Об авторе

Кей Грегори уже известна тем нашим читателям, которые интересуются серией "Скарлет", по вышедшей в 1997 году книге "Женись на мне, незнакомец".

Для тех же, кому почему-либо не удалось познакомиться с творчеством писательницы, мы повторяем некоторые сведения о ней.

Кей Грегори родилась и получила образование в Англии. Вскоре после переезда в Викторию (Канада) она встретилась со своим будущим мужем в совсем не романтическом месте — на банкете клуба любителей-собаководов.

С 1961 года Кей с мужем живут под Ванкувером. У них двое взрослых сыновей, которые часто наезжают домой погреться у родного очага.

В разное время Кей с большим или меньшим желанием имела дело с хомяками, крысами, хорьками… постепенно сведя число животных к одной нервной собачке.

За свою жизнь Кей переменила больше занятий, чем сама может сосчитать, — от укладки бумажных пакетов (в конце концов пакеты победили и она бросила это дело!) до руководства процветающим баром, уборки помещений и не слишком удачной секретарской службы. Теперь Кей, опубликовавшая больше двадцати любовных романов, говорит: "Конечно, писательское ремесло — самое лучшее из всех известных мне занятий, и я не собираюсь ему изменять".

 

Глава 1

— Риппер! Рип! Проклятье, что ты сожрал на этот раз, чертова псина?

Саймон покачал головой, наклонился и поднял потрепанную красную книжку, лежавшую у массивных дверей особняка поместья Шерраби. Он хмуро посмотрел на изгрызенный переплет и огляделся по сторонам, разыскивая владельца зубов, оставивших эти отметины. Но Рип уже растворился в теплом летнем воздухе; он часто пользовался этим талантом, когда нужно было избежать хозяйского нагоняя.

Саймон пожал плечами и пошел к узкой двери в северной стене приземистого, покрытого плющом здания. Толкнув ее, он оказался в старомодной кухне с огромным камином времен королевы Елизаветы.

— Ммм… "И запах хлеба только из печки — амброзия для носа моего", — процитировал Саймон, тряхнув остатками классического образования. — Доброе утро, миссис Ли. Похоже, сегодня у нас пекарный день?

— Сами знаете, мистер Саймон, — ответила худая седовласая женщина, сидевшая за столом и лущившая горох. — Но горбушка вам не достанется, потому что хлеб еще не готов.

Саймон ухмыльнулся. Миссис Ли все еще видела в нем маленького мальчика, который вился на кухне, всегда готовый выскрести кастрюлю, облизать ложку и отведать пудинга, только что вынутого из духовки. Что ж, он действительно считал кухню самым приятным местом в доме. Чистые клетчатые занавески, старинные медные тазы и даже красные светильники в стиле модерн придавали комнате то тепло и сельский уют, которые всегда влекли его к себе.

— Я вижу, Рип опять лазил в почтовый ящик, — сказал он, прислоняясь к беленой стене.

Миссис Ли покачала головой.

— Нет, сегодня этого не было. Мистер Казинс опередил Рипа. Он встретил почтальона у ворот и спас письма от собачьих зубов. — Она подняла скатившуюся со стола горошину и сунула ее в рот. — Вам нужно повесить на дверь проволочную корзину, мистер Саймон. Тогда этот дьявол перестанет лакомиться вашей почтой.

— Несомненно. Я надеялся научить его направлять свою энергию исключительно на счета и напоминания об уплате, но он очень медленно учится. — Саймон сделал бесстрастное лицо и направился к двери.

— Господь с вами. — Морщины вокруг рта миссис Ли углубились; это должно было означать улыбку. — Будь у вас такая собака, она помогла бы вам нажить состояние. — Женщина выбросила пустой стручок и с лукавым смешком добавила: — Если бы вам понадобилось еще одно.

Саймон усмехнулся и ничего не ответил. Нет, к еще одному состоянию он не стремился.

Он оставил миссис Ли лущить горох и по узкому коридору прошел в главный холл. Со стен хмуро косились давно умершие представители семейства Себастьянов. Не обращая на портреты никакого внимания, он подошел к китайскому столику, стоявшему у дверей, которыми пользовались крайне редко, выдвинул ящик (что Рипперу было явно не под силу) и вынул пухлую пачку корреспонденции. Хвала Небесам, сегодня на письмах не было никаких отметин. Он взял пачку под мышку, сунул туда же изжеванную книжечку и поднялся к себе в спальню.

Синее стеганое одеяло, лежавшее на старинной кровати, озарил солнечный зайчик. Добрый знак, подумал довольный Саймон. Кажется, время для отпуска выбрано удачно. Он бросил конверты на одеяло и подошел к окну.

Над невысокими, поросшими лесом холмами плыли пухлые облака. Ухоженные газоны уступами сбегали к изумрудно-зеленому озеру. На берег вперевалку вышли две утки и плюхнулись в воду.

Мирная картина. Сельская идиллия. Поместье Шерраби в его самом привлекательным виде. Саймон нахмурился и с неожиданной горечью покачал головой.

Шесть лет назад, приняв решение сменить одну иллюзорную жизнь на другую, он не думал, что будет скучать по дому. Если бы подумал, то поместил бы основную контору фирмы не в Лондоне, а где-нибудь поближе к дому. Все эти годы у него не было возможности разыгрывать из себя сельского помещика. И лишь неделю-две назад он смог оставить дело на своего весьма толкового младшего партнера.

Впрочем, если у Зака Кента возникнут какие-нибудь сложности, он тут же позвонит.

По траве пробежала серая белочка… Саймон неохотно отвернулся и начал просматривать почту.

Счета, пара приглашений на приемы, устраивавшиеся юными девицами и их мамашами, мечтавшими сбыть дочек с рук, обиженная записка от Алтеи, роман с которой явно шел на убыль, просьбы о пожертвованиях и почтовая открытка от кузины Эммы, наслаждавшейся греческим солнцем в компании со своим последним завоеванием. Ничего жизненно важного. По крайней мере, для него. Саймон с улыбкой прочитал открытку, заполненную знакомым почерком, собрался запихнуть всю пачку обратно в ящик, и в этот момент его взгляд упал на таинственную красную книжечку.

Если она пришла не по почте, то откуда взялась?

Странно. На обложке имя не значилось. На следующей странице тоже. Только дата, написанная четким, аккуратным почерком. Саймон раскрыл последнюю страницу. Та была не заполнена, и он начал листать книжку с конца, пока не наткнулся на последнюю запись. Всего три фразы, написанные два дня назад.

"Мы с Джейми устроили пикник в лесу Шерраби. Если бы с нами был Дэн! Такой, каким он был когда-то, а не каким стал под конец…''

Последнее слово заканчивалось длинной чертой, как будто ручка скользнула по бумаге.

Саймон сел на кровать и начал листать книжку. Судя по всему, это был дневник, начатый восемь лет назад и с перерывами доведенный до сегодняшнего дня. Нигде не было ни фамилии, ни адреса, ни номера телефона. Ничего, что могло бы указать на владельца. Скорее по инерции, чем из любопытства он начал читать первые записи.

Саймон отложил дневник лишь тогда, когда прочитал его от корки до корки.

Писала женщина, наверняка молодая и полная сил. И вдобавок умная. Об этом говорил стиль. Кроме того, она очень любила своего мужа, которого звали Дэн.

Дэн? Саймон потер затылок. Никто из Дэнов, проживавших в ближайшей деревне, под описания не подходил. Он продолжил чтение, отыскивая признаки, которые помогли бы определить автора дневника. Кажется, у нее был удивительно удачный брак.

У богоизбранной четы родился ребенок. Его назвали Джейми. Брак продолжал оставаться поразительно счастливым. А затем Дэн потерял работу. Страх, смешанный с любовью и оптимизмом. Дама была сильная, очень преданная и уверенная в том, что муж непременно найдет себе службу, даже если не ударит для этого палец о палец. Брови Саймона поползли вверх. Вот и говори после этого, что нет на свете идеальных женщин…

Но Дэн начал пить. Его жена выдержала и это. Она поддерживала мужа, боролась с его пристрастием, уговаривала лечиться и ограждала ребенка от пьяных выходок отца. Женщина делала все, чтобы сохранить семью, но было ясно, что в последние годы она глубоко страдала.

Возможно, дневник был ее единственным утешением. Попыткой снять стресс.

Если не считать нескольких лаконичных фраз вроде упоминания о пикнике, она перестала писать дневник десять месяцев назад, когда Дэн заболел пневмонией и скоропостижно скончался.

Невелика потеря, подумал Саймон.

И только тут понял, что от нечего делать прочитал чужой дневник, не предназначенный для посторонних глаз. Впрочем, стыдиться этой женщине было нечего. Да и какое это имеет значение, если Саймон не знает, кто она такая? Он положил дневник в ящик и велел Казинсу оседлать Кактуса.

Ни на что особенно на надеясь, Оливия разрыла прошлогоднюю листву у корней старого дуба. Ничего, кроме нескольких недовольных жуков. Она присела на корточки, подняла голову и полюбовалась на зеленую летнюю листву.

И что теперь делать? Если бы красная книжечка осталась лежать на ярком зеленом мху, ее было бы видно издалека. Но людских следов нет. Кажется, в эту часть леса давно никто не наведывался. Разве что животное. Кролик, лисица. А то и собака.

Оливия подозрительно посмотрела на заросли у края поляны. Они были не такими уж колючими…

Приняв решение, женщина отряхнула руки и колени, залезла в кусты и начала тщательно прочесывать подлесок в поисках того, что не принадлежало ни к животному, ни к растительному миру.

Она обнаружила еще несколько жуков, что-то сырое, пахнущее плесенью, и решила отказаться от дальнейших попыток. Осталось надеяться, что дневник не попал в руки хихикающих школьников или их родителей.

Она стала осторожно выбираться из зарослей.

Внезапно за спиной кто-то громко откашлялся.

Оливия застыла на месте. От беспричинного, нерассуждающего страха перехватило дыхание и взмокли ладони. Вокруг не было ни души, кроме этого выросшего как из-под земли человека. Она медленно попятилась и обернулась.

Сапоги. Добротные коричневые сапоги рядом с коричнево-белой собачонкой, помесью терьера с бывшей в употреблении малярной кистью. Оливия робко подняла взгляд и увидела удобные бриджи хорошего покроя, обтягивавшие ноги, которые тянулись вверх и не собирались кончаться. Добравшись до талии, она перевела дух, а затем узрела белую рубашку с распахнутым воротом, обрисовывавшую великолепную грудь, и суровое загорелое лицо, увенчанное гривой пышных бронзовых волос. Волосы были длинные, волнистые и падали на шею. Некоторое время Оливия рассматривала их, а потом набралась смелости и стала разглядывать черты незнакомца.

Вот это да! Классический деревенский тип! Сильное уверенное лицо с пронизывающими льдисто-голубыми глазами. Широкий лоб, высокие скулы, слегка раздвоенный подбородок, самые белые, самые правильные зубы, которые она когда-нибудь видела, и полные губы, сложенные в улыбку, от которой у Оливии замерло бы сердце, будь оно еще способно на это.

— Кто вы такой? И какого черта здесь делаете? — Страх добавил Оливии воинственности.

Улыбка стала шире и превратилась в настоящий волчий оскал.

— Я Саймон Себастьян. Это мой лес. В данную минуту я любуюсь вашей попкой. Она у вас очень красивая.

Ее страх тут же улетучился. Остались гнев, смущение и досада. Но испуга как не бывало.

— Все, что имеет отношение к моему телу, вас не касается! — выпалила она.

— В самом деле? — Саймон Себастьян пожал плечами и прислонился к ближайшей березе. — Я боялся, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Какой правдой? — заморгала глазами Оливия.

— Замечательный конец, в прямом и переносном смысле слова, моей приятной прогулки с Риппером.

В голове Саймона не было и намека на насмешку, зато она безошибочно читалась в его глазах.

Оливия снова вспыхнула.

— Если это ваш лес, мистер Себастьян, значит, я, так сказать, вторглась в…

— Так сказать, вторглись. Но согласно многовековой традиции, вы имеете право гулять здесь. И я не буду возражать, если вы украсите мой лес своим присутствием.

— Украшу? — Это в линялых джинсах и старом черном свитере. — Я не падка на лесть, мистер…

— Саймон. Забудьте про "мистера". Обойдемся без церемоний, мисс?.. — Он вопросительно поднял бровь.

Красивые брови, мельком подумала Оливия. Широкие и такие же бронзовые, как волосы.

— Оливия Нейсмит, — неохотно представилась она. — Извините, если я… рассердила вас.

Но Саймон Себастьян вовсе не выглядел рассерженным. Он стоял, прислонившись к дереву, скрестив руки на груди, с "малярной кистью", послушно сидевшей у его ног, и выглядел уверенно и непринужденно, как лорд и хозяин здешних мест. Впрочем, так оно и было. Лорд не лорд, но крупный землевладелец. Настоящий сельский помещик. Английский джентри — если это сословие еще не окончательно вымерло.

— За что вы извиняетесь, Оливия Нейсмит? Кажется, раньше я вас в деревне не встречал, верно?

На первый вопрос Оливия решила не отвечать.

— Не встречали. Мы с сыном переехали из Лондона всего месяц назад. Но наша хозяйка, миссис Кричли, сказала, что вы не будете возражать, если мы устроим пикник в ваших владениях.

— Не буду. — Голубые льдинки внимательно осмотрели поляну и многозначительно уставились на нетронутый мох у ног Оливии. — И не стал бы возражать даже в том случае, если бы увидел хоть малейший след вашего пикника.

— Это было не сейчас. Два дня назад.

— Ясно. И что же заставило вас вернуться? Засохший сандвич? Хлебные крошки?

Оливия с удовольствием запустила бы в него чем-нибудь тяжелым.

— Я кое-что потеряла, — холодно ответила она. — Пока Джейми в школе, я решила вернуться и поискать.

Во внешности Саймона что-то неуловимо изменилось, и это насторожило Оливию. Выражение его лица осталось прежним, поза тоже, но он весь подобрался.

— Джейми? Это ваш сын?

— Да.

— Понимаю. И что вы потеряли, Оливия?

Откуда в ней такая уверенность, что Саймон уже знает ответ? Но это невозможно. Если только не…

— Красную книжечку, — быстро ответила она. — Вы видели ее?

Саймон ответил не сразу.

— Книжечку? Она так важна для вас?

— Я… Это мой дневник. Так вы видели его? — Она пыталась говорить спокойно и не выдать своего страха. Кажется, прочесывать кустарник не имело смысла. Если этот невозможный тип нашел книжку, то наверняка знает, что это такое. Эта мысль заставила Оливию потупиться.

Она ждала ответа. Откуда-то донесся нежный голосок горлинки, всегда вызывавший у Оливии улыбку.

Всегда, но не сегодня.

— Может быть, — признался Саймон, когда прошла целая вечность. — На нем были отметины от зубов?

Оливия подняла испуганные глаза.

— Нет! По крайней мере, когда я видела его в последний раз.

— Гмм… Это ничего не значит. Нельзя сбрасывать со счетов Риппера.

Риппер вильнул коротким, толстым хвостом.

Оливия отвела от глаз прядь темных волос.

— Вы хотите сказать, что он его съел?

— Если мы говорим об одной и той же красной книжке, то он действительно ее пробовал. Но не волнуйтесь, переварить не успел.

Оливия проглотила слюну.

— Так он… он все еще у вас? — Женщина сама не знала, какого ждет ответа. Дневник имел для нее огромное значение. Она начала его, будучи счастливой новобрачной, и сделала это лишь потому, что ужасно хотелось описывать свою жизнь с бесконечно любимым мужчиной, который стал ее мужем.

Позже, когда счастье с путающей скоростью пошло на убыль, дневник превратился в лекарство, способ забыть о своем разбитом сердце. А оно действительно разбилось, хотя Оливия продолжала делать хорошую мину при плохой игре. Ради Джейми. Когда Дэн умер и прошел шок от потери, дневник перестал быть ей необходимым. Так продолжалось до самого пикника.

Пикник в зеленом линкольнширском лесу показался ей лучшим способом отпраздновать переезд из Лондона. Для Оливии этот переезд стал символом начала новой жизни, более спокойной и мирной, чем та, которую она вела в последние годы.

Она взяла с собой дневник, потому что хотела зафиксировать начало этой новой жизни: исполненной надежды. Но едва начала писать, как пошел дождь.

А затем Джейми потерял туфельку и наколол ногу. Он начал хныкать, и в наступившей суматохе Оливия совсем забыла про дневник.

Она вернулась за ним при первом удобном случае. Дождь оказался недолгим, место было уединенное, и она не ожидала, что кто-нибудь наткнется на ее собственность. А сейчас этот верзила сказал, что дневник грызла его собака — очевидно принявшая книжку за лакомство. Так что, благодарить его за это? А вдруг дневник до сих пор у него?

О господи… Неужели он прочитал его? Узнал все ее тайные мысли и боль, которую она излила на этих страницах? Она бы не вынесла этого. Если бы он узнал, как Дэн, нежно любимый Дэн, заставлял ее страдать, это бы значило, что вся ее подноготная, все, что составляло ее суть, стало известно не тому, кому она была дорога (что тоже не доставило бы ей никакой радости), а человеку, с которым она только что познакомилась. И невзлюбила с первого взгляда.

Пока она следила за Саймоном, со страхом и нетерпением ожидая ответа, он отделился от дерева и слегка улыбнулся. Очевидно, эта улыбка должна была ее подбодрить, но своей цели не достигла.

— Да, — сказал он, — ваша книжка все еще у меня. Пойдемте со мной, и я верну ее.

Она кивнула.

— Отлично. Спасибо. Извините, если я доставила вам хлопоты.

— Не доставили. К сожалению. Потому что вы их стоите.

Что он хотел этим сказать? Он ничего о ней не знал. Конечно, если не прочитал дневник. Она облизала губы, собираясь с силами, чтобы спросить об этом прямо. Но Саймон не дал ей времени. Жестом собственника он взял Оливию за руку, увлек с поляны и повел по тропинке, которая вела к поместью. Над деревьями виднелись трубы особняка.

Риппер бежал впереди, таща в зубах ветку размером с небольшое деревце.

— Что привело вас в Линкольншир? — спросил Саймон таким тоном, словно имел право это знать.

Оливия пожала плечами. Прикосновение мужской руки с квадратными ногтями выбивало ее из колеи. Она едва доставала Саймону до плеча и чувствовала себя маленькой и жалкой. Хотелось отстраниться, но тропа была слишком узка для двух человек.

— Мне надо было увезти Джейми из Лондона, — ответила она. — Он попал в плохую компанию, и, хотя ничего страшного еще не случилось, я понимала, чем это может кончиться. — Саймон ничего не ответил, и она продолжила, словно в чем-то оправдываясь: — Я вдова. Нелегко зарабатывать на жизнь и одновременно приглядывать за Джейми. Поэтому когда моя подруга Сидони — мы работаем с ней в одном офисе — сказала, что ее тетя хочет сдать верхнюю часть дома в Линкольншире, я решила переехать. Шерраби — идеальное место. Тихая деревушка и в то же время достаточно близко от Лаута, чтобы можно было ездить туда на работу.

— Да, если ее посчастливится найти, — осторожно сказал Саймон.

— Мне посчастливилось. Три утра в неделю я веду счета одной адвокатской конторы.

— И на это можно прожить?

Его голос звучал скептически. Саймон Себастьян был самым богатым человеком в округе, но тем не менее знал, что в наше время так везет далеко не каждому. Потому что заработал это богатство собственным горбом. И хотя Саймон унаследовал поместье от неожиданно умершего старшего брата, но лондонская фирма, которой он владел и управлял, процветала только благодаря его умелому руководству. За неполный месяц, проведенный в Шерраби, Оливия слышала рассказ о ее самом удачливом и таинственном сыне по меньшей мере раз десять.

