Вокруг там и сям шелестела листва, это выходили на штурмовые рубежи другие бороро. Сквозь бахрому и кружева веток, сквозь дерматин и лавсан листьев, сквозь пряжу лиан то и дело проглядывали шоколадные торсы. Со стороны форта журчали по траве испуганные ящерицы и порхали прочь бабочки невиданных расцветок. А из кустов на Валеру пялилась засиженная мухами голова блондина в по босяцки надвинутой на лоб пилотке. Валера так и не узнал, был этот человек рослым или кургузым, потому что, судя по запаху, голову накололи на ветку уже пару дней тому, а туловище не прилагалось.

— Вкусный, — поймав взгляд Зыкина, причмокнул почти не различимый в густой, будто украинский борщ, траве Зуб и скользнул вперед.

Здесь бурно росли папоротники и высокие серебристые хвощи. Стволы деревьев щедро покрывались бородой мхов и проказой лишайников. Локти скользили по опавшим листьям, косые солнечные лучи падали между крученных стволов, и мир вокруг облепляли золотые пятна.

Когда не удалось захватить дорогих гостей на мостках и лобовая атака захлебнулась, бороро рассеялись вокруг форта в тесно прилегающих джунглях. И теперь хладнокровно сжимали кольцо. Они ползли, пока впереди не замаячила развешенная на кольях колючка. Оказывается, колючие заграждения были загодя цинично издырявлены и напоминали трал на кефаль, который торпедировала стая касаток.

— Многому меня научил мудрый Итубаре, — похвастался Зуб, протянул руки и прямо из кустов, будто фокусник кролика из цилиндра, выудил два лука и связки стрел с оперением из перьев амазонской цапли, — Не научил только посылать во врагов небесные молнии. А ведь Кортес говорил, что каждый бороро может приказывать погоде, только не умеет, — один лук Зуб протянул Валере, — Приходится воевать дедовским способом.

Зыкин видел, что малочисленные и вооруженные только Магнумами 44 бледнолицые засели у окон второго этажа. И стоит индейцам лишь преодолеть простреливаемую зону, исход боя станет предрешен. Чтоб не вызвать подозрений, Валера натянул тетиву и пустил стрелу счесать шляпу со слишком неосторожного защитника.

— Сегодня пообедаем на славу, — не лежалось спокойно на месте Зубу Бобра, — Это истинная правда, потому что мне приснились три женщины, собирающие капающую из пасти ягуара слюну.

Потерявший шляпу защитник пальнул наугад и стал более осторожно высовывать нос. Вот незадача, его дурная пуля перешибла древко лука у Зуба. Зуб разразился мудреными проклятиями, оглянулся с завистью на лук Валеры, но отбирать подарок обратно постеснялся.

Зыкин с некоторым даже удивлением понял, что к бою оказались не готовы обе стороны. Хитрость индейцев — напасть из болота — в тактическом плане равнялась самоубийству. Кто ж так устраивает засады? А на месте защитников форта Валера применил бы одну из хитростей американцев, отработанных во Вьетнаме. Но «тирольцы» явно имели городскую специализацию, в партизанских хитростях не смыслили ни бельмеса и гибли за зря.

— Гром небесный — это лишь лай псов, унесенных облаком и скучающих по своему хозяину, — Зуб Бобра присмотрел в колючке подходящую горизонтально натянутую проволоку, ловко виляя бедрами, подполз к ней со скоростью анаконды. Занеся руку с половинкой лука за проволоку, индеец наложил стрелу на древко, а тупой конец упер в проволоку. Затем резко дернул и отпустил, посылая стрелу в провал окна. Получилось. Но…

Валере горизонтально натянутая проволока сразу не понравилась. Потому, что именно она была совершенно лишена шипов. А значит — ее здесь натянули не для того, чтобы царапать непрошеных гостей.

Валера успел ткнуться лицом в муравейник, прежде чем рядом с Зубом шарахнула зацикленная на растяжку граната. По спине бойца Зыкина забарабанили комья земли, корни, многоножки и то, что осталось от приятеля-каннибала. Взрыв словно послужил сигналом для атаки. Справа и слева из кустов выросли индейцы и засыпали окна градом стрел.

Смерть куражилась в полное удовольствие. Валера видел, как от боли скребли ногтями лианы простреленные навылет бороро, и как созревшими кокосами валились из окон поймавшие стрелы защитники форта. Атака захлебнулась. Валера видел, как младший из семьи Колючих Рыб, совсем еще сопляк, подполз к запутавшемуся в колючке, плюющему кровью и уже одной ногой отчалившему в поля вечной охоты отцу. И кровью отца быстро нарисовал на лице и груди боевые узоры.

