ее полета, третий — направление по азимуту. Цель, разумеется, все время двигалась, и задачей операторов было постоянно удерживать ее в перекрестиях прицелов с помощью штурвальчиков. Четвертый оператор, сидевший рядом с командиром, осуществлял уже автоматическое сопровождение, но без ручного порой все-таки было не обойтись.

— Цель захвачена!

Внезапно один из операторов увидел, как отметка одной из целей увеличилась в несколько раз. С перепугу вьетнамец забыл все русские слова кроме одного. Обернувшись к стоявшему за спиной инструктору, он спросил, ткнув пальцем в индикатор:

— Пиздец???

— Угу, — кивнул инструктор, старший лейтенант Москаленко, и, обернувшись к командиру, крикнул:

— Миша, «Шрайк»!

— Подними антенну вверх! — сразу отозвался командир.

— Есть!

Вьетнамец потянулся к пульту и замер, пытаясь вспомнить, как это сделать, — и тогда старлей оттолкнул его руку и быстро крутанул штурвальчик ручного сопровождения по азимуту. Антенны локатора отклонились в зенит, и их излучение теперь уходило в сторону от прежнего направления.

… «Шрайк» быстро разматывал белый след в сторону вьетнамских позиций. Визг наконец-то стих, и Уатт, позабыв обо всем, зачарованно следил за улетающей вдаль ракетой. Внезапно ведущий «охотников» сердито воскликнул:

— Дерьмо! Мы промазали!

— Как так? — спросил Уатт.

— Срыв захвата! Наверное, они выключили станцию, ракета их потеряла…

— Понятно. Отходим. Джелли, возвращайся!

— Есть, — радостно отозвался Пит. Сейчас он для Уатта выглядел лишь темной точкой на горизонте.

— Есть, — с неохотой подтвердил «охотник».

Закончив разворот, американцы легли на обратный курс.

…В маленькой тесной кабинке обливались холодным потом операторы и инструктора. «Шрайк» — это не смертельно для расчета, это только антенне локатора кирдык… но за «Шрайком» могут и штурмовики прилететь, и вот тут уже кирдык, скорее всего, именно расчету. Заодно с уцелевшей техникой…

«Раз… Два… Три… Четыре…» — неторопливо считал про себя Москаленко. Дойдя до десяти, он приказал операторам вновь взять самолеты на сопровождение.

Спустя несколько секунд на экране опять возникли отметки целей.

— Уточнить параметры целей! — приказал Горелов.

— Курс три-два-ноль, цель групповая, малоскоростная, удаление двенадцать, высота ноль семь, скорость восемьсот, следует курсом три-два-один… — доложил один из операторов. В переводе на обычный язык это означало: «Несколько самолетов уходят на юго-запад со скоростью восемьсот километров в час на высоте семьсот метров».

— Цель два, взять на сопровождение!

Быстро закрутились штурвальчики ручной наводки.

— Есть захват цели!

— Цель на автоматическом сопровождении!

— Четыре цели с северо-востока, идут прежним курсом, высота ноль и пять!

Две пусковые установки с ракетами, похожими на телеграфные столбы с крылышками, уже развернулись в сторону самолетов.

— Цель номер четыре, очередью из двух, уничтожить! — приказал командир дивизиона. «Что там с северо-востока чешет, интересно? Похоже, вьетнамские перехватчики… Хорошо бы, если так… Если американцы — нам амба… А, ладно, была не была…».

— Есть!

— Первая пуск!

— Есть!

С оглушительным грохотом заработал стартовый ускоритель, из сопла хлестнула огненная струя, поднявшая над позицией грандиозное облако пыли — и ракета сорвалась с направляющей. Пронизав листву над собой, она унеслась вдогонку самолетам. На землю посыпались сбитые ею ветки и сорванная набегающим потоком воздуха маскировка.

— Вторая пуск!

Ушла вторая. В окопе неподалеку от кабинки операторов чихали солдаты, готовившие ракеты к пуску. Инструктор распахнул дверь кабины и тоже чихнул, потом выглянул наружу, — посмотреть на пусковые установки. Потом бросил взгляд на тающий в небе огонек удаляющейся ракеты.

— Миш, а все-таки они летают! — восхищенно сказал он.

— Даже с ветками? — ухмыльнулся командир.

— Да, вон они, ветки твои… падают… апчхи!

— Чудесно! Будь здоров… Что там на радаре?

…«Ария Сэма» прозвучала, как гром с ясного неба. Во главе колонны летел Маккензи, чуть правее и позади него шли «Тандерчифы», а замыкали строй Хадсон и Уатт, следовавшие в сотне метров позади и выше «охотников». И именно замыкающие, как обычно, попали под удар.

— Меня облучают, кэп, «Сэмы»! — вдруг вскрикнул Хадсон. — «Сэмы», «Сэмы», черт, где они?! — он вертел головой, пытаясь заметить приближающиеся ракеты.

— Расходимся! — рявкнул Уатт, уходя влево и вверх, подальше от обреченного ведомого.

— Тупица, уйди, сгинь!!! — завизжал оператор капитана. — А-а-а-а, идиот!!!

Время вдруг стало растягиваться, словно жевательная резинка. Медленно, как во сне, Уатт повернул голову и увидел, что Хадсон отвернул следом за ним. Его истребитель подныривал под машину капитана, и разминуться они могли только при очень большом везении — расстояние между ними составляло всего несколько метров, да и эти метры стремительно таяли. Сделать что-либо уже не представлялось возможным.

— Черт, нет! — услышал капитан. В следующий миг самолет Хадсона поочередно нагнали обе ракеты. Первая превратила его в огненный шар, из которого во все стороны брызнули обломки вперемежку с огнем и дымом, а вторая разнесла в клочья самый крупный кусок самолета — отвалившееся крыло. Оказавшийся слишком близко «Фантом» Уатта сильно тряхнуло — часть осколков попала и в него. На панели приборов тревожно замигало табло «Пожар правого двигателя». Потом угрожающе вспыхнуло другое: «Отказ левого двигателя». Ручка управления стала какой-то неподатливой — капитану приходилось прилагать огромное усилие, чтобы сдвинуть ее хотя бы на миллиметр. И в этот момент время для Уатта вновь потекло нормально. Шум турбин за спиной быстро стихал, превращаясь в бессильный свист, а самолет быстро терял скорость и высоту.

— Хадсон, черт тебя дери… — бессильно выругался Уатт и нажал кнопку связи. — Эй, парни, кто-нибудь слышит меня?

Никто не отозвался. Уатт еще раз повторил свой вопрос, потом вызвал по внутренней связи оператора, но и тот не отозвался.

«Рация сдохла, — понял капитан. — И самолетное переговорное устройство тоже…».

Глянув на высотомер, стрелка которого как раз подбиралась к отметке «1000 футов», капитан, не раздумывая, убрал ноги с педалей и потянулся к полосатым желто-черным петлям, висевшим по бокам от заголовника его кресла. Они приводили в действие обе катапульты — его и операторскую.

С силой дернув за них, Уатт услышал хлопок пиропатронов, отстреливающих фонарь кабины, а потом страшный удар снизу выбросил его из самолета, и шум искалеченного двигателя мгновенно стих, сменившись свистом ветра. Несколько секунд спустя капитан открыл глаза — он покачивался под куполом парашюта, чуть выше и впереди раскрывался парашют оператора, а еще дальше падал в джунгли его горящий «Фантом». Далеко на горизонте виднелись две темные точки — «Тандерчифы» поспешно уходили к себе, на авиабазу Тахли в далекий Таиланд.

…Томительные секунды ожидания — и вот отметка цели на экране радара разделилась на несколько быстро гаснущих точек. Остальные продолжали удаляться на юго-запад.

— Сбили, — хрипло сказал Москаленко.

— Сбили, — подтвердил Горелов. — Сворачиваем удочки, пока егеря не нагрянули…

Эта поговорка на «свободной охоте» служила знаком к покиданию позиции. Тягачи, которым предстояло перевозить пусковые установки, неиспользованные ракеты и кабины с оборудованием, до поры до времени стояли в овраге неподалеку. За какие-то двадцать минут все было свернуто и погружено, — и дивизион покинул позицию.

…Под Уаттом расстилались густые джунгли; чуть южнее он разглядел небольшую деревеньку и заболоченные рисовые поля. Приземляться в чащу капитану вовсе не улыбалось, и потому он, высмотрев полянку чуть впереди и левее, потянул за стропы, чтобы развернуться. Легкий ветерок теперь подталкивал его в спину, и оставалось только не перелететь намеченную площадку…

Что последует за приземлением на вражеской территории, капитан мог только гадать. В теории ему следовало ожидать спасательные вертолеты, но на практике они до сбитых добирались далеко не всегда, и тогда тем приходилось рассчитывать лишь на себя.

До земли оставалось каких-то полсотни метров, и Уатт приготовился к приземлению. Лес набегал под ноги, поляна стремительно приближалась, летчик уже видел место, где он вот-вот коснется земли… секунда… другая… десять метров до земли… пять… Все! Не удержав равновесия, Уатт плюхнулся на живот. Купол с мягким шелестом осел в траву. Капитан вскочил на ноги и, отстегнув парашют, побежал в ту сторону, где по его расчетам должен был приземлиться оператор. В небе раз и другой прошумели двигатели самолетов, но Уатт не обратил на них внимания. Он продирался сквозь колючие заросли, спотыкался о кочки, задыхаясь, скатывался в овраги и поднимался вверх по склонам, не просохшим еще после позавчерашнего дождя, пока, наконец, не нашел раскидистое дерево, за ветки которого зацепился парашют напарника. Еще сквозь заросли Уатт разглядел, что тот безвольно висит в метре от земли, уронив голову на грудь. Руки его плетьми висели вдоль тела. На комбинезоне расплывалось кровавое пятно. Было похоже, что он тяжело ранен или убит.

— Билл! — завопил Уатт, выбегая из леса. — Билл, жив?! Потерпи немного, я сейчас! Сейчас я тебя отсюда вытащу…

Он подбежал к молчавшему оператору и принялся расстегивать карабины подвесной системы его парашюта. Когда он наконец-то справился с последним из них, Билл мешком свалился на командира, и тот, еле удержав бесчувственное тело, бережно положил его на землю.

— Сейчас, Билл, сейчас… — бормотал он, опустившись на колени рядом с напарником и расстегивая трясущимися пальцами застежку его шлема. — Держись, дружище, я уже маяк включил, скоро наши тут будут…

Он стащил с Билла защитный шлем с затемненным забралом-светофильтром — и похолодел, увидев искаженное удивленной гримасой лицо и остекленевшие глаза. Затылок лейтенанта был весь в крови и чем-то грязно-сером. Капитан зачем-то пощупал у него пульс (разумеется, по нулям) и осмотрел его шлем. И сразу нашел то, что искал — аккуратную маленькую пробоину, не больше щели для монет в таксофоне…

Капитан не раз был свидетелем того, как гибнут в воздушных боях его товарищи, но так близко смерть видел впервые. Казалось невероятным, что этот двадцатидвухлетний парень, лежащий сейчас перед ним, уже никогда не встанет и не скажет:

— Эй, кэп, нифига себе, а я еще жив! Пойдем-ка отсюда, пока косоглазые не появились…

Уатт в оцепенении сидел на корточках возле тела оператора и вспоминал, как они вместе сражались с МиГами, как бомбили Хайфон и Ханой… Билл всегда вовремя докладывал о целях на радаре и готовил к бою вооружение.

— Эй, кэп, есть контакт с одним МиГ-17 на четыре часа, удаление десять миль, идет к нам! Готовлю ракеты…

Замеченный им самолет еще был далеко, и даже обладавший превосходным зрением Уатт не всегда мог сразу увидеть его. Но если Билл говорил, что это МиГ-17, это непременно оказывался именно он, а не что-то иное.

— Интуиция! — усмехался Билл, когда его расспрашивали, как он определяет тип цели.

Все это было совсем недавно. А теперь Билл погиб.

…За спиной капитана громко хрустнула сухая ветка. Он обернулся, даже не пытаясь достать из кобуры пистолет. Низкорослый вьетнамец в лохмотьях, вооруженный автоматом «Калашников», стоял всего в трех или четырех шагах от американца.

— Ты идти со мной, — на ломаном английском сказал он. — Не быть глупый… застрелю.

Уатт медленно поднялся на ноги и повернулся к вьетнамцу, который едва доставал ему до плеча. В этот момент из зарослей появилось еще трое в таких же одеяниях. Двое были вооружены русскими карабинами, третий — огромным ножом. Этот, радостно ухмыляясь, тащил на плече скомканный парашют Уатта. Случись капитану драться с ними в рукопашной, — он бы наверняка уложил всех четверых. Однако ни до ножа, ни до пистолета теперь было не дотянуться, — на него смотрели сразу три ствола.

Заскрипев зубами от злобы, Уатт поднял руки…

…Часом позже он сидел на краю поля, раскинувшегося возле деревушки, и молча наблюдал, как крестьяне хоронят его напарника. В нищей деревне все-таки нашлись доски для простенького гроба, в который положили тело лейтенанта. Двое крестьян вырыли могилу, потом к ним присоединилось еще двое, которые помогли им опустить туда гроб. Кто-то принес фанерку и черную краску, начертал на фанерке слова и приколотил ее к установленному возле могилы столбику. Закончив работу, вьетнамцы как ни в чем не бывало вернулись на заболоченное рисовое поле и продолжили возделывать его.

— «Тут лежит американский летчик Билл Джей Роджерсон», — перевел вьетнамец, когда Уатт спросил его о табличке.

— Откуда вы знаете его имя?

— Нашивка на комбинезоне.

Капитан сидел и размышлял, что теперь делать. Оружие и радиомаяк у него сразу отобрали, рядом постоянно находился автоматчик… Руки, правда, не связывали — бежать ему все равно было некуда. Вьетнамец даже не снимал автомат с предохранителя. Черный дым на западе от деревни, обозначавший место падения его самолета, превращался в тоненькую струйку, таявшую над самыми вершинами деревьев. А вертолеты все не появлялись. На душе Уатта скребли кошки.

— Чего мы ждем? — спросил он.

— Машину, — пожал плечами автоматчик. — Везти тебя в лагерь.

— В какой?

— В какой скажут…

На этом разговор закончился. Вскоре подъехал потрепанный грузовик, и крестьянин передал Уатта сидевшим в нем солдатам.

— Поехали, Чарли! — сказал один из них, указав стволом на кузов. Уатт забрался в машину, конвой влез следом, и грузовик, фырча стареньким мотором, потащился по пыльным вьетнамским дорогам.

 

Глава 14

Пленный призрак

…Когда зенитные ракеты настигли самолет Хадсона, Джелли находился в нескольких километрах позади остальных. Он увидел далеко впереди яркую вспышку взрыва и вызвал по радио остальных.

— Том сбит, — ответил Маккензи. — Капитан еще держится, но не отвечает, видать, рацию повредило… А, черт, он катапультировался!

— Передай на базу его координаты, — приказал Джелли. Как ни крути, командовать группой теперь предстояло ему. — Следуй дальше, за «Ласками». Я скоро догоню тебя.

— Есть.

— Пит, у нас проблемы! — встрял в переговоры оператор Джелли, Мэтью Робинсон. — МиГи…

— Где? — Джелли покрутил головой и вдруг наткнулся взглядом на самолет, летевший параллельным курсом. Острый нос, стремительный профиль, — «двадцать первый» МиГ было трудно не узнать или спутать с каким-то другим самолетом.

— Дерьмо… — процедил сквозь зубы лейтенант.

— Еще двое слева!

Джелли посмотрел влево и чертыхнулся — там тоже маячили МиГи. Ровно два.

Ситуация была хуже не придумаешь — их взяли в клещи. Можно было, конечно, попробовать сбросить громоздкий топливный бак, висящий под фюзеляжем, и попробовать удрать от них на форсаже, — но Пит не был уверен, что сумеет оторваться, потому что МиГ-21 разгонялся чуть быстрее «Фантома». А ввязываться в маневренный бой Джелли было не с руки — его более тяжелый истребитель хуже маневрировал, чем русская машина, да к тому же не имел встроенной пушки и был вооружен одними ракетами. Их, увы, по вражескому самолету пускать можно было не всегда — тепловые головки самонаведения не «видели» цель ближе пятисот метров, а также на фоне земли и против солнца…

— Пит, они нас зажимают! — с тревогой в голосе заметил Мэтью.

— Вижу, — огрызнулся Пит. — Готовься к бою!

Пит резко убавил газ и на секунду выпустил воздушные тормоза. МиГи выскочили вперед, и Джелли, резко добавив газу, поддернул нос самолета, ловя в прицел того противника, что оказался левее него.

— Мы слишком близко! — заорал оператор. — Нет!!!

Если цель находилась ближе, чем в пятистах метрах, ракета, даже захватившая ее, не успевала разогнаться и довернуть в сторону цели. И тратилась зря. Поэтому все правила строго-настрого запрещали пуск, если дистанция между противниками была меньше минимально разрешенной.

— Заткнись! — Пит нажал на кнопку «Пуск» еще до того, как зуммер оповестил о захвате ракетой цели. Однако «Садвиндер» даже не сошел с пилона — то ли оказался неисправен, то ли бортовая аппаратура блокировала запуск. Стрелка указателя скорости подползала к красной отметке, за которой следовал срыв в штопор. А из него «Фантом» на такой высоте не выходил — требовалось минимум два километра…

— Черт! — Пит сбросил подвесной бак и врубил форсаж. Стрелка на секунду замерла, потом двинулась обратно, показывая, что скорость растет. МиГи также выпустили на мгновение воздушные тормоза, и теперь снова летели рядом. Их разделяло метров пятнадцать-двадцать, не больше.

— Уф! — выдохнул лейтенант.

— Пит, берегись, сверху! — заорал оператор. Рискуя повредить себе шею, лейтенант обернулся и с ужасом увидел брюхо четвертого МиГа, летевшего прямо над ними; было похоже, что он до сих пор летел позади них, а когда Джелли выпустил тормоза, вьетнамец едва успел уйти от столкновения и оказался над ними. С перепугу Пит резко двинул ручку от себя, да так, что к горлу подкатила тошнота, а самолет перешел в пикирование. Чертыхнувшись, лейтенант выровнял машину и осмотрелся. Вьетнамцы снова взяли его самолет в клещи. С того момента, как он увидел первый МиГ, прошло секунд пятнадцать-двадцать.

— Мэт, ты в порядке? — спросил Пит.

— В порядке… — простонал оператор. — Мягче маневрируй, черт тебя дери! Меня стошнило!

— В смысле?

— В прямом! Еще раз так сделаешь — я облюю всю кабину, и у тебя замкнет проводку!

— Извиняй, парень… — натянуто усмехнулся Джелли.

Едва он это сказал, как один из МиГов пристроился вплотную к левому крылу. Его пилот накренился влево, чтобы американцы увидели подвешенные под крыльями ракеты, а потом начал делать руками какие-то знаки.

— Что он хочет от нас? — с недоумением спросил Мэт.

Внезапно Пит понял, что им показывал вьетнамец. Догадка была столь простой и страшной, что лейтенанта прошиб холодный пот.

— Он требует, чтобы мы следовали за ним и приземлились там, где он скажет… — произнес Джелли, облизнув пересохшие губы. Такого позора он не пожелал бы никому. Вряд ли может быть что-то хуже для солдата, чем без единой царапины оказаться в плену, да еще отдать врагам исправное оружие.

— А не пошел бы ты к черту, сраный Вьетконг?! — заорал Мэт, показывая вьетнамцу оттопыренный средний палец. Тот в ответ показал кулак — и тут же перестроился правее, оказавшись точно перед носом «Фантома», а потом включил форсаж. Сопло его двигателя засияло так, что даже при свете дня был виден факел пламени, тянущийся за самолетом. Истребитель Джелли, летевший метрах в тридцать позади, почти сразу начало ощутимо трясти, как на ухабах — реактивная струя МиГа стала создавать дополнительное сопротивление, и скорость угрожающе падала, приближаясь к минимальной.

— Он нас в штопор сейчас вгонит! — не выдержал Мэтью.

— Вижу… — Пит клацнул зубами, потому что «Фантом» трясло все сильнее и сильнее. Впечатление было такое, будто он на полной скорости ехал по разбитой вдрызг дороге. Летчики уже с трудом различали показания приборов.

МиГ впереди покачал крыльями и стал отворачивать влево. Этот сигнал во всем мире означал только одно — «следуй за мной». Пит почувствовал, как его снова прошибает холодный пот. «Может, катапультироваться, и все? — подумал он. — Черт, да партизаны меня в тюрьме сгноят! Где мы, черт дери, — над Вьетнамом или уже над Лаосом?».

— Медведь пять ноль семь, это Бешеный Пес, где вы? — спросил руководитель полетов.

— В заднице! — честно ответил разгоряченный Пит, после чего связь прервалась. То ли экипаж самолета радиоэлектронного противодействия, кружившего над Лаосом, поставил помехи не на тех частотах, то ли еще что — но в наушниках теперь раздавался нескончаемый треск разрядов.

— Рация сдохла! — Джелли бросил взгляд на топливомер и опять похолодел — керосина осталось всего на десять минут. Всего на десять — а потом катапультирование и плен. «Черт, мы же по плану должны были сейчас дозаправляться над Лаосом…», — некстати вспомнил он.

Один из МиГов, летевших слева, видимо, устал ждать и бросился наперерез американцам. Его хвост, украшенный золотой звездой на красном фоне, промелькнул почти вплотную к лобовому стеклу «Фантома», и Джелли, выругавшись, взял вправо, чтобы не столкнуться. Другой вьетнамец тотчас подлетел поближе, вынуждая Пита забирать еще правее. Они играли с ним, как кошки с мышкой, не позволяя приблизиться к границе с Лаосом или отвернуть в сторону Южного Вьетнама и отгоняя вглубь страны.

Пит в эти минуты успел отчаяться и подчиниться им, потом разозлиться и решить драться, потом снова отчаяться. Ему не хотелось оказаться в плену вместе с самолетом, — за это в любом случае грозил трибунал и лишение воинского звания. И в то же время он боялся просто катапультироваться, потому что в этом случае его могли сразу убить. А убежать не получалось.

Наконец, когда стрелка топливомера показала, что керосина в баках осталось всего на три минуты, Джелли сдался окончательно. «Я сделал все, что мог», — сказал он себе, словно оправдываясь. «Была бы пушка — я бы пострелял по ним, а что толку с ракет? Они на такой дистанции бесполезны…».

И покачал крыльями, давая понять вьетнамцам, что он готов следовать за ними. В душе теплилась надежда, что до их аэродрома он не дотянет, и тогда можно будет с чистой совестью покинуть самолет. А там будь что будет.

— Мэт, у нас керосина на несколько минут. Будь готов катапультироваться, как только встанут двигатели, — предупредил он оператора.

— А можно, я прямо сейчас? — по голосу Мэтью Пит понял, что тот вот-вот сорвется и натворит делов.

— Валяй… — вздохнул летчик. — До встречи в Чикаго!

— Бывай!

За спиной Джелли глухо хлопнули пиропатроны; самолет слегка тряхнуло, когда кресло с оператором вылетело из кабины. Пилот одного из летевших рядом МиГов проводил его взглядом и, подлетев почти вплотную к Джелли, выразительно чиркнул ребром ладони по горлу, указав назад. Пит торопливо кивнул — мол, не буду, понял…

Два МиГа пристроились справа и слева от «Фантома», один впереди, а последний — сзади и выше. В таком виде американца и погнали на северо-северо-восток. Когда керосина в баках оставалось секунд на тридцать, МиГ впереди вдруг покачал крыльями, выпустил шасси и стал разворачиваться влево со снижением. Пит поспешно выполнил его маневр — и только тогда увидел впереди взлетно-посадочную полосу.

«А если сейчас перелететь ее и разбить самолет об деревья?» — мелькнула у него шальная мысль. Но лейтенант тут же отмел ее, понимая, что тогда церемониться с ним никто не будет. Вот если посадит самолет целым — тогда ладно. А за разбитый могут и при попытке к бегству застрелить…

Он приземлился и покатил по полосе. Двигатели захлебнулись как раз на ее середине, но лейтенанта это уже не волновало. Остановившись, лейтенант остался сидеть в кабине, не открывая фонаря. На душе у него было удивительно пусто и отвратно.

К самолету подъехал темно-зеленый джип, набитый автоматчиками в черных комбинезонах. Пит про себя отметил, что лица у них совсем не азиатские — скорее, европейские. Что ж, слухи об участии русских в войне ходили давно…

Парни работали быстро и четко: вытащили из джипа раздвижную лестницу, приставили ее к борту, потом один из них поднялся по ней и знаком приказал открыть фонарь. Двое других стояли рядом с автоматами, держа кабину на прицеле.

— Open the cockpit! (Открой кабину!) — парень, стоявший на лестнице, рявкнул так громко, что Джелли услышал его даже сквозь толстенное стекло фонаря. Сразу вслед за тем один из автоматчиков дал очередь в воздух.

Фонарь Пит открыл нарочито неторопливо, выказывая свое презрение к этим ребятам, — но поджилки у него все-таки мелко тряслись. Он очень хотел жить. В кабину ворвался жаркий воздух, и Джелли вдруг ощутил, как он устал.

— Hurry up! (Пошевеливайся!) — приказал парень. — Where is your copilot? (Где твой второй пилот?).

— Ejected a few minutes ago (Катапультировался несколько минут назад), — произнес лейтенант, расстегивая привязные ремни. — Get out from ladder, oaf, I need it. Where is your boss? (Уйди с лестницы, придурок, она мне нужна. Где твой командир?).

«В конце концов, — подумал он, — теперь главное вести себя нагло. Без меня этот самолет бесполезен, только я тут знаю, как на нем надо летать… Глядишь, еще и обратно улечу… если прикажут перегнать его куда-нибудь и заправят… А нет — так подожгу его, а сам в лес сбегу…».

— Shut up (Заткни пасть), — парень неожиданно сильно двинул летчику под дых. У Пита аж дыхание перехватило, и он согнулся, ухватившись за стекло фонаря, чтобы не свалиться с самолета. — Follow me, hurry up! (За мной, живо!) — он быстро спустился с лестницы. Пит с ненавистью посмотрел на широкоскулое лицо бойца.

— I will pay you back for it… (Ты ответишь за это…) — прошипел он.

Парень расхохотался и поднял автомат:

— Come on, or I will shoot. One… Two… (Вылезай, или я стреляю. Раз… Два…).

Ствол смотрел летчику прямо в лицо. Джелли пришлось спуститься на землю. Его затолкали в джип и заставили лечь на пол. Один из автоматчиков сел за руль, — и тут издалека донесся свист реактивного двигателя, словно где-то садился самолет. Спустя несколько секунд шум стих, и кто-то забрался на сиденье рядом с водителем, после чего джип рванулся с места и понесся по взлетной полосе. С минуту они ехали по аэродрому, несколько раз круто поворачивая вправо и влево, а потом въехали в тоннель — стало прохладно, да и свет был не таким ярким, как солнечный.

— Stand up! (Встать!) — скомандовал кто-то. Пит вылез из джипа, — и тут же в глаза ему ударил яркий свет мощных фонарей. Пит зажмурился.

— Welcome to hell, Mr. Jelly (Добро пожаловать в ад, мистер Джелли.), — вежливо сказал кто-то. Среди тех людей, что брали Пита в плен, его не было — голос оказался какой-то незнакомый. Разглядеть его лицо летчику не удавалось из-за света фонарей. — My name is Captain Death. I want to ask you about your plane. I want to know all about it. All (Меня зовут Капитан Смерть. Я хочу знать все о вашем самолете. Все).

Английский его был безупречен. Так правильно не говорил на нем никто из американцев. Слишком правильно, слишком грамотно. Те, в черных комбезах, говорили тоже правильно, но с жутким акцентом, — чувствовалось, что они английский учат сравнительно недавно. А этот как будто всю жизнь на нем говорил…

— I'll tell with you just in American ambassador's presence… (Я буду говорить только в присутствии американского посла...) — начал Пит, и тут же все расхохотались. Потом кто-то от души врезал ему по ребрам, а когда летчик пришел в себя, тот же человек доходчиво разъяснил, что посла тут нет и не будет в ближайшие годы, а говорить все равно придется.

После этого Пит рассказал все, что знал. А затем в ангаре появились вьетнамцы, которым его и отдали без всякого сожаления.

— Fucking Soviets bastards… (Сраные советские ублюдки…) — прошипел на прощанье Джелли.

— Be easy, guy (Полегче, парень), — саркастически посоветовал ему кто-то.

…Его отвезли в лагерь для военнопленных, где Джелли встретил своего оператора и ведущего. Выслушав его, Уатт посоветовал:

— Держите язык за зубами. А не то трибунал и разжалование — лучшее, что вам светит за такое…

— Ты прав, — вздохнул лейтенант.

…Их пути вскоре разойдутся.

Капитан Уатт просидит в лагере до 1973 года, пока его не обменяют на вьетнамских военнопленных. В дальнейшем он вернется в Штаты, где в восьмидесятые станет преуспевающим бизнесменом.

Лейтенант Джелли и его оператор до обмена не доживут: в 1968 году вьетнамцы используют их, как живой щит. Пилотов посадят в железную клетку, которая будет находиться посреди моста через реку Хоабинь, что на северо-западе Вьетнама. Разведка американцев сработает четко, и мост перестанут бомбить из страха зацепить своих. Однако вскоре одиночный американский штурмовик перепутает этот мост с другим, расположенным выше по течению, и разбомбит его. Одна из бомб попадет точно в клетку…

Экипаж Тома Хадсона признают погибшим. Лишь в 1995 году поисковые группы найдут место падения его самолета. Тогда же они узнают горькую правду о судьбе Джелли и Джонсона…

 

Глава 15

Особенности русской охоты

…Операцию по захвату «Фантома» Хваленский провел ювелирно.

Для начала определил, что ему может помешать. Список оказался коротким: вьетнамский замполит, полковник Цзинь и нехватка информации о противнике. Замполит активно стучал на русских в местную службу государственной безопасности, полковник Цзинь просто не допускал нарушения приказов, а нехватка информации… нехватка информации просто была.

Замполиту капитан намекнул, что его сожительство с прелестной крестьянкой из соседней деревни — отнюдь не секрет для всего мира, а потому легко может стать известным его, замполита, непосредственному начальству. За такое некрасивое поведение замполита наверняка сослали бы рядовым в джунгли Южного Вьетнама или на Тропу в Лаос — и потому он быстро перестал изводить Хваленского вопросами и уточнениями.