— Да, — сказала она. — Прожить можно. Если время от времени подрабатывать уборкой.

Саймон бросил на нее непонятный взгляд и ускорил шаг.

— Эй! — воскликнула она. — Я вам не гончая! И если у вас ноги длиной с колонну Нельсона…

Как только они выбрались из леса в поле, Саймон пошел медленнее. В конце пологого спуска Оливия увидела кованые чугунные ворота и кирпичную сторожку. За сторожкой начиналась длинная прямая подъездная аллея, вдоль которой как часовые стояли липы. Противоположный конец аллеи упирался в массивное парадное крыльцо.

— Прошу прощения, — сказал Саймон скорее нетерпеливым, чем извиняющимся тоном, затем помолчал и посмотрел на нее сверху вниз. — Нет, явно не гончая. Скорее кошка. У вас черные кошачьи глаза. И пышные, густые волосы, которые хочется погладить.

Он что, пытается разозлить ее? Его черты были совершенно бесстрастными, но Оливия начинала догадываться, что выражение загорелого лица Саймона Себастьяна к мыслям означенного господина не имеет никакого отношения.

— Только попробуйте, и я закричу, — так же бесстрастно предупредила она.

— В самом деле? — Он приподнял брови. — Никогда бы не подумал. Вы не похожи на истеричку.

— Значит, по-вашему, я похожа на потаскушку?

К удивлению Оливии, он негромко и заразительно рассмеялся.

— Нет, миссис Нейсмит. Это значит, что я нахожу вас… интересной женщиной. Правда, не в моем вкусе. Слишком дерзкой, черт побери. Но интересной. Как кошка.

У Оливии отвисла челюсть. В ту же секунду Риппер бросил ветку и залаял.

— Это не та кошка, — сказал ему Саймон. — Фу, Рип.

Рип умолк, но челюсть Оливии осталась на прежнем месте.

Неужели Саймон Себастьян такой прямой человек? И такой дерзкий? Или он по каким-то ясным только ему самому причинам пытался шокировать ее? Ну, она не доставит ему такого удовольствия!

— Держитесь подальше, а не то оцарапаю, — сухо ответила Оливия. — Потому что я вовсе не нахожу вас интересным.

Это было не совсем верно. Хотя Саймон был не в ее вкусе. Никто не был в ее вкусе, кроме Дэна. Но несмотря на невыносимую наглость Себастьяна, следовало признать, что в его холодной загадочной улыбке было нечто притягательное. Не говоря о фигуре. Тут Саймон мог дать фору кому угодно. Но после смерти Дэна — а честно говоря, намного раньше — она потеряла интерес к мужским фигурам. По крайней мере, так было до сих пор. Тяжелая работа не оставляла ей времени для сладострастных мыслей.

Она сделала шаг назад. Несомненно, этот человек самолюбив, а она посмела его оскорбить. Женщина сунула руки в карманы и принялась ждать реакции.

К удивлению Оливии, Саймон всего лишь взял ее за подбородок, заглянул в лицо и сказал:

— Неплохо. Миссис Нейсмит, вас когда-то задели за живое?

О да. И сделал это именно тот человек, которого она очень любила. Поэтому не собиралась любить никого другого. Оливия отстранила руку Саймона, от прикосновения которой ее бросило в жар, и лаконично ответила:

— Да. Задели.

Она снова почувствовала, что ее слова вызвали у Саймона какую-то реакцию, и снова не поняла ее.

— Интересно, — только и ответил он, затем взял Оливию за руку и свел по склону вниз — туда, где начиналась подъездная аллея.

Оливия во все глаза глядела на фасад дома, в котором веками проживал род Себастьянов. Он был далеко не таким огромным, как большинство помещичьих усадеб, но гордо высился, охраняемый почетным караулом лип, золотился на солнце, дыша спокойствием и постоянством, прорастая корнями в прошлое и излучая веру в будущее.

Оливии, которая ощущала постоянство лишь урывками, он показался воплощением мечты.

— Тут очень красиво, — сказала она Саймону. — Вам повезло.

Он бросил на Оливию проницательный взгляд.

— Я знаю.

— Он всегда был таким… прочным? — спросила женщина, в голосе которой против воли прозвучала печальная нотка.

Когда Саймон ответил, выражение его льдисто-голубых глаз неуловимо изменилось.

— Не совсем. Кирпич появился только в начале восемнадцатого века. До того стены были глиняными и деревянными, а крыша соломенной. Можно себе представить, как она закоптилась за сотню лет!

За сотню лет, подумала Оливия. А мне показались веком те четыре года, которые мы прожили в муниципальном доме в Харлоу. Она видела узкие свинцовые оконные переплеты и вспоминала грязные, захватанные пальцами стекла дома, в котором выросла. Ее мать не была помешана на чистоте. Она была слишком занята уборкой чужих домов, стремясь пополнить скудный доход семьи торговца словарями и энциклопедиями.

Когда аллея осталась позади, Саймон вновь взял Оливию за руку и провел за угол.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он. — Обычно мы пользуемся боковой дверью.

— Как, разве у вас нет дворецкого? — съехидничала Оливия. Чувство, которое шевельнулось в ней, нельзя было назвать завистью, но все же она считала несправедливым, что этот человек обладает всем, в том числе и неслыханной дерзостью, тогда как ей приходится выбиваться из сил за гроши.

— Нет, — ответил Саймон с язвительностью, которую и не пытался скрывать. — Дворецкого нет. Простите, что разочаровал вас, но у меня есть только миссис Ли, которая управляется на кухне, и Энни Кут, ведущая домашнее хозяйство с помощью деревенских женщин. Ах да, еще два садовника и Джон Казинс, который по совместительству выполняет обязанности конюха. Он живет в сторожке. Как, по-вашему, этого достаточно, чтобы поддержать мой престиж?

Конюх! Значит, у него и лошади есть. И он еще насмехается.

— Я не хотела… — нерешительно начала Оливия и тут же осеклась. Саймон смотрел на нее с таким видом, будто видел насквозь. — Мне нет никакого дела до вашей прислуги, — с достоинством закончила она.

— Естественно, — согласился Саймон, пропуская ее в дверь.

Он смеется надо мной, с горечью подумала Оливия. Хотя не показывает виду.

— Пожалуйста, отдайте мой дневник, — попросила она.

— Всему свое время. — Он вел Оливию через опустевшую кухню и узкий коридор. — Соблаговолите подождать в гостиной. Сейчас я его принесу.

Оливия, понявшая, что ее мягко поставили на место, вслед за хозяином прошла в длинную прямоугольную комнату, окна которой выходили на обсаженную розами террасу, опустилась на краешек эпплуайтовского кресла, но тут же почувствовала беспокойство и встала.

Увидев висевшее на восточной стене зеркало в золоченой раме, она шагнула к нему… и сейчас же остановилась. Саймон мог вернуться с минуты на минуту. Пусть не думает, что ее интересует, как она выглядит.

Конечно, ей нет никакого дела до того, что он подумает. И все же… Она и так знала, что увидит в зеркале. Бледное овальное лицо с упрямым подбородком и прямым решительны ртом, обрамленное пышными волосами до плеч, почти такими же темными, как и глаза. Если, конечно, за эти часы с ней не произошла путающая метаморфоза. Хотя вряд ли.

Оливия снова пошла к креслу и заметила, что Саймон уже вернулся. Для такого высокого мужчины он двигался довольно бесшумно. Оставалось только догадываться, как пугались секретарши, когда он неслышно сбрасывал с себя пальто и оказывался у них за спиной.

Тем не менее она вздрогнула.

— Нервничаете? — спросил Саймон. — Напрасно. Я не набрасываюсь на свои жертвы. Предпочитаю заставлять их ждать. И сгорать от желания.

Почему никто не предостерег ее от этого человека? Все деревенские жители в один голос говорили, что он обаятельный, дружелюбный и сдержанный. Оливии и в голову не приходило, что его дружелюбие напоминает дружелюбие тигра, вознамерившегося пообедать.

— Тогда все в порядке, — поспешно сказала она, — потому как ни ждать, ни сгорать от желания я не намерена. Вы нашли мой дневник?

Саймон вынул из-за спины левую руку.

— Это он?

Оливия уставилась на изгрызенную книжку, которая когда-то была ее единственным утешением и средством не сойти с ума.

— Да, — сказала она и взяла дневник. — Боюсь, что так. У вашего Риппера очень крепкие клыки.

— Верно, — кивнул Саймон. — Прошу прощения. Видели бы вы, что он в прошлом году сделал с рождественскими открытками…

Оливию рождественские открытки не волновали. Зато ее волновало, что этот пес сделал с ее дневником. Однако жаловаться не приходилось: она сама потеряла его в чужом лесу. Женщина наугад раскрыла книжку и облегченно вздохнула. Текст оказался неповрежденным. Она подняла голову, собираясь поблагодарить Саймона и учтиво откланяться.

Но выражение глаз Себастьяна заставило ее остановиться и вспомнить свои прежние подозрения.

— Вы… вы не… — Она тяжело вздохнула. — Вы читали его? Я имею в виду дневник?

Ради бога… Она действительно не вынесла бы, если бы этот богатый, удачливый, хладнокровный и насмешливый незнакомец узнал все подробности ее несчастного брака — то, как ее радость и оптимизм постепенно сменялись скорбью и как, в конце концов, она не смогла спасти Дэна от краха.

Она стояла молча, надеясь лишь на то, что Саймон не догадается о ее тревоге по мертвенно-бледным пятнам на щеках, которые появлялись именно тогда, когда она хотела казаться спокойной и хладнокровной, или по отчаянной мольбе в глазах.

Он глядел на Оливию из-под полуприкрытых век и медлил с ответом, пока она едва не заплакала от ужаса и досады.

— Пожалуйста… — прошептала она. — Вы читали его?

Вместо ответа он подошел к неразожженному камину и оперся локтем о белую резную полку.

— Одни дырки, — заметил он, хмуро глядя на работу Риппера. — А что, это для вас так важно?

— Я… — Да, важно. Но она не собиралась признаваться в том, насколько важно. Зачем подвергать себя еще большему унижению? Она беспечно пожала плечами, хотя была напряжена как струна. — С какой стати? Так вы читали его или нет? — Увы, на последнем слове у нее сорвался голос.

Последовала еще одна пауза, на сей раз куда более длинная, а затем Саймон лаконично ответил:

— Нет.

Оливия перевела дух.

— Спасибо, — сказала она. — Большое спасибо.

Она сама не знала, почему благодарит Саймона за то, что он не сунул нос не в свое дело. Просто казалось, что так нужно. Кроме того, она действительно испытывала к Саймону благодарность. Он легко мог заглянуть в него из праздного любопытства. Когда-то совать нос в чужие дела было его профессией. А привычка — вторая натура.

— Угу, — не слишком вразумительно буркнул он. — Чаю хотите?

Оливия готова была побиться об заклад: Себастьян не хочет, чтобы она соглашалась.

— Нет, спасибо, — сказала она. — Это очень любезно с вашей стороны, но мне нужно быть дома до того, как Джейми вернется из школы.

Саймон кивнул.

— Конечно. Я отвезу вас.

— Не беспокойтесь. Тут всего около мили. Я с удовольствием пройдусь пешком.

Он отошел в сторону.

— Как хотите.

Оливия шагнула к двери, но Саймон протянул руку и преградил ей путь.

— Если вы решите снова устроить пикник в моем лесу, — негромко сказал он, — пожалуйста, ничего не забывайте. В следующий раз пропажа может и не вернуться.

Когда Оливия отшатнулась, испуганная его близостью, Саймон рассмеялся и убрал руку. Женщина молча бросилась в холл.

Что он хотел этим сказать?

Загадочные слова Саймона смутили Оливию до такой степени, что она очнулась только в гардеробной, увидев пару зеленых резиновых сапог.

— Не туда, — прозвучало над ухом. Саймон взял ее за плечо и подтолкнул к двери.

— Ох, извините, ошиблась. — Оливия вспыхнула, прижала дневник к груди и сломя голову понеслась по ступенькам, напутствуемая сердитым тявканьем Риппера. Она перешла на рысь лишь тогда, когда поравнялась с ближайшей липой.

Тьфу! Оливия вытерла ладони о джинсы. В последних словах Саймона таилась угроза. И все же он не казался ей по-настоящему опасным. Раздражающим, высокомерным и — да, теперь она могла в этом признаться — потрясающе привлекательным.

Забавно. До сих пор ее не влекло ни к кому, кроме Дэна.

Она тряхнула головой. Это не имеет никакого значения. Они с Джейми найдут себе другое место для пикника. А если она случайно столкнется с Саймоном в деревне, будет достаточно простого вежливого кивка. Кроме того, она слышала, что Саймон проводит время главным образом в Лондоне и в Штатах.

Мысль была успокаивающая. Оливия пнула ногой комок грязи, и тот рассыпался в пыль.

 

Глава 2

Он солгал ей. Саймон взял линейку, снова положил ее на тщательно убранный письменный стол и уставился на виноградную лозу, обрамлявшую окно его кабинета.

Проклятье! Он не хотел лгать. В принципе он не против лжи; в его работе без этого обойтись нельзя. Но в жизни он старался быть честным. До сегодняшнего дня. Пока не познакомился с Оливией.

Он снова поднял линейку и медленно покрутил ее в руках. Эта независимая, стойкая женщина была так потрясена, так отчаянно взволнована, что было немыслимо подтвердить ее худшие опасения. Саймон сам был достаточно скрытным человеком и хорошо понимал ее.

Здесь ложь была самым мудрым и человечным выходом из положения.

Саймон нетерпеливо постучал линейкой по краю стола. Конечно, он поступил правильно. Наверное, Оливия Нейсмит ушла раздосадованная, но не опустошенная знанием того, что чужой человек залез сапогами к ней в душу.

Едва ли она когда-нибудь узнает правду. Частые встречи в деревне им не грозили. Он приезжал сюда редко, а когда приезжал, надолго не оставался. Пристальное любопытство местных жителей к его персоне вынести было трудно.

Теплый летний ветер теребил лозу за распахнутым окном. Саймон закрыл глаза. Случай с дневником не имел никакого значения. Он глубоко вздохнул, заставив себя расслабиться, откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и посмотрел на потемневшую от времени балку.

И все же будет жаль, если он больше не увидит Оливию. Сильная женщина, привыкшая рассчитывать только на себя и не любящая внешних эффектов. Определенно стоящая внимания. Выло бы забавно ее поддразнить. Но она действительно не в его вкусе. Со времен Сильвии он предпочитал голубоглазых, бледных, бесплотных сирен, не слишком отягощенных мозгами. С такими женщинами ему не грозила опасность потерять голову. Алтея Каррингтон-Коутс подходила под это описание тютелька в тютельку.

Напротив, Оливия была хоть и бледной, но отнюдь не бесплотной. И мозгов у нее хватало… для женщины. Саймон не сомневался: посмей он высказать в ее присутствии эту мысль, полную мужского шовинизма, Оливия в ту же минуту потребовала бы, чтобы с него сняли скальп.

Себастьян усмехнулся, придвинул кресло к столу и включил компьютер. Как бы там ни было, скорая встреча с Оливией ему не грозит. Как и с Алтеей, которая с нетерпением ждет его возвращения в город, предвкушая приемы и прочие развлечения, и злится, что он столько времени торчит в деревне. При этой мысли усмешка Саймона исчезла.

Он решительно положил пальцы на клавиатуру. Отпуск отпуском, а дела клиентов прежде всего.

Десять минут спустя, когда он с головой углубился в работу, хлопнула дверь. Он немедленно опустил руки. В этом доме хлопал дверью только один человек.

Тут же в холле началась суматоха.

— Ох! Ох, мисс Эмма! Вы напугали меня до полусмерти! — В голосе Энн Кут слышались радость и удивление.

— Извини, Энни, — ответил другой голос, молодой и не такой пронзительный. — Никого поблизости не было, вот я и вошла.

— И правильно сделали. Вот мистер Саймон удивится! И обрадуется.

Услышав шум, мистер Саймон закрыл клавиатуру крышкой и встал. Он вовсе не был удивлен. От Эммы можно было ждать чего угодно. А что до радости, то это зависело от цели ее визита.

— Привет, Эмма, — сказал он, выходя в холл как раз в ту минуту, когда Энни побежала готовить комнату для его кузины. — А я думал, ты в Греции. Что случилось на этот раз?

— Ничего не случилось, — театрально развела руками Эмма. — Всего-навсего маленькая неприятность. Ари привез меня в Скирос и уснул.

— Оно и к лучшему, — пробормотал Саймон.

— Ох, Саймон, не будь таким брюзгой! — Эмма пробежала через холл и бросилась в его объятия.

Саймон погладил кузину по светлым волосам и бережно снял ее руки со своей шеи.

— А ты, Эмма, не будь такой простофилей. Зачем ты вообще связалась с этим Ари?

— Сама не знаю. Наверное, хотела повеселиться. Он знаменитый, забавный и… ну, ужасно красивый. Но когда мы туда приехали, он ничего не захотел. Совсем ничего. Только ездил со мной на всякие приемы, хвастался мной направо и налево и позволял нас снимать фоторепортерам. А как только мы возвращались на виллу, он начинал пить и включал телевизор. Он зануда, Саймон. Самый знаменитый актер в Европе, но ужасный зануда.

Саймон скрыл усмешку.

— Еще больший, чем твой старый и мрачный двоюродный братец? Кстати, — тут он и вправду стал мрачным, — ты уверена, что этот тип не наградил тебя наследником рода Колфаксов или венерической болезнью?

— Ох, Саймон. Не будь таким…

— Занудой? — подсказал Саймон.

Эмма хихикнула.

— Нет. Просто… ох, я не знаю. Ну, таким, какой ты есть. Не занудой, но… очень правильным. Сам знаешь. Чересчур нормальным.

— Благодарю, — сказал Саймон. — Кто написал: "Не поздоровится от этаких похвал"?

— Шекспир, наверное. Он написал все, что люди цитируют, но не помнят, откуда они это взяли.

— Гмм… Не лишено смысла. Эмма, что привело тебя сюда?

— Просто не придумала, куда еще податься. — Она расстегнула черный плащ с алой подкладкой и картинно перекинула его через плечо. — Как только наши фотографии появились во всех газетах, Ари не захотел меня видеть. Он сказал, чтобы я ехала домой и поискала себе кого-нибудь помоложе.

— Понимаю. — Саймон внимательно посмотрел на свою юную кузину. Да, все признаки налицо. Бледная кожа, чересчур яркая улыбка, блестящие глаза. Эмма сделала очередную ошибку. В двадцатый или тридцатый раз связалась с мужчиной, абсолютно не соответствующим ее живому порывистому характеру.

Ари был стареющей кинозвездой с приличным банковским счетом. А Эмма — светской бабочкой, жившей на деньги своих поклонников.

Так, во всяком случае, считали большинство ее родственников.

— А ты не думала вернуться домой, в Нью-Йорк? — спросил он, заранее зная ответ.

— Ну, думала, — призналась Эмма. — Но сначала мне хотелось посмотреть, что ты тут делаешь.

Саймон подавил вздох. Иными словами, кузина узнала, что он здесь, в Шерраби, и примчалась, надеясь что-нибудь узнать о Заке. Даже Эмма не дерзнула обратиться к его партнеру напрямую.

