Итак, в 1812 году была одержана победа над непобедимой доселе Великой армией Наполена. Это бесспорно, но, к сожалению, для отечественного менталитета не характерно отягощать себя вопросом о цене победы.
Тем не менее цена победы в 1812 году была очень высока.
Прежде всего, несмотря на то, что Кутузов особенно не утруждал себя интенсивностью военных действий, в период отступления французов он умудрился привести к границе России только 27 000 человек из 130 000 бывших в его армии в Тарутино.
Куда же делись все остальные?
Советский историк П. А. Жилин утверждает, что за период с 1805 по 1815 год «потери русской армии <…> составили 360 тыс. человек, в том числе в отечественной войне 1812 года — 111 тыс. человек».
Но на этот предмет есть и другие мнения.
Например, генерал М. И. Богданович проследил пополнения русских армий за время войны 1812 года по ведомостям Военно-ученого архива Главного штаба. На основании этого он подсчитал, что пополнения составили 134 тысячи человек. Исходя из численности 1-й и 2-й Западных армий к началу войны, он оценил общую убыль к декабрю 1812 года в 210 тысяч солдат и офицеров. Из них, по предположению М. И. Богдановича, в строй вернулось до 40 тысяч раненых и больных. При этом потери войск, действовавших на второстепенных направлениях, плюс потери ополчения составили примерно те же 40 тысяч человек. В результате, на основании этих подсчетов, М. И. Богданович оценил потери русских в войне 1812 года в 210 тысяч человек.
А вот историки Б. С. Абалихин и В. А. Дунаевский утверждают, что «потери русских войск составили около 300 тыс. человек, из них 175 тыс. — небоевые потери, главным образом от заболеваний».
Известный советский демограф Б. Ц. Урланис пишет:
«Такой авторитетный исследователь, как Бодар, устанавливает для России цифру в 200 тыс. убитыми <…> Фрелих определяет русские потери в 300 тыс. человек умерших, Ребуль — в 250 тыс., а немецкий историк войны 1812 года Байцке считал, что потери русской армии составили не менее 300 тыс. человек».
Сам Б. Ц. Урланис уверен, что эти оценки русских потерь в войне 1812 года преувеличены иностранными авторами.
Как бы то ни было, очевидно, что в 1812 году «от мороза страдали не только южане французы, итальянцы и австрийцы, но и сами русские. Была масса обмороженных и больных. Более того, русская армия также оказалась не готова к суровой зиме, и вот чего никогда не писали историки — поредела от болезней и боев пуще французской: в Тарутино армия Кутузова увеличилась до 97 000, но в Вильно вступили немногим более 27 000! От 15 000 донских казаков Платова до Немана дошли лишь 150 человек <…> Ужасные, чудовищные потери! Просто катастрофические!»
Историк Н. А. Троицкий делает вывод:
«Как ни осторожничал светлейший, руководимая им победоносная русская армия, преследуя Наполеона, понесла потери немногим меньше, чем побежденная и чуть ли не „полностью истребленная“ французская армия. Документы свидетельствуют, что <…> Кутузов вышел из Тарутино во главе 120-тысячной армии (не считая ополчения), получил в пути как минимум 10-тысячное подкрепление, а привел к Неману 27,5 тыс. человек (потери не менее 120 тыс. человек) <…> Стендаль был близок к истине, заявив, что „русская армия прибыла в Вильно не в лучшем виде“, чем французская <…> Ослабевшая более чем на три четверти „в числе людей“, армия к тому же „потеряла вид“: она больше походила на крестьянское ополчение, чем на регулярное войско».
Б. Ц. Урланис также называет эту цифру: «с умершими от болезней общее число убитых и умерших в действующей армии за всю кампанию 1812 года составило около 120 тыс. человек».
Подчеркнем, что 120 000 человек — это только убитые и умершие в действующей русской армии. Число же больных и раненых, а также число погибших казаков, ополченцев и мирных жителей вообще не поддается исчислению.
В связи с этим тот же Б. Ц. Урланис пишет:
«Считаясь с тем, что значительное число погибших не было учтено (партизаны, погибшие в плену, от несчастных случаев и т. д.), примем летальные военные потери России в войнах с Наполеоном равными 450 тыс. человек».
Как видим, не особо спешивший воевать Кутузов не уберег ни своих людей, ни себя (он умер в апреле 1813 года). И на Западе вовсе не преувеличивают русские потери от зимы и болезней. Это ужасно, об этом никто никогда не писал в советские годы, но после ухода Наполеона из Москвы Кутузов потерял до 48 000 только больными людьми, разбросанными по разным госпиталям и крестьянским домам.
А сколько людей было покалечено, пропало без вести, замерзло…
Оказалось, что не только теплолюбивые французы плохо переносят тридцатиградусный мороз без соответствующего обмундирования и пищи, но и русские: занятый интригами, главнокомандующий совсем позабыл об обеспечении своей армии необходимым.
В конце ноября 1812 года гвардейский офицер А. В. Чичерин записал в своем дневнике:
«Сейчас меня очень тревожит тяжелое положение нашей армии: гвардия уже двенадцать дней, а вся армия целый месяц не получает хлеба. Тогда как дороги забиты обозами с провиантом, и мы захватываем у неприятеля склады, полные сухарями».
