I. ЮРА ХОЧЕТ ИСКАТЬ АМУНДСЕНА

— Здравствуйте! — сказала дикторша.

Юра поднял голову и выжидательно поглядел на молодую женщину, появившуюся на экране.

— Слушайте газету для школьников!

Женщина улыбнулась, словно добрая волшебница, приготовившая для ребят много чудес.

Юра знал эту светловолосую дикторшу, ежедневно ровно в десять утра появлявшуюся в его комнатке на большом экране, похожем на белую классную доску. Она сообщала в несколько минут множество любопытнейших сведений. Сегодня дикторша тоже, наверное, припасла их немало. Юра был в этом уверен и не ошибся. На экране появились две забавные веселые обезьянки.

Дикторша сказала:

«У этих мартышек месяц назад была искусственно понижена температура тела, и уже после того, как исчезли почти все признаки жизни, известный московский ученый, профессор Владимир Порфирьевич Бахметьев оживил обеих обезьянок».

Затем вместо мартышек на экране возникло лицо величественного бородатого старца, похожего на Микельанджеловского Моисея. Это был профессор Бахметьев. Он заговорил густым басом, будто в рупор:

— Этот опыт завершил мои тридцатилетние искания в области анабиоза. Мне удалось доказать, что смерть от холода не всегда является полной смертью не только у низкоорганизованных животных, но и у млекопитающих. Если в организме теплокровного животного не произошло под влиянием холода необратимых процессов, мы сможем вывести его из состояния, которое раньше считалось, да и сейчас иногда считается смертью, или неотвратимым порогом смерти…

На экране вновь появилась светловолосая волшебница, и от нее Юра узнал, что молодой ученый Михаил Столяров построил подземную торпеду, заряженную в высшей степени радиоактивными элементами. Плавно протекающая в недрах земли цепная реакция сопровождалась мощным выделением теплоты. В глубине земли происходил как бы искусственный геологический процесс…

На экране появился безукоризненно причесанный молодой человек с приветливой улыбкой. То был Михаил Столяров.

— Да, искусственный геологический процесс, — подтвердил он. — Это значит, что человек с помощью атомной энергии сможет создавать острова посреди безбрежного океана, воздвигать горные хребты для защиты от холодных ветров и расстилать долины там, где раньше были кручи и пропасти…

В мире совершались изумительные дела: замороженные и оживленные мартышки Бахметьева, атомная подземная торпеда Столярова, гигантский завод-автомат в Днепропетровске, управляемый всего лишь одним человеком по радио, новый радиоактивный медицинский препарат, на многие десятки лет продлевающий жизнь людям. Последним на экране появился Руал Амундсен. Мужественный облик норвежского полярного исследователя воспроизводился по старым музейным кадрам кинохроники, плоским, немым и одноцветным. Приближалась памятная дата, которая напоминала людям, что много лет назад из бухты Кингсбей отправился в свой последний полет Амундсен — и не вернулся. В ознаменование этой скорбной годовщины правительство Норвегии устанавливало неугасающую памятную световую надпись на небосклоне над бухтой Кингсбей.

Огромными буквами, подобными трепетному северному сиянию, над бухтой вскоре должны были засверкать два слова:

«Помним Амундсена».

Дикторша повторила эти два слова три раза — по-русски, по-норвежски, по-английски — и закончила передачу кинорадиогазеты.

* * *

6 мая Юра продиктовал в свой дневник-магнитофон следующую запись: «Сегодня расспрашивал нашего старого гидролога Волкова. Он говорит, что с холодным течением льды должны были продвинуться от восточных берегов Шпицбергена прямо к Исландии, потом спуститься ниже, мимо Гренландии, идти все время вдоль берегов Гренландии, на юг, а потом повернуть направо (если смотреть от нас, от полюса), то есть на запад. Дальше льды должны были очень тихо пробираться Северо-Западным проходом. Волков не вериг, что Амундсен замерз на тех льдах. Он говорит: «Если Амундсен замерз где-нибудь вблизи Шпицбергена и если его труп сохранился во льду, то льдина с ним десять раз прошла бы к Гренландии, через Северо-Западный проход, к Аляске. Течения и ветры десять раз за эти годы пронесли бы эту льдину вокруг полюса, и сейчас она должна дрейфовать где-то возле архипелага Петра Кропоткина, который раньше назывался Землей Франца-Иосифа».

Потом Волков повторил, что не верит, будто льдина с Амундсеном сохранилась… «Ну и пусть не верит! А я верю и готовлюсь к экспедиции… Я ему докажу… Сейчас у меня уже все готово. Нет только кирки и помощника… Одному будет очень трудно. Мама то и дело спрашивает, что я выдумал… Обещал ей сказать потом…».

В тот же вечер Юра позвонил у двери радиорубки. Репродуктор над дверью засопел, покряхтел, наконец старческий голос спросил:

— Кто?…

У себя в рубке дед Андрейчик отлично видел на экране Юру, стоявшего за дверью, но по своему обыкновению, прежде чем впустить кого-нибудь в маячную, задавал этот неизменный вопрос:

— Это я, дедушка, — ответил Юра.

— Сын начальника «Арктании»?

— Да, дедушка.

— Вот тебе на! — с притворной строгостью воскликнул дед Андрейчик. — А разве сын начальника и старшего метеоролога станции не знает, что в радиорубку входить посторонним воспрещается?

Юра уже привык к подобным вопросам. Дед был веселый человек. Имя у него тоже было веселое — Андрейчик. Собственно говоря, это была фамилия деда, а имя и отчество — Степан Никитич, но все привыкли называть его по фамилии, и это больше к нему шло. Несмотря на свой почтенный возраст, дед Андрейчик ходил стремительно, всегда хитровато подмигивал, разговаривал преимущественно в шутливом или ироническом тоне и часто будто в удивлении восклицал: «Вот тебе на!».

— Я же не посторонний, я ваш родной внук, — кротко ответил Юра.

Юра знал, что там, за дверью, щуплый, маленький дед прячет улыбку в седые щетинистые усы.

— Предупреждаю родного внука: войдя в помещение, он обязуется ничего не трогать и вести себя сознательно, — сказал старик.

— Хорошо. Я буду вести себя сознательно, — охотно пообещал Юра.

Дверь вдвинулась в стену. Юра шагнул в рубку.

Дед сидел перед яхонтовым щитом, на котором мерцали разноцветные светящиеся точки, линии и пунктиры. Это был график трансарктических воздушных трасс и подводных линий. В рубке на стенах и на потолке вспыхивали и гасли огоньки.

Юра поглядел на морщинистую шею деда, кашлянул и сказал:

— Здравствуйте, дедушка!

Старик повернулся на своем вертящемся стуле.

— Здравствуй.

— У меня к вам серьезное дело, дедушка.

— Я занят. Дома поговорим.

Старик повернулся к щиту.

Юра встревожился.

— Это дело не такое уж серьезное. Я быстренько расскажу вам все.

Старик испытующе посмотрел на Юру.

— Говори. Только покороче.

— Мне нужна ваша кирка, дедушка.

— Для какой надобности?

— Сейчас она мне нужна, чтобы научиться ею работать.

— А дальше?

— А дальше…

Юра задумался: говорить или нет?… Хотя деду можно, даже нужно сказать. Юра знал, что дед уважает смелых и решительных людей. Не раз он рассказывал Юре увлекательные истории из жизни первых полярных исследователей, о «папанинцах», о советских дрейфующих станциях, высаженных у полюса в 1950 и в 1954 годах. Дед был свидетелем и участником боевых событий гражданской войны, он рассказывал Юре о героической борьбе советского народа с гитлеровскими ордами в дни Великой Отечественной войны. Дед Андрейчик участвовал в исторической защите Царицына от белогвардейцев, а в 1941 году в качестве радиста помогал Северному Советскому флоту топить гитлеровские транспорты у берегов Норвегии… Словом, деду Андрейчику можно было рассказать все.

— А потом мне будет нужна ваша кирка для одной серьезной экспедиции, — продолжал Юра.

Старик шевельнул косматыми бровями и прикинулся страшно озадаченным.

— Для серьезной экспедиции?… Гм… Полет на Луну?

— Нет…

— Поход на вершину Эвереста?

— Нет…

Юра переступил с ноги на ногу, приблизился к деду и прошептал:

— Вы, дедушка, слышали об опытах профессора Бахметьева?

Старик уже с подлинным удивлением взглянул на внука.

— Слыхал… Это тот, который собирается воскрешать умерших? Так, что ли?

— Нет, не то, что вы говорите, а выводить из анабиоза. Это… временная смерть. Я уверен, что во льдах сохранился один из героев Арктики. Он исчез много лет назад. Я откопаю его, а профессор Бахметьев оживит. Может быть он не совсем замерз…

Дед даже отстранился от Юры, он был чрезвычайно удивлен. Юра отметил это с удовлетворением: деда Андрейчика не так легко было удивить.

— Вот тебе на! Ты про кого это говоришь?… — спросил старик, внимательно глядя в невозмутимое лицо мальчугана.

— А вы угадайте… — тихо произнес Юра.

— Я не люблю угадывать. Говори сам.

— Амундсен…

Юра произнес это имя с таким видом, будто раскрывал деду величайшую тайну.

— Но откуда ты взял, что он не совсем замерз?

— Может быть у него была вынужденная посадка, — неуверенно произнес Юра.

— Ну и что же? — усмехнулся старик. — Ты знаешь, когда это было?

— Знаю… — угрюмо ответил Юра и тотчас же заговорил громко и убежденно: — Это не важно, сколько лет. Есть такие существа, которые тысячу лет в вечной мерзлоте лежат, а потом оживают.

— Не говори чепухи, — уже сердито сказал дед Андрейчик. То рачки, а это человек.

— А он мог предохранить себя от холода, — не сдавался Юра. — У него была кабина самолета, был спальный мешок.

Дед Андрейчик утвердительно кивнул головой, словно соглашаясь с Юрой.

— Так-так… Значит, от холода не умер.

— Нет! — твердо сказал Юра.

— А от голода? — задал дед коварный вопрос. Юра растерянно смотрел на него: голод!.. Этого он не учел… Но вдруг в его усиленно работавшем мозгу мелькнула мысль:

— А почему же медведь всю зиму в берлоге спит и не умирает от голода? — спросил Юра, вызывающе глядя на деда.

Старик удивленно пошевелил бровями:

— Так то же спячка!

Но Юра не отступал:

— А я в энциклопедии смотрел про анабиоз, там сказано: «спячка — это тоже анабиоз…».

Юный искатель приключений уже торжествующе смотрел на деда. Это рассмешило старого радиста. Юра смотрел на него с недоумением.

Насмеявшись вдоволь, старик взглянул на Юру серьезно и пытливо. В больших серых глазах мальчика он прочел живучую сказку о бессмертии героя. Старику не хотелось разрушать эту веру в чудо. Юра явно обещал стать одним из тех, что осуществляют свою мечту, не считаясь ни с какими трудностями.

Дед Андрейчик решил все же разъяснить своему внуку его заблуждение:

— Мысль очень благородная, что и говорить. Люди никогда не забывали и не забудут героев Арктики. Но ты ошибаешься, мальчик. Об Амундсене известно, что он разбился при крушении самолета.

Юра упрямо мотнул головой:

— Такой, как Амундсен, не мог погибнуть. Он замерз не совсем. Я его найду, а профессор Бахметьев оживит его.

«Ладно! — подумал старик. — Пусть верит в чудо. Это не вредно. Надо только внимательно смотреть за ним…».

Он решил выведать, что именно задумал Юра:

— Пусть так. Только где же ты Амундсена будешь искать?

Юра вынул из кармана ленту магнитофона.

— Вот… Здесь все записано. Наш гидролог Волков проследил дрейф льдов за много лет и определил: сегодня искать нужно в районе восемьдесят шестого градуса северной широты и двадцатого градуса восточной долготы. Завтра уже надо отсчитать, насколько отдрейфует лед.

— А папа с мамой что думают об этом?

— Они узнают потом…

Дед покачал головой:

— Вот это уже нехорошо.

— Я не один буду искать Амундсена, — успокоил деда Юра.

— Кто же еще?

— Вы, дедушка, — не сморгнув, сказал Юра.

Дед Андрейчик искоса взглянул на своего решительного внука.

— Вот тебе на! Ты в этом уверен?

— Да, дедушка, вы будете моим помощником.

— Гм… предложение лестное!.. И ты думаешь, что двоих для такого дела будет достаточно?

Старик опять взглянул на внука с нескрываемым юмором. Юра видел, что дед относится к его затее шутя, но это не смущало его, — пускай дед считает это игрой, не важно. Ему не раз удавалось втягивать старого чудака и не в такие игры. Только бы втянуть, а там уже будет видно…

— Двоих вполне хватит, дедушка, — деловито сказал Юра.

— Трудновато, пожалуй, будет двоим…

Деду нравилась упрямая решимость мальчугана, плененного красивой, но явно несбыточной мечтой.

— Настоящие полярники не должны бояться трудностей! — торжественно произнес Юра.

Дед притворно нахмурился:

— Годы мои не те, чтобы в такие дела соваться, — уклончиво сказал он.

Юра встревожился: от него ускользал отличный помощник, с которым к тому же папа и мама могут отпустить его, куда угодно. Юра тотчас сбросил маску заправского полярника и заговорил уже как настоящий двенадцатилетний мальчуган:

— Ну, что вы, дедушка! Вы же совсем еще молодой старик. И потом, это же недалеко. Мы выберем хороший день и на моем «Жуке» или на вашей «Маруське» в один день слетаем туда и вернемся. А что вы думаете, не слетаем? Ого! Еще как!

Юра неискренне улыбался и льстиво заглядывал в глаза деду.

— Полетим, дедушка! Это же очень интересно. А вдруг найдем? А?…

Дед Андрейчик сказал с усмешкой:

— Ну, ладно. Разве что в один день. Попытаемся. Но если мы там ничего не найдем, обещай, что ты выкинешь из головы эту выдумку.

Юра ответил решительно:

— Обещаю!.. А теперь, дедушка, давайте вашу кирку. Я полечу гулять. Тут недалеко. Я хочу опробовать ее на льду.

— Возьми. Она у меня в инструментарии. Только не испорти.

— Есть не испортить! — крикнул Юра и выскочил из рубки.

Дед Андрейчик посмотрел ему вслед, покачал головой и подумал: «Надо все рассказать Ирине…».

 

II. ДИКОВИННЫЙ ПИСТОЛЕТ

Юра вылетел в солнечную безветренную погоду. Его прогулочный вертолет «Полярный жук» поднялся над воздушной станцией на высоту двухсот метров и повис в воздухе. Снизу он и впрямь был похож на темно-зеленого жука. Лопасти ротора над кабиной машины вращались так быстро, что их почти не было видно; лишь слюдяной кружок мерцал в воздухе. Вертолет неподвижно парил над станцией. Глушители скрадывали шум его винта.

В кабине было тепло, уютно. Кроме Юры, в ней находилась Ася, десятилетняя внучка гидрографа полюсной станции Волкова. Девочка часто летала вместе с Юрой над станцией и возле нее, она и сейчас занимала свое обычное место позади Юры.

Юра полностью включил мотор, убрал ротор, и «Полярный жук» стал набирать высоту.

Ася выглянула в окно. Перед ней был укреплен небольшой экран: достаточно было взглянуть на него, и вся панорама станции и ледяного поля внизу расстилалась у нее перед глазами. Больше того, регулируя изображение при помощи небольшого колесика у правого локотника своего сидения, она могла приближать и увеличивать изображение на экране и при желании с любой высоты прочесть газету, брошенную на лед. Но Ася предпочитала экрану непосредственное наблюдение.

— Как высоко! — пискнула она, прижав носик к гибкому стеклу окна.

Юра взглянул на альтиметр: стрелка показывала сто метров высоты.

— Это еще не настоящая высота, — внушительно сказал Юра. — Вот мы заберемся повыше, тысячи на три. Тогда будет высоко.

— Юра, а если плюнуть, слюни долетят до льда?

— Долетят в виде града. Только ты не открывай окна.

— Какая наша Арктания красивая, — искренне изумлялась Ася и тоненьким голоском запела песенку: «Арктанинцы, арктанинцы на полюсе живут…».

Это была бойкая ребячья песня о воздушной станции Арктании, которая вот уже пять лет висит в воздухе над полюсом, и никакие ветры и течения не могут сдвинуть ее с места.

Воздушная станция Арктания напоминала причудливый серебристый цветок, повисший на невидимом стебле над замороженной пустыней океана. Но только издали. Вблизи это была круглая, плоская площадка диаметром в пятьсот метров — целый воздушный городок.

Она была сооружена из серебристого гелинита, металла, настолько легкого, что он плавал в воздухе, как щепка на воде, ибо между микроскопически-тонкими стенками пористой массы этого металла запаян был легчайший газ гелий. Жилые и служебные строения Арктании, казавшиеся сверху крупными кристаллами соли, возведены были из легкой пластмассы стального цвета.

Станция парила в воздухе. Вся, до последнего винтика, пропитанная легким газом, гелинитовая Арктания неподвижно висела на высоте ста метров над географической точкой земного шара, именуемой Северным полюсом.

Тридцать якорей или, вернее, ракетных двигателей в полых бортах корпуса придавали ей устойчивость и неподвижность. Стоило хотя бы легчайшему ветерку коснуться бортов Арктании, и двигатели ракетных якорей бесшумно несли ее навстречу ветру. Воздушная станция как бы летела в направлении, противоположном ветру, со скоростью, равной скорости ветра. Но, летя вперед… она оставалась на месте. Стоило ветру усилиться — ив равной степени убыстрялся неподвижный полет воздушной станции. Ветер менял направление, и тотчас автоматически включались и начинали работать противоположные ракетные раструбы. Никакие бури не могли поколебать эту огромную парящую в воздухе площадку, так как бури автоматически вызывали подобные же бури в раструбах ее двигателей, Арктания стояла в воздухе, не испытывая даже самых легких толчков и колебаний.

Эту чудесную станцию советские ученые и техники строили в окрестностях Мурманска в огромном городе-эллинге. Созданная гением социалистической науки, Арктания была венцом усилий многих и, в первую очередь, советских полярных исследователей, долго и упорно осваивавших и изучавших район Северного полюса. В нее, в эту уже не дрейфующую со льдами, а твердо стоящую в воздухе полюсную станцию вложены были труды всех героев Арктики, стремившихся ступить ногой на льды полюса и постичь тайны Арктики.

Здесь, в высоких широтах, по образному выражению метеорологов, находилась «кухня погоды». Здесь таилась разгадка магнитного поля земли. Здесь гидрологи могли составлять точные карты движения льдов. Высадившись на лед у Северного полюса в 1937 году, а затем основав в 1950, 1951, 1954 и в следующие годы дрейфующие станции, советские ученые заложили основы постоянного и длительного изучения околополюсного района. Высадка дрейфующих станций у полюса продолжалась до тех пор, пока в воздух не поднялась Арктания — долетев до полюса, первая в мире летающая станция неподвижно замерла над бесконечными просторами Ледовитого океана.

Над Арктанией, на высоте пятидесяти километров, подобные метеорам, неслись ракетные стратопланы с исполинскими планерами на буксире. Внутри стратопланов люди беседовали, слушали деловые записи своих магнитофонов, говорили по радиотелефону со всеми материками.

Над Арктанией, серебристые, издали почти прозрачные, торжественно скользили гигантские самолеты. В комфортабельных каютах и залах этих летающих городов люди уже меньше занимались делами, но зато больше развлекались или сидели у огромных окон-иллюминаторов, похожих на окна «Наутилуса». Это были экскурсанты и отпускники.

Под Арктанией, в глубине Северного Ледовитого океана, над отрогами открытого в конце сороковых годов нынешнего века подводного горного хребта имени Михаила Ломоносова скользили мирные подводные грузовозы, потомки старинных военных субмарин, и легкие прогулочные яхты — субмаретты.

На самой Арктании люди зорко следили за состоянием погоды, предупреждали аэропорты и корабли о предстоящих бурях и туманах, а людей на материках — о мощных обвалах холодных масс воздуха, составляли карты движения льдов. На Арктании работали метеорологи, геофизики, магнитологи, географы, океанографы, гидрологи, летчики, механики и люди других специальностей. Это был дружные коллектив советских тружеников науки и техники, продолжателей дела «папанинцев», дрейфующих станций Сомова, Трешникова, Толстикова и многих других героев Арктики…

Итак, «Полярный жук» с небольшой скоростью шел на юг. Юра молча поглядывал на альтиметр и счетчик скорости. Он намеренно не убыстрял полета и не забирался высоко. Не отнимая руки от штурвала, внимательно следил юный пилот за медленно ползущим по экрану ледяным паком. Почти выключая иногда мотор и оставляя самолет висящим на одном роторе, мальчик с серьезностью заправского полярного летчика разглядывал волнообразные снежные надувы внизу, присматривался к разводьям и торосам. Лед на всем пути был старый, бурый и, по-видимому, рыхлый.

Ася ерзала на своем сиденье, заглядывала в окно, присматривалась к экрану и тараторила без умолку.

— Самолет! — вдруг крикнула она.

На расстоянии приблизительно пяти километров от «Полярного жука» почти в том же направлении шел большой самолет. Издали он был похож на серебристую аквариумную рыбку. Юра тотчас же узнал его: это был один из двадцати исполинских воздушных кораблей, совершавших регулярные рейсы между Североградом и Сан-Франциско. Он принимал на борт сто пятьдесят пассажиров.

— «Лучезарный М-Б», — сказал Юра. — Волна двадцать три и три десятых, позывные «Луч».

Через две минуты стройная серебристая рыбка нырнула в солнечную завесу и скрылась на горизонте, а «Полярный жук» снизился и пошел надо льдами в обратном направлении.

Но лишь только «Лучезарный М-Б» скрылся из виду, Лея опять вскочила:

— Ой! Юра! Что это там?…

Юра взглянул на экран.

— Вон, вон, черное!

Ася показывала пальцем на экран.

На сползающем вниз белом квадратике экрана Юра ясно увидел черную точку, но она быстро исчезла. Юра положил руку на руль поворотов и ввел машину в вираж. Через минуту черная точка снова появилась на экране. Когда она добралась до середины, Юра стал увеличивать ее.

— Тюлень! — крикнула Ася.

Юра молча продолжал разглядывать темный предмет.

— Вовсе не тюлень, а морж, — сказал он.

Ася сунулась к окну, потом опять к экрану.

— Ой, как хорошо! Морж! Усатый!

— И даже не морж, а моржонок, — наставительным тоном сказал Юра.

— Давай поймаем его! — предложила Ася.

Юру и самого уже подмывало желание пойти на посадку. Морж, а тем более моржонок был редкостью в районе полюса. Из-за этого стоило задержаться.

Юра отвел вертолет метров на сто от места, где лежал моржонок, выключил винт и стал спускать машину на одном роторе.

Через две минуты «Полярный жук» мягко и бесшумно коснулся задним полозом льда и по-птичьи сел на площадку, запорошенную молодым снежком.

Юра поднял подушку сиденья и достал две пары ботинок, похожих на лыжные пьексы, с шипами на подошвах. Одну пару, поменьше, передал Асе, другую стал надевать сам. Затем достал моток легкого троса.

— Идем. Только держись за мою руку, не то упадешь. В трещину можно угодить.

Спотыкаясь о неровности льда, Юра и Ася побрели к моржонку. Когда подошли поближе, Юра шепнул:

— Тш-ш, тихо, уйдет…

Ася затаила дыхание.

Моржонок между тем и не думал уходить, да и не было поблизости полыньи, куда он мог бы нырнуть. Подогнув под себя передние ласты и уткнувшись усатой мордой в снег, он продолжал спокойно лежать все в том же положении.

Юра пригнулся и крадучись стал подбираться к нему, неся наготове трос с петлей на конце. Он уже собирался броситься вперед, но вдруг остановился: странно, он совсем не видел пара от дыхания моржонка. Юра внимательно посмотрел на темную тушку на льду: она лежала совершенно неподвижно.

«Дохлый?» — подумал он и пошел уже смелее вперед. За ним, ковыляя по льду, шла Ася.

Моржонок не шевельнулся.

Юра подошел и толкнул его ногой.

— Дохлый… — сказал Юра.

— Умер? — испуганно спросила Ася.

Юра снова толкнул усатую тушку ногой:

— Непонятно, откуда он взялся и почему издох?

Ася подошла к мертвому моржонку.

— Бедненький! Знаешь, Юра, давай его похороним.

— Ну вот еще! Разве моржей хоронят?

Юра насмешливо поглядел на свою спутницу. Но Ася настаивала:

— Ну давай, Юра!

И вдруг Юра вспомнил: кирка! Ведь это же чудесный повод ею воспользоваться и опробовать ее. Как мог он забыть про нее? Юра видел, как долбят и вспарывают лед электрокиркой, хотя сам никогда этого не делал.

— Хорошо! — крикнул он. — Отлично! Ты подожди здесь. Я достану кирку.

Спотыкаясь, Юра помчался к машине. Через несколько минут он уже бежал обратно, неся кирку и разматывая провод.

Этот инструмент напоминал короткий пневматический ломик старинного образца. Он имел две рукоятки для упора; конец его, расширенный и острый, походил на детскую лопатку. Длинный провод соединял кирку с мотором самолета. Юра воткнул кирку в лед, нажал рычажок в правой рукоятке, и из-под блестящей лопатки взметнулись куски льда и белая пыль.

Ася присела над мертвым моржонком и с жалостью стала его разглядывать.

Юра энергично орудовал киркой. Он снял слой льда в виде прямоугольника. Густая ледяная пороша засыпала его.

Вдруг кирка глухо застучала: она наткнулась на что-то твердое. Юра нагнулся. Небольшой металлический темный предмет торчал изо льда. Юра ударил его каблуком, предмет, видимо, плотно вмерз в лед. Тогда Юра подвел под него лопатку кирки, нажал на рычажок, кирка заурчала, темный предмет отвалился вместе с куском льда. Юра поднял его и принялся осторожно сбивать лед.

Ася подошла к Юре и вытянула шею:

— А это что?…

Юра вертел в руках свою находку.

— Не знаю. Похоже на молоток.

Металлический предмет, действительно, напоминал молоток, но только по форме. Сделанный из легкого вороненого металла, он не имел деревянной рукоятки, ее заменяла длинная, толстая трубка, а та часть, которой в обычных молотках ударяли по гвоздю, была плоская, вытянутая и полая внутри.

— Юра… — тихо сказала Ася. — Ты знаешь, на что это похоже? На пистолет, из которого раньше стреляли, когда еще были войны. Я видела картинку про войну и фашиста вот с таким пистолетом.

— Пистолет?…

Юра широко открыл глаза. Как он сразу не догадался?

Ася уже с опаской смотрела на Юрину находку.

— Юра, — прошептала она. — А вдруг он в нас выстрелит?…

Юра презрительно фыркнул:

— Ничего ты не понимаешь. Он сам не стреляет. Здесь у него нужно нажать на… этот, как его… на курок!

Юра повертел пистолет, оглядел его со всех сторон — «курка» не было. Только маленькая, похожая на бугорок кнопка торчала на том месте, где обычно у револьверов помещается спуск.

Юра нажал пальцем на бугорок, — пистолет слегка дрогнул в его руке, раздался звонкий щелчок, будто кто стукнул по пистолету пруткиной, и из дула вырвалось пламя. Кусок льда взвизгнул у ног Юры, разлетелся вдребезги: образовалась большая воронка и в этой воронке шипя завертелся какой-то патрон, испускавший ослепительный свет. Так продолжалось с полминуты. Наконец свет погас. Из воронки поднимались клубы пара.

Ася стояла бледная, Юра видел: еще немного — и она расплачется.

— Из него выскакивает огонь! Я боюсь, Юра! Положи его обратно!..

— Да-а, — смущенно сказал Юра и с тревогой поглядел на свою опасную находку. — С ним нужно быть осторожным.

Он взял пистолет за дуло и, отставив от себя, понес к самолету.

Ася поплелась за ним, не переставая хныкать и плаксиво твердя:

— Оставь его! Не клади в самолет!..

— Нет! — решительно сказал Юра. — Нужно его показать деду Андрейчику…

 

III. ГОСТЬ ИЗ МОСКВЫ

За окном внизу расстилалась бескрайняя ледяная равнина. Незаходящее полярное солнце вышло из-за облаков. Мириадами разноцветных искр ослепительно засверкал снег.

Чуть подернутое полупрозрачной дымкой, перестало хмуриться небо.

Одарка сидела подле окна с книгой в руках. На минуту она оторвалась от книги и выглянула в окно.

«Вот и к нам, на Северный полюс, пришла весна… Кончилась пора зимних стуж и метелей, — подумала она. — Весна! Хорошо!» — Одарка потянулась, и на лице ее появилась улыбка. Что-то вспомнив, она быстро стала листать книгу и, наконец, нашла то, что искала. Это было стихотворение. Вполголоса девушка стала читать:

Пришла весна за тридевять земель в далекий край, где вечный лед и стужа, и в первую весеннюю капель наш лагерь утром солнечным разбужен.

Она пришла сперва на полчаса в едва знакомом пасмурном обличье, и воздух пробудили голоса обыкновенные, земные, птичьи.

Везде видны следы ее шагов: с палаток черных капли то и дело стекают вниз. Ручей среди снегов отыскивает путь себе несмело.

Обильный снег растаял, наконец, проталины виднеются повсюду, а наша гордость — ледяной дворец обрушился бесформенною грудой.

Пускай весна, что к нам пришла сюда, покажется иному скромной тенью

«земной весны». Пусть тающего льда не сменит яблонь пышное цветенье.

Но тем дороже нам ее приход без соловьев и без весенней сини, что мы ее встречаем в этот год у Северного полюса на льдине…

«Эти стихи были написаны в 1954 году. А теперь и мы встречаем весну у Северного полюса, — подумала Одарка, глядя в окно. — Но встречаем уже не на льдине…».

Она вновь склонилась над книгой. Это были записки и дневники советских ученых — участников легендарных дрейфов на льдинах.

«Широко раскинулся лагерь нашей дрейфующей станции, — читала Одарка. — Трещат моторы гидрологических лебедок, гудят винты вертолета, слышна команда: «Разом! Взяли!» Это советские полярники устанавливают ящики с тяжелым оборудованием…

В эти дни трудно представить, что ты на дрейфующем льду, за тысячи километров от берега. Лагерь похож на маленький городок. Палатки, точно большие черные грибы, полукольцом охватили его центр, названный нами Советской площадью. Серебристые разборные домики поблескивают иллюминаторами. Два таких домика образовали просторную кают-компанию — наш клуб, столовую и кинотеатр. Всюду за палатками виднеются покрытые зеленым брезентом длинные штабели ящиков с научными приборами и хозяйственными материалами. Краснеют продолговатые баллоны с отопительным газом. На высоких стеллажах, сооруженных из пустых бензиновых бочек, уложено продовольствие.

Местами снег стаял совсем. Голубеют небольшие озера, то и дело покрываясь морщинами легкой ряби. У одной из палаток, превращенной в свайный домик, расположился наш автопарк автомобиль «ГАЗ-69» и трактор. Возле вертолета, похожего на огромную красную стрекозу, раскинулось хозяйство его экипажа.

Рабочий день в разгаре. Начальник дрейфующей станции Алексей Федорович Трешников обходит свои владения. На небольшой, огороженной вехами площадке, Василий Гаврилович Канаки и Платон Платонович Пославский заканчивают последние приготовления к очередным наблюдениям. Трешников направляется к гидрологам. Их хозяйство особенно обширно: в шести рабочих палатках расставлена многочисленная аппаратура для определения скорости и направления течений, для получения проб океанской воды и грунта, для измерения глубины океана. Работа большинства приборов автоматизирована, и получаемые данные непрерывно записываются на ленту».

Одарка улыбнулась и подумала:

«В шести рабочих палатках расставлена многочисленная аппаратура гидрологов!.. А у нас на Арктании все наше гидрологическое хозяйство помещается в одной небольшой лаборатории… Тогда была иная аппаратура, не было глубоководного телевидения…».

Одарка вновь погрузилась в чтение:

«В одной из палаток гидрологи начнут сейчас измерение глубины. Только заглянув в круглое отверстие лунки, пробитой в ледяной толще, ощущаешь, что под ногами не матушка-земля, а лед. Его бледно-голубые стенки, изъеденные водой, круто обрываются вниз, и туда, в бездонную черноту, уходит тоненькая нить стального троса. Над этим окном в океан изогнулась гидрологическая лебедка. Включен мотор. Завертелся барабан, выбирая трос; обгоняя друг друга, стекают вниз капли воды, разрисовывая кругами зеркальную поверхность лунки. Второй гидролог занят проверкой батометров, служащих для забора океанской воды на различных уровнях. Опущенный грузик своей тяжестью захлопывает крышки батометра, и вода нужного горизонта попадает в плен…

Гидрологи сегодня в хорошем настроении: глубина изменилась по сравнению с предыдущей почти на тысячу метров! Это новые интересные данные для определения рельефа океанского дна в приполюсном районе».

Одарка отложила книгу и встала. Записки советских полярников первых дрейфующих станций произвели на нее большое впечатление. Одарка всегда вспоминала об этих отважных героях с большой теплотой и благодарностью.

«Как много они сделали для нас, нынешних советских полярников!» — думала она.

Девушка подошла к большому круглому аквариуму диаметром не менее двух метров, поставленному на круглом столе.

Проплывая меж ветвистых изумрудно-зеленых водорослей, стайка серебристых рыбок метнулась в сторону. Одарка, опустив в воду руку, принялась наводить порядок в аквариуме. Это был не простой аквариум. Дно его являлось своего рода рельефной картой дна океана в районе полюса. Но для того, чтобы лучше объяснить, какое, именно, сооружение стояло на круглом столе в этой комнате, мы должны будем припомнить прошлое, когда первые полярные исследователи Ледовитого океана, взяв несколько промеров глубины, объявили, что все ложе этого океана является огромной и глубокой котловиной. Однако в конце сороковых годов двадцатого века советские ученые стали тщательно изучать дно Ледовитого океана и поняли, насколько сложным был его рельеф. Советские ученые открыли и исследовали на дне Северного океана исполинский горный хребет, пересекающий на тысячи километров весь бассейн океана и делящий его на две части. Открытый русскими учеными, этот подводный массив был назван именем великого русского ученого Михаилы Ломоносова… Высеченный из гранита, отрезок подводного хребта был наглядно представлен на дне аквариума.

Поднимая полегшие на дно аквариума водоросли, Одарка пела задушевную песню украинской девушки Наталки, тоскующей по своем друге Петрусе. Неожиданно она услышала мужской голос:

— К вам можно?

Девушка оглянулась:

— Владимир Петрович? Войдите…

Одарка приветливо улыбнулась.

На пороге появилось двое мужчин. Одного, огромного, круглолицего здоровяка в полярной дохе Одарка хорошо знала, это был начальник воздушной полюсной станции, Владимир Петрович Ветлугин. Рядом с ним стоял незнакомый девушке молодой человек, светловолосый, гладко причесанный. Он смотрел на Одарку с нескрываемым любопытством.

— К нам гость прибыл, — сказал Ветлугин. — Инженер-геофизик Столяров. Знакомьтесь.

Молодой человек, приложив руку к груди, поклонился Одарке.

— Михаил Столяров…

Девушка тоже поклонилась.

— Одарка Барвинок…

Ветлугин вынул из руки Одарки мокрую ветку красивой водоросли. С ветки капала вода.

— «Барвинок» по-украински означает «вьющаяся травка». Не так ли? — посмеиваясь, спросил Ветлугин. Одарка рассмеялась. Ее фамилия была Барвинок.

— Да… Травка… Это я в водоеме порядок наводила. Но что же вы стоите?

Ветлугин заспешил:

— Я побегу. Ночью будет шторм. Надо станцию подготовить, а товарища Столярова поручаю вам. Он расскажет, зачем к нам прибыл.

Уже из передней Ветлугин крикнул:

— Обедать к нам прошу! Непременно!

Столяров пристально разглядывал каменистую гряду на дне аквариума, наконец, сказал:

— Очень оригинальная карта морского дна… Это ваше произведение?

Одарка внимательно посмотрела на свой аквариум, будто увидела его впервые:

— Нет… Это коллективный труд… Карта дна еще не закончена.

— Да? А чего тут не хватает? — спросил Столяров.

— Тут не нанесена одна весьма своеобразная скала, которую недавно мне удалось обнаружить вот в этой горной ветви Ломоносовского хребта…

Одарка взяла со стола тонкую палочку, опустила в аквариум и указала ею на один из участков каменистого дна.

— Чем же своеобразна эта скала? — спросил Столяров.

— Формой своей она напоминает африканскую Столовую гору, то есть имеет почти плоскую вершину.

Столяров внимательно смотрел на Одарку.

— Это замечательное открытие! — сказал он и подошел поближе к аквариуму. — Где именно находится эта Столовая скала?

Одарка вновь опустила свою указку в воду.

— Я спрашиваю, далеко ли от полюса находится ваша скала? — с улыбкой остановил ее молодой геофизик.

— Километрах в ста отсюда… Но почему вы считаете это «замечательным открытием»? Мы лишь продолжаем изучение подводного хребта, открытого нашими предшественниками — советскими полярниками.

Столяров вопросительно взглянул на девушку, стоявшую по другую сторону большого водоема, и сделал несколько шагов по комнате.

— Скажите, — спросил он, — опускались ли вы в воду, чтобы определить местоположение вашей скалы, ее форму и прочее?

Одарка отрицательно покачала головой:

— Нет… И я об этом очень жалею. Она находится на большой глубине… Мои товарищи и я пользовались телевизионными лотами…

Столяров остановился.

— Вот! Это и замечательно! Мы живем уже в такую эпоху, когда благодаря самой совершенной в мире советской технике ученый может многое видеть в окружающей его природе, не выходя из своего кабинета.

Одарка скептически улыбнулась:

— Это удобно, но неинтересно. Я с большей охотой заменила бы свои телелоты и глубинные радиозонды хорошей батисферой или новым, глубоководным скафандром. Мне хочется побывать на вершине этой подводной скалы.

— Думаю, что вы еще успеете подняться… то есть, простите, опуститься на вершину своей горы, — с улыбкой сказал Столяров.

Он подошел к окну. За окном расстилалось большое ледяное поле.

— Белое безмолвие… Так любили когда-то выражаться об Арктике беллетристы, — задумчиво произнес молодой геофизик.

Одарка тоже подошла к окну:

— Любили… Но сейчас Арктика уже не безмолвна, над Арктикой почти не умолкая рокочут моторы самолетов, а на полюс, как видите, переселились люди из Москвы, Киева, Риги… А вы откуда?

— Сейчас я из Москвы, а родился и вырос на Урале, в Златоусте, — ответил Столяров.

— Красивые места! Я была там, в горном заповеднике.

— А-а! Миасская пещера?

— Да. Прямо из сказки Бажова. Помните подземные богатства «Хозяйки медной горы»?

— Помню…

Столяров рассмеялся.

— Вы, Одарка, тоже из сказки.

Одарка смотрела на него удивленно:

— Почему?

— Хозяйка подводной горы.

Одарка пожала плечами:

— Во-первых, это не гора, а только большая скала. А во-вторых — это открытие не только мое…

— Я знаю, — перебил ее Столяров. — Кстати, на какой глубине находится вершина этой скалы?

— На глубине пятисот метров.

— Какие породы преобладают в ней?

— Гранит, кварц…

Помолчали… Столяров внимательно глядел на стоявшую перед ним круглолицую миловидную девушку. У нее были большие, как и у многих украинских девушек, карие глаза, готовые в любой миг загореться буйным огнем смеха, а через минуту подернуться тенью грусти.

Одарка отвела от него внимательный наблюдающий взгляд.

— Я на днях видела вас на экране кинорадиогазеты, — сказала она. — Расскажите о своей подземной торпеде. Это очень интересно.

Они стояли подле огромного, почти во всю стену окна; перед их взором, далеко внизу расстилалось бескрайное море льда, казалось, будто разбушевался там за окном седой океан и в одно мгновенье застыл навеки. А над ледяным полем стояло безоблачное, глубокое темно-синее небо, чуть позолоченное весенним солнцем.

Столяров залюбовался дикой красотой полярной природы.

— Хорошо… — тихо сказал он.

— Очень хорошо, — прошептала Одарка.

И здесь, стоя перед этим широко раскрывшимся, словно с иной планеты сошедшим ледяным полем, Столяров рассказал Одарке о своей юношеской мечте, осуществленной после десяти лет упорного труда, об удивительном атомном снаряде, который по воле человека сможет преобразить лицо земли.

— Когда-то английский геофизик Джоли только допускал, что радиоактивные процессы в недрах земли рождают новые горы и острова. А сейчас с помощью атомной энергии советские ученые смогут поднять со дна океана горы и холмы! Там, где была на тысячу километров вокруг вода, мы, советские люди, вместе с людьми других стран создадим острова! Вот, смотрите…

Столяров подошел к столу и развернул чертеж.

— Это схема моей подземной атомной торпеды. С этой торпедой мы пошлем в недра земли новый радиоактивный элемент «циклоний», он вызовет в недрах земли искусственный геологический процесс, который протечет быстрее, чем протекает в природе, но не настолько быстро, чтобы вызвать катастрофу. Подводная скала, которую вы, Одарка, открыли на дне океана, выступит над поверхностью воды; она сама придет сюда к нам. Здесь, на полюсе появится настоящий естественный остров, которому не нужны будут ракетные якоря, теплый воздух и гелий.

Одарка, с восхищением до сих пор следившая за словами Столярова, в раздумье склонилась над своим водоемом.

— Все, что вы рассказали, прекрасно. Но я боюсь, что разлюблю свою подводную скалу, как только она поднимется на поверхность.

Столяров смотрел на нее удивленно.

— Почему?

— Потому, что я больше люблю Арктанию… — задумчиво глядя в окно, ответила Одарка.

Столяров растерянно развел руками.

— Мне тяжело вас огорчать, но…

Он умолк.

— Что?… — Одарка смотрела на него тревожно.

— Я прибыл на Арктанию для первых изыскательских работ. По решению Высшего научного комитета при Совете Министров СССР здесь в районе полюса будет произведен первый в мире опыт поднятия мирского дна с помощью изобретенного мною снаряда.

— А Арктания?…

— Если мой опыт удастся, воздушная станция над полюсом уже не будет нужна. Полюсную станцию можно будет расположить на новом острове.

Одарка опустила голову. Видя ее печаль, Столяров сказал:

— Я думаю, что такое чудесное сооружение, как Арктания, не останется без дела. Советские ученые используют ее для каких-нибудь новых важных научных изысканий…

* * *

Одарка водила Столярова по палубе воздушной станции. С таким же воодушевлением, как молодой геофизик час назад рассказывал ей о своей атомной подземной торпеде, она сейчас говорила о своей любимой Арктании. На ее лице светилась гордость. Она говорила:

— Еще недавно в область физики тонких пленок вторгалось лишь смелое воображение сочинителей фантастических романов, а сейчас…

— Сейчас из пористых сверхлегких металлов, наполненных газом, строят самолеты и даже здания, — закончил Столяров. Я это знаю.

Одарка продолжала:

— Арктания создана из гелинита. Весь ее корпус пронизан легчайшим газом, впервые обнаруженным учеными в спектре солнца и затем уже открытым на земле.

Столяров быстрым взглядом окинул удивительный воздушный корабль, неподвижно парящий над арктическими льдами.

— Ваша Арктания напоминает мне могучего орла, кости которого наполнены воздухом.

— Ее строили люди, похожие на орлов, с крылатой мыслью и очень смелые, — взволнованно сказала Одарка.

Она подошла к борту и, опустив руку вниз, указала на раструбы ракетных камер, заключенных в днище станции. Столяров склонился над бортом станции. Оглушительно ревущие ракетные двигатели уже отошли в прошлое, и молодой геофизик слышал могучее, но мягкое дыхание ракетных камер, — из их раструбов вытекал бесцветный газ. Снежная пыль, попадая в раскаленную струю газа, разлеталась во все стороны в виде радужных капель.

— Полет на месте! Красиво! — восхищенно воскликнул Столяров.

Пройдя в центр станции, молодые люди остановились подле большого прозрачного шатра, внутри которого виднелась небольшая черная палатка. Одарка выразительно посмотрела на своего спутника. Столяров узнал эту историческую палатку и прочел на ней надпись:

У 937 ю. д. ПЕРВАЯ ДРЕЙФУЮЩАЯ СТАНЦИЯ ГЛАВСЕВМОРПУТЬ — «СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС».

Одарка засмеялась.

— Мы, арктанинцы, называем эту палатку «нашей маманей». Это жилье первых советских поселенцев на полюсе.

 

IV. РАЗГОВОР О ШАЙНО И ФАУ

В небольшой уютной столовой Ветлугиных мать Юры, метеоролог Арктании Ирина Ветлугина, маленькая голубоглазая женщина с лицом тихой и умной девочки, накрывала на стол. Вошел дед Андрейчик. Потирая сухие маленькие руки, он втянул теплый воздух комнаты и сладко зажмурился:

— Пахнет борщом. Приятно!.. И еще… постой… Чем же еще пахнет?…

— Угадай, — лукаво улыбаясь, сказала Ирина.

— Голубцами! Право же, голубцами!..

— Правильно! — подтвердила Ирина. Она знала, что ее отец — любитель голубцов, и попросила в арктанинской столовой изготовить сегодня голубцы.

Дед огляделся деловито и уже без всякого юмора спросил:

— А где Юра?

— Отпросился на часок полетать.

— А-а! Так вот куда он мою кирку утащил! Амундсена собирается во льду искать.

Ирина удивленно взглянула на отца.

— То есть как это «искать»? Не понимаю.

— Не понимаешь? А вот он тебе расскажет. Даже точно укажет координаты, где в данное время нужно искать труп погибшего Амундсена.

Ирина пожала плечами:

— Каждый раз что-нибудь новое. Зачем ему понадобился труп Амундсена?

Дед Андрейчик заложил руки за спину и забегал по комнате, плутовато поглядывая на дочь.

— Ай-яй-яй! Какая же ты отсталая, дочка! Ты даже не знаешь, что профессор Бахметьев уже оживил двух замороженных макак.

Ирина смотрела на отца изумленно.

— При чем тут макаки?

— Вот тебе на! — с напускным гневом воскликнул дед Андрейчик. — Как это, «при чем тут макаки»?… Если макаки заморозились и потом обратно разморозились, то почему бы нашему Юрке не найти замерзшего Амундсена и тоже не «разморозить» его? Ведь это же пустячное дело!..

Ирина неодобрительно покачала головой:

— Новая затея.

Старик усмехнулся:

— Это пока еще не затея, а идея. Идея красивая, как сказка. Это хорошо! Из таких малолетних фантастов потом получаются смелые экспериментаторы, ученые, инженеры. Но сейчас за ним надо смотреть в оба. Если он вздумает сам полететь на поиски Амундсена, он может попасть в беду.

Ирина была явно обеспокоена.

— Я поговорю с ним. Надо запретить ему одному летать на вертолете.

— А вот это уже ни к чему! — возразил старик. — Запретом тут не поможешь… Я обещал ему слетать с ним на то место, где он хочет искать Амундсена. Пусть сам убедится, что идея его — лишь плод детского воображения…

Ирина, покачав головой, только вздохнула.

Вошел Ветлугин, спросил:

— А Одарки со Столяровым еще нет?

Дед Андрейчик засмеялся.

— Так вот они и прибежали к тебе. Ведь она его лет двадцать пять не видела, а он ее, пожалуй, и все тридцать…

Но в дверь постучали, и Одарка, румяная, сияющая, вошла в комнату со Столяровым.

Через минуту Столяров уже как старый знакомый беседовал одновременно с Ветлугиным и с дедом Андрейчиком.

— Ну, что, молодой человек? Нравится вам наша висюлька? — посмеиваясь, спросил старый радист.

— Чудесная висюлька, Степан Никитич! Сказочный ковер-самолет, да и только.

— Ага! Сказки многие сейчас былью стали. Помню я одно древнее сказание о том, как плененный народ в свою землю шел. Враги его настигали, а впереди море, и на берегу ни одной лодочки! Вождь того народа ударил жезлом по воде — и разверзлось море, встала вода стеной по обе стороны, и прошел народ по дну морскому, как по сухой долине. На врагов же его рухнули водяные стены, и погибли жестокие люди… А теперь выискались такие волшебники, что Дно морское хотят поднять и на нем, как на огороде, картошку сажать.

— Зачем же картошку, Степан Никитич?

Столяров улыбнулся.

— Мы на поднятом дне морском радиорубку поставим и оттуда во все концы земного шара сводки и прогнозы о погоде будем рассылать.

Ветлугин внимательно посмотрел на Столярова.

— Так вот зачем вы сюда пожаловали! — воскликнул дед Андрейчик.

Но Ирина прервала разговор:

— Прошу к столу!..

Вдруг распахнулась дверь, и ворвался Юра, в дохе, в рукавицах. За ним белым клубочком вкатилась Ася.

В руках у Юры был найденный им во льду пистолет. Из предосторожности Юра держал его за дуло.

Все удивленно смотрели на детей.

— Папа!.. — Юра шагнул к отцу. — Я нашел во льду пистолет!

Ветлугин взял из рук Юры находку и внимательно ее оглядел.

Ирина тревожно смотрела на мужа.

— Осторожно, Володя!

— Сигнальный ракетный пистолет, — сказал дед Андрейчик, разглядывая из-за плеча зятя находку Юры. Он протянул руку и повернул какой-то рычажок.

— Предохранитель… Вот так… Теперь из него ничто не выскочит.

— Из него уже выскочило! — пропищала Ася.

— Что?! — в ужасе вскрикнула Ирина.

— Там… на льду… я не знал и нажал вот здесь… — виновато сказал Юра и показал на, кнопку пистолета. — Да! А он сделал «дзынь». И из него выскочил огонь и стал гореть прямо на льду.

— Сигнальная ракета… — пояснил дед Андрейчик.

Ветлугин смотрел на Юру строго:

— Зачем же ты нажимал у него спуск?

— Я не знал…

Дед Андрейчик качнул головой:

— Н-да… Ловко… Вот тебе на!

Отложив в сторону пистолет, Ветлугин приказал детям:

— Раздевайтесь и рассказывайте…

Дети быстро скинули свои шубы. Юра уселся против отца, помолчал немного, чтобы успокоиться, и подробно, но сбивчиво стал рассказывать, при каких обстоятельствах и где именно он нашел пистолет.

Ася присутствовала тут же. Она не могла усидеть на месте, то и дело вставляла свое слово в рассказ Юры:

— Юра подкрался к нему, и мы вместе крикнули: «Это дохлый моржонок!».

— Юра вытащил его, и мы вместе крикнули: «Это пистолет!».

Найденный Юрой пистолет лежал на столе.

— Что думает об этой находке Степан Никитич? — спросил Ветлугин.

Дед Андрейчик шевельнул бровями:

— Я думаю, эта игрушка принадлежала какому-нибудь летчику-молодчику из компании Шайно. Лет десять назад они на своих «Мустангах» рыскали над всей Арктикой и нападали на мирные советские и американские самолеты, все старались нас с Америкой поссорить.

— Вполне возможно, — согласился Ветлугин. — Я помню, когда пассажирские самолеты стали летать в сопровождении истребителей, «Мустанги» посыпались с неба, как мороженые воробьи.

— Точно! — сказал дед Андрейчик и засмеялся. — А когда летишь кувырком с хорошей высоты, можно потерять все, даже сигнальный пистолет.

Асе не терпелось, она порывалась спросить о чем-то, но не смела, — уж очень серьезные разговоры вели взрослые.

Наконец, она решилась:

— Дядя Володя, а как на лед моржонок дохлый попал?

Юра уже рассказал отцу, как они с Асей обнаружили на льду дохлого моржонка, как стали рыть ему могилу и как при этом нашли пистолет.

— Моржонок? — что-то припоминая, сказал Ветлугин. Вспомнил!.. Недавно самолет московского зоопарка прилетел в заповедник на Новую Землю за партией ластоногих для обмена с бостонским зоопарком. Одного моржонка отняли от больной матери и вместе со всей партией погрузили на транспортный самолет. Ластоногие путешественники благополучно прибыли в Америку. Все звери вели себя спокойно, кроме этого внезапно осиротевшего усатого младенца. Он ревел не только в дороге, но и в зоопарке. Работникам зоопарка стало ясно, что он вот-вот околеет.

Видимо они пожалели моржонка и решили с первым грузовым самолетом отправить его обратно к матери. Погрузили, но он, бедняга, не долетел, околел в дороге. Его и бросили в люк. Мне рассказывал об этом директор новоземельского заповедника. Вы с Юрой наткнулись на тушу этого неудачливого путешественника. Не иначе.

— А как же моржонок с такой высоты упал и совсем целым остался? — изумилась Ася.

— Значит, по всем правилам упал, — сказал Андрейчик. — Я видел, как во время воздушного боя над Ладожским озером в 1942 году один фашистский летчик грохнулся об лед. С высоты пятисот метров упал, а на льду лежал, как свеженький.

Разговоры и воспоминания о Великой Отечественной войне и о шайке международных гангстеров, стремившихся разжечь третью мировую войну, затянулись. Встревоженная Ирина уже успокоилась и попросила мужа припрятать где-нибудь Юрину находку. Ветлугин отнес найденный Юрой пистолет к себе в кабинет и спрятал в письменный стол.

После обеда все разошлись. Лишь дед Андрейчик и Юра остались в доме. Старый радист был свободен от дежурства и, устроившись в уютном кресле-качалке, собирался вздремнуть, но планы его нарушил внук. Юра подсел к деду и, два раза сокрушенно вздохнув, стал смотреть на него виноватыми и ожидающими глазами. Словами этот взгляд можно было бы выразить так:

«Дедушка! Я вижу, вы собирались поспать и даже закрыли глаза, делая вид, будто спите, но мне очень хочется кое о чем вас порасспросить. Ведь вы так много видели и так много знаете… Да-да! Конечно, я понимаю, что с моей стороны очень нехорошо тревожить старенького дедушку, когда он уселся в кресло-качалку подремать после обеда. Но я ничего с собой не могу поделать. Меня переполняют миллионы вопросов…».

Старик приоткрыл один глаз и хмуро поглядел на Юру. Тот, видимо, уходить не собирался.

— Ну, что тебе? — Дед Андрейчик уставился на Юру недовольным взглядом.

— Я только на минуточку, — умоляюще сказал Юра. — Вот вы за обедом про мустангов говорили. Это дикие индейские лошади?

— Нет. Я говорил о других «мустангах». Это не лошади, а ракетные самолеты. На них летали гангстеры международной фашистской организации Шайно и Фау.

Юра оживился:

— Вот-вот! Я про Шайно и Фау хотел вас расспросить. Они были вроде Гитлера?

— Вроде… — лаконично и все еще неохотно произнес старик.

Юра слыхал и читал про Шайно и Фау. Он не терял надежды, что дед Андрейчик разговорится, и тут уж наверняка можно будет узнать много интересного. Старик и сам любил рассказывать своему непоседливому и любознательному внуку обо всем, что он пережил, видел или узнал на своем долгом веку, но сейчас не мог побороть дремоту и потому втягивался в беседу неохотно. Однако Юра умел и в такие минуты расшевелить деда. Прикинувшись простачком, он задавал самые наивные вопросы. Старик начинал сердиться, входить в азарт, и понемногу завязывалась интересная беседа. Так было и на этот раз. Сперва неохотно и вяло дед стал рассказывать то, что Юре и без того было известно.

— Да-а… после Гитлера не мало нашлось охотников занять его место… Одни из них страдали манией величия, а другие делали вид, что страдают манией преследования. Первые хотели покорить «весь мир». На более мелкие завоевания они не соглашались, расходы, мол, большие предстоят. А вторые тем временем пугали легковерных людей «всемирным коммунизмом» и требовали только одного: атомных и водородных бомб в количестве неограниченном…

Дед Андрейчик хорошо помнил те годы, когда, казалось, лишь небольшой искры достаточно было, чтобы весь земной шар охватило испепеляющее пламя самой страшной войны, атомной…

— Да, это было тревожное время… — продолжал он. — Чуть ли не каждый день на Западе выступали генералы и адмиралы с воинственными речами… Костер войны, погашенный в Корее, грозил вспыхнуть на Тайване. В Америке бесновались оголтелые фашисты и требовали немедленно сбросить на Советский Союз атомные и водородные бомбы…

— Но у нас ведь тоже были атомные и водородные бомбы? Правда, дедушка? — спросил Юра.

— Были… А теперь их нет нигде, ни у нас, ни у них. Но в те дни были атомные бомбы, были и такие политиканы, которые хотели уверить всех, что это мы, советские люди, замышляем войну, а не они… Были и процветали еще на земле фабриканты атомного и ракетного оружия, такие как Джайн Фау… Суетились еще недобитые гитлеровские генералы, вроде Шайно… Но войны не хотели два с половиной миллиарда людей, не хотело ее все население земного шара…

— Я хотел вас про Шайно и Фау расспросить, дедушка, смиренно произнес Юра.

— Шайно и Фау?… Ну, что ж, спрашивай.

У Юры вопросы уже были готовы:

— Почему их называют «последними на земле поджигателями войны»? — быстро спросил он.

Дед Андрейчик усмехнулся:

— Ну, это так, для красного словца. Не они первые, не они последние. Но то, что они долго воду мутили, все старались людей разных стран поссорить, это верно.

— А зачем они… воду мутили? — удивленно спросил Юра. Многие иносказания деда он понимал буквально.

— Зачем?… Джайн Фау был фабрикантом ракетного и атомного оружия. Ему гонка вооружения барыши большие приносила, а Шайно у Гитлера генералом служил, он не прочь был новый вермахт сколотить и самому в Германии новым Гитлером стать.