Никто в семье об этом не говорил, однако все знали, что Эмма в возрасте шестнадцати лет страстно влюбилась в Зака Кента. С тех пор прошло восемь лет, но она так и не дождалась от него ни одного знака внимания. Саймон частенько подумывал, что коллекция неподходящих партнеров, собранная ею за эти годы, была всего лишь красной тряпкой, предназначенной для неповоротливого быка. Ари был последним экземпляром в этой коллекции. Но Зак, который был на девять лет старше Эммы и обладал куда менее внушительной родословной, по-прежнему не обращал на ее чувство никакого внимания.

— Раз уж ты спрашиваешь, так и быть, отвечу, — сказал ей Саймон. — Стараюсь не делать ничего. Я в отпуске.

— Ох… И кто же тебя замещает?

— А ты как думаешь?

— Зак?

По тому, как Эмма произнесла имя его партнера, Саймон понял — ничто не изменилось. Она все еще сходит по нему с ума.

Себастьян кивнул.

— Конечно. А как только я вернусь в Лондон, он улетит в Штаты. Там у него есть пара новых контрактов.

— Куда? — жадно спросила Эмма. — Куда именно в Штаты?

Саймон заколебался. Если сказать ей, что Зак собирается остановиться в лонг-айлендском доме ее родителей, она пулей сорвется с места, прилетит в Нью-Йорк и спутается с первым встречным — до тех пор, пока Зак не вернется в Англию. Едва ли Кент скажет ему спасибо. Он терпел Эмму, но не пылал к ней особой любовью. С другой стороны, Зак уже взрослый. Он может сам позаботиться о себе. И об Эмме тоже.

— В Нью-Йорк, — ответил он, приняв решение. — Зак полетит в Нью-Йорк. И на то время, пока твои родители будут гостить в Сан-Франциско, остановится в "Дубах".

Нельзя сказать, чтобы Саймон был не рад Эмме. Просто когда заканчивалась ее очередная несчастная связь — а часто и еще до того, — кузина имела привычку впадать в меланхолию. А после отпуска у него не будет ни времени, ни желания возиться с нею.

— Ох, — сказала Эмма с беспечностью, которая никого не могла обмануть. — Именно тогда я и собиралась вернуться домой.

— Возможно. Думаю, Энни уже приготовила тебе комнату. Полагаю, что ты останешься здесь, пока я не вернусь в город?

Эмма засмеялась.

— Правильно понимаешь. Мистер Казинс уже носит туда мои вещи.

Ага… Это объясняло, почему холл не завален дорогими чемоданами, теннисными ракетками и дорожными сумками от "Харродс" и "Мейси". Эмма никогда не путешествовала налегке.

— Тогда увидимся за обедом. — Саймон собрался вернуться к себе в кабинет.

— Да, конечно. Саймон…

— Что?

— Ты не видел Джералда?

— Нет. И возношу за это хвалы Господу каждое утро и каждый вечер.

— Саймон! Он твой кузен…

— Знаю. Потому и благодарю Бога. Если бы я увидел Джералда, то только потому, что ему нужны деньги.

— Джералд не такой плохой. Просто немножко…

— Беспомощный, — закончил Саймон. — Безответственный. Гвоздь в…

— Да, но это не его вина. Тетя Дженни и дядя Роджер готовы были достать для него луну с неба. Разве он виноват, что его родители так рано умерли?

— Нет. Он виноват лишь в том, что промотал довольно значительное наследство, а сейчас — должен сказать, без особого успеха — покушается на мое. Разве он не обращался к тебе за помощью?

— Обращался, но мама и папа выплачивают мне ежемесячное содержание, а в "Ярмарке моды" за мои статьи ничего не платят…

— Ума не приложу, почему, — пробормотал Саймон.

Эмма показала ему язык.

— Свинья ты, — любовно сказала она. — Я была в Скиросе, а там не у кого брать интервью. Во всяком случае, об одежде. Но дело не в этом. Просто у меня нет такой суммы, которая требуется Джералду.

— Требуется?

— Ну, которую он хочет получить. Во всяком случае, у меня столько нет.

— Сомневаюсь, что такая сумма вообще есть у кого-нибудь на свете, — буркнул Саймон. Беспечность Эммы в финансовых вопросах действовала ему на нервы. Впрочем, это его не касалось. — На твоем месте я бы не стал переживать из-за Джералда, — сказал он. — Когда я слышал о нем в последний раз, он бросал пылкие взгляды на очередную одинокую вдову.

— Держу пари, что не только взгляды, — хихикнула Эмма.

— Эмма, веди себя прилично! — сурово сказал Саймон, но уголок его рта предательски пополз вверх.

Эмма снова хихикнула. Саймон сослался на то, что ему нужно закончить отчет, и пошел к себе, оставив кузину в холле.

Часок-другой Эмме придется самой заботиться о себе. Черт побери, если бы сестра немного остепенилась и занялась интервью и статьями о моде, на которые была такая мастерица, она легко могла бы содержать себя. Но Эмма не ударяла для этого палец о палец. Была слишком занята тем, что кружила мужчинам голову. Если бы любимые дядюшка и тетушка были чуть поумнее, они бы урезали ей ежемесячное содержание.

Позади раздались легкие шаги. Саймон обернулся и увидел бегущую вверх по лестнице стройную фигуру в сапогах и юбке в обтяжку, с перекинутым через плечо плащом.

Он долго смотрел ей вслед. Да, поглядеть было на что. Внешность фотомодели, коротко стриженные светлые волосы, изумрудные глаза (благодаря контактным линзам, а не от природы). Определенно было. Но штучка еще та. Настоящее наказание. Так и будет порхать по жизни, мечтая о Заке и не желая задумываться о будущем.

Одно утешение — она все же лучше, чем Джералд, который почему-то убежден, что мир перед ним в долгу.

Саймон угрюмо сидел за письменным столом. Присутствие Эммы все осложняло. Едва ли его отпуск окажется таким безоблачным, как он думал, когда говорил надувшейся Алтее, что хочет немного побыть в одиночестве.

Поднявшись в желто-белую спальню, которую она всегда занимала в Шерраби, Эмма бросила плащ и сумку на кровать и подошла к окну.

Ничто не изменилось. Недавно скошенный газон был таким же ухоженным, как всегда, а озеро таким же зеленым. Она улыбнулась и облегченно вздохнула. Все в Шерраби осталось таким же, как в тот день, когда она отсюда уехала. Другие места и их обитатели менялись. Но только не Шерраби. Милый, предсказуемый Шерраби. Ее первый и самый любимый дом. Она не могла сказать, что не любит "Дубы". Но всю свою жизнь Эмма сновала между двумя континентами, повинуясь отцу-американцу и его деловым замыслам. Шерраби, где родились ее мать и она сама, был для нее символом постоянства.

Кроме того, именно здесь она впервые встретила Зака, свою неизменную любовь. Что бы ни случилось. И что бы ни думал об этом он сам.

Эмма вытерла глаза и посмотрела на подернутое рябью озеро.

Именно здесь она стояла в тот день, когда Зак, на котором не было ничего, кроме плавок, вышел из озера. Капли воды блестели на его смуглой, как у цыгана, коже и иссиня-черных волосах, развевавшихся по ветру. Он отряхнулся на манер Риппера, встал, откинул голову и вытянул руки навстречу солнцу. На миг Эмме показалось, что перед ней не современный мускулистый молодой человек, а древний кельтский жрец, возносящий жертву богам. Она вздрогнула, натянула белое летнее платье, выбежала из комнаты и заторопилась вниз.

Эмма добралась до террасы как раз в тот момент, когда ее кельтский жрец поднялся наверх. Он замер, держа руку на перилах.

— Привет, — сказал он тем низким медовым голосом, в который Эмма немедленно влюбилась. — Кто вы?

— Я Эмма Колфакс, нью-йоркская кузина Саймона и Мартина. А вы кто?

— Зак. Зак Кент. Я друг Саймона. Мы работаем вместе.

— О, значит, вы тоже трудитесь на правительство. Саймон говорит, что в этом нет ничего интересного.

— Саймон прав. — Красивые белые зубы тут же исчезли за плотно сжатыми губами.

Эмма вздохнула. Саймон тоже держал рот на замке, когда она спрашивала его о работе. С Мартином, его старшим братом, было куда веселее. Он рассказывал о сельском хозяйстве — лошадях, овцах, тракторах, живущих на фермах арендаторах и о том, как растить свиней.

— Где вы живете? — спросила она Зака.

— Раньше жил в Абердине, а теперь переехал в Лондон.

Так вот откуда у него такой певучий голос! Это шотландский акцент. Значит, в другое время, в другом веке он действительно мог бы быть языческим кельтским жрецом. Правда, сейчас, когда она увидела Зака вблизи, выяснилось, что он ненамного выше ее ростом и что в его квадратной челюсти и твердых чертах лица больше древней воинственности, чем святости, подобающей жрецу.

Ей хотелось прикоснуться к этому лицу, погладить длинные черные волосы…

— Не хотите еще поплавать? — предложила Эмма, пытаясь казаться непринужденной. — Я сбегаю за купальником. — Ей нужно было во что бы ни стало остыть.

Зак покачал головой.

— Нет. Я хочу полежать на солнце и поспать.

— Я лягу с вами, — быстро сказала Эмма.

У Зака расширились зрачки, а затем он ворчливо сказал:

— На вашем месте я бы не говорил таких вещей.

Он повернулся к ней и ушел в дом.

Примерно по той же схеме проходили все их свидания. Зак был вежлив, дружелюбен, но сдержан и упорно отказывался от любого времяпрепровождения наедине с Эммой.

По прошествии некоторого времени Эмма уже и сама не знала, объясняется ли ее чувство оскорбленным самолюбием, поскольку Зак был единственным, кто регулярно отваживал ее, или тем, что он был самым привлекательным мужчиной, которого Эмма когда-либо встречала. Как бы то ни было, она хотела его. И поклялась, что в один прекрасный день добьется своего. В этот день он проснется и поймет, что тоскует по ней.

День, о котором она так долго мечтала, наступил в то лето, когда ей исполнилось девятнадцать. Но все вышло совсем не так, как она надеялась.

Мартин умер за год до этого, хозяином поместья стал Саймон, и Зак приехал из Лондона, чтобы обсудить возможность стать деловым партнером своего друга.

Эмма не видела Зака больше года, все это время не испытывала недостатка в кавалерах и убедилась, что не лишена привлекательности. Зак больше не сможет сопротивляться ее чарам. На этот раз он заметит ее. На этот раз Зак Кент так просто от нее не отделается.

Она дождалась тихого вечера в конце мая. Зак приехал на уик-энд в Шерраби и после обеда в субботу сказал Саймону, что пойдет прогуляться. Саймон, привыкший, что его друг любит одиночество (сам Зак объяснял это тем, что вырос в маленьком каменном домишке с семью братьями и сестрами), только кивнул.

Эмма тут же приняла решение.

Когда Саймон углубился в бумаги, она надела длинный кардиган бутылочного цвета, сменила туфли на сандалии и пошла следом за Заком. Она издалека увидела, как Кент скрылся в деревьях.

Лесная тропа имела форму полумесяца. Это значило, что, если Зак не повернет назад, он окажется в одном-единственном месте.

Эмма прошла полем, время от времени наклоняясь, чтобы сорвать лютик или ромашку, и дождалась, пока Зак действительно не дошел до конца тропинки и не пустился в обратный путь.

Ее расчет оказался правильным.

Пока Зак обходил поворот, мурлыча себе под нос что-то мрачное, как озеро Лох-Ломонд, Эмма выбросила свои лютики, сунула руки в карманы кардигана, наклонила голову, внезапно заинтересовавшись собственными ногами, и врезалась прямо в грудь своей ничего не подозревавшей жертвы.

Зак, захваченный врасплох, но обученный реагировать мгновенно, тут же схватил ее. Не успела Эмма опомниться, как оказалась лежащей навзничь на ложе из иголок и пыли.

Колено Зака находилось в угрожающей близости от ее горла.

Эмма ошеломленно замигала. Произошла накладка, решила она, глядя в гневные темные глаза, дышавшие убийством. Учитывая происхождение Зака, в это можно было бы поверить, если бы он чуть меньше владел собой.

Кент отвел колено сразу же, как только увидел ее лицо.

Эмма подняла голову. Все было цело, если не считать нескольких синяков. Но такой возможностью было грех не воспользоваться.

— Ox… Ox, Зак, — застонала она. — Пожалуйста… Я не думала… Ой, нога! Наверное, она сломана.

Зак быстро опустился на колени, взял левую лодыжку Эммы и начал бережно ощупывать ее.

Ммм… У него были чудесные руки. Большие, крепкие и теплые. Она дождалась, пока эти руки не добрались до ее бедра, а потом слабо сказала:

— Я думаю, у меня сломана правая нога.

Зак резко прервал осмотр и сел на корточки. Когда он посмотрел ей в лицо, Эмма закорчилась как червяк и отвела глаза.

— Понятно, — сказал он без всякого выражения.

— А ты не будешь проверять вторую ногу? — спросила Эмма.

— Для чего?

— А вдруг она сломана?

— Едва ли там есть что-нибудь, кроме пары синяков, которые ты вполне заслужила. Какого черта ты шляешься там, где нет ни души?

Эмма недаром была звездой в школьном драмкружке, а позднее в колледже. Две большие слезы навернулись ей на глаза и потекли по щекам.

Зак чертыхнулся.

— Я сделал тебе больно?

— Немножко. — Эмма шмыгнула носом и одарила его улыбкой, с какой леди Джейн Грей шла на эшафот.

— Извини, — сказал Зак.

— Не за что. Это я виновата.

— Да, — согласился он. — Давай посмотрим, сможешь ли ты стоять. — Зак поднялся и протянул ей руку.

Эмма приняла ее.

— А как же сломанная нога?

— Если сможешь стоять, значит, она не сломана. — Он дернул Эмму за руку, и девушка неохотно поднялась.

— Так я и думал. Ничего не сломано, — сказал Кент таким тоном, словно был убежден, что небольшой перелом пошел бы ей только на пользу.

Эмма зашаталась и потянулась к левому колену.

— Наверное, я потянула мышцу…

— Едва ли. По-моему, все в порядке. Малость в пыли, а к кардигану прилипли иголки. Но жить будешь.

Эмма хмуро покосилась на Зака, зашаталась снова и ухватилась за его руку.

— Не та нога, — сказал Зак, когда Эмма вытянула левую ногу и поморщилась. — У тебя сломана другая. Забыла?

Черт бы его побрал…

— Что же ты не смеешься? — спросила она.

— Было бы над чем. Не вижу ничего смешного в девчоночьем притворстве.

— Я не притворялась! — воскликнула Эмма. — И через неделю мне будет девятнадцать!

— В самом деле? Никогда бы не подумал.

На его лице не было и тени улыбки. Зак смотрел на нее как на надоедливое насекомое, которое испортило его прогулку.

Разочарованная, смущенная и не привыкшая к отказам, Эмма сердито сказала:

— Я женщина, Зак Кент. И могу это доказать.

— Сомневаюсь, маленькая мисс Серебряная Ложка. Зачем трудиться взрослеть, если все, что вы хотите, достается вам за прекрасные изумрудно-зеленые глаза? — Он наклонился вплотную. — На этой неделе они зеленые, верно?

Эмма яростно уставилась на него.

— Зачем ты мне все это говоришь, Зак?

Зак пожал плечами и решительно сказал:

— Чтобы ты понимала… Женщина — это кто-то вроде моей сестры Мораг, которая воспитала нас восьмерых после смерти матери. Или другая моя сестра Катриона, которая ухаживает за умирающими детьми. — Он снял ее пальцы со своей руки и подтолкнул Эмму. — Иди. Скоро стемнеет.

Он был прав. Ветер стих, деревья не шумели, и безмолвие нарушалось только их дыханием. В воздухе пахло землей и летом. Эмма прислушалась к тишине, и тут ее терпение лопнуло.

Ну, она ему покажет! Покажет этому ханже, этому ублюдку! Она не виновата, что у ее отца куча денег и что ей не пришлось расти в трущобах!

Она остановилась, развернулась и направила кулак в нос Зака.

Кент удивленно заморгал и перехватил ее запястье. Она подняла другой кулак, но и его постигла та же участь. И тут он засмеялся.

— Леди-боксер! — фыркнул он. — Кто бы мог подумать? Малышка Эмма, ты хотела расквасить мне нос?

— Да, — сказала Эмма, весь гнев которой сразу улетучился. Она довольно улыбнулась. — Я хотела. Но ты все испортил.

Его глаза блеснули так, что у Эммы похолодело в животе.

— Хочешь попробовать еще раз?

— Нет. — Она взвесила шансы. — Лучше я тебя поцелую.

Блеск в его глазах потух, и Зак в ту же секунду отпустил ее.

— О нет, — сказал он, качая головой. — Нет, юная леди Колфакс. Поищите себе для поцелуев кого-нибудь другого.

Но Эмма не хотела искать никого другого. Зак в темном рыбацком свитере, Зак с таинственными впадинками на щеках был именно тем мужчиной, которого она хотела. Единственным, кого она когда-нибудь хотела. И если она не попытается завоевать его сейчас, на вторую попытку у нее просто не хватит смелости.

Не давая себе времени подумать, Эмма шагнула вперед, обеими руками обвила его талию и прижалась губами к губам. Под ногами хрустнула веточка.

Зак не двигался, не отвечал и не реагировал. Эмма спустила руки ниже, ощутила его твердые ягодицы, раздвинула губы и высунула язычок. От кожи Зака исходил слабый запах соснового бора.

Он со свистом втянул в себя воздух, выдохнул… и вдруг возвратил поцелуй так умело, что она ахнула бы, если бы была на это способна.

Она целовалась и раньше. Но этот поцелуй ничем не напоминал прежние. Это был поцелуй мужчины, который знал, что он делает, и доказывал это. Затем он отстранил Эмму и спросил:

— Ты этого хотела?

Эмма не могла смотреть ему в глаза. Да, именно этого она и хотела. И в то же время нет. Потому что, хотя от поцелуя Зака у нее закипела кровь и отнялись ноги, в нем не было страсти. Он был умелым, но равнодушным. Да, в конце концов Кент поцеловал ее. Но этот поцелуй не имел никакого значения. Потому что сам Зак был в это время за тридевять земель отсюда. Он невольно — или скорее вольно — заставил Эмму почувствовать себя глупой девчонкой. И безнадежно одинокой.

Она остановилась и подняла глаза.

— Нет, — сказала Эмма, ухватившись за молодую березку. — Это не то, чего я хотела. Думала, что хочу, но вышло совсем не так.

— И слава богу, — ответил Зак.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не слепой, девочка. Замечать все — моя профессия. Я догадывался, что ты что-то замышляешь. — Он сделал шаг назад. — Я почти на девять лет старше тебя. Поверь мне, мы подходим друг другу так же, как Волк и Красная Шапочка. Вот… — Он сунул руки в карманы и попытался улыбнуться. — Я сумел доказать это? Если сумел, то когда-нибудь мы сможем стать друзьями.

Но Эмма хотела совсем другого. Зак унизил te и сделал это совершенно сознательно, чтобы дать ей урок. Теперь она это понимала. Но если Кент думал, что добился успеха, то он ошибся. Она вынесла из этого урока только одно: если бы Зак Кент захотел лечь с ней в постель и сделал это, она была бы на седьмом небе. Такое счастье стоило того, чтобы его ждать.

Зак мог не верить в это, но Эмма знала, что будет ждать сколько понадобится.

Правда, вскоре это знание подверглось суровому испытанию. Через три месяца после их свидания в лесу Зак во всеуслышание объявил, что он женится. На женщине, с которой познакомился в поезде.

