– Все хорошо, что хорошо кончается, – философски заметил Баглер, выслушав историю Дессы. – Мне много довелось поколесить по стране, я повидал всякое, но ваше приключение одно из самых впечатляющих. М-да… Мост через Змеиный ручей запомнится вам надолго.

– Ручей?! – удивилась Десса. – Да это настоящая река!

– Верно, – кивнул Баглер, – если смотреть на нее из долины. А сверху, с моста, она кажется ручейком. Кстати, этот мост – подлинное чудо инженерной мысли. Представляете, эстакада длиной в пятьсот шестьдесят футов, возведенная на высоте сто тридцать футов, если мерить со дна ущелья!

– Что ж, – пожала плечами Десса, – если бы не пожар, мы бы наверняка оценили красоту этого сооружения по достоинству. Кстати, почему загорелся мост?

– Искры. Искры из паровозной трубы. Такое случается не впервые. Поэтому и возят специальные бочки с водой.

– Вы хотите сказать, что это, возможно, не последний пожар на нашем пути?

– Будем надеяться, что больше возможности прыгнуть в реку с откоса тебе не представится, – рассмеялся Бен, обнимая ее за плечи.

Баглер тоже усмехнулся, а Десса нахмурилась. Она не видела в этом ничего смешного. У нее перед глазами до сих пор стояло искаженное ужасом лицо той женщины в простеньком мятом платье. Память о случившемся была еще слишком свежа, чтобы она могла шутить по этому поводу.

Бен понял, что с ней творится, ободряюще потрепал ее по плечу и серьезно сказал:

– Ты очень храбрая девушка, Десса. Не каждый мужчина решился бы на такое.

– При чем здесь храбрость? – искренне удивилась она. – Видели бы вы ее глаза! Я просто не могла поступить иначе, ведь, кроме меня, никого рядом не было… И мне никогда этого не забыть.

У Бена сжалось сердце. Он слишком хорошо знал, что она имеет в виду. Ему тоже никогда не забыть. Не забыть глаз Клита Вудриджа, лежащего посреди грязной улицы в луже собственной крови. Чувствуя приближение смерти, он поймал взгляд Бена и прохрипел: «Позаботься о Сэре… и ребятишках… Обещай мне!»

Клит так и не узнал, от чьей пули умер. Зато это знал Бен. И он дал слово. Он, как только что сказала Десса, «просто не мог поступить иначе». И с тех пор держал свое обещание. Роуз не раз говорила, что это глупо, что рано или поздно ему все равно придется бросить Сэру и ее двойняшек, что у него – своя жизнь, а у Сэры – своя. Но, став убийцей, он не хотел вдобавок к этому становиться трусом и предателем. Он и так слишком часто видел по ночам Клита, в глазах которого навсегда застыло то самое выражение.

Десса, похоже, просто не думала о том, что ей грозит, когда бросилась на помощь той женщине, но это ни в коей мере не умаляло ее отваги. Если бы с ней что-то случилось… При одной мысли об этом Бен импульсивно сжал кулаки. Если бы они расстались, он смог бы жить, но если бы она погибла – нет.

– Да и ты смелый парень, Бен, – улыбнувшись, продолжила Десса. – Не подоспей ты вовремя, нас бы пришлось собирать по кусочкам на дне ущелья.

– Не говори так, дорогая, – покачал головой Бен, – я слишком люблю тебя и никогда не допущу, чтобы с тобою что-то случилось.

Десса проглотила подступивший к горлу комок и положила голову ему на плечо. Господи, куда она едет? Зачем? Ведь там, в большом городе, им придется расстаться. Ей придется заниматься делами отца, а ему – вернуться назад… к Сэре. Нет, она верила, что Бен не любит ее. Пока. В конце концов, Сэра молода и красива, а мужское сердце непостоянно… Так, по крайней мере, говорила ее мать. Ах, если бы это путешествие могло длиться вечно! Пусть даже их ждут впереди новые испытания, лишь бы быть рядом с ним…

Ее губы коснулись его щеки и едва слышно шепнули:

– Я тоже люблю тебя, Бен Пул. Очень.

