К дальним берегам

Грегори Джил

Часть III ПРИБЫТИЕ

 

 

Глава 17

Лето медленно перешло в осень, осень — в зиму. Наступили первые холода. Ветер стал пронизывающим и злым, а океан покрылся корочкой льда. Все время шел снег, замедляя движение корабля, пока он почти совсем не остановился посреди холодного океана. Матросы надели шерстяные куртки, тяжелые плотные штаны и обули высокие сапоги из толстой кожи. Они слонялись по палубе с опущенными головами и согбенными спинами, стараясь держаться по двое, чтобы защититься от сильного пронизывающего ветра.

С наступлением холодов настроение команды испортилось. Дни стали мрачными, монотонными и скучными — похожими на серое безжизненное небо над головой. Часто вспыхивали ссоры. Даже Симс, всегда жизнерадостный рыжеволосый помощник капитана, ворчал и жаловался, блуждая по кораблю. Другие горько кляли судьбу, пересыпая свою речь колоритными ругательствами, которые еще год назад вогнали бы Элизабет в краску, а теперь вызывали только смех.

Люди соскучились по дому. Позади у них было длинное, мучительное путешествие, и они тосковали по своим семьям, по родине, жаждали почувствовать наконец твердую землю под ногами, поесть настоящего жирного мяса вместо этой вяленой солонины и рыбы, от которой у многих начались желудочные болезни. Томились по мягким постелям с перинами и чистым бельем, но больше всего скучали по своим женам. Слово «домой» присутствовало во всех разговорах, и с каждым днем нетерпение матросов возрастало.

Элизабет также попалась в лапы этого всеобщего беспокойства. Каждый день, одетая в просоленный плащ, она выходила на палубу невзирая на ветер и снег и напрягала глаза, стараясь увидеть вожделенную землю. Бен смеялся над ней и говорил, что Элизабет скорее ослепнет от снега, чем увидит землю, которая покажется еще очень не скоро. Она огрызалась в ответ, напоминая ему о том, что он должен заниматься своими делами, и упорно не прекращала бессменных бдений у поручня. Иногда ей казалось, что если в ближайшее время земля не покажется, она сойдет с ума.

Однажды ноябрьским утром Элизабет занималась тем, что прибирала в каюте, когда дверь с шумом распахнулась и вошли Алекс и Генри, внося с собой порыв холодного ветра, от которого пришлось нервно поежиться. Она бросила мрачный взгляд в их сторону и продолжала заниматься своими делами.

— Мисс, вы ни за что не догадаетесь, — с порога закричал Генри, бросаясь к ней. — Бен сказал, что я буду жить с ним и его семьей, когда мы приедем в Америку, и капитан подтвердил. Разве это не здорово? Бен и я — мы как родные братья!

— Это замечательно, — выдавила она из себя бледную улыбку и наклонилась к нему, чтобы обнять.

— И потом, — оживленно продолжал Генри, — я буду иметь маму и папу, и свой дом, и… — Но тут его внезапно поразила одна мысль. — Скажите, мисс, а где вы-то собираетесь жить, когда мы приедем в колонии?

Элизабет ничего не ответила, но подняла вопрошающие глаза на Алекса.

— Она будет жить у меня, Генри, — ответил он просто.

Генри немного подумал, но потом одобрительно кивнул головой н принялся дальше рассказывать о тех прелестях, которые ожидают его в Филадельфии, начиная с новой семьи и кончая горячими сливочными бисквитами на завтрак каждое утро. Элизабет слушала невнимательно, ее мысли блуждали в другом месте. Когда Генри ушел, она грустно вернулась к уборке.

Алекс, слегка облокотившись на сундук, наблюдал за ней. Разумеется, теперь она подавлена и раздражена. Никаких сомнений нет в том, что бесконечные дни в море повлияли на ее нервы самым пагубным образом, как и на всех прочих. Он пожал плечами. Что можно с этим поделать? Осталось совсем недолго ждать того часа, когда они приедут наконец домой, а до тех пор ей следует терпеть и сдерживаться.

Элизабет почувствовала его взгляд на себе и внезапно выпрямилась.

— На что ты уставился? — спросила она раздраженно.

Его презрительная улыбка кого угодно могла довести до бешенства.

— Ни на что, Лиззи. Совершенно ни на что. — Бурк достал из ящика письменного стола свою золотую эмалевую табакерку, положил ее в карман тяжелого черного плаща и направился к двери. Когда он открыл ее, Элизабет снова почувствовала порыв ледяного ветра, прошедший по комнате. Бурк ушел, дверь за ним с грохотом захлопнулась.

— Ох… ох! — Элизабет стиснула зубы, стараясь не закричать от душившего бешенства. Ничего, ровным счетом ничего не получилось из ее планов завоевания Алекса! Все усилия покорить этого разбойника оказались бесплодными: он относился к ней с этаким холодным насмешливым спокойствием, и все ее уловки не могли вызвать в нем ни тени нежности.

Элизабет вздохнула. Когда они лежали в постели, она отдавалась ему, а он отвечал ей бешеной страстью, которая приводила ее в неистовство. Но все остальное время держал себя с ней отстраненно. Вот этого она и не могла понять. Элизабет казалось, что Алекс каким-то странным образом заворожен ею, но железное хладнокровие, самоконтроль, отличавшие его от всех других людей, всегда брали верх в тот момент, когда она думала, что одержала победу. Он смотрел на нее с опаской, как на противника, за которым следует внимательно наблюдать. Элизабет уже начинала бояться, что ни одна искра любви не тронет его сердца.

Она теряла мужество и по другой причине: невыносимо длинные дни в море действовали на нее столь же удручающе, как и равнодушие Алекса. Элизабет чувствовала себя пойманной в ловушку, как дикий зверь, потерявший надежду вырваться на свободу. Ирония судьбы заключалась в том, что там, в Калькутте, в эту последнюю ужасную ночь, она мечтала очутиться в открытом море, которое казалось ей воротами свободы. Теперь море стало снова ее врагом, тюрьмой, душителем. Теперь она тосковала по суше!

Дни тянулись медленно, бесконечно. Было холодно, и не имело никакого значения, сколько одежды надето на тебе. Солнце стало бледным, водянистым пятном на совершенно увядшем небе. День за днем картина за бортом не менялась: серый бескрайний океан и мокрое небо, с которого сыпался бесконечный густой снег. Но хуже всего было смотреть на горизонт, темный и смутный — и всегда без признаков суши.

В первую неделю декабря снег перестал. За неделю они прошли хорошее расстояние, а в понедельник второй недели декабря 1778 года Элизабет услышала наверху какой-то грохот — топанье ног, крики и свист. Она схватила свой плащ, набросила его на плечи и бегом помчалась на палубу. С утреннего неба падали кружевные снежные хлопья.

«Неужели вся суета вокруг этого? — подумала она равнодушно. — Просто из-за того, что снова идет снег?»

Затем увидела собравшихся у борта матросов, которые кричали и указывали на что-то пальцами. Она быстро протолкалась сквозь толпу и попробовала посмотреть туда же, куда и все. И наконец увидела. Очень далеко — легкая коричневая тень, слегка искривляющая линию горизонта. Земля! Вожделенная, милая земля! Она сама не заметила, как начала вместе с остальными кричать от радости. Бен обнял ее так крепко, что ей показалось, что у нее хрустнули кости. Генри без конца смеялся где-то совсем рядом. Она поискала глазами Алекса, но его нигде не было видно в этой шумящей беснующейся толпе на палубе.

— Он там, — сказал Бен, указывая рукой на верхнюю палубу. Она подняла голову и увидела Алекса — великолепного в своем черном развевающемся плаще и черных шелковых брюках, спокойно стоящего со скрещенными руками.

«Боже мой, что же это за человек, — снова подумала Элизабет с дрожью. — Сохранять полное спокойствие среди всеобщего ликования! Как могла я полюбить человека, у которого в крови лед!»

Вдруг посреди всеобщего шума раздался голос Алекса.

— Тишина! — приказал он, и в то же мгновение крики начали постепенно стихать, люди успокаивались и смотрели на него.

— Вот мы и дома! — провозгласил Алекс. По толпе прокатился удовлетворенный гул, но он поднял руку, и снова воцарилась тишина. — Но это не значит, что все наши беды уже позади, — продолжал Бурк. — Кто знает, что найдем мы там, в Филадельфии, в порту? Может быть, война уже закончилась, и англичане нанесли нам поражение.

Люди начали вздыхать и бормотать что-то в нерешительности, его слова задели их за живое. Радостная атмосфера испарилась, уступив место томительной неопределенности.

— А может быть, война идет, — продолжал спокойно Бурк. — Но Филадельфия пала и теперь находится в руках врагов. Я не знаю, что могло произойти за время нашего отсутствия, так же, как и вы этого не знаете. Вот почему я приказываю, чтобы Симс, Джонсон и Тукер немедленно спустились в мою каюту. Они возглавят разведывательную группу, которая ночью проникнет в порт и выяснит, как идут дела. А все остальные должны быть наготове, так как неизвестно, что нас ожидает. Возможно, впереди тяжелые сражения, если британцы заняли порт и обосновались на берегу. С другой стороны… — Он насмешливо улыбнулся. — Если все о'кей, то нам предстоит множество другой тяжелой работы, особенно когда мы вернемся к нашим женщинам.

Матросы разразились аплодисментами, раздались одобрительные восклицания, вызванные его последними словами. После этого все быстро вернулись к своим обязанностям на корабле, а Элизабет спокойно следила за тем, как Алекс торопливо направляется в каюту в сопровождении Бена Тукера, Симса и Ральфа Джонсона, сильного, выносливого человека с глазами, как у волка. Когда они исчезли в каюте, она снова подошла к поручню и устремила взор к темным, далеким очертаниям суши.

Элизабет чувствовала себя очень одинокой. До этого момента девушка почти забыла, что она англичанка, а эти люди вокруг нее — бунтовщики. Враги. Ее враги. Замирая от страха, она представляла себе, как они будут к ней относиться, когда ей придется среди них жить. Среди этих мятежников, американцев. Может быть, ее будут преследовать ненависть, подозрения? Может быть, ее действительно ждет тюрьма? Она разглядывала темную тень земли на горизонте. Ее охватило смятение.

Земля постепенно начала приобретать более четкие формы. К концу дня они оставили наконец Атлантический океан позади и поплыли вверх по реке Делавэр. Были сумерки, на берегах мерцали далекие огни. Им навстречу не попалось ни одного корабля. Наконец, когда наступила полная темнота, они бросили якорь. Тридцатифутовый катер был спущен на воду, и команда из семи человек, предводительствуемая Симсом, отправилась на разведку. На «Шершне» наступила напряженная тишина, каждый ждал известий с берега.

Известия не заставили себя ждать. Американцы не проиграли войну. Несмотря на то что Филадельфия вплоть до июня этого года была оккупирована вражескими войсками, теперь в ней снова находился конгресс, а оборонял ее от британцев генерал-майор Бенедикт Арнольд. Генерал Вашингтон после мучительной зимы, проведенной в прошлом году в долине Форже, отправился на зимние квартиры в Мидлбрук. Симс лично заверил Алекса, что «все в порядке» в его доме и приготовления к приезду долгожданного гостя идут полным ходом.

— Мне велели передать вам также, — добавил Симс, — что все необходимые распоряжения относительно молодой леди сделаны.

Удовлетворенный этими известиями, Алекс решил войти в порт на следующий же вечер. Люди находились в лихорадочном возбуждении, которое усиливалось по мере того, как приближался назначенный час, и только Алекс, как всегда, был неутомим и замкнут. Всеобщее настроение радостного ожидания не затронуло только Элизабет, хотя ее внутренняя взвинченность возрастала. Она сидела в каюте, занимаясь тем, что упаковывала свой чемодан, и едва заставила себя проглотить что-нибудь из еды. С каждой минутой ее беспокойство по поводу собственной судьбы увеличивалось.

И вот наступили сумерки, за ними очень быстро последовала ночная тьма. На небе засветилось несколько звезд, и мягко повалил снег, когда Алекс вывел ее из каюты на верхнюю палубу. Она наблюдала, как корабль плавно движется к виднеющейся в темноте пристани и наконец с легким стуком ударился о стенку. Путешествие закончилось.

— Пошли, — крикнул Алекс, подталкивая ее впереди себя к трапу. У Элизабет едва осталось время оглянуться на команду, быстро и сосредоточенно готовящую корабль к стоянке, и на деревянную пристань, на которой она оказалась. Алекс тащил ее за собой мимо других, похожих на тени кораблей, стоящих на якоре; мимо того, что казалось в темноте огромным корабельным доком, мимо мрачных строений. Вдруг из темноты перед ними вынырнула фигура человека, ведущего под уздцы огромного жеребца. Такого коня она еще никогда в жизни не видела, подумала Элизабет, — с лоснящимися боками и косматой, доходящей почти до земли гривой. Жеребец мотал головой, стараясь встать на дыбы, фыркал так, что из его ноздрей вырывались струйки пара.

— Ну вот вы и приехали, мистер Бурк, — прошептал человек сдавленным, хриплым голосом и подошел ближе. — Я взял с собой Лунного, как вы просили. Разрешите мне приветствовать вас дома, сэр.

— Спасибо, Уолтер. Наш багаж на палубе.

Алекс схватил жеребца под уздцы, повернулся к Элизабет, не говоря ни слова, кинул ее на седло и вскочил в него сам. Вороной понесся в ночь.

У Элизабет от этой скачки кружилась голова и сдавливало дыхание. Они неслись по деревянным мостовым, и ветер свистел у нее в ушах. По сторонам возникали и исчезали серебряные силуэты голых, покрытых сосульками деревьев, луна таинственно мерцала на совершенно черном небе. Элизабет снова порадовалась своему теплому плащу, надежно защищающему ее от ледяного ветра, который пробирался даже сквозь шерстяные штаны и рубашку.

— Куда мы едем? — попыталась спросить она Алекса, но тот вместо ответа только слегка усмехнулся и пришпорил Лунного еще сильнее.

Элизабет мысленно посылала ему проклятия, однако была все же благодарна этому человеку, который сидел за ее спиной и защищал от ветра. Волнение и возбуждение ее не оставляли.

Теперь деревянные мостовые уступили место булыжнику. Они скакали по улице, окаймленной высокими, занесенными снегом домами, расположенными в некотором отдалении от дороги. Копыта Лунного громко стучали, и этот звук далеко разносился по пустынной петляющей улице. Вот они на опасной скорости миновали один поворот, проехали мимо чего-то, похожего на церковь с башенкой наверху, окруженную деревьями, и прежде чем Элизабет поняла, снова повернули и оказались на другой вымощенной булыжником улице. В конце этой улицы Алекс остановил коня. Элизабет начала с любопытством оглядываться.

Они стояли перед трехэтажным домом из красного кирпича, украшенным высоким арочным порталом. К нему вела извилистая дорога, живописно окруженная покрытыми снегом деревьями. В доме светилось одно-единственное окно на верхнем этаже.

Как только Алекс слез с коня и помог Элизабет, из темноты вышел человек и взял поводья Лунного. Алекс коротко переговорил с ним, а затем схватил за руку Элизабет и принялся толкать ее впереди себя по мощеной дороге.

— Я сама пойду, черт побери! — прошипела она, пытаясь вырвать у него свою руку.

Но он не обращал на ее протесты никакого внимания и стал стучаться в массивную, покрытую прекрасной резьбой дубовую дверь, которая открылась почти моментально. Элизабет вошла в дом, и дверь за ней с шумом закрылась.

Она оказалась в прихожей, освещенной свечами. Вестибюль был отделан кафелем розового и кремового цвета, высокие стены оклеены розовыми обоями. Наверху стены закруглялись и образовывали нечто похожее на удивительный свод. Одна из дверей прихожей была приоткрыта, и Элизабет заметила элегантную гостиную с камином, в котором весело потрескивали дрова. Но главное внимание Элизабет привлекло не это. Она увидела перед собой молодую девушку, а в двух шагах от нее мужчину.

Девушка была невысокого роста и необыкновенно красивая, из-под ночного чепца ее свисали мягкие завитые пряди каштановых волос. На ней был надет кремовый пеньюар, отделанный розовыми кружевами, который очаровательно контрастировал с блестящими темными волосами и румяными щечками. Пока Элизабет стояла и смотрела, девушка с радостными возгласами бросилась в объятия Алекса, и тот с готовностью протянул ей навстречу руки.

— Что такое, Дженни? Неужели ты так по мне соскучилась? — спросил он, и в голосе его послышались нежность и радостное удивление.

Элизабет чувствовала себя как на иголках, гнев и ревность охватили ее словно огонь. Кто эта женщина? Уж наверняка не его жена! Даже Александр Бурк вряд ли способен на то, чтобы привести ее в дом к своей жене! А может быть, способен? В ее мозгу беспорядочно проносились дикие мысли.

Высокий мужчина выступил вперед, при этом стало видно, что он слегка прихрамывает.

— Добро пожаловать домой, Алекс. Прошу извинить, что прерываю ваши нежности, но мне кажется, в порядке вещей для начала представить нас друг другу. Ты разве не согласен?

— О да. Ты прав, Адам, как всегда. — Алекс высвободился из объятий темноволосой девушки и, повернувшись к Элизабет, подтолкнул ее вперед, к мягкому свету.

— Лиззи, — сказал он с деланной вежливостью, — разреши мне представить тебе мою сестру Дженни и ее мужа, мистера Адама Уоррена. — Его голос звучал с насмешливой торжественностью. После этого он столь же величественно обратился к ним: — Сестра и дорогой брат, разрешите мне представить вам мисс Элизабет Трент из Лондона.

Щеки Элизабет стали пунцовыми, она стояла перед тремя людьми, как загнанный в угол зверь, готовый в любую минуту вступить в схватку. Одетая в грязный плащ, из-под которого выглядывали грубые мужские штаны и ботинки, она представляла собой странное, поразительное и вызывающее зрелище — дикое, прекрасное существо, несмотря на унизительное положение, встречающее свою судьбу с гордым вызовом.

Первым заговорил Адам Уоррен, и его голос звучал очень вежливо и мягко:

— Для нас большое удовольствие видеть вас здесь, мисс Трент. Мы слышали, что вы сопровождали Алекса во время этого длинного путешествия, и теперь для вас приготовлена комната. Надо ли говорить о том, что мы просто в восторге от того, что принимаем вас в нашем доме?

— Да, — подтвердила Дженни, и в ее голосе слышалась искренность. — Мы очень рады вам, но сейчас вы, должно быть, замерзли и умираете от голода. Не желаете ли пройти вместе со мной в вашу комнату, мисс Трент? А Мэри принесет туда же теплое молоко и бисквиты.

— Вы… вы очень добры, — с трудом проговорила Элизабет, все еще испуганная.

— Нет, что вы. — Дженни бросила короткий взгляд на Алекса и произнесла с особым ударением: — Дорогой брат, мы поговорим утром.

В ответ Бурк весело расхохотался, и эхо этого раскатистого смеха преследовало Элизабет, когда она поднималась в свою комнату. Дженни повела ее на второй этаж по широкому коридору, стены которого были увешаны картинами. Они прошли целый ряд дверей, прежде чем Дженни открыла одну из них и пригласила войти. Через короткое время Элизабет разместилась на широкой четырехугольной тахте, покрытой голубыми шелковыми простынями и толстым стеганым одеялом. На коленях у нее стоял поднос с горячим шоколадом и теплыми сливочными бисквитами. Служанка Мэри, толстая пожилая женщина, раздувала в камине огонь под надзором Дженни.

Огонь! Как много времени прошло с тех пор, как она ощущала тепло открытого огня! Ее окоченевшие, ноющие мышцы наконец начали расслабляться и отогреваться. Элизабет глубоко вздохнула, едва способная поверить тому, что действительно находится здесь, в тепле, в очаровательной комнате, обставленной изысканной сосновой мебелью, с голубыми шелковыми занавесками на окнах и с огромным пушистым ковром на сверкающем полу. Все события совершились так быстро, так неожиданно. Эти люди обращались с ней, как с желанным гостем, а вовсе не как с пленницей Алекса Бурка, хотя именно этого можно было ожидать после такого унизительного представления. Да и выглядела она как жалкая износившаяся потаскушка. Ей стало стыдно при воспоминании обо всем этом. Элизабет взглянула на Дженни, удивляясь, почему это она с ней так добра, просто из кожи вон лезет, чтобы ей угодить.

Как будто почувствовав взгляд на себе, Дженни обернулась и сказала, улыбаясь:

— Ну вот и хорошо. Думаю, этого огня хватит, чтобы ночью было тепло. Ну как, вы уже покончили с шоколадом? Отлично. Мэри, ты можешь унести поднос.

Когда служанка вышла, Дженни задула свечи в стенных бра, оставив только одну.

— Спокойной ночи, мисс Трент, — прошептала она уже от двери. — Приятных снов.

— Спасибо, — ответила Элизабет, чувствуя себя смущенной более чем когда-либо. Все шло совсем не так, как она ожидала. Элизабет встретила доброту вместо презрения. Почему? Уважение вместо грубости. Почему? Она не находила ответа.

Вместе с теплом из камина по всему телу распространялась слабость. Элизабет понимала, что должна осмыслить происходящее, однако чувствовала себя слишком измученной. «Завтра», — думала она, засыпая, с наслаждением растягиваясь на шелковых простынях и всем своим измученным телом чувствуя мягкость перины. Завтра можно достойно встретить все неприятности.

А тем временем Александр Бурк и Адам Уоррен сидели и пили бренди перед камином как раз в той самой гостиной, которую Элизабет заметила из прихожей. Алекс сидел на стуле, обтянутом гобеленовой тканью, и рассматривал на свет темную жидкость в своем стакане, а Адам с нахмуренным лицом стоял возле каминной решетки.

— Ну вот, все более или менее, закончилось, — провозгласил Алекс. — Все эти приключения и несчастья.

— Кажется, у тебя было для них достаточно времени.

Алекс усмехнулся:

— Разумеется. — Он сделал глоток бренди. — А ты? Как идут дела на верфи?

Адам пододвинул кресло. Это был высокий человек с редеющими темными волосами и очень худым лицом, в то же время не лишенным приятности. У него были спокойные карие глаза и орлиный нос. Он сидел очень прямо, как будто испытывая боль, но ответы его были ясными и рассудительными.

— Кораблестроение переживает настоящий бум. Конечно, снег нам несколько помешал, но люди полны энергии, и заказов у нас больше чем достаточно. — Он покачал головой. — Континентальный флот держит нас в напряжении. Заказы на корабли поступают быстрее, чем мы можем их построить.

— Это обычная история. А давно здесь были курьеры?

— Очень давно. Вашингтон, как ты знаешь, на зимних квартирах, и в последнее время в море мало кто выходит. Но вот придет весна…

— Правильно. Теперь, когда мои люди наконец вернулись, я думаю, мы сможем несколько ускорить ход событий. Наступит весна, и военному флоту понадобятся корабли.

Наступило короткое молчание, затем Адам прочистил горло.

— Алекс, — сказал он внезапно. — Насчет этой девушки…

— Да? — Бурк поднял голову, и во взгляде у него появилась сталь.

— Не смотри на меня так свирепо, мой друг. Ты не можешь меня запугать. Я собираюсь высказать все, что у меня на уме, нравится тебе это или нет.

Бурк усмехнулся:

— Давай.

— А мне все это очень не нравится, Алекс. Ни в малейшей степени. И Дженни ужасно расстроилась, когда Симс вручил ей твое послание. Какого черта ты притащил ее сюда? О, я понимаю, что это вовсе не твоя вина, что она оказалась на том проклятом судне, которое вы захватили. Но ты не должен был похищать ее в порту Калькутты, понимаешь?

Руки Алекса сжались в кулаки. Он вскочил на ноги и широкими шагами принялся расхаживать по комнате.

— Да, не должен был — тогда.

Он отвернулся, и его лицо стало похожим на гранитную маску: отчужденное, сосредоточенное, бесчувственное. На нем не отражалось ни следа тех душевных переживаний, которые заставили его вскочить на ноги за минуту до этого.

— Прости меня. Я не желаю говорить об этом. Она здесь, и она здесь останется. Ради всего святого, относитесь к ней хорошо.

— Относиться к ней хорошо? Да, тысяча чертей, ты прав, я буду относиться к ней хорошо, мой бедный друг! Воображаю, что ей пришлось претерпеть за это время — и не только от твоих лап! Мое мнение таково, что тебя следует отшлепать!

Бурк хмыкнул:

— Вот-вот, именно это она мне говорила множество раз!

Снова наступило молчание, во время которого Бурк допил свое бренди. Адам в это время внимательно разглядывал его, заинтригованный и поставленный в тупик.

— Ты по случаю уж не влюбился ли в эту девушку, Алекс?

— Влюбился? В эту желтоволосую шлюху? Тебе бы следовало лучше меня знать! Я не такой дурак, чтобы стать игрушкой в руках какой-то там очаровательной крошки. — Он посмотрел задумчиво. — Однако она очень мила, в ней есть что-то дикое, есть огонь. С Лиззи никогда не знаешь, чего ждать в следующий момент, — то она разыгрывает из себя аристократку и недотрогу, то сражается, как дикая кошка. — Но под взглядом Адама он прекратил свои излияния и перевел разговор на другую тему. — Скажи, когда ты видел Гренгера? Как он поживает?

— Я думаю, завтра прибудет сюда, чтобы встретиться с тобой. Он как раз был у нас, когда Симс принес твое послание, и пообещал прийти, когда ты вернешься.

— Я умираю от желания его увидеть, но, к сожалению, завтра утром мне необходимо уехать. Я должен разделить добычу между своими людьми, это главное, а потом персонально доложить обо всем капитану Робинсу, моему другу. — Алекс поставил стакан на камин и быстро зашагал к двери. — Вернусь скорее всего через неделю, и тогда встречусь с ним с удовольствием, а пока передай ему привет.

— А девушка? — крикнул Адам ему вслед. — Что передать девушке?

— Передай ей, чтобы сама утешалась в мое отсутствие, ибо оно не будет слишком долгим, — ответил он надменно и с усмешкой исчез в темной прихожей.

Адам Уоррен некоторое время сидел, уставившись в камин, погруженный в свои мысли. Он знал, что Дженни ждет его, но все медлил и медлил покидать гостиную. Адам чувствовал какую-то тайну во всем этом деле, и она беспокоила его. Он снова и снова возвращался к разговору с Бурком, но ему оставалось только пожать плечами и оставить дело как есть. За долгие годы их знакомства Адам Уоррен понял, что Александр Бурк был человеком, фанатично отстаивающим свою независимость и свободу, человеком, который держал мысли и чувства при себе. Ему не нравилось, когда кто-то вмешивался в его дела или даже просто спрашивал о них. В конце концов он был способен решать свои проблемы самостоятельно.

 

Глава 18

Элизабет проснулась утром от звука льющейся воды. Она потянулась, зевнула и сонно села на кровати, глядя, как Мэри выливает горячую воду из больших глиняных кувшинов в сияющую фарфоровую ванну. Над ванной поднимались густые клубы пара, в то время как в камине весело потрескивали дрова.

— О Мэри! Ванна! — закричала Элизабет в восторге, проворно соскакивая с кровати.

— Да, мисс. — Мэри добродушно улыбалась, глядя на нее и поправляя выбившуюся из-под чепца седую прядь волос. — Миссис Уоррен решила, что вам захочется с утра окунуться, если вспомнить, что вы так долго плыли на этом ужасном корабле и все такое прочее.

Следующие четверть часа прошли в восхитительном блаженстве. Мэри добавила холодную воду в ванну, размешала, и Элизабет с восторгом погрузилась в нее, смывая с себя пот, грязь, усталость, намыливая волосы и кожу лавандовым мылом. Через некоторое время, завернутая в пушистое полотенце, она уже расчесывала свои длинные волосы, сидя за туалетным столиком перед чудесным зеркалом. Как прекрасно чувствовать себя чистой и хорошо пахнущей. Она размышляла о том, что скажет Алекс, когда увидит ее. Однако потом вспомнила, что накануне весьма обозлилась на него за невыносимое обращение с ней перед его родственниками. Элизабет мысленно начала проклинать Алекса, потом отвернулась от зеркала, чтобы помочь Мэри, которая в это время копалась в ее гардеробе. Надо сказать, что эта достойная женщина уже успела вычистить и выгладить некоторые из ее платьев, и Элизабет оставалось только деловито заняться выбором — какое из них лучше всего подойдет ей сейчас.

Наконец выбрала бледно-зеленое муслиновое платье и заколола в волосы подходящие банты.

Некоторое время спустя она уже входила в гостиную, где увидела Дженни, сидящую за резным столиком из вишневого дерева, сервированным горячим, только что испеченным хлебом, фруктами и тарелкой холодного мяса.

— Доброе утро, — поздоровалась Элизабет еще от двери, глядя с сияющим лицом на Дженни.

Та была поражена, почти испугана столь разительным изменением, происшедшим с внешностью девушки, ибо теперь Элизабет была совершенно не похожа на ту несчастную оборванную замарашку, которую Алекс грубо втолкнул к ним в прихожую.

— Мисс Трент! Какое чудо! Вы выглядите так прекрасно! — воскликнула Дженни, когда обрела наконец дар речи. — Не хотите ли разделить со мной завтрак?

Элизабет приняла приглашение и уселась за стол, изучая в то же время хозяйку дома с большим интересом. Накануне ночью у нее сложилось впечатление о ней как о юной красавице, и теперь это впечатление только укрепилось. Дженни Уоррен было, наверное, около восемнадцати лет, у нее были темные волосы и серые глаза. В утреннем свете, который струился из широких окон, Элизабет сразу увидела сходство между Алексом и сестрой, которая была мягкой, женственной копией своего мужественного, красивого брата. Но одновременно с этим сходством между ними был и разительный контраст, что Элизабет также отметила. Дженни обладала какой-то внутренней чарующей умиротворенностью, которая резко отличала ее от вечной неуспокоенности Алекса, его властности и порывистости. Он был похож на необъезженного жеребца, вечно разгоряченного, не терпящего никакой узды; она — на лебедя, мирно созидающего свое гнездо. «Странно, — подумала Элизабет, — брат и сестра одновременно так похожи друг на друга и так не похожи».

— Надеюсь, вы хорошо спали? — продолжала Дженни, наливая Элизабет кофе в тонкую китайскую чашечку.

— Да, благодарю вас, очень хорошо, — ответила Элизабет. — Ванна с утра просто восхитительна. Как это мило с вашей стороны предусмотреть такое.

Воцарилась тишина. Женщины сидели скованно, каждая беспомощно искала слова для продолжения разговора, однако подходящих слов не находилось. Пикантность ситуации заключалась в том, что простой тривиальный разговор казался бы смешным и неуместным, а серьезный разговор, который занимал все их мысли, они не знали как начать. Наконец Дженни сделала еще один глоток кофе и решительно взяла инициативу в свои руки.

— Мисс Трент, хочу вас заверить, что нахожу поведение брата совершенно отвратительным. Захватить вас в плен, а потом привезти сюда! Мне трудно выразить это должным образом, но… — Она слегка помедлила, а потом продолжала жалостливым тоном: — Когда я думаю о том, что он совершил, мне хочется свернуть ему шею!

— Я сама подумывала сделать то же самое! И весьма часто, смею вас уверить, — ответила Элизабет с кривой усмешкой. — Но скажите мне, что сейчас делает ваш отвратительный брат?

— Он уехал. У него неотложные дела, которые требуют его присутствия в городе. Но сказал, что вернется не позднее, чем через неделю. Однако мне трудно даже вообразить, что вы жаждете снова его увидеть!

