О, если бы Муц знал, что замышляется против него во дворце!

Но он ничего, ничего не подозревал. Он продолжал беззаботно сидеть на том же месте, с которого чиханием обратил в бегство королевскую гвардию. Ничего не подозревая, он продолжал смотреть на аллею, за широкой листвой которой растаяла, как дым, гордая воинственная кавалерия.

— И перед этакой игрушкой бежали все лилипуты! — посмеивался он, — сумасшедшая страна!

Он долго смотрел на север и ему показалось, что вдали, над верхушками деревьев, поднимается густой дым из фабричных труб.

— А теперь пойдем осмотрим Лилипутию.

Он окинул взглядом палатку и обломки самолета.

— Если бы мне кто-нибудь починил «Альбатрос»! — Он уселся в траве перед грудой обломков и почесал себе переносицу. — Нужно все-таки вернуться домой.

Домой? Тут было над чем призадуматься. Как там дома все его ищут! Отец, мать, сестренка.

Нашла ли она запрятанный волчок? Или он попрежнему валяется за печкой?.. Нет, за зеркалом… нет, туда он запрятал мяч, а волчок — за ящиком, где лежат сапожные щетки… нет, он его засунул в швейную машину…

Муц запрятал столько игрушек сестры, что не мог ничего припомнить. Теперь его мучила совесть. Он сидел и ломал себе голову, охваченный тоской по дому.

Быть может, он бы так долго сидел и горевал, если бы не ветерок с севера, который обвеял его знакомым сладким ароматом.

— Вставай, вставай! Сладости, сладости! — манил ветерок.

И Муц оставил все свои печали, весь отдался сладкому аромату и пошел вперед, вдоль ряда деревьев. Слева простирались зеленеющие луга, за ними шумел высокий, темный Беличий бор. Справа расстилались картофельные поля, на которых стояли маленькие, убогие крестьянские хижины. Но Муц не глядел ни вправо, ни влево. Он шел, повинуясь носу. В воображении ему рисовалась кондитерская, куда вел аромат. Он шел на север, широко расставляя ноги, пока неожиданно совсем близко ни послышались тонкие, хриплые голоса:

— За твое здоровье!

Муц остановился, оглянулся и увидел в придорожной канаве шесть оборванных лилипутов.

У них были блуждающие глазки и противные красные носы. Они лежали на траве с широко раскрытыми ртами. Каждый обнимал обеими руками по бутылке такой величины, что они еле удерживали ее в руках.

— Где тут кондитерская, из которой несет пряником? — крикнул в канаву Муц.

— Зам-мок Вес-сел-лья!.. Зам-мок Вес-селья, — пролепетали пьяницы и повернулись, вместе со своими бутылками, на другую сторону.

Один из них вскарабкался наверх, притащился с бутылкой к Муцу, протянул ее и ухмыльнулся:

— На, попробуй утешительной влаги! — Он зашатался у ног Муца и, видимо, ничего не соображая, продолжал:

— Выпей!.. И ты ничего не увидишь, ничего не услышишь, перестанешь чувствовать запах пряника! Ну… за твое здоровье!

Он выпил, протянул полную бутылку наклонившемуся над ним Муцу и стал просить:

— Дай нам мелочи… и он кувыркнулся обратно в канаву, где улегся рядом с другими.

Но Муц не стал пить. Сахарный северный ветерок увлекал его нос во все стороны, ноги шли, повинуясь носу, руки закупорили бутылку, незаметно для него самого сунули ее в карман. Все заманчивее становился сахарный аромат, все более жадно разгорались глаза у Муца, все быстрее шли ноги.

Так он дошел до фабричного поселка. Это было унылое, мрачное место. Уже издали Муц увидел закоптелые трубы трех заводов величиной каждый с мебельный фургон. Дым этих заводов, на расстоянии брошенного камня, стлался по небу далеко за рядами деревянных домиков, которые стояли вдоль всей улицы и были не на много выше Муца.

Все три завода принадлежали семье толстосума Сыр-в-Масле, машины грохотали для семьи Сыр-в-Масле, за станками работали для Сыра-в-Масле те самые лилипуты, которые так недавно осаждали палатку Муца, а в домиках жены лилипутов ткали пестрые ткани для больших магазинов, которыми владел Сыр-в-Масле в столице. Перед домиками фабричного поселка толпились играющие дети лилипутов. Они разбежались при появлении Муца с криком:

— Великан! Великан!

На улицы вышли женщины и девушки в ярких платьях, передниках и платочках. То были ткачихи, выбежавшие из хижин; они столпились, преградили Муцу дорогу и стали жаловаться:

— Ты съел все, что у нас было! — вопила одна.

— Ты умеешь творить чудеса только с едой? — вторила ей другая.

— Он всемогущ, он может прогнать короля и его кавалерию — и не избавляет нас от пряничных замков! — говорила третья.

— Спаси моего сына из тюрьмы. Он не откусил ни крошки от замка Без-Заботы, а только лизнул его! — причитывала четвертая.