Валера видел, как мальчишка поднял выроненное отцом копье, перемахнул ограждение, побежал, сверкая пятками, к двери. Но пуля все равно оказалась быстрее и снесла ему полчерепа. И мальчик свалился среди гниющих трупов.

— Великого шамана Легкую Руку к вождю! — рискуя попасть под прицельный огонь, заорали бороро, залегшие в двадцати метрах направо по периметру.

— Великого шамана Легкую Руку к вождю! — подхватили в десяти метрах.

Зыкин догадался, что кличут его, и по пластунски двинул сквозь щекочущие лоб стебли. Он полз по пням и канавам, давя пауков-птицеедов и распугивая пупырчатых жаб. Он полз мимо вжавшихся в траву живых и мертвых индейцев. И дополз. Пулей вождю выковыряло глазное яблоко, и теперь орган зрения свисал на скользкой пульсирующей нитке.

— Ты пришел, великий шаман, — радостно прохрипел поверженный Итубаре. — А знаешь, до встречи с бледнолицыми бороро не ведали вкуса соли, смешно, правда?

— Нужна марля, нужен спирт, сойдет и огненная вода!

— Правильно мыслишь. Как воин рассуждаешь, — вяло остановил Зыкина старец, перевернулся на живот, попытался встать, но не нашлось сил, лишь глаз зателепался маятником — Только не для того я тебя позвал, чтоб устроить красивые проводы в страну предков. Есть более важные дела.

— Если враг не сдается, мы его уничтожаем! — метя на освобождающееся место вождя, изрек один из двоих адъютантов, — Пришла пора заговорить более серьезному оружию, — воин торжественно снял с головы состоящий из тростникового снопа головной убор и стал по одной выдергивать полые внутри тростинки. Расправившись с тростниковым султаном, краснокожий бесстыдно сдернул набедренную повязку и принялся ее ощипывать. Выяснилось, что в звериную шкуру были в изобилии воткнуты оперенные иголки для стрельбы из духовой трубки.

Второй адъютант оказался начеку и не проморгал выпад первого:

— Мы потому не побеждаем врага, что в болоте смылась боевая раскраска! — и в свою очередь, сняв свернутый из коры в подобие ведра головной убор, он, будто алкаш заначку, начал один за другим выставлять на пригорок баллончики с нитрокраской.

Зыкин придвинулся, потому что голос старейшины слабел, будто садилась батарейка в плеере.

— Ты видел карту, — из последних сил шептал старый индеец, — Вход в пещеру находится в зарослях гуараны. Найдешь термитник высотой с тебя и отсчитаешь сто шагов в сторону, противоположную водам Вила-Вилья-ди-Мату-Гросу. Пойди нарисованной тропой и забери лук Тупи-кавахиб. Через пару дней после того, как я умру, начнется дождь, и будет лить, пока его не остановит Кортес. Никто другой не сможет остановить этот дождь. Ты отдашь лук Кортесу и станешь первым белым человеком, которого он не обманет. А если ты ему не отдашь лук, дождь будет идти, не переставая, пока вся земля не скроется под водой.

Приготовившись к раздаче спецсредств, оба адъютанта одновременно издали условный клич, кося под макак-резусов в брачный период.

— Я могу тебя спасти, — не очень уверенно промямлил Валера.

— Это сейчас не главное. Иди, пока бледнолицые макаки не добрались до лука Тупи-кавахиб первыми. — вождь болезненно улыбнулся, — Хотел у тебя попросить вытатуировать мне на языке дождевого червя, да видно попрошу уже в следующей жизни. Хау.

— Эй, Быстрый Рот и Тонконогий Муравьед, помогите! — кликнул Валера индейцев-адъютантов.

Те только отмахнулись, поскольку были очень заняты. По очереди подползающим меднокожим воинам один вручал тростинку и пучок дротиков, и жал руку. А второй — баллончик нитрокраски и шептал напутственную молитву.

— Ступай! — истратил последние жизненные силы на приказ старейшина и испустил дух. Правой щекой вождь ткнулся в прелую листву. Его вывороченный глаз стал похож на часы на цепочке, и на этот глаз тут же уселась жирная изумрудная муха.

