Когда Мора утром проснулась, не было никаких признаков того, что Куинн Лесситер вообще появлялся в их гостинице. Никого. Ничего, кроме ямки на подушке от его головы да засохшей крови на простынях и бедрах.
Она прижимала к себе простыню, несчастная и потрясенная.
Что она наделала? Зачем? Она, должно быть, сошла с ума, если занималась любовью с незнакомцем, который беспокоился о ней не больше, чем о кролике, перебежавшем ему дорогу. С мужчиной, который даже не потрудился попрощаться с ней…
О чем она думала?
Да она вообще не думала. Только чувствовала. Не слишком мудро, сказала она себе, дрожа от холода в постели в свете занимающегося за окном утра. Потом Мора перевела взгляд на постель, которая была в полном беспорядке, на смятые подушки и завернулась в покрывало, вспоминая о прошлой ночи.
От этих воспоминаний ей стало жарко. Гнев охватил ее. Этот Куинн Лесситер сорвался с места быстрее, чем дикий мустанг с привязи. Понурившись, Мора собрала свою одежду и завязала на себе халат. Она подошла к окну и пристально вгляделась в утро.
Было совсем рано, небо прорезала широкая голубая полоса с опаловым блеском. Скалистые горы вырисовывались на западе, их грозные серые пики нависали над крошечным Нотсвиллом, словно полк страшных, мифических гигантов.
Но снег наконец, перестал, всходило солнце. Жизнь вернулась в городок, люди выходили из домов, по главной улице пронесся экипаж, дети в пальтишках и варежках высыпали на улицу и играли в снежки.
«Братья вернутся сегодня», — со вздохом подумала Мора.
А Куинн Лесситер уехал навсегда.
Гнев и разочарование ударили ее в сердце. «Тебе бы лучше принять ванну, выстирать простыни, убрать в комнате и забыть о Куинне Лесситере», — сказала она себе, отворачиваясь от окна.
«Его не видно в твоем будущем. А только будущее имеет значение. Лучше подумать о том, как скрыть все, что было, от таких как Джадд и Хоумер, и о том, как и когда ты сможешь уйти отсюда и подумать о своей швейной мастерской в Сан-Франциско.
Но забудь о Куинне Лесситере. Он пронесся по твоей жизни, как снежная буря. Он исчез в небытие, как эта ночь. Ушел навсегда».
Однако когда Мора спустилась в кухню, она обнаружила, что деревянный короб у плиты полон наколотых дров. Сердце Моры встрепенулось, сначала от благодарности и удовольствия, а потом от горечи.
«Прощальный привет от незнакомца», — подумала Мора, опускаясь на колени, чтобы набрать поленьев. Но она знала, что все дрова в Монтане не смогут ее согреть так, как согрел Куинн.
Братья вернулись домой к вечеру. Чернильные тени скрыли Скалистые горы, а наступающая ночь обещала быть такой же холодной, как и прошлая.
Мора выстирала все постельное белье, разожгла плиту, прибрала номер, где они с незнакомцем провели ночь, и ничто в комнате не напоминало о его пребывании.
Дилижанс прибыл, и теперь в гостинице было трое постояльцев: муж с женой — они ехали в Вайоминг — и мужчина в годах, который остановился на одну ночь по пути в Батт.
Мора подала им обед, получила пятьдесят центов чаевых — они лежали в кармане ее коленкорового платья. Она надеялась, что ей удастся сбегать к себе в комнату и спрятать монеты в чулок или засунуть куда поглубже, но Джадд и Хоумер затопали на крыльце раньше, чем она убрала посуду за гостями.
— Эй ты, задохлик, — бросил Джадд, проходя следом за Морой на кухню, и толкнул ее, не обращая внимания на стопку тарелок, которые она несла. — Ты бы лучше оставила нам побольше жратвы. Мы подыхаем с голоду.