— А мой муж…

Больше ей не удалось ничего сказать. Пряничный ветер повеял так сильно, что все женщины и девушки заткнули передниками носы и разбежались по домам с криками:

— Замок Веселья! Замок Веселья! Разрази громом замки!

Ах, как Муц бросился вперед, следом за своим носом! Ах, как потянуло его к лакомствам!

— За мной, за мной! — манил ветерок, и Муц проворно бежал, влекомый лакомым запахом.

В низеньких хижинах женщины и девушки снова стояли за веретенами и пели печальную песенку:

Неужели все эти рассказы про марципан — правда? — подумал он, но не смог над этим серьезно поразмыслить, так как пряничный ветер подул еще более сладким и лакомым ароматом и увлек Муца на север с такой быстротой, что вскоре фабричный поселок остался далеко позади него. Он внимательно осмотрелся вокруг, но не видел никаких пряничных замков. Справа от него тянулась темная кайма Беличьего бора, а слева — поля, нивы, луга. Вдруг он увидел лилипута, который лежал в тени дерева — и, как-будто, дремал. Сапоги доходили ему до колен, синий передничек покрывал его тощее тело. То был крестьянин.

Муц растолкал спящего, Тот широко раскрыл глаза, встал, покачнулся, протер глаза, видимо, ничего не сознавая, оперся о дерево и пробормотал, как во сне. — Ветер дует сильно, а лилипут не наелся как следует. Он приближается к замку Веселья и — трах! Пряник валит его с ног! Разрази громом замки!

Лилипут замолк, зажал нос, ткнул на север указательным пальцем и прошептал:

— Замок Веселья!

Только теперь, наконец, Муц заметил, к чему он так долго принюхивался… На севере, где кончалась равнина полей и начиналась волнистая цепь холмов, сверкал у подножья переднего холма маленький белый замок — Замок Веселья. Блики солнца ярко ложились на стены, карнизы, башню и крышу, и белая сахарная глазурь излучала снопы света. Муцу показалось, что вся местность пахнет, как кондитерская. Он даже не дал себе труда разыскать узкую тропинку, которая вела от дороги к замку, а бросился прямо через картофельные поля и луга. В желудке у него ворчало, слюни во рту текли рекой, появилась беспрестанная икота.

Замок лежал в глубокой воскресной полуденной дреме, шоколадный купол сонно смотрел в цветущий ароматный сад, на дорожках которого стояли еще кареты толстосумов, заседавших прошлой ночью в гостиной замка. Они еще не разъехались по домам и пребывали вместе с семьей Сыра-в-Масле, в парке, обрамлявшем замок буковыми деревьями, ракитником и бузиной. В тени этого парка дремали маленькие пряничные виллы, ледянцовые башенки и павильоны из патоки.

Муц, прибежавший сюда с высоко поднятым носом, не замечал этих красот, не видел толстосумов, пировавших в парке. Они развлекались петушиным боем, стрельбой по голубям и скачками и сломали для забавы одну ледянцовую башню. В одном павильоне из патоки скрипачи наигрывали веселые вещи. Муц ничего этого не видел, так как ветви деревьев все заслоняли. Он видел только ароматный замок, кареты и двух лилипутов, которые сидели на корточках перед миской с картофелем у подъезда замка.

То были строительные рабочие, в светлых штанах и куртках. Они зажимали себе нос платком и набивали желудки картофелем, чтобы устоять пред искушением, — и не касаться лежавших рядом пряничных досок. Эти ароматные доски лежали подле, потому что нужно было заделать отверстие, которое Без-Забот пробил прошлой ночью в передней стенке гостиной.

— Освободитель! — прошептали оба лилипута, повернули головы к выходу в сад — и пришли в такое изумление, что картофель застрял у них в горле.

Муц бросился на замок, откусил угол окна, вытянулся, оторвал балкон второго этажа, уселся с своей сладкой ношей на ложе из красных цветов, стал жевать и сосать, позабыв обо всем окружающем.

Распахнулось окно, послышался испуганный крик слуги, и тотчас же из парка появились разодетые в белое толстосумы, их жены с букетами в руках и нарядные дети. Они остановились у передних деревьев и стали в ужасе наблюдать за ртом великана, куда самые крупные куски пряника проваливались, как ввергаемые вихрем. В страхе они засеменили на своих коротких ножках обратно в парк.

Только один толстяк остался у шишковатого букового дерева. На голове у него была остроконечная шляпа. Длинная черная борода падала на грудь, а на покрасневшем лице сверкали два маленьких подвижных глаза, сверкали, как бы желая убить великана. Но тот продолжал есть, как ни в чем не бывало, и толстяк в ярости зашипел:

— Чудовище! Знаешь ты, кто мы? Мы — богачи Сыр-в-Масле! Понимаете?! Все, на три мили в окружности, принадлежит нам! Понимаете?! Кто причинит нам какую-нибудь неприятность, того ждет виселица. Понимаете, чудовище?

