Все эти дни ранней весны в поле ещё лежал толстый слой снега, и холодный ветер пронизывал наши тела. Постепенно снег потемнел и стал похожим на рассыпанный сахар.

Природа пробуждалась, просыпались деревья, протягивая голые ветки к небесам, ожили подземные воды. Тонкий панцирь реки постепенно подмывался и истончался. Вот на сучьях появились первые птицы, и их щебет с каждым днём становился всё более неистовым.

В один из дней под ослепительно синим небом мы с Оксаной пошли к реке, и она рассказала о призраках, которые посещали её дом:

— Два раза в лунные ночи приходил мой муж. С тех пор я как-то не могу считать его погибшим…Для меня он просто ушёл в другой мир, но наблюдает за нами. Он ничего не говорил, просто смотрел на нас, как будто хотел удостовериться, что с нами всё в порядке и исчезал — уходил туда, к старому кладбищу и к лесу. Как он выглядел? Приходил в шинели, без шапки, чёрные волосы падали прядями… И ещё моя мать раньше видела приходившую сюда бабушку Софью. А также иногда, в лунные ночи, могут пригрезиться незнакомые призраки, души людей, живших на этом хуторе в разные времена. Ведь сейчас мы здесь одни, остальные дома стоят вымершие, пустые. Поначалу нам от этого было жутко, но потом привыкли. Я стараюсь Димку не пугать привидениями, и сама не боюсь их. Но всё же, когда они являются, как-то не по себе….

— Возможно, эти призраки — это неупокоенные души умерших…, - пыталась объяснить я.

— Да, но почему они приходят? — спросила Оксана.

— Трудно сказать… Возможно, по каким-то весомым причинам, они как бы «застряли» между мирами, никак не могут покинуть нашу плоскость существования и перейти на следующий уровень. И ещё я читала, что призрак с того мира приходит о чём-то предупредить, или удостовериться, что всё в порядке.

— Возможно. Если, конечно, вообще существует разумное объяснение тому, что происходит. Быть может нашему разуму не дано это постигнуть, — промолвила задумчиво Оксана.

После этого разговора прошла пара дней, когда одной лунной ночью я сама увидела призрак.

Проснулась я ночью от шума ветра. Заливисто пела печная труба. Мне показалось, что кто-то постучал, хлопнул ставней или бросил камнем в окно. Где-то осторожно закрылась дверь. Возможно, это была буря, свистевшая за окном, гудевшая в мокрых соснах, росших неподалёку от дома. Хлопали двери и сорванные крыши в брошенных хуторских домах. Ветер свистел в разбитых окнах и дверях.

Я прошла в гостиную, чтобы через окно оглядеть другую сторону двора.

Вглядываясь в темноту, я заметила огонёк лампады, который светился, рассеивая мрак возле тёмной фигуры, на плечах которой был белый плед.

Я зажгла фонарь «летучая мышь». Сердце молоточком стучало в груди. Пошла к входной двери — она была не заперта.

Я вышла на порог — ветер гнал тяжёлые тучи по свинцовому небу. В разрывах облаков поблёскивали холодные, будто льдинки, редкие звезды. За облаками дрожала бледная луна, едва пробиваясь своими лучами в мглистую голубизну ночи.

Я пошла в направлении фигуры с лампой, которая медленно двигалась на пригорок к кладбищу. Это была женщина, и ветер шевелил складки её платья.

Внезапно она, как будто что-то почуяв, обернулась.

Это была Оксана. Она совсем не удивилась моему появлению, а лишь приложила палец к устам. Подождав, когда я подойду, она прошептала:

— Тихо! Он пришёл!

— Кто? Костя? Твой муж?

— Да!

— Но где же он?

— Смотри. Видишь впереди…

Всмотревшись во мглу, я едва заметила еле видимые очертания тёмной фигуры.

Внезапно тучи раздались, и свет луны упал на силуэт в шинели с бледным лицом. Непокрытая голова совсем не напоминала стриженую, солдатскую, тёмные кудри волос медленно развивались по ветру.

Призрак остановился у крестов рядом с шумящими соснами и стоял, когда мы подошли.