— А это правда, что Шайно и Фау потом скрывались и их искали?… — спросил Юра. Ему хотелось поскорее добраться до самого главного: поиски международных авантюристов, нападения на самолеты, таинственные похищения борцов за мир…

— Скрывались. В их ремесле самое главное вовремя скрыться, — ухмыляясь, подтвердил дед Андрейчик. — Одному пришлось убраться из Германии, когда она объединилась и все немцы даже слышать о новой войне не хотели…

— Это Шайно! А Фау?…

— А этому черному ворону не повезло в Соединенных Штатах. Там миллионы людей запротестовали против гонки вооружения и такие фабриканты смерти, как Джайн Фау, стали безработными…

— Я слыхал, что он перебрался в Южную Америку, — подсказал Юра.

Дед Андрейчик посмотрел на своего нетерпеливого слушателя и улыбнулся:

— Я же говорю, что ты, мой дорогой, все лучше меня знаешь. А пристаешь с расспросами.

— Знаю, но не все, дедушка, — не смущаясь, ответил Юра. Расскажите, как Шайно и Фау в Южной Америке завели себе самолеты и летали на них…

— Они не сами летали, а компанию авиационную основали и летчиков наняли.

— Вот, вот! Про их компанию и летчиков я и хотел расспросить вас. У них были хорошие самолеты?

Дед Андрейчик пожал плечами:

— Гм… Кажется, неплохие.

— Они назывались «Мустангами»?

— Сперва Шайно и Фау приобретали для своей компании пассажирские самолеты, а потом танком и реактивными истребителями «Мустангами» обзавелись.

Юра слушал с горящими глазами.

— А зачем? — спросил он.

— Как «зачем»? Чтоб на мирные самолеты нападать. Шайно и Фау для того и объединились, чтобы смуту сеять, чтобы Америку с Советским Союзом поссорить. Налетят, бывало, их «Мустанги» неожиданно в Арктике, или над африканской пустыней на мирный американский или английский самолет, а продажные газетки тотчас же вой поднимут: «Это русские сбили пассажирский самолет!..». Но потом их все же вывели на чистую воду…

— Куда? — быстро спросил Юра.

— Разоблачили. А Шайно и Фау немецкий и американский трибуналы должны были судить, но эти поджигатели войны вовремя прикрыли свою разбойничью «компанию» и сгинули во тьме ночной…

Юра слушал с величайшим вниманием.

— Так никто и не узнал, куда они скрылись? — спросил он.

— Нет… Ходят слухи, что их авиационная компания собиралась завести себе подводные лодки для того же, для чего «Мустанги» завела. Говорили, будто Шайно и Фау где-то в Арктике или в Антарктике успели даже тайком построить подводную базу для своих субмарин и там засели…

Юра затаил дыхание. Это было очень интересно.

— Прямо под водой?

— Всякое болтают, — неохотно сказал старик. — Но я полагаю, что это уже из приключенческой литературы что-то. Просто сбежали два жулика и затаились где-нибудь в крысиной коре до более благоприятных времен…

Юра был разочарован. Вот так всегда: скажет дед что-нибудь интересное, а потом сам же говорит, что это неправда.

Юра помолчал. Он не совсем был доволен разговором. Многое из того, о чем рассказывал сегодня дед Андрейчик, было ему известно из книг и журналов. Мальчик с минуту подумал и сказал:

— Я видел портреты Шайно и Фау в одном журнале. Шайно там похож на коршуна, а Фау — на старого бульдога.

Дед Андрейчик усмехнулся:

— На бульдога?… Это, пожалуй, верно. Я его помню. Точь-в-точь бульдог!.. А в общем, не думай ты, Юрик, об этой нечисти. Сгинули они, и леший с ними. Займись лучше уроками, или какую-нибудь книжечку почитай. А я с полчасика вздремну тут в качалке…

 

V. ГОЛОВА ВО ЛЬДУ

Настала ночь, вернее — время, соответствующее ночи в Москве, и, поскольку работники Арктании прибыли из Советского Союза, они и называли «ночью» часы, когда солнце медленно катилось по горизонту, окрашивая ледяные поля фиолетовой тенью от торосов, и когда там, на далекой родине, в столице, люди отдыхали после трудового дня.

Все свободные от работы и дежурства работники станции готовились ко сну, либо уже спали.

Попрощавшись с матерью и дедом Андрейчиком, Юра ушел в свою комнату, разделся и лег в постель. Но уснуть ему не удалось. События истекшего дня настойчиво и последовательно стали вновь проходить перед его глазами. Он то работал киркой, мысленно разглядывая найденный пистолет, то опять в кабинете отца вновь рассказывал о своей находке и перебирал в памяти все, что говорили о ней взрослые.

Зловещие тени Шайно и Джайна Фау, воскрешенные перед ним рассказом деда Андрейчика, не могли заслонить светлого образа Амундсена. Желание найти отважного полярника, исчезнувшего в 1928 году, не покидало Юру…

Он был разочарован. Найденный им пистолет никак не вязался с твердой его уверенностью в том, что именно во льду следует искать если не самого Амундсена, то хотя бы какие-нибудь следы его пребывания в этом месте. Конечно, он знал, что на поверхности льда нельзя ничего найти, понадобилось бы добираться до того слоя, который когда-то был поверхностью ледяного пака. Он уже почти проник в него, нашел во льду ракетницу, и вот, оказывается, она не имеет никакого отношения к Амундсену.

Хотя… почему Амундсену и его спутникам не взять было с собой пистолет на время полета? Все экспедиции всегда брали с собой оружие, но ведь кто-нибудь мог прихватить и сигнальный пистолет. С Амундсеном полетел французский лейтенант Гильбо. Если Гильбо был командиром, он носил пистолет. По словам деда Андрейчика, раньше все командиры имели при себе револьверы. Но тот же дед всех уверял, что при Амундсене не было таких сигнальных пистолетов. Ладно!.. Допустим, дед прав. Но разве лейтенант Гильбо не мог бы сделать себе такой пистолет?… Все может быть. Что, если это было его секретное изобретение?…

Юра откинул одеяло и сел на постели.

А что, если там, во льду, лежит человек?… Пусть это будет Гильбо. Он потом поможет найти Амундсена. Да, да, конечно, лежит! Во льду! Человек, которому принадлежит найденная им, Юрой, ракетница. Как он, Юра, сам тогда не догадался? Как не догадались мать, отец, дед Андрей чик?

Но что же делать? Бежать к деду?… Сказать?… Нет, дед не захочет сейчас лететь… Надо действовать самому, действовать решительно и смело, как настоящие полярники всегда поступали…

Одевшись, Юра прокрался в столовую, достал из буфета три плитки шоколада, несколько кубиков твердых сливок, набрал горсть печенья и рассовал все это по карманам. В передней он натянул свои пьексы с шипами, поверх шерстяных штанов — меховые шаровары, напялил на голову малахай и надел меховое пальто с гибкой металлической сеткой между мехом и подкладкой, нагревающейся от карманных электрических батарей. Называлось такое пальто «электродохой». Несмотря на свое волнение, Юра все же сохранял способность ясно Мыслить. Он оделся тепло и основательно, как и полагалось для серьезной экспедиции, не забыл взять перчатки, очки-светофильтры и складной походный нож.

Через пять минут Юра уже был в ангаре. Ни запоров, ни сторожей подле арктанинского ангара не полагалось. По дороге к ангару Юра не встретил никого. Он вывел «Полярного жука», удостоверился, что кирка в кабине под сидением, и влез в машину.

Поблескивая на солнце металлическими частями, вертолет медленно и бесшумно приподнялся над площадкой и мгновенно пошел вверх, набирая высоту и уходя на юг…

А в это время в конденсаторном отделении воздушной станции Владимир Ветлугин следил за подачей воздуха и говорил молодому механику Ване Цыбулькину:

— Приближается шторм огромной силы, со снегопадом… Ракетные якоря в порядке. Надо нам обеспечить подачу теплого воздуха на палубу так, чтобы снег таял и испарялся равномерно…

— Есть, товарищ начальник станции! — четко, по-военному ответил Цыбулькин. — Подача теплого воздуха будет бесперебойной!..

* * *

В своем полете Юра почти строго придерживался 20-го меридиана. Взглянув на счетчик и убедившись, что расстояние в сто километров покрыто, Юра сделал несколько крутых виражей и пошел на снижение.

На высоте в пятьсот метров он внимательно стал следить за ледяным паком, ползущим по экрану. «Полярный жук» висел почти на одном роторе. Продвигая машину вперед со скоростью двадцати километров в час, Юра уже дважды возвращался назад и пересек в поперечном направлении с востока на запад и обратно то место, где, как он предполагал, они с Асей вчера нашли ракетницу. Но нигде не было видно темной тушки моржонка; покрытый льдом океан расстилался внизу, похожий на бесконечную пелену облаков под самолетом.

Сравнение с облаками промелькнуло в голове Юры случайно, оно породило в нем мысль о Движении, и мальчик понял, почему моржонка нет на старом месте: лед дрейфует на юго-запад, и моржонка следует искать уже гораздо южнее. Он вспомнил, как старый гидролог Волков третьего дня при нем говорил отцу, что льды движутся сейчас со скоростью полутора километров в час. Следовательно, за эти двенадцать часов моржонка на льдине отнесло на юго-запад километров на восемнадцать-двадцать, не больше.

Юра направил машину на юго-запад и уже через две минуты, мельком взглянув на экран, увидел какую-то точку, медленно катившуюся по белому квадратику экрана. Он дунул: точка осталась на месте и только передвинулась ближе к центру экрана. Юра ждал, когда едва заметное пятнышко окажется как раз в центре, и затем, даже не увеличивая его, стал спускать машину на роторе.

Посадил он «Полярного жука» на лед метрах в тридцати от тушки моржонка так же отвесно и уверенно, как и вчера. Выскочил из кабины, взял кирку и, перепрыгивая через ледяные ухабы, побежал к яме во льду. Здесь он остановился в минутной нерешимости: где рыть? Пистолет он нашел в нескольких шагах вправо от моржонка. Значит, нужно начинать с того места. Если там ничего не будет, тогда надо рыть на ощупь в разных местах.

Юра почти вертикально приставил кирку ко льду, налег на нее и нажал рычажок: ледяной фонтан вырвался из-под блестящей лопатки.

Орудуя киркой, Юра не переставал внимательно наблюдать за взлетающими из-под нее обломками льда. Волнение, с которым он приступил к своей работе, уже улеглось, он работал упорно, спокойно, как землекоп на археологических раскопках. Ему пришло в голову, что круто вгрызаться киркой в лед не следует: наткнувшись на труп Амундсена, он может сильно повредить его (Юра ни на минуту не забывал о профессоре Бахметьеве, который должен «оживить» Амундсена или Гильбо). Он тотчас же принялся уже не дробить, а срезать лед.

За временем Юра не следил, но когда, наконец, площадка размером в добрых тридцать квадратных метров была вспахана, ему показалось, что работал он не менее полутора часов. Ладони у него горели, от толчков кирки ломило в плечах, дышал Юра порывисто и шумно, мех электродохи и лицо были влажными. Юра не чувствовал усталости, и только тревога все больше овладевала им: он разворошил уже несколько тонн льда вокруг моржонка, но никаких следов человека во льду не нашел.

Юра отпустил рычажок кирки, сдвинул со лба малахай и рассеянным взглядом обвел угрюмые ропаки, обступившие его со всех сторон: молчание пустыни стояло над ним. На минуту Юре показалось, будто он находится на самой макушке пустой, необитаемой холодной планеты: мать, отец, дед Андрейчик, Арктания, весь мир словно остались где-то в прошлом… Но Юра взглянул на «Полярного жука», и минутное ощущение одиночества улетучилось сразу: вертолет, как живое близкое существо, стоял тут же, его терпеливый и верный «Жук» с теплой кабиной, которая примет и умчит его, Юру, отсюда, как только он сам того пожелает.

Юра успел передохнуть, и ему захотелось еще порыться в этом скользком и рыхлом льду.

Он должен искать! Если сейчас он не найдет того, кого ищет, больше никогда он искать не будет, его не отпустят сюда. Никогда!.. Вместо него здесь станут рыться специалисты институтов Арктики и, конечно, найдут, и весь мир будет знать, что нашли они, а не он, Юра. Надо рыть во что бы то ни стало! Настоящие полярники, герои Арктики, никогда не отказывались от тяжелого труда. Разве не читал он, как много лет назад советским навигаторам-челюскинцам приходилось долбить и перетаскивать тысячи тонн льда, чтобы устроить посадочную площадку для летчиков? Разве сам Амундсен и его спутники не долбили вот так же лед, когда их самолет сделал однажды вынужденную посадку среди торосов и трещин?

Юра приладил кирку и снова грудью налег на рукоятку. Несколько кусков льда метнулось в сторону, и вдруг кьрка уперлась во что-то твердое. Юра разгреб ледяную пыль и увидел: прозрачное стекло. Да, это было именно стекло, а не лед. И там, под этим стеклом, что-то темнело… Юра наклонился и замер. Под стеклом он ясно увидел смуглое лицо с закрытыми глазами… Юра не заметил легкой дымки, застилавшей стекло. «Мертвец!» — пронеслось в его голове, и Юра в ужасе отполз от страшной мертвой головы, так внезапно возникшей перед ним из-подо льда… Юре случалось видеть мертвых людей, он не представлял себе, как можно их бояться. Но при виде этой темной головы мальчику стало жутко…

Юра лежал животом на льду, не смея подняться.

Так длилось несколько минут. Недалеко валялась его перчатка, которую он отбросил, когда долбил лед. Юра искоса поглядел на нее: это была простенькая меховая перчатка, но ее привычный домашний вид немного успокоил мальчика. Он хотел было протянуть руку, чтобы взять ее, но внезапный порыв ветра подхватил перчатку. Юра вскочил и погнался за нею. Перепрыгивая через куски льда, он, наконец, наступил на нее ногой, нагнулся, поднял, надел, и в этот миг сильный удар ветра в лицо отбросил его на несколько шагов. Едва удержавшись на ногах, Юра остановился и оглянулся: яростный ветер крутил вкруг него густую снежную порошу. «Полярный жук» виднелся будто сквозь белый полупрозрачный занавес. Машина вздрагивала и раскачивалась из стороны в сторону. Ослепленный снегом, Юра пошел к машине. Но чем ближе он к ней подбирался, тем больше увеличивалось расстояние между ним и вертолетом. Юра остановился, стал вглядываться: «Полярный жук» уходил от него. Ветер выл и крутил над ним снежное месиво. Все еще не отдавая себе отчета, откуда взялся этот ветер, Юра побежал к машине, но и вертолет прибавил ходу, он будто убегал от него. Наконец, Юра понял: ураган гонит вертолет, «Полярный жук» мчится от него прочь на своих лыжах, подгоняемый ветром.

Выбиваясь из сил, сам не зная, зачем он это делает, Юра стал кричать:

— А-а-а-а-а!..

Ветер зажимал ему рот и бил в лицо охапками снега, но Юра все еще брел вперед. Затем он услышал глухой удар и, сгребая снег с глаз, увидел, что «Полярный жук» лежит на боку подле высокого тороса. Тогда Юра стал на четвереньки и пополз обратно. Так он прополз в ледяном вихре метров двадцать. Вдруг над его головой раздался чудовищный треск. Юра споткнулся, на мгновение повис в воздухе, почувствовал сильный толчок в грудь и в глазах его померкло…

 

VI. УСМИРЕНИЕ БУРИ

Ирина открыла глаза и прислушалась: в комнате стояла тишина, нарушаемая шмелиным гудением ракетных якорей станции. Время от времени в окна бился яростный ветер, и снова ровно и настойчиво гудели раструбы ракетных двигателей.

Это была та самая буря в районе полюса, о которой Ирина вчера предупредила аэропорты на материках. Она взглянула на розовые огоньки часов: 2 часа 15 минут по московскому времени. Да, она вчера не ошиблась. Именно в это время, по ее прогнозу, должен был разразиться ураган. Ирина была совершенно спокойна: аэропорты предупреждены, все ракетные якоря Арктании тщательно осмотрены механиком, все закреплено, убрано в помещения. Владимир сейчас, очевидно, в конденсаторной следит за равномерной подачей и распределением по всей поверхности станции нагретого воздуха, которым снег превращается в пар. У него много забот — буря будет свирепствовать всю ночь.

«Юра, наверное, спит, — подумала Ирина, — иначе он давно уже перебрался бы поближе ко мне».

Она оделась и направилась в Юрину комнату. По пути обратила внимание, что буфетная ниша раскрыта.

«Наверное, Владимир взял что-нибудь и забыл закрыть».

Ирина прикрыла нишу и вошла в Юрину комнату.

Постель была пуста.

Она прошла в гостиную. Там тоже не было никого.

«Где же он?»

Ирина вышла в переднюю, вновь обошла все комнаты, окликнула:

— Юра! А, Юра!

Молчание…

Она подошла к внутреннему телефону и включила конденсаторную. Спросила:

— Володя, ты здесь?

Ветлугин тотчас же отозвался:

— Да. Это ты, Рина?

— Юра с тобой? — спросила она.

— Нет. Должно быть, он спит.

— Да нет его. Весь дом обыскала.

— Что такое? — Ветлугин уже сердился. — Куда мог он уйти в такую скверную погоду? Ты справлялась у Волковых?

— Нет. Они, наверное, спят.

— Николай дежурит. Сейчас я его спрошу.

Снова пауза.

— Ты слышишь? — спросил Ветлугин спустя короткое время. Николай говорит, что Ася с матерью легли спать еще в десять часов.

— Что же делать?

В голосе Ирины уже явно слышалась тревога.

— Ты не волнуйся. Я постараюсь его отыскать, — сказал Ветлугин.

Ирина пошла к себе в комнату, взяла с ночного столика книгу, рассеянно прочла название: «Находки во льдах». По ассоциации вспомнила пистолет, найденный Юрой (ради него она вечером и книжку эту стала читать), лицо сына во время разговоров в столовой, как он сидел, боясь шелохнуться и с жадностью ловя каждое слово, сказанное по поводу его находки. Вдруг у нее мелькнула тревожная, еще не вполне отчетливая мысль. Ирина положила книгу на стол.

«Неужели он?… Нет! Этого ему и в голову не могло прийти».

Но неясная мысль уже стала отчетливой и настойчивой, Ирина не могла от нее избавиться. Занятая работой и домашними делами, она не успела побеседовать с Юрой относительно «поисков Амундсена» и запретить ему самостоятельные полеты на вертолете…

Ирина побежала к телефону.

— Володя! — крикнула она. — Володя!

— Да, да, я слушаю, — ответил Ветлугин.

— Сейчас же узнай, в ангаре ли «Полярный жук».

— Что?… — Голос Ветлугина дрогнул, он, видимо, понял все.

Через десять минут тревожная весть разнеслась по всем служебным помещениям станции: исчез Юра и вместе с ним «Полярный жук».

А буря продолжала бесноваться вокруг «Арктании» и на сотни километров вокруг нее…

* * *

Дед Андрейчик метался по столовой Ветлугиных и запальчиво говорил:

— Надо сейчас же лететь! Лететь — и никаких! Где Володька?

Кроме деда Андрейчика, в столовой находились Столяров и Ирина Ветлугина.

— Никуда не надо лететь, — спокойно сказал Столяров. Буря собьет самолет…

Дед Андрейчик остановился и посмотрел на Столярова с изумлением.

— То есть, как это «не надо лететь»? Я вас не понимаю.

— Надо вызвать противоштормовые самолеты, — спокойно разъяснил Столяров.

— А до той поры мы должны сидеть и ждать? — уже с ненавистью глядя на Столярова, резко спросил дед Андрейчик.

— Да, в настоящее время мы ничем не можем помочь, мальчику.

Дед Андрейчик досадливо отмахнулся от него:

— Помолчите!..

Он схватил за руку Ирину и потряс словно окаменевшую молодую женщину:

— Ну, что ты сидишь? Володька где? Ведь там же парень пропадает!..

Ирина вскочила и растерянно оглянулась:

— Где же он?… Что делать?

— Надо лететь! — решительно сказал дед Андрейчик. — Немедленно!

Он стал надевать доху.

— Никуда! Не надо! Лететь! — чеканя слова, повторил Столяров. — Надо вызвать противоштормовой дивизион с архипелага.

— Это одно другому не мешает! — сердито крикнул дед Андрейчик.

Ирина растерянно смотрела то на отца, то на Столярова; она не могла решить, что же следует делать, и кто из них прав.

— Что здесь за шум?… — спросил Ветлугин, входя в комнату.

Всегда аккуратный, он на этот раз даже не снял дохи, запорошенной снегом.

Ирина бросилась к мужу:

— Володя! Что же будет?…

Ветлугин сжал ее руку.

— Спокойно, Рина…

— Выводи из ангара мою «Маруську». Надо немедленно лететь на поиски Юрки! — тоном приказа произнес старик.

Ирина бросилась к телефону и крикнула:

— Остров Седова! Алло! Остров Седова!..

Дед Андрейчик остановился посреди комнаты и напряженно смотрел на дочь.

— Ну?…

В окно яростно ломился шторм.

— Пока они соберутся, мы должны сами действовать, — нетерпеливо сказал дед Андрейчик. Ветлугин отрицательно покачал головой.

— Успокойтесь, Степан Никитич. Нам лететь сейчас нельзя.

— Кому нельзя, а тебе нужно! Ты — отец! — крикнул старик.

Ветлугин дышал тяжело, внешняя невозмутимость, видимо, давалась ему не легко.

— Да. Но я командир Арктании. А командир не имеет права покинуть корабль во время бури.

— Остров Седова! С вами будет говорить начальник Арктании! — громко сказала Ирина.

Ветлугин подошел к телефону. На секунду закрыл глаза, но тотчас же вскинул голову, будто сбросил с плеч огромную тяжесть.

— Остров Седова?… Говорит Арктания… Это ты, Дима? — спросил Ветлугин.

— Да! Здравствуй, Владимир!

— Дима! — в тоне Ветлугина зазвучали торопливость и нетерпение. — Мне требуется твоя немедленная помощь.

— Я слушаю! — раздался далекий, но ясно слышимый в комнате голос.

— Мой Юрка попал в шторм со своим «Жуком». Нужны противоштормовые самолеты.

— Координаты? — быстро спросил Дима.

Ветлугин оглянулся.

— Я говорила с ним вчера, когда он нашел ракетницу, — подсказала Ирина. — Он тогда находился на 98ш северной широты и на 20ш восточной долготы. Мне кажется, что искать его нужно там.

— Отлично! Дивизион поднимется через минуту, — деловито сказал Дима и спросил: — Все?…

— Все, — ответил Ветлугин.

Недовольный, но уже спокойный, дед Андрейчик пошел к выходу, но по дороге остановился перед Столяровым:

— А вам, молодой человек, я хочу вот что сказать. Может быть вы и правы, но наши летчики когда-то под Сталинградом все-таки рассуждали иначе.

— Наши летчики, когда нужно было, жертвовали своей жизнью, но не швыряли жизнь за окно, — спокойно ответил Столяров.

Старик только махнул рукой и, устало волоча ноги, поплелся из комнаты.

Через минуту в Москве, в редакции радиогазеты радиотелефонистка-стенографистка в наушниках уже слушала срочное сообщение. Стенографируя, она время от времени говорила:

— Да… да… да…

Сняла наушники и понесла запись редактору.

Редактор молча взял нерасшифрованную запись и стал ее читать. Лицо у него стало таким же озабоченным, как у стенографистки.

— В эфир! — коротко сказал редактор. — Экстренное сообщение!..

А еще через три минуты дикторша перед микрофоном уже читала сообщение:

— На усмирение бури и на поиски мальчика с острова Седова вылетел противоштормовой дивизион…

* * *

В двухстах километрах от Арктании в это время происходило следующее.

Дивизион противоштормовых самолетов, перейдя из стратосферы в тропосферу, строем по три, журавлиным углом несся к полюсу навстречу урагану. Головастые, почти бескрылые, противоштормовые машины походили на вороненые браунинги, обращенные дулом назад. Впереди пилотских рубок, подобные огромным глазам глубоководных рыб, были укреплены куцые жерла излучателей, которые усмиряли взбунтовавшиеся массы воздуха.

Когда свирепый ветер рванул кверху головную машину, в пилотских рубках всего дивизиона зазвучал голос командира:

— В позицию! На дистанции в пять километров! Стройся!

В несколько минут самолеты сломали свой огромный журавлиный угол и растянулись ровным фронтом на сто пятьдесят километров. Затем раздалась другая команда:

— Излучатели включить!..

Уменьшив скорость, самолеты пошли навстречу шторму… Яростный ветер падал плашмя на лед и, разгребая могучими лапами снежные сугробы, судорожно вздрагивал и замирал…

Позади машин уже мягко и отвесно ложился снег… Сквозь весь охваченный пургой район в двадцать три тысячи квадратных километров дивизион прошел в семь минут, то есть с быстротой, приблизительно, шестидесяти пяти километров в минуту. Начальник штормовых отрядов в разговоре с Ветлугиным не ошибся ни на одну секунду: шторм был укрощен спустя ровно двадцать пять минут после их разговора. Дивизион пронесся над Арктанией и вернулся обратно. Машины шли строем по четыре, сохраняя дистанцию между шеренгами приблизительно в один километр. Словно обессиленные, усталые после боя с пургой, машины медленно и низко скользили надо льдом: в обратном рейсе они уже искали на льду мальчика. Казалось, эту вторую часть задачи воздушному дивизиону не удастся осилить: глубокий снежный покров лежал на огромном пространстве вокруг Арктании. Однако как раз в этот миг корреспонденты из Арктики сообщили всему миру:

«Шторм ликвидирован в семь минут. Сейчас противоштормовой дивизион идет низко надо льдом в обратном направлении. Передовые машины обводняют снег, следующие за ними внимательно наблюдают поверхность льда».

Действительно, усмирив только что естественную пургу, дивизион медленно и низко скользил над снежным покровом и превращал его в воду уже при помощи искусственной горячей пурги. Мощные струи нагретого до пятидесяти градусов воздуха из нижних раструбов передовых машин стремительно низвергались, и наблюдатели в рубках машин последних шеренг уже разглядывали на экранах перед собой чистую ледяную кору, омываемую потоками прозрачной воды.

 

VII. «ТРУП МАЛЬЧИКА ДОСТАВЛЕН НА ОСТРОВ СЕДОВА»

Пока летчики противоштормового дивизиона ищут на льду пропавшего мальчика, мы вернемся к тому времени, когда Юра на своем «Полярном жуке» кружился над ледяным полем в поисках тушки моржонка. Странные события происходили неподалеку от места посадки Юриной авиетки незадолго до появления здесь «Полярного жука». Неожиданно тишину ледяной пустыни нарушил сильный взрыв. Огромные глыбы льда разметались во все стороны, и через несколько минут в образовавшейся после взрыва большой полынье показался перископ, а затем медленно стала подниматься из воды башенка подводной лодки. Потом откинулся люк, был выброшен трап, и из башенки один за другим вышло пять человек в белых балахонах. Впереди всех вышел на лед длинноногий, пучеглазый старик. За ним сошли на лед остальные. Неизвестные, как по команде, приставили к глазам бинокли и стали разглядывать все, что находилось вблизи и вдалеке от полыньи.

Внезапно послышался шум мотора. Это Юра летел на своем «Жуке» к тому месту, где он вчера нашел ракетницу.

— Парус! — хрипло скомандовал похожий на бульдога старик. Вышедшие из подводной лодки люди в миг прикрыли белым полотнищем полынью и выглядывавшую из нее башенку.

— Ложись! — тихо приказал старик.

Все легли. Белые балахоны сделали таинственных подводников совершенно неотличимыми от покрытого снегом льда.

Вертолет с Юрой пронесся дальше. Старик, не вставая, а лишь чуть приподняв голову и приставив к глазам бинокль, проводил «Полярного жука» долгим взглядом. Когда авиетка удалилась на значительное расстояние, белые подводники встали. Старик вызвал к себе одного из своих спутников и спросил по-английски:

— Вы видели на его хвостовых плоскостях литер «А», Мерс?

— Видел, сэр Джайн, — ответил Мерс, высокий человек с чрезвычайно бледным, словно фарфоровым лицом.

— Это вертолет с Арктании, — сказал старик, которого Мерс назвал «сэром Джайном».

— Так точно. Это прогулочный вертолет сына Ветлугина.

— Что ему здесь надо?

Старик хмуро смотрел вслед скрывшемуся вдали вертолету.

— Он часто летает на прогулки. Это очень непоседливый мальчуган, — ответил Мерс.

— Он опустился где-то близко. Нам нужна осторожность.

— Вполне возможно, сэр Джайн.

Старик оглянулся и спросил:

— Вы уверены, что беглец мог подняться на поверхность именно здесь?

Мерс кивнул головой и поднес старику лист белого картона.

— Наш вартофон записал его выход и весь путь по звуку двигателя водохода, который он украл. — Мерс ткнул пальцем в часть пунктира, нанесенного на картон, — Здесь он всплыл и здесь перестал работать его водоход.

— Значит, если он где-то здесь, то он может находиться только подо льдом, — не то возражая, не то рассуждая, произнес старик.

— Он ушел в водоходе новой конструкции, — учтиво доложил Мерс. — Эти скафандры снабжены особым жироприбором, автоматически ведущим его при подъеме к полынье или к трещине во льду.

Старик поморщился.

— Если даже предположить, что все обстоит именно так, то вероятно тоже, что он уже давно замерз где-нибудь на льду.

— Вполне возможно, сэр, — согласился Мерс. — Вартофон перестал наносить пунктир его побега уже сутки назад. Это значит, что двигатель у него отказал, обогревание и подача кислорода приостановились, а к передвижению по этим ропакам он не подготовился, так как даже не знал об их существовании.

Приставив к глазам бинокль, старик обвел взглядом обступившие его торосы, но вокруг не было заметно ни единого темного пятнышка.

— Я не могу понять, — сказал он, — как мальчишка мог уйти от нас незамеченным?

Мерс пожал плечами.

— Это оплошность Ворса. Ведь он должен был следить за индейцами и за вартофоном.

— «Покойного Ворса», — хотите вы сказать?

— Так точно…

— Но если этот дьяволенок замерз здесь на льду, то на кой черт он нам нужен? — раздраженно произнес старик.

— Генерал приказал доставить его живым или мертвым, — холодно сказал Мерс.

— Генерал выжил из ума, — брюзгливо прохрипел старик, но все же отдал какое-то распоряжение своим спутникам, и те разбежались вокруг, тщательно осматривая каждый ропак, каждый торос.

Старик остался подле полыньи и башенки подводной лодки. Скучая, он разглядывал еще некоторое время в бинокль ледяное поле вокруг себя. Неожиданно ему в голову пришла какая-то мысль. Он отнял бинокль от глаз и поискал Мерса. Тот был неподалеку. Старик помахал ему рукой, и Мерс направился к полынье.

— Послушайте, Мерс! — воскликнул тот. — Мы напрасно тратим здесь время.

— Почему, разрешите узнать, сэр? — вежливо, но с явным неудовольствием спросил Мерс.

— Да потому, что запись вартофона уже устарела! Она сделана вчера, а за сутки ледяное поле отдрейфовало и сторону на добрых двадцать-тридцать километров.

Мерс оторопело смотрел на него.

— Это верно…

— Значит, искать нужно уже не здесь.

— Да, но… мы не знаем, в каком направлении дрейфует лед, — растерянно сказал Мерс.

— Созовите всех. Надо уходить отсюда. Установим направление дрейфа льда и, когда утихнет ветер, поищем беглеца в другом месте.

— Слушаю, сэр…

Мерс отошел от старика. Через две минуты он созвал своих спутников.

Когда все сошлись к полынье. Мерс, обращаясь к старику, сказал:

— Сэр! Капитан Эрвин с высоты большого тороса видел неподалеку от нас самолет на льду.

Старик с удивлением посмотрел на одного из своих разведчиков, высокого краснолицего мужчину с багровым шрамом на правой щеке.

— Да? И что же?…

Эрвин выступил вперед и отрапортовал:

— Примерно в двадцати километрах отсюда в юго-западном направлении на ледяной площадке стоит небольшой пассажирский самолет.

— Может быть это тот самый мальчуган с Арктании? — сказал старик, вопросительно глядя на Мерса.

— Вполне возможно, сэр, — согласился тот. — Продолжайте, Эрвин.

— Какой-то неизвестный в темно-серой дохе недалеко от самолета долбит лед… по-видимому электрокиркой.

Старик снова вопросительно поглядел на Мерса.

— Гм… Что ему здесь понадобилось?

— Может быть, летя на своем вертолете, он заметил того, кого мы ищем? — ответил Мерс.

— И стал долбить лед?

— Наш беглец мог не выбраться из полыньи или трещины, к которой привел его жироприбор водохода. Надо не забывать, что он всего лишь подросток. Он мог замерзнуть в воде, сэр, — сказал Мерс.

— Гм… Пойдемте к торосу, посмотрим…

Скоро вся группа неизвестных уже наблюдала за действиями одинокого пассажира вертолета, стоявшего тут же на льду… Это был Юра Ветлугин. Он настойчиво долбил электрокиркой лед в том месте, где вчера нашел ракетницу.

Убедившись, что кроме мальчика с киркой на льду никого нет, старик отправил к месту посадки «Полярного жука» своих спутников, сам же остался ждать их подле полыньи.

Через двадцать минут после ухода Мерса и его товарищей внезапно возник сильный ветер, который вскоре перешел в бурю. Старик перебрался в подводную лодку. Здесь, сидя в тесной радиорубке подле радиста, он с нетерпением ждал сигнала походной рации, которую захватил с собой Мерс. Лишь через два часа было получено от ушедшего отряда короткое шифрованное сообщение: «Сильная буря… Нашли… Возвращаемся… Норд».

* * *

Вскоре после посадки на лед противоштормовых машин, радиогазеты передали новое экстренное сообщение:

«Сегодня в 1 час 50 минут по московскому времени на девяносто восьмом градусе северной широты и семнадцатом градусе тридцати минутах восточной долготы летчики обнаружили труп малолетнего сына начальника Арктании Юрия Ветлугина, замерзшего во время пурги. Здесь же обнаружен разбитый штормом о торос двухместный вертолет с надписью «Полярный жук»…".

Все, кто в тот день следил за стремительным развитием этой арктической трагедии, понимали, что дивизион свою работу выполнил блестяще и сделал все, что было в его силах, но сообщение это все же подействовало удручающе на миллионы людей.

* * *

Сурово сдвинув брови, неподвижно сидела в своей комнате Одарка Барвинок. Столяров в глубокой задумчивости стоял у окна. Наконец, он прервал молчание:

— Вы были у Ветлугиных, Одарка?

Девушка медленно кивнула.

— Может быть вам сейчас надо побыть с Ириной? — вновь спросил Столяров.

Одарка все так же молча отрицательно качнула головой. Она была у Ветлугиных, но поняла, что Ирину и Владимира в эти тяжелые минуты надо оставить одних. Когда Одарка вошла, оба они стояли у окна. Ирина крепко обхватила руками плечи мужа и беззвучно плакала, уткнувшись ему в грудь. С окаменелым лицом и широко открытыми глазами, Ветлугин стоял неподвижно, лишь рука его тихо гладила голову жены…

Тут же, сжавшись в комочек, сидел на краешке дивана дед Андрейчик. Обильные слезы текли по его морщинистому лицу…

Одарка, опустив голову, тихо вышла.

Столяров, отойдя от окна и шагая по комнате, наконец спросил:

— Где он сейчас?

— На острове Седова, — тихо сказала Одарка.

— А почему они не доставили его сюда на Арктанию?

— В больнице на острове Седова будет произведено вскрытие. Нужно медицинское заключение, — деревянным голосом произнесла Одарка.

— А Ветлугины?

— Они через час вылетят туда.

Одарка хрустнула пальцами.

— Смерть!.. Как это страшно…

Столяров вздохнул и, чтобы хоть несколько смягчить тягостное настроение, сказал:

— Все же я уверен, что когда-нибудь человек победит смерть.

Одарка взглянула на него с удивлением, словно впервые видела этого человека, шагающего по ее комнате. Постепенно выражение ее лица стало меняться. Она силилась что-то припомнить.

Столяров заметил напряженное выражение лица Одарки:

— Что с вами?

— Постойте! — сказала она и провела рукой по лбу. — Постойте!.. Победить смерть… Я что-то слыхала недавно… Телерадио… Замороженные и вновь ожившие обезьянки… Тогда же и вас показывали на экране…

Столяров понял, о чем она говорит:

— Вы думаете?… — начал он, но Одарка уже вскочила и живо спросила:

— Как его фамилия?

— Бахметьев… Москва… Академия Медицинских Наук… — отрывисто ответил Столяров.

Одарка и молодой геофизик одновременно бросились к радиотелефону…

* * *

В Москве в этот час была еще ночь. И все же, поднятый с постели тревожным сигналом телефона, профессор Бахметьев подошел к микрофону:

— Бахметьев слушает вас.

Послышался далекий, но ясно слышимый в комнате взволнованный голос Одарки:

— Профессор!.. Мальчик замерз…

Бахметьев высоко поднял свои седые, густые брови.

— Не понимаю… Какой мальчик?

— Юра Ветлугин… с Арктании, — еще сильнее волнуясь, пролепетала его невидимая собеседница.

— Ах, это тот самый?! — вспомнил Бахметьев. — Печально очень. Я слышал сообщение…

— Профессор! Мы знаем о ваших замечательных опытах… Конечно, мы понимаем, это не так просто… Но может быть возможно еще что-нибудь предпринять?…

Бахметьев вновь поднял брови.

— Позвольте… я не понимаю… о чем вы говорите?

— Я разговариваю с борта Арктании, — сказала совсем смущенная Одарка. — Я имею в виду ваши опыты с обезьянами…

— Вы шутите? — строго спросил Бахметьев.

— Нисколько, профессор! У нас большое горе. Поэтому я вспомнила о вас, — с жаром сказала девушка.

— Но ведь там было совсем иное, — произнес Бахметьев.

— Я знаю, там был анабиоз. Но может быть Юра еще не совсем замерз?

Бахметьев пожал плечами.

— Надо подождать. Он доставлен в больницу и там врачи определят, наступила смерть или нет.

— Летчики объявили, что Юра мертв. Меня же не покидает мысль: а что если они ошиблись? — взволнованно сказала Одарка.

— На острове Седова есть отличная больница и в ней практикуют не летчики, — с иронией ответил Бахметьев. Однако и него самого уже появилось желание взглянуть на труп замерзшего мальчика.

— Профессор! — сказала Одарка, и в ее голосе послышались слезы. — От имени всех арктанинцев я прошу вас, осмотрите его…

Бахметьев колебался:

— Но если он замера, тогда ничто не поможет…

— Осмотрите его, дорогой профессор! — взмолилась Одарка.

— Хорошо, — решительно произнес Бахметьев. — Я осмотрю его…

— Когда?! — радостно спросила Одарка.

Бахметьев взглянул на стенные часы: стрелки показывали 3 часа 10 минут.

— В пять часов утра я буду уже на острове Седова.

— Родной!.. — дрогнувшим голосом сказала Одарка, но слезы ей помешали.

— Успокойтесь, Одарка, — произнес мужской голос.

— Успокойте ее. Если есть хоть какая-нибудь возможность, мы пустим в ход все, чем располагает советская наука, — сказал Бахметьев.

— Спасибо, профессор, — произнес мужской голос.

На этом разговор между Арктанией и Москвой закончился.

* * *

Профессор Бахметьев тотчас же обратился в высшие органы народного здравоохранения и в его распоряжение был предоставлен реактивный пассажирский самолет. Перед отлетом Бахметьев связался с больницей острова Седова. Вот его разговор с главным врачом больницы:

Бахметьев. В каком состоянии находится мальчик?

Гл. врач. Пульс не прощупывается, но электрокардиограф чертит линию с едва заметными волнами. Волны заметно затухают…

Бахметьев. Значит он не мертв?

Гл. врач. Но я не сказал бы, что он жив. Температура его тела 20 градусов.

Бахметьев. Что у него обморожено?

Гл. врач. По-моему, ничего.

Бахметьев. Я хочу осмотреть его и буду у вас через час.

Гл. врач. Мы ждем вас, профессор. Но боюсь, что к вашему прилету на ленте кардиографа уже ничего не будет.

Бахметьев. Есть у вас биотин?

Гл. врач. Я слышал о вашем чудодейственном препарате, профессор. Говорят, он чуть ли не мертвых воскрешает, но мы его еще не получили.

Бахметьев. Я привезу с собой биотин. Где сейчас мальчик?

Гл. врач. В палате. Изолирован.

Бахметьев. Держите его при температуре, аналогичной температуре тела.

Гл. врач. Слушаю, профессор.

Бахметьев. Дайте ему кислородную подушку. Палату затемните и всех из нее удалите, в палате не должно быть ни одного лишнего кубического сантиметра углекислоты.

Гл. врач. Слушаю, профессор.

Бахметьев. Я и два моих ассистента вылетаем к вам.

Гл. врач. Мы ждем вас, профессор.

 

VIII. БИЕНИЕ СЕРДЦА

Ирина и Владимир Ветлугины, а с ними дед Андрейчик и Одарка Барвинок со Столяровым прибыли с Арктании на остров Седова на полчаса раньше профессора Бахметьева. В больнице их встретил главный врач Иван Иванович Нестеров, пожилой, сероглазый, очень любезный человек. Увидев тревожные глаза Ирины, он сказал:

— Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.

— Значит, наш сын еще жив? — спросил Ветлугин.

— Жизнь не погасла в его теле, — уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.

— А это что означает? — спросил дед Андрейчик.

— С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, — многозначительно произнес Нестеров.

— У мартышек? — вновь спросил дед Андрейчик.

— Да.

— Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? — насмешливо спросил старый радист.

Нестеров не ответил.

— Папа! — укоризненно сказала Ирина.

Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:

— Молчу…

— Вы нас допустите к сыну? — спросил Ветлугин.

— Нет. Сейчас нельзя, — ответил Нестеров.

Одарка и Столяров переглянулись.

— Почему?

— Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и изолирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.

Ирина замахала руками:

— Не надо! Не надо! Мы подождем…

Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: «Прибыл!..». Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:

— Где тут мой пациент?…

Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.

Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату…

В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач…

Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.

Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.

— Не волнуйтесь, — сказал он с большой теплотой. — У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить…

Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.

Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:

— Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: «Ваш сын будет жить…».

* * *

В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?

В 7 часов 43 минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента «Радио-Правды»:

— Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..

Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:

— Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни… Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..

Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала… жизнь.

На далеком арктическом острове этот момент еще, по-видимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:

— Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..

В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца…

* * *

А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:

— Это историческое событие!

— Древние назвали бы это чудом!..

— Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов…

В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.

— Вы просите несколько слов для ваших радиогазет… — сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент…

Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:

— Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: «чудо». По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько… Можете записать их на пленку. Вот они: «Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука…».

Профессор оглянулся:

— Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.

* * *

Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату…

Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.

Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: «Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке… После смерти он еще не совсем здоров… Что за странные мысли приходят в голову!..».

В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:

— Ну, вот он, ваш красавец…

Разметав по подушке густые черные волосы, на койке лежал смуглый, почти темнокожий мальчик с длинными изогнутыми ресницами и с красным пятном на лбу, похожим на силуэт ползущей улитки. Грудь его ровно вздымалась. Мальчик спал.

— А где же Юра?… — тихо спросила Ирина и обвела всех изумленным взглядом.

Из-за ее плеча дед Андрейчик, Ветлугин, Одарка и Столяров с изумлением глядели на незнакомое лицо мальчика.

— Разве вы не видите?… — хмуря густые брови, спросил Бахметьев. — Он перед вами…

— Это… не он! — испуганно сказала Ирина и попятилась к двери, словно видела перед собой страшное видение. — Это не Юра! — крикнула она и добавила тихо, внезапно ослабев: Это… другой… мальчик!..

Потрясенный Ветлугин едва успел подхватить ее на руки: Ирина потеряла сознание…

 

IX. «ТА ГРА БАЙ НГУНКО»

25 мая утром, то есть в тот же день, когда с острова Седова по радио было передано биение сердца возвращенного к жизни мальчика, корреспонденты радиогазет передали из Арктики пространное сообщение. Вот оно:

Мы уже сообщали, что спасательная экспедиция доставила на остров Георгия Седова (бывший остров Рудольфа) мальчика, застигнутого штормом на льду. Врачи больницы и прибывший на остров профессор Бахметьев обратили внимание на темный цвет кожи почти не подававшего признаков жизни мальчика. Удивление вызвало также и то обстоятельство, что мальчик найден был не на льду, а вмерзшим в лед. Оставалось предполагать, что он попал в полынью, которую во время пурги затянуло льдом. От гибели его предохранил глубоководный скафандр. Даже со своей, вышедшей из строя утепляющей системой этот скафандр все же смог уберечь от полного оледенения мальчика, на котором были надеты одни лишь трусы. Тем не менее, недостаток кислорода и температура, понизившаяся в скафандре до пяти градусов мороза, лишили сознания юного искателя приключений и поставили его на грань смерти. Мальчика спасли лишь своевременные и энергичные действия противоштормовых самолетов и удивительное искусство профессора Бахметьева.

Однако после того, как мальчику полностью была возвращена жизнь и профессор Бахметьев показал его родным, выяснилось, что найденный на льду мальчик… вовсе не Юра Ветлугин. Сейчас уже нет сомнений, что спасательная экспедиция нашла на льду какого-то другого, неизвестного мальчика. Но вот это-то и кажется всем поразительным, так как нам точно известно, что Юра Ветлугин вылетел со станции один. Непонятно, каким образом очутился во льду на 98-й параллели этот загадочный второй мальчик. Мы обратились к участникам спасательной экспедиции. Командир противоштормового дивизиона и пилоты экспедиции утверждают, что все пространство в 23 тысячи квадратных километров, на котором 21 мая свирепствовал шторм, обследовано самым тщательным образом: подобраны не только люди, но даже обломки разбитого вертолета «Полярный жук». Подобрана также и электрокирка Юры. На льду оставлен лишь дохлый моржонок, который служил для Юры Ветлугина своеобразным посадочным знаком во время его поисков Амундсена, норвежского полярного исследователя, погибшего в 1928 году…

Сегодня же утром, как только была обнаружена ошибка, шестьдесят самолетов вылетело на поиски исчезнувшего Юры Ветлугина. Двадцать машин самым тщательным образом обследовали район, где был обнаружен разбитый вертолет «Полярный жук». Остальные сорок машин взяли под наблюдение соседние районы и обследовали в общей сложности двести тысяч квадратных километров поверхности льда и воды. Во всех соседних районах они не обнаружили никаких следов пребывания мальчика. Только в одном месте на льду самолеты сверху заметили какой-то блестящий предмет. Он был подобран и оказался консервной банкой из-под персикового компота.

Отряд, совершавший разведывательные полеты над районом, где был найден разбитый самолет Юры Ветлугина, также не нашел мальчика. Пилоты и альпинисты, участвовавшие в поисках исчезнувшего мальчика, предполагают, что Юра Ветлугин во время пурги попал в трещину и пошел под лед. Тем не менее поиски будут продолжаться.

Нашим корреспондентам удалось переговорить с профессором Бахметьевым. Профессор смог уделить им двадцать секунд. Передаем его собственные слова, записанные магнитофоном…».

Вслед за этим абоненты радиогазет услышали гулкий бас профессора:

«Врачей и пилотов поразила темная окраска кожи мальчика. Должен сказать, что темная кора является для мальчика естественной — он не принадлежит к белой расе…».

* * *

Худенький мальчик, на вид лет тринадцати, в белом больничном белье, укрытый по грудь легким шерстяным одеялом, полусидел на койке, обложенный подушками со всех сторон. Смуглое, будто подернутое загаром лицо его казалось сонным и усталым; большие черные глаза были прикрыты густыми, длинными ресницами; мальчик словно дремал. Он дышал, видел, слышал, осязал, обонял.

Единственное, что отличало его от прочих людей, это общая слабость, постоянная сонливость и апатия. Главный врач больницы Нестеров тщательно исследовал мальчика и пришел к выводу: физически мальчик вполне нормален, апатия же и сонливость его есть следствие общей слабости.

— Вполне возможно, что у мальчика отсутствует полностью или частично память, — сказал он. — Но это мы сможем проверить лишь после того, как кто-нибудь побеседует с мальчиком.

Однако побеседовать с мальчиком оказалось не легко. Мальчик молчал и на все вопросы на всех языках отвечал лишь удивленным взмахом своих изумительных ресниц и долгим напряженным взглядом. Затем его взгляд рассеянно скользил по стенам комнаты, и мальчик впадал в дремоту. За десять дней своего пребывания в больнице острова Седова он не произнес ни слова.

Поиски Юры Ветлугина тем временем продолжались, но напрасно. Оставалось предположить только одно: во время пурги Юра оступился, упал в трещину и пошел под лед…

Как попал под лед (или вернее — в лед) темнокожий мальчик, для всех оставалось загадкой, хотя на земле уже не было уголка, куда не проникла бы весть о таинственном мальчике в скафандре, неизвестно как попавшем на лед в районе Северного полюса. Оставалось предположить, что он был выброшен (или бежал) с какой-нибудь подводной лодки, облаченный в глубоководный скафандр-самоход, и те, кто его выбросил в пучину океана, или те, от кого он бежал столь необычным способом, имеют серьезные основания помалкивать…

Эта мысль не оставляла и Григория Антоновича Серебрякова, комиссара безопасности советского сектора Арктики. Однажды он вызвал к себе Гридина — начальника оперативного отдела, черноволосого человека лет тридцати пяти.

— Так что же вы думаете об этой истории, Андрей Андреевич? — спросил медлительный, грузный Серебряков, словно продолжая прерванный разговор.

— Мальчик в скафандре? — коротко спросил Гридин.

— Да…

— Дело сложное и, я полагаю, серьезное. Сегодня я как раз собирался доложить вам, что наш сотрудник, направленный на остров Седова, ничего нового не узнал. Мальчик молчит. Врачи говорят, что у него полный провал памяти.

— Кто поехал на остров Седова?

— Васенькин.

— Один?

— Один… — нерешительно ответил Гридин.

— Напрасно, — строго сказал Серебряков. — По доброй воле этот темнокожий малыш не стал бы гулять по ледяным полям Арктики. Скорее всего, он выбросился из субмарины, спасаясь от каких-то «злых дядей».

— Возможное дело, — согласился Гридин.

— Может быть он знает что-то нехорошее про этих «злых дядей».

— Вполне возможно.

— Раз уж вся планета знает, что мальчика спасли и что он находится на острове Седова, надо ждать, что туда же с визитом скоро явится какой-нибудь курьер от «злых дядей».

— Вполне возможно, Григорий Антонович…

— Значит на остров Седова надо, кроме Васенькина, послать еще нескольких наших сотрудников для охраны мальчика.

— Сегодня же туда поедут архитектор и два его помощника для… «составления плана перестройки больницы», — быстро ответил Гридин.

— Правильно. Выполняйте…

На другой же день на остров Седова прибыл «архитектор с помощниками». Они остановились в гостинице, и к «архитектору» явился щегольски одетый юноша с голубыми девичьими, но чрезвычайно быстрыми и наблюдательными глазами.

— Корреспондент журнала «Антарктида», — отрекомендовался юноша.

«Архитектор» постучал в стену и, подойдя к двери смежной комнаты, сказал негромко:

— Ребята! Васенькин!..

Через несколько минут живой, остроумный Васенькин уже полностью ввел своих коллег в курс всей жизни на острове и в больнице. Ничего подозрительного пока нет. На острове, после отлета Ветлугина, деда Андрейчика и Одарки со Столяровым на Арктанию, а Бахметьева — в Москву, никого постороннего, кроме него, Васенькина, не было и нет. Убедиться в этом не трудно, ведь жителей небольшого поселка на острове всего лишь… сто тридцать восемь человек.

— Отлично живут! Свою больницу имеют, — заметил один из «помощников архитектора».

— Эта больница обслуживает около двух тысяч полярников архипелага и береговой полосы, — пояснил Васенькин.

— Ну, что ж, попробуем ее обследовать и составить план перестройки этой замечательной больницы, — объявил «архитектор».

Потекли дни. «Корреспондент» журнала «Антарктида» проинтервьюировал уже почти все население острова и заготовил материал на несколько очерков, «архитектурная комиссия» прилежно изучала солидное здание островной больницы, а новостей никаких на острове не прибавлялось.

Все так же сидел и почти постоянно дремал укутанный одеялом и обложенный подушками красивый темнолицый мальчик в четвертой палате больницы. Его осматривали врачи, с ним пробовал не раз разговаривать «архитектор» Петр Иванович Гасай, в совершенстве владевший, кроме русского, десятью языками: английским, шведским, норвежским, французским, немецким, итальянским, испанским, португальским, индейским и малайским. Мальчик внимательно смотрел на него первые две-три минуты, затем длинные ресницы его опускались, и глаза принимали сонное выражение; ни слова от него добиться не удалось.

Прошел месяц. Темнокожий мальчик еще находился в больнице, но уже настолько поправился, что мог вставать и ходить по палате. Он часто подходил к окну и напряженно, пристально смотрел на расстилавшуюся за окном морскую гладь. Здесь уже наступило лето, снег сошел и море очистилось ото льда, лишь изредка вдали мимо острова проплывали одинокие льдины. Мальчик провожал их внимательным взглядом, он, видимо, силился что-то вспомнить и не мог. Вздохнув, он отходил от окна, усаживался на свою кровать и мог часами так сидеть безмолвно и неподвижно.

Нестеров вызвал из Москвы знаменитого психиатра профессора Новоселова. Внимательно осмотрев необычайного больного, тот заявил:

— Глубокая амнезия. Полный провал памяти как следствие какого-то большого нервного потрясения. Немота его также нервного происхождения. Прогноз? Гм… Надо лечить. Амнезия излечима.

— Как? — спросил Нестеров.

— Прогулки. Воздух. Игры, а вообще… — Новоселов задумался. — Насколько я знаком с историей его спасения, мне кажется, что глубокое нервное потрясение он пережил там на льду, когда может быть в первый раз узнал, что такое холод, и увидел вокруг себя ледяную пустыню.

— Да-да! — согласился Нестеров. — Я и сам так думал.

— Так вот, — продолжал психиатр. — Есть у нас для людей с провалом памяти один испытанный прием. Мы помещаем больного в те самые условия, или сталкиваем его с теми самыми обстоятельствами, в которых он пережил роковое для него нервное потрясение.

— То есть, вы хотите, профессор…

— Я предложил бы организовать вашему больному прогулку на самолете в район полюса с посадкой на ледяное поле. При этом захватите с собой и тот самый скафандр, в котором он был найден.

— Понятно…

— Если первое же впечатление не всколыхнет его, повторите этот опыт несколько раз.

Нестеров задумался:

— Это можно, но… все это технически очень сложно. Полеты на полюс…

— А вы договоритесь с Арктанией.

— О, это мысль! — воскликнул Нестеров. — Тем более, что потерявшие сына Ветлугины уже ходатайствуют о разрешении усыновить этого мальчика.

— Вот и отлично! Не откладывайте полета на Арктанию. Уверяю вас, для вашего пациента это будет полезно.

Встретив в тот же день Нестерова, Васенькин был поражен оживленным видом главного врача:

— Случилось что-то, — спросил «австралийский корреспондент».

— Еще не случилось, но, полагаю, должно скоро случиться.

И Нестеров изложил Васенькину содержание своей беседы с Новоселовым.

— О! очень интересно! — воскликнул Васенькин. — Прошу взять и меня…

— Хорошо, — сказал Нестеров и умчался.

* * *

Через два дня, снесшись с Арктанией, Нестеров вылетел на полюс во вместительном пассажирском самолете, имевшем на борту, кроме самого Нестерова, ординатора палаты старого врача Алексея Денисовича Дзюбина, темнокожего мальчика, постоянно ухаживающую за ним пожилую няню Анну Егоровну и «корреспондента» журнала «Антарктида». (Гридин счел, что на небольшой Арктании, где заметен каждый вновь прибывший, одного Васенькина будет вполне достаточно. В случае же опасности на защиту мальчика, несомненно, встанет весь коллектив воздушной станции).

* * *

Вот как развивались события далее. Мальчик в самолете был доставлен на то место, где его нашли летчики противоштормового дивизиона. Тепло одетый, он сошел на лед в сопровождении врачей и Васенькина и тревожно огляделся: перед ним расстилалось белое торосистое ледяное поле. Большое беспокойство отразилось на темном лице мальчика. Оглянувшись еще раз и дико сверкнув своими огромными глазами, он попятился, а затем повернулся и побежал к самолету. По дороге он споткнулся о какой-то ропак и упал в снег. Нестеров, Дзюбин и Васенькин подбежали к нему и хотели поднять его, но он вдруг отчаянно стал отбиваться. Отбивался он молча и только рычал, пуская в ход не только руки и ноги, но и зубы. Предусмотрительный Нестеров взял с собой в самолет также и няню Анну Егоровну. Старушка на лед не сошла, но, увидев свалку, быстро спустилась по трапу, подбежала и, растолкав всех, стала на колени подле мальчика:

— Что ты? Родной ты мой! — ласково заговорила она. — Чего же это ты испугался? Ведь это же Иван Иваныч и Алексей Денисыч. Доктора, что тебя лечат… Все свои люди… Успокойся, касатик.

Лежа на спине, мальчик притих и напряженно вглядывался в доброе, круглое лицо старушки, что-то ласково ему говорившей.

Анна Егоровна погладила его руку и, уже крепче взяв за локоть, помогла встать:

— Вставай, касатик! Вставай, красавчик ты мой!

Мальчик встал. Пока няня отряхивала с него снег, он еще настороженно оглядывался по сторонам, словно ждал нападения из-за каждого тороса.