И столько властности было в последнем напутственном слове, что Зыкин, не дожидаясь, когда адъютанты поделят власть, пополз прочь. Ему не только требовалось разгадать тайну разящего лука Тупи-кавахиб, но и спасти затесавшегося в команду прибывших туристов бестолкового генерала Евахнова.

Пару раз над макушкой мегатонника пули срезали ветки. Это стреляла Герда.

Когда здание сотряс подземный взрыв, Евахнов в замешательстве отпустил фройляйн, и она умчалась в соседний зал. Правда, тут же вернулась, вооруженная двумя тяжеленными револьверами. Отнимать у этой бестии оружие генерал не рискнул, пусть сначала кончатся патроны.

— Ну кто ж так стреляет? — проследив из-за оконного косяка, куда ложатся пули, взвился генерал, — Ты смотри, где над кустами облако москитов вьется. Значит, там и засел индеец!

— Я! Я! — вроде бы не понимала генерала дрянная девчонка и продолжала палить наугад. Прикинула, не подстрелить ли назойливого русского. Но для кого она тогда разливала всю ночь отраву по бутылкам?

— Вот дура-девка. Выпороть тебя некому, — в сердцах сплюнул Евахнов. Содрал с головы носовой платок и утерся.

— Генерал, — неожиданно на чистом русском откликнулась соплячка, — В казарме у себя командуйте, — тут у нее кончились таки патроны, — Мне так смешно. Вы думаете, я здесь первый раз? Да я тут все школьные каникулы прокуковала. Самое интересное, все тайные ходы-выходы знаю. Так что не вздумайте меня снова заталкивать в лифт!

Следующей в оконную раму встряла не стрела, а нечто новенькое. Запущенный из духовой трубки миниатюрный, похожий на дартсовский, дротик. Наверняка пропитанный местным органическим ядом.

— А ну тебя к едрене фене! — рассвирепел окончательно Евахнов и стал упрямо жать не просыпающуюся кнопку лифта.

— За деда не беспокойтесь. У него кое-что припасено на экстренный случай. Следуйте за мной, славянин! — зазвучал Бормановский метал в голосе девчонки.

Приказу хотелось подчиниться безропотно, поскольку девчонка где-то что-то дернула, и камин беспрекословно отъехал в сторону, открыв ведущие вниз склизкие ступени. Из тайного хода тянуло могильной сыростью. Генерал колебался из последних сил.

— Главное, что я знаю, где находится ваш пистолет, генерал. Ну, так идете вы за мной? Айн, цвайн…

Точку в сомнениях Евахнова поставил свистнувший у виска очередной дротик. При счете «драй» камин вернулся на место, но Евахнов с Гердой были уже в тайном коридоре.

— И куда мы теперь? — чиркнул случайно оказавшейся в кармане зажигалкой капитана пароходика Евахнов. Он не шибко верил, будто девица причастна к исчезновению боцмана и стюарда из корабельной команды, но решил подстраховаться. «Хотя ты об этом и не знаешь, у тебя есть родственники в Австрии. И если со мной что-нибудь случится, этим ни в чем не повинным людям не жить!» — хотел многозначительно предостеречь генерал, но почему-то язык не повернулся соврать.

— Немедленно потушите. Сюда просачиваются болотные газы! — прикрикнула дрянная девчонка, поймала в обрушившемся абсолютном мраке Евахнова за руку и повела, будто слепого шарманщика.

Стены на ощупь были шершавыми, влажными и обжитыми слизняками и мокрицами. На голову с низкого потолка сыпался сырой песок. Кисло пахло гнилой картошкой. Под ногами подозрительно похрустывало, и Евахнов в непроглядной тьме представлял, что это крошатся перепревшие человеческие кости. Когда же хруст не раздавался, получалось еще хуже, потому что подошвы скользили по заплесневевшему бетону, и запросто можно было брыкнуться вниз, не представляя, где ждет остановка.

— Здесь девять самостоятельных систем подземных ходов. И я подозреваю, что есть десятая, только мне ее отыскать не удалось. Безумно интересно. А архитектор уже никогда никому ничего не сможет рассказать.

— Ты…

— Он ко мне грязно приставал! — парировала Герда, ведя Евахнова за руку и звякая бутылками отравленного пива в рюкзачке.

— И куда мы сейчас идем?