— Костя, — мягко сказала Оксана, — спасибо, что ты пришёл проведать нас. Скажу только, что у нас пока всё хорошо. Живём вот. Димка учится дома, уже делает первые успехи. Дивный он, всё самолёты строит. Говорит, что будет авиатором, лётчиком…Вот, рядом со мной, очень хорошая женщина Гера. Она у нас недавно живёт, но уже стала мне надёжной подругой и помогает во всём по хозяйству. Одинокая она и бесприютная, вот Вадим и помог ей, прислал сюда жить. И нам не так тяжко и страшно, и ей хорошо. Вадим много помогает нам, особенно с продуктами, а иной раз и одежонку какую подкинет. Вот такие у нас дела. А ты, как там?

Призрак заколебался, но едва улыбнулся доброй улыбкой, что, как будто означало, что всё хорошо.

— Эх, знать бы, когда кончится война, — вздохнув, произнесла Оксана.

На это призрак оживлённо отреагировал — лицо Константина сталь серьёзное и даже мрачное, и он выставил вперёд два пальца.

— Что? Два месяца? Не может быть!

— Может быть два года? — спросила я.

Он пристально мне взглянул в лицо и кивнул.

— Два года! — покачала я головой… Мы победим?

Он кивнул и подошёл поближе, протянул ко мне руку, но не дотронулся.

Лишь улыбка озарила его лицо.

Он как будто что-то спрашивал обо мне.

Я сказала:

— Костя, я балерина, волею судьбы брошенная в тёмную пучину жизни, лишённая свободы. Зовут меня Гера. Из лагеря бежала. Не знаю, как сложится жизнь дальше. Но меня терзает одно — судьба моего возлюбленного Максима Ковалевича. Он художник, тоже несправедливо обвинённый. Бежал от преследования, вот только так до сих пор и не знаю, жив он или мёртв. Есть ли Максим Ковалевич в мире мёртвых?

Он внимательно посмотрел на меня, долго стоял, глядя куда-то вверх, на выступившую луну, а потом отрицательно помотал головой.

— Так жив он? Или не знаешь?

Призрак вновь помотал головой. Его тело задрожало, а тут задрожала и я: сквозь тело призрака можно было различить окружающие холмы и кресты.

Он сделал нам знак оставаться на месте, а сам медленно пошёл через кладбище и потом пропал из виду.

Всё произошедшее очень сильно повлияло на меня. Оно вселило в меня какую-то внутреннюю уверенность, что не всё ещё так безнадёжно, что возможен поворот судьбы к лучшему.

***

Все эти дни, с тех пор, как я поселилась в Орехово-Ванильном, я не совершала полётов, сосредоточив все свои силы и время на помощи семье Кошечкиных.

Но тут произошёл случай, который заставил вспомнить былые навыки.

Как-то в один из весенних дней, набирая воду из реки, Оксана неосторожно вышла на тонкий лёд и провалилась в воду. Ей удалось выбраться, так как глубина была по пояс, но к вечеру у неё поднялась высокая температура.

Пока я и Дима пытались как-то помочь заболевшей, раздался топот лошади.

Оказывается, приехал Вадим Острожский, и это была наша вторая с ним встреча. После общих взаимных обменов новостями, я повела Вадима к больной. Мы померили температуру — она перевалила за тридцать восемь.

Ночью начались бред и горячка. Уложив Диму спать, Острожский произнёс задумчиво:

— Та-ак-с…. Нужно срочно ехать в город за лекарствами. Единственное, чего я боюсь — не успеть! Ночью пробираться через лес трудно, да и лошадь боится волков, а тянуть до наступления дня нельзя.

Он сидел за столом, опустив голову, постукивал портсигаром.

— Подождите, Вадим, позвольте мне слетать за лекарствами, — предложила я.

— То есть? — слегка недоумевая, он посмотрел на меня.

В его глазах были не только удивление, но и такая вера в меня, что я решилась…

— Смотрите! — объявила я и тут же осторожно поднялась к потолку гостиной.

— Если я полечу — это будет быстрее? — спросила я, паря у самого потолка.

Ответом было молчание — настолько неожиданными были мои действия! Вадим даже вытер пот со лба, механически открыл портсигар, закурил.