Когда день стал клониться к закату и измученные утренним происшествием пассажиры успокоились и некоторые из них успели задремать, Десса вдруг почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав. Она открыла глаза и увидела перед собой лицо молодой женщины, которая сегодня едва не утащила ее за собой в пропасть. Первой мыслью девушки было, что она еще не проснулась и видит дурной сон.

– Что? Что-то случилось? – растерянно спросила она.

– Мой муж сказал, я должна прийти и попросить.

Десса молча кивнула и стала ждать продолжения. А что она могла сказать?

Женщина казалась смущенной.

– Я сказала, мол, нет, не пойду, а он разозлился. За что, спрашивается? – Ее взгляд завистливо скользнул по дорогому платью Дессы, она пощупала ткань и со знанием дела кивнула. – Да, у меня никогда не будет такого платья и… такой кожи. Вот, смотри! – Она быстро протянула руку и провела своей шершавой мозолистой ладонью по нежной щеке девушки.

Озадаченная и немного испуганная столь странным поведением, Десса отшатнулась.

– Что вам от меня надо?

– Ты спасла мне жизнь… вот я и подумала, что, раз уж ты такая благородная, может, дашь нам с мужем что-нибудь? Мы пару раз пытались осесть и обзавестись хозяйством, но ничего не вышло. Нам приходилось голодать, вот мы и решили податься обратно на Восток… Ну так как? – Ее глаза выжидательно сверлили Дессу.

– Вы хотите денег? – вымолвила она, не веря своим ушам. – Я должна заплатить за то… за то, что спасла вам жизнь?! Бессмыслица какая-то!

Женщина отвела глаза, на ее лице была написана откровенная досада.

– Я же говорила ему, что это бесполезно, – раздраженно проговорила она. – Богатые никогда ничем не делятся, поэтому на свете и существуют бедные.

– Так это он… то есть ваш муж, послал вас ко мне за деньгами?

Она кивнула, и в ее глазах впервые мелькнуло что-то похожее на стыд.

– Ты уж прости меня великодушно. Я так перепугалась тогда, когда болталась между небом и землей. Если бы не ты, мои бедные косточки сейчас бы рыбы обгладывали… Хотя, кто знает, может, так оно было бы и лучше. Но все равно, спасибо тебе за все. Скажу мужу, что ничего не вышло.

Десса ничего не ответила. Вместо того чтобы уйти, женщина немного потопталась на месте и жалобно добавила:

– Он, должно быть, опять меня побьет, но это ерунда. Все-таки я живая, а не там, на дне… Благодаря тебе.

Она тяжело вздохнула и решительно шагнула в проход, но Десса схватила ее за руку:

– Постойте! Вот… – Она открыла свой ридикюль, в котором держала некоторую сумму на непредвиденные расходы; остальные деньги были спрятаны в одежде и доставать их на людях по понятным причинам Десса не хотела. – Вот, возьмите.

Грязные пальцы судорожно сжали пачку хрустящих банкнот; даже не взглянув на деньги, женщина негромко сказала:

– Я бы давно ушла от него, если бы могла. Он вообще-то и не муж мне вовсе, а так… Но мой отец велел мне идти к нему, а на те деньги, что он заплатил, отец купил много еды для моих братьев и сестер. Так что все было по-честному.

Десса была поражена ее словами.

– Можно задать вам один вопрос? – осторожно спросила она.

– О чем речь, валяй.

– Сколько вам лет? Если не хотите, можете не отвечать, я просто…

– Да чего уж там! – пожала плечами молодая женщина. – Я много старше тебя, мне уже шестнадцать.

