…РП разрешил МиГам сопровождения приземляться лишь когда F-111 был убран с полосы. Приказ оказался весьма кстати — топливо у истребителей уже заканчивалось. Едва они приземлились и свернули с ВПП на рулежку, как дежурная вьетнамская пара вырулила на старт и пошла на взлет.
Хваленский открыл фонарь, потом вырубил двигатель и стал ждать, пока к нему подъедет тягач. От нечего делать он стал смотреть на одинокую звездочку, сиявшую аккурат впереди самолета.
Внезапно майор ощутил, как он устал. Устал и физически, да так, что не смог бы сейчас и пальцем пошевелить, и душевно. Не хотелось больше воевать, стрелять, мстить за погибших… Короткий стремительный полет над ночными джунглями съел остатки его сил, и теперь ему было даже хуже, чем тогда, после известия о нелепой гибели Ашота. Тогда ему хотелось немедленно бежать и мстить американцам, хотелось подняться в воздух на первом попавшемся под руку самолете и безжалостно расстрелять в упор первую попавшуюся машину. Сейчас же хотелось только одного — уставиться в одну точку и сидеть на месте, ни о чем не думая.
Так он и сделал.
Тягач опаздывал, было очень тихо, — и потому майор очень быстро впал в состояние, близкое к трансу. Он смотрел на звезду — и постепенно успокаивался. Все накопившееся в душе дерьмо улетучивалось, и его место занимала легкая и спокойная радость — мы все-таки это сделали! Мы, мы пригнали сюда американца… без нас хрен бы что вышло, пусть даже заслуга разведчиков тут побольше! Не они, а МЫ его сюда привели и заставили сесть…
Мысли плавно перетекали в другое русло. Летчик неожиданно поймал себя на том, что размышляет, чем бы заняться по возвращении домой. Раньше он такие мысли гнал прочь, теперь же с удивлением заметил, что ему даже нравится строить планы на будущее.
— С батей баньку соорудим на даче, — думал Хваленский, и сразу воображал ее себе во всех деталях: деревянная, с настоящей кирпичной печью и просторным предбанником. — Он давно хотел такую… Интересно, а Нина там как? — майор вдруг вспомнил смешливую двадцатилетнюю соседку, которую он видел полгода назад, во время отпуска, когда ездил проведать родителей в Союз, и сердце аж защемило от неожиданной тоски. — Замужем уже, небось… Да не! Быть того не может! Не замужем! Вернусь — женюсь!
На душе внезапно потеплело. Жизнь перестала казаться черным тоннелем, превратившись в бескрайнее поле — куда хочешь, туда и иди.
В себя майора привел негромкий стук по обшивке. Хваленский повернул голову и увидел, что к борту его МиГа уже приставлена лестница, и по ней поднимается техник.
— Вечер добрый, товарищ майор, — поздоровался он. — Ну и фрукт вы сегодня пригнали… Мы его еле в ангар закатили!
— Привет, Леш. Пилотов куда девали? — сухо спросил Хваленский.
— Да увезли уже куда-то…
— Жаль… — вздохнул летчик.
— Товарищ майор, у вьетнамцев там что-то с тягачом… Минут пять ждать придется еще, наверное. Может, я за вас до ангара досижу, как тягач придет?
По правилам, при буксировке самолета в кабине должен был находиться пилот или техник, который в случае необходимости нажимал на тормоз. Обычно после приземления это делали сами летчики, но сейчас майору хотелось только одного — остаться одному и поразмышлять. Поэтому он с готовностью выбрался из кабины.
Когда летчик спустился на землю, техник увидел, что тот улыбается. Все на аэродроме уже успели забыть, когда майор в последний раз был веселым, и потому Леша был несказанно удивлен.
А Хваленский, хлопнув его по плечу, неспешно зашагал вдоль взлетной полосы. Он шел по траве и смотрел на звезды, глубоко вдыхая свежий ночной воздух и чувствуя, как легко становится на душе. Черная злоба, снедавшая его с того памятного мартовского дня, когда погиб Ашот, постепенно исчезала. И уходило чувство вины за то, что не смог спасти его.
Огненной полоской вдруг чиркнул по небу падающий метеорит, и майор, остановившись, мысленно пожелал погибшему Чапаю легкого лежанья. Постояв немного, он пошел назад.
На полпути его встретил Володя. Капитан уже успел сменить летный комбинезон на повседневные брюки и рубашку, и теперь неторопливо брел вдоль полосы, засунув руки в карманы и насвистывая что-то разудалое. Заметив командира, он умолк и приосанился.