— Разумеется, нет! — Элизабет сделала вид, что очень занята тем, что намазывает масло на кусок горячего, ароматного хлеба, внутренне стараясь побороть инстинктивную волну разочарования. Ах, так он уехал, не так ли? Очень хорошо! Она будет последним человеком, который пожалеет о его отсутствии. Элизабет подняла глаза и увидела, что Дженни внимательно за ней наблюдает. Фиолетовые глаза встретились с серыми, и Элизабет вдруг явственно осознала, что сестра Алекса обладает той же самой способностью обезоруживать человека взглядом, как и он сам. Вопреки собственному желанию она вдруг почувствовала, что вспыхивает под этим пронизывающим взглядом.

— Миссис Уоррен, — сказала она торопливо, пытаясь отвлечь ее внимание от своих собственных чувств. — Разрешите мне поблагодарить вас за доброту ко мне, несмотря на то что я попала в ваше общество столь неожиданно и насильственно. Наверное, вы считаете меня очень…

— Прошу вас, Элизабет, не говорите больше ни слова! Вы не должны думать, что мы обвиняем вас в чем-то! Это было бы абсурдным! Во всем виноват Алекс! Все наши симпатии на вашей стороне, ибо для всех совершенно ясно, что вы были подвергнуты грубому и несправедливому насилию, и я прямо сказала об этом Алексу сегодня утром, перед тем как он ушел, — и без всяких околичностей!

Мысленно представив себе картину того разгона, который Дженни учиняет своему несносному брату, Элизабет не смогла скрыть улыбки. Дженни также с гордостью улыбнулась ей в ответ.

— Ну вот и хорошо. Надеюсь, мы станем друзьями. Я настаиваю на том, чтобы вы звали меня Дженни — миссис Уоррен звучит слишком официально! А я буду звать вас Элизабет — если вы, конечно, не возражаете.

— Конечно, не возражаю. Наоборот, я очень люблю друзей. — Элизабет почувствовала, что ей все больше нравится эта милая, красивая и добрая женщина. О, если бы только ее брат обладал теми же самыми качествами!

После завтрака Дженни повела ее показывать дом. Это было трехэтажное внушительное строение в георгианском стиле. Сперва они поднялись на самый верх, в башню. Элизабет увидела, что весь дом обставлен, что называется, по высшему разряду, с соблюдением самых высоких требований вкуса и элегантности. В доме было несколько просторных гостиных, заполненных мебелью в стиле чипендейл, мягкими диванчиками, обтянутыми дамасской тканью с богатой вышивкой, по стенам висели искусно выполненные гобелены, множество картин, написанных масляными красками. На чудесных резных кленовых столиках размещались китайские вазы, фарфоровые статуэтки, серебряные подсвечники. В доме имелся изысканный кабинет, отделанный кленовым деревом, в окна которого вставлены цветные стекла, отчего основное пространство освещалось причудливым таинственным светом. В нем стоял диван, обитый розовым бархатом, и подходящие к нему стулья в стиле чипендейл. Под ногами лежал затейливо расписанный восточный ковер. Элизабет была слишком хорошо воспитана, чтобы громко выражать восхищение, но вся эта роскошь и изысканность поразили ее воображение. Она спокойно расположилась на одном из бархатных диванов и стала наблюдать, как Дженни достала корзинку с рукоделием и принялась вышивать цветными нитками. Пальцы Дженни работали проворно и уверенно, цветные нитки складывались в сложный и четкий орнамент. Несмотря на то что в голове Элизабет все еще вертелось множество вопросов относительно Алекса, богатство этого дома, хорошие манеры его сестры говорили сами за себя. Годами отработанная выдержка не позволила ей пуститься в банальные расспросы.

Все сложности отпали сами собой, когда дверь в гостиную неожиданно распахнулась и вошел мистер Адам Уоррек. Его хромота теперь была заметна меньше. Он прошел через комнату и наклонился, чтобы поцеловать жену.

— Доброе утро, дорогие леди, — улыбнулся он Элизабет. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь, мисс Трент.

— Элизабет, если вы не возражаете. Да, очень хорошо, благодарю вас. — Теперь ее внимание переключилось на Адама: она стала наблюдать, как он подошел к маленькому письменному столику вишневого дерева, открыл ящик, достал эмалевую табакерку. У него была приятная внешность человека, не придающего значения собственным достоинствам. Своим спокойствием он разительно отличался от Алекса, любящего подавлять других. Он был одет в простой сизо-серый шелковый камзол, белую гофрированную сорочку и полосатые серые с белым чулки. На ногах — вычищенные до блеска башмаки с серебряными пряжками. Каштановые волосы заплетены в косу и густо посыпаны пудрой. «Очень благонадежный человек, — подумала Элизабет, — и к тому же с такими добрыми глазами».

— Ну как дела на верфи сегодня утром? — спросила Дженни. — Ты сообщил всем о приезде Алекса?

— Да, и они были счастливы до глубины души услышать это. Настроение поднялось, несмотря на надоевший всем снег.

Тяжелые парчовые занавеси были подхвачены лентами по обеим сторонам прямоугольных окон, за ними виднелся заснеженный пейзаж с высокими деревьями. Деревья сгибались под тяжестью шапок снега, но сильный снег все продолжал падать. Несмотря на это, в бледном небе тускло мерцало солнце, заставляя снег блестеть и переливаться, как будто за окнами простиралась не суша, а сияющий морской простор. Элизабет рассеянно смотрела в окно: холодный пейзаж не слишком привлекал внимание. Гораздо больше ее заинтересовали слова Адама.

— Верфь? Это там, где вы были сегодня утром? — Вот наконец где лежал ключ к благосостоянию этой семьи!

— Да, — ответил он. — Наверняка вы проходили мимо нее, когда высаживались с корабля прошлой ночью. Направо от пристани.

— Да, да, я помню.

— Адам управлял всеми делами во время отсутствия Алекса, — объяснила Дженни. — Надо сказать, — добавила она, улыбаясь мужу, — что у него тут было полно работы и он успел сделать много полезного.

— Да, да, — пробормотала Элизабет. — Так, значит, Алекс владеет судоверфью?

— Да. Отец оставил ему ее в наследство, так же как и Дженни в качестве приданого. Ну, это дело сейчас переживает бум.

— Ах так? Меня удивляет в таком случае, почему Алекс оставил его ради того, чтобы стать капером.

— О, Алекс всегда был искателем приключений, — засмеялась Дженни, откладывая в сторону рукоделие. — Тем не менее в самом начале, когда он получил письмо с каперским свидетельством от континентального правительства, то совершенно не собирался отправляться в плавание сам, а просто намеревался оснастить корабль и отправить его в путь. — Она сделала паузу, как будто собираясь сказать что-то еще, но передумала и сжала губы.

Адам продолжал вместо нее:

— Когда меня ранило в одном сражении, я должен был вернуться домой. И вот тогда Алекс увидел в этом прекрасную возможность последовать желанию своего сердца и стать командиром корабля, а на меня оставить в его отсутствие ведение всех дел.

— Как это похоже на него! — воскликнула Элизабет. — Могу себе представить, что ему ни разу не пришло в голову, что вам, возможно, нужен отдых, чтобы восстановить свои силы, и вы вовсе не хотите влезать в его глупый бизнес, в то время как он будет мотаться по океанам, выставляя себя истинным дураком!

Наступило напряженное молчание. Затем Адам произнес очень спокойно:

— Вы ошибаетесь, Элизабет. Прежде всего мы с Алексом являемся партнерами в этом деле, и у меня есть в нем собственный интерес. А во-вторых, решение оставить меня управляющим делами основывалось на самых добрых побуждениях, а вовсе не на чьем-либо эгоизме, как вы предполагаете. — Адам заколебался на минуту, его глаза встретились с глазами Дженни, затем он снова продолжал спокойным, ровным голосом:

— После того, как меня ранило и я был не способен продолжать службу в армии, у меня наступил период жестокой депрессии. Это очень трудно объяснить. Я чувствовал себя бесполезным, как будто висел на шее у других тяжелым грузом. Алекс понял это и решил, что, сделав меня единолично ответственным за все дела на верфи, возможно, поможет мне восстановить силы. О, это правда, что его манили также волнения и приключения дальних странствий, однако прежде всего он был заинтересован в том, чтобы помочь мне. Что Алекс и сделал, — добавил Адам, нежно поглаживая рукой по мягким каштановым волосам Дженни. — Он прямо-таки принудил меня погрузиться в дело и прекратить заниматься оплакиванием самого себя, заставил понять, что я все еще способен работать, быть полезным членом общества, даже несмотря на то что моя нога причиняла мне непрестанные страдания.

— О, я… понимаю, — только и нашлась что ответить Элизабет. Казалось, что чем больше она считала Алекса эгоистичным, черствым и полным ненависти к окружающим, тем больше узнавала о нем нечто совершенно противоположное. Сейчас более чем когда-либо он казался ей человеком, сотканным из противоречий, совершенно непредсказуемым.

— Я очень рада, — заметила наконец Элизабет с горечью, — узнать, что он помог вам. Однако в то же время Алекс очень хорошо преуспел в том, чтобы загубить мою жизнь. Теперь можно предположить, что меня станет презирать вся Филадельфия, и только потому, что — заметьте, в этом не было моей вины! — я была скомпрометирована вашим дорогим великодушным Алексом! — Эти слова вылетели у нее, прежде чем она успела подумать. Хотя Адам и Дженни выглядели сосредоточенными, все же нельзя было сказать, что они недовольны. Элизабет стала рассыпаться в извинениях за свою грубую вспышку, Адам поднял руку, чтобы она не беспокоилась.

— Все нормально, Элизабет. Мы все понимаем, и поверьте мне, очень сожалеем о том неприятном положении, в котором вы оказались. Алекс, Дженни и я обсуждали этот вопрос сегодня утром, и очень обстоятельно, и пришли, как мне кажется, к некоторому приемлемому решению.

Элизабет покорно вздохнула.

— Да? — спросила она. — И каково же ваше решение?

— Мы решили, что путем небольшой подтасовки сможем спасти всех нас от множества неприятностей. Вы понимаете, мы решили объявить вас нашей кузиной из Нью-Джерси. Мы скажем, что Алекс посетил вас во время своего путешествия на обратном пути и застал вашу семью в кризисе. Например, можно сказать, что ваши маленькие брат и сестра серьезно заболели и мать была чрезвычайно озабочена тем, чтобы отправить вас куда-нибудь в другое место, чтобы вы не заразились лихорадкой. Услышав это, Алекс взял вас с собой, чтобы вы пожили немного у Дженни. — Адам очень серьезно смотрел в глаза Элизабет. — Что вы думаете об этом? Такая версия вам нравится?

— Разве у меня есть выбор?

— Нет, — откровенно согласилась Дженни. — Конечно, это не лучшее решение, я с вами совершенно согласна, но оно может сойти. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал вникать в это дело очень уж глубоко, а родство с Алексом сделает ваше совместное путешествие вполне объяснимым. Право же, Элизабет, я искренне верю, что эта история многое упростит.

Элизабет смотрела то на одного, то на другого. Все было правдой: эта история, точно так же, как та, другая, которую она рассказала Роберту Мабри, когда он захватил каперов, поможет ей спасти репутацию. Ей следовало быть признательной за заботу о ее репутации, но она так устала от всякой лжи, от всего этого притворства. Почему она должна идти на все эти ухищрения только ради того, чтобы избежать оскорблений? Иногда это кажется просто глупым.

— А как быть с матросами? — спросила Элизабет устало. — Разве они не расскажут все женам, родным? Сплетни распространяются быстро.

— Алекс взял с них клятву о том, что они будут хранить секрет под угрозой наказания. Ручаюсь, матросы попридержат свои языки. — Адам поднялся и подошел к окну. — Кроме них, правду знают еще только четверо — мы и Гренгер. Он заходил сюда в ночь, когда Симс принес известия с корабля. Но не беспокойтесь относительно Джоффри. Он будет придерживаться истории, которую мы сочинили.

— А кто это Гренгер?

— Джоффри Гренгер, — объяснила Дженни, — владеет лесопилкой, которая снабжает лесом нашу верфь. К тому же это самый старый и близкий друг Алекса. Они выросли вместе. У них были общие занятия, они плавали вместе в Шуликиле, скакали на лошадях, как демоны, вечно затевали совместные шалости! Я думаю, что вам понравится Джоффри, Элизабет. Возможно, он зайдет сегодня днем, и у вас будет шанс с ним познакомиться.

— Так он похож на вашего брата? — спросила Элизабет, заинтригованная тем, каких людей выбирает себе Алекс в самые близкие друзья.

— Надо полагать, что да, в некотором смысле, — ответила Дженни задумчиво. — Впрочем, вы сможете убедиться сами. Прежде всего он истинный джентльмен.

«В таком случае, — подумала про себя Элизабет, — он наверняка сильно отличается от Алекса». Но вслух, однако, не сказала ничего. Она все еще мысленно ругала себя за недавние высказывания об Алексе в присутствии его семьи и дала себе слово больше не задевать их родственные чувства своей грубостью. Дженни и Адам Уоррен были хорошими, добродушными людьми, и у нее не было никакого права выплескивать на них гнев на Алекса. Даже несмотря на то что он уехал, не попрощавшись с ней, едва они оказались в Америке, забыв при этом позаботиться о ней, — без всякой мысли о ней вообще! Все равно это не причина для того, чтобы оскорблять других за то, что они ему так преданны. Нет, она выплеснет все свои жалобы ему самому при первой же возможности. Это доставит ей величайшее удовольствие — высказать все, что она о нем думает!

Ее мысли были прерваны приглашением на второй завтрак, и она последовала за Адамом и Дженни в столовую. Еда была простой, но вкусной: поджаренные цыплята, горячий с маслом горох, огромный высокий пудинг и не менее огромная тарелка замечательного подрумяненного картофеля. После завтрака Адам должен был вернуться на верфь, а Дженни повела Элизабет наверх, в детскую, где ее представили Саре Уоррен, милому трехлетнему ребенку с длинными темными кудряшками и шоколадными глазами. Маленькая девочка была очень похожа на свою мать, но в то же время в ней было что-то и от отца — в манере сводить подвижные брови, когда она хмурилась, или поднимать их в знак удивления.

Элизабет также увидела Ханну, ширококостную, веселую женщину с шапкой белых волос на голове и добрыми голубыми глазами, глубоко посаженными на пухлом, изборожденном морщинами лице. Ханна нянчила еще Дженни, а теперь Сару. Казалось, она так удобно помещается в кресле-качалке у огня, так уютно держит маленькую девочку на одном колене, а с другой стороны — корзинку с шитьем, как будто уже стала частью этой комнаты, такая же теплая и уютная, как и сама детская. Следующие несколько часов Элизабет провела в детской, играя с Сарой, которая оказалась веселой и подвижной, как щенок, и с удовольствием болтала на своем детском языке о всякой всячине. Для Элизабет день был приятным, как никогда, такие дни не выпадали на ее долю уже очень давно. Она вдруг осознала, как болезненно переживала все это время отсутствие женского общества, как соскучилась по спокойной, беспечной, ни к чему не обязывающей болтовне, по ленивым дням, проведенным возле камина. Воспоминания о тесном, холодном и вечно качающемся корабле исчезли, и Элизабет почувствовала себя почти примиренной со своей новой жизнью. Все было очень похоже на Лондон, как будто она снова попала домой… почти…

В этот самый день, после полудня, когда они с Дженни пили чай в гостиной, Элизабет впервые увидела Джоффри Гренгера. Он спокойно вошел в дом. Закутанный в длинный бордовый плащ до самых ботинок, на голове у него сидела странная заломленная набекрень шляпа, из-под которой вились густые черные кудри, рукой, затянутой в перчатку, Гренгер небрежно помахивал блестящей черной тростью. Ее набалдашник из слоновой кости был отполирован до блеска.

«Он двигается, как кошка», — немедленно подумала Элизабет, пораженная волшебной, поистине кошачьей грацией этого человека. Дженни поднялась со своего места и поспешила навстречу гостю, а Элизабет, после того как были сделаны соответствующие представления, изящно протянула ему руку. Он поднял ее пальцы к своим губам с непринужденностью и уверенностью, и она почувствовала, как кончики его усов слегка пощекотали ее руку. Потом, когда глаза их встретились, сердце Элизабет бешено забилось. Что-то было в этом человеке — необыкновенно знакомое. «Возможно, — сказала она себе, — все дело в том, что он похож в каком-то смысле на Александра Бурка». Он был высокого роста, приблизительно такого же, как и Алекс, с такими же широкими плечами. У него были блестящие голубые глаза — светлее и холоднее, чем у Элизабет, похожие на замерзшую воду.

— Мисс Трент, я счастлив познакомиться с вами, — тепло обратился он к ней, улыбаясь и глядя прямо в глаза. — Хотя в то же время я бы хотел, чтобы обстоятельства нашего знакомства были другими. Мне кажется, мой друг Алекс — как бы это сказать? — был несколько опрометчив.

С удивлением она поняла, что не чувствует никаких неудобств от того, что ей напомнили о ее несчастьях. По всему было видно, что Джоффри Гренгер бывалый человек, но ведь и она больше не невинная девица. Элизабет без робости встретила его взгляд и ответила со сдержанной улыбкой:

— Вы очень добры, мистер Гренгер. Как приятно узнать, что у Александра Бурка есть такие благородные и благовоспитанные друзья.

Благородство. «Дженни была права, назвав его джентльменом. Это именно то слово, которое к нему подходит больше всего», — размышляла про себя Элизабет. Это чувствовалось во всем: в том, как он снимал плащ и шляпу, как ставил в угол трость. Когда он занял свое место и Дженни налила ему чай, Элизабет принялась изучать его, замечая все: и замечательный покрой черного атласного камзола, и превосходно накрахмаленные складки рубашки у воротника и на рукавах. Жилет его был вышит розовыми и серыми нитками и украшен маленькими золотыми пуговицами, а чулки серебристо-серого цвета прекрасно обтягивали изящные сильные ноги. Во всей его внешности чувствовались безупречность, элегантность по первому разряду — то, что достигается только хорошим воспитанием… и богатством. Она не смогла не сравнивать его с Алексом, который, несмотря на свои аристократические манеры, бросавшиеся в глаза сразу же, при первом взгляде на него, обладал независимым характером, граничащим с высокомерием, некоей энергией и силой, которую невозможно было удержать. Элизабет предположила, что, возможно, именно его грубость, способность к безрассудному действию более всего привлекали ее в Бурке — и одновременно столь же сильно отталкивали. С другой стороны, Гренгер, насколько она заметила, пока он пил чай, изящно держа хрупкую тонкую чашку из дельфтского фарфора тонкими аристократическими пальцами, был, по-видимому, совершенно лишен этой грубости. Он был сама вежливость и утонченность, что не лишало его вместе с тем мужественности, манеры были дружелюбными и мягкими, а это служило безошибочным признаком самого лучшего воспитания.

Элизабет наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, удивляясь в то же время, почему он вызывает в ней такой сильный интерес, почему она находит в его внешности что-то знакомое, а в движениях — что-то волнующее. В конце концов она оставила все попытки разобраться в этом вопросе. Он просто очень красивый человек, прекрасно воспитанный и, по всей видимости, чрезвычайно умный, разбирающийся во многих вопросах. Естественно, встреча с таким человеком могла ее заинтриговать. Это все, что она могла предположить.

— Таким образом, Алекс снова куда-то удрал, не так ли? — Гренгер говорил очень мягко. — Как это не по-товарищески с его стороны, Дженни, вы не находите?

— О Джоффри, вы же его знаете. Алекс не может сидеть спокойно до тех пор, пока не поделит деньги между своими людьми. И к тому же он чувствовал себя обязанным лично доложить обо всем капитану Робинсу.

— Деньги? — Глаза Элизабет от удивления расширились. — Какие еще деньги? Алекс и его люди едва спасли свои шкуры, убегая из Калькутты, и по дороге не захватили ни одного британского корабля.

— Да, они не захватили ни одного корабля, — сказала Дженни, — однако в ночь бегства успели ограбить торговое судно, которое стояло в порту в полной готовности к отплытию, и захватили большую часть его товаров, а кроме того, несколько мешков золота. Разве Алекс не говорил вам об этом, Элизабет?

— Ни разу не обмолвился ни словом, — прошептала пораженная Элизабет. Затем, когда смысл сказанного до нее дошел в полной мере, она очень расстроилась. — Бедный капитан Милз! — воскликнула Элизабет, почти бросив чашку на блюдечко и расплескав при этом чай. — Ведь именно его корабль стоял в порту, готовый отплыть утром в Англию! Можно себе представить состояние капитана Милза, когда он увидел, что его груз расхищен! О, как это подло! И низко! Красть у невинных людей… — Тут она оборвала себя на полуслове, понимая, что для Дженни и Джоффри Гренгера капитан Милз представляет собой «врага». Элизабет плотно сжала губы и уселась с мрачным видом.

— Элизабет, — мягко начала Дженни. — Я знаю, что это трудно понять и принять тем более, но в конце концов каперство как раз и существует для того, чтобы мешать британскому морскому сообщению, поэтому совершенно необходимо нападать на торговые суда. Алекс вовсе не бессердечный человек и тем более не вор. Никому из нас не нравится это занятие, но война есть война — вещь сама по себе не очень приятная, разве не так?

Элизабет хранила каменное молчание и смотрела на свои руки. Тогда в разговор вступил Гренгер:

— Очень трудно в лице своего врага видеть индивидуальность. Гораздо легче видеть в нем кишащую массу. Но ведь эта масса состоит из индивидуальностей, не лучших и не худших, чем мы сами. Поверьте мне, мисс Трент, никому из нас не доставляет удовольствия причинять вред отдельным людям — индивидуальностям — во имя любых соображений, однако иногда это необходимо для того, чтобы добиться конечных целей.

— Таким образом, вы верите в то, что цель оправдывает все средства и способы ее достижения? — с сомнением спросила Элизабет, и ее фиолетовые глаза потемнели.

— Да, — ответил он, не колеблясь. — Я так считаю.

По ее спине прошел холодок. Она не знала почему, и к тому же это мимолетное чувство быстро прошло, но что-то внутри нее восстало против такой философии.

Несколько минут спустя инцидент был забыт. Все начали обсуждать историю, придуманную для спасения Элизабет. Гренгер с готовностью обещал поддержать ее. Более того, он выразил мнение, что очень скоро вся Филадельфия «положит на нее глаз». — То есть, — пояснил он, — Элизабет станет гвоздем сезона.

— Неужели вы действительно так думаете? — задумчиво спросила Элизабет.

— Без сомнения, так и будет. У нас сейчас много говорят о бале, который должен быть дан в ближайшие месяцы, и я, пожалуй, зарезервирую один танец с вами немедленно. Могу ли я иметь честь?

— Конечно, — улыбнулась Элизабет, но при этом было видно, что она почти не слушает обращенных к ней слов, мысли ее были где-то далеко.

Наконец Гренгер поднялся, отклонив предложение Дженни остаться на обед, но пообещал, что будет заглядывать к ним время от времени.

— Мисс Трент, — сказал он на прощание, дружески взяв ее за руку. — Могу ли я вас уверить, что для меня было огромным удовольствием познакомиться с вами? Пожалуйста, простите мою дерзость, но я должен добавить, что был в высшей степени удивлен. Вы оказались совершенно не тем человеком, которого я ожидал увидеть.

Она вопросительно посмотрела на него:

— А кого же вы ожидали увидеть, сэр?

— Уж наверняка не прирожденную леди. Вот уж не думал, что Алекс такой негодяй! Но не стоит говорить об этом, тем более в таком тоне. Просто разрешите мне еще раз вас заверить, что я в вашем распоряжении в любое время, когда понадоблюсь.

— Спасибо. Я буду об этом помнить.

Он легко поклонился и зашагал к двери, однако внезапно обернулся снова, как будто вспомнив что-то важное.

— О, между прочим, Дженни, курьера не было здесь в последнее время?

— Нет, хотя Алекс ждет одного в скором времени. Мы можем пока просто ждать.

— Очень хорошо. Я уверен, что теперь, когда Алекс вернулся… Хорошо, передайте мои приветы Адаму и скажите Алексу, когда вернется, что старые друзья хотят его видеть! Всего хорошего, уважаемые леди.

Он завернулся в свой бордовый плащ и вышел, входная дверь за ним закрылась. Элизабет несколько мгновений смотрела ему вслед, размышляя о том, что он имел в виду под словом «курьер». Ей очень хотелось спросить об этом Дженни, но она все же передумала, решив, что это бестактно — задавать вопросы о разговоре, в котором она не принимала участия.

Дженни болтала что-то относительно приготовлений к обеду, об Адаме и Саре, о хозяйственных делах, но Элизабет ее едва слушала. Все мысли были сосредоточены на другом — на том, что сказал Гренгер, — она станет гвоздем сезона, как он выразился. Эти слова, сказанные, очевидно, ради пустой учтивости, заронили ей в голову одну идею, которую нужно было немедленно обдумать. Всю оставшуюся часть дня, пока они с Дженни время от времени разговаривали о самых обыденных вещах, в ее голове созревал план, который постепенно развивался и усложнялся, обрастая все новыми деталями.

 

Глава 19

На следующий день Дженни взяла с собой Элизабет на прогулку по городу. Стояло холодное декабрьское утро, однако воздух казался бодрящим, и снег ослепительно сверкал под лучами солнца. Даже небо над головой было ярко-голубое, как будто приглашая всех выйти на свежий воздух. Удобно расположившись на обитом кожей сиденье экипажа напротив Дженни и Сары, с уютно укутанными в теплый плед коленями, Элизабет с любопытством поглядывала в окно. Для этой поездки Дженни одолжила ей свое темное меховое пальто, так как ее когда-то прекрасный белый плащ теперь стал абсолютно непригоден для выездов. Элизабет было обещано, что сегодня же для нее специально вызовут личную портниху Дженни, которая поможет ей обновить гардероб.

— Мы не можем рассчитывать на то, что вы станете гвоздем сезона в Филадельфии с таким незначительным количеством платьев, которые вам удалось привезти с собой! — весело оповестила ее Дженни во время завтрака.

Смущенная таким великодушным предложением, Элизабет попробовала отказаться, но Дженни решительно пресекла все возражения, сказав, что Алекс дал им по этой части вполне определенные инструкции.

— Алекс дал вам инструкции? Относительно меня? — запинаясь, спросила Элизабет.

— Ну конечно. Он именно так и сделал. Вы можете выбирать все что захотите — цена не имеет никакого значения. Это его собственные слова. — Дженни уже смеялась. — Ну же, Элизабет, приободритесь, не смотрите столь потрясенно. Если уж мой брат смог вас украсть и провезти через весь океан, то, думаю, самое меньшее, чем он может искупить свою вину, это обновить ваш гардероб. Без всякого сомнения, вы должны согласиться.

«Ну что ж, это правда», — неожиданно решила Элизабет. И кроме того, несколько новых красивых нарядов помогут ей осуществить ее новый план. Так почему бы не позволить Александру Бурку внести лепту в собственное поражение?

И вот теперь, когда колеса экипажа мерно постукивали по булыжным мостовым, Элизабет оглядывалась вокруг со всевозрастающим интересом и удивлением. Полностью замороченная господствующими в Британии представлениями о том, что колонии — это дикая, нецивилизованная страна, она была ошарашена первыми впечатлениями, полученными в Филадельфии. Уже возле дома Бурков ее ждало много интересного. По соседству от их дома располагалась резиденция, известная, как сказала ей Дженни, под названием Общество Хилл. Дом стоял посреди ландшафтного парка, который, как сообщила ей та же Дженни, назывался Общественный Холм. Элизабет думала, что Филадельфия — маленькая невзрачная деревенька с грязными немощеными улицами и крохотными перенаселенными домами. Она совершенно не ожидала увидеть красивый город со множеством башенок и шпилей, с широкими вымощенными кирпичом улицами, пересекающимися друг с другом под прямым углом. Или это движение элегантных экипажей, которые вперемежку с простыми повозками деловито сновали в разные стороны по всему городу. Да еще огромное количество разнообразно украшенных домов и магазинов, обрамлявших главные улицы. Она с удовольствием вслушивалась в непривычные названия, по мере того как Дженни называла ей все новые и новые интересные места. Вот здесь, например, на улице Каштанов стоит величественное строение с высоким шпилем, часами и флюгером. Это Дом Республики Пенсильвания. Тот самый, в котором в 1776 году была подписана Декларация независимости и где встречались представители тринадцати колоний на первом и втором континентальных конгрессах. Дальше, за углом, на улице Орианна находится дом мистера Бенджамина Франклина. Пока экипаж быстро продвигался мимо прекрасных многочисленных церквей и массивных двухэтажных кирпичных таверн, Элизабет просто упивалась очарованием этого города. Дженни с гордостью рассказывала ей, что Филадельфия является одним из главных городов континента, не только политическим, но и финансовым центром Америки. Благодаря своему стратегически важному расположению на реке Делавэр город стал портом, а его верфь строит суда не только для морского флота штата Пенсильвания, но и для континентального флота. Элизабет была потрясена. Ничего удивительного в том, что Алекс и его семья живут так богато. Их верфь оказалась предприятием особой важности не только для их родного города, но и для всех остальных колоний.

— Вот уж не ожидала увидеть ничего подобного! — искренне воскликнула Элизабет. — Замечательное, необыкновенное место!

— Да, замечательное, — с улыбкой согласилась Дженни. — Особенно замечательным оно стало, когда нам посчастливилось принимать здесь в высшей степени интересных гостей. Например, год тому назад наш город посетил маркиз де Лафайет. Должна сказать, что от его присутствия многие сердца забились чаще!

— Лафайет! — воскликнула Элизабет. Она уже слышала об этом молодом, но чрезвычайно богатом французском дворянине, который бросил вызов своему королю и отправился в Америку, чтобы помогать колониям в их борьбе за независимость. Его имя было у всех на устах в Лондоне как раз в те дни, когда Элизабет собиралась отплыть в Калькутту. Все были согласны с тем, что трудно найти среди ныне живущих людей более романтическую фигуру, чем этот отважный и независимый молодой маркиз.

— А вы встречали его, Дженни? Правда ли, что он так красив?

— Да, я видела его как-то на обеде, но он вовсе не так уж красив, — в задумчивости отвечала она, стараясь вспомнить, каким ей показался француз. — Но я никогда не встречала человека более очаровательного, чем он. Лафайет начинал как простой капер и очень быстро дослужился до генерал-майора. Вскоре он стал близким другом генерала Вашингтона.

Генерал Вашингтон. Элизабет очень много слышала об этом неутомимом и хитром предводителе американцев. Англичане, особенно те, кто хотел поскорее закончить войну, всячески проклинали его, однако одновременно и глубоко уважали. Несмотря на невообразимые трудности, этот человек смог собрать воедино разрозненную оборванную армию, избежать множества всяческих ловушек, расставленных ему англичанами, и использовать любые преимущества, чтобы победить. Элизабет стала думать о том, на кого может быть похож этот человек и увидит ли она его когда-нибудь.

Внезапно она почувствовала приступ вины. Как можно сидеть здесь так спокойно и восхищаться городом бунтовщиков, обсуждать колониальных героев? Ведь она англичанка, чужеземка, и вокруг нее враги. Нужно оставаться холодной и чуждой к тому, что ее окружает. Но Элизабет не могла. По какой-то странной, непонятной для нее самой причине в тот момент, когда Элизабет вступила на эту таинственную, новую землю, она была совершенно захвачена ею — Элизабет интересовало все, с ней связанное.