— Здесь с ним была большая трагедия, — сказал Васенькин.

— Не иначе, — подтвердил Дзюбин.

— Придется его усадить в самолет. На льду он себя чувствует явно не ладно, — решил Нестеров.

Все уселись в самолет и вскоре были на Арктании.

Мальчик ничего не припомнил, он продолжал молчать, и так как высадка на лед вызывала в нем лишь явный ужас, Нестеров решил больше не повторять эксперимента, предложенного профессором Новоселовым. Вскоре он вместе с Дзюбиным улетел на остров Седова, разрешив Анне Егоровне остаться на некоторое время возле мальчика, а «антарктический корреспондент» изъявил желание подробно ознакомиться с Арктанией и написать об этой удивительной советской полюсной станции ряд очерков.

Ирина и Одарка проявляли много заботливости в отношении темнокожего мальчика. Ветлугин уже получил уведомление от опекунского совета, что если в течение ближайших пяти месяцев родители мальчика не откликнутся, то ему, Ветлугину, и его жене будет разрешено усыновить их приемыша.

Часто заходил в комнату к темнокожему мальчику и дед Андрейчик.

— Ну, здравствуй, чудо-юдо морское! — бодро и весело говорил старик. — Привыкаешь? Хе-хе! Привыкай, привыкай. Тут тебя никто не обидит. Тут люди хорошие, советские.

Но эта наигранная бодрость с трудом давалась старому радисту, он не мог забыть своего Юрку, живого, непоседливого, веселого, вечно переполненного фантастическими идеями и планами, деятельного, кипучего.

— Какой малый пропал! — тихо говорил он сам себе, и скупая слеза скатывалась по его морщинистой щеке.

Однако явное предпочтение молчаливый мальчик отдавал все же Анне Егоровне. Стоило ей появиться в комнате, к безразличный взгляд его явно оживал и теплел, он помнил ее (а это был очень важный признак его выздоровления) и следил за нею внимательным доверчивым взглядом.

Появился у темнокожего мальчика и другой друг, Ася. Лишившись единственного своего друга Юры, девочка всю привязанность перенесла на смуглого и молчаливого приемыша Ветлугиных.

— Держу пари, что эта щебетунья расшевелит нашего молчальника, — сказал как-то дед Андрейчик.

Мальчик, видимо, узнавал и ее. Стоило Асе куда-нибудь надолго отлучиться, или прийти попозже, как он начинал беспокойно искать свою подругу.

Ася вбегала к мальчику в палату и, не обращая ни на кого внимания, говорила без умолку: о каком-то Андрюшке Голикове с Новой Земли, который всякий раз, когда она разговаривает по радио с учителем, показывает ей на экране язык; говорила о своей станции, о дедушке Андрейчике…

Три дня назад Анна Егоровна усадила своего питомца за стол. Мальчик безразлично взглянул на янтарный бульон и устало опустил свои удивительные ресницы. Тогда Ася приступила к своим обязанностям.

— Почему ты не хочешь кушать? — спросила она, забывая, что мальчик не знает русского языка. — Ты больной и тебе нужно кушать. Ты уже раз умер и опять умрешь… Только теперь уже на самом деле.

Мальчик поднял тяжелые веки, в глазах его выразилось не то недоумение, не то внимание. Он следил за мимикой Аси, за ее широко открытыми глазами, в которых она хотела отразить весь ужас его неминуемой голодной смерти. Обычно подобные увещания кончались тем, что Ася насильно всовывала мальчику в руку ложку, сама брала другую и, причмокивая и закатывая глаза от наслаждения, которое ей, якобы, доставляет бульон, показывала, что она уже ест, что уже сыта и что теперь очередь за ним. Мальчик зачарованно глядел на нее; он, как автомат, опускал ложку в тарелку, подносил ко рту, снова опускал. Несколько глотков он, во всяком случае, делал. Глядя на уморительные гримасы маленькой хлопотуньи, мальчик вдруг слабо улыбнулся и пошевелил губами. Тихо, едва слышно он произнес несколько слов. Может быть, это были даже не слова, а лишь нечленораздельные и не связанные между собой звуки, но один из необычайно чувствительных магнитофонов, установленных Васенькиным с разрешения Ветлугиных в детской и столовой их квартиры, в точности записал эти звуки.

Ася обернулась к Анне Егоровне и воскликнула:

— Бабушка! Он что-то сказал!

Няня всплеснула руками и тотчас же побежала за Ириной. Фраза, произнесенная мальчиком, была несколько раз передана по радио. За исключением одного человека, Ореста Градианова, знаменитого ленинградского лингвиста, языковеда и полиглота, владевшего почти всеми существующими на земном шаре языками и наречиями, эту фразу не понял никто. Градианов тотчас же сообщил Ветлугиным, что он установил значение слов, сказанных мальчиком. Фраза, как утверждал Градианов, произнесена на языке индейского племени курунга, некогда открытого в лесах Боливии мексиканским этнографом Венгером, но затем бесследно исчезнувшего. Всех слов было четыре:

— Та гра бай нгунко.

Одно из слов («гра») означает еду, другое («нгунко») желание с отрицательным предлогом («бай»), аналогичным русскому «без» или «не». «Та» — местоимение, в зависимости от ясности произношения гласной «а», означающее либо «я», либо «мы». В целом вся фраза означает: «Я не хочу есть».

Заявление ленинградского языковеда произвело ошеломляющее впечатление на этнографов и языковедов всего мира. Ошеломило ученых, конечно, не содержание фразы мальчика, расшифрованной Градиановым, а то, что обнаружен живой индеец племени курунга. В свое время ученые очень интересовались этим племенем. Курунга были открыты этнографом Венгером случайно в самых непроходимых тропических дебрях Южной Америки. Никто не успел хорошо изучить это племя. От Венгера же ученые узнали, что он нашел племя курунга — «золотая улитка» в сельвасах (лесах) Восточной Боливии, что оно вымирает от гриппа и ведет довольно примитивный образ жизни.

Вот описание индейцев курунга, опубликованное в тридцатых годах нашего века этнографом Венгером:

«Все курунга удивительно красивые люди: у них темная, почти негроидная кожа и необычайно правильные, если так можно выразиться, «эллинские» черты лица. Они великолепно сложены, и взрослые мужчины у них ростом не ниже 190 сантиметров. Волосы у курунга мягкие и волнистые, тлаза большие, у женщин и детей весьма выразительные. Одежды курунга не носят, на лбу у детей выжигают красное пятно, отдаленно напоминающее улитку (для курунга улитка — священное, покровительствующее племени существо)».

Венгер записал все слова, которые ему удалось услышать от индейцев курунга. Кроме того, он вывез из лесов Боливии попугая, говорящего на языке курунга.

После второй мировой войны племя «золотая улитка» внезапно исчезло. Ни знаменитая экспедиция Мальвеса, ни другие этнографические экспедиции не могли обнаружить следов курунга. Ученые решили, что грипп доконал племя боливийских лесных великанов. В руках у этнографов и языковедов остались лишь записи Венгера и еле живой от старости попугай. Эти записи и болтовня столетнего попки помогли восстановить язык племени курунга — «золотая улитка» Оресту Градианову, большому знатоку индейских наречий Южной Америки.

 

X. НАПАДЕНИЕ НА АРКТАНИЮ

Радио быстро разнесло весть о том, что на Арктанию вылетает известный языковед Орест Градианов. В Арктику снова помчались корреспонденты газет и, опередив Градианова, собрались на Арктании в количестве десяти человек, не считая уже прижившегося на воздушной станции «корреспондента» «Антарктиды» Васенькина и прибывшего раньше всех остальных своих коллег сотрудника ленинградского журнала «Этнография» Герасима Топоркова.

В Герасиме Топоркове Васенькин узнал Петра Гасая, «архитектора», оставшегося на острове Седова, то есть такого же посланца Серебрякова и Гридина, как и он сам… Оба они быстро перезнакомились со своими коллегами, среди которых было два американца, француз, англичанин, бразилец, чех, поляк, немец и еще один русский журналист-москвич. Ни один из них не внушал опасений; странным показался Топоркову лишь «англичанин» — Освальд Сайке, высокий человек с чрезвычайно бледным лицом. Этот неразговорчивый, лет тридцати пяти человек с маленькими, но, по-видимому, весьма зоркими глазами и крупными желтыми зубами, производил какое-то странное впечатление. Увидев его, и Гасай, и Васенькин сразу насторожились.

Вскоре прилетел на Арктанию и Орест Градианов. Он выглядел очень моложавым, хотя всем было известно, что ему уже под семьдесят лет. Знаменитый языковед не сошел, а сбежал по трапу самолета и раскланялся сразу со всеми, встретившими его. У него было сухощавое, несколько смуглое, оживленное лицо. Окруженный корреспондентами, Градианов в сопровождении Ветлугина направился в маленький коттедж начальника станции.

— Правда ли, что вы говорите на всех существующих языках, сэр? — спросил один из американцев.

— Правда, — лукаво взглянув на него, ответил Градианов. И на несуществующих тоже.

— Скажите что-нибудь на языке филистимлян, — попросил американец.

Градианов быстро произнес почти одним горлом несколько непонятных слов.

— Что это значит?

— Это значит «не задавайте праздных вопросов…».

Все рассмеялись.

Чуть поодаль ветлугинского дома стояли дед Андрейчик и Ваня Цыбулькин. Проводив прибывших глазами, старик-радист сказал:

— Вот тебе на! Нашествие на Россию «двунадесяти языков».

— Точно! — подтвердил Цыбулькин.

Столяров помог Градианову раздеться. Снимая шубу, ученый-языковед вдруг сказал, обращаясь к Ветлугину:

— Я не хочу есть…

Ветлугин переглянулся с Ириной, и та нерешительно произнесла:

— Но может быть вы все же пообедаете с нами? Вы с дороги…

— Нет! Я не о том! — громко произнес Градианов, так, чтобы слышали его корреспонденты, столпившиеся в маленькой передней. — «Я не хочу есть». Вот что сказал мальчик.

— Ах, да-да! — вспомнила Ирина.

— И больше он ничего не говорил? — спросил Градианов, обращаясь к старушке в белом чепце.

— Нет, батюшка, ничегошеньки, — со вздохом сказала Анна Егоровна.

— Идемте! — объявила вдруг Ася, беря за руку Градианова. — Я вас познакомлю с ним.

Послышался веселый смех.

— Ах, ты моя красавица! — воскликнул языковед. — Ну, конечно! Я очень хочу познакомиться с твоим другом.

Маленькая гостиная Ветлугиных не могла вместить всех желавших присутствовать при беседе Градианова с темнокожим мальчиком, да и многолюдство могло смутить приемыша Ветлугиных, поэтому журналисты со своими магнитофонами устроились в передней, где благодаря открытой двери могли слышать все сказанное в гостиной. В комнату вошли только Градианов, Ирина, Одарка и няня с Асей.

Градианов увидел уютно устроившегося в уголке дивана худенького темнолицего мальчика, устремившего на него большие настороженные глаза, которые перед этим внимательно разглядывали яркие картинки какой-то детской книжки. На мальчике был надет зеленый бархатный костюмчик, белый шелковый бант на груди выглядывал из-под его воротника.

«Нечто среднее между каким-то инфантом на картине Ван-Дейка и маленькой таитянкой Гогена», — подумал Градианов и, приветливо улыбнувшись мальчику, сказал:

— Кхаро!..

Огромные глаза мальчика смотрели на Градианова завороженно.

— Кхаро… — едва слышно произнес мальчик.

— Я поздоровался с ним, — пояснил Градианов.

— Ин чхо разро? — спросил Градианов и тут же вполголоса перевел: «Как тебя зовут?».

— Та бай сгино, — тихо ответил мальчик.

— «Я не знаю», — перевел Градианов и, взяв из рук мальчика книгу, спросил: — То чхо разро?…

— Та бай сгино, — вновь ответил мальчик.

Градианов подсел к нему и ласково заговорил на странном гортанном языке курунга. Мальчик внимательно слушал и отрицательно качал головой, повторяя время от времена: «Та бай сгино», то есть «Я не знаю».

Все находившиеся в гостиной и в передней слушали этот необычайный разговор, затаив дыхание. Особенно волновалась Ася. Ей очень хотелось поговорить со своим молчаливым другом, но она боялась помешать Градианову. Наконец Ася не выдержала и спросила:

— А как меня зовут, ты знаешь?

Градианов привлек ее к себе, усадил рядом с мальчиком на диван и, указав на хорошенькую девочку пальцем, задал какой-то вопрос своему неразговорчивому собеседника. Тот покачал головой.

— Та бай сгино.

— Ася… — подсказала Ася. — Меня зовут Ася.

Мальчик улыбнулся и с трудом повторил:

— А… СЯ…

— Ну, вот видишь! — радостно воскликнула девочка. — А тебя как зовут?

Градианов перевел ее слова и ткнул пальцем в грудь мальчику. Тот растерянно глянул на него, потом на Асю, его глаза, полные напряжения и тревоги, скользнули по лицам Ирины и Одарки, наконец, он постучал тощим кулачком по своей груди и выдохнул какое-то странное короткое слово.

— И?… — быстро спросил Градианов.

— Рума! — уже ясно сказал мальчик. — Та Рума! — повторил он и еще раз стукнул себя кулачком в грудь.

— Его зовут Рума! — взволнованно крикнул Градианов. — Он вспомнил свое имя!..

В передней зашумели, кое-кто из корреспондентов даже попытался прорваться в гостиную, но Цыбулькин поправил свою папаху, стал на пороге и сурово произнес:

— Товарищи! Порядок!

— Рума! — радостно воскликнул мальчик, которого Ася уже успела поцеловать раз пять, приговаривая:

— Румочка ты мой хороший!..

Мягко, ласково Градианов стал задавать вопросы, будто приглашая Руму принять участие в отгадывании интересных загадок. Он то указывал на руку мальчика, то на его ногу, то на волосы. Иногда мальчик тихо произносил какое-нибудь слово, но чаще отрицательно качал головой и повторял уже знакомую всем фразу:

— Та бай сгино…

Неожиданно он закрыл глаза и, откинув голову на спинку дивана, затих.

— Что с ним?! — испуганно воскликнула Ирина.

— Обморок? — тревожно спросила Одарка.

Градианов наклонился над Румой, пощупал его пульс и произнес спокойно:

— Он уснул…

— Он еще совсем слабенький, — сказала Ирина и с материнской нежностью поправила волосы, упавшие на потный лоб спящего мальчика.

— Товарищи! — громким шепотом сказал Цыбулькин, повернувшись к корреспондентам. — Мальчик спит. Есть предложение выйти из помещения подышать свежим воздухом…

Цыбулькин вышел вместе со всеми корреспондентами и огляделся по сторонам: деда Андрейчика не было. Цыбулькин вспомнил, что старик собирался на дежурство. Молодой арктанинский механик решил рассказать старому радисту о беседе Градианова с приемышем Ветлугиных.

«Значит вспомнил?… Рума!..», — подумал он и направился к радиорубке.

Подле рубки уже стояли корреспонденты. Среди них не было англичанина Сайкса и Васенькина.

— Что случилось? — спросил Цыбулькин, имея в виду скопление журналистов подле радиостанции.

— Стали в очередь. Передаем сенсационное сообщение, — пояснил Топорков (Гасай). — Но антарктический корреспондент, оказывается, опередил всех нас и уже повис на аппарате.

Цыбулькин вошел в рубку и услышал разговор Васенькина с дедом Андрейчиком. «Антарктический корреспондент», видимо, только что явился к старому радисту.

— Мне очень нужно известить мою редакцию… — говорил Васенькин.

Но дед Андрейчик не слушал его. Он замахал руками и прошипел:

— Тихо!..

Не снимая наушников, старый радист слушал какую-то передачу. Рука его наносила карандашом на бумагу цифры, буквы, слова.

Цыбулькин и Васенькин заглянули через плечо деда Андрейчика и прочли его запись:

«Арктания. 21-Н. 13-0. 5-Х. 800+1. = 15, 74-У. ДЕ, Ч-ДН-Ч. 101. Норд».

Старый радист был очень взволнован. Продолжая записывать слышимую им передачу, он покосился на «корреспондента» и сказал:

— Прошу выйти…

Васенькин быстро извлек из кармана красную книжку и сказал:

— Я сотрудник органов безопасности. Прибыл сюда со специальным заданием… Откуда эта шифрограмма?…

Дед Андрейчик уже окончил свою запись и, не снимая наушников, внимательно осмотрел документ Васенькина.

— Очень кстати, — сказал он, возвращая красную книжку. Здесь с Арктании кто-то только что на коротких волнах передал шифрованную радиограмму… Шифр подозрительный. Я, кажется, с этим шифром уже встречался во время войны.

— Позовите ленинградского корреспондента! — обратившись к Цыбулькину, приказал Васенькин.

— Есть позвать ленинградского корреспондента! — четко по-военному ответил Цыбулькин и, подбежав к двери, выкрикнул:

— Товарищ ленинградский корреспондент! Вас просят войти!..

Столпившиеся подле двери рубки журналисты недовольно загудели, но Топорков уже юркнул в дверь, которую тотчас же захлопнул за ним Цыбулькин.

— Петро! Шифрованная радиограмма! — сказал Васенькин и протянул Топоркову запись старого радиста. — Только что передана откуда-то с Арктании.

Топорков взглянул на шифрограмму и вынул из кармана маленькую книжку. Полистав ее, он сказал Васенькину:

— Пишите! Арктания… «Память вернулась… Опасность разоблачения… Приступайте к делу… Норд…». Это либо условный знак, либо кличка радиста.

— Все ясно. Здесь находится агент тех, от кого ушел мальчик Рума, — резюмировал Васенькин.

— Ваня! Вызови сюда Владимира! — коротко приказал дед Андрейчик.

Цыбулькин подошел к телефону и включил его.

— Васенькин! Ты помнишь того англичанина с бледной рожей и желтыми зубами? — спросил Топорков.

— Освальд Сайкс…

— Да… Этот Сайкс куда-то исчез. Займись им. Это он, наверное, и предлагает своим друзьям «приступить к делу».

— Точно! Я видел, как он из дома Ветлугиных направился к гостинице, — вспомнил Цыбулькин.

Васенькин проверил свой револьвер и побежал к выходу. В дверях он столкнулся с Ветлугиным.

— Цыбулькин! Доложи начальнику… — коротко сказал дед Андрейчик и поднял руку, призывая к тишине.

Цыбулькин вполголоса стал объяснять Ветлугину все, что произошло в рубке. Лицо начальника Арктании стало озабоченным. Он хотел задать какой-то вопрос деду Андрейчику, но тот замахал на него рукой. Старик записывал новую шифрограмму, а Топорков, заглядывая в его запись, тут же сверял сказанное со своей книжечкой и переводил:

«Оставайтесь борту Арктании. Через минуту предъявляем требование спустить на лед вас и мальчика…».

Ветлугин и дед Андрейчик уже прочли перевод.

— Ясно?… — спросил дед Андрейчик, глядя через плечо на зятя.

— Ясно… — ответил Ветлугин.

— Ага!.. А вот и ультиматум… — поправив наушники, сказал дед Андрейчик. Он повернул какой-то рычажок на — пульте. И тотчас же в рубке послышался хрипловатый старческий голос:

«Командиру Арктании… Приказываю немедленно спустить на лед корреспондента Сайкса и мальчика Руму… В случае невыполнения приказа ваша станция будет уничтожена… Срок выполнения — пять минут…».

Видимо кто-то на льду недалеко от Арктании установил свою рацию и радировал.

— Ваня! За мной! — крикнул Ветлугин и выпрыгнул из; рубки вместе с Цыбулькиным.

В этот миг где-то за бортом «Арктании» раздался гулкий взрыв.

Корреспонденты бросились к борту станции и даже без биноклей увидели, как в полукилометре от Арктании на лед посыпались большие и мелкие обломки льда, невидимому взорванного снизу, из воды. Вслед за тем в образовавшейся большой полынье показались башенка и палуба подводной лодки. Тотчас же из люков в бортах лодки выглянуло дуло пушки.

Не глядя на вынырнувшую из-подо льда субмарину, Ветлугин добежал до ангара и крикнул Цыбулькину:

— Выводи «Маруську»!..

По телефону он передал деду Андрейчику несколько слов:

— Цыбулькин на «Маруське» приблизится к ним… Просите еще пять минут отсрочки…

— Ты что? — оторопело спросил дед Андрейчик.

— Выполняйте! Осталась одна минута!

Старый радист понял, что Ветлугин хочет выиграть время.

— Радируйте! — приказал деду Андрейчику Ветлугин. — «Сайкс и Рума будут посажены на вертолет и спущены на лед подле субмарины».

Цыбулькин тем временем уже выводил из ангара небольшой вертолет «Маруську», лично принадлежавший деду Андрейчику.

Через минуту от неизвестных с субмарины последовал ответ: «Ждем подтверждения Сайкса…».

Еще оставшийся в радиорубке Герасим Топорков тем же самым шифром, которым агент неизвестных с Арктании передал свою радиограмму, продиктовал деду Андрейчику «ответ Сайкса»:

«Полная договоренность. Мальчик усажен в вертолет. Через две минуты поднимаемся в воздух. Норд».

А тем временем с «Сайксом» приключилась неприятная история. Ворвавшись в его комнату, Васенькин увидел на столе небольшую портативную рацию и вещи, вывороченные из чемодана на пол. «Сайкса» в комнате не оказалось. Открытое окно ясно говорило о том, что «английский корреспондент» ушел из этой комнаты недавно и не через дверь…

Выхватив револьвер, Васенькин выпрыгнул в окно и огляделся по сторонам. «Сайкса» нигде не было видно…

В этот миг раздался взрыв: это вражеская субмарина готовилась всплыть. Притаившийся за небольшим домиком, где жили и работали гидрологи, «Сайкс» принял гул взрыва за сигнал. Он бросился опрометью к борту станции. За спиной у него Васенькин заметил парашютную укладку,

— Стой! — крикнул Васенькин.

«Сайкс» на бегу оглянулся, но не остановился, до борта станции оставалось несколько шагов.

Васенькин выстрелил, почти не целясь. «Сайкс» упал за раструб воздуходува и, выхватив из кармана пистолет-автомат, выпустил в Васенькина целую обойму, тридцать пуль. Но так как высунуть голову из-за раструба и прицелиться он не решался, то все пули с визгом прошли над головой Васенькина.

Молодой разведчик стал за угол маленькой арктанинской гостиницы и вступил в перестрелку с «Сайксом». Две пули, посланные прямо в раструб воздуходува, убедили его, что раструб сделан из прочного металла и служит надежным укрытием для «Сайкса».

Стрельба в этом месте Арктании привлекла внимание корреспондентов и работников летающей станции. Однако никто не мог понять, кто и с кем ведет перестрелку. Лишь сыпавшийся из-за раструба град пуль дал понять, что там прячется злоумышленник. Два научных сотрудника были ранены, остальные попрятались и не рисковали высовываться. Услыхав стрельбу и увидев раненых, Михаил Столяров понял, что укрывшегося за раструбом воздуходува стрелка можно «взять», только подкравшись к нему из-за борта станции, в пяти шагах от которого затаился «Сайкс».

Не долго думая, Столяров перемахнул через борт и, повиснув на руках, стал за бортом передвигаться в сторону «Сайкса». Неожиданно он увидел, как над Арктанией поднялся вертолет, но молодой геофизик, вися за бортом летающей станции и не обращая ни на что внимания, продолжал приближаться к «Сайксу». Минуты через три, определив по звуку выстрелов, что стрелок за раструбом находится как раз против него, Столяров подтянулся на руках и выглянул из-за борта. «Сайкс», не оглядываясь, отстреливался от Васенькина.

Столяров стал перелезать через борт.

Васенькин увидел лезшего через борт человека. Показавшееся в этот миг из-за туч солнце помешало ему разглядеть неожиданно появившегося незнакомца. Васенькин уже направил на него револьвер, решив, что к «Сайксу» прибыло подкрепление, но сзади тронула его за плечо Одарка и взволнованно прошептала:

— Это геофизик Столяров… Не давайте тому, за раструбом, повернуться…

Васенькин усилил обстрел раструба и внезапно прекратил стрельбу, когда Столяров ползком достаточно приблизился к «Сайксу». Молодой геофизик вскочил и через мгновение навалился на «Сайкса», крепко зажав его руку с автоматом…

На помощь Столярову уже бежали Васенькин и арктанинцы.

А «Маруська» с Цыбулькиным в это время кружилась над субмариной.

Стоя на вышке Арктании, Ветлугин напряженно наблюдал за «Маруськой» в бинокль. Он видел, как сидевший за штурвалом Цыбулькин напряженно вглядывался в притаившуюся субмарину. Ни одного человека на ее палубе не было видно, но дуло зенитки, высунувшееся из люка башни субмарины, неотступно следовало за маленьким вертолетом, выбиравшим место для посадки…

Из иллюминаторов субмарины враги пристально наблюдали за приближавшимся вертолетом, но как ни смотрели они, все же не разглядели, что, описывая над полыньей круг, «Маруська» оставляла позади себя легкий след мельчайшей пыли, похожей на слюдяную крошку…

Мгновение, когда Цыбулькин метрах в ста от субмарины посадил свою авиетку, серебристая пыль легла на лед, покрыв большую площадь вокруг полыньи. И вдруг там, где упала слюдяная пыль, лед задымился… Клубы черного дыма окутали «Маруську» и субмарину.

Ветлугин на вышке увидел черное облако на льду и отдал приказ в рупор механикам реактивных двигателей:

— Полный вверх!..

Арктанию словно подбросила могучая невидимая рука в темно-синее небо, и через мгновение на том месте, где она только что плавно парила в воздухе, Сверкали ослепительно яркие молнии. Воздух, потрясенный чудовищными взрывами, содрогался и клокотал, как у подножья исполинского водопада. Субмарина посылала снаряд за снарядом. Но, окруженные густыми клубами дыма, подводные артиллеристы вслепую стреляли туда, где Арктании уже не было… Увлеченные стрельбой, таинственные подводники забыли о вертолете, опустившемся на лед где-то вблизи их полыньи. Этим воспользовался Цыбулькин. Он вылез из «Маруськи» и побежал к полынье. Снег и мелкие ропаки скрипели у него под ногами, но за грохотом обстрела ничего не было слышно.

Окутанный дымом Цыбулькин не видел субмарины, но по вспышкам выстрелов ее пушки определил, что она совсем близко. Он пополз вперед по-пластунски. Наконец, сквозь клубы дыма, все еще испускаемого «слюдяной пылью» на льду, он разглядел очертания башни лодки. Люк был открыт, и зенитка, высунувшись из него, посылала куда-то в высоту снаряд за снарядом, откатываясь вниз и выкатываясь снова.

Цыбулькин вынул из карманов три гранаты, вскочил, нацелился и одну за другой метнул их в люк башни. Две первые гранаты упали в воду и взорвались, подняв два больших фонтана воды и льда, но одна все же попала прямо в люк. Раздался сильный глухой удар, и зенитка перестала выскакивать из люка. Потом Цыбулькин услышал, как тяжело захлопнулась крышка люка и башня стала опускаться в воду…

— Порядок… — тихо сказал Цыбулькин и мысленно закончил: «Огонь противника подавлен… Враг отступил в неизвестном направлении…».

 

XI. ЖИЛЕЦ «АВАРИЙНОЙ ГОСТИНИЦЫ»

Крохотный поселок в бухте Тикси возник в первые годы строительства социализма. Большой же город Североград, с населением в сто тысяч человек, выросший на месте этого поселка, насчитывал всего лишь несколько лет своего существования. Вполне благоустроенный, мало отличающийся от лучших городов Европы, Азии и Америки, он, однако, имел свое собственное лицо. Здесь были сосредоточены учреждения, ведавшие хозяйством Заполярья, и научно-исследовательские институты Арктики. Аэросаням жители Северограда явно отдавали предпочтение перед другими средствами передвижения, но на улицах его нередко можно было встретить и собачью упряжку с нартами.

Арктания благополучно ушла от обстрела ее неизвестными полярными пиратами и опустилась на окраине Северограда. Весть о нападении на летающую полярную станцию была получена в Северограде еще в то время, когда надо льдами Северного полюса рвались атомные снаряды. Немедленно из Северограда помчались на полюс ракетные самолеты, чтобы перехватить подводные суда, направлявшиеся из центральной части Ледовитого океана в континентальные порты. Предстояла сложная операция по обнаружению всех субмарин и конвоирование их до места следования. Однако летчикам облегчил задачу Цыбулькин. Когда разбойничья субмарина захлопнула крышку люка и ушла под лед, Цыбулькин быстро отыскал свою «Маруську» и, пользуясь акустическим прибором, повел самым малым ходом свой вертолет вслед за разбойничьей субмариной.

В ста километрах от полюса, идя почти строго по 20-му меридиану, Цыбулькин определил, что подводная лодка стала опускаться на грунт. Погружалась она медленно. Достигнув пятисотметровой глубины, подводные пираты выключили двигатель…

Как раз в это время над «Маруськой» появилось звено советских реактивных самолетов. Цыбулькин радировал им: «Внимание! Неизвестная субмарина, напавшая на Арктанию, погрузилась здесь на большую глубину и выключила двигатель. Механик Цыбулькин».

К месту погружения субмарины были высланы акустики, радисты и теленаблюдатели. Такие же группы высадились на лед вдоль границ всего «опасного квадрата». Пассажирским и грузовым подводным судам было предложено обходить этот квадрат не менее чем за сто километров.

Акустики и радисты провели на льду целые сутки, но подводная лодка не подавала признаков жизни, и шум ее двигателя ни разу не был уловлен акустическими приборами, опущенными глубоко в воду под лед. Оставалось предположить, что таинственная субмарина, поврежденная бронебойной гранатой Цыбулькина, затонула, либо легла на грунт где-нибудь в гроте подводного хребта имени Ломоносова, в этом месте пересекавшего дно Ледовитого океана.

Акустикам, радистам и теленаблюдателям были доставлены палатки, продовольствие, приборы и оружие, в том числе и весьма эффективные глубинные бомбы. На льду в районе Северного полюса, как в 1937, 1950, 1954 и 1955 годах, вновь появились черные палатки. Только советские наблюдатели на этот раз уже не дрейфовали вместе с ледяными полями, а передвигали свои палатки и сани на север так, чтобы все время не выходить из «опасного квадрата»…

Однако разгадка тайны, окружавшей неожиданное нападение на Арктанию, пришла не с Северного полюса, а из Северограда, где обосновались арктанинцы. Чтобы объяснить, как это случилось, вернемся на некоторое время к тому самому «английскому корреспонденту», к «мистеру Сайксу», который вызвал пиратскую субмарину, а затем отчаянно отстреливался на борту Арктании.

Мистера Сайкса власти острова Седова поселили в здании народного суда, в особой пристройке, иронически называемой жителями Северограда «аварийной гостиницей».

В первые годы, когда только возник поселок в бухте Тикси, его жители обходились без специальных тюремных сооружений, в большом же арктическом городе Северограде, основанном у этой станции на великом северо-восточном морском пути, тюрьму строить было незачем: преступления не часто совершались в Арктике, а совершаемые не заслуживали того, чтобы ради них строить особый дом лишения свободы. Вот почему редкие клиенты следственных органов народного суда в Северограде помещались в пристроечке подле здания суда, именуемой «аварийной гостиницей». Особым комфортом «гостиница» не отличалась; это был обыкновенный дом с коридорной системой и комнатами, меблированными просто и строго всем необходимым. Отпечаток неволи ложился не на самый этот дом, а на сознание жильца, когда сонный от безделья надзиратель, поселяя его в одной из комнат, угрюмо бормотал:

— Дом оборудован самой усовершенствованной сигнальной аппаратурой. Здесь нет замков, вместо них есть невидимые инфракрасные лучи и фотоэлемент. Убежать невозможно. Правила внутреннего распорядка висят на стене. Телефоном можно пользоваться с разрешения следователя. Питание в обыкновенное время. Библиотека напротив.

Оседлав нос очками, «Сайкс» лежал на диване в седьмом номере «аварийной гостиницы» и читал единственную книгу, которую он счел достойной своего внимания: роман французского писателя XIX века Гюисманса «Наоборот». Герой романа, дэ-Эссент, уже успел полностью отгородиться от внешнего мира и зажить «наоборот», то есть жизнью, достойной убежденного монархиста, когда вдруг дверь открылась, и на пороге седьмого номер появился высокий, молодой белокурый человек.

Молодой человек попросил у «Сайкса» разрешения войти, поздоровался и поставил на стол изящный аппаратик — магнитофон.

«Сайкс» спустил ноги с дивана и настороженно поглядел на своего гостя.

— Вчера мы с вами только познакомились, — сказал белокурый молодой человек, устанавливая на столе свой магнитофон. — У вас было дурное настроение, и мы беседовали мало. Я надеюсь, сегодня вы будете общительнее.

— Что вам от меня надо? — угрюмо спросил «Сайкс».

— Мы уже знаем, что вас зовут Мерс, что вы являетесь сообщником врагов мирного человечества Петера Шайна и Джайна Фау, мы знаем также и о существовании, в районе Северного полюса, подводного убежища, в котором укрылись Шайно, Фау и их сообщники… — спокойно сказал Померанцев.

«Сайкс», неожиданно превратившийся в Мерса, был явно встревожен, но внешне старался сохранить все тот же независимый вид, который принял с первого дня ареста. Он — корреспондент манчестерской газеты «Монитор», на которого напал какой-то бандит в момент, когда он. Сайкс, хотел с помощью парашюта спуститься с Арктании на лед, чтобы поохотиться на белых медведей. Шифрограмму он никому не посылал, а о появлении субмарины не имеет никакого представления.

Выслушав еще раз это уже слышанное им заявление, Померанцев насмешливо улыбнулся и сказал:

— Вы, господин Мерс, забыли, очевидно, о существовании мальчика Румы, того самого Румы, которого вместе с вами пиратская субмарина потребовала спустить на лед. К этому мальчику действительно вернулась память, и он вспомнил все… Как вам известно, мы вас сфотографировали. Когда мы показали Руме ваш портрет, он ткнул в него пальцем и сказал: «Это Мерс… Я видел его там, у Шайно…».

— Этот ваш черномазый выродок — явный психопат. Я слышал, как он разговаривал с Градиановым, — презрительно выпятив губы, проворчал Мерс.

— Он не так глуп, как вам это показалось. Если вы не верите, я позову его сюда, и вы в этом убедитесь, — ответил Померанцев.

— Я не желаю участвовать ни в каких балаганных инсценировках, — сказал Мерс.

— Как хотите.

— Если в ваших руках находится такой надежный и умный осведомитель, как этот… Рума, то я не понимаю, зачем вам нужно меня допрашивать?

Свой вопрос Мерс задал с видом довольно независимым, но было очевидно, что он хочет узнать, какую именно «информацию» Померанцев получил от Румы.

— Я не стану скрывать от вас, что нам еще не все известно. Рума родился в вашем подводном убежище, но о Шайно, Фау и об их подводной норе он, видимо, имеет слабое представление, — сказал Померанцев весьма искренним тоном.

Мерс рассмеялся глухим, клокочущим смехом.

— Держу пари, что вы сейчас предложите мне «облегчить свою участь» путем откровенного признания, — сказал он, насмешливо поглядывая на молодого следователя.

Померанцев кивнул головой.

— Вы угадали. Ведь мы все равно найдем и Шайно, и Фау, и других ваших сообщников. Мы засекли место, где на большую глубину ушла ваша субмарина. Большой квадрат, где, наверняка, находится подводное убежище, тщательно охраняется и прослушивается. Малейшее движение или звук в глубине воды будет сигналом для действий наших наблюдателей.

Мерс слушал со скучающим видом.

— Допустим, что все это так, — сказал он. — Не пойму только, при чем тут я.

— Вы можете посвятить нас в план устройства подводного убежища, нас интересует вооружение вашей… — Померанцев чуть было не сказал «банды», но вовремя удержался, — …вашей колонии. Вы можете облегчить ликвидацию явно обреченной организации и избавить обе стороны от излишних жертв.

Мерс отвернулся и с минуту молча смотрел в окно. Наконец, он встал и зашагал по комнате:

— Вы правы. Тайное, рано или поздно, становится явным. Я не сомневался, что Шайно и Фау будут найдены. В особенности это стало ясно после побега черномазого мальчугана. Вот почему сейчас, когда я так глупо влип и попал в ваши руки, мне уже нет смысла отпираться. Я хочу заявить вам, что имя мое действительно Зольди Мерс, что я долгое время являлся участником организации «Молниеносный укол», руководимой Шайно, и что явился я на Арктанию с целью уничтожить цветного мальчишку, бежавшего из колонии Шайно…

Померанцев проверил, исправно ли работает магнитофон. Он слушал Мерса с большим вниманием.

— Да-да… Продолжайте.

Мерс остановился посреди комнаты и отрицательно замотал головой.

— Нет… Я продолжать не буду… Это все, что я могу вам сказать.

— Но мы это знали и без вас.

— Догадывались. А я подтвердил. Теперь я объясню вам, почему я не хочу ничего говорить о Шайно и его убежище…

— Я вас внимательно слушаю.

— Скажите, что меня ждет, если я не раскрою вам всех секретов Шайно и Фау?

Померанцев развел руками:

— Боюсь, что вы тем самым подготовите себе самую тяжелую участь…

— Смертную казнь?…

— Скорее всего, да…

— А если я облегчу вам ликвидацию «колонии Шайно-Фау», как вы выражаетесь, мне будет сохранена жизнь?

— Безусловно, — твердо сказал Померанцев.

— А я в этом сомневаюсь! — почти крикнул Мерс. Он смотрел на Померанцева в упор. Его глаза блестели от возбуждения. В том и в другом случаях меня ждет смерть. Если я выдам Фау и Шайно, меня убьют их единомышленники. А их не мало еще осталось на белом свете. Они объявили себя противниками войны, и этого было достаточно, чтобы их оставили в покое… Вы знаете об этом?

— Вы преувеличиваете их возможности! — возразил Померанцев. — Наконец, мы сможем вас защитить от мести…

— Мне ваша защита не нужна! — грубо сказал Mepc. — Я постараюсь защитить себя сам.

— Как? — спросил Померанцев.

— А вот как. Приведите ко мне завтра, а впрочем… можно, даже сегодня, родителей Юры Ветлугина.

— Кого? — спросил Померанцев.

— Родителей мальчика с Арктании, который пропал без вести больше месяца назад.

— Вы что-нибудь знаете о нем? — быстро спросил Померанцев.

— Да… Я кое-что о нем знаю, — загадочно глядя на молодого следователя, медленно произнес Мерс. — Так вот то, что я скажу об этом Мальчике Ветлугиным, и будет самой лучшей моей защитой…

Померанцев внимательно смотрел на Мерса:

«Он что-то знает о Юре Ветлугине и хочет шантажировать родителей пропавшего мальчика», — подумал следователь.

— Почему вы не хотите сказать этого мне? — спросил Померанцев.

— В этом деле вы постороннее лицо, — с наглой усмешкой ответил Мерс.

— Вы хотите сыграть на чувствах этих несчастных людей и сделать их своими защитниками?

Мерс пожал плечами.

— Вы почти угадали. Но я не собираюсь просить их в защите. Я лишь хочу рассказать им, что случилось с Юрой Ветлугиным в тот день, когда его на льду застигла буря.

— А вы откуда это знаете? — настороженно глядя на Мерса, спросил Померанцев.

— Я имею об этом эпизоде самые точные сведения.

Померанцев отрицательно покачал головой:

— Вряд ли стоит бередить еще не зажившую рану этих людей.

— Наоборот, то, что я расскажу Ветлугиным, только ободрит их.

Следователь пытливо всматривался в бледное лицо Мерса, но маленькие глаза того уже вновь скрылись за сверкающими стеклами очков.

«Что он знает? Что это за намеки?… «То, что я скажу, только ободрит их…» Может быть, Юра Ветлугин жив?… Но где же он в таком случае?» — размышлял Померанцев.

Вдруг страшная догадка мелькнула в его голове: «Похищение?…».

— Неужели… неужели вы захватили Юру Ветлугина? — нерешительно спросил Померанцев.

Отвернувшийся к окну Мерс резко повернулся на каблуках и грубо сказал:

— Хватит! С вами я об этом больше не разговариваю… — Уставясь злыми глазами на Померанцева, он добавил: — Поспешите вызвать родителей мальчика. Сейчас уже каждая минута работает не на них…

— Хорошо, — спокойно сказал Померанцев. — Я снесусь с руководителями своего ведомства. Если они разрешат, я вызову сюда Ветлугиных немедля.

— Тем лучше… — небрежно ответил Мерс.

Померанцев вышел в другую комнату и сообщил начальнику оперативного отдела Гридину и начальнику Управления безопасности Советского Заполярья Серебрякову о желании Мерса срочно видеть начальника Арктании и его жену.

— Вызовите Ветлугиных и включите радиотелефон в комнате Мерса. Мы будем слушать их беседу с этим преступником, — ответил Серебряков.

Владимир и Ирина Ветлугины приехали в «аварийную гостиницу» через двадцать минут. Ирина была очень встревожена, Владимир Ветлугин недоумевал, зачем понадобилась эта их «очная ставка» с Мерсом.

Войдя в комнату Мерса, Ирина опасливо поглядела на жильца «аварийной гостиницы». Там, на Арктании, она его не замечала в общей массе корреспондентов и не запомнила. Сейчас она со страхом и отвращением смотрела на человека, едва не ставшего виновником гибели ее и всех арктанинцев.

Лежавший на диване Мерс встал и учтиво поклонился Ирине. Она едва кивнула ему и присела у окна на стул, предложенный ей Померанцевым.

Ветлугин рассматривал Мерса так, словно увидел за стеклом огромного аквариума отвратительного осьминога.

— Заключенный Зольди Мерс выразил желание видеть вас, Ирина Степановна, и вас, Владимир Петрович. Он располагает сведениями, касающимися вашего сына…

— Юра! — воскликнула Ирина и вскочила со стула.

— Спокойно, Рина… — сказал Ветлугин и, усадив жену, с плохо скрываемым волнением обратился к Мерсу, — Что вы знаете о нашем сыне?…

— Прежде всего… Я знаю… что он… жив, — медленно произнося каждое слово, ответил Мерс.

Ирина вновь вскочила:

— Володя! Что это?!.. Вы шутите… — в изнеможении сказала она, глядя на Мерса широко раскрытыми глазами.

Померанцев высоко поднял брови, но не шевельнулся.

— Я прожил на свете пятьдесят три года, миссис, но я не помню ни одного случая, когда бы я шутил, — с достоинством ответил Мерс. — Ваш сын, действительно, жив, и спас его от явной гибели на льду во время шторма… я!

Ветлугин и Померанцев переглянулись.

Ирина все еще смотрела застывшими глазами на страшного человека, спасшего от смерти ее сына. Она еще не верила тому, что сказал Мерс, но боялась расспрашивать, боялась, как бы все только что сказанное здесь не было вдруг опровергнуто.

— Я был бы весьма признателен вам, если бы вы рассказали нам обо всем, что случилось с нашим сыном, — сдержанно сказал Ветлугин.

— Мы вас внимательно слушаем, Мерс, — произнес Померанцев.

Мерс повернул голову в его сторону и сказал торжественно:

— Я уверен, что меня сейчас слушаете не только вы, следователь, и супруги Ветлугины, но также и лица более высокопоставленные. Посему я довожу до вашего и их сведения, что малолетний сын начальника «Арктании» был мною, Зольди Мерсом, случайно подобран на льду во время шторма, когда я искал ушедшего из нашей колонии краснокожего поваренка Руму. Юра Ветлугин в бессознательном состоянии был мною подобран и затем доставлен в колонию. Там он пришел в себя. Хорошее питание, уход и гуманное обращение поставили мальчика на ноги. Я не сомневаюсь, что он в ближайшее же время будет передан своим родителям… Повредить ему могут только необдуманные агрессивные меры, которые возможно замышляются против колонии, приютившей мальчика…

«Ловко! — подумал Померанцев. — Он спаситель Юры Ветлугина… Это и есть та «защита», о которой он говорил. Одновременно он защищает и Шайно. Попробуй теперь разбомбить подводную нору, когда нас предупредили, что там находится советский ребенок…».

— Чем вы сможете подтвердить ваше сообщение? — спросил Померанцев. Мерс рассмеялся.

— Я уже подтвердил его, только вы, господин следователь, этого не заметили.

— Я не понимаю вас, — сердито сказал Померанцев. Посмеиваясь, Мерс указал на папку в руках Померанцева:

— Подтверждение моих слов находится вот в этой папке, которую вы, господин следователь, держите в руках.

Ветлугины с удивлением смотрели на Померанцева.

— Вчера, разбирая различные документы, отобранные у меня, вы, господин следователь, нашли среди них три фотографии и спросили меня, кто снят на них, — пояснил Мерс. — Я сказал вам, что на одной я снят с сыном, на другой добрый дедушка учит моего сына играть на пианино, а на третьей — сын мой беззаботно спит в своей кроватке…

Померанцев открыл папку и вынул из нее три крупных цветных фотоснимка.

— Покажите эти фото супругам Ветлугиным… — приказал Мерс.

Ирина уже поняла, в чем дело, она выхватила из рук Померанцева фотографии, и тотчас же комната огласилась ее радостным воплем:

— Юра! Мальчик мой! Это он! Он…

Ветлугин дрожащими руками взял фотографии и действительно увидел на них своего сына. Худой, бледный, с ввалившимися глазами, но чистенько одетый в какой-то бархатный костюмчик и повязанный голубым бантом, Юра на одной фотографии сидел на коленях у Мерса и, выпучив глаза, смотрел в объектив, на другом снимке он же сидел за пианино рядом с каким-то облезлым старичком, третий снимок изображал Юру спящим на диване и укрытым алым атласным одеялом.

— Я человек предусмотрительный, — сказал Мерс, снисходительно глядя на Ветлугина. — Отправляясь на вашу гостеприимную «Арктанию», я допускал и этот оборот событий. — Мерс широким жестом обвел свою комнату. — Я был уверен, что вы не одобрите моего поведения на борту Арктании, и, чтобы хоть чем-нибудь загладить свою вину перед вами, прихватил вот эти свои «семейные фотографии». — По-моему, ваш сын не плохо чувствует себя в гостях у «страшных» Шайно и Фау.

Ветлугин понимал, что показ фотоснимков — это трюк, понадобившийся Мерсу для собственной реабилитации, он не верил, что Юра «не плохо себя чувствует в гостях у страшного Шайно». Ветлугин хорошо знал своего взбалмошного, шумливого, живого Юрку. Мальчик с голубым бантом на фотоснимках Мерса казался Ветлугину загробной тенью его сына. Он вернул снимки Померанцеву и как можно вежливее обратился к Мерсу:

— Если вы действительно спасли нашего сына во время шторма на льду, мы с женой приносим вам нашу благодарность. Однако мы были бы вам еще более признательны, если бы вы доставили его не в свою… колонию, а на Арктанию.

— В такую пургу?… Это было невозможно! — воскликнул Мерс. — Я едва дотащил его до нашей подводной лодки. Лед у нас под ногами трещал и крошился…

— А почему вы не вернули мальчика родителям, когда пурга прекратилась? — спросил Померанцев.

Мерс пожал плечами:

— Мальчик заболел. У него была высокая температура. Он бредил. Наш врач не советовал тревожить его.

— А когда он выздоровел? — вновь задал вопрос Померанцев.

— Этот вопрос надо задать не мне, — холодно ответил Мерс. — Моя миссия кончилась там, на льду. Все прочее зависело уже не от меня…

— Отдайте мне моего сына, — с волнением заговорила Ирина, напряженно слушавшая разговор мужа и следователя с Мерсом. Я хочу, чтобы он был со мною и как можно скорее.

— Что вы посоветуете? — спросил Ветлугин, обращаясь к Померанцеву.

Следователь замялся, это сложное положение возникло столь неожиданно, что он не мог дать немедленно какой-либо практический совет.

— Я уверен, что ваш сын будет возвращен вам в самое ближайшее время, — сказал Померанцев.

Мерс усмехнулся:

— Со своим вопросом, господин Ветлугин, вы должны были бы обратиться ко мне, — сказал он и, не дожидаясь вопроса Ветлугина, продолжал: — Я считаю, что ваши власти должны гарантировать безопасность лицам, которые доставят мальчика, и, как только в колонии Шайно об этом узнают, там ни минуты не станут задерживать Юру.

— Так ли это?… — недоверчиво спросил Ветлугин.

— Я в этом не сомневаюсь! — торжественно произнес Мерс.

Ветлугин вопросительно взглянул на Померанцева, на бледное лицо жены, взял ее за руку и сказал:

— Мы благодарим вас за сообщение, господин Мерс. Мы не можем назвать его радостным потому, что сын наш в плену у злейших наших врагов. Радоваться мы станем, когда наш мальчик окажется с нами… Пойдем, Ирина…

Ветлугины вместе с Померанцевым покинули комнату.

— Не тревожьтесь, — сказал молодой следователь, положив ладонь на руку Ирины. — Несомненно, они держат мальчика как заложника. Но у них, видимо, хватит ума сообразить, что им теперь уже не уйти от правосудия, а гуманное обращение с ребенком — единственный для них шанс сохранить свою жизнь.

— Да, конечно, — согласился Ветлугин и погладил жену по волосам. — Не робей, Риночка. Самое главное, что наш Юрка жив, а погубить его советские люди теперь уже не дадут…

 

XII. ЗАЯВЛЕНИЕ МЕРСА

Наблюдение за опасным квадратом в Арктике продолжалось. Акустики на льду неустанно прослушивали толщину океана в этом квадрате; самолеты патрулировали в воздухе, субмарины на воде, но ушедшая в глубину подводная лодка и «колония Шайно-Фау» притаились и ничем себя не обнаруживали.

Тотчас же после обстрела Арктании самолеты получили приказ пустить в ход глубинные бомбы, как только будет обнаружена пиратская субмарина, но приказ этот был отменен, когда выяснилось, что Юра Ветлугин находится в руках у Фау и Шайно где-то в таинственном подводном убежище. Самолеты и дозорные подводные лодки получили предписание неотступно следовать за любой субмариной или отдельным глубинным самоходным скафандром, если они появятся в патрулируемом квадрате, сопровождать их и захватить без боя.

Одновременно гидрологи, хорошо изучившие весь подводный хребет имени Ломоносова, уточняли место, где могло находиться подводное убежище. Самая большая глубина, на которую в эти годы мог опуститься человек, равнялась пятистам метрам. Вот почему гидрологи Арктании, и в первую очередь Одарка Барвинок, обратили внимание на подводную скалу, похожую своей вершиной на африканскую Столовую гору. Эта скала была одной из высочайших точек подводного горного хребта и находилась в районе полюса, то есть именно в том месте, где был найден в скафандре-самоходе маленький беглец Рума.

Подводная скала с плоской вершиной особенно тщательно охранялась и прослушивалась. К ней в эти дни было приковано внимание всего мира, ибо весть о том, что обнаружены следы Шайно и Фау и что в их подводном логове находится исчезнувший Юра Ветлугин, в один день облетела весь земной шар. Все мирное человечество было взволновано сообщением, что в мрачную подводную пещеру, населенную призраками отверженного мира реакции и мракобесия, попал советский мальчик. Для многих уже было ясно, что Юра содержится в подводном убежище как заложник. Чтобы успокоить людей, встревоженных судьбой маленького пленника, газета «Радио-Правда» передала следующее правительственное сообщение:

«Всем известно, что более месяца назад в Арктике бесследно исчез малолетний сын начальника полюсной научно-исследовательской станции «Арктании». Далее, на полюсную станцию было совершено нападение, неизвестная подводная лодка обстреляла атомными снарядами Арктанию.

В настоящее время следствием установлено, что нападение совершили члены фашистской организации, возглавляемой известными поджигателями войны Петером Шайно и Джайном Фау. Установлено также, что малолетний сын начальника Арктании Юра Ветлугин захвачен шайкой Фау-Шайно и содержится в каком-то тайном убежище фашистов.

Советские органы общественной безопасности принимают все необходимые меры для ликвидации фашистского гнезда и для спасения Юры Ветлугина».

В тот же день начальник Управления безопасности Советского Заполярья Серебряков получил радиограмму из района Гренландии на волне 26,8:

«Сообщение «Радио-Правды» не соответствует действительности. Выстрелы субмарины по «Арктании» вызваны провокационными действиями лиц, захвативших члена колонии Руму и напавших на другого члена колонии — Мерса.

Обитатели колонии давно отказались от всякой политической деятельности и сами изолировали себя от всего мира, враждебно настроенного злостной пропагандой против нас. Они и далее намерены оставаться в изоляции и не проявлять никакой активности, а случайно попавшего в колонию мальчика доставят в любое время и в любой указанный пункт при условии, что людям, доставившим мальчика, будет гарантирована безопасность, а всей колонии — полная неприкосновенность… Икс».

Серебряков запросил указаний Москвы и получил ответ своего министерства:

«Сообщите отправителю радиограммы, что мы предлагаем немедленно освободить сына начальника Арктании Юру Ветлугина и высадить мальчика на лед в том пункте, где он был захвачен. Отправитель радиограммы, так же как и все связанные с ним лица, именующие себя «колонией», должны немедленно оставить свое убежище и явиться к властям тех стран, подданными которых они являлись в свое время».

Серебряков передал по радио указание своего министерства, на волне 26,8, но ответа не получил.

За этими переговорами с величайшим вниманием следил весь мир.

Ответ был получен через три дня на этот раз из района Аляски. Вот он:

«Начальнику Управления безопасности Советского Заполярья г-ну Серебрякову.

Ликвидировать подводную колонию не так легко, как это полагает ваше министерство, тем более, что всякая диверсия против нее может причинить вред ни в чем не повинному ребенку. Разумнее принять наши условия. Игрек».

Теперь уже советские власти не спешили с ответом на ультиматум фашистов. Только через три дня по радио было передано информационное сообщение ТАСС:

«ТАСС уполномочено заявить, что вопрос о положении, создавшемся в районе Северного полюса, в ближайшее время будет разрешен соответствующими инстанциями после консультации с правительством США».

* * *

— Что нового? — спросил Серебряков, когда в его кабинет вошел начальник оперативного отдела Гридин с распечатанным пакетом.

— Только что прибыл из Москвы самолет, Григорий Антонович. Он доставил список участников подводного рейда. Утверждены все предложенные нами люди, — сказал Гридин и подал Серебрякову пакет.

Серебряков вынул из пакета список. Среди опытных подводников — участников рейда к подводному убежищу там значились также мальчик Рума, Владимир Ветлугин и Михаил Столяров. Одарке Барвинок разрешено было как консультантке отправиться вместе с участниками рейда на подводной лодке «Дельфин».

— Старика Андрейчика и Цыбулькина не утвердили, — улыбнулся Серебряков.

— Этого следовало ожидать, Григорий Антонович. Андрейчик стар, а Цыбулькину нечего там делать… Думаю, однако, Григорий Антонович, что в подводный рейд пойдет не девять десантников, а десять.

— То есть, как это?

— Кажется, десятым будет не кто иной как ближайший помощник Шайно Зольди Мерс, — усмехаясь, произнес Гридин.

Серебряков удивился:

— Почему вы так думаете?

— Разрешите, Григорий Антонович, пригласить сюда Померанцева. Он вам обстоятельно доложит, почему я так думаю.

Вскоре молодой следователь уже сидел в кабинете Серебрякова и рассказывал начальнику управления о своем последнем визите в «аварийную гостиницу»:

— Нужно сказать, что вторая радиограмма подводных фашистов очень не понравилась Мерсу. Она выбила из его рук главный козырь самозащиты: версию о спасении им, Мерсом, застигнутого бурей Юры Ветлугина. Не кто иной как друзья Шайно и Фау недвусмысленно и ясно сказали, что захваченный мальчик является заложником «подводной колонии».

Померанцев нагнулся к принесенному с собой магнитофону.

— Узнав об ультиматуме Шайно — Фау, Мерс сразу стал общительнее, он рассказал мне кое-что о подводном убежище фашистов и даже пошел дальше, чем я ожидал.

Померанцев включил магнитофон с лентой записи своего разговора с Мерсом. Мы воспроизводим здесь эту запись дословно:

Померанцев. От Румы я узнал, как строилось подводное убежище.

Мерс. В самом деле?…

Померанцев. Рума, конечно, знает не все и многого не понимает. Но, продумав его рассказ, мы можем себе представить то, что осталось за порогом понимания мальчика.

Мерс. Вы можете вообразить за него все, что вам вздумается. В этом я вам воспрепятствовать не могу.

Померанцев. Вы правы. Итак, я выяснил, что Рума был поваренком и помогал на кухне повару Маро, такому же индейцу племени курунга, как и мать Румы, Мида, умершая в тот день, когда мальчик родился. Мида работала сперва на подводных строительных работах, а затем на кухне, и Маро после ее смерти взял на себя заботу о ребенке. Это было более двенадцати лет назад, а за год до того индейцы племени курунга, вывезенные тайно из лесов Боливии, закончили сооружение «каменной хижины», так называет Рума подводное убежище. Почти все занятые на подводных работах курунга были затем истреблены. Фау и Шайно оставили для черной работы в вашей «колонии» нескольких из них, в том числе Маро и Миду. Правильно, господин Мерс?…

Мерс. Ого! Этот меднорожий потомок Монтецумы, оказывается, не глуп.

Померанцев. В этом не сомневайтесь. Доказательством тому служит его побег. Если он сумел выбраться из вашего подводного лабиринта и в очень сложном скафандре всплыть с большой глубины на поверхность океана, то значит это не заурядный юнец.

Мерс. Непонятно мне, как он раздобыл скафандр и каким выходом воспользовался для побега, и почему бежал именно он, а не Маро.