 

Глава 3

— Мама! Мам! Мы пойдем в субботу на праздник? Пожалуйста! Крисси идет. И Роджер, и Дейв, и все-все-все. А мы? Мы пойдем? — Джейми ворвался на второй этаж маленького кирпичного домика миссис Кричли как рыжеволосая веснушчатая молния.

— Праздник? — Оливия положила в папку пачку бумаг, которые принесла с работы. — Какой праздник?

— Сама знаешь! Про него написано в объявлениях, которые висят во всех магазинах. И в школе тоже, и… Мам, ты должна была их видеть.

— Ах да, объявления… — Видеть-то она их видела, но не обращала внимания. Она была слишком занята, разрываясь между адвокатской конторой в Лауте и домами, которые требовали уборки. Оглядываться по сторонам было некогда.

— И где же он будет? — спросила она, снимая очки для чтения и кладя их на шаткий деревянный стол, за которым делали все — ели, писали и раскатывали тесто.

— В поместье. Ты помнишь. Куда мы ходили на пикник.

О да. Это она прекрасно помнила.

С того злополучного пикника, результатом которого была ее первая и единственная встреча с Саймоном Себастьяном, царем и богом Шерраби, прошло почти три недели. За это время она его ни разу не видела, и происшествие почти изгладилось из ее памяти, если не считать того, что она дважды просыпалась посреди ночи счастливая, ощутив во сне прикосновение теплых мужских рук. Не рук Дэна. Других. Рук владельца волнистых бронзовых волос и голубых глаз цвета зимнего неба.

— Мам… Так мы пойдем? Это будет потрясно! — Настойчивый голос Джейми заставил Оливию вернуться к действительности. Если она согласится повести сына на праздник, то получит реальную возможность столкнуться с Саймоном. Сталкиваться же с Саймоном она не хотела. Он смутил ее и выбил из колеи, а, видит бог, ей это совсем не нужно.

— Ладно, — неохотно сказала она. — Думаю, пойдем. — По субботам она не работала, так что причины отказать сыну не было. — А… гмм… мистер Себастьян будет там? Не слышал случайно?

На лице Джейми появилось недоуменное выражение.

— Кто его знает… Крисси говорит, что праздник в поместье бывает каждый год. Ты знаешь, что мистер Себастьян был шпионом?

Оливия захлопала глазами.

— Ну, ты и скажешь…

— Да, был! Так сказал папа Роджера. И добавил какое-то слово. Что-то вроде ума.

— "Интеллидженс сервис", — поправила Оливия. — Да, я слышала, что когда-то он работал в секретной службе…

— Как Джеймс Бонд, — сказал Джейми, недавно посмотревший по видео свой первый фильм про агента 007.

Джеймс Бонд? Оливии казалось, что облик этого верзилы, обожающего выводить людей из себя, мало соответствует облику тайного агента. Но она знала, что Саймон, уйдя в отставку с какого-то поста в разведывательном управлении, создал чрезвычайно успешно работающее охранное агентство. Ходили слухи, что фирма Саймона Себастьяна обеспечивала безопасность нескольких известнейших английских промышленных магнатов, отдельных иностранных знаменитостей и имела клиентов даже в Вашингтоне и Нью-Йорке.

— Я не знаю точно, кем был раньше мистер Себастьян, — решительно сказала Оливия. — Поэтому тебе не следует повторять, что он шпион. Теперь он бизнесмен. И очень солидный.

— Знаю, — недовольно буркнул Джейми. — То же самое сказал папа Роджера. Но я не поверил. Зачем ему какой-то скучный бизнес, если он может быть шпионом?

— Джейми… — предупредила Оливия.

— О'кей, — бодро кивнул Джейми. — Больше ничего не скажу. До самого праздника. Там будут игрушки, угощение, развлечения, и можно будет выиграть что-нибудь потрясное!

Да, подумала Оливия. Если мы сможем позволить себе купить билеты. Лишь бы они не были слишком дорогими. А вдруг пойдет дождь?

Дождь не пошел.

Когда в субботу она проснулась в тесном маленьком алькове (единственная спальня была отдана в распоряжение Джейми), на небе не было ни облачка. К полудню крыша так раскалилась, что Оливия поняла: если она не хочет расплавиться, нужно как можно скорее выйти наружу.

В час дня она, одетая в красный топ и красно-белую короткую юбку с разрезом, шла на праздник с Джейми, который всю дорогу пропрыгал на одной ножке, как кузнечик. Когда они достигли ворот поместья, Джейми все еще скакал. При одном взгляде на него Оливии хотелось принять холодную ванну.

Во время ее последнего визита в поместье ухоженные газоны являли собой оазис спокойствия. Теперь они были усыпаны разноцветными шатрами, между которыми, как рабочие пчелы, сновали устроители.

— Я хочу сюда, — сказал Джейми, указывая на палатку с воздушными шариками. — Если я пробью два шара одной стрелой, то получу приз. А на пони покататься можно? И поймать рыбу для барракуд в пруду, и… Ой, ма, смотри! Мама Роджера печет яблоки!

— Для барракуд? — ошеломленно повторила Оливия. Она протянула руку, чтобы удержать мальчика, но в эту минуту по толпе пробежал какой-то шумок.

— Подожди минутку. Кажется, мистер Себастьян готовится открыть праздник, — сказала она и с досадой почувствовала, что тревожно проглотила слюну.

— Это он? — спросил Джейми, ничуть не сомневаясь в том, что мать знакома с легендарным человеком, забравшимся на кое-как сколоченную эстраду в центре поляны. За спиной Саймона выстроился небольшой оркестр и фальшиво заиграл нечто маршеобразное. — Он не похож на шпиона, — проворчал мальчик.

Оливия вздохнула.

— Потому и не похож, что не шпион.

Сын бросил на нее жалобный взгляд.

— Давай подойдем поближе, — взмолился он.

Но Оливия предпочитала держаться сзади, не желая быть замеченной. Слава тебе господи, оркестр наконец умолк.

Саймон подошел к краю эстрады, поднял руку, призывая к молчанию, и произнес краткую приветственную речь, что явно делал далеко не впервые. Толпа, похлопавшая ему за краткость, разразилась аплодисментами, когда Себастьян объявил праздник открытым. Сразу вслед за этим Саймон оперся рукой о край эстрады, спрыгнул вниз и присоединился к стройной молодой женщине, стоявшей чуть поодаль.

Вот кто во вкусе Саймона, решила Оливия, вспомнив беседу, состоявшуюся несколько недель назад. Лощеная шикарная блондинка. Ее скромное белое летнее платьице стоило целое состояние.

— Ну а теперь можно пострелять по шарам? — воскликнул Джейми, нетерпеливо теребя мать за руку.

Удостоверившись, что Саймон и молодая женщина пошли в другую сторону, Оливия молча согласилась.

Джейми подстрелил пять шаров и получил приз — свисток и пластмассового динозавра. После этого он покатался на пони, обнаружил киоск, торговавший самодельными игрушками (который не произвел на него особого впечатления, поскольку тут не было ни пистолетов, ни оловянных солдатиков), алчно покружил у лотка с печеными яблоками, а затем прибежал к матери и спросил, можно ли купить золотую рыбку. Оливия ответила, что решит это после чая.

— Чай! — воскликнул он. — А шипучки купим? И хворосту, и пирожное, и…

Оливия, умиравшая от жажды, готова была согласиться на что угодно.

Мать с сыном зашли в буфет под тентом и только собрались сесть за столик, как к ним, отдуваясь, подошла плотная женщина в цветастом комбинезоне. За ней по пятам шла маленькая девочка с красными ленточками в косах, напоминавших крысиные хвостики.

— Оливия! — воскликнула женщина. — Ох, слава богу! Милочка, вы не сделаете мне одолжение?

— Если смогу, — улыбнулась Оливия.

— Посторожите, пожалуйста, мой киоск. Всего-навсего пару минут. Там сейчас сидит дочка Мэри Бэкон, но я боюсь, что она распугает мне всех покупателей.

— Джейми… — начала Оливия.

— Я присмотрю за ним, — тут же ответила толстушка и опустилась на стул. — Я просто обязана присесть, милочка. Опять спина. Чувствую, после праздника разыграется страшный радикулит.

— Конечно, посторожу, — сказала Оливия. — Джейми, ты не станешь возражать, если немного побудешь с миссис Даунер и Крисси?

Джейми ответил, что возражать не станет.

Оливия протолкалась сквозь толпу к киоску, оставленному на попечение хмурой девочки с наполовину обритой головой. Когда Оливия сказала, что пришла на смену, девчонка пожала плечами, закурила сигарету и молча удалилась.

Следующие полчаса прошли быстро, поскольку Оливия бойко торговала разноцветными самодельными куклами, не соответствовавшими времени года елочными украшениями, майоликой, бижутерией и вязаными тапочками. Жаркий летний день можно было провести и повеселее, но ей нравилась Глэдис Даунер, и она была рада ей помочь, потому что толстушка относилась к новой соседке с симпатией.

К сожалению, отец Крисси, Харолд, придерживался совсем других взглядов. По его мнению, каждый, кто не прожил в Шерраби по крайней мере лет сорок, был здесь чужаком и подозрительным элементом.

Когда Глэдис наконец приковыляла, чтобы занять свое место за прилавком, Оливия сразу же спросила:

— А где Джейми?

— Джейми и Крисси с Харолдом, — успокоила ее Глэдис. — Я думаю, они пошли играть в бинго.

— А, тогда все в порядке. — Удостоверившись, что подруге полегчало, Оливия через газон пошла к палатке, вокруг которой толпились игроки.

Харольд Даунер и Крисси были тут, но Джейми исчез.

— Этот дьяволенок удрал от меня, — проворчал мужчина. — Сказал, что пойдет искать вас.

Оливии хотелось спросить, почему Харолд не побежал за ним вдогонку, но она удержалась. Какой толк в обвинениях? Все равно Джейми надо искать. Уйти далеко он не мог, но затеряться в такой толпе пара пустяков.

Скорее раздосадованная, чем встревоженная, Оливия поднялась на эстраду, давно покинутую музыкантами, у которых пересохло в горле. Отсюда было лучше всего видно окрестности.

Едва она поднялась по ступенькам, как у озера началась какая-то суматоха.

Несколько секунд спустя по склону боком поднялась молодая женщина с носом цвета клубничного мороженого.

— Что там случилось? — спросила ее Оливия, у которой возникло дурное предчувствие.

— Мальчик упал в воду. Мистер Саймон вытащил его, — отдуваясь, ответила женщина.

У Оливии задрожали колени. Несмотря на духоту, она застучала зубами.

— Он… он…

— С мальчиком все в порядке, — ответила женщина, вытирая лицо тыльной стороной ладони. — Меня послали за полотенцами. Но мистер Саймон в ярости. Говорит, что родителей парнишки нужно четвертовать.

Колени Оливии приобрели прежнюю гибкость, но вместо холода ее бросило в жар. Поблагодарив женщину, она спрыгнула с эстрады и побежала к озеру.

На берегу собралась небольшая толпа. Оливия ввинтилась в нее и пробралась вперед.

Ее страхи тут же подтвердились.

Саймон Себастьян, на котором не было ничего, кроме промокших белых брюк, сидел на корточках и держал между коленями мокрого, дрожавшего мальчика.

— О'кей, юноша, — говорил он. — Теперь все в порядке. Успокойся, я не буду ругать тебя. — Героическим усилием он заставил себя сдержать гнев и улыбнулся. — Ну, где твоя мать?

Последние слова он произнес совсем другим тоном. Было ясно, что злополучную родительницу ждет несколько весьма неприятных минут.

Оливия сделала шаг вперед.

— Я его мать, — сказала она.

Саймон поднял глаза. Его лицо по очереди отразило осуждение, узнавание и, наконец, лютый гнев. В отличие от их первой встречи сегодня Себастьян не скрывал своих чувств, и это не сулило ничего хорошего матери ребенка, которого он вытащил из озера.

— Итак, миссис Нейсмит, — сказал он, — мы встретились вновь. — Голос Саймона был спокойным, но глаза метали голубые искры. Он поднялся, держа Джейми на руках.

— Да. — Оливия, еще не успевшая оправиться от потрясения, была подавлена яростным осуждением Саймона и ощущала неловкость от лицезрения его золотистого торса, покрытого сверкающими каплями. — Да. Кажется, да. То есть мы встретились. Спасибо вам за то, что спасли Джейми. — Она повернулась к сыну. — Как это случилось?

Джейми смущенно потупился.

— Не сейчас, мам. Позже.

— Я не мог дать ему утонуть, — бросил Саймон. Не в пример вам, миссис Нейсмит, говорил его тон.

Тут прибежала женщина с клубничным носом, державшая в руках стопку пушистых белых полотенец. Саймон взял верхнее.

— Спасибо, Энни, — сказал он, заворачивая мальчика в полотенце.

— Я возьму его, — протянула руки подавленная Оливия. Она приняла Джейми, поставила на траву, сняла с него мокрую майку, снова закутала в полотенце и сказала: — Прошу прощения за хлопоты. Можно, я верну его позже?

— Мальчика или полотенце? — спросил Саймон.

Оливия промолчала, подняла Джейми на руки и стала карабкаться по склону.

— Куда это вы собрались? — догнал ее голос Себастьяна.

Она остановилась.

— Домой.

— Я не хочу… — начал Джейми.

— Не смешите меня, — холодно сказал Саймон.

— Здесь нет ничего смешного…

— Боюсь, что есть, миссис Нейсмит. Мальчик промок, а до деревни миля с лишним. Я отвезу вас.

— Не хочу домой! — заныл Джейми.

— Нужно было подумать об этом еще до того, как затевать ссору на берегу моего озера, молодой человек. — Саймон был непреклонен. — Так что выбора у тебя нет.

— Не нужно… — начала Оливия.

— Нет, нужно. У вас что, нет чувства ответственности? Хотите, чтобы мальчик простудился после того, как он чуть не утонул?

— Конечно нет, но…

— Тогда идите в дом, а я схожу за машиной.

Нептун, вершащий суд над беглой русалкой, злобно подумала Оливия. Она сделала шаг назад и огляделась в поисках выхода. Но выхода не было. Примерно дюжина пар глаз с любопытством наблюдала за этой сценой. К тому же Саймон прав, черт побери. Нельзя идти домой с промокшим Джейми на руках. Переодеть его не во что. Правда, он все равно скоро высохнет. В такую жару простуда ему не грозит. Но мальчик испытал потрясение: наверное, ему следовало поскорее оказаться дома…

— Спасибо, — сухо сказала она. — Это очень любезно с вашей стороны.

Саймон пробормотал себе под нос что-то неразборчивое и зашагал к дому. Оливия двинулась следом, держа на руках Джейми, по-прежнему завернутого в полотенце. Для быстрой ходьбы было слишком жарко. У Оливии вспотела шея. А лицезрение мокрых брюк Саймона отнюдь не добавляло ей прыти.

— Подождите здесь, — сказал Себастьян, когда они очутились в холле.

Оливия села в кресло и посадила Джейми к себе на колени.

— Не хочу домой, — проворчал тот. — Я хочу…

— Эй, привет! Это тот парнишка, который упал в озеро? — негромко спросил голос с безошибочно узнаваемым американским акцентом. — Как он себя чувствует?

Оливия подняла глаза и увидела ту самую молодую женщину, которую заметила с Саймоном. Незнакомка с дорожной сумкой на плече успела сменить белое платье на свободные брюки и короткий жакет в обтяжку.

— Все нормально, — мрачно ответил Джейми. — Аб-со-лютно нормально.

— Вот и хорошо. Я Эмма Колфакс, кузина Саймона.

Кузина. Уф-ф-ф… Оливия лучезарно улыбнулась в ответ и тут же подумала, не переборщила ли, когда Эмма Колфакс повернулась к ней спиной, словно ища кого-то.

— Оливия Нейсмит, — бодро сказала она, пытаясь погасить улыбку. — Из деревни.

Эмма кивнула.

— Привет. Я рада, что с малышом все о'кей. Извините, ужасно тороплюсь. Джон Казинс носит в машину мои вещи. Я возвращаюсь в Штаты. Вы не видели Саймона? Я должна с ним попрощаться.

— Я думаю, он наверху…

— Да? О'кей. Я поищу его. Пока!

— Пока. — Оливия ошеломленно посмотрела вслед Эмме, торопливо поднимавшейся по лестнице.

Не прошло и минуты, как та вернулась.

— Миссия окончена, — объявила она. — Саймон просил передать, что сейчас спустится.

— Благодарю… — начала Оливия, но Эммы уже не было. Дверь медленно закрывалась. Какая-то чокнутая. Но красивая. Пожалуй, она ей даже понравилась.

— Джейми, как ты ухитрился упасть в озеро? — спросила Оливия, тут же забыв об Эмме и переключаясь на сына, от которого сильно пахло тиной. — Тебе велели оставаться с папой Крисси.

— Я и остался. Но мистер Даунер меня не любит. Он велел, чтобы я вел себя тихо и слушался. Тогда я убежал. А Роджер сказал: "Давай наперегонки до озера!" Я обогнал его и выиграл, а он говорит, что нет. Тогда пришел его папа и сказал, что это неважно. Роджер толкнул меня, я толкнул его, а мистер Себастьян крикнул, чтобы мы отошли от края. А потом… потом я упал. Вода попала мне в нос, и я захлебнулся.

Оливия закрыла глаза.

— Понимаю. А что было дальше?

— Дальше был мистер Себастьян. Он сделал так, что из меня вышла вся вода. И начал ругать… ругать тех, кто не следит за своими детьми. Но ты ведь не могла следить за мной, правда? Потому что тебя не было.

— Именно это я и имел в виду, — резко прозвучало с лестницы.

Она подняла глаза. Саймон, переодевшись в коричневые шорты и желтую рубашку, смотрел на нее с таким видом, будто Оливия была какой-то гадостью, которую притащил Риппер. Пес, легок на помине, спускался по лестнице вслед за хозяином.

Оливия ответила Себастьяну сердитым взглядом. Она не собиралась оправдываться — ни перед ним, ни перед кем-нибудь другим. Однако именно он вытащил Джейми из воды. Факт оставался фактом.

— Меня не было там, потому что я стояла за прилавком, мистер Себастьян. Миссис Даунер нужно было присесть. За мальчиком присматривал ее муж, но Джейми убежал от него. — Она говорила кратко, почти грубо. Этот чересчур властный господин не заслуживал пространных объяснений и горячей благодарности.

— Понимаю. — Ее слова не произвели на Саймона никакого впечатления.

Оливия встала.

— Не смею больше отнимать у вас время… — надменно начала она.

— Прекратите, Оливия, — сказал Себастьян, спускаясь по лестнице. Странное дело, Саймон назвал ее по имени так естественно, будто делал это тысячу раз. — Мы договорились, что я отвезу вас с Джейми домой. Меня устроит, если вы поедете по собственной воле. Но если вы станете брыкаться и вопить, то к этому я тоже готов. Выбирайте сами.

О боже… Он не шутил. Оливия поняла это по тому, как напряглись плечи Саймона, когда он прошел через холл и взялся за ручку двери.

— Шовинист, — пробормотала она.

Саймон обернулся. Его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Ладно. Я еду, — быстро согласилась Оливия.

Дымясь от злости, она вслед за Саймоном и Риппером покорно вышла на улицу и обогнула дом. Они оказались в вымощенном булыжником дворе, с трех сторон окруженном конюшней. Отдельно стоявший домик, в котором когда-то наверняка обитал главный конюх, был занят "роллсом" темно-бордового цвета.

— Уй, — сказал разом повеселевший Джейми. — Это "роллс-ройс", да?