— Мопсик! — ответил Муц, с туго набитым ртом, сидя на ковре из цветов и придумывая бранные словечки.

— Вы — грабители, паразиты, — требуете, чтобы вам строили пряничные замки, а лилипуты должны бедствовать?! Нет, спасибо! Разрази громом замки!

— Да ты ничего не понимаешь! — возмущенно вскричал Сыр-в-Масле, не решаясь, однако, выйти из за дерева. — Ты ничего не понимаешь! Если бы мы захотели кормить лилипутов пряниками, то я никогда бы не смог выстроить свой прекрасный замок Веселья. Понимаете?! Не все лилипуты могут есть пряники! Понимаете?! Его на всех не хватит. Понимаете?! Если бы все лилипуты захотели жить, как толстосумы, то я не смог бы выстроить по замку каждому из моих сыновей. Понимаете?! У нас есть свои неприятности. Понимаете?! От сладостей у нас болят зубы… Понимаете?! И как часто мы себя чувствуем плохо после того, как полакомимся марципанами! Понимаете, чудовище?

Сыр-в-Масле разъярился, неожиданно повернулся и крикнул:

— Спустите собак! — и два лилипутских бульдога с хриплым лаем выскочили в сад.

Ах, как быстро вскочил на ноги Муц! Как крепко прижал он к себе пряничный балкон! Как отчаянно стал кричать и отбиваться ногами от бульдогов. Только с большим трудом ему удалось вырваться от цепных собак. Правда, они были не крупнее наших крыс, но гораздо свирепее.

Оскалив зубы, они продолжали бросаться Муцу на ноги, выгнали его шаг за шагом из сада и так вцепились в икры, что он закричал, стал топать о землю, крепче прижал к груди пряник и убежал.

Он улепетывал по полям и лугам, пока не затих собачий лай, вернулся обратно на дорогу, тяжело дыша прислонился к дереву и не знал, радоваться ли или стыдиться, что ему удалось убежать. О, если бы не эти два пса. Но два против одного… это позор! Он бросал сердитые взгляды на сверкавший за холмом замок, потрясал спасенным пряником, храбро откусил кусок и, жуя, пошел дальше.

Но всякий желудок когда-нибудь бывает полон, — даже у шмеркенштейновских мальчиков. Муц не смог доесть остатки балкона, и всунул их в карман. Перила балкона так уперлись в стенки его желудка, что лицо его искривилось и он никак не мог понять, почему в человеке все так устроено навыворот. В продолжение стольких часов Муц так торопился навстречу запаху пряника! Теперь его карманы были доотвалу набиты лакомствами, а желудок… категорически отказывался их принимать. Это еще не все. Даже нос его, и тот стал церемониться: ему опротивел запах пряника… С Муцом повторилось то, что произошло дома на масленице, когда он объелся пышек и потом его тошнило при виде печенья.

Наевшись досыта он вспомнил про нужду и страдания вечно-голодных лилипутов.

«Если бы они хоть раз поели как следует пряников, их горе прошло бы мигом» — вертелось у него в голове. Но эти мысли быстро рассеялись от множества жалобных криков, которые послышались из канавы. Там корчились и взывали к нему лилипуты, среди которых не было ни одного, кто не имел бы какого-нибудь увечья.

— Ты пришел, наконец, освободитель! Мы — инвалиды! Помоги нам! Одна нога — не две ноги. Жители Страны Чудес сделали из нас калек!

— Они отсекли мне руку!

— Эти негодяи раздробили мне руку и ногу!

— Теперь ни один толстосум не возьмет нас на работу. Одна нога — не две ноги.

И все они постукивали при этом костылями, деревянными ногами и руками.

Но Муц не в силах был долго смотреть на этих несчастных. Он высыпал им лакомства из двух карманов и пошел дальше. Размышляя о страданиях лилипутов, он незаметно набрел на группу в синих передничках, копавшую картошку на поле у самой дороги. У многих носы были повязаны платочками. Они были слабы, не могли выдержать запаха пряника и быстро валились с ног.

Все опустили мотыги, взглянули на дорогу, закивали и зашумели:

— Он идет нас спасать! — воскликнул один — и Муц встрепенулся.

— Еще бы! Ведь, мы молились ему и приносили жертвы целых пять дней! — Муца передернуло.

— Быть может, небо пошлет нам другого освободителя. Этот показывает чудеса только с едой! — кричал третий, У Муца стал не совсем гордый вид.

— Он разорил нас своим аппетитом, — жаловался четвертый. Муц сильно покраснел.

— И бесновался сегодня утром, как дикарь, когда у нас не хватило еды, — добавил пятый.

Муц опустил глаза, полез в карман, бросил лилипутам полную пригоршню пряников, отвернулся и торопливым шагом направился в Беличий бор. Ему хотелось бежать, скрыться, исчезнуть куда-нибудь, чтобы больше не встречаться с лилипутами. Ему было стыдно, очень стыдно, что он пять дней смеялся над нуждой лилипутов.