— Этот ход ведет к реке. Там в кустах спрятано каноэ. Жаль, я так и не узнала, есть ли десятый лабиринт, — не только об этом жалела Герда. Еще ее очень злило, что в полном мраке нелепо пытаться угостить Евахнова пивом, а ради этого она и заманила русского в подземелье. Никакого кайфа, если он сложит голову от чужой дурной стрелы, но и никакого кайфа, если она не сможет полюбоваться предсмертной судорогой. Следует потерпеть, пока беглецы не выберутся на свет. Он присядет на пенек перевести дух, и тут она ка-а-к даст ему пиво!

Предвкушая сладкую минуту, приемная внучка Мартина Бормана запела:

Десятый ход существовал. Он начинался в джунглях и вел в заветный подземный бункер с «луком Тупи-кавахиб». И сейчас по этому ходу пробирался Валера Зыкин, высоко над головой воздев факел из оторванного рукава и пальмовой ветки. Боец был готов к встрече с коварными индейскими штучками против непрошеных гостей. И встреча не заставила себя ждать.

Подземный ход преградила густая пена паутины. Валера уже потянулся сорвать штору из белесых нитей, но… вместо этого поднес факел к краю заграждения. Огонь, будто по тополиному пуху, побежал во все стороны, радостно обгладывая преграду. И на месте шторы остался узор из неподвластных горению стальных ниток — сложная система растяжек с единственной проходной щелью в углу.

Валера протиснулся сквозь щель и зашагал дальше, вжимая голову в плечи, поскольку потолок снизился. Дерганый свет факела выхватывал жуткие рисунки на стенах. Здесь и люди с крабьими клешнями вместо рук и змеями вместо половых органов. Здесь и четырехпалые птицы с рыбьими головами, и рогатые змеи с зубами, не помещающимися в пасти. Пещера иногда казалась созданной без участия человека, иногда наоборот — было явственно видно, что здесь кто-то укреплял стены, дабы не обрушились. В частых лужах мельтешили головастики. Дорога петляла, будто уходящая от охотников лиса. И не в пример температуре снаружи донимал ощутимый холод. Особенно, без одного рукава.

Находящемуся в незнакомом узком проходе разведчику рекомендуется стараться заглянуть как можно дальше вперед. Обязательно следует оглядываться на любые предметы, которые могут дать отражение, отблеск, отсвет, и считывать малейшие подсказки. Но в этом подземелье таких предметов не попадалось. Оставалось переставлять ноги и фиксировать любые неровности на случай, если встретит сопротивление. Тогда бы Валера вернулся и закрепился, ведь у него оставался лук и нерастраченные стрелы.

Впереди обнаружился поворот. Валера внутренне подтянулся еще рачительнее, хотя казалось, что уже некуда. Будет глупо, если, пытаясь осторожно свернуть, он предъявит засевшему за поворотом противнику плечо, носок ноги или древко лука. Жаль, нет у мегатонника ничего похожего на передвижной пуленепробиваемый щит, которые применяются государственными органами охраны порядка в любой цивилизованной стране.

За поворотом бойца ждала застывшая в угрожающей позе гремучая змея. Странно, откуда обитательница саванны взялась в джунглях? Огреть бы ее по башке факелом, но вместо этого Зыкин осторожно шагнул вправо и осторожно шагнул влево. Змея не стала отслеживать треугольной головой движения человека, чешуйчатая погремушка на хвосте гада не издала ни единого звука. Только трепещущие языки огня сражались в остекленевших глазах. Только приглушенный скрип песка под подошвами.

Тогда Валера очень осторожно, чтоб ни дай Бог не задеть, перешагнул змеючку и затопал дальше. А для себя отметил, что идея даже очень не плоха: сделать чучело змеи и накачать нитроглицерином. Нервный путешественник обязательно тюкнул бы чем-нибудь по муляжу, а, как известно, нитроглицерин взрывается от малейшего беспокойства.

Опять в неверном свете факела заплясали на стенах рисованные человечки. Хрустнула под каблуком обглоданная временем до белизны чья-то берцовая кость. С позиций обороны атаковать противника, идущего по коридору и не имеющего возможности свернуть — самое то. Его передвижение ограничено, плюс время экспозиции наибольшее. В узком проходе принято два варианта поведения. Прижаться к стенке, чтоб представлять наименьшую мишень, или идти по серединке, чтоб не поразили ни осколки, ни отрикошетившие пули. Валера не стал липнуть к стене, там могли быть вмурованы отравленные шипы.