— Еды хватит на всех. — Мора быстро поставила посуду на стол и вилкой принялась переворачивать кусочки цыпленка, шипевшие на сковороде. Господи, Джадд, кажется, на взводе. Его жуткие глаза без ресниц, грязно-зеленые с желтоватым отливом, горели недобрым огнем. А губы Хоумера дергались в самодовольной ухмылке. Братья были очень похожи. Оба среднего роста, с толстыми шеями, крепко сбитые, круглолицые. Оба с длинными каштановыми волосами. Но Джадд, которому исполнилось двадцать пять — он был старше брата на год, — носил щетинистые усы, а его волосы клочьями, как пакля, свисали до плеч. У Хоумера они были заложены за уши и доставали до подбородка. У него были редкие ресницы, уже наметился живот, и он всегда был готов затеять драку… Но Джадд, с расплющенным носом и веснушчатыми ушами, на самом деле был гораздо опаснее Хоумера.
— Вы выиграли в покер? — рискнула спросить Мора, помешивая фасоль с луком в кастрюле, стоящей рядом со сковородой.
Хоумер сунул руки в карманы.
— Можно сказать и так.
— Мы сделали кое-что получше. — Джадд перекинулся быстрым взглядом с братом.
— Мы такое сделали, задохлик! — похвалялся Хоумер, морща нос от удовольствия — от жареного цыпленка шел восхитительный запах. — Мы такое сделали, что можем даже купить тебе подарочек. Потому как ты все-таки наша миленькая маленькая сестренка, как ни крути. Что скажешь насчет нового воскресного платья?
Мора перестала мешать в кастрюле и в полном изумлении посмотрела на него. Да у нее сто лет не было нового платья. Ей приходилось постоянно пороть и перешивать старые вещи, украшая их кружевами, когда Ма Дункан совала ей немножко денег.
— Вы победили, — выдохнула она, с тоской подумав о роскошной розовой бархатной ткани, которую видела недавно в магазине. Да, она видела ее на прошлой неделе, когда материю только что привезли. Мора знала, какое платье она бы сшила: оно годилось бы и для принцессы — с длинными рукавами колоколом, с белым бархатным поясом и плотной лентой на лифе…
— Сукин сын! Не трепись, Хоумер! — Джадд впился взглядом в брата, его настроение, как обычно, резко переменилось. — В Хатчетте мы славно провели время, — хмуро добавил он. — Но тебе новые платья ни к чему. Хороши и те, что у тебя есть.
Мора отвернулась к столу, чтобы размешать масло в кастрюле с картофельным пюре.
Джадд взял ломоть свежеиспеченного хлеба. Хоумер немедленно сделал то же самое.
— Ты получала деньги с постояльцев, пока нас не было? — требовательно спросил Джадд, с удовольствием жуя хлеб.
— Был только один. Сам знаешь, как мело, — добавила она, надеясь, что парни не заметят, как покраснели ее щеки, стоило ей вспомнить о том, особенном постояльце. — Почтовый дилижанс не проезжал до сего дня ни разу.
— Ладно, давай сюда жратву, да побыстрее! — Джадд одобрительно фыркнул, почувствовав запах жареной курятины. — Мы с Хоумером так поработали, что нагуляли чертовский аппетит. Мы так старались вернуться сюда сегодня вечером — ты ведь нас заждалась.
«Заждалась — вас?» Мора едва не рассмеялась. Единственное, чего бы она хотела, — так это чтобы Джадд и Хоумер убрались с ее дороги. Они носили грязь в дом, били посуду, рвали и пачкали одежду, приписывали цифры, проверяя ее расчеты с постояльцами в гостиничных книгах. И дважды в прошлом месяце устраивали драки в столовой, когда разбили окна и сломали несколько стульев. Они до сих пор должны больше пятидесяти долларов в салуне за то разбитое зеркало в баре, когда напились в ноябре и тренировались в стрельбе по бутылкам виски. Но Большой Эд, хозяин, слишком их боится, чтобы потребовать с них деньги.