— Да, — улыбнулся Саймон, открыл дверь и помог Оливии забраться внутрь. Джейми прыгнул на заднее сиденье. Риппер последовал за ним.

— Собака тоже потрясная, — сказал Джейми. — Как ее зовут?

— Риппер. Сокращенно Рип.

— Ух ты! У меня никогда не было собаки.

— И уроков плавания тоже, — добавил Саймон, бросив мрачный взгляд на Оливию.

— Они должны были начаться, но в этот момент мы переехали, — ощетинилась Оливия. Почему она все время должна оправдываться? Он обладал поразительным умением выводить ее из себя. Но с Джейми он был добр и не обращал внимания на то, что его шикарная машина наверняка пропахнет тиной.

Он скосил глаза в сторону и молча вывел "роллс" во двор. Разрядил атмосферу Джейми, неожиданно спросивший:

— Мистер Себастьян, вы правда были шпионом?

Оливия закрыла лицо руками.

Саймон тихонько рассмеялся.

— Пожалуй, то, чем я занимался, действительно можно назвать шпионажем. Но больше я этого не делаю.

— Я знаю. Теперь вы занимаетесь бизнесом. — Джейми произнес это слово с таким презрением, что Саймон снова рассмеялся.

— Иногда это бывает очень интересно, — заверил он.

— Но совсем не так интересно, как шпионство, — убежденно возразил Джейми.

— Ох, не знаю. Временами моя прежняя работа была ужасно скучной.

— И поэтому вы ее бросили?

Саймон вывел "роллс" на дорогу.

— Нет. Я бросил ее, когда унаследовал Шерраби. Дело, которым я занимался, закончилось, и я решил, что пора сменить работу.

— Вы не похожи на шпиона, — известил его мальчик.

— Джейми, — простонала Оливия, — о чем я тебя просила?

— Все в порядке, — хладнокровно отозвался Саймон. — Он хочет сказать, что я слишком высокий, чтобы остаться незамеченным в толпе.

Слишком привлекательный. И вызывающе сексуальный, добавила про себя Оливия.

— Понимаешь, иногда выгодно привлекать к себе внимание, — объяснил Саймон. — Все зависит от того, какое задание ты выполняешь в данный момент.

— Ох… — Было ясно, что Джейми ничего не понял. Как и Оливия. Но она не собиралась обращаться за разъяснениями. Во-первых, она не хотела, чтобы Саймон подумал, будто это ее интересует. Во-вторых, она не была уверена, что Саймон имеет право разглашать государственную тайну.

На этом ее размышления закончились, потому что они уже доехали до белой калитки миссис Кричли.

— Спасибо, — сказала Оливия и вылезла прежде, чем Саймон успел открыть дверь. — Вы были очень любезны.

— Вы уже говорили это. — Саймон посмотрел на нее через опущенное стекло и вызывающе улыбнулся. — Но если вам нравится, можете повторить еще раз.

— Могу? Значит, вы сумели переломить свой характер? — дерзко ответила она.

— Лучше последите за своим, миссис Нейсмит. Это может навлечь на вас неприятности. Однако я должен признать, что был несправедлив к вам, и хочу загладить свою вину.

— Да? — удивилась Оливия. От этого человека можно было ждать чего угодно.

— Перестаньте так самодовольно улыбаться, — предупредил он. — Потому что извиняться я не собираюсь. — Саймон забарабанил пальцами по двери. — До тех пор, как вы не согласитесь со мной пообедать.

У Оливии душа ушла в пятки.

— Пообедать?

— Угу. Со мной. Сегодня вечером.

— Я не могу. Мне не на кого оставить Джейми.

И слава богу. Она скорее согласилась бы пообедать с Серым Волком, чем с Саймоном Себастьяном. Но… что это пришло ему в голову? В его приглашении есть что-то странное. Если это действительно можно назвать приглашением.

— Ну, это не проблема. — Он говорил так, словно все было решено. — Энни присмотрит за ним. Она обожает детей.

— Нет! Джейми не захочет…

— Почему? — спросил мальчик, выбираясь из "роллса" и становясь рядом с матерью. — Энни хорошо обращалась со мной и Роджером, пока я не упал в озеро.

Быть преданной собственной плотью и кровью! Оливия заскрежетала зубами.

— Боюсь, это невозможно, — сказала она, пытаясь говорить спокойно. Саймон только улыбнулся, и тут Оливия не удержалась. — Это действительно невозможно, но… почему вы приглашаете меня?

Ерунда какая-то… Полчаса назад Саймон считал ее никуда не годной матерью, а теперь зовет обедать.

— Как это почему? — Он лениво обвел глазами ее напряженную, полную негодования фигуру. — Я говорил в прошлый раз, что нахожу некоторые части вашего тела очень привлекательными.

— Они не про вашу честь, — быстро заявила Оливия.

— Может быть. Но все имеет свою цену.

— Мистер Себастьян! — Оливия выпрямилась во весь свой рост. — Уверяю вас, вы глубоко заблуждаетесь.

— Да? — поднял брови Саймон. — Едва ли. — Он посмотрел на часы. — Я заеду за вами… скажем, в семь.

— Нет! — Оливия наклонилась к стеклу, чтобы подчеркнуть решительность своего отказа; Саймон тут же ухватил ее темный локон и намотал его на палец.

— Ладно, — сказал он. — Тогда в семь тридцать. Не опаздывайте. — Себастьян отпустил ее и захлопнул дверцу.

Не успела Оливия подыскать подходящий ответ, как он включил двигатель и "роллс" плавно покатился по улице.

— Ты нравишься мистеру Себастьяну, — сказал Джейми, стоявший на готовом расплавиться тротуаре. Его глаза стали размером с блюдца. — Дейв говорит, что после того, как его мама ездила обедать с мистером Сноудоном, они решили пожениться. Это значит?..

— Нет, — едва слышно ответила ему мать. — Нет, Джейми, не значит. К тому же я не собираюсь обедать с мистером Себастьяном.

— Ну вот… — огорчился Джейми. — Мне нравится мистер Себастьян. Он сердился, когда я упал в озеро, но у него такая потрясная машина… и собака. И я думаю, что он сердился не по-настоящему.

— Да, — устало согласилась Оливия. — Я тоже так думаю.

И все равно она никуда не собирается ехать. Во-первых, она не принадлежит к его кругу, а во-вторых, он самый несносный человек, которого она когда-либо встречала.

И самый сексуальный, прошептал ей услужливый внутренний голос.

Ладно, пусть самый сексуальный. Это ничего не меняет.

Она поднялась по лестнице, потная, усталая, ошарашенная, и решила выбросить Саймона из головы.

Может быть, ей это и удалось бы, если бы в семь пятнадцать не прибыла Энни Кут, веселая, оживленная и готовая присмотреть на Джейми.

А почему бы и нет, подумала Оливия. Все прежние доводы внезапно показались ей несущественными. Вовсе не обязательно ездить обедать только с тем, кто тебе нравится.

— Я сейчас вернусь, — сказала она Энни и заторопилась в спальню переодеваться.

С тяжелым сердцем стоя перед старомодным шкафом, Оливия решила, что наденет узкое черное платье, которое было у нее на все случаи жизни. Проведя рукой по ткани в рубчик, напоминавший спагетти, она торопливо натянула его, не давая себе возможности передумать.

Цвет платья совершенно не подходил для жаркого вечера. Но это было ее единственное нарядное платье. А она бы скорее согласилась гореть в аду, чем показаться рядом с богатым и могущественным человеком огородным пугалом.

Оливии все еще не верилось, что она едет обедать с этим воображалой. Но… Она потрогала золотое обручальное кольцо, которое носила до сих пор. Прошло много лет с тех пор, как ее возили обедать. В этом приглашении нет ничего обидного. Ведь Саймон хочет извиниться… В следующее мгновение внутренний голос пропищал, что она ищет себе оправдания.

Оливия не обратила на него внимания.

После смерти Дэна она поклялась, что больше никогда не польстится на красивое лицо и чарующие манеры. Оливия слишком хорошо знала, как легко проходит любовь и как быстро очарование сменяется разочарованием. А потом — сожалением. Она уже прошла через все круги ада и не хотела повторения. Одного этого было достаточно, чтобы не принимать приглашения Саймона.

На улице залаяла собака. Похоже, это Риппер. Оливия потянулась за флакончиком дорогих духов, подаренных Дэном на первую годовщину их свадьбы. С тех пор она пользовалась ими очень экономно и только по особым случаям.

В последнее время их было не слишком много.

Вдохнув нежный аромат лилий, Оливия вспомнила неуловимый мужской запах, исходивший от голубоглазого Саймона. Да, она немного побаивалась этого человека, хотя знала, что Себастьян всего лишь забавляется с ней. Как он говорил? Что ему нравится заставлять свои жертвы ждать и сгорать от желания? А она ответила, что не жаждет ни того ни другого. Она не могла позволить себе снова стать жертвой.

— Оливия Нейсмит, это смешно, — сказала она своему отражению в маленьком кривоватом зеркале. — Совершенно смешно. Тебе не следует ездить с этим человеком.

— Конечно, не следует, — кивнула она самой себе и начала снимать платье. К счастью, еще оставалось время передумать…

И тут в дверь спальни громко постучали.

— Мистер Саймон здесь, мисс, — важно объявила Энни. — Он просит передать, чтобы вы пошевеливались. — Молодая женщина хихикнула, как будто считала дерзость Саймона очаровательной.

Оливия, которая не находила в этом ничего очаровательного, наконец поняла, что колебалась слишком долго. Бежать было некуда. Она попала в ловушку.

Пальцы стали неуклюжими, и она две минуты вдевала в уши серебряные сережки. Затем Оливия выпрямилась, сделала несколько глубоких вдохов, выдержала паузу в целых пять минут и вышла в комнату с низким потолком, которая служила одновременно кухней, гостиной и детской.

Она взяла себя в руки и улыбнулась Саймону, надеясь, что выглядит холодной как огурец… насколько это возможно в такую жару.

— Вы опоздали, — заявил Саймон. Его тренированное тело, облаченное в серые брюки и легкий синий блайзер, едва помещалось в маленьком цветастом кресле. Он одобрительно осмотрел ее стройную фигуру в льняном черном платье. — Но дело того стоило. Вы единственная из моих знакомых можете позволить себе в такую духоту носить черное.

Оливия вежливо улыбнулась. Если он будет и дальше продолжать в том же духе, вечер может получиться приятным.

Конечно, в том же духе он продолжать не стал. Скорее наоборот. Но она думала, что будет еще хуже.

— У вас лупится нос, — заметил Саймон, усаживая ее в "роллс". — При такой мраморной коже нужно носить зонтик от солнца.

Скажи он это другим тоном, фраза могла бы сойти за комплимент. Но комплиментом тут и не пахло. Оливия сама знала, что у нее лупится нос, и не хотела, чтобы ей напоминали об этом.

— Я думала, что вы собирались извиниться, — ответила она. — А не критиковать мой внешний вид.

— Извиниться? — "Роллс" плавно завернул за угол. — За то, что мне хотелось наорать на вас и швырнуть в озеро вместо вашего сына? Да, кажется, я был несправедлив к вам. Надо было швырнуть туда чьего-то папашу.

— Харолд тоже ни в чем не виноват. Джейми очень быстро пользуется предоставившейся ему возможностью.

Саймон покачал головой.

— Вы удивительно милосердная женщина, — сухо сказал он. — На вашем месте я вел бы себя по-другому. На свете не так уж много матерей, готовых простить мужчину, не уследившего за их сыном.

— Если я сомневаюсь в человеке, то пытаюсь видеть в нем лучшее, — решительно заявила Оливия.

Уголки губ Саймона поднялись вверх.

— А я нет? Вы правы. Моя профессия предполагает обратное.

— Поэтому вы привыкли судить о людях с первого взгляда? — так же сухо ответила она. — Но теперь, когда вы больше не ходите по лезвию ножа, можно было бы научиться анализировать факты, прежде чем выносить суждение. Я называю это терпимостью.

Саймон повернул руль.

— Будь я проклят, если стану терпимо относиться к детям, падающим в мое озеро! Каждый год по крайней мере один из них пытается утонуть в нем. То же самое было при моем отце. И при брате Мартине.

— Ох… — Оливия, раздраженная его снисходительным тоном, моментально забыла свою досаду. — Конечно. У вас был брат.

— Да. Он погиб шесть лет назад в Шотландии. Упал с лошади, — равнодушно сказал Саймон, как будто смерть ближайшего родственника его ничуть не трогала.

Оливия была потрясена. Она знала, что профессия научила Саймона тщательно скрывать свои чувства, но ведь речь шла о его родном брате…

— Вижу, вы очень тоскуете по нему, — с нескрываемым сарказмом бросила она.

Саймон не сводил глаз с дороги, лицо его окаменело.

— Да. Честно говоря, тоскую. Шерраби должно было принадлежать ему. А после него — его детям. Но у него не было детей. Для этого нужна жена.

Ох… Наверное, Саймон все-таки переживал.

— Он не был женат? — тихо спросила Оливия.

— Разведен. — Слово упало как камень, и Оливия поняла, что тема исчерпана.

— Вы любите Шерраби, верно? — неожиданно спросила она.

Разве можно не любить такое прекрасное поместье? Она снова почувствовала печаль, которая не имела ничего общего с завистью, но была продиктована страстным желанием иметь корни.

— Да, — ответил Саймон. — Кажется, да. Намного больше, чем в ту пору, когда вся ответственность за него лежала на Мартине.

— Думаю, если бы Шерраби было моим, я чувствовала бы то же самое, — промолвила Оливия.

Себастьян бросил на нее острый взгляд, и женщина забилась в дальний угол сиденья.

Вскоре машина свернула на узкий проселок под зеленой аркой каштанов; когда они снова выехали на солнечный свет, то оказались на большой поляне у реки. В центре поляны стояла старая мельница. Ее колесо давно бездействовало, однако оранжевые кирпичные стены напоминали о тихом идиллическом времени, когда жизнь была короче, но менялась мало. На берегу мельничного пруда стояли простые деревянные столы.

— Будем есть на открытом воздухе? — спросила Оливия. Она должна была догадаться, что Саймон выберет нечто необычное.

— Если хотите. Внутри мельницы тоже есть ресторан, так что если предпочитаете…

Оливия покачала головой.

— Нет. Тут так хорошо, так мирно…

— Пока не налетит мошкара.

Она засмеялась — впервые за весь вечер.

— Дует ветер. Она не станет нам надоедать.

Саймон пожал плечами и повел ее к столику, стоявшему немного в стороне, под ветвями плакучей ивы.

Они сидели, потягивали вино, любовались тихой гладью пруда и наслаждались летним вечером.

— "Луга вкруг мельницы тихи, спит за плотиной сонный пруд…" — негромко процитировала Оливия. — Кажется, со времен Теннисона здесь мало что изменилось. Это ведь его края, верно?

— Да. Но в его дни вас бы не попотчевали здесь лучшим французским вином. Или едой, которую не приготовишь на деревенской кухне.

Он шутил, но был абсолютно прав.

Блюда действительно оказались изысканными, сухое вино — тонким и ароматным. Они ели не торопясь, а когда начало темнеть и налетела мошкара, пошли на мельницу пить кофе.

У Оливии, которая много лет не пробовала такой вкусной еды, слегка зашумело в голове. Она совсем забыла, что не должна расслабляться.

Саймон Себастьян, обладавший обольстительной улыбкой и сексуальным голосом, непринужденно подливавший вина в ее бокал и беседовавший о любимой им деревне, был чрезвычайно опасным человеком. И, судя по всему, абсолютно безжалостным. По крайней мере, в его прежней жизни. К тому же он не делал секрета из того, что хочет получить от нее больше, чем она готова дать…

При этой мысли по ее спине побежали мурашки.

— Вы… вы всегда жили один в таком большом доме? Я хочу сказать, после того, как он достался вам в наследство? — внезапно спросила Оливия.

О боже… Она имела в виду совсем не это. Тем более что Саймон в тот миг отвечал на ее предыдущий вопрос о том, как приводилось в действие колесо, когда мельница еще работала. Теперь Себастьян знает, что она его вовсе не слушает.

Саймон прищурился, сцепил лежавшие на столе руки, наклонился вперед и уставился на нее так пристально, как будто хотел просверлить взглядом.

Оливия широко улыбнулась, пытаясь скрыть внутреннее смятение.

— Извините. Я не хотела вас перебивать. Просто мне пришло в голову, что… — Ее голос увял. На самом деле ей пришло в голову, что Саймон невероятно красив. Его светлая голова сияла на фоне стены, обитой темными деревянными панелями; тени от светильника придавали его лицу таинственность. Сама того не желая, она представила эту голову лежащей на подушке… или на темно-зеленой траве Шерраби.

Саймон неторопливо улыбнулся, и Оливия испугалась. Кажется, он догадался о ходе ее мыслей и нашел их многообещающими.

— Нет, — сказал он, откидываясь на спинку кресла. — Я не всегда жил один. Но теперь один, если не считать миссис Ли и Энни. А что? Вы хотите предложить свои… услуги? — Последнее слово прозвучало очень двусмысленно.

— Ох… — Оливия отпрянула, не сводя глаз с губ, которые произнесли столь вызывающую фразу. — Нет! — воскликнула она. — Нет, я не… Послушайте, это не мое дело. Я сама не знаю, почему спросила.

Она и вправду не знала. Вопрос вырвался сам собой.

— Понимаю, — пробормотал Саймон. — Но раз уж вы спросили, отвечу. В Шерраби жила моя мать, пока снова не вышла замуж и не уехала в Шотландию играть в гольф. Это случилось меньше года назад. Поэтому можете забыть все свои подозрения о том, что я устраиваю у озера пьяные дебоши и оргии. Матушка придерживается строгих правил. — Он погладил себя по подбородку. — Но поскольку в данный момент она отсутствует, как вы посмотрите на то, чтобы стать моей… скажем, компаньонкой? Думаю, условия вас вполне удовлетворят.

У Оливии перехватило дыхание и побежали по спине мурашки. Он что, серьезно? Но тут она увидела его обольстительные насмешливые губы и поняла, что ее дразнят.

— Прошу прощения, но меня ваше предложение не интересует, — сказала она, пытаясь подделаться под его непринужденный тон. — Я не занимаюсь оргиями.

— Потому что не умеете. А чем вы занимаетесь, Оливия?

В вопросе слышался прозрачный намек. Заметив его лукавую усмешку и искрящиеся глаза, Оливия ощутила холодок в животе. Она не должна уступать. Это доведет до беды.

— Ничем таким, что представляло бы для вас интерес, — ответила она.

Саймон посмотрел на нее сквозь пушистые, неожиданно темные ресницы и протянул:

— Не уверен.

Несмотря на жару, Оливию бросило в дрожь.

— Вам следовало взять с собой шаль, — сказал Саймон, вставая и подавая ей руку. — Пора домой, миссис Нейсмит.

Оливия поднялась. Когда она не приняла протянутую руку, Саймон многозначительно улыбнулся, решительно обнял ее за талию, повел к двери и не отпускал, пока не усадил в "роллс".

Хотя больше ничего особенного не было сказано и нервничать было не из-за чего, всю обратную дорогу Оливия провела, прижавшись к дверце машины. А когда они остановились у ее дома, очутилась на тротуаре еще до того, как Саймон выключил двигатель.

— Что за спешка? — спросил он, выбравшись наружу и неторопливо обойдя "роллс". — Я понимаю, пригласить меня к себе вы не можете. Слишком много свидетелей. Но это не значит, что мы не можем попрощаться.

— До свидания, — сказала она. — Спасибо за… приятный вечер.