«Наверное, я предатель, — мрачно думала она про себя. — Куда подевалась, Господи помилуй, вся моя лояльность? Ведь я же люблю Англию — это мой дом, моя родина».

Она погрузилась в сосредоточенное молчание, которое продолжалось до конца поездки. В то время как Сара непрерывно чему-то радовалась и без умолку о чем-то болтала со своей матерью, Элизабет едва слушала, вся погруженная в столь потрясшие ее размышления.

Этот день оставил ей, однако, очень мало времени для переживаний собственной вины. Сразу же после второго завтрака приехала портниха — маленькая бесформенная женщина с седыми волосами и маленькими птичьими глазками. Она вприпрыжку вбежала в гостиную, где все пили кофе.

— Я так торопилась, миссис Уоррен, — заверила портниха с сияющим лицом. — Как только получила вашу записку, то сразу же поспешила сюда. Так где же эта молодая леди, которую я должна как следует одеть? Наверное, эта? Ну что ж, работать с такой прелестной фигуркой будет одно удовольствие, могу вас заверить. Не то что эти толстые старые вдовы, которые вбили себе в голову, что им нельзя носить ничего современного — только старый стиль. Не правда ли, Кэрри? Ты же видела их у меня множество раз, так что знаешь, что я имею в виду.

Последние слова были обращены к тоненькой хорошенькой девушке с длинными каштановыми волосами, прихваченными лентой. Она вошла в комнату вслед за портнихой, держа в руках целый ворох всяких свертков.

— Да, мисс Уайби, — послушно ответила та.

— Надеюсь, вы не будете возражать, — торопливо продолжала мисс Уайби, немедленно завладевшая всеобщим вниманием в гостиной и уже начавшая раскрывать принесенные Кэрри коробки и свертки. В них оказались разнообразные материи, которые она раскладывала на диване. — Кэрри учится у меня портновскому мастерству, поэтому я взяла ее с собой. Вы ведь знаете Кэрри, миссис Уоррен, не правда ли? — Она многозначительно приподняла брови. — Дочку Джона Петерсона?

— Да, я ее знаю. Как поживает ваша матушка, Кэрри? — любезно спросила Дженни.

— С ней все в порядке, спасибо.

Элизабет трогала в это время чудесный изумрудного цвета шелк. Она обратила внимание на полное спокойствие девушки, ей даже показалось, что на ее лице лежит отпечаток грусти. Очень хорошенькая девушка, с большими карими глазами, как у серны, в которых появлялось испуганное выражение, когда она смотрела на мисс Уайби. Казалось, что почтенная дама подавляет ее своим присутствием. И не зная почему, Элизабет непроизвольно пожалела девушку.

— Итак, мисс… Трент, если я не ошибаюсь? — продолжала портниха. — Разрешите мне показать вам некоторые из моих сокровищ. К примеру, эту ткань — какие изысканные полоски! Вы вряд ли отыщете лучше, даже если отправитесь в Лондон или Париж. А посмотрите на этот очаровательный дымчато-голубой шелк, он как нельзя лучше подходит к вашим глазам. Вы не согласны со мной, миссис Уоррен? Кэрри, ради Бога, отойди немного назад, девочка, чтобы мисс Трент могла лучше рассмотреть.

Мисс Уайби болтала без перерыва, ее пальцы при этом нервно трогали и гладили материю, а темные птичьи глазки критично и бесцеремонно разглядывали Элизабет с головы до ног. Она принесла с собой очень богатую коллекцию образцов. Дженни и Элизабет, совершенно очарованные предлагаемыми материями, стали разглядывать прекрасные струящиеся ткани завораживающих цветов. Сколько же времени прошло с тех пор, как Элизабет последний раз шила себе новый наряд! Она выбрала зеленый шелк для амазонки, голубое полотно для утреннего туалета, несколько чудесных пастельных муслинов, отороченных кружевами, на повседневные платья и богатый темно-голубой атлас для торжественных случаев. Потом, как будто что-то вспомнив, взяла изысканный испанский кружевной материал кремового цвета на шаль.

— Элизабет, вам нужно бальное платье! — воскликнула внезапно Дженни. — Ведь действительно, Джоффри Гренгер упомянул о том, что ходят слухи о предстоящем бале. У вас должно быть нечто особенное для этого случая.

Элизабет вспомнила серебряное газовое бальное платье, привезенное из Англии. Вспомнив о нем, она мысленно вернулась к тому моменту, когда упаковывала чемодан и пребывала в нерешительности, брать ли его с собой или нет. Господи, как давно это было! Может быть, наконец настал час его надеть?

Мэри достала платье из гардероба, и все внимательно его осмотрели. Оно все еще было прекрасным, серебряная материя сверкала изысканно и мило.

— Пожалуй, вам не надо в таком случае шить новое платье, — предположила Дженни. — Это прекрасно подойдет.

Мисс Уайби принялась упаковывать свои сокровища обратно по коробкам, но Элизабет снова посмотрела на серебряное платье. До чего оно нежное, девически наивное! Она вспомнила, что когда-то платье представлялось ей самым лучшим, какое только можно себе вообразить. Теперь оно тоже казалось красивым — платье для невинной, беззаботной юной девушки! Но ей оно вряд ли теперь подойдет.

— Подождите, — вдруг сказала Элизабет, когда мисс Уайби уже закрывала последнюю коробку. — Мне хочется еще кое-что посмотреть… нечто особенное.

Глаза портнихи засветились.

— Конечно, мисс. Разумеется. — Она щелкнула пальцами, и Кэрри достала одну большую коробку.

Мисс Уайби вытащила из нее рулон желтой органзы.

— Если ее украсить бусинками, возможно, это будет то, что надо, — предположила портниха.

— Нет, — покачала головой Элизабет.

— А что вы думаете об этом шелке, мисс Трент? Цвета орхидеи. Вы сможете заколоть в волосы орхидеи…

— Нет.

Краем глаза она вдруг заметила одну ткань, выглядывающую из-под всех остальных, и нагнулась вместе с портнихой, чтобы вытащить ее с самого дна. В отдельной плоской белой коробке был упакован прекрасный малиновый бархат. Цвет его был глубокий, насыщенный, почти вызывающий. Сам бархат на ощупь напоминал нежный лепесток. Это было именно то, что ей нужно. И она уже знала, какое платье следует из него сшить.

— Мисс Уайби, сможете ли вы сшить платье, в точности следуя моим указаниям?

— Ну разумеется! Почему бы и нет?

— Прекрасно. В таком случае я беру этот малиновый бархат, если вы не возражаете.

Среди общего хора счастливых восклицаний по поводу сразившего всех великолепия этой ткани, в дверь неожиданно постучали.

— Войдите, — воскликнула Дженни, поглаживая мягкий бархат о свою щеку.

— Прошу простить меня, уважаемые леди, — раздался из дверей хорошо знакомый голос. Элизабет стремительно повернулась и увидела Бена Тукера, неуклюже вступающего в комнату.

— Бен! — бросилась она к нему и дружески схватила его за руки. — Откуда ты? Как ты прекрасно выглядишь!

И действительно, это было правдой — все его шесть футов, казалось, просто излучали довольство и радость. Копна длинных соломенных волос была изысканно причесана, озорные голубые глаза весело сверкали, лицо покрывал здоровый румянец. На нем были надеты белая полотняная рубашка, замшевая куртка, коричневые шерстяные брюки, казавшиеся абсолютно новыми. «Точно так же, как сияющие кожаные ботинки на ногах», — заметила про себя Элизабет.

— Так гораздо лучше, чем в тряпье, которое пришлось носить на корабле, вам не кажется? — Бен усмехнулся. В свою очередь, он тоже восхищенно изучал ее внешность. — О, ты выглядишь совершенно сногсшибательно, Лиз… мисс Трент. — Он внезапно смутился и оборвал себя, вспомнив, что в присутствии других людей нужно придерживаться другой истории. От смущения густо покраснел.

— Входи же, Бен, — пригласила его Элизабет, стараясь скрыть неловкость за проявлениями чрезмерной радушности. — С Дженни ты знаком, а это мисс Уайби, это Кэрри… Петерсон, не так ли?

— О да, я уже знаком с этими леди, — весело начал Бен, поочередно кланяясь Дженни, мисс Уайби и наконец Кэрри. На Кэрри взгляд его остановился неожиданно долго. — Кэрри Петерсон? — воскликнул он с сомнением в голосе.

Она подняла на него свои невинные карие глаза.

— Да, сэр.

— Я… вас помню. Ведь ваш отец владеет бакалейной на Второй улице? Когда я вас видел последний раз, вы были совсем маленькой!

— Это было больше года тому назад, Бен, — напомнила ему Дженни и мягко добавила: — К сожалению, недавно мистер Петерсон был убит в сражении с британцами на острове Минкок в Нью-Джерси. Он был приписан к милиции, если ты помнишь.

— О! Я не знал, что все так произошло! Я не мог себе даже вообразить!.. — Бен смотрел на Кэрри, которая стояла, опустив голову. Казалось, она изучает что-то на полу. — Очень сожалею, мисс Петерсон. Я вовсе не хотел вас расстраивать.

Во время этой сцены мисс Уайби смотрела на Бена с явным неодобрением. Разболтанный, нахальный молодой человек, пришла она к выводу, основываясь на том, с какой фамильярностью обращался он к мисс Трент и как бесцеремонно разглядывал Кэрри. Воистину просто нахал — не сводит с нее глаз с того самого момента, когда они были друг другу представлены! Право, пора со всей этой ерундой кончать. И она знает, как положить этому конец!

— Миссис Уоррен, — произнесла мисс Уайби с важным видом. — У меня, к сожалению, есть дела, я должна посетить еще и другие дома. Так что, вы понимаете, если молодой человек не возражает, я бы предпочла начать обмерять вашу кузину, чтобы не терять времени зря. Время не стоит на месте.

— Разумеется! Вы совершенно правы! — Дженни повернулась к Бену, который все еще стоял и смотрел восхищенно на Кэрри. — Бен, у вас был какой-то повод посетить нас сегодня? — спросила она его, подавляя желание рассмеяться.

— Ах да! — ответил он, как будто очнувшись. — Я ведь пришел сюда с верфи. Мистер Уоррен прислал меня передать, что он задержится сегодня до поздней ночи и его не стоит ждать с обедом. Мы слегка отстаем от графика, и он намеревается несколько поднажать в этом смысле.

— А, так ты работаешь у… моего кузена, Алекса, на его верфи? — спросила Элизабет, постепенно складывая отдельные разрозненные куски сведений в одну общую цельную картину.

— Да, я корабельный плотник, или, лучше сказать, был таковым до тех пор, пока капитан Бурк не взял меня с собой в каперский поход! — Бен ухмыльнулся, глядя на нее. — Теперь, когда я вернулся, мне здесь очень скучно. Вот на море были настоящие приключения!

— Можно себе представить, — любезно пробормотала Элизабет, но в ее непринужденном тоне уже слышались предостерегающие нотки. — Как я рада, что мое путешествие из Нью-Джерси уже закончилось.

— Да-да, конечно, разумеется! — заверил ее Бен с озорным блеском в глазах. — Все складывается как нельзя лучше. К тому же такой славной молодой леди, как вы, ни в коем случае не понравились бы некоторые тяжелые моменты нашего путешествия! Каперский корабль не место для леди, это уж точно!

— Бен, я думаю, что вам лучше теперь идти, — торопливо сказала Дженни, заметив холодный неодобрительный взгляд, которым одарила его мисс Уайби, к тому же опасаясь, что его слишком уж старательная игра может привести к плачевным результатам.

— Да, — согласилась Элизабет. — У меня совершенно нет времени слушать сейчас про ваши подвиги, мистер Тукер!

— Ну хорошо, может быть, ты когда-нибудь зайдешь проведать Генри, — пригласил он ее, пока Дженни почти насильно вела его к двери. — Он теперь на нашей ферме, на берегу Шуликина и счастлив, как щенок, надо вам сказать. Генри хочет тебя увидеть.

— Я загляну в скором времени, — пообещала Элизабет.

Уже стоя в дверях, Бен помедлил и в нерешительности обернулся через плечо.

— Всего хорошо, Кэрри, — произнес он медленно, как будто пробуя каждое слово на вкус.

Кэрри подняла глаза и ослепительно улыбнулась ему в ответ.

— Всего хорошего, мистер Тукер, — сказала она тоненьким сладким голосом, который как будто загипнотизировал Бена. Глаза их встретились, и щеки его густо покраснели.

— До свидания, Бен, — твердо произнесла Дженни, выталкивая его в прихожую и весьма решительно захлопывая за ним дверь. Они обменялись с Элизабет веселыми взглядами.

— Мисс Уайби, я очень сожалею, что нас прервали, — сказала Дженни.

Портниха, возбужденная и взъерошенная, громко засопела в ответ.

— Хм! — произнесла она сварливо. — До чего же нахальный молодой человек! Я совершенно не понимаю, почему вы не дали ему хорошую нахлобучку, миссис Уоррен, после всего, что он тут наговорил и отнял у вас столько времени. До чего невоспитанны стали молодые люди в наши дни…

— Мисс Уайби, — перебила ее Элизабет холодно. — Бен Тукер — самый очаровательный и вежливый молодой человек, которого я когда-либо видела, и более того — это один из моих лучших друзей. Так что давайте приступим теперь к нашим делам!

Мисс Уайби плотно сжала губы и бросилась к коробке с булавками.

Уже позже Элизабет и Дженни обсуждали все подробности этой сцены.

— Я думаю, Кэрри сразила Бена наповал! — с удовольствием провозгласила Элизабет. — О, эта хитрая молодая особа! И все же она выглядит такой несчастной!

— Смерть отца была для нее большим ударом. Теперь ее мать осталась с пятью детьми, из которых Кэрри, я полагаю, самая старшая. Бедный ребенок! Больше всего мне ее жаль за то, что ей приходится работать на мисс Уайби.

— Возможно, какой-нибудь красивый молодой человек облегчит груз этих несчастий, — предположила Элизабет с сияющими глазами.

— Например, такой, как Бен Тукер, если я правильно понимаю? Вы считаете, что Кэрри он понравился?

— Понравился? Да она просто потеряла от него голову! — заявила Элизабет решительно. — Бен очень мил и привлекателен, и к тому же она не могла не заметить, как он на нее смотрел — как глупый щенок! А вы заметили, как Кэрри вспыхнула? Я твердо убеждена, что они оба влюбились с первого взгляда!

— Вы по натуре безнадежный романтик, Элизабет, — смеялась в ответ Дженни. — Откуда вам может быть столько известно о любви?

Элизабет ничего не ответила.

— О, я прошу прощения, моя дорогая, — Дженни бросилась к ней и схватила ее за руку. — Мое замечание было абсолютно бестактным. Простите меня.

— Так что же все-таки вы имели в виду? — непринужденно спросила Элизабет.

— Вы прекрасно знаете, что я имела в виду.

Их глаза встретились, и Элизабет первая отвела взгляд.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь, — произнесла Дженни спокойным голосом. Однако Элизабет, сокрушенная тем обстоятельством, что ее чувства оказались понятны чужому человеку, едва покачала в ответ головой и ничего не ответила.

Уже позже, вечером, она сидела в своей спальне на сосновом кресле-качалке возле окна и смотрела на улицу. Там открывалась совершенно сказочная картина: белый снег укутал спящую землю, деревья были покрыты серебряной изморозью, на черном небе таинственно блистал желтый ломоть луны. Элизабет неотрывно смотрела на черное небо и думала при этом о Бене Тукере, о том времени, которое они проводили вместе на «Шершне». Она вспомнила ту ночь, когда он ее поцеловал, — это было прошлой зимой, под звездами, год тому назад. Тогда Элизабет вскружила ему голову. Когда она вспомнила ту ночь, из груди ее вырвался сладкий вздох. А потом вспомнила все, что за этим последовало: Алекс нашел их в объятиях друг друга и страшно разгневался. Затем наступил приступ неистовой горячей страсти. Это была та самая ночь, когда она потеряла свою девственность и открыла в себе глубину страсти. Это была первая ночь, когда Элизабет почувствовала его горячие, алчные поцелуи, нежность его рук на своем избитом и измученном теле. При этом воспоминании ее обдало жаром. И вдруг она ясно осознала, что очень благодарна Бену за все, что он для нее сделал: благодарна именно за его поцелуй под звездами. Ибо это был именно тот самый поцелуй, который заставил Алекса потерять голову от ревности. А теперь ревность должна стать главным действующим лицом ее плана. Ревность — самое древнее и самое действенное оружие женщины, когда-либо изобретенное в извечной войне между полами.

Элизабет еще раз мысленно вернулась к своему плану. Здесь, в собственном доме, окруженный близкими ему людьми, Алекс не посмеет снова мучить ее. Она свободна и может делать все что ей заблагорассудится, без всякого страха расплаты, и собирается использовать свою свободу в полной мере. Элизабет слегка усмехнулась про себя. Возможно, только сведя его с ума от желания, от ревности, притом что он ничего не сможет с этим поделать, она принудит его прийти к какой-то определенности в своих чувствах к ней. Если Алекс не любит ее и никогда не любил, то ей никто и ничто не поможет. Но если в самой глубине его сердца все же скрываются нежные чувства, то ее способ борьбы — и никакой другой — вынесет их на поверхность.

Она улыбнулась, снова вызывая в памяти приступы его ревности. Надо воспламенить Алекса, свести с ума. Какой очаровательной будет ее месть за все бессонные ночи, которые она провела благодаря ему, ночи, когда она рыдала от горя и одиночества, вызванных его холодностью. Пусть эта ревность станет острым мечом, который насмерть сразит Алекса. Пусть она медленно пожирает его до тех пор, пока он, не в состоянии дольше терпеть, должен будет либо провозгласить Элизабет своей женой, либо отказаться от нее навеки. Пусть, потому что все то время, когда она будет тайно охотиться на него, она будет страдать точно так же, как и он. Даже теперь до чего же она тоскует по нему, по его сильному большому телу, по его поцелуям, по его рукам. Как ей хочется дотронуться до его груди, до его волос, губ… Но тут Элизабет стукнула себя по губам и вытерла набежавшие было слезы. Она мысленно прокляла Алекса именно за то, что он заставил ее так в нем нуждаться. Как никогда ранее ей нужно быть терпеливой и очень, очень внимательной, потому что ставки в этой игре слишком высоки — пугающе высоки. Если она проиграет свою партию, то потеряет все.

 

Глава 20

Сильный пронизывающий ветер завывал в кронах деревьев, заметал падающий густыми хлопьями снег, который перешел в неистовую, ослепляющую метель. Снежная буря бушевала последние три часа и совершенно завалила дороги, сбивая с ног одинокого путника, который отважился подвергнуть себя жестокому испытанию непогодой. Его лошадь по колено увязала в снегу и с трудом продвигалась среди сугробов, пытаясь нащупать тропинку. Наездник — закутанная в черный плащ фигура, согнутая почти пополам на черном крупе коня, — вслух чертыхнулся, потому что конь двигался едва-едва, но когда он принимался подгонять животное громкими подбадривающими криками, их относило ветром в сторону.

Прошло довольно много времени, прежде чем человек и животное добрались наконец до трехэтажного кирпичного здания, окруженного живописным кольцом деревьев, которые теперь были едва видны сквозь ослепляющую безумную пляску пурги. Всадник спрыгнул с коня и, низко наклонив голову против ветра, повел его в конюшню, помещавшуюся за домом. Он долго возился с замерзшей на морозе щеколдой, пока наконец дверь с трудом открылась и из глубины помещения на него взглянула с удивлением чья-то подслеповатая изможденная физиономия.

— Мистер Бурк! — воскликнул старик, и за его спиной послышалось движение: еще одна фигура появилась из темноты и столь же удивленно уставилась на путника.

— Ну разумеется, это я, старый болван! Отойди же в сторону и дай мне войти наконец! Лунный почти замерз, да и я нахожусь далеко не в лучшей форме.

Двое старых слуг принялись действовать. Пока один подхватывал под уздцы Лунного, другой начал сметать снег с плаща Алекса.

— Со мной все в порядке, Уолтер. Черт возьми, присмотри лучше за Лунным! — Бурк оттолкнул от себя слугу и сам подошел к лошади. В конюшне было сравнительно тепло, пол устлан густым слоем соломы. Алекс проследил за тем, как Джек и Уолтер — те самые грумы, что помогали ему неделю назад, когда он приехал в Филадельфию вместе с Элизабет, — старательно растерли дрожащее, полузамерзшее животное. Более молодые слуги ушли в армию, но Уолтер и Джек были для этого слишком стары. Оба они работали на семью Бурков всю жизнь, начав задолго до того как Александр Бурк появился на свет. Он отметил про себя ту сноровку, с которой они массировали и терли щетками коня, задавали ему овес, наливали небольшими порциями воду и накидывали тяжелое шерстяное одеяло на его спину. Благодаря их усилиям Лунный перестал наконец дрожать и с довольным видом опустил морду в мешок с овсом.

— С ним все в порядке, мистер Бурк, — весело заверил его Джек. — Лучше позаботьтесь о себе. Вам не повредит хорошая порция рома.

Алекс усмехнулся. Всклокоченные черные волосы упали на лицо, серые глаза возбужденно сверкали под густыми черными бровями. Он выглядел очень усталым, красивое лицо казалось посеревшим и измученным, однако улыбка моментально изменила его: в согбенной напряженной фигуре сразу промелькнуло что-то мальчишеское.

— Пожалуй, ты прав, Джек, пинта рома могла бы теперь меня хорошенько согреть. Но для начала ответьте мне, что это вы здесь вдвоем делаете в такой час? На улице бушует метель, господа! В такую погоду вам более пристало почивать в постельках со своими дорогими женушками!

— Мы здесь из-за гостей, сэр, — начал Уолтер низким отчужденным голосом. — Вот сейчас мы пришли проверить, в каком состоянии их лошади — мистер Уоррен приказал нам время от времени это делать.

— Гости? В такую ночь, как эта? — нахмурился Алекс, в ту же секунду заметив трех чужих лошадей, стоящих на привязи.

— Да, сэр. Разве вы не видели экипажа у входа? Двое гостей приехали на нем, а третий прискакал верхом. Пришли навестить наших леди. Этим господам все нипочем, я полагаю: буря или не буря. В особенности их интересует мисс Трент. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

Грумы обменялись между собой взглядами. Алекс нахмурился еще сильнее.

— О, разумеется, я понимаю. — Это было все, что он произнес, однако быстро повернулся и заспешил к двери.

Буря бушевала с такой же силой, но Алекс был слишком погружен в свои мысли, чтобы замечать непогоду. С опущенной головой, закутанный в плащ по самые глаза, он настойчиво пробивался сквозь ветер к черному входу, который находился на задней стороне дома.

— Итак, она уже завела здесь друзей, — подумал Алекс с угрозой. Он должен был это предвидеть. Как глупо было испытывать угрызения совести по поводу того, что покинул ее в первое же утро после их приезда. Он должен был знать, что Дженни и Адам прекрасно позаботятся о ней без него. А кроме того, Элизабет Трент и сама может позаботиться о себе. Ведь она же по натуре боец. Каким дураком надо быть, чтобы в этом сомневаться, беспокоиться о том, как она устроилась. А он-то надеялся, что Элизабет нуждается в его поддержке. Ха! Можно подумать, что она хоть в ком-нибудь нуждается.

Прежде всего Алекс прошел на кухню, где Мэри сидела согнувшись на маленькой скамеечке возле горящего очага. Увидев его, она тут же вскочила, а по комнате в это время прошелся холодный ледяной сквозняк.

— Мистер Бурк! Вот это да! — закричала она, устремившись ему навстречу, при этом уронив с полки стоящий там чайник.

— Не беспокойся, Мэри, — сказал он, останавливая ее кивком головы. — Скажи лучше, где моя сестра?

— В гостиной, сэр, развлекает гостей. Может быть, вы хотели бы поужинать, сэр… Давайте я вам принесу?..

Но он уже уходил, шурша плащом. Алекс спустился в прихожую, откуда можно было пройти в центральную часть дома. Он двигался очень сосредоточенно, нигде не задерживаясь ни на секунду. Походка его напоминала взявшего след зверя, однако тяжелые башмаки почти не производили шума на мягких коврах.

Когда он приблизился к гостиной, до ушей его донесся мелодичный женский смех, перекрываемый грубым мужским хохотом. Алекс почувствовал дуновение теплого воздуха даже раньше, чем подошел к открытой двери и увидел там весело горящий камин. Остановился в дверях — темная, таинственная фигура в черном. Глаза его при этом внимательно изучали разворачивающуюся перед ним сцену. И что же это была за очаровательная сцена!

Дженни, очень милая в своем наряде, сидела в кресле, обитом розовой парчой, у самого огня, Адам стоял возле нее, держа в руках стакан бренди. Точно такое же кресло напротив было занято некой леди, которую Алекс сразу же узнал: мисс Сэлли Херберт, рыжеволосая девушка с удлиненными зелеными глазами и преувеличенно сладкой улыбкой. Ее цепких когтей он весьма успешно избегал с того самого времени, когда она начала появляться в обществе три года тому назад. В свои девятнадцать лет Сэлли Херберт была соблазнительно хорошенькой кошечкой. Его взгляд рассеянно пробежал по ней и остановился на Элизабет, сидящей на розовом бархатном диване. Один мужчина располагался возле нее, а другой стоял за спинкой дивана, полностью завладев при этом ее вниманием, ибо он рассказывал в это время, по-видимому, очень забавную историю. Алекс почти не улавливал смысла произносимых слов, потому что все его внимание было поглощено Элизабет. Он смотрел на нее, как загипнотизированный.

Алекс не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела столь прекрасной, утонченной и женственной. На ней было надето муслиновое платье розового цвета, отороченное изысканными белыми кружевами. Глубоко декольтированное по моде, оно открывало белую грудь, соблазнительно вздымавшуюся, когда очередные шутки рассказчика заставляли Элизабет заливаться веселым смехом. Алекс почувствовал, как у него учащается пульс, и с усилием отвел глаза от этого белого сияния. Ее тонкую белую шею охватывала розовая бархатная ленточка, молочно-белая кожа от жара камина покрылась румянцем. Волосы были зачесаны вверх, откуда спадали сияющей золотой волной свободных локонов на одну сторону лица. Профиль казался утонченным — аристократическим, королевским, прекрасным.

Первой Алекса заметила Дженни, которая была занята тем, что выбирала себе одно из лежащих на блюде пирожных. Она испуганно вскрикнула и проворно вскочила на ноги.

— Алекс! — бросилась она к нему. Все остальные присутствующие в комнате также поспешили приветствовать его, Адам захромал ему навстречу, и только Элизабет с бесстрастным видом осталась сидеть на своем месте.

— Ну, дружище, ты почти замерз! — приговаривал Адам, стаскивая с него плащ и подталкивая в кресло поближе к огню. Усадив Алекса, повернулся, чтобы налить ему в стакан бренди.

— Ну, мистер Бурк, бедняжка. Неужели вы скакали верхом в этот ужасный буран? — заботливо спросила его Сэлли.

— Разумеется, точно так же, как и вы с вашими друзьями, — ответил он с насмешливой улыбкой.

— Ну, мы очень мало чем рисковали, а Джон и я так вовсе приехали в экипаже, — сказала она сладеньким голоском. — Эдвард, конечно, приехал верхом, это правда, но его дом отсюда едва ли в полумиле. — Сэлли прикрыла своей тонкой белой ладонью его руку. — А сколько же миль пришлось проскакать вам?

Он пожал плечами.

— Я был в пути несколько часов, но надо сказать, мои усилия не пропали даром. Я даже и мечтать не мог о том, что здесь меня встретят три прекрасные женщины.

Непроизвольно он взглянул на Элизабет. Фиолетовые глаза встретились с серыми, в углах ее рта появилась тень улыбки.

— Ах, кузен, какие любезные слова, — пробормотала она. — Ты уверен, что холод никак не повлиял на твои мозги?

Улыбка, с которой были произнесены эти слова, сделала их похожими на шутку, и все с готовностью засмеялись. Только Дженни и Адам обменялись взглядами. Сэлли Херберт подозрительно смотрела на Алекса и Элизабет.

— Благодарю за вашу заботу, кузина, — ответил он. — Я вас уверяю, что мои умственные способности в порядке.

Элизабет слегка наклонила голову в знак того, что вполне уловила смысл этого замечания, а затем повернулась с обольстительной улыбкой к сидящему рядом мужчине:

— Эдвард, можно вас попросить налить мне еще немного горячего сидра? Меня что-то слегка знобит.

— Разумеется! — Эдвард Ленгстон был коренастый упитанный молодой человек с приятным лицом, в голубом мундире, отороченном красным кантом, что указывало на его принадлежность к войскам континентальной пехоты. Бурк холодно наблюдал, как он торопливо и услужливо наливал сидр из тяжелого кувшина.

— Алекс, разреши принести тебе какой-нибудь легкий ужин, — предложила Дженни с серьезным лицом, суетясь вокруг, как курица-несушка. — Ты, наверное, умираешь с голоду после такого ужасного путешествия!

— Стакан бренди — вот все, что мне нужно. Я ничего не хочу, — сказал он отрывисто. Его острый взгляд снова обшарил всю комнату и остановился на человеке, стоящем возле каминной решетки, также одетом в военную форму.

— Когда я вошел, ваша история была в самом раз-rape, — произнес Алекс нараспев. — Прошу вас, продолжайте, не стоит из-за меня прерываться. Если я не ошибаюсь, вы рассказывали что-то очень интересное, мистер Херберт?

Джон Херберт поднял брови, изобразив на лице выражение притворной скуки.

— Я просто пересказывал последнюю историю о генерале Арнольде и мисс Шипен, — сказал он рассеянно. — В конце концов об этом все говорят последние дни.

— Неужели это правда? — поинтересовался Бурк, бесстрастно изучая его с головы до ног. Джон Херберт, брат Сэлли, высокий тщедушный мальчик с копной кудрявых рыжих волос и худым веснушчатым лицом. Его карие глаза, под тонкими изогнутыми бровями выражали досаду и ревность. Алекс понял, кто является источником этой ревности.

— Ах да, насколько мне известно, вы ведь служили под командованием генерала Арнольда? — продолжал он вялым тоном.

— Да, я учился у барона фон Стюбена в долине Форже, — охотно ответил рыжеволосый молодой человек.

— Да-да, знаю. Хороший человек фон Стюбен, насколько я слышал. А вы, мистер Ленгстон? Вы все еще служите у генерала Арнольда?

— Да, сэр. — Эдвард вспыхнул, набрался храбрости и приготовился продолжать объяснения, но его прервал Херберт. Он нетерпеливо наклонился к Элизабет и стал рассказывать ей свою историю:

— Таким образом, вся Филадельфия только и говорит что о романе генерала Бенедикта Арнольда и мисс Пегги Шипен. Но я совершенно уверен, что скоро эту историю забудут и начнут говорить о другой.

— Боже мой, что же это может быть? — Элизабет широко открыла глаза и кокетливо улыбнулась.

— То есть как это, мисс Трент! Разумеется, о вашей несравненной красоте и очаровании! Мисс Шипен, конечно, славится своей красотой, но позвольте вам заметить — ее красота бледнеет в сравнении с вашей!

— Можете говорить все что вам угодно, — нежно смеялась Элизабет. — Но вы рискуете при этом ввести меня в краску.

Эдвард Ленгстон порывисто обернулся к ней и тоже вставил слово.

— Это именно то, что я говорил мисс Трент сегодня днем, — провозгласил он торжественно. — Ни одна леди в Филадельфии недостойна даже нести за ней свечу! О! Я не говорю, разумеется, о присутствующих! — спохватился Эдвард, уловив гримасу, исказившую лицо Сэлли Херберт, и сдержанный смех, охвативший Дженни.

