Лютецию Гавриловну Голдышкину все знакомые называли коротко «мадам». Она была мала ростом, но широка в поперечнике; не крепка умом, но крепка голосом. Ее биография отличалась колоритностью, но лучше всего мадам помнила те дни, когда перед самой революцией она вышла замуж за австрийского графа и русского полуфабриканта Фридриха Марию фон Эккель. По этой причине Лютеция Гавриловна до сих пор разговаривала с окружающими высокомерным и безапелляционным тоном. Так же она разговаривала и со своей восьмой дочерью, появившейся от пятого брака, - Лирикой Тараканцевой, урожденной Голдышклной.
Стоя на кухне и жаря котлеты, мадам грохотала трубным голосом - так, чтобы ее слышала толстая и ленивая Лирика, сидевшая в комнате.
- Это же просто кошмар! Люди имеют машину, дачу, прислугу, а я, графиня фон Эккель, должна для твоего Тараканцева жарить котлеты…
После ванны Лирика уже два часа сидела перед зеркалом, накручивая на голове какие-то замысловатые крендели.
- Можешь не жарить. Мы пообедаем в ресторане… - лениво отвечала она.
Мадам возмущалась:
- Какие богачи! Жалкие три тысчонки в месяц!.. Ты глупа, друг мой! С твоей внешностью можно найти мужа посолиднее, чем твой Лжедимитрий. Какие-то музеи, какие-то глупые картины… Что это может дать?
Надо пояснить, что речь шла о муже Лирики - Дмитрии Петровиче Тараканцеве. За некоторые особенности характера кто-то метко окрестил его «Лжедимитрием», и эта кличка утвердилась за ним даже в семье.
Разговор матери и дочери был прерван звонком телефона. Лирика сняла трубку и нараспев произнесла «алло», но с таким отчаянным английским акцентом, что у нее получилось: «Хельлоу!..»
Мадам прислушалась. По кокетливым интонациям она поняла, что дочь говорит с мужчиной.
- Дмитрия Петровича еще нет дома… А кто его спрашивает?… Знакомый? Из-за границы?… О-о! Я могу дать его служебный телефон… Ах, уже звонили? Да, он дико занят… К нам?… Пожалуйста, приезжайте.
- Кто это? - спросила Лютеция Гавриловна.
Лирика заметалась по комнате:
- Какой-то знакомый. Иностранец. Не может поймать Лжедимитрия. Хочет поговорить в домашней обстановке.
- Он едет к нам? - с ужасом спросила мадам.
- Да! И не один - их двое!
Лирика плюхнулась на диван и стала натягивать на свои огромные икры чулки-паутинку.
- Но я в ужасном виде! - застонала Лютеция Гавриловна.
- Надо убрать хотя бы одну комнату! - скомандовала Лирика. - А я начну искать Лжедимитрия. Ты знаешь, это не так просто.
Увы, она была права: Лжедимитрия Петровича Тараканцева не легко было найти в бурных волнах деловой Москвы, хотя он присутствовал всюду, где только можно было присутствовать, и даже там, где ему вполне можно было не присутствовать. По должности он был начальником Музейного фонда, но, будучи одновременно «творческим работником» - живописцем весьма оригинального жанра «научной эксцентрики», - Тараканцев являлся:
а) членом бюро комиссии (или секции?) научной эксцентрики;
б) членом секции (или комиссии?) реставраторов и копиистов;
в) членом многих жюри;
г) членом редколлегии всех изданий его комиссии, а также секций и подсекций.
Математики назвали бы его «многочленом».
Он был не столь трудолюбив, сколь расторопен, и умудрялся не пропустить ни одного заседания, совещания, обсуждения, а на большие собрания прибегал всегда первым, садился в первом ряду (если не в президиуме) и слово всегда брал первым… В общем, Дмитрий Петрович Тараканцев несомненно был чрезвычайно деловым человеком. В этом всех убеждала его сверхъестественная активность. В этом, между прочим, не сомневался и агент антикварного треста Педро Хорхе Кортец, познакомившийся с Тараканцевым еще в 30-х годах нашего столетия.