Но не вероятная встреча с неведомым врагом мытарила Валере душу. Зыкин тревожился, что, даже найдя воспетый в легендах загадочный лук, он ни на йоту не приблизится к выполнению задания командования. И, кроме того, где-то наверху остался беззащитный генерал, и получалось, что мегатонник как бы бросил командира на поле боя. Эх, сейчас бы посоветоваться со старшими товарищами, хоть бы и с жестоким Кучиным…

И вот на пути Валеры возникла третья преграда. Скорее, не преграда, а соблазн. В нише на каменном постаменте стоял крупный, с четверть метра ростом, плоскоголовый массивный божок, похоже, из чистого золота. Золотой рот уродца затыкал золотой апельсин, руки не имели локтей, и ступни казались длинноее рук. Божок пустыми глазницами пялился за спину Зыкину, будто там кто-то подкрадывается.

Хитрость на первый взгляд дешевая. Ты тронешь истукана, и тут же из невидимых отверстий в тебя полетят пропитанные ядом кураре иглы. Или обрушится земляной пол под ногами, или загромыхает из тайника каменный шар диаметром со всю пещеру и покатится за улепетывающим тобой, пока мокрого пятна не оставит.

Плюнув на золотой подарок, Зыкин двинул дальше. А дальше в ноздри стал все крепче набиваться запах болотной гнили, и все ниже над головой нависала твердь. И вот в тусклом и обманчивом свете факела скрючившийся в три погибели Валера разглядел вытекающий из стены, и в противоположную стену уходящий весьма широкий ручей. Дно усеяно крупной галькой, и ерошатся буруны вокруг выставивших покатые плешки на поверхность особо крупных валунов. И ни единой водяной блохи, даже тина не зацепилась и не оплела космами камни.

Если бы не низкий потолок, Зыкин перемахнул водную преграду, и не оглянулся. Но на корточках далеко не прыгнешь. И тут новое подозрение закралось в душу мегатонника. Удушающая болотная вонь прямо таки напрочь размазала прочие запахи. Тем не менее, водичка была в ручейке не такая уж мутная, не такая уж гнилая. Нечему было вонять столь удушливо.

Валера хмыкнул, отложил лук, вернулся к золотому идолу и уже безбоязненно свернул того с почетного каменного постамента. Потолок на голову не рухнул, пол под ногами не разошелся. Оказавшись снова у ручья, боец поднатужился и зашвырнул весящего не меньше двухсот кило болванчика на середину потока.

Швырнул и предусмотрительно отпрыгнул подальше, чтоб ни одной брызги на одежду не попало. Это только золотому божку плещущаяся в замаскированном под русло свинцовом желобе серная кислота не страшна. А Зыкину, хоть и мегатонник, такой душ ни к чему. Теперь с выставившим из потока плоское темя идолищем поганым ручей стал вполне форсируем.

Валера оказался на другом берегу и тщательно прислушался. Кроме чуть слышного рокота гоняющих кислоту по кругу насосов он услышал и чье-то тяжелое дыхание.

Кто-то шебуршился во мраке дальше по коридору. Валера не стал тушить факел. Явно впереди его ждала не засада. В засадах не пыхтят, будто объелись поросенка под хреном.

Ход постепенно расширился и закончился небольшим залом. Одна стена (или прежде здесь был проход?) обрушилась. Комья песка и глины свежо пахли грибницей. И заваленный по пояс комьями и камнями на полу лицом вниз лежал атлет из прибывшей на пароходике команды. Правая рука атлета судорожно сжимала невесть откуда здесь взявшийся есаульский яловый сапог. На банку сгущенки готов был спорить мегатонник, что именно родной, есаульский.

— Жив? — склонился Зыкин над атлетом.

— Ес итыз, — простонал потерпевший, — Позвони по «девятьсот одиннадцать». Плиз.

— Я не знаю их телефонный номер.

— Позвони, умоляю!

— Перестань хныкать, как баба, сейчас я сам тебя откопаю.

— Плачут не женщины, а их не рожденные дети, — назидательно пробормотал пострадавший, демонстрируя склонность к афористичному мышлению.

А вот находящемуся по другую сторону завала Мартину было не до афоризмов. Проклятая пигалица поторопилась дернуть рубильник. И подземный взрыв, вместо замести следы, погреб под завалом к такой-то мутер ключ номер один вместе с отправившимся за ним гениальным метеорологом.