Полковник Цзинь устранился самостоятельно, отбыв в Ханой на учебу. А с его заместителем уже вполне можно было договориться.

Тяжелее всего было с нехваткой информации о противнике. Причем даже не о технических качествах его самолетов, — это хоть и примерно, но знали, — а с тем, откуда обычно эти самолеты прилетают, в каком количестве и зачем.

Офицеры, руководившие полетами, наотрез отказались помогать Хваленскому, когда он попросил их рассказать об этом.

— Вам запрещено воевать, — сказал один из них. — Мы не можем помогать. Учите, как должны, но воевать вам нельзя.

— Я их, конечно, понимаю, — сказал Хваленский, приехав с аэродрома в лагерь и заглянув в холодильник. — Своя жопа дороже. Ладно. Как говорили мудрые люди, кратчайший путь к сердцу мужика лежит через желудок… Или печень.

— Что вы задумали, дядь Миша? — спросил Володя.

— Узнаешь… — таинственно хмыкнул капитан.

Вскоре он пригласил нескольких вьетнамских офицеров отметить его день рождения за парой бутылок русской водки. Чести быть приглашенными удостоились заместитель Цзиня и два руководителя полетов, более-менее тепло относившиеся к инструкторам. Они сначала отнекивались, потом согласились. Сначала пили за победу, Хо Ши Мина и Советский Союз. Потом за здоровье капитана. Потом еще за что-то… Непривычно крепкая по сравнению с местным алкоголем водка быстро ударила вьетнамцам в голову, и вскоре кое-кто из них лежал в стельку пьяный, а остальные вместе с Хваленским пели в голос:

— Ой, моро-оз, мороооз, не морозь меня… меня… моего коняаааа…

Лейтенанты в сем действе принимали чисто формальное участие. Во-первых, водки было в обрез, — едва хватало, чтобы подпоить вьетнамцев. Во-вторых, день рожденья у капитана был зимой. Однако Ашот незадолго до того что-то мудрил с самодельной брагой, и потому добавка к водке все-таки нашлась. Из чего он ее делал, осталось загадкой, потому что горец так и не рассказал. Но даже у капитана потом двоилось в глазах, — а уж вьетнамцев она и вовсе добила окончательно. Они тоже пели вместе с капитаном «Ой, мороз, мороз…», а потом что-то на своем языке. Хваленский хоть и не знал этих песен, но охотно подпевал.

…Около полуночи Володя, изрядно уставший от песнопений, вышел помочиться во двор. Сортир почему-то был заперт (как оказалось утром, туда чуть раньше ушел один из вьетнамских офицеров, уснувший в разгар процесса и заперевший дверь изнутри). В небе, словно начищенная серебряная монета, сияла луна. Ее лучи осветили утоптанную площадку неподалеку от хижины. Старлей направился туда, и мечтательно прищурившись на звезды, начал выводить струей на песке заветные буквы: «Л», «И», «Л», «Я». Получалось затейливо, с завитушками, но вполне читабельно.

На душе у Володи было необыкновенно хорошо. Во-первых, пришли письма от друзей и родителей. От Лили, правда, ничего не было, но он утешил себя тем, что ее письмо, видно, еще не успело дойти. А во-вторых, он снова поднимался днем за облака. Это ему всегда придавало сил и поднимало настроение.

— Пам-парам-парам-пам-пам! Парам-парам-пам-пам-парам! — вдохновенно напевал себе под нос старлей, пенной струей выводя на песке имя своей возлюбленной. Оставалось выписать только букву «Я», — и шедевр был бы готов. Но дописать его Володе было не суждено — из темноты ему на грудь бросилось что-то рыжее, похожее на огромную кошку. Немаленькую такую кошку, с волкодава размером. Она придавила старлея на землю, и он явственно почуял, что дело пахнет керосином, разглядев немаленькие клыки.

— Мама!!! — заорал Володя и каким-то небывалым финтом выкрутился из объятий ночного гостя. Тот то ли рыкнул, то ли мяукнул, — старлей, не тратя времени попусту, вскочил, поддергивая шорты, и метнулся в хижину. Зверь бросился следом, но Володя проворно захлопнул дверь прямо перед его носом, после чего сунулся в комнату, где пировал с вьетнамцами «именинник». Дым стоял коромыслом, и на перепуганного старлея никто не обратил внимания; Володя вытащил из кобуры свой табельный «ТТ» и выпустил всю обойму сквозь дверь. Потом осторожно приоткрыл ее и выглянул наружу.

Там было пусто.

На выстрелы прибежали часовые-вьетнамцы. Поглядев на дверь, больше напоминавшую теперь дуршлаг, один из них вежливо поинтересовался, с кем воевал товарищ Маргелов.

— На меня напал тигр! — возбужденно воскликнул старлей. — Вот такие клыки! — он развел все еще дрожащие руки на полметра.

Часовые переглянулись.

— Тут водятся тигры, — подтвердил один из них. — Но не такие большие.

В глазах второго бойца явственно читалось: «А был ли мальчик? Или это была белочка?».

— Не, ну он поменьше был… — смутился Володя. — Давайте следы поищем!

Осмотрев землю вокруг хижины, они и в самом деле нашли следы. Судя по ним, тигр был еще молодой, невесть как приблудившийся к лагерю.

— Голодный, наверное… — посочувствовал часовой. — Или играть хотел…

Володю передернуло, — перспектива быть сожранным заживо его ничуть не прельщала. Он шмыгнул в дом и, накатив еще полстакана Ашотовой браги, завалился спать.

…Досталось и Васе, хотя он тоже много не пил. Под утро ему приснилось, будто в хижину пришел слон и лег отдыхать прямо на него. Вскоре старлею стало трудно дышать, а потом он понял, что все это ему не совсем снится. Дышать и, правда, было трудно. Вася от страха проснулся и понял, что на нем лежит чье-то храпящее тело. Это оказался один из вьетнамцев, не разглядевший впотьмах, что койка уже занята, и рухнувший туда. Оставив союзника досыпать на своем месте, Вася перебрался на улицу, в капитанский джип, где и задремал до утра.

При этом ему снилось, что к нему пришел тигр и сидит перед ним, изредка тихонько рыкая. Утром Вася, посмеиваясь, рассказал это Володе, а тот не на шутку перепугался:

— Так на меня ночью напал же… Может, тот же приходил?!

— Серьезно? Может, показалось?

— Я сам следы видел!

— Пойдем, посмотрим, может, возле джипа тоже остались?

Увы, возле того места, где ночью стоял «козлик», все уже было затоптано.

…Что до Ашота, то великий винодел отключился лишь после того, как убедился, что все вьетнамские союзники уже спят мертвецким сном. Ему повезло больше всех — никто не гонялся за ним и не пытался отобрать койку, поэтому он выспался лучше всех.

…Когда рассвело, вьетнамцы с трудом разбрелись по своим баракам, а Хваленский подытожил:

— Ну, вот и договорились…

— О чем? — поинтересовался Ашот, отрываясь от чашки с водой.

— О нашем дежурстве. Будем через день дежурить вместе с вьетнамцами. Ты, Ашот, с Васей, а я — с Володей.

— О, как! — восхитился Вася. — А когда заступаем?

— Завтра.

— Вот и славно… А то что-то сегодня я не в форме…

— Не в форме, говоришь? — усмехнулся капитан. — Это можно поправить… Вон твоя форма висит на вешалке…

— Не, дядь Миш… не надо… — покачал головой старлей. — Ашот, все не выпивай, мне оставь…

…Два советских летчика постоянно дежурили теперь на аэродроме, готовые по первому сигналу взлететь на перехват. Еще двое должны были максимально быстро присоединиться к ним.

Сложнее оказалось узнать расположение вьетнамских зенитных батарей и ракетных комплексов. В штабе полка Хваленскому удалось узнать лишь тот факт, что к югу есть таковые, — но не более. Действовать пришлось на свой страх и риск.

Засаду решили устраивать на группу американцев, охотящуюся за радарами ЗРК. Трижды они прилетали с одного и того же направления, на одной и той же высоте, шли одними и теми же маршрутами, неизменно используя прежние позывные… И каждый раз один самолет летел впереди, дразня вьетнамские расчеты, а потом последним уходил на нейтральную территорию.

В общем, янки просто напрашивались.

— Будем брать живца, — решил Хваленский. — Лишь бы ракетчики его не стукнули…

— Как брать-то будем? — спросил Вася.

— Подходим на малой высоте и большой скорости, — объяснил капитан свой замысел, — разделяемся на две пары, зажимаем его в клещи, при необходимости давим на психику. Но аккуратно — самолет нужен целым. А потом заставляем повернуть к нашему аэродрому, и там сажаем…

— Думаете, сможем? — с сомнением сказал Володя.

— Сможем! — Хваленский решительно рубанул ладонью воздух. — Времени навалом! Давайте обсудим варианты, прикинем, что к чему, и попробуем!

На обсуждение ушло несколько вечеров. Было решено загонять целый самолет, в крайнем случае повредив ему один двигатель выстрелом из пушки.

— В идеале нам нужен исправный и пригодный к полету «Фантом», — подытожил капитан.

— А потом что с ним сделаем, дядь Миш? — поинтересовался Володя.

— Посмотрим, — ответил Хваленский. — Может, себе оставим, может, в Союз отдадим… По ситуации, в общем.

— А на кой он нам вообще сдался? — не унимался старлей.

— Ну, вот не дай бог война… — наставительно сказал капитан. — Кое-кто из наших, советских летчиков знает, как с «Фантомом» драться, а большинство — нет. А если будет у нас «Фантом» трофейный — можно и тренироваться, и американцам подлянки устраивать, и на разведку летать… Логично?

— Ну, в целом, да… — был вынужден согласиться Володя.

Ознакомиться с «Фантомом» поближе и допросить пилотов в самом деле было бы весьма неплохо. Увидеть тех, кто пилотировал ранее сбитые ими машины, летчикам не удавалось. Равно, как и сами сбитые машины. Вьетнамцы чинили этому всяческие препятствия, заявляя что-то о том, что это их война, а не Советского Союза, и потому нечего русским специалистам разгуливать по стране. Пусть делают то, за чем приехали, и не высовываются. Не слишком доверяли, хотя большую часть вооружения поставлял все-таки СССР, а не Китай. Как рассказывал Хваленскому тот зенитчик в санатории, так обходились со всеми спецами — даже с теми, кто должен был усовершенствовать поставляемое в страну вооружение, и потому обязан был по долгу службы обследовать уничтоженную вражескую технику. С одной стороны, их можно было понять, с другой — было обидно.

— Китайцам-то все показывают и отдают без проблем, — чертыхался майор после седьмой рюмки. — А нам только то, что еще не растащили на сувениры…

Одним словом, американцев при любом раскладе надо было взять живьем. Даже пожертвовав самолетом. Из прослушивания переговоров Хваленский знал, что на обратном пути янки дозаправляются над Лаосом от летающих танкеров — специальных самолетов-заправщиков. Из этого он сделал вывод, что после атаки ударные машины американцев отходят с минимальным количеством топлива и вряд ли рискнут ввязываться в бой.

— Вот и ответ, — понял он. — Надо не дать ему долететь до танкера… Вот тут он наш будет!

В тот ясный летний день, заправленные и вооруженные «Балалайки» едва только выкатили к полосе, РП сообщил о появлении «охотников».

— Хорьки прилетели! — прозвучало в эфире кодовое слово.

Дежурили в это время Вася с Ашотом; капитан что-то делал в ангарах, а Володя готовился летать с курсантом на спарке. Пока Хваленский и Володя бежали к самолетам, Вася с Ашотом вырулили на старт. После взлета Вася с Ашотом кружили над базой, ожидая, пока взлетят остальные. Потом вся четверка на бреющем направилась в указанный РП квадрат.

Дальше все прошло как по маслу. Американца взяли в клещи и погнали к себе. Робкие попытки сбежать сразу пресекались Васей, очень обидевшимся на неприличный жест одного из пилотов. Вскоре янки был загнан аккурат на их базу; следом сели МиГи. Хваленский выпрыгнул из кабины еще до того, как подали стремянку — рядом как раз проезжал джип с пленными, и он спешил допросить их. Прежде чем появились вьетнамские офицеры во главе с разъяренным замполитом, капитан уже узнал от американцев все, что хотел, и потому позволил союзникам увести их.

— А их самолет будет наш, — нахально заявил он замполиту. Тот безмерно удивился, но Хваленский продолжал:

— Мы пригнали — значит, и самолет наш.

— Но ведь на наших самолетах! — нашелся вьетнамец.

— Но ведь мои пилоты… — пожал плечами капитан. И повернулся к собеседнику спиной, давая понять, что разговор окончен.

Пока Хваленский допрашивал американцев, остальные техники по-быстрому отбуксировали «Фантом» в один из подземных ангаров и заперли его там. Вьетнамцев туда не допустили. Заместитель Цзиня связываться с обнаглевшими инструкторами не стал (о «свободной охоте» речи на совместном застолье не шло), — а просто доложил вышестоящему начальству. Капитан же, избавившись от пленников, сразу позвонил в Ханой своему начальству — генералу Абрамцеву, старшему группы военных специалистов, — и вкратце обрисовал ситуацию.

— Как вы кстати, капитан… — усмехнулся тот. — Мне как раз сейчас в Москву докладывать надо… что тут у нас и как… Говорите, ваш трофей пригоден к полету?

— Пригоден. Правда, один из пилотов катапультировался, но это мелочи.

— Прекрасно. А пилоты живы?

— Вьетнамцы уже забрали их…

— Ладно. Этот вопрос мы решим сами. Ждите вечером транспортник, наши ребята заберут этот ваш самолет.

— Есть, товарищ генерал-майор.

— От лица командования объявляю вам благодарность за проделанную работу.

— Спасибо.

— Отчет о бое передадите старшему группы.

— Так точно.

— Всего доброго, капитан.

— До свиданья, товарищ генерал-майор.

Положив трубку, Хваленский перевел дух и посмотрел на стоявшего рядом Володю:

— Ну, пойдем, что ль, на память с трофеем сфотографируемся…

…Вечером, когда лейтенанты вернулись, наконец, в лагерь, их ждал приятный сюрприз. Письма с родины.

Володя с замиранием сердца вытащил из общей пачки два своих. Одно от отца, другое от Лили.

Поколебавшись, первым вскрыл ее письмо.

«Здравствуй, Володя!

Ты так неожиданно пропал — я даже не успела попрощаться. В тот вечер просто пришлось к врачу идти, и я до сих пор неудобно себя чувствую за то, что не сказала тебе. Прости, пожалуйста, что так вышло…

У меня все по-старому. Учусь, скоро и сама буду учить детишек. В сентябре будем проходить практику. Так хочется побыстрее в школу. Как смешно — снова в школу! Где ты сейчас служишь? Так таинственно начал письмо, — «жаркая южная страна»… И так таинственно пропал… Даже не сказал, что улетаешь служить в другое место… Ты там насовсем, или на время?

Лиля».

Прочитав письмо отца (ничего особенного, тот передал привет, да шутливо поинтересовался, не продолжает ли часом сын дело отца в плане помощи нуждающимся), Володя сразу принялся писать ответ Лиле. Мысли путались, выходило не очень складно, но от души:

«И снова привет с югов!

Я загорел, как черт, и уже привык к зеленому чаю. Иначе тут никак — от холодной воды только больше хочется пить.

По-прежнему летаем. Сегодня принудили к посадке нарушителя — пересек, зараза, границу и пер себе вглубь наших территорий. Пытался сопротивляться, но у нас не забалуешь — показали свои ракеты, он успокоился и за нами полетел, как миленький. Я после вылета пришел к себе в комнату, гляжу — твое письмо! Долго же оно шло — целых полтора месяца. Почта тут работает плохо. Нам сказали, что командировка на год будет. То есть, в апреле следующего года я вернусь. А где служу — пока секрет. Написать не могу. Но страна очень южная и очень жаркая.

Пока!»

И, тихо балдея от собственной дерзости, старлей приписал: «Твой Володя».

Отцу, ветерану войны в Корее, он написал, что и вправду занят тем самым делом (то бишь выполнением интернационального долга). Просил его передать привет родным. Упомянул про нарушителя. Но вскользь, без описания подробностей, — понимал, что письма читает цензура.

Заклеив конверты, лейтенант вышел из хижины и, прислонившись спиной к стене, стал смотреть в иссиня-черное небо. Сквозь листву и лоскутья ткани, вплетенные в маскировочные сети, были видны яркие, словно надраенные южные звезды. Они заговорщицки подмигивали ему, а он все больше погружался в свои мысли и улыбался им, сам не зная почему.

 

Часть вторая

Пролог

…В начале шестидесятых в США была популярна теория «эффекта домино». Суть ее была проста — если выстроить в ряд фишки домино и толкнуть крайнюю, она, падая, приведет к цепной реакции, — то бишь завалит все остальные. Применительно к ситуации в Азии это звучало так: если падет Южный Вьетнам, то потом коммунисты придут к власти в Камбоджии, Лаосе, Таиланде, потом революция перекинется и на другие страны и континенты, а финалом станет появление русских танков на улицах американских городов. Разумеется, конгрессмены почти единодушно одобрили ввод войск в Южный Вьетнам… где Штаты и увязли к 1968 году, как трактор в болоте. Вроде и мощности хоть отбавляй, — а чем больше буксует, тем больше погружается в трясину. Вьетконг продолжал бороться, несмотря на колоссальные потери, американские бомбежки и отравление лесов дефолиантами, уничтожавшими листву и лишавшими партизан укрытия. Американцы охотились на караваны на Тропе, прочесывали леса в поисках вьетконговских бункеров, патрулировали все немногочисленные дороги, пригодные для передвижения… и все было зря. Можно было пресечь какую-то часть поставок, убить сколько-то партизан, разрушить какое-то количество их подземных баз и бункеров — но все это было каплей в море. Вьетконг не считался с потерями. На место убитых партизан приходили новые, — и война продолжалась…

Она была на редкость бестолковой. То ли потому, что формально воевали правительственные войска и партизаны, а не две страны, то ли потому, что американское руководство не имело четкого и последовательного плана по уничтожению подпольщиков. Но факт остается фактом — настолько непоследовательны американцы в своих действиях еще не были.

Поначалу им казалось, что война будет выиграна малой кровью: стоит ударами с воздуха разрушить несколько мостов и электростанций, — и противник, испугавшись еще больших разрушений, запросит мира. Гордые азиаты столь тонких намеков не понимали, а потому терпеливо восстанавливали уничтоженные объекты и продолжали снабжать партизан на юге.

Президент Линдон Джонсон хмурился:

— Джентльмены, мне кажется, надо слегка усилить нажим…

На Северный Вьетнам сыпалось все больше бомб. Под удар попадали не только военные базы, мосты и склады, но и топливохранилища, заводы, электростанции, жилые кварталы. В Южном Вьетнаме летчики не раз сжигали напалмом деревни, где, по сообщениям разведки, скрывались вьетконговцы. Нередко вместе с жителями: «Бог сам разберется…». Весь мир обошли снимки, сделанные одним из журналистов: по дороге бегут вьетнамцы, среди них видна обожженная маленькая девочка, а за их спинами горит деревня…

Не раз и не два пехотинцы получали приказ занять какую-нибудь безымянную высоту в диких джунглях, — и занимали, неся потери под огнем вьетконговцев, а на следующее утро получали приказ оставить ее и штурмовать другую. Когда и эта высота была отвоевана, и в ротах подсчитывали потери, из штаба вдруг поступал приказ эвакуироваться. И пехота уходила с высоты, недоумевая, зачем были нужны все эти жертвы. Как с горечью заметил потом Брэд Брекк, один из участников тех боев, «мы воевали за холмы с кучкой праха на вершине»…

Частенько ошибалась и разведка. К примеру, она доносила, что в деревне неподалеку от Сайгона находится партизанский склад боеприпасов. А рядом с деревней есть ровная площадка, на которой вполне могут приземлиться вертолеты. Срочно разрабатывалась операция по захвату склада, в четко обозначенное время вертолеты начинали высаживать десант, и… оказывалось, что ровная площадка — обычное болото, в которое солдаты проваливались по пояс, а то и глубже. Выбравшись оттуда и обыскав деревню, грязные и злые американцы обнаруживали впечатляющий арсенал: три старых ружья и пару штык-ножей. Склада не было и в помине…

Авиация уничтожала мост, а на следующий день он снова функционировал. Налет повторяли, теряя самолеты и летчиков — а проклятая переправа через два дня снова работала.

Далеко не сразу летчикам разрешили обстреливать позиции ЗРК и аэродромы, мотивируя это тем, что, дескать, Штатам не нужны проблемы с Советским Союзом. Что ракеты у вьетнамцев именно советские, американская разведка знала аж с 1965, но у нее не было уверенности, что комплексы настоящие, и что в их расчетах нет русских. И лишь когда потери авиации от действий зенитчиков стали возрастать, летчики получили добро на атаки. Но и тогда эти удары не были достаточно эффективны, — в 1967 году министр обороны США, Роберт Макнамара, признал после операции по уничтожению вьетнамских авиабаз:

— На аэродроме Фукйен под Ханоем базируется одиннадцать истребителей. Казалось бы, следует уничтожить их там одним ударом. Но неизвестно, сколько мы потеряем машин, если попытаемся это сделать. Очень может статься, что наши собственные потери во много раз превысят вьетнамские…

Главные сражения между тем гремели в джунглях и горах Южного Вьетнама. В рядах Вьетконга воевали уроженцы как Северного, так и Южного Вьетнама; южане были хуже обучены, но лучше знали местность, а северяне были куда лучше вооружены и подготовлены, и их оккупанты считали более опасными противниками. Жили и воевали партизаны примерно в одних и тех же условиях — нехватка боеприпасов, однообразное питание (рис и рыба, а то и просто один рис), тесные подземные бункера… И, тем не менее, им удавалось держать американцев и правительственных солдат в постоянном напряжении — никто из них не мог чувствовать себя в безопасности даже в столице Южного Вьетнама, Сайгоне, не то, что в джунглях. Хитроумные ловушки, капканы, ямы с отравленными кольями, мины, сооруженные буквально на коленке, но от этого не менее смертоносные, а также всяческие мелочи вроде толченого стекла в содовой воде, снайперов в джунглях и прочих тропических радостей — все это доставалось тем, кого нелегкая забрасывала во Вьетнам.

Американских солдат нельзя было назвать трусами, но эта война была им не по душе. Солдаты все неохотнее уходили в джунгли, где их ждала смерть. Никто из них не знал, удастся ли ему выжить там и вернуться домой. Лес давил на психику, заставляя ежеминутно ожидать выстрела в спину. Нередко стрельба начиналась тогда, когда этого никто не ожидал, солдаты теряли друзей и оставались жить с чувством вины за свое везение.

Восемнадцатилетние парни в таких условиях быстро зверели и к концу командировки превращались в убийц. Убивали партизан, потому что те стреляли, убивали мирных жителей, потому что те могли выстрелить вслед, убивали даже скот в деревнях, — просто так. Партизаны не оставались в долгу, и в ответ устраивали засады патрулям, обстреливали аэродромы и базы американцев, сжигали их бронетехнику и самолеты. Янки потом обыскивали деревни и арестовывали любого, кто казался им сообщником партизан. Иногда такие обыски заканчивались жуткой резней, как это произошло в южновьетнамской деревушке Милай. Американские солдаты, приняв мирных жителей за вьетконговцев, убили свыше 500 безоружных крестьян. Страшные фотографии облетели мир: горящие хижины, лежащие тут и там трупы стариков, женщин и детей, канавы, заваленные изрешеченными телами… Один из участников той бойни заявил: дескать, сначала стреляли потому, что приняли крестьян за вьетконговцев, а потом стреляли потому, что боялись, — остальные откроют ответный огонь…

Психика воюющих янки не выдерживала колоссального напряжения, и они срывались, превращаясь в дикарей. Не редкостью были коллекции отрезанных ушей или фотографии с трупами убитых врагов. Правда, «крыша» съезжала далеко не у всех. Так, в том же Милае пилот Хьюз Томпсон не побоялся преградить своим вертолетом путь озверевшей пехоте. Его бортстрелок Лоренс Колбэрн держал озверевших морпехов на мушке пулемета, пока бортинженер Гленн Андреотта вытаскивал из груды тел нескольких тяжелораненых крестьян. Их тем же вертолетом эвакуировали в госпиталь.

Честь и хвала этим американцам. Снимаю перед ними шляпу.

Разумеется, США пытались договориться с северянами, но безуспешно. Те соглашались прекратить поставки партизанам лишь в том случае, если США откажутся от поддержки южновьетнамского режима и прекратят бомбардировки. Однако американцы заявляли, что защищают Южный Вьетнам от агрессии, и потому не собираются уходить оттуда. Обмен ударами продолжался. От вторжения на север американцев удерживало, пожалуй, только опасение, что в войну вступят Китай и СССР, — тогда конфликт почти неизбежно перерос бы в глобальную войну, возможно, с применением ядерного оружия. Приходилось ограничиваться бомбардировками северовьетнамских объектов и борьбой с партизанами на юге.

А северяне между тем решили покончить с противником одним ударом. И, собрав силы, нанесли этот удар. Прямо под дых американцам и их союзникам.

Двадцать первого января 1968 года северовьетнамские войска блокировали американскую базу Кхесань, расположенную на стыке границ демилитаризованной зоны и Лаоса. Еще за полгода до того, в августе 1967 была перерезана дорога номер 9, единственный наземный путь снабжения, — и с тех пор все необходимое на базу доставляли транспортные самолеты и вертолеты. Пятитысячный гарнизон оказался в окружении. Падение Кхесани, как считало союзное командование, сразу открывало северянам путь вглубь страны (никого почему-то не смущал тот факт, что вьетнамцы и раньше просачивались в северные провинции Южного Вьетнама мимо этой базы, благо сплошной линии фронта как таковой не существовало).

— Чтобы отстоять Кхесань, нам нужны только патроны, бобы и свежие бинты! — сказал в те дни один из морпехов. Но доставить в осажденный гарнизон хотя бы необходимый минимум боеприпасов и продовольствия было очень тяжело: вьетнамцы обстреливали любой самолет, приближающийся к базе. Тем не менее, транспортники продолжали летать туда; спешно разгрузившись и приняв на борт раненных и убитых, они шли на взлет, а вокруг полосы рвались мины и снаряды. Иногда в час на базу падало сто и больше снарядов. В ответ американцы выпускали по горам еще больше. Но не всегда успешно.

В один из февральских дней северянам удалось подбить прямо на полосе один из грузовых «Геркулесов», который там и сгорел. После этого летчики предпочли сменить тактику и отныне сбрасывали грузы с парашютами, пролетая над базой, но не приземляясь.

«Фантомы» и «Скайрейдеры» наносили удары по позициям вьетнамцев вокруг Кхесани. Заодно к этому привлекались стратегические бомбардировщики B-52, за один вылет сбрасывавшие на врага до тридцати тонн бомб. В штабах все были уверены, что вьетнамцев быстро разобьют. Впрочем, уже через неделю эта уверенность сильно пошатнулась.

…Пока внимание американского командования было приковано к Кхесани, Вьетконг провел последние необходимые приготовления. А 30 января 1968 года, в канун вьетнамского лунного нового года, называемого Тет, началось восстание. Обычно в эти дни соблюдалась негласная договоренность на прекращение огня. Но — на войне как на войне. Перемирие было нарушено, и Южный Вьетнам превратился в клокочущий вулкан.

Вьетконговцы совместно с регулярными частями северовьетнамской армии атаковали ряд городов и военных баз, застав американцев врасплох. Уэстморленд лихорадочно ломал голову над тем, что делать дальше. Ему уже стало ясно, что блокада Кхесани была лишь отвлекающим маневром. А бои уже шли в Дананге и Плейку, гремела стрельба и в Сайгоне, где партизаны ворвались даже в американское посольство. В некоторых деревнях и городах Вьетконг прочно установил свою власть и законы. По всей стране шли ожесточенные бои.

Катастрофа казалась неминуемой…

 

Глава 1

В ожидании бури

Чем дольше шла война, тем большим количеством легенд она обрастала — не без помощи падких на сенсации журналистов. Самой живучей была такая: на стороне северян воюют русские. Отчасти журналисты были правы, — так, расчеты зенитно-ракетных комплексов поначалу состояли лишь из советских специалистов, ибо вьетнамцы не умели обращаться со сложной аппаратурой. Большинство американских самолетов, сбитых зенитными ракетами в 1965-66 годах, были заслугой именно советских зенитчиков. Однако постепенно вьетнамцы учились и заменяли их на боевом дежурстве. Во Вьетнаме также действовали советские разведчики, занимавшиеся получением новых образцов вооружения, — ракет, бронетехники, оборудования. Чаще всего они осуществляли осмотр мест падения самолетов, но порой доходило и до боевых операций на территории противника. Говорят, однажды разведчики сумели угнать у американцев боевой вертолет. Правда это, или нет, — сказать тяжело. Зато достоверно известно, что советские моряки наряду с кубинскими, польскими и китайскими коллегами, доставляли во Вьетнам самолеты, ракеты, взрывчатку и стройматериалы. Однако их корабли были гражданскими, и не несли никакого вооружения. Груз в накладных также указывался отнюдь не военный, — например, продовольствие. И даже таким «нейтралам» прорваться в Хайфон было сложно — Тонкинский залив в ряде мест был заминирован, да и американские патрули периодически проверяли идущие на север суда. Сам порт нередко бомбили, — а бомбы, как известно, не разбирают, нейтрал ты или враг…

Этим, пожалуй, участие советских специалистов в той войне и исчерпывалось. Да и это станет известно лишь спустя много лет. Тогда же советские газеты молчали о своих героях…

С летчиками все было еще более туманно и неясно. Американцы утверждали, что на стороне северян воюет целая истребительная эскадрилья, укомплектованная исключительно советскими добровольцами. Писали, что ею командует некто полковник Томб, — советский офицер, настоящая фамилия которого — Могила (по другой версии, полковник носил имя Тун и был вьетнамцем). На счету одного лишь Томба, по словам акул пера, к концу января 1968 года уже было 10 сбитых самолетов. Публиковались даже фотографии его МиГ-21 с номером «4326», на борту которого действительно было нарисовано десять звездочек (к 1972 году их станет тринадцать). Однако советская сторона факт существования подобного подразделения отрицала, равно как и вообще присутствие своих военных в стране. На деле русские летчики лишь обучали вьетнамских пилотов. Воздушные бои с их участием были столь редки, что их можно было пересчитать по пальцам. Да и то сказать — «бои»… ведь они чаще всего летали не на истребителях, а на безоружных «спарках»…

Но всей правды, как всегда, никто не знал.