Как известно, в те годы в СССР происходили великие исторические события: советское крестьянство вступило на путь массовой коллективизации. В эти же годы рождалась наша индустрия. На предприятиях появились передовики производства, и впервые в своей истории человечество на практике узнало, что такое социалистическое соревнование. Но обыватели упорно называли эту эпоху «эпохой Торгсина». Действительно, золотые и серебряные побрякушки в те годы, попадая в каналы Торгсина, превращались в станки и машины, необходимые нашей стране. Но было и так, что некоторые, не в меру ретивые, «торгсиновцы» умудрялись под шумок превращать в триеры и сноповязалки картины больших мастеров, ценную скульптуру, редкие книги и прекрасные ювелирные изделия из частных коллекций. Агенты антикварного треста рыскали по Москве и Ленинграду в поисках ценной добычи… Рыскал в то время по нашей земле и Педро Кортец. Здесь он и познакомился с молодым «художником-эксцентриком» Д.П.Тараканцевым, который уже тогда являлся членом всех комиссий-подкомиссий, секций-подсекций, и в том числе - членом экспертной комиссии, решавшей судьбу произведений искусства, предназначенных «на экспорт».
Нужно отдать Тараканцеву должное: в своих решениях он был до обморока осторожен, и Кортец не мог бы похвастать, что с помощью Тараканцева он выудил хоть одну ценную картину. Но опытный авантюрист, близко познакомившись с ним, понял, что чрезмерную осторожность Тараканцева порождали не патриотизм и не любовь к ценностям родной культуры, а всего лишь трусость. По мнению Кортеца, Тараканцев много мог бы сделать для него (и с большой выгодой для себя!), если бы не был столь труслив… Эту черту «непременного члена всех комиссий» Кортец хорошо запомнил.
Проживая в Париже, он следил за судьбой некоторых своих советских «знакомых», а ныне, отправляясь в Москву, решил, что вирусоподобный активист Тараканцев обязательно поможет ему и Джейку найти, а затем и вывезти ценнейшую коллекцию Грозного. Поможет именно потому, что зоологически труслив…
* * *
Как раз в тот момент, когда Лирика по телефону «поймала» наконец Лжедимитрия на каком-то музейном совещании, безголосый звонок три раза кашлянул в передней ее квартиры.
Лютеция Гавриловна с густо напудренным пароходным рулем, заменявшим ей нос, набросила на свои богатырские плечи тюлевую накидку цвета ше-муа (подарок графа Фридриха Марии!) и пошла открывать дверь. На пороге стояли двое мужчин в светлых костюмах: один объемистый, смуглый, восточного типа; другой - высокий, худощавый, бледнолицый.
- Прошу прощения, мадам, - с легким акцентом сказал по-русски пожилой. - Здесь квартира Дмитрия Петровича Тараканцева?
Лютецию Гавриловну трясло от волнения: перед нею стояли, с нею разговаривали живые иностранцы! Может быть, они прямо из Парижа приехали? Может быть, вот этот молодой - граф или виконт?…
- Да, - внезапно осипнув и потеряв свой роскошный бас, произнесла Лютеция Гавриловна. Она распахнула дверь и прохрипела сразу на трех языках: - Силь ву плэ! Битте! Плииз!..
Кортец протиснулся в дверь, поцеловал пахнущую детским мылом генеральскую длань Лютеции и отрекомендовался:
- Педро Хорхе Кортец! А это мой молодой друг, Жак Бодуэн.
Джейк Бельский приложился к руке Лютеции и, поморгав, сказал:
- Я счастлив с вами познакомиться, мадам…
- Моя дочь, Лирика Аполлоновна, супруга Лже… супруга Дмитрия Петровича. - овладев своим фельдфебельским голосом, сказала мадам и ввела гостей в наспех убранную комнату.
На Лирику страшно было смотреть. Ее почти не имеющая точных очертаний фигура была облачена в шелковое платье цвета багрового и тревожного, как пожар. Парижская горничная Кортеца Мадлен со своими ресницами и огненными губами могла бы показаться рядом с ней простой пастушкой. Рыжие и жесткие космы Лирики были взвихрены и торчали, как наэлектризованные; натертые ладошками щеки пылали; подведенные глаза метали молнии, а высокоподтянутый бюст колыхался и наступал, как девятый вал на картине Айвазовского. Она была, пожалуй, похожа на жену подлинного Лжедимитрия - Марину Мнишек, которую после расправы с самозванцем изрядно потрепала толпа восставших.