Когда Десса справилась с шоком, ее странной знакомой и след простыл. Первой мыслью девушки было проследовать за ней в соседний вагон, найти там ее «мужа» и высказать ему прямо в лицо все, что она о нем думает. Но это могло лишь повредить бедняжке. Десса впервые в жизни всерьез задумалась о скрытом от нее до сих пор мире ужасающей нищеты, в котором отцы продают дочерей в рабство, и эти девочки-женщины, постарев до срока от постоянных унижений и непосильного труда, в шестнадцать выглядят на тридцать.

Раньше ей и в голову не приходило ценить свое богатство, дорожить им, благодарить судьбу за то, что она послала ей состоятельных родителей, воспитанных друзей, безоблачное детство… и без презрения, но с состраданием относиться к тем, кто был всего этого лишен. В «обществе» если и говорили о бедняках, то лишь как о пьяницах и бездельниках, никчемных людях, не умеющих добиться успеха в жизни. О каком «успехе» можно говорить, если тебя, как вещь, продают первому встречному? Здесь в силу вступают совершенно иные ценности. Если друзья ее отца считали, что год, не пополнивший их счет в банке очередной сотней тысяч долларов, прошел напрасно, то их не столь удачливые сограждане слезно благодарили небо за то, что прожили еще один день и не умерли с голода…

Так, под мерный стук колес уносящего ее домой поезда, думала внезапно повзрослевшая Десса, глядя на бескрайнюю равнину за окном и прислушиваясь к ровному дыханию Бена, который спал как младенец.

* * *

Наконец, измученные долгой дорогой и наквозь пропыленные, Десса и Бен сошли на платформу в Керни, штат Небраска, чтобы пересесть на поезд до Канзас-Сити. Десса была почти дома.

Стоя на станции в окружении своего багажа, девушка мучилась от странной смеси облегчения и отчаяния. Завтра в это же время Бен будет уже в пути, возвращаясь на милый его сердцу Запад. Он уйдет из ее жизни навсегда.

Незаметно смахнув с глаз непрошеную слезу, Десса быстро взглянула на Бена и сказала:

– Давай задержимся здесь на день. Поселимся в хорошем отеле, приведем себя в порядок, поедим по-человечески… Не могу же я ехать дальше в таком виде! – Она выразительно оттянула пыльный подол платья, всем своим видом говоря, что просто мечтает о горячей ванне.

На самом же деле она просто хотела попросить его не уезжать. Забыть обо всем и остаться с ней в Канзас-Сити. Но не смогла. Это сделало бы его несчастным, а значит, со временем, – и ее. А если бы он отказался? Просто сказал «нет» и уехал? Она бы этого не пережила. Уж лучше знать, что они любили друг друга. Что, распорядись судьба иначе, могли бы быть вместе. Уж лучше жить сладостной горечью не подвластных времени воспоминаний… В дамских романах все было так романтично и до обидного просто. Но настоящая жизнь не знает простых решений. Ее сердце разрывалось на части.

Бен нежно коснулся пальцами щеки Дессы и с любовью посмотрел ей прямо в глаза. Его взгляд молил бросить все и уехать с ним. Сесть в первый попавшийся поезд и уехать куда глаза глядят. Например, к океану. Он никогда не видел океана и даже не мог представить себе бескрайнее пространство воды, простирающееся до самого горизонта. И они будут там вдвоем. Только он и она…

Он глубоко вздохнул, словно уже чувствуя на губах солоноватый привкус морских ветров, и дрогнувшим голосом спросил:

– А разве он не ждет тебя?

– Он?

– Артур, Эндрю, или как там его…

– Я могу телеграфировать, что задержусь.

Он взял ее руку и поднес к губам.

– Ты уверена, что хочешь этого?

Провести с ней ночь. Целую ночь наедине! Боже, как давно он мечтал об этом! Но смогут ли они потом расстаться? Ответ мог быть только один – нет. Наплевать. У них осталось мало времени, и он не отдаст его никому.