— Вы знаете, все это выглядит очень странным, мисс Трент, — промурлыкала Сэлли Херберт сладким голоском. — Ведь вы до этого ни разу не посещали своих филадельфийских родственников. Кстати, в каком вы родстве? По материнской линии скорее всего?

На какую-то долю секунды воцарилась напряженная тишина, а затем Дженни быстро произнесла:

— О нет. Элизабет находится в родстве с семьей моего отца. Скажи мне лучше, Сэлли, дорогая, может быть, тебе налить еще сидра? Или лимонада?

Неприятная ситуация разрешилась, после чего Эдвард Ленгстон и Джон Херберт продолжали с новой силой изливать на Элизабет поток учтивостей. Но Алекс понял, что видел уже вполне достаточно. Он поставил свой стакан на каминную решетку и, прищурив глаза, мрачно повернулся к компании.

— Если вы не возражаете, — произнес он холодно, — теперь я удалюсь. Я слегка устал от этого долгого вечера. — Алекс сдержанно кивнул в сторону софы, на которой Элизабет сидела в живописной позе, окруженная двумя мужчинами в военной форме. Затем вежливо коснулся руки мисс Херберт.

— Надеюсь, теперь, когда вы возвратились наконец из своего долгого путешествия, мы будем видеть вас чаще, — пропела она, скосив на него свои зеленые глаза.

— С большим удовольствием, — ответил Алекс мрачно. Поклонившись Дженни и Адаму, он вышел из комнаты и, закрывая за собой дверь, все еще слышал смех Элизабет. Проклиная ее, себя и двух молодых идиотов, которые плясали под ее дудку, как куклы, Алекс в отвратительном настроении отправился спать.

Элизабет наблюдала, как он покинул комнату, со смешанным чувством. На первый взгляд все, казалось, шло очень хорошо. И она должна была испытывать удовлетворение. Все идет замечательно! Лучше некуда! Невзирая на показное спокойствие Алекса, сцена в гостиной произвела на него должное впечатление. Он почувствовал себя усталым, разумеется! Элизабет чуть громко не рассмеялась, думая о своем триумфе. Алекс едва терпел присутствие других мужчин, которые оказывали ей внимание!

Однако, несмотря на свою победу, она чувствовала что-то наподобие неловкости. Вечер потратила на то, что изучала Сэлли Херберт из-под опущенных ресниц. Лукавая, соблазнительная кошечка! Элизабет невзлюбила ее с первого взгляда, и вот теперь… да, ясно, как день, она тоже интересуется Александром Бурком. И потому заслуживает внимания, самого пристального внимания и слежки. А эти два глупых щенка так и увиваются вокруг нее! О, Эдвард Ленгстон мог бы показаться вполне милым, только уж очень он наивен. Но другой, Джон Херберт, обладает тем же лукавым взглядом, что и его сестра. Взглядом, который ей очень не нравится.

Ее губ коснулась легкая улыбка. Как бы ей хотелось броситься навстречу Алексу, когда он вошел в гостиную, помочь ему снять плащ, приготовить ужин, согреть своими поцелуями! Элизабет понадобилось все ее самообладание, чтобы остаться спокойной и бесстрастной, пока другие суетились вокруг него. Она задумчиво вздохнула, помечтав о том времени, когда все закончится.

— Что-нибудь случилось, мисс Трент? — спросил Эдвард Ленгстон, заботливо наклоняясь к ней.

Элизабет обвела взглядом окружающих и заметила, что Дженни и Адам молча смотрят на нее. Джон Херберт многозначительно поднял брови, а его сестра внимательно наблюдает за ней.

— Нет-нет, я ужасно сожалею, мне кажется, что меня вдруг охватила какая-то странная мечтательность, — объяснила она с легким смущенным смехом.

Мистер Херберт понизил голос:

— Неужели? А я не был случайно ее причиной или это уже слишком — надеяться на такое?

— Я вовсе не обязана отвечать, — ответила Элизабет с притворной застенчивостью, опуская глаза. Но про себя подумала: напыщенный юный идиот! Никогда в жизни не слышала подобной самоуверенной и дерзкой чепухи!

Гости посидели еще немного. Элизабет продолжала весело флиртовать — так, как она не делала этого со времен Лондона. Но все ее мысли были наверху, в спальне Алекса.

На следующий день Элизабет отправилась проведать Генри — как он поживает в своей новой семье в доме Тукеров. Ночью метель утихла, покрыв землю толстым слоем снега. День был ясный и солнечный, очень подходящий для верховой прогулки.

Дженни, которая получала яйца и молоко от Абигайль Тукер, рассказала Элизабет, как ехать, и предложила составить компанию, но та отказалась, предпочитая прогуляться одна. В Англии девушкам никогда не разрешалось ездить куда-либо без сопровождения, но в Америке это было обычным делом. Элизабет почувствовала сильное желание воспользоваться своим правом. И вот теперь она ехала на смирной гнедой кобыле, одетая в новую изумрудного цвета амазонку и темно-голубой плащ, спадающий с плеч живописными складками. Элизабет с удовольствием наслаждалась одиночеством. Она сильнее стегнула кобылу, совершенно забыв о холодном ветре, задувавшем под плащ, и помня только щемящую радость от быстрой езды по заснеженным полям и лесам. Ее не отвлекала никакая болтливая компания.

Но Элизабет ехала на ферму Тукеров не только ради того, чтобы проведать Генри. Она жаждала увидеть мать Бена, ибо прекрасно помнила разговор с ним, когда они вместе драили палубу «Шершня». Тогда он несколько раз повторил, будто его мать сказала, что Александр Бурк вряд ли когда-нибудь женится — «после всего того, что с ним было». С тех пор эти слова не выходили из головы Элизабет. И сегодня она решила проверить их правоту.

Мирное одиночество ее зимней прогулки было внезапно прервано громким ржанием другой лошади и явственно различимым хрустом копыт по снегу. Оглянувшись назад, она увидела высокого гнедого жеребца, догонявшего ее по боковой дорожке и несущего на спине знакомую фигуру всадника. Ей пришлось схватить под уздцы свою кобылу и резко остановиться.

— Добрый день! — окликнул ее Джоффри Гренгер, поравнявшись. Он, как всегда, был безупречно одет в свой великолепный бордовый шелковый плащ, на голову набекрень нахлобучена шляпа. Поверх плаща, сколотого золотой булавкой, лежали аккуратные воланы воротника рубашки.

— Прекрасный день для прогулки верхом, не правда ли? — улыбнулась Элизабет.

— Да, действительно. Я как раз ехал проведать Алекса, — пояснил Гренгер. — Сегодня утром я натолкнулся на Джона Херберта, и тот сказал мне, что Алекс вернулся домой накануне вечером. Надеюсь, он здоров?

— Вполне здоров. По крайней мере прошлым вечером. Сегодня я его еще не видела. Очевидно, он отправился на верфь в такой ранний час, о котором даже противно подумать. — Элизабет услышала раздражение в собственном голосе и постаралась замаскировать его более сдержанными словами: — Он еще не вернулся, когда я выехала из дома, но я уверена, что Дженни примет вас с радостью, и вы сможете его дождаться.

Гренгер замотал головой.

— Я ничего не имею против проехаться немного с вами, если вы не возражаете.

— Мне будет приятно. Я еду на ферму Тукеров. Там теперь живет один мой друг.

— Ах да, маленький юнга, которого Алекс привез с собой из Англии. Маленькая смышленая дворняжка — по крайней мере мне так рассказывали.

Элизабет засмеялась.

— Генри — очень веселый и милый мальчик. И очень счастливый, надо заметить. Встретили бы вы его в то время, когда я его в первый раз увидела, — бедное оборванное существо, полуголодное.

Они повернули своих лошадей на ту дорогу, по которой должна была ехать Элизабет, и пустили их в легкий галоп.

— Таким образом, если бы он вернулся в Англию, для него наступили бы не очень легкие времена. Не думаю, что то же самое можно сказать о вас.

— О нет. У меня была замечательная легкая жизнь, абсолютно без всяких забот. Мне приходилось решать единственную проблему — какое платье надеть на очередной прием!

Гренгер засмеялся, а потом спросил как будто случайно:

— Вы жалеете о потерянном?

— Да, конечно! Кроме того, я очень скучаю по моим друзьям, по своей компаньонке и по всем близким мне и понятным делам. — Она подумала несколько секунд, а затем внезапно сказала: — Но я никогда не чувствовала себя столь бодро, как теперь, когда приехала сюда. Что-то есть в этих колониях… я еще не могу выразить, что!

Голубые глаза Гренгера смотрели на нее очень внимательно.

— Значит, вам здесь нравится?

— Да. Вы знаете, мистер Гренгер, я всегда была не совсем согласна с тем, как обстоят дела в Англии. Например, я была почти обескуражена тем, что ни с одним джентльменом невозможно было обсуждать вопрос о войне! Здесь все совершенно не так. — В раздумье она похлопала себя по губам. — А потом, если взять Генри. В Англии мальчик вроде него не имел бы ни малейшего шанса стать человеком. А здесь… да, здесь все по-другому. И это мне нравится.

Наступило короткое молчание. Затем Гренгер небрежно заметил:

— Таким образом, теперь вы перешли на сторону мятежников? Вы выступаете против Англии?

Она вспыхнула.

— Я смотрю на вещи совершенно по-другому. Я люблю Англию. И совсем не уверена, на чьей стороне теперь нахожусь. Я слишком мало обо всем знаю — только то, что мне довелось услышать на корабле от Алекса и Бена. Но и этого мне хватило для того, чтобы отдать свои симпатии восставшим колониям. — Элизабет принужденно засмеялась. — Вы считаете меня предателем?

— Вовсе нет. — Улыбнувшись ей, он слегка придержал своего гнедого жеребца, который споткнулся обо что-то на снегу. — Просто приятно узнать, на чьей вы стороне, — сказал Гренгер.

Некоторое время они ехали вместе до тех пор, пока впереди не показалась дорога, ведущая на ферму. Гренгер указал ей направление, а затем повернул жеребца обратно, на тропу, по которой они приехали.

— Я вас теперь оставлю, чтобы вы повидались с друзьями, а сам пока посмотрю, не вернулся ли Алекс. — Он взял ее затянутую в перчатку руку и поднес к своим губам. — Вы ведь не забыли об обещанном мне танце, не правда ли?

— Конечно, нет. Я жду его с нетерпением.

— Так же, как и я. В таком случае всего хорошего.

Элизабет видела, как Гренгер пустил лошадь в легкий галоп, а затем исчез среди заснеженных деревьев. По каким-то причинам, которые она не могла толком понять, его вопросы ее несколько смутили. Создавалось впечатление, что он как будто проверял ее или оценивал. Но почему?

Элизабет никак не находила ответа. Все еще пребывая в недоумении, она пустила лошадь галопом по дороге, в конце которой виднелись красные кирпичные строения фермы. Из труб. лениво вился дымок и исчезал в сапфировом небе. Джоффри Гренгер с его вопросами моментально испарился из головы. Существовали более важные тайны, которые ей сегодня предстояло разгадать.

Прежде чем она успела соскользнуть с седла, раздался пронзительный крик, и навстречу выскочила маленькая закутанная непонятно во что фигурка. Элизабет узнала это улыбающееся, счастливое лицо.

— Генри! — воскликнула Элизабет и заключила мальчика в объятия, наклоняясь при этом, чтобы заглянуть в его цветущее здоровьем, розовощекое лицо.

— Я знал, что вы приедете, мисс, — закричал он победоносно. — Бен говорил мне, что видел вас, после этого мне тоже очень захотелось с вами повидаться. Я знал, что вы не забудете обо мне.

— Забыть о тебе, Генри? Никогда!

Из дома раздался сильный гортанный женский голос, который прервал их беседу:

— Генри, не заставляй леди стоять так долго на холоде! Где же твои хорошие манеры, мальчик? А ты, Саймон? Мисс, не желаете ли войти в дом и сесть поближе к огню?

Уже направляясь к дому, Элизабет произнесла с улыбкой:

— Благодарю вас, с большим удовольствием.

Действительно, внутри было гораздо теплее. На кухне в очаге весело рокотал огонь, по комнате распространялся аппетитный запах тушеного мяса, идущий, очевидно, из черного горшка, висящего на крюке над очагом. Возле длинного прямоугольного деревянного стола на полке лежал поднос с разнообразными фруктовыми пирожными. Вокруг стола помещались грубые деревянные скамейки, на которых с легкостью могла бы поместиться семья из десяти человек. Повесив свой плащ на вешалку возле двери, Элизабет уселась в кресло-качалку у огня, грубое деревянное сиденье которого было покрыто вышитой подушечкой. Она внимательно оглядывалась вокруг себя, комната казалась ей очень милой и уютной. Генри в это время взобрался на подлокотник ее кресла, а миссис Тукер снова обратилась к деревянной подставке, на которой вымешивала хлеб. Ее сильные натруженные руки выполняли работу с удивительной сноровкой.

— Вы выглядите замечательно, мисс, — сказал Генри с восхищением, поглаживая края ее зеленой амазонки.

— И ты тоже! Филадельфия, судя по всему, очень благосклонна к вам, молодой человек! — Это было правдой. Никогда еще она не видела Генри таким здоровяком. Глаза его сияли. Неужели этот упитанный краснощекий парень — тот самый оборванный мальчишка, которого она в первый раз встретила на шумном лондонском причале более года тому назад? Это казалось невероятным, особенно когда Элизабет вспомнила, каким униженным и запуганным он был в то время и до какого состояния мог довести его, например, ужасный казначей. Теперь Генри стал гораздо выше ростом, на окружающих смотрел незатравленно. Он, наверное, чувствовал себя счастливым, этот юный здоровяк, болтающий без умолку с детской непосредственностью и неиссякаемой энергией. По всей видимости, стал теперь неустрашимым и отважным. Он гордо рассказывал ей о том, каким замечательным оказался его новый дом, и особенно о том, что сделает, если какие-нибудь красные плащи посмеют пересечь ему дорогу или попытаются отправить обратно в Англию.

— Очень смело! — захлопала Элизабет в ладоши, стараясь изо всех сил не рассмеяться.

Миссис Тукер через плечо глядела на них.

— Генри, пожалуй, хватит твоих историй, — решительно предостерегла она его. — Ты бы лучше вернулся в сарай и помог Саймону доить коров. Мы с мисс Трент замечательно поболтаем и без тебя. Я буду чрезвычайно признательна, если она отведает одно из моих пирожных и позволит налить ей стаканчик сидра.

Генри с вожделением взглянул на ряд пирожных, но женщина со смехом выгнала его вон.

— Ты получишь свою долю за ужином, если, конечно, будешь вести себя хорошо! — крикнула она ему вслед, когда он уже выскакивал из кухни.

Элизабет с удовольствием согласилась и на пирожное, и на сидр. Она уже начинала привыкать к недостатку чая в Филадельфии — одно из досадных последствий войны. Ей все больше нравился бодрящий запах свежего яблочного сидра, напитка, который здесь подают повсеместно во время еды, а также и в промежутках между трапезами. Теперь, попивая сидр, Элизабет внимательно рассматривала женщину, замешивающую хлеб. Абигайль Тукер была ширококостной женщиной, похожей на лошадь, с морщинистым упитанным лицом и буйной копной седеющих черных волос, выглядывающих из-под накрахмаленного белого чепца. Она была одета в простое коленкоровое платье и старый передник, вполне пристойный для фермерши. Ее наряд хранил следы многих стирок и починок. Она двигалась с большой легкостью, удивительной для такой крупной женщины, вокруг нее распространялась атмосфера тепла и доверия, что казалось вполне естественным. Элизабет любовалась, как быстро ее коричневые руки справляются с квашней, а в какой-то момент заметила, что и женщина, в свою очередь, наблюдает за ней. Проницательные голубые глаза критично и оценивающе оглядывали ее несколько мгновений. Затем Абигайль Тукер кивнула.

— Значит, вы и есть Элизабет Трент, — сказала она.

— Для меня большое удовольствие видеть вас, миссис Тукер. Ваш сын Бен — мой большой друг.

— Да, я знаю. Он мне говорил.

Элизабет побоялась сказать что-либо еще, однако пожилая женщина внезапно оставила в покое свою квашню, которая плюхнулась на разделочную доску с легким стуком, вытерла о передник руки и повернулась к ней лицом.

— Можно сказать вполне определенно, — провозгласила она сильным хриплым голосом, — что Александр Бурк, должно быть, совсем потерял голову.

Основательно испуганная, Элизабет смотрела на нее с удивлением:

— Прошу прощения?

— Не стоит, девочка. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю правду. То есть я хочу сказать — правду о тебе. Каким образом он привез тебя сюда — прямиком через океан. Ты такая же кузина ему, как и я!

На мгновение воцарилось ужасное молчание, и Элизабет старалась подавить судорожный вздох. Наконец она заговорила, едва в силах совладать со своим гневом:

— Кто вам сказал?

Миссис Тукер захихикала.

— Кто вам сказал? — повелительно повторила Элизабет.

— Ну-ну, девочка, прежде всего успокойся. Не впадай в панику. Генри проговорился обо всем несколько дней назад, совершенно случайно. Бог ты мой, Бен был готов его убить, бедный ребенок покраснел, как пион. С ним едва не случилась истерика. Но уж вы-то не беспокойтесь, никто не слышал, кроме нас с Сэмом — отцом Бена, — а уж мы не собираемся говорить никому. Да и какой нам резон?

Элизабет с сомнением посмотрела на нее. В ее голубых глазах светилась доброта, она спокойно и прямо глядела в лицо Элизабет, ничуть не смущаясь и не отводя взора. В этой женщине было что-то такое, что заставляло ей верить, и Элизабет немного расслабилась.

— Ну вот, лучше допивай сидр, — скомандовала миссис Тукер, садясь рядом на трехногий стул. Она начала чистить картофель, лежащий перед ней на столе, бросая очистки в низкую деревянную корзинку на полу. При этом продолжала болтать:

— Меня совершенно не касается, что Александр Бурк решил вести себя как последний идиот, и не вижу, почему это должно касаться кого-либо еще.

— Благодарю вас. Я ценю вашу осмотрительность, миссис Тукер. В самом деле, ценю.

— Фэ, детка, не думай об этом. Хотя надо сказать, что когда я первый раз об этом услышала, то просто не поверила собственным ушам. Я никогда не думала, что Алекс такой дурак или что он такой негодяй. — Она задумчиво продолжала, снова окидывая оценивающим взглядом Элизабет. — Но теперь, когда вас увидела, я могу это лучше понять. Алекс, должно быть, совершенно потерял голову… от любви.

Вопреки своему желанию Элизабет вспыхнула от гнева.

— Вряд ли, — ответила она, усиленно пытаясь сохранить непринужденность и спокойствие. — Гораздо ближе к истине то, что он презирает меня.

— Фэ, детка. Уж я-то знаю Алекса Бурка. Он никогда не совершал подобной глупости за свою жизнь. Особенно если принять во внимание, что здесь замешана женщина. Обычно он держит их на расстоянии от себя, как будто у них чума. — Миссис Тукер снова захихикала. — Это не значит, что они не вьются вокруг него. Нет, наоборот, Сэлли Херберт положила на него глаз с того момента, как начала показываться в обществе! И она не единственная!

— Так что же, он их избегает? — Это был тот самый вопрос, ради которого она сюда приехала. Элизабет с жадным вниманием наклонилась вперед, стараясь не пропустить ни слова из ответа.

— О, женщин у него было предостаточно, от разных портовых шлюх вроде Кэсси Морган до красивых дам. Но он никогда никого и в грош не ставил. Возился с ними до тех пор, пока не разбивал их сердца. А когда они начинали играть по-серьезному или, упаси Бог, предъявляли ему какие-нибудь претензии, он моментально их бросал. — Миссис Тукер понизила голос: — Я бы заложила свою последнюю картофелину, что он никогда не женится… только не теперь, вот что я скажу.

— А почему вы так считаете? — настаивала Элизабет. — Почему он презирает женщин?

— А, это долгая история, мисс. — Фермерша печально покачала головой. — И не очень-то счастливая. Все началось с его матери. Лаура — так ее звали. Лаура Бурк. Дьявольская красавица эта девчонка, с черными волосами и черными глазами. Ведьма, прекрасная ведьма, вот какой была Лаура Бурк.

— А какое отношение это имеет к Алексу?

— Самое прямое, моя девочка. Ты понимаешь, его мамаша была столь же слаба, как и прекрасна, и это истинная правда. Она совершенно не могла сидеть на месте. Джон, отец Алекса, просто души в ней не чаял, молился на нее, приносил ей все, что только можно себе вообразить, и даже больше. Но для нее все казалось мало. — Миссис Тукер снова понизила голос. — И она стала заводить любовников. Очень много любовников. Любой мужчина с хорошенькой рожицей и непринужденными манерами находил дорожку в постель Лауры Бурк. И однажды летом ее застали — и открыл все Алекс.

Элизабет судорожно вздохнула.

— Да, мисс. Я хорошо помню эту историю. Все произошло, когда Алекс был совсем ребенком, едва старше, чем теперь Генри. Он-то все и открыл. И сразу за ним пришел его отец.

Наступило молчание.

— И что же случилось? — с ужасом спросила Элизабет.

— Насколько я слышала, произошла сцена. Лаура взбрыкнула, упаковала свои вещи и убежала из дома с этим парнем, кажется, он был доктор или что-то вроде этого. Джон остался один, и ему пришлось поднимать Алекса и Дженни, которая была тогда совсем крошкой. — Миссис Тукер вздохнула. — Он никогда не мог этого забыть. Боже мой, до чего же он любил эту женщину. Вся эта история совершенно разбила ему сердце — небеса свидетели, впоследствии он уже никогда не был таким, как прежде. Ну а Алекс? Он, разумеется, тоже этого не забыл.

— И он никогда больше не видел свою мать?

— Никогда. Ходили слухи лет пять тому назад, что ее убили где-то в Нью-Йорке в какой-то драке. И это все. Она никогда не писала, никогда не приезжала навестить своих детей. Думаю, это сразило Алекса больше всего, потому что Дженни тогда была еще совсем крошкой и не помнит, что же произошло. Но Алекс вырос, полный недоверия и ненависти к женщинам, а такие чувства очень сильны. — Она с сожалением покачала головой. — В те времена вся эта история вызвала настоящий скандал, но теперь, наверное, большинство порядком обо всем подзабыли. Но даже если и не забыли, все равно не думаю, что они увидят какую-нибудь связь между тем эпизодом и тем, как Алекс обращается с женщинами. Правда, я всегда думала, что все дело в той черноволосой ведьме, и никто не убедит меня, что это не так.

Элизабет посмотрела на свои руки. Возможно, мать Бена была права. В Алексе Бурке глубоко укоренились ненависть к женщинам, недоверие, зародившееся очень давно, еще в детстве. Однажды испытав такой тяжелый удар судьбы, маленький мальчик, и в этом нет ничего удивительного, превратился в мужчину. Теперь он ненавидит женщин, использует их только для удовлетворения своей похоти, воздвигает всяческие барьеры между собой и ими, ограждая себя тем самым от подобных ударов в будущем.

Она вздохнула.

— Понятно. Спасибо, что вы мне все это рассказали.

Абигайль Тукер похлопала ее по руке.

— Ну не принимайте уж все это так близко к сердцу, мисс. С этим молодцом еще не все потеряно. Я бы никогда не подумала о чем-либо подобном раньше, но когда услышала, что он провез вас через весь океан…

— Это было сделано назло, миссис Тукер.

— Может быть. А может быть, и нет. Я что-то не припоминаю, чтобы Алекс до этого так странно себя вел. Просто сошел с ума. И похоже, из-за тебя.

Но Элизабет покачала головой.

— Прошу вас. Я бы предпочла больше об этом не говорить.

— Как хочешь, детка. — Миссис Тукер тяжело поднялась со своего места, ссыпала очищенный, нарезанный ломтиками картофель в подол своего передника и понесла к очагу, где на огне висел булькающий котел с водой. — Все же я очень рада, что ты нашла время к нам заглянуть. Было очень интересно на тебя посмотреть, после всего того, что мы наслушались от Генри и Бена.

— Мне кажется, вы замечательно добры, миссис Тукер, потому что не каждый человек возьмет в свою семью мальчика, как вы взяли Генри. В основном люди не столь великодушны.

— Все это чепуха, детка. Просто я слишком привыкла иметь вокруг себя целый выводок детишек. А после того как мои старшие девочки вышли замуж и теперь у них самих есть маленькие детки, старый дом как будто опустел, в нем больше не звенят веселые молодые голоса. — Она засмеялась, потом добавила уже серьезно: — Я бы не хотела, чтобы ты думала, будто это какая-то благотворительность — взять Генри сюда. Нет, Александр Бурк полностью взял на себя заботу о нем. Вы знаете, он ведь платит за его еду, одежду и все прочее. Говорит, что хочет, чтобы Генри пошел в школу и получил хорошее образование.

— Да, я уже слышала от многих, что он хороший, великодушный человек, — сказала Элизабет почти изумленно, вспоминая о том, что говорил о нем однажды Адам Уоррен.

— Да, он именно таков — нет никого лучше, — твердо ответила фермерша. — Ну а теперь, мисс, не согласились бы вы остаться с нами поужинать? Наверняка Бен был бы счастлив вас увидеть, а у меня на ужин тушеное мясо, свежий хлеб и пудинг. Мы с большим удовольствием разделим с вами нашу трапезу.

— Спасибо, но я должна ехать. Меня ждет Дженни. — Элизабет поднялась и направилась за своим плащом.

— Ну что ж, очень жаль это слышать. Я уверена, что Бен тоже очень расстроится. Хотя, по правде сказать, он будет сегодня дома очень поздно. — Она улыбнулась дружелюбно и откровенно. — Ах, этот милый глупый ребенок! Что вы думаете он собирается сделать со своими деньгами? Ему втемяшилось в башку купить мне необыкновенный вышитый чепчик! Он просто слышать ничего не хочет, когда я возражаю! Представляете, повез меня в город третьего дня, чтобы я выбрала себе ленты и эсе прочее у одной портнихи, а сегодня заедет к ней, к этой мисс Уайби, чтобы его получить. Вы когда-нибудь слышали о таком добром заботливом ребенке?

Элизабет спрятала улыбку и, пожелав на прощание матери Бена всего наилучшего, удалилась. Ей показалось забавным, что эта проницательная солидная женщина, которая как будто знает обо всем на свете и по любому вопросу имеет собственное мнение, даже не догадывается о том, что происходит у нее под самым носом. Для Элизабет было совершенно очевидно, что Бен Тукер использовал чепчик в качестве предлога для посещения магазина мисс Уайби, без всякого сомнения — чтобы увидеть Кэрри Петерсон. Тем лучше для Бена, думала она с удовольствием. Он наверняка влюблен в эту девушку. Ну и хорошо, а миссис Тукер очень скоро обо всем узнает и сама.

. Перед тем как уехать, Элизабет заглянула в сарай, чтобы попрощаться с Генри, а затем отправилась домой. На улице похолодало, снова начал идти сильный снег, но она почти не замечала холода, настолько была погружена в собственные мысли.

Откровения миссис Тукер, касающиеся Алекса, заставили Элизабет проникнуться к нему симпатией, но одновременно усилили ее сомнения относительно выполнения плана, который она задумала. Зародить ревность в сердце человека, который не доверяет женщинам, казалось ей теперь настоящим сумасшествием, а роль неотразимой роковой женщины могла только напомнить ему — слишком болезненно и гибельно — о матери, которая покинула его. И вот снова, уже в который раз, Элизабет сомневалась и не знала, какой путь избрать.

Солнце казалось размягченным масляным шаром, скатывающимся все ниже и ниже по наклонной плоскости горизонта, когда Элизабет выехала на вымощенную булыжником улицу, где находился дом Бурков. Она повела лошадь к конюшне, но вдруг у самого дома заметила нечто, заставившее ее остановиться и присмотреться. Позади дома, возле кухонной двери, стояла на привязи очень странная чужая лошадь. Голова ее была опущена, из ноздрей вырывались белые струйки горячего дыхания, копыта нетерпеливо перебирали по снегу. Тело покрылось потом.

Интересно, кто мог оставить свое уставшее, продрогшее животное на улице, да еще в такой день, как сегодня, вместо того чтобы отвести под навес, находившийся совсем рядом? Ответ был совершенно очевиден. Это должен был быть человек, который очень спешит, который не собирается оставаться здесь надолго. Но почему вдруг такой человек оставил животное позади дома? Наверное, потому, что хотел спрятать лошадь от лишних взглядов.

Она спросила об этом старого Уолтера, когда передавала в его руки свою кобылу, но он только пожал поникшими от старости плечами и пробормотал нечто неопределенное. Его взгляд, однако, говорил о том, что верить ему нельзя.

Размышляя над этой тайной, Элизабет приблизилась к дому, прошла мимо незнакомой лошади и проскользнула в кухонную дверь. Там она помахала рукой Мэри, которая с удивлением воззрилась на нее, отвлекшись на минуту от кипевшего на огне супа. Элизабет продолжала задумчиво идти в глубь дома. Когда она таким образом почти приблизилась к центральной гостиной, из ее двери внезапно выскочил страшно спешащий человек. Он со всего размаху налетел на нее с такой силой, что Элизабет отлетела к противоположной стене. Не менее испуганный, чем она сама, незнакомец бросил ей на ходу сквозь зубы извинения и поспешил дальше, одной рукой придерживая свою треугольную шляпу, а другой нащупывая для верности стену. Он быстро прошел по коридору, но ковер на полу как всегда скрадывал шаги.

— Какого черта?.. — начала Элизабет негодующим голосом.

— Кто там? — прогремел в ответ голос Джоффри Гренгера из гостиной.

— Это я, — ответила она раздраженно, вступая в дверной проем. — И я бы очень хотела узнать, что здесь происходит…

Элизабет резко себя оборвала, глядя вовсе не на Гренгера, который стоял в эту минуту перед ней, а на Алекса, прятавшего какие-то бумаги в сейф, расположенный над каминной решеткой. Живописная картина, обычно висевшая на этом месте, теперь была сдвинута в сторону, за ней виднелась маленькая потаенная ниша. С потемневшим взглядом и искаженными чертами лица Алекс быстро положил бумаги внутрь, закрыл дверку сейфа с громким щелчком и повесил картину на прежнее место.

— Что ты здесь делаешь? — злобно спросил он Элизабет.

— Я поднималась по лестнице, когда какой-то бестолковый идиот натолкнулся на меня в темноте, — ответила она. — Что здесь происходит? И кому принадлежит спрятанная позади дома лошадь?

Бурк и Гренгер обменялись взглядами. Первым нашелся Гренгер, который произнес тихим голосом:

— Я думаю, что нам будет лучше ей все рассказать. Раз она здесь живет, то рано или поздно все равно докопается до истины. Поэтому если мы ей расскажем, то сможем заблаговременно избежать многих опасных вопросов.

Бурк перевел взгляд на Элизабет, его серые глаза были ясными и холодными.

— Очень хорошо. Войди и закрой за собой дверь.

Она повиновалась, все еще недоумевая, что же здесь происходит. Создавалось впечатление, что тайна — постоянная спутница Александра Бурка.

— Может быть, вам лучше сесть, мисс Трент? — вежливо предложил ей Гренгер.

— Спасибо, я предпочитаю постоять.

Наступило молчание.

— Может быть, хоть один из вас все же расскажет мне, что все это значит? Или мне лучше спросить Адама и Дженни?