Впрочем, нет. Был один человек, который знал об этом больше других. Но по долгу службы ему приходилось молчать. Это был не кто иной, как главный советник по военно-воздушным силам, генерал-майор Евгений Антипов. Жил он в Ханое, и именно отсюда осуществлял руководство деятельностью советских летчиков-инструкторов. Было их не так много, и большинство он знал лично.

На дворе стоял жаркий полдень. Генерал разбирался с бумагами в своем кабинете, когда на столе зазвонил телефон. Звонил, к счастью, красный, а не черный, — значит, беспокоили не из города, а с одного из внутренних телефонов генеральской виллы. Антипов снял трубку:

— Слушаю.

— Товарищ генерал-майор, старший лейтенант Захаров беспокоит… — раздалось в трубке. — Тут летчик приехал, говорит, к вам…

— Звание и фамилия?

— Майор Хваленский.

— Пропускайте, — распорядился генерал.

— Есть!

С майором Антипов заочно познакомился еще в прошлом году, когда только-только приехал во Вьетнам и занял должность помощника тогдашнего главного советника. Один из его коллег тогда по секрету рассказал странную историю о трофейном американском истребителе. «Понимаешь, — говорил тот, — наши на четырех спарках принудили к посадке «Фантом»! Да-да, «Фантом»! Ладно бы еще на боевых машинах сажали, там хоть пушки есть… Но они его на «спарках» загнали! У них же только ракеты! Ну, орлы! Ну, соколы! Посадили на своей базе! Вот, погляди!».

Поначалу Антипов не придал значения этой байке, но когда увидел фотографии «Фантома» — заинтересовался. Фотографировали явно настоящую машину, не макет, да и лица случайно попавших в кадр офицеров были генералу знакомы. И когда его назначили главным советником по авиации во Вьетнаме, он дал себе слово разобраться с тем случаем.

Повод появился всего три дня назад. Поэтому-то Антипов и вызвал к себе Хваленского, чтобы лично побеседовать на этот счет.

Все ненужные бумаги он спрятал в стол, оставив лишь один не слишком детальный отчет участников боя о произошедшем. «Так… — размышлял генерал, тридцатый раз по диагонали просматривая суховатый рапорт. — Взлетели на учебных машинах… с боевым вооружением, чтобы провести тренировку для курсантов в перехвате воздушных целей… Целями выступали списанные самолеты… Ну, тут все ясно… Ага, появились американцы… Садиться было поздно… Сбили бы… Пришлось драться… Хитрый, однако, капитан, — даже расчеты приложил — не подкопаешься! Ага, ну, управление на себя взяли инструктора… Вьетнамский офицер наведения их навел с земли на идущие к аэродрому самолеты… все американцы ушли, а одного отставшего взяли в клещи и принудили к посадке… Как, интересно? А, вот — «…знаками приказали поврежденному самолету следовать за нами… Пригрозили сбить, если не подчинится…». Интересно девки пляшут…».

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал генерал, отложив рапорт майора.

— Товарищ генерал-майор, майор Хваленский по вашему приказанию прибыл! — доложил крепко сбитый человек в форме вьетнамских ВВС. Впрочем, внешность у него была вполне славянская. Выглядел летчик точь-в-точь как на фотографии из личного дела — только в черной шевелюре серебрились несколько седых волосков.

— Вольно. Присаживайтесь, майор, мне нужно с вами побеседовать, — ответил Антипов. Говорил он неторопливо, но веско. — Чай будете?

— Спасибо, товарищ генерал-майор, не хочется, — отказался Хваленский, вежливо улыбнувшись.

— Как хотите, — улыбнулся в ответ главный советник. — Расскажите, как идет обучение вьетнамских товарищей?

— В целом хорошо, — пожал плечами майор, опускаясь на жалобно скрипнувший стул напротив генерала. — Из нынешнего выпуска половина уже допущена к самостоятельным полетам. Остальные будут летать самостоятельно к концу месяца. Из прошлых выпусков каждый четвертый имеет допуск к ночным полетам.

— Отлично, — кивнул генерал. — А что можете сказать об их уровне боевой подготовки, Михаил Антонович?

— Летают и дерутся хорошо. Потери несут приемлемые. Всего один МиГ на три сбитых американца, и это с учетом почти шестикратного превосходства янки в воздухе.

— Вот про американцев я бы и хотел поговорить… Можете мне рассказать про ту историю с захваченным вами «Фантомом»? Только честно. Официальный отчет я прочитал, но… уж как-то натянуто все выглядит…

— Да все так и было, как я описал, товарищ генерал-майор, — невозмутимо пожал плечами Хваленский. «Хорошо собой владеет», — подумал генерал, а вслух произнес:

— Михаил Антонович, ну мы же с вами боевые летчики… — тут он сделал паузу, — и прекрасно понимаем, что вот это, — он постучал пальцем по отчету, — липа. Составленная для особистов, которые в наших летных делах — профаны. Черт с ними, — поверили и отстали. Вам больше и не надо. Но может, все-таки расскажете, как было на самом деле? Без отчетов, без записей на диктофон — просто так, с глазу на глаз. Поверьте, мне это действительно важно знать… — Антипов умолк и откинулся на спинку стула, выжидательно глядя на Хваленского.

Тот молчал, глядя в сторону. И по этому молчанию генерал понял, что отчет все-таки был липовым. И теперь майор лихорадочно думает, как бы выкрутиться с наименьшими потерями.

Прошла минута, другая. Потом Хваленский медленно произнес:

— Хорошо. Я расскажу вам, как все было, товарищ генерал-майор.

— Продолжайте… — кивнул Антипов.

— Когда мы готовились перевооружить первую эскадрилью нашего… виноват, вьетнамского полка… так вот, тогда вьетнамцы из соседнего полка применили МиГ-21 в бою. Не очень удачно… непривычный еще для них был самолет, слишком скоростной и иначе вооруженный… МиГ-17 им казался лучше. Наши курсанты это знали — и не верили, что новые самолеты лучше старых. Их не убеждало даже то, что нойбайский полк успешно воюет на этих машинах. А сами знаете, если человек в свое оружие не верит, он проиграет…

— Так…

— Совершенно случайно нам пришлось столкнуться с американцами в воздушном бою. Они атаковали нашу базу с двух направлений. Ну, детали вы, наверное знаете…

Генерал кивнул.

— Мне пришлось вступить в бой. Я сбил два «Фантома», третьего подбили мои ребята. Когда мы показали вьетнамцам пленки наших фотокинопулеметов, недоверие к новой машине ушло. Вскоре они начали воевать на этих МиГах, и довольно успешно.

— А потом вы зачем воевать стали? — вдруг спросил Антипов.

Снова повисло молчание. Майор с каменным лицом смотрел в пол, и на скулах его играли желваки.

— Ну же, Михаил Антонович… — подбодрил капитана советник. — Это частный разговор, и я не буду настаивать на ответе. Но все-таки интересно было бы узнать… зачем вы снова пошли в бой?

— Друг у меня тут погиб… товарищ генерал-майор, — с злостью в голосе ответил Хваленский. — Над Нойбаем его сбили… когда он истребитель облетывал… — летчик еще крепче сжал зубы и отвел взгляд в сторону. — Двадцать пять только-только исполнилось…

— Простите, майор… — Антипов помолчал. — А не страшно вам было над чужой страной летать? Без приказа, без документов… Ведь случись что, — никто бы, наверное, и не узнал бы ничего…

— А мы привычные… — Хваленский исподлобья взглянул на Антипова, и в глазах его сверкнул холодный злой огонек. — Вы, товарищ генерал-майор, не знаете, каково это, — с «охотниками» крутиться, когда в баках топлива три литра… Ты на «спарке» курсантов вывозишь, — а они по твою душу прилетают… Приземлиться не можешь — собьют десять раз, пока будешь на посадку заходить… Вот и крутишься с ними в виражах… пока или керосин у тебя не кончится, или помощь не подоспеет… У них — ракеты, керосина хоть залейся… А у меня — пистолет… И горючки на двадцать минут… Когда у меня шасси не вышло — я не раздумывая полетел тех американцев валить. Ну, сбили бы меня, — могло быть такое, не спорю… По-вьетнамски худо-бедно говорю, объяснился бы с местными, да на аэродром бы вернулся… Ну, а погиб бы… Не страшно — не ждет меня никто в Союзе, никто и плакать не будет…

— Ясно… А лейтенантов своих зачем втянули в эту историю?

— Они самовольно вступили в бой, за что потом были мною наказаны, — пожал плечами Хваленский. — Но в том бою они мне спасли жизнь, поэтому взыскание я с них сразу снял.

— Понятно… А все-таки, как вы тот «Фантом» посадили? В версию с четырьмя «спарками» мне верится слабо…

— Да не на «спарках» мы летали… — вздохнул капитан после недолгого молчания. — На обычных истребителях.

— Понятно. Ну, а цель-то у вас какая была, Михаил Антонович? Зачем его сажали?

— Да просто захотелось… — глухо произнес Хваленский, глядя в пол. — Чтобы допросить экипаж и снять летные характеристики машины. Может, на свободную охоту бы на нем слетал…

— Ну, и как? Удалось? — полюбопытствовал генерал.

— Экипаж-то кое-как допросили… — пожал плечами летчик. — Уточнили кое-какие параметры. А вот машину я облетать не успел… Уже вечером прилетел из Ханоя транспортник с технарями, разобрали они его и увезли… В общем, больше я ничего про него не слышал.

— Ясно… Не буду вас более мучить, Михаил Антонович, и объясню, зачем вызывал, — Антипов сделал паузу. — Смогли бы вы еще раз принудить к посадке американские самолеты?

— Какие именно?

— Ну, например, «Тандерчиф», «Скайхок», «Круссейдер», «F-111»…

— Первые три — запросто, если все грамотно организовать, — не колеблясь ответил Хваленский. — Машины более-менее знакомые. А вот четвертый — какой-то новый… узнать бы его примерные характеристики…

— Точные характеристики у нас скоро будут, — пообещал Антипов. — Пока известно лишь то, что это — новейший ударный и разведывательный самолет, который, скорее всего, работает в ночное время, на сверхзвуковой скорости и минимальной высоте, способен наносить точечные бомбовые удары по различным объектам. В ближайшее время, по донесениям нашей агентуры, эта машина начнет работать по вьетнамским объектам с аэродромов в Таиланде. Этого вам достаточно для начала?

— Так точно, — произнес капитан, и, подумав, заключил:

— Не принудим мы его к посадке, товарищ генерал-майор… Даже мы с ребятами не принудим. Слишком сложная задача — найти в темноте у самой земли сверхзвуковую цель, взять в клещи, да еще пригнать к себе на базу и заставить приземлиться… Наши самолеты, увы, не предназначены для такого. Если бы днем он летал или хотя бы на рассвете-закате…

— Ясно, — тяжело вздохнул Антипов. — Ладно, капитан, вы свободны. Про этот разговор молчите. Возможно, вам еще придется полетать и пострелять… на этот раз уже с моего личного разрешения.

— Хорошо, товарищ генерал-майор.

— И еще… — генерал замялся, потом продолжил:

— Я в курсе того, что вы иногда летаете на свободную охоту. Не могу сказать, что восхищен вашим отношением к приказам, но… препятствовать не буду. Бесполезно. Конечно, можно было бы вас за такое отправить в Союз… но вы там сопьетесь от тоски. Поэтому летайте. На свой страх и риск. Но помните, что если вас собьют, и вы попадете в плен, — маловероятно, что кто-то почешется, чтобы вас спасти… Правительству проще будет откреститься от вас, чем расхлебывать заварившуюся кашу… Даже я мало что смогу сделать…

— Я знаю, — голос капитана был неожиданно спокоен.

— Не думайте, что я оскорбляю вас. Напротив… я даже восхищен вашими успехами. Просто предостерегаю… Вы сейчас — слишком редкий и ценный специалист-загонщик, — улыбнулся Антипов. — Можете идти. Да, кстати, вот письма вам и вашим парням, — генерал извлек из ящика объемистую папку и передал ее майору. — Чуть не забыл с этим «сто одиннадцатым»…

— Спасибо, товарищ генерал-майор, — Хваленский вышел.

Антипов достал из ящика стола секретный приказ и снова перечитал его:

«…Нашим ученым требуются образцы западной техники для изучения потенциальных возможностей авиации вероятного противника. Вам предписывается получить в свое распоряжение и обеспечить доставку в СССР как можно большего количества летательных аппаратов, используемых ВВС США. Предпочтение отдается машинам, пригодным к полетам, имеющим исправную аппаратуру и вооружение, однако допускается и вывоз фрагментов сбитых самолетов и вертолетов. Наиболее необходимы следующие самолеты — истребитель-бомбардировщик F-105 «Тандерчиф», ударный самолет AC-130, палубный бомбардировщик А-6 «Интрудер», палубный истребитель F-8 «Круссейдер», а также новый американский истребитель-бомбардировщик с крылом изменяемой стреловидности F-111. Из вертолетов особый интерес представляют UH-1 «Ирокез» в транспортном и штурмовом вариантах и CH-47 «Чинук».

Разрешается применять любые меры для получения данных летательных аппаратов, вплоть до захвата их вооруженными группами специального назначения или принуждения к посадке силами союзных ВВС. В случае захвата не только самолета, но и экипажа принять все меры по переправке такового в СССР вместе с захваченной техникой. Вам предписывается оказывать содействие группе специального назначения под командованием полковника ГРУ Д.И. Колотилова, также занимающейся вопросами получения различных образцов американского вооружения и снаряжения…».

— Любые меры… — невесело улыбнулся генерал, пряча приказ в стол. — Ну что ж, любые, так любые…

 

Глава 2

Визит костлявой

…Вертолет шел на бреющем, с каждой минутой удаляясь от Ханоя. Хваленский сидел на лавке напротив двери и размышлял, невидящим взором глядя в открытый люк. Думы его были одна другой горше: «Погеройствовал, бля! Тогда наградили, а сейчас голову снимут, если снова не пригонишь какого-нибудь янки… Все припомнят, начиная с обоссаных пеленок…».

Мысли плавно перетекали в другое русло. Летчик вспоминал свою жизнь. Все ведь почти было как у людей — послевоенное детство, аэроклуб, прыжки с парашютом, потом две попытки поступить в Качинское летное училище… Потом учеба, служба, инструкторская работа, командировка на Кубу, а спустя два с небольшим года — командировка сюда… Вот только перекос получился в сторону карьеры. Семьи так и не сложилось, хотя романов было немало, и сложится ли она теперь — одному небу было известно…

Хотя насчет этого майор не беспокоился. «Молодой еще, — отшучивался он, — успею».

Командировка должна была закончиться через месяц. Потом предстояло вернуться обратно в Кубинку, или еще куда — как решит командование. Уже в чине майора — ему это звание присвоили всего месяц назад. Тогда же капитаном стал Володя (и было за что — он подготовил курсантов даже больше, чем Вася и Ашот). Остальные дохаживали в старших лейтенантах последние деньки, ожидая повышения со дня на день — бюрократическая машина военного министерства еще обрабатывала их документы.

Особый отдел, правда, изредка интересовался, почему это товарищ Хваленский позволяет себе в нарушение приказа летать на свободную охоту. Однако майор лишь пожимал плечами, — дескать, показалось вам… Летать он летал, — но ничем себя не выдавал. Радиообмен вел по-вьетнамски, не позволяя ни одного русского слова, в Южный Вьетнам не залетал, — максимум в демилитаризованную зону или в Лаос. И, заметив американский самолет и вертолет, безжалостно расстреливал его. А пленки ФКП передавал вьетнамцам, искренне не понимавшим такого поведения инструктора. Тот лишь усмехался в ответ. Он никогда не брал с собой ведомых, придумывая тому все новые причины. Когда однажды Володя открыто возмутился такому недоверию, майор, уже сидевший в кабине МиГа, рявкнул:

— Это моя война, Маргелов! Не твоя! Не мешай!

— Это наша общая война! — вскипел Володя, но Хваленский уже захлопнул фонарь и знаком приказал ему отойти от самолета.

…Шум двигателей чуть изменился. «Вертушка» сбавила ход и начала разворачиваться, заходя на посадку. И тут Хваленский почувствовал — что-то не так. Что и где, он сказать не мог, — но что-то явно изменилось за те часы, что он отсутствовал. Он глянул в иллюминатор: разрушенные ангары, бетонка, остов вертолета… Все как обычно. И в то же время немного не так.

Вертолет коснулся земли, и майор, не дожидаясь, пока борттехник опустит лестницу, выпрыгнул из салона. И сразу понял, что предчувствие его не обмануло: пахло гарью. Это было чем-то новым — не каждый день на аэродроме что-то жгли. Сегодня, судя по запаху, горела резина и еще что-то сладковато-тошнотворное. Над дальним концом аэродрома поднимался слабенький дымок. Майор облегченно перевел дух — в той стороне был пустырь. Значит, горели не лагерь и не самолеты. И не ангары.

К вертолету уже приближался «газик», за рулем которого сидел Володя. Он затормозил рядом и козырнул. Увидев его лицо, Хваленский понял, что рано радовался. Неспроста столь угрюмо выглядел свежеиспеченный капитан…

— Привет, Володь, — кивнул майор. — Все в порядке?

— Нет, — глухо ответил капитан. — Беда у нас… Ашот погиб.

Майора словно огрели дубиной. Он растерянно посмотрел на подчиненного:

— Как это — погиб?

— Сегодня утром… Загорелся заправщик… Все побежали… В-вася сунулся к машине… р-руки обжег сильно и лицо. А Чапай… — капитан сжал зубы и отвел взгляд, потом все-таки закончил:

— Чапай… он уже в комбезе был… и в шлеме… оттащил его… сел за руль — и по газам… метров триста проехал… и взрыв… — Володя снова замолчал. Хваленский, чувствуя, как вдруг опускается на плечи непонятная тяжесть, без единого слова стащил с головы пилотку и утер ею лицо.

— Где Вася? — тихо спросил он.

— В медсанбате… — отозвался капитан. — Смотреть страшно… весь в бинтах… лица не видно… Глаза вроде не пострадали…

— Это хорошо, — медленно произнес майор. На душе у него было паршиво. Очень паршиво. Еще утром он видел Ашота — как всегда, гладко выбритого, улыбающегося, — и даже не предполагал, что через несколько часов его не станет. А теперь старлея не было. Долгожданные капитанские погоны украсят плечи мертвеца…

— Товарищ майор! Товарищ майор! Очнитесь! — Хваленский почувствовал хлесткий удар по щеке, потом еще один — и пришел в себя. Он лежал в пыли возле джипа, а склонившийся над ним Володя тряс его, пытаясь вернуть на грешную землю. Как он отключился, майор не помнил. Просто в какой-то миг подкосились ноги, и перегруженное убийственным известием сознание покинуло тело. Которое незамедлительно рухнуло наземь.

— Поднимайтесь! — сказал Володя. Майор попытался встать, но снова подкосились ноги, и он бессильно сел возле джипа:

— Блядь… Не могу…

— Можешь, Миша! — неожиданно жестко сказал капитан, переходя с привычного «вы» на «ты». — Можешь! Поехали в лагерь… лечиться будем…

Майор, удивляясь сам себе, напрягся — и сумел-таки подняться на ноги. Нетвердым шагом он обошел машину и плюхнулся на сиденье рядом с водителем. Володя сел за руль и, развернувшись, покатил по рулежке в сторону лагеря.

— Где Ашот? — спросил Хваленский.

— В ангарах у ребят, — ответил капитан. — Там холодок. Я уже доложил в Ханой, его утром вертолетчики заберут…

Майор кивнул — говорить уже не было сил. Он чувствовал, как им овладевает странная апатия. Ничего не хотелось. Хотелось напиться и забыть про все. Приехав в лагерь, он достал из холодильника бутылку водки и разлил по стаканам. Володя молча сидел рядом.

— За Чапая, — вздохнул майор и опрокинул в себя огненную жидкость. Сморщился. Заел черствым рисовым хлебом.

Володя молча выпил. Хваленский налил еще.

— Мне хватит, — отказался капитан.

— А мне нет, — пожал плечами майор и опустошил второй стакан.

Вскоре бутылка опустела. Швырнув ее в окно, Хваленский с трудом встал из-за стола и, пошатываясь, побрел к двери. Водка уже ударила ему в голову, и соображал он весьма туго.

Выбравшись из хижины, майор незамедлительно рухнул наземь и уснул мертвецким сном. Поспешно выскочивший следом Володя затащил его обратно и уложил на матрас. Вьетнамские часовые сочувственно смотрели на офицеров.

— Суки… — бормотал майор в пьяном бреду. — Всех… порву… Чапай… справа ниже… Чапай… смотри…

— Порвешь, порвешь, — тихо сказал капитан. — Потом.

Он позвонил в ангары и приказал техникам ни в коем случае в ближайшие дни не давать Хваленскому самолет.

— Что, рвет и мечет? — сочувственно спросил техник.

— Да. Как бы не сбили его… Ну, ты меня понял.

— Понял. Не дам.

— Спасибо.

Хваленский метался на койке в пьяном бреду:

— Вася… Чапай… Фантомы слева… бей…

…Ранним утром улетела в Ханой «вертушка», на которой накануне вернулся на аэродром майор. Вертолетчики забрали с собой тело Ашота, которому предстоял долгий путь домой, в жаркий Сухуми.

Прощание с погибшим было недолгим. Офицеры, сняв пилотки, молча постояли рядом с гробом, а потом скорбный груз затащили в гулкое нутро вертолета, и машина пошла на взлет.

— Ну, вот и все… — пробормотал кто-то.

Володя задумался и не сразу заметил, что Хваленского рядом с ними уже нет. Оглянувшись, он увидел, как майор подъезжает на своем джипе к рулежке и залезает в один из истребителей дежурного звена, предварительно отобрав у вьетнамского пилота гермошлем. Когда он успел переодеться в летный комбинезон, было непонятно. Но — успел. И теперь выруливал на старт.

Володя молча проводил взглядом одинокий истребитель, с ревом ушедший в небо, — а потом пошел на КДП. Вьетнамец-дежурный, увидев его, молча уступил свое место. Капитан сел за пульт и, придвинув к себе микрофон, произнес по-вьетнамски:

— «Леопард-два» вызывает Первого. Прием.

Этим позывным Володя не пользовался уже много месяцев. Позывные часто меняли, чтобы запутался противник. Путался не только противник, но иногда и свои. Впрочем, по ряду причин чаще путались-таки американцы.

— Да, Второй, слушаю тебя, — не сразу отозвался Хваленский. Метка, обозначавшая его самолет, вот-вот должна была исчезнуть с экрана — майор приближался к границе действия аэродромного локатора.

— Будь осторожен, Первый, — попросил капитан.

— Буду. Я в Кхесань, — голос майора, пропущенный через микрофоны и наушники, звучал чуть приглушенно и равнодушно. — Завалю там что-нибудь — и домой.

В течение следующих десяти минут Володя слышал, как майор изредка отрывисто ругается, — а потом вдруг прозвучало:

— Володя, черт, двиг… — и наступила тишина.

— «Леопард-один», прием! — произнес капитан. Радио молчало.

— Товарищ майор! Ответьте!

Хваленский не отзывался. Вызвав его еще раз, Володя пулей вылетел с вышки и метнулся к самолетам дежурного звена, стоявшим на рулежке. Возле МиГов о чем-то разговаривали летчики-вьетнамцы в летных высотно-компенсирующих костюмах. Эти комбинезоны позволяли в полете компенсировать изменения давления с увеличением высоты, и при разгерметизации кабины летчик оставался живым.

— Ван Бао, снимай костюм! — приказал капитан, подбежав к ним.

— Зачем? — удивился вьетнамец.

— Бегом, бля! — рявкнул Володя. Лейтенант Ван Бао, в недавнем прошлом — его ученик, был единственным, чей комбинезон налез бы на Володю. В принципе, капитан мог бы и за своим смотаться в ангары, — но время уже поджимало.

Вьетнамец, недоуменно посмотрев на инструктора, стал стягивать комбинезон. Володя помог ему, потом поспешно натянул комбинезон. Ван Бао и еще один летчик затянули на капитане шнуровку костюма, которой тот плотно подгонялся по фигуре.

— Все? — нетерпеливо спросил Володя.

— Все, готово.

— Спасибо, — капитан полез в кабину ближайшей «Балалайки».

— Э-э, товарис капитан! — протестующее воскликнул Ван Бао. — Что мне сказать командиру?

— Что я полетел искать Дунг Куана, — буркнул Володя. — А ну, все брысь от самолета! — он захлопнул фонарь и включил двигатель.

«Дунг Куаном» вьетнамцы звали майора. На их языке это означало «храбрый солдат».

Мешать взлету МиГа никто не стал. Пронизывая сумерки, Володя унесся на юг, туда, где пропал майор. Прежде чем село солнце, он успел долететь до границы и наскоро осмотреть джунгли, но не нашел ни следов поваленного или горящего леса, какой непременно остался бы от упавшего самолета, ни хотя бы расстеленного парашюта. Впрочем, второе было понятно — Хваленский, наверное, побоялся, что первыми за ним прилетят американцы. А вот первое настораживало…

Приземлялся капитан уже в темноте. Оставив самолет на рулежке, не сказав никому ни слова, он пешком ушел в лагерь.

Войдя в опустевшую хижину, Володя бросился на койку и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

«Что же делать? — думал он. — Что делать? Звонить в Ханой, просить поисковую группу? Да и будут ли искать? Или спишут без вести пропавшим? Там же лес сплошной, не группа нужна — армия… Майор сам говорил — не ищите, если пропаду… А я что, всю жизнь свиньей себя чувствовать теперь должен? — неожиданно разозлился Володя. — Вот уж хрен! Утром еще раз полечу. Прочешу все, хоть мертвого, но найду! Нет, не так! Найду живого и невредимого! Надо будет — «вертушку» у вьетнамцев возьму! А нет, так и на «Балалайке» слетаю…».

С этой мыслью он уснул.

Утром Володя снова улетел на поиски майора. Сделав за день три вылета, он сумел осмотреть все пространство вдоль границы с демилитаризованной зоной, но не обнаружил выгоревшего или поваленного леса, какой непременно должен был бы остаться после падения самолета. Он сумел также отыскать три-четыре подходящих площадки в джунглях, где теоретически мог бы приземлиться истребитель майора, — однако и они с воздуха выглядели пустыми и заброшенными.

Остаток дня Володя провалялся в хижине, глядя в потолок. Было тошно и горько, — за какие-то сутки война как языком слизала троих его друзей. Так плохо он себя не чувствовал еще никогда.

Когда завечерело, в хижину постучался повар-вьетнамец, беспокоившийся из-за отсутствия офицера на обеде и ужине:

— Принести есть?

— Нет, — равнодушно ответил капитан.

— Ты не болеть? — с тревогой спросил повар.

— Нет. Устал…

— А-а… — кивнул вьетнамец. — Ладно.

Он ушел, и Володя вдруг вспомнил, что видел у майора какие-то запечатанные конверты. Как раз тогда, в день гибели Ашота. «Может, письма? — подумал капитан. — Давно, кстати, не писал мне никто…».

Порывшись в вещах Хваленского, Володя и в самом деле нашел там письма. Одно от бати, одно от однокашника, и еще одно, самое тоненькое — от Лили. Она почему-то молчала аж с октября, хотя он время от времени писал ей. Ее письмо капитан вскрыл первым.

«Дорогой Володя! Прости что не писала так долго. Времени совсем не хватает. («Ну-ну…» — равнодушно подумал Володя). Мечусь как белка в колесе. Работаю в школе учительницей младших классов, — ты не представляешь, как это интересно («Ага…» — подумал инструктор). Детки видят в тебе вторую маму, и нужно быть ею для них. Праздники, дни рождения с ними отмечаем. Все твои письма получаю, но все не хватает времени ответить. Ты все там же, в жаркой южной стране? («Угу, черт бы ее побрал…»). Мне, кстати, очень понравилось твое октябрьское письмо, где ты описывал полет над морским побережьем («Было дело, летал я там… еще курсантом»). Вот эти строчки: «…раннее утро, солнце только-только выглянуло из-за горизонта, — а пара наших истребителей уже несется вдоль морского берега на бреющем полете. Мы летим всего в пятидесяти метрах над песчаным берегом, оглашая окрестности громким ревом турбин и пугая чаек. Этот участок берега обычно пустынен, поэтому мы иногда так развлекаемся. Так здорово лететь над прибоем, на самой границе трех стихий — воздуха, воды и земли, — оседлав четвертую — огонь! За спиной шумит двигатель — табун из тысяч лошадок… И я стремительно несусь мимо мелькающих за стеклом утесов и дюн туда, вдаль! Это потрясающе, — власть над пространством и даже временем! Захочу — лечу низко-низко, и земля быстро уносится назад. Захочу — набираю высоту, и земля внизу тащится едва-едва…». Просто потрясающе! Ты не думал о том, чтобы стать писателем? У тебя бы вышло.

Володь, увы, заканчиваю письмо, мне пора кормить ребенка. Да, совсем забыла написать, я ведь вышла замуж…».

Внутри у капитана что-то оборвалось, и на душе стало совсем горько. Дальше Володя читать не стал, — просто скомкал письмо и швырнул его в мусорное ведро.

— С-сука! — процедил он сквозь зубы и, подавив искушение открыть последнюю бутылку водки, завалился спать.

Утром капитан взял себя в руки и, сделав, наконец, утреннюю зарядку, пошел на аэродром. Война войной, — а учеба по расписанию. Обязанностей по подготовке курсантов с него никто не снимал. Но и о Хваленском Володя не забыл, — поговорил с Ваном, и тот обещал выслать к местам возможной посадки майора вертолет.

Успокоившись, Володя поспешил в бункер неподалеку от ангаров, где обычно проводились теоретические занятия.

…Увы, «вертушка» вернулась ни с чем. Вертолетчики облетели все намеченные капитаном площадки, — но, как доложил ее пилот, следов посадки МиГа нигде не было видно.

— А вы приземлялись там, чтобы проверить? — спросил Володя.

— Нет, — помотал головой вьетнамец. По-русски он говорил довольно сносно — как оказалось, учился в Союзе.