Когда я медленно опустилась рядом с ним, он спросил:

— Всегда ты такое умеешь?

От волнения он сам не заметил, как перешёл на «ты».

Я покачала головой:

— Нет, не всегда. Не знаю, к счастью, или к горю. Теперь я больше как обычный человек, но раньше чаще умела.

Вадим задумался, кивнул и произнёс:

— Я сразу почувствовал в тебе что-то необыкновенное, ещё в тот день, когда увидел в доме у Прокофия. Знал, догадывался, что мир шире, чем мы его представляем… И тогда решение не арестовывать тебя абсолютно на ходу, спонтанно принимал.

Он начал тушить папиросу, обжёг руку.

Я сказала ему решительно:

— Вадим Алексеевич, нечего раздумывать, надо лететь. Я — то точно быстрее обернусь, чем вы доскачите…

— А найдёшь путь в темноте?

— Ну, вы мне объясните…

Он наклонился вперёд, глядя прямо в лицо:

— Опасно тебе появляться в городе — могут и задержать. Особенно без документов. Ладно, паспорт Оксаны возьмёшь. Я тебе на скорую руку «охранную грамоту» соорудить могу. И записку дам к Логачёву — врачу знакомому. Он всё организует, а шприц и у нас дома есть.

Он быстро достал лист бумаги и карандаш и подсел к столу.

— Так-с… Вот смотри. Это наш выселок, а это — Росы, город, куда тебе нужно попасть. Будешь лететь — держи на восток! Лети над лесом. Вот в этом квадрате есть большая скала, у её подножия ещё сосна высокая растёт. Так вот, от этой скалы повернёшь на юг и над оврагами и пустошью — до пригородных домиков и до высокой колокольни… Минуешь частный сектор, пойдут городские кварталы, увидишь сквер с памятником пионерам. Это относительно новый памятник. Дальше я пишу тебе адрес…

***

Уже зажглась утренняя заря, когда я вышла из дома, плавно поднялась над весенней землёй в пустынное небо. Посмотрела с высоты на опрокинутый земной мир, словно отражавшийся в волшебном зеркале. У порога стоял Вадим, и жёлтый фонарь освещал часть его фигуры и какое-то восторженно — удивлённое, полное надежды лицо.

Сделав пробный круг над домом, я полетела на восток, к темнеющей громаде леса. Убежал вдаль наш хутор, слева проплыло подо мною место упокоения — кладбище, а справа — тёмно-серебристое полотно реки.

Бывает так, что зима долго держится, но буквально за два дня сдают свои позиции и уходят прочь морозы, и дыхание весны начинает явственно ощущаться. Вернулись чибисы, дрозды, скворцы и жаворонки, пронзительно поёт синица и малиновка.

Утро восходит торжественно, словно королева на трон, под звуки горниста.

Сначала в лицо бьёт холодный вечер, но вот небо становится яростно голубым, и ветер теплеет под лаской солнца, гонит мелкие облачка, среди которых ярко-розовое, тёплое, вселяющее надежду.

Начало городка Изумрудные Росы я узнала по хорошо знакомой белой колокольне. Далее потянулись дома и сады. Они находились в зыбком сером тумане. Солнце гасло в тумане, словно в пепле. Я старалась лететь не слишком высоко, чтобы видеть дорогу.

А вот и городские кварталы. Сквозь серо-молочную пелену было едва видно, как в клубах тумана проскользнул маленький, словно игрушечный, малиновый трамвай, двигались миниатюрные машины, прохожие, спешащие по делам. К счастью, лететь было уже недалеко.

Я ещё раз сверилась с планом Вадима, снизилась, прошла на бреющем полёте над парком и разглядела памятник пионерам — застывшая громада вырезанных из камня фигур рядом с бассейном. Я осторожно стала снижаться к дереву, росшему недалеко, как бы сливаясь с ним, чтобы меня не заметила прогуливающаяся по дорожке женщина с коляской. Но она больше занималась ребёнком.

Сразу после долгого полёта, когда нарушается вестибулярный аппарат, освоиться на земле не просто. Я походила по цветочным клумбам, среди кустов, размялась, вышла на аллейку, пересекла улицу, а дальше шла, переступая через покрытые рябью лужи, поглядывая на номера домов.