— Довольно! — хрипло выдавил из себя Алекс. — Кажется, у меня нет другого выхода, кроме как сказать ей обо всем — ну или хотя бы какую-то часть правды. Так что стой спокойно и слушай!

— Я слушаю.

Гренгер подошел к ней и мягко коснулся ее руки.

— Видите ли, мисс Трент, человек, которого вы сейчас видели, был курьером. Шпионом, другими словами. Он принес нам некую информацию, некоторые бумаги, и, в свою очередь, мы передали ему также кое-какие сведения.

— Шпион! — прошептала она. — Вы хотите сказать, что он работает против Британии?

— Ну разумеется, дурочка, — ответил Алекс, и его губы насмешливо скривились. — Этот дом в течение долгого времени использовался как перевалочный пункт для таких курьеров, где они могли оставлять информацию или получать ее. Мы даже прятали одно время несколько находившихся в розыске человек, когда это было необходимо. — Его взгляд, казалось, просто впивался в нее. — Адам и Дженни все знают, разумеется, слуги тоже в курсе. И для тебя было бы трудновато здесь жить и не уловить ни малейшего намека на то, что здесь происходит, именно поэтому я решил тебе все рассказать. — Он сделал паузу, а потом выражение его лица стало жестче. — Думаю, на тебя можно положиться, Лиззи.

Это имя резануло ее слух, но она сдержалась и только подняла подбородок.

— На тебя можно положиться, не так ли?

Но она все еще ничего не отвечала. Во внезапном порыве Алекс схватил ее руками за горло, его сильные пальцы зажали ее в железное кольцо.

— Отвечай! — приказал он ледяным голосом.

Элизабет скорее почувствовала, чем увидела, как Джоффри Гренгер бросился к Алексу, но сама она дрожала от гнева. Ее фиолетовые глаза зажглись голубым огнем.

— Отпусти меня, ты, гад, — прошептала она.

Давление его пальцев усилилось. Она почувствовала, что задыхается, и волна боли прошла по ее телу.

Элизабет слышала, как Гренгер сказал:

— Ну же, Алекс, в самом деле. — Но его потрясенный голос, казалось, звучал очень далеко.

— Можно тебе доверять? — Голос Алекса как будто молотком отдавался в ее ушах между отдельными волнами боли.

— Да, — с трудом выдохнула она из себя одно-единственное слово.

— Хорошо.

Он освободил ее так же внезапно, как и схватил, но она бы упала, если бы в следующую секунду ее не подхватили. Алекс крепко держал Элизабет, внимательно всматриваясь в бледное, с закрытыми глазами лицо.

— Вот что случится с тобой, если ты меня предашь, — сказал он отчужденно. — А теперь, я думаю, будет лучше, если ты отправишься к себе наверх и немного успокоишься. Надеюсь, что никаких синяков не останется.

Элизабет стряхнула с себя его руки и потрогала горло. Потом медленно подняла взгляд, в котором было выражение бешенства, соединенного с чем-то другим — со страданием, не имеющим ничего общего с физической болью. Потом она повернулась и медленно вышла из комнаты. Алекс посмотрел на Гренгера и опустил глаза. Затем взглянул на свои руки и мысленно послал себе проклятия.

 

Глава 21

Последующие недели Филадельфия была просто обуреваема разными новостями и слухами. Генерал Арнольд и мисс Шипен все еще доминировали в разговорах разных любителей посплетничать. Их роман разгорался сильнее и сильнее, неподвластный общественному мнению, которое громогласно не одобряло его. Генерал Арнольд сделал многое для того, чтобы филадельфийцы и особенно Совет Филадельфии возненавидели его. Ходили слухи, что он злоупотреблял отпускаемыми на армию средствами, использовал пенсильванскую милицию в личных интересах и тому подобное. Многих коробил тот высокомерный и дерзкий тон, который напустил на себя герой сражения при Саратоге. Этот выскочка наводнил свой дом разными управляющими, грумами, лакеями, кучерами и множеством других слуг. Не говоря уже о прелестном экипаже, красиво выступающих лошадях и огромном новом особняке. Герой, казалось, решил доказать всем и каждому, что принадлежит к высшим слоям общества. Его отношения с Пегги Шипен вызывали еще большее недовольство Совета. Стало широко известно, что эта женщина была первой леди города во время британской оккупации. Злые языки утверждали, что у нее были ярко выраженные роялистские симпатии и, кроме того, множество друзей среди британских офицеров. Несмотря ни на что, Арнольд был ею совершенно пленен, открыто выражал свое восхищение, тем самым бросая вызов общественному мнению.

К концу декабря появились новые причины для беспокойства, ибо поползли слухи, что генерал Вашингтон собирается посетить город, чтобы обсудить военную кампанию будущего года. И он действительно приехал, вел долгие и секретные переговоры с лидерами Филадельфии. А когда в конце концов уехал, для того чтобы присоединиться к армии в Нью-Джерси, то оставил целый букет сплетен, в которых его чаще всего хвалили, предсказывая будущие победы.

Наступил январь, и вместе с ним появились совершенно другие новости, беспокойные и тревожные. Где-то в лесах напали на курьера, следующего из Нью-Джерси. Секретные документы, которые он вез, были похищены, а сам он убит. В последующие недели новости такого порядка стали появляться все чаще и чаще. Важные документы исчезали и разворовывались, британцы самым мистическим образом всегда были информированы о готовящихся наступлениях континентальных войск. Нервозность охватила верхи филадельфийского общества, так как всем стало ясно, что идет утечка информации. Даже в тавернах люди шептались, с опаской покачивая головами.

Тревожные и мрачные мысли, однако, развеялись с наступлением весны. Абсолютно все, начиная от кузнецов и служанок и кончая главой Совета Филадельфии, говорили только об одной вещи — и исключительно о ней: о предстоящем бале, который должен был состояться пятнадцатого марта.

Дом Бурков не был исключением. Дженни и Элизабет говорили мало, полностью занятые приготовлениями. Закупались ленты и чулки, вышитые туфли и прочее, а Элизабет заказала мисс Уайби новое платье. Даже Адам, отдавая дань текущему моменту, купил себе серебряные пряжки на башмаки. И только Алекс Бурк был занят исключительно бизнесом и оставался совершенно равнодушен ко всем приготовлениям, к портняжному великолепию и обновкам. Но Дженни по секрету сообщила Элизабет:

— Не беспокойся, Алекс всегда выглядит на балах сногсшибательно. Вот увидишь, никто не сможет с ним даже сравниться.

За несколько недель до бала Элизабет узнала, что сложные малиновые кружева на новом платье будет плести Кэрри Петерсон, потому что только она могла выполнить столь кропотливую работу. Элизабет с удовольствием использовала это обстоятельство, чтобы приготовить Кэрри сюрприз — подарила ей свое серебряное газовое бальное платье. Вначале Кэрри попыталась отказаться. Но Элизабет, не без основания подозревавшая, что девушка не слишком богата, настояла. Счастливая, вся в слезах, Кэрри искренне поблагодарила молодую леди. Было решено, что девушка наденет платье на бал. Элизабет была очень довольна, совершенно уверенная, что Кэрри оно подойдет. Она будет в нем очаровательна, особенно понравится девушка Бену Тукеру.

За день до праздника Элизабет отправилась в город в сопровождении грума, чтобы забрать свое платье от мисс Уайби. Сказав, что вернется очень быстро, она вошла в маленький магазинчик портнихи.

Мисс Уайби, укладывавшая на прилавке батистовое платье, повернулась в ее сторону, и на тонких губах появилась лучезарная улыбка.

— О мисс Трент! Добрый день! Боже мой, вы выглядите просто восхитительно. — Она вышла из-за прилавка, повела Элизабет к обтянутой желтой дамасской парчой софе и предложила сесть. — Надеюсь, миссис Уоррен вполне здорова, а также милая маленькая Сара. До чего хорошенький ребенок! Ах Боже мой, мисс Трент, как вам нравится эта погода? Вы когда-нибудь видели столь мягкую зиму? Представьте, с января стоит теплая погода, и миссис Гэтс говорит, что наверняка будет очень ранняя весна. А уж она-то никогда не ошибается, потому что ее муж фермер, представьте себе… Ах да, конечно, вы ведь здесь, чтобы получить ваше бальное платье. Очаровательная вещь, просто очаровательная. Вы знаете, у вас просто отменный вкус, мисс Трент…

— Спасибо, — перебила ее Элизабет спокойным голосом, пытаясь не выказывать нетерпения по поводу ее болтовни. — А как мое платье?

— Разумеется, оно готово. Хотя Кэрри закончила воланы только сегодня утром, не более чем два часа тому назад! Ах, она так медлительна! Но надо сказать, это тончайшая работа, должна признать. А чтобы пришить воланы — тут надо было проявить чудеса хитроумия. Очень трудная работа, но все сделано по высшему классу, и этого никто не может отрицать!

В этот момент снова открылась дверь магазинчика и вошла полная, хорошо одетая женщина, с которой Элизабет была немного знакома. Они обменялись поклонами, а мисс Уайби вскочила, горя желанием приветствовать новую гостью.

— Ах, миссис Холкомб, как я рада вас видеть! — Ее птичьи глазки смущенно метались от одной посетительницы к другой. Мисс Уайби оказалась в очевидном затруднении. — Ах, дорогая, я как раз собиралась принести мисс Трент ее туалет.

— Прошу вас, не стоит беспокоиться, мисс Уайби, — с улыбкой сказала Элизабет, поднимаясь со своего места. — Я прекрасно могу принести его сама. Мне как раз хотелось перекинуться несколькими словами с Кэрри.

— Очень хорошо! Кэрри будет просто счастлива вам помочь. Ну, миссис Холкомб, в таком случае чем я могу быть вам полезной сегодня?

Элизабет проскользнула через узкий дверной проем вовнутрь магазинчика и оказалась в маленькой комнатке, заваленной тканями и платьями, сшитыми по всевозможной моде, разных расцветок, рисунков и моделей. Везде были разбросаны куклы, одетые в маленькие платья-образцы. Посередине комнаты стоял длинный рабочий стол со скамейками, в дальнем конце стола сидела Кэрри Петерсон. Голова ее лежала на столе, каштановые волосы спутанной массой упали на руки. Когда Элизабет вошла, девушка с испугом подняла голову, глаза ее были влажными и красными. Слезы все еще текли по бледным щекам.

— Кэрри, что это значит? — в тревоге поспешила к ней Элизабет.

— Прошу прощения, мисс Трент, — ответила она, несколько нетвердо поднимаясь на ноги. — Вы ведь не расскажете мисс Уайби, не правда ли?

Элизабет бросила взгляд на лежащее на столе чье-то недошитое платье, а затем повернулась к девушке.

— Не будь дурочкой! У меня нет никакого желания доставлять неприятности, но я могла бы тебе помочь. Может быть, все-таки расскажешь, что произошло?

Кэрри отрицательно покачала головой и начала раскладывать коричневую муслиновую ткань на столе. Элизабет колебалась, не зная, что делать. Она надеялась помочь девушке и опасалась показаться навязчивой. Было очевидно, что Кэрри не желает разговаривать о своих несчастьях — или, может быть, не хотела перекладывать груз на плечи другого? Повинуясь импульсу, Элизабет спросила:

— Это, наверное, Бен Тукер?

— Что? — Кэрри бросила быстрый взгляд на Элизабет. — Откуда вы знаете?

— Просто догадка. Но что же такого мог сделать Бен, что ты так плачешь?

— Это не Бен, — прошептала девушка. — По крайней мере это не его вина.

Элизабет усадила ее рядом с собой и дала ей свой носовой платок.

— Почему ты мне не хочешь рассказать, Кэрри? Может быть, я бы смогла помочь.

— Никто не сможет помочь. — Кэрри снова начала вытирать глаза, потому что из них полились слезы. — Бен потерял работу. Мистер Бурк прогнал его с верфи.

— Что? — Элизабет не поверила своим ушам.

— Это правда. И частично по моей вине. — Она с несчастным видом повернулась к Элизабет. — Мы… Бен и я, встретились сегодня рано утром и решили погулять перед работой. Мы стараемся проводить вместе как можно больше времени, — робко объяснила она.

— Понимаю.

— Ну и вот, сегодня утром мы совершенно потеряли представление о времени. Видите ли, Бен попросил меня стать его женой.

— Кэрри! Как прекрасно! Это должен быть счастливейший день в твоей жизни!

— Да, он именно так и начался, но потом… потом оказалось, что мы опаздываем на работу… Я бежала всю дорогу! Но вот Бен… — она безнадежно оборвала на полуслове.

Элизабет удивленно смотрела на нее.

— Ты хочешь сказать, что Александр Бурк выгнал его за то, что он на несколько минут опоздал сегодня утром?

— Это правда, мисс Трент. Такое уже случалось один или два раза. Хозяин обычно не обращал на это внимания. Но тут, однако, мистер Бурк рассердился на Бена. Верфь с трудом справляется с потоком правительственных заказов на корабли, и мистер Бурк считает, что сегодня его люди должны работать особенно усердно. — Она вздохнула и снова вытерла глаза носовым платком. — Во всяком случае, он уволил Бена сегодня утром, причем сделал это публично! Бен просто в бешенстве! Он поклялся, что не вернется на верфь, даже если Александр Бурк будет умолять его на коленях! Теперь, — Кэрри снова глубоко вздохнула, — мы должны отложить нашу свадьбу. Бен сказал, что будет искать другую работу, но сейчас это не так просто. — У нее из глаз снова полились слезы, и она закрыла лицо руками. — Мисс Трент! Я не знаю, что нам теперь делать!

Элизабет погладила ее по плечу. По мере того как Кэрри рассказывала, Элизабет приходила в себя. И теперь она произнесла:

— Кэрри, я хочу, чтобы ты успокоилась. Все устроится.

Девушка, посмотрела на нее недоверчиво.

— Обещаю тебе это. Все устроится в скором времени, — повторила она твердо. — А теперь вытри слезы и дай, пожалуйста, мое платье. У меня сегодня еще множество важных дел.

Она покинула магазин, уверив Кэрри, что все будет хорошо, но знала, что та ей не поверила. На улице Элизабет сбросила маску сострадания и позволила бушующему в ней гневу выйти наружу. Она села в экипаж, не сказав груму ни слова, и просидела так в полном молчании всю дорогу домой. Когда приехала, было обеденное время, поэтому точно знала, где найти Алекса: он всегда проводил час перед обедом в своей библиотеке, просматривая документы.

Элизабет резко постучала в дверь, не дожидаясь ответа, открыла ее и вошла.

— В чем дело? — Алекс сидел за низким ореховым письменным столом, черные волосы всклокочены и спадали на лицо. Он выглядел усталым, под глазами виднелись круги, а рот был искривлен в нетерпеливой гримасе.

— В чем дело? — повторил Алекс, глядя на нее.

Элизабет захлопнула за собой дверь и приблизилась к столу. Руками она уперлась в бока, так что вид у нее был весьма вызывающий.

— Ты выглядишь усталым. У тебя был, наверное, трудный день? — спросила Элизабет спокойным голосом.

— Именно так и было. Сейчас на верфи много работы, но чрезмерно мало времени и рабочих рук, — ответил он устало.

— Понятно. Именно поэтому ты увольняешь одного из своих лучших работников. — В этот раз она уже не скрывала ядовитую интонацию в голосе.

Наступило молчание, во время которого они смотрели друг на друга, и глаза Алекса постепенно угрожающе сужались.

— Вот в чем дело! — прорычал он. — Значит, ты пришла за него просить, не правда ли? Я должен был догадаться. Так что, Бен Тукер один из твоих любовников, Лиззи? Ты всегда была увлечена им, разве не так?

— Все правильно, проклятый дурак! Увлечена им! И ничего больше! — Она тяжело дышала, несмотря на свою решимость сохранять спокойствие. — Надо полагать, дружба является чем-то таким, чего ты не способен понять, но это теперь уже не важно. Я хочу знать, почему ты увольняешь одного из своих наиболее проверенных людей, когда ты только что сказал мне о нехватке людей и времени.

— Он сегодня утром опоздал. И не в первый раз. Для этого нет Никакого оправдания.

— Сегодня у него состоялась помолвка!

— Что?! — Ему в лицо бросилась кровь, он в бешенстве вскочил на ноги. — Помолвка? С тобой?!

Элизабет расхохоталась:

— Ты когда-нибудь слушаешь, что я тебе говорю? Бен — мой друг, и это все, что есть между нами. Он сделал предложение Кэрри Петерсон как раз сегодня утром.

— Петерсон? Дочке Джона Петерсона?

— Да. Я сегодня разговаривала с ней, и можешь быть доволен — ты сделал ее несчастной в день, который должен был стать одним из счастливейших в ее жизни. И Бена тоже.

Алекс стремительно сел в кресло. Пальцы запустил в копну своих черных волос.

— Черт возьми!

— Правильно. — Элизабет села в кресло с изогнутой спинкой, стоящее напротив стола, и принялась изучать его лицо.

— В самом деле, почему ты выгнал его за такую пустяковую провинность? Наверняка такое с ним случалось редко.

Он вздохнул.

— Очень редко. Все было так, словно… Ну, хорошо, я сегодня раздражен — у нас произошли неприятности, совершенно выбившие меня из колеи. Через несколько дней я должен уехать.

— Уехать? — Это слово вырвалось у нее гораздо более пронзительно, чем она сама этого желала. — Куда?

— Нужно выйти в каперский поход на «Шершне» вокруг восточного побережья. Мне дан особый приказ. Симс и некоторые из прежней команды со мной, но придется взять и новых. Мы отправляемся на следующий день после бала, будем отсутствовать месяц или два. Складывается впечатление, что континентальному флоту требуется некоторая диверсионная деятельность.

— Это звучит устрашающе.

Он пожал плечами, и на его губах заиграло подобие улыбки.

— Ты хочешь сказать, что будешь скучать обо мне, Лиззи?

Элизабет посмотрела на него.

— А как ты думаешь?

Снова наступило молчание, во время которого он старался прочесть выражение ее глаз. Наконец оставил свои попытки и произнес с горькой усмешкой:

— Думаю, будет лучше, если я решу проблему с Беном до отплытия.

— Как ты собираешься это сделать? Если верить Кэрри, сегодня утром он был просто в бешенстве и поклялся, что не вернется на службу к тебе, даже если ты будешь умолять его на коленях.

Алекс засмеялся.

— Неужели?! Держу пари, что смогу переубедить его. У меня не было ни малейшего представления о том, что мальчик хочет жениться. Наверное, здесь поможет повышение жалованья.

— Александр Бурк! — неожиданно для самой себя провозгласила Элизабет обвинительным тоном. — Признавайся: ты сожалеешь о том, что выгнал его со службы! Признаешься?

В серых глазах появились смешливые искорки.

— Ты права, Лиззи. Я бы никогда не сделал столь отвратительную вещь, если бы не думал только о предстоящем походе. — Тут его тон изменился: — Никто не может сказать, чем он закончится.

У Элизабет возникло подозрение, что Алекс говорит о чем-то, не имеющем отношения к верфи. Его пытливые глаза всматривались в ее лицо, как будто искали там что-то. Внезапно она встала и поспешила к двери, боясь себя выдать.

— Лиззи! — Его голос остановил ее. Она повернулась к нему.

— Надеюсь, ты оставишь один танец для меня на завтрашнем балу?

— Александр, — это имя прозвучало в ее устах сладостно и распевно. — Это приказ?

— Черт возьми, да! Приказ!

— Тогда конечно. Я посмотрю, что можно сделать, — обещала она ему, и ее фиолетовые глаза светились. Дверь за ней мягко закрылась, Алекс смотрел на нее несколько мгновений с какой-то странной полуулыбкой и понял вдруг, что с нетерпением ждет этого бала.

Элизабет легла в постель в мечтательном настроении. Завтра вечером… на балу… Перед ней откроются неограниченные возможности и надежда, что Александр Бурк в конце концов оставит свою холодность и уступит ее чарам. Она знала, что малиновое бархатное платье выглядит сногсшибательно, да и на свои волосы у нее были особые планы. А если к этому добавить звучание музыки, и танцы, и освещение… такое колдовство должно быть весьма действенным. Может быть, Алекс все же попадется в эти сети.

А если нет… Но она не хотела даже думать об этом. Элизабет знала, что рано утром сразу же после бала Алекс уезжает, и это известие расстроило ее больше, чем она могла себе вообразить. На целый месяц, а может быть, и на два! Звучит так, как будто навеки! И если в завтрашнюю ночь она не продвинется вперед в завоевании его сердца, ну что ж, в таком случае можно окончательно распрощаться со всей этой затеей. Разлука, ожидающая их впереди благодаря этому путешествию, только углубит между ними пропасть, и после возвращения найти взаимопонимание будет еще труднее.

Ей остается единственный шанс! Все будет зависеть от бала завтра вечером.

 

Глава 22

Рассвет принес с собой легкий весенний бриз, затем золотой брошью на небе появилось солнце. Элизабет села на кровати и потянулась. Мэри в это время уже разводила в камине огонь. Элизабет прямо в постели выпила чашку горячего шоколада и расправилась с маленькими сливочными бисквитами, принесенными прямо из печки.

В дверях показалась Дженни.

— Доброе утро! — сказала она. — Почему бы нам не отдохнуть сегодня хорошенько и не провести утро в приготовлениях к ванне? Я приказала подать завтрак в мою гостиную, а потом у нас будет сколько угодно времени на одевание. Разве все это не звучит прелестно?

— Это звучит божественно! — воскликнула Элизабет, улыбаясь. — Что за грех немного полениться?

— Может быть, и грешно. — Дженни пожала плечами. — Но я всегда думала, что немного расслабиться перед балом в порядке вещей. — Дженни исчезла, дверь закрылась за ней с легким стуком.

Элизабет провела день в отдыхе. Сперва искупалась в белой фарфоровой ванне, впитывая в себя удовольствие от теплой надушенной воды и с наслаждением промывая свои длинные светлые волосы, как она это умела делать — тщательно и заботливо. Покончив с мытьем, завернулась в толстое полотенце, а другое замотала на голове, как тюрбан. Ее кожа просто излучала розовое сияние, когда она наконец вытерлась и облачилась в голубой атласный пеньюар. Затем уселась за туалетный столик и начала расчесывать перед зеркалом волосы медленно, до тех пор пока они не стали пушистыми и шелковыми. Элизабет с удовольствием покачала головой, видя, какие они легкие и блестящие. Завтрак вместе с Дженни и Сарой прошел очень весело. Им подали холодное мясо и горячий бульон, на десерт были очень вкусные пирожные с кофе. После завтрака Элизабет погрузилась в легкий безмятежный сон без сновидений, чему во многом способствовали чистые шелковые простыни и толстое клетчатое одеяло, которое укрывало ее до самого подбородка. В камине весело шумел огонь. Было уже далеко за полдень, когда она проснулась и поняла, что настало время одеваться к балу. В предвкушении чего-то очень важного Элизабет вытащила из гардероба малиновое бархатное платье.

Примерно через час, приведя себя в порядок, она посмотрела в высокое зеркало, висящее над туалетным столом, и кивнула сама себе, вполне удовлетворенная осмотром. Губы ее скривила легкая улыбка. Пусть только попробует Александр Бурк противиться ей сегодня вечером!

А в это время внизу в гостиной Алекс и Адам сидели и попивали бренди. Вошла Дженни, одетая в очаровательное платье из абрикосового атласа, которое очень шло к ее пышным бронзовым волосам и большим темным глазам, сверкающим от возбуждения. Ее муж, красивый и подтянутый, одетый в коричневый атласный камзол и такие же штаны до колен, поцеловал жену и воскликнул с восхищением, что он будет на балу счастливейшим мужчиной.

— Подожди! — предостерегла его Дженни, — вот увидишь Элизабет! Я мельком видела ее, когда спускалась сюда. Она великолепна!

Алекс допил свой стакан, и сестра оглядела его. Он выглядел превосходно — именно так, как она обещала Элизабет. Черный бархатный камзол сидел как влитой на широких плечах, из-под него выглядывали белые кружевные воланы сорочки на шее и на руках. Штаны из черного бархата, а чулки — из дымчато-серебристого шелка превосходно обтягивали мускулистые, сильные ноги. На правой руке сверкал изумрудный перстень, который достался ему от отца. Он выглядел необыкновенно красивым, несмотря на то, что казался суровым и властным. Дженни как бы невзначай подумала о том, что сегодня вечером они составят с Элизабет ошеломляющую пару.

На лестнице раздались шаги. Все трое подняли головы и просто замерли, глядя на Элизабет, которая спускалась по винтовой лестнице, как королева.

Алекс смотрел на нее жадными глазами. От ее красоты перехватывало дыхание. Это было величественное, колдовское видение, облаченное в малиновый бархат. Необыкновенной красоты платье сидело на ней превосходно. Глубокий V-образный вырез обнажал трепетную белую грудь. Ткань, туго собранная в поясе, подчеркивала талию, а затем падала широким изящным колокольчиком. Рукава от самых плеч ниспадали пышными воланами и были отделаны богатой малиновой вышивкой очень сложного рисунка. На белоснежной шее Элизабет сверкали рубины, такие же серьги были в ушах, волосы она собрала на макушке и заколола гребнем из эбенового дерева. Две заколки из того же дерева и в том же стиле довершали убор, позволяя при этом нескольким тонким прядям завиваться вокруг ушей. Чистый овал лица оттенялся сиянием фиолетовых глаз, во всех движениях сквозила прирожденная грация. Она была вся пропитана чувственностью, как тончайшими духами.

Алекс почувствовал непреодолимое желание вскочить на ноги, заключить ее в объятия, почувствовать под руками нежное, томящееся тело. Ему захотелось зарыться лицом и руками в шелк ее волос, вышвырнуть мешающий гребень и увидеть, как золотые пряди упадут свободной волной. Он мучительно боролся с собой, пытаясь взять себя в руки, как делал многие годы, воюя со своими чувствами. Алекс чувствовал опасность — единственную, которой боялся.

«Идиот! — мысленно обругал он себя. — Ты не должен обнаруживать слабость перед этой ведьмой! Она использует свою власть, чтобы уничтожить тебя!» Алекс наблюдал за Элизабет Трент все последние недели и месяцы и видел, как она ставит ловушки многочисленным воздыхателям — мужчинам слишком слабым, наивным или просто глупым, чтобы противостоять ее прелестям. Он смотрел, как они пляшут под ее дудку, словно безмозглые куклы, подчиняющиеся буйному воображению девушки. Алекс думал об этом с отвращением. Да, ревность терзала его сердце, когда он видел ее улыбку, знаки внимания, которые она дарила другим. Но больше всего Алексу не хотелось попадать в ее ловушки наподобие остальных мужчин. Он не хочет плясать под ее дудку! Ни одна женщина не сможет сделать из Александра Бурка дурака! Он старался относиться к Элизабет с холодной учтивостью, избегал ее, где только мог, и кое-как ему это удавалось. Но сегодня… Надо собрать всю свою силу, чтобы справиться с собственной слабостью! Он со злостью думал о том, с какой радостью ожидает этого вечера, особенно после того, как она раздразнила его вчера днем. Нет, этого не может быть! Он этого не допустит! Сегодня вечером, как и всегда, эта женщина слишком опасна. Богиня любви, переполненная чувственностью, искусительница с невинными глазами и белой кожей, внешне спокойная и собранная, но внутренне пылающая, готовая разгореться от малейшего прикосновения. Руки Алекса невидимо для всех сжались в кулаки. И вот, когда Элизабет уже спустилась на последнюю ступеньку и задержалась там, все его чувства пересилил страх перед той опасностью, которой он подвергался.

— Прекрасно, прекрасно, — наконец выдавил он из себя. — Скажите, пожалуйста, кого это мы видим перед собой — богиню или куртизанку? — В ту же минуту Алекс с болью почувствовал нежный запах фиалок, идущий от ее волос.

Дженни издала сдавленный стон, Адам почти прострелил его осуждающим, нахмуренным взглядом. Но он не видел этого, потому что был занят только Элизабет. Она в ужасе посмотрела на него, как будто ее ударили.

Алекс заставил себя засмеяться, надеясь, что его смех прозвучит весело.

— Ответа нет, Лиззи? — подстрекал он ее.

В этом злобном настроении Алекс чувствовал спасение. Завораживающие чары были разрушены.

— Нам нечего сказать друг другу, мистер Бурк, — ответила она сдавленным голосом.

— Ах Боже мой, нам пора! — заторопилась Дженни.

— Да-да, конечно, надо идти. — Адам торопливо взял ее под руку и проследовал к двери гостиной.

Алекс снова насмешливо взглянул на Элизабет и с жесткой улыбкой на губах предложил ей руку. Но она отвернулась от него так резко, что взвилось и зашуршало ее бархатное платье, и проследовала за Дженни и Адамом в теплую мартовскую ночь. Алекс ощутил волну облегчения. Теперь между ними стоит барьер злости, и следует постараться, чтобы он не пропал.

В карете царило подчеркнутое молчание, нарушаемое вымученными попытками Дженни и Адама завести разговор. Однако они оставили это, понимая, что не удастся снять отчуждение или прервать тишину, переполненную невысказанными мыслями.

Когда они наконец приехали, шум бальной залы являл собой разительный контраст с их недавним молчанием в карете. Бал был устроен в городском собрании — длинной комнате с высокими потолками, которая была переделана для такого случая в весьма импозантную залу. Гигантские подсвечники с зажженными свечами излучали свет, отражающийся в натертом до блеска паркете. Комнату обрамляли мягкие диванчики, обитые голубым шелком, и кадки с живыми растениями. На одном конце залы стоял длинный стол, покрытый серебряной скатертью, сервированный тарелками с нарезанной индюшатиной и пирогами. Вино было на столе в необыкновенном изобилии. По зале витали звуки музыки, и некоторые пары уже весело кружились в танце, разодетые в платья всевозможных цветов и оттенков. Элизабет и ее компанию встретили взрывы смеха, которые сразу же разрушили атмосферу злобного молчания. Немедленно после своего появления они стали центром всеобщего внимания, потому что поклонники Элизабет слетелись к ней, как стая саранчи.

— Мисс Трент, вы никогда еще не выглядели так великолепно!

— Мисс Трент, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной?

— Мисс Трент, нельзя ли вам принести чего-нибудь прохладительного?

Элизабет весело отвечала, однако ее кокетство только прикрывало царящее внутри смятение. Окруженная поклонниками, она тут же была оттеснена от своих спутников. Оглядевшись, увидела их в центре группы во главе с Гренгером. Алекс выглядел сумрачным и скучающим, и она с тоской наблюдала, как он бесцельно слоняется по зале, ловко увертываясь от танцующих пар.

— Благодарю вас, Эдвард, я с удовольствием потанцую, — отвечала Элизабет автоматически и разрешила Эдварду Ленгстону отвести ее в центр залы. Однако она совершенно не обращала внимания на своего взволнованного, раскрасневшегося партнера, вместо этого ее глаза неотступно следили за передвижениями Алекса. Видя его угнетенное состояние, Элизабет пыталась подавить вздохи отчаяния. Вот некоторое время он церемонно стоял перед Сэлли Херберт, затем поклонился ей. Вот повел ее танцевать, а она в соблазнительном, слишком открытом платье насыщенного зеленого цвета, с рыжими волосами, свободными кольцами падающими на плечи, смотрела на него своими зелеными глазами самым вызывающим образом.

Элизабет торопливо отвернулась, ослепительно улыбаясь своему партнеру.

— Эдвард, вы замечательный танцор! — сказала она.

— Сп… спасибо, мисс Трент. Я чувствую себя так, как будто у меня две левые ноги, — признался он, вспыхивая еще больше.