— Вы говорите, как викторианская барышня. Это самое большее, на что вы способны?

— Да. Самое большее.

— Чего вы боитесь, Оливия? Меня? Я абсолютно безобиден.

Улыбка Себастьяна была какой угодно, только не безобидной, но сам он знать об этом, естественно, не мог. У Оливии похолодело внутри.

— Нет. Нет, конечно, я не боюсь вас, — прошептала она.

— А вы не хотите поцеловать меня?

Она облизала губы и попыталась отвести взгляд от его рта, но не смогла. О да, она хотела его поцеловать. Понимание этого потрясло ее, как пощечина. Но она не хотела хотеть. Он был гипнотически притягателен, притягателен невыносимо… Однако если бы она поцеловала его, вся мучительная история любви могла начаться сначала. Нет, конечно, Саймон не женился бы на ней. Но даже короткая связь может причинить боль. И обязательно причинит. Она не из тех женщин, которые легко относятся к любви. Или хотя бы легко грешат. Иначе тот ад, через который она прошла с Дэном, не был бы таким страшным и не заставил бы ее прикрыть сердце броней…

Губы Саймона изогнула дразнящая улыбка.

— Нет, — прошептала Оливия, делая еще один шаг к калитке. — Нет, я не хочу поцеловать вас.

Он прищурился и тихо спросил:

— В самом деле? Оливия, я слишком опытный человек, чтобы не понимать, когда мне лгут.

Ах, так? Внезапно она отбросила все колебания и сомнения. Оливию охватил гнев. Лютый гнев на этого холодного, самодовольного, самоуверенного, непроницаемого человека, считающего, что он видит ее насквозь. А то, что он совершенно прав, что она и в самом деле лгунья, только подлило масла в огонь.

— О'кей, мачо! — выпалила она. — Тогда и вы скажите правду! Вы действительно считаете, что стоит женщине увидеть вашу физиономию, как она готова упасть к вам в объятия? Если так, то вы еще большая крыса, чем я думала!

— А вы еще более хорошенькая кошечка, — парировал Саймон. — Какой мужчина способен устоять перед таким искушением?

Он шагнул вперед и обнял ее.

Жар. Невыносимый, всепожирающий жар пронзил Оливию в тот миг, когда его пальцы коснулись ее обнаженного плеча. Это было ее первое ощущение. В следующее мгновение оно сменилось паникой. Оливия больше не хотела испытывать этого жара. Ни за что. Не с Саймоном. Только с Дэном. Но Дэн мертв. Это лишний раз доказывало, что такие чувства опасны и что от них следует немедленно избавиться.

Саймон держал ее легко, но бежать было некуда. Пахнущие вином губы нежно прикоснулись к ее рту. Оливия отчаянно пыталась вырваться, чтобы избавиться от страха и смущения. Но в глубине души знала, что не хочет избавляться от Саймона, который пробормотал что-то неразборчивое и тут же отпустил ее.

— Примите мои извинения, — с поклоном сказал он. — По-видимому, я ошибся. Там, где я ожидал встретить темперамент, оказался всего-навсего плохой характер. Спокойной ночи, Оливия. — Он отвернулся и поставил ногу на подножку машины.

Оливия смотрела на его напрягшиеся плечи, не в состоянии осмыслить случившееся. Ее тело еще дрожало от возбуждения.

— Нет, — сказала она, поняв, что Саймон сейчас уедет. — Нет, вы не ошиблись во мне.

Она не могла лгать ни ему, ни себе. Тем более что в этом не было смысла.

Саймон медленно обернулся, захлопнул дверцу "роллса", прислонился к ней и сложил руки на груди.

— Что-то не так, Оливия? — спросил он. — Да, я поцеловал вас. Но, клянусь, у меня и в мыслях не было набрасываться на вас… на виду у кошки миссис Кричли. — Он кивнул в сторону черной тени, сидевшей на калитке и презрительно смотревшей на них желтыми глазами.

Оливия посмотрела на кошку, проглотила слюну и выдавила слабую улыбку.

— Я знаю. Просто… я не могу… слишком быстро…

— Почти год. Вы собираетесь хранить целомудрие всю свою жизнь?

Она снова проглотила слюну, следя за тем, как вздымается и опадает его мускулистая грудь. Потом подняла глаза и увидела стройную, сильную шею, подбородок и крепко сжатый, но от этого еще более обольстительный рот. Собирается ли она хранить целомудрие? До сегодняшнего дня она над этим не задумывалась. Но…

Нет! Нет, она не должна думать об этом. Разве жизнь с Дэном не научила ее, что любовь в лучшем случае риск, а в худшем — быстрая катастрофа? В глубине души она знала, что ни на что меньшее, чем любовь, не согласится. Вот почему следовало забыть о поцелуях.

— Да, — сказала она. — Да, я собираюсь… жить одна.

— Я не предлагал вам брак, Оливия. — Голос Саймона, сухой, как пыль, доносился откуда-то издалека.

— Знаю. Я не имела в виду… — Она тяжело вздохнула и ощутила слабый запах роз миссис Кричли. — Извините, если у вас сложилось впечатление, что я доступна. Потому что это не так.

— Нет? — Саймон посмотрел на ее руки, тесно прижатые к бокам, и спокойно сказал: — Увидим.

Оливия сжавшись ждала, что он снова станет доказывать, насколько она уязвима. Но вместо этого Саймон решительно развернул ее и подтолкнул к калитке.

— Спокойной ночи, миссис Нейсмит.

— Спокойной ночи, — ответила Оливия. Дверь машины захлопнулась. — И… э-э… спасибо вам. — Она сама не понимала, почему благодарит его, но так было нужно. Даже если Саймон не слышал ее.

Когда она пошла к боковой двери, откуда-то стрелой вылетела черная кошка и начала тереться о ее ногу. Оливия нагнулась и взяла ее на руки.

— Ты желаешь мне удачи, Эбони? — пробормотала она, прижимаясь щекой к нежному меху. — Надеюсь, она мне не понадобится.

Она вспомнила о чувстве, которое испытала, на несколько секунд оказавшись в объятиях Саймона. Если бы она не вырывалась, удалось бы ей испытать то же, что с Дэном? И не пожалеет ли она в один прекрасный день о потерянной возможности? Может быть, и пожалеет… Но… все к лучшему. Она довольна своей жизнью с Джейми. Зачем подвергать себя опасности?

Совершенно незачем, убеждала она себя, поднимаясь наверх. Но тогда почему же так ноет грудь?

На лестнице было темно. А там, у мельничного пруда, рядом с Саймоном, все было таким ярким…

Саймон спрыгнул с седла, похлопал по шее Кактуса — угольно-черного арабского жеребца со снежно-белыми ногами — и передал его Джону Казинсу.

— Ничто так не прочищает мозги, как хороший галоп, мистер Саймон, — заметил Казинс. — Вы выглядите намного лучше.

— Я и чувствую себя лучше, — ответил Саймон, не перестававший удивляться способности своих слуг замечать его настроение. Если бы этой способностью обладали канальи, которые были у него в подчинении, едва ли он сидел бы здесь и бил баклуши.

Он размашисто шагал к дому и слышал за спиной негромкое ржание Кактуса. Жеребец тоже умел разбираться в настроении хозяина.

Иногда Оливия напоминала ему Кактуса. Сильная, одухотворенная, чувствительная. Но на том сходство и кончалось. Хотя Оливия извивалась в его объятиях как червяк, Саймон успел заметить, что тело у нее удивительно нежное и женственное.

Саймон шел и рассеянно хлестал плеткой траву. Оливия тоже нуждалась в осторожном обращении, небольшой тренировке и очень легком прикосновении к поводьям. Иными словами, если следовать плану, который созрел у Себастьяна между кофе и поцелуем, от него требовалось сохранять невозмутимость игрока в покер и действовать куда тоньше, чем он привык.

Он наклонился и взял на руки Риппера, который радостно тыкался в колени.

— Что скажешь, Рип? — спросил Саймон. — Со всеми серьезными привязанностями я давно покончил. А она умна. Ей не понадобится много времени, чтобы привыкнуть к узде.

Рип помахал хвостом.

— Знаю, — ответил ему Саймон, — знаю. Алтея Каррингтон-Коутс уже привыкла к узде. Но Алтея Каррингтон-Коутс не заставляет меня смеяться. Алтею Каррингтон-Коутс бессмысленно дразнить, потому что она даже не понимает, что ее дразнят, не говоря о том, чтобы находчиво ответить. Кроме того, меня совсем не тянет делить ложе с мисс Алтеей К.-К.

Рип лизнул его в ухо.

— Ты прав, — сказал Саймон. — Надо еще несколько дней подумать. Но я уверен, что овчинка стоит выделки. — Он прижался подбородком к извивающемуся тельцу собаки. — И знаешь что, Рип? Если все пойдет хорошо, этот ублюдок-переросток, иначе именуемый моим двоюродным братом Джералдом, скоро поймет, что его ожидания тщетны. А если Эмма думает, что я должен жалеть его, это ее трудности.

— Ррр, — согласился Рип.

— Так и есть. Конечно, сначала мать будет горой стоять за Алтею, но я думаю, что в конце концов останется довольна.

Рип сказал "уфф" и лизнул хозяина в другое ухо.

Саймон улыбнулся, опустил пса на землю и пошел на кухню, насвистывая сквозь зубы.

 

Глава 4

Зак ворчливо поблагодарил таможенного чиновника аэропорта имени Кеннеди и снял с транспортера поношенную дорожную сумку, с которой расстался бы только в том случае, если бы сумка окончательно развалилась.

Ее купила Мораг, когда Зак уезжал учиться в Кембридж. Она так гордилась им! Зак первым в семье должен был получить высшее образование. Это было ей наградой за самоотверженность. Тогда Зак не понимал, что ради младших братьев и сестер Мораг жертвовала своей юностью. Отец, никогда особенно не заботившийся о сбивавшейся с ног матери, умершей от туберкулеза, приносил домой жалованье, пока не утонул в реке. Едва ли это был просто несчастный случай. После его смерти все свалилось на плечи Мораг, которая шила, присматривала за чужими детьми, клеила почтовые конверты и делала все, что могла, чтобы сохранить семью.

Сначала работники социальной сферы не спускали с них глаз, но потом убедились, что Мораг им упрекнуть не в чем.

Когда Зак получил стипендию, Мораг обняла его и сказала, что первым делом надо купить хороший саквояж — пусть остальные студенты знают, что он приехал из приличного дома. Зак так никогда и не сказал ей, что другие студенты приезжали с дорогими чемоданами, а не дорожными сумками, и что они ничуть не интересовались его багажом.

На его левый локоть налетел высокий мужчина с бородой. Справа от Зака женщина в желтом сари пыталась управиться с двумя чемоданами и двумя очень маленькими и очень шустрыми детьми.

Аэропорты. Всюду одно и то же. Шум, толчея и люди, отчаянно торопящиеся к месту назначения и думающие о том, что их ждет.

— Вам помочь? — спросил Зак женщину в сари. Та посмотрела на него удивленными карими глазами и покачала головой.

Зак вздохнул и пошел на стоянку такси. Современные люди разучились принимать помощь, предложенную от чистого сердца. Для этого они либо слишком пугливы, либо слишком независимы. А вот сам он от помощи бы не отказался — предпочтительно в виде машины с шофером, присланной Мэтью Колфаксом. Но Мэтью и его жена Маргарет были в Сан-Франциско. Ему разрешили пользоваться домом и любой машиной по его выбору, но до "Дубов" еще надо было добраться.

Он сошел с тротуара, обходя самозабвенно целующуюся парочку, услышал свое имя, поднял глаза и громко ахнул.

— Эмма! Черт побери! — пробормотал Зак, когда навстречу шагнула знакомая фигура.

— Да, это я, — сказала Эмма, роскошно выглядевшая в белых шортах, сандалиях и кремовой шелковой блузке. — Ты что, не рад?

— Не очень.

— А следовало бы радоваться, потому что я на машине. В очереди на такси ты простоял бы целую вечность.

— Не простоял бы. У меня есть свои способы.

— Ну, сегодня они тебе не понадобятся, потому что я приехала на "порше".

— Ты хочешь сказать, что остановилась в "Дубах"? Ты же в Греции. С кем на этот раз? С Ари Андракисом?

Эмма вздрогнула, и он понял, что попал в яблочко.

— Да, конечно, где же мне еще останавливаться, если не у себя дома? И, как видишь, я не в Греции. — Она кивком указала направление. — Пошли. Машина там.

Идя вслед за ней сквозь оживленную толпу, Зак волей-неволей смотрел на аккуратный зад Эммы. Сзади она выглядела очень неплохо. Он никогда не считал Эмму красавицей — для этого у нее были слишком острые нос и подбородок, — но в привлекательности не отказывал. Зак обошел двух японских бизнесменов с чемоданами и фотоаппаратами и напомнил себе, что именно чрезмерная привлекательность девятнадцатилетней Эммы заставила его жениться на Саманте.

Этот брак кончился крахом.

Черт! Почему Саймон не предупредил его? Знай Зак о том, что Эмма будет в Нью-Йорке, он заказал бы себе номер в гостинице. С решетками на окнах и телохранителем у дверей. Хотя едва ли бы это помогло. Он вздохнул. В ловкости этой ведьмочки отказать никак нельзя. К несчастью, она испорченная и избалованная дочь Мэтью Колфакса, чья финансовая мудрость много лет назад принесла его семье огромное состояние. А в довершение беды Эмма приходится кузиной Саймону.

В том, что его друг и партнер происходит из другой социальной среды, нет ничего плохого. Но Зак достаточно хорошо знал Эмму, чья связка мужских скальпов с каждым годом становится длиннее, и понимал, что любая попытка завязать с ней роман обречена на провал. Мало того что оба они вскоре разочаруются и лишатся иллюзий, но после этого можно будет поставить крест на дружбе с Саймоном.

Нет. Зак на мгновение поднял голову и посмотрел в голубое июльское небо. Хотя за пять лет, прошедшие с того дня, когда Эмма пыталась соблазнить его в лесу, она стала еще красивее, но будь он проклят, если откажется от всего, чего добился своими руками — включая спокойствие духа, — ради этой сумасбродной, взбалмошной девчонки, коллекционирующей мужчин, как будто они охотничьи трофеи, которые можно прибить к стене.

И все же он продолжал следить за Эммой, нагнувшейся, чтобы отпереть "порше". Можно было сто раз не желать становиться частью ее коллекции, но отказывать себе в приятном зрелище он не собирался…

Эмма слегка покрутила руль, привычно въехала в ворота и направила машину к большому белому особняку, стоявшему на берегу узкого пролива Лонг-Айленд. Конечно, это не Шерраби, но жить здесь можно. Движение на шоссе было страшное, однако, когда она свернула на подъездную аллею "Дубов", мир стал казаться вполне приемлемым. Рев двигателей и шелест вращающихся шин сменились криком чаек и диких уток, обитавших ниже, на скалистом берегу.

Сидевший рядом Зак всю дорогу молчал. Конечно, злился. Как минимум, был недоволен тем, что она оказалась в Нью-Йорке. Во всяком случае, равнодушным не оставался. Стоило Эмме сконцентрироваться на дороге, как он косился на девушку, словно решая, что делать с этой непредвиденной помехой.

Естественно, быть помехой Эмме не нравилось.

— Надеюсь, ты здесь не одна? — наконец спросил Зак, когда Эмма остановила машину на гравии под ветвями огромного дуба.

А если одна, так что? Он стрелой понесется обратно в город?

— Честно говоря, нет, — не кривя душой, ответила она. — Большинство слуг в отпуске, но Харви остался присматривать за домом.

— Я так понимаю, что и за тобой тоже.

Кент говорил презрительным тоном, словно был убежден, что сама о себе она позаботиться не в состоянии.

— Нет. Харви стареет, Зак. Теперь он не тот, что прежде. Но слуга он хороший, и родители не собираются расставаться с ним. Он служит у них больше тридцати лет.

— Гмм, — недоверчиво хмыкнул Зак. — Но наверняка он убирает дом. И готовит еду.

— Нет. — Эмма сдерживалась из последних сил. — Убирать в доме нечего, а готовлю я сама. Разве что он придет на кухню раньше меня. Тогда готовит он. Харви вроде тебя — он тоже думает, что я ничего не умею.

Зак от неожиданности поднял голову, и она испытала легкое удовлетворение.

— А ты умеешь?

— Да. Так что не волнуйся, с голоду не умрешь… Зак, ты наконец поможешь мне выйти из машины? Мы что, будем сидеть здесь весь день?

Зак пробормотал себе под нос что-то об избалованных принцессах.

Эмма прикрыла ладонью рот. Проклятье! Зачем она сказала это? Должно быть, во всем виновато его пренебрежение. Тонко завуалированный намек на недостаток хороших манер Зак мог принять за нечто худшее… и решить, что он ей не пара.

Его губы плотно сжались.

— Тысяча извинений, миледи, — с преувеличенным раскаянием произнес он. — Как я могу подумать, что вы в состоянии сами нажать на ручку?

Эмма начала было оправдываться, что она пошутила, но Зак уже вышел и рывком открыл дверцу водителя. Когда Эмма, чувствуя себя дура дурой, ступила на гравий, Кент склонился в столь низком поклоне, что его голова оказалась на одном уровне с ее коленями.

— Не смеши меня, — пробормотала она. — Я ничего такого не думала.

— Покорнейше благодарю вашу светлость, — прохрипел Кент. Теперь его нос достигал уровня щиколоток.

— Зак, перестань! Если ты наклонишься еще ниже, упадешь!

— Не упаду. — Он резко выпрямился. — Ты еще убедишься, что мое тело в очень хор-рошей фор-рме!

Эмма бросила на него подозрительный взгляд. Он что, дразнится? Зак всегда раскатисто произносил "р", когда провоцировал ее. Но он никогда не делал скабрезных намеков, так что его упоминание о собственном сухом как щепка теле действительно могло чего-то стоить.

Надо было срочно проверить.

— Может, докажешь? — хихикнула она и соблазнительно откинулась на капот "порше".

Глаза Зака, в которых скорее всего скрывалась насмешка, моментально потемнели.

— Едва ли это тебе понравится, — проворчал он. — Веди себя прилично, Эмма.

Девушка вздохнула и выпрямилась. В воздухе пахло солью и розами.

— И почему все требуют, чтобы я вела себя прилично? — промолвила она куда-то в пространство.

— Наверное, потому, что ты этого не умеешь. — Зак взял свою сумку и направился к широким деревянным ступеням крыльца. — Кстати, что там у тебя вышло с Ари Андракисом?

Эмма чуть не ахнула. Лучше бы Зак не слышал об Ари!

— Разве Саймон тебе ничего не сказал? Насколько я знаю, Ари все еще в Скиросе. Сидит и в тысячный раз гоняет по видео давно сошедшие фильмы со своим участием.

Зак долго молчал, а потом бросил через плечо:

— Не верится. Впрочем, мужик, видно, окончательно сошел с круга, если даже тебе не по силам его расшевелить.

— Спасибо, — сухо сказала Эмма ему в спину. — Это что, комплимент?

— Нет. — Зак поставил сумку на верхнюю ступеньку и полез в карман за ключами, которые родители Эммы переслали ему через Саймона.

Но воспользоваться ими Кенту не пришлось. Только он собрался вставить ключ в скважину, как дверь распахнул старый сгорбленный негр, морщинистый, словно только что вспаханное поле.

— Привет, Харви, — сказал Зак. — Рад видеть тебя.

— И я тоже рад видеть вас, мистер Кент. Рад видеть вас, — пробасил Харви. — Входите, входите.