Когда я вышла на улицу Герцена, вымощенную брусчаткой, стрелы солнечных лучей окончательно разогнали туман, и вместе с солнцем в городе воцарилось юное сладостное дыхание весны, сопровождавшееся неугомонным птичьим щебетом.

Я остановилась у красных облупленных дверей, где табличка гласила «Доктор Логачёв — три раза». Я просигналила, подморгнув вынырнувшему откуда-то из подворотни грязноватому мальчишке в большой, явно не по размеру кепке, который почему-то уставился на меня, хрустя яблоком.

На звонок вышел худой человек в очках, вытиравший руки полотенцем. Это и был доктор Логачёв. Я отдала ему записку Острожского.

Через пятнадцать минут мы уже шагали к аптеке, которую доктор открыл своим ключом, а спустя ещё пятнадцать минут я вышла из дверей с пакетом лекарств в руке. Доктор сопровождал меня последними наставлениями.

Нужно было уйти из этого людного места. Прошагав какое-то время в толпе прохожих, я заметила вход во двор — колодец и приоткрытые железные ворота.

Тут я и увидела её — старушка еле двигалась в тени, опираясь на палочку.

— Деточка, доченька, помоги, милая, мне до подъезда дойти, — простонала она при виде меня.

Я взяла её под руку и повела к воротам:

— Давайте, бабушка, только быстрее…

— Ой, деточка, не могу я быстрее…

Действительно, мы, войдя в глухой двор, ползли по нему с черепашьей скоростью.

Но вот и подъезд.

— Проходи вперёд, детка, включи мне свет, а то до квартиры я не дойду, — промямлила женщина, пропуская меня вперёд. — Там слева выключатель нашарь…

В подъезде пахло мышами и чем-то прелым.

Мои руки шарили по стене и тут же были скованы неумолимой, тесной верёвочной петлёй.

Не успела я опомнится, как и ноги мои оказались связаны, и, инстинктивно сделав шаг, я упала. Пробовала встать, но чья-то мощная сила прижала меня к полу и несколько наглых и лохматых рож нависли надо мной.

Я узнала грязноватое лицо мальчишки, евшего яблоко:

— Это она. Я видел её у аптекаря. Зуб даю, — сипло сказал он.

— Попалась, тварь! — елейным голоском добавил кто-то.

Тут же наглые руки начали шарить по моему телу, выворачивая карманы.

Неизвестные тут же присвоили себе кулёк с лекарствами.

— Что вы творите! Отдайте…, отдайте и сейчас же отпустите меня! Эти лекарства нужны больному человеку!

— Заткнись! — грубо крикнул кто-то.

— Если я их вовремя не доставлю, то человек может умереть! — успела произнести я, а потом заорала: — Помогите! На помощь!

В гулком подъезде слова прозвенели как набат, но никто не вышел.

Мгновенно мне заткнули кляпом рот и потащили куда-то вниз. Очевидно, это был подвал. Я шла, еле двигая связанными ногами, поминутно рискуя упасть.

Когда я опомнилась, освоилась в полутьме, то поняла, что нахожусь в подвальном помещении, среди каких-то ящиков и узлов.

Горела лампа. Напавших бандитов, судя по всему, было четверо. Известный мне мальчишка сидел на ящике и тасовал замусоленные карты.

Худой, чернявый, коротко стриженый человек с перебитым носом, одетый в явно маловатый для него полосатый свитер, находился за исцарапанным пыльным столом и вертел в татуированных руках мои документы.

— Отдайте документы! — гневно потребовала я. — Это всё не ваше…

— Ха, ха, ха, — громко рассмеялся человек в полосатом свитере, бросив небрежно паспорт на стол и почесав грудь. — Было ваше, а стало наше… Ладно, кончай базар! Заманиха здорово сработала! И иква неплохая, и малява (он повертел в руках записку Вадима). Ого! Значит, сам мент Острожский написал. Всё путём!

— Отдайте мне всё и отпустите! Иначе вы знаете Острожского — он вас в покое не оставит!