— А почему?

— Потому, — отозвался пилот. — С воздуха и так видно, что нет ничего там. Ни самолета, ни обломков.

— А парашют там, или лес поваленный?

— Ничего. Воронок в лесу много — американцев там нападало немало. Но все они старые. Не буду ж я над каждой зависать… — в голосе вертолетчика мелькнула злоба на непонятливого русского офицера. Володя понял, что не высаживались поисковики спешили побыстрее убраться из опасного района, где легко можно было схлопотать ракету или снаряд — и тяжело вздохнул:

— Ясно… Спасибо…

Вертолетчик ушел. Володя снова задумался, потом, тяжело вздохнув, пошел в лагерь.

 

Глава 3

Возвращение блудного сына

Ни на второй, ни на третий день Хваленский не вернулся. Володя еще дважды летал в те места, где мог упасть его самолет, но по-прежнему ничего не обнаружил. В Ханой он звонить не стал, решив выждать хотя бы неделю. Хотя и сомневался — может, зря? Может, лучше все-таки повиниться, но майора найдут?

Потом Володя вспомнил, что говорил прошлым летом Хваленский: «В такую глушь упрячут, что проще сразу застрелиться». И понял, что майор не зря велел не докладывать о его пропаже — наверняка опасался, что его и упрячут за самодеятельность.

Мысль о том, что Хваленский переметнулся к американцам, Володя сразу отогнал. Не из тех людей был майор, которые при первом удобном случае предают свою страну. Да и руки у него уже по локоть были в американской крови…

На пятые сутки капитан вернулся к работе. Прислали десять новых МиГов, которые предстояло облетывать; никто также не отменял занятия с новичками-курсантами, а из четырех инструкторов остался он один. Пришлось впрягаться…

…Шел восьмой день с того момента, как пропал Хваленский. Капитан вел занятие с курсантами, и как раз объяснял им основы теории воздушного боя, как вдруг в кабинет вошел незнакомый плотный офицер. Судя по погонам — полковник.

— Добрый день, — поздоровался он. — Где я могу найти майора Хваленского?

— В лагере, — ляпнул Володя, а сам почувствовал, как в животе стремительно холодеет. «Приехали… И кто это? Лицо незнакомое…».

— Хорошо, я сам найду, — вежливо улыбнулся полковник и исчез.

— На чем я остановился… — произнес Володя, собираясь с мыслями. — Ах да… Так вот, выходите в хвост вражеским самолетам…

Он продолжал рассказывать, а сам все ждал, что вот сейчас снова появится полковник и спросит: а где же все-таки товарищ майор?

Полковник не появился. Закончив занятие, Володя попрощался с вьетнамцами и, выйдя из бункера, направился в лагерь на обед. Чтобы попасть в барак-столовую, ему надо было пройти мимо своей хижины. Возле нее стоял запыленный «газик» с незнакомыми номерами. Не удержавшись, капитан вошел в бунгало — и остолбенел: за столиком, спиной к нему, сидел тот самый полковник и беседовал с… Хваленским.

— Товарищ майор… — радостно начал Володя, но Хваленский вдруг бросил на него убийственный взгляд: мол, заткнись, — и капитан поспешно умолк. Полковник неторопливо обернулся.

— А, это вы, капитан… — усмехнулся он. — Ну что ж, раз появились — заходите. У нас тут разговор есть… Вас тоже касается.

— Слушаюсь… — кивнул Володя. Пододвинув табуретку, он присел рядом с офицерами. Про себя отметил, что перед полковником лежат какие-то фотографии.

— Меня зовут Дмитрий Иванович, — представился полковник. — Я из военной разведки. Сейчас мы с товарищем майором как раз говорим об одном американском самолете. Слышали, быть может, о таком? F-111 называется.

— Нет, не слышал.

— Вот его снимок, — полковник пододвинул капитану фотографию остроносого самолета. Капитан глянул на нее и прикинул, что американец больше их МиГа, пожалуй, раза в полтора. — Машина новая, сейчас проходит испытания в войсках. Американцы решили опробовать их в боях, поэтому прислали несколько таких сюда, во Вьетнам. Нам поручено добыть летный экземпляр этого самолета. Подчеркиваю — летный.

— А почему обломки не сгодятся? — спросил Володя.

— Обломки у нас уже есть, — вздохнул полковник. — Позавчера зенитчики завалили одну такую тварь под Ханоем. Но уцелела только кабина, которая при катапультировании летчиков отделяется от самолета целиком. А наши ученые хотят изучить весь самолет и его электронику.

— Понятно… — кивнул капитан.

— Операцию планирую я, — продолжал Колотилов. — Мне разрешено использовать все возможные методы для осуществления захвата. В том числе и привлекать к сотрудничеству смежные, так сказать, ведомства… Мы с товарищем майором уже прикинули все варианты, от угона самолета прямо с его базы до принуждения к посадке в ходе полета. Пока наиболее реальным остается вариант с вербовкой пилота…

— А почему принуждение его к посадке не реально? — спросил капитан.

— Смотри, — Хваленский придвинул Володе листок с цифрами. — Это его летные характеристики. У земли он даже с бомбами летит быстрее МиГа… На высоте тоже превосходит в скорости… Дальность полета тоже значительно выше… Плюс способен летать на предельно малых высотах — метров сто-двести. А то и меньше. И это все в темноте. Мы попросту не сможем его посадить, как «Фантом» — рядом не удержимся.

— Ясно, — кивнул Володя.

— Но даже если мы сумеем завербовать кого-то из американцев, все равно остается риск, что он передумает и не приведет машину на аэродром, — продолжал Колотилов. — Вы с товарищем майором нужны, чтобы гарантированно обеспечить посадку этого самолета в указанном нами месте. Ваша задача — сопровождать американца на конечном отрезке пути, вывести его на аэродром и… если, конечно, понадобится, силой принудить к посадке. Учитывая, что на подлете скорость его будет ниже обычной, у вас будет время. Я верно понимаю?

— И все это ночью… — задумчиво пробормотал майор.

— Именно. Сумеете?

— Дайте подумать… — вздохнул Хваленский и, придвинув к себе блокнот, взял карандаш и стал что-то рассчитывать.

Несколько минут в хижине стояла тишина. Володя разглядывал хищный тяжеловесный профиль американской машины, запечатленной, очевидно, на своей базе в Таиланде; полковник вертел в руках карандаш, глядя в окно; Хваленский что-то черкал в блокноте и беззвучно шевелил губами. Наконец, он поднял голову и произнес:

— Встречать его где будем?

— Километрах в ста от аэродрома, думаю… — пожал плечами Колотилов.

— Понятно. Значит, нам нужно взлетать не с аэродрома, а с временной взлетной полосы где-нибудь в районе точки встречи. Обязательно с подвесными баками — чтобы горючего хватило на все форсмажоры…

— Можно поподробней?

— Без проблем, — кивнул Хваленский. — Наши вьетнамские друзья уже давно практикуют взлет перехватчиков с временных площадок. Расчищается участок в джунглях или на пустошах в стороне от аэродрома, самолет перевозится на позицию по земле или грузовым вертолетом — и при надобности взлетает с временной полосы при помощи реактивных ускорителей. Связано это с тем, что особенно мощных радаров у вьетнамцев нет, и приближающиеся самолеты противника они засекают с опозданием. Чтобы поднять с аэродрома перехватчик и навести его, надо несколько минут, за которые американцы нередко успевают отбомбиться. Поскольку приходят они обычно со стороны Лаоса или Южного Вьетнама, чаще всего по одним и тем же маршрутам, — на пути следования их ударных машин создаются временные площадки, с которых при надобности и стартуют истребители. Время реагирования сокращается до полуминуты где-то. Заметил — взлетел — догнал — сбил — вернулся на базу. Примерно такая схема вырисовывается…

— И где можно устроить такую полосу?

— Да где угодно. Асфальтированное шоссе, пустырь, просека в лесу… Шоссе тут мало, поэтому обычно на просеках и устраивают.

— А если просто взлететь с этого же аэродрома? — почесал кадык полковник. — Вроде попроще будет… Не надо полосу готовить, самолеты перевозить и охранять…

— Не будет, — помотал головой Хваленский. — Есть чисто техническая сложность, товарищ полковник. Искать в ночном небе самолет — все равно, что в темной комнате штаны. Нужно твердо знать, где они находятся в данный момент, иначе будешь на все налетать в темноте. В нашем случае твердо знать, где находится американец, можно только с помощью локатора. Кроме того, лучше всего нам сразу после взлета оказаться рядом с янки, чтобы не тратить время на его поиск в темноте. Если я взлечу и наберу скорость, когда он будет на подходе к полосе, и мы окажемся рядом — это уже сильно повысит наши шансы на успех. А Володя пойдет сзади, чтобы в случае чего пригрозить американцу оружием.

— Ладно, раз вам проще взлетать из леса — будете из леса. Обеспечим такую возможность, — полковник уселся поудобнее. — Скажите, майор, каковы, по-вашему, шансы на успех?

— Стопроцентных не гарантирую. Процентов семьдесят-семьдесят пять.

— Уже неплохо, — Колотилов выложил на стол подробную карту прилегающих к демилитаризованной зоне территорий, а затем и карту самой ДМЗ. — Рассчитайте место для вашей взлетной полосы, и сегодня же я отдам приказ о начале работ.

— О как… — потер затылок Хваленский. — Мне нужно провести кой-какие расчеты сначала…

— Считайте, — пожал плечами полковник.

Майор снова углубился в расчеты. После нескольких минут он протянул Колотилову листок, испещренный цифрами:

— Тут указаны параметры взлетной полосы, а также необходимые нам материалы.

Затем провел по карте жирную черту:

— А вот тут было бы неплохо расположить взлетную полосу… Сориентировать ее следует так, чтобы она совпадала с курсом американца, и мы бы гарантированно оказались рядом после взлета.

Полковник внимательно изучил список и карту, после чего убрал все в портфель и встал из-за стола.

— Готовьтесь, мужики, — сказал он, крепко пожимая летчикам руки. — Сейчас мы этого засранца еще обхаживаем, но на днях все должно решиться. И еще… Просьба к вам будет: по возможности не стрелять в него… Он, конечно, может там начать ерепениться, но вы все-таки постарайтесь не слишком его покоцать, ладно?

— Постараемся, товарищ полковник, — кивнули летчики.

— Да, кстати, Дмитрий Иванович, — вдруг спохватился Хваленский. — Мне нужна возможность поддерживать связь с американцем в полете.

Увидев, что Колотилов удивленно приподнял одну бровь, майор поспешил пояснить:

— Темнота затруднит визуальный поиск, а мой локатор будет забит помехами из-за близости земли. Поэтому мне нужно в полете иметь прямую связь с американцем.

— Well (Хорошо), — неожиданно согласился разведчик. — Do you speak English? (Вы говорите по-английски?).

— Yes, I do (Да), — пожал плечами майор. — I think, I could order Yankee to follow me (Думаю, я смогу приказать янки следовать за собой).

— Not bad, not bad (Неплохо, неплохо), — усмехнулся полковник. — Where did you study to speak English, Major, if it's not a secret? (Где вы изучали английский, майор, если не секрет?).

— My mother is a teacher in Moscow State University (Моя мама — преподаватель английского языка в МГУ).

— Really? (В самом деле?).

— Yes, Colonel (Да, полковник), — кивнул Хваленский.

— And what about you, Captain? (А вы как, капитан?) — обратился Колотилов к Володе. Тот пожал плечами:

— My English is not so well, but I could say «Hey, you, follow me, or I will shoot! if it will need…» (Мой английский не столь хорошо, но я могу сказать «Эй, ты, следуй за мной, или я буду стрелять»).

— Oh! Nice! Very nice! We will provide a contact with Yankee pilot (О! Прекрасно! Мы обеспечим вам связь с американскими пилотами).

— Ok, thanks (Спасибо), — поблагодарил Хваленский. — Just say that he should follow me and do what I say (Просто скажите им, чтобы следовали за мной и выполняли мои команды).

— Будет, будет! Все, мне пора, прошу прощения… — Колотилов еще раз торопливо пожал летчикам руки и выбежал из бунгало.

Когда шум мотора его «газика» стих вдали, Володя вопросительно посмотрел на майора. Тот усмехнулся, доставая початую бутылку из холодильника:

— Хочешь услышать, где я шлялся? Ну, тогда давай на стол накроем сначала, а то голоден просто зверски…

 

Глава 4

Небесный бродяга

— Ты, я слышал, летал меня искать? — спросил Хваленский, когда с обедом было покончено.

— Да.

— Спасибо, Володь…

Маргелов лишь смущенно улыбнулся и пожал плечами.

Помолчав, майор стал неторопливо рассказывать:

— Извини, позвонить не мог — неоткуда было… В общем, я там, под Кхесанью, с полсотни вторыми сцепился, попали в меня малость… двигатель встал, я спланировал и сел в демилитаризованной зоне…

— То есть — с полсотни вторыми? — оторопел Володя. Так они называли стратегические восьмимоторные бомбардировщики B-52 «Стратофортресс». Но до сих пор летчики видели их только на фотографиях, да учебных плакатах.

— Угу, они самые… — кивнул Хваленский. — Четыре машины, шли к базе с запада, чтобы отбомбиться по вьетнамским позициям. Я их заметил, — и как тогда с «Фантомами» поступил — поднырнул под них, развернулся с набором высоты, сел на хвост, и… В общем, у них там сзади пулеметы стоят, но стрелки не сразу докумекали, что это такое к ним приближается. А пока опомнились — я уже в замыкающего ракету всадил и из пушки его огулял…

— А вторую почему не выпустили?

— С пилона не сошла, — вздохнул майор. — Я ее потом сбросил, когда домой тянул — неисправна оказалась, или еще что там, но не сошла, в общем, хотя захват цели был… Короче, смотрю — «Боинг» мой снижаться стал, двигатель горит, да еще шлейф гидрашки и керосина тянется… Думаю — все, отлетался, американец! Какое там… Люки открыл, бомбы высыпал — и стал за остальными подтягиваться. А у меня уже боеприпасы кончились, пришлось отваливать и к себе тянуть… уже и движок мой барахлить начал — видно, шальная пуля достала…

— А те улетели?

— Угу, — кивнул Хваленский. — Но своего я все-таки добился. Тот янки отбомбился не по целям, а по пустым горам. Все одно не зря летал…

— Тоже верно…

— Жаль, вторая ракета не сошла… Я бы все-таки, наверное, завалил тот бомбер…

— Да что теперь жалеть… — пожал плечами капитан.

— Ты прав… — Хваленский помолчал. — Ну, в общем, дальше вот что было. При возвращении двигатель забарахлил. Топлива вроде еще много, — а обороты падают. Я шасси-закрылки выпустил, да с тобой связался, — тут он и вовсе встал. А самолет-то жалко — прыгать не хочу. Благо высота есть — планирую, ищу площадку…

— И что?

— Повезло. Вижу, просека какая-то. Времени длину ее оценивать, ясно, нету. Других вариантов тоже нет — одни джунгли кругом. Прямо в воздухе выпускаю тормозной парашют, чтобы скорость погасить побыстрее, притираю самолет к этой просеке, — и молюсь, чтобы пня не встретить… Взорвусь ведь — никто и костей не сыщет! Мне там первый раз страшно по-настоящему стало, Володь… Первый раз за всю войну…

— А до того вы что чувствовали? — полюбопытствовал капитан.

— А ничего… — майор опрокинул стакан и закусил хлебом. — Когда Ашота увозили, у меня внутри какая-то… не знаю, как сказать… Пустота, что ли… Да, наверное, именно пустота появилась… И злоба. Не передать, какая злоба… Готов был всех и вся порвать. Ничего не соображал, пока не решил отомстить за него, страшно отомстить… Чтобы навек запомнили… — он осекся, крепко сжав зубы и зажмурившись, потом тихим голосом закончил:

— Как решил — проще стало… Вертушку на Ханой отправили… я в джип — и к дежурному звену… Спорить со мной никто не стал, привыкли уже… Пустили в кабину… Ну, а дальше ты и сам знаешь что было…

— Но заправщик ведь не из-за налета загорелся… — медленно произнес Маргелов.

— А мне насрать, — равнодушно отозвался Хваленский, глядя на подчиненного, и во взгляде его царила пустота. — Не было бы тут американцев — не было бы войны, и нас бы сюда не отправили… Как ни крути, янки виноваты.

— Ну… отчасти вы правы, — согласился Володя.

— Я знаю…

Опять повисло молчание. Потом майор продолжил:

— Притер я самолет к земле… Остановился… Повезло — ни пень колесом не словил, ни дерево крылом… Открываю фонарь — птички поют, ветерок в листве шумит, где-то невдалеке водопад шумит… Красота! — майор мечтательно зажмурился. — А я сижу и пытаюсь понять, — где меня угораздило приземлиться? Северный Вьетнам или Южный? В общем, выбрался из самолета, пистолет достал — а тут и местные подоспели. Чуть не постреляли мы друг друга сначала. Они меня за американца приняли — лицо не местное, самолет камуфлированный… Кое-как объяснились. Я им эмблемы на самолете показал, потом пояснил, откуда прилетел — поверили…

— А дальше что было?

— Самолет ветками замаскировали, да к ним в деревню пошли, — пожал плечами Хваленский. — Оказалось, я всего-то километров семьдесят и не дотянул до базы. В деревню пришли — а там к свадьбе готовятся. Рис готовят, еще какие-то блюда, столы накрывают. Меня сразу к старейшине повели, на допрос…

— На допрос?

— Ну, а как это еще назвать? — усмехнулся майор. — У дверей — два хлопца с автоматами, еще какой-то дядя с винтовкой, у старика — пистолет…

— А-а, понятно…

— Старейшина, в общем-то, уже понял, что я свой. Хоть и не местный. Взгляд у него, как у Кастро — рентген! Спрашивает, а сам цепко так смотрит на меня. Хрен обманешь такого, враз просечет… Фам Нгок Бай его зовут. Поспрашивал он меня о том, о сем, я упомянул, что из Союза приехал, тут дядя с винтовкой встрял — и по-русски спрашивает, как там в Москве сейчас! Я удивился, — оказалось, он врач местный, в Союзе у нас учился. После этого мы уже расслабились, поговорили о новостях. Про самолет, кстати, Фам спросил — не надо ли помочь чем. Я попросил охранять его, — он почти без повреждений, может, еще вытащим да отремонтируем… — майор похрустел сухариком. — Потом меня на свадьбу позвали. Скромно у них все, но со вкусом. Вся деревня гуляла. Невеста — девочка совсем, красивая такая… Все они в молодости красивые, вьетнамки-то… А жениху уже лет двадцать, наверное. Серьезный такой, что ай-яй-яй. Начали им гости подарки дарить, — кувшины, корзины, припасы, одежду… Я стою как бедный родственник… вроде почтенный гость, летчик, — но дарить нечего…

— И как выкрутились?

— Парашют им подарил, — усмехнулся Хваленский, и взгляд его неожиданно потеплел. — То ж сплошной шелк да веревки. Сколько всего сшить можно — не представляю…

— Оригинально! — улыбнулся Володя.

— Ага… Я парашют зачем-то с собой в деревню притащил, в самолете не бросил. Оказалось, не зря. Оценили по достоинству. По их понятиям, правда, надо подарки и жениху, и невесте делать, — два то есть сразу. Одному кому-то — плохая примета. Так я как выкрутился — сумку от парашюта тоже подарил, — усмехнулся Хваленский.

— А потом что было?

— Отпраздновали, как полагается. Как раз остаток дня и догуляли. Потом еще четыре дня ждали, пока починят мост через ущелье, который американцы разбомбили. В принципе, местные могли бы меня и тропинками вывести, кружным путем, — но, видать, не так хорошо еще доверяли. Так что жил я в их деревне, да смотрел на их жизнь…

— И как?

— Бедно, по нашим меркам. Домики — как наша хижина. В семьях — по четыре-пять детей. Буйвол если есть — это уже зажиточная семья выходит… Но они как-то счастливее нас. Хоть и пашут с рассвета до заката, и живут на авось, — но не выглядят угнетенными. Хрен таких кто завоюет… Какой там коммунизм, — они при нем уже сотни лет живут! Не, я, может, и перегибаю палку… — запнулся летчик, — но община для них главное. Да как иначе выживешь, если рисовые поля одному не обработать… У них там и школа есть, ребятишек читать-писать учат. И врач имеется, я про него тебе говорил…

— А когда мост починили, что было? — спросил Володя.

— Меня на базу повезли, — пожал плечами майор. — В соседнем селе грузовик был, вот на нем и поехали. Четыре дня ехать пришлось — там же горы, все дороги — проселочные, крюка такого дают, что ой… Да еще машина то и дело ломалась… Километров десять проедешь — закипает. Еще десять — колесо спускает. В Хыонгкхе нас еще патруль задержал на полдня. Мол, что за личность такая — не пленный ли? Когда выяснили, кто я таков — отпустили с миром. Даже покормили…

— А вас прямо до базы довезли?

— Да не, километрах в десяти опять встали — радиатор снова закипел. Тут смотрю, — мимо грузовик с нашей базы чешет. Я остановил его, гляжу — рядом с водителем зампотех наш. Он, конечно, сильно удивился, но взял с собой. Нгуена на прощанье заправили по самую пробку, еще с собой канистру дали и кое-какого барахла — веревки там, запчасти, инструменты… Попрощались и разъехались. Хорошие все-таки эти ребята — вьетнамцы… — заключил Хваленский. — И ведь сами нищие, — а мне помогли…

— Хорошо, что вы появились… — сказал Володя. — Я в Ханой, кстати, еще не звонил по поводу вашего исчезновения…

— Да мне в общем-то похер, — равнодушно отозвался майор. — Все одно, через две недели мне домой… У тебя тут как дела?

— Да в целом ничего…

— Это хорошо. Сегодня летать планируешь?

— Нет.

— Тогда давай тяпнем… за возвращение мое… Будешь?

— Давайте…

Выпили. Закусили. Посидели, ощущая, как по телу разливается приятная теплота.

— Сегодня Ашоту девять дней… — внезапно вспомнил Володя.

— Давай за него…

Выпили не чокаясь, помолчали. Володе на почти пустой желудок водка впрок не пошла — потянуло на беседу.

— Зачем мы вообще сюда полезли… — заплетающимся языком пробормотал капитан. — Ради чего? Зачем?

— Свою Родину защищать… — пожал плечами Хваленский. Его, напротив, тянуло помолчать.

— Да тыщу раз я уж-же это сл-лышал… — гневно произнес Володя. — Какая Родина? От нее до сюда — тыщи километров!

— Вот именно, — поднял голову майор и вдруг рявкнул:

— Тысячи! И слава Богу! А ты хочешь, чтобы янки у границ твоих сидели?

— Н-нет…

— Тогда не жалуйся! Бэ-пятьдесят два с бомбами и из Таиланда до Сибири долетит. И с ядерными тоже. Кое-как, но долетит. Но пока у янки поперек горла Вьетнам стоит — все нормально…

— Как долетит? — удивился капитан. — Т-там же К-китай!

— Ну, давай думать… — Хваленский придвинул к себе чашки из-под риса и стаканы. — Вот это — Китай, — он выставил в центр стола большую чашку. — Тут — мы! — с одной стороны «Китая» появилась другая чашка. — Тут — Вьетнам! — еще одна чашка придвинулась к «Китаю», на этот раз с противоположной стороны. — А это — Лаос, Таиланд, Камбоджия и прочее, — рядом с «Вьетнамом» майор разместил четвертую чашку. — Все ясно?

— Угу…

— Таиланд сейчас занят американцами, — Хваленский перевернул соответствующую чашку. — Предположим, они сейчас займут Вьетнам, — перевернул он вторую чашку. — Теперь Индокитай — за ними. Чтобы достичь китайских границ, им нужно теперь на час меньше времени. Да и до нас ближе лететь. Есть у янки еще и в Тихом океане база — остров Гуам. Но ее пока не берем в расчет. Смотрим только сюда. Что имеем? Начинается большая война — американцы с вьетнамских авиабаз выносят Китай, — майор неторопливо перевернул третью чашку. — Города накрывают ядерными бомбами, добивают с воздуха аэродромы и остатки армии… И все! Остаемся мы одни — Союз нерушимый республик советских! А с китайских баз до него доплюнуть за полчаса можно. Но пока Вьетнам не занят — Союз и Китай в безопасности.

— Бред! — не выдержал Володя. — Если ядерная война… Да мы их первые раскатаем!

— Хорошо, если так… — отозвался Хваленский, убирая чашки со стола. — А если они успеют накрыть ракетами наши города?

— Не успеют, — упрямо возразил Маргелов. — Быть такого не может!

— Вот и они так думают, — невесело усмехнулся майор. — Что нас раскатают в блин, а сами целехоньки останутся… А есть и еще одна причина, почему мы здесь… Оружие и техника хороши, когда ты знаешь, чего от них ожидать, так?

— Нуу… да…

— Так вот, не было бы тут нас с нашими МиГами — не знали бы мы, на что они способны… И ракетчики бы не знали, как американцев сбивать. А начнется сейчас война — тьфу три раза! — хотя бы уже обстрелянные кадры будут, и знания будут, что самое важное! Ладно, давай бардак уберем… Я посуду помою, а ты хижину подмети.

— Хорошо, — икнув, Володя поднялся из-за стола.

 

Глава 5

«Шелестящая смерть»

— Держу пари на возвращение и ремонт в Бангкоке!

Эта фраза, брошенная в эфир каким-то неунывающим американским летуном, быстро стала крылатой. Таиланд, раскинувшийся в западной части Индокитайского полуострова, всю войну для американских войск был «непотопляемым авианосцем», — здесь базировались многие их эскадрильи, отсюда они улетали на задания, и если им везло — сюда же они и возвращались. Тут американские солдаты отдыхали и залечивали полученные во Вьетнаме ранения — каждому из них был положен пятидневный отпуск в течение годовой командировки. Здесь же они порой пускались во все тяжкие, желая развеяться и хоть ненадолго забыть эту чертову войну… К их услугам были бесчисленные бары и бордели, доступные девочки и наркотики — только плати. И солдаты платили, с легкостью спуская полученные за смертельный риск деньги.

Некоторые, кто нес службу прямо тут, в Таиланде, могли позволить себе содержанок — разумеется, тайно от командования. Содержанке полагалось оплачивать жилье, наряды, давать деньги на расходы, получая взамен некий эрзац семейного очага. Не брезговал подобной экзотикой и капитан Роберт Уильям Джонсон, пилот особой эскадрильи, всего три недели как перебазировавшейся из США в Индокитай. В Штатах его ждала жена, — но капитан просто не мог себе позволить целый год жить по-монашески.

— Для организма полезно, — рассуждал он в компании своего штурмана, Виктора Генри Уотсона. — Да и стресс после боя она снимает превосходно…

Виктор лишь саркастически усмехался в ответ. Назвать их полеты «боями» можно было только с очень большой натяжкой. Отдельная бомбардировочная эскадрилья, вооруженная новыми истребителями-бомбардировщиками F-111, проходила в Индокитае боевые испытания. Предполагалось, что этот самолет со временем заменит «Фантомы», но в это верилось с трудом — «сто одиннадцатый» был еще менее маневренным, и в бою с МиГами его наверняка ждало бы фиаско. Хотя он и был оснащен локатором и мог нести ракеты «воздух-воздух», а также имел встроенную скорострельную пушку, которой так не хватало «Фантомам».

Гораздо более важным качеством новой машины была возможность в автоматическом режиме летать на предельно малых высотах, следуя рельефу местности. Взлет и посадку летчики осуществляли, как обычно, а остальное время машина шла на автопилоте. Следуя заложенной в бортовой компьютер программе, самолет мог на автопилоте выйти к цели, сбросить на нее бомбы и уйти обратно. И все это на сверхзвуковой скорости! Пилотам оставалось только сидеть и терпеть неожиданно возникающие перегрузки, наслаждаясь тайным осознанием своей неуязвимости. Потому что ни пушки, ни ракеты вьетнамцев не могли причинить самолету вреда. Первые просто не успевали открыть огонь по несущейся на скорости в тысячу километров в час машине, вторые же не могли захватить цель, летящую на высоте в сто метров. F-111 появлялся как призрак и исчезал, оставляя за собой разрушенные здания и тела убитых. Бомбы, снабженные замедлителем взрывателя, рвались не сразу после падения, а через секунду-другую после него — чтобы дать самолету возможность удалиться на безопасное расстояние и не получить в хвост осколками.

— Мы теперь нужны лишь на случай отказа автопилота, — шутили экипажи новых бомбардировщиков. Шутили не без горечи — то, что делала их автоматика, не могли повторить даже опытнейшие пилоты. Долететь до цели в полной темноте, да на бреющем полете, и с первого захода положить бомбы точно в нее было человеку уже не под силу. В свои права уже вступали компьютеры, которые лучше справлялись с этой задачей.

«Одна цель — один удар», — гордо заявляли создатели самолета. И, в общем-то, не без оснований.

…F-111 был впервые показан миру на Парижском авиасалоне 1967 года, где произвел неизгладимое впечатление на авиационных специалистов. Неуклюжая с виду машина считалась весьма перспективной разработкой. Еще бы! Не было пока на свете другого подобного бомбардировщика, который мог бы в автоматическом режиме прорываться в тыл вражеских войск, неся на борту различные бомбы, — от обычных до ядерных, — и наносить точечные удары по целям, а потом как ни в чем не бывало возвращаться обратно. Самолет имел передовое для своего времени крыло с изменяемой геометрией, — на взлете и посадке оно имело минимальный угол стреловидности, а в полете пилот движением всего лишь одного рычага увеличивал его — и на сверхзвуке крылья почти прижимались к фюзеляжу. Такая конструктивная особенность позволяла ему на самых разных скоростях и высотах достигать большей дальности, чем его «коллегам» с обычным крылом, которые могли пролететь наибольшее расстояние лишь на некой оптимальной скорости и высоте. Еще одним плюсом такого крыла было то, что F-111 мог взлетать и садиться на более короткие взлетно-посадочные полосы, чем другие бомбардировщики. В боевых условиях, разумеется, довольно важные свойства…

У земли и на высоте самолет даже при полной загрузке топливом и бомбами летал несколько быстрее и значительно дальше, чем истребители. С полными баками он мог пролететь свыше пяти тысяч километров, что почти втрое превышало дальность «Фишбеда» и вдвое — «Фантома». При необходимости можно было производить дозаправку в воздухе, что еще больше увеличивало дальность полета.