Со всех сторон хлестала рыжая вода. Злобно гудела под потолком последняя светящаяся из трех неонка. Партайгеноссе ерзал на механическом кресле по луже диаметром пять метров в истеричных попытках выжить. Три минуты, и вода затопит искусственную пещеру. Но партайгеноссе просто не умел сдаваться. Не вырубая мотор и не останавливаясь, Мартин вывинтил из кресла длинную алюминиевую палку, на которой крепилась капельница, сорвал и отбросил пластиковую колбу. А палкой дотянулся до кодового замка на аварийном выходе и набрал код. Да вот незадача, дверь по низу завалило комьями глины, и она забастовала.

Вода уже хлюпала в сандалях партайгеноссе. И мерзкий студеный страх комариным писком зудел на ухо панические всхлипы. Пластиковая колба всплыла и вместе с другим мусором стала раскачиваться на рыжих волнах. Вода все прибывала, из щелей поперли запаниковавшие всклокоченные крысы, бледные змеи и панцирные жуки. Часть сразу тонула и всплывала вверх раздутыми животами, часть карабкалась на кресло с беспомощным инвалидом. Пока вода не затопила мотор, еще можно было рулить по кругу и отбиваться алюминиевой палкой от барахтающихся отупевших от кошмара тварей. Мартин сделал круг, а потом придумал кое-что получше и стал мыкаться взад-вперед, нагоняя все большую волну на заблокировавшие аварийный выход валуны.

Мартин Борман прекрасно сознавал, что находится на волосок от смерти. И чтобы заглушить спазмы ужаса, партайгеноссе прибег к испытанному и самому надежному лекарству. Разве ему раньше не приходилось так же туго? Мартин вспоминал.

В «Салоне Китти» шептались, что в 1924 году он просидел четырнадцать месяцев в тюрьме за политическое убийство. Никто толком не знал его до того дня, когда Гесс улетел в Англию. Гиммлер получил приказ фюрера навести порядок «в этом паршивом бардаке». Так фюрер отозвался о партийной канцелярии, шефом которой был Гесс — единственный из членов партии, называвший фюрера по имени и на «ты». За ночь люди Гиммлера произвели более семисот арестов. Были арестованы ближайшие сотрудники Гесса, но аресты обошли ближайшего помощника шефа партийной канцелярии — его первого заместителя Мартина Бормана. Более того, он в определенной мере направлял руку Гиммлера: он спасал нужных ему людей от ареста, а ненужных, наоборот, отправлял в лагерь.

Став преемником Гесса, он ничуть не изменился: был по-прежнему молчалив, также ходил с блокнотом в кармане, куда записывал все, что говорил Гитлер; жил по-прежнему очень скромно. Он держался подчеркнуто почтительно с Герингом, Гиммлером и Гебельсом, но постепенно, в течение года-двух, смог сделаться столь необходимым фюреру, что тот шутя называл его «своей тенью». Он умел так организовать дело, что если Гитлер интересовался чем-нибудь, садясь за обед, то к кофе у Бормана уже был готов ответ…

И вот раз на тридцатый, или на сотый, волна наконец своротила затор, превратив его в нежную жижу. И дверь открылась. Теперь вспоминать стало некогда, пришла пора отдать последние силы на спасение столько лет теплившейся в раздутом теле жизни.

Молясь Богу, в которого не верил, Мартин вместе с кишащей тварями волной въехал в новое помещение. Ему было до слез жаль выкошенную аборигенами личную охрану. Ведь он подбирал уникумов — людей, у которых сердце не слева, а справа. И сейчас могучие плечи телохранителей решили бы все проблемы. Но не время подсчитывать потери. Для следующей операции партайгеноссе требовались обе руки, и он отшвырнул прочь палку. Одной рукой уцепился за свисающий крюк крана-балки (холодный, чуть ладони не примерзают) а другой поймал болтающийся на свисающем сверху кабеле пульт.

При помощи крана вынул себя, будто загарпуненного тюленя, из кресла и перегрузил в кабину вертолетика. И дал себе хорошего тумака, потому что сначала нужно было палкой сыграть на настенном кодовом замке секретный аккорд, отодвигающий плиту над головой, а уж потом палку выбрасывать. Положение казалось безвыходным с минуту. Опять по мокрым коленям зашуршали ищущие спасения в Ноевом вертолете божьи твари. Заберется какая-нибудь гадина в мотор и алес! Потом Мартин заглотил горсть подмокших таблеток из загашника и заставил себя снова повиснуть на крюке. Уж Бог знает как, обливаясь уксусным потом и сжимая пульт вставными зубами, доехал до стены и свободной рукой наиграл мотив нужной комбинации цифр.