— Слышь, ты, фонтан заткни! Знаем мы твоего Острожского, гражданка Оксана Кошечкина. Так по документику? Ха, Кошечкина… Сейчас посмотрим, какая ты кошечка…

И он подошёл и стал грубо тискать меня. Я пыталась увернуться, дёргалась, хотела укусить за руку, но меня крепко держали длинный тип, от которого несло самогоном и юркий, но жилистый круглолицый малый, с папиросой в уголке рта.

— Ладно, Султан, кончай, она не бикса… Ты хоть Пацана убери… Не здесь же…Жучка, наверное, раз барыге помогает, — сказал высокий со шрамом, зевая чёрными провалами почти беззубого рта.

— Чего с ней цацкаться, на перо её и дело с концом. Тут и прикопаем, — едко сказал круглоголовый парень по кличке Малёк, обдавая меня папиросным дымом.

— А сначала попользуемся — «амур — лямур», — ласково прошептал Султан.

И крикнул на Пацана, чтобы тот убирался во двор и ждал их там.

Я молчала, понимая, что нужно как-то выкручиваться из положения, почти безнадёжного. Ведь там, далеко на хуторе, страдает больная Оксана, в любую минуту могущая умереть, переживают и нетерпеливо ждут Вадим и Димка. Надо что-то придумать, надо…

И тут Длинный со шрамом промолвил:

— Погоди, Султан, амурные дела ещё успеем. Пусть сначала скажет, где склад у них.

Султан воззрился на меня своими безумно чёрными глазами и истерично заорал:

— Что, сука, война, люди гибнут, а ты лекарствами торгуешь, на народном горе наживаешься!

— Да разве это лекарства, так мелочёвка, — сказала я нарочито грубовато. — На складе — то больше можно взять.

— Ух, ты, как ты вдруг заговорила! Что, очко заиграло? Ха, ладно! Ну и где этот склад? — жёстко спросил Султан.

— Это знает человек, которому я несу лекарства.

— Что за человек?

— Так, один полковник.

— Ух, ты, полковник? Как фамилия?

— Фамилия у него смешная — Обезьяна!

Бандиты заржали.

— А может это кликуха? Нет? Видно красава великий этот твой полковник! Ладно, проверим… Дальше…, - сказал Султан, отсмеявшись.

— У нас сейчас через пятнадцать минут встреча. Он должен бабки принести. Вот он знает, где склад, — уверенно сказала я.

Длинный сразу приставил к моему горлу нож.

— Говори, где встреча.

— А вы отдайте мне документы. А получите ещё больше — деньги он принесёт крупные…Сами знаете, у военных деньжата водятся…

— Ха, нашла дураков. Сначала деньжата! Так, где вы встречаетесь? — спросил заинтересованный Султан.

— Да на чердаке дома, того, что напротив памятника тимуровцам.

Я хорошо помнила этот пятиэтажный дом с длинной пожарной лестницей, ведущей на чердак — сегодня я проходила мимо его.

— Я знаю этот дом — 24, - закричал низкий круглолицый тип. — Это на Первомайской. У меня кореш там живёт.

— Ладно, — сказал Султан, — поверим. Если удастся позолотить ручку — будешь жить. А если арапа заливаешь — гляди! Амба!

И он потушил лампу, отчего в подвале стало полутемно.

— Длинный, развяжешь её. Отвечаешь за неё по полной… Вперёд! — скомандовал Султан.

Бандиты зашагали к выходу из подвала.

Улица, мирная и тихая, ослепила ярким солнцем. Мы бодро, но молча, как заговорщики, шагали по тротуару, и дошли до Первомайской.

Остановились у дома и стали кружком, открыв рты и поглядывая вверх.

— Ну, как подняться на чердак? — спросил у меня Султан.

— Ну, как… По пожарной лестнице.

— Тьфу! — выругался Длинный. — И что, другого пути нет?

— Нет! А как вы ещё представляли себе путь на чердак? — решительно сказала я, глядя им всем в глаза. — Подъезд — то закрыт…

Бандиты недоверчиво переглянулись.

— Я залезу, я смогу! — закричал Пацан, указывая на лестницу.

— Тиши ты! — цыкнул на него Малёк.