Американские генералы, которым довелось полетать на новом самолете, пришли в восторг.

— Это абсолютно новое слово в современной войне, — высокопарно заявил один из них, когда его попросили поделиться впечатлениями.

…В полной мере испытать на себе все прелести «нового слова» вьетнамцам пришлось в марте 1968 года, когда на таиландскую авиабазу Тахли из-за океана были перебазированы шесть F-111. Единственное что успевали расслышать их жертвы, был нарастающий шум двигателей, больше всего похожий на усиливающийся шелест — а потом сразу начинали рваться бомбы… За эту особенность вьетнамцы прозвали американскую новинку «шелестящей смертью». У американцев же самолеты получили прозвище «Аардварк» — кто-то из штабных офицеров вычитал, что так называли мифических ночных драконов. (Потом, правда, выяснилось, что в действительности аардварк — не более чем разновидность муравьеда, но было поздно — кличка прилипла к самолетам намертво).

Поначалу «Аардварки» действовали довольно успешно — самолеты в общей сложности совершили свыше сорока вылетов, без потерь уничтожив ряд вьетнамских объектов. Однако уже в конце марта «сто одиннадцатых» в Тахли осталось только пять — один самолет по неясным причинам не вернулся с задания. Версии выдвигались самые разные — от столкновения со стаей птиц до обстрела зенитными ракетами. Выяснить обстоятельства его гибели не удалось — когда спасательные вертолеты отыскали место падения машины, оказалось, что вьетнамцы вывезли оттуда все вплоть до последней заклепки. Спустя два дня еще один F-111 на сверхзвуке врезался в крутой склон холма, имея десять тонн керосина в баках и две тонны взрывчатки на подвеске. От бомбардировщика осталась лишь грандиозная воронка. После этого самоуверенности у летчиков поубавилось: если потерю одного самолета еще можно было перенести, то два уже были тревожным знаком.

Капитан Джонсон не стал исключением — романтика ночных бомбардировок ему приелась где-то на третьем или четвертом вылете. Казавшаяся поначалу интересным приключением война превратилась в рутину, опасную и тяжелую. Каждый полет грозил гибелью или пленом, что в понимании Джонсона было примерно равнозначно. Ни один воюющий народ, даже подчиняющийся всяческим Женевским конвенциям о военнопленных, не прощает сбитым летчикам врага по ошибке сожженных деревень и случайно разбомбленных городских кварталов. Конечно, аппаратура «Аардварка» позволяла надеяться на то, что ни зенитчики, ни истребители северян не сумеют его уничтожить, — но все-таки иногда и она давала сбои. Потерю обеих машин приписали как раз отказу системы, обеспечивавшей следование рельефу местности. Она была запрограммирована так, что в случае ее внезапного отключения автопилот переводил самолет в резкий набор высоты, чтобы избежать столкновения с землей и дать летчикам возможность перехватить управление. Как предположили в Тахли, в первом случае F-111 был сбит зенитными ракетами, поскольку экипаж не удержал машину на безопасной высоте, а во втором автопилот попросту не успел среагировать на отказ. Экипажи обеих машин были признаны погибшими, а точные причины катастроф так и остались неизвестными.

Миф о неуязвимости «Аардварка» развеивался, как дым. И хотя спешно присланные из Америки специалисты перенастроили аппаратуру и заверили летчиков, что отныне все будет о'кей, те уже потеряли веру в свое оружие. И летали потому вполсилы, с опаской, — а ну как опять отказ?

Чем меньше Джонсону нравилось воевать, тем больше он обращал внимание на то, что старались не замечать другие. Будучи как-то в Бангкоке, он видел бесчисленное количество американцев, которые после ранений отлеживались в тайских госпиталях. Кого тут только не было: обгоревшие танкисты, летчики, изуродованные при катапультировании из подбитых самолетов, пехотинцы, тяжело раненные во время прочесывания джунглей… Искалеченные солдаты и офицеры, многим из которых не исполнилось еще и тридцати, были теперь обречены на инвалидность и нищенскую пенсию. Что бы там ни говорили в правительстве про долг перед страной, честь и прочее бла-бла-бла, Джонсон все меньше понимал, за что же Америка воюет во Вьетнаме. И еще он боялся, что и его однажды собьют, и потом он будет валяться в госпитале — обгоревший, слепой, изломанный…

А тут еще оказалось, что у сестры нашли какую-то опасную болезнь сердца, и ей срочно требуется сделать несколько операций. Стоило это все кругленькую сумму, которой у Джонсонов не было: отец давно умер, мать зарабатывала очень мало, сестре и вовсе едва исполнилось шестнадцать, поэтому все расходы легли на плечи капитана. Но даже его немаленького жалованья не хватило бы на оплату операций, поэтому матери пришлось заложить единственное имущество семьи, — дом в пригородах Чикаго. Роберт в это время уже улетел во Вьетнам — F-111 они туда перегоняли своим ходом через Тихий океан. Едва приземлившись в Тахли, он позвонил домой.

— Мы должны выкупить дом в течение двух лет, или его пустят с молотка, — голос матери был спокоен, но капитан понял, что она едва сдерживается.

— Я постараюсь, мама, — пообещал он. — Как Дженни?

— Первую операцию перенесла успешно. Еще несколько осталось. И еще потом, Робби… — мать вдруг всхлипнула. — Боже, за что? Дженни ведь всегда была такой здоровой и крепкой девочкой…

— Мама… — произнес капитан, не зная, что сказать еще. — Мама, все будет хорошо! Держись!

— Береги себя, Робби! — в голосе миссис Джонсон чувствовались едва сдерживаемые слезы. — Будь осторожней!

— Буду, мама! Береги и ты себя! Привет Дженни!

— Хорошо, сынок. Я уже заложила дом, денег должно хватить на все операции Дженни. С работы я ушла, буду сидеть с ней в больнице, ухаживать за ней…

— А на что вы с ней будете жить? — вырвалось у него.

— На первое время денег хватит, — торопливо ответила миссис Джонсон, — а там, может, найду что-то поудобнее теперешней работы…

— А на какой срок ты заложила дом?

— Два года.

— Два года?! — охнул капитан. Это был мизерный срок для такой большой суммы, какую выдали кредиторы под залог дома.

— Да, но если бы я брала на большее время, мне бы не хватило денег на операции, — быстро ответила мать.

— Ну и ну… Мам, я постараюсь помочь тебе и Дженни, слышишь?! Держитесь!

— Спасибо, сынок, — снова всхлипнула мать.

Капитан повесил трубку и достал блокнот.

— Операции… — бормотал он, по памяти записывая сумму, которую узнал еще перед командировкой, — цена дома… деньги на проживание… лекарства… ну, пускай будет столько… а теперь мой заработок…

Он уставился на цифры. Не поверив своим глазам, снова пересчитал все по новой.

То на то и выходило. В будущем семьи Джонсонов должны были остаться без дома и средств к существованию. Жалованья капитана не хватило бы на то, чтобы содержать свою семью, да еще и мать с сестрой.

— Душу, что ли, продать… — бессильно выругался капитан. Он прекрасно понимал, что ему, военному, банки вряд ли дадут кредит, достаточный для покупки хотя бы однокомнатной квартиры… Что с него взять банкирам, ежели он живет на государственной квартире?

В тот вечер Джонсон напился до зеленых чертиков. Очнулся он лишь под утро в какой-то гостинице; светало, и за окном шумел дождь. На соседней кровати, свернувшись калачиком, мирно спала молоденькая девушка. Капитан недоуменно воззрился на нее, пытаясь сообразить, как он тут оказался. Девушка вдруг проснулась, словно только и ждала этого.

— Ты в порядке? — голос ее был звонким, словно колокольчик.

— Ну, почти… — капитан поморщился. — Кофе бы…

— Голова болит? — участливо спросила девушка и потянулась. Под покрывалом обозначилась ее небольшая, но красивая грудь, — и Джонсон сглотнул слюну:

— Д-да… Болит.

— Сейчас принесу, — она легко выскользнула из постели и, небрежным движением поправив платье, скрылась за дверью. Капитан откинулся на подушку и попытался привести в порядок мысли.

Он решительно не помнил, когда и как они познакомились накануне. Память Джонсона напоминала сейчас мозаику, в которой там и тут не хватало кусочков. Он помнил начало вечера, потом тринадцатый тост, — «За авиацию!», — затем драку с морскими пехотинцами. Вспоминалось также, как он блевал с балкона прямо на джип с подоспевшей военной полицией. А вот как он тут оказался в номере, да еще с этой девчонкой, — как-то не отложилось…

Скрипнула дверь — вернулась она. С чашкой ароматного кофе. Как раз такого, что любил Джонсон — свежемолотый и чуть подслащенный. Капитан припал к кружке и, смакуя напиток, медленно выпил все, а потом с наслаждением растянулся на постели. Девчонка, улыбаясь, сидела напротив и смотрела на него.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ната, — весело ответила она.

— Как я тут оказался?

— Пьяный был. Лежал у входа. Жалко. Я тебя сюда привела и спать заставила.

Джонсону стало очень стыдно.

— Спасибо, Ната. Я пойду…

— Куда? Там дождь. Твоя форма еще мокрая.

— Почему?

— Я ее стирала. Грязная была.

Капитан улыбнулся:

— Еще раз спасибо, Ната…

— Не за что. Ты хороший, — она вдруг проворно соскочила с постели и, стянув через голову платье, скользнула к нему под одеяло.

— Ты меня не ругал вчера, как другие, — шепнула девчонка. Джонсона бросило в жар, когда Ната прильнула к нему, — а потом их губы соприкоснулись, и он забыл обо всем…

…Потом они долго лежали, обнявшись, и молчали. Давно уже Роберту не было так хорошо. Даже грустные вести из дома уже не казались такими ужасными, как накануне. Он не шевелился, боясь спугнуть происходящее, как предрассветный сон. Час так прошел, или больше — капитан не знал, да и не хотел знать. Но все-таки он сказал:

— Ната, мне пора…

— Уже? — огорчилась девчонка. — Так быстро?

— Я вернусь. Завтра, — шепнул он. — Ты будешь тут?

— Да, — она снова прильнула к нему. — Приходи…

На базу капитан не шел — летел. Выговора за пьянку и драку он не получил — военная полиция его не задерживала, — наблевав в их джип, он ушел из бара через черный вход, пока копы на первом этаже мутузили морпехов. Единственное, к чему придрался полковник, было пятиминутное опоздание из увольнения.

На следующий день Джонсон вместе со штурманом совершили налет на электростанцию в Хоабине. Будя ревом двигателей крестьян, бомбардировщик пронесся над Таиландом и Лаосом и вошел в воздушное пространство Северного Вьетнама. Самолет радиоэлектронного противодействия, круживший над Лаосом близ вьетнамской границы, включил свое хитроумное оборудование, и радары северян тотчас словно ослепли. Вместо отдельных отметок целей на экранах операторов мерцало сплошное марево, и разглядеть что-либо сквозь него было почти невозможно.

— Черт, все в дыму… — выругался кто-то из операторов в расчете капитана Зунга.

— Усиливай сигнал! — рявкнул в ответ капитан. Когда-то он учился у Горелова, и потому возможности своей техники знал неплохо.

Оператор усилил сигнал радара. На фоне марева стала просматриваться одинокая отметка — к Хоабиню со стороны Лаоса быстро приближался самолет.

— Есть цель! Курс два-четыре-ноль, скорость тысяча сто, высота сто метров, следует курсом ноль-шесть-ноль!

— Тысяча километров в час? — оторопел капитан. — На бреющем? В темноте? Это ошибка!

— Ошибки нет, — покачал головой радиометрист.

— Тогда сбейте его!

Зенитчики попытались навести ракеты на приближающийся самолет, но ничего не вышло. Системы наведения не захватывали столь низколетящую цель.

— А-а, дит мэ! — выругался командир.

В дело вступили зенитные орудия, расставленные на подступах к электростанции. Их расчеты открыли огонь вслепую, надеясь, что приближающийся самолет нарвется на сплошную стену разрывов, вставшую на его пути, или отвернет. Судьба, однако, хранила экипаж Джонсона — ни один осколок даже не задел бомбардировщик. Они прорвались сквозь завесу разрывов, и компьютер автоматически сбросил бомбы. Две с лишним тонны фугасок, снабженных замедлителем взрывателя, попали в здание, где стояли генераторы, и через пару секунд оно взлетело на воздух. Крылатая тень с оглушительным ревом унеслась прочь.

— Дьявол! — произнес командир дивизиона, глядя на зарево пожара.

F-111 тем временем удалился километров на тридцать к северо-востоку, после чего автопилот развернул его на обратный курс, в обход ощетинившегося зенитками Хоабиня. В половине шестого утра Джонсон взял управление на себя и мягко посадил самолет в Тахли.

— Как слетали? — осведомился командир эскадрильи, полковник Майкл Гаррисон.

— Бабахнуло — будь здоров, — усмехнулся капитан.

— Чудесно, — кивнул полковник. — Пиши рапорт, — и спать.

— Есть, сэр.

Наскоро описав вылет, Джонсон завалился спать в комнате отдыха. Когда он проснулся и пришел к командиру, тот, не отрываясь от бумаг, бросил:

— Можешь рисовать на борту еще одну бомбу.

Это означало, что налет оказался успешным, и разведка подтвердила уничтожение цели.

 

Глава 6

На распутье

Словно на крыльях, мчался капитан в гостиницу, где жила Ната. По пути он купил ей красивые бусы, цветы, фрукты; подумав, захватил и бутылку вина. Метрдотель проводил его взглядом, когда Джонсон пересекал холл, но ничего не сказал.

Вбежав на второй этаж, где жила Наттайя, капитан постучался в дверь.

Никто не отозвался. Капитан постучал еще раз и прислушался. За дверью раздались торопливые шаги, а потом она приотворилась, и Джонсон увидел испуганное лицо Наттайи. На ней был только шелковый халатик, который она придерживала рукой, чтобы он не распахивался.

— Роберт? — удивилась она. — Ты не вовремя… — она покосилась вглубь комнаты. На что, капитан не видел: мешала дверь.

— Что такое? — округлил он глаза. — Я думал, ты сегодня не занята…

— Кто там, детка? — раздался из комнаты ленивый мужской голос. У капитана потемнело в глазах от мгновенно вспыхнувшей ненависти; выронив подарки, он рывком распахнул дверь и ворвался в номер.

На кровати лежал голый мужчина, жевавший апельсин. Мускулистый, чуть ниже ростом, но шире в плечах, с татуировкой на левой руке — по виду типичный десантник или морской пехотинец. При виде разъяренного Джонсона, несущегося на него, словно бык на тореадора, он сел и ухмыльнулся:

— Наттайя, ты не говорила, что еще кто-то будет!

Он был чуть ниже капитана, но шире его в плечах. Когда Джонсон с ревом бросился на него, мужчина увернулся и вскочил с кровати, позволив противнику рухнуть на нее. Кровать не выдержала и развалилась, капитан упал на пол, — и прежде, чем он успел вскочить, морпех принялся избивать Джонсона ногами. Пропустив несколько ударов, капитан все-таки сумел схватить его за ногу и повалить. Противники сцепились и покатились по полу, рыча и отвешивая друг другу удары. Наттайя, забившись в угол, с ужасом взирала на потасовку.

Закончилось все не в пользу морпеха — капитан сумел несколько раз приложить его затылком об стену, потом еще разбил о его голову вазу. Десантник потерял сознание и остался лежать в луже крови. Тяжело дыша, Джонсон поднялся на ноги и исподлобья взглянул на девушку:

— Кто он?

Ему очень хотелось ударить ее, но каким-то шестым чувством он понимал, что это ни к чему хорошему не приведет.

— Не знаю, — нехотя призналась Наттайя. — Познакомились, я его привела к себе, он меня угостил… За что ты его так?

— Ты моя, — процедил сквозь зубы капитан. — Не смей спать с другими!

— Почему?

— Потому что ты моя! — заорал Джонсон. — Я буду тебе платить за гостиницу и все прочее, но ты будешь только моей, поняла? — он рванулся к ней, и, хотя девушка попыталась увернуться, он схватил ее и прижал к себе. — Поняла?

— Пусти, больно… — вскрикнула она.

— Собирайся, поехали, — он ослабил объятья, и Наттайя, оттолкнув его, отскочила в сторону.

— Куда?

— В другую гостиницу.

— Зачем? Тут хорошо!

— Пора начинать новую жизнь, — бросил он. — Я люблю тебя, понимаешь?! — вдруг выпалил он.

— Правда? — удивилась Наттайя. Ей не впервой было выслушивать такие признания от американских военных, но так искренне и горячо это получилось лишь у Джонсона.

— Правда. Собирайся, быстрее!

— Сейчас! — она распахнула шкаф и побросала в небольшой чемодан свои платья и побрякушки. — Все, я готова, Робби.

— Пойдем, пока этот сосунок не очухался, — презрительно сплюнул Джонсон, отметив про себя, что «сосунок» все-таки изрядно потрепал его.

Они спустились вниз. Расплатившись с угодливо улыбающимся метрдотелем за номер и причиненный ущерб, капитан поймал такси и велел водителю ехать на другой конец города, в относительно тихий и спокойный район. Там он снял для Наттайи номер в недорогой и уютной гостинице. Его метрдотель исправно получал свою мзду и за это не интересовался настоящими фамилиями постояльцев, а капитан приезжал к Наттайе исключительно в гражданской одежде, чтобы не привлекать излишнего внимания. Обычно это происходило после его вылетов во Вьетнам. Он оставался у нее на всю ночь, уезжая лишь утром. Они развлекались допоздна, а потом она, утомившись, засыпала на его груди, — а он лежал, глядя в потолок, и напряжение постепенно отпускало его.

Ему было очень хорошо с ней. Хорошо было молчать, смотреть друг на друга и улыбаться.

— Сколько тебе лет, Ната? — спросил он как-то, развалившись на кровати и наблюдая за тем, как она расчесывает свои длинные волосы.

— Мало знаешь, хорошо спишь, — улыбалась она, глядя в зеркало. — Я большая, Роб. Больше, чем ты думаешь…

Потом она легла рядом с ним, и он, скосив глаза, увидел в разрезе голубого платья, так хорошо подчеркивавшего загар, ее небольшую упругую грудь. И, не выдержав искушения, с притворным рычанием подмял ее под себя. Она смеялась и отбивалась, но остановить разгоряченного Джонсона было не так-то просто…

…В ту ночь он снова остался у нее. Опять они развлекались допоздна, — а потом она уснула у него на груди. Капитан лежал, обняв ее, и смотрел в потолок. И размышлял. Десять вылетов во Вьетнам он уже сделал, оставалось еще девяносто — норма для его эскадрильи была такой же, как и для всех прочих американских летчиков. Сегодня вечером предстоял одиннадцатый — кажется, разведка что-то там нашла в городе Винь…

Джонсону очень не хотелось вставать и возвращаться на базу. Было так здорово лежать в обнимку со спящей Натой и слышать ее ровное дыхание…

Внезапно кто-то решительно постучал в дверь:

— Мистер Джонсон, откройте, пожалуйста!

Капитан напрягся — кроме метрдотеля никто не знал, что он тут, да и тот не ведал истинного имени постояльца. И ему было отдельно заплачено за то, чтобы он беспокоил Джонсона лишь в крайнем случае…

— Ната, — прошептал он, ласково коснувшись щеки девушки. Она открыла глаза:

— Что случилось?

— Кто-то пришел… Я открою, вдруг что важное… — высвободив руку, он выбрался из кровати.

В дверь снова постучали.

— Кто там? — резко спросил Джонсон.

— Вам срочное письмо!.

— Я не жду никакого письма!

— Очень срочное! — настаивали с той стороны двери. Судя по голосу, это был не метрдотель. — Велено передать лично в руки.

— Сейчас открою… — вздохнул Роберт.

Он отыскал ключ и, прошлепав к двери, приоткрыл ее ровно настолько, чтобы пролез конверт.

— Давайте письмо, — потребовал он.

— Вот, возьмите…

В щель протиснулся большой конверт из плотной бумаги, на котором было размашисто написано: «Капитану Р. Джонсону лично в руки». Роберт выхватил его у служащего и тотчас захлопнул дверь. Конверт оказался неожиданно тяжелым и толстым.

— Кто там, дорогой? — спросила Наттайя.

— Почтальон, — отшутился Роберт, пытаясь понять, кто и зачем выследил его тут и передал этот конверт. Пройдя к столу, он включил свет и вскрыл конверт. На стол грудой высыпалось множество фотографий. Десятка три, не меньше. Увидев их, капитан резко изменился в лице.

Там были он и Наттайя. Обнаженные. В разных позах и с разных ракурсов. Снимки самого высокого качества, явно сделанные рукой опытного фотографа. Можно было рассмотреть не то что лица, — самые маленькие родинки на телах. Джонсон почувствовал, что у него темнеет в глазах.

— Что там такое? — встревожено спросила Ната.

— Снимки… — с трудом произнес Роберт. Мысли его путались. — Но… как?!

Она приподнялась на локте и увидела снимки. Взяла один, где они лежали рядом, в обнимку, рассмотрела получше. Улыбнулась:

— Красиво. Ты не говорил, что сфотографируешь нас вместе.

— Заткнись! — вдруг заорал он, вырвав у нее фотографию и отвесив ей пощечину. Наттайя отшатнулась, и в глазах ее вспыхнул злой огонек:

— За что?! Почему ты дерешься?!

— Нас снимали скрытой камерой! — рявкнул Джонсон. — Это все ты виновата! Ты знала, что нас снимают, и ничего не сказала мне! Продажная сука!

— Нет! — воскликнула Ната. — Не сука! Ты злой! — она вскочила и стала одеваться. — Не приходи ко мне больше! — накинув халатик, девушка метнулась к двери и выскочила в коридор.

— Ну и пошла ты! — крикнул он ей вслед. Потом посмотрел на фотографии, разбросанные по столу, — и увидел среди них записку, которую поначалу не заметил в приступе ярости.

«Уважаемый мистер Дж., - гласила она, — я буду ждать Вас в баре отеля. Нам нужно поговорить.

С уважением, мистер Най».

— Ну, держись, мистер Най… — процедил сквозь зубы Джонсон, сгребая фотографии в конверт. — Сейчас ты у меня попляшешь…

Спустя несколько минут он влетел в бар отеля. В этот час он, понятное дело, пустовал — лишь за дальним столиком сидел коренастый загорелый мужчина в коротких брюках и пестрой рубашке, неспешно потягивавший кофе. Джонсон быстрым шагом направился к нему:

— Мистер Най, я полагаю?

— Он самый, — кивнул мужчина, взглянув на Роберта. Лицом Най немного походил на европейца, но разрез глаз у него был вполне азиатский.

В следующий миг капитан, зарычав от ярости, попытался вцепиться Наю в горло, но руки его вдруг схватили пустоту — тот неуловимым движением вскочил с кресла. Опрокинув столик и облившись горячим кофе, капитан растянулся на полу.

— Вы не ушиблись, мистер Джонсон? — участливо спросил Най.

— Тварь… — прошипел капитан, поднимаясь на ноги. — Я прикончу тебя…

— И вы даже не хотите узнать, о чем я хотел с вами поговорить? — Най словно не слышал угрозы.

— Мне не о чем с тобой говорить… — Джонсон хотел уже снова броситься на него, но Най вдруг опередил его сильным ударом в живот:

— Сядь, — в голосе его зазвенел металл, — успокойся… отдышись… нам есть о чем поговорить…

Согнувшись пополам от боли, капитан рухнул в плетеное кресло, хватая ртом воздух и тщетно пытаясь вдохнуть. Бармен за стойкой сделал вид, что ничего не заметил. Най опустился в соседнее кресло:

— Буду откровенен, — твоей девочке нет и семнадцати лет. И за твои развлечения с этой девочкой тебе светит как минимум трибунал и разжалование. И лет десять-пятнадцать тюрьмы. Газетчики уже предлагали мне хорошие деньги за те фотографии, что лежат у тебя в конверте. Но я им пока что отказал. Пока что… — Най сделал паузу. — Да и жене твоей очень неприятно будет получить такую коллекцию фотографий… А уж матери и сестре как придется несладко…

— Что ты хочешь? — прошептал Джонсон, сжав зубы. Ему очень хотелось прикончить Ная прямо тут, но боль в животе не давала разогнуться.

— Самолет, — вдруг тихо сказал Най.

Повисло молчание. Боль потихоньку утихла, и Джонсон смог выпрямиться.

— Какой еще самолет? — спросил он.

— Эф сто одиннадцать. «Аардварк».

— Ты с луны свалился? — удивленно спросил капитан. — Откуда я его возьму?

— Ты летаешь на нем во Вьетнам, — спокойно ответил Най.

— Зачем он тебе?

— Это уже мое дело. Слушай сюда, капитан, — Най нагнулся к Джонсону и тихо произнес:

— Все просто. Ты пригоняешь самолет туда, куда я скажу. Целым и невредимым передаешь мне. Получаешь за это деньги. Много денег. И заодно — негативы этих снимков. И живешь себе припеваючи. И твоя сестра тоже… Все будет шито-крыто, никто ничего не узнает…

Голос его преобразился. Это уже не был мягкий голос монаха, увещевающего набедокурившего кутилу, — это был металлический голос военачальника, привыкшего распоряжаться людскими судьбами. Капитан похолодел:

— А если я откажусь?

— Тогда уже завтра твое фото будет во всех газетах. Заодно с рассказом, как ты тут развлекаешься с шестнадцатилетними девочками, — пожал плечами Най. — Заодно снимки получат твой командир и твоя жена. Потом ты будешь уволен из армии… сядешь в тюрьму… и лишишься всего. Карьеры, семьи, денег…

Джонсон второй раз за утро почувствовал, как у него темнеет в глазах.

— Ты, ублюдок… — прохрипел он. — Я доложу своему командованию…

Най усмехнулся:

— Валяй! Прежде, чем ты приедешь на базу, твой командир, твоя жена и пятнадцать журналистов получат по конверту с копиями этих снимков. И уже утром ты будешь никем… Чао-чао, Роберт Джонсон…

Он направился к выходу.

«Проклятье!» — думал капитан, глядя ему вслед. «Как быть?! Это ведь предательство — угнать самолет! На кого он работает? На русского не похож… Француз? Англичанин? Еврей? Черт бы тебя подрал… Может, пусть идет себе? Нет, нельзя, он, похоже, не шутил про фотографии… Наттайя, маленькая сука… Дженни, сестренка, нет, я не могу так…».

— Эй, мистер Най! — крикнул Джонсон вслед уходящему человеку. Тот продолжал идти к выходу, будто и не слышал, что его зовут.

— Мистер Най! — капитан вдруг почувствовал, что его прошибает холодный пот. Вот сейчас он уйдет, — и завтра другие люди сломают его судьбу, как палку об колено. — Мистер Най, постойте!

Най, уже открывший дверь, остановился и обернулся:

— Вы что-то хотели, мистер Джонсон?

— Мистер Най… я согласен… — выдавил Роберт. — Я пригоню вам… — он испугался своих слов и обернулся к бармену, — не слышал ли тот его? — но в зале никого не было.

Най ждал. Роберт с трудом закончил фразу:

— Я… я пригоню вам самолет…

Най молчал.

— Мне нужно десять миллионов долларов, — продолжал Джонсон. — Деньги вперед.

Сказав это, он понял, что перегнул палку.

— Деньги вы получите, капитан, — кивнул Най. — Но не сразу. Сто тысяч хоть сейчас, остальное — после того, как самолет будет у нас.

— Куда я должен перегнать самолет? — спросил Джонсон.

— Давайте сядем за вон тот столик и обсудим все… Вы что любите — кофе или чай?

— Кофе…

— Отлично. Джонни, — обратился он к невесть откуда вынырнувшему бармену, — два кофе пожалуйста…

— Сейчас будет! — кивнул бармен — чистокровный таец, которого американцы наверняка звали «Джонни» просто из удобства.

Най и Джонсон присели за один из столиков. Роберт нервничал, не зная, что сказать; Най невозмутимо молчал, глядя на капитана.

— Сегодня я должен лететь на задание, — наконец сказал Джонсон. — В Винь.

— Сегодня мы лишь обсудим кое-какие детали, — пожал плечами Най. — И не более. А перегонять самолет вы будете примерно через неделю.

— Куда?

— Это будет видно исходя из вашего очередного маршрута…

— Но меня же могут сбить сегодня! — вырвалось у Джонсона.

— Откажитесь лететь, только и всего…

— Но как?

— Сошлитесь на плохое самочувствие… Или придумайте что-нибудь, еще.

— Действительно… — вымученно улыбнулся Джонсон. — Ну ладно, а что потом? Я узнаю об очередном вылете за сутки, и в течение этих суток уже не выйду с базы…

— Кто разрабатывает ваш маршрут?

— Я и мой штурман.

— Отлично. Значит, как только вы будете знать маршрут, чиркните записку с указанием его контрольных точек и времени их прохождения. Оставите ее там, где я скажу. Через несколько часов проверите это место — там уже будут лежать указания, что вам делать и говорить. Все ясно?

— Да, — кивнул Роберт.

— Далее. После того, как вы окажетесь в оговоренной точке в указанное время, вы прекратите выполнять задание и измените курс. Далее вас в воздухе встретят наши истребители, которые проводят вас до аэродрома. Выполняйте все их указания, мистер Джонсон, — и все будет о'кей.

«Истребители! — соображал тем временем капитан. — У Лаоса их вроде нет, — значит, работаешь ты, Най, на Вьетнам, Индию или Китай. Если на Вьетнам — значит, почти наверняка на русских. Или на китайцев? Наверное, все-таки на китайцев, до них как раз долечу, керосина хватит… Индия вряд ли, далековато, да и в другую сторону лететь надо… керосина в обрез…».

— Хорошо… — Джонсон проглотил вставший в горле ком, — а что потом? Когда я пригоню вам самолет…

— Разыграем небольшой спектакль, — усмехнулся Най. — По легенде, ваш самолет якобы собьют зенитчики. Доложите своим, что катапультировались и были вынуждены уйти с места приземления. А уж мы позаботимся о декорациях…

— А потом?

— Потом вы вернетесь к своим, а мы тем временем переведем на ваш счет в швейцарском банке остальные деньги…

— А мой второй пилот?

— Устраните его в полете. Выбор средства за вами. Кабину только не пачкайте…

— Я могу надеяться, что вы меня не обманете?