Через несколько минут все освоились и завязался «светский разговор». Гости учтиво восхищались красивыми домами новой, социалистической Москвы, а хозяев больше интересовал старый, капиталистический Париж.
- Правда ли, мсье Кортец, что в Париже американские офицеры среди бела дня похищают девушек? - спросила Лирика.
- Увы, это так, мадам, - с грустью ответил «потомок великого конквистадора». - Но только не всех похищают, а… некоторых. И не днем, а ночью.
Мадам уже поставила на стол кофе, булочки, масло, зернистую икру…
В глазах Кортеца при виде икры появился плотоядный огонек.
- Икра! Зернистая!.. Жак, вы когда-нибудь видели живую сказку? - спросил он.
- Нет, - чистосердечно сознался Джейк.
В этот момент в передней щелкнул замок, и в квартиру ворвался Тараканцев. Он именно ворвался, а не вошел. Сообщение жены о том, что к нему в дом направляются какие-то иностранцы, всполошило Лжедимитрия так сильно, что он первый раз в жизни дезертировал с совещания…
Тараканцев бросил шляпу и, протирая окуляры, оправленные золотом, вошел в комнату.
Гости встали.
- Мсье Кортец и мсье Бодуэн!.. - торжественно представила гостей Лирика. - Они ждут тебя, Дмитрий.
Иностранцы поклонились и пожали руку сильно встревоженному хозяину.
- Очень приятно… очень приятно… - забормотал Лжедимитрий, обшаривая неожиданных гостей своими бегающими, рысьими глазами. - Прошу садиться… Чем обязан, господа?
Кортец засмеялся:
- Нет, я вижу, что вы меня не узнаете, товарищ Тараканцев, - сказал он и печально покачал головой. - Да и как узнать! Двадцать лет не видались… Я постарел, растолстел. А вы все такой же. И бородка та же, и золотые очки…
- Позвольте! - наморщив лоб, сказал Тараканцев. - Кортец? Агент антикварного треста?!
- Увы, это я, Дмитрий Петрович… Торгсин. Кое-какие картины… Коптское евангелие…
- Как же, конечно, помню! - без всякого восторга произнес Тараканцев. - Педро Хорхе Кортец?
- Совершенно верно! У вас феноменальная память на имена… А это мой юный друг, такой же вольный турист, как и я, Жак Бодуэн.
Джейк поклонился.
- Очень приятно, - сказал замороженным голосом Тараканцев. - Я могу быть вам чем-нибудь полезен, господа?
- Мне очень неприятно вас беспокоить, Дмитрий Петрович, - сладко начал Кортец, - но мой друг, Жак Бодуэн, сын состоятельных родителей, изучает древнее восточное искусство. Ему нужно побывать в некоторых ваших музеях…
У Тараканцева отлегло, он успокоился и с любопытством посмотрел на «Жака Бодуэна». Тот заискивающе моргал и глядел на Лжедимитрия с детской просительной улыбкой.
- Конечно! Пожалуйста! Для туристов у нас везде открыты двери, - сказал Тараканцев в, подтверждая свои слова жестом, широко развел руками.
- Пользуясь давним знакомством с вами, Дмитрий Петрович, я хотел просить вас, чтобы вы посоветовали, наметили мсье Бодуэну маршрут, - сказал Кортец и, оглянувшись на дам, добавил виноватым тоном: - Впрочем, боюсь, что это будет разговор скучный и утомительный для наших прекрасных Дам.
Практичная Лютеция Гавриловна сразу сообразила, что парижские гости явились не за музейными советами, а по какому-то более важному делу.
- Рика, дорогая! Я давно собираюсь показать тебе кружева, которые подарил мне граф Фридрих Мария… - нежно пробасила она и, взяв за руку свою недогадливую дочь, увлекла ее в соседнюю комнату.