— Ладно, Пацан остается внизу у лестницы, а Длинный и Малёк за мной, — приказал Султан.

Мы медленно стали подниматься наверх — первым Длинный, потом крепко цеплялась за поржавевшие поручни я, за мной — молчаливый кругленький Малёк, и замыкал нашу компанию беспокойный Султан.

Длинный вылез на грохочущую железную крышу, вытер лицо рукавом и блеснул револьвером.

— Да спрячьте оружие. Он же может заподозрить вас…, - сказала я.

На крыше я чувствовала себя много увереннее, здесь царило солнце и синева небес.

— А где же вход на чердак? — спросил Длинный.

— Через слуховое окно, — быстро сориентировалась я. — Но человека ещё нет.

Султан вытер запотевшее лицо.

— Ну что ты гонишь? Когда он появится, говори скорей.

— Он уже внизу под домом ждёт меня. Да не выглядывайте вы. Он поднимется, когда я подам ему знак.

— Какой знак?

— Стану на краю крыши и покажу пакет с лекарствами. Это значит, что товар есть и всё безопасно.

— Да не толкай фуфло! На краю крыши…, - недоверчиво сказал Малёк.

— Ну, как хотите… Всё так, как я вам говорю…, Давайте пакет, если желаете увидеть человека с деньгами.

— Очень желаем, — злобно промолвил Султан.

— Да ладно, дай ей пакет, Султан, куда она убежит… Пусть знак подаст! — сказал Длинный.

Султан дал мне пакет.

— Гляди, не надуй! Валяй!

Я скептически посмотрела на этих жалких людей, сжимая в руке пакет и сказала презрительно:

— Ну, что вы стали, как на базаре…Да схоронитесь вы и не высовывайтесь! Он же засечёт вас! Если уже не засёк!

— Не засёк! Ладно, давай, зови его, только быстрее. Мы будем за той будкой, — и Султан показал на шахту с лестницей для выхода на крышу.

— Ага! Присядьте там! — сказала с усмешкой я.

— Давай, давай! — подгонял меня Султан, блестя чёрными глазами.

Дождавшись, когда они отойдут, я стала на самом краю, а потом шагнула вниз и вверх.

Тело подхватила знакомая волна, и я мигом вознеслась в высокое голубое небо, представляя, какие рожи теперь у бандитов.

И стремительно понеслась вон из города.

***

Не буду очень детально описывать свой обратный полёт, отмечу лишь, что никогда ещё не летела так быстро. Кроме того, я чуть не попала в пасть смерча — «чёрного дракона», преградившего путь и едва не врезалась в острую скалу, укрытую шапкой облака.

Но, минуя все эти опасности, я благополучно приземлилась во дворе нашего дома, в то время, когда Вадим, поглядывая на небо, теребя руку с часами, места себе не находил!

Он нервно спросил о задержке, но я махнула рукой — потом!

Мы принялись за лечение и уколы. Лекарства, питательная пища, заботливый уход сделали своё дело, Оксана стала идти на поправку.

Но в день моего прилёта я решилась на откровенный разговор с Вадимом, лишь после выполнения всех лечебных процедур.

Заметно потеплело, и мы сидели во дворе под яблоней в старой беседке. Я рассказала ему откровенно всю историю с бандитами и фактически о потере документов, которые мне так и не вернули.

— Бедная, — Вадим встал и неожиданно крепко обнял меня. — Что они сделали с тобой?!

— К счастью, не успели ничего, только оскорбили и ограбили… Документы — то не вернули…

У Вадима гневно блеснули глаза. Он сел за стол, низко согнувшись, привычно постукивая папиросой по портсигару.

— Так-с! — протянул он. — Значит Султан взялся за старое…Вот как значит! Ну — ка, напомни ещё раз, кто с ним был?

Я описала злоумышленников, как могла, не забыв и старуху — наводчицу.

Вадим Острожский внимательно слушал, кивая головой, вертя портсигар в руке.