Она торжественно кивнула, хотя и не понимала до конца, на что именно соглашается. Позволить ему заняться с ней на прощание любовью? Об этом не могло быть и речи. Потом он исчезнет, а она будет навеки опозорена. Никто больше на нее и не посмотрит. Хотела ли она этого? Разумеется, нет!

– Мне нужна горячая ванна и мягкая постель, – бесцветным голосом сказала она и на всякий случай добавила: – Больше ничего.

– Да, конечно, – в тон ей ответил Бен и отпустил ее руку.

Десса послала телеграмму в Канзас-Сити, и они зарегистрировались в расположенной неподалеку от станции гостинице, где попросили отдельные номера. Бен заплатил за себя сам из тех денег, что ему одолжила Роуз. Он пока не представлял себе, когда сможет с ней расплатиться, но твердо решил про себя не брать у Дессы ни цента. Пройдет совсем немного времени, он доберется до Калифорнии, осядет там, найдет работу… По слухам, платили там весьма прилично.

Бен занес наверх их багаж, и они договорились встретиться за ужином в ресторане.

Даже в этом небольшом ресторанчике он чувствовал себя не в своей тарелке. Здесь все было по-другому, нежели в Виргиния-Сити. Повсюду царил дух «цивилизованных восточных штатов»: иная обстановка, непривычная одежда, чудная речь. Даже походка у людей была какая-то не такая. Сидя напротив Дессы, Бен не знал, куда девать свои локти. Сначала он поставил их на стол, но они заняли большую часть крохотного тщательно сервированного пространства. Тогда он прижал их к бокам, но это мешало есть.

И что это за зеленоватая кашица у него в тарелке? Бен с подозрением потыкал ее вилкой и отставил в сторону, так и не попробовав.

Кусок говядины тоже не вызывал особого доверия, но был слишком мал, чтобы всерьез повредить желудку, и Бен решил рискнуть. Он легкомысленно не обратил внимания на соус густо-багрового цвета, в котором покоился означенный кусок, и, отправив мясо в рот, немедленно пожалел о своей ошибке. Ничего более острого он в жизни своей не пробовал. Небо обожгло огнем, горло перехватило, на глазах выступили слезы. Если здесь так кормят, то что же будет в Канзас-Сити? Нет, такая жизнь не для него. Это точно. Пусть он как был, так и останется навсегда неотесанной деревенщиной, но травить себя не позволит.

Десса отдавала дань первому за долгое время приличному ужину и не сразу поняла, что с Беном творится что-то неладное.

– В чем дело, Бен? – спросила она. – Тебе не нравится мясо?

Он сердито стряхнул с вилки недоеденный кусок назад в тарелку.

– Да как тебе сказать… Оно довольно необычное. Но ты ешь, не обращай на меня внимания.

– А почему у тебя такой вид, будто ты проглотил ежа? – рассмеялась Десса.

Он осторожно положил вилку на край тарелки.

– Здесь все другое – одежда, еда, даже воздух… И не могу сказать, что мне это по вкусу. В «Континентале», разумеется, было не так роскошно, но люди приходили туда поесть, а не пофорсить друг перед другом. Ты только посмотри на них…

Десса посмотрела. Вокруг полным ходом шел парад мод. За столиками распускались диковинные цветы женских платьев, пышные кринолины полностью скрывали кресла и заполняли проходы, создавая немалые проблемы для снующих туда-сюда официантов; мужские костюмы пестрели затейливыми галстуками и шейными платками, казавшимися экзотическими островками в кружевной пене жабо белоснежных рубашек. Лишенные эмоций, вяло текущие разговоры, пресные восхищения, светские «Ах, не может быть!», дежурные улыбки, холодные глаза… Да, конечно, в Виргиния-Сити публика и одевалась и вела себя проще, но…

– К этому быстро привыкаешь, – мудро заметила Десса. – Да и то, как ты одет, еще ни о чем не говорит.