— Можете. Мы не арабы, обманывать не будем, — Най был невозмутим. — Только за поломанный самолет, конечно, заплатим меньше… Поэтому, пожалуйста, без всяких там посадок на брюхо и прочих выкрутасов.

Джонсон молчал, и в голове его теснились самые разные мысли. Ему очень хотелось плюнуть в бесстрастную рожу Ная и проснуться в холодном поту, в обнимку с Наттайей, — и понять, что это все был страшный сон. Он даже ущипнул себя за руку, но сон оставался явью — и мерзкий шпион Най, и тихий бармен, принесший им кофе… Кофе… Джонсон поспешно опрокинул в себя чашку горячего напитка, чертыхнулся, обжегшись, и произнес:

— Ладно. Я пригоню вам самолет.

— Отлично, — Най, не притронувшись к кофе, встал из-за стола. — Итак, туалет в главном здании вашего аэродрома… на втором этаже… бачок в третьей кабинке… к задней его стенке будет приклеен конверт… через шесть дней я жду вашего сообщения. Если вдруг надумаете меня найти — звоните сюда, в отель, и спросите меня. Если через десять дней не будет ни звонка, ни сообщения — я дам ход вашему делу…

Джонсон кивнул:

— Вы обещали… кхм… аванс…

— Ах, да… — неуловимым движением Най извлек из кармана брюк приятно хрустнувший конверт и протянул его летчику. — Там ровно сто тысяч, можете даже не пересчитывать…

Капитан все-таки пересчитал. Когда он поднял голову, Ная уже не было, пропал куда-то и бармен.

Тяжело вздохнув, он спрятал деньги и вышел в холл. Метрдотель удивленно вскинул брови, увидев его:

— Сэр? Ваша мэм ушла полчаса назад, вся в слезах…

— Слушай, ты, — небрежно бросил Джонсон. — Кто такой мистер Най?

— Мистер Най? — удивился метрдотель. — Я не знаю никакого мистера Ная…

— Не дури мне голову! — капитан поднес к лицу метрдотеля кулак. — Загорелый, узкоглазый, как ты, в шортах и рубашке…

— Я, право, не знаю…

— Точно? — в карман пиджака служащего опустилась пятисотдолларовая купюра из тех, что были в конверте.

— Я ничего не знаю, сэр, — твердо сказал метрдотель, возвращая капитану купюру. — Совсем не знаешь? — капитан сунул ему в карман еще две купюры.

— Совсем, — метрдотель решительно вернул Джонсону все деньги. — Нет. Не надо денег, я все равно не знаю.

— Жаль… — Джонсон пожал плечами и вдруг врезал метрдотелю под дых. Потом еще и еще, — а когда тот сполз на землю, капитан с наслаждением бил его ногами, пока он не затих. Потом Роберт вышел из отеля и, поймав такси, уехал на базу.

На медосмотре он заявил, что плохо себя чувствует. Врач сразу отстранил его от полета, и в Винь полетел другой экипаж.

Всю следующую неделю Джонсон жил на базе. Эскадрилья почти не летала, — разведка подыскивала для нее подходящие цели. А капитан хандрил, почти не ел и все свободное время бездельничал.

— С тобой все в порядке, Роб? — спросил как-то его штурман.

— Все пучком, — буркнул Джонсон, и Уотсон не стал больше задавать никаких вопросов.

Через восемь дней после беседы с Наем капитана вызвал к себе командир эскадрильи.

— Как чувствуете себя? — поинтересовался он.

— Нормально.

— Вот и чудесно, — кивнул полковник. — Ночью слетаете в Лаос, нанесете удар по перевалочному пункту на Тропе. Косорылые устроили там в лесу целый город, — склады, туннели, куча жратвы и боеприпасов. Защищено все это ракетами и пушками. Морячки вчера сунулись — и потеряли один «Фантом». Разнесите там все к чертям, парни, и возвращайтесь живыми.

— Понял.

— Вот координаты, — Гаррисон протянул капитану конверт. — Позиции зенитных ракет я обозначил. Можете разрабатывать маршрут.

— Есть, сэр.

…Чуть позже, когда маршрут был уточнен, Джонсон вышел в туалет. Зайдя в кабинку, он спустил воду и, нашарив между стеной и сливным бачком приклеенный скотчем конверт, сунул туда записку для Ная. Потом глубоко вздохнул — и вышел из туалета с выражением полного безразличия на лице.

— Ну, как, успел добежать? — пошутил штурман. Джонсон вспомнил, что сегодня ночью он должен убить его, и на душе стало муторно — он еще не придумал, как это сделать.

— Едва-едва, — буркнул он. — Думал, обделаюсь на подлете к толчку…

— Экий ты терпеливый, — хохотнул лейтенант. — Ладно, пойду я спать, кэп, ты уж там сам технарей пни, чтобы заправляли нас. До вечера!

— До вечера, — Джонсон пропустил мимо ушей фамильярную наглость штурмана. Вообще-то, это его обязанность была — следить за подготовкой самолета, — но иногда Уотсон позволял себе такие выходки, и часто капитан терпел их. Отчасти потому, что лейтенант свою работу делал на пять, а при посторонних все-таки вел себя подобающим образом.

Два часа тянулись, словно тысячелетия. Джонсон попытался еще раз проверить вычисления, но ничего не получилось — цифры словно плыли перед глазами, и думалось ему совсем о другом. За пять минут до назначенного времени он снова вошел в туалет и проверил конверт.

Там уже лежала какая-то бумажка. Вытащив ее, Джонсон увидел написанные каллиграфическим почерком позывные и номера радиочастот, а также координаты точки встречи и время, в которое ему надлежало выйти на связь и прибыть в указанное место.

Вернувшись в кабинет, капитан внес небольшие поправки в расчеты. Теперь в баках «F-111» должно было плескаться немного больше керосина, чем планировалось изначально. Сделав это, Джонсон тяжело вздохнул, после чего поднял трубку телефона и позвонил старшему инженеру.

— Билл, можно начинать. Записывай цифры…

В 22.15 раскрашенный зелеными и коричневыми пятнами F-111 вырулил на взлетную полосу аэродрома Тахли. Еще через несколько минут Джонсон, сидевший за штурвалом, произнес:

— «Сказочник-семь-восемь», прошу разрешения на взлет.

— Разрешаю, — коротко ответил диспетчер.

Дальше капитан должен был молчать вплоть до самой посадки. Он двинул вперед рычаги управления двигателями, и из сопел машины плеснуло красноватое пламя. Бомбардировщик рванулся вперед, набирая скорость, — и вскоре темнота поглотила его.

 

Глава 7

Операция «Зверобой»

Вечером на военный аэродром к юго-западу от Ханоя прибыли три джипа в сопровождении угловатого пятнистого броневика. В двух машинах ехали автоматчики, облаченные в каски и бронежилеты, в третьем джипе, — несколько офицеров, которые были вооружены лишь пистолетами. Вьетнамец-часовой, пропускавший машины на территорию аэродрома, про себя отметил, что все приехавшие, — русские. Сразу стольких льенсо он видел всего раз, когда полтора или два года назад советские инструктора принудили к посадке американский самолет, и потом из Ханоя за ним прилетали русские офицеры.

Машины остановились возле вышки КДП. Башня броневика с легким жужжанием провернулась, и ствол крупнокалиберного пулемета настороженно уставился в небо, где сияли чистые, умытые недавним дождем звезды. Офицеры поднялись на вышку, поздоровались с командиром базы и уточнили обстановку.

— Как обычно, — пожал плечами тот. — Несколько «ночников» крутится у побережья, и все… Но они далеко.

— Ясно, — кивнул старший из офицеров. — Как начнется, зовите.

Они спустились к машинам и стали ждать. Один из офицеров курил сигарету за сигаретой, посматривая на часы.

— Нервничаешь, Андрей? — негромко спросил его старший.

— Есть немного.

— Не волнуйся, для операции взяли лучших летчиков, — Колотилов был спокоен как удав.

— Ну, оно понятно. Но все равно чуть неспокойно…

— Сколько сейчас времени? — спросил полковник.

— Двадцать пять минут одиннадцатого, — ответил офицер и закурил новую сигарету. Дым неторопливо рассеивался в теплом воздухе.

— Ничего страшного, — полковник зевнул. — Все только начинается.

— В смысле? — Андрей выпустил кольцо дыма, и оно поплыло вверх, в небо.

— Американец сейчас взлетает со своей базы. Пока он долетит до границы — пройдет минут двадцать с небольшим. Потом он пролетит над полосой, где стоят наши ребята. Без десяти пойдем на КДП, пообщаемся с ними. Если все пойдет нормально, — он постучал по большой деревянной кобуре своего пистолета, — то еще через семь-восемь минут после этого они будут тут вместе с американцем. Анатолий Петрович, — обернулся Колотилов к сидевшему в джипе офицеру, — освещение полосы и приводные маяки исправны?

— Да, товарищ полковник.

— Тогда ждем, — пожал плечами разведчик и, сложив руки на груди, задумчиво уставился в небо.

Было темно хоть глаз выколи. Даже фары машин полковник приказал выключить. Приходилось соблюдать светомаскировку — американские ночные бомбардировщики славились точностью своих ударов.

…Уже давно исчез в ночной темени аэродром Тахли, откуда взлетел F-111, - и теперь он мчался на восток, к занятой вьетконговцами деревне, в которой, по данным разведки, располагался крупный подземный склад боеприпасов. Самолет шел на автопилоте, и летчикам оставалось только периодически сверять курс. В кабине царил полумрак — лишь неярко мерцали шкалы и стрелки приборов. Лица летчиков, освещенные их мягким светом, казались зеленоватыми. Джонсон, взглянув на сидевшего справа Уотсона, невольно улыбнулся — тот в своем защитном шлеме здорово смахивал на инопланетянина из комиксов.

— Пять минут до лыжных гонок, — зевнув, пробормотал штурман. Так пилоты «Аардварков» называли полет в режиме автоматического следования рельефу местности. — Проверим все системы, кэп?

— Проверяй, — отозвался капитан.

— Двигатели… о'кей, расход топлива… о'кей, — забормотал лейтенант, — вооружение… о'кей, курс… о'кей, расчетный… — Все о'кей, — и снова широко зевнул. — Глаза слипаются… черт бы подрал эти ночные полеты…

— Видать, прошлой ночью тебе было не до сна… — усмехнулся Джонсон.

— Боже упаси! — пробурчал лейтенант и потер глаза. — Меня дома ждет лучшая женщина во всем мире, буду я еще по местным шлюхам бегать… — он помотал головой, стряхивая дремоту. — Вот-вот усну, кэп… Что за дрянь мы пили перед вылетом?

— Не знаю… — пожал плечами капитан. — Я в норме. Спать не тянет.

На деле Джонсон прекрасно знал, в чем дело. Штурмана клонило в сон отнюдь не случайно — незадолго до вылета он позволил себе выпить чашку крепкого чая, в который капитан незаметно подмешал снотворное. Капитан рассчитывал усыпить напарника, а потом застрелить, когда их перевезут на «место крушения». В крайнем случае Джонсон решил убить штурмана еще в полете, для чего заранее переложил пистолет из кобуры в карман комбинезона. Но этот вариант капитан оставил на крайний случай, — очень не хотелось пачкать кабину кровью и мозгами. Да и стрелять в сидящего рядом человека в тесноватой кабине было неудобно. Был бы он еще впереди или сзади…

— Лучше бы я выпил кофе… — пробормотал штурман, и в кабине снова стало тихо — лишь мерно шумели двигатели за спиной.

— Слушай, кэп, — зевнул лейтенант, — сегодня наш маршрут случайно не над позициями «Сэмов», проложен, а?

В одном из прошлых вылетов их самолет едва не сбили вьетнамские зенитчики, и теперь летчики иногда подтрунивали друг над другом по этому поводу.

— Боишься за свою задницу, Виктор? — криво усмехнулся капитан. — Если да, то на обратном пути мы будем петлять среди деревьев до самой базы…

— Да не боюсь я! — ухмыльнулся штурман. — Я просто думаю — может, хоть ария «Сэма» меня разбудит…

— Обойдешься без арий и серенад, — ответил Джонсон. — Я домой в гробу не хочу уехать. Минута до лыжных гонок, приготовься!

Капитан еще раз проверил показания приборов. «Засыпай же, скотина!», — думал он, прикидывая, как бы поаккуратнее застрелить штурмана, если вдруг снотворное все-таки не подействует.

Секундная стрелка описала круг по циферблату.

— Н-начали… — капитан переключил несколько тумблеров, в ответ на приборной панели мигнули зеленые и красные огоньки. Бомбардировщик стал снижаться. Внизу прихотливыми волнами бежали покрытые джунглями холмы, и самолет вдруг плавно лег на крыло, огибая один из них, некстати оказавшийся на пути. Джонсон завороженно смотрел вперед, где горизонт накренялся то вправо, то влево, когда «Аардварк» облетал препятствия. Он не сразу понял, что Уотсон, обвиснув на ремнях и уронив голову на грудь, тихонько храпит в своем кресле, а минутная стрелка на часах подбирается к оговоренному времени, когда уже пора было выходить на связь.

Теперь, когда никто не мог помешать ему, летчик отключил автопилот, взял управление на себя и, поднявшись до двухсот метров, довернул на северо-запад. Убедившись, что все в порядке, капитан дотянулся до рычага аварийного сброса бомб и потянул за него. Спустя мгновение самолет вздрогну и чуть подпрыгнул вверх, когда две тонны стали и взрывчатки разом отделились от него. Где-то позади, в глухих джунглях, грохнул мощный взрыв, разом сровнявший с землей небольшой холм, но капитан, как всегда, увидел лишь яркую бесшумную вспышку в зеркалах заднего вида.

В принципе, можно было обойтись и без этого — Джонсон был достаточно опытным пилотом, чтобы приземлиться даже с полной загрузкой. Однако про бомбы разговора не было, а рисковать лишний раз ему не хотелось. Кто его знает, какой там длины у вьетнамцев полоса, — а чем легче будет самолет, тем быстрее он остановится после приземления. Да и без бомб немного ниже был расход топлива, — а его у капитана было в обрез. Только до полосы.

«Теперь радио…», — соображал летчик. Сменив частоту рации, он нажал кнопку связи и произнес:

— Nest, this is Bird, I'm ready to fly. Nest, this is Bird, I'm ready to fly. I'll arrive to the check point in two minutes, repeat, I'll arrive to the check point in two minutes. What will be the following instructions? Over (Гнездо, это Птица, я готов к полету. В расчетной точке буду через две минуты, повторяю, через две минуты. Что делать потом? Конец связи).

— Roger (Понял вас), — отозвался издалека вьетнамский радист. — Follow the previous course and do not change the frequency, be ready to meet your escort in two or three minutes. They will take care of you. Just follow their orders. Over (Следуйте прежним курсом и не меняйте частоту связи, будьте готовы к встрече с эскортом через две или три минуты. Они позаботятся о вас. Просто делайте, что они говорят. Конец связи).

— Roger, Nest… (Понял вас, Гнездо…).

 

Глава 8

В засаде

…В сорока километрах к северу Хваленский и Маргелов ожидали приказа на взлет, сидя в кабинах своих самолетов. Обе машины с включенными двигателями стояли в начале длинной просеки, которую вьетнамские саперы прорубили в густом лесу. Длина ее составляла полкилометра, а ширина — всего двадцать метров. Эту временную полосу предполагалось использовать всего один раз, поэтому с маскировкой вьетнамцы особо не заморачивались, просто набросав поверх выровненной земли свежесрезанной травы на случай, если американские воздушные разведчики что-то все-таки заподозрят.

Для операции летчики выбрали два истребителя МиГ-21ПФМ, снабженные стартовыми ускорителями. Эти устройства, — фактически небольшие реактивные двигатели, — подвешивались на самолет перед взлетом и, включаясь на разбеге, позволяли вдвое сократить его. Взлет с укороченной полосы при помощи таких ускорителей офицерам был не в новинку — за время службы во Вьетнаме они только что хвостом вперед не летали.

Их с техниками перебросили на временную полосу еще на рассвете. Темно-зеленый «Ан-2», набитый людьми и ящиками с вооружением, тащился сюда битый час. Пассажиры с тревогой посматривали в иллюминаторы: не появятся ли поблизости американские самолеты? Обошлось — проскочили. Вьетнамские пилоты Хонг и Кванг виртуозно посадили самолет на просеку и отрулили с нее под деревья. Самолет сразу разгрузили и замаскировали срезанными ветками и маскировочными сетями.

Чуть позже, когда окончательно рассвело, издалека донесся нарастающий рокот, постепенно перешедший в оглушительное стрекотание — и из-за деревьев появились два транспортных вертолета. Под брюхом каждого из которых на длинном тросе был подвешен истребитель с выпущенными шасси.

— Как котенка за шкирку… — поморщился Володя, глядя на покачивающийся на подвеске истребитель.

— Скорее уж, тигренка… — усмехнулся Хваленский.

Первый вертолет завис метрах в тридцати над полосой, и летчики разглядели в распахнутой боковой двери человеческую фигурку. Кто-то из членов экипажа, вероятно, штурман, высунув голову наружу, смотрел вниз, на МиГ. Хотя вертолет на подлете к полосе двигался очень плавно, машина все равно слегка раскачивалась на тросе, как гигантский маятник. Наконец, МиГ повис более-менее ровно, и вертолет начал медленно снижаться, буквально по сантиметру уменьшая высоту. Штурман, одной рукой прижав к горлу ларингофоны а другой держась за срез двери, смотрел на груз и указывал пилотам, как снижаться. Время текло ужасающе медленно, и летчики молились про себя, чтобы столь крупная дичь не привлекла американцев. Было отчего занервничать — рев двигателей слышался за километр с лишним, а разглядеть сами вертолеты можно было с еще большей дистанции.

— Готовься, сейчас будем отцеплять тросы, — крикнул Хваленский Володе, когда от колес МиГа до земли осталось несколько метров. Володя кивнул.

Вертолетчики оказались настоящими асами, — самолет они поставили на землю так бережно, как будто он был сделан из тонкого стекла. Хваленский, Маргелов и несколько техников, подскочив к МиГу, быстро освободили его от тросов. Штурман увидев, что подвеска свободно болтается под брюхом, тотчас подал пилотам сигнал уходить. Вертолет величаво развернулся и завис над деревьями чуть в стороне. Его место почти сразу занял следующий, и все повторилось сначала.

Закончив разгрузку, транспортники улетели. Рокот их винтов затих вдали, и снова запели умолкшие было птицы.

— Быстро все замаскировать! — приказал Хваленский. — Нгуен, мне нужно пятнадцать человек, чтобы спрятать самолеты!

Нгуен, — командир вьетнамского отряда, охранявшего полосу, самолеты и советских специалистов, — только кивнул и, обернувшись, что-то крикнул на своем языке. Тотчас из зарослей вынырнули вооруженные люди в маскхалатах.

— Навались! — приказал Хваленский и первый взялся за крыло МиГа.

Русские и вьетнамцы окружили самолет и сообща откатили его под деревья. Даже такой толпой сделать это было сложно, — машина весила девять тонн, — но, увы, тягач в джунгли перебросить было невозможно.

Откатив самолеты под деревья, летчики накинули на них маскировочные сети и забросали срезанными ранее ветками. Когда все было надежно спрятано в лесу, майор лично осмотрел полосу и убедился, что никаких следов визита транспортников не осталось. Пришлось, правда, набросать еще травы на просеку, — вертолеты разметали чуть ли не все, что перед тем накидали вьетнамские саперы.

Как выяснилось чуть позже, сделано это было отнюдь не зря — через час после отлета транспортников над лесом протарахтела легкая американская «Цессна». Такие самолетики использовались для разведки и наведения штурмовиков. Она сделала несколько кругов над просекой, едва не цепляя крылом вершины деревьев, а потом улетела на юго-восток. Все это время люди внизу сидели, затаив дыхание, а когда деловитое тарахтение мотора стало затихать, кто-то неподалеку от Хваленского исступленно выругался:

— Наведет сейчас «Фантомы», с-сука… Валить надо было!

— Не наведет, — флегматично отозвался майор, почесывая спину. — Если бы наводил, то остался бы рядом и дальше, чтобы корректировать огонь. А раз улетел — все в порядке.

— Думаете? — с надеждой отозвался техник.

— Не думаю — знаю. Ладно, хлопцы, за дело! Проверяйте самолеты, готовьте вооружение, а мы с Володей подсобим!

Он повернулся к командиру вьетнамцев:

— Спасибо, Нгуен. Дальше мы сами.

— Хорошо, — ответил вьетнамец, глядя на выкрашенный зелеными и коричневыми пятнами истребитель. — Красивый самолет. Русские самолеты все красивые. Как ваши девушки.

— А ты бывал в СССР, Нгуен? — спросил Хваленский.

— Я учился у вас. Хорошая страна, мне понравилось.

— Понятно, — вздохнул майор. — У тебя хорошо обученные солдаты. Я их даже не видел, пока ты их не позвал.

— Иначе тут не выжить, — Нгуен казался бесстрастным, но по глазам его было видно, что похвала пришлась ему по душе.

— Это верно. Нгуен, еще одна просьба есть… — Хваленский обернулся и, увидев, что все уже отошли к самолетам, быстро произнес:

— Пусть кто-нибудь из твоих парней заберется на дерево и наблюдает, не появится ли снова американский разведчик.

— Будет сделано.

— Вдруг вернется… У тебя есть зенитные пулеметы?

— Есть, три штуки. Лучше бы без них обойтись. Шуму много, толку мало.

— Лучше бы… — вздохнул майор. — Но все-таки спокойней с ними.

— Хорошо, я прикажу их приготовить.

— Спасибо.

Вьетнамец неслышно ушел, а техники занялись проверкой МиГов на предмет повреждений. Все оказалось в норме — вертолетчики свое дело знали.

Потом настал черед вооружения. МиГи транспортировали заправленными, но невооруженными. Не рискнули — была вероятность того, что при перевозке повредятся контакты электрической цепи, и оружие потом откажет. Поэтому заниматься им пришлось прямо в лесу. Делали все опять же вручную. Каждую машину вооружили двумя ракетами «воздух-воздух» и подвесной пушкой. На два оставшихся пилона под крыльями еще на аэродроме были подвешены дополнительные баки с топливом — так, на всякий случай.

— Р-раз-два, взяли! — и, поднатужившись, техники поднимали из ящика тяжеленную ракету.

— Держи, держи, мужики, я ща! — торопливо бормотал вооруженец, защелкивая фиксаторы, которые крепили смертоносный снаряд на пилоне. — Готово! Давай на другое крыло…

Покончив с ракетами, техники принялись за пушки. Поскольку расстояние от брюха самолета до земли составляло менее метра, а подвесной контейнер с пушкой весил хорошо за две сотни килограмм, подвеска его вручную оказалась нелегкой задачей. Шестеро мужиков, согнувшись буквой «зю», держали контейнер на весу и ненавязчиво подбадривали молодого вооруженца, крепившего пушку под брюхом самолета. С грехом пополам чертов контейнер все-таки подвесили; передохнув, справились и с другим. На все про все ушло два часа.

Потом делать стало нечего. Сидя возле замаскированных самолетов, летчики и техники разговаривали о том, о сем, чтобы скоротать время.

— Был у меня забавный случай, — с улыбкой рассказывал майор. — Полетел я на охоту, ну, и забрался вглубь Лаоса, чтобы подловить американцев еще на подлете… Рацию переключил на их частоту — и слушаю переговоры. Тут у меня на локаторе две цели нарисовались. Пока к ним приближался, слышу диалог по радио: «Джонни, глянь, розовые слоны!», — «Да какие еще слоны, у тебя глюки!», — «Смотри сам, идиот, вон они, внизу, у холма!», — «О, и правда… Слоны… Черт, почему они розовые?», — майор умолк, прислушиваясь к далекой-далекой перестрелке на юго-востоке.

— Ну, а потом что было? — нетерпеливо спросил кто-то из техников.

— Да ничего, — пожал плечами Хваленский. — Сбил я один из тех вертолетов, второй сел рядом и подобрал экипаж. Они, видать, караваны на Тропе искали. Я еще над ними пару кругов сделал, — пытался слонов рассмотреть.

— Увидели? — полюбопытствовал Володя. Про это майор ему раньше не рассказывал.

— Угу. Четыре таких… темно-розовых, как лосось, что ли. Тюками увешаны, и люди рядом шли. Ну, я высоко был, они как игрушечные выглядели.

— А что, слонов партизаны тоже используют? — удивился кто-то.

— А то! Это ж готовый грузовик, только траву жрет, а не бензин…

— Интересно, а почему они розовые были? — задумчиво спросил техник-вооруженец.

— А хрен его знает… Может, пыль там такого цвета, может, вьетнамцы их специально выкрасили… Как в том анекдоте про матросов на зебрах…

Вечер вступал в свои права. Скрылось за холмом солнце, — и слегка посвежел воздух, и удлинились зыбкие тени, быстро превратившиеся в сплошные сумерки, и молчаливей стали люди, сидевшие возле самолетов… Потом солнце и вовсе провалилось за горизонт — и джунгли залила темнота. Ночь выдалась безлунной. Теперь можно было не опасаться американцев — они не рисковали соваться в джунгли ночью, а их самолеты до самого утра не могли бы нанести удар по полосе. Разве что B-52 — но это было уж очень маловероятно… Ну, еще были «Интрудеры», палубные бомбардировщики, — но и они так далеко от побережья не залетали.

Хваленский бросил взгляд на часы — предстояло еще почти два с половиной часа ожидания. Рядом с летчиками неслышно появился командир вьетнамского отряда, проверявший посты.

— Все нормально, товарищ Хваленски? — спросил он.

— Да, Нгуен. Но мне снова нужна помощь. Надо очистить полосу и выкатить самолеты.

— Хорошо, — кивнул вьетнамец. Опять из зарослей появились его бойцы, в считанные минуты убравшие с полосы маскировку. Потом дружными усилиями МиГи выкатили на стартовую позицию, и майор предупредил ведомого:

— Буду взлетать — не смотри мне вслед. Ослепнешь, глаза не сразу к темноте привыкнут.

Володя кивнул.

— Если я не смогу взлететь, будешь сопровождать американца в одиночку. Позывные помнишь?

— Помню. Он — Птица, РП — Гнездо, я — Лис-два.

— Верно.

Последний час тянулся бесконечно долго. Не было уже сил ни разговаривать, ни что-то делать — все мысли крутились вокруг предстоящего задания.

В половине одиннадцатого офицеры забрались в кабины своих истребителей и стали ждать команды на взлет. Американец должен был выйти на связь с вьетнамским диспетчером примерно в 22.55 и доложить, что он готов следовать на аэродром. Уже в 22.52 они запустили двигатели и стали держать их на малых оборотах, чтобы в случае чего сразу взлететь и не тратить времени на запуск.

Радио проснулось в 22.57:

— Гнездо — Стае, Птица летит на север, немедленно взлетайте! Повторяю, Птица летит на север, немедленно взлетайте! У вас полторы минуты, повторяю…

— Лис — Гнезду, понял, — коротко ответил майор. — Лис-два, готов?

— Готов, — бесстрастно отозвался Володя.

 

Глава 9

Ночной полет

Захлопнув фонарь кабины, Хваленский включил тормоза и плавно двинул вперед рычаг газа, увеличивая обороты. Самолет мелко подрагивал, пока турбина раскручивалась до максимальных оборотов. Потом майор отпустил тормоза, дав самолету тронуться с места и начать разбег, — и повернул красный тумблер.

Спустя секунду к шуму двигателя примешался басовитый рев пороховых ускорителей. Оставляя за собой грандиозный огненный шлейф, МиГ рванулся вперед, словно пришпоренная комета. Летчика куда сильнее обычного вжало в кресло, — тяга двигателя почти удвоилась за какое-то неуловимое мгновение. По обе стороны машины почти вплотную мелькали стволы деревьев, сливавшиеся на громадной скорости в какое-то подобие частокола. Полоса стремительно убегала назад, и когда до ее конца оставалось метров пятьдесят, летчик плавно взял ручку на себя. Джунгли вдруг резко провалились куда-то вниз. Под брюхом самолета промелькнули стоящие у торца взлетной полосы деревья, — а потом и они пропали в ночи. Остались только чистое небо, усыпанное блестками созвездий, да мягкий зеленоватый свет приборов.

— Я — Лис-один, взлет произвел, — облизнув пересохшие губы, произнес Хваленский, сбрасывая отработавшие ускорители и убирая шасси. Взгляд на высотомер — триста метров. Хорошо. Взгляд на часы — до встречи с американцем еще полминуты. Взгляд на указатель скорости — девятьсот. Мало. Надо тысячу сто, иначе рядом с янки не удержаться. «Ладно, время еще есть, доберем…».

— Я — Лис-два, понял, взлетаю, — отозвался Володя.

— Лисы, Птица уже рядом с вами, — встрял диспетчер с КДП. Переговоры пока вели по-русски, не особо опасаясь американских «слухачей» из радиоразведки. — Осмотритесь, сейчас он включит бортовые огни.

Настал самый ответственный момент операции. Если сейчас американца не удастся обнаружить, то все пойдет прахом.

Хваленский стал делать размашистую «змейку», до рези в глазах всматриваясь в черноту позади себя. Где-то далеко-далеко позади засияло и поползло вперед узкое лезвие пламени, — взлетал Володя. И почти сразу оно вдруг пропало во тьме. Не было ни вспышки, ни проблеска — просто свечение пропало, будто кто-то задернул черную ширму.

— Володя, жив? — удивленно спросил Хваленский, боясь, что вот сейчас беззвучно сверкнет полыхнет среди деревьев, и Маргелов уже не ответит ему.

— Жив. Что-то мимо сейчас пролетело, — ответил капитан. — Меня нехило тряхнуло.

— Фух, — выдохнул майор, — и тут же метрах в пятидесяти от него вспыхнули зеленый, белый и красный огоньки большого самолета. Скорость его была самую малость выше, чем у майорского МиГа, и потому он понемногу нагонял истребитель. «Блин, да он просто Володьку заслонил от меня…», — облегченно сообразил Хваленский.

— Я Лис-один, вижу Птицу, — доложил он, выравнивая машину и снижаясь. Снова форсаж — следовало сравнять скорости, чтобы идти рядом, когда янки нагонит МиГ. Снова двигатель жадно сосет керосин из баков, и из сопла бьет хорошо видный в ночном небе огненный факел. Вроде с земли даже стреляют — вон, трассера видно. «Ничего. Промажут. Дотяну. Тут лететь-то…» — успокоил себя Хваленский.