Померанцев. Я полагаю, господин Мерс, вы лучше меня знаете, каким выходом воспользовался Рума. Догадываетесь вы также, где он раздобыл скафандр. А почему ушел он, а не Маро, вполне понятно. Если бы исчез у вас главный повар, вы это обнаружили бы через час-другой, а отсутствие Румы Маро мог скрыть даже на сутки. Так потом и случилось.

Мерс. Не спорю. Но вы, кажется, преувеличиваете мою осведомленность. Я, действительно, не понимаю, каким образом ушел этот бесенок.

Померанцев. Я попробую помочь вам «припомнить» кое-что.

Мерс. Я чрезвычайно буду вам благодарен.

Померанцев. В, подводном убежище существует главный ход шлюз. Он очень хорошо защищен. Не так ли, господин Мерс?

Мерс. О да! Это я помню отлично. Всякий, кто приблизится к тому входу, будет умерщвлен способом, о котором мы с вами, видимо, не догадаемся никогда. Я полагаю, от этого не защитит даже самая толстая броня субмарины, или батисферы.

Померанцев. И тем не менее, двенадцатилетний мальчуган все-таки ушел из вашего, столь хорошо защищенного убежища! Как же это случилось?…

Мерс. Вы обещали помочь мне разгадать эту тайну.

Померанцев. Да, я помогу вам. Только напрасно вы прикидываетесь несведущим в таких делах. Весь мир уже пятнадцать лет назад знал, что начальником разведки Шайно был и, видимо, остался Зольди Мерс, бывший куклукс-клановец. Я уверен, что вы осведомлены больше, чем Шайно, больше, чем его хозяева, которые пригрели этого гитлеровского последыша, а затем помогали ему и директору южно-американской компании Джайну Фау укрыться в подводном форте, созданном в Арктике. Не так ли, Мерс?… Мерс. Вы преувеличиваете мою роль в организации. Померанцев. Только ли я? Даже Рума говорит, что Шайно «любит больше всех Мерса, а с Фау часто ссорится…». Но вернемся к выходу, которым воспользовался маленький индеец. Знаете, что говорит об этом Рума? Рума говорит, что его мать Мида «вместе с другими курунга рубила каменную стену и делала в ней длинную, узкую дорогу», и что она об этом рассказала Маро.

Мерс. Вот как!

Померанцев. Да, оказывается, из подводного форта есть еще один выход, кроме главного. Рума называет его «длинной и узкой дорогой», а главный вход, по словам Маро, называется «большими воротами». Иными словами, в подводном убежище есть, кроме главного, еще и тайный запасной выход в виде узкого и длинного туннеля, заполненного водой. Рума говорит: «там вода». Нет сомнения, что кроме Фау и Шайно о тайной лазейке знает также и начальник разведки Мерс. Остальные сорок «колонистов», обитающих в подводном форте, о тайном ходе не знают ничего. Ну, как? Помог ли я вам что-либо припомнить?…

Мерс. Если у вас есть еще вопросы, задавайте их. Я сразу на них отвечу…

Выключив магнитофон. Померанцев сказал:

— Вчера я задал Мерсу еще несколько вопросов, и он не только ответил мне на них, но и сделал одно очень важное заявление. Сейчас я включу пленку с этим заявлением. Оно имеет большое значение.

Молодой следователь поставил новую пленку и включил магнитофон. Вновь послышался голос Мерса. Он говорил ровно, не спеша; видимо, каждое слово в его «заявлении» было тщательно продумано. Приводим текст звукозаписи:

Мерс. Господин следователь! Я проанализировал все наши беседы с вами и ту обстановку, которая сложилась в результате последних событий, и пришел к выводу, что самой полезной для меня, для всех членов подводной колонии и для благополучия маленького пленника этой колонии будет полная моя капитуляция… Я знаю, что с вашей точки зрения Шайно, Фау и их приверженцы повинны во многих грехах и поэтому пощады не ждут. Они будут защищаться так же, как защищался я на борту Арктании, но только может быть более успешно. Первым во время этой схватки погибнет, конечно, Юра Ветлугин… Кроме того, да будет вам известно, что вся подводная скала, в которой выдолблены были туннели для захода военных субмарин, минирована… В последний момент Шайно или Фау могут включить автоматическую взрывную установку и погибнуть вместе со всеми вашими людьми, которые проникнут в убежище… Слова в известной вам радиограмме о том, что «ликвидировать подводную колонию не так легко, как представляет себе это ваше министерство», — не пустое бахвальство или запугивание…

Пауза (Слышны шаги, это, видимо, шагает по комнате Мерс.).

…Я не спал эту ночь, господин следователь. Я думал.

Померанцев. О чем же вы думали, господин Мерс?

Мерс. Я думал о той безнадежной изоляции, в которой оказались мы, защитники старых традиций Запада.

Померанцев в. «Защитники старых традиций Запада?…» Не понимаю, о ком вы говорите?… О фашистах и поджигателях войны?…

Мерс (смеется). Названия не имеют значения.

Померанцев. Итак, вы сегодня не спали всю ночь и думали.

Мерс. Да! Я думал о моих соратниках, осажденных в этом страшном подводном форте… Их не легко будет взять! Это верно. Но рано или поздно, с большими жертвами или нет, их все же возьмут… Что ждет их? Смерть?… Второй Нюрнбергский процесс!.. Вот об этом я и думал всю ночь.

Померанцев. К какому же выводу привели вас ваши размышления?

Мерс. Я пришел к выводу, что надо капитулировать, но поскольку они этого не понимают, или не хотят понять, то сделаю это за них я… Зачем мне это нужно? В чем смысл подобной капитуляции?… А вот в чем… По опыту Нюрнбергского процесса мы знаем, что не всем подсудимым был вынесен смертный приговор… Зачем же моим соратникам всем хоронить себя в морской пучине?… Если международный трибунал приговорит к смерти Шайно, Фау и Мерса, то, может быть, он сохранит жизнь некоторым их соратникам. Ведь многие из них действовали часто и действуют сейчас только из страха за свою жизнь.

Померанцев. Кстати, чтобы не забыть. Сколько именно ваших соратников находится в подводном форте?…

Мерс. Клянусь, не помню. Это хорошо знает Фау.

Померанцев. Рума на этот вопрос ответил так: он сложил руки ладонь с ладонью и четыре раза поднял их и опустил. «Так сказал Маро», — пояснил он. Получается сорок человек.

Мерс. Верно. Там находится сорок человек. Вместе с Шайно и Фау — сорок два.

Наступила пауза. Мерс шагал, видимо, стараясь восстановить нить тщательно продуманного заявления. Гридин усмехнулся:

— Хорошо поет, собака!..

Серебряков только головой покачал.

Пауза кончилась. Вновь послышался голос Мерса.

«…Вот почему я решил помочь вам безболезненно ликвидировать этот последний форт приверженцев старых традиций, спасти ни в чем не повинного мальчика и сохранить жизнь хотя бы некоторым из своих бывших соратников… (Пауза)…Видит бог, я не предатель и не спасаю свою шкуру. Многие из этих сорока, которых судьба загнала на дно океана в страшную подводную нору, были искренними моими друзьями. Это несчастные люди, господин следователь… Я не собираюсь вас разжалобить, но, готовясь сам предстать перед лицом международного трибунала и выслушать смертный приговор, я хочу спасти жизнь хотя бы некоторым из них…».

Померанцев остановил магнитофон и вопросительно взглянул на Серебрякова. Тот сказал:

— Начало многообещающее…

— Он предложил что-нибудь определенное? — спросил Гридин.

— Да…

Померанцев поставил новую пленку, и в кабинете вновь послышался голос Мерса:

«…Да, вы не ошиблись, господин следователь, я один из тех троих, кто знал о существовании тайного хода. Этот ход ведет в глубь горного массива и выходит далеко от убежища. Он нужен был Шайно, Фау и мне для того, чтобы уйти в случае внезапного нападения на убежище и чтобы там, у самого выхода, взорвать подводный форт вместе с его защитниками и нападающими… Мы только никак не предполагали, что Маро, этот с виду тихий и забитый индеец, проведал о существовании тайного хода и даже о месте хранения трех самоходных скафандров… Так вот, господин следователь, я берусь ввести ваших людей в убежище через этот ход. Его шлюзовая камера находится рядом с комнатами Шайно и Фау. Мы захватим их внезапно, а затем через туннельную радиоустановку обратимся к остальным защитникам убежища, разъясним им всю безвыходность их положения и предложим сдаться…».

Голос Мерса умолк.

В кабинете Серебрякова на минуту наступила тишина.

— Что вы ему ответили? — спросил, наконец, Серебряков.

— Я ничего не ответил ему, — сказал Померанцев, — а лишь пообещал довести его заявление до вашего сведения.

Серебряков и Гридин переглянулись.

— Что вы думаете об этом, Андрей Андреевич?

Гридин покачал головой:

— Н-да!.. Люб-бопытное заявление…

— Маневр! — решительно выпалил Серебряков.

— Вот именно, Григорий Антонович… Слушал я его сладкие речи и думал: «ловко вьет веревочку главный разведчик Шайно, только расплести ее не трудно…».

— А вы что думаете об этом, Померанцев? — спросил Серебряков.

— Я думаю… — Померанцев помедлил… — Я думаю, товарищ начальник управления, что Мерс и сам не знает, как сложится обстановка в убежище, когда туда вместе с ним проникнут наши люди… Если мы оплошаем, он переметнется к своим, если же захватим Шайно, Фау и микрофон, Мерс будет до конца играть ту роль, в которой он сегодня перед нами выступал…

— Пожалуй, это верно, Андрей Андреевич, — сказал Серебряков, вопросительно глядя на Гридина.

— Безусловно, — согласился тот.

— Следует, пожалуй, принять его услуги, но во время рейда ни на миг не сводить с него глаз, — решил Серебряков.

— И предупредить его, — продолжал Гридин, — что в его скафандре будет включен сильный ток, если только он посмеет сделать хоть один лишний жест, или издать хоть один подозрительный звук…

Серебряков встал и прошелся по кабинету.

— Я очень не хотел включать Руму в этот опасный рейд. Он был нам нужен как проводник. Но сейчас он нам понадобится как главный контролер над Мерсом.

— Правильно, Григорий Антонович, — подтвердил Гридин.

Померанцев смотрел на Серебрякова выжидательно. Тот уловил его взгляд:

— Вы что-то хотите спросить, товарищ Померанцев?

— Да. Как вы полагаете, о нашем главном оружии Мерс должен знать или нет?

Серебряков замахал руками:

— Что вы? Ни в коем случае!..

 

XIII. ПОДВОДНЫЙ ВОКЗАЛ

Серебряков и Гридин не сомневались, что подводный форт Фау и Шайно был снабжен отличной сигнальной аппаратурой, которая давала знать осажденным фашистам о приближении к ним советских наблюдателей и разведчиков. Это же подтвердил и Мерс. Вот почему советские подводные Лодки днем и ночью патрулировали на большой глубине вокруг подводной скалы у полюса. На значительном расстоянии расположились вокруг подводной скалы и многочисленные батисферы, повисшие в глубине океана. Ни одна субмарина, ни один самоходный скафандр не могли приблизиться к подводной скале или отойти от нее не замеченными советскими дозорами.

Но вот Серебряков отдал приказ советским подводным лодкам сузить круг своего патрулирования и войти в сферу прямого наблюдения притаившихся фашистов.

Подводные дозорные не понимали этого приказа, но выполнили его немедленно. Теперь Шайно и Фау могли отчетливо видеть у себя на экранах сигароподобные силуэты субмарин, медленно круживших около их подводного форта.

Приказ Серебрякова содержал в себе еще один совершенно непонятный пункт: патрульные субмарины должны были на определенных дистанциях делать небольшие остановки и вести во время их тщательное наблюдение как с помощью инфракрасных лучей, так и сильных фар. Подводники не могли понять, зачем понадобились эти остановки, так как стационарное наблюдение велось одновременно и с батисфер. Однако смысл нового приказа Серебрякова станет нам понятным, когда мы проследим дальнейшее поведение людей, взявшихся спасти Юру Ветлугина и уничтожить гнездо злейших врагов мира.

Вскоре после заявления Мерса, поздно ночью на перроне Североградского подводного вокзала стали собираться знакомые нам люди. Сюда пришли Ирина и Владимир Ветлугины с Румой и дедом Андрейчиком. Пришла Одарка Барвинок со Столяровым. Явились Серебряков и Гридин. Сюда же в сопровождении Померанцева и двух конвойных в закрытой машине был доставлен Мерс. Последним на перроне вокзала появился… Ваня Цыбулькин. Охрана не хотела его впускать, но он вызвал Ветлугина и через него добился у Серебрякова разрешения проводить своих друзей в далекий и опасный рейд. Однако в просьбе молодого механика самому пойти в этот рейд ввиду отсутствия в десанте определенной для него роли было отказано.

Серебряков по вполне понятным причинам окружил отъезд подводной десантной группы величайшей тайной.

Ветлугин, Рума и Столяров были включены в число десантников как люди необходимые для успешного выполнения задания. По тем же соображениям вошел сюда и Мерс…

Цыбулькин и дед Андрейчик, отойдя от Серебрякова, направились к Ветлугиным. Молодой механик огляделся. Он первый раз был на этом необыкновенном вокзале. Отсюда в свои подводные и подледные рейсы уходили пассажирские и грузовые подводные суда всех тоннажей, совершая круглый год плавание в водах Арктики и переходы из СССР в Америку по кратчайшему пути. Стены перронного туннеля были облицованы цветным мрамором и барельефами. Это помещение напоминало одноствольную платформу метро с той разницей, что внизу, подле дебаркадера вместо рельсов была… вода, на которой, чуть покачиваясь, стояла пришвартованная к причалу длинная и вместительная субмарина с надписью «Дельфин».

Подле субмарины выстроились в ряд десять больших металлических скафандров, которые стояли на своих трубоподобных собственных «ногах», напоминая фантастических роботов и громоздкие рыцарские доспехи. Их осматривали техники: раскрывали металлическое «нутро» скафандров, снимали и привинчивали вновь огромные шлемы, проверяли приборы и установки, телефон и сигнальный акустический прибор, два фонаря, один большой, нагрудный, защищенный сверху козырьком, другой малый — на «лбу» шлема. Особенно тщательно проверялась комбинированная силовая установка, состоявшая из небольшой, но со значительным коэффициентом полезного действия газовой турбины замкнутого цикла и мощных угольных аккумуляторов, приводивших в действие турбину. Это была последняя модель сверхглубинного скафандра, выпущенного недавно советским заводом подводных приборов и механизмов «Океанстрой». Назывался скафандр «водоходом». Водоход передвигался по грунту при помощи выдвижных огромных труб со ступнями, залитыми свинцом.

Двумя верхними конечностями, снабженными автоматически выдвигаемыми клешнями, ломами, сверлами, молотами и даже… объективом фотоаппарата, он мог рыть и долбить самый твердый грунт, сверлить, переносить тяжести, фотографировать и выполнять другие сложные операции. В одно и то же время это был скафандр, батисфера и миниатюрная подводная лодка. Водоход по воле водолаза или гидролога мог повиснуть неподвижно на любой глубине, а затем всплыть, превратиться в моторную лодку и с большой скоростью добираться, куда потребуется помещающемуся в нем «пассажиру».

Но самым замечательным достижением советских изобретателей в этом удивительном механизме была, конечно, его броня, сооруженная из нескольких слоев крепчайшей стали, способной выдержать любое давление, а к броне этих отправляющихся в опасный рейд скафандров добавлен был еще слой бористой стали, предохраняющей от радиоактивных лучей. Небольшая установка на спине водохода очищала воздух внутри скафандра от углекислоты и обогащала его кислородом.

Ветлугин, Столяров и Рума три дня перед тем обучались управлению скафандрами в воде и вне воды. Мерс же заявил, что он «с этой штукой хорошо знаком».

Цыбулькин и дед Андрейчик подошли к одному скафандру, он уже был осмотрен техниками и ждал погрузки на субмарину. Старый радист постучал согнутым пальцем по его вороненой броне:

— Вот тебе на! — сказал он, с уважением глядя снизу вверх на скафандр, казавшийся ему великаном. — Очень крепкая кукла. Сама руками и ногами действует, на ходу кислород для дыхания вырабатывает…

Цыбулькин с интересом оглядел скафандр:

— А если, к примеру, гамма-лучи или фауст-патрон? — деловито спросил он.

— От лучей и всяких патронов ей делается только щекотно.

Дед Андрейчик засмеялся:

— Пожалуй, Шайно не обрадуется, когда эти куклы придут к нему в гости.

— Точно, — подтвердил Цыбулькин, но, вспомнив о другом, вздохнул: — Забраковали! Можно сказать, перед самым исполнением моей мечты, Степан Никитич…

Вдруг Цыбулькин увидел один скафандр, у которого брюшная «дверца» была открыта. Он с минуту завороженно глядел на эту дверцу, потом толкнул деда Андрейчика в бок и, кивнув на открытый скафандр, тихо сказал:

— А что, если…

Дед Андрейчик сразу же понял, на что намекал Цыбулькин, и огляделся по сторонам: вблизи никого не было.

— Обнаружат… — нерешительно сказал старик.

— Так что же?… Здесь обнаружат — выгонят. В походе обнаружат — за борт не вышвырнут. А от меня, кроме пользы, они ничего не увидят.

— Что и говорить, верно, — согласился дед Андрейчик. — Но все-таки это нехорошо, не по-комсомольски, Ваня.

— Мне бы только до Шайно или Фау добраться, Степан Никитич, — взволнованно зашептал Цыбулькин. — А там я их по-комсомольски за шиворот возьму.

Цыбулькина вдруг осенила какая-то мысль:

— Знаете что, Степан Никитич? Я там в один скафандр с Румой влезу. Он ведь маленький.

Старик, отвернувшись, проворчал себе в усы:

— Меня здесь не было. Я ничего не видел. — Оглядевшись, он зашипел: — Да лезь же ты, кикимора, скорее!..

Цыбулькин мгновенно нырнул в брюхо стального гиганта и скорчился там в три погибели. Дед Андрейчик захлопнул дверцу и с равнодушным видом отошел в сторону…

Вскоре матросы стали на блоке подавать скафандры прямо в грузовой люк субмарины.

Ирина, Ветлугин и Рума стояли отдельно. Ирина гладила по голове смуглого мальчика и говорила мужу:

— Береги себя, Володя. Береги его…

Ветлугин крепко сжал руку жены:

— Не тревожься, Рина. Мы вырастим их как братьев.

Немного поодаль стояли Столяров и Одарка. Молодой геофизик держал руку девушки в своей руке:

— Мне очень не хочется, чтобы вы шли с нами в этот рейс, Одарка.

Одарка смотрела на него с улыбкой:

— А помните, как вы однажды еще на Арктании сказали мне, что я непременно побываю на вершине открытой мною скалы? Вот ваше предсказание и исполняется.

— Но вы подвергаете себя большому риску.

— С вами? Нет! Я, кажется, убедилась, что вы очень храбрый молодой человек, — смеясь, сказала Одарка.

Сигнал, подобный мелодичному звуку горна, прервал их разговор.

Хмуро насупившись, прошагал на палубу субмарины Мерс в сопровождении матроса.

Серебряков крепко пожал руку Ветлу гину:

— Счастливого пути, Владимир Петрович!

— Спасибо, Григорий Антонович.

Раздался второй сигнал. Все отбывающие вошли в субмарину и прильнули там к иллюминаторам.

Крышка люка захлопнулась, и, погружаясь в воду, субмарина пошла вдоль туннеля к выходу в море…

 

XIV. ИДЕЯ ДЖАЙНА ФАУ

Юра прислушался к шагам за дверью: «Что это их так много там собралось? — подумал он. — Парад у них, или собрание?…»

Мальчик тоскливо огляделся вокруг. Его темница напоминала пещеру: темные из грубо отесанного камня стены, каменный пол, ни одного окна; сбитый тюфяк, служивший маленькому пленнику постелью, валялся в углу. Грубый стол с кувшином воды и куском черствого хлеба и сам Юра, сгорбившийся на табурете, — все это тускло освещалось светом аргоновой плошки-колбочки, мерцавшей на потолке.

Мысли мальчика вяло плелись одна за другой и расплывались, не додуманные до конца. Общая вялость и апатия у Юры пришли на смену бурной тоске первых дней плена, когда он бегал по своей темнице, стучал в дверь и требовал, чтобы его «немедленно выпустили, иначе им не поздоровится». Он грозил рассказать отцу и деду Андрейчику все-все.

Его угрозы и плач слышал только молчаливый тюремщик, появлявшийся два раза в день в камере. Потом Юра притих, он долгими часами бесцельно бродил по своей темнице, или сидел, сгорбившись, на табурете.

Что с ним произошло, Юра до сих пор так и не уяснил себе в полной мере. Он отлично помнил, как ночью бежал на своем «Полярном жуке» с Арктании, как долбил киркой лед, как нашел во льду какую-то голову под стеклом в металлической коробке, как завертела его метель… Дальше Юра помнит, как сделал несколько шагов, затем пополз на четвереньках, куда-то провалился, сильно ударился головой обо что-то твердое, и наступила тьма. Очнулся он в тесной каюте, и первое, что увидел, было бледное, хмурое лицо какого-то высокого старика, склонившегося над ним.

— Жив? — спросил старик и заморгал красными, воспаленными веками.

— Где я? — спросил Юра по-русски и сел на койке.

Старик мотнул головой.

— Ю спик инглиш?

— Йес! — ответил Юра. Он свободно владел английским языком, мать учила его и разговаривала с ним по-английски с самого раннего возраста.

Старик заговорил по-английски, но Юра с трудом понимал его; старик, видимо, говорил на каком-то жаргоне.

— Тебе не о чем беспокоиться, мальчик, ты у нас в гостях. Мы спасли тебя от смерти. Ты упал в трещину во льду, но мы тебя спасли. Ты должен благодарить нас.

Страшный старик смотрел в упор на мальчика, при этом его воспаленные веки часто моргали.

— Я очень благодарен вам! — сказал Юра и вскочил с койки; голова у него заныла, словно заноза впилась в висок, но он все же превозмог боль, протянул руку старику и повторил:

— Тэнк ю!

Старик отодвинулся от него и засопел:

— Сиди на месте…

Юра сконфузился, его спаситель был явно чем-то недоволен.

— Вам пришлось со мной повозиться. Я понимаю, — быстро заговорил Юра. — Но я не хотел причинить вам беспокойства.

Старик не ответил. Он приподнял рукав и поглядел на часы.

«Сердитый дед», — подумал Юра. Он сделал еще одну попытку завязать разговор с необщительным стариком, тем более, что ему многое хотелось узнать.

— А что это за судно?… Субмарина?…

— Это тебе незачем знать…

Старик собирался уйти из каюты.

— А вы знаете, я, кажется, кого-то из спутников Амундсена нашел во льду… — сказал Юра, стремясь хоть чем-нибудь заинтересовать своего угрюмого собеседника.

Старик поднял брови и уставился на него.

— Кого?…

— Какого-то спутника Амундсена. Наверное… Иначе, кто же это может быть?… Только почему у него голова в металлической коробке и под стеклом? Это мне непонятно.

— В металлической коробке? — переспросил старик и уже с явным интересом поглядел на Юру.

— Да, большая круглая коробка и стекло перед лицом, как у водолазов.

Старик с минуту внимательно смотрел на Юру, часто моргая и посапывая, затем повернулся и, не говоря ни слова, покинул каюту.

Щелкнул замок, и Юра остался один. У него болела голова, вес тело ныло, словно его избили, но самое неприятное было то, что им овладела смутная тревога. Инстинктом Юра угадывал в своем спасителе человека недоброго. Особенно обескуражило мальчика то, что, уходя, старик запер его на ключ.

«Это подводное судно, — думал Юра. Он однажды сделал с отцом переход подо льдом на Большую Землю и уже догадался, что сейчас находится на субмарине. — Но почему он меня запер? Я же не маленький, чтобы бегать по судну и всем мешать…»

«…Где они находились? Куда направлялась субмарина? Кто был ее командиром?», — все эти вопросы не давали мальчику покоя. Юра с тоской прислушался к голосам, доносившимся в его каюту. Ему нестерпимо хотелось снова попасть на свою чудесную Арктанию, увидеть опять свою ласковую, всегда задумчивую маму. Юра уже представлял себе, как будут удивлены и потрясены все, когда узнают, что он, Юра, нашел во льду какого-то спутника Амундсена. Отец, наверное, сделает серьезное лицо и спросит:

«Ты уверен, что это спутник Амундсена?»

Потом с улыбкой обратится к деду Андрейчику:

«А что думает по этому поводу Степан Никитич?»

На что дед Андрейчик непременно ответит:

«Чем черт не шутит! Все может быть…»

Юра уже не сомневался, что найденный им человек находится в состоянии анабиоза и что профессор Бахметьев оживит его. В свою очередь этот оживленный человек поможет Юре найти Амундсена…

Что будет потом, Юра точно не мог себе представить, но был уверен, что произойдет нечто небывалое, что знаменитый норвежский полярник выйдет однажды под руку с профессором Бахметьевым из научного кабинета и крепко пожмет руку ему, Юре. Вдвоем они станут у борта Арктании, Амундсен протянет руку вперед и скажет… Что он скажет?… Что-нибудь красивое, как в стихах… «Человек покорил Арктику, — скажет он. — Но еще многие победители Арктики лежат в своих ледяных могилах. Они ждут награды. А лучшей награды, чем жизнь, нет… Ищи же их, мальчик. Найди Георгия Седова, Сигизмунда Леваневского, Малмгрема… Наука вернет им жизнь. Вот тебе моя рука. Мы вместе займемся этим великим делом…»

Да, да! Он должен сказать именно так. Ну, может быть и не так, а иначе…

Потом Юра уснул и во сне увидел себя и Амундсена уже на льду с электрокиркой в руках… Это был интересный сон, но его разбудили толчком в бок. Юра проснулся. Перед ним стоял высокий человек в дохе, с бледным лицом и желтыми зубами.

— Проснулся? — весело сказал человек. — Вот и отлично! Сейчас ты увидишь таинственную подземную пещеру. Хочешь?…

Юра любил все таинственное и потому, не задумываясь, ответил:

— Хочу…

— Тогда идем.

Юра встал и внимательно поглядел на незнакомца. Тот был настолько высок, что в низкой и тесной каюте ему приходилось стоять, склонив голову.

— А вы кто? — спросил Юра.

— Матрос Нэд Ленд, — с усмешкой ответил высокий человек.

— У Жюля Верна есть такой матрос, — недоверчиво глядя на него, сказал Юра.

— Правильно. Это я самый и есть. Мы с тобой на «Наутилус» попали и сейчас к капитану Немо пойдем…

Незнакомец угрюмо засмеялся и, взяв Юру за руку, быстро потащил его из каюты.

— Скорее! Капитан Немо нас ждет.

Юра не упирался, но «Нэд Ленд» почему-то с силой волок его вперед. Так он протащил его за руку по трапу, затем по сходням, и Юра очутился в какой-то мрачной пещере, мокрой, поросшей ракушками и поникшими водорослями. Пещера была огромна, и субмарина лежала на дне ее как исполинский кит. Несомненно, здесь была вода, которую выкачали, когда субмарина вошла в эту подводную пещеру.

Юра остановился на сходне в нерешимости.

— Я не пойду, — сказал он, со страхом оглядывая огромную пещеру. — Куда вы меня привели?

Но два дюжих матроса в серых рубахах подхватили его на руки и понесли. Юра стал отбиваться, он кричал, но его несли, крепко держа за руки и за ноги. Несли какими-то полутемными переходами, похожими на ствол шахты. Поставили его на ноги только в сумрачной комнате, увешанной коврами, крестами и оружием. За столом в глубоком кресле сидел горбоносый старик с узким лицом и близко поставленными глазами. «Нэд Ленд» и старик с жабьими глазами стояли тут же.

Юра потер запястья рук и исподлобья взглянул на горбоносого старика. Он успел заметить, что тот был одет а черную военную куртку без всяких знаков отличия, лишь белый шелковый крючковатый крест нашит был у него на груди.

Когда Юру схватили матросы, он подумал было, что его арестовала милиция, ошибочно приписав ему какое-то преступление. Но потом вспомнил, что милиция детей не арестовывает. Когда же Юра всмотрелся в узкое лицо горбоносого старика и увидел белый крючковатый крест на черной куртке, тревожная догадка мелькнула в его голове. Белый крючковатый крест на черной куртке! Ведь это же форма фашистов!.. Сколько раз он, Юра, видел изображения фашистов на картинках и в кино их показывали именно такими.

А это узкое лицо с хищным клювоподобным носом? Где он видел это лицо?…

Горбоносый старик молча смотрел на Юру, брезгливо оттопырив тонкие губы. Наконец, он разжал губы и тихим, скрипучим голосом спросил по-английски:

— Это еще что за субъект?…

«Нэд Ленд» приблизился к нему и почтительно произнес:

— Это сын Ветлугина, начальника Арктании, господин генерал.

«Господин генерал? — удивленно подумал Юра. — Нет, это не капитан Немо».

Горбоносый старик окинул «Нэда Ленда» пронзительным взглядом и перевел удивленные глаза на старика с жабьими глазами.

— Сэр Джайн! Зачем же вы его сюда притащили?

Сэр Джайн раздраженно сказал:

— Прикажите увести мальчика, генерал, и мы вам все объясним.

Горбоносый старик заерзал в кресле и приказал:

— Мерс, уведите его!

«Нэд Ленд», сразу превратившись в «Мерса», взял Юру за руку и увел в соседнюю комнату, такую же сумрачную и увешанную такими же темными коврами.

— Садись… — сказал Мерс.

— Вы обманули меня, — обиженно произнес Юра по-английски. — Это не капитан Немо, а вы не Нэд Ленд…

— Это не важно, кто мы, — пренебрежительно ответил Мерс. — Важно, чтобы ты здесь вел себя благоразумно, и тогда все будет в порядке.

Вошел какой-то человек в военной форме.

— Ты пойдешь с этим человеком. Он покажет тебе комнату, в которой ты будешь жить, — сказал Мерс.

— Я не хочу здесь жить! Я домой хочу! — крикнул Юра. Отвезите меня на Арктанию.

Мерс удивленно взглянул на мальчика и сказал строго:

— Тебя отвезут на Арктанию, когда будет надо…

Он сделал знак вошедшему, и тот, грубо схватив Юру за руку, потащил его по длинному узкому коридору и оставил вот в этой сырой, полутемной камере. С тех пор Юра в ней живет.

Однажды за ним пришел Мерс. Он привел Юру в комнату, увешанную коврами. Здесь какой-то маленький, облезлый старичок умыл его, надел на него черный чистый костюмчик, повязал голубым шелковым шарфом, сделал пышный бант и при вспышке магния сфотографировал вместе с Мерсом; затем Мерс сделал с Юры снимок подле рояля со старичком. Потом ему приказали лечь на диван, сделать вид, будто он спит, укрыли атласным одеялом и снова сделали снимок.

Все это делалось молча, лишь иногда Мерс или старичок приказывали:

— Улыбнись!.. Смотри в аппарат!..

Окончив съемку, Мерс отвел Юру обратно в камеру и спросил:

— Ну, как?… Нравится тебе «таинственная пещера капитана Немо»?…

Юра угрюмо взглянул на него и ответил:

— Я вспомнил, кто этот горбоносый старик. Это Шайно… А тот другой, с жабьими глазами, это Джайн Фау…

— Да ну?! — удивленно и насмешливо воскликнул Мерс. — У тебя, оказывается, не плохая память. Ты, что, с ними встречался раньше?

— Я видел их фотографии в журналах. Там было написано, что, когда Шайно и Фау поймают, их непременно повесят, — с ненавистью глядя на Мерса, сказал Юра.

Мерс захохотал:

— Они не сомневаются в этом. А чтоб их не повесили, они будут держать тебя здесь, пока их не помилуют твои родичи и друзья.

— Я все равно убегу от вас! — упрямо сказал Юра. — Я приведу сюда папу, деда Андрейчика, Ваню Цыбулькина и всех. Они повесят Шайно, Фау и вас вместе с ними!..

Мерс нахмурился, но через минуту рассмеялся:

— Ах ты, крысиное племя! Ну, мы с тобой еще поговорим. Может быть, ты передумаешь меня вешать.

Он вышел и захлопнул дверь…

С тех пор прошло много времени. Юра не знал, сколько дней он здесь живет. Он редко вспоминает теперь то, что с ним случилось. А сейчас вот припомнил все…

* * *

…За дверью камеры послышались голоса и топот многих ног. Юра прислушался… Там, в коридоре, похожем на шахту, сейчас, видимо, собралось много людей… Затем топот затих. Кто-то выкрикнул по-английски:

— Внимание, господа!

Юра стал прислушиваться…

В коридоре, похожем на шахту, в эту минуту собрались почти все обитатели подводного убежища. Они построились в одну длинную шеренгу.

Из глубины шахты вынырнул долговязый Фау. Выполз из своей комнаты и Шайно. Дойдя до середины шеренги, он остановился.

Фау окинул долгим пристальным взглядом безмолвно стоявших в строю людей… Вот они, его сподвижники!.. Он и Шайно увели их от народных мстителей и запрятали в этой подводной базе для военных субмарин, выдолбленной когда-то великанами-индейцами под руководством инженеров авиационной компании Шайно-Фау.

Здесь находились все, кому опасно было оставаться там, на поверхности, на суше. Вся земля, все человечество стало их врагами. Их выслеживали, их ловили как редкостных опасных хищных зверей. Только здесь, в этом секретном подводном форте, они чувствовали себя в безопасности… Здесь были продажные министры, которые в угоду оголтелым атомщиком хотели создать сперва немецкий, а потом всемирный «вермахт». Здесь находились «атомные генералы», вроде вон того остроносого маленького старикашки Монтюмори, который стоит сейчас против Шайно и кисло поглядывает на неудавшегося «фюрера»… Рядом с Монтюмори вытянулся в струнку еще один генерал, не «атомный», а «бактериологический». Его хорошо помнят до сих пор в Корее… В подводном убежище нашли приют также организаторы контрреволюционных путчей, воздушные бандиты, уничтожившие не один мирный самолет, террористы, из-за угла убивавшие борцов за мир…

Шайно тоже молча смотрел на свою «гвардию».

«У них далеко не гвардейский вид», — думал он. Ему было ясно, что они отупели от долгого пребывания в этой тюрьме. Но что могут он и Фау предложить им взамен подводной скалы с туннелями?… Разве лишь суд народов и петлю там, наверху. А здесь они все же хорошо защищены и обеспечены продовольствием на многие годы. Надо сидеть здесь! Надо надеяться!.. Сейчас на них надвинулась грозная опасность. Их убежище обнаружено. Но это пока не конец. Еще можно бороться…

Шайно заговорил о «погибшем фюрере», о былых победах гитлеровской армии, об атомных и водородных бомбах, припрятанных во время всеобщего разоружения в большом количестве где-то в глубине коралловых атоллов.

Говорил он резким скрипучим голосом, казалось, это каркает старый, одряхлевший и очень злой ворон:

— Они собираются напасть на нас! — Но нам это не страшно. У нас имеются все возможности отбить любую атаку. Потом они поймут, что это слишком дорогие экскурсии, и оставят нас в покое…

Неожиданно на правом фланге шевельнулся и выступил вперед бородатый великан в обтрепанной черной куртке, хмурый и медлительный.

«Джек Менгер!.. Я так и знал… — мелькнуло в голове Шайно. — Его давно следовало уничтожить».

— Разрешите, генерал!.. — сиплым басом сказал великан, глядя в пол.

— Тебе что нужно, Джек? — с тревогой спросил Шайно.

— Мне ничего не нужно… — глухо сказал великан. — Мне безразлично все!

Фау бросился к нему, взвизгнул:

— Молчать!

Но Шайно поднял руку. Его рысьи глаза бегали по лицам людей, стоявших перед ним. Лица были непроницаемы, словно из камня:

— Оставьте, сэр Джайн! — сказал Шайно и двинулся к хмурому великану. — Что беспокоит тебя, старина Джек?

Подойдя к Менгеру, он положил ему руку на плечо:

— Пойдем ко мне. Расскажи своему старому генералу.

— Я никуда не пойду, — глухо сказал Менгер, не отрывая глаз от серого каменного пола.

— Я тебя не понимаю! — уже раздраженно проскрипел Шайно.

Менгер поднял голову, глянул на него мутными глазами и спросил:

— Зачем вы мучите меня?

— Ты пьян? — брезгливо скривив губы, спросил Шайно.

Менгер отрицательно покачал головой.

— Нет, спирт мне больше не помогает…

Шайно отступил от него. Глаза его сузились. Минута наступила критическая. Этот ипохондрик явно подрывал дисциплину.

— О каких мучениях ты толкуешь, черт тебя возьми? — заорал Фау.

— Вот об этих… — Менгер медленно обвел тусклым взором мрачные стены туннеля… — Я мучил людей там, а ты меня здесь…

Головорезы в строю безмолвствовали. Трудно было понять, сочувствуют ли эти истуканы Менгеру, или им было все безразлично.

Фау уже доставал из кармана револьвер.

Шайно бросил на Менгера разъяренный взгляд, сделал широкий жест, словно рубнул шашкой, и тотчас же Фау выстрелил хмурому великану в голову. Тот грохнулся на пол.

Кто-то в шеренге зашевелился.

— Смирна-а! — захрипел Фау. — Разойтись по своим отсекам!..

* * *

Час спустя Шайно стоял в своей комнате, увешанной коврами, перед аквариумом. Это был большой водоем, вделанный в кварцевую стену и освещенный изнутри колбами с аргоном. Этот своеобразный аквариум порождал иллюзию окна, выходящего на освещенное дно моря. Белесые, пучеглазые, бесчешуйные рыбы лениво шевелили жабрами и плавниками в этом кусочке искусственного комнатного океана, сооруженного по странной прихоти Шайно.

Без омерзения Шайно не мог видеть голых, белевых уродов, копошившихся в аквариуме, но непонятная, притягательная сила всегда влекла его к этому морскому зверинцу. Стоя или сидя в глубоком кресле перед своим аквариумом, Шайно хмелел от тоски и злобы, а с злобой всегда приходила жажда кипучей деятельности: он вскакивал, бегал по своему каменному каземату, подбегал к письменному столу и писал приказы, распоряжения, манифесты всему миру, а потом рвал их и выбрасывал в раковину уборной…

Джайн Фау сидел поодаль у стены и сонными, воспаленными глазами поглядывал на Шайно, стоявшего неподвижно перед аквариумом. В комнате была полная тишина. Наконец, Фау нарушил молчание:

— Эта история с Менгером показала, что настроение у гарнизона подводного форта далеко не боевое. Если на нас нападут, они защищаться не станут.

Шайно повернул к нему свое лицо в профиль. На фоне зеленоватого стекла аквариума это лицо, окруженное белесыми причудливыми рыбами, могло вызвать в памяти наброски старинных художников. Именно таким они изображали дьявола.

— Вы так думаете? — спросил Шайно и, круто повернувшись к Фау, уставился на него колючими глазами.

— Да… Так думаю я и так думаете вы! — сердито рявкнул Фау.

— Возможно… — согласился Шайно. — Но что в таком случае отсюда следует?

— Нападение на нас может произойти в любую минуту, — уже более спокойно заговорил Фау, — и, значит, нам с вами нужно действовать…

Шайно смотрел на своего собеседника удивленно.

— Я вас не понимаю, Джайн. Мы окружены отовсюду. Уйти нам некуда.

Фау пожал плечами и засопел.

— Уйти из окружения нам не удастся, — понизил он голос. Но покинуть убежище и перейти в подводный грот можно…

Шайно повернулся к аквариуму.

— Сейчас я им завидую, — угрюмо сказал он и кивнул на пучеглазых уродов за стеклом аквариума.

— Мы можем переселиться к ним, — с чуть заметной усмешкой процедил сквозь зубы Фау.

Шайно отошел от аквариума и зашаркал по комнате.

— Это фантастика, Джайн. Мы с вами стары. У меня — гипертония, а у вас — эмфизема легких. Нам не высидеть долго в скафандрах.

— Два дня мы выдержим.

— А дальше?…

— Блокаду снимут. Нам легко будет всплыть где-нибудь в другом, более безопасном секторе Арктики…

Шайно с трудом открыл глаза и сказал тихо:

— Я чувствую, у меня повышается давление. Я приму таблетку феолина и обдумаю вашу идею… Мы еще поговорим об этом, Джайн.

Фау поднялся.

— Медлить нельзя, — сказал он тоном приказа. — Сейчас дорога уже каждая минута.

— Хорошо, — кивнул головой Шайно. — Мы продолжим нашу беседу через два часа, Джайн…

 

XV. «ДЕЛЬФИН» ЛЕГ НА ГРУНТ

В тесной каюте над топографической картой склонились трое: капитан субмарины, Одарка Барвинок и Владимир Ветлугин.

Тонким карандашиком Одарка слегка очертила светло-коричневое пятно на карте, формой своей напоминавшее лист клена.

— Скорее всего это здесь, — сказала она.

Молодой широколицый капитан пристально вгляделся в очерченное Одаркой пятно и заглянул в другую карту, которую он держал в руках.

— Да. Координаты этой точки до одной сотой градуса совпадают с координатами, указанными Мерсом, — сказал он и с любопытством поглядел на миловидную девушку, склонившуюся над картой. — Но почему вы решили, что выход из потайного туннеля находится именно здесь?

Одарка подняла голову и остановила свои большие внимательные глаза на широком лице капитана.

— Это вторая, меньшая терраса на склонах подводной скалы, — сказала она. — Первая терраса находится на северном склоне. Она больше и ближе к основному стволу скалы…

Одарка очертила кружком другое светло-коричневое пятно на своей карте:

— Вот она… Это, несомненно, своего рода «парадный подъезд», тот «грунт», на который опускаются субмарины перед заходом в главный шлюз подводного форта. А эта небольшая терраска на южном склоне скалы… — карандашик в тонких пальцах Одарки вновь вспорхнул над светло-коричневым «листом клена», — … обнаружена была нами ниже первой, она отстоит от главного ствола скалы на триста метров южнее. Скорее всего именно здесь и находится «черный ход» подводного убежища Шайно.

Капитан обратился к Ветлугину:

— Что вы думаете об этом, Владимир Петрович?

— Я думаю, нам следует придерживаться координат Мерса, если они совпадают с данными наших гидрологов, — ответил Ветлугин.

Капитан взглянул на свои ручные часы:

— Вместе с патрульными лодками мы описываем уже третий круг около этой скалы, — сказал он. — Через двадцать минут «Дельфин» будет в трех километрах от второй террасы, и я возьму курс прямо на нее.

Ветлугин кивнул:

— Добро!

— Ваши люди к десанту готовы?

Ветлугин вопросительно взглянул на Одарку:

— Как Рума?

— Его нельзя брать с собой, — ответила девушка, и взгляд ее стал озабоченным. — У мальчика повышенная температура.

— Что сказал врач? — спросил капитан.

— Он уверен, что у мальчика еще не в порядке нервы.

— Значит один ваш водоход свободен, Владимир Петрович? — спросил капитан.

— Да… десантников будет восемь, с Мерсом девять, — ответил Ветлугин.

— Возьмите кого-нибудь из моих матросов, — предложил капитан.

— Я не имею права никого брать, — сказал Ветлугин. — Список десантников утвержден высшей инстанцией.

Помолчав минуту, капитан спросил:

— А вы не допускаете возможности подвоха со стороны Мерса?

Ветлугин усмехнулся.

Капитан встал:

— Он не так глуп и отлично знает, что в случае предательства мы его немедленно уничтожим.

— Итак, через двадцать минут я беру курс на вторую террасу, ложусь там на грунт и высаживаю всю вашу группу, Владимир Петрович.

Ветлугин тоже встал.

— Отлично! — Он взглянул на часы. — Через десять минут десант займет места в скафандрах, товарищ капитан.

Капитан протянул ему руку.

— Мы с вами уже не увидимся до конца операции. Желаю удачи.

Ветлугин пожал протянутую руку и повернулся к Одарке.

— Ну, Одарочка! Спасибо тебе за все твои хлопоты.

Одарка протянула обе руки.

— Что вы, Владимир Петрович?… Ведь я… от всего сердца… Юра для меня такой же родной и близкий.

Ветлугин крепко сжал ее руки.

Глядя на них, капитан был очень растроган.

— Держите снами непрестанную связь, Владимир Петрович, сказал он. — Пусть Столяров сообщает о каждом вашем шаге по тому шифру, который я ему дал. В случае необходимости я приду вам на помощь…

— Благодарю вас, товарищ капитан, — ответил Ветлугин и, приложив руку к козырьку, вышел из каюты. Капитан кивнул ему вслед:

— Крепкий мужчина!

— Очень крепкий! — с восторгом подтвердила Одарка и, погрустнев, добавила: — но что у него в душе происходит!..

* * *

В грузовом отсеке «Дельфина» стояли стальные водоходы, подобные огромным фантастическим роботам. За стеклами их шлемов видны были сосредоточенные лица Ветлугина и Столярова, бледное лицо Мерса и молодые, открытые лица матросов-подводников. Лишь за стеклом одного скафандра, стоявшего во втором ряду в углу, никого не было видно.

Тишину нарушил чей-то голос в соседнем отсеке:

— Грузовой отсек закрыть!

Тяжелая металлическая дверь медленно поползла из переборки слева направо. Через минуту грузовой отсек был полностью изолирован от остальной части субмарины. Послышалась новая команда:

— Начать наполнение!

В борту грузового отсека открылись небольшие кингстоны, через них сильными тонкими струями в отсек хлынула вода… Вскоре он был затоплен до потолка.

Затем автоматически откинулся наружу борт, превратившийся в сходню. Из бортов субмарины брызнули в темную толщу воды два ярких столба света, и стальные гиганты один за другим зашагали из отсека по сходне на каменистый грунт той самой «террасы», которая на карте Одарки изображена была в виде кленового листа. Первым повел к выходу свой водоход Ветлугин, за ним тронулся Мерс, потом Столяров, далее, бесшумно двигая толстыми трубоподобными ногами со свинцовыми «калошами», стали выходить остальные подводники: один, другой, третий… Пустой скафандр стоял, не шевелясь, в углу, но, когда двинулся к выходу девятый водоход, пустой скафандр вдруг ожил, шевельнулся, поднял толстую ногу, шагнул, потом шагнул другой ногой и уже свободно пошел по сходне.

Ветлугин пропускал мимо себя десантников, строя их цепочкой тут же подле борта субмарины:

— Чернега?… — спрашивал он в трубку телефона и вглядывался в стекло шлема.

— Я!.. — ответил молодой матрос и прошел дальше.

— Лазарев!..

— Я!..

— Аничкин!..

— Я!..

Но вот на сходне показался… десятый скафандр.

Ветлугин с изумлением смотрел на него. Ведь скафандр, предназначенный для Румы, должен был остаться в грузовом отсеке. Ветлугин точно знал, что в этом «водоходе» никого не было, когда десантники занимали свои места…

— Кто в скафандре? — строго спросил он и услышал в своей слуховой трубке телефона:

— Механик воздушной полярной станции Иван Цыбулькин, товарищ командир!

Ветлугин оторопел. За стеклом шлема видно было курносое лицо маленького механика. Сомнений не оставалось, это был Цыбулькин.

— Марш обратно! — скомандовал Ветлугин.

В этот миг сходня субмарины поднялась и, вновь превратившись в борт, плотно закрыла грузовой отсек.

Цыбулькин покосился на закрывшийся борт субмарины. Ветлугин свирепо проворчал:

— Безобразие!..

Но задерживаться было невозможно.

— Замкни строй! — приказал Ветлугин.

— Есть замкнуть строй! — звонко ответил Цыбулькин.

— Не ори… — сказал Ветлугин и, подумав, добавил: — когда войдем в туннель, останься у его входа и никого не впускай, а также не выпускай. Понял?…

— Так точно, товарищ командир! — четко и торжественно ответил Цыбулькин.

— Правая конечность водохода действует как автоматический пистолет. Сумеешь воспользоваться в случае необходимости?

— Сумею, товарищ командир… Я, пока в грузовом отсеке сидел, всю механику этих кукол изучил.

Ветлугин провел свой водоход вдоль цепочки десантников и, остановившись подле Мерса, приказал:

— Пройдите вперед. Вы поведете группу…

Мерс шевельнул свой водоход и дал место Ветлугину позади себя.

— Я должен предупредить вас… — сказал в трубку телефона Ветлугин.

Мерс перебил его:

— Я все знаю, господин Ветлугин…

— Тем лучше. Вперед!..

Стальные гиганты зашагали к пещере тайного хода, скрытой где-то среди темных каменных глыб подводной скалы…

 

XVI. «ШАРИ КУРУНГА… ЭЛИ МАРО…»

Темнокожий, остролицый и очень худой человек с длинными волосами, делавшими его похожим на старуху, вынул из щели в каменной стене кусочек картона, на котором красным карандашом был изображен силуэт ползущей улитки; повесил картон на гвоздик, присел перед ним на корточки и, раскачиваясь, стал шептать:

— Мани курунга… шари курунга… эли Маро…

На ноги темнокожего человека были надеты тяжелые стальные кандалы. Глаза его лихорадочно блестели. Сидя на корточках перед своим клочком картона, он беспрестанно шептал:

— Шари курунга… эли Маро…

Это означало: «умная золотая улитка, спаси Маро…». Да, это был Маро, единственный уцелевший из всех цветных гигантов, долбивших туннели для подводных лодок поджигателей войны. Потом он стал поваром «колонии Шайно». За несколько лет Маро усвоил английский язык, на котором объяснялись «люди племени Шайно». И в эти же несколько лет, принося еду Шайно и убирая его комнату, умный и осторожный индеец высматривал все и изучал жилище Шайно и Фау, пока не сделал потрясающего открытия, что поворот небольшого рычажка за толстым ковром в комнате Шайно открывает ход в шлюзовую камеру. Рискуя жизнью, Маро однажды спрятался под диван в комнате Шайно. Он увидел, как Шайно, откинув ковер, нырнул в дыру, открывшуюся в стене, и лишь через несколько часов вышел оттуда. А через полгода, выкрав у страдавшего бессонницей Фау сильнодействующие снотворные порошки, Маро угостил Шайно таким компотом, от которого подводный «генерал» заснул крепчайшим сном. Маро пробрался в шлюзовую камеру. Из разговоров обитателей «колонии» он уже знал, что «каменная хижина» находится под водой. Увидев в шлюзовой камере три исполинских водохода, сметливый индеец сразу сообразил, что это «железная одежда» для подводного путешествия. Он забрался в один водоход и, перепробовав все его кнопки и рычаги, заставил стального гиганта ходить, зажигать нагрудный фонарь, хватать клешней своих неподвижных соседей и проделывать все то, что только мог выполнять этот удивительный скафандр…

Увидев в шлюзовой камере дверь и тонкие струйки воды, сочившиеся сквозь ее щели, Маро понял, что там, за дверью, вода и… свобода. Ему представился берег широкой реки со склоненными над водой огромными деревьями и стальное чудовище, выходящее со дна реки на этот чудесный берег, тот самый берег, откуда в кандалах увели его много лет назад жестокие белые люди. Маро нестерпимо захотелось открыть заветную дверь, уйти в «железной одежде» по дну могучей реки в непроходимые дебри родного боливийского леса, уйти так далеко, чтобы страшные люди «племени Шайно» никогда его не нашли. Но он вспомнил о Руме, о маленьком большеглазом смуглом мальчике, оставшемся на кухне, в этой проклятой «каменной хижинеи не нашел в себе решимости уйти без него…

Долго, почти год после этого посещения тайной лазейки Шайно, думал Маро. Наконец, однажды он обратил внимание, что худенький мальчик Рума очень повзрослел, вырос, стал смышленным. В голову Маро пришла вполне логичная мысль:

— Если уйду я, Шайно и Фау сейчас же смогут узнать об этом. Ведь даже когда все спят, Шайно требует принести ему «крепкий кофе». А новых «сонных порошковуже нет, Фау их прячет… Значит нужно, чтобы ушел Рума. Пока это заметят, мальчик уже выйдет на берег реки и расскажет другим людям о несчастном Маро. Может быть они помогут и ему уйти от Шайно…

Постепенно у Маро крепла мысль, что уйти в «железной одежде» должен именно Рума, а если он, Маро, и не уйдет из этой тюрьмы, что ж… он уже стар и болен, и скоро Золотая улитка возьмет его к себе, туда, где живут все люди племени курунга, расстрелянные Джайном Фау. А Руме жить надо, у него вся жизнь впереди…

Теперь Маро сосредоточил все свое внимание на Фау. Он следил за каждым шагом его и, наконец, однажды, принеся Джайну Фау ужин, затаился за портьерой и увидел, как Фау вынул мешочек, висевший на груди, достал оттуда белую пилюлю и, проглотив ее, запил водой. Так он делал и прежде, когда принимал «сонные порошки»… Прокравшись затем ночью в его комнату, Маро с величайшей осторожностью расстегнул у спящего Фау ворот ночной рубахи и извлек из заветного кисета несколько белых пилюль…

Теперь нужно было улучить миг и усыпить Шайно, когда вое белые будут спать. Случай к тому скоро представился. Проснувшись однажды, Шайно приказал Маро:

— Кофе! Покрепче!..

Проглотив кофе, Шайно уснул так крепко, что когда Маро, убирая посуду, толкнул его раз, а потом еще раз уже изо всей силы, старый авантюрист не проснулся.

Через пять минут Маро и Рума уже спрятались за ковер и пробрались в тайную шлюзовую камеру. Маро закрыл круглый ход в комнату Шайно и стал обучать Руму, как обращаться с водоходом. Мальчик быстро все понял. В клешню скафандра Маро сунул сигнальный пистолет, который нашел в комнате Шайно. Он был уверен, что один только вид «огненного томагавка» может устрашит врагов Румы, если они на мальчика нападут. Затем Маро влез в другой скафандр и стал искать способа отпереть дверь «на дно реки». В конце концов он открыл эту дверь и наполнил шлюзовую камеру водой. Нечаянно нажав какую-то кнопку внутри водохода, Маро вдруг всплыл к потолку камеры к долго не мог опуститься на пол. Наконец и это ему удалось. Он знаками объяснил Руме, как тот может подняться в своей железной одежде на поверхность реки. Маро проводил маленького беглеца по подводному туннелю до выхода на каменную террасу. Здесь он приказал Руме нажать волшебную кнопку и подняться наверх… Сам же он вернулся в шлюзовую камеру и проделал все необходимые манипуляции в обратном порядке. Выйдя из водохода и выбравшись из шлюзовой камеры, он увидел, что Шайно продолжал крепко спать.

Маро добрался до своей кухни и стал ждать, когда Рума приведет других людей из густого леса и освободит его, Маро… Старый индеец не знал, что над его головой, на поверхности беспредельного Ледовитого океана стоит сплошное поле торосистого льда. Он не знал, что такое лед, так как не видел его никогда в жизни. Не знал также Маро, что любое движение вокруг подводного убежища отмечается чуткими приборами. Побег Румы был, бы обнаружен еще в тот миг, когда мальчик в своем скафандре всплывал над подводным убежищем Шайно. Но здесь Маро и Руме посчастливилось: даже не проглотив снотворной пилюли, дежурный у акустического аппарата «вартофона» Ворс проспал сигналы своего аппарата. Этот мирный сон стоил ему жизни. Когда обнаружился побег Румм, Фау приказал расстрелять Ворса. Та же участь ждала и Маро, но Шайно вовремя сообразил, что расстрел Маро не менял положения, зато оставлял его, Шайно, Фау, Мерса, Эрвина и других руководителей колонии без отличных обедов, на изготовление которых Маро был большой мастер. Шайно уговорил Фау лишь крепче заковать повара, запретил ему покидать кухню и приставил к нему для неусыпного наблюдения мрачного Рунга, бывшего эсэсовца и террориста, который стал потом сторожем камеры, где содержался Юра Ветлугин.

Поняв из разговоров Рунга с другими фашистами, что исчезновение белого мальчика всполошило людей «там, наверху», и что эти люди собираются напасть на «каменную хижину» Шайно, Маро решил быть начеку и по-своему встретить грядущие события. Сегодня он заметил, что Рунг и другие люди «племени Шайно» особенно взволнованы. Из их отрывочных слов он уяснил себе, что белые люди, из племени которых похищен белый мальчик, на своих «пирогах» плавают уже очень близко от «каменной хижины» Шайно. Маро решил, что пора и ему принять свои меры. Он угостил Рунга отличным сладким компотом, в котором растворил три пилюли из пяти украденных им у Фау, помолился своей покровительнице Золотой улитке и стал ждать…

Сейчас Рунг уже валялся на длинной скамье в углу кухни и оглушительно храпел. Искоса взглянув на него, Маро подошел к спящему фашисту: «Спит… Крепко спит…».

Маро быстро обшарил карманы Рунга. Он нашел то, что искал: два больших длинных ключа. Заточив своего маленького пленника в каменное узилище и подвергнув Маро бессрочному «домашнему аресту», Фау решил больше не доверять фотоэлементу; огромные внутренние замки и ключи к ним в руках Рунга были надежнее телеавтоматов.

Найдя ключи, Маро отстегнул у спящего Рунга ремень с висящим на нем автоматическим пистолетом и десятью длинными, кривыми обоймами с разрывными пулями…

Ремень с автоматом и обоймами Маро тотчас же зарыл в мешок с мукой, а ключи сунул за свою набедренную повязку. Прислушался… В туннеле-коридоре стояла мертвая тишина, ее нарушал только храп Рунга.