– Вот именно, – фыркнул Бен. – Так зачем же мучить себя подобным образом?

Он указал глазами на толстяка лет пятидесяти, затянутого, как в перчатку, в короткий серый сюртук; под тройным подбородком, подпертым жестко накрахмаленным стоячим воротничком, короткую шею безжалостно перетягивал узкий шейный платок, завязанный кокетливым узлом, от чего лицо несчастного приобрело землисто-бурый оттенок, а глаза готовы были вывалиться из орбит. Для полноты картины казни через повешение не хватало только высунутого языка.

– Ты слишком строг, Бен, – покачала головой Десса. – Здесь другая жизнь, и идет она по иным законам. В чужой монастырь со своим уставом не ходят, постарайся это понять.

Он ничего ей не ответил, а про себя подумал, что с отъездом тянуть не стоит. По крайней мере у него не было ни малейшего желания принять участие в «семейном торжестве», которое наверняка устроят друзья Дессы по поводу ее возвращения. К тому времени он очень надеялся сидеть уже в поезде, направляющемся пусть на дикий, но простой и понятный Запад. Десса попала, наконец, в привычную ей атмосферу, он же здесь чужой, и его не должно больше волновать, что она намерена делать дальше.

Бен встал, бросил салфетку в тарелку и сказал:

– Если не возражаешь, я пойду немного пройдусь.

– Для этого тебе совершенно не обязательно спрашивать моего разрешения, – довольно сухо ответила она. – Поступай как хочешь, а я поднимусь к себе и лягу спать.

Он кивнул и направился к выходу, старательно обходя пышные кринолины дам.

Дессу охватило чувство одиночества и жалости к себе. Бен даже не пытался понять эту другую, незнакомую ему жизнь. Почему она, оказавшись в Виргиния-Сити, смогла сделать это, а он не может? Или не хочет? В самом деле, зачем стараться, если меньше чем через сутки возвращаться назад? Назад… Неужели он сможет бросить ее с такой же легкостью, с какой только что ушел? Да и любит ли он ее? А она его? Там, в поезде, все было легко и просто. Они оба были счастливы. Так почему же, стоило им добраться до мало-мальски цивилизованных мест, все сразу изменилось? И кто в этом виноват, он или она сама?

От обилия вопросов гудела голова, и, поднявшись в свой номер, Десса долго не могла заснуть. Что принесет ей завтрашний день? Сможет ли она научиться жить без Бена?

Бен был зол как черт, но не мог понять, на кого злится – на Дессу или на себя. И за что? Стоило им сойти с поезда, как все пошло шиворот-навыворот. Этот ленивый жирный город с его показной роскошью и глупыми нарядами подействовал на Дессу как наркотик. А на него – как рвотное. Неужели она не видит, что все здесь насквозь фальшиво и лицемерно? Неужели это холеное, обрюзгшее от безделья «общество» и в самом деле так ей дорого? Как так вышло, что садился он в поезд с одной Дессой Фоллон, а сошел с другой?

Вопросы всплывали один за другим, и Бен почувствовал настоятельную необходимость промочить горло. Он свернул за угол и увидел широкую полосу веселого золотистого света, прорезавшую сгущающиеся на улице сумерки. Из распахнутых дверей долетали звуки голосов и звон стаканов. Ноги сами привели его туда, куда надо.

Бармен нацедил ему кружку пива, и он прошел в дальний конец заведения, где за несколькими столами шла оживленная игра в покер. Бен сел и стал наблюдать.

– Ну, док, отвечаешь или уходишь? – спросил банкомет седовласого джентльмена с моноклем и толстой золотой цепочкой на жилетке, обтягивавшей довольно объемистый живот.

– Я думаю.

– Похвальное занятие, – буркнул сидящий рядом с Беном молодой человек с грубым и наглым лицом. – Ночи хватит?

Бен заглянул в его карты и увидел три тройки и два валета – фул-хауз.