Участник войны Н. Н. Муравьев свидетельствует:
«Ноги мои болели ужасным образом, у сапог отваливались подошвы, одежда моя состояла из каких-то синих шаровар и мундирного сюртука, коего пуговицы были отпороты и пришиты к нижнему белью; жилета не было и все это прикрывалось солдатской шинелью с выгоревшими на биваке полами, подпоясался же я французскою широкою кирасирскою портупею, поднятою мною на дороге с палашом, которым я заменил мою французскую саблю…»
И это пишет офицер армии-победительницы, шедшей по своей территории!
А вот что рассказывает британский генерал Роберт Вильсон, находившийся в 1812 году при русской армии:
«Русские войска, проходившие по уже опустошенным неприятелем местам, терпели почти те же лишения, что и последний, испытывая недостаток пищи, топлива и обмундирования.
У солдат не было никакого крова для ночных бивуаков на ледяном снегу. Заснуть более чем на полчаса означало почти верную смерть. Поэтому офицеры и нижние чины сменяли друг друга в этих урывках сна и силою поднимали заснувших, которые нередко отбивались от своих будителей.
Огня почти никогда не находилось, а если он и был, то приближаться к нему следовало лишь с величайшей осторожностью, дабы не вызывать гангрену замерзших членов. Однако уже в трех футах от самых больших костров вода замерзала, и пока тело начинало ощущать тепло, возникали неизбежные ожоги.
Как свидетельствуют официальные отчеты, погибло более девяноста тысяч. Из десяти тысяч новобранцев, шедших в Вильну как подкрепление, самого города достигли только полторы тысячи: большая их часть — больные и искалеченные — остались в госпиталях. Одна из главных причин сего заключалась в том, что брюки от непрерывных маршей истирались по внутренней стороне, отчего и происходили отморожения, усугублявшиеся еще и трением».
К сожалению, подобным свидетельствам англичанина «нет основания не доверять: современникам и историкам войны он был известен не только как умный и наблюдательный офицер, автор нескольких книг по военной теории и русской армии, но и как честный и принципиальный человек <…> Вильсон был всего лишь наблюдателем при штабе Кутузова, и никаких личных отношений ни до, ни после войны у них не было».
* * *
Материальные потери России в 1812 году также оказались огромными.
Как пишет П. А. Жилин, «по явно приуменьшенным данным Министерства финансов, расходы на войну равнялись 157,5 млн рублей, а убытки населения составили 200 млн рублей».
А вот данные по убыткам отдельных городов.
Убытки, понесенные жителями Вязьмы в 1812 году, простирались до 5 миллионов. Из городских зданий сгорели: каменный магистрат, домов каменных — 127, деревянных — 957, лавок каменных — 116, деревянных — 320, 17 заводов, 40 кузниц, 2 водяные мельницы.
В Дорогобуже сожжены: 3 церкви, 3 каменных здания, частных деревянных домов — 616; вообще разных зданий сожжено 667. Сумма потерь, понесенных дорогобужанами, простиралась до 1 040 875 рублей ассигнациями.
Убытки, понесенные жителями Поречья в 1812 году, простираются на сумму 439 387 рублей ассигнациями. Сожжено и разорено разных зданий — 147.
И таких пострадавших в той или иной степени городов в России были десятки.
Генерал А. И. Михайловский-Данилевский в своем «Описании отечественной войны 1812 года» приводит следующие данные:
«Ценность сожженного и расхищенного неприятелями имущества обывателей, потери от скотского падежа, истребления хлеба на полях, различных поставок для неприятельской армии, и вообще понесенные в отечественную войну губерниями убытки составляли:
в Гродненской — 32 535 616 рублей
— Виленской — 19 273 007
— Минской — 34 186 976
— Витебской — 39 942 110
— Могилевской — 33 497 764
— Белостокской области — 777 321
Итого: 160 212 794 рублей».
У другого историка войны 1812 года, генерала М. И. Богдановича, читаем:
«Невозможно с совершенною достоверностью определить убытки, нанесенные жителям неприятельскими войсками. Сколько можно судить из сведений, собранных на месте (сведений, частию неполных, частию преувеличенных), каждая из белорусских губерний претерпела разорение на сумму до восемнадцати миллионов рублей. Потеря в народонаселении также была весьма значительна: число душ мужеского пола в помещичьих имениях Могилевской губернии, по ревизии 1811 года, простиралось до 359 946, а по ревизии 1816 года — только до 287 149. В Витебской губернии вообще состояло: по ревизии 1811 года — 352 474 души, а по ревизии 1816 года — 315 481 душа».
Понятно, что эти данные — обрывочные и неполные. Уже в наше время подсчитано, что «общая сумма материальных потерь России от войны составила более 1 млрд рублей. При этом нужно отдавать себе отчет в том, что добрая половина материальных богатств была уничтожена самими же русскими».
Как видим, известный принцип «мы за ценой не постоим» был актуален и в победном для России 1812 году.
Восстановление растянулось потом на многие годы, и оно потребовало огромных капиталовложений. Например, на одно только восстановление Москвы в 1813 году было ассигновано пять миллионов рублей, которые было приказано использовать на отделку сгоревших каменных домов, находившихся «на примечательных и видных местах, дабы оные дома не делали городу безобразия».