Ма Дункан была школьной учительницей до того, как вышла замуж, и пробовала научить своих детей тому, что знала сама. Но ее сыновья отказались ходить в школу и учиться, после того как им исполнилось двенадцать, и только Мора хотела получить образование. Мало того что девочка внимательно слушала ее уроки — она была ими увлечена, ей нравились все предметы, от географии до грамматики, и даже риторика.
Но мальчишек не интересовала ни школа, ни работа по хозяйству, они сторонились любого труда.
«И зачем им это, когда есть я и бедная Ма Дункан, которая сделает все за них?»
— Хорошо, мне приятно, что вы обо мне подумали, — сказала она спокойно, не глядя на парней и раскладывая кусочки цыпленка по тарелкам. Как бы она хотела однажды высказать им все! Но она знала, что никогда этого не сделает. Она никогда не посмеет сказать им хоть слово поперек. Жажда насилия постоянно так и бурлила в парнях, готовая выплеснуться, и, как все в Нотсвилле, Мора их боялась. — У нас кончаются припасы. Сходили бы в лавку…
— Черт побери, Мора Джейн! Ты тут без нас бездельничала! Прохлаждалась и сидела сложа руки! — завопил Хоумер. — Почему ты сама не сходила?
— Ты совсем разленилась, детка! — Джадд погрозил ей грязным пальцем и сунул в рот остаток хлеба. — Что бы ты делала, если бы мы сегодня не вернулись?
— На сегодня нам хватит. Но завтра…
— Послушай-ка! — Джадд схватил Мору за руки и дернул к себе. — С каких это пор ты нам указываешь? Если мы решим загрузиться продуктами, то сделаем это. Ты слышишь? А если не захотим, тогда топай сама. Где бы ты была сейчас, если бы предки из милости не взяли тебя, когда ты под стол пешком ходила? Ты когда-нибудь об этом вспоминаешь? Да на кой ляд Ма понадобилась эта девчонка, никак не возьму в толк!
— Но она взяла меня, и тебе же от этого легче.
Хоумер высокомерно взглянул на нее.
— Теперь ты можешь наконец, отработать свое содержание, а ты еще злишься и жалуешься на нас и на жизнь.
— Быть тебе сейчас в какой-нибудь канаве, не позови тебя наш отец к нам жить, — добавил Джадд. — А ты забываешь об этом!
Внезапно он схватил девушку за волосы и дернул так сильно, что Мора вздрогнула. Потом он выпустил из рук рыжие пряди, пропуская их сквозь грязные пальцы, а она наблюдала за ним широко раскрытыми глазами. Мору охватило дурное предчувствие.
— Ты получила все, что тебе надо: постель, жратву, приличную одежду, — рычал он. — Большинство женщин были бы счастливы, они не вздумали бы указывать мужчинам, что им делать. Но не ты! Ты не такая, Мора Джейн!
— Не ты! — повторил Хоумер, подсмеиваясь.
Сердце Моры учащенно забилось. Она боролась с гневом, который поднялся у нее внутри, и с пронзившим ее страхом. Ее голос задрожал:
— Я только спросила вас…
— Заткнись! — Джадд толкнул ее обратно. Она больно ударилась о край стола бедром и едва удержалась от крика, с трудом выпрямившись.
— Кончай ныть, задохлик! — Хоумер шагнул вперед. — Мечи жратву на стол. Мы наверняка помрем с голоду, пока ты тут будешь скулить.
Он схватил с тарелки цыплячью ножку и впился в нее, выходя из кухни. Джадд сделал то же самое — он выбрал самую жирную ножку и вышел, не оглядываясь.
На полу остались жирные пятна и хлебные крошки.
Медленно, с дрожью в коленях Мора отошла от стола. Она опустила руку в карман и порадовалась, что из-за сильного шипения масла на сковороде и громких голосов парней не было слышно звона этих монет.