– И сколько я должен ответить? – спросил док, постукивая пальцами по стопке голубых фишек.

– Сотню. Давай, старина, решайся, – нетерпеливо заерзал молокосос.

Бен закашлялся, якобы поперхнувшись пивом, надеясь, что док поймет этот старый, как мир, знак и бросит карты. Раз он так долго думает, значит, похвастаться ему особо нечем и, следовательно, фул-хауз не побить.

– Ухожу, – вздохнул док.

Бен посмотрел на второго игрока, судя по обветренному загорелому лицу, простой широкополой шляпе и холщовым штанам с подтяжками – фермера. Тот ответил ему понимающим взглядом и тоже швырнул карты на стол:

– И я.

Молокосос с досадой сгреб скудный банк – он явно рассчитывал на более крупный выигрыш – и злобно зыркнул на Бена:

– Когда я играю, мистер, я не люблю, чтобы рядом кто-то сидел. Иди пей свое пиво куда-нибудь еще.

Бен был не в том настроении, чтобы ввязываться в выяснение отношений с этим нахальным юнцом. По иронии судьбы его ожидало расставание с единственной женщиной, которую он любил, и это страшно злило его. Так зол Бен был лишь однажды, во время войны, когда из всего попавшего в засаду батальона в живых остался он один. Нелепая гибель товарищей подняла в нем волну горячей, ослепляющей ярости – ярости человека, бессильного что-либо изменить. Нечто похожее испытывал он и сейчас.

– Ты что, мистер, оглох? Я сказал – проваливай отсюда, да поживее! – рявкнул мальчишка, угрожающе привставая со стула.

Не меняя позы, Бен машинально выставил локоть, но и этого оказалось достаточно, чтобы нахал с грохотом полетел на пол. Бен встал и повернулся к нему лицом. Щенок сам напросился. И если будет упорствовать, получит сполна. Видит Бог, он ни на ком не хотел срывать свою злость, но раз так…

Юнец с воплем вскочил на ноги и, как взбесившийся кот, прыгнул на Бена, обхватив его руками за шею, а ногами за бедра. Он думал повалить своего более крупного противника, чтобы уравнять шансы, но не тут-то было.

– Ну и дурак же ты, – почти грустно сообщил ему Бен, без видимых усилий оторвал его от себя и отшвырнул к стойке.

Сделав в воздухе немыслимый пируэт, тот приземлился на столик, с которого сидевшие за ним бородатые фермеры едва успели убрать свои стаканы.

– Давай, малыш, – скрипучим фальцетом подзадорил его едва державшийся на ногах старый пьянчужка со сдвинутой набок шляпой и полупустой бутылкой в руке, – покажи этому верзиле, где раки зимуют!

Оглушенный падением, молокосос картинно восседал на полу среди обломков стола и тряс головой. Но вот он пришел в себя и, наклонив голову, с низким рычанием бросился вперед. Бен усмехнулся и в последний момент сделал быстрый шаг в сторону. Парень по инерции пролетел мимо и врезался в другой столик. Прежде чем он успел очухаться, Бен молча подошел сзади, взял его за ухо и, под дружный гогот всего бара, вышвырнул на улицу.

– Вернешься – отшлепаю, – напутствовал он сгоравшего со стыда парня, захлопнул дверь и вернулся к стойке за новым стаканом пива.

– Зря ты так, – покачал головой бармен. – Давно в городе?

– Сегодня приехал.

– Оно и видно. Где остановился?

– В гостинице неподалеку, а что?

– А то! Сейчас уже темно, хоть глаз коли, так что мой тебе совет быть поосторожней. Джонни, конечно, поганец каких мало, но два его братца – просто оторвы. Поэтому с ним здесь и не связываются. Ты бы и сам мог сообразить, чай не вчера родился, что этот хилый сопляк никогда бы не полез к бугаю вроде тебя, если бы за ним не было крепкой спины. Я его терпеть не могу, но на кой черт ты полез в его карты? Он же не жульничал, а ты испортил ему игру.