— Я — Лис-два, взлетел, — наконец-то доложил Володя. — Ускорители сброшены. Впереди-выше наблюдаю самолет с включенными аэронавигационными огнями. Удаление километр или чуть больше. Жду указаний. Прием.

Часы показывали 22.59.

— Второй, это первый, — Хваленский дожидался, пока американец нагонит его. — Это наш гость. Не включай пока локатор и держись у него на хвосте. Прием.

— Второй понял, — сквозь зубы процедил Володя. Он на форсаже набирал высоту, и ощущения от перегрузки были не из приятных.

— Лисы, Птица рядом с вами. Переходите на общую частоту, — приказал диспетчер.

— Есть. Второй, подтверди, — Хваленский также включил аэронавигационные огни, чтобы американец наверняка заметил его.

— Второй понял, — капитан сменил частоту рации и, не выпуская из виду сопровождаемый самолет, продолжал лететь позади и ниже него. По едва заметному свечению сопел двигателей и горящим бортовым огням он хорошо различал его на фоне черного неба. Чуть левее и выше сиял красновато-желтый шлейф пламени, тянущийся за майорским МиГом, который уже почти поравнялся с F-111.

Еще несколько томительных секунд — и Хваленский, повернув голову вправо, увидел метрах в тридцати от себя обтекаемый силуэт американской машины. Ему даже показалось, будто пилот мельком взглянул в его сторону. Глубоко вздохнув, майор проверил частоту и нажал кнопку связи:

— Bird, this is Fox One. Good evening. You can see my plane at nine o'clock. Are you ready to follow me? Over (Птица, это Лис-один, добрый вечер. Мой самолет — слева от вас. Вы готовы следовать за мной? Прием).

…Джонсон еще с минуту назад заметил, как в джунглях прямо по курсу ярко полыхнуло пламя, и поначалу решил, что по нему стреляют зенитными ракетами. «Арии «Сэма», однако, не зазвучало. Потом капитан вспомнил о МиГах, которые вроде как должны были его сопровождать, и успокоился. Видимо, это они и взлетали, — хотя по данным аэрофотосъемки тут вроде бы находились густые джунгли. Впрочем, эти косоглазые и не такое могли отмочить…

Вскоре Джонсон разглядел впереди и выше себя яркий шлейф реактивной струи. Неизвестный самолет на большой скорости мчался тем же курсом, что и F-111. При желании капитан без проблем мог бы сбить его очередью из пушки; в былые времена Джонсон так бы и сделал, но сейчас он просто взглянул в сторону светящейся полоски — и снова вернулся к управлению «Аардварком». Судя по тому, какой зигзаг выписывал шлейф выхлопа впереди, МиГ маневрировал, пытаясь заметить F-111.

— Bird, turn on your navigation lights (Птица, включите ваши аэронавигационные огни), — неожиданно приказал диспетчер. — Escort is close to you, they should see your plane (Эскорт рядом с вами, они должны вас увидеть).

— Roger (Понял), — поколебавшись несколько секунд, капитан подчинился. Вскоре МиГ перестал метаться из стороны в сторону и пристроился левее, на одной высоте с Джонсоном. Капитан медленно, но неуклонно нагонял его, и вскоре самолеты поравнялись. Вьетнамский летчик также включил огни, и Джонсон при их неверном свете различил на фоне черного неба силуэт «Фишбеда». Он понемногу обгонял его, — скорость F-111 все-таки самую малость была побольше, чем у МиГа.

В этот момент в эфире вдруг снова зазвучала английская речь. Капитан даже вздрогнул от неожиданности, но, прислушавшись, нашел в себе силы ответить:

— Hello, Fox One, this is Bird. We are ready to follow you. Over (Приветствую, Лис-один. Мы готовы следовать за вами).

— Roger. We will escort you to the airfield. Reduce your speed to four hundreds miles. Don't maneuver and don't use radio (Мы будем сопровождать вас до аэродрома. Уменьшите скорость до четырехсот миль в час, не маневрируйте и не используйте радио), — невидимый собеседник Джонсона говорил без малейшего акцента. — If you will resist, we will shoot. Over (Если вы будете сопротивляться, мы откроем огонь).

— Roger (Понял), — капитан облизнул пересохшие от волнения губы и убавил обороты двигателей, снижая скорость. — Don't worry, I won't about to resist… (Не волнуйтесь, я не стану сопротивляться…).

— I hope you won't (Я очень надеюсь на это), — перебил его другой голос, в котором Джонсон даже сквозь помехи чувствовал плохо скрытую ненависть, — or I'll get you, lousy Yankee… (В противном случае я собью тебя, сраный янки).

— Keep silence, Fox Two! (Тихо, Лис-два!) — перебил его первый. — Sorry, gentlemen, but your pals killed his friends and now he hates Americans. Don't be silly, he never misses… (Прошу прощения, джентльмены, но ваши ребята убили его друзей, и теперь он ненавидит американцев. Не глупите, он никогда не промахивается…) — в голосе летчика послышалась издевка. — Over…

Вот тут капитану стало по-настоящему страшно. Так, выходит, вьетнамец летит не один… Ну конечно, этого и следовало ожидать. И тот агент говорил именно о самолетах — не об одном самолете! Джонсон осмотрелся, пытаясь заметить ведомого, но ничего не увидел. Видимо, тот шел в мертвой зоне.

Дальше они летели молча — лишь раз Хваленский приказал Джонсону довернуть на несколько градусов к востоку, чтобы выйти точно в створ полосы. Американец изредка поглядывал влево, держа МиГ майора в поле зрения, а Володя не спускал глаз с американца. Приходилось быть особенно внимательным — полет в полной темноте, да еще на такой малой высоте, был очень сложным делом. Тяжело было не только истребителям, но и Джонсону — его машина была тяжелее и медленнее реагировала на движения ручки управления.

Через несколько минут снова заговорил вьетнамский диспетчер:

— Bird, this is Nest. You are cleared to landing… (Птица, это Гнездо. Вам разрешена посадка).

Выслушав необходимые данные о расстоянии до полосы, силе и направлении ветра и прочих необходимых мелочах, Джонсон подтвердил, что все понял. Далеко впереди уже вспыхнули огоньки, расположенные вдоль взлетно-посадочной полосы.

— We will be near, Bird, if you fail to land for the first attempt (Мы будем рядом, Птица, на случай если вы не сядете с первого раза), — предупредил американца «Лис-один». - Over.

Джонсон понял намек и сконцентрировался на посадке, чтобы приземлиться с первого захода. Мягко шумели за спиной двигатели, сладко похрапывал рядом одурманенный фруктовым чаем лейтенант, тускло мерцали в сумраке шкалы приборов. По застывшему, словно маска, лицу капитана катился пот.

 

Глава 10

Бегущий в темноте

— А вот и наш янки, — сказал сидевший в джипе офицер, когда издалека донесся гул двигателей, а вдоль взлетной полосы зажглись сигнальные огни.

— По машинам! Будьте готовы следовать за самолетом по полосе! — приказал полковник.

Автоматчики быстро забрались в один из джипов и на бронетранспортер. Нервничавший офицер, куривший сигарету за сигаретой, поспешно затоптал очередной окурок и стал вглядываться в темноту, пытаясь различить приближающиеся самолеты. Всматривались и остальные, но безуспешно — лишь в последний момент кто-то различил едва заметные искорки бортовых огней, приближавшиеся к аэродрому. Гул все нарастал.

Наконец, громадная тень, распластав крылья, вынырнула из темноты и коснулась колесами бетонки. Огни вдоль ВПП сразу погасли. Сопровождавшие американца МиГи, оглашая окрестности ревом двигателей, обогнали американца, также выключив бортовые огни, и, промчавшись над полосой, растворились в темноте, уйдя на второй круг.

Бомбардировщик, сбрасывая скорость, покатился по взлетной полосе. Он пронесся мимо автомашин с военными и, притормаживая, направился дальше.

— За ним! — приказал полковник.

— Есть, товарищ полковник! — отозвался водитель. Офицеры забрались в джип, и машины помчались следом за самолетом.

…«Аардварк» остановился лишь в самом конце полосы. Мысленно похвалив себя за то, что догадался избавиться от бомб, Джонсон уменьшил обороты двигателей до минимума, но выключать их не спешил — мало ли что… Он покосился на своего второго пилота — тот спал сладким сном. Его не разбудила даже посадка, хотя капитан сильнее обычного приложил самолет о полосу. «Похоже, дозу снотворного я рассчитал верно…», — подумал Джонсон. «А теперь что?».

Почти сразу рядом с самолетом завизжали тормоза. Капитан увидел, как из-под левого крыла его самолета вынырнул джип и ловко затормозил прямо перед носом бомбардировщика. Откуда-то сзади появились автоматчики и взяли самолет в кольцо.

Второй такой же автомобиль остановился справа. Что творилось позади самолета, капитан не видел, но был уверен, что и там его блокировали — оттуда ярко светили чьи-то фары.

Выскочивший из второго джипа человек в светлой униформе поднял над головой скрещенные руки: мол, глуши двигатели. В свете фар капитан ясно разглядел его: ничуть не похож на вьетнамца или китайца, — скорее, типичный европеец. «Русский… — с сожалением понял Джонсон. — Ладно, не мое это дело… Лишь бы заплатили… и фотографии отдали…».

На всякий случай летчик нащупал в кармане пистолет, после чего, тяжело вздохнув, нажал на рычажок открывания фонаря кабины. Тяжелое стекло почти бесшумно поднялось вверх и застыло так, больше не отгораживая его от внешнего мира. В кабину ворвался шум двигателей «Аардварка», который даже на минимальных оборотах заглушал все прочие звуки. Офицер снова скрестил руки, и лицо его стало злым. «Ничего, — не без ехидства подумал Джонсон, — потерпишь. Я тебе за считанные центы уступаю эту птичку…».

Отстегнув ремни, он выбрался из своего кресла и сел в образовавшемся после открытия фонаря проеме, свесив ноги наружу.

— I need to see your commander! (Я должен увидеть вашего командира) — крикнул он офицерам, после чего произнес пароль:

— My name is Aardvark! (Мое имя — Аардварк!).

— I am their commander! (Я — их командир) — из джипа неторопливо вылез второй офицер. — Turn off your engines, Captain. We don't have much time. We should take you to the crash location… (Выключите двигатели, капитан, у нас мало времени. Мы должны доставить вас на место падения).

Офицер говорил на английском так же хорошо, как и сопровождавшие F-111 пилоты.

— Where is my chopper? (Где мой вертолет?) — нагло поинтересовался Джонсон, не спешивший покидать свой — пока еще свой — самолет.

— Over there (Вон там), — офицер махнул рукой в сторону разрушенных ангаров, возле которых и в самом деле стоял транспортный вертолет. — Turn off the engines and get out from the cockpit. Come on! (Вырубайте двигатели и вылезайте из кабины, быстрее!).

«Вот дерьмо! Время действительно уходит!» — Джонсона пробил холодный пот. А ну как штабные мозгляки потом сопоставят факты и догадаются, что к чему?

— Give me a ladder! (Дайте мне лестницу!) — приказал он.

Два автоматчика тотчас приставили к борту стремянку. Джонсон, сунувшись в кабину, щелкнул тумблерами, и двигатели затихли. Над аэродромом снова пронеслись МиГи, все еще ожидавшие, пока освободится полоса.

— My co-pilot is sleeping (Мой второй пилот спит), — сказал капитан, спускаясь на землю. — You should take him with me to crash place (Вы должны доставить его на место падения вместе со мной).

— Don't worry, — покачал головой офицер. — He will stay here (Не волнуйтесь, он останется здесь).

— What?! (Что?).

— He will stay here (Он останется здесь), — повторил русский. — Don't worry, he don't tell your newsman about your flight (Не волнуйтесь, он никому не расскажет о вашем полете).

— You… You fucking trickster! (Вы… Вы гребаный обманщик!) — капитана прошиб холодный пот.

— It's just a business, Mr. Johnson (Это всего лишь бизнес, мистер Джонсон), — холодно усмехнулся офицер, пожимая плечами. — Let's go (Идемте).

— My co-pilot should fly with me… (Мой второй пилот должен лететь со мной) — Джонсон потянулся к пистолету, но в спину капитана сразу же ткнулся ствол «Калашникова». Оказавшийся рядом офицер сразу выхватил у него из кобуры пистолет и извлек оттуда обойму:

— It's a dangerous toy, Captain. We will give you it just after landing (Это опасная игрушка, капитан. Мы вернем ее вам только после высадки).

Джонсон понял, что спорить уже бесполезно. Все равно будет так, как решат они. Презрительно сплюнув под ноги полковнику, американец оглянулся и последний раз посмотрел на преданный им самолет. В душе появилась какая-то отвратительная пустота, когда он увидел приземистый силуэт тяжелой машины с высоко расположенным крылом, ее острый нос и большой хвост. Бомбардировщик устало распластался на бетонке, словно мифический великан, связанный по рукам и ногам. Вокруг него, словно муравьи, суетились техники, и уже подъезжал тягач, готовый увезти самолет прочь…

Его провели к вертолету и затолкали в гулкое нутро, где уже сидели несколько автоматчиков. Взревели двигатели, «вертушка» оторвалась от земли и взяла курс на «место падения».

На душе у Джонсона было тоскливо. Он уже понял, что продал самолет и штурмана русским — за сущие гроши. Теперь те настругают таких же, заставят Уотсона научить их летать на них — и выиграют войну. И от этого оружия наверняка погибнет еще множество американцев. А виноват в их смерти будет он, капитан Джонсон…

— Remember, — кричал ему на ухо полковник, стараясь перекрыть гул вертолета, — your plane was brought down by SAM. You were waiting for rescue helicopter, but were obliged to leave the crash place, because Vietnamese soldiers came there… Clear? (Помните, вас сбила зенитная ракета. Вы ждали спасательный вертолет, но были вынуждены уйти с места падения, потому что пришли вьетнамские солдаты. Ясно?).

— Yes (Да), — кивал Джонсон.

— Tell your commanders coordinates of the crash location. We will take care of about decorations, and your scouts would think that we have taken away all wreckages… Clear?! (Укажите командованию место вашего падения. Мы позаботимся о декорациях, и ваши разведчики решат, что мы вывезли все обломки. Ясно?).

— Clear! (Ясно!).

— When you will talk to your commanders, be confident. Your money waits you. All five million. But we won't be able to help you if you are arrested… (Держитесь уверенно, гните свою линию, что бы ни случилось. Ваши деньги ждут вас, но мы не сможем помочь вам, если вас арестуют…).

— Clear! I'll be careful! (Хорошо. Я буду осторожен) — кивнул капитан.

— Nice! Are you ready? We arrive on the crash place! (Чудесно! Вы готовы? Мы прибываем на место падения!).

— Yes, I am! (Да, готов!).

Вертолет стал снижаться. В иллюминаторе вместо темного неба возникла неясная черная масса, освещенная сполохами горевших тут и там костров. Джонсон не сразу сообразил, что пилот посадил машину на лесную поляну. Один из солдат сдвинул в сторону дверь, и в салон ворвался поднятый винтом ветер.

— Get out and turn on your beacon! — велел полковник. — Have a good trip, Mr. Johnson! Here your photos and films… Nice girl, you have a good taste! (Вылезайте и включайте свой радиомаяк. Счастливого путешествия, мистер Джонсон. Здесь ваши снимки и пленки. Красивая девочка… у вас неплохой вкус!) — ухмыльнулся он на прощанье, выбрасывая в дверь большой конверт.

— Go to hell (Гори в аду…), — буркнул капитан, спрыгивая в высокую траву. Вертолет, подняв небольшую бурю своими винтами, улетел, оставив американца посреди большой поляны. Неподалеку что-то догорало — видимо, бутафорские остатки якобы сбитого ракетой «Аардварка». Капитан включил свой маяк. Оставалось теперь только дождаться утра, — а там и спасатели прилетят.

Он отыскал конверт, который выбросил из вертолета полковник, и вскрыл его. Оттуда посыпались те самые фотографии, сделанные в бангкокской гостинице. Джонсон поморщился и, чиркнув спичкой, поднес ее к снимкам. Они вспыхнули неярким пламенем.

— Гори-гори, — невесело усмехнулся капитан, подбрасывая в разгорающийся костер пленки. — Давай-давай, гори, гори ясно…

Внезапно темный лес ожил. Среди деревьев замелькали щуплые фигуры с автоматами, кто-то щедро выпустил в сторону летчика длинную очередь, — над поляной веером пронеслись трассирующие пули. Потом выстрелы умолкли, и до Джонсона донеслись лающие команды на вьетнамском.

Капитан, напуганный свистом пуль, сразу растянулся на земле и откатился от костра. Только теперь он понял, что за спектакль имел в виду мистер Най. «Идиот!» — мысленно ругал себя Джонсон, с отчаянием глядя на темные фигурки, цепью идущие по поляне с автоматами наперевес. «Пять миллионов, ага! Разбежался! Получи на блюдечке с золотой каемочкой! Сначала выберись отсюда… Костер разжег, романтик чертов… Хорошо еще, что не подстрелили!».

Вьетнамцев отделяло от него всего полсотни метров, — и максимум через минуту они должны были наткнуться на капитана. Джонсон отполз в сторону от чадящего костерка, стараясь ничем не выдать своего присутствия; пятясь на четвереньках, он преодолел еще метров десять, — а затем, не выдержав, вскочил и побежал прочь. Вслед ему загрохотали автоматы, и капитан понесся еще быстрей. Так он не бегал даже в молодости; за считанные секунды капитан достиг спасительного леса и еще долго бежал без оглядки, подгоняемый бьющими в стволы деревьев пулями. Спотыкаясь и стреляя наугад в мелькающие позади тени, Джонсон все глубже и глубже забирался в чащу, пока не понял, что патронов у него больше нет, вьетнамцы отстали, а сам он капитально заблудился. Прислонившись спиной к дереву, капитан перевел дух и обшарил карманы.

— Подведем итоги, — хрипло пробормотал он вполголоса. — Карты потерял… Нож потерял… Заблудился… А денежки-то мои… — он громко расхохотался и тут же замолк, испугавшись эха.

Спотыкаясь, он на ощупь побрел туда, где, по его расчетам, находился юг.

 

Глава 11

Катарсис

…РП разрешил МиГам сопровождения приземляться лишь когда F-111 был убран с полосы. Приказ оказался весьма кстати — топливо у истребителей уже заканчивалось. Едва они приземлились и свернули с ВПП на рулежку, как дежурная вьетнамская пара вырулила на старт и пошла на взлет.

Хваленский открыл фонарь, потом вырубил двигатель и стал ждать, пока к нему подъедет тягач. От нечего делать он стал смотреть на одинокую звездочку, сиявшую аккурат впереди самолета.

Внезапно майор ощутил, как он устал. Устал и физически, да так, что не смог бы сейчас и пальцем пошевелить, и душевно. Не хотелось больше воевать, стрелять, мстить за погибших… Короткий стремительный полет над ночными джунглями съел остатки его сил, и теперь ему было даже хуже, чем тогда, после известия о нелепой гибели Ашота. Тогда ему хотелось немедленно бежать и мстить американцам, хотелось подняться в воздух на первом попавшемся под руку самолете и безжалостно расстрелять в упор первую попавшуюся машину. Сейчас же хотелось только одного — уставиться в одну точку и сидеть на месте, ни о чем не думая.

Так он и сделал.

Тягач опаздывал, было очень тихо, — и потому майор очень быстро впал в состояние, близкое к трансу. Он смотрел на звезду — и постепенно успокаивался. Все накопившееся в душе дерьмо улетучивалось, и его место занимала легкая и спокойная радость — мы все-таки это сделали! Мы, мы пригнали сюда американца… без нас хрен бы что вышло, пусть даже заслуга разведчиков тут побольше! Не они, а МЫ его сюда привели и заставили сесть…

Мысли плавно перетекали в другое русло. Летчик неожиданно поймал себя на том, что размышляет, чем бы заняться по возвращении домой. Раньше он такие мысли гнал прочь, теперь же с удивлением заметил, что ему даже нравится строить планы на будущее.

— С батей баньку соорудим на даче, — думал Хваленский, и сразу воображал ее себе во всех деталях: деревянная, с настоящей кирпичной печью и просторным предбанником. — Он давно хотел такую… Интересно, а Нина там как? — майор вдруг вспомнил смешливую двадцатилетнюю соседку, которую он видел полгода назад, во время отпуска, когда ездил проведать родителей в Союз, и сердце аж защемило от неожиданной тоски. — Замужем уже, небось… Да не! Быть того не может! Не замужем! Вернусь — женюсь!

На душе внезапно потеплело. Жизнь перестала казаться черным тоннелем, превратившись в бескрайнее поле — куда хочешь, туда и иди.

В себя майора привел негромкий стук по обшивке. Хваленский повернул голову и увидел, что к борту его МиГа уже приставлена лестница, и по ней поднимается техник.

— Вечер добрый, товарищ майор, — поздоровался он. — Ну и фрукт вы сегодня пригнали… Мы его еле в ангар закатили!

— Привет, Леш. Пилотов куда девали? — сухо спросил Хваленский.

— Да увезли уже куда-то…

— Жаль… — вздохнул летчик.

— Товарищ майор, у вьетнамцев там что-то с тягачом… Минут пять ждать придется еще, наверное. Может, я за вас до ангара досижу, как тягач придет?

По правилам, при буксировке самолета в кабине должен был находиться пилот или техник, который в случае необходимости нажимал на тормоз. Обычно после приземления это делали сами летчики, но сейчас майору хотелось только одного — остаться одному и поразмышлять. Поэтому он с готовностью выбрался из кабины.

Когда летчик спустился на землю, техник увидел, что тот улыбается. Все на аэродроме уже успели забыть, когда майор в последний раз был веселым, и потому Леша был несказанно удивлен.

А Хваленский, хлопнув его по плечу, неспешно зашагал вдоль взлетной полосы. Он шел по траве и смотрел на звезды, глубоко вдыхая свежий ночной воздух и чувствуя, как легко становится на душе. Черная злоба, снедавшая его с того памятного мартовского дня, когда погиб Ашот, постепенно исчезала. И уходило чувство вины за то, что не смог спасти его.

Огненной полоской вдруг чиркнул по небу падающий метеорит, и майор, остановившись, мысленно пожелал погибшему Чапаю легкого лежанья. Постояв немного, он пошел назад.

На полпути его встретил Володя. Капитан уже успел сменить летный комбинезон на повседневные брюки и рубашку, и теперь неторопливо брел вдоль полосы, засунув руки в карманы и насвистывая что-то разудалое. Заметив командира, он умолк и приосанился.

— Товарищ майор…

— Вольно, — усмехнулся Хваленский. — Как, пришел в себя уже?

— Да, — улыбнулся летчик. — Здорово мы все-таки этих янки посадили…

— Это точно, — кивнул майор. — А куда самолет их поставили? Посмотреть бы потом вблизи…

— В третьем ангаре стоит. Пойдемте посмотрим? Я там только что был…

— Да не, потом… Как тебе самолет?

— Ничего так машина! — одобрительно покачал головой капитан. — Кабина удобная, просторная, обзор такой хороший — нам и не снился… Бомб, правда, нет, — он пустой прилетел.

— Ну и хрен бы с ним, — пожал плечами Хваленский и, взглянув на небо, с наслаждением зевнул. — Главное, что прилетел… Ладно, поехали-ка в лагерь… Устал я что-то…

Они неспешным шагом направились к стоянке возле КДП, где майор утром оставил свой джип. Помолчав, Володя сказал:

— Я вот все думаю… Если бы американец вдруг начал там ерепениться и маневрировать, как бы мы его загоняли на нашу базу? С тем «Фантомом» попроще было… он хоть днем летел, да и не так быстро… И нас четверо было тогда…

— Если честно, я и сам не знаю, что бы мы сделали, — признался майор. — Но думаю, выкрутились бы. Не впервой.

Володя кивнул в знак согласия. Когда офицеры подошли к стоянке, и майор принялся стаскивать с себя летный комбинезон, он задумчиво спросил:

— Интересно, еще что-нибудь в этом духе нам подкинут?

— Ага. «Бэ-пятьдесят два» пригнать попросят… — буркнул майор, швырнув комбинезон в кузов джипа. Володя вначале недоуменно воззрился на командира, а потом они оба расхохотались. Принудить к посадке стратегический бомбардировщик, способный зараз превратить несколько квадратных километров в испещренную кратерами пустыню — это была бы просто сказка!

— За тот «Фантом» — благодарность от командования, — сквозь смех говорил Маргелов, — за сегодняшнего меньше медали не дадут, а за Б-52, наверное, сразу Героя получим…

— А что, мысль! — утирал слезы Хваленский. — Только ты никому ни-ни, а то и правда прикажут… Лучше сами как-нибудь попробуем, в порядке самодеятельности… Ладно, поехали в лагерь… шутник!

Уже в хижине Хваленский разложил на столе нехитрую снедь и плеснул в стаканы немного вина:

— За наше безнадежное дело, Володь…

Выпили. Посидели. Налили еще.

— Готовься принимать дела, — сказал Хваленский. — Завтра моя командировка заканчивается. Поеду в Союз…

— Понимаю, Михаил Антонович, — капитан посмотрел на командира. — А я, пожалуй, останусь… на сверхсрочную…

— Если не секрет — зачем? — спросил майор. — Ладно я… Я свои счеты с янки сводил… А тебя-то что держит?

— А у меня свои счеты, — угрюмо ответил Володя. — Помните, меня тогда «охотники» подловили, когда я с курсантом летал? Да мне до конца дней сниться это будет! — стукнул он вдруг кулаком по столу. — Ржут, фотографируют меня, — а я зубами скриплю и от ракет уворачиваюсь… Суки!

Про Лилю он не упомянул.

Майор кивнул.

— И Ашота с Васей я им не прощу… — глухо произнес Володя. — И курсантов своих… которые в боях погибли… Я все помню…

— Да и скучно там, в Союзе, — добавил он после недолгого молчания.

— Почему скучно? Служить будешь, летать…

— Тут хоть летаем вволю. А там будем на партсобраниях мозги сушить… Да и опять же, — здесь спецзадания, а там скукота… Не хочу.

— Вот оно что, — протянул Хваленский и подлил себе водки. — На адреналин ты подсел, Володь… Опасно так воевать…

— Я знаю, — ответил капитан.

Повисло молчание. Хваленский, глядя в окно, разминал пальцами оказавшееся на столе рисовое зернышко; Маргелов смотрел в пол, и на скулах его играли желваки.

— Ладно, Володь, не бери в голову… — извиняющимся тоном произнес наконец майор. — Все. Забудь этот разговор… Не будем больше о грустном…

— Хорошо, — тихо ответил Володя.

— Осторожней будь, — не приказал — попросил Хваленский. — Мне повезло… повезет ли тебе, если собьют — никто не знает…

— Угу…

За окном занимался рассвет, а офицеры молча сидели и размышляли — каждый о своем. Протарахтел над лагерем «кукурузник» с техниками, потом вернулись вьетнамские перехватчики, — но летчики даже не пошевелились.

 

Глава 12

Постскриптум

…Джонсона вытащили из джунглей ранним утром, когда один из спасательных вертолетов смог отыскать его по сигналу радиомаяка. Капитана подняли на борт и привели в чувство, после чего командир спасателей крикнул ему на ухо:

— Вас должно быть двое! Где второй летчик?! Мы не можем засечь его маяк!

— Его взяли в плен «Чарли»… — процедил сквозь зубы летчик. — Он был тяжело ранен, и я был вынужден оставить его.

Весь оставшийся полет его ни о чем не расспрашивали. Вернувшись на базу, Джонсон рассказал, как их сбила вьетнамская ракета, и показал место на карте. Аэрофотосъемка вскоре подтвердила наличие большой воронки и выжженной земли, но обломков почти не было.

Их, наверное, вывезли вьетнамцы, — со вздохом предположил кто-то в штабе. — Как с той машиной… помните?

Все согласились, что так оно, скорее всего, и было.

— А как вы потеряли своего штурмана? — спросил один из офицеров.

— Мы успешно катапультировались, но он потом подвернул ногу, выбираясь из кабины. Я начал оказывать ему первую помощь, а потом пришли «Чарли», и мы с ним попытались скрыться. Косоглазые шли за нами по пятам. Виктор вскоре сказал, что больше не может идти, и я был вынужден оставить его. Мне удалось оторваться от погони. Я слышал несколько выстрелов позади, но что стало с ним — не знаю…

— Сочувствую… — вздохнул штабник-майор, но в глазах его явственно читалось презрение.

…Эскадрилья Джонсона вскоре будет расформирована, а три уцелевших самолета перебазируют обратно в Штаты. F-111 подвергнутся серьезнейшей доработке и вновь появятся над Вьетнамом лишь в 1972 году. Но они уже никогда не будут столь же неуязвимы, как раньше — вьетнамские зенитчики сумеют сбить еще несколько машин.

После возвращения в Америку у Джонсона найдут какую-то болезнь, и он вскоре по-тихому уйдет в отставку. Бывший капитан сделается удачливым бизнесменом; судя по тому, что его сестре вскоре сделают операцию, деньги за самолет он все-таки получит. Сполна ли — неизвестно. Жена его так и не узнает об интрижке мужа с тайской девушкой, и это навсегда останется тайной Роберта Джонсона. И, разумеется, тайной Главного разведывательного управления (ГРУ) СССР, в архивах которой осядет досье на капитана…

…Лейтенант Уотсон будет признан пропавшим без вести. По отрывочным сведениям, штурман согласился сотрудничать с советскими специалистами, и вскоре был тайно вывезен в СССР, где его следы затерялись.

…В Союз будет вскоре доставлен и трофейный F-111, который советские авиаконструкторы подвергнут детальному изучению. Самолет впоследствии будет некоторое время стоять на одном дальневосточном аэродроме, а потом бесследно исчезнет, как и захваченный в 1966 году «Фантом». Знания, полученные при изучении трофея, пригодятся нашим при создании фронтового бомбардировщика Су-24. Он, правда, ни в коей мере будет являться копией «Аардварка», как это станут утверждать заграничные источники.

…Участники операции «Зверобой» будут представлены к высоким правительственным наградам. Полковнику Колотилову присвоят звание Героя Советского Союза; летчиков, сопровождавших F-111 в его последнем полете, наградят орденами Красной Звезды. Разведчики, завербовавшие американского летчика, будут повышены в звании и награждены орденами и медалями. Однако нигде и никогда не будут упоминаться подробности операции, за которую их наградят. Эти данные будут засекречены, и всей правды никто так и не узнает.