В ответ зазвенел ее смех.

— Ерунда! Вы все делаете замечательно! — Она чувствовала, что у нее начинает кружиться голова и перехватывает дыхание. Теперь ей хотелось, чтобы это кружение длилось бесконечно.

Для Элизабет вечер тянулся томительно долго и нудно. Она танцевала, пила вино, флиртовала с каждым мужчиной, который попадался на пути, на лице постоянно сияла чарующая улыбка. Но внутренне вся сжималась от отчаяния — сердце ее болело и замирало. Несколько насмешливых слов, произнесенных Алексом в начале вечера, совершенно разрушили все надежды. Барьер, воздвигнутый им, был непреодолим, и чем скорее она примет это к сведению, тем будет лучше для нее же самой. Однако это подействовало на нее странным образом: сделало ее беспокойной, неугомонной, она чувствовала потребность постоянно двигаться и не давала себе ни минуты покоя, чтобы не думать. Порхая по большой зале, раскрасневшаяся от выпитого вина, Элизабет как будто с цепи сорвалась. Она не могла остановиться, не могла пропустить ни одного танца. Партнеры менялись — череда сильных рук и алчных, влюбленных глаз, — но Элизабет их как будто не замечала. Ее руки обнимали их в танце, но при этом они все казались ей на одно лицо, как две капли воды похожими один на другого — какие-то расплывчатые, ничего не значащие пятна.

Она отклонила предложение выйти замуж за Эдварда Ленгстона и начала почти истерично смеяться, когда оказалась в руках Гренгера. Он внимательно изучал ее и предположил, что Элизабет выпила слишком много вина. «Нет-нет, совершенно немного…» — смеялась она, и на глазах у нее появились слезы.

На этом балу, богато разодетый в голубой бархат, только чуть-чуть более темного оттенка, чем его прозрачные голубые глаза, Гренгер показался ей более близким, чем всегда. Когда она сказала ему об этом, он откинул назад голову и засмеялся:

— Теперь я точно знаю, что вы выпили слишком много!

К ней подошел Бен Тукер, пригласил потанцевать и сказал, что Кэрри сейчас говорит с его матерью и отцом.

— А, так твои родители здесь? — удивилась Элизабет. — Мне бы страшно хотелось с ними увидеться!

— Прекрасно, Элизабет! Но, может быть, для начала будет лучше спуститься обратно на землю.

Она засмеялась, услышав суровый тон его голоса.

— Ай-ай-ай, сэр!

— Ну же, Лиззи, возьми себя в руки, — Бен дышал ей в ухо. — Я никогда раньше не видел тебя в таком состоянии!

— Я никогда не чувствовала себя так раньше! — говорила она, но в глазах светилась безнадежность. — О Бен…

— Все в порядке. Я понимаю. — Он помолчал минуту. Веселье и смех вокруг них продолжались, однако их охватило странное спокойствие, хотя они двигались в танце. — Я должен поблагодарить тебя, Лиззи, за то, что ты уладила дело между мистером Бурком и мной.

— Так он с тобой поговорил?

— Да. И кстати, убедил меня вернуться на работу за весьма внушительную прибавку к жалованью.

— Я очень рада, Бен. — Теперь ее улыбка была вполне искренней.

— А Кэрри сказала мне, что ты подарила ей чудесное платье, которое сейчас на ней. Так вот, Лиззи, я хочу, чтобы ты знала: я сделаю все — все! — чтобы тебе помочь. После того, что ты для меня сделала…

— Бен, это очень мило с твоей стороны, но никто и ничто на свете мне уже не сможет помочь.

— Неужели дела так плохи? — Его обычно веселые глаза теперь были серьезны.

Она глубоко вздохнула.

— Мне очень неприятно, но это так. Но, ради Бога, не беспокойся обо мне. Я ведь на балу первая красавица! Разве ты ничего не замечаешь? — На ее лице снова появилась маска веселья.

— Разумеется. Но замечаю также, что ты весьма старательно делаешь вид, чтобы казаться счастливой. Но я же прекрасно тебя знаю.

Музыка прекратилась.

— Надо полагать, что так, — сказала она тихо. Элизабет взглянула в его глаза и увидела в них беспокойство. — Со мной будет все в порядке, — заверила она его весело, но в голосе ее слышалась тоска.

В этот момент их беседу прервал Джон Херберт, приблизившийся к ним с высокомерным и заговорщическим видом.

— Мисс Трент, разрешите пригласить вас на следующий танец? — спросил он, склоняясь в глубоком поклоне над ее рукой.

— Конечно! — Элизабет последний раз улыбнулась Бену через плечо и последовала за Джоном в центр залы. Но они танцевали там совсем недолго, вскоре она поняла, что он ведет ее куда-то в дальний конец залы, к занавешенной шторами двойной двери, за которой находилась небольшая терраса.

— Куда мы идем?

— На террасу. Я уже отчаялся улучить момент остаться с вами наедине!

— Ах, что вы, Джон! — Элизабет все еще продолжала улыбаться ему сквозь опущенные ресницы, безвольно разрешая вести ее куда он хочет. На террасе было прохладно и тихо, она чувствовала блаженное облегчение после шума и суеты бальной залы. Ночь была спокойной и безмятежной, более похожей на апрель, чем на март, легкий нежный ветерок теребил ветви все еще голых деревьев. В нескольких шагах от дорожки Элизабет заметила кролика по его дрожащим дергающимся ушкам. Внезапно он со всех ног бросился в кусты.

— Ну теперь наконец вы получили то, что хотели? — с улыбкой промурлыкала она своему спутнику.

— Я хочу вас, — ответил Джон хриплым голосом, со странным демоническим блеском в глазах. Элизабет подумала при этом, до чего же он похож на свою сестру: такой же лукавый и самоуверенный. В шикарной голубой форме, рыжие волосы заплетены в напудренную косичку — даже сейчас он выглядел всего лишь напыщенным юным интриганом, готовым на все ради достижения своей цели.

— Вы мне льстите, — заметила Элизабет.

Джон сделал к ней шаг и дерзко положил руки на талию.

— Выходите за меня замуж, Элизабет, — зашептал он страстно.

Она отвернулась, чтобы избежать его поцелуя.

— Я очень благодарна вам за ваше предложение, Джон, — начала она автоматически, — но…

— Не желаю слышать никаких но! — Он стиснул ее еще крепче и быстро поцеловал.

— Джон! — крикнула она раздраженно, пытаясь вырваться из его объятий. — Дайте же мне уйти наконец!

— Ясно! Мягкое обращение бесполезно в этой ситуации! — Его приглушенный смех прозвучал чрезвычайно самодовольно. — В таком случае я выбираю другую тактику. Вы очень красивая женщина, Элизабет, но вам нужна твердая рука. — Он притянул ее ближе и начал целовать в ухо, как ему казалось, на романтический манер. Однако Джон Херберт недооценил Элизабет.

— Дайте мне уйти, вы, невоспитанная обезьяна! — Она стряхнула с себя его руки, собрав для этого все свои силы, и посмотрела на него злобно.

Херберт потерял равновесие, чуть не упал и смотрел на нее с удивлением. Он-то ожидал встретить небольшое, мягкое и томное сопротивление, но вовсе не это. По всей видимости, она была гораздо сильнее, чем казалась, и уж, во всяком случае, гораздо более решительной. Он начал медленно наливаться гневом.

— Я сделал вам вполне респектабельное предложение! — запальчиво прокричал Джон.

— И сделали это совершенно недопустимым образом! — отпарировала Элизабет. Она дышала взволнованно и быстро, глаза ее сверкали, как два бриллианта. Хорошо хоть, что этот нахальный дурак не испортил ей прическу! Напоследок она рассмеялась коротким, презрительным смехом и отвернулась от него, собираясь вернуться в бальную залу. За сегодняшний вечер это было второе предложение, и Элизабет получила от него столь же мало удовольствия, как и от первого.

Именно в этот момент она увидела, что в дверях стоит чья-то высокая фигура и загораживает проход. Занавески сомкнулись. Элизабет остановилась как вкопанная. Александр Бурк с отсутствующим видом встал на ее пути, и на его лице застыло выражение холодной скуки.

— Добрый вечер, кузина. — Он кивнул ей, а затем как бы невзначай перевел взгляд на Джона Херберта, который чувствовал себя в это время, как загнанная в угол лисица. — А, мистер Херберт, — протянул Алекс, и в его голосе послышалось легкое презрение. В глазах появился металлический блеск.

— Добрый… вечер, мистер Бурк. — Херберт попытался проговорить сквозь стиснутые зубы: — Я тут как раз… мы тут… мы так…

— Разумеется. — В одном-единственном этом слове можно было услышать бесконечное презрение. Алекс лениво повернулся к Элизабет: — Насколько я помню, вы обещали мне танец, кузина?

Она кивнула так же церемонно и отстранение, как и он, и разрешила ему провести себя под руку в центр бальной залы. В то же время, до их ушей донеслись первые торжественные звуки менуэта.

— В этот вечер вы совершенно неотразимы, — сказал Алекс, и его руки крепко сжали ее талию.

— Да, некоторые так думают, — ответила она, глядя на него с вызовом. — Скажите, обязательно сжимать меня с такой силой?

— Да, я очень истосковался по твоему телу. — Он улыбнулся. — Я истосковался по тому удовольствию, которое мы оба испытывали, когда лежали в нашей большой постели в моей каюте…

— Прекрати! — зашипела Элизабет. — Неужели обязательно быть таким грубым и отвратительным даже здесь?

Он пожал плечами.

— Когда я увидел, как ты спускаешься по лестнице сегодня вечером, воспоминания с новой силой нахлынули на меня. Ты выглядела столь приподнятой… столь возбужденной и возбуждающей. Даже здесь, когда твои глаза так лихорадочно блестят от вина, а лицо пылает…

— Как вы смеете! — не вытерпела она и наверняка выскользнула бы из его рук, если бы он не держал ее с такой силой.

— Ну-ну, Лиззи, ты же не хочешь устроить сцену на глазах у всех этих заинтересованных людей, — ухмыльнулся он.

Элизабет оглянулась вокруг. Ей действительно показалось, что все внимательно смотрят на них. Что в самом деле их так интересует, подумала она вскользь. Ее взгляд упал на Дженни, сидящую на другом конце залы и беседующую с полной, солидной вдовой с седыми волосами, убранными по последней моде в прическу, напоминающую улей. Элизабет как можно ласковее улыбнулась ей и получила в ответ такую же улыбку.

— Почему они смотрят только на нас? — пробормотала она сквозь сжатые зубы.

— Наверное, потому, что мы представляем собой уж очень интересную пару.

— Может быть, — ответила Элизабет холодно. Избегая его взгляда, она огляделась вокруг себя еще раз. Очень может быть, что он правильно угадал причину такого внимания. А может быть, и нет. Все очень странно. Они наверняка представляют собой весьма импозантную пару: он высокий и массивный, с иссиня-черными волосами и ясными серыми глазами — и она, тоненькая блондинка, хрупкий цветочек в его руках. Боже мой, какой разительный контраст они представляют собой!

Элизабет знала, конечно, что, несмотря на это, у них есть очень много общего. Например, оба они обладают прямо-таки неукротимой гордостью, а также упрямством и неугомонным характером. Нельзя не вспомнить и бешеный темперамент. Она вздохнула. Ничего удивительного нет в том, что они не могут найти общий язык: их одинаковые огненные натуры заставляют их сталкиваться постоянно в бесконечных конфликтах. Нужно было понять это давным-давно: Александр Бурк и она безнадежно не подходят друг другу.

Менуэт кончился. Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга, и Элизабет все еще. ощущала его руки на своей талии. Затем рядом с ней кто-то негромко кашлянул, новый поклонник уже появился возле нее и с надеждой произнес:

— Прошу прощения, мисс Трент. Могу ли я иметь честь пригласить вас на следующий танец? Если я не ошибаюсь, это будет «Барабан Вирджинии».

Она узнала говорящего, его звали Льюис Уотсон, сын той самой вдовы с прической в виде улья. Это был смазливый мальчик не более восемнадцати лет, и его юношеская наивность показалась ей забавной и трогательной.

— Конечно. — Она быстро отвернулась от Александра Бурка.

— Одну минутку, если позволите, — сказал Алекс спокойным и бесстрастным голосом. — Разрешите мне воспользоваться этой возможностью и пожелать вам всего хорошего, кузина. Как вы знаете, я на рассвете уезжаю.

— Вы хотите сказать, что уже покидаете бал? — спросила она дрожащим голосом.

Он кивнул:

— Мисс Херберт оказала мне честь, разрешив проводить ее до дома.

— Я понимаю. — Элизабет усилием воли постаралась улыбнуться. Так, значит, это правда, теперь действительно все кончено. Она проиграла.

— Я желаю вам приятного путешествия, кузен. — Слова с трудом связывались одно с другим и звучали до абсурда официально. Не смея взглянуть Алексу в глаза, Элизабет взяла под руку терпеливо ждущего ее мальчика. — Мистер Уотсон, мне кажется, «Барабан Вирджинии» уже начался.

Льюис вымученно улыбнулся и повел ее с робкой застенчивостью к танцующим. Элизабет ослепительно улыбалась, всем своим видом давая понять, что в восторге от предстоящего танца. В это время уже зазвучал веселый мотив, а танец требовал от танцоров предельного внимания и энергии. К концу бала все уже и так были усталыми. Никто не заметил, что, несмотря на то что мисс Трент лучезарно улыбается, ее лицо бледно, губы дрожат, а глаза при этом необыкновенно яркие и влажные. Ни один человек не знал, что несравненная красавица, звезда бала, мечтает оказаться в собственной комнате, чтобы выплакать там боль своего сердца.

«Наверное, уже около трех часов ночи», — подумала Элизабет. Она лежала, ворочаясь, в своей пуховой постели, слишком несчастная и возбужденная, чтобы уснуть. Этот бал, казалось, будет длиться целую вечность — один сплошной кошмар, демонстрация вымученной веселости, — однако возвращение домой не принесло ей ни малейшего облегчения. Подушка была мокрой от слез, но успокоения не наступало. Александр Бурк уезжает, и она понимала, что теряет его навеки. Ей до боли стало ясно, насколько глубоко он презирает ее.

Но одна мысль жгла больше остальных. Сегодня Алекс, без сомнения, проведет ночь в постели Сэлли Херберт. Она будет наслаждаться его ласками и поцелуями.

Единственным утешением было то, что Сэлли Херберт никогда не сможет пробить железную броню, в которую он закован. Познает — в лучшем случае! — только его страсть и ласки, но никогда не добьется успеха в том, чтобы тронуть его непроницаемое сердце. Ни одна женщина этого не сможет — благодаря его матери.

Элизабет отбросила клетчатое одеяло и несколько минут просидела без движения. Сон не шел к ней. В своем отчаянии она не видела выхода. Уютная спаленка казалась душной. Босая, в одной сорочке, Элизабет вышла в коридор, спустилась по лестнице, добралась до входной двери…

На улице было тепло и спокойно, светили звезды, в их мягком сиянии ночные тени казались не такими сумрачными, как раньше, легкий ветерок раздувал ее ночную сорочку и закручивал ее вокруг голых колен. Она вышла во двор и пошла по направлению к конюшне. Было очень тихо, в кустах шуршали и скреблись разные ночные зверюшки. Кролик перебежал ей дорогу, с голого дерева поодаль внезапно заухала сова. Когда она с трудом открыла дверь конюшни, внутрь проникла лунная дорожка и осветила пол, покрытый кипами соломы, лошадей, переступающих с ноги на ногу в своих стойлах. Очень тихо закрыв за собой дверь, Элизабет медленно вышла на середину. В нос ей ударил сильный запах свежей соломы и лошадей. Она направилась в угол и опустилась на мягкую солому, зарывшись в нее лицом. Снова побежали слезы, и Элизабет начала сотрясаться от рыданий, не в силах примириться со своим безнадежным горем. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь одинокой и заброшенной.

Девушка не слышала, как тихо звякнул запор, не заметила, как дверь открылась и в конюшню вновь проникла лунная дорожка. Александр Бурк молча загородил собой проход и стал разглядывать Элизабет, плачущую на соломе. Ее волосы, цвета спелой пшеницы, спутанной массой лежали на плечах, тонкое изогнутое тело просвечивало сквозь ночную сорочку, ноги были босы. Она выглядела нежной и утонченной, в ней была какая-то незащищенность, как в хрупком красивом цветке. Алекс почувствовал комок в горле. Вот она, все еще рыдая, разметалась на своем ложе из соломы.

Он мягко закрыл дверь, но на этот раз Элизабет услышала звук. Она подняла голову и вскрикнула от ужаса.

— Не пугайся, — произнес он странным голосом.

Она закрыла заплаканное лицо руками.

— Что вы здесь делаете? Уйдите, ради Бога! Неужели вы не можете оставить меня в покое?

— Но ты вовсе не в покое. Что с тобой, Лиззи?

Вместо ответа она только покачала головой, отказываясь смотреть в его сторону.

— Уйдите!

Он сделал шаг к ней. Черный камзол был расстегнут у горла и обнажал массивную, заросшую волосами грудь. Волосы в беспорядке падали на брови, а серые глаза испытующе смотрели на нее.

— Лиззи…

— Прекратите! — Элизабет почти кричала. Теперь она подняла голову и посмотрела на него. — Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?

Он пожал плечами.

— Я шел за тобой.

— Как? Вы снова хотите меня изнасиловать? Не рассчитывайте на это! Я подниму такой крик, что разбужу и мертвого, сюда сбегутся слуги и вся ваша семья. Вы не можете больше использовать меня, как делали это на дорогом вашему сердцу корабле, капитан Бурк! — Теперь ее голос звучал ядовито. — Кроме того, разве сегодня ночью вам показалось мало? Или, может быть, Сэлли Херберт не совсем удовлетворила ваше страстное желание?

На его губах появилась мрачная улыбка.

— О Господи, сейчас ты выступаешь в роли сварливой женщины, не так ли? — заметил он.

Эти слова вызвали у нее новый приступ рыданий. Почему она должна вечно с ним сражаться? С человеком, который причинил ей столько горя! И вот теперь она перед ним в таком виде… униженная, растрепанная, у его ног! Нет, это невыносимо!

— Лиззи, пожалуйста, скажи мне причину всего этого! Прямо здесь и сейчас! — приказал он выразительно, наклоняясь над ней.

Она начала непроизвольно и истерично смеяться.

— Это что, приказ, капитан?

— Да.

Но тут неожиданно ее настроение изменилось. Элизабет захлестнуло чувство невыразимой слабости, вся гордость и запальчивость куда-то исчезли, и больше не было сил продолжать этот ужасный спектакль. У нее возникло непреодолимое желание сказать правду, которая владела ее существом, иссушала ее душу все последнее время, — и остатки гордости окончательно исчезли. Она загнанно посмотрела на него и прошептала сквозь слезы:

— Я вас люблю.

Эти слова привели его в шоковое состояние. На его лице отразилась смесь недоверия, изумления и потрясения. Он смотрел на нее так, словно хотел проникнуть в самую душу.

На губах Элизабет появилась горькая улыбка. Она кивнула и прошептала снова:

— Господь видит, я вас люблю. — И опять зарылась лицом в солому и зарыдала с новой силой.

В следующий момент Элизабет почувствовала, что он встал на колени, его руки потянулись к ней, нежно обхватили, губы покрыли ее лицо поцелуями.

— Нет! Нет! Прекратите! — Она пыталась сопротивляться, сбросить с себя его руки, защититься от поцелуев. — Я не позволю снова меня использовать! Как вы можете быть таким жестоким? Вы меня… убиваете…

Но он продолжал ее целовать, не обращая внимания на протесты. У самого ее уха раздался его голос — хриплый и одновременно до странности нежный:

— Нет-нет, Лиззи, я вовсе не жесток, и я вовсе тебя не использую.

Как всегда, от его ласк она почувствовала, что слабеет и все больше усилий требуется для того, чтобы сохранить самообладание.

— Пожалуйста… — умоляла она, извиваясь в его руках.

— Тихо! — Губы Алекса заставили ее замолчать, и она бессильно лежала на его руках с закрытыми глазами и чувствовала, что кровь в жилах пульсирует с новой силой. А потом он прошептал тихо и нежно:

— Я люблю тебя, Лиззи.

Ее глаза открылись. Она смотрела в загорелое лицо, так близко склоненное над ней.

Алекс улыбался, его серые глаза светились такой нежностью, какой она ни разу в них не видела.

— Это правда, моя любовь. Я боролся с собой слишком долго. — С этими словами его губы снова нашли ее и слились в поцелуе, который был неистовым и нежным одновременно.

Она почувствовала, что в ней закипает такой же жар, руки страстно обнимают его, как будто стараясь удержать навеки. Неужели он ее любит? Да смела ли она в это поверить? Да разве в самом деле это может быть правдой?

Несколько мгновений здравый смысл боролся в ней с чувствами. Элизабет пыталась погасить смущение в своей душе, однако потом рассудок отступил, все мысли уступили место захлестнувшей ее волне чувств. Его руки сдернули с нее тонкую рубашку и медленно начали свою сладостную игру. Груди Элизабет налились, он целовал ее, гладил, ласками доводя до экстаза. Под его руками она воспламенялась, становилась одновременно требовательной и податливой и возвращала ему нежность и поцелуи. Элизабет захватило чувство неизмеримой, безбрежной свободы, перед которой бледнели все остальные переживания и оставалась только радость момента — и знание, уверенность в том, что он ее любит.

После этого они лежали в объятиях друг друга, измученные и умиротворенные. Алекс прикрыл их обоих своим черным камзолом, под которым было очень тепло и пахло свежей соломой. Они тихонько и нежно переговаривались. Элизабет вдруг почувствовала необыкновенную легкость и без всякого стеснения смогла ему рассказать обо всем, о чем раньше ей мешала говорить гордость. И о Роберте Мабри, и о Томасе Синклере. О том, как они пытались воспользоваться ее бедственным положением и принуждали совершить неприемлемые для нее поступки.

— Ты единственный человек, которого я когда-либо любила, — бормотала она почти застенчиво, глядя в его глаза. — И единственный мужчина, который был у меня. Других у меня не было.

Алекс видел, как нежно светятся ее глаза, и трогал мягкие волосы, которые шелковыми прядями падали на плечи и грудь. Он прижал ее крепче и снова начал целовать розовые жадные губы.

— А насчет Сэлли Херберт… — начал Алекс, но она остановила его, закрыв руками рот.

— Прошу тебя, я не хочу ничего о ней слышать.

— Ах ты глупышка, да тут нечего и слышать. Проклятая девчонка заставила меня проводить ее домой, и это все. Правда, пригласила остаться, и, уж конечно, такого рода приглашение в ее устах означало многое, но меня это мало интересовало. Черт побери, Лиззи, ты единственная женщина, которую я хочу, единственная женщина, которую я когда-либо любил!

Лиззи. Она вспомнила, как будто это было в другом столетии, о том, как он первый раз назвал ее этим именем и каким отвратительным оно ей показалось. А теперь слышала в нем нежность и любовь и задрожала от восторга, услышав его на этот раз. Элизабет спрятала лицо на его груди, едва веря своему счастью.

Немного позже они оделись и он понес ее на руках, как будто она была ребенком, в дом, в ее спальню. Там они провели остаток ночи. Но прежде чем заснуть, Алекс крепко ее обнял и прошептал в самое ухо:

— Лиззи?

— Да? — полусонно пролепетала она.

— Я уезжаю утром. Всего лишь через два часа. Ты представляешь, мы любили друг друга почти целую ночь.

— Мм… Да-да, знаю. Хорошо. — Она прижалась к нему теснее.

— Когда я вернусь, мы объявим о нашей помолвке. Я хочу жениться на тебе как можно скорее.

Элизабет улыбнулась ему не открывая глаз.

— Да-да, как можно быстрее, — прошептала она счастливо.

Он поцеловал ее в глаза и прикорнул рядом. Элизабет лежала в блаженной полудреме, наслаждаясь миром, спокойствием и его присутствием, отдыхая от всех своих горестей и невзгод, которые захлестнули ее в последние месяцы. И вдруг Элизабет охватил какой-то странный озноб: ей показалось, что чьи-то ледяные пальцы коснулись легонько спины. Предчувствие чего-то неизвестного и страшного нарушило ее спокойствие. Это продолжалось только мгновение, а потом исчезло, растаяло. Как будто тень прикрыла на минуту луну. Может быть, это ночной кошмар? Она не понимала.

Элизабет открыла глаза, посмотрела на спящего Алекса. Как чудесно лежать вот так рядом с ним. Она снова к нему придвинулась, чтобы почувствовать его сильное, надежное тело. Все наконец хорошо закончилось. Они нашли друг друга, преодолели препятствия, которые их разделяли, пронесли свою любовь, несмотря на все сомнения. А когда он вернется, они поженятся.

Что же тогда ее так беспокоит? Что же теперь угрожает их счастью?

 

Глава 23

Над ее головой склонились буйно цветущие ветки деревьев, в воздухе стоял неумолчный птичий перезвон. Крупная коноплянка вспорхнула с дерева, потом вернулась с веточкой в клюве, которую деловито добавила к своему почти готовому гнезду. «Должно быть, малыши появятся на свет очень скоро», — с улыбкой подумала Элизабет.

У нее был повод улыбнуться. Стоял поздний апрель, везде цвело множество цветов, их густой медовый аромат пронизывал воздух, а на деревьях уже начали распускаться очаровательные зеленые листочки. И к тому же сегодня ночью Александр Бурк возвращается из похода.

Она была полна лихорадочного нетерпения, страстно мечтала снова увидеть его красивое, благородное лицо, поцеловать нежные любимые губы. Три дня назад от Алекса пришло известие, что именно сегодня его следует ждать домой. Скорее всего это произойдет поздно вечером, поэтому не стоит беспокоиться с обедом — так говорилось в послании. Она стала напевать про себя какой-то веселый мотивчик и продолжала прогуливаться по вымощенной бревнами дорожке. В предвкушении вновь увидеться с любимым Элизабет находилась в приподнятом настроении. Она очень соскучилась по нему, но старалась скрыть рвущиеся наружу чувства от Адама и Дженни, решив, что не стоит менять что-либо в их взаимоотношениях до тех пор, пока Алекс не вернется и они официально не объявят о помолвке, как было условлено. Однако это было невыносимо трудно — не открывать своей любви к Александру Бурку.

К счастью, теперь уже все позади. Всего несколько часов — и они снова будут вместе, объявят наконец о своей любви на весь мир.

Элизабет снова улыбнулась сама себе. Она испытывала необыкновенное волнение по поводу еще одной новости, которую ей надо будет сообщить Алексу сегодня вечером. Все ее существо просто переполняло удовольствие, когда она думала об этом.

У нее будет ребенок.

Пока еще беременность была очень ранняя, поэтому незаметна для постороннего человека. Разве что счастливый жар, который обволакивал тело Элизабет, и сияющее счастьем и здоровьем лицо могли бы выдать ее слишком уж дотошному наблюдателю.

Прогуливаясь по дорожке и периодически останавливаясь только для того, чтобы нарвать сирени с диких кустов, она удивлялась тому, что Гренгер захотел увидеть ее именно сегодня. И более того, настаивал при этом на полной секретности. Вчера днем Элизабет встретила его случайно в городе, когда по поручению Дженни покупала кое-что из галантереи. Гренгер сказал ей, что дело очень серьезное, хотя совершенно частное, и что он должен обязательно обсудить его с ней.

— Очень хорошо, — ответила она, улыбаясь. — Может быть, мы вместе прогуляемся? Мне как раз в данный момент совершенно нечего делать.

— К сожалению, у меня сейчас одно неотложное дело, — ответил он с сокрушенным видом. — Мне очень неприятно беспокоить вас специально, но может быть, нам отправиться на прогулку завтра днем?

Она согласилась, спросив только, в котором часу он за ней зайдет.

— Мисс Трент, приношу тысячи извинений за все причиняемые мной неудобства, но я бы предпочел встретиться с вами уже по дороге. Было бы лучше, чтобы Дженни и Адам ничего не узнали о нашей встрече. Это касается Алекса.

Удивленная, она согласилась, и они договорились встретиться на уединенной улочке недалеко от дома Бурков. Элизабет обещала ни слова не говорить Дженни или Адаму, хотя и задумалась, что же это за дело, которое они собираются обсуждать, и почему оно столь срочное и конфиденциальное.

Любопытство выгнало ее из дома очень рано в тот день. Еще не было трех часов, когда она вышла на улицу в легком голубом муслиновом платье с распущенными волосами, которые лежали на спине мягкими золотыми локонами. Утро выдалось пасмурное, на горизонте клубились мрачные грозовые облака, в воздухе чувствовались предгрозовая духота и наэлектризованность. Днем стало еще жарче, и теперь, выйдя на прогулку, Элизабет несколько пожалела о своем нетерпении. Вспотевшие волосы мокрыми прядями свисали на лицо, платье прилипало к спине. Очень хорошо, молча бранила она себя, это научит ее быть более терпеливой. Вместо того чтобы встретить Гренгера в назначенном месте, Элизабет решила прогуляться четверть мили до его дома. Но теперь, когда полуденный зной был в самом разгаре, а темные облака собирались на грозовом небе, она пожалела о своем решении. Элизабет остановилась на тенистом газоне, присела под пирамидальным вязом, стоящим поодаль от дороги, надеясь, что у нее еще останется достаточно времени, чтобы вернуться домой, немного отдохнуть и принять ванну перед возвращением Алекса. Она хотела выглядеть к его приходу свежей и красивой.

Элизабет едва успела сесть, прислонившись спиной к мощному стволу вяза, когда до нее донесся цокот копыт. Она выглянула из-за дерева, чтобы разглядеть того, кто проедет мимо нее, надеясь, что, может быть, это окажется кто-нибудь из знакомых. Однако увидела двух незнакомых мужчин, едущих навстречу друг другу с разных концов улицы. Что-то в их облике заставило ее сжаться на своем месте и не двигаться, спрятавшись в густой тени кроны дерева.

Всадники остановились недалеко от нее и поприветствовали друг друга с грубой фамильярностью. Один был громадным неуклюжим брюнетом с широким плоским лицом. На нем были пропыленная одежда и треуголка. От него несло крепким запахом пота, маленькие капельки блестели на чернобородом лице, а рукава просоленной полосатой блузы закатаны до локтей. Другой мужчина был смуглым и тощим, все его движения были быстрыми и нервозными. Его голос, ясно доносившийся до ушей Элизабет, звучал с какой-то смешной хныкающей интонацией.

— Все готово? — проскрипел смуглый раздраженно.

— Да-а. Он, право же, хладнокровный человек — спокойнее, чем морская черепаха в панцире. Когда должен прибыть Бурк?

— Когда стемнеет, — ответил смуглый, его руки в это время беспокойно теребили поводья лошади.

Элизабет напряглась, внезапно почувствовав настоящую тревогу. Кто эти люди, и почему они ни с того ни с сего обсуждают Алекса? В горле у нее пересохло, она старалась не пропустить ни слова из их дальнейшего разговора.

Теперь заговорил громадный, его голос звучал медленно и басисто:

— А ты уверен, что никаких неожиданностей не будет с этой Трентихой? Она не откажется?

— Она не откажется, — скрипуче заверил его другой и гадко хихикнул. — Когда я возьму ее в оборот, она станет послушной, как глина, в наших руках. Можешь на меня положиться. Завтра в это время Бурк уже будет мертв — и ни одного свидетеля. У нас только одна проблема — чтобы Кэсс не вздумала плясать на его могиле. — Он снова сплюнул и вытер рот рукавом своей рубашки. — А теперь, Торн, тебе надо спешить в гостиницу и удостовериться, что его превосходительство на месте. Все полетит к чертям, если хоть одна деталь нашего плана даст сбой.