Оглянувшись на заветную щель, Маро тихо сказал:

— Шари курунга… эли Маро…

Скованный, он неуклюже заковылял к металлической двери. В ней, словно в тюремной каМерс, был устроен «глазок», небольшое круглое отверстие, через которое Рунг иногда, не заходя в кухню, наблюдал за Маро.

Туннель-коридор был хорошо освещен в радиусе глазка. Маро никого не увидел. Затаив дыхание, он прислушался, затем достал ключи, выбрал один из них и сунул в щель замка: поворот ключа, еще поворот… и Маро потянул к себе тяжелую дверь. Осторожно выглянул в туннель. Никого…

С быстротой, на которую только был способен, Маро заковылял по туннелю к двери камеры, где сидел Юра.

…Неожиданно позади раздались тяжелые шаги, и кто-то зарычал за спиной Маро:

— Ты почему здесь?!

Маро оглянулся и обмер. К нему приближался Эрвин, высокий краснорожий детина с багровым шрамом на правой щеке.

— Где Рунг? — зарычал Эрвин, подойдя к Маро.

— Он болен, сэр. Он просил меня посмотреть в глазок, что делает маленький пленник, сэр, — прошептал Маро, кланяясь и приседая в знак уважения к «белому господину».

— Врешь, цветная собака! — загрохотал Эрвин.

Он уже протянул было руку, чтобы схватить Маро, но именно в этот миг в другом конце туннеля раздался испуганный возглас:

— Капитан Эрвин!..

Эрвин оглянулся. Размахивая какой-то бумажкой, к нему бежал дежурный радист Мерфи.

— Беда, капитан Эрвин!.. Их субмарина легла на грунт в трехстах метрах отсюда на юго-запад…

— Тихо! Не ори!.. Генерал и сэр Джайн об этом знают? хмуро спросил Эрвин.

— На ваши сигналы ни господин Шайно, ни господин Фау не откликаются! — растерянно залепетал Мерфи, видимо, очень напуганный.

— Марш в сигнальную! — приказал Эрвин. — Я иду в командирскую рубку. А ты… — Эрвин свирепо глянул на Маро,… убирайся на свою кухню и не смей высовывать нос оттуда. Понял?…

— Понял, сэр…

Маро заковылял к кухне, а Мерфи помчался вдоль туннеля и вскоре скрылся за поворотом.

Эрвин зашагал к «командирской рубке», — так обитателями убежища именовались комнаты, занятые Шайно и Фау.

Еще не дойдя до кухни, Маро оглянулся: в туннеле не было никого. Он вновь заковылял, почти побежал к камере Юры.

«Их субмарина легла на грунт… Что это значит? Что такое «субмарина»? — соображал Маро. — Они встревожены. Значит пришли их враги. Это хорошо… Может быть их привел Рума?…»

Маро быстро воткнул ключ в замок, рванул дверь и увидел в полутьме мальчика, свернувшегося на полу в комочек.

— Выходи! — зашипел по-английски Маро.

Юра поднял голову и увидел страшного, всклокоченного, полуголого человека. Мальчик испуганно вскочил.

— Нет! Я не пойду…

Маро услышал голоса и, шмыгнув в камеру Юры, захлопнул дверь… Голоса умолкли.

— Я друг… Я спасу тебя… — зашептал Маро, приблизившись к Юре. Он указал на свои скованные ноги. — Я тоже пленник. Мы убежим… Я похитил ключ…

Юра заколебался.

— Скорее! — крикнул Маро и, схватив Юру за руку, потащил вон из камеры. Он успел дотащить мальчика по коридору-туннелю до двери кухни, но тут вновь услышал грозный рев Эрвина где-то в глубине туннеля:

— Куда?! Стой!..

Маро втолкнул Юру в кухню. Он успел ввалиться за ним и в тот же миг вдоль туннеля запели и затрещали разрывные пули бесшумного автомата-пистолета Эрвина.

Маро захлопнул дверь, повернул ключ и бросился к мешку с мукой. Он быстро извлек автомат Рунга из мешка, но у двери уже послышались шаги Эрвина. Маро схватил Юру и прижался с ним к стене рядом с дверью.

Эрвин воткнул дуло своего пистолета-автомата в глазок и обдал всю кухню ливнем пуль… Пули, как ракетные бураки, трещали и разрывались в кастрюлях, крошили посуду. На пол полились супы, молоко. Несколько пуль угодило в спящего Рунга. Старый тюремщик захрипел и свалился со скамьи.

Выпустив одну обойму, Эрвин прекратил стрельбу и заорал:

— Открывай дверь, краснокожая собака!

Тесно прижавшись к стене и не задетые ни одной пулей, Маро и Юра молчали.

Эрвин прислушался и проворчал:

— Ухлопал…

Он вынул из глазка дуло пистолета и в этот миг заметил бегущего к нему по туннелю Мерфи. Сигнальщик был бледен, глаза его от ужаса вылезли из орбит.

— Капитан Эрвин! — истерически закричал он.

— Тихо… — зашептал Эрвин. — Ну, что там еще?

— Капитан Эрвин! Они идут сюда в водоходах… Где генерал? Из командирской рубки никто не отвечает…

— Я не нашел там ни Шайно, ни Фау, — проворчал Эрвин. Они наверно удрали.

Притянув к себе поближе Мерфи, Эрвин зашипел ему прямо в лицо:

— Ты не мог не знать об их побеге. Гадина! Почему ты молчал?…

Мерфи трясся словно в лихорадке:

— Я… я ничего не видел. Сэр Джайн приказал мне выключить «вартофон» на два часа…

— Когда это было? — тихо спросил Эрвин.

— Час назад, господин капитан.

Эрвин отпустил его и угрюмо пробормотал:

— Все ясно. Они смылись… — Он грозно глянул на Мерфи. Но… ты должен молчать. Ни слова об этом…

Через минуту Маро услышал протяжный вой сирены. Это дежурные акустики во главе с Мерфи извещали обитателей убежища о наступлении врага на подводный форт…

Не отходя от двери и чутко прислушиваясь ко всему, что происходит в туннеле, Маро держал дуло своего автомата в глазке как в амбразуре дота, готовый открыть стрельбу при малейшем шорохе у двери. Сам того не сознавая, он отрезал всех защитников убежища от тайного шлюза, к которому по подводному туннелю уже пробиралась десантная группа Ветлугина, другого доступа к комнате Шайно, тесно примыкавшей к тайному шлюзу, в убежище не было…

Юра уже окончательно пришел в себя и сообразил, что Маро такой же пленник, как и он сам, а из разговора Эрвина с Мерфи за дверью он понял, что помощь близка, что его родные советские люди уже приближаются к этой проклятой подводной тюрьме… Маро вытащил из ячеек ремня несколько обойм для пистолета, отряхнул их от муки и держал наготове. Прислушиваясь к вою сирены и к другим шумам за дверью, он сказал с улыбкой:

— Не бойся, мальчик! Я буду в них стрелять, пока не придут другие люди. Они убьют Эрвина и освободят нас с тобой…

Вой сирены прекратился, и вдруг чуткое ухо Маро уловило тихие крадущиеся шаги за дверью. Он тотчас же нажал гашетку и выпустил очередь в коридор, поворачивая при этом автомат во все стороны. За дверью раздались стоны и проклятия. Затем наступила тишина, и послышался голос Эрвина:

— Прекрати стрельбу, цветная скотина! Иначе мы взорвем твою дверь и сотрем в порошок тебя и мальчишку!..

Маро вынул автомат из глазка, приник к двери и крикнул:

— Я буду стрелять, пока не придут другие люди. Они скоро придут и повесят вас!..

В подкрепление сказанных слов Маро вновь сунул автомат в глазок и выпустил в коридор струю разрывных пуль.

Положение в туннеле создалось трудное. Эрвину стало ясно, что Шайно и Фау сбежали каким-то потайным ходом. Ясно было также, что десант пробирается в убежище этим же ходом и что оборона нужна где-то у комнат Шайно и Фау. Для этого надо было пройти мимо двери кухни. Но проклятый индеец, захватив автомат Рунга, не пропускал никого мимо своей двери…

Эрвин уже перебрал в уме все способы подавления огня Маро, но они никуда не годились. Подползти к кухне и овладеть «амбразурой» было никак нельзя. Включив сирену, можно оглушить индейца, но и защитники убежища глохли от ее воя. Забросать дверь кухни бронебойными гранатами тоже было нельзя, так как стены туннеля не выдержали бы ударов детонации. Газ?… Но вряд ли он проникнет в кухню…

«Значит оборону надо организовать издали, — решил Эрвин. — Нужно двинуть вдоль туннеля бронированный щит. Индейцу придется убрать из глазка дуло автомата. За щитом надо пустить своего автоматчика, чтобы тот овладел «амбразурой». Щит продвинется до комнаты Шайно, и здесь сквозь отверстия в нем можно будет пустить газ навстречу тем, кто идет сюда к главному туннелю…»

Эрвин оглянулся: позади него стояли защитники убежища, человек двадцать пять, остальные дежурили в сигнальной рубке, подле излучателей у головного шлюза, у мощной турбины, питавшей энергией все установки убежища.

— Пустить в ход туннельный щит! — приказал Эрвин. — Подготовить баллоны с газом!

Несколько человек отделилось от группы и пошло куда-то выполнять приказание. В это время к Эрвину подбежал Мерфи.

— Тихо! — предупредил его Эрвин.

Выпуча глаза, Мерфи зашептал:

— Они уже близко, капитан… Судя по звуку, у них девять скафандров.

— Девять?… — удивился Эрвин.

— Так точно, капитан. Один выключил двигатель и остался где-то метрах в трехстах от убежища… Субмарина продолжает неподвижно лежать на грунте…

— Отлично! Можете идти, Мерфи. Наблюдайте за ними внимательно.

В глубине туннеля дрогнул и пополз вперед громадный круглый щит. Словно огромный поршень, он плотно прилегал своими ребрами к стенам туннеля и к его полу.

— Всем отойти в боковой туннель! — скомандовал Эрвин. Включить сирену!

Через две минуты вновь оглушительно завыла сирена, но чуткое ухо Маро еще до ее включения уловило гул идущего щита. Он знал, что это означает: во время маневров в туннеле он видел однажды «идущую стену». Маро сразу сообразил, что щит пущен не только против приближавшихся «врагов Шайно и Фау», но и для того, чтобы овладеть его своеобразной «амбразурой». Маро тотчас же убрал дуло пистолета так, что только его края закрывали отверстие глазка, и стал ждать, прильнув ухом к двери…

Щит полз по пустому туннелю, приближаясь к кухонной двери. Позади него, тесно прижавшись к его стальной поверхности, шел автоматчик, держа наготове пистолет. Он должен был воткнуть дуло пистолета в глазок, как только щит пройдет мимо двери…

Маро весь превратился в слух. Сквозь вой сирены он различал гул приближавшегося щита. Ему пришла в голову мысль, что враги могут находиться только за щитом, а не впереди него. Он вынул из своей «амбразуры» пистолет и заглянул в глазок. Щит был уже виден. Он полз слева, медленно, но неуклонно. Вот он уже подполз к двери… вот он надвигается на глазок…

Маро приставил дуло пистолета к глазку, не высовывая его наружу, а через несколько секунд нажал гашетку как раз в тот момент, когда автоматчик за щитом уже вскочил и намеревался сунуть дуло своего автомата в глазок…

Эрвин, издали наблюдавший за продвижением щита и за своим автоматчиком, услыхал щелканье разрывных пуль в туннеле и увидел, как его автоматчик рухнул подле кухонной двери.

— Проклятие! — взревел он. — Этот дьявол нас перехитрил! Щит ушел вперед, и защитники убежища со своими газовыми баллонами оказались отрезанными от него…

Вой сирены умолк. Маро прислушался и тоже прекратил стрельбу. Он был доволен, врагам не удалось обмануть старого Маро. Он оглянулся. Рядом с ним стоял бледный изможденный мальчик с обоймами в руках. Но в глазах мальчика не было страха. Они возбужденно блестели, с восторгом глядели на Маро.

— Не страшно? — спросил Маро.

Юра мотнул головой:

— Нет!..

— Я буду стрелять, пока не придут люди твоего племени, мальчик! — сказал Маро, ласково глядя на Юру.

— Вы очень храбрый человек… — Взгляд Юры стал по-взрослому серьезным и даже суровым. — Я прошу вас, непременно перестреляйте их всех до одного. Они мучили меня…

Маро засмеялся.

— Я тоже хочу это сделать, мальчик. Но они этого не хотят. Они очень хитрые! — Маро кивнул на дверь. — Они прячутся в своей пещере, как звери в лесной чаще…

 

XVII. «ПРЕДЛАГАЮ СДАТЬСЯ»

Малейший звук отдается в воде десятикратным грохотом, но высокие свинцовые подошвы водоходов были защищены толстыми каучуковыми пластинами, шаги могучих скафандров глохли тут же в каменном грунте… «Дельфин» уже погасил свои прожекторы, и десантная группа Ветлугина в полной темноте приближалась к тайному ходу подводного форта Шайно. Шедший впереди Ветлугина Мерс так уверенно продвигал свой водоход, будто он пользовался им каждый день и мог найти его в кромешной тьме даже ощупью.

Десантники прошли метров сто, и Ветлугин услыхал в трубке телефона голос Мерса:

— Внимание!.. Мы перед входом в туннель…

Минуты через полторы Мерс объявил:

— Мы вошли в туннель…

— Стоп! — приказал Ветлугин.

Он зажег малый фонарик на «лбу» своего шлема и направился к водоходу Цыбулькина.

На миг прямо в иллюминатор Цыбулькина брызнул тонкий луч фонарика, и перед стеклом его шлема в панике метнулась какая-то пучеглазая рыбина.

Цыбулькин в трубке телефона услышал голос Ветлугина:

— Механик Цыбулькин! Приказываю вам остаться здесь и охранять вход в туннель. Мои инструкции помните?…

— Так точно, товарищ командир! — энергично ответил Цыбулькин.

— Акустический прибор у вас работает?

— В полном порядке, товарищ командир!

— Свет зажигайте только в случае крайней необходимости. За помощью обращайтесь к субмарине. Вызывайте ее азбукой Морзе по ультразвуковому излучателю.

— Слушаю, товарищ командир…

Заняв свое место, Ветлугин сказал в телефонную трубку:

— Мерс, прошу продолжать путь…

Окруженная плотной массой воды, в полнейшей темноте цепочка подводных лазутчиков шла вперед. То укорачивая свои раздвижные трубоподобные ноги, то выдвигая их вперед, медленно и осторожно передвигались по невидимому туннелю десантники. Они приближались к врагу, о силах, о расположении и о вооружении которого они имели весьма неясное представление… Так они дошли до того места, где Мерс ожидал крутого поворота туннеля.

— Поворот направо! — предупредил Ветлугина Мерс.

— Внимание! — по-русски сказал Ветлугин. — Особое внимание! Поворот направо!..

Вдруг он увидел, что откуда-то справа чуть забрезжил свет. По мере приближения к повороту свет стал усиливаться.

Не доходя до самого поворота, Мерс остановился и поднял свою правую трубчатую руку (у всех водоходов она была снабжена дулом ракетного ружья-автомата, в водоходе Мерса это ружье отсутствовало).

— За поворотом лестница снабжена сигнальной аппаратурой, — почти шепотом произнес в свою телефонную трубку Мерс. Она установлена после побега Румы. Как только мы ступим на первую ступеньку, в комнате Шайно зазвучит сигнал тревоги…

— Что они могут предпринять? — спросил Ветлугин.

— Я уже предупредил вас. Шайно собирался в малом шлюзе установить такие же излучатели, какие установлены в главном шлюзе. Нам грозит немедленная гибель под действием сильных термических лучей…

— Но при первом нашем с вами разговоре вы сомневались в существовании излучателей в этом месте, — сказал Ветлугин.

— Тайно их установить невозможно. Весь вопрос в том, решили ли Шайно и Фау разоблачить свой тайный ход, — невозмутимо ответил Мерс.

Ветлугин помолчал.

— Так… А если излучатели не установлены?

— Тогда Шайно включит сигнал общей тревоги, сирену, и нам придется пробираться в его комнату через люк под сильным огнем противника… — ответил Мерс.

— Благодарю вас, — сказал Ветлугин. — Продолжайте путь.

Но Мерс не шевельнулся.

— М-м… Прошу прощения, господин командир… — голос у Мерса был очень смущенный. — Я взялся проводить вашу группу по тайному ходу. Но у меня нет ни малейшего желания первым получить сногсшибательную порцию огненных лучей или фауст-патрон в лоб моего скафандра…

Ветлугин молчал. Неожиданно он услышал звонкий юношеский голос:

— Разрешите, товарищ командир, мне пройти в шлюз первым…

— Аничкин?… — спросил Ветлугин.

— Так точно…

— Разрешите и мне, — произнес еще один молодой голос.

— Чернега?

— Так точно…

Ветлугин обратился к Мерсу:

— Объясните матросам, что они должны делать, чтобы проникнуть в шлюз, и как вести себя дальше. Они выяснят обстановку.

— Слушаю…

Далее между молодыми матросами и Мерсом произошел тихий и обстоятельный разговор. Но едва лишь он кончился, как издалека до слуха всех десантников донесся заглушенный вой сирены.

— Сигнал общей тревоги! — растерянно произнес в свой микрофон Мерс. — Нас обнаружили их акустики и локаторы…

— Они должны были обнаружить нас давно. Почему сирена завыла только сейчас? — спросил Ветлугин.

— Думаю, что она уже выла, но мы ее не слышали, — ответил Мерс.

Ветлугину очень не хотелось посылать навстречу неведомой опасности двух чудесных самоотверженных юношей. Но и рисковать всем отрядом тоже было нельзя…

— Товарищи Аннчкин и Чернега! Выполняйте! — приказал он.

Отцепив провод телефона, два разведчика двинулись вперед и скрылись за поворотом туннеля. Ветлугин приник к трубке акустического прибора. Он слышал какие-то заглушенные шумы; переведя прием на ультразвуки, он увидел, как заморгала крохотная сигнальная лампочка. Это Столяров информировал субмарину о ходе операции с помощью шифра: «Дельфин!.. Я Вьюн! Стрела… Суслик…».

Прошло не менее получаса. Наконец, водоход с разведчиком вынырнул из-за поворота туннеля. Он включил провод телефона, и Ветлугин услышал звонкий голос Чернеги:

— Разрешите доложить, товарищ командир! Шлюз открыли и проникли в убежище фашистов… Наверное мы попали в их командирскую каюту… Там ковры и всякая мебель… Вой сирены прекратился… Слышны были стрельба и разрывы пуль. Кто-то ругался…: Мы налегли на дверь и прошли дальше… Попали в какое-то помещение, то ли коридор, то ли туннель… Здесь перед самой дверью стояла крепкая стальная стена… В ней есть небольшие отверстия, но заглянуть в них не удалось…

— О какой стрельбе вы говорите? Стреляли в вас? — спросил Ветлугин.

— Нет, — уверенно ответил Чернега. — Там за стальной стеной шла перестрелка. Кажется, они уже передрались между собой, товарищ командир. Кто-то за стеной кричал: «Перестань стрелять, краснокожая собака!».

— А где Аничкин? — спросил Ветлугин.

— Занял позицию и ждет подкрепления, товарищ командир…

— Господин Мерс! Вы слышите донесение разведчика? — спросил Ветлугин.

— Да, слышу, — отозвался Мерс.

— Что вы обо всем этом думаете?

— Все ясно, — ответил Мерс. — Шайно и Фау либо удрали, либо покинули свое убежище и укрылись за стальным щитом в главном туннеле. В убежище находится один краснокожий, повар Маро. Вполне возможно, что он узнал о вашем вторжении, заперся в своей кухне и отстреливается…

«Юра!.. — с болью в сердце подумал Ветлугин. — Сынок мой!.. Что с ним?…»

— Странно! Почему они не прервали подачу энергии в командирскую рубку? — спросил Ветлугин.

— Вы говорите о защитниках убежища? — спросил Мерс.

— Да…

— Они ничего не могут сделать. Командирская рубка убежища имеет свою силовую установку. Она включается автоматически, как только комнаты Шайно и Фау отключаются от остальной сети…

— Вперед! — скомандовал Ветлугин.

Не спрашивая уже разрешения. Мерс на этот раз сам занял первое место в цепочке и повел всю группу по небольшой каменной лестнице. Очутившись перед тяжелой металлической дверью, он повернул какой-то рычаг, торчавший в бугристой, поросшей мхом стене, и дверь открылась. Мерс перешагнул через порог и остановился посреди просторной каменной пещеры, освещенной, по-видимому, аргоновым фонарем. Пещера, так же как и тайный туннель, была наполнена водой…

— Все вошли? — спросил Мерс по телефону.

— Все… — ответил Ветлугин.

Подводники с любопытством осматривали сквозь свои иллюминаторы «шлюзовую камеру».

Мерс проделал какую-то манипуляцию подле стены необычайного шлюза. Выходная дверь, через которую проникла сюда вся группа, плотно закрылась. Затем вверху у потолка загудели какие-то трубы, и в воду, наполнявшую шлюз, с шумом стал врываться воздух. Когда прослойка воздуха образовалась у потолка, шум прекратился и вода из шлюза стала уходить в круглый люк, сооруженный в полу…

Ветлугин увидел, как уровень воды сравнялся с верхушками шлемов его спутников, затем опустился до груди его водохода, потом до стального брюха скафандра, и, наконец, лишь небольшие ручейки стали стекать в люк на полу. Неожиданно массивная крышка автоматически захлопнула люк. Ветлугин смотрел на манометр, укрепленный на стене, его стрелка медленно двигалась. Прошло минут пятнадцать, когда стрелка наконец показала нормальное давление, в стене пещеры отодвинулась большая заслонка, закрывавшая вход в комнату Шайно. Ковра, закрывавшего эту потайную дверь, уже не было, его сорвал Аничкин…

Вскоре вся группа прошла в комнату Шайно. Здесь ее встретил Аничкин. Откинув массивное стекло в своем иллюминаторе, молодой подводник доложил Ветлугину уже непосредственно:

— Стрельба в туннеле прекратилась, товарищ командир… От остального туннеля нас отделяет стальная стена. Изоляция полная…

Мерс тоже осмелел и открыл свой иллюминатор. Он прислушивался к звукам, долетавшим из туннеля, но там все было тихо.

«Готовятся…», — подумал он.

— Где здесь микрофон? — спросил Ветлугин.

— Вот… — Мерс кивнул на какую-то ракушку на столе. Ветлугин вышел из скафандра и, приблизившись к микрофону, сказал по-английски ровным, спокойным голосом:

— Внимание!..

Голос его, усиленный репродуктором, гулко прозвучал по всему туннелю.

— …Говорит командир десантной группы советских подводников, проникших в ваше подводное убежище!

И вдруг откуда-то издалека донесся неистовый детский крик:

— Папа! Папочка!..

Ветлугин осекся и, тяжело дыша, огляделся вокруг, будто хотел увидеть того, кто издал этот полный тоски и радости крик.

Подводники поняли, что это кричит Юра.

— Товарищ командир! — дрогнувшим голосом сказал Аничкин. — Стоит ли со зверями разговаривать? Разрешите этот чертов щит взорвать и немедленно приступить к освобождению ребенка…

Ветлугин выключил микрофон.

— Спокойно, товарищи!.. — поборов свое волнение, произнес он.

Столяров радировал: «Дельфин! Говорит Вьюн!.. Орион… Донец!.. Орлица… Каскад…» (Это означало: «Юра жив… Приступаем к освобождению…»).

— Здесь нельзя ничего взрывать, — продолжал Ветлугин. — Стены туннеля рухнут под действием детонации… Пока попробуем с ними договориться…

— …Наша группа хорошо вооружена! — громко сказал Ветлугин, вновь включая микрофон. — Ваше убежище окружено нашими субмаринами. Сопротивление бессмысленно. Предлагаю немедленно передать нам своих пленников — моего сына и повара Маро… Даю вам на размышление две минуты. Через две минуты будет пущено в ход оружие, от которого у вас нет защиты…

Мерс усиленно размышлял: прорыв десантной группы в подводное убежище он еще не считал залогом полной победы. Мерс знал, что Эрвин может пустить в ход сильно действующий газ. Но для этого ему и защитникам убежища надо прорваться мимо кухни, из которой их, очевидно, разит смертельным ливнем Маро. Надо добраться до щита и подвести к его отверстиям шланги. Если Эрвину это не удастся, тогда Ветлугин его опередит. Нет сомнения, что десантники тоже собираются угостить Эрвина и его людей каким-то газом. Но как же уберегутся от газа Маро и мальчишка?

— О каком оружии вы говорите? — спросил Мерс, настороженно глядя на Ветлугина.

Но тот не ответил ему, он смотрел на часы.

— Две минуты истекли, — сказал он и решительно скомандовал: — Подвести шланги к щиту и пустить в туннель газ!..

— Господин Ветлугин! — плохо скрывая страх, произнес Мерс. — Разрешите мне обратиться к ним по радио. Думаю, что это подействует…

— Мы не можем терять времени… Жизнь обоих пленников в опасности! — резко оборвал его Ветлугин. — Надеть маски!..

— Но у меня нет маски! — завопил в ужасе Мерс.

— Открыть баллоны! — приказал Ветлугин, не обращая на него внимания.

Подводники надели маски.

— Но… ваш ребенок?… У него тоже нет маски… Остановитесь! — трясясь от животного страха, залепетал Мерс.

— Пусть вас это не тревожит, — с презрением глядя на него, ответил Ветлугин. Он вынул из своего скафандра запасную маску. — Вот, можете надеть.

— Спасибо! — крикнул Мерс и трясущимися руками стал прилаживать маску к своему бледному лицу.

— Андреев! Чернега! Лазарев! Трифонов!.. Поставить в левые конечности скафандров ломы! — приказал Ветлугин.

Подводники залязгали чем-то металлическим в своих водоходах, и через минуту из левых рук скафандров высунулись точно такие же ломики, какими была когда-то вооружена электрокирка Юры, когда он долбил лед…

— Приступить к прорытию обходного отверстия справа от ребра щита!

— Правильно! — вставил Мерс. — Здесь справа щит упирается в стену комнаты…

Дружно застучали электроломики молодых подводников.

Столяров уже без шифра сообщал: «Дельфин! Говорит Вьюн! Операция в убежище Шайно подходит к концу. Икс-оружие пущено в ход…».

Вскоре Аничкин из коридора-туннеля стал докладывать:

— Стрельба из кухни прекратилась… Противник группой в пять человек подползает к двери кухни. Они пытаются встать, но не могут… Один встал и опять упал…

— Очень хорошо! — ответил Ветлугин. — Теперь им придется основательно отлежаться.

Электроломы работали настойчиво и энергично. Внезапно упала часть стены, потом еще отлетел большой кусок гранита, обнажив ребра щита. Чудесные ломики застучали сильнее. В огромное отверстие в стене нырнул один из матросов. Но его гигантский скафандр застрял… Товарищи налегли на ломики…

Ветлугин вошел в свой скафандр.

— Вы, Мерс, останетесь здесь с нашим радистом, — сказал он. — Я разрешаю вам обратиться по радио к тем из ваших друзей, кого еще не свалило наше «Икс-оружие». Если они не хотят надышаться тем же, чем надышались уже многие из них, пусть оставят свои «рубки» и прочие посты и соберутся в главном шлюзе…

Он прошел в выдолбленное обходное отверстие и повел свой скафандр вдоль туннеля.

Не доходя нескольких метров до двери кухни, Ветлугин и сопровождавшие его десантники остановились.

Подле двери кухни валялись трупы фашистов, чуть поодаль лежали те, кого свалил газ. Из глазка кухни победно торчало дуло пистолета Маро.

— А ведь, пожалуй, наш снотворный газ в неприступную кухню не пробрался, — сказал Ветлугин. — Непобедимый автомат старика Маро торчит еще из этого дота…

Он открыл свой иллюминатор, втянул воздух через маску и крикнул:

— Юрик!!!

— Папка!!! — ответил тонкий голосок из-за двери кухни. Я здесь, папочка, родненький!..

— Товарищ Маро! — крикнул по-английски Ветлугин. — Можете выходить! Ваши враги уже не причинят вам вреда! Маски для Юры и Маро приготовить! — обернувшись к Аничкину, быстро прибавил он по-русски.

Дуло пистолета вползло внутрь. Щелкнул замок, и дверь приоткрылась. Но Аничкин, очутившись уже в своем скафандре подле двери, придержал ее и, сунув маски в приоткрывшуюся щель, скороговоркой сказал:

— Наденьте маски! В туннель пущен сильный снотворный газ…

Через минуту дверь распахнулась, и из кухни в чудной резиновой маске выбежал Юра. Увидев стальных гигантов, мальчик попятился, но один из страшных великанов заговорил голосом его отца, лишь немного приглушенным маской:

— Не бойся, Юрик. Это я, твой папка! Нам пришлось надеть эти скафандры, чтобы пройти сюда в воде.

Юра подбежал к водоходу Ветлугина и протянул к нему руки:

— Как хорошо, что ты пришел, папа!

Из кухни, ковыляя, вышел Маро. Он закивал головой:

— Вы пришли вовремя, сэр. У меня уже осталось очень мало пуль…

— Маро и Юра, идите в комнату Шайно. Там есть наш человек, товарищ Столяров. А нам надо еще пройтись по этой подводной норе, — сказал Ветлугин.

Через десять минут Столяров сообщал без шифра:

— Говорит десантная группа Ветлугина!.. Часть поджигателей войны, укрывшихся в подводном убежище, усыплена снотворным газом. Остальные сдались. Руководители агрессивной организации «Молниеносный укол», бывший гитлеровский генерал и агент военщины Шайно вместе с международным авантюристом Джайном Фау скрылись…

Затем Столяров вызвал Североград:

«Североград! Летающая станция Арктания! Ирина Степановна Ветлугина! Степан Никитич Андрейчик! Ася Волкова! Сейчас с вами будет говорить Юра Ветлугин!..»

Затем, немного приглушенным маской, но радостным голоском заговорил Юра:

— Мамочка! Дедушка! Ася! Здравствуйте! Это я, Юра!.. Меня папа уже освободил! Ой, мамочка и дедушка, если бы вы знали, как я соскучился по вас!.. Скоро мы будем все вместе.

Но закончилась эта необыкновенная эпопея все же не в каменных пещерных комнатах и туннелях подводного убежища последних на земле поджигателей войны, а вне его и вместе с тем очень от него близко…

 

XVIII. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ ШАЙНО

Цыбулькин остался у входа в подводный туннель, по которому прошла десантная группа Ветлугина. Он стоял в своем водоходе, не шевелясь, напряженно вглядываясь в кромешную тьму окружавшей его воды и прислушиваясь… Ему было очень обидно, что сейчас, когда после стольких усилий он, наконец, добрался до убежища Фау и Шайно, Ветлугин не взял его с собой. Это означало, что он, Ваня Цыбулькин, в поимке врагов мирного Человечества, последних на земле поджигателей войны Фау и Шайно, участвовать не будет… Ослушаться и двинуться вслед за остальными десантниками Цыбулькин не решался. Он охранял вход в убежище, это было тоже ответственное поручение.

Так размышляя, Цыбулькин стоял неподвижно, чутко прислушиваясь к окружавшей его немой тишине. Неожиданно он услышал где-то недалеко странный шум: что-то большое, металлическое и явно полое внутри сильно ударилось о каменную стену туннеля…

«Кто-то из ветлугинской группы?» — подумал Цыбулькин.

Но грохот послышался очень близко и совсем не в том направлении, куда ушли подводные лазутчики…

Тревожная настороженность не покидала молодого механика. Ему казалось, что здесь, в туннеле, кроме него, еще кто-то притаился, и именно этот притаившийся неизвестный только что загремел, задев своим скафандром гранит туннеля.

Цыбулькин весь обратился в слух. Но кроме слабых, неясных шумов, доносившихся из-за толщи гранитного массива подводного убежища, он не слышал ничего…

«Надо проверить!» — решил, наконец, механик. Он включил малый фонарь в шлеме скафандра и повел свой водоход вдоль каменной стены туннеля. Шел он медленно, чуть прикасаясь клешней водохода к бугорчатой стене…

Так прошагал его водоход метров десять. Неожиданно обе стены нового хода исчезли. Цыбулькин искал их и клешней, и дулом автомата, но стен не было. Молодой механик понял: боковой ход кончился, и он, Цыбулькин, вышел на террасу… Тихо… Но кто же здесь гремел?…

Мысль Цыбулькина работала напряженно. Он уже не сомневался, что кто-то ушел из подводного убежища и притаился в извилинах подводной скалы. Как же отыскать этих притаившихся врагов? Может быть они в какой-то пещере, или в гроте… Но как обнаружить их, да еще в пещере, не зажигая нагрудного фонаря?… Если же он, Цыбулькин, зажжет фонарь, его водоход станет мишенью для притаившихся беглецов… Одной ракетной мины будет достаточно, чтобы вдребезги разнести водоход и его, Цыбулькина, вместе со скафандром…

Наконец, решение было принято: надо снестись с «Дельфином»! Только субмарина поможет обнаружить притаившихся врагов и обезвредить.

С помощью акустического ультразвукового передатчика Цыбулькин передал азбукой Морзе запрос на субмарину.

«Внимание! «Дельфин»!.. Говорит механик Цыбулькин. Я охраняю вход в подводный туннель. Поставлен Ветлугиным. Мне нужна ваша помощь…»

«Дельфин» не ответил ему, но тотчас же шифром запросил Столярова и, получив положительный ответ, обратился к Цыбулькину:

«Дельфин» вас слушает. Что требуется от нас?…»

«Включите прожекторы и направьте их на скалу…»

В тот же миг в бортах субмарины зажглись сильные прожекторы, и столбы света, прорезав толщу воды, зашарили по бугристым каменным глыбам.

Цыбулькин напряженно вглядывался в выступы скалы. Вдруг он заметил зияющую, как пасть кита, темную дыру в скале:

«Пещера?… Грот?…» — мелькнула у него догадка.

Он повел свой водоход к темной дыре в скале. Цыбулькин уже не сомневался, что только здесь, в этой пещере, мог затаиться тот, кто загремел недавно неподалеку от него. Если там, в пещере, кто-то есть, он видит свет прожекторов, а может быть даже слышал его разговор с «Дельфином». Став в сторону подле самого входа в грот, Цыбулькин уже без акустического аппарата быстро застучал согнутым пальцем по броне своего водохода: «Точка… тире… тире… точка…». Он выстукивал:

«Выходи наружу из грота! Живо!..»

Ему никто не ответил, из пещеры (или грота?) не вышел никто…

Цыбулькин просигналил «Дельфину»:

«Прошу навести башенное орудие на пещеру. Следите за моим фонарем».

Субмарина погасила прожектор, и тотчас же Цыбулькин зажег свой нагрудный фонарь.

Прожектор вспыхнул вновь. Его световой клинок прошелся по башне субмарины. Там грозно шевельнулся хобот орудия.

Цыбулькин вновь заговорил на языке азбуки Морзе с притаившимся неизвестным (или неизвестными).

«С подводной лодки на вас наведено орудие. Если через две минуты не выйдете, откроем огонь…»

Минуту длилась тишина. Наконец, механик услышал негромкое постукивание о металл:

«Не торопитесь… — расшифровал Цыбулькин. — Выходим…»

Прошла еще минута, и вот из темной пасти грота, искажаемый водой, но очень хорошо освещенный огненным столбом. света, показался огромный водоход, точно такой же, в каком поместился Цыбулькин; он был всего лишь в двух метрах от молодого механика, и Цыбулькин ясно, отчетливо увидел человека в водоходе, вынырнувшем из темного зева пещеры. Он даже охнул от неожиданности:

— Джайн Фау!

Это лицо с отвисшими щеками и выпученными глазами Цыбулькин много раз видел в кино и в журналах. Оно вставало перед ним, как кошмар. Лицо атомного Квазимодо!..

Джайн Фау остановил водоход и нетерпеливо застучал по броне своего скафандра:

«Что от меня требуется?»

Цыбулькин ответил:

«Идите вперед!.. Прямо на свет прожектора!..»

Водоход Фау шагнул вперед. Вслед за ним из грота вышел второй водоход. Цыбулькин узнал Шайно. Презрительно сжав тонкие губы, Шайно медленно двинулся вслед. за Фау. Молодой механик застучал сердито:

«Вперед!.. Руки водоходов не опускать…»

Фау и Шайно в своих скафандрах медленно зашагали к субмарине. Цыбулькин двинулся вслед за ними…

Снесшись с подводной лодкой, молодой механик объявил капитану, что он конвоирует к субмарине Джайна Фау и Шайно, и попросил открыть грузовой отсек, чтобы принять задержанных на борт.

Цыбулькин шагал в своем скафандре за двумя стальными гигантами, не веря своим глазам: впереди него с поднятыми «руками» водохода шли Джайн Фау и Шайно. Нет!.. Это шли даже не Фау и Шайно. Это шел целый мир, канувший в прошлое, мир крови и насилия, призрак атомной войны…

Чья причудливая фантазия могла бы нарисовать необычайную картину крушения идеи войны в начале второй половины нашего столетия, когда атомщики, подобные Джайну Фау, угрожали истреблением миллионам мирных людей. Это они, вот эти два уродливых старика и их приспешники, когда-то подсчитывали, сколько потребуется атомных и водородных бомб, чтобы уничтожить всю Восточную Европу, весь Советский Союз, весь Китай… И вот чем кончились их подсчеты! Восточная Европа вместе с Западной Европой и Китаем, вместе с несокрушимым Советским Союзом живут и процветают, а последыши атомных шантажистов, выброшенных за борт жизни всеми народами нашей планеты, под конвоем шагают в своих водоходах к советской субмарине, чтобы предстать перед судом мирных людей всего земного шара и ответить за все свои злодеяния.

Обо всем этом думал механик Цыбулькин. Он был глубоко взволнован тем, что именно ему удалось опустить занавес в детективной драме, которую долго разыгрывали в разных углах земного шара и на нервах многих людей эти два авантюриста.

Вот и борт «Дельфина»!.. С грохотом откинулся этот борт и раскрыл перед Шайно и Фау тот самый грузовой отсек, откуда совсем недавно ушли к подводному форту отважные советские десантники… Два огромных стальных робота стали подниматься по сходне…

 

 

I. ВИЗИТ ПРОФЕССОРА КОРДАТО К ГЕНЕРАЛУ ФЛАНГО

Генерал Фланго редко приближался к окнам своего обширного кабинета. Но сейчас ему вдруг захотелось взглянуть на этот ненавистный город. Пятнадцать лет назад, с помощью зарубежных друзей Фланго взял его после длительной осады, ожесточенных уличных боев и бомбардировок с воздуха, чтобы подавить освободительное движение в стране и установить в ней фашистскую диктатуру… Пятнадцать лет прошло с тех пор, а город этот, как и вся страна, оставался чуждым ему, враждебным. Фланго знал, что здесь каждый булыжник мостовой мог в любую минуту полететь ему в голову, на каждом балконе в любой день могло взвиться алое знамя свободы или флаг мира с парящим белым голубем на его полотнище.

Фланго отошел от окна и зашагал по кабинету. Пятнадцать лет!.. Сколько труда, сколько неимоверных усилий ему требовалось затрачивать ежегодно, ежедневно, чтобы добыть деньги в этой обнищалой стране!.. Деньги!.. Деньги!.. Как много их нужно, чтобы держать в руках весь этот сброд!.. Одна полиция поглощает многие миллионы, четвертую часть всего, что удается выудить налогами и раздобыть у концессионеров. А для содержания армии пришлось распродать иностранцам все рудники, шахты, отдать под плантации восемьдесят процентов земли. Армия!..

Размышления Фланго об армии были так же безрадостны, как и обо всем остальном. Под влиянием повсеместных разговоров о мире и антивоенной агитации из его армии началось массовое дезертирство. Солдаты, офицеры, одиночки и даже большие, группы военных отказываются ехать в африканские колонии. Они бегут в горы с оружием и скрываются там.

Фланго тяжело вздохнул. Это массовое дезертирство из армии подрывало и без того невысокий престиж его внутри страны и за рубежом… А сейчас прибавилась еще морока с этим профессором… Как его?… Кордато, что ли?… Говорят, что этот профессор изобрел какую-то таблицу. Фланго попытался припомнить ее название.

— Таблица… Мендельсона?… Какая-то еврейская фамилия. Но при чем тут профессор Кордато, если эту таблицу уже изобрел Мендельсон?…

Кордато должен явиться с минуты на минуту. Макчерти приказал его вызвать. Это Карл Штук убедил Макчерти, будто Кордато сделал ценное открытие. Штук должен прийти сейчас. Этот бывший гитлеровский ученый отлично разбирался во всяких научных делах. Недаром атомный концерн платит ему большие деньги за то, что он всюду ищет эти таблицы.

Фланго подошел к стальному сейфу, стоявшему позади письменного стола, проделал несколько сложных манипуляций с замком и, открыв, наконец, достал черную папку с крупной, жирной цифрой «808». Закрыв сейф, Фланго опустился в кресло.

Первым в папке подшито было донесение начальника управления разведки майора Ганстероса:

«В кругах ученых ходят слухи, что профессор Кордато сделал какое-то открытие в области таблицы Менделеева. Направляю в университет Ящерицу и Шептуна…».

Далее замелькали донесения сыщиков:

«Кордато работает в здании университета. В свою лабораторию никого не допускает. Помогают ему: ассистент Ролландо Орли и дочь Кордато Вербена. Все трое молчаливы, держатся замкнуто, не общаются ни с кем. (Ящерица)…».

«Беседовал с профессором Винченца. Он утверждает, что Кордато открыл какие-то новые Элементы, в общем что-то вроде атомной энергии. (Шептун)…»

«Проник в лабораторию ночью, но не успел ничего сфотографировать. Был избит неожиданно явившимся Орли. (Ящерица)…».

Фланго листал сводки агентов тайной полиции и ни в одной из них не мог найти объяснения, в чем же суть открытия профессора Кордато. Ученые очень ревниво оберегали свою работу от посторонних глаз и ушей. Однако донесение Шептуна о том, что научная работа Кордато имеет какое-то отношение к атомной энергии, очень заинтересовало Карла Штука. Он тотчас же засыпал Фланго директивами: «Непременно расследовать подробнее», «Не выпускать из виду работу Кордато» и т. д.

Этот агент заокеанского атомного концерна распоряжается здесь, как в своем доме. Но он, Фланго, принужден повиноваться ему, ибо от этого повиновения зависят займы, обещанные заокеанскими банками, зависит поставка нового вооружения для армии и для полиции, без которых он, Фланго, вряд ли удержит власть в этой проклятой стране.

Фланго продолжал листать материалы, подшитые в папке. Тут же были приложены и фотографии Кордато, его дочери и ассистента Орли. Фланго мельком взглянул на фото старого ученого и внимательно стал разглядывать снимок, сделанный Ящерицей с Вербены Кордато в тот момент, когда она входила в здание университета. Тут же был приложен увеличенный снимок лица этой девушки. С фотографии на Фланго смотрели светлые, умные глаза. Во всем облике этой девушки чувствовались большая сила и твердый характер в счастливом сочетании с пленительной женственностью и нежностью. У Фланго фотография Вербены Кордато вызвала оценку упрощенную и краткую:

— Недурна, но с норовом…

Снимок с Орли, сделанный одним из сыщиков, изображал молодого человека лет двадцати восьми. Черты лица его говорили о прямом, открытом характере и большой воле.

«Тип, весьма неприятный», — подумал Фланго и перевернул страницу.

Углубившись в изучение лежавшего перед ним дела, генерал не заметил, как приоткрылась дверь, и в кабинет вошел адъютант. Постояв немного, кашлянул. Фланго поднял на него глаза.

— Профессор Кордато, господин генерал, — тихо доложил адъютант.

Фланго закрыл папку и сунул ее в ящик письменного стола.

— А доктор Штук приехал? — спросил он.

— Нет, господин генерал…

Фланго секунду подумал.

— Пусть войдет.

Адъютант скрылся за дверью, и тотчас же в кабинет вошел пожилой человек среднего роста, в длинном старомодном сюртуке. Кордато остановился у двери и выжидательно смотрел на Фланго.

— Профессор Кордато? — спросил Фланго, подняв на вошедшего свои пронзительные глазки.

— Да, я профессор Кордато, — настороженно глядя на Фланго, сказал Кордато.

— Прошу садиться…

Фланго указал на кресло подле стола. Кордато не спеша приблизился и сел. Он уже с любопытством смотрел на «грозного диктатора», которого никогда до того ему не случалось видеть.

— Мне очень приятно познакомиться с одним из выдающихся ученых нашей страны, — криво улыбаясь, произнес Фланго.

Кордато неопределенно кивнул головой.

— Мне говорили, что вы добились больших успехов в своей работе, — не то спросил, не то подтвердил Фланго.

«Так я и знал…», — подумал Кордато и сказал:

— Ученый имеет право говорить об успехах или неуспехах только в том случае, если какая-либо его работа закончена…

— Возможно, возможно, — согласился Фланго. — Но не в этом суть дела. Государственные дела большого значения не позволяли мне ближе ознакомиться с работами наших ученых, но, я думаю, у меня еще есть время исправить это мое упущение. Пригласив вас, я хотел положить начало своему сближению с людьми науки.

Кордато опять неопределенно качнул головой.

«Черт возьми! Куда же запропастился этот проклятый Штук», — со злостью подумал Фланго. Пора было уже задать Кордато тот вопрос, который интересовал агента иностранного атомного концерна, но Фланго не знал, о чем он должен спрашивать профессора.

— Э-э… вы, кажется, что-то изобрели, господин профессор? — осторожно спросил Фланго.

Кордато высоко поднял брови.

— Я?… Простите, тут, очевидно, какое-то недоразумение, господин генерал. Может быть вы меня за другого ученого принимаете?

— То есть, как это «за другого ученого»? — удивился Фланго. — Вы же профессор Кордато?…

Фланго уже потянулся было к ящику письменного стола, чтобы вытащить «дело № 808» и взглянуть на фотографию профессора Кордато, но вовремя опомнился и отдернул руку.

— Да, я профессор Кордато, но я никогда и ничего не изобретал, господин генерал, — сказал ученый.

Фланго понял.

— Я может быть не так выразился. Не изобрели, а… придумали, или как это называется?

Кордато усмехнулся.

— Я физик, господин генерал. Физики ничего не придумывают. Некоторым из них в результате большой своей работы удается сделать то или иное открытие.

— Вот, вот! Открытие! — воскликнул Фланго. — Говорят, вы какую-то таблицу открыли… Мендельсона, кажется. Хотя мне непонятно: если таблицу уже открыл какой-то Мендельсон, то при чем тут вы?…

— Вы имеете в виду таблицу элементов Менделеева, господин генерал? — сдержав улыбку, сказал Кордато.

— Да, да! Вот именно, — быстро согласился Фланго.

— Менделеев — гениальный русский ученый, господин генерал, — строго сказал Кордато, — Он открыл периодический закон элементов и изложил его в своей замечательной таблице, именуемой «Периодической таблицей элементов».

— Русский?! — ужаснулся Фланго. — Коммунист?…

— Он придерживался прогрессивных взглядов, но умер за десять лет до Октябрьской революции в России, — сдержанно сказал Кордато.

Фланго вздохнул облегченно, однако продолжал смотреть на Кордато с большим подозрением.

— Значит вы к этому русскому ученому никакого отношения не имеете? — спросил он.

— Я искал элементы, не обозначенные в таблице Менделеева, — ответил Кордато.

— Не обозначенные в таблице Менделеева? — переспросил Фланго. — Ага! Это очень похвально. Подальше от этих русских элементов.

— И что же вы нашли, уважаемый коллега? — спросил кто-то позади Кордато.

Кордато обернулся и увидел маленького шарообразного человека с острыми, колючими глазами на круглой румяной физиономии.

— Доктор физико-математических наук Карл Штук, господин профессор, — вкрадчиво сказал человечек и отвесил глубокий поклон Фланго. — Прошу прощения, господин генерал, я опоздал и потому ворвался без доклада.

— А-а! — сказал Фланго. — Вы пришли кстати. Профессор Кордато рассказывает мне о своей научной работе.

— Это очень интересно! — с восторгом воскликнул Штук. Продолжайте, господин профессор. Вы говорили о новых элементах, не обозначенных в таблице Менделеева.

— Я объяснил господину генералу, кто такой Менделеев и как именуется его система элементов, — неохотно произнес Кордато. Он слышал об этом гитлеровском физике, который вместе с другими немецкими учеными в дни войны усиленно работал над расщеплением атомного ядра. Кордато знал, что Штук по поручению крупного атомного концерна ищет здесь урановую руду для производства атомных бомб.

— Это очень благородно с вашей стороны, коллега! — воскликнул с тем же притворным восторгом Штук. — Господин генерал, как человек просвещенный, интересуется успехами, современной науки, а своей отечественной в особенности.

— Да, да, — подтвердил Фланго. — Я часто вспоминаю все эти таблицы и элементы.

— Вы работаете над заурановым рядом элементов, коллега? осторожно спросил Штук, прощупывая Кордато своими острыми глазами.

— Я предпочел бы говорить о своей работе, когда она будет закончена, — сухо сказал Кордато.

— Я вас понимаю. Скромность — первый признак настоящего ученого. Но я, пожалуй, напрасно задал вам свой вопрос. Вы можете работать только над каким-нибудь элементом, с номером большим, чем у Калифорния, ибо все остальные клетки таблицы Менделеева уже заполнены.

— А вы разве не допускаете, что ученый может интересоваться элементом не радиоактивным? — спросил Кордато.

— Допускаю, коллега? Конечно, допускаю! — воскликнул Штук. — Водород — элемент не радиоактивный, но термоядерный процесс доказал его исключительную эффективность…

— Да, конечно, если рассматривать достижения науки только как средства ведения войны, — резко сказал Кордато.

Штук печально вздохнул.

— Война всегда была бедствием для человечества. Но и меч, обнаженный в защиту справедливости, всегда был прекрасен. Это, кажется, еще Шекспир сказал.

— Я не знаю, что именно сказал Шекспир о мече. Но я знаю, что сказали миллионы людей о бомбе, изготовленной учеными для Хиросимы, — раздраженно ответил Кордато.

— Все зависит от того, с чьей точки зрения рассматривать эпизод в Хиросиме, — с иронией сказал Штук.

— Я могу рассматривать этот эпизод только с точки зрения тысяч мирных людей, погибших там от атомной бомбы, — сказал Кордато. Он понимал, что говорит лишнее. Но отвращение к этому наглому атомщику заглушило в нем осторожность.

— Простите, вы кажется отвлеклись, господа, — вмешался Фланго. — Мы говорили о работе профессора Кордато, а не об атомной бомбе.

— О нет, господин генерал! Если профессор Кордато работает в области ядерной физики, — то эпизод в Хиросиме имеет прямое отношение к его работе, — многозначительно произнес Штук.

Фланго широко открыл глаза.

— Ах, вот как! Значит он готовит атомную бомбу?…

Штук расхохотался.

— Прошу прощения, господин генерал. Атомную бомбу не в силах изготовить один человек, да еще при столь низком уровне техники, существующей в вашей стране, — сказал он, свысока глядя на Фланго. — Но если профессор Кордато изучает поведение атомных частиц, то вполне возможно, что его работа может быть использована другими людьми для получения атомной энергии.

Фланго смотрел на Кордато уже с возрастающим интересом.

— В таком случае профессору Кордато надо укрыть в надежном месте все свои таблицы и элементы.

— Это верно, господин генерал, — согласился Штук.

— А более надежного места, нежели вот это сейф, — Фланго кивнул на свой сейф, — придумать трудно.

— Я уже доложил вам, что мне еще нечего прятать, — глухо сказал Кордато.

— Так или иначе, но вам, господин профессор, все же следует работать в иной обстановке. Университетская лаборатория не подходит для опытов с радиоактивными элементами, — осторожно произнес Штук и выразительно взглянул на Фланго.

— Мы вам предоставим другое помещение, — решительно сказал Фланго.

— Но я ведь не произвожу никаких опасных опытов, — возразил Кордато, стараясь говорить спокойно.

— Очевидно, господин генерал имеет в виду не только безопасность. Материалы, относящиеся к вашей работе, профессор, могут выкрасть коммунисты и использовать их для нападения на цивилизованные народы, — не моргнув, сказал Штук.

Кордато пожал плечами.

— Я не слыхал ни о чем подобном.

— А я слыхал.

Фланго не выдержал:

— Завтра мы отведем вам надежное помещение, а помощником вашим будет доктор Штук.

— Я с радостью готов стать полезным господину профессору, — с иронией сказал Штук.

— У меня есть помощники: молодой доктор наук Ролландо Орли и моя дочь, студентка Вербена Кордато, — сухо ответил Кордато. — Другие помощники мне не нужны.

Фланго покачал головой.

— Э-э, нет! Вы еще не знаете доктора Штука. Это очень толковый ученый! Он заменит вам всех ваших помощников!

— Следует ли понимать ваши слова, как приказ, господин генерал? — спросил Кордато.

— Нет, это только совет, господин профессор, — ответил Фланго, буравя Кордато своими мышиными глазками. — Но я никогда не даю советов напрасно…

Кордато понял все. Видимо кто-то проведал о том, что он, Орли и Бери так тщательно до сих пор скрывали. Несомненно Фланго и Штук действуют о указанию того же атомного концерна и хотят использовать его открытие для войны…

Но нет! Этому не бывать!..

— Принимаю ваш совет к сведению, господин генерал, — покорно сказал Кордато. — Но внезапное отстранение моих ассистентов от работы будет для них тяжелой неожиданностью. Я отправлюсь домой, чтобы хоть немного их утешить. Аппаратуру и все относящееся к моим опытам мы перевезем в новое помещение завтра.

Фланго быстро взглянул на Штука. Тот отрицательно качнул головой.

— Мы сегодня же перевезем все, — сказал Фланго. — Вы вместе с доктором Штуком отправитесь отсюда прямо в университет и сразу приступите к перевозке своих таблиц и аппаратов.

Штук тотчас же выразил свою готовность немедленно помочь профессору Кордато в этом деле.

«Все пропало! — с ужасом подумал Кордато. — Орли и Бери ничего не успеют вынести из лаборатории».

— Но у Орли находится ключ от очень сложного замка лаборатории, — сказал Кордато, стараясь не выдать своего волнения. — Разрешите вызвать его в университет.

Фланго впился глазами в Штука. Тот несколько секунд колебался, но, видимо, что-то решив, сказал:

— Мне очень хотелось бы познакомиться с доктором Орли и с вашей очаровательной дочерью, господин профессор.

— Звоните же поскорей, — с величайшей готовностью воскликнул Фланго, указывая на свой телефон.

Кордато позвонил к себе домой. К телефону подошла его жена.

— Что случилось, Энни? — с тревогой спросила она. — Откуда ты звонишь?

— Успокойся, дорогая, — сказал Кордато. — Со мной ничего плохого не случилось. А где Орли? Если он у нас, попроси его к телефону.

— Орли и Вери, а с ними тот молодой инженер, что у нас бывал, только что вывезли на грузовике все лабораторное оборудование. Они забрали в твоем кабинете какие-то бумаги и умчались.

— Куда?

— Не знаю. Они ничего мне не сказали.

— Ах, вот как? — радостно воскликнул Кордато. — Ну, что ж, отлично.

— Скоро ли ты вернешься домой, Энни? — спросила жена. — Я очень встревожена.

— Не знаю. Я сейчас ничего не знаю, — сказал Кордато и положил трубку.

— С кем вы говорили? — спросил Фланго.

— С моей женой. Она сказала, что ни Орли, ни моей дочери в доме нет, — спокойно ответил Кордато.

Внезапно зазвонил телефон.

— Начальник полиции полковник Танголико, — громко объявил появившийся в дверях адъютант.

Фланго взял трубку:

— Я слушаю…

— Мне только что донес мой агент, что помощники Кордато неожиданно погрузили в машину всю аппаратуру из университетской лаборатории и уехали, — напуганно доложил Танголико. — Дочь Кордато отвлекла агента, и ему не удалось проследить, куда направилась машина с Орли…

Глаза Фланго выкатились из орбит.

— Погрузили всю аппаратуру?!..

— Так точно… господин генерал, — запинаясь, сказал Танголико.

— Да как же вы смели это допустить?! — заорал Фланго.

— Я тотчас явлюсь к вам лично, господин генерал, и объясняю, как все произошло…

— К черту! — крикнул Фланго. — Поезжайте туда, куда эти негодяи уволокли свои таблицы. И без них не смейте мне показываться на глаза!

Фланго швырнул трубку и с ненавистью взглянул на Кордато.

— Так вот оно что?… Пока вы здесь меня морочили, ваши помощники грузили все ваши таблицы в машину, профессор?…

— Для меня это так же неожиданно, как и для вас, господин генерал, — ответил Кордато. Он уже был совершенно спокоен. Что бы ни случилось теперь с ним самим, Орли и Вери не отдадут в руки атомщиков его драгоценного мегония, который он добыл с величайшим трудом после четырех лет неустанной работы…

— Ловко! — сказал Штук. — Оказывается, коммунистам незачем и выкрадывать ваши научные секреты, господин профессор. Ваши помощники сами все им доставят.

Кордато взглянул на него с презрением:

— Если бы они и доверили тайну моего открытия коммунистам, я был бы спокоен. Это означало бы, что мое открытие не будет использовано для войны. Но они ничего никуда не доставят.

— Вы в этом уверены? — насмешливо спросил Штук.

— Я не желаю разговаривать с вами. Вы достойны только презрения. Вы позорите звание ученого! Вы хотели стать гитлеровским атомщиком, но не успели и попали в услужение к атомному концерну. Ваш концерн, вы и вот этот опереточный диктатор хотели бы всю мировую науку выстроить в одну шеренгу перед новым Гитлером. Этому не бывать!.. — гневно сказал Кордато и встал, отодвинув кресло.