— Значит так… Этот круглолицый мерзавец Малёк, растлитель малолетних девочек и известный спекулянт, а также крупный вор Длинный, который со шрамом, мне хорошо известны, я брал их. А вот Султан, этот покруче…Мне приходилось быть на его допросе. Сколький, как угорь! Серьёзный и очень опасный тип! Тебе просто чудом удалось уйти из его лап, а вообще-то на нём висит с десяток трупов… Ну, и ещё масса всего! Это давние мои недруги… А старуха эта — бывшая прислужница в одном барском доме. Я её ловил не раз на мелких кражах и сводничестве, да всё миловал, а надо было наказать, надо…Да вот думал — старый человек… А она — вишь, что творит… А пацан, мальчишка этот — для меня новое лицо! Видно, опять кого-то в свою шайку Султан затянул.

Я сидела, вздыхала, слёзы были на глазах. Заметив это, Вадим положил свою руку на мою.

— Ну, не переживай, Гера. Ты сделала всё, что могла в создавшихся условиях и даже больше. Ты смогла ускользнуть от этих нелюдей и спасти лекарства. А ведь могла и погибнуть. Спасибо тебе за это, ангел мой, спасибо за мою сестрёнку. Теперь она будет жить!

И растроганный Вадим крепко обнял меня.

Он уехал спустя день, торопился на службу.

Вернулся Вадим на хутор, когда старые липы, росшие во дворе, уже начали зацветать.

Дни и ночи пахли липовым цветом, сладко распевали птицы, ночью неистово гремели лягушки, и звёзды блистали серебристо-сиреневыми огоньками.

Мы отвлеклись от наших огородно-хозяйственных дел и забот, чтобы посмотреть, что нам привёз Вадим.

В первую очередь он положил на стол круглую жестяную чёрную коробочку, украшенную красными кружочками.

— Да это же монпансье! — воскликнула Оксана, и мы, зазвенев крышкой, кинулись лакомится ароматными леденцами — так во время войны отвыкли от сластей!

— Это тебе, носи, — сказал он Димке, сосущему за щекой леденец.

И Вадим, немного небрежно, бросил на диван рубашку и брюки:

— Брал на вырост, должно подойти.

— Ух-ты! — мальчик сразу схватил рубашку — ковбойку! — Класс! Так это же настоящая Америка!

— А вот и вам подарки, а вы уже сами разберётесь, кому что, — сказал он уже нам с Оксаной.

Мы ахнули! Вадим нам привёз платья, отличавшиеся широкими квадратными плечами с подплечниками и тонкой талией, а Оксане дополнительно ещё и жакет.

Мы примеряли всё это с восторгом в комнате с картинами. Выбрали себе платья, но печалились, куда же всё это надевать.

Вадим любовался нами и успокаивал, закуривая папиросу:

— Ничего! Будет и на нашей улице праздник! Не вечно же жить нам, как Робинзонам, на выселках… Вот закончится война, переберёмся в город и….

Не знаю почему, но мы ему верили, настолько он нам казался могущественным и основательным.

Докурив папиросу, Вадим подмигнул мне и достал из кармана что-то, завёрнутое в бумагу:

— Оксана, а вот главное!

И он бросил пакет на стол. Оксана развернул его дрожавшими пальцами. Там был её паспорт, который отобрали бандиты…

Оксана перелистывала страницы:

— Вроде всё цело…

— Цело, я проверял, — кивнул Вадим.

— А что же с самой бандой?

Вадим легко вздохнул, стукнул портсигаром по столу:

— Ликвидировали. Султан отправился на тот свет, уж больно нервный он был, а остальные — в места, откуда не скоро выходят…

Вечером, когда Оксана проверяла уроки у Димки, Вадим пригласил меня для серьёзного разговора.

Мы сели за столом во дворе, вдыхая свежий аромат листвы и цветов. Золотистый вечерний свет мягко заливал двор.

Вадим, открыв карман на кителе, достал новенький паспорт и положил мне на стол.

— Вот, Гера, ты теперь полноправный член общества, гражданка Советского Союза. Скоро будут и другие документы. Правда, имя Геры я не решился обнародовать. Теперь, ты Георгина Леонидовна Метаксина. Георгину тоже можно называть Герой. Осталось тщательно продумать биографию.

Я кивнула и сидела, листая паспорт, и во мне всё переворачивалось! Мне не надо было теперь прятаться, бояться, волноваться! Я шла к людям!