– Знаю.

– Послать за шерифом?

– Не стоит, справлюсь.

– Ладно, сам заварил кашу, сам и расхлебывай.

Как и предсказывал бармен, на улице Бена ждали двое. Они выглядели ненамного сильнее и старше своего задиристого брата, но, судя по шрамам и переломанным носам, явно были более опытными бойцами. Впрочем, Бена это не особенно встревожило: он видал и не таких.

– Ну что, поставили лошадку в стойло? – весело спросил он, направляясь прямо к ним.

– Ты это о чем? – опешил один.

– О вашем непутевом братце. Держите его на коротком поводке или хотя бы научите драться, а то он так совсем без ушей останется.

– Откуда ты взялся, умник? – мрачно поинтересовался другой.

– Виргиния-Сити. Что-нибудь говорит?

Они переглянулись.

– Не-а. Небось какая-нибудь дыра на Западе.

– Точно, на Западе. А насчет дыры – это вы зря. Там живут стоящие люди, и, что самое интересное, все как один метко стреляют.

С этими словами Бен отвел в сторону полу своей потертой кожаной куртки и небрежно опустил руку на рукоятку мирно дремлющего в кобуре «кольта».

Лица «оторв» вытянулись.

– Ну, мы, это… пойдем, пожалуй.

– Что так? – усмехнулся Бен. – Так мило разговаривали, и вдруг…

Они молча сопели, трусливо поглядывая на револьвер.

– Ладно, раз вы торопитесь, не буду задерживать. Привет брату!

Он повернулся к ним спиной и, весело насвистывая, направился в сторону гостиницы.

Злости как не бывало, разрядка пошла ему на пользу. Осталась только глухая тревога, то и дело сжимавшая ему сердце.

Бен прокрался в свой номер, стараясь не шуметь, разделся и лег в постель. Уснул он мгновенно, но даже во сне тревога не отпускала.

Скрип кровати и кашель разбудили чутко спавшую в соседнем номере Дессу. Она прислушалась и, когда шум повторился, встала; поправила волосы, отперла разделявшую их комнаты дверь и скользнула в номер Бена.

Серебристый лунный свет резкими контурами выхватывал из темноты метавшуюся на постели фигуру. С губ спящего слетали невнятные фразы, его руки беспорядочно шарили по смятой простыне, на лбу блестели капельки пота.

Осторожно ступая босыми ногами по холодному деревянному полу, Десса подошла ближе. Внезапно Бен рывком перевернулся на другой бок и глухо выругался; девушка испуганно вскрикнула от неожиданности.

– Какого черта, кто… – Он резко сел на постели, таращась в темноту.

– Успокойся, Бен, это я, Десса… Тебе плохо? Ты болен?

– Болен? Нет, со мной все в порядке. Ты здорово меня напугала. Никогда так больше не делай, я ведь мог тебя пристрелить. – Только теперь Десса заметила у него в руке какой-то темный предмет, отливавший слабым матовым светом. Бен сунул револьвер назад под подушку. – Что-то случилось?

– Ты кричал во сне, – соврала Десса, не зная, как еще объяснить свой неожиданный визит.

Лучше всего было бы на этом и закончить, вернуться к себе и снова лечь спать, но вместо этого она подошла к столику у окна, чиркнула спичкой и зажгла лампу. Комнату озарило уютное желтоватое сияние керосинового фитиля.

– Что у тебя с губой?

Бен машинально облизнул губы и почувствовал привкус крови: верхняя губа припухла и противно ныла.

– Чертов мальчишка, – с досадой буркнул он. – Все-таки сумел разок ударить. А я и не заметил…

– Ты что, подрался? – Десса села на край кровати, чтобы лучше рассмотреть нанесенный ее «телохранителю» ущерб, и заботливо добавила: – Очень больно?