— Ар-рестовать! — истерически завопил Фланго.

Обыск в квартире профессора Кордато длился три часа. Агенты полиции, во главе с самим начальником государственной полиции Танголико, в присутствии Штука перевернули вверх дном все, что было в квартире, но не нашли ни одной записи, которая дала бы хоть какую-нибудь путеводную нить для раскрытия научной тайны профессора Кордато.

Около двадцати полицейских в штатской одежде незаметно дежурили вокруг дома Кордато и дома, где жил Орли. Но ожидания их оказались напрасными, Орли и Вери не вернулись. Лишь на другой день, когда Танголико наводнил всю столицу сыщиками, Орли, выйдя из помещения вокзала, где он приобрел три билета для проезда в один из южных портов, был опознан агентом Шептуном. Сыщик увидел Орли и пошел за ним. Подле вокзала, покуривая, стояли еще два сыщика. Шептун сделал им знак. Пропустив Орли, они мгновенно схватили его за руки. Орли тряхнул ими как двумя пустыми мешками, но Шептун упер ему дуло револьвера в спину и крикнул:

— Руки назад!.. Стреляю!..

Вмиг на Орли были надеты наручники…

 

II. ПЛАН, РОЖДЕННЫЙ В ТЮРЬМЕ

— Раз! Два! Три! Четыре!.. Восемь… Раз! Два! Три! Четыре!.. Двенадцать… Раз! Два! Три! Четыре!.. Шестнадцать…

Орли перестал шагать и остановился посреди камеры.

«Я шагаю уже четыреста дней, — подумал он. — Я прохожу не меньше пятидесяти километров в день. Я прошел уже всю Европу и Азию. Я добрался до Чукотки и повернул обратно…»

Он заставлял себя не думать о том, что случилось с ним больше года назад. У него ныло сердце от тоски по Вери, от воспоминаний о погибшем в этой тюрьме профессоре Кордато. Месяца два подряд его, Орли, терзали здесь, били, пытали на допросах, но он не сказал им ни слова. Потом узника оставили в покое, и он стал строить планы бегства. От жгучих мыслей о свободе жестокая мигрень пластом укладывала его на койку… Понемногу он приучил себя ни о чем не думать и только шагать, шагать, шагать: четыре шага от окна к двери, четыре шага обратно. Много тысяч километров прошел он так, не выходя из камеры. Сколько еще придется ему шагать?…

Орли опустился на койку. Невольно вновь возникли перед ним картины прошлого: Университет… Лаборатория… Там Кордато в течение нескольких лет неустанно изучал поведение атомных частиц: электронов, протонов, нейтронов. Он знал, что в 1937 году были открыты новые атомные частицы, массой своей превосходящие обычные электроны в двести раз. Открыв в космических лучах эти тяжелые электроны, ученые назвали их «мезонами», т. е. «средними», очевидно, предполагая существование еще более крупных частиц. Предположение это подтвердилось. Опыты советских физиков, проведенные после войны на большой высоте, обнаружили в космических лучах неизвестные до сих пор частицы с массой, превышающей массу обычного электрона в тысячу и более раз. Советские физики установили, что эти электроны не долетают из космического пространства до поверхности земли и распадаются в самых верхних слоях атмосферы.

Профессор Кордато не сомневался, что в советских лабораториях сверхтяжелые электроны получены искусственным путем. Он решил собственными силами получить эти удивительные гиганты атомного мира. Ему не легко было работать, его никто не субсидировал, он не имел той совершенной аппаратуры, которой располагали лучшие лаборатории мира, приходилось тратить на опыты весь заработок свой и его, Орли; все свои деньги отдавал и друг Орли, Алонзо Спиро.

Помогала этим труженикам науки необычайная изобретательность Орли и большие технические познания молодого инженера Спиро. Облучая множество элементов, Кордато, наконец, на третьем году своей работы получил в высшей степени радиоактивный изотоп одного устойчивого элемента. В процессе естественного полураспада этот элемент давал поток сверхтяжелых положительно заряженных электронов, Кордато назвал их «мегонами», т. е. гигантами, а новый изотоп, излучавший эти частицы, — «мегонием».

Однако мегоны были очень недолговечны. Появляясь в излучении мегония, они тут же в одно мгновение распадались. Чтобы продлить их жизнь, нужно было придать их движению очень большую скорость. Эту задачу и взял на себя Орли. Он знал, что в лучших лабораториях мира существуют самые различные ускорители частиц, начиная с портативных бетатронов, способных поместиться на лабораторном столе, и кончая огромными (величиной с одноэтажный дом) фазотронами и космотронами. Он хотел создать ускоритель, обладающий мощностью космотрона и объемом известного миниатюрного бетатрона Керста. Это была труднейшая задача. Он, ведь, был молодым физиком, он не располагал совершенной, дорогой аппаратурой, которой обладали советские ученые, но упорный труд, познания профессора Кордато и техническая помощь Алонзо Спиро принесли ему победу; он создал этот необыкновенный аппарат и назвал его «Энергоном», позаимстовав это название из любимой им фантастической повести Джека Лондона «Голиаф».

«Это была интересная работа, — вспоминал Орли. — Но, конечно, без Алонзо я ничего не сделал бы…»

Неизменный друг и неутомимый изобретатель Алонзо Спиро предложил в качестве силовой установки для ускорителя Орли сконструированный им атомно-водородный аккумулятор. Основной составной частью этого аккумулятора являлись пятьдесят больших пластин из активированного угля. Опущенные в раствор поваренной соли, они выделяли водород. Атомы водорода, заряженные электричеством, накапливались в порах пластин и служили мощным источником энергии. Идею этого удивительного аккумулятора Спиро позаимствовал у советского изобретателя Преснякова, об изобретении которого сообщил один зарубежный научный журнал.

Орли вспомнил о Карле Штуке. Этот гитлеровский атомщик, ставший ныне ученым-шпионом, видимо, нюхом чуял, что в лаборатории Кордато его атомному концерну будет чем поживиться. Он много дал бы, чтоб присутствовать при первой демонстрации Энергона. Да, это был знаменательный день. Орли никогда его не забудет. В этот день далеко за городом, в пустынном месте, у подножия горы Колло, Орли впервые выпустил из вакуума Энергона в пространство пучок мегонного луча. Эффект превзошел все ожидания его, Орли, и профессора Кордато.

На расстоянии нескольких метров луч Энергона в одно мгновение расплавил стальную пластину толщиной в два сантиметра. При этом на глазах у Орли, профессора Кордато, Алонзо Спиро и Вери Кордато увял небольшой кустик тамариска, подле которого поставлена была пластина, и были парализованы движения у полевых мышей в клетке, установленной на пути луча Энергона. Очень интересные Превращения произошли с минералами, подвергнутыми облучению во время опыта. Небольшой кусок антрацита накалился и превратился в кокс, но настолько хрупкий, что от одного прикосновения к нему он рассыпался. Таким же хрупким стал и кусок гранита, подвергнутый бомбардировке мегонами больших энергий. Профессор Кордато объяснил эти явления:

— Мегоны, достигающие скорости света, обладают большой способностью проникать в вещество. При этом в металле они сильно тормозятся, поток частиц бомбардирует атомы металла, энергия движения переходит при столкновении в тепловую энергию и последняя достигает очень высокой температуры. Все это происходит в тысячные доли секунды. Вот почему пластина наша накалилась и расплавилась в один миг.

Алонзо Спиро, присутствовавший при подобных опытах, с изумлением смотрел на расплавленную пластину:

— Значит лучи Энергона смогут плавить металл и в мартеновских печах? — спросил он.

— Вполне, — ответил Кордато.

— А что произошло с углем, гранитом, с мышами и тамариском?

— Поток мегонов вызвал в антраците нагревание и превратил его в кокс, — объяснил Кордато. — Хрупкость гранита и кокса, видимо, вызвана ослаблением сцепления молекул. Мыши оцепенели и увял кустик? Гм… Гамма-кванты и радиоактивное излучение губительны для всякой живой клетки. Но их действие должно сказаться впоследствии. А здесь… Скорее всего, я думаю, что в ионизированный воздух проник сильный заряд из аккумулятора Спиро…

Вери Кордато зачарованно смотрела на расплавленный металл, на сгоревший и рассыпавшийся уголь. Наконец, она приблизилась к Орли и сказала:

— Пройдет еще немного времени, и наша родина станет свободной. Вот тогда ваш Энергон, Орли, очень пригодится нашему мирному трудовому народу. Я уверена, что он будет творить чудеса!

Профессор Кордато ласково положил руку на плечо дочери:

— Ты права, Вери, — сказал он. — Мегоний и Энергон действительно смогут в дальнейшем творить чудеса. С их помощью будет в мартенах плавиться металл, газифицироваться уголь в подземных пластах. Энергон будет дробить камни и прокладывать дороги в горах, рыть шахты. Прекращая рост клеток злокачественных опухолей, малые дозы излучения принесут человечеству избавление от таких тяжелых болезней, как рак… Нам с вами, друзья, надо только постараться, чтобы мегоний и Энергон не попали в руки людей, готовящих новую войну. В их грязных руках мегоний и Энергон могут превратиться в очень опасное оружие…

В тот день подле горы Колло он, Орли, в присутствии своего лучшего друга Алонзо Спиро и Вери Кордато, девушки, которую он крепко любил, дал клятву своему учителю, что никогда мегоний и Энергон не попадут в руки врагов мирного человечества.

Опыт у горы Колло был произведен утром на заре. Вокруг на расстоянии нескольких километров не было никого. О нем знали только четыре человека: Кордато, его дочь, Спиро и он, Орли. Никто посторонний о нем ничего узнать не мог, и тем не менее вскоре вокруг университетской лаборатории стали шнырять сыщики. Он, Орли, тотчас же предложил профессору Кордато немедленно перевести сейф с мегонием и Энергон в какое-нибудь потайное место, скрыть их и временно прекратить научную работу в лаборатории. Но Кордато уже трудно было оторвать от его опытов, которые с каждым днем давали все новые и новые поразительные результаты. Старый ученый не мог оставить свою работу, и, наконец, беда стряслась… Как хорошо, что он, Орли, в тот день, когда Фланго вызвал к себе Кордато, решил немедленно увезти из лаборатории сейф с мегонием, Энергон и всю аппаратуру. Ему помогали неизменные друзья — Алонзо и Вери. Спиро примчался в университет на грузовике, и, пока грузили все, Вери увлекла куда-то дежурного сыщика и отпустила его, когда машина уже умчалась.

С тех пор прошло больше года. Здесь в тюрьме его, Орли, били на допросах, ему выкручивали суставы, лили на голову ледяную воду, сажали на доску, утыканную гвоздями, но он вытерпел все эти нечеловеческие терзания и не сказал своим мучителям, где хранятся сейф с мегонием и Энергон, не сказал, над чем работал Кордато и что делал в лаборатории он сам.

Что же заставляло его молчать на допросах, в чем черпал он свою силу при этих страшных средневековых пытках?…

Перед глазами Орли из дымки прошлого вставало прекрасное, мужественное лицо отца, залитое кровью. Шестнадцать лет назад, когда ему, Орли, было всего лишь двенадцать лет, его отец, инженер Витторио Орли погиб на баррикадах в дни героической обороны столицы от контрреволюционных банд генерала Фланго… Он, Ролландо Орли, был единственным сыном у матери, и она решила уберечь его в годы жесточайшего террора флангистов, отвратить от него трагическую участь отца. Дочь состоятельных родителей, она употребила все свои сбережения, чтобы дать сыну образование, направить его помыслы к науке. Орли очень любил свою мать, но сейчас он не жалел, что она умерла пять лет назад. После гибели горячо любимого мужа, увидеть сына в тюрьме было бы для нее величайшей трагедией. Орли бережно хранил воспоминания о матери, но он помнил и об отце. Наука лишь на время вытесняла из его памяти героические картины борьбы народа за свою свободу. Он, Орли, гордился отцом и ненавидел тех, кто убил его. Попав в тюрьму, он решил погибнуть, но не отдать своего изобретения убийцам отца.

Рядом с дорогим образом отца вставал образ другого человека. Профессор Кордато!.. В этом честном и благородном ученом было много общего с отцом. Он мужественно держался на допросах, но первое же избиение свело его в могилу. У Кордато было больное сердце, оно не могло выдержать тех нечеловеческих мучений, которые перенес он, Орли, здоровый, молодой мужчина…

Вери!.. Орли закрыл глаза и ясно увидел свою чудесную Бери. Ее большие, лучистые глаза смотрели ему прямо в душу. Сколько в них тепла и света!.. Неужели он никогда больше не увидит ее?… Как хорошо, что ей удалось скрыться. Но что с нею? Где она?… Уже больше года ни она, ни Алонзо Спиро не дают о себе никакой весточки. Может быть их тоже арестовали?… Хотя, вряд ли! Флангисты уже давно устроили бы ему очную ставку с ними, или попытались бы спровоцировать его на каких-то их «признаниях».

Но что же делать?… Как уйти из этой проклятой тюрьмы?…

Орли вскочил и вновь зашагал по своей тесной камере.

— Раз! Два! Три! Четыре!..

Считать, считать шаги и ни о чем не думать. Он все равно ничего не придумает.

В коридоре послышались шаги. Загромыхал засов, щелкнул ключ в замке и со скрежетом открылась дверь.

Орли остановился и напряженно ждал. Вошел заключенный-раздатчик хлеба и бросил на койку кусок черного хлеба. Затем он отметил что-то карандашом в замусоленной тетрадке; глянул на Орли, незаметно подмигнул ему и, стрельнув глазами на хлеб, лежавший на койке, вышел из камеры.

Вновь загрохотала дверь. Орли остался один. Он настороженно смотрел на глазок в двери… Никого!.. Шаги замерли!..

Орли бросился к хлебу, разломил его и увидел крохотный кусочек бумаги, свернутый в несколько раз. Он подбежал к окну.

«Что это?… Почерк Вери!.. Откуда?… Как?…»

Не читая записки, Орли настороженно посмотрел на дверь. Не провокация ли это?…

Орли впился глазами в записку:

«Мой драгоценный! Я и Алонзо здесь. Мы долго скрывались. Он был за границей, я — в деревне. Сейчас о нас уже немного забыли, и мы решили вернуться. Мы хотим помочь вам. Отвечайте через того же человека».

Да! Это она! Она называла его «мой драгоценный» и всегда говорила ему, так же как и он ей, «вы»…

Орли зашагал, почти забегал по камере. Значит они здесь? У Спиро неплохо работает голова, с ним можно что-нибудь придумать…

«Вери здесь!» Эта мысль сразу переродила Орли, вдохнула в него большую силу и желание вырваться из тюрьмы во что бы то ни стало.

Орли не спал в ту ночь. В голове его рождались тысячи планов побега, но при внимательном рассмотрении он отвергал их. Слишком мало у него было помощников, чтобы осуществить даже самый несложный из этих планов.

Орли вспомнил о сильной подпольной организации «Свободная родина», о которой он слышал еще в университете. «Что, если как-нибудь связаться с этой организацией?» — думал он. Но и эта мысль угасла под градом реальных, трезвых вопросов: «Прежде всего эти люди спросят, почему я не нашел к ним дорогу раньше, когда был на свободе. И они, конечно, будут правы. Наука, работа над Энергоном поглотила меня всецело. Это верно. Но ведь и они работают и тем не менее находят время для борьбы с тиранией Фланго. Нет, обращаться к ним нельзя, стыдно. Да и захотят ли они рисковать ради какого-то кабинетного ученого? Зачем я им нужен?… Нет, нет! Надеяться можно только на Спиро и Вери…»

Лишь на рассвете в голове Орли мелькнула почти фантастическая мысль:

«Энергон!.. Действие мегонного излучения!.. Об этом надо подумать…».

Орли встал с койки и зашагал по камере. Если раньше он шагал и механически считал, чтобы не думать, то сейчас его энергичный, твердый шаг как бы подгонял ищущую мысль.

«Если они охотились за мегонием Кордато и моим Энергоном, чтобы превратить их в оружие для нападения на мирных людей, то почему же я, мирный ученый, на которого напали хищники, не могу, не имею права превратить свой аппарат в оружие обороны и уйти от своих тюремщиков с его помощью?… — в десятый раз спрашивал себя Орли и в десятый раз отвечал: — Могу!.. Могу!.. И имею полное моральное право!..»

«Итак, продолжим наш опыт уже в присутствии доктора Штука и полицейских генерала Фланго. Может быть они вполне заменят мне полевых мышей?» — с сарказмом подумал Орли.

Уяснив себе, что Энергон, действительно, может стать его освободителем, Орли так взволновался, как никогда за эти четыреста дней. Он долго ходил по камере, рисуя себе картины страшной расправы с врагами, когда он вновь заполучит Энергон Потом он взял себя в руки и стал уже спокойно и тщательно обдумывать план действия.

«Прежде всего надо объявить тюремщикам, что я сдаюсь, что я решил передать им все вывезенное из университета. Тем временем Спиро и Вери должны перестроить Энергон. Мне нужен не направленный пучком луч, а излучение в виде зонта. Да, да! Это прекрасная идея! Огромный зонт из лучистой энергии. Как только я доберусь до Энергона, я сейчас же должен прикрыться этим гигантским зонтом, и тогда мы увидим, кто выйдет победителем из схватки, в которую ринулся Фланго, бросив меня и Кордато в тюрьму…»

Орли уже продумал, как с помощью особого конуса в трубке ускорителя направить во все стороны частицы излучения. Отскакивая «рикошетом» от наклонных стенок конуса, мегоны должны устремиться из полукольцеобразных дюз аппарата во все стороны и вниз от Энергона. Экраны из бористой стали, барито-бетона и специально приготовленного парафина не пропустят лучей прямо вниз, и Орли на каком-то пространстве под Энергоном будет защищен от вредного действия излучения. Но как поднять Энергон хотя бы метра на полтора над головой?… И тут Орли вспомнил: «Бегемот»!.. Года три назад неугомонный изобретатель Алонзо Спиро задумал сконструировать специальный автомобиль для прогулок туристов по горам. Он долго и упорно трудился и наконец соорудил нечто среднее между трактором и автобусом. Сооружение было крепкое, просторное, его гусеничные цепи с шипами позволяли… преодолевать значительные препятствия, но машина Спиро была столь неказиста и неуклюжа, что ни одна туристская контора не решалась ее приобрести. Спиро назвал свою машину «Бегемотом». Он поставил ее в поселке Элита в сарае на пустой даче своей тетки и вскоре о ней забыл.

Орли предвидел, что если он даже и вырвется из рук врагов, ему придется не только уйти из столицы, но и пробираться в горы, а затем перейти границу на севере. Однако, даже если Вери и Спиро раздобыли бы машину для побега, вряд ли удастся им беспрепятственно промчаться 400 километров до гор. Враги очнутся и примут все меры к задержанию беглецов. Они будут продолжать преследование даже в горах. Вот тут-то «Бегемот» со своими гусеничными цепями и стальными шипами может оказаться очень полезным…

«Конечно, может быть все мои предположения рухнут при первом же вооруженном натиске на меня полицейских. Ну, что же, лучше ужасный конец, чем ужас без конца», — решил он.

Однако Орли гнал от себя все мрачные мысли и обдумывал планы побега.

Он вынул из-под отставшей штукатурки несколько листков бумаги и огрызок карандаша и стал составлять ответ на записку Вери. Экономя каждый миллиметр драгоценной бумаги, он мельчайшим почерком изложил свой план, как мог кратко и в выражениях, понятных лишь ему и Вери. Она знала Энергон не хуже его самого, она участвовала в опытах, и Орли был уверен, что его подруга поймет все. На обороте записки он обращался к Спиро, просил своего друга разыскать «Бегемот» и подготовить его к установке того самого аккумулятора, который когда-то приводил в действие Энергон.

Когда утром явился тот же раздатчик хлеба, Орли показал ему на разломанный и не съеденный хлеб, валявшийся на полу, и сердито сказал:

— Это не хлеб, а какой-то навоз. Его невозможно есть.

— Ишь ты, граф какой! — насмешливо ответил раздатчик и, подобрав хлеб, вышел из камеры.

— Проголодаешься, сожрешь и навоз, — хмуро сказал надзиратель и загрохотал дверью.

Через два дня Орли получил ответ от Бери:

«Мой драгоценный! Мы сделаем все. Ждите. Известим. Ваша Вери».

В этот день Орли стал петь. Он ходил по камере и пел задорную студенческую песню так громко, что мрачный надзиратель с удивлением заглянул в глазок и проворчал за дверью:

— Эй, потише! Ты не на именинах…

— У меня сегодня именины, надзиратель! — весело крикнул Орли и вновь зашагал по камере, громко считая:

— Раз! Два! Три! Четыре!.. Вот я и в Париже!.. Раз! Два! Три! Четыре!.. Вот я и в Бомбее!..

 

III. ОРЛИ ПЕРЕХОДИТ В НОВУЮ ЛАБОРАТОРИЮ

Прошел месяц. За этот срок Орли получил всего две записки от Вери. В первой было три слова:

«Работаем. «Бегемот» найден».

Во второй записке было два слова:

«Скоро испытание».

Орли отправил Вери еще одну записку, в которой давал ценные советы, как направить излучение Энергона по периферии. Между прочим, он попросил Вери и Спиро изготовить специальные белые плащи, капюшоны и перчатки и пропитать их препаратами бора, а сверху покрыть слоем буры. Такая одежда могла бы отражать рассеянные в воздухе частицы и гамма-лучи и служить защитой от вредного соседства с Энергоном.

«Когда я начну «работать» у Фланго, я попрошу разрешения привлечь вас, Вери, к моей работе. Остальное сообщу потом», — приписал Орли в записке…

Наконец, однажды все через того же раздатчика хлеба Орли получил записку, которая его радостно взволновала:

«Испытали. Все в порядке. А.С. готовит машину. Действуйте…»

В тот день Орли с большим аппетитом съел свой довольно несъедобный хлеб вместе с этой чудесной запиской и тотчас же стуком в дверь позвал надзирателя:

— Ну, что тебе? — с угрожающим видом спросил тот, заглянув в глазок двери.

— Господин надзиратель! — торжественно сказал Орли. — Немедленно передайте начальнику тюрьмы, что заключенный Ролландо Орли хочет сделать ему лично очень важное заявление.

— Ишь ты! Очень важное заявление! У вас у всех тут «очень важные» заявления, — ворчливо сказал надзиратель и повернулся от двери.

— Я должен открыть ему важную тайну государственного значения, — сказал Орли. — Если вы не сообщите об этом начальнику тюрьмы, он все равно узнает о моей просьбе и посадит вас в соседнюю камеру, рядом со мной.

Потоптавшись возле камеры Орли, надзиратель прохрипел: «Будь ты проклят!», но все же спустился вниз по железной лестнице на первый этаж. Через двадцать минут Орли был уже в управлении тюрьмы.

— Что случилось, милейший? — с удивлением глядя на него, спросил начальник тюрьмы, молодой хлыщеватый полицейский офицер.

— Я решил рассказать властям все о своей работе и передать им то, что я утаил от них в прошлом году, — деревянным тоном сказал Орли.

Начальник тюрьмы пожал плечами:

— Странно! Сидя на гвоздях, ты, милейший, никак не мог припомнить, куда девалась вся ваша лабораторная труха. А сейчас, когда тебя уже оставили в покое, ты вдруг все вспомнил.

— Сидя на гвоздях, трудно что-нибудь припомнить, господин начальник тюрьмы, — насмешливо сказал Орли. — Удобнее думать, когда спокойно пролежишь на койке почти полтора года.

— Это верно, — согласился начальник тюрьмы.

В тот же день Орли был доставлен к начальнику полиции Танголико. Здесь его ожидал Штук. Танголико больше слушал, разговаривал с Орли почти исключительно Штук.

— Я очень рад вас видеть, коллега! — восторженно воскликнул Штук.

— Я тоже… — лаконично ответил Орли.

— Я слыхал, что вы стали общительнее и хотите нам кое-что рассказать? — спросил Штук.

— Да… Я хочу передать вам все, что мы вывезли когда-то из университетской лаборатории. Если вы не возражаете, я совместно с вами буду продолжать работу, начатую профессором Кордато.

— Прекрасно! — воскликнул Штук. — А в чем заключалась работа профессора Кордато?

— Он открыл новый метод получения искусственных радиоактивных элементов.

— Ага! Это интересно. И ему удалось с помощью своего метода получить новые радиоактивные элементы? — с видимым интересом спросил Штук.

— Да. Он был близок к этому.

— На каком принципе основан его метод?

— На бомбардировке тяжелыми частицами устойчивых элементов.

— Гм… — Штук поморщился. — Это не ново…

— Возможно. Но результаты, которых мог добиться профессор Кордато с помощью сконструированного мною весьма мощного, но миниатюрного по форме ускорителя, были бы новее самых больших новостей в области ядерной физики, — уверенно сказал Орли. — К сожалению, наша работа была прервана на кульминационной своей стадии.

— Миниатюрный ускоритель? — спросил Штук. — Миниатюрнее бетатрона Керста, помещающегося на письменном столе, по-моему, ничего пока быть не может.

— Мой ускоритель не больше бетатрона Керста, но эффективнее во много раз и построен на ином принципе.

— И его сконструировали вы сами, в своей университетской лаборатории? — недоверчиво спросил Штук.

— Вам кажется это невероятным, но это так, — спокойно глядя в прищуренные глаза Штука, сказал Орли.

— Гм… Я хочу на него посмотреть. Где он? — спросил Штук.

— Там же, где и вся остальная аппаратура лаборатории и записи профессора Кордато, — невозмутимо ответил Орли. — Он будет передан вам моими друзьями, как только мы с вами договоримся о совместном продолжении работы Кордато.

Штук внимательно всматривался в лицо Орли. Он был убежден, что этот молодой ученый, фанатично преданный своему погибшему учителю, человек, от которого не удалось добиться ни слова, ни вздоха самыми страшными пытками, не может сейчас так просто разгласить тайну работы Кордато.

«Несомненно он хочет нас провести», — думал Штук, пристально глядя на бледное, заросшее густой бородой лицо Орли.

— Я полагаю, доктор Штук, что заявление господина Орли следует обдумать, — сказал молчавший до того Танголико. Напишите, господин Орли, заявление на имя генерала Фланго, укажите в нем, где вы скрыли аппаратуру лаборатории, материалы профессора Кордато и свой аппарат. Мы перевезем все в новую, лабораторию, и я не сомневаюсь, что господин генерал разрешит вам совместно с доктором Штуком продолжать свои опыты.

— Я знаю, что все вывезенное из лаборатории сохранилось. Но где оно находится, знают только мой друзья, — ответил Орли. — Я могу с ними снестись, и они передадут мне все, что нам нужно.

— Они не могут вам ничего передавать. Пока генерал не вынесет своего решения, вы будете находиться в тюрьме. А заключенным, как известно, ничего передавать нельзя, — официальным тоном сказал Танголико.

— Я ничего не буду писать генералу. Вы отлично можете передать ему все, что сообщил вам я, — резко сказал Орли, но тотчас же спохватился и сбавил тон. — Добавьте к этому, что я полностью раскаиваюсь, но мои друзья вручат мой аппарат и прочее только мне лично. Против конвоя я, конечно, не возражаю.

— Мы обсудим ваше заявление, — сказал Штук.

Танголико подал знак конвоирам, и Орли увели.

— Ну?… — спросил Танголико.

— Он что-то задумал, — ответил Штук.

— Он даже не умеет этого скрыть, — сказал Танголико.

— Но все же я уверен, что Макчерти посоветует Фланго принять его предложение. Мне нужно только взглянуть на его ускоритель, перелистать записи Кордато, и мы можем этого Орли сейчас же отправить либо обратно в тюрьму, либо на тот свет.

— Я доложу сегодня о нем генералу, — сказал Танголико.

— А я поговорю с Макчерти, — добавил Штук.

Через два дня Штук явился в тюрьму к Орли. Они говорили недолго: Штук объявил Орли, что Фланго приказал отвести для его опытов специальное помещение вне тюрьмы, куда будут перевезены оборудование университетской лаборатории и аппарат Орли, и что сам Орли может немедленно покинуть тюрьму и перейти в дом, где будет находиться его новая лаборатория.

— Там есть отличная комната, где вы сможете жить, — вежливо сказал Штук. — Кстати, там для вас приготовлены костюм, белье и все необходимое.

— Ну, что же, доктор Штук! — воскликнул Орли. — Я уверен, что мы с вами доведем до конца работу профессора Кордато. Нам поможет мой ускоритель.

Штук загадочно улыбнулся:

— Я в этом не сомневаюсь.

— Вы не знаете ли, доктор Штук, в новом помещении лаборатории существует телефон? — спросил Орли.

— Помнится, там телефон есть, или, во всяком случае, был, — ответил Штук.

— Очень прошу вас, сообщите мне завтра же номер телефона нашей с вами лаборатории.

— Пожалуйста.

— А послезавтра я перееду в новое помещение.

— Вы можете переехать туда даже сегодня.

Орли обвел взглядом свою камеру и сказал со вздохом:

— Как это ни странно, но я уже свыкся с этим грустным своим пристанищем и хочу еще денек провести в нем наедине со своими мыслями.

— Как вам угодно, — охотно согласился Штук. — Начальник тюрьмы переведет вас в новое помещение, как только вы того пожелаете.

На другой день через надзирателя Орли получил от него записку:

«Телефон в новом помещении был снят. Но сегодня он вновь работает. Его номер 82–34».

В следующее утро Орли через того же раздатчика хлеба передал Бери записку:

«Перехожу в новое помещение. Звоните мне из автомата по телефону 82–34. А.С. пусть займется сейчас только «Б-м» и держится от нас подальше».

После этого Орли объявил надзирателю, что хочет видеть начальника тюрьмы. Надзиратель открыл дверь и сказал:

— Выходите. Он вас ждет…

Начальник тюрьмы, действительно, уже ждал его в своем кабинете. Он принял Орли вежливее, нежели в первый раз.

— Я получил приказ Танголико о вашем переводе в другое помещение, — сказал он, с любопытством глядя на Орли. Поздравляю. Вам повезло.

— Благодарю. Я уверен, что скоро мне повезет еще больше, — насмешливо сказал Орли.

— Вы, несомненно, станете знаменитым. Но я надеюсь, что вы не забудете того гуманного обращения, которое вы встретили в стенах вверенного мне учреждения? — без тени улыбки спросил начальник тюрьмы.

— О, нет, господин начальник! — воскликнул Орли. — Я буду помнить вас и вверенное вам учреждение до гробовой доски. Кстати о доске. Ее и гвозди, которыми она была утыкана, я тоже никогда не забуду…

Помещение для научной работы Орли было отведено на краю города, в лаборатории заброшенного и несколько лет уже не работавшего химического завода. Здесь же в помещении бывшего управления завода для жилья Орли была отведена комната. В первый день своего переселения Орли чувствовал себя как на курорте. Он знал, что весь завод обнесен колючей проволокой, что его охрана вооружена пулеметами и минометами, но это не омрачало его отличного настроения. Он не сомневался, что скоро вновь получит свободу и увидит Бери.

Орли догадывался о планах Штука в отношении его самого:

«Эта подлая гитлеровская крыса хочет только заполучить от меня все, что ему надо, и тогда он со мной расправится. Они меня даже в тюрьму не отправят обратно, а пристрелят тут же в лаборатории, — думал он. — Но мы теперь с ними поборемся. Уж я постараюсь, чтобы мой Энергон «произвел на доктора Штука самое сильное впечатление».

Бери позвонила в первый же день. Орли и Штук в это время осматривали помещения для лаборатории. К телефону подошел Штук.

— Слушаю… Доктора Орли?… — на лице Штука отразилось крайнее изумление. — Сейчас… Просят вас, — сказал он и передал трубку Орли.

Орли услышал голос Вери. Радостное волнение охватило его. Голос Вери!.. Как давно он не слышал ее чудесного голоска!

— Вери! — крикнул он. — Это я, Орли!.. Я слушаю вас!..

— Орли! — сказала Вери. — Как я рада, что могу говорить с вами… Я ничего не спрашиваю, я понимаю, что вас перевели в новое помещение потому, что вы, очевидно, согласились продолжать опыты отца и не делать из них тайны…

Орли догадался: Вери предполагает, что их разговор кто-то подслушивает, и поэтому она говорит «то, что надо».

— Да, да, Вери! — воскликнул Орли. — Мы с доктором Штуком будем продолжать работу профессора Кордато. Я буду просить доктора Штука, чтобы он и вас привлек к этой работе…

«Тонкая игра, — с улыбкой глядя на него, думал Штук. Они сговариваются в моем присутствии…»

— Вы согласны, Вери? — спросил Орли.

— Да, конечно! — сказала Вери.

— Я могу только приветствовать появление в нашей лаборатории очаровательной дочери профессора Кордато, — учтиво сказал Штук.

— Доктор Штук соглашается на ваше участие в нашей работе, Вери, — сказал Орли.

— Передайте доктору Штуку, что я очень признательна ему, — сказала Вери.

Орли выразительно взглянул на Штука.

— Вери говорит, что она очень признательна вам, доктор.

Штук с улыбкой поклонился.

— Вери, когда мы сможем перевезти Энергон и все остальное в новую лабораторию? — спросил Орли.

— Когда хотите, — ответила Вери.

— Что если бы нам эту переброску осуществить послезавтра, часов в девять утра?

— Хорошо, — согласилась Вери. — Что должна я делать?…

— Попросите наших друзей, чтобы они вынесли на поверхность все, что скрыто в земле, — сказал Орли. — Они могут удалиться, а вы, Вери, подождете нас с доктором Штуком. Мы приедем, все погрузим и перевезем сюда.

— Прекрасно, — ответила Вери. — Все будет сделано так, как вы сказали.

— До скорого свидания, Вери!

— До скорого свидания, друг мой!

Орли положил трубку.

— У вас, очевидно, неплохо была налажена связь с вашими друзьями, — криво улыбаясь, сказал Штук.

— Мне пришлось ее наладить, господин Штук, иначе я не смог бы вернуть свой ускоритель, аппаратуру лаборатории и записи профессора Кордато, — ответил Орли.

— Но мы ведь с вами приедем за всем этим не одни, — иронически глядя на него, сказал Штук. — Боюсь, что очаровательная Вери Кордато упадет в обморок, когда увидит ваш конвой…

— О, нет! Это очень мужественная девушка, — ответил Орли.

— Итак, послезавтра в девять часов утра? — переспросил Штук.

— Послезавтра в девять часов утра, — ответил Орли.

 

IV. ЧТО ПРОИЗОШЛО У ГОРЫ КОЛЛО

Через день, рано утром, к новому помещению лаборатории подали закрытую легковую машину. В ней сидел Штук. Он вошел в лабораторию и вскоре вышел оттуда вместе с Орли.

— Мы можем отправиться, господин Орли, — сказал Штук.

Орли молча обошел вокруг машины и внимательно осмотрел ее. Это была какая-то заграничная и по-видимому самая последняя модель. Дюжий полицейский, сидевший у руля, удивленно поглядывал на Орли.

— Хорошая машина, — наконец сказал Орли.

— Из гаража генерала Фланго, — многозначительно произнес Штук. — В его гараже большой выбор машин.

— Я давно не ездил в таких машинах, — удовлетворенно сказал Орли. — Ну, что же, мы можем отправляться, господин Штук.

Они сели в машину и выехали за ворота. Там их ждал отряд полицейских-мотоциклистов и одна небольшая танкетка, вооруженная пулеметом. В стороне стоял грузовик с пятью полицейскими.

— Ого! — воскликнул Орли. — Вы угадали, доктор. Мы к Вери приедем, действительно, не одни.

Штук развел руками:

— Так распорядился Фланго.

— Понятно, — с иронией сказал Орли.

К ним подошел полицейский офицер, по-видимому командир отряда мотоциклистов, и, приложив руку к козырьку, обратился к Штуку:

— Куда прикажете, господин доктор?

Штук вопросительно взглянул на Орли.

— Мы поедем по направлению к горе Колло, — сказал тот.

Это было недалеко, километров пять-шесть от города.

— К горе Колло! — приказал Штук.

Несколько мотоциклов затрещало и, опередив машину Орли и Штука, помчалось к шоссе. Позади легковой машины покатила танкетка с шестью мотоциклистами по бокам.

— Ваш конвой будет разочарован. Нас встретит всего лишь одна безоружная девушка.

— Осторожность — мать благополучия, друг мой, — с неизменной улыбкой ответил Штук. — Но я полагаю, что наш конвой не только разочаруется, он в то же время будет и очарован, когда увидит вашу прелестную подругу. Я слыхал, что Вери Кордато необыкновенно красива.

— Эти слухи преувеличены, доктор, — усмехнулся Орли. Она девушка обыкновенной красоты.

Вскоре вдали показался амфитеатр гор, с востока окружающих столицу, ближайшей из них была Колло. Этот массивный скалистый гигант издали казался синеватым в утренних лучах солнца. От шоссе к нему вела каменистая дорога.

У самого подножья горы, чуть в стороне от дороги, окруженная ящиками и чемоданами, стояла небольшая легковая машина серебристой окраски. На верх машины был взгроможден и, видимо, там наглухо укреплен какой-то большой металлический аппарат цилиндрической формы. К багажнику машины были привязаны ящики. Такие же ящики и несколько чемоданов стояли тут же на дороге. За рулем серебристой машины сидела девушка в легком белом пальто. Это была Вери Кордато. Она с тревогой поглядывала на приближающихся мотоциклистов и танкетку. «Боже мой! Танк!..», — подумала она.

— Стоп! — сказал Орли, когда машина с ним и Штуком приблизилась к Вери на два десятка метров.

Шофер затормозил. Рассыпавшись в цепь, мотоциклисты тотчас же окружили серебристую машину и машину с Орли.

— Предупреждаю, доктор, — сказал Орли. — Вам придется быть свидетелем нежной встречи двух влюбленных. Вербена Кордато — моя невеста.

— О-о! — воскликнул Штук и распахнул дверцу машины.

Вери вышла из своей машины, и Орли ринулся, к ней навстречу. Они замерли в объятиях друг друга.

— Мой драгоценный! — сказала Вери, нежно глядя на Орли. Я опять вас вижу…

Обнимая Вери, Орли указал глазами на переднюю часть серебристой машины.

— Мотор? — тихо спросил он.

— Спиро поставил свой аккумулятор. Он соединен с Энергоном, — так же тихо ответила Вери.

— Отлично…

Орли оглянулся. Штук приближался к ним.

— У вас есть оружие, Вери? — тихо спросил Орли.

— Да…

— Штук сядет рядом с вами в нашу машину. Когда Энергон начнет действовать, направьте на Штука револьвер… — быстро почти шепотом проговорил Орли.

— Мой привет вам! — с ослепительной улыбкой сказал Штук, приблизившись к ним и отвесив Вери глубокий поклон.

— Это Вербена Кордато, доктор, — оживленно сказал Орли.

— Я догадался бы, даже не зная этого, — сказал Штук.

Вери принужденно улыбнулась и кивнула Штуку своей прелестной головкой. Бледная и взволнованная, она была необычайно хороша в это счастливое и тревожное для нее утро.

— Вери говорит, что мои друзья сохранили все вывезенное из лаборатории в полном порядке, — с неподдельною радостью сказал Орли. Он торжественно и независимо кивнул на большой цилиндр, водруженный на крыше серебристой машины. — А вот это и есть мой ускоритель. Я назвал его Энергоном.

— Я надеюсь, что вы покажете мне его в действии, когда мы вернемся в лабораторию? — спросил Штук, с любопытством оглядывая странный аппарат.

— Непременно! — воскликнул Орли. — Я уверен, что мой Энергон произведет на вас, доктор, очень сильное впечатление.

Вери с тревогой посмотрела на Орли, но Штук не понял зловещего смысла этих слов.

— Я был бы очень рад за вас, доктор Орли, — сказал он.

Орли указал на ящики и чемоданы, стоявшие подле машины:

— Попросите кого-нибудь перетащить эти ящики в грузовую машину, — сказал он. — Только осторожнее, там упакованы тонкие и сложные приборы.

Штук позвал полицейских, и те мигом перенесли всю кладь в грузовик. Бери села в серебристую машину и с пленительной улыбкой обратилась к Штуку:

— Надеюсь, мы в новую лабораторию поедем все вместе, доктор?

Штук помедлил с ответом. Внутренний голос внушал ему величайшую осторожность. Он оглянулся по сторонам: ящики и чемоданы были уже помещены в грузовик. Мотоциклисты спокойно ждали, не покидая своих машин и стоя одной ногой на земле. Танкетка дожидалась сигнала к обратному отправлению.

Штук успокоился: «Этот дурак Фланго, кажется, действительно перестарался: выслал пулеметчиков против девчонки с чемоданами».

Вери сидела в машине, внешне совершенно спокойная, но мысль ее была напряжена до предела. С улыбкой поглядывала она на Штука. Она знала, что пройдет еще пять минут, и на этой пустынной дороге решится судьба ее и Орли. Свобода или смерть?… Вери взглянула на Орли. Он был вполне спокоен и деловито оглядывал свой Энергон. Но как он все это выполнит?…

— Прошу вас, доктор, — пригласила Вери и шире распахнула дверцу своей машины.

Штук нагнул голову и полез в машину. Усевшись рядом с Вери, он удивленно оглянулся и спросил:

— А шофер?…

Орли, рассмеявшись, сел за руль и сказал:

— Думаю, что за эти полтора года я не разучился управлять машиной.

Штук выглянул и кивнул шоферу своей машины:

— Следуйте за нами!

Серебристая машина тронулась и медленно пошла к шоссе.

Весь конвой, сопровождавший Орли и Вери, двинулся в том же порядке, как и прибыл сюда, затрещали мотоциклы, загромыхали гусеничные цепи танкетки, замыкавшей весь эскорт.

Включив аккумулятор, поставленный в передней части машины, Орли стал напряженно прислушиваться. Минуты через три, когда вся группа уже выбралась на пустынное шоссе, он уловил сквозь шум мотоциклов легкий доносившийся снаружи шелест: это стал действовать Энергон. Постепенно шелест усилился и превратился в ясно слышимый свист…

Полицейские в грузовой машине и мотоциклисты с удивлением поглядывали на странный аппарат на крыше серебристой машины, уже громко свистевший.

«Сейчас автоматически откроется вакуум», — подумал Орли и пристально оглядел поле предстоящей битвы. Он знал, что битва должна продлиться одно мгновение, и от этого мгновения зависело все…

«Итак, на этот раз я поставлю свой опыт не на полевых мышах, а на полицейских крысах», — злорадно подумал Орли.

Он тревожно взглянул на танкетку: она чересчур отстала.

«Не попадет в сферу излучения!» — с тревогой подумал Орли.

Подозрительный свист, издаваемый Энергоном, встревожил, наконец, и Штука. Он выглянул из машины и крикнул:

— Стоп!

В этот момент из Энергона брызнул веером во все стороны голубоватый свет, и полицейские, словно пораженные током оцепенели и повалились на дорогу. Не упал лишь один мотоциклист; это был пожилой полицейский офицер, начальник конвоя. Со своим мотоциклом он вырвался далеко вперед, и, видимо, не попал в сферу излучения Энергона.

Неуязвимым остался и танкист. Танкетка шла позади метрах в пятидесяти от серебристой машины. Когда мотоциклисты неведомой силой были брошены на шоссе, она тотчас же остановилась и попятилась.

— Что случилось? — дико закричал Штук.

— Молчите! — приказала ему Вери и, выхватив из-под пальто револьвер, навела Штуку дуло в лоб.

Штук поднял руки и с ужасом уставился на Вери вытаращенными глазами.

Желая приблизить танкетку к излучению, Орли затормозил, но танкист уже понял, что конвой поражен странным сиянием, исходившим из серебристой машины, и вновь дал задний ход. Развернувшись, он перевалил через кювет и, отойдя подальше, повернул танкетку, направив пулемет на опасную машину…

Остановил свои мотоцикл и полицейский офицер. Повернув назад, он стал приближаться к серебристой машине, но увидел лежащих на дороге полицейских и уходящую танкетку, остановился и, выхватив револьвер, крикнул срывающимся голосом:

— Доктор Штук! Что случилось?!..

— Орли! Они будут стрелять! — воскликнула Вери.

— Запретите им стрелять! — приказал Штуку Орли. — Они убьют прежде всего вас…

Сообразив, что он оказался между двух огней. Штук тотчас же высунулся из машины и крикнул:

— Не стреляйте!..

Полицейский офицер и танкист не знали, что делать. Открыв огонь, они наверняка убили бы не только Орли, но и Штука. Однако они поняли, что если они не будут стрелять, эта дьявольская машина достанет их своими вредоносными лучами и с ними произойдет то же, что и с остальными полицейскими.

Все замерло… Голубоватое сияние, исходившее из серебристой машины, усилилось. Штук с ужасом, смешанным с любопытством, смотрел на это сияние:

«Все ясно… Там, наверху стоит ускоритель. Он выбрасывает из вакуума в пространство поток каких-то частиц… Пролетая, они ионизируют воздух… Но откуда же он берет энергию?…» — лихорадочно соображал он. Револьвер, ткнутый Вери ему в бок, сразу отвлек ученого-шпиона от его научных наблюдений.

— Что вы от меня хотите? — спросил Штук.

— Прикажите танкисту и мотоциклисту удалиться в город! повелительно сказал Орли.

— Боюсь… они меня… не послушают… — запинаясь, произнес Штук.

Штук высунул из машины кончик носа и визгливо крикнул:

— Уходите в город!..

Полицейский офицер нерешительно оглянулся. Видимо он не прочь был немедленно исполнить приказание Штука, но танкист уже полностью уяснил положение. Он понял, что находится вне действия страшных лучей, и ему следует попытаться задержать этих важных преступников. Он не сомневался, что, упустив их, он пойдет под суд, если же ему удастся их задержать или на худой конец хоть пристрелить, Фланго не оставит его без награды… Совсем осмелев, танкист открыл крышку люка, высунулся из танкетки и крикнул:

— Эй, вы!! Прекратите ваши фокусы и следуйте немедленно в город!.. Даю минуту на размышления!..

— Не стреляйте! Здесь в машине находится уполномоченный господина Макчерти! — в панике закричал Штук.

Полицейский офицер понял, что положение создалось запутанное и очень опасное.

— Эй, в танке! Хортис! — крикнул он. — Придержите их, а я быстро слетаю в город за помощью.

Он дал полный ход и исчез вдали со своим мотоциклом.

Хортис проводил его мрачным взглядом:

«Убежал, гад… Ну и черт с ним. Я один расправлюсь с этой шайкой».

Он внимательно присмотрелся к серебристой машине:

«Конечно, они орудуют какими-то лучами. И, должно быть, эти лучи испускает вон та шкатулка, что торчит на этой алюминиевой машине», — соображал танкист.

Хортис понял, что ему нужно делать. Захлопнув крышку люка, он взял на прицел Энергон, укрепленный ни крыше серебристой машины, и нажал гашетку пулемета…

Услыхав стрельбу. Штук упал на сиденьи и приник к нему головой.

Вери со страхом глядела на танкетку. Орли замер, устремив на танкетку напряженный взгляд, и вдруг увидел, как в сфере голубого сияния, словно ракеты фейерверка, с треском стали сыпаться ослепительные огни… Эти огни сверкали в такт стрекоту пулемета, озаряя все вокруг ярчайшими вспышками магния.

— Это пули! — восторженно закричал Орли. — Разрывные пули рвутся в лучах Энергона! А-а!.. Так вот оно что!..

Он рванул рычаг, машина описала молниеносный оборот и, перевалив через кювет, пошла прямо на танкетку.

Танкист не мог, понять, что случилось. Ему и в голову не пришло, что пули могут накаляться и взрываться в этих голубых лучах. Вместо того, чтобы дать задний ход и уйти от приближавшейся к нему серебристой машины, он взял прицел повернее и… выпустив гашетку пулемета, стал корчиться на своем сиденье.

Пулемет умолк…

— Все!.. — удовлетворенно сказал Орли.

Он остановил машину и, крепко схватив за шиворот Штука, вытолкнул его в раскрытую дверцу.

— Пощадите! — заревел Штук.

Уцепившись за дверцу, он сыпал словами, как в бреду:

— Я умоляю вас, доктор Орли!!.. Я такой же ученый, как и вы! Я буду вам полезен! Я помогу вам уехать за границу! Доктор Орли!

Но Орли размахнулся и ударил его кулаком в лицо:

— Вон!..

Штук мотнул головой, но не выпустил дверцу:

— Вери! — закричал он, глядя на девушку страшными, вылезшими из орбит глазами. — Милая Вери!.. Во имя науки!.. Пощадите!..

— Во имя науки?!.. — яростно спросил Орли. — А ее отца ты убил тоже во имя науки?… А доска с гвоздями!. Это тоже во имя науки?…

Он поднял ногу и каблуком ударил в лицо Штука, обезумевшего от животного страха. Тот выпустил дверцу в повалился наземь…

Вери захлопнула дверцу, и серебристая машина медленно отошла в сторону, покрыв лежавшего на мгновенно почерневшей траве Штука изумительно красивым сиянием…

Орли взглянул на скорченного гитлеровского атомщика:

— Во имя науки!.. Во имя человечества!..

На шоссе валялись полицейские, мотоциклы, стоял грузовик с ящиками, вдали стояла замершая и окутанная дымом раскаленная докрасна танкетка… Орли выключил Энергон. Сияние вокруг серебристой машины тотчас же померкло…

— Что там в грузовике, Вери? — спросил он.

— Железный лом, — ответила Вери.

Орли смотрел на нее усталыми и счастливыми глазами:

— Вот мы и свободны, Вери.

— Да, мой драгоценный, — ответила она и, оглянувшись во все стороны, прибавила: — это, кажется, так…

— А теперь куда? — спросил Орли.

— В Элиту! Там нас ожидает Спиро, — ответила Вери.

— В Элиту! — с восторгом воскликнул Орли и полным ходом повел машину вперед.

 

V. СТОЛИЦА ОБЪЯВЛЕНА НА ВОЕННОМ ПОЛОЖЕНИИ

За час до того как у горы Колло произошли все эти события, в просторный кабинет Фланго, в его дворце, собрались представители генерального штаба армии, начальник разведки Ганстерос, начальник государственной полиции Танголико, военный министр Кальти и глава церкви епископ Маскарато. Прибыл также Макчерти, высокий; еще молодой, но уже седеющий мужчина в светлом костюме, которого все именовали «господином послом». Участники совещания собрались в восемь часов утра.

Когда все уселись, невыспавшийся Фланго хмуро окинул собравшихся мутным взглядом и хрипло сказал:

— Господин посол! Господа! Я пригласил вас, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие, полученное мною сегодня на рассвете… Предназначенный к отправке в Африку для усмирения мятежа в Тарокко моторизованный полк «Басканья» покинул Браселонго и вместе с приданными ему горными танками и пятью батареями зенитных орудий быстрым маршем направился к горам Волкано.

— Зачем? — с тревогой спросил епископ Маскарато. Он был единственным, не узнавшим об этом происшествии еще до приезда во дворец Фланго.

— Очевидно затем же, зачем в горы уже почти два года бегут десятки и сотни солдат генерала Фланго, — с презрением и насмешкой глядя на Маскарато, пророкотал Макчерти.

— Ах, так?… Понимаю… Благодарю вас, сын мой, — смущенно забормотал старый епископ.

Фланго выдержал паузу и продолжал:

— Как стало известно, организатором мятежа является сержант Антонио Гартон, а его ближайшим помощником — полковой священник Базилио Гоа…

Маскарато разинул беззубый рот да так и остался, не будучи, видимо, в состоянии опомниться от ошеломляющего сообщения.

— Офицеры, оказавшие сопротивление мятежникам, и в том числе командир полка были обезоружены, связаны и заперты в казарме, — продолжал Фланго. Он взял со стола какую-то бумажку и показал собравшимся: — Главарь мятежников направил мне телеграмму. Разрешите зачитать?…

— Читайте… — не глядя на него, небрежно произнес Макчерти и положил окурок сигары в пасть малахитового крокодиленка.

Фланго кашлянул и начал:

«Господин генерал! По поручению полкового комитета довожу до вашего сведения, что полк «Басканья» отказался участвовать в военных действиях против народа Тарокко и в каких бы то ни было других военных действиях. Мы хотим не войны, а мира. Мы протестуем против милитаризации нашей страны, против хозяйничанья в ней иностранных империалистов, которые превращают нашу прекрасную родину в свою военную базу… Мы не будем пушечным мясом в войне против народа Тарокко… Мы останемся в горах до тех пор, пока вы не перестанете торговать нашей родиной и не уберетесь с нашей земли вместе с империалистическими хищниками… Карательные меры против нас приведут к ответным мерам… Сержант Антонио Гартон… Полковой священник Базилио Гоа».

— Все?… — спросил Макчерти, отщипывая кончик новой сигары.

— К сожалению, не все. В самую последнюю минуту я получил донесение командира эскадрильи самолетов, посланной из Браселонго вслед за полком «Басканья».

— А-а! Интересно… Читайте.

— Донесение весьма подробное, господин Макчерти… Я перескажу его… Полк «Басканья» должен был погрузиться на пароход ночью. В ту же ночь он и покинул казармы, но направился не в порт, а в горы. Лишь на рассвете самолеты были посланы за ним вдогонку. Однако полк уже достиг гор Волкано и обосновался в деревне Алино. Бомбардировщики и два штурмовика приготовились к штурму и бомбежке, но два звена истребителей по радио передали предупреждение, что атакуют их, если на Алино будет сброшена хотя бы одна бомба… Самолеты удалились, а примкнувшие к мятежникам истребители опустились на один из горных лугов вблизи Алино. Отлетев на некоторое расстояние, вернулись в горы и опустились там также два пикировщика…

Фланго умолк и выжидательно посмотрел на Макчерти. В эту минуту он был похож на подсудимого, которого судья заставил громко прочесть обвинительное заключение против самого себя.

Воцарилось молчание. Его нарушил все тот же епископ Маскарато. Обведя удивленным взглядом всех собравшихся, он нерешительно сказал:

— Какое кощунство! Произносить святое слово «мир» и… отбирать чужие самолеты.

— Их никто не отбирал! Они сами примкнули к дезертирам, хмуро глядя на него, сказал Фланго.

— Сами примкнули? — удивился епископ и, подумав, сказал: — Это большой грех…

Фланго посмотрел на него с досадой и продолжал:

— Таким образом, нужно признать, что если до недавнего времени в горах Волкано собирались лишь разрозненные шайки дезертиров, не пожелавших воевать в Корее и в наших африканских колониях, то сейчас там уже скопились значительные силы под объединенным руководством.

— А не удастся ли уговорить их… — нерешительно произнес Маскарато. — Я попробую направить к ним своих лучших проповедников…

Ему никто не ответил.

Маскарато вздохнул и умолк.

— Что думает об этих событиях генерал Кальти? — тоном прокурора спросил Фланго, обращаясь к своему военному министру, довольно безучастно слушавшему все сообщения генерала.

Кальти вскинул сухую седую голову и сказал резко:

— О том, что подобных событий можно было ждать в любом полку, а не только в «Басканье», я уже не раз предупреждал вас, господин генерал. Я предлагаю переформировать некоторые полки и очистить их от разложившихся элементов.

— Вы хотите подлить масла в огонь, господин военный министр, — ворчливо ответил Фланго, но умолк, увидев, что Макчерти сунул недокуренную сигару в пасть крокодиленка и откинулся в своем кресле. Это был верный признак, что посол собирается говорить.

Фланго не ошибся. Выдержав небольшую паузу и подняв высоко мохнатую седую бровь, Макчерти заговорил рокочущим басом:

— Господа! Сейчас нужно одно: действовать, а не болтать. Военный мятеж надо подавить немедленно и беспощадно. Следует сегодня же, максимум через два часа двинуть в горы карательные отряды охранных войск, танковый альпийский полк и не менее ста «Боингов»… Деревню в горах, где засела эта банда, надо разрушить до основания… Если это не будет сделано, мое правительство принуждено будет выслать сюда морскую пехоту для охраны наших авиабаз, рудников, шахт, заводов, наших железных дорог, наших специалистов…

Фланго растерянно смотрел на Макчерти. Оккупация страны, где он хоть в какой-то мере чувствовал себя «диктатором», мало его устраивала.

Но Кальти явно обрадовался:

— Это было бы великолепно! — воскликнул он. — Я полагаю, что по своим боевым качествам ваша морская пехота нисколько не уступает нашим добровольцам…

Макчерти резко оборвал его:

— Это была бы лишь крайняя мера! И вообще вы меня поняли неправильно. Мы предоставляем вам кредиты и снабжаем оружием для того, чтобы вы создали свою боеспособную армию. А вы хотите, чтобы мы еще и воевали вместо вас.

— Я прошу простить нашего военного министра, господин посол, — подобострастно и ехидно сказал Фланго: — Его слова часто опережают его мысли.

Кальти побледнел. Он очень хотел сказать Фланго:

«Зато вашим словам нечего опережать. Своих мыслей у вас не бывает…»

Хотел, но… не сказал.

— Господа! — повысил голос Фланго. — Мы сейчас разойдемся для того, чтобы принять самые экстренные меры для подавления мятежа в горах.

Затем Фланго стал перечислять всех присутствующих и их обязанности перед лицом грозной опасности. Он буравил своими пронзительными глазками каждого, кого называл:

— Газетам надо запретить всякую болтовню о мятеже. Кроме того, полиция обязана тщательно очистить наши города от всех так называемых «сторонников мира». В тюрьмах хватит места для всех, кто сочувствует дезертирам.

Танголико потупил глаза. Он хотел сказать, что тюрьмы и так переполнены, но, взглянув на сердитую физиономию Фланго, промолчал.