Зак со своего прошлого и единственного посещения "Дубов" запомнил, что Харви Симпсон все повторяет по меньшей мере дважды.

Он вошел в просторный холл, обшитый кедровыми панелями. Эмма шла за ним по пятам.

— Я приготовил вам ту же комнату, что и в прошлый раз, мистер Кент, — сказал Харви. — Ту же комнату. С видом на пролив. На…

— Спасибо, Харви, — поспешно перебил Зак, не дав старику повторить слово "пролив". — Я сам найду дорогу.

Добравшись до середины полированной лестницы, приятно пахнувшей кедром, он почувствовал, что Эмма идет следом.

— Мне нужно принять душ, — сказал Кент, поворачиваясь к ней. — И еду я себе приготовлю сам. Нам вовсе не обязательно мозолить друг другу глаза.

— Но я уже приготовила для тебя ужин, — сказала Эмма.

Этого следовало ожидать. Зак открыл было рот, чтобы отказаться, но Эмма выглядела такой несчастной, что у него не хватило на это духу.

— Ну хорошо, согласен! — Кент поднял руки и засмеялся. — Если так, конечно, я спущусь.

Ее большие глаза прояснились.

— Будут холодные закуски. Так что можем начать, когда захочешь.

Холодные закуски? Это что-то новенькое. Раньше Эмма могла приготовить разве что салат, да и то регулярно забывала мыть листья… Он поглядел на часы.

— Как насчет семи часов? К тому времени я стану похож на человека.

— Хорошо, — сказала Эмма, думавшая, что в спортивной куртке и рубашке с открытым воротом он и так выглядит человеком. Даже после шести часов полета.

Она заторопилась на кухню, обрамленную буфетами из полированной сосны. Надо было нанести последний штрих на блюда, которые она готовила весь день. Едва ли путь к сердцу Зака лежал через его желудок, но попробовать стоило.

— Как, ты накрыла в столовой? — воскликнул Зак. — Эмма, нас же всего двое!

Вот черт. Опять она попала впросак. Она всегда забывала, что Зак, хотя и привык иметь дело с сильными мира сего и легко общался как с герцогами, так и с их слугами, все же в душе продолжал считать себя "мальчиком не с того берега реки". Мальчиком, который видел достоинство в простоте и ни в грош не ставил богатство, роскошь или голубую кровь.

Эмма вовсе не собиралась пускать ему пыль в глаза. Она выбрала столовую из-за того, что там было спокойно и уютно. Ей как-то не улыбалось соблазнять Зака за сучковатым сосновым кухонным столом или у холодильника. Но здесь, в большой, светлой столовой с бледно-золотистыми шторами и развешанной на стенах материнской коллекцией старинных тарелок с птичками, она без труда представляла себя хрупкой южной красавицей, принимающей таинственного и притягательного иностранного гостя…

Ей следовало знать, что Зак наверняка постарается сунуть ложку дегтя в бочку меда.

— Да, я уже накрыла в столовой, — мрачно сказала она, жалея, что взяла материнский фарфоровый сервиз с гербами вместо бело-голубого фаянса.

— Ну что ж, столовая так столовая, — с фальшивым энтузиазмом отозвался Зак.

Он знал. Черт побери, он сразу увидел, что Эмма расстроилась, и пытался подыграть ей. В этом и заключалась вся трудность. В глубине души он был добр. Когда Эмме хотелось расквасить ему нос, Зак пускал в ход свою редкую убийственную улыбку, и она моментально теряла голову.

Так что надо было держать ухо востро. Тем более что в джинсах и голубой шелковой рубашке, надетых, возможно, без всякой задней мысли, он выглядел ужасно… трогательно. А вот она чуть ли не час провела в раздумьях, пока не остановилась на белом летнем платье с вышитыми на лифе красными маками.

Зак отодвинул ее стул, как будто они обедали по меньшей мере в "Уолдорфе". Эмма смущенно села и лишь тогда сообразила, что ненароком отвела Заку место на дальнем конце стола. То место, которое всегда занимал ее отец.

Зак посмотрел на необозримое пространство, заполненное полированным деревом, без лишних слов взял свою тарелку и прибор и поставил их слева от Эммы.

— Вот так, — сказал он. — Теперь я смогу говорить с тобой без мегафона.

Она состроила унылую гримасу.

— Я не подумала.

— Нет, — мрачно согласился он, и Эмма поняла намек. Зак считал, что она вообще не способна думать.

— Хочешь попробовать вино? — спросила она, надеясь, что эта фраза окажется абсолютно нейтральной.

Зак кивнул и попробовал. Лицо его было серьезным, но в то же время чувствовалось, что он находит все это представление довольно забавным. Эмма широко улыбнулась и передала ему корзину со свежими булочками.

— Надолго в Штаты? — спросила она, надеясь, что Зак не догадается, как много значит для нее его ответ.

— Не знаю. Это зависит от клиентов.

— Ах, вот как… И кто же твои клиенты?

Зак очень долго и сосредоточенно резал булочку, прежде чем терпеливо ответил:

— Эмма, клиенты нанимают нас именно потому, что знают: на этот вопрос мы никогда не отвечаем.

— Да, конечно. Я просто хотела спросить, что тебе предстоит делать.

— Все, за что мне платят.

— Это понятно. Но что именно? Уж мне-то ты можешь сказать.

Зак молча разглядывал ее поверх ободка бокала.

— Нет, не могу. В прошлом я отвечал за безопасность членов правительства и руководства компании, был личным телохранителем у богатых и нервных людей…

— Телохранителем? — воскликнула Эмма. — Ты? Но почему?..

— А почему бы и нет? Потому что во мне меньше шести футов роста и вешу я не двадцать два стоуна? Не беспокойся, я всегда справлялся со своим делом.

Эмма в этом не сомневалась, но тем не менее стала автоматически переводить стоуны в привычные ей фунты.

— Я имела в виду совсем другое, — сказала она, надеясь, что Зак не обиделся. — Здесь ты тоже будешь телохранителем?

Зак пожал плечами.

— Может быть.

— Зак-улитка, — сердито пробормотала Эмма. — А это опасно — быть телохранителем? — Она не хотела, чтобы Зак подвергал себя опасности.

— Не особенно. — Он намазал маслом еще один кусок булочки. — Салаты замечательные. Что ты в них кладешь?

Тут Эмма поняла, что больше ничего из него выжать не удастся. Ну ладно. Если Зак хочет сменить тему, она сделает ему одолжение. И все назовет своими именами.

Следующие десять минут Эмма во всех подробностях описывала ингредиенты каждого салата. Она ждала, что у Зака глаза полезут на лоб, но они не полезли. Наоборот, он слушал с видимостью искреннего интереса, как будто был приятно удивлен ее познаниями.

Он действительно профессионал, неохотно подумала Эмма. Неудивительно, что Саманта развелась с ним. Как может женщина жить с таким бирюком? Она отрезала большой кусок зеленого перца. Если бы Зак хоть раз забыл о том, что должен все время быть настороже, и позволил ей перебраться через эту непреодолимую стену…

Не меняя выражения, она продолжила:

— …И щепотка куркумы в майонез. — И на том закончила перечисление.

Зак кивнул и опустил вилку.

Эмма прищурилась. Она еще не сложила оружия.

— Ты все еще ждешь окончания бракоразводного процесса? — спросила она. Если его не проймешь и этим, значит, ничто не поможет.

Зак аккуратно положил вилку и нож на тарелку.

— А что?

Не проняло. Эмма пожала плечами и отступилась.

— Просто спросила.

Он взял веточку сельдерея и начал медленно жевать ее.

— Это намек? — спросила Эмма.

— Намек? Едва ли. На что?

— Ты грызешь сельдерей с таким видом, будто это мое горло.

— Нет. Оно не такое вкусное. — Кент продолжал жевать. — Честно говоря, я развелся еще месяц назад.

— Ох…

Он коротко улыбнулся.

— Не строй иллюзий, Эмма. Я знаю, ты ни за что не упустишь своего шанса, но не совершай ошибку. Я не про твою честь.

Эмма сделала глоток вина. Оно попало не в то горло, и девушка поперхнулась.

Зак подождал, пока она не пришла в себя, и спросил:

— Что-то не так?

— Нет, — с запинкой произнесла она. — Все в порядке. Надеюсь, твое самолюбие не слишком пострадает, если я скажу, что ты вовсе не тот шанс, который я ищу. — В ней говорила не оскорбленная гордость. Вернее, не только она. Ни в коем случае не следовало признаваться Заку, что она хочет его. Что это желание стало манией, терзающей ее уже восемь лет. Манией, часто лишавшей ее сна.

— Вот и хорошо. — Он кивнул и снова наполнил ее бокал. — Я никогда не хотел быть чьим-то шансом.

— Должно быть, это большое облегчение, — сухо сказала она.

— Что именно?

— Что все закончилось. Твой развод.

Он поднял бокал и тут же опустил его.

— Вовсе нет. Признавать свой провал всегда тяжело.

Эмма чуть не ахнула.

Неужели в его голосе прозвучала горечь? Сожаление? Неужели улитка раскрыла створки и внутри оказалась не пустая раковина, а мышцы и нервы, которые способны болеть? Эмма впервые подумала о том, что Зак мог считать уход Саманты предательством.

— Ох, Зак! — воскликнула Эмма, забыв о том, что он смертельно оскорбил ее. Девушка порывисто протянула руку и прикоснулась к его кисти. — Значит, ты очень любил ее? — Она проглотила комок в горле. — И все еще любишь?

Зак убрал руку и положил ее на колени.

— Нет, — сказал он. — И не думаю, что когда-нибудь любил.

Эмма с трудом перевела дух. Она и не подозревала, что затаила дыхание. Неужели раковина вновь закрылась? Или это тот самый шанс, которого она ждала?

Смущенная и слегка сбитая с толку, она спросила:

— Тогда почему же ты женился на ней?

— Она просила меня об этом.

— Но…

Зак взялся за бутылку и вопросительно приподнял брови. Эмма покачала головой, и он вылил остатки вина к себе в бокал. Она смотрела на Кента, потеряв дар речи. Спустя мгновение он пожал плечами и сказал:

— Я решил, что пора остепениться. Саманта хотела замуж, а причин для отказа у меня не было.

— Причин для отказа! Выходит, ты женился на ней только потому, что она попросила? — Эмма знала, что смотрит на него как баран на новые ворота, но ничего не могла с собой поделать.

— Не только поэтому, — ответил он. — Тебе известно, что у некоторых народов и слоев общества к браку относятся с большим уважением? Кроме того… — он допил вино одним глотком, как виски, — мне нравилась ее внешность.

Еще бы, подумала Эмма. Какому мужчине она не понравилась бы? Бывшая жена Зака — Эмме посчастливилось однажды видеть ее — была женщина, что называется, в соку. Это определение как нельзя лучше подходило к ее пышной фигуре и знойным чертам. Тягаться с ней не приходилось. Эмма поняла это с первого взгляда.

— Ты уважал ее? — спросила она, не желая думать об умопомрачительной внешности соперницы.

— Да. Сначала.

— Но не потом?

— Нет. Я не однажды убеждался, что она вышла за меня только ради того, чтобы позлить своего бывшего мужа.

Зак говорил деловитым тоном, как будто не видел в поведении своей супруги ничего необычного.

— Не понимаю. Зачем ей понадобилось злить его? — Эмма не верила своим ушам.

— Не знаю. Сомневаюсь, что и она сама это знала. Думаю, я был живым доказательством того, что она в нем больше не нуждается.

— А на самом деле нуждалась? Ох, Зак…

Он кисло усмехнулся.

— Не беспокойся. Мое сердце не разбилось.

А есть ли у него сердце? Про Зака ничего нельзя было сказать наверняка. К тому же он снова взялся за свои шотландские штучки. Но по крайней мере заговорил о своей женитьбе.

Она была готова продолжить расспросы, однако тут в дверь постучали. Это Харви принес кофе.

Эмма чуть не застонала. Выбрать более неподходящее время было трудно.

— Харви, запах божественный, — сказала она. — Но не стоило трудиться.

— Может, и не стоило, мисс Эмма. Но если бы я не сварил его сам, это сделали бы вы. А вы помните, что случилось в прошлый раз. В прошлый…

— Харви, это было сто лет назад.

— Не так уж давно. Вы же не хотите спалить дом и поджарить мистера Кента?

— Это было бы негостеприимно, — серьезно согласился Зак.

Харви улыбнулся, и Эмма уставилась на них обоих.

— Вы оба безнадежны, — сказала она. — Ладно, спасибо, Харви. Зак, может, пойдем пить кофе на веранду? Конечно, солнца там сейчас нет, но можно подышать морским воздухом и послушать шум прибоя…

— Почему бы и нет? — сразу согласился Зак. — А потом я пойду спать. День был тяжелый.

По его тону было ясно, что новых признаний не последует. Эмма представила, как во всей своей роскошной наготе он будет лежать в комнате напротив, и невольно вздохнула.

Услышав этот вздох, Зак усмехнулся, взял поднос и вслед за Эммой пошел на веранду.

— Харви никак не может забыть, что я сожгла его любимый кофейник, — сказала Эмма, когда они расположились в креслах с бледно-желтыми подушками. — Но я действительно умею варить кофе.

— Конечно, умеешь, — кивнул Зак.

Его снисходительный тон Эмму ничуть не успокоил.

Они пили кофе в молчании, которое можно было бы назвать дружеским, если бы Эмма не ощущала близости Зака и не думала о том, что стоит шевельнуть рукой — и ее пальцы коснутся его бедра.

Когда солнце приблизилось к линии горизонта и на траву упала длинная тень от дома, они слушали шум волн, разбивавшихся о скалы, и следили за бежавшими по небу пурпурными облаками. А когда поднялся ветер и начало темнеть, Зак сказал, что пора возвращаться в дом.

Без всякой просьбы он отнес на кухню остатки кофе и поднялся наверх. Эмма пошла за ним.

Добравшись до лестничной площадки, он вежливо пожелал ей спокойной ночи и открыл дверь своей комнаты.

Эмма смотрела на него с тоской, которую не могла скрыть. Он был такой смуглый, такой красивый, такой желанный… Но стоило девушке шагнуть вперед, как Зак посмотрел ей в глаза и отвернулся.

— Зак… — Она протянула руку.

— Нет, — ответил он и решительно закрыл дверь перед ее носом.

Будь он проклят. Он даже не знал, что она собирается сказать. Правда, она и сама этого не знала. Но Зак явно догадывался, что у нее на уме.

Что поделаешь, Эмма Колфакс, он совершенно прав, решила она, закрыв дверь собственной спальни и подойдя к высокому окну с видом на скалы. Разве он мог не догадаться, что ты хочешь его… и хотела почти всю свою сознательную жизнь?

Она открыла окно и прислушалась к знакомому шуму волн и шелесту листьев у теннисного корта — к тем ночным звукам, которые обладали способностью успокаивать ее. Еще в детстве, когда требовалось хорошенько подумать, она стояла у этого окна и вдыхала в себя свежий соленый воздух. А сейчас ей требовалось подумать серьезнее, чем когда-либо.

Зак был здесь, всего лишь в нескольких ярдах от ее двери. Он был по-прежнему недоступен… с той разницей, что на этот раз в доме не было ни души. Харви можно не опасаться. Во-первых, он спит как сурок. А во-вторых, он единственный человек на свете, который видит в Эмме ангела, не способного на дурной поступок. Сожженный кофейник не в счет.

Эмма высунулась в окно. Может, Зак тоже не спит? Едва ли. Он полдня провел в самолете. Наверное, лежит в постели и видит десятый сон. Она жадно облизала губы. Завтра. Завтра будет достаточно времени, чтобы привести свой план в исполнение. Он пробудет здесь как минимум неделю. Может быть, дольше. И если она, которая смогла соблазнить самого Ари Андракиса, за эту неделю не сможет преодолеть сопротивление Зака, то…

Эмма закрыла окно и поплелась к своей широкой одинокой кровати. Если она не сможет преодолеть сопротивление Зака за неделю… Нет, это неубедительно. Она хочет Зака. Стало быть, говорить больше не о чем. Она получит то, что хочет.

Час спустя она все еще не могла уснуть и смотрела в потолок, озаренный лунным светом.

Такая же луна светила три года тому назад в Шерраби, когда она так же лежала без сна, прислушиваясь к кваканью лягушек в озере и, как всегда, мечтая о Заке, который неожиданно приехал на уик-энд.

Кент прибыл мрачный, без Саманты, никого не предупредив заранее. Увидев Эмму, он просветлел и улыбнулся. А затем створки закрылись вновь, он отвернулся и стал играть с Риппером.

Позже, когда Эмма беспокойно ворочалась в постели, лягушачью какофонию перекрыла странная тоскливая мелодия. Она влетела в раскрытое окно и заставила растерянную Эмму прислушаться, а затем встать.

Мелодию она не узнала, но инструмент был ей знаком. Она нахмурилась. Музыка доносилась из леса. Лес Шерраби. Когда-то она считала его волшебным.

Зная, что это глупо, но подчиняясь некоему гипнозу, который ее родственники назвали бы простым любопытством, Эмма натянула джинсы, свитер и вышла наружу. Стояла теплая июньская ночь, ветра почти не было, и ничто не мешало ей слышать разносившиеся в тишине печальные звуки.

Когда Эмма добралась до опушки, она уже обо всем догадалась.

Зак сидел на замшелом пне. Эмма не видела мха, но знала, что он там есть. Лунный свет, пробивавшийся сквозь ветви, едва освещал лицо музыканта. Подойдя ближе, Эмма увидела, что Зак держит в руках губную гармошку. Мелодия, которую он играл, больше не была полна безымянной грусти, но превратилась в знакомые звуки песни об озере Лох-Ломонд.

Заслышав треск веточки под ногой Эммы, он повернул голову, но продолжал играть.

— Я больше никогда не встречусь с милым на чудных берегах Лох-Ломонд… — тихонько пропела Эмма.

Зак опустил губную гармошку.

— У тебя хороший голос, — сказал он.

— Я люблю петь. Иногда. Когда есть о чем.

— Петь можно о чем угодно, — проворчал он.

— Неправда. Зак, что ты здесь делаешь?

— Разве не видишь? Играю на губной гармошке.

— Да, но почему? Почему здесь, сейчас, в середине ночи?

— Может быть, я Пестрый Флейтист, — сказал он. — Ты пришла.

— А ты хотел, чтобы я пришла?

— Нет. — Его резкость заставила девушку отпрянуть. — Я женат, Эмма.

— Я знаю. — Она прислонилась к стволу дерева и сунула руки в карманы джинсов. — Почему ты без Саманты?

Зак не ответил, но когда Эмма повторила вопрос, обронил:

— Она хотела побыть одна.

Эмма ничего не понимала. Если бы она была на месте Саманты, то не прожила бы без Зака ни минуты. Он не был шумным человеком, от которого можно устать. Но она не видела лица Зака и не хотела спрашивать, почему не клеится его семейная жизнь. Вместо этого она спросила:

— Ты пойдешь домой?

Он встал, взял за руку и поцеловал удивленную девушку в лоб.

— Да, — сказал он. — Да, крошка Эмма. Иду.

Когда они бок о бок шли через поле, не прикасаясь друг к другу, Эмма тихо сказала:

— Я не маленькая, Зак. Во мне пять футов восемь дюймов.

Он засмеялся.

— Я не имел в виду рост.

— И по возрасту тоже. Мне двадцать один год.

— Знаю. А мне почти тридцать. И я женат.

В тот раз Зак едва не признался, что видит в ней женщину.

Три месяца спустя Кент сказал Саймону, что они с Самантой подали на развод.