Бен снова облизнул вспухшую губу и поморщился.

– Что случилось?

Он только пожал плечами. История вышла дурацкая, и рассказывать о ней не хотелось.

– Да ничего особенного, так, прицепился один…

– Ну и ну, Бен Пул, никогда не думала, что ты еще и драчун!

– Это только показывает, как мало ты меня знаешь, Десса Фоллон. Мне приходилось драться, и довольно часто.

– Теперь не сомневаюсь. И сколько же на твоем счету боев? – игриво поинтересовалась она и вдруг, влекомая какой-то необоримой силой, поцеловала его разбитую, кровоточащую губу.

Бен порывисто вздохнул и закрыл глаза. Она провела ладонью по его щеке и снова поцеловала, чувствуя, что сейчас расплачется.

– Ох, Бен, милый Бен, я не знаю, могу ли просить тебя… Нет, не то… Бен, пожалуйста… что же с нами будет? Как мы сможем…

Он не дал ей договорить: его руки обвили ее плечи и притянули к себе, а голова горестно опустилась ей на плечо.

– Я знал, что это неизбежно, дорогая, знал! И все надеялся… сам не представляю, на что… Должно быть, на чудо. Но чуда не случилось. Я не могу остаться, а ты не можешь вернуться. Черт возьми! Почему все так сложно? Зачем мы тогда вообще встретились? Жили бы каждый своей жизнью, даже не подозревая о существовании друг друга… Однако судьба распорядилась иначе – она свела нас, чтобы разлучить. Но это не конец! – Его голос взлетел, вибрируя от внезапно заклокотавшей в нем ярости. – Так все кончиться не может! Не должно! Поехали со мной, Десса Фоллон, давай вернемся вместе! Прямо сейчас! Черт с ним, с поездом, наймем лошадей, экипаж… Самое главное – решиться! Ну же!..

Он выпрямился и крепче сжал ее плечи. Его губы были плотно сжаты, в глазах плясали бешеные огоньки страсти… Или это был всего лишь отблеск света керосиновой лампы?

Десса печально покачала головой.

– Я не могу, Бен. Пока не могу. Кроме меня, некому заняться делами отца, а я чувствую себя в долгу перед ним. Мне придется остаться, даже… даже если для этого…

Девушка не смогла договорить: душившие ее слезы вырвались наружу и хлынули по щекам. Она закрыла лицо руками и горько разрыдалась.

Большая ласковая ладонь Бена легла ей на затылок и прижала ее голову к его широкой груди.

– Не плачь, милая, не надо, – негромко сказал он. – Не плачь, любовь моя. Раз нельзя иначе, что ж… я останусь. Попробую привыкнуть. Я не могу видеть, как ты плачешь. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

С губ Дессы сорвался радостный возглас, и слезы хлынули с новой силой – но это были уже другие слезы; так плачет приговоренный к смертной казни, получивший помилование на ступенях эшафота.

– Да, да, да, Бен! – бормотала она, всхлипывая и крепко обнимая его. – Останься, пожалуйста! Хоть ненадолго! Тебе там понравится, я знаю. А какой у нас будет дом, Бен! Ты полюбишь его. Он большой, светлый, и стоит вдали от города. Там огромные луга, деревья, лошади, прямо как в Монтане. Ох, Бен, ты только подумай, ведь мы сможем быть вместе! Вместе, Бен!

Рука Бена ласково гладила ее по спине. Он сказал правду. Он сделает для нее все. Все!

– Ты правда останешься? – снова всхлипнула Десса, все еще не веря своему счастью.

– Я люблю тебя, – просто ответил он.

Бен от души надеялся, что эта любовь поможет ему смириться с новой жизнью. Ему, конечно, придется измениться, но ставки были слишком высоки. Видеть ее рядом каждое утро, смотреть в зеленые омуты ее глаз, любить ее, не думать ни о ком, кроме нее… Разве это не счастье?