— Наш епископ… — торжественно начал Фланго. Задремавший было Маскарато сразу очнулся. — …должен публично отлучить от церкви этого попа, который примкнул к мятежникам…

— Я полагал бы, господин генерал, что вам нужно не только ополчиться на своих пацифистов, но и вооружить против них мировое общественное мнение, — не глядя на Фланго, сказал Макчерти. — Вы должны сказать всему миру, что этот бунт под вывеской протеста против вооружения в вашей стране организован русскими.

— Неужели это они? — наивно изумился епископ Маскарато.

— Вам должно быть совершенно безразлично — они это или не они, — продолжал Макчерти… — Важно, чтобы весь остальной мир был уверен, что все подобные выступления здесь у вас организованы Москвой.

Издали донеслась пулеметная пальба. Фланго тревожно взглянул на окно.

Все встали…

— Что случилось?…

Фланго обернулся к начальнику полиции.

— В чем там дело, Танголико?…

Танголико сорвал трубку телефона:

— Что за стрельба? — запищал он. — Немедленно выяснить! Доложить!..

Стрельба прекратилась, все утихло, но настроение участников совещания уже упало, разговор не клеился. Телефон зазвонил лишь через двадцать минут. Танголико снял трубку:

— Начальник полиции слушает!.. Что?… Что?!.. Да вы с ума сошли!..

Он опустил трубку, обвел всех округлившимися глазами и сказал, запинаясь:

— Орли каким-то таинственным оружием уничтожил весь свой конвой и скрылся… Доктор Штук, кажется, убит…

— Проклятье! — зарычал Макчерти и швырнул на пол еще не зажженную сигару…

* * *

В тот же день столица и ее окрестности были объявлены на военном положении. Была установлена радиотелефонная связь со всеми военными комендатурами и полицейскими управлениями периферийных городов и сел страны. На всех дорогах, ведущих к пограничной горной гряде, были расставлены военные пикеты, вооруженные пулеметами и минометами. Однако в течение всего дня и следующей ночи сведений о серебристой машине ниоткуда не поступило…

Днем Танголико примчался к Фланго.

— Ну?!.. — спросил тот, когда в дверях кабинета показалась бледная физиономия начальника полиции. — Сколько я должен ждать?…

— Я мчался, господин генерал… Я выяснял… — начал Танголико, глотая воздух.

— Поймали?… — перебил его Фланго.

— Нет, господин генерал. Но мы, кажется, напали на его след. Из опроса постовых полицейских установлено, что машина, окрашенная алюминиевой краской, без номерного знака, прошла за город в северном направлении, но ни через одно ближайшее к столице село не проходила. Скорее всего Орли со своей сообщницей скрываются где-то вблизи столицы.

— Переверните вверх дном всю столицу и ее пригороды, а если будет надо, то и всю страну, но Орли приведите ко мне. Понятно вам это?… — звенящим голосом сказал Фланго.

— Понятно.

— А теперь расскажите мне толком, что произошло у горы Колло, — уже спокойно сказал Фланго.

— Из всего конвоя, сопровождавшего Орли к горе Колло, спасся один лишь начальник конвоя, капитан полиции Передриго Скоппец, — начал Танголико. — Он утверждает, что полицейские были контужены какими-то лучами, исходившими из аппарата, укрепленного на крыше белой машины…

— Откуда взялась эта машина? — с удивлением спросил Фланго.

— Орли должен был передать Штуку всю свою аппаратуру, которую его сообщники доставили на этой белой машине к горе Колло.

— Сообщники?…

— Там не было никого, кроме одной девушки. Очевидно, это была дочь Кордато.

— Ах, эта?…

Фланго вспомнил красивую девушку, чью фотографию он видел в деле № 808.

— Они усадили Штука в свою машину, а затем в их аппарате зажегся какой-то свет, и полицейские мгновенно были контужены. Штук, наверное, потом был выброшен злоумышленниками из машины. Капитан Скоппец утверждает, что при нем Штук еще сидел в машине и приказывал ему и танкисту удалиться в город.

— Дурак и трус! — презрительно сказал Фланго.

— Он оказался в безвыходном положении, господин генерал.

— А танкист?

— Скоппец приказал ему держать белую машину под дулом пулемета, а сам отправился в город за помощью…

— Убежал? — угрюмо спросил Фланго.

— Он один ничего не мог сделать, господин генерал, — не совсем твердо ответил Танголико.

— Арестуйте и отдайте под суд. Так что же танкист?

— Танкетка отошла подальше от белой машины, и лучи ее не достали. Но, когда мы прибыли на место происшествия, танкист Хортис был найден обгоревшим в своей танкетке. Они как-то умудрились поджечь танкетку…

— Один безоружный каторжник и девчонка?… — с недоверием спросил Фланго.

— Все это кажется невероятным, но приходится этому верить. Медицинская экспертиза никак не может установить истинных причин катастрофы. Есть предположение, что полицейские были поражены током высокого напряжения.

— Еще не легче! Откуда там взялся ток? — спросил Фланго.

— Электротехники говорят, что ток можно пропустить по воздуху, господин генерал. Думаю, что в этом и заключается тайна действия загадочного аппарата Орли, — неуверенно ответил Танголико.

— Откуда взялся этот аппарат?

— Орли еще при мне говорил со Штуком о каком-то своем аппарате. Думаю, что в этом и заключался его преступный план. Ему нужно было только добраться до своего аппарата и пустить его в ход… — с виноватым видом сказал Танголико.

— И вы сделали все, чтобы он осуществил свой план!

— Без вашей санкции мы в этом деле не сделали ни одного шага, — покорно, но не без тайного злорадства ответил Танголико.

Фланго рассвирепел:

— Что Вы предприняли, чтобы предотвратить распространение слухов об этом скандальном деле? — грозно спросил он.

— Еще утром я приказал оцепить весь район горы Колло двойной цепью охранных отрядов и немедленно убрать полицейских, грузовик, мотоциклы и танкетку, — рапортовал Танголико. — Лучшим своим следователям я поручил произвести строжайшее расследование этого дела. Капитан Скоппец изолирован…

— Разошлите по городу возможно больше агентов тайной полиции. Арестовывайте каждого, кто хоть слово молвит об этом деле. Установите наблюдение за телефонными переговорами. Газетам запретите даже намекать на это происшествие. Прочешите массовыми облавами всю столицу и ее пригороды… — словно читая приказ, единым духом выпалил Фланго.

— Слушаю, господин генерал, — склонив голову, сказал Танголико.

— А относительно Орли… — в голосе Фланго зазвучали грозные нотки… вы его упустили, вы его должны и найти…

— Слушаю, господин генерал, — упавшим голосом произнес Танголико.

— Если завтра до двенадцати часов дня вы не доставите мне его живым или мертвым вместе с его бесовским аппаратом… Фланго сделал паузу, явно наслаждаясь ужасом Танголико, и продолжал: — я пошлю вас в горы узнать, как поживает Антонио Гартон…

Танголико помертвел: «В горы!..». Этого он боялся пуще смерти…

* * *

Уже через час после объявления военного положения столица напоминала военный лагерь. На улицах появились многочисленные патрули, сновали полицейские-мотоциклисты. На перекрестках главных улиц стояли пулеметы, а подле фабрик и заводов даже минометы и танки. Над городом то и дело пролетали и кружились самолеты.

После семи часов вечера все кино, кафе и рестораны были закрыты. Готовые к утреннему выпуску газеты были задержаны.

Тем не менее, с наступлением темноты, на окраине города в одной из конспиративных квартир собрался на экстренное совещание центральный комитет организации «Свободная родина», всего шесть человек. Четыре члена комитета, в том числе и его председатель, были простыми рабочими, один — инженером; студентка Анна Миранда, известная в организации под именем «Золотой Анны», являлась членом комитета и возглавляла одну из боевых групп организации.

Совещание открыл председатель комитета молодой широкоплечий мужчина с черными юношескими глазами и совершенно седой головой… Это был Мигель Арвидо — слесарь водопроводной станции. Он говорил неторопливо и сжато:

— Друзья, вчера в Браселонге и в столице произошли чрезвычайные события. Наша агитация за мир, за изгнание иностранных монополистов, хозяйничающих в нашей стране, как в своей колонии, дает уже живые всходы. Вы, наверное, знаете, что полк «Басканья», предназначенный для отправки на усмирение народного восстания в Тарокко, отказался погрузиться на пароход и полным ходом на своих машинах, прихватив танки и зенитки, ушел в горы. К «Басканье» примкнуло и несколько самолетов, посланных бомбить лагерь мира в горах… Послышались возгласы:

— Молодцы!..

— Золотые парни!

— Самое замечательное то, что одним из руководителей восставшего полка является священник, — продолжал Арвидо.

— Ого! Ай да поп!

— Честным человеком может быть всякий, у кого есть совесть, товарищи!

— Правильно!

— Мы должны немедленно связаться с руководителем восстания Гартоном.

— Кто он такой?

— Сержант… бывший слесарь… Мы должны направить в горы наших людей, и в первою очередь, радиста с хорошей рацией. Надо информировать Гартона о каждом шаге его врагов. У нас есть свои люди в полиции и в военном министерстве.

— Предлагаю послать Бальзамине. Он служил в армии в чине капитана. Гартону нужен хороший офицер в качестве помощника, — сказал инженер Силано.

— Правильно!

— Непременно Бальзамине!

— Хорошо! Я сегодня же пошлю в горы Бальзамине. А кого мы пошлем с рацией?

Члены комитета задумались.

— Давайте, товарищи, я попробую пробраться к Гартону вместе с Бальзамине, — предложил инженер Силано. — Сегодня я как раз взял отпуск. Рация у нас есть, а управляюсь я с нею не хуже любого радиста. Комитет одобрил предложение Силано.

— Второе событие, которое собственно и повлекло за собой военное положение в столице, несколько необычное, — продолжал Арвидо. Он умолк на минуту, словно обдумывая, как бы получше рассказать о происшествии, которое ему самому казалось совершенно необыкновенным, — Вы, друзья, очевидно помните историю с внезапным арестом и исчезновением двух ученых нашего университета? Я говорю о профессоре Кордато и его помощнике Орли… Лишь сегодня нам удалось узнать, что с ними случилось… Оказывается, они сделали какое-то важное открытие, связанное с атомной энергией. Фланго хотел воспользоваться их работой. Но ученые отказались дать сведения о своем открытии и попали в тюрьму… Один из них, пожилой профессор Кордато не вынес пыток и умер на допросе, а молодой ученый Орли был упрятан в одиночку изолятора так основательно, что мы нечего о нем не смогли узнать… Ему, однако, удалось обмануть своих тюремщиков и вырваться из тюрьмы с помощью какого-то своего удивительного аппарата, уничтожившего у горы Колло сегодня утром очень сильный конвой.

— В том числе и танк, — добавила Анна Миранда.

— Да, да! В том числе и танк, — сказал Арчидо.

— Для начала неплохо! — воскликнул инженер Силано. — Теперь понятно, почему так струсил Фланго. Но куда же делся со своим замечательным аппаратом Орли?

— Скрылся в неизвестном направлении, — сказал Арвидо. Такую информацию, по крайней мере, я получил от одного нашего человека, работающего в полиции.

— Но, пожалуй, я знаю, в каком направлении скрылся Орли, — встав со своего места, сказала Анна Миранда.

— Вот как?! — удивленно произнес Арвидо. — Как вы это узнали?

Анна коротко рассказала о том, что вчера утром она случайно встретила одного своего знакомого, который является близким другом Орли. Вместе с Орли он участвовал в сокрытии лабораторной аппаратуры в день ареста профессора Кордато, а затем скрылся. Этот знакомый знает о принадлежности Анны к организации «Свободная родина», он доверяет ей и потому сказал, что сегодня «произойдет нечто необыкновенное, и это необыкновенное поможет Орли уйти из тюрьмы», а оттуда, перевалив через горы Волкано, перебраться за границу.

— Он не сказал мне, куда скрылся Орли, — закончила свой рассказ Анна, — однако он назначил мне свидание в одном дачном поселке. Завтра утром мы с ним должны встретиться там для серьезного разговора. Я думаю, что там и укрылся Орли, и оттуда его друг намерен перебросить этого ученого через горы Волкано за границу.

— Очевидно, это так, — сказал Арвидо. — Наш товарищ, работающий в полиции, сообщил мне, что завтра начнутся массовые облавы в пригородах столицы.

— Я не знаю. что за аппарат изобрел Орли, но мы не должны оставлять его одного. Как бы хорошо ни был он защищен, флангистские орды одолеют его. Они бросят против него сотни танков, удушат газами, их самолеты сотрут с лица земли поселок, где он укроется. Он одинок, друзья, и мы немедленно должны прийти ему на помощь.

Анна с благодарностью взглянула на Арвидо:

— Я хотела просить об этом комитет. Завтра утром в этом поселке мне, наверное, придется встретиться не только с моим знакомым, но и с флангистами.

— Возможно, — согласился Арвидо. — Друзья! Поскольку наша Золотая Анна уже установила связь с другом Орли и как будто знает, где он укрылся, мы должны завтра утром направить с нею лучших наших боевиков. Орли вместе с его аппаратом нужно вырвать из рук флангистов и доставить в одно из наших тайных убежищ.

— Я это сделаю, Мигель! — с жаром сказала Анна.

— Объясните ему, Анна, что после восстания «Басканьи» в горы попасть не легко. Орли погибнет по дороге к Волкано, сказал Арвидо. — Пусть он доверит нам свою судьбу. Мы спасем его самого, а его чудесный аппарат не отдадим поджигателям войны…

— Скажу, Мигель!..

Комитет обсудил еще несколько важных вопросов, вызванных военным положением, и участники совещания незаметно расстались.

 

VI. В ПОСЕЛКЕ ЭЛИТА

Некогда это был по-видимому гараж. С течением времени большое просторное помещение превратилось в сарай. Хозяева покинули свою дачу, заколотили ее окна и двери досками накрест, а в гараже свалили всякую домашнюю рухлядь.

Посреди сарая, в ярком свете электрических ламп, стояла странная машина. Первая мысль, возникавшая при взгляде на ее гусеничные цепи, была — «Трактор!». Но в высоком к рытом кузове этого трактора на его мягких, обтянутых кожей сиденьях могло разместиться не менее десяти пассажиров…

Это и был тот самый «Бегемот», о котором упоминали в своей переписке Орли и Вери в дни подготовки побега молодого ученого из флангистской тюрьмы.

Взобравшись на крышу «Бегемота», Орли и Алонзо Спиро укрепляли там Энергон. Особенно усердно работал Спиро, плечистый молодой великан с густыми рыжими волосами. В своем замасленном рабочем комбинезоне этот инженер напоминал старательного слесаря в авторемонтной мастерской.

— Вот! — весело сказал Спиро и постучал рукояткой молотка по звонкому темному листу, которым был обшит верх машины. Это бористая сталь. Фолландо. Ею обшивают атомные котлы… Я перевернул весь город, но несколько листов достал. А под бористой сталью, как видишь, «Бегемот» покрыт броней.

— О! Это замечательно! — с восторгом воскликнул Орли. — Бористая сталь предохранит нас от вредного действия рассеянных лучей, а броня — от расплавленных пуль и брызг металла при взрывах снарядов или бомб…

— В каком радиусе будут действовать твои лучи, если Энергон сейчас поднят на высоту около двух метров?

Орли взял карандаш и быстро подсчитал на листке блокнота:

— Не меньше, чем на сто метров… То есть, я хочу сказать, что мгновенный накал металла снаряда, а следовательно и воспламенение его взрывчатки может произойти на расстоянии ста метров от машины.

— Отлично! Это значит, что взрывчатка на расстоянии ста метров от «Бегемота» превратит любой снаряд в шрапнельный и взорвет его.

— Да… А это, в свою очередь, значит, что вряд ли долетят до вас брызги жидкого металла при взрыве на таком расстоянии, Алонзо.

— Могут долететь, Ролландо. Но бронебойной силы их будет уже недостаточно, чтобы пробить двухслойную броню нашего «Бегемотика».

Спиро с явным удовольствием похлопал ладонью по массивному борту машины.

— Единственно уязвимыми местами Бегемота являются его иллюминаторы, — указал он на крохотные оконца. — Но и они защищены особым стеклом, которого пуля не пробивает…

— Это целая крепость! Движущийся дот! — с восторгом воскликнул Орли. — Ты гений, Алонзо! Теперь я не сомневаюсь, что мы доберемся до гор, а там уж как-нибудь и через границу перевалим.

Так, продолжая сборку Энергона на крыше своей необычайной машины, Орли и Спиро обсуждали многое из того, что ждало их в предстоящем опасном пути.

— Да, кстати! — воскликнул Спиро. — Я забыл рассказать тебе, Ролландо, самую большую новость, о которой ничего не пишут в газетах, но о ней уже знает вся страна.

— Что такое? — тщательно прилаживая зеркальную передачу от счетчика Гейгера внутрь машины, спросил Орли.

Спиро на минуту даже работать перестал, так взволновала его необычайная «новость».

— Ночью, как раз накануне твоего побега, в Браселонге моторизованный и хорошо вооруженный полк «Басканья» вместо того, чтобы погрузиться на пароход и отправиться в Африку для усмирения восставших тарокканцев, весь, в полном составе, умчался в горы…

Орли перестал работать.

— Что?…

— Да, да, Ролландо! Они связали своих офицеров и полковника, сели в машины и с оружием, вместе с зенитками, вместе с горными танками ночью за шесть часов добрались до Волкано. Оттуда они известили Фланго, что не хотят воевать в Африке и не намерены терпеть хозяйничанья иностранцев в нашей стране…

— Ух, как здорово! — с горящими глазами воскликнул Орли. — Браво, «Басканья»!.. О, теперь я знаю, что мне делать. Я доберусь с твоим Бегемотом и с моим Энергоном, к этим славным парням и вместе с ними поговорю с Фланго.

— А заграница?…

— К дьяволу! — крикнул Орли. — Я иду к ним! Я тоже не хочу воевать! И если Фланго захочет силой погнать нас в бой, с ним будет то же, что и со Штуком… А откуда ты об этом узнал?

— Мне все это рассказала одна девушка… моя знакомая. Я встретил ее на рассвете в то утро, когда ты у горы Колло расправился со своим конвоем.

— Кто такая? — настороженно глядя на своего друга, спросил Орли.

Спиро на секунду замялся:

— Я тебе говорил о ней когда-то… Анна Миранда. Помнишь?…

— Золотая Анна? — спросил Орли.

— Да, друзья зовут ее так. Четыре года назад я крепко ее полюбил. Но… она любила другого, и наши пути разошлись, со вздохом произнес Спиро.

— Жаль. Мне говорили, что это хорошая девушка, — сказал Орли и, присмотревшись к какому-то винту у верхнего края Энергона, спросил: — А почему ты ее не закрепил как следует?

Спиро удивился:

— Кого? Анну?

— Вот эту верхнюю дюзу. Мне нужно, чтобы лучи выходили из Энергона также кверху и перекрещивались. Тогда мы будем защищены и с воздуха.

— Я еще все должен укрепить, — ответил Спиро.

— Да, очень жаль, что у тебя с нею ничего не вышло, сказал Орли.

— С кем? С дюзой? — насмешливо спросил Спиро.

— Нет. С Анной.

— Ну, что же, не вышло тогда, выйдет теперь, — уверенно сказал Спиро. — Ведь ей пришлось разочароваться в человеке, которого она любила… Если бы ты знал. Ролландо, как она обрадовалась, увидев меня.

— Поздравляю, — с улыбкой сказал Орли.

— Мы решили с нею встречаться теперь как можно чаще, весело произнес Спиро.

— Мудрое решение.

Не отрываясь от работы, Спиро рассказал другу, что Анна является активным членом организации «Свободная родина», и что она предложила ему тоже вступить в эту организацию.

— Я, конечно, с радостью согласился, — сказал он.

Орли взглянул на него внимательно:

— Значит, ты с нами не едешь?

— Нет, Ролландо, не поеду. Мне кажется, что здесь я тоже буду полезен.

— Тебе виднее, — подумав, сказал Орли.

— Я полагаю, что вы и без меня доберетесь, Ролландо? А?… — заколебавшись, спросил Спиро.

— Конечно! — успокоил его Орли. — Ты обязан остаться.

— Я условился с Анной встретиться в Элите, — сказал Спиро.

— Когда?

— Она, наверное, приедет, когда я отправлю вас.

— Ты говорил ей обо мне?

— Немного.

— Напрасно… — озабоченно сказал Орли.

— Не тревожься, Ролландо. Анне можно довериться вполне, успокоил его Спиро. — Если бы не Энергон, Анна и ее товарищи несомненно освободили бы тебя.

В дверь сарая кто-то постучал.

— Семь раз, — сказал Орли. — Это Вери.

Он сошел с машины и открыл дверь. Перед ним стояла… старуха в поношенном буром пальто и в темной косынке. Седые космы выбивались у нее из-под косынки, она мучительно кашляла и хваталась за грудь. Орли смотрел на нее с тревогой.

— Вам кого? — спросил он.

Старуха перестала кашлять и… расхохоталась звонким девичьим смехом.

— Вери! — воскликнул Орли. — Я не узнал вас.

— Еще бы! — лукаво сказала Вери. — Вы не знаете, что я в этом наряде и гриме когда-то колесила по всему городу прямо перед носом сыщиков, тогда как они с моими фотоснимками торчали на всех перекрестках.

— Я этого не знал. Но где вы успели так преобразиться? спросил Орли.

— Я забралась в одну из комнат дачи, пока вы здесь работали, и пустила в ход вот эти тряпки и грим, — сказала Вери и, внимательно оглядев «Бегемот», спросила:

— Как ваш «Гиппопотам», Алонзо?

— Все в порядке, Вери! — весело отозвался с крыши машины Спиро. — Теперь ваш Энергон вознесен над машиной на целых два метра.

— Вместе с машиной получается высота одноэтажного дома, Вери, — сказал Орли и, ласково глядя на Спиро, прибавил: Это все он.

— Вы прелесть, Алонзо! — сказала Вери. — Если бы я не была такая старенькая, я непременно вскарабкалась бы к вам и крепко вас поцеловала.

— А я вам, бабушка, помогу. Лезьте сюда! — смеясь, сказал Спиро.

Все трое весело смеялись, но Вери тотчас же стала серьезной.

— Друзья! — сказала она. — Вам нужно поторопиться.

Оказывается, Вери уже побывала на площади поселка и узнала, что столица и ее окрестности объявлены на военном положении. Никто не знал, что случилось, из уст в уста ходили самые невероятные слухи и предположения: одни говорили, что полк «Басканья» уже вошел в столицу; другие утверждали, что на Фланго произведено покушение; третьи были убеждены, что военное положение — верный признак новых досрочных выборов в парламент, который Фланго разгонял непременно каждый месяц.

— Так или иначе, нам нужно отсюда уходить как можно скорее, — заключила свое сообщение Вери.

— Сейчас мы закрепим Энергон, соединим его с аккумулятором, установим в машине контрольный щит, и все будет в совершенном порядке, Вери, — успокоил ее Спиро.

Вери покачала головой:

— Бедненькие! Вы работаете ведь уже целые сутки!

— Разве? — удивился Орли. — А я даже не знаю, который теперь час.

— Семь часов утра, Орли. Вы и Спиро, наверное, проголодались. Я приготовлю вам поесть, — сказала Вери.

— Отличная идея! — воскликнул Спиро. — Да здравствует Вери и яичница-глазунья!

Завтракая, они обсуждали многое, связанное с предстоящим необычайным походом, не упуская даже практических мелочей.

— Продукты я заготовила, — сказала Вери. — Надо взять еще с собой, канистр с водой.

— Не забывайте, друзья, что в задней части «Бегемота» есть умывальник, зеркало и прочие устройства, — объявил Спиро.

— А ванна? — со смехом спросила Вери.

— Прошу прощения, прекрасная маркиза! О ванне я позабыл, — галантно сказал Спиро.

— Я думаю, что верные слуги генерала Фланго в пути устроят нам хорошую баню, Алонзо, и тем самым возместят отсутствие ванны, — усмехнулся Орли.

— Это очень грубые люди! — сказал Спиро. — От них можно ждать самого бестактного поведения.

Вери направилась к выходу.

— Седлайте поскорее своего великолепного «Бегемота», Алонзо. Орли вам поможет. А я еще раз схожу на разведку.

— Будьте очень осторожны, Вери, — с тревогой сказал Орли.

— Постараюсь, — ответила девушка и вышла из сарая. Пройдя через двор, она засеменила мелкими старушечьими шажками вдоль ряда безлюдных и тихих по-утреннему дач. На площади, перед комендатурой Вери увидела несколько полицейских машин и три военных автобуса. Полицейские и солдаты охранных войск, сойдя с машин и построившись, видимо, ждали приказа начать обыски. Сердце Вери замерло, но все же она решила приблизиться к солдатам и послушать, о чем у них идет речь. Охранник с автоматом преградил ей дорогу:

— Куда?…

— Я так, сыночек. Площадь хотела перейти, — кряхтя и кашляя, сказала Вери.

— Проваливай назад!

Разбившись на группы, полицейские и охранники пошли по улицам поселка. Сперва потихоньку, затем ускорив шаг, Вери направилась к пустой даче. Через несколько минут она была в сарае.

— Что случилось, Вери? — спросил Орли.

— В поселке полиция и охранники. Начались обыски, — скороговоркой выпалила Вери. — У вас как?

— Скоро кончаем! — высунувшись из машины, сказал Спиро.

— Далеко они? — спросил Орли.

— Квартала два отсюда.

— Нам нужно еще минут пятнадцать, и все будет готово, — сказал Спиро.

— Поторопитесь, а я еще раз на улицу схожу, — сказала Вери.

Орли посмотрел на нее с тревогой:

— Останьтесь здесь, Вери.

— Со мной ничего не случится, — успокоила его Вери и вышла из сарая.

Резкий говор людей и лай собак доносились с улицы. Выйдя за ворота, она увидела группу охранников, человек семь. Один из них держал на сворке двух овчарок.

— Эй, ты, старая ведьма! — окликнул ее длинноногий, жилистый капрал. — Кто живет в этом вороньем гнезде?

Он кивнул на дачу, откуда вышла Вери.

— Никто не живет, господин… — Вери запнулась и взглянула на погоны капрала, — …господин офицер. Это моя дача. Я ее оставила, а сама у дочки в городе живу. Да вот растаскивают соседи дачу…

— Довольно болтать! — крикнул капрал. — Веди нас в дом!

— А вы кого ищете, господин офицер? Я здесь всех знаю, — сказала Вери.

— Кого ищем, того найдем. Иди вперед! — грубо сказал капрал.

— Может быть вы того долговязого ищете, что вчера приехал на белой машине? — тихо спросила Вери.

— Да, да! На белой машине! — сразу оживляясь, воскликнул капрал. — Где он?

— Чужой человек и подозрительный, — доверительным тоном сказала Вери. — Вчера выволок на задворки какую-то сатанинскую машинку, и свист пошел от него, и ветром подуло от него нечистым, а из машинки той огонь так и пышет, так и пышет!..

Охранники переглянулись и стали озираться по сторонам.

— Огонь? — закричал капрал и схватил Вери за плечо. — Где же он?!

— Я скажу вам, господин офицер, где он, но сама туда не пойду. Это не иначе как дьявол… — со страхом сказала «старуха».

— Где он, черт бы тебя подрал?! Говори, ведьма, скорее.

Капрала крючило от нетерпения: шутка ли, он мог первый схватить этого колдуна! Ведь за его поимку обещана награда в сто тысяч это, да чины, да ордена!..

Он сильно встряхнул Вери:

— Говори!..

— Ох, не трясите меня так, господин офицер, — взмолилась «старуха». — А то вы из меня душу вытряхнете раньше, чем я покажу вам, где он прячется.

Капрал выпустил ее. Вери указала на противоположную дачу:

— Вон, видите напротив ту серую дачку? За нею сад есть, а в том саду сторожка деревянная. Вот там этот дьявол и прячется.

Флангисты бегом кинулись к серой даче, а Вери пошла в свой двор и через минуту была в сарае.

— Они здесь! — запыхавшись, сказала она.

— Еще пять минут пусть подождут! — высунувшись из машины, крикнул Спиро.

— Сейчас, сейчас, Вери!.. — сказал Орли. Он укреплял в машине контрольный щит.

Вери схватила стоявший в углу автомат и несколько обойм к нему и помчалась к забору дачи. Присев за низким кирпичным забором, перед старым проломом, из которого когда-то выпали кирпичи, Вери вставила обойму, высунула дуло автомата наружу и стала зорко наблюдать за серой дачей напротив. Седые космы заслоняли ей глаза, она сорвала их вместе с косынкой и отшвырнула прочь…

Из ворот серой дачи вышел сперва один флангист, а затем остальные вместе с капралом. Последний отчаянно ругался. Он отдал какое-то приказание охранникам, и они, сняв с ремней автоматы, направились к пустой даче…

Вери подпустила охранников шагов на пятнадцать и нажала спуск автомата… Три охранника повалились на мостовую. Затем она взяла на мушку капрала и охранника с овчарками, и в следующий миг они и псы их лежали на земле…

Два оставшихся в живых флангиста залегли за забором и открыли оттуда стрельбу по пустой даче.

Из сарая с автоматами в руках выскочили Орли и Спиро. Орли подбежал к Вери.

— Нагнитесь! — приказала она.

Орли нагнулся и тревожно оглядел Вери.

— Вы не ранены?…

— Я — нет, — взволнованно сказала Вери. — Но им, кажется, меньше повезло.

Она кивнула на убитых флангистов.

— Чистая работа, — похвалил Спиро и выпустил целую обойму по серой даче. Стрельба оттуда прекратилась.

— Вери! Идите немедленно в сарай! — сказал Орли.

— Ни за что! — решительно запротестовала Вери. — Идите вы и заканчивайте работу. От этого сейчас зависит все…

— Она права, Орли, — поддержал ее Спиро. — Иди в сарай, укрепи щит и выводи «Бегемота».

Орли колебался.

— Орли! — воскликнула с сердцем Вери. — Сейчас каждая секунда дорога!

Орли бегом бросился в сарай.

— Ну, теперь они все сюда сбегутся, — сказала Вери. И, действительно, заслышав стрельбу у пустой дачи, флангисты уже бежали к ней со всего поселка…

 

VII. ОБСТРЕЛ ПУСТОЙ ДАЧИ

Сидя в комендатуре поселка Элита, Танголико говорил по телефону:

— Алло!.. Говорит Запад!.. Дайте личный телефон генерала Фланге!.. У телефона Танголико… Он здесь. Имею точные сведения. На этот раз он от нас не уйдет… Я подготовился ко всему, генерал. Не возьмут его пулеметы, пустим в ход минометы… Так точно… Слушаю…

Танголико положил трубку.

«Орли здесь… В этом можно не сомневаться… Несколько постовых полицейских видели, как выкрашенная в алюминиевую краску машина направилась к поселку Элита… По сведениям, полученным из ближайших городов и сел, ни одна машина, похожая на ту, в которой бежал Орли, не проходила через них из столицы…»

Дробь автоматов прервала размышления Танголико. Стреляли где-то неподалеку. Танголико вскочил. Снова послышалась автоматная очередь…

В комендатуру вбежал полицейский офицер.

— Господин полковник! На улице апостола Петра убиты капрал Мортус, шесть солдат и две собаки.

— Говорите толком, — раздраженно пропищал Танголико. Кем убиты? Кто стреляет?…

— Говорят, стреляет какая-то старуха из двора пустой дачи.

— Квартал оцепить плотным кольцом! Обойти противника с тыла! Забросать гранатами! Очистить дачу и доложить мне!

Осада пустой дачи началась: охранники и полицейские рассыпались цепью и пошли к даче с тыла, со стороны садов и огородов, полезли через заборы дальних дворов и двинулись на «противника» в лоб, через сады противоположных дач…

«Противник», т. е. Спиро и Вери, чтобы сдерживать врага, наседающего со всех сторон, разделились: Вери осталась подле кирпичного забора, Спиро же устроился за бревенчатым выступом сарая таким образом, что мог держать под обстрелом весь тыл и оба «фланга» пустой дачи.

Флангисты полезли через забор сада, примыкающего к даче. Спиро застрочил по ним из автомата: несколько охранников упали, остальные перескочили обратно через забор и там залегли. Тем временем Вери несколькими очередями своего автомата остановила флангистов, бросившихся из противоположного двора в атаку на пустую дачу.

Спиро вставил новую обойму в автомат, и в этот миг из-за забора сада полетела граната. Но, задев фруктовое дерево, она разорвалась в саду. Спиро ответил новой очередью.

Со стороны улицы полетели одна за другой две гранаты. Они разорвались во дворе, достаточно далеко от Спиро и Вери, не причинив им вреда.

«А у нас нет ни одной гранаты… — подумала Вери. — Теперь нам конец…»

* * *

Как только в поселке Элита началась стрельба, к нему быстро подкатил военный автобус с тридцатью пятью боевиками «Свободной родины». Все они были одеты в форму солдат охранных войск и вооружены автоматами и гранатами. На Анне была офицерская форма.

Подъезжая к Элите и заслышав стрельбу, Анна поняла, что флангисты обнаружили Орли. Она приказала шоферу обогнуть поселок и подойти к нему с той стороны, откуда доносилась стрельба. Приблизившись к месту перестрелки, боевики должны были быстро выскочить из автобуса, рассыпаться цепью, атаковать флангистов с тыла, пока те не разобрались в происходящем. Задача боевиков заключалась в том, чтобы внезапным натиском отбросить флангистов, вырвать из их окружения Орли и Спиро, добраться с ними до автобуса и так же быстро умчаться, как они нагрянули в Элиту.

Автобус с боевиками, беспрепятственно миновав дозоры флангистов, выставленные на шоссе и вокруг Элиты, пошел по небольшой проселочной дороге, огибавшей поселок. Стрельба была слышна очень ясно. Стреляли где-то поблизости.

Сидя рядом с шофером, Анна зорко всматривалась в сады и огороды дач. Наконец, подле одного забора она увидела засевших и строчивших из автоматов флангистов.

— Здесь!.. — сказала она.

Шофер остановил машину, и боевики мигом выпрыгнули из автобуса. Завидев их и решив, что к ним прибыло подкрепление, флангисты закричали:

— Сюда, ребята! Эти черти не дают нам высунуть носа!..

— Сейчас вы высунете даже языки, — сказала Анна и скомандовала: — Огонь!..

Дружно застрочили автоматы боевиков, и почти все засевшие за оградой сада флангисты полегли на месте. Лишь немногие из них успели перескочить забор и метнуться в сторону, к соседним дачам.

Несколько боевиков Анна послала в тыл флангистам, засевшим на соседних дачах, сама же перескочила через ограду вместе с остальными боевиками и бросилась к даче, где находились Орли, Бери и Спиро.

Третья граната разорвалась во дворе пустой дачи. Вери оглянулась и с ужасом увидела, что Спиро лежит подле сарая.

«Убит!» — с ужасом подумала она.

— Алонзо! — крикнула она.

Но Спиро вскочил и махнул ей рукой:

— Надо падать, когда летит граната, Вери! — крикнул он.

Он услышал оглушительную пальбу за оградой сада и приготовился к отпору врагам. Осторожно выглянув из-за бревенчатого выступа, Спиро увидел, как охранники стали перескакивать через ограду. Потом какой-то молодой флангист, вскочив на нее, выпустил по убегающим очередь из автомата.

Спиро уже навел было автомат на молодого флангиста, но увидел, как на ограду вскочили другие, и среди них он различил молодого офицера… с пышной копной золотых волос, выбившихся из-под военного берета.

— Анна! — крикнул Спиро и побежал навстречу боевикам. Вы здесь, Анна?… — с недоумением спросил он, подбежав к девушке и крепко сжав ее руку.

— Как видите, Алонзо, — улыбнулась Анна. — Вы назначили мне свидание на этой даче. Вот я и пришла…

Анна оставила нескольких боевиков подле садовой ограды, сама же вместе со Спиро поспешила на помощь к Вери.

Боевики заняли позицию. Здесь, подле ограды пустой дачи, Анна познакомилась с подругой Орли.

— Вы кстати пришли. Еще немного, и флангисты расправились бы с нами, — сказала Вери.

— Теперь этого не случится, — ответила Анна. — Нас послал комитет «Свободной родины».

Анна оглянулась и спросила:

— А где доктор Орли?

В этот миг ворота сарая распахнулись, и послышался возглас Орли:

— Вери! Алонзо! Ко мне!..

Вери, Спиро и Анна, пригибаясь за оградой дачи, подошли к Орли. Он удивленно смотрел на Анну.

— Это Анна… — сказал Спиро.

— Золотая Анна?! — радостно воскликнул Орли и протянул ей руку. — Вы меня не знаете, но я о вас слышал от Алонзо не мало.

— А я о вас, доктор Орли, слышала не только от Алонзо, с улыбкой ответила Анна.

Между тем, флангисты уже, видимо, оправились от внезапного удара боевиков и стали осыпать пустую дачу градом пуль. Гранаты одна за другой рвались уже во дворе.

Орли, Спиро и обе девушки укрылись в сарае.

— Нас послал комитет «Свободной родины». Мы отгоним флангистов и освободим вас, — сказала Анна.

— Я очень благодарен вам и вашим товарищам, Анна, — ответил Орли. — Но Фланго уже понял, что мой аппарат можно превратить в грозное оружие. Он перевернет всю столицу, всю страну, чтобы изловить меня и заполучить Энергон.

— Это ему не удастся. Сейчас вы уже не одни, доктор Орли, — уверенно сказала Анна.

Орли отрицательно покачал головой:

— Нет! Из-за меня могут пострадать непричастные люди. Начнутся облавы, массовые аресты…

— Они уже начались.

— Репрессии усилятся. Нужно ждать террора. Я должен уйти, — решительно сказал Орли.

— Куда? — спросила Анна.

— В горы…

— В лагерь «Басканьи»?

— Да…

— Но как вы туда проберетесь? Все дороги к Волкано уже заняты войсками.

— Сейчас вы увидите, как я туда проберусь, — чуть улыбаясь, сказал Орли. — Так что ты решил, Алонзо?…

Спиро медлил с ответом. Он смотрел на Анну. Она поняла все и протянула ему руку.

— Я вступаю в боевую группу «Свободной родины», и мы с Анной будем помогать вам, Ролландо и Вери, в пути! — воскликнул Спиро.

Орли смотрел на него удивленно:

— Как?…

— У вас есть рация? — спросила Анна.

— Есть…

— Мы всегда будем находиться недалеко от вас, — сказала Анна. — Держите с нами связь на волнах 32 и 38. Наши позывные — «Дозор», ваши — «Полет».

Орли крепко сжал руку отважной девушки. Пора было кончать разговор, Флангисты пришли, в себя и готовились к минометному обстрелу пустой дачи. Один из боевиков, засевших подле кирпичного забора, заметил подозрительную возню во дворе противоположной дачи.

— Клянусь, они только что протащили через двор миномет! воскликнул он.

Но в это время распахнулись ворота сарая, и во двор выполз брюхатый, неуклюжий «Бегемот», увенчанный странным толстым цилиндром.

Боевики с удивлением смотрели на диковинную машину.

— Друзья! Назад! К автобусу! — скомандовала Анна и, понизив голос, пояснила своим товарищам: — Доктор Орли сейчас включит свой аппарат…

Боевики, а с ними и Спиро, бегом пересекли двор и сад. Орли, в защитной одежде, сказал Вери, сидевшей за рулем:

— Включаю Энергон!..

На этот раз сияние брызнуло из раструбов Энергона одновременно с включением. «Бегемот» грозно заворчал. Разбив ворота своим мощным передним буфером, он вывалился из ворот дачи на мостовую. И тотчас же во дворе противоположной дачи загрохотал страшный взрыв. Это взорвались мины подле минометов. Над серой дачей взвился черный столб дыма. Вери старалась разглядеть, что происходит в стане врагов, с которыми она всего несколько минут назад вела ожесточенную перестрелку, но флангисты не подавали признаков жизни. Дым стал расползаться во все стороны и заволок улицу.

— Здесь мы сделали все, что смогли, — сказал Орли. — Вперед, Вери!..

«Бегемот» направился к площади поселка. Там услыхали сильный взрыв на улице апостола Петра, но что случилось никто еще не знал. Опасливо озираясь по сторонам, Танголико стоял у комендатуры и ждал донесений о ходе боя подле пустой дачи. Внезапно до его слуха донеслось лязганье гусеничных цепей. Танголико оглянулся и увидел вдали странную машину с пароходной трубой, окруженную мягким голубым сиянием. Машина шла прямо на него… «Он!..», — с ужасом подумал Танголико, и это была последняя мысль, мелькнувшая в его сознании. В следующий миг он почувствовал чудовищный толчок во всем теле и упал на землю…

* * *

Когда «Бегемот», покинув поселок, скрылся за поворотом шоссе, к комендатуре стали сходиться уцелевшие флангисты. Молодой полицейский офицер позвонил в город, назвал пароль и попросил соединить его с генералом Фланго.

— Это Танголико? — спросил Фланго.

— Нет, господин генерал, — сказал офицер. — Разрешите доложить. Полковник Танголико убит каким-то таинственным оружием и потому к телефону подойти не может…

— Танголико убит?! Что вы мелете?… С кем я говорю? — крикнул Фланго.

— С лейтенантом государственной полиции Пупсом, господин генерал, — сказал офицер. — Я говорю из дачного поселка Элита.

— А где Орли? Черт вас возьми! Орли вы поймали?… — задыхался от бешенства Фланго.

— Ка… кажется, н-нет, господин генерал, — заикаясь, ответил Пупс. — Указанный преступник скрылся в неизвестном направлении на… — Пупс подумал и сказал неуверенно: — …на тракторе, господин генерал.

 

VIII. ИСПЫТАНИЕ НА СТОЙКОСТЬ

«Бегемот» шел по ровной каменистой дороге, оставляя за собой песок вместо камней и две колеи, похожие на строчку гигантской швейной машины. Трава и кусты по обе стороны дороги чернели и съеживались там, куда падали голубовато-белые лучи Энергона. Издавая не то шипение, не то свист, ясно слышимый, невзирая на лязг гусеничных цепей «Бегемота», Энергон окутывал машину с Орли и Вери мягким голубоватым свечением, которое иногда, очевидно, в зависимости от насыщенности воздуха парами, отливало всеми цветами радуги. Сейчас каскад лучей Энергона не только падал вниз, расстилаясь далеко впереди, но и вырывался из вознесенного над «Бегемотом» аппарата кверху. Над неуклюжей машиной будто струился красивый нимб перекрещивающихся лучей. Это была та защита с воздуха, которой предусмотрительно прикрыл свою машину Орли в Элите.

Первые двадцать пять километров «Бегемот» прошел беспрепятственно. Вдали показался маленький городок Дуэго. Это был типичный южный провинциальный городок с узкими уличками и неизменной центральной площадью, на которой стоят мэрия, церковь и находится комендатура охранников-флангистов. Издали Дуэго казался вполне спокойным и не внушал никаких подозрений. Однако Орли все же решил обойти его стороной из предосторожности и опасения, что от излучения Энергона могут пострадать мирные жители.

«Бегемот» обогнул Дуэго окольной дорогой и вновь вышел на шоссе. Справа тянулись густые заросли тамариска, слева мелькали небольшие померанцевые рощи и одинокие кипарисы. Вся местность представляла собой широкую зеленую равнину с далекими холмами на горизонте, ясно видимыми сквозь лучистую завесу.

Вери сидела за рулем. Она вела машину со скоростью тридцати километров в час. Время от времени Вери снимала очки-консервы, защищавшие ее глаза от неприятного соседства с Энергоном, и вглядывалась вперед. Орли то и дело посматривал на лампочки контрольного щита и на зеркало, которое отражало работу счетчика Гейгера, показывающего скорость полета мегонов в Энергоне. При этом Орли ни на миг не снимал наушников радиоприемника. Его глаза, как и у Вери, были защищены очками. Кроме того, на Орли, как и на Вери, был надет жесткий белый защитный плащ, пропитанный составом, отражающим рассеянные в воздухе мегоны и гамма-лучи. На голове у Орли был защитный капюшон, а на руках — жесткие рукавицы. В таком одеянии Орли и Вери были похожи на межпланетных путешественников из фантастических романов.

Никаких признаков погони или засады не было. Все вокруг казалось спокойным и безмятежным, словно и не произошло час назад стрельбы в Элите, будто и не висела на волоске жизнь Орли и Вери там, на пустой даче…

Вот уже час катили Орли и Вери по шоссе в своей диковинной машине, и ни один человек еще не попал им навстречу.

— Это затишье перед бурей, — сказал Орли. — О нас уже знают впереди, и все встречные машины направляются по другим дорогам.

— Да, вероятно, так, — ответила Вери.

На шоссе показалась машина. Орли навел на нее бинокль.

— Красный крест! Санитарный автобус, — сказал он. — Раненые флангисты возвращаются из карательной экспедиции в горы. Антонио Гартон уже вывел их из строя, они больше не нужны, и очевидно решено в виде опыта пустить их нам навстречу, Вери, возьмите влево, переползем через кювет и пропустим этих горе-вояк. Я не собираюсь воевать ни с кем, а меньше всего с калеками.

«Бегемот» медленно перевалил через кювет и остановился на лугу, метрах в тридцати от шоссе. Орли сократил радиус излучения до двадцати метров и стал спокойно ждать встречную машину. Санитарный автобус быстро промчался мимо них. Шофер и санитары с удивлением озирались на странную машину с… трубой и с ярчайшими фарами, зажженными днем и укрепленными почему-то на трубе, а не впереди машины.

Вери снова вывела свою машину на шоссе, и они двинулись дальше.

— Как вы думаете, Орли, что они могут предпринять? спросила Вери.

— Мины на дороге, артиллерия, даже самолеты, — коротко ответил Орли.

Вери оглянулась и вскрикнула:

— Орли!.. Самолеты!..

Вслед им медленно на небольшой высоте шли самолеты.

— Остановите машину! — сказал Орли.

— Зачем?

— Надо…

Самолеты с ревом пронеслись над ними и, сделав вдали поворот, одни (очевидно — бомбардировщики) стали набирать высоту, а другие (видимо — штурмовики) ринулись вниз и помчались над шоссе навстречу «Бегемоту». Пальба из пушек-скорострелок и пулеметов слилась с ревом моторов в один сплошной грохот. Но ни одна пуля, ни один снаряд не поразили стоявшую на шоссе одинокую машину.

Штурмовики ураганом пронеслись над «Бегемотом» и взмыли кверху, отвалив одновременно в сторону и уступив место бомбардировщикам. Сквозь толстое шоферское стекло и марево сияния Вери видела, как вверху над «Бегемотом» засверкали молнии: это рвались бомбы, взрываемые лучами Энергона. Одновременно на шоссе далеко впереди и позади «Бегемота» и по его сторонам взметнулись высокие столбы щебня и земли. Там рвались бомбы, упавшие мимо цели…

Вери втянула голову в плечи и зажмурилась. Орли нагнулся к иллюминатору и стал глядеть вверх, насколько позволяло ему крохотное окно. В небе появилось звено легких бомбардировщиков.

«Сейчас будут пикировать», — подумал он.

Орли не ошибся: получше определив цель, пикировщики один за другим ринулись вниз. Казалось, еще миг — и они не успеют отпрянуть в сторону, попадут в сферу излучения и, объятые пламенем, упадут прямо на крышу «Бегемота», но они все же выходили из пике, избегая соприкосновения с лучистой броней Энергона. Позади них неизменно грохотал взрыв, но не на дороге, а где-то вверху, метрах в ста от «Бегемота», который стоял нерушимо на уцелевшем от воронок и дымящемся клочке шоссе…

Очевидно, летчики объясняли свои неудачи только неточностью бомбометания. Штурмовики пошли вторым заходом.

На этот раз они снизились метров до ста. Подобно стае черных птиц, пронеслись они над «Бегемотом». Снова рев моторов и пальба пушек…

Уже двадцать минут кружились над «Бегемотом» самолеты: пикировали, швыряли в него бомбы, обстреливали его. Вокруг Орли и Вери все клокотало, дымилось и разлеталось вдребезги. Порой им казалось, что они со своей машиной находятся внутри огромной мутной бутыли, наполненной дымом и раскаленными камнями. Все вокруг бурлило и клокотало, и только они двое в своем «Бегемоте», прикрытые светло-голубым излучением, оставались живы, неуязвимы и целы.

Так продолжалось около часа: штурмовиков сменяли пикировщики, пикировщиков — штурмовики, потом снова камнем вниз падали пикировщики, а за ними опять шли штурмовики…

Но всему бывает конец. Самолеты, сделав последний круг над уцелевшим клочком земли, на котором стоял совершенно не поврежденный «Бегемот» с двумя почти оглохшими от взрывов и пальбы, но совершенно невредимыми пассажирами — ушли на юг…

Это был невиданный в истории науки огневой опыт, поставленный ученым на самом себе. Но наблюдать, изучать, проверять свои расчеты в тот миг, когда земля, небо и воздух смешались в один огневой смерч, было немыслимо. Можно было только собрать всю свою волю, скрепить сердце и заставить себя высидеть этот час. И Орли вместе с Вери это выдержали. Они поставили на себе этот страшный опыт и вышли из него невредимыми…

Крылатые звери уже умчались, а Орли все еще, словно в столбняке, сидел в своей машине, крепко прижав к себе Вери. Его воспаленные глаза дико озирались по сторонам и руки крепко сжимали голову Вери, зарывшуюся под полу его тяжелого плаща.

Наконец, Вери шевельнулась. Она нерешительно подняла полу плаща и выглянула в окно.

— Орли! — тихо позвала она.

Орли молчал, глядя перед собой незащищенными, остановившимися глазами.

Вери тронула его за рукав.

— Что с вами, Орли? — испуганно спросила она. — Вы ранены?…

Он очнулся, шумно вздохнул, глаза его утратили стеклянную неподвижность, они смотрели на Вери устало, но вместе с тем радостно и нежно.

— Нет, я не ранен, Вери.

— Я ничего не понимаю, — сказала Вери. — Что здесь происходило?

Суровая усмешка возникла па его каменном лице.

— Здесь летала наша смерть, Вери… Здесь был поставлен опыт, не виданный до сих пор на земле.

Вери прижалась к нему:

— Орли! Мне было очень страшно…

— Да, это страшно. Это так страшно, что замираешь и будто не живешь… — медленно, словно все припоминая, сказал Орли.

— Но неужели это все тот же Энергон уберег нас? — с изумлением глядя на него, спросила Вери.

— Это единственное, что нам остается предположить, — с улыбкой ответил Орли. — Кроме нас с вами и Энергона, здесь были только летчики генерала Фланго.

Вери взглянула в окно: сквозь сияние ей было видно шоссе, была видна земля, которая превратилась в бурое месиво.

В глазах Орли блеснул веселый огонек:

— Наш Энергон сегодня выдержал самое трудное испытание на стойкость. — сказал он. — Теперь я вижу, что для него, а с ним и для нас, не страшны ни бомбы, ни самолеты…

— Наши враги очень коварны, Орли. Не возьмут нас силой, так пустятся на любую хитрость и подлость, чтобы нас уничтожить, — сказала Вери, и облачко озабоченности и тревоги отуманило ее глаза.

— Верно, — согласился Орли. — Будем бдительны. Прекрасно, что мы не одиноки. Я уверен, что эта чудесная золотоволосая девушка и Спиро нам помогут.

— Я думаю о ней с большой благодарностью, — сказала Вери. — Но иногда мне кажется, что мы напрасно не приняли руку, протянутую нам «Свободной родиной».

— Я не сомневаюсь, что вся эта организация состоит из таких же бесстрашных и благородных людей, как Анна, — сказал Орли, будто размышляя вслух. — Но после тюрьмы мне так захотелось свободы, что я никак не мог заставить себя забраться в укромный угол и прятаться там от сыщиков генерала Фланго… И еще одно: за этот год слишком много скопилось в моей груди ненависти к моим, палачам. Если бы я не дал ей выхода на волю в виде вот этого излучения, она сожгла бы меня самого.

— Я вас понимаю, Орли, — сказала Вери. — Но может быть нам не пришлось бы скрываться. Наши друзья, наверное, переправили бы нас за границу.

Орли покачал головой.

— Нет, Вери! Сидя в тюрьме, я увидел то, чего раньше не видел: свою несчастную, задушенную фашистской диктатурой родину. Когда-то я покинул ее, с головой окунулся в науку, я не замечал вокруг себя ничего. Я старался не вспоминать отца, которым всегда гордился… Но сейчас я ничего уже не хочу забывать, я все вижу и не уйду из своей страны только потому, что в ней хозяйничают Фланго и Макчерти.

Вери молчала.

— А вы?… — спросил Орли.

Вери посмотрела на него глазами полными нежности и сказала:

— Я до конца своей жизни буду там, где будете вы, Орли…

Орли рассмеялся.

— Там, где буду я?… Но мне кажется, Вери, что я буду именно там, куда вы приведете эту нашу походную крепость.

— Я приведу ее в горы, Орли! — с улыбкой ответила Вери. У Антонио Гартона и его друзей мы будем вне опасности.

 

IX. «БЕГЕМОТ» ФОРСИРУЕТ ГРОНУ

«Бегемот» стоял на клочке шоссе, уцелевшем от сокрушительной бомбежки: все вокруг него было разворочено, шоссе в радиусе трехсот метров превратилось в сплошную цепь глубоких и широких воронок.

— Да-а, мы с вами, Вери, попали в самый эпицентр землетрясения, — сказал Орли.

У него было прекрасное настроение: сознание, что построенный им аппарат сохранил жизнь ему и Вери, несмотря на ожесточенную бомбежку, сознание, что он владеет могучим, доселе не виданным средством обороны, наполнило его радостью, гордостью и полной уверенностью в успехе его путешествия. Это было понятно. Ведь до сих пор Энергону не приходилось выдерживать ни одной серьезной атаки, и только сегодня он получил настоящее боевое крещение.

Тревожные мысли и усталость Орли, казалось, улетучились вместе с дымом бомбового побоища. Он взглянул на Вери и встретил в больших глазах ее столько сияния, что не удержался и крепко ее поцеловал.

— Вери! — с нежностью глядя на свою подругу, сказал Орли. — Вы не сомневаетесь, что мы доберемся до лагеря «Басканьи»?

— Нет, не сомневаюсь! — воскликнула Вери.

— Чудесно! А теперь вперед! Наш «Бегемот» должен перебраться через все эти рвы и воронки. Ему предстоит нелегкая работа. Держитесь на своем сиденьи крепче, Вери…

Громыхая гусеничными цепями, «Бегемот» стал сползать в первую воронку. Это была огромная яма шириной не менее двенадцати метров и глубиной около пяти метров. Машина медленно спустилась в эту яму и, высоко задрав свой широкий радиатор, упорно стала карабкаться вверх.

— Угол не больше ста двадцати градусов! — с восхищением сказал Орли.

Громыхая тяжелыми стальными гусеничными цепями, «Бегемот» вскарабкался наверх и выполз из воронки.

— Браво, Алонзо Спиро! Браво, Вери! — крикнул Орли. Держу пари, что эта машина взберется даже по отвесной скале.

Так же медленно и неуклонно «Бегемот» перебрался и через добрых два десятка других воронок.

— Пока все идет отлично, — удовлетворенно сказал Орли. Наш Энергон с честью выдержал первое боевое крещение, а «Бегемот» преодолел первые серьезные препятствия

Вери взглянула на часы.

— Однако бомбежка и воронки приковали нас к месту почти на два часа, Орли. Если налеты участятся, а воронки умножатся, мы не скоро доберемся до гор Волкано.

— Я это предвидел, Вери. Наземные препятствия — наш главный враг. Но вряд ли флангисты будут бомбить нас часто. Они уже убедились, что это бесполезно, и не станут швырять в нас бомбы понапрасну, тем более, что у Фланго их не так уж много.

— Вы полагаете?…

— Я думаю, Вери, что они испробуют на нас еще несколько видов оружия и только после этого примутся рыть на нашем пути ямы и сооружать всевозможные препятствия.

— Они могут сильно затруднить наше продвижение.

— В этом я не сомневаюсь.

— Но у нас лишь двадцать граммов мегония, Орли. Мы должны потратить на дорогу не больше трех дней, — с тревогой глядя на Орли, сказала Вери.

— Нам придется маневрировать, Вери. Мы не станем придерживаться шоссе и будем выбирать направление совершенно неожиданное для наших врагов.

Тем временем по проселочной дороге, в трех километрах от Орли и Вери, шел крытый грузовик с надписью: «Аварийная техническая машина». В ней сидели Анна Миранда и несколько боевиков в рабочих комбинезонах. Их оружие было спрятано между двойным дном машины… По другой дороге, примерно, на таком же расстоянии, ехал грузовик с другими боевиками, одетыми в крестьянские батрацкие блузы. Среди них был и Алонзо Спиро. Они везли мешки с маисом, а под мешками — автоматы, гранаты и пулемет.

Анна и Спиро издали наблюдали, как кружились над шоссе, пикировали и яростно бомбили их друзей самолеты флангистов. Сильная тревога охватила их. Они не могли себе представить, что «Бегемот» и его пассажиры уцелеют и выйдут невредимыми из бомбового побоища. Целый час Орли и Вери не давали о себе знать. Бледная, молчаливая Анна сидела подле своей рации и с волнением ждала сигнала от Орли. Неожиданно ее приемник принял позывной сигнал:

— «Я — Дозор», — ответила Анна.

«Я — Полет, — радировал Орли. — Выдержали жестокую бомбежку. Остались целы-невредимы. Машина не повреждена. Перебрались через воронки… Продвигаемся дальше…»

Анна обвела счастливыми и недоумевающими глазами своих товарищей.