Громадный кивнул и поднял свою устрашающую лапу в знак прощания. Затем пришпорил черного в яблоках жеребца и поскакал по улице, по которой совсем недавно прогуливалась Элизабет. Второй в это время не менее поспешно поскакал в другую сторону. На том месте, где они стояли, осталось только облачко пыли.

Элизабет почувствовала леденящий ужас, ее мысли путались и прыгали. Против Алекса возник заговор — они хотят его убить! Она силилась взять в толк, что могло все это значить.

Завтра в это время Бурк уже будет мертв!

Но ведь она должна помочь. Гренгер должен ей помочь. Он же лучший друг Алекса. Нужно идти к нему!

Она вскочила и побежала, не обращая внимания на первые капли дождя, падающие с потемневшего неба. Дом Гренгера совсем недалеко, за углом. Вспотевшая, задыхающаяся, Элизабет бежала не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев, выступающие из-под земли. Она боялась задержаться хоть на минуту. Если должно что-то случиться — это случится очень скоро. Значит, у нее и Джоффри очень мало времени, чтобы остановить преступление.

Только добежав до двухэтажного каменного дома Гренгера, она подумала о том, что это, должно быть, та самая причина, по которой Джоффри решил с ней встретиться. Возможно, он уже знает о заговоре и хочет ей помочь, не желая в то же время тревожить Адама и Дженни. Однако для того чтобы обдумать все более тщательно, у нее не было времени. Взбежав по ступеням, она начала судорожно трезвонить в дверной колокольчик. Казалось, прошла вечность, прежде чем наконец дверь отворилась и на нее с неодобрением взглянул лакей.

— Да? — прогудел он.

Элизабет прошмыгнула мимо него и закричала:

— Джоффри! Быстрее!

Наверху раздались шаги, и Гренгер появился на лестнице, одетый для прогулки, с тростью в руках.

— Мисс Трент! — Через секунду он оказался возле нее и отпустил лакея одним движением руки. — Я как раз собирался выходить к вам навстречу. Что-нибудь случилось?

— Я… должна с вами поговорить!

— Ну разумеется. Пойдемте в кабинет и выпьем по стакану вина. Моя дорогая, вы совершенно промокли!

Элизабет позволила ему отвести ее в высокий просторный кабинет, заставленный рядами книг и канделябрами. Из хрустального графина он налил два стакана вина, затем настоял, чтобы она села на один из обитых голубым плюшем стульев. Гренгер в это время облокотился на мраморный столик и стал задумчиво изучать ее.

Элизабет выпила глоток вина, чтобы успокоить взвинченные нервы, надеясь остановить дрожание рук, которое было слишком заметно. Затем она быстро отставила от себя стакан.

— Джоффри, вы должны мне помочь! Оказывается, существует заговор против Алекса. Кто-то хочет его убить!

Он продолжал на нее смотреть.

— Успокойтесь, моя дорогая.

— Но… вы не понимаете. Это правда. Я случайно слышала по дороге, как разговаривали два человека… всего несколько минут назад! Они договорились его убить!

Джоффри нахмурил брови и медленно отпил большой глоток из своего стакана.

— А что именно вы слышали?

— Не так уж много! — Она судорожно вздохнула. — Только то, что все уже подготовлено, что завтра в это время он уже будет мертв и что каким-то образом я должна в этом участвовать! Я совершенно не могла понять, о чем это они говорят! — Ее голос осекся. — Джоффри, мне страшно!

— Не бойтесь. — Его бледные голубые глаза все еще не отрываясь смотрели на нее, но выражение их было неопределенно. — Нет никаких причин для страха. Раз уж вы должны в этом участвовать, значит, вам не угрожает никакая опасность.

— Участвовать?.. — повторила Элизабет машинально. — О чем это вы толкуете?

И тут наконец она все-поняла. Недоверчивость отразилась на ее лице.

— Так значит… значит, вы замешаны в этом заговоре…

Он спокойно кивнул.

Она моргала глазами, силясь собрать в единое целое разрозненную картину, все еще не в состоянии поверить тому, что ей открылось.

— Но ведь вы же друг Алекса — его лучший друг. Почему вы хотите причинить ему вред?

Гренгер снова лениво потянулся к графину и наполнил свой стакан.

— Может быть, еще вина? Нет? Ну хорошо, если отвечать на ваш вопрос, моя дорогая мисс Трент, я вовсе не хочу причинять ему вред — это просто необходимость.

— Не понимаю! — Ужас и страх изменили ее голос, ногтями она впилась в обивку стула, на котором сидела.

Гренгер пожал плечами.

— Мы находимся по разные стороны. Вы понимаете, Элизабет, я сохраняю верность своей родной стране. К сожалению, вы и Алекс оказались не со мной.

— Так вы же предатель! — воскликнула она с презрением.

— Нет. Я совершенно законопослушен Англии.

— Но ведь вы же предаете своих друзей!

И снова он пожал плечами.

— Только необходимость вынуждает меня к этому. У меня есть более важные обязанности, чем узы дружбы.

Она вспомнила, что однажды уже слышала от него нечто подобное. Тогда они обсуждали вопрос каперства. «Никто из нас не любит причинять вред отдельным людям, тем более из личных соображений, однако иногда необходимость заставляет это делать ради достижения высших целей».

— Так, значит, цель оправдывает средства, — прошептала она. — Даже если это означает убийство лучших друзей.

— Именно так. — Он снова поставил стакан на столик рядом с собой. — Скажите мне, Элизабет, неужели вам совершенно неинтересно узнать, каким образом вы должны участвовать в этом плане?

Она оставалась безмолвной, хотя стук ее сердца, казалось, наполнял собой всю комнату. Он же просто играет с ней, и к тому же наслаждается игрой. Теперь ей казалось удивительным, почему это раньше она не замечала холодность его бледно-голубых глаз, никогда не испытывала недоверия к этому мурлыкающему голосу.

— Я собирался встретиться с вами сегодня днем, как мы и договаривались, а затем доставить вас сюда. Но вы предусмотрительно избавили меня от беспокойства по этому поводу. — На его губах играла улыбка. — Ну а с этого момента все пойдет по задуманному плану, включая и все услышанное вами по дороге: Бурк умрет с вашей помощью.

Она попыталась прервать его, но он поднял руку с наманикюренными ногтями.

— Одну минуту, пожалуйста. Разрешите мне все объяснить до конца. — Он достал из ящика стола лист бумаги и гусиное перо. — Вы должны будете написать письмо — весьма преступное послание, боюсь. В нем сознаетесь, что украли документы из потайного сейфа Бурка и приготовились переправить их своим соучастникам — именно тем, кому это письмо будет адресовано. — Так как Элизабет приподнялась со своего места, Гренгер наклонился вперед и толкнул ее обратно почти без усилий. — В этом письме вы также укажете место и время встречи, причем очень подробно, — сегодня в полночь возле старой каменоломни, которая находится в лесу. Предполагается, что вы принесете туда украденные документы. — Он улыбался почти ласково. — То, что вы англичанка, сыграет большую роль, вы понимаете. Это придаст вашему участию абсолютную правдоподобность. А тот факт, что я украл эти документы у вас в подходящий момент и переправил их обратно, только добавит против вас улик.

— Продолжайте, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

— Письмо в нужный момент будет потеряно, я же его найду. А вы между тем в это время самым таинственным образом исчезнете. — Гренгер с жестокой улыбкой покачал головой. — Зная Алекса, можно сказать с полной определенностью, что он впадет в бешенство и поклянется пустить вам кровь. Естественно, он соберется пораньше отправиться в назначенное место, чтобы захватить вас и ваших мерзких сообщников врасплох, а я предложу себя в качестве сопровождающего в этой его рискованной миссии.

— Ублюдок, — сказала она тихим затравленным голосом.

— Как угодно. В любом случае мои сообщники будут его ждать, а мы приедем немного раньше полуночи, и все вместе уничтожим Александра Бурка.

— А почему вы должны обязательно его убивать? — начала она беспомощно. — Вы ведь н так имеете нужные вам бумаги.

— И для меня это было бы идеальным вариантом. Я был ключевым агентом, который организовывал нападения на курьеров по дороге в дом Бурков и обратно и получал в руки документы первостепенной важности. Но вы понимаете, Элизабет, рано или поздно Алекс и другие все равно начнут что-то подозревать, станут проверять людей, причастных к получению информации, чтобы открыть причину нападений. И вполне вероятно, что меня разоблачат. Именно поэтому, — он поднял к губам свой стакан и посмотрел на нее с удовлетворением, — вина за всю предыдущую утечку информации ляжет на вас, ибо вы — отправленная сюда с миссией британская шпионка. Ах да, прошу прощения, Элизабет, но ведь правда о вашем происхождении наверняка выплывет наружу при расследовании: ваши британские связи окажутся вполне уместными. Какой стыд в самом деле! Я сперва надеялся, что вы станете для меня ценной помощницей, и весьма желанной. Но после нашего разговора — в тот день, помните, когда мы ехали верхом, — я понял, что любая помощь от вас должна носить непреднамеренный характер.

Элизабет склонилась вперед на своем стуле.

— Вы все еще не ответили на мой вопрос. Почему надо обязательно убивать Алекса? Разве недостаточно все свалить на меня? Это снимет с вас все подозрения, а я уеду! Я вам обещаю! Нет никакой необходимости его убивать!

— Боже мой, неужели вы так ему преданны? Я подозревал нечто подобное, но это не имеет значения. Алекс в жизни не верил ни одной женщине, а при том, что все улики будут против вас, включая ваше собственное письмо, он попадется на удочку с готовностью. Отвечая на ваш вопрос, скажу: убить Алекса приказало мое начальство. Возможно, они рассуждают, что это приведет к расколу среди интеллигенции. Естественно, все поймут, что вы и ваши сообщники его убили, а сами исчезли. Рапорт об этом я с большой радостью обязательно подготовлю.

Он стал задумчивым.

— Вне всякого сомнения, после этого мрачного преступления все жители Филадельфии дважды подумают, прежде чем станут предлагать свои дома, или услуги, или явки для шпионов повстанцев. К тому же, — его голос стал насмешливым, — если такой человек, как Александр Бурк, может быть убит, то насколько большая опасность подстерегает олухов?

Ее глаза сверкали от бешенства.

— Вы омерзительны! — набросилась она на него. — И если вы думаете, что я хоть пальцем пошевельну, чтобы помочь вам, то вы глубоко ошибаетесь!

За окном раздался удар грома, после него наступила напряженная тишина. Ветер со стоном раскачивал деревья, капли дождя барабанили в зашторенное окно. Но внутри атмосфера казалась не менее наэлектризованной и взрывоопасной.

Гренгер взял в руки лист бумаги и перо.

— А теперь вы напишете это письмо, — произнес он спокойно.

Вместо ответа пальцы Элизабет еще сильнее сжали стакан с вином, и вдруг одним решительным движением она вскочила со стула и выплеснула остатки вина в его лицо. Затем бросилась к двери, распахнула ее настежь и поняла — все пути к бегству отрезаны. За дверью стоял смуглый человек, которого она видела сегодня на дороге. Она вскрикнула и попыталась проскользнуть мимо него, но он с легкостью сгреб ее в охапку и впихнул обратно в кабинет. После этого скрутил ей руку за спиной, схватил за горло и принялся душить. Задыхаясь и хрипя, Элизабет боролась, пытаясь освободиться, но все было напрасно: железные клещи не под силу было разжать. Все, что она могла сделать, это устоять, пытаясь тем самым успокоить боль в вывернутой руке.

Гренгер подошел к двери и хладнокровно закрыл ее изнутри, в то время как смуглый человек выпихнул Элизабет на середину комнаты и, по-видимому, стал ждать дальнейших приказаний.

— Как я вам уже говорил, Элизабет, вы будете с нами сотрудничать, — промурлыкал Джоффри лениво, подошел к графину и налил себе еще один стакан вина. Затем начал пить стоя, глядя на нее.

— Пожалуйста, позвольте уйти, — умоляла она, едва в состоянии выдохнуть слова. Боль накатывалась на нее сокрушительными волнами. — Прошу вас… остановите его.

— Ах, так ты согласна?

— Будьте вы прокляты, нет! — Каким-то образом она нашла в себе силы выдавить эти слова. — Я никогда не соглашусь.

По знаку Гренгера смуглый человек внезапно ослабил свои клещи вокруг горла и некоторое время что-то нашаривал в кармане. Но прежде чем Элизабет смогла среагировать, в его руке сверкнула сталь. Нож. Элизабет невольно вздрогнула и почувствовала, как у нее подгибаются колени.

Он не сделает этого. Это невозможно! Почти теряя сознание, Элизабет подумала, что это кошмар, от которого она должна вот-вот пробудиться. Однако все говорило о том, что это вовсе не кошмар. Это реальность. Опасность, близкая и страшная, угрожала ей теперь — угрожала ей и ее малышу. Ребенку Алекса. Путаясь в пелене слез и боли, ее разум искал ответа. Она должна защитить не только себя и Алекса в этой ситуации. Нужно думать о ребенке, которого можно было потерять в любой момент из-за страданий, боли и истязаний, которым она подвергается. Этот новый страх был сильнее, чем все предыдущие, сильнее, чем нож, и Элизабет поняла, что они сейчас с ней сделают. С трудом, как будто издалека, она услышала голос Гренгера, мягкий и бесстрастный, который говорил:

— … если необходимо, хотя так неприятно уродовать столь прекрасные черты. Но вы можете еще спасти себя от этой неприятности.

— …хорошо… — Это был шепот, стон, едва слышный. Но Гренгер, наверное, его услышал, потому что поднял руку, и ее истязатель убрал свои руки весьма поспешно, а затем ухмыляясь спрятал нож.

Написать проклятое письмо и подписать его не заняло много времени, хотя перо при этом дрожало в ее руке. Когда все было кончено, Элизабет горько зарыдала.

— Хорошо сделано, — весело ободрил ее Гренгер, помахивая письмом в воздухе. Выглядела Элизабет очень плохо: спутанные, всклокоченные волосы, измятое голубое платье, разорванное на плече. Гренгер покачал головой.

— Теперь вам совершенно не о чем беспокоиться, Элизабет. Вы находитесь в полной безопасности.

Она не ответила, все еще продолжая рыдать.

— Роллинс отвезет вас в гостиницу «Золотая лошадь». Там вас будет ждать кое-кто, кого вы, вероятно, хорошо помните и кто прямо-таки горит желанием увидеть вас снова. Между прочим, он намеревается подержать вас при себе некоторое время — во всяком случае до тех пор, пока будет чувствовать к вам привязанность, так что не бойтесь, ваша жизнь в безопасности.

Элизабет посмотрела на него сквозь слезы.

— Боже мой, о чем вы говорите? Кто это?..

— Всему свое время. Роллинс…

Смуглый человек снова приблизился к ней вплотную, и Элизабет съежилась на своему стуле, но на этот раз он просто засмеялся и схватил ее запястья.

— Прошу простить за столь маленькое неудобство, но, поверьте мне, это совершенно необходимо. Вы не должны быть узнаны по дороге в гостиницу и уж тем более когда будете в нее входить. — Пока Гренгер говорил, Элизабет наконец поняла, что происходит. Роллинс связывал ее.

— Ах, нет… прошу вас… — протестовала она слабо, но Гренгер ее оборвал:

— Это необходимо. — Не имело смысла с ним спорить, таким безжалостным голосом это было произнесено.

Когда ее руки и ноги были связаны, Гренгер принес белый носовой платок и быстро сделал из него кляп. Затем Роллинс поднял ее на руки и вынес из кабинета.

Пока ее несли, Элизабет с ужасом смотрела вокруг. Они проходили мимо множества слуг, которые казались слепыми и глухими и не обращали ни малейшего внимания на ее отчаянное положение. Все были замешаны в этом злодействе, абсолютно все. Свою ненависть она могла выразить только глазами и мысленно желала им смерти. Роллинс вынес ее через скрипучую дверь на кухню, а затем и на улицу, где все еще бушевала буря. Дождь лил как из ведра. Элизабет погрузили на старенькую повозку. В нее были впряжены не менее старые тощие клячи, стоявшие под дождем с понурыми головами. Подойдя к повозке, Роллинс вытащил оттуда большой грязный мешок наподобие тех, в которых носят картошку. Последнее, что видела Элизабет, это был Джоффри Гренгер. Он стоял в дверях и махал им рукой. Затем ей на голову набросили мешок, и она оказалась в полной темноте.

Элизабет услышала, как Роллинс сел на место кучера и стал понукать лошадей. Повозка двинулась вперед, подскакивая на размокшей, ухабистой дороге.

— Господи, помоги мне и моему ребенку, — молилась Элизабет. Ей казалось, что она задыхается в мешке, воздух был сырой и удушливый. Элизабет ощущала одновременно тепло и уют укутывающего ее мешка и холодную сырость от промочившего ее до нитки дождя. Связанная и с заткнутым ртом, неспособная двинуться или говорить, она чувствовала, как ее покрытое синяками тело болезненно ныло, пока повозка шатко двигалась по вымощенной камнями мостовой.

Ее везли в гостиницу «Золотая лошадь» — как она знала, место встречи матросов, путешественников и купцов. Смутно Элизабет пыталась вообразить себе, что это за человек, упоминавшийся Гренгером, тот, который собирается «подержать ее у себя». Ее мучил страх за себя и за жизнь своего ребенка, но в то же время сердце переполнял и другой страх.

Алекс! Ему грозила ужасная, неминуемая, смертельная опасность. И хуже всего в этом то, что он умрет, веря, что она предала его. По ее щекам текли горячие слезы. Если бы только она могла избавить его от этой ужасной боли — гораздо худшей, чем Гренгер мог бы придумать. Боль измены.

«О любовь моя, — молилась она безмолвно. — Прости меня».

 

Глава 24

Алекс выругался сквозь зубы, когда Лунный споткнулся на мокрой земле. Бурк потянул его вверх, а затем пришпорил с новой силой. Где-то неподалеку завыл волк. Ночь была наполнена шелестом дождя и шумом ветра, терзающего темные деревья. Небо над головой покрыто клочьями рваных, похожих на привидения серых облаков, которые проносились с бешеной скоростью, так что казалось, будто само небо несется куда-то в черноту. Луна мелькала временами в разрывах туч, но темнота от этого сгущалась еще больше и казалась почти непроницаемой.

Гренгер украдкой поглядывал на человека, едущего верхом рядом с ним, и с легкостью распознал охватившее его сверхъестественное бешенство. Несмотря на то что Бурк управлял Лунным с обычной сноровкой, Гренгер чувствовал, как напряжены мускулы его тела — он был похож на пружину, готовую в любую минуту развернуться с бешеной силой. Губы Алекса были плотно сжаты, придавая лицу мрачное и напряженное выражение. Но главное — глаза; серые и сверкающие, суженные, как бойницы, они показывали, насколько этот человек должен быть опасен. Такие глаза могут быть у человека, который не просто идет на убийство — жаждет убить. Безжалостные, они смотрели прямо перед собой, вглядываясь в тьму этой дождливой ночи, в них не было ни следа сострадания или доброты.

Гренгер мысленно улыбался. Все шло точно по плану. Сжигаемый ненавистью к этой английской девчонке, Алекс устремился прямо в западню, которая была для него приготовлена. Нет никакого сомнения, что его удивление будет безграничным, когда, вместо того чтобы найти свою преступную красавицу и ее сообщников, он будет окружен Роллинсом и Торном, не говоря уже о самом Гренгере. Ах да, думал про себя Гренгер, это, конечно, будет для него самым сильным ударом.

Скача бок о бок с Алексом через лес, Гренгер испытал нечто похожее на угрызения совести. Дружбу с Бурком, хотя она и претерпела значительные изменения с тех пор, как между Англией и колониями вспыхнула война, вовсе не так легко было предать. Он потерял уважение к Алексу после того, как услышал его глупые мятежные речи. Бурк просто наслаждался «независимостью» и «свободой». Ха! Неужели он не видел, что эта дорожка ведет прямиком к анархии и хаосу. Алекс просто утратил здравый смысл, стал глупым и сентиментальным. И очень опасным для окружающих. А уж каперская деятельность Алекса, так же как его связи с колониальными секретными агентами, решили его судьбу: ему нельзя позволять и дальше заниматься такими делами.

«Конечно, нехорошо получилось с этой девчонкой», — с сожалением думал Гренгер. С каким бы удовольствием он оставил ее себе. Это стройное, соблазнительное тело, золотые волосы и эти незабываемые фиолетовые глаза! Гренгер глубоко вздохнул. Может быть, можно будет убедить Ричарда поделиться ею с ним — ну хотя бы на одну ночь. Однако он хорошо себя знал: познав эту сладкую трепетную плоть, ему уже очень трудно будет от нее отказаться. Это была женщина, которая берет мужчин в плен. Таким образом, думал он с кривой усмешкой, ему ничего не остается, как признать свое поражение, ибо она теперь принадлежит другому.

— Мы подъезжаем. — Шепот Александра прервал царившее молчание. Алекс достал свои карманные часы и раскрыл футляр. — Около половины двенадцатого. У нас достаточно времени, чтобы подготовиться.

Гренгер кивнул, думая, как хорошо все идет. А почему бы и нет? Все было хорошо задумано — результат кропотливого труда и большой подготовительной работы.

А у Алекса в это время сводило челюсти, когда он вспоминал свое возвращение домой. Кромешный ад и смятение! Он никогда не забудет белое, безжизненное лицо Дженни и поникшие плечи Адама. Или выражение лица Гренгера — нахмуренный взгляд, сдвинутые брови, глубочайшее сосредоточение, — когда Алекс стоял в дверях и требовал, чтобы ему ответили, где Элизабет. Довольно! Он старался выбросить из головы воспоминания о том, как они начали рассказывать ему об исчезновении Элизабет. И о том письме, которое она, наверное, случайно забыла, а Гренгер нашел его в спальне. Нет, нельзя думать об этом! Иначе он снова раздует угольки своей ненависти и потеряет всякое самообладание. То есть сделает именно то, чего не должен делать ни при каких обстоятельствах, ни за что.

Алекс стиснул зубы. Они уже почти подъехали к Птичьему колодцу на старой каменоломне. Все его нервы и чувства обострились. Он пытался не пропустить ни малейшего шума или движения, пока они продирались сквозь гущу деревьев на маленькую открытую площадку. Именно здесь, в центре этой площадки, окруженный кольцом древних деревьев, стоял старый кирпичный колодец, давно заброшенный и весь увитый ползучими стеблями плюща. Идеальное место для любовных свиданий — только не сегодня ночью.

Александр выехал на середину площадки и осадил коня прямо возле колодца. Затем повернул Лунного к Гренгеру, который остался стоять на кромке поляны, внимательно наблюдая за Алексом.

— Может быть, нам привязать лошадей вон там, направо? — предложил Алекс.

— Не думаю, что это будет хорошо, — ответил Гренгер медленно.

— Нет? А у тебя есть лучший план, Джоффри?

В этот момент за спиной Алекса раздался шум. Два человека выпрыгнули из круга деревьев, держа в руках длинные тяжелые мушкеты, направленные на него. Гренгер полез в карман и достал большой пистолет с серебряной ручкой, который он держал с легкостью, почти играючи, в то время как в углах губ застыла печальная улыбка.

— Мне очень жаль, Алекс, — сказал Джоффри, качая головой, — но ты должен понять, что это абсолютно необходимо.

Алекс не двигался. Он смотрел на Гренгера с непоколебимым спокойствием.

— Может быть, ты объяснишь, мой друг, — сказал Бурк мрачно.

— Ах да, объяснения, — нараспев произнес Гренгер, неприятно поморщившись. Ну что же, если ему так хочется, можно и поиграть с ним, как кошка с мышью, перед концом. — Боюсь, нам придется тебя убить, Алекс. У меня есть приказ, ты понимаешь.

— Приказ из Англии?

— Да, приказ из Англии. Надо полагать, ты не слишком хорошо обо мне думаешь из-за того, что я не объявил открыто о своих симпатиях, но это правда, Алекс, и разве ты можешь меня за это упрекать? Я же видел, что было с несчастными, которые признавали свои связи с Англией: от них летели только пух и перья, их выбрасывали из окон собственных домов и так далее. Нет, мне вовсе не улыбалось разделить судьбу подобных людей. А кроме того, я приношу гораздо больше пользы своей стране именно таким путем — как доверенное лицо повстанцев. Та информация, которую я смог добыть, просто бесценна для Англии.

— Я уверен, что за это ты ожидаешь получить хорошее вознаграждение. — В голосе Алекса звучало неприкрытое презрение. — Значит, это ты украл пропавшие тогда бумаги. — Это было утверждение, а вовсе не вопрос.

Гренгер кивнул.

— В том случае, о котором ты вспомнил, они были направлены своевременно другому агенту. — Он откинулся в седле и расслабился. — Да, Алекс, мне очень жаль это говорить, но тебя перехитрили по всем статьям. Эти игры немного отличаются от тех, в которые — помнишь? — мы играли в детстве. Не правда ли? Во всяком случае, ставки гораздо выше. Например, ты очень дорого заплатишь за свой проигрыш. — Он поднял пистолет и направил его на Бурка. — Ты заплатишь за это своей жизнью.

Алекс пожал плечами.

— Видно, так получается. — Он перевел взгляд на двух человек, которые стояли от него по разные стороны. Один был большой, неуклюжий тип, другой тощий, нервозный. Он, по-видимому, находил большое удовольствие в данной ситуации, потому что губы его скривились в самодовольной усмешке. Руки Алекса сжались в кулаки. Еще не время, сказал он себе.

— А что вы сделали с Элизабет? — спросил Алекс между прочим, заставляя себя говорить спокойно. Но Гренгера его голос не обманул.

— Ах да, эта красотка мисс Трент, — заметил он весело. — Ну, это настоящее сокровище, Алекс. Впрочем, ты и сам об этом знаешь, не правда ли? Но можешь не беспокоиться за ее безопасность, она теперь в очень хороших руках. Джентльмен, который взял ее к себе, имеет страстное желание с ней переспать и намеревался задержать ее у себя некоторое время. Ты будешь счастлив узнать, что он достаточно богат и сможет обеспечить ее наилучшим образом. — Гренгер немного помедлил, в задумчивости запрокинув голову. — Я всегда думал, что из нее может получиться великолепная любовница — с ее непревзойденной красотой. И уверен, что она справится с этим блистательно, как только немножко попривыкнет к своему новому положению.

Алекс почувствовал, что у него вспотели руки, а в голову ударила кровь. Он снова напрягся, чтобы сдержаться.

— А где же она? — проскрежетал он.

Гренгер беззаботно помахал пистолетом.

— Полагаю, в данный момент в чужой постели. — Он засмеялся. — Я даже собираюсь спросить, не одолжат ли мне ее на вечерок, — но только после того, когда она уже приобретет некоторый опыт. У девчонки слишком много ума, и полежать в постели с такой волшебницей будет одно удовольствие. Она учинила настоящее сражение, когда пришло время писать это маленькое письмо, которое ты видел. — Гренгер указал на тощего смуглого человека. — Боюсь, Роллинсу пришлось быть несколько грубым, чтобы… убедить ее.

При этих словах терпение Алекса истощилось. В нем кипела бешеная, дикая энергия, и наконец его гнев выплеснулся наружу.

— К черту! — прокричал он голосом, который прозвучал среди ночи, как гром. В ту же самую секунду Алекс направил Лунного прямо на Гренгера, который, не успев подготовиться, не имел времени защититься. Александр наскочил на него и сбросил на землю, потом прыгнул на него, прежде чем он успел откатиться в сторону.

Внезапно тишину ночи нарушили выстрелы, затем раздались крики. Запах пороха и крови распространился по поляне. Роллинс и Торн упали, уронив на землю мушкеты, которые еще минуту назад были направлены на Алекса, боровшегося с Гренгером. Роллинс, жалобно скуля, протянул дрожащую руку к своему оружию, лежавшему совсем рядом. Пальцы захватили его, сжали, а потом бессильно разжались. Он был мертв, точно так же, как и его товарищ. Окровавленное тело лежало в грязи.

Бен Тукер и Адам Уоррен выступили из укрытий между деревьями и начали осматривать свою работу с удовлетворением. Им очень трудно было дождаться сигнала Алекса, для того чтобы заняться этими двумя, но все же они придерживались его инструкций до самого конца. Это был превосходный заговор в заговоре, и он сработал безотказно. Они повернули мрачные лица к двум мужчинам, жестоко сражающимся всего в двух ярдах от них. Бурк и Гренгер дрались бешено, как звери, их дыхание стало тяжелым и отрывистым. Этот смертельный танец сопровождался тяжелыми ударами. Зрители вздрогнули, когда кулак Гренгера с неимоверной силой впечатался Алексу в челюсть. Бен сделал шаг вперед, направив мушкет на гибкое увертливое тело Гренгера, но Адам остановил его, подняв руку.

— Дай им кончить, — сказал он сумрачно. — Алекс этого хотел.

— Неужели ты в самом деле думал, что я попадусь в твою грязную ловушку? — рычал Алекс, тяжело дыша. — Я знал, Элизабет… никогда… никогда… не предаст меня — значит, это твоих рук дело! — Он ударил Гренгера в челюсть, и этот удар заставил того откинуться навзничь. — Ты, вонючий предатель, который столь предусмотрительно нашел это письмо, козырную карту! Что ты с ней сделал, дьявол тебя подери? Отвечай!

Но именно в тот момент, когда он собирался воспользоваться своим преимуществом и приготовился с близкого расстояния нанести ему еще один разящий удар, Гренгер ударил его коленом, злобно и хладнокровно, целясь в пах. Но Алекс увернулся, и удар пришелся по внутренней стороне бедра. Тогда он кинулся на Гренгера с удвоенной силой. Они принялись снова кататься в грязи. В какой-то момент Бен и Адам не могли сказать, кто берет верх, — так переплелись тела дерущихся. Слышались рычание и хрип. Затем на короткое мгновение проглянула луна, и на поле сражения упал косой бледный луч света. Его было достаточно, чтобы увидеть, что Алекс уже оседлал поверженного Гренгера. Бурк мускулистой рукой сжимал горло своего противника, так что тот беспомощно корчился, не в силах сбросить с себя Алекса, даже шевельнуться под его внушительным весом и к тому же со сдавленным горлом. Теперь Гренгер сражался только за глоток воздуха.

— Пожалуйста, — то ли хрипел, то ли стонал он.

— Где она? — Дыхание Алекса было тоже затруднено, пот тек ручьями по его лицу. Но это не мешало ему мертвой хваткой сдавить горло Гренгера.

Тот ни разу в жизни не слышал, чтобы в голосе Алекса было столько свирепости. Кроме того, перед его глазами все плыло и туманилось, он с трудом вымолвил:

— В гостинице… «Золотая лошадь»…

— А, гостиница «Золотая лошадь» ?

Гренгер попытался кивнуть. Теперь все кончено: Алекс его убьет, сломает ему шею — и с ним будет покончено. Гренгер даже радовался этой мысли. Во всяком случае, прекратятся страдания, эта невыносимая боль…

Но внезапно все кончилось по-другому. Алекс убрал свою руку и встал. Гренгер понял, что в липкой грязи он лежит теперь один. Пытаясь отдышаться, увидел, как Алекс шатаясь брел к Бену и Адаму и к своим лошадям. Тогда он вспомнил об оружии… оно куда-то упало… оно должно быть где-то недалеко…

Первым заметил блеск металла Бен. Он вскинул свое ружье и закричал:

— Алекс, посмотри назад!