Мы сидели с ним долго и молчали, пока не наступил призрачный час сумерек и над лесом не встал узкий серпик месяца. Я сидела не дыша, волнуясь, вытирая слёзы. Я возвращаюсь к жизни!

***

Вот на этом можно бы и кончить мою историю, но на самом деле жизнь продолжалась, бурлила и текла, словно полноводная река, и много ещё чего было.

Но, впрочем, стоит вспомнить ещё один случай.

Постепенно заканчивалась война. Сначала она грохотала где-то вдали, её взрывы не долетали до нас, но всё же она ощущалась как-бы энергетически. Буквально накануне её окончания приходил призрак погибшего красноармейца Кошечкина. Вёл он себя уже не так беспокойно, а по-доброму, ласково, говорить с нами не стал и очень скоро исчез.

И только разнеслась весть о капитуляции Германии, мы вздохнули свободно. И победу нашу приняли, как вечный праздник радости и справедливости!

В один из золотых июльских дней пошли мы с Димкой на прогулку в лес. За годы, проведённые вместе в одном доме, мы очень привязались другу к другу, иногда нас тянуло на откровенности, и мы стремились поведать друг другу самое сокровенное.

Солнце мягко золотило высокие стволы сосен. Деревья торжественно и величаво шумели под ветром. Птицы перескакивали с сосны на ольху, с ольхи на дуб, с дуба на берёзу, а затем вновь на сосну, насвистывая, поглядывая на нас бусинками лукавых глазок, будто играя с нами.

На полянах ветер шевелил мягкую шелковистую траву, разносил запах цветов. Хорошо было полежать на траве среди аромата цветов и трав, играя в разные игры или просто слушать песни птиц и гудение пчёл.

Мы ещё долго бродили по лесу, воодушевлённо собирая шишки, очень необычные корни, похожие на загадочных фантастических существ и людей, активно делились найденным, пока не забрели на «дореволюционный кедровник» — рощу посаженного сибирского кедра. И тут же увлеклись собиранием кедрового ореха.

Остановились у одной очень высокой кедровой сосны. Димка высказал сожаление, что не может подняться на такую высоту за орехами.

— Тётя Гера, — вдруг обратился он ко мне, — а вы ведь можете летать, я ведь знаю. Почему же вы не летаете?

Я засмеялась:

— Откуда же тебе это известно, милый Димочка?

Он ответил, покраснев:

— Да уж известно… Всё знаю… И как вы мамку спасли мою, лекарство доставили, знаю…

— Ну, что же, раз ты уж всё знаешь, то знай и то, что полёт — это чудо, божий дар, который приходит не всегда и который нельзя расходовать напрасно… Для того чтобы полететь, нужно особое состояние духа и тела…. Впрочем, сегодня такой радостный день, почему бы и не попробовать!

И я легко скользнула в воздух, вознеслась ввысь и вскоре взирала на восхищённого Диму с почти сорокаметровой высоты.

— Ну, как, милый рыцарь?

— Здорово! И как это у вас получается?

Я уже стояла рядом с ним и улыбалась.

— Я давно хотел научиться так, — продолжал Димка. — Я знал, что вы летаете, пробовал, но у меня ничего не выходило. Видно, мне не дано…

— Согласна. Стать человеком — птицей не каждому дано, — серьёзно сказала я.

Димка стоял и смотрел на меня таким сияющим взором, в котором было настолько искреннее и сердечное принятие его собственной судьбы, что я увидела в глазах лишь понимание и ни капли сожаления.

Вобрав в себя всё это, я произнесла:

— А знаешь, у тебя тоже может получиться. Сегодня и сейчас. Давай попробуем.

Он пожал плечами и протянул мне руку:

— Возьмёмся за руки? Вы меня поведёте… вверх?

— Нет, так ничего не получится. Я буду вверху и протяну к тебе руку.

И вот — я уже вновь у вершины, повисла в воздухе, и рука моя протянулась вниз:

— Ну, давай, иди ко мне. Не думай больше ни о чём… Отрешись от всего и думай лишь о том, чтобы взять меня за руку. Ну же…

И спустя минуту до моих пальцев плавно дотронулись пальцы его руки.