— Они целы и невредимы! Машина… тоже… Неужели этот удивительный аппарат и здесь их спас?… — проговорила она.

— Либо он, либо святая дева Мария, — иронически улыбаясь, сказал молодой круглолицый боевик, не выпускавший изо рта огромной стариковской трубки. — Но святая Мария не любит вмешиваться в драку; остается предположить, что спас их все тот же волшебный аппарат.

— По-моему, Орли поехал не туда, куда надо, — солидно сказал пожилой усатый боевик, похожий на Дон Кихота. — Будь у меня такой аппарат, я прежде всего заглянул бы с ним во дворец к Фланго и в виллу Макчерти.

— Это верно, старик, — согласился молодой боевик с трубкой.

Анна уже не слушала их разговоров, она передавала Орли первое свое сообщение:

«Рады за вас. Предупреждаем: к Реалю стягиваются танки и саперные части».

«Бегемот» продолжал свой путь. В десяти километрах от небольшой деревушки Дахоса из-за облаков вынырнул самолет и, снизившись метров на полтораста, стал кружить над «Бегемотом».

— Наш первый конвоир. Пока еще воздушный, — усмехнулся Орли. — Пусть себе наблюдает. Он нам не помеха.

На крутом подъеме флангисты поставили противотанковую батарею и прямой наводкой с расстояния четырехсот метров стали стрелять по «Бегемоту», медленно ползшему вверх.

— Огонь! — истерически командовал маленький суетливый офицер, бегая от одного орудия к другому. — Огонь! Огонь!..

И огонь вырывался из жерл орудий, сверкая одновременно где-то впереди «Бегемота», но каждый раз на расстоянии не менее ста метров от него… как и предвидел Орли, бронебойные снаряды превращались в шрапнельные. Но ни одна капля расплавленного металла рвавшихся далеко впереди снарядов не задела машины с Орли и Вери. Как тяжелый огненный дождь, падали на землю брызги сверкающего металла, и там, где они ложились, появлялись клубы дыма…

Сидя за рулем и уставясь на флангистов сквозь толстое, не пробиваемое пулей и осколком стекло своими огромными темными очками, Вери вела машину прямо на батарею.

— Огонь! — надрывался маленький офицер подле орудий. Он ничего не понимал. Артиллеристы стреляли кумулятивными снарядами, способными пробить броню танка толщиной в полтораста миллиметров, и вот эти снаряды рвутся у него перед самой батареей, как обыкновенная шрапнель…

Тем временем расстояние между страшной машиной и батареей неумолимо сокращалось…

Флангисты не выдержали, и побросав орудия, кинулись врассыпную…

Поборов нервное напряжение, Вери рассмеялась:

— Я уверена, что они приняли нас за чертей, Орли, — сказала она.

— Они не ошиблись, — смеясь, ответил Орли. — Для этих грешников я и есть дьявол. Я еще не так поджарю их на раскаленной сковородке, если они не оставят нас в покое.

Внезапно впереди раздался сильный взрыв, затем другой, третий. Глыбы земли и камни полетели в разные стороны.

— Мины, — сказал Орли. — Но наш верный сапер Энергон уже начал расправу с ними.

Помолчав, он продолжал:

— Если бы мы не вывели Штука из строя, он догадался бы, что стрелять в нас надо не снарядами, начиненными взрывчаткой, а целыми болванками без начинки. В одну сотую секунды такие снаряды лишь накалялись бы. Но и раскаленный первый такой снаряд пробил бы нашу броню, как яичную скорлупу. А мины хитрейший Штук, наверное, смастерил бы из бористой стали, да изолировал бы взрывчатку еще барито-бетоном и слоем парафина. И в том, и в другом случаях нам пришлось бы плохо…

— А что, если они додумаются до этого, Орли? — спросила Вери с тревогой.

— Ни в коем случае! Я не знаю в нашей стране ни одного специалиста, который мог бы понять, в чем заключается сила излучения Энергона, — убежденно ответил Орли.

— А иностранцы?…

— За границей мегоний был известен еще до нас только советским физикам.

— А Энергон?

— Я слыхал, что в СССР есть такие аппараты. Русские используют их в сугубо мирных целях.

— А больше нигде их нет?…

Слова Вери заглушил гулкий взрыв. По-видимому, на шоссе были заложены мины большой взрывной силы. «Бегемот» опять стал нырять из одной глубокой воронки в другую. Посоветовавшись, Орли и Вери решили свернуть с шоссе и вести машину вдоль него на расстоянии двухсот-трехсот метров. «Бегемот» переполз через кювет, однако, едва он прошел несколько метров в сторону от шоссе, впереди вновь стали рваться мины.

— Проклятие! — с досадой сказал Орли. — Здесь они тоже натыкали мин.

Вери повернула обратно.

Перевалив через шоссе, «Бегемот» устремился к лужайке, видневшейся вдали, но и здесь мины стали рваться одна за другой.

Уже не сворачивая никуда, Вери повела машину прямо через ухабы и воронки. Минное поле простиралось далеко. Неутомимый «Бегемот», громыхая и ворча, как сердитый кривоногий бульдог, медленно полз по взрытой земле. Но вот минное поле кончилось. Пересекая мелкие, но многочисленные ручьи с глубокими руслами, Вери вела машину вперед.

— Давайте, я сменю вас, — предложил Орли. — Вы устали, Вери.

— Нет, нет! — запротестовала девушка. — Смотрите за Энергоном, Орли. Это дело важнее. Не забывайте и о нашей рации.

И действительно, через минуту Орли принял от Анны радиограмму:

«Советуем обойти Дахос. Есть донесение, там готовится взрыв моста через реку. Грона обмелела. Форсируйте ее западнее Дахоса, километров за сорок. Там есть хороший брод».

К берегу мелководной и широкой Гроны «Бегемот» добрался лишь к вечеру.

— Я никогда не бывал в этих местах, — сказал Орли, — и не знаю, где здесь можно провести машину через реку.

— Я тоже здесь впервые, — растерянно откликнулась Вери.

Самолет-наблюдатель спустился очень низко и стал описывать круги над «Бегемотом».

Неожиданно заработала рация:

«Мы видим сияние Энергона, — сообщала Анна. — Идите дальше, вниз по течению и ждите нашего сигнала…»

Вери повела машину через густые заросли шиповника. «Бегемот» бросало с боку на бок, он поминутно проваливался в глубокие русла узких и невидимых за кустами ручьев. Наконец, после почти двухчасовой тряски, Орли услышал сигнал Анны:

«Полет! Полет!.. Здесь!.. Переходите реку медленно от отмели к отмели…»

Осторожно спустившись на песчаный отлогий берег, «Бегемот» вошел в воду и благополучно перешел через реку.

Орли склонился над рацией, он принимал какое-то сообщение.

— Ролландо! — окликнула его Вери.

Орли молчал. Наконец, закончив прием, встал и радостно сияющими глазами посмотрел на Вери.

— Вери! — торжественно сказал он. — Поздравляю вас с победой, одержанной нашими друзьями в горах. Анна сейчас сообщила мне, что солдаты «Басканьи» разбили наголову два крупных карательных отряда, высланных Фланго против них. Зенитки и пулеметы «Басканьи» сбили несколько «Боингов»…

— О! Это прекрасно! — с восторгом сказала Вери. — Мне так хочется поскорее к ним добраться.

— Доберемся, Вери! — Орли внимательно поглядел на свою подругу. — Но ваши победы даются вам не легко. Вы совершенно измучены.

— А вы?…

— Признаться, я тоже устал, — сказал Орли. — Давай те, сделаем привал на этом берегу реки, тем более, что уже свечерело. За первый день нашего похода в горы слишком много событий произошло с нами, Вери. Мы, кажется, заслужили право на отдых.

— Это верно, — ответила Вери. — Да и перекусить пора бы. Ведь мы с утра ничего не ели…

Перейдя реку, «Бегемот» остановился метрах в сорока от берега на песчаной площадке. Орли сократил радиус излучения до сорока метров.

«Сделали привал…», — сообщил он по радио Анне.

Вери уже разложила на сиденьи ломтики сыра и хлеба. Беглецы с аппетитом закусили и запили свою скромную еду водой.

— Итак, мы с вами, Вери, сегодня потихоньку-полегоньку километров двести все же оставили позади, — весело сказал Орли.

— Да, Орли. Если нам и завтра удастся проделать такой же путь, то послезавтра мы доберемся до гор.

Вери заглянула в небольшое круглое окно машины. Перед нею до самого горизонта, ясно видимая сквозь сияние и будто посеребренная им, расстилалась дикая и прекрасная равнина. Пестрые тени уже ложились на ней, переходя вдали в едва заметную цепочку холмов, первых вестников горной гряды, таившейся где-то далеко на севере. Лента реки уходила вдаль, к холмам. Вода в реке потемнела и, казалось, здесь, в этом месте, замедлила свой непрерывный бег перед отходом ко сну…

Влажный песок вокруг машины под действием излучения стал нагреваться. Вокруг поднялись клубы тумана. Стало душно.

— Надо перевести машину дальше, — сказал Орли.

— Знаете что? — предложила Вери. — Ложитесь и сосните, а я подежурю и через каждый час буду передвигать машину понемногу вдоль берега реки.

— Э, нет! — запротестовал Орли. — Мужчина будет спать, а девушка — нести вахту! Так не годится, Вери. Спите вы, а я превращусь на одну ночь в дозорного и шофера.

Они спорили недолго и решили дежурить по очереди: первую половину ночи Орли, вторую — Вери.

Настала ночь… Над «Бегемотом», судя по шуму пропеллеров, кружился уже не один наблюдатель. В небе то и дело вспыхивали желтоватым заревом осветительные ракеты. Медленно спускались они на парашютах и гасли в темноте, а вместо них загорались новые желтые огни в темном небе.

Орли сидел в машине, прислушиваясь к рокоту вражеских самолетов и к ровному дыханию утомленной, крепко спавшей Вери. Следя за ракетами, Орли залюбовался радужным сиянием над Энергоном. Сейчас, в темноте ночи оно отливало перламутром, менялось, дрожало и струилось, исчезая в вышине…

«Как странно!.. — думал Орли. — Прекраснейшее явление природы полярных стран родилось по воле человека здесь, подле кипарисов южной страны… Значит теперь на земле, кроме северного сияния, существует уже и южное?»

Орли вынул свою тетрадь и при свете лампочек на контрольном пульте Энергона стал записывать свои наблюдения, которые сделал за этот полный необыкновенных событий день…

За рекой вспыхнул прожектор и, нащупав одинокую машину на берегу, остановился…

 

X. ГАЗОВАЯ АТАКА

Прошла половина ночи, стало светать, но Орли не мог оторваться от своих записей. Каждый раз, когда ему приходилось продвигать машину, Вери вздрагивала, просыпалась и спрашивала:

— Что случилось, Орли?…

— Спите, спите, Вери. Я еще посижу…

На рассвете он услышал в наушниках сигнал Анны:

«Полет! Внимание!.. Вас окружают со всех сторон химические команды. Они готовятся к газовой атаке. Имейте в виду: ветер дует с востока, меняйте направление…»

«Это уведет нас далеко в сторону, — подумал Орли. — Как быть?…»

Еще в тюрьме он думал о газах. К сожалению, при первом опыте он не успел проверить, как поведут себя отравляющие газы под действием излучения. Скорее всего их молекулы, и без того слабо связанные, при прохождении через них луча Энергона еще энергичнее устремятся друг от друга. Но все же это рассеяние будет не столь стремительным, чтобы вредное действие газовой волны, несомой ветром, было уничтожено полностью… Орли разбудил свою подругу.

— Боже мой! Уже утро!.. — воскликнула Вери. — Почему же вы меня не разбудили?

— Потом объясню. Флангисты собираются пустить на нас газы, Вери… Не волнуйтесь, — спокойно сказал Орли. заметив тревожный взгляд девушки. — Думаю, все обойдется.

Он поделился с Вери своими соображениями.

— А успеем ли мы уйти? — спросила она.

Словно в ответ, поступило новое сообщение Анны:

«В западном направлении флангисты перекопали рвами весь плацдарм за Гроной. Препятствия задержат вас. Идите вдоль реки».

— Но они наверное пустят газовую волну вдоль всей реки, — сказала Вери.

— Будем стоять на месте, — решил Орли. — Нам нужно лишь перейти с песчаной отмели в кустарник. Там нагревание вокруг нас будет больше.

— А что даст нам это нагревание? — удивленно спросила Вери.

— Думаю, оно все же нас выручит, — ответил Орли.

Вери села за руль и перевела машину в заросли шиповника.

Орли стал наблюдать в бинокль за травой и кустарником вокруг «Бегемота». Он увидел то же, что наблюдал уже раньше: на расстоянии пятидесяти-шестидесяти и даже восьмидесяти метров вокруг «Бегемота» сразу же пожелтела вся растительность. Постепенно трава и кусты стали чернеть, а от земли поднялся пар…

«Внимание!.. Газы!..», — радировала Анна.

«Мы приняли меры…», — успокоил ее Орли.

Он не отрывал бинокля от глаз. Через минуту вдали показалось зловещее лиловое облако. Оно низко стлалось над землей, идя прямо к реке. Орли глянул в бинокль налево и направо: фронт газовой завесы простирался к югу и северу на несколько километров.

«Нет, уйти нам не удалось бы…», — подумал он.

Глядя на смертоносную волну, медленно приближавшуюся к ним, Вери не молвила ни слова, крепко сжав руку Орли.

— Спокойно, Вери, спокойно… — сказал он.

Расстояние между газовым облаком и «Бегемотом» сокращалось. Два самолета-наблюдателя спустились над машиной до предела и, завывая моторами, кружились над ней.

Не отрывая бинокля от глаз, Орли кивнул на них головой:

— Торжествуют!.. Не рано ли?… Мы еще живы… Мы еще живы!.. Слышите?… — крикнул он.

Приближаясь к почерневшим, готовым запылать кустам, газовое облако ускорило свое движение.

— Вери, садитесь за руль и ждите моей команды, — сказал Орли. — Сейчас мы либо медленно пойдем вперед, либо отступим быстро в реку и дальше…

Орли смотрел в бинокль. Его напряжение дошло до высшего предела.

Томительная пауза длилась несколько секунд, но Вери они показались часами.

— Так!.. Та-ак!.. — услышала Вери настороженный голос Орли и вслед за этим его ликующий возглас: — А-а!.. Поднимается лиловая гадина!.. Вери! Тихий вперед!..

«Бегемот» осторожно пошел навстречу наступающей газовой волне, еще грозной, но уже поднявшейся высоко над обуглившимися кустами и потому бессильной…

«Что у вас?» — с тревогой спросила по радио Анна.

«Газ поднят теплой волной воздуха вверх!» — ответил Орли.

Над «Бегемотом» на высоте всего лишь около тридцати метров шло лиловое облако. Оно имело глубину до двухсот метров, но легкий восточный ветерок усилился и быстро его унес.

— Полный вперед! — услышала Вери голос Орли.

Поблескивая своим немеркнущим сиянием и громыхая тяжелыми гусеничными цепями, «Бегемот» появился перед ближайшей химической командой врагов так внезапно, что флангисты в панике побросали баллоны с газом и, забыв машины, врассыпную бросились в кусты.

* * *

Флангисты, видимо, были уверены, что газ неминуемо удушит беглецов, и не подготовили на их дальнейшем пути за рекой никаких препятствий. «Бегемот» за несколько часов после газовой атаки прошел около ста километров беспрепятственно, сопровождаемый лишь несколькими воздушными «наблюдателями».

Во сторон половине дня Анна сообщила:

«На всем шоссе до Реаля вырыты рвы, поставлены надолбы. Па сторонам шоссе и в разных местах поодаль от него вырыты волчьи ямы… Держитесь как можно дальше от шоссе. Идите по компасу прямо на северо-восток…»

Через двадцать минут сильный танковый отряд, примерно, в пятнадцать машин тяжелых и шесть средних, став а цепочку на ровной местности, открыл ураганный огонь по «Бегемоту», с расстояния в пятьсот-шестьсот метров. Но тут произошло то же, что и при столкновении «Бегемота» с противотанковой батареей…

Танки прекратили огонь так же внезапно, как и открыли его. Пропустив невиданную машину с беглецами, о которых танкисты уже наслушались всего, что может родить испуганное воображение, танки пошли за «Бегемотом», сохраняя дистанцию в двести-двести пятьдесят метров.

— Наш противник превратился в наш конвой, — насмешливо сказал Орли. — Обязанность малообещающая, но зато спокойная.

Бери оглянулась на следовавшие за ними танки:

— Странная, однако, погоня. Преследователи идут буквально в нескольких метрах от беглеца и боятся к нему приблизиться.

Орли рассмеялся:

— Погоня стала бы еще интересней, если бы беглецы вздумали повернуть назад и приблизиться к своим врагам. Вряд ли они догнали бы своих преследователей…

* * *

Начальник государственной полиции АО Магнус (назначенный после Танголико, убитого лучами Энергона) спешно был вызван генералом Фланго из Реаля, откуда он руководил всеми операциями против Орли, медленно, но неуклонно продвигавшегося вперед на север, к горной гряде Волкано.

Высокий, угрюмый Магнус переступил порог кабинета Фланго и остался стоять подле двери. Фланго читал газету и не поднял головы, когда вошел Магнус.

Прошло несколько минут. Наконец, Фланго поднял свои крохотные сердитые глазки.

— Подойдите поближе, полковник.

Магнус подошел.

— Прочтите эту статью…

Фланго протянул Магнусу газету, которую только что читал. Это была парижская газета, которая подробно в большой статье описывала сенсационные события «в вотчине фашиста Фланго». Речь шла о гибели Кордато в фашистском застенке, об удивительных обстоятельствах побега Орли и о восстании полка «Басканья». Тут же в газете был описан разгром в горах карательных отрядов, высланных против мятежного полка.

Магнус поклонился, но газеты не взял.

— Я читал эту статью, господин генерал, — сказал он уныло.

— Ах, вот как?! — ехидно спросил Фланго. — Интересные сведения, касающиеся Орли, здесь помещены, не правда ли? Но я думаю, что это еще не все. Я уверен, что дальнейшие описания побега Орли в этой газете наверно будут прямо-таки сногсшибательными.

— В этой газете через день-два сообщат о том, что Орли пойман, — без всякого выражения произнес Магнус.

Фланго смотрел на него с насмешкой:

— Вы в этом уверены?

— Да, господин генерал…

— Если мне память не изменяет, сегодня утром вы точно так же были уверены, что вам удастся удушить газами Орли и его сообщницу? — с презрением глядя на него, сказал Фланго.

— Да, господин генерал, — скучным голосом сказал Магнус. — Я был уверен, что газ убьет их. Но, очевидно, аппарат Орли в состоянии защитить его и от газов. Это трудно было предвидеть.

— В таком случае, что же дает вам право утверждать, что мы через день-два захватим Орли? — уже наливаясь яростью, спросил Фланго.

— Имею серьезные основания утверждать это, — угрюмо повторил Магнус.

— Опять, «гениальная» идея?…

— Разрешите доложить, господин генерал?… — нисколько не смущаясь, все так же сухо и официально спросил Магнус.

— Разрешаю… Но помните, Магнус, это будет последняя идея, возникшая в вашей голове… — угрожающе произнес Фланго.

Магнус опасливо оглянулся, шагнул поближе к диктатору и зашептал ему что-то прямо в волосатое, оттопыренное ухо. Глаза Фланго оживились и забегали. Он отстранился и с изумлением оглядел Магнуса.

— Черт возьми! Это интересно. И вы думаете, это подействует?

— Я уверен в успехе, — скромно опустив глаза, ответил Магнус.

— Но почему эта мысль не пришла вам в голову раньше?…

— Орли был еще очень далеко от лагеря Гартона, — сказал Магнус.

— Да, это верно. Где они сейчас?…

— Они обошли Реаль и находятся примерно в полутораста километрах от гор Волкано.

— Я позвоню в Марианну, — озабоченно сказал Фланго.

— Осмелюсь заметить, господин генерал: о таких вещах вряд ли следует распространяться по телефону даже с помощью шифра, — возразил Магнус. — Я сейчас выезжаю в Марианну и лично повезу командиру танкового корпуса ваш приказ.

— Пожалуй, вы правы, — согласился Фланго. — А как обстоят дела у ваших «подопечных»? Почему вы стоите?

Магнус сел и методично стал рассказывать:

— Орли довольно часто сносится со своими сообщниками по радио. Однажды мы запеленговали рацию этой расторопной девицы, которая увивается со своим отрядом вокруг Орли. Но поймать ее не удалось. Это, пожалуй, и хорошо. Слушая их перекличку, мы узнаем кое-что полезное для нас. Но должен сказать, господин генерал, что по радио они разговаривают очень бодро, а ползут в своем тракторе еле-еле…

— Вы должны уничтожить эту шайку, которая вьется вокруг вас и Орли, — решительно сказал Фланго.

— К сожалению, они оперируют очень мелкими группами, а иногда действуют и как одиночные разведчики под видом крестьян, ремонтных, рабочих, богомольцев, монахов. Их трудно и выявить, и выловить, тем более, что документы их оказываются всегда в полном порядке.

— Прекратите всякое движение из столицы на север. Задерживайте всех встречных, невзирая ни на какие документы, ворчливо сказал Фланго. — Неужели мне вас учить?…

— Со вчерашнего дня я так и поступаю, господин генерал. Но их кто-то предупреждает. Боюсь, что среди охранных войск и полицейских имеются их сообщники, — вздохнул Магнус.

— Выгоняйте население из деревень на пути Орли. Гоните весь сброд на юг. Проверьте каждого полицейского и охранника! — приказал Фланго.

— Это очень сложно, господин генерал, и отвлечет нас от основной нашей цели — от преследования Орли, — возразил Магнус.

— Я не знаю, что именно вы должны сделать, но Орли надо изолировать от его сообщников. Иначе все ваши замыслы потерпят крах, — предостерегающе сказал Фланго.

— Сомневаюсь, чтобы они разгадали то, что я сейчас задумал, — уверенно сказал Магнус.

— Дай бог! Действуйте, полковник. Помните, от успеха ваших операций против Орли зависит очень многое… — Фланго пронзительно взглянул на Магнуса и добавил, понизив голос: Я вам прямо скажу: зависит получение нового займа за границей.

— Я это отлично понимаю, — невозмутимо сказал Магнус.

Фланго кивнул. Магнус почтительно поклонился и, повернувшись на каблуках, вышел из кабинета.

 

XI. ВАННА

Орли и Вери продвигались все медленнее. Флангисты всячески затрудняли их движение: копали глубокие рвы на их пути, ставили частоколы из глубоко врытых в землю стальных балок, устраивали ловушки — волчьи ямы. Однако несчастья с Орли и Вери до сих пор не произошло. Анна и ее вездесущие разведчики предупреждали их о многих препятствиях, да и сами беглецы зорко следили за всеми подвохами флангистов. Вери осторожно вела машину по взрытым проселочным дорогам и по целине, поминутно маневрируя, направляя «Бегемот» то на запад, то на восток, иногда неожиданно возвращаясь и обходя опасные места.

Орли и Вери очень устали, но рвались вперед, не позволяя себе уже ни минуты отдыха.

В довершение ко всему на второй день стало сказываться вредное влияние рассеянных в воздухе мегонов и гамма-лучей. Орли и Вери были защищены от вредного действия излучения специальной одеждой, листы бористой стали, которыми был обшит «Бегемот», тоже изолировали их от рассеянных частиц и всепроницающих жестких гамма-лучей, но, конечно, полностью защитить себя от вредного соседства с мегонием было невозможно. Энергон не мог поразить их так, как он поражал тех, кто попадал под направленный пучок его лучей, однако на Орли и Вери все же отражалось его тяжелое дыхание: их щеки побурели и покрылись мелкими волдырями, как при ожоге, веки воспалились, руки покрылись сыпью. В ушах у Орли стоял неумолчный шум, похожий на далекий гул мотора, голова кружилась, сердце замирало, или колотилось, как при подъеме на крутую гору. Вери не была изнурена тюрьмой так, как Орли, и все эти болезненные явления у нее были не столь резки, как у него. Пересиливая недомогание, она вела машину вперед.

Флангисты уже перестали стрелять в них из автоматов и орудий, пускать на них газы, беглецов больше не бомбили самолеты. Казалось, враги убедились, наконец, в их полной неуязвимости и присвоили Орли своеобразное прозвище «Человек-Невредимка». Однако они ни на шаг не отставали от «Бегемота». Около двадцати танков, две машины с охранниками и два самолета-наблюдателя неотступно следовали за машиной Орли и Бери.

Беглецы упорно продвигались вперед, однако для них уже стало ясно: если завтра они не доберутся до Лагеря мира, их аппарат израсходует весь остаток мегония, и они погибнут…

Воодушевляла Орли и Вери постоянная помощь вездесущих и неуловимых боевиков. Незримые для Орли и Вери, они следовали за ними, ободряли их, предупреждали об опасностях.

На другой день вечером «Бегемот» продвигался все по той же долине реки Гроны, к предгорью могучего хребта Волкано. Лагерь «Басканьи» был уже близок, и это также вселяло бодрость в сердца измученных беглецов.

* * *

Настала вторая ночь. «Бегемот» осторожно продолжал свой путь в обступившей его непроглядной тьме. Яркое излучение Энергона отодвигало, но не рассеивало эту тьму.

Неожиданно Вери затормозила.

— Опять рвы, — сказала она и кивнула на серые груды земли впереди.

— Пустите меня за руль, — сказал Орли.

Вери уступила ему место. Он снял наушники и подал их Вери:

— Послушайте, Вери, не будет ли сигналов от Анны.

— Я не умею обращаться с рацией, — растерянно сказала девушка.

Орли отложил наушники.

— Поглядывайте за счетчиком и щитом.

«Бегемот» стал обходить рвы. Беспомощно тычась то в одну, то в другую сторону, Орли наконец потерял ориентировку.

— Ведите по компасу назад, прямо на юг, — сказала Вери. — А после изменим направление.

Орли дал задний ход, развернулся почти на месте и повел машину обратно.

За окнами сверкнула молния, вдали зарокотал гром, потом снова яркий блеск молнии осветил все вокруг.

— Будет сильная гроза, — сказал Орли.

Действительно, через четверть часа разразился ливень со шквальным ветром. Потоки дождя низвергались на крышу «Бегемота». Но на работе Энергона ливень не отразился. Аппарат был обшит металлом, а его дюзы защищены от потоков воды.

Свирепый ветер швырял потоки воды, Орли хотел было остановить машину и переждать грозу, но в этот миг «Бегемот» накренился радиатором вниз и стал сползать в большую яму, наполненную водой.

— Задний ход! — крикнула Вери.

Но было поздно. Тяжелая громоздкая машина медленно сползла в глубокую яму, превращенную ливнем в небольшое озеро… Вода стала просачиваться в машину. Мутные потоки бешено низвергались в эту огромную колдобину…

Орли решил выбираться наверх и переключил мотор на высшую скорость, но гусеничные цепи лишь месили грязь на дне ямы.

Вода поднималась выше, проникла в машину. Вери собрала самые необходимые вещи: рюкзак с продуктами, одеяло и держала их в руках. Вода уже достигала ее колен и полностью покрыла шоферское сиденье, но Орли не покидал своего места, стараясь вывести машину из ямы…

Вдали вспыхнул яркий луч прожектора и осветил огромную лужу, в которой барахталась неуклюжая машина. Излучение мешало врагам рассмотреть, что происходит с «Бегемотом».

Прошло минут десять, и злобный вой ветра перешел в жалобный план. Так же внезапно, как ураган начался, буря стала утихать. Потоки воды, наполнявшие яму, уменьшились. Уровень воды в машине больше не повышался, а минут через пять вода стала убывать. Видимо, где-то в этой яме был для нее выход.

Орли огляделся вокруг:

— Вода уходит.

Вери протянула к нему руку и почувствовала, что вся одежда на нем мокрая.

— Вы промокли насквозь, — сказала Вери. — Накиньте на себя одеяло и согрейтесь.

Орли указал на зеркало счетчика:

— Я должен отрегулировать излучение. Пробег частиц замедляется…

Он надел наушники и тотчас же услышал запрос Анны:

«Как дела?…»

«Приняли ванну. Но чувствуем себя после нее отлично. Сделали привал в одной уютной ямке», — ответил Орли.

Он закрыл глаза и прислушался к шуму в ушах, кровь гулко стучала в висках. Орли превозмог слабость и головокружение и склонился над пультом управления…

«Бегемот» до утра простоял в наполненной грязью яме. Всю ночь над ним загорались огни ракет и гудели моторы самолетов. Утром Бери села за руль. «Бегемот» долго буксовал, но, разрыв, наконец, жидкое дно ямы, вцепился своими стальными шипами в твердый грунт, рванулся и с грохотом выполз из ямы.

«Доброе утро!» — радировала Анна.

«Спасибо! Продолжаем путь», — ответил Орли.

Регулируя работу Энергона, Орли все чаще и чаще опускался на сиденье и оставался минуты две-три неподвижным, уронив голову на грудь. Вери тревожно спрашивала:

— Что с вами, Орли?…

— Ничего… Все в порядке, — отвечал Орли и, поднявшись с большим усилием, вновь подходил к щиту.

Его бил озноб, внутри все дрожало, а в ушах стоял оглушительный звон. Он держался из последних сил.

В этот день с утра «Бегемот» прошел еще сто километров. До горного лагеря «Басканьи» оставалось не больше восьмидесяти километров.

Усталая, разбитая Вери настойчиво вела машину вперед. Неожиданно оглянувшись, она увидела, что Орли лежит поперек машины, уткнувшись лицом в сиденье и раскинув руки. Остановив машину, Вери бросилась к нему:

— Орли!.. Что с вами?!.. — спросила она и повернула его лицо к себе.

Орли не отвечал, глаза его, не защищенные очками, были закрыты, лицо пылало. Он прерывисто дышал. Вери пощупала его лоб.

«У него температура не меньше сорока, — подумала она, — а я ничем не могу ему помочь…»

С величайшим трудом Вери подняла Орли, уложила на три сиденья под окном и, прикрыв одеялом, положила ему под голову резиновую надувную подушку. Затем она сняла с него наушники, с сожалением поглядела на рацию и подумала: «Как плохо, что я не научилась обращаться с нею…».

Она была отрезана от своих друзей, от всего мира.

Вери пробралась в заднюю часть машины. Здесь в ящике подле зеркала у нее были припасены самые необходимые медикаменты, бинты, йод. Но все оказалось разбитым, размытым грязной водой и валялось на полу. Однако уцелел пакетик сульфазола и, с трудом разжав зубы Орли, она всыпала ему в рот порошок, а затем влила три ложки воды.

Вери подошла к зеркалу, отражающему работу счетчика Гейгера. С Энергоном все было в порядке: полет и выброска корпускулярного потока из вакуума шли нормально.

Вери вновь села за руль — «Бегемот» двинулся дальше, но, пройдя всего лишь пять километров, остановился. Лежавший с закрытыми глазами Орли заговорил.

Вери подошла к нему:

— Мой родной! Вы звали меня? — спросила она.

Орли молчал, дыхание его было тяжелым. Неожиданно он открыл воспаленные веки и посмотрел прямо перед собой. Почерневшие губы зашевелились, он что-то шептал.

— Что? Что вы говорите? — склонившись над ним и с нежностью глядя на него, спросила Вери.

Орли перевел на нее остановившиеся блестящие глаза и хрипло спросил:

— Что вам от меня нужно?… Вы опять пришли меня мучить?… Опять эта проклятая доска?!..

Он рванулся, Вери едва удержала его.

— Орли! Успокойтесь! Здесь я, только я, ваша Вери!..

Орли откинул голову на подушку, закрыл глаза и затих. Так лежал он, тяжело дыша и не шевелясь, минут пять. Затем он вновь открыл глаза, взгляд их на этот раз был осмысленным. Он устало смотрел на Вери, будто припоминая ее лицо, потом слабо улыбнулся и сказал:

— Это вы, Вери?… Очень хорошо… Не отходите от меня никуда… Слышите? Никуда!..

— Да, да! Я слышу. Я не отойду от вас, — сказала она.

Он вдруг приподнялся на локте и озабоченно посмотрел на нее:

— А что наш Энергон еще дышит?…

— Дышит, Орли. Он ведет себя отлично.

Орли тяжело вздохнул и сказал тихо:

— Сегодня ночью кончится, иссякнет энергия мегония. Нужна перезарядка… в лабораторных условиях…

— Наши друзья помогут нам, — успокаивала его Вери.

Губы ее вздрагивали. Она плохо верила в то, что говорила.

— У меня внутри все ноет, — тихо сказал Орли.

Все тело Вери тоже болело, будто сильно избитое, но она сдерживала себя огромным напряжением воли.

— Это рассеянные в воздухе мегоны свалили меня, — почти шепотом продолжал Орли. — Мария Склодовская и Пьер Кюри открыли радий, но ничто не защитило их от его лучей. То же происходит и с нами, Вери.

Вери покачала головой:

— О, нет, дорогой! Мы с вами еще долго продержимся.

— Я бы не возражал, — слабо улыбаясь, сказал Орли. — Но сейчас вы все же возьмете мою тетрадь, Вери, и напишете то, что я вам скажу…

— Я слушаю вас, Орли.

— Пишите на той же странице, где я сделал запись о газовой атаке…

— Вы очень слабы, Орли, — сказала Вери. — Я запишу потом.

— Нет!.. Может быть потом я уже не смогу говорить…

— Вы только простудились, Орли.

— Да, конечно. Но главное не это… Пишите! Экраны из бористой стали и одежда, пропитанная препаратами бора, не предохраняют от рассеянных в воздухе мегонов и гамма-квантов… На другой день повышается кровяное давление и появляются резкие симптомы сердечной недостаточности… сыпь и ожоги на коже… нарушаются функции желез внутренней секреции.

Орли повернул голову к Вери:

— Вы человек науки, Вери. Вы тоже должны записать свои ощущения в эту тетрадку.

Он закрыл глаза. Глубокий сон сковал его уста и веки. Вери сидела подле него, прислушиваясь к его прерывистому дыханию…

 

XII. ПРОВОКАЦИЯ АО МАГНУСА И ЕЕ НЕОЖИДАННЫЙ ФИНАЛ

Это происходило в небольшой деревеньке Плинто. На деревенской площади остановилась танковая колонна в двенадцать машин. Перед танками стоял АО Магнус и разговаривал с командиром колонны, толстым багроволицым офицером.

— Господин майор, — говорил Магнус. — Я получил донесение, что их трактор стоит на одном месте уже два часа. Следя за ними в бинокли, наши наблюдатели не видят в машине самого Орли, в окнах машины лишь иногда показывается спутница Орли… Что-то случилось, и они, видимо, не могут продолжать путь. Их рация не работает, но аппарат на крыше машины еще действует. Одиночные выстрелы снайперов разрывными пулями подтверждают это.

— Что ж, попробуем выключить и их аппарат, господин полковник, — небрежно сказал толстый майор.

— Это было бы неплохо, господин майор, — без всякого выражения произнес Магнус. — Итак, ваша задача вам ясна?

— Вполне, господин полковник. Я был в России в 1943 году с армией Гудериана. Там мы часто проделывали такие номера, не без хвастовства сказал майор.

— Очень хорошо, — процедил сквозь зубы Магнус. — Только здесь результат должен быть иной, чем в России.

Майор пожал плечами:

— Ну, это само собой.

— Вы знаете, майор, что мятежники в горах вывесили свой собственный флаг?…

Майор засмеялся:

— О, да! Зеленая тряпка, с намалеванным нацией белым голубем. Ха-ха! Они не очень изобретательны, господин полковник.

— Это не важно. Я сейчас вам вручу зеленое знамя с белым голубем и вы воткнете его в башню своей головной машины.

— Понятно, господин полковник!..

АО Магнус подозвал своего ординарца и отдал ему какое-то приказание.

— Лозунги «Война — войне», белые голуби и прочие фокусы дезертиров как будто на ваших танках намалеваны, — сказал Магнус.

— Намалеваны, господин полковник.

— Отправляйтесь, и да благословит вас святая дева, — замороженным голосом произнес Магнус.

Толстый майор чуть было не сострил насчет «Евы» и «девы», но вспомнил, что Магнус — ревностный католик, и проглотил свею остроту.

— Держите со мной связь по радио. Пользуйтесь только шифром, — закончил свое напутствие Магнус.

— Слушаю, господин полковник! Счастливо оставаться!

Толстый майор козырнул и пошел к своей машине. Вскоре вся колонна с развевающимся зеленым знаменем, грохоча и поднимая тучи пыли, двинулась в путь и скрылась за поворотом дороги.

* * *

Почти одновременно со всем происходившим на деревенской площади, человек тридцать боевиков, вооруженных автоматами и одетых в зеленые защитные плащи, собралось в роще неподалеку от деревни Плинто. Это был отряд Анны. В том же отряде находился и Спиро.

Уже несколько часов рация «Бегемота» не отвечала на позывные сигналы Анны. Анна и Спиро были в большой тревоге. Они ничего не знали о том, что действие Энергона вскоре должно прекратиться, когда иссякнут запасы мегония, но они догадывались, что кто-то из пассажиров «Бегемота» (а может быть и оба они) болен. Что-то, видимо, приключилось у Орли и с его рацией.

Положение было очень серьезное и настолько сложное, что Анна пока была в нерешимости. Спиро предлагал подождать до вечера. Если «Бегемот» простоит весь день, значит с его пассажирами что-то неладно. Тогда нужно дождаться ночи, внезапно напасть на конвой, забросать танки подрывными и зажигательными ракетными гранатами, вызвать основательный переполох в стане врагов и, воспользовавшись им, увезти Орли и Верив одно из надежных убежищ «Свободной родины», а Энергон вместе с «Бегемотом» взорвать, чтобы ценный и опасный аппарат не достался врагам.

Не мало опасных неожиданностей сулил этот план, и Анна еще на нем не остановилась. Она ждала своего связного, который держал ее в курсе всего, что происходило непосредственно подле машины с беглецами. За «Бегемотом» и танковым конвоем постоянно наблюдали самые опытные разведчики отряда Анны и через связных посылали сведения в отряд.

Анна нетерпеливо смотрела на свои ручные часы. Связной должен был явиться пятнадцать минут назад.

— Подождем еще пять минут, — сказала Анна. — Если он не придет, надо послать кого-нибудь и разузнать, что там происходит, и почему не явился связной.

В этот миг в рощу прибежал запыхавшийся молодой монах. Это был один из разведчиков Анны, одетый в монашескую рясу.

— Я только что из деревни Плинто, — сказал он, приблизившись к Анне. — Оттуда вышла танковая колонна флангистов в двенадцать машин; пять тяжелых, четыре средних и три танкетки с пулеметами. На головном танке укреплен зеленый флаг полка «Басканья» с белым голубем. На остальных машинах этой колонны изображены белые голуби и написаны лозунги «Война — войне».

Анна и Спиро, стоявший тут же, переглянулись.

— Они решили обмануть Орли и Вери! — сказала Анна.

Она подозвала к себе радиста и передала ему записку с шифрованным обращением к Антонио Гартону…

* * *

Вери уже не отходила от изголовья Орли. Продиктовав ей свою запись, Орли уснул. Вери знала, как целебен ему в его состоянии сон, и решила прервать поход, чтобы не разбудить своего больного друга толчками машины. Он спал уже больше двух часов.

Вери сидела подле Орли, наблюдая за его температурой, проверяя пульс и вставая лишь для того, чтобы время от времени взглянуть на счетчик и отрегулировать скорость излучения Энергона. Иногда Вери брала бинокль, подходила к окну машины и разглядывала танковый конвой, остановившийся метрах в двухстах пятидесяти от «Бегемота». Решив, видимо, что машина с Орли и Вери уже не двинется дальше, флангисты вышли из танков и занялись своим туалетом: брились, чистили сапоги…

Вери перевела бинокль в сторону и стала разглядывать кусты, окружавшие поляну, на которой остановился «Бегемот». Движение веток кустарника привлекло ее внимание. Что-то мелькнуло под большим кустом. Вери присмотрелась и вдруг ясно и отчетливо увидела, как из куста выглянуло… лицо человека. Он прятался в ветвях куста и был в зеленом плаще. Вот он поднес к глазам бинокль и стал смотреть в ее сторону.

«Флангист? — подумала Вери. — Но зачем ему прятаться и маскироваться?… Нет, это не флангист!.. Человек из лагеря Басканьи?… Боевик из отряда Анны?…»

Вери внимательно присмотрелась к неизвестному.

«Если он меня разглядывает в бинокль, он видит каждое мое движение…»

Вери приникла лицом к иллюминатору и поднесла кулак к виску, затем опустила его и навела бинокль на неизвестного. Неизвестный не ответил на это интернациональное антифашистское приветствие, хотя, очевидно, и заметил жест Вери.

Она повторила приветствие. На этот раз он взял бинокль в левую руку, а правой салютовал ей тем же традиционным приветствием.

«Друг!» — с радостным волнением подумала Вери.

И сразу же у нее на душе стало легко и тепло. Исчезло ужасное гнетущее чувство одиночества и обреченности.

Вдруг Вери обратила внимание на странное поведение танкистов. Они поспешно стали надевать куртки, а затем влезли в танки и закрыли крышки люков. Загудели моторы, загрохотали гусеницы, и, делая крутой поворот, танки стали строиться в боевой порядок.

Вери заволновалась. Она еще ничего не понимала, но чувствовала: произошло нечто такое, что заставило флангистов встревожиться.

Неожиданно вдали загрохотали орудийные выстрелы. Снаряды один за другим стали рваться вокруг конвойных танков. Кто-то обстреливал танки флангистов из орудий.

Конвой открыл ответный огонь. Бой разгорался, снаряды рвались на поляне все чаще и чаще, хотя противник, атаковавший конвой, был пока невидим.

«Анна?… — подумала Вери. — Хотя, нет! Откуда у них могут быть орудия?… Неужели Антонио Гартон?…»

Сердце Вери встрепенулось от радости.

«Конечно, это он! До гор всего несколько десятков километров…»

Снаряды еще не повредили ни одного вражеского танка, но падали все гуще, вздымая столбы дыма и земли. Наконец, флангисты, не выдержав, с грохотом и стрельбой стали отступать. Вскоре они скрылись за кустами и, судя по гулу их моторов, уходили все дальше и дальше…

«Ушли!.. Сбежали!..»

Радость наполнила сердце Вери, но поделиться этой радостью было не с кем. Орли лежал по-прежнему, не шевелясь, с закрытыми глазами. Но вдруг он открыл глаза и устало посмотрел на Вери.

— Опять стреляют? — слабым голосом спросил он.

Вери бросилась к нему:

— Орли!!.. Мы спасены! Наш конвой бежал! Его прогнал Гартон!..

Орли смотрел на нее с недоумением. Он, видимо, никак не мог понять, о чем идет речь. Наконец, невероятный смысл слов Вери дошел до его подавленного сознания. Задыхаясь, с большим усилием он сел и посмотрел в окно.

— Я плохо вижу, Вери, — сказал он. — Неужели они ушли?…

— Ушли! Убежали! Они были обстреляны снарядами! — с восторгом сказала Вери.

— Кто их обстрелял? — с усилием спросил Орли.

Не успела Вери ответить, как послышался шум моторов и вдали показался большой танк. На его броне Вери ясно разглядела зеленое знамя с белым голубем на полотнище.

— Они вернулись? — спросил Орли.

— Нет!.. Я вижу большой танк. На его башне прикреплено зеленое знамя, — с величайшим волнением сказала Вери. Она взяла бинокль. — На броне танка изображен белый голубь!.. Это танк Гартона!..

Орли недоверчиво смотрел на нее:

— Белый голубь на броне танка?… Неужели они спустились с гор?

— Да! Я вижу ясно на броне танка лозунг Антонио Гартона: «Война — войне»… — не отнимая бинокля от глаз, ответила Вери.

Большой танк остановился посреди поляны. За ним показались другие танки с лозунгами и голубями на броне.

Вери надела перчатки, закрыла лицо защитной маской и, приоткрыв дверцу машины, замахала белым платком.

— Они идут к нам! — воскликнула она.

— Не подпускайте их близко! — тревожно сказал Орли. — Если это действительно друзья, они пострадают.

К «Бегемоту» шел багроволицый толстый майор. Он был без погон, на груди его висел огромный зеленый бант.

Вери замахала руками и крикнула:

— Не подходите!.. Опасно!..

Майор остановился на почтительном расстоянии.

— Я личный адъютант Антонио Гартона! — заорал он. — Нам сообщила Золотая Анна, что вы нуждаетесь в помощи…

— Да! — ответила Вери. — Доктор Орли заболел…

— Переходите на броню танка, и мы через полчаса доставим вас в лагерь «Басканья»! — крикнул майор.

— Они предлагают нам перейти на броню танка, — обернувшись к Орли, сказала Вери.

Орли покачал головой:

— Нет!.. Вряд ли я смогу выйти из своей машины…

— Он просит выключить Энергон. Вас перенесут на руках, сказала Вери.

В этот миг затрещали автоматы, загрохотали взрывы гранат. Толстый майор, сраженный автоматной очередью, упал. Попадали и некоторые из танкистов, вылезшие из своих машин и слушавшие переговоры своего командира с Вери. В танки полетели зажигательные ракеты.

— Флангисты напали на них! — в ужасе крикнула Вери.

Она оглянулась во все стороны. Между кустами мелькали фигуры в зеленых плащах. Какие-то люди, уже не скрываясь, вставали во весь рост, бросали в танки гранаты и стреляли в них. Два больших танка объяты пламенем, но танкетки, развернувшись, строчили из пулеметов.

Шатаясь и хватаясь за поручни, Орли встал и горящими глазами окинул картину жаркого сражения, неожиданно разгоревшегося вокруг «Бегемота». Теперь уже и он не сомневался, что на «танки Гартона» напали флангисты.

Орли протянул руку к Вери.

— Что вам? — испуганно спросила она.

— Рация! — хрипло сказал он. — Анну!!..

Вери надела на него наушники. Он опустился подле рации.

В то же время, зарывшись в овражек неподалеку от места боя, Спиро неустанно вызывал станцию «Бегемота»:

«Полет!.. Полет!.. Говорит Дозор!.. Полет!..»

И вдруг станция «Бегемота» откликнулась:

«Я — Полет!..»

«У аппарата Алонзо Спиро! Вас хотели спровоцировать флангисты. Это не танки Гартона!..», — радировал Спиро.

Сидя подле рации, Орли изумленно посмотрел на Вери.

— Провокация?… Танки флангистов?…

Вери со страхом смотрела на него.

«Доказательства!!..», — радировал Орли.

«Кого ты укрепил: Анну или дюзу? Помнишь, Ролландо?…», — ответил Спиро.

— Вери! — задыхаясь, сказал Орли. — Нас обманули! В танках флангисты. Их бьет Анна! Вперед, Вери!..

Он послал Спиро короткий приказ:

«Помните о дистанции!..»

Вери бросилась к рулю, и «Бегемот» с грозным рычанием на высшей скорости, на какую только был способен, ринулся на танки врагов. Занятые боем танкисты не заметили, как диковинная и, казалось, бездыханная машина, окруженная голубым сиянием, устремилась на них…

Расстояние между «Бегемотом» и танками быстро уменьшалось.

Внезапно раздался оглушительный взрыв. Это взорвались снаряды в первом танке, попавшем в сферу излучения Энергона. За ним с грохотом, огнем и тучами дыма стали взлетать на воздух другие танки флангистов.

А Орли уже во весь рост стоял в своей машине: страшный, худой, но грозный и прекрасный в своем благородном гневе. Он, шатаясь, хватался за поручни и рычал:

— Это вам за профессора Кордато!! Это вам за оскверненную науку!! Вам нужны были лучи Энергона?!.. Получайте их!!.. Получайте!!..

В несколько минут с танковой колонной флангистов случилось то же самое, что в более грандиозных размерах произошло с танковой армией Гудериана, с которой командир этой колонны побывал когда-то в России. На поле боя остались трупы незадачливых провокаторов-флангистов и догорающие, исковерканные танки.

Боевики прочесали местность, и Спиро радировал Орли:

«Ролландо! Враги уничтожены! Нужно быстро уходить. Выключай Энергон. Я перехожу на борт «Бегемота»…»

Орли, пошатываясь, подошел к пульту управления Энергона, и первый раз за три дня голубое сияние вокруг «Бегемота» угасло.

Спиро крепко обнял Анну, поцеловал ее и бегом бросился к «Бегемоту». Через минуту он был уже в машине рядом с Орли и Вери. Друзья обнялись, и лучистая броня вновь облекла машину Орли.

В этот миг с двух сторон, с юга и с севера сразу, донесся рокот многих моторов.

Сидя в кустах, Анна и ее товарищи наблюдали за приближавшимися самолетами. Анна уже получила шифрованную радиограмму с гор от инженера Силано.

«Наши самолеты идут на выручку Орли».

Но, видимо, и враги вызвали на помощь свои самолеты. Вскоре прямо над головами боевиков в воздухе разгорелся бой. Три истребителя флангистов сразу же обратились в бегство, завидев истребителей «Басканьи». Оставшиеся штурмовики и три бомбардировщика вступили в неравный бой с юркими истребителями Гартона. Вскоре один тяжелый «Боинг» задымил и круто пошел вниз. Почти задевая кусты, штурмовики флангистов ринулись на юг… Две «Летающие крепости», яростно рыча и отстреливаясь, последовали за ними. Истребители Гартона не преследовали их.

Тем временем уцелевшие танки с намалеванными белыми голубями и лозунгами поспешили отойти к Плинту, а танковый конвой, сопровождавший Орли, потерял из виду «Бегемот» и не знал, в каком направлении ему двинуться. Кружившие в воздухе самолеты «Басканьи» также мало вдохновляли флангистов на преследование Орли, да и само преследование было уже явно бесполезным: с, гор, навстречу «Бегемоту» спускались ясно видимые в бинокль танки «Басканьи»…

* * *

Магнус не ошибся: через день в той же самой парижской газете, которую советовал ему прочесть Фланго, действительно появилось новое сообщение об Орли. Но в этом сообщении говорилось совсем не то, чего ждал «изобретательный» АО Магнус. Вот это сообщение:

«После сражения с танками флангистов, доктор Ролландо Орли и его верная подруга Вербена Кордато под охраной лучей своего волшебного аппарата в тот же день добрались до горного лагеря полка «Басканья». Орли не отдал своего изобретений и открытия профессора Кордато поджигателям войны и с энтузиазмом был встречен в горах такими же, как и он, активными поборниками мира. Ему и Вербене Кордато оказана медицинская помощь, и жизнь их уже находится вне опасности…»

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Инженер В. М. ЭРЛИХ

О повести Г.Гребнева «Южное сияние»

Писатель Г.Гребнев показал, какие огромные возможности таит в себе обуздание внутриатомной энергии человеком. В качестве приема он выбрал «лучистую энергию», т. е. энергию потока тяжелых частиц. Нужно сказать, что сама по себе эта тема в мировой фантастической литературе не нова. Теме использования лучистой энергии посвящены: «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого, «Остров Эрендорф» Валентина Катаева, «Борьба в эфире» Александра Беляева и многочисленные произведения иностранных авторов.

Однако Г.Гребнев в своей повести подошел к «волшебным лучам» как современный советский человек и показал борьбу между поджигателями войны и сторонниками мира, развернувшуюся вокруг одного из видов лучистой энергии. Автор повести совершенно правильно оценивает достижения ядерной физики, которые призваны служить мирному человечеству, но которые темные силы реакции могли бы превратить в оружие массового истребления, если бы им не противостоял всечеловеческий лагерь мира. Прогрессивные ученые в повести Г.Гребнева не хотят, чтобы их открытие использовалось для вооружения, и борются с поджигателями войны. Вынужденный защищать свое открытие герой повести молодой ученый Ролландо Орли в целях самообороны на короткое время превращает свой предназначенный для мирных целей аппарат в эффективное оружие обороны, и мы убеждаемся, сколь опасным мог бы оказаться в руках реакционеров аппарат Орли.

Эта новая трактовка не новой темы выгодно отличает произведение Гребнева от подобных же произведений, герои которых в большинстве своем думали прежде всего об истреблении людей и «покорении мира» с помощью своих «лучей смерти».

Г.Гребнев не только описывает действие упомянутых лучей, но и прибегает к объяснениям, которые должны, по мнению автора, подкрепить его фантастические предположения. Писатель избрал для себя очень трудную позицию, которая с одной стороны как будто делает убедительными некоторые сцены повести, но вместе и требует удовлетворительного объяснения. В самом деле, каждый читатель, прочитав повесть Гребнева, задаст вопрос: «Где в этом произведении кончаются реально существующие возможности данной отрасли науки и где начинается вымысел автора?» Известно, что наука, изучающая природу и поведение ядерных частиц, за последние годы обогатилась новыми значительными открытиями. Большой вклад в эту отрасль науки внесли советские ученые, и автор совершенно справедливо указывает в одной из глав повести, что его герой, профессор Кордато, «в своих изысканиях пользовался сведениями об очень ценных наблюдениях и открытиях, сделанных советскими учеными, изучающими могучие силы природы и покоряющими эти силы во имя мирного созидательного труда…».

Однако, как уже и сказано было выше, если до сих пор многие авторы фантастических произведений о различного вида лучах прибегали в большинстве к условным обозначениям и называли свои лучи «электромагнитными колебаниями», «сконденсированным солнечным лучом», или просто именовали их какими-то неизвестными науке «омега-лучами», то Гребнев именует свои лучи «потоком тяжелых ядерных частиц», а аппарат, посылающий лучи, — ускорителем. Это уже определенный адрес, соответствующий данным современной науки и ее терминам. И адресу этому нельзя отказать в правдоподобии. Однако такое правдоподобие ко многому обязывает автора. Если в его повести луч плавит пулю, выпущенную из автомата, взрывает на расстоянии снаряд, или поражает фашиста, направившего свой пулемет на мирного ученого, то мы уже хотим знать, соответствует ли это современным данным науки. Ответ здесь, однако, следует дать не прямой: «и соответствует данным современной науки, и не соответствует…». И вот почему. Нам известно, что ядерные частицы, особенно так называемые «тяжелые электроны», обладают способностью проникать в вещество. При встрече с металлической пластиной они тормозятся, а энергия движения переходит в тепловую, вызывая нагрев пластины. Интенсивное облучение может повести к очень большому нагреванию. Гребнев в своей повести это явление «усилил» и сослался при этом на то, что «природа и роль в ядерных процессах тяжелых электронов полностью еще не изучены». Тем самым автор как бы развязывает себе руки и обращается к тому, может быть весьма недалекому будущему, когда «природа» избранных им частиц «будет полностью изучена».

Читатель может спросить, возможно ли из вакуума ускорителя, какого бы типа он ни был, выбросить в воздух поток убыстренных в своем полете электронов, да еще «тяжелых», на такое расстояние, какое указано в повести Гребнева?… В настоящее время искусственным путем этого сделать нельзя. Но мы знаем, что те же частицы в естественных условиях с космическими лучами проникают в земную атмосферу и проходят в ней относительно большие расстояния перед своим распадом. Может быть в будущем человек по своей воле сможет посылать в воздух на большие расстояния и даже сквозь толщу земной атмосферы мощные потоки заряженных частиц, и эта возможность даст в руки человечества новое могучее орудие покорения природы… В этом смысле фантастический «допуск» писателя можно рассматривать как предвидение и как достижение науки, к которому следует стремиться. Здесь мне хотелось подчеркнуть не только познавательное, но и воспитательное значение повести Гребнева для юного читателя, собирающегося посвятить себя науке, изучению проблем ядерной физики.

Сомнение вызывает то обстоятельство, что такого рода открытие в повести происходит в какой-то условной, не названной, но явно отставшей в своем развитии из-за фашистской диктатуры стране. Для тех научных опытов, которые должны были произвести профессор Кордато и его помощники, нужны, большие средства, как материальные, так и технические, нужна совершенная аппаратура, одного энтузиазма для создания такого аппарата, как «Энергон», мало… Но, нужно отдать справедливость автору, своего главного героя, молодого физика Ролландо Орли, он обрисовал таким страстным борцом за мир, наделил такой огненной ненавистью к фашистам и такой стойкостью, что, читая рассказ о его муках в тюрьме и поведении во время побега, невольно забываешь о технической бедности ученого и начинаешь верить, что такой человек и в самом деле может творить чудеса, подобные описанным в повести.

СОДЕРЖАНИЕ

ТАЙНА ПОДВОДНОЙ СКАЛЫ

I. Юра хочет искать Амундсена

II. Диковинный пистолет

III. Гость из Москвы

IV. Разговор о Шайно и Фау

V. Голова во льду

VI. Усмирение бури

VII. «Труп мальчика доставлен на остров Седова»

VIII. Биение сердца

IX. «Та гра бай нгунко»

X. Нападение на Арктанию

XI. Жилец аварийной гостиницы

XII. Заявление Мерса

XIII. Подводный вокзал

XIV. Идея Джайна Фау

XV. «Дельфин» лег на грунт

XVI. «Шари курунга… эли Маро»

XVII. «Предлагаю сдаться»

XVIII. Последний путь Шайно

ЮЖНОЕ СИЯНИЕ

I. Визит профессора Кордато к генералу Фланго

II. План, рожденный в тюрьме

III. Орли переходит в новую лабораторию

IV. Что произошло у горы Колло

V. Столица объявлена на военном положении

VI. В поселке Элита

VII. Обстрел пустой дачи

VIII. Испытание на стойкость

IX. «Бегемот» форсирует Грону

X. Газовая атака

XI. Ванна

XII. Провокация АО Магнуса и ее неожиданный финал

Инж. В.М.Эрлих. О повести Г.Гребнева «Южное сияние».