Бурк отпрыгнул и выстрелил из маленького пистолета, который был припрятан в кармане его брюк. Выстрел оказался метким. Рука Гренгера упала, и пистолет с серебряной ручкой оказался в грязи.

Наступила тишина, нарушаемая только шелестом ветра и внезапным, совершенно неуместным и нелепым пением соловья.

— Ну что ж, мой друг, ты собирался выстрелить мне в спину, — пробормотал Алекс. Минуту он смотрел на безжизненное тело человека, которого называл своим лучшим другом. Затем засунул пистолет обратно в карман и медленно повернулся к Бену и Адаму.

— Займитесь ими. — Он кивнул головой в сторону тел.

— Куда ты собираешься ехать? — беспокойно спросил Адам.

Голос Алекса звучал холодно и жестоко. Он уже садился в седло и натягивал поводья.

— В гостиницу, — сказал Алекс мрачно. — Сегодня ночью пролилось недостаточно крови.

Он пришпорил Лунного, и они исчезли в чаще беспокойно раскачивающихся на ветру деревьев. Луна снова исчезла среди туч, как будто ее захлестнули валы небесного океана.

 

Глава 25

В комнате было очень жарко — удушающе жарко. Элизабет лежала без движения, слишком измученная всеми предшествующими событиями для того, чтобы бороться. Она все еще была связана и с кляпом во рту, в том самом виде, в котором Роллинс принес ее сюда и бросил на кровать, а сам удалился, закрыв за собой дверь. Борьба только отнимет у нее последние силы, а что-то говорило ей, что силы еще понадобятся.

Снизу доносились звуки музыки и куплеты веселых песенок, распеваемых грубыми голосами. Слышались взрывы мужского смеха, периодически сопровождаемого тоненьким визгливым смехом женщин и звоном стаканов. Оттуда же долетал запах эля и табака, явственно различимый даже здесь, в этой маленькой комнатке, расположенной над таверной. Очевидно, он проникал сюда сквозь щель, которая виднелась под тяжелой дубовой дверью.

Она подняла голову и с трудом попыталась оглядеть окружавшую ее обстановку. Это была маленькая комнатка без окон, скудно обставленная и с голым дощатым полом. В углу находился незажженный камин, наполненный дровами, старое сосновое бюро, возле кровати стоял сильно поцарапанный ночной столик. У стены размещалось круглое кресло с изорванным сиденьем, а в настенном подсвечнике горела тусклая свеча. Другого освещения в комнате не было, поэтому здесь царил мрачный и таинственный полумрак. Только постель, на который она теперь лежала, говорила о том, что хозяева любят удобства. Это была большая мягкая тахта, покрытая ярким одеялом. Но Элизабет не хватало сил оценить удобства. Веревки туго впивались в ее запястья и колени, а кляп, засунутый в рот, мешал дышать. Все тело пульсировало и ныло, и к тому же тряская дорога прибавила новых синяков. Но физические страдания не шли ни в какое сравнение с душевными. Ее без конца тревожили видения убийства Алекса, она представляла, как он лежит без движения. При этом Элизабет вздрагивала и конвульсивно напрягалась, ибо знала о расставленной ему ловушке и была совершенно бессильна ему помочь.

«Я больше никогда его не увижу», — думала она горестно, и слезы текли по ее щекам. Элизабет не могла представить себе свою жизнь без него. Его сильное красивое лицо и высокое гибкое тело стали частью ее самой, продолжением ее собственного существа! Закрыв глаза, она видела Алекса очень ясно: серые глаза, улыбающиеся ей и излучающие особый, нежный свет. Именно такими они были в ту последнюю ночь, которую они провели вместе. Слышала тихий голос, шепчущий ласковые слова, чувствовала огонь, обжигающий ее губы. Ох, если бы еще хоть раз оказаться в его объятиях!

Но этого уже никогда не случится. Алекс умрет — а вместе с ним умрет и его любовь. Он умрет с ненавистью к ней, веря, что она его предала. Вся их любовь и страсть, все их мечты и надежды испарятся как дым, и вместо них останется только едкий смрад ненависти. Когда она думала о том, что могло бы случиться… или нет, о том, что должно было случиться… Но нет, этого никогда не произойдет. Жестокая судьба снова разлучила их именно тогда, когда они подошли к порогу своего счастья.

В замке повернулся ключ, и Элизабет замерла. Сердце начало биться с бешеной силой. Дверь открылась, и она увидела девушку, которую заметила еще тогда, когда Роллинс волок ее в этом ужасном мешке, перекинутом через плечо. Тогда сквозь случайно приоткрывшуюся дверь Элизабет увидела зал таверны: шумный задымленный мир смеха, криков и выпивки. Девушка стояла в дверях и смотрела на Элизабет без всякого удивления.

— А, это она?

И у нее на лице можно было прочитать выражение неприязни и злорадства.

— Нет, это моя прабабушка, — пошутил Роллинс. — Можешь доложить, что она здесь. И принеси ей что-нибудь поесть, Кэсс. Это приказ Гренгера.

Девушка кивнула и отправилась назад в таверну. Элизабет забыла о ее существовании, но она снова вошла в эту сумрачную комнату, неся поднос с едой.

Кэсс заперла за собой дверь и пересекла комнату, чтобы поставить поднос на пыльный ночной столик. Затем сложила руки и стала смотреть на Элизабет с выражением неприязни и любопытства на круглом розовом лице.

У нее была крупная подвижная фигура, какая-то кричащая красота, еще сильнее подчеркнутая белой кружевной блузкой с глубоким вырезом, так что была видна полная грудь. Пестрая юбка не скрывала широких круглых бедер. В лице чувствовалась жестокость, контрастировавшая с простой деревенской красотой. Она могла быть очень милой, но в облике уже проскальзывала неисправимая вульгарность; не прикрытая даже видимостью нежности и доброты. Полные губы были грубыми, а холодные глаза моментально убили в Элизабет надежду на помощь. Нет, она не найдет здесь никакого сочувствия.

— Так, значит, ты и есть та самая английская шлюха, которую его превосходительство так страстно желает, — насмешливо сказала Кэсс. В ее черных глазах светилась ревность, в то время как она критически оглядывала Элизабет. — А ты ничего, надо признать, — добавила она медленно. — Давай-ка проверим, насколько ты умеешь соображать.

Она запустила руку за пояс юбки и достала оттуда сверкающий длинный нож, который заставил Элизабет замереть от ужаса. Но девушка всего лишь откинула назад свои черные волосы и засмеялась громким радостным смехом, который эхом прокатился через всю комнату.

— Я вовсе не собираюсь тебя убивать, — обещала она весело, — если ты, конечно, не выкинешь какой-нибудь глупости. Просто разрежу веревки, чтобы ты могла поесть. Но если ты сделаешь при этом хоть одно лишнее движение — угощу тебя вот этим! — Ее губы искривила язвительная насмешка. — Я выучилась владеть ножом, когда мне не было и десяти лет. Так что, можешь быть уверена, управляюсь с ним отменно.

Проворными пальцами девушка вынула кляп, и Элизабет наконец глубоко вздохнула полной грудью, облизывая пересохшие кровоточащие губы. Она лежала без движения, пока мисс Кэсс развязывала руки, а затем осторожно и медленно, так, чтобы не вызвать тревоги у своей тюремщицы, подняла руки вверх и начала ими шевелить, чтобы восстановить кровообращение.

Кэсс кивнула и отступила на несколько шагов, чтобы сесть на круглое кресло. При этом не выпускала из рук ножа и не спускала глаз с Элизабет.

— Можно мне… — Элизабет почувствовала, что ее голос дрогнул. Она сглотнула и попыталась начать снова, разозлившись на себя за то, что показала свой испуг. — Можно я развяжу ноги? — спросила Элизабет более твердо.

Девушка пожала плечами, однако подозрительность ее усилилась.

— Хорошо, но не вставай с постели. Только посмей, и я искрошу тебя в маленькие кусочки.

Элизабет кивнула, пытаясь успокоить громкое биение своего сердца. Какое облегчение освободить колени от этих веревок и размять затекшие мускулы. Она посмотрела на поднос с едой, стоящий у постели: тарелка с жареной бараниной, краюха хлеба и стакан с элем.

— Я не голодна. — Один вид еды заставил ее болезненно сморщиться.

— На твоем месте я бы поела, — посоветовала ей Кэсс весьма прямолинейно. — Ведь это все, что ты получишь сегодня ночью, и кроме того, — тут в ее глазах появились понимающие искорки, — тебе понадобятся силы, когда сюда придет его превосходительство. Он жаждет затащить тебя в постель уже много месяцев и наверняка будет заниматься этим всю ночь. Уж он такой, я-то знаю. — При этом на ее лице отразилось удовольствие.

Элизабет не смогла подавить дрожи. Она безнадежно пыталась представить себе, что это за «его превосходительство», но была не уверена, насколько хорошо будет воспринят ее вопрос. Наконец набралась храбрости и спросила голосом, который, как ей казалось, прозвучал твердо.

— Не будете ли вы столь любезны сказать мне, что это за человек, о котором вы все время толкуете?

И снова девушка запрокинула назад голову в приступе смеха.

— «Не будете ли вы столь любезны», кажется, так? Ах, Боже мой, какие мы настоящие леди, не так ли? — Ее грубые черты еще резче обозначились при этих словах, голос зазвучал с новым злорадством: — Мне приказано тебе не говорить, и я собираюсь точно следовать приказу. Они хотят, чтобы это был сюрприз. Так что ешь лучше свой ужин, моя прекрасная леди, и не пытайся обойти то, что тебе не изменить. Скоро сюда придут. И знай, что раз уж он хочет тебя поиметь, то он тебя поимеет. Тебе лучше расслабиться и получить удовольствие.

Не говоря ни слова, Элизабет взяла в руки поднос и поставила его рядом с собой. Она не чувствовала голода, однако все же решила поесть — ради ребенка, если уж не ради себя. Покончив с едой и отставив поднос в сторону, Элизабет поинтересовалась у Кэсс, сколько сейчас времени, стараясь, чтобы ее вопрос прозвучал вполне банально.

— Около полуночи, — ответила девушка. — Надо полагать, ты понимаешь, что это значит. Мистер Александр Бурк сейчас, наверное, уже при последнем издыхании.

Однако, вместо того чтобы деморализовать ее, эти слова неожиданно возымели обратный эффект. Глубоко внутри нее зажглась искра гнева, пламя разгоралось и набирало силу. Может быть, тому причиной наглая бессердечность Кэсс, а может быть, это действие выпитого эля, который поднял ее дух, принуждая действовать. Она знала, что никогда не была человеком, покорно принимающим поражение, сейчас происходило то же самое. Элизабет сжала губы. Наверняка слишком поздно спасать Алекса, но она не позволит ему умереть одному. Нужно отомстить, даже если ей для этого придется убить себя. Гнев растекался по крови. Да, если нужно, она убьет себя.

— А ты что, знаешь Александра Бурка? — спросила Элизабет мягко.

— Да уж, можешь быть уверена! — прошипела девушка, и, весьма удивленная, Элизабет заметила ненависть в ее голосе. — Меня зовут Кэсс Морган — он никогда не упоминал обо мне?

Элизабет покачала головой.

— Я для него ничего не значу, — заметила Кэсс горько. — Когда я только начала здесь работать, он приходил сюда иногда и брал у меня выпивку. Был очень мил со мной, ты понимаешь, что я имею в виду. К тому же он красив. Ну, в общем, я втюрилась в него, попалась, как белка в медвежий капкан! — Тут ее голос задрожал от нескрываемой ярости. — Он не был у меня первым мужчиной, ты пойми, и к тому же недолго со мной оставался. Ну, уж точно, был самым лучшим. — Ее глаза блестели. — Никогда не встречала таких, как он, прежде. И была такой дурой, что приняла это всерьез. — Она начала энергично ерзать на стуле, сердито хмурясь.

— И что же случилось? — напомнила ей Элизабет.

— Я тебе скажу, что случилось! — раздраженно выкрикнула Кэсс. — Я ничего такого о нем не думала! Чертов ублюдок! Он прекратил сюда ходить. Я узнала, что он взял себе новую шлюху из другой таверны. А потом у него была «настоящая леди», как говорили. А потом другая. — Она весело засмеялась, — И всех их он бросил, точно так же, как и меня. Никто из них ничего не значил для мистера Бурка. — Кэсс перестала раскачиваться и наклонилась вперед, удовлетворенно улыбаясь. — А теперь, ты видишь, я собираюсь отомстить. Он дорого заплатит за то, что так поступил со мной. Он должен умереть!

— Понимаю. — Элизабет действительно начала что-то понимать. Беззастенчивое использование женщин даже через много лет давало плоды. Алекс сумел сделать себе из этой девочки опасного врага, который все эти годы вынашивал свою боль. Теперь эта боль переросла в ненависть. Элизабет чувствовала жалость к девушке, понимая, что она должна испытывать. Но факт оставался фактом: Кэсс была среди заговорщиков, одним из тех, кто замыслил убийство Алекса. И она заплатит точно так же, как и все другие.

Элизабет начала шарить глазами по комнате, пытаясь отыскать какое-нибудь оружие. Но комната была полупустой, в ней почти не было мебели. Она взглянула на нож в руках Кэсс. Трудно будет им завладеть — и рискованно. Элизабет взвесила свои шансы, пытаясь придумать какой-нибудь план.

В это время за дверью раздались шаги, и прежде чем она успела взглянуть в ту сторону, дверь с грохотом распахнулась. В проходе возникла фигура мужчины, лицо которого просто расплывалось от удовольствия. Несмотря на холодную решимость, которая завладела ею, Элизабет вздрогнула. Она была готова ко всему: к увечьям, к преступлению, к любой неудаче, но только не к этому. Увиденное ею лицо напомнило о прошлом, вытеснило решимость защищаться и парализовало волю. Вместо этого она инстинктивно почувствовала страх.

Лорд Ричард Мильбурн стоял в дверном проеме, одетый в замшевый жакет и штаны, на боку у него висела шпага, за поясом заткнут пистолет. Он выглядел одновременно нагло и учтиво — именно так, как она его запомнила на том проклятом балу в доме Кэррингтонов. И вот теперь, увидев Мильбурна, Элизабет почувствовала, что теряет сознание, ее охватило нечто вроде столбняка. Она вспомнила о его силе и жестокости.

— Прекрасно, прекрасно, мисс Элизабет Трент, — провозгласил он, растягивая слова, все еще стоя в дверях. Сверкающие глаза изучали ее с нескрываемым интересом. Ей показалось, что она голая под этим взглядом.

Кэсс подлетела к нему и тронула за рукав.

— Мой лорд, — начала вкрадчиво, но он оттолкнул ее от себя и коротко бросил:

— Встретимся завтра, Кассандра. Будь хорошей девочкой и убери отсюда этот поднос, чтобы мы с мисс Трент могли возобновить наше знакомство.

Девушка нахмурилась, ее черные глаза ревниво посмотрели на Элизабет. Она снова заткнула за пояс свой нож и послушно направилась за подносом. Секунду помедлила в дверях, однако Мильбурн, уже приблизившийся к Элизабет, сидящей на кровати, отослал ее сердитым движением головы. Она вышла, с силой захлопнув за собой дверь.

После этого в комнате стало очень тихо. Элизабет сидела, скрючившись и без движения, не в силах оторвать глаз от красивого нахального лица. Лорд Мильбурн! Значит, он тоже был замешан в этом жутком заговоре. Внезапно все встало на свои места.

— Гренгер! — выдохнула она. — Вот почему его лицо показалось мне таким знакомым! Так вы состоите в родстве с Гренгером?

Лорд Мильбурн кивнул со снисходительной улыбкой.

— Это мой кузен, Элизабет, — уточнил он. — Если вы помните, то вскоре после нашего небольшого столкновения в саду у Кэррингтонов я отправился в Америку к своему родственнику, чтобы помочь ему действовать против мятежников. Ну так вот, Джоффри Гренгер и есть мой родственник. — Он усмехнулся. — Может быть, вам будет трудно в это поверить, но все это время я путешествовал как торговец мехами. Хорошенькая метаморфоза, не правда ли? Но вы понимаете, это дает мне замечательную свободу передвижения в любом направлении, возможность собирать информацию и передавать ее куда надо. Большую часть времени я проживаю в этой гостинице, где стал, можно сказать, частью пейзажа и где пользуюсь, между прочим, весьма повышенным интересом прислуги.

— Вы имеете в виду Кассандру Морган, — холодно поправила Элизабет. Ее временное замешательство прошло. Может быть, та Элизабет Трент, которую он знал в Лондоне, и начала бы заискивать перед ним, моля о пощаде. Но теперь это уже был не испуганный невинный ребенок, защищающий свою девственность. Элизабет стала женщиной, хорошо знающей, как обращаться с мужчинами и с их слабостями. У нее есть собственное оружие, гораздо более тонкое, чем то, которым пользуются мужчины, но не в меньшей степени опасное. Ее ум лихорадочно работал, придумывая план, хотя в это время она вела беседу с абсолютной непринужденностью, временами замолкая, чтобы привести в порядок мысли.

— А почему вы это сделали? — спрашивала Элизабет, спокойно встречая его взгляд. — Зачем надо подвергать себя всем этим опасностям и становиться торговцем, бродить по дорогам и все прочее, когда вы могли бы спокойно вернуться в Англию?

— Как почему? Исключительно ради удовольствия! — засмеялся он, видя ее недоумение. — Это же приключение! Это опасность! Именно те вещи, которые я в жизни ищу. Мне нужны сильные ощущения, волнения, я не выношу покоя. А положение в колониях дает блестящую возможность для моей неугомонной натуры. Я не мог пройти мимо этого.

— Значит, вы тоже замешаны в заговоре против Александра Бурка? — спросила она.

— О да! — ответил лорд Мильбурн, и его глаза при этом сверкали, как угольки. Он потянулся, чтобы потрогать выбившийся у нее из прически локон. Элизабет, стараясь увернуться от его прикосновения, строго посмотрела на него.

— Можете себе представить мое удивление, Элизабет, когда я узнал, что вы приехали в Филадельфию, — продолжал он насмешливо. — Мой кузен информировал меня об этом немедленно. И должен вам признаться, что это весьма подняло мое настроение. Я ведь приехал в Америку в поисках приключений, но дела шли сравнительно скучно до тех пор, пока вы и мистер Бурк не вышли на сцену. После этого все решительным образом изменилось. И я сознаюсь, Элизабет, — тут его рука начала гладить ее плечо в том месте, где ткань была разорвана, — что у меня две причины, чтобы уничтожить Бурка. Одна заключалась в том, чтобы помочь своей стране и своему кузену, а другой причиной были вы. — Теперь его рука опустилась ей на грудь и начала нежно гладить. Пальцы играли с ее сосками через тонкую ткань платья и нижней сорочки. — Вы должны были стать обещанной мне наградой. Теперь я вполне вознагражден за свои усилия и ожидания. Вы ведь стали еще прекраснее! Я собираюсь насладиться тем, что представлю вас в качестве своей любовницы, когда мы вернемся в Англию.

Так вот каков его план! Элизабет заставила себя улыбнуться в ответ, надеясь, что выглядит при этом вполне послушной и довольной. В то же время она внимательно следила за пистолетом, висящим у него на поясе. Теперь ей следует его обнять. В глазах Мильбурна уже разгорался огонек вспыхнувшего желания, говоривший ей, что осуществить ее планы будет нетрудно. Она начала говорить, ее голос звучал вкрадчиво и умиротворяюще.

— Надеюсь, вы отнесетесь ко мне по-доброму, милорд, — мурлыкала Элизабет. — Совершенно очевидно, что сопротивляться не имеет смысла. Умоляю вас, скажите, будете ли вы со мной нежны?

Мильбурн довольно хохотнул и сел на кровать поближе к ней. Его руки сжали Элизабет в объятиях, затем он запрокинул ей голову и стал целовать.

— Моя дорогая, вы жаждете пылкой любви, — шептал он. — Нельзя умерить мой пыл! — Руки Мильбурна начали ласкать ее грудь, Элизабет наклонилась к нему, как будто что-то шепча от удовольствия. Она заставила свое горящее от отвращения тело расслабиться, отдаться его объятию, в то же время как бы отвечая на страстные поцелуи. Изо рта Мильбурна разило элем и табаком, ей приходилось подавлять в себе приступы тошноты. Через некоторое время, которое показалось вечностью, он перестал целовать Элизабет. efo губы начали путешествовать по ее шее и груди, а руки в это время вцепились в одежду. Нежно улыбаясь, Элизабет толкнула его на кровать и заглянула в лицо. Оно было разомлевшим и похотливым, глаза блестели от нарастающей страсти. Она позволила его рукам играть со своей грудью, а сама начала касаться руками его тела. Сперва прошлась по плечам, потом по шее, по внушительной мускулатуре рук, и дальше, вниз…

Вот ее пальцы сомкнулись на пистолете и внезапным рывком она вырвала его. Потом спрыгнула с постели, держа оружие обеими руками и направляя на человека, который все еще лежал там, застывший в неподвижности. Но такое положение не могло длиться долго. Черты Мильбурна исказились, он вскочил — только ради того, чтобы услышать резкое предупреждение Элизабет.

— Не двигайтесь, милорд, или я вас застрелю, — приказала Элизабет, и по ее ледяному тону он понял, что она это сделает.

Мильбурн выругался.

— В какую игру играешь, дрянь?

— Никаких игр, сэр. Просто хочу вас убить. И вашу любезную милашку, Кассандру. И вашего дорогого кузена, Гренгера. Каждого, кто причастен к этому грязному заговору. — Но когда она произнесла эти слова, то вдруг поняла с душераздирающей ясностью, что в этот самый момент Алекс, возможно, уже лежит мертвый. Возмездие! Какой толк от него теперь? Не имеет значения, скольких людей она убьет, это не вернет Алекса. Элизабет начала плакать, горько, мучительно, пистолет задрожал в слабеющих руках. Внезапно ей расхотелось что-либо делать, кроме как бежать из этого места, бежать туда, где спокойно, где можно остаться наедине со своим горем. Она начала медленно пятиться к двери, из-за слез не видя, что Мильбурн в это время со злобным напряжением не спускает с нее глаз.

Неожиданно снизу послышались громкие раскаты смеха, и Элизабет инстинктивно оглянулась назад. Этого мгновения хватило, чтобы Мильбурн воспользовался им. Как молния, он вскочил с кровати, бросился на нее, и, несмотря на то что она замешкалась всего на секунду, этого оказалось достаточно. Прежде чем Элизабет успела нажать на курок, Мильбурн уже был на ней. Он с бешеной силой схватил ее руку и чуть не сломал, заставив отбросить оружие. Элизабет вскрикнула, когда пистолет запрыгал по деревянному полу. Она и Мильбурн упали, сцепившись в клубок рук и ног. Ему не представляло труда побороть ее. И вот он уже сидел на ногах Элизабет, руками «пришпилив» ее запястья к полу. Мильбурн тяжело дышал, его лицо все еще горело. Элизабет боролась отважно, но была совершенно бессильна что-либо сделать под тяжестью его тела, ее волосы разметались вокруг лица и шеи, слезы текли из глаз. Она громко кричала, а его пальцы оставляли синяки на ее нежном теле. Теперь глаза Мильбурна горели холодным блеском.

— А ты, однако, сильна! — хрипел он, злобно подмигивая ей. — Я люблю таких баб с мозгами, Элизабет, но думаю, что у тебя их слишком много, они тебе не принесут пользы. — Он грубо засмеялся, видя, как она, лежа под ним, старается высвободиться. — Нет, нет, моя красавица, больше от меня не убежишь, по крайней мере не теперь. А впрочем, и никогда. Я собираюсь научить тебя, как надо себя вести, и от моей науки ты станешь ручной, как комнатный песик. — Мильбурн громко рассмеялся. — И урок мы начнем прямо сейчас.

Он сгреб оба ее запястья в один свой кулак, плотно сжал их друг с другом и поднял другую освободившуюся Руку, чтобы ее ударить.

Элизабет пронзительно вскрикнула и постаралась увернуться. Но удара не последовало. В коридоре послышался какой-то шум, и неожиданно дверь в комнату распахнулась. Мильбурн замер. Он все еще сидел на Элизабет, но его рука застыла в воздухе. Наступила странная, напряженная тишина. Элизабет безуспешно вертела головой, чтобы разглядеть того, кто вошел. Она стонала, платье прилипло к телу. Задыхаясь и хрипя, Элизабет все еще силилась повернуть голову, но вошедший стоял позади нее, и она не могла его рассмотреть. Поняла только, что Ричард Мильбурн, казалось, при виде вошедшего обратился в камень.

— Кэсс Морган сбежала, когда увидела меня, но у тебя не будет такой возможности, — послышался холодный голос из открытой двери. — Вставай и готовься к смерти.

Элизабет узнала этот железный голос с приступом смешанной радости и недоверия. И снова она безуспешно попыталась повернуть голову и посмотреть.

— Алекс?.. — Имя вылетело слабо, едва слышно, но голос ответил:

— Да, моя любовь. Эта свинья больше не причинит тебе никакого вреда.

Тут она снова начала стонать, слезы радости и облегчения полились из глаз, доведя до полного изнеможения. Мильбурн между тем не сводил глаз со стоящего в дверях человека.

— Ты! Как… это могло случиться? — прошипел он сквозь зубы.

— Тебе было сказано встать! — В голосе Алекса звучало спокойствие. Элизабет никогда не слышала, чтобы он говорил таким голосом. Это произвело впечатление и на Мильбурна. Очень медленно он поднялся на ноги и встал над Элизабет, расставив ноги. Освобожденная от его веса, но слишком слабая, чтобы подняться, она повернулась и начала ползти по направлению к Алексу.

Но взгляд его скользил мимо нее, он произнес все с тем же мертвенным спокойствием:

— Лежи спокойно, моя дорогая, и немножко потерпи. Тут еще кое-что следует сделать, прежде чем можно будет заняться твоими ранами.

Она поняла. Кое-как постаралась отползти к стене, освободив пространство между двумя мужчинами. Они стояли, впившись друг в друга взглядом. Рука Мильбурна нервно шарила по боку, стараясь нащупать шпагу, затем нашла, легко захватила рукоятку.

Как молния, рука Алекса также опустилась к бедру и выхватила свою шпагу — блестящее тонкое лезвие.

— Прекрасно, друг мой, — усмехнулся он, поигрывая шпагой с уверенной легкостью. — Ты сам выбрал способ умереть. Давай начнем.

Мильбурн вытащил шпагу, и, пока взвешивал ее на руке, казалось, его уверенность тоже росла. Он был прирожденный фехтовальщик.

— Защищайтесь, — прошипел он, бросаясь на Бурка.

Алекс легко парировал выпад. Мильбурн облизал губы, негромко чертыхнувшись. Они начали кружить вокруг друг друга, двигаясь с кошачьей фацией в дикой смертельной схватке, при танцующем свете слабой свечи. Вот Алекс сделал выпад, но Мильбурн парировал.

Элизабет съежилась на полу возле стены, наблюдая за происходящим полными ужаса глазами. Всякий раз, когда шпага Мильбурна грозила прорвать защиту Алекса, она чувствовала, что жизнь готова была покинуть ее тело. Когда же Алекс отбивал атаку и сам наносил удар, на нее накатывалось облегчение. Так они кружили и кружили по комнате, нанося друг другу мелкие уколы в этой пляске смерти. По их лицам струился пот, оба дышали с трудом. В движениях уже не было той первоначальной ловкости, как будто их оружие становилось все тяжелее и тяжелее. Элизабет понимала, что теперь все решала выносливость. Она пыталась заглянуть в лицо Алекса, с болью замечая в нем признаки усталости, темные круги под глазами, жесткие складки вокруг рта. К ней незаметно подкрадывался страх.

И наконец это случилось. Мильбурн сделал выпад, целясь Алексу в горло, но Алекс парировал. Затем грубо и резко нанес противнику удар в сердце. Мильбурн упал мертвый. Алекс отбросил свою окровавленную шпагу и поднял на руки Элизабет.

Он держал ее крепко, а она шептала без перерыва:

— Любовь моя, любовь моя, любовь моя…

— Все в порядке, моя сладкая, все уже позади, — он целовал ее губы и теребил волосы своими сильными загорелыми руками. — Все уже хорошо, и никто на свете никогда не причинит тебе никакого вреда.

— Я думала… ведь предполагалось, что тебя должны…

— Я знаю. Но гренгеровский план провалился. — Он коротко рассмеялся. — Ты понимаешь, он не принял в расчет одну вещь: я тебя люблю, я тебе доверяю и ни на минуту не усомнился в тебе, моя сладкая. Таким образом, в его плане была ошибка — фатальная ошибка, непростительная для Гренгера.

— Ох, Алекс…

— Кроме тебя, теперь все остальное уже не имеет значения, Лиззи, — прошептал он, и его руки прижали ее еще крепче. Казалось, оба совершенно забыли о том, что их окружает; все сосредоточилось на них самих, на том, что они снова вместе.

— Мы должны пожениться как можно скорее, — сказал он нежно ей на ухо.

И тогда Элизабет вспомнила о ребенке, которого носила. Он же скоро должен стать отцом, а даже не знает об этом.

— В чем дело, любовь моя? — спросил Алекс весело с блестящими глазами.

Внезапно Элизабет почувствовала слабость и робость. Она посмотрела на свой живот, бессознательно опустив на него руку. Затем нежно улыбнулась, и Алекс в первый раз увидел незнакомое выражение ее лица.

— У нас будет ребенок, — прошептала она, не в силах скрыть счастья. — У нас скоро будет малыш, моя любовь.

Серые глаза Алекса расширились. Он быстро переводил взгляд с ее лица на все еще стройную фигуру. Его голос, когда Алекс заговорил, просто дрожал от радости.

— Ты уверена?

Элизабет счастливо кивнула:

— Да, мое счастье. Ты доволен этим?

Вместо ответа он снова взял Элизабет на руки, стиснул в объятиях, но вдруг вспомнил о ее положении. Его руки внезапно стали нежными, как будто она была сделана из стекла. Элизабет засмеялась и поцеловала его лохматые волосы, постоянно свисающие ему на глаза.

— Я вижу, ты доволен, — улыбнулась она. — Уверяю тебя, я чувствую от этого настоящее облегчение… — Ее глаза сияли, когда она продолжала, слегка поддразнивая: — В конце концов я не знала, чего можно от тебя ожидать. Эти безжалостные каперы так непредсказуемы, ты же знаешь.

— А общество испорченных великосветских потаскушек так скучно, — парировал он и снова обнял ее. — А теперь, Лиззи, думаю, самое время отправиться домой и уложить тебя в постель. С утра тебе предстоит заняться распоряжениями насчет подвенечных нарядов, а мне следует заняться другими приготовлениями. Бен Тукер и его Кэрри будут вовсе не единственной парой, которая счастливо сочетается браком в этом месяце. — Алекс понес ее на руках, и когда она начала противиться, говоря, что может идти сама, оборвал ее без стеснения:

— Помолчи, девочка. Ты сделаешь то, что тебе сказано. У тебя и так достаточно испытаний для одного вечера.

— Да, Алекс, — ответила Элизабет кротко, внутренне забавляясь его строгостью. Когда он нес ее по лестнице, она обняла его за шею и подумала: «Сегодня вечером пусть делает что хочет. У нас впереди целая жизнь, в которой мы еще успеем поспорить друг с другом». Она улыбалась счастливой улыбкой и с радостными мыслями прижималась к груди своего будущего мужа, пока он нес ее на руках в дождливую, ненастную ночь.