— Как только скоплю денег на билет, сяду в почтовый дилижанс и уеду, — прошептала она себе под нос, раскладывая по тарелкам кусочки цыпленка и фасоль с луком, потом поставила на поднос готовое картофельное пюре и вынула хлеб из духовки. — И когда я заведу собственную мастерскую, платьев у меня будет пропасть и я никогда не надену одно и то же чаще раза в неделю. Никто не посмеет мне приказывать, что делать. И никто даже пальцем не прикоснется ко мне. Я никогда больше не буду колоть дрова или мыть каждый вечер горы посуды.
Только две вещи она будет с нежностью вспоминать из своей жизни в Нотсвилле и в этой проклятой гостинице.
Первое — это смутная нежность в угасающих глазах Ма Дункан на смертном одре, когда та благодарила Мору за заботу о ней и сказала, что девушка может взять ее розовую шелковую сумочку и миленькую эмалевую шкатулку для украшений, спрятанную в верхнем ящике ее стола. Море никогда не забыть, как Ма Дункан из последних слабых сил сжала ее руку и сказала, что она была хорошей дочерью, гораздо лучше и почтительнее, чем ее собственные сыновья, плоть от ее плоти, кровь от ее крови.
Ма Дункан не слишком любила Мору, ей просто недоставало жизненных сил кого-то любить, и девушка это давно поняла. Эту женщину иссушили несбывшиеся мечты и утраченные надежды. Ма Дункан слишком устала от жизни, совершенно удрученная тем, как она у нее сложилась. Так о каких сильных чувствах можно говорить? Она была на них не способна. Но Ма Дункан заботилась о Море и старалась быть с ней поласковее.
В этой семье Ма Дункан была для Моры самым близким человеком.
Другое, что врезалось в ее память навсегда, — это вчерашняя ночь, проведенная в объятиях незнакомца. Ночь с густым снегом за окном, с пылающими дровами в камине. Руки Куинна Лесситера на ее теле, его губы на ее губах… Ей было тепло в его объятиях, ей было с ним спокойно. В те несколько коротких часов Мора Джейн знала, что она не одна на свете.
«Я не жалею о случившемся, — сказала она себе, укладывая последние ломти хлеба на тарелку. — Единственное, о чем я жалею, — так это о том, что Куинн Лесситер не из тех мужчин, которые могут угомониться и осесть. Такие, как он, уходят не прощаясь».
Боль, которая ее пронзила при этой мысли, удивила Мору. Она разозлилась на себя. Куинн Лесситер уехал в Хелену, не обернувшись. У нее своя дорога, по которой она пойдет одна.
«Тебе не нужен Лесситер. Тебе не нужен никто, — сказала она себе. — Ты должна думать о том, как уйти от Джадда и Хоумера и вообще из этого города, чтобы жить нормальной жизнью. Такой, в которой ты не будешь бояться высказать свое мнение, в которой ты сможешь делать то, что тебе нравится, сама будешь зарабатывать деньги и жить там, где захочешь. Может быть, ты найдешь себе подругу или даже двух», — размышляла она задумчиво. А может, если ей повезет кого-то полюбить, то этот кто-то в ответ полюбит ее.
В феврале намело еще больше снега и еще сильнее дули ветры. Они неслись с гор, устремляясь через равнины Монтаны. Долгие мучительные ночи тянулись одна задругой вслед за бесконечными студеными днями. Мора трудилась усердно и целеустремленно, каждый вечер тщательно пересчитывала свои драгоценные пенни, но в конце месяца все изменилось и ее унылый серый мир перевернулся вверх тормашками.
Все ее планы — скопить денег на билет в новую жизнь, все ее надежды и мечты о будущем в Сан-Франциско растаяли как дым.
Когда резкие февральские ветры пошли на убыль, теряя силу, и стали более умеренными в марте, ее потрясло пугающее открытие.
У нее будет ребенок.
Ребенок от Куинна Лесситера.