Когда загораживающая небо плита отъехала, словно крышка огромной кастрюли, пропитавшийся майонезом из жуков и крысиной мочой Мартин от вибрации чуть не брыкнулся на хвосты извивающимся в панике гадинам. Но пронесло. Дряхлое тело не подвело, правильно Мартин год назад согласился на операцию по пересадке почек, не откладывая на после победы. Кульком с требухой, в подвешенном состоянии, он вернулся к кабине и плюхнулся на сидение, придушив какую то болотную гадюку. Нажал ручник педали винта, врубил зажигание и нажал стартер. Мотор рычал без запинки.

Удовлетворенный работой мотора, Мартин ослабил винтовой тормоз и мягко закрутил дроссельный клапан на рычаге управления шагом винта. За окнами кабины медленно поворачивались длинные лопасти винта, и пилот оглянулся назад, на крутящийся хвостовой винт. Гася астматический кашель, партайгеноссе поудобнее устроился в кресле и стал ждать, пока на указателе скорости винта не появится цифра «200». Мартин с удовольствием наблюдал, как поток воздуха размазывает по стенам змей и жуков.

А ведь план Мартина по захвату власти на планете становился невыполним как без гения-синоптика, так и без любого из двух ключей. Такую вот жирную швайн подложил Кортес. Ну, ключ, за которым Кортес отправился в Тибет, еще можно отнять. Ведь за Борманом Папл Файер с неграми, японец с якудзой и другие не менее алчные миллиардеры. Да и «номер один» можно откопать. Надо только доставить на берег Вила-Вилья-ди-Мату-Гросу сто экскаваторов, выжечь восставшую деревню напалмом и нагнать тысячу мулатов, чтоб до прследней крошки просеяли вычерпанный зкскаваторами грунт. А вот другого гения придется искать долго. А не такой уж большой срок отпущен Борману на все — про все. Он уже руина сто двух лет от роду.

Когда стрелка стала точно на «200», пилот ослабил тормоза колес и медленно потянул вверх рычаг шага винта. Прямо над ним лопасти винта наклонились и стали резать воздух. Мартин еще больше закрутил клапан, и машина начала медленно штопором ввинчиваться в небо. О Герде за это время он не вспомнил ни разу. Слишком хорошо знал этого чертенка в юбке, чтоб сомневаться, что девчонка способна сама постоять за себя.

Поэтому, поднявшись над фортом на триста метров, все еще чувствующий во рту привкус, будто после крепкой попойки, Мартин без зазрения совести перевел рычаг управления и взял направление зюйд-зюйд-вест. И громко засмеялся. Казалось, он специально натренировался смеяться так, чтобы его смех ни в коем случае не приняли за веселый и жизнерадостный. И не было ему уже никакого дела до отстреливающихся из окон двух последних телохранителей, ни до сыпанувших в мистическом ужасе прочь от из-под земли взмывшей железной птицы индейцев. Ни до двух человечков, оседлавших плывущее по реке сучковатое бревно.

— Кто это? — заговорщецки подмигнул Валера Зыкин пытающемуся не соскользнуть с бревна в янтарную воду квадратноплечему детине.

— Я ничего не знаю. Я — простой геодезист, — процедил малость оклемавшийся атлет. Его горилью челюсть перекосило, нижняя губа опухла, сюда атлета цапнула крыса. Баскетбольные трусы превратились в кружевные. Одна нога атлета была босой — обувь предпочла остаться под завалом. На второй болтался слишком просторный яловый трофей.

До глубины души оскорбленный нежеланием атлета говорить правду, Валера без лишних слов подогнал бревно к пологому бережку. Спрыгнул на расползающуюся под ногами то ли грязь, то ли землю и наполовину выволок бревно. А за сим протянул руку коллеге по несчастью, чтоб тому было удобней перебраться на сушу. Но только руки встретились в рукопожатии, как Зыкин стряхнул обманщика в воду. Впрочем, тут же рывком из воды и выдернул.

Следом выпрыгнули три тупорылые серебристые рыбешки, клацнули зубами, и плюхнулись во взбалмошенный ил, не солоно хлебавши. Расколотое отражение солнца снова слилось воедино.

— Ты с ума сошел?! Здесь полно пираний!!!

— Кто это улетел?

— Мартин Борман, — больше не стал играть с судьбой в орлянку лицемер, хотя был вдвое габаритнее щуплого Зыкина.

— Тот самый? — не выдал удивления ни единым мускулом мегатонник. Прихлопнул на лбу москита с таким равнодушием, что атлет не усомнился: чуть что, и его также прихлопнут.