— Товарищ майор…
— Вольно, — усмехнулся Хваленский. — Как, пришел в себя уже?
— Да, — улыбнулся летчик. — Здорово мы все-таки этих янки посадили…
— Это точно, — кивнул майор. — А куда самолет их поставили? Посмотреть бы потом вблизи…
— В третьем ангаре стоит. Пойдемте посмотрим? Я там только что был…
— Да не, потом… Как тебе самолет?
— Ничего так машина! — одобрительно покачал головой капитан. — Кабина удобная, просторная, обзор такой хороший — нам и не снился… Бомб, правда, нет, — он пустой прилетел.
— Ну и хрен бы с ним, — пожал плечами Хваленский и, взглянув на небо, с наслаждением зевнул. — Главное, что прилетел… Ладно, поехали-ка в лагерь… Устал я что-то…
Они неспешным шагом направились к стоянке возле КДП, где майор утром оставил свой джип. Помолчав, Володя сказал:
— Я вот все думаю… Если бы американец вдруг начал там ерепениться и маневрировать, как бы мы его загоняли на нашу базу? С тем «Фантомом» попроще было… он хоть днем летел, да и не так быстро… И нас четверо было тогда…
— Если честно, я и сам не знаю, что бы мы сделали, — признался майор. — Но думаю, выкрутились бы. Не впервой.
Володя кивнул в знак согласия. Когда офицеры подошли к стоянке, и майор принялся стаскивать с себя летный комбинезон, он задумчиво спросил:
— Интересно, еще что-нибудь в этом духе нам подкинут?
— Ага. «Бэ-пятьдесят два» пригнать попросят… — буркнул майор, швырнув комбинезон в кузов джипа. Володя вначале недоуменно воззрился на командира, а потом они оба расхохотались. Принудить к посадке стратегический бомбардировщик, способный зараз превратить несколько квадратных километров в испещренную кратерами пустыню — это была бы просто сказка!
— За тот «Фантом» — благодарность от командования, — сквозь смех говорил Маргелов, — за сегодняшнего меньше медали не дадут, а за Б-52, наверное, сразу Героя получим…
— А что, мысль! — утирал слезы Хваленский. — Только ты никому ни-ни, а то и правда прикажут… Лучше сами как-нибудь попробуем, в порядке самодеятельности… Ладно, поехали в лагерь… шутник!
Уже в хижине Хваленский разложил на столе нехитрую снедь и плеснул в стаканы немного вина:
— За наше безнадежное дело, Володь…
Выпили. Посидели. Налили еще.
— Готовься принимать дела, — сказал Хваленский. — Завтра моя командировка заканчивается. Поеду в Союз…
— Понимаю, Михаил Антонович, — капитан посмотрел на командира. — А я, пожалуй, останусь… на сверхсрочную…
— Если не секрет — зачем? — спросил майор. — Ладно я… Я свои счеты с янки сводил… А тебя-то что держит?
— А у меня свои счеты, — угрюмо ответил Володя. — Помните, меня тогда «охотники» подловили, когда я с курсантом летал? Да мне до конца дней сниться это будет! — стукнул он вдруг кулаком по столу. — Ржут, фотографируют меня, — а я зубами скриплю и от ракет уворачиваюсь… Суки!
Про Лилю он не упомянул.
Майор кивнул.
— И Ашота с Васей я им не прощу… — глухо произнес Володя. — И курсантов своих… которые в боях погибли… Я все помню…
— Да и скучно там, в Союзе, — добавил он после недолгого молчания.
— Почему скучно? Служить будешь, летать…
— Тут хоть летаем вволю. А там будем на партсобраниях мозги сушить… Да и опять же, — здесь спецзадания, а там скукота… Не хочу.
— Вот оно что, — протянул Хваленский и подлил себе водки. — На адреналин ты подсел, Володь… Опасно так воевать…
— Я знаю, — ответил капитан.
Повисло молчание. Хваленский, глядя в окно, разминал пальцами оказавшееся на столе рисовое зернышко; Маргелов смотрел в пол, и на скулах его играли желваки.
— Ладно, Володь, не бери в голову… — извиняющимся тоном произнес наконец майор. — Все. Забудь этот разговор… Не будем больше о грустном…
— Хорошо, — тихо ответил Володя.
— Осторожней будь, — не приказал — попросил Хваленский. — Мне повезло… повезет ли тебе, если собьют — никто не знает…
— Угу…
За окном занимался рассвет, а офицеры молча сидели и размышляли — каждый о своем. Протарахтел над лагерем «кукурузник» с техниками, потом вернулись вьетнамские перехватчики, — но летчики даже не пошевелились.