…Остается сказать еще несколько слов о судьбе героев этой истории.

Майор Хваленский в конце апреля 1968 года отбудет в Союз и вернется в Кубинку. В 1970 году он переведется в Туркмению, где в пустыне Каракумы будет создан специальный учебный центр для подготовки летчиков. Там в обстановке, приближенной к боевой, инструктора станут готовить летчиков-истребителей. До 1978 года Хваленский будет учить молодых летчиков премудростям воздушного боя, а потом окончит школу летчиков-испытателей в подмосковном Жуковском и станет работать в конструкторском бюро Микояна и Гуревича, где создавались истребители МиГ. В числе прочих он будет испытывать самолеты МиГ-23 и МиГ-29. В отставку летчик уйдет полковником, незадолго до смерти Брежнева.

Судьба Хваленского мистическим образом еще раз пересечется с судьбой «сто одиннадцатых» — правда, уже косвенно. В 1991 году в Персидском заливе разгорится очередная война, и американцы начнут бомбить Ирак. В одну из этих военных ночей пилот иракского МиГ-23 собьет американский самолет радиоэлектронного противодействия, созданный на базе F-111. Мало кто знает это, — но тот араб-полковник в 1975 году учился в Марах у самого Хваленского…

Капитан Маргелов прослужит во Вьетнаме до октября 1968 года, продолжая обучать местных летчиков. Как и Хваленский, он будет иногда летать на «свободную охоту». Также он станет практиковать совместный перехват американских самолетов с курсантами, корректируя по радио их действия и вступая в бой только в крайнем случае. Его боевой счет пополнится еще двумя «Фантомами». Однако в октябре его «спарка» во время тренировочного полета будет сбита американскими «охотниками». Володя вместе с курсантом катапультируется, однако из-за полученных травм надолго прекратит летать — и вскоре уедет в Союз. В дальнейшем капитан вернется в строй, и даже будет допущен к полетам, но уже в 35 лет перейдет на наземную работу. Скажутся последствия того катапультирования… В отставку Маргелов также уйдет полковником — но уже в начале перестройки.

Капитан Николаенко уедет в Союз вместе с Хваленским. Выздоровев, он снова станет летать на реактивных истребителях и учить молодых пилотов. В 1970 году его отправят в новую командировку — в Египет, воюющий с Израилем. На этот раз уже не инструктором — боевым пилотом. Васе вместе с другими советскими летчиками придется патрулировать небо над египетскими городами и отражать атаки израильских самолетов. В одном из боев близ Суэцкого канала он собьет истребитель «Мираж», — правда, победа останется неподтвержденной.

В марте 1971 года капитан вернется в Союз и женится на одной из красивейших девушек своего города. Его первенец, Сашка, родится в 1973 году, когда Вася снова будет воевать на Ближнем Востоке — на этот раз в Сирии. Собственно, туда он поедет лишь инструктором, — но, аккуратно наплевав на запреты, вместе с сирийцами примет участие в воздушных боях. Его личный счет увеличится еще на два самолета, а бесценный боевой опыт ляжет в основу учебника по ведению воздушного боя. По нему будет учить летчиков-истребителей его бывший командир Хваленский.

Эта война окажется последней для Васи. Врачи запретят ему летать на сверхзвуковых самолетах, и он переквалифицируется в вертолетчики. Быстро освоив Ми-8, а затем и новый Ми-24, прозванный в войсках «Крокодилом», он станет учить пилотов в учебном центре в городе Торжок, что под Тверью. Будет растить своих пацанов — рыжего Сашку и белобрысого (в маму) Мишку. Иногда, под рюмочку, будет вспоминать лихую юность, но без лишнего бахвальства.

Вася тихо умрет во сне мартовской ночью 1985 года. Натруженное сердце остановится, как заклинивший на полной скорости мотор. Похоронят его с воинскими почестями там же, в Торжке…

Старший лейтенант Газарян был с воинскими почестями похоронен в своем родном Сухуми, а его именем назвали одну из улиц. Чуть позднее над могилой поставят черный мраморный обелиск с изображенным на нем истребителем, рвущимся в бескрайнее небо. Увы, с развалом Союза о погибшем в далекой стране летчике постепенно забудут — и лишь изредка кто-то будет оставлять цветы возле необычного памятника…

Полковник Колотилов в 1969 году передаст дела сменщику и отбудет в Союз, где впоследствии будет работать над проведением разведывательных мероприятий в странах Юго-Восточной Азии. В отставку он уйдет в 1988 году в звании генерал-лейтенанта, имея множество наград за проведение секретных операций.

Генерал-майор Антипов, до последних дней своей жизни лично летавший на реактивных истребителях, в 1970 году трагически погибнет в авиакатастрофе. У вертолета, на котором он будет лететь пассажиром, в воздухе неожиданно заклинит хвостовой винт, и его начнет вращать вокруг оси. Летчики попытаются аварийно посадить «вертушку», но при касании земли та опрокинется набок и загорится. Экипаж успеет выскочить, а пассажиры — нет. Когда подоспевшие спасатели потушат обломки, спасать уже будет некого…

…Об угнанном бомбардировщике вновь вспомнят после развала Союза, когда американцы обнаружат в ангарах Московского авиационного института остатки кабины F-111. На дворе уже будут громыхать сумасшедшие девяностые, когда недавним врагам станут позволять очень многое, и потому американцы срочно создадут комиссию по поиску пленных соотечественников, якобы вывезенных в СССР из Вьетнама. Очень кстати отыщется какой-то документ Главного разведывательного управления, где будет открытым текстом говориться о необходимости доставки в Союз иностранных специалистов, взятых в плен в различных «горячих точках» планеты. Комиссия, состоящая преимущественно из офицеров армии США, будет несколько лет рыскать по всему пространству бывшей империи, не исключая и азиатских республик. Янки будут обыскивать архивы, аэродромы, полигоны и военные городки. Поскольку именно в азиатских степях в советское время располагалось множество военных учебных центров, то, по мнению главы комиссии, пленных держали именно там. Президент Ельцин будет к этому времени по рукам и ногам повязан зарубежными кредитами, и возражать не станет.

Комиссия, разумеется, ничего не найдет. Ни самолетов, ни захоронений, ни протоколов допросов. Империя умела хранить свои секреты. Американцы уедут ни с чем, и российские чиновники будут долго недоумевать, зачем было тратить деньги на эти явно провальные поиски. Лишь в 2001–2002 годах, когда американские войска начнут операцию против «Аль-Кайеды» в Афганистане, кое-кто поймет, что под видом поисковиков в России действовали шпионы. Но к этому времени Штаты уже прочно обоснуются в Азии. Их самолеты будут взлетать с авиабаз, еще десять лет назад принадлежавших нам; их солдаты будут жить в казармах, где раньше жили наши; их пестрые знамена будут развеваться там, где еще совсем недавно гордо реял наш флаг…

Увы, прозрение придет к нам слишком поздно. Спустя десятилетия американцы все-таки отомстят нам за свое поражение во Вьетнаме.

Воистину, самые темные дела творятся под личиной благих намерений.

Но все это будет много позже…

 

Глава 13

Бросок на Сайгон

…Восстание, начавшееся во время праздника Тет, к апрелю 1968 года все-таки было подавлено американцами. Хотя вьетконговцы и атаковали неожиданно и повсеместно, им явно не хватало единого руководства, а также поддержки авиации и бронетехники. Потеряв тысячи солдат и офицеров раненными и убитыми, американское командование вернуло-таки себе контроль над Южным Вьетнамом. Вьетконг и северовьетнамская армия (СВА) только убитыми потеряли свыше тридцати тысяч бойцов, среди которых было очень много опытных партизан. Но… парадокс! Почему-то антивоенные выступления вспыхнули не во Вьетнаме, а в Штатах!

— Прекратите эту бесполезную войну! — кричали демонстранты.

Юноши скрывались от призыва, дезертируя в Канаду или уезжая в другие города:

— Чего я забыл в этом чертовом Вьетнаме?!

Потерпев военное поражение, Вьетконг одержал важную психологическую победу. Американцы больше не желали отдавать свои жизни во имя призрачной идеи защиты демократии. Их боевой дух оказался сломлен.

Антивоенные выступления отчасти достигнут своей цели — воздушные рейды против ДРВ пойдут на убыль, но окончательно не прекратятся. Партизаны же продолжат наносить удары тут и там, по-прежнему избегая открытых столкновений. Воевать с ними окажется почти невозможным делом. Один из американских вертолетчиков в те годы признается: «Мы летаем над деревнями и видим крестьян. Днем они работают на полях, а ночью берут оружие и стреляют в нас. Нельзя быть уверенным, что вон тот десятилетний сопляк не шпион Вьетконга, и что не работает на Вьетконг вот та шестнадцатилетняя шлюха из борделя. В этой чертовой стране, наверное, почти все — партизаны…».

Так оно, в общем-то, и было. Большинство населения страны поддерживало партизан и помогало им. Если не из сочувствия — то из страха. Но чаще из сочувствия.

Зная местность лучше американцев, имея множество замаскированных подземных баз и бункеров, партизаны выматывали противнику нервы ощущением постоянной угрозы. «Днем джунгли были наши, — писал впоследствии американский рядовой Брэд Брекк, — днем противник прятался от нас и наших самолетов… Вьетнамцы ненавидели нас и имели полное на то право, потому что мы жгли их дома, бомбили их хозяйства, убивали их жён и нередко насиловали их дочерей. Поэтому их армии наносили удары ночью, когда мы были наиболее беззащитны, когда у нас не было поддержки с воздуха, способной сбросить бомбы и напалм на их позиции…».

Вьетконговцы расставляли в джунглях многочисленные ловушки вроде ям с кольями или «малайских хлыстов», разрывавших человека пополам. В изобилии встречались мины, — как серийные, так и самодельные, сделанные из неразорвавшихся снарядов и гранат. Эти сюрпризы сильно отравляли жизнь американцам, прочесывающим леса, хотя куда большие потери они несли в перестрелках с вьетнамцами.

Американское командование будет занижать свои потери и завышать вражеские. Это всегда было нормальным явлением для любой воюющей страны. Но только теперь ложь будет принимать такие масштабы. Именно тогда американская военщина отработает механизм фильтрации правды: общество будет получать ровно столько информации, сколько сочтет нужным особый информационный отдел армии. И не больше.

Когда в 1969 году умрет Хо Ши Мин, у южан появится надежда на прекращение войны. Однако новый северовьетнамский президент, Ле Зуан, продолжит дело «дедушки Хо». В том же году сменится президент и в США, — к власти придет Ричард Никсон, при котором начнется постепенный вывод американских войск из Вьетнама. Тяжесть войны все больше будет перекладываться на плечи южновьетнамских военных. Северяне между тем продолжат копить силы для нового удара.

30 марта 1972 года они при поддержке нескольких сотен танков начнут крупномасштабное наступление на территорию Южного Вьетнама. И хотя оно будет остановлено благодаря ожесточенному сопротивлению южан и поддержке американской авиации, часть провинций коммунисты все-таки захватят. В том числе старинную столицу некогда единого Вьетнама — город Хюэ, от которого останется каких-то сто километров до порта Дананг. Его, правда, спустя месяц южане сумеют-таки отбить, — зато город Кванг Три, расположенный к северу от Хюэ, надолго останется за северянами. Еще один прирост территории коммунистов, еще один маленький, но решительный шаг на пути к объединению страны…

Летом начнутся мирные переговоры, с помощью которых американцы попытаются достойно выйти из щекотливой ситуации, создавшейся во Вьетнаме. Однако к декабрю они заглохнут, и американцы вернутся к своей тактике «тонких намеков». Декабрь ознаменуется ночными налетами «Стратофортрессов» на Ханой и другие вьетнамские города. Сотни тонн бомб обрушатся на военные аэродромы, заводы и прочие важные объекты. Вьетнамцы в долгу не останутся, сбив четверть участвовавших в рейдах самолетов. Три с лишним десятка B-52 уничтожат ракетами и пушками зенитчики, две машины запишут на свой счет пилоты «Балалаек», — Фам Туан и Тхан Тхиеу. Когда в ночном небе будет вспыхивать очередной подбитый «Стратофортресс», ночь на короткое время станет превращаться в день — так ярко будут гореть американские самолеты…

Тем не менее, бомбежки все-таки заставят северян снова сесть за стол переговоров. Почти все их аэродромы будут уничтожены, исправные самолеты можно будет пересчитать по пальцам, не останется зенитных ракет, топлива, снарядов… Никогда еще победа Юга не будет столь вероятна.

Согласно мирным соглашениям, американские войска окончательно эвакуируются из страны, а Южный Вьетнам получит право на самоопределение. Читай — будет брошен на произвол судьбы. В марте 1973 года последние американские солдаты покинут Вьетнам; останутся только военные советники и моряки, охраняющие принадлежащие Штатам сооружения. Дальше южане будут воевать сами. Однако их армия и при американцах не блистала, а уж теперь они будут сдавать позицию за позицией.

В американских штабах подведут печальные итоги войны — из трех миллионов побывавших во Вьетнаме солдат и офицеров убито свыше 56 000 и ранено почти 150 000, а еще несколько тысяч пропало без вести или захвачено в плен. Их в девяностых станут искать по всему Вьетнаму добровольцы-поисковики, однако попадаться им все больше будут безымянные могилы на крестьянских полях.

Еще 175 000 американских ветеранов сойдут с ума или покончат с собой в следующие два десятилетия после войны. Сытой и богатой Америке еще только предстоит узнать страшные слова «вьетнамский синдром». Психологи и психиатры долго будут спорить, почему человек, вернувшись с войны, каждую ночь ждет нападения врагов, и как его от этого лечить. А ветераны будут тем временем спиваться, стреляться, топиться, не в силах забыть кошмары своей военной молодости…

Суммарные потери вьетнамцев спустя несколько лет будут оценены в 1 700 000 погибших военных и гражданских лиц, а также несколько миллионов раненных. Но это будет потом. Чуть позже…

…В 1974 уйдет в отставку Никсон, и Южный Вьетнам потеряет в его лице последнего союзника. А вьетконговцы, которых по-прежнему будут поддерживать с севера, снова и снова будут сражаться с правительственными войсками — и побеждать их. В том же году северовьетнамская армия перейдет в открытое наступление, и теперь уже никто не посмеет возразить Ле Зуану. В январе северяне захватят ряд южновьетнамских провинций и будут методично продвигаться на юг, присоединяя все новые территории. Загорелые темноволосые ребята с «Калашниковыми» отобьют Донгхой и Хок Лонг, снова появятся в Кванг Три и Хюэ, потом без боя войдут в Дананг… К началу апреля 1975 года под контролем северян будет находиться большинство южновьетнамских провинций. Армия южан станет разбегаться, и немногие офицеры, еще верные присяге, не смогут заставить солдат сражаться. Им останется надеяться только на чудо.

Чуда не произойдет. В середине апреля СВА перейдет в решительное наступление, перемалывая в порошок последние южновьетнамские батальоны. В воздухе будет господствовать авиация северян. Не встречая серьезного сопротивления, их танки вскоре окружат Сайгон, наводненный миллионами беженцев. Те будут опасаться репрессий, и потому страстно возжелают покинуть страну, как это уже сделал их президент. 29 Апреля американские летчики сумеют эвакуировать из обреченной столицы тысячу с лишним сограждан и несколько тысяч вьетнамцев. Вертолеты будут улетать сильно перегруженными, на виду у северян, однако огня никто не откроет. И без того будет ясно, чья взяла. Бесстрастная видеохроника сохранит для нас кадры американского позора: вертолеты будут приземляться на палубы судов, стоящих у побережья Южного Вьетнама, после чего их будут сбрасывать прямо в море, чтобы освободить место для следующих машин.

А на следующее утро вьетнамские солдаты без боя войдут в притихший город. В полдень над президентским дворцом взовьется красный флаг. Война закончится. С опозданием почти на двадцать лет Северный и Южный Вьетнам все-таки станут одним целым…

История вьетнамских войн за независимость на этом не закончится. Будет и поход в Камбоджию в 1976, и война с Китаем в 1979 году, — и снова вьетнамцы докажут свое право жить самостоятельно. Но это будет уже совсем другая история.

А мы с тобой, читатель, должны помнить, что та далекая война была отчасти и нашей войной. Нам есть чем гордиться — ведь это наши летчики и зенитчики обучали вьетнамцев, а иногда и сражались плечом к плечу с ними. Это наши врачи спасали раненных в вьетнамских госпиталях. Это наши моряки рисковали своими жизнями, прорываясь в Хайфон через заминированный Тонкинский залив. Наконец, это нашим оружием били хваленую американскую пехоту и жгли всю применявшуюся во Вьетнаме американскую технику — от танков до самолетов.

Шестнадцать советских специалистов отдало свои жизни за то, чтобы война не выплеснулась за пределы Индокитая и не превратилась в третью мировую. Одни погибли в бою, других сгубила болезнь, третьих — несчастный случай. О работе наших спецов в этом регионе долгое время мало что было известно, хотя они и не прятали свои вьетнамские и лаосские награды. Просто такой войны в истории Союза не значилось…

Будем же помнить о них.

Меня иногда спрашивают — а что мы поимели с той войны кроме абстрактного удовлетворения от причастности к победе? Что стоящего получил Союз взамен десятков МиГов, сотен ракет и зенитно-ракетных комплексов, тысяч автоматов? Ведь это все было создано на наши, советские деньги, — неужели им нельзя было найти лучшее применение?

— Вениками расплатились, — хмыкнет кто-то с усмешкой. — Равноценный размен, да…

— Да не вениками, — улыбнусь я. — Камрань — слыхали такое слово?

— Нет, — скажет большинство.

— Конечно, — пожмут плечами отдельные знатоки. — Это где «Витязи» разбились…

— Правильно, именно там, — вздохну я. — Так вот, эту базу на юге Вьетнама нам после войны передали в долгосрочную аренду. Там есть аэродром, способный принимать даже стратегические бомбардировщики, и стоянка для военных кораблей. Вьетнамцы в счет полученного вооружения также помогали строить там станцию для слежения за спутниками. А наши летчики оттуда летали на патрулирование южных морей, наши моряки оттуда совершали дальние походы. Считайте, мы поддержкой коммунистов обеспечили себе военное присутствие в Юго-Восточной Азии. А это дорогого стоит.

— Так уж и дорогого… — усомнится кто-то. — Столько денег вбухали…

— Думаете, американцы в своих европейских и азиатских союзников меньше? — ехидно уточню я.

— Ну… — пожмет плечами собеседник.

— Ну вот и славно, — отвечу я.

…Мы уйдем из Камрани лишь в конце двадцатого века. Еще долгие годы после развала Союза там будут присутствовать наши военные, — и лишь в 2000 году договор о долгосрочной аренде Камрани будет расторгнут. Хотя нам предлагали ее за сущие копейки, в которые обходилась эксплуатация одной (!) атомной подлодки… Но военное командование сочло базу нерентабельной, — и мы потеряли последний азиатский форпост советской империи…

Грустно, читатель. Очень грустно.

 

Эпилог

Народу в вагоне было всего ничего: несколько рассредоточившихся по вагону разновозрастных теток, двое парней, да старик в черном плаще. Парни от самой Москвы разговаривали о самолетах. Один был в джинсовом костюме и в очках, другой в камуфляжных штанах и черной куртке. Старик, сидевший рядом с ними, прислушивался от нечего делать, но молчал.

Электричка, зашипев дверями, отделилась от перрона Мытищ и стала с нарастающим гулом набирать скорость. За окном проплывали сонные дома и деревья. Солнце еще не разогнало тучи, застлавшие небо, и потому погода была отнюдь не праздничной. Лязгнула дверь. Из соседнего вагона появился небритый дядька в потрепанном камуфляже, державший в руках старенькую гитару.

— Граждане пассажиры! — хрипло провозгласил он. — С Днем Победы вас! Кому сколько не жалко…

Ударив по струнам, он запел «Эх, дороги». Пел он не слишком умело, но старательно. Кто-то полез за мелочью, а кто-то даже не обернулся.

— И еще одна песня… тоже ветеранам, но других войн, — произнес певец, когда отзвучал последний аккорд.

Электричка почему-то остановилась на перегоне между двумя станциями. Было необычайно тихо. Примерившись, мужик взял первый аккорд и негромко запел:

Поверь, рассказ мой не из тех историй,

Что с армии привозят пацаны,

В моей судьбе была война, которой

Не числится в истории страны…

Старик вздрогнул и удивленно посмотрел на певца. А тот продолжал:

Нам было двадцать, сыновьям России,

Готовым грудью встать за всю страну…

Виновных нет. Мы сами напросились

На неофициальную войну.

Мальчишки, не судите Бога ради!

Мы думали, нам крупно повезло, —

С приятелем летать в одном отряде

Бок о бок, так сказать,

К крылу крыло…

Умолкли и обернулись теперь и те двое парней, только что ожесточенно спорившие о каком-то «Дугласе». А дядька вдруг запел громче и решительней:

На стол все документы и награды,

И с этого мгновенья ты — никто.

Разведка — что слепой полёт над адом,

Сначала — мы, вьетконговцы — потом.

И лезвие огня сверкало ярко,

Предутреннюю вспарывая мглу,

Когда на форсаже взлетала «спарка»,

Похожая на тонкую иглу…

Теперь певца слушали уже все. Умолкли даже тетки в дальнем конце вагона. Старик бросил взгляд в окно — и обомлел, явственно увидев темно-зеленый самолет, одиноко стоящий на асфальтированной площадке в сотне метров от железной дороги. Нелепо и несуразно смотрелась боевая машина среди облезлых гаражей и сараев. Поезд вдруг тронулся с места и понесся прочь, набирая скорость. Самолет мелькнул и пропал за строениями, — но старик сразу узнал его. Машина времен его лейтенантской юности. «Балалайка»…

— Откуда ты взялся тут, друг? — едва слышно пробормотал он, тщетно ожидая — не появится ли самолет снова в просветах между постройками.

А певец продолжал:

Тот профиль самолёта в белых звёздах

Наверно, мне не позабыть уже…

И тень ракеты класса «воздух-воздух»,

И перегрузки в диком вираже…

Моей машины бренные останки

Неслись к земле чадящей головнёй,

А в вышине два белозубых янки

Беззлобно хохотали надо мной.

Стучали колеса. Поезд удалялся от Мытищ, и с каждой секундой старик все больше убеждался, что самолет ему не привиделся.

Мне повезло, — меня на третьи сутки,

Почти что как в кино, отбил десант.

Потом хирург, большой любитель шутки

Спросил, — ну как, мол, там, на небесах?

Я лишь мычал, наркозом оглушённый,

Но с той поры, хоть столько лет прошло,

Мне снится запах операционной

В сопровожденьи непечатных слов.

Да я-то ладно, мне господь отмерил

За тех парней, что к звёздам вознеслись,

Обидно вот, что те, кому я верил

От нас так суетливо отреклись…

Но навсегда со мной, как запах хлеба,

Тот сон, в котором, всем смертям назло,

Мой самолёт в тропическое небо

Вонзается серебряной стрелой…

И, чуть помедлив, певец закончил:

Си-и-иние

Небеса над Росси-и-ею,

Облака в белом инее

И закаты в росе-е-е!

Горько-о-о нам:

В царстве неба жестоко-ого

Тридцать пять было соколов,

Уцелело лишь семь… [4]Песня в эпилоге называется « Ветерану неизвестной войны ». Автор — Константин Фролов . Текст песни использован в книге с его разрешения.

Утих последний аккорд, и мужик, сняв замызганную кепку, пошел по проходу между сидений.

— С-сукин сын! — с восхищением пробормотал старик, торопливо нашаривая в карманах мелочь. Две или три разнокалиберных монетки там все-таки нашлось. Отыскалось несколько монет и у парней.

— Ты откуда эту песню знаешь? — поинтересовался старик, когда певец подошел к ним.

— Напели как-то, — пожал плечами парень. — А я запомнил…

— Хорошая песня… — сказал старик, опуская рубли в кепку. — Спасибо, сынок.

— Не за что, отец. С наступающим! — певец пошел дальше. Звякали монеты, шелестели мелкие купюры, которые ему щедро накидали в кепку остальные пассажиры.

— Простите… вы летчик? — спросил парень в очках. — Летали во Вьетнаме?

— Да, летал, — кивнул старик. — Я был инструктором. Вьетнамцев на МиГ-21 учил летать.

— А с «Фантомами» встречались? — спросил второй.

— Было пару раз. Но случайно. Тренируешь, к примеру, курсанта, отрабатываешь атаку воздушных целей ракетами. Взлетаешь, значит, с ним на «спарке», две ракеты у тебя есть. А тут на тебе, «Фантом»-разведчик идет мимо аэродрома. Ну, и пускаешь… а там уже как получится.

— А сбивать удавалось? — уточнил парень в очках.

— Один раз видели, как он потом упал. Этого вот засчитали. А другой раз американец ушел.

— Здорово! — парни переглянулись. Потом тот, что был в черной куртке, спросил:

— А награды у вас есть за эту войну?

— Есть. Орден потом дали, — ответил старик. — А вы сами, я гляжу, в авиации понимаете. На кого учитесь?

— Я на авиатехника, — сказал парень, — а он — на психолога.

— Понятно, — усмехнулся старик. — А я думал, вы оба — авиаторы.

— Да не, — поправил очки второй. — Я скорее любитель. Просто нравятся самолеты.

— Понимаю. У меня с этого же начиналось, — улыбнулся старик. — Правда, в мои годы попроще было стать летчиком, но у вас еще все впереди.

— Я думаю, со временем получится и у меня, — ответил юноша.

Всю дорогу они разговаривали о том, о сем, изредка переключаясь на тему вьетнамской войны и авиации. Потом, когда голос машиниста возвестил с потолка, что поезд прибыл на конечную станцию, выяснилось, что им в разные стороны: парни направлялись в авиационный музей, а старик — в гости к своему сослуживцу. Тепло попрощавшись, они разошлись.

Старик добрел до нужного ему дома и позвонил в дверь. Почти сразу ему открыл дверь улыбающийся сослуживец. Тоже седой как лунь, но все такой же крепкий.

— Володя!

— Миша!

Они обнялись. В коридор выскочил внук Маргелова, застыл, глядя на стариков.

— А это мой меньший внук, Дима зовут! — гордо сказал Володя. — Пять лет позавчера исполнилось.

— Деда, а, деда! — тут же заныл Дима. — Ты в музей обещал!

Маргелов хотел было приструнить внука, но Хваленский опередил его:

— Давай в музей сходим, в самом-то деле! Успеем еще в квартире посидеть…

Димка с радостным воплем метнулся за одеждой.

Вскоре все трое шагали в сторону музея. Димка, явно недовольный тем, что деды идут не так быстро, как ему хотелось бы, то и дело поторапливал их, потом уносился вперед и снова возвращался, чтобы крикнуть: «Деда, ну быстрее, ну чуточку, ну пожалуйста!» — и снова убежать.

— А я вот так и не женился, — тяжело вздохнул Хваленский, глядя на пацаненка. — Старый пень… теперь один как перст… Жалею.

— Своя прелесть в этом была, — кряхтя, ответил Маргелов. Его последнее время беспокоила спина. — Зато ты с летной работы только в сорок четыре ушел… А меня уже в тридцать пять на землю перевели…

— Это точно…

Они прошли в музей, — отгороженный от старого аэродрома кусок летного поля, на котором стояли десятки самолетов и вертолетов. Когда-то все эти машины летали и несли службу в советском небе, а теперь, казалось, впали в спячку до лучших времен. Людей в музее почему-то было сегодня особенно много, — наверное, из-за праздника. Щелкали фотоаппараты, кто-то громко восхищался необычными очертаниями какого-то самолета; неподалеку экскурсовод рассказывал посетителям о стоявших в музее машинах и их судьбе.

— Хоть бы музыку включили, что ли… — проворчал Хваленский.

Из развешанных на столбах колонок вдруг грянуло:

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,

Преодолеть пространство и простор.

Нам разум дал стальные руки — крылья,

А вместо сердца — пламенный мотор…

— Во как! — улыбнулся Маргелов. — Живет еще страна, а?! Я уж думал, как всегда, какую-нибудь дрянь включат…

Бросая ввысь свой аппарат послушный,

Или творя невиданный полет,

Мы сознаем, как крепнет флот воздушный, —

Наш первый в мире пролетарский флот! —

— надрывались динамики.

Старики зашагали по асфальтовой дорожке между рядами машин, а Димка убежал куда-то вперед и затерялся среди посетителей. Друзья прошлись вдоль строя серебристых бомбардировщиков, потом вернулись назад, — Маргелов заметил, что Димка непостижимым образом уже оказался у большого вертолета возле входа в музей.

— Деда, деда, там в вертолет пускают! — закричал мальчишка, едва Маргелов окликнул его. — Пойдем, деда! Хочу в кабине посидеть!

С трудом уговорив внука подойти к вертолету попозже, старики неспешно пошли вдоль аллеи, где были выставлены самолеты времен Второй Мировой.

— А мне война перестала сниться, — сказал вдруг Маргелов. — Раньше снилась… А теперь все. Не вижу никаких снов…

— А мне сны еще снятся, — отозвался Хваленский. — Но не о войне. Веселое что-то, доброе… Не помню только ничего…

— Везет тебе, — вздохнул Маргелов. — А мне хоть бы завалящий какой сон посмотреть…

Они свернули в очередную аллею, по обе стороны которой стояли реактивные истребители. Димка, снова убежавший вперед, принесся обратно с радостным воплем:

— Деда, деда, там твой самолет!

— Это какой же? — хитро улыбнулся Маргелов.

— Балалайка! — Димка снова исчез.

— Балалайка… — слегка дрогнувшим голосом повторил Хваленский, словно пробуя это слово на вкус.

— Он, — негромко подтвердил Маргелов, заметив впереди знакомый острый нос.

Перед замершими в строю самолетами была натянута полосатая ленточка, преграждавшая путь особо любопытным. Перешагнув ее, летчики подошли к серебристому МиГу и бережно дотронулись до холодного металла.

— Здравствуй, дружище! — прошептал Хваленский, ласково гладя борт машины. — Тяжело тебе без полетов, да?

Капля воды вдруг скатилась с борта самолета и упала в траву, оставив на металле влажный след…

 

Иллюстрации