— Тот самый. Я при нем простым геодезистом.

Валера хитро улыбнулся и многозначительно посмотрел в сторону реки.

— Ну ладно, ладно. Только прошу учесть, что меня принуждали. Речь идет о заговоре, который должен был привести к мировому господству герра Мартина. Больше я ничего не знаю.

Валера кинул в реку камушек, и вокруг разбегающихся кругов мигом хищно заплескались серебряные бока рыбок.

— Ну, знаю, знаю. У герра Бормана есть какое-то неведомое оружие, позволяющее произвести одновременно до пятисот выбросов в атмосферу разрядов электричества просто-таки невероятной силы в любой точке северного полушария планеты.

— Повтори. И не так быстро.

— У герра Бормана есть какое-то неведомое оружие. Позволяющее произвести одновременно до пятисот выбросов в атмосферу разрядов электричества. Просто таки невероятной силы. В любой точке северного полушария планеты.

Валера не сказал «Ну и что дальше?». Этот вопрос и так читался по его лицу.

— Просто, если разбираться в тайнах метеорологии и подобрать подходящие площадки для выбросов электричества, можно породить пятьсот тайфунов такой силы, что они сметут на своем пути все.

На противоположном берегу из желтого песчаного обрыва торчали корявые корни косматых деревьев. И все было голубое, зеленое и желтое. Желтые песок и вода, зеленая грязь и голубые джунгли. Валера опять промолчал, и опять спасенный прочитал на открытом лице простого российского парня немой вопрос: «Ну и что?».

— Неужели ты не понимаешь, что пятьсот тайфунов силы Эль Нино, да еще запущенные рядом с крупными городами и военными базами, способны разрушить все мало-мальски стратегическое в северном полушарии? Не спасутся ни США, ни Европа, Ни Россия, ни Китай, ни Япония, ни даже арабский мир!

«И тогда Бразилия стала бы самой сильной державой!» — набатом прозвучало в голове Зыкина.

— И тогда Бразилия стала бы сверхдержавой!!! — будто оглашает приговор, известил окружающие джунгли атлет, — А на самом деле вся Бразилия вот где у Мартина Бормана! — и атлет сжал пальцы правой руки во внушительный кулак, — Он нашел золото инков и скупил все правительство. Еще осталось на поддержку Бен Ладена, чтобы тот отвлекал внимание.

— Понял, не дурак, — скрипнул зубами Зыкин, — Ты давай, колись, как это оружие запускается в дело? — это Валера уже включил проверку. Если источник сообщит от талантах индейцев бороро управлять погодой, значит и про остальное не соврал.

— Не знаю, — робко заскулил атлет, видя, сколь многозначительно Зыкин пялится на реку.

А у мегатонника будто гора с плеч спала. Он разрешил загадку и, оказывается, мимоходом выполнил задание Центра.

В джунглях по эту сторону реки хрустнула ветка. Раз, и Зыкина не стало. Только гений-синоптик остался растерянно озираться и хлопать прокушенной крысой губой. А из зарослей на бережок выбрались слегка припорошенные песком генерал Евахнов с Гердой. «Ах, он, бедняжка. Босой, солнце палит немилосердно, наверное, его мучает жажда» — успела подумать про Бормановского прихвостня Герда Хоффер. Раз, и Зыкин снова появился на прежнем месте, будто никуда и не исчезал.

— Валера? — перекрестился генерал. Значит, ему не мерещилось. Значит, Зыкин жил, Зыкин жив, Зыкин будет жить, и теперь генералу есть кому поведать страшную тайну о вылупившихся из пробирки индейцах, способных направо-налево разбрасываться ураганами и смерчами, — Значит, ты мне не мерещился? Ты знаешь, меня почему-то все время распирает желание говорить, говорить, говорить. Кстати, я тут узнал страшную тайну про людей из пробирки, о которой не могу умолчать…

— Дон Зыкин? — влюбленно простонала Герда, сбросила на песок рюкзачок, будто выпрыгивает из блузки, и повисла на шее мегатонника, про все забыв.

В рюкзачке звякнуло окончательно, и вокруг по песку распространилась лужа. Яд лучше любого стирального порошка растворил бурые пятна на платье запертой в рюкзачке Барби и ушел в песок. Чуть погодя в пяти метрах в воде Вила-Вилье-ди-Мату-Гросу всплыл бортами вверх косяк пираний. А через минуту рядом поднялось бездыханное тело каймана.