Теперь, три года спустя, на другом континенте, Эмма лежала, обняв себя за плечи, и думала, что настала пора подумать о будущем. Эти три года были слишком долгими. Она могла бы ждать и дольше, но нужда в этом миновала. Девушка пролежала несколько минут, еще раз просчитывая в уме варианты, а потом повернулась на бок и закрыла глаза.

Завтра ночью. Это будет нетрудно. Однажды в школьном спектакле она играла сомнамбулу. А как только она окажется в его комнате, все пойдет так, как ей хочется.

Тут она улыбнулась и уснула.

Когда Эмма проснулась, выяснилось, что Зак уже уехал. Днем он позвонил и предупредил, что к обеду не вернется.

Это не имело значения. Торопиться было некуда. Эмма ничуть не смутилась.

Наступила полночь. Зак все еще не вернулся. Она завела будильник, зевнула и легла спать.

В половине шестого будильник прозвенел.

— Замолчи, — пробормотала Эмма, протянула руку, нажала на кнопку, перевернулась на другой бок и собралась уснуть. Но не успела закрыть глаза, как все вспомнила.

Зак. И ее замечательный план.

Не давая себе возможности передумать, она спустила ноги на плетеный коврик у кровати, прошлепала по холодному паркету к дверям, открыла их и выглянула в холл. Никаких признаков жизни. Именно на это она и рассчитывала. Приподняв подол белой шелковой ночной рубашки, Эмма пробежала несколько ярдов, отделявших ее комнату от спальни Зака, и повернула дверную ручку.

Когда она открыла дверь, Зак даже не пошевелился. Эмма вздернула подбородок, всмотрелась в темноту и, стараясь не чувствовать себя леди Макбет, крадущейся к своей жертве, решительно двинулась вперед. Она хорошо видела кровать, озаренную лунным светом.

Когда колено Эммы коснулось стеганого одеяла, она увидела еще кое-что.

Зак не шевелился, потому что его не было.

Эмма наклонилась и проверила одеяло. Оно было не тронуто.

Он не приходил домой. Было утро, а Зак не пришел домой.

Эмма прижала кулаки ко рту, чтобы не закричать.

Неужели с ним что-то случилось? Если бы на его месте был кто-то другой… Но речь идет о Заке, и это меняет дело. После Саманты она не слышала, чтобы в его жизни появилась другая женщина. Значит, случайная связь? Нет, на Зака это совсем не похоже. Для этого он слишком умен. Вернее, должен быть.

Это могло значить только одно: если он не ночевал дома, значит, с ним что-то случилось. И это "что-то" наверняка имело отношение к его и Саймона работе, которой они так гордились. Он говорил, что это не слишком опасно, но… Ох, почему эти двое не основали банк? Или вычислительный центр? Универмаг, наконец? Что угодно, лишь бы Зак мог спокойно спать в своей постели!

Она беспомощно огляделась по сторонам. Что делать? Конечно, могло быть и так, что все в порядке. Просто он занят своей работой. Но она в это не верила. Если бы все было в порядке, Зак непременно позвонил бы, как позвонил раньше, и предупредил, что не придет к обеду…

Что это там? Эмма опустила руку и схватилась за подол ночной рубашки. Кто-то идет? Она застыла на месте, задержала дыхание и прислушалась.

Тишина. Затем из дальнего конца холла послышался вначале слабый, а затем все более усиливавшийся ритмичный звук…

Храп. О господи! Эмма со стоном отпустила подол. Харви. Он всегда храпит. Девушка с досадой вздохнула и принялась ходить по комнате взад и вперед.

Что предпринять? Полиция не увидит в этом ничего необычного. Если она скажет им, что здоровый молодой человек не пришел ночевать, ее поднимут на смех. Поделиться не с кем. Кроме…

Минутку. Она перестала кружить по комнате и села на кровать.

Саймон. Ее всегдашняя палочка-выручалочка. Он знает, что делать. Эмма посмотрела на часы. Среда. В Англии десять часов сорок пять минут. Он должен быть на работе.

Смеясь от облегчения, Эмма поспешила к себе в комнату, подняла трубку стоявшего у кровати телефона и начала набирать номер.

 

Глава 5

Саймон углубился в отчет, не обращая внимания на зазвонивший телефон. Разве он не велел Диане отвечать на звонки? Он бросил раздраженный взгляд на закрытую дверь смежного кабинета. Черт побери, видно, секретарша опять куда-то вышла.

— Диана! — крикнул он. — Диана, подойди к этому проклятому телефону!

Телефон продолжал звонить. Саймон чертыхнулся и поднял трубку.

— Себастьян и Кент, — подавив досаду, спокойно сказал он.

— Саймон! Ох, Саймон, слава богу…

— Эмма?

Тьфу! Что стряслось на этот раз? Она улетела всего лишь три дня назад. А Зак не мог прибыть в Нью-Йорк раньше… тут он поглядел на настольный календарь — раньше понедельника. Сегодня среда. Даже его своенравной кузине этого времени не хватило бы для очередной катастрофы. Или все же хватило? Саймон вздохнул. Кому он морочит голову? Если Эмма захочет, катастрофа произойдет в ту же секунду.

— Ох, Саймон, ты всегда мне помогал, — простонала она. — Я не знаю, что делать…

— И я не знаю, пока ты не объяснишь, в чем дело. Что ты натворила? — Саймон придвинул кресло на колесиках к стене и поставил ноги на черную металлическую корзину для мусора. Судя по всему, разговор предстоял долгий.

— Я ничего не натворила. Это все Зак, — всхлипнула Эмма.

Очень странно…

— Что с Заком? — спросил он.

— Саймон, я боюсь. Он исчез.

— Ерунда. — Он поставил ноги на пол и снова подъехал к столу. Надо было догадаться, что речь идет об очередной идиотской драме его кузины.

— Нет, не ерунда! — заупрямилась она. — Зак ушел из дома вчера утром, сейчас снова утро, а он так и не вернулся!

— Зак взрослый человек, Эмма. Не беспокойся о нем.

— Но…

— Слушай, если хочешь знать, он уже звонил мне. Клянусь тебе, с ним все в порядке.

— Он звонил тебе?

Саймон взял ручку и что-то нацарапал на полях брошенного отчета. Наконец-то они стронулись с мертвой точки. Эмма забыла о страхе и моментально надулась.

— Ну и что здесь такого? — негромко спросил он. — Я его партнер.

— Да, но остановился он здесь. В "Дубах". Почему он не позвонил и не сообщил, что занят?

Саймон посмотрел на часы.

— Эмма, у вас там еще нет шести часов. Он наверняка думает, что ты спишь. И ты действительно должна спать. Будь паинькой, возвращайся в постель и не своди моего партнера с ума. Мне без него не обойтись.

— Саймон! — воскликнула возмущенная Эмма, но он уже положил трубку.

Себастьян поднял глаза к потолку. В это время за дверью кто-то высморкался.

— Диана! — окликнул он. — Это ты?

— Да. Похоже, я простудилась. — В дверях появилась бледная молодая женщина и в изнеможении прислонилась к косяку.

— Так вот почему ты не подходила к телефону? — Она попалась шефу под горячую руку. У Зака, как и следовало ожидать, все было нормально, но к Саймону прорвался Джералд, а это уже было гораздо хуже. Звонок Эммы не только был лишним, но и вывел Саймона из себя. Он мог не пустить ее в Нью-Йорк, однако предпочел не вмешиваться и сделал это не столько ради себя, сколько ради нее. Теперь Саймон понял, что совершил ошибку. Он не хотел, чтобы работе Зака мешали фокусы этой несносной девчонки. С другой стороны, если бы его хладнокровный, уравновешенный партнер позволил себе увлечься Эммой, это было бы для кузины настоящим счастьем. Потому что никто, кроме Зака, с ней не справился бы.

Наконец до Саймона дошло, что Диана сморкается в платочек и смотрит на него с укоризной.

— Выходит, мне уже и в туалет нельзя выйти? — спросила она.

— Что? Нет, выйти можно, но не на полдня.

— Неправда! Это нечестно, мистер Себастьян! — Диана ушла в соседний кабинет и громко высморкалась в знак протеста.

Проклятье. Саймон знал, что это нечестно. Кроме того, он знал, что нужно расширить штаты. Но в интересах безопасности они с Заком предпочитали обходиться минимумом сотрудников и нанимали помощников лишь в случае крайней необходимости. Поэтому незаметная, но осторожная Диана тащила на своих плечах двойную ношу.

Он провел рукой по волосам. История с Оливией оказалась более увлекательной, чем он думал. На ближайший уик-энд было намечено продолжение.

Оливия. Саймон слегка улыбнулся и вернулся к отчету. Она не из тех, кого легко уломать. Себастьян понимал это, потому что и сам был упрям. Так что Оливия Нейсмит ему подойдет, что бы там ни говорила его мать. Кроме того, Алтея его побаивалась. Оливия же — ни капельки, поэтому с ней нужно держать ухо востро и считать цыплят по осени.

Он всегда скептически относился к своим способностям по женской части. Особенно после истории с Сильвией. Вот Джералд — тот действительно ходок. И все же Оливия не осталась к нему равнодушной. Он доказал это экспериментально и знал, что сумеет одолеть сопротивление, которое Оливия неминуемо будет оказывать. Фокус заключается в том, чтобы постоянно выбивать ее из колеи, а это он умеет.

Улыбка Саймона стала шире. Он дочитал отчет, сделал внизу еще пару пометок и откинулся на спинку кресла, предвкушая приятный уик-энд.

Пожалуй, никогда в жизни Саймон не ждал выходных с таким нетерпением.

Когда зазвонил телефон, Оливия нежилась в ванне. Джейми был в гостях у Крисси, поэтому она воспользовалась возможностью расслабиться после трудового дня, намного более жаркого, чем обычно.

С того злосчастного вечера она потеряла сон. Разве можно было забыть жар, который она испытала в объятиях Саймона, или то, как он сказал "посмотрим", а затем небрежно отпустил, когда она стала уверять, что не годится для тех отношений, которые он, казалось, готов был ей предложить? Что могла означать эта загадочная фраза? Неужели она действительно хотела, чтобы Саймон заставил ее передумать? Оливия в четвертый раз намыливала грудь мылом с запахом сирени, когда поняла, что звонит телефон… и звонит уже давно.

Может, не обращать внимания? Нет, лучше подойти. А вдруг это как-то связано с Джейми?

Чертыхнувшись себе под нос, Оливия вылезла из старомодной ванны на ножках, схватила полотенце, побежала в гостиную и подняла трубку. В то же мгновение телефон коротко звякнул и отключился.

Черт побери! Она злобно уставилась на умолкший черный аппарат. Он стоял на овальном столике и напоминал бомбу, готовую взорваться в любой момент. Оливия подождала, плюнула и снова залезла в ванну.

Как только она это сделала, телефон зазвонил снова.

На этот раз Оливия пулей вылетела из ванны, бормоча на ходу те слова, которыми пользовался Дэн, когда не мог найти спрятанную бутылку виски. Кто бы ни был на том конце провода, он не стал бы тут же перезванивать без крайней необходимости. Значит, с Джейми что-то случилось…

— Оливия? — прозвучал в трубке спокойный голос.

Вот черт, значит, ничего срочного. Ее страх тут же улетучился, уступив место досаде.

— Да. Кто это?

— Саймон. Ваша любимая крыса. Не уверяйте, что вы меня забыли.

В животе возник предательский холодок.

— Нет, не забыла. Не имела такого удовольствия.

— Гмм… Попробуем что-нибудь придумать, чтобы доставить вам удовольствие. Я еду в Шерраби на уик-энд и хочу поговорить с вами. Если возражений нет, в половине десятого я пришлю к вам Казинса и Энни. Я бы пригласил вас пообедать, но, увы, застрял в городе. Нам нужно кое-что обсудить. И как можно скорее.

— Мне с вами обсуждать нечего. — Оливия понимала, что говорит скорее угрюмо, чем решительно, но это больше соответствовало ее нынешнему настроению.

— Вы что, сегодня встали не с той ноги?

— Нет. — Она тяжело вздохнула. Грубить Саймону не было смысла. Он не виноват, что одного звука его голоса достаточно, чтобы лишить ее с таким трудом восстановленного душевного равновесия. — Нет. Извините. Просто я устала. И действительно не понимаю, о чем нам с вами разговаривать.

— Вы ошибаетесь. Разговаривать есть о чем. — Когда Оливия промолчала, он продолжил: — В частности, о Джейми.

— При чем здесь он?

До нее донесся нетерпеливый вздох.

— Оливия, я не собираюсь… — Саймон остановился, а затем резко сказал: — Не по телефону. Поэтому не порите горячку и наберитесь терпения.

— Не могу набраться. Потому что я вся мокрая. С меня ручьями течет вода.

Настала долгая пауза, а потом Саймон сдавленным голосом спросил:

— Значит, я вытащил вас из ванны? И вы стоите у телефона голая?

— Совершенно, — холодно подтвердила Оливия.

— Даже без полотенца? — На сей раз его голос звучал вкрадчиво и обольстительно.

— Я вам не служба "Секс по телефону"! — огрызнулась она.

— Нет. Конечно нет. Иначе бы я не звонил. — Теперь Саймон заговорил очень энергично. — Извините, что оторвал вас. Значит, я пришлю Энни к половине десятого. Чтобы присмотреть за Джейми.

— Нет, я…

Но он уже повесил трубку.

Оливия застонала и побежала в ванную за полотенцем. Черт бы побрал этого Саймона Себастьяна! Нет на свете более невозможного человека! И более властного. С чего он взял, что имеет право управлять ее жизнью? В половине десятого она собиралась лечь спать.

Она вытерлась, надела юбку и топ и пошла звонить Саймону.

Но к телефону подошла Энни.

— Мистера Саймона нет дома, — объяснила экономка.

Ох… Конечно, его еще нет. Что это с ней?

— Он сказал, что я должна быть у вас в половине десятого, — продолжила Энни. — И… — Тут голос экономки куда-то пропал, а потом выкрикнул что-то неразборчивое. Затем Энни снова взяла трубку. — Извините, Риппер ест "Таймс" мистера Саймона. Его бы следовало держать на цепи.

— Кого, Риппера? — слабо переспросила Оливия.

— Ага. Только ничего не выйдет. Эта тварь изворотлива как угорь. А мистер Саймон не разрешает его запирать. Говорит, что под замком можно держать только преступников и что Рип здесь живет… — Энни вздохнула. — Так повелось с того дня, когда мистер Саймон поймал нескольких малолетних хулиганов, бросавших в Риппера камнями, принес собаку в поместье, промыл ей раны и сказал, что Рип будет здесь жить до самой смерти. Для Риппера мистер Саймон — царь и бог. Но это не мешает псу есть хозяйскую газету, как только она попадется ему на глаза.

Так вот почему Шерраби охраняет эта малярная кисть, а не огромный злой пес, как можно было ожидать. Странно. Это заставило Оливию посмотреть на Саймона другими глазами.

Ей нравились мужчины, которые защищали слабых. Ну что ж… Если он хочет поговорить, у нее нет причин для отказа. Так и быть.

— Может, отправить ему сообщение? — спросила Энни.

— Нет, все в порядке. Спасибо. — Оливия положила трубку со смутным чувством, что ее перехитрили.

Ровно в девять тридцать прибыл Джон Казинс и привез Энни. В девять сорок "роллс" остановился перед особняком Шерраби.

Саймон спустился ей навстречу. Белая шелковая рубашка и брюки в обтяжку делали его столь неотразимым, что Оливия невольно ахнула от восхищения.

Если Саймон и услышал этот вздох, то не подал виду.

— Спасибо, что приехали, — любезно сказал он.

— Вы не оставили мне выбора, — напомнила Оливия.

— Знаю. Но если бы я не застал вас врасплох, вы придумали бы причину для отказа. А так у вас ничего не вышло.

Оливия насупилась. Он был подозрительно вкрадчив. А опыт подсказывал ей, что мужчины бывают такими лишь тогда, когда они чего-то хотят.

Она не преминула сказать об этом.

Саймон загадочно улыбнулся.

— Конечно, вы правы. Я действительно кое-чего хочу. И надеюсь, что это окажется к нашей общей выгоде.

Оливия в этом сильно сомневалась, но все же позволила Саймону взять ее под руку, поднялась на крыльцо и через минуту оказалась в той самой просторной гостиной, где когда-то с трепетом ждала возвращения дневника. На сей раз она испытывала не тревогу, а любопытство. Саймон усадил ее на небольшой диванчик, обитый золотистой парчой. На мгновение Оливии показалось, что он хочет сесть рядом, и она придвинулась ближе к ручке. Но Саймон сначала подошел к бару красного дерева и налил два бокала хереса. Потом он подтащил поближе потертое кресло с обивкой из коричневого вельвета и уселся в него как лев, вернувшийся с охоты в свое старое, знакомое логово.

Оливия скромно скрестила ноги и подумала, что ее красная юбка слишком коротка.

— Не беспокойтесь, — сказал несносный Саймон, как всегда видевший ее насквозь. — Я не собираюсь на вас набрасываться. Миссис Ли услышит ваш крик. — Он склонил голову набок. — Хотя в последнее время старушка стала глуховата.

— Перестаньте, — пробормотала Оливия. Она не собиралась состязаться с ним в остроумии. Уже почти десять часов, она устала, была не в духе, а завтра предстоит тяжелый день. — О чем вы хотели поговорить?

Саймон вытянул свои длиннющие ноги и закинул руки за голову. Голубые глаза, в которых до того искрилась насмешка, стали туманными и непроницаемыми.

— О браке, — сказал он.

Оливия только заморгала глазами. Этого она не ожидала. Саймон не упоминал, что собирается жениться. Но после отъезда его матери в Шотландию было вполне естественно, что он хочет поселить в Шерраби какую-нибудь подходящую женщину, чтобы присматривать за поместьем. Правда, непонятно, почему он решил обсудить свои матримониальные планы именно с ней… Оливия позволила мыслям блуждать, где придется. Это было легче, чем пытаться анализировать свои чувства. И менее болезненно. С озера донеслись звуки ежевечернего лягушачьего хора.

— О браке? — переспросила она. — Вы женитесь?

— Надеюсь.

У нее задергалось левое веко.

— И кто же эта счастливица? — спросила она, широко улыбаясь и пытаясь говорить непринужденно.

Саймон положил руки на подлокотники.

— Я рад, что вы относитесь к этому таким образом.

— Каким?

— Вы назвали мою будущую жену счастливицей.

— Это просто фигура речи. — Оливия откинула волосы. — Кто она? Я ее знаю?

— Знаете. Правда, хуже, чем следовало бы. Ее зовут Оливия Нейсмит. — Его глаза больше не были туманными. Теперь они напоминали голубые копья, пронзавшие ее броню. Как ни глупо, ей захотелось заплакать. Может быть, она действительно не знала себя.

— Надеюсь, вы шутите, — сказала она.

— Нет. Я никогда не шучу, если речь идет о бизнесе.

— Бизнесе? Саймон, брак — это не бизнес…

— А наш будет, — непреклонно сказал он. — Оливия, я не делал секрета из того, что хочу спать с вами. Я сказал об этом, как только увидел в кустах вашу сексуальную попку. Но не забивайте себе голову ерундой вроде лунного света, роз и любви с первого взгляда. Все это сказки.

Оливии хотелось сказать многое. Очень многое. Но она не могла найти слов.

Саймон уставился в пустой камин.

— Мой партнер Зак верил в этот романтический хлам, — пробормотал он, словно разговаривая сам с собой. — Влюбился в женщину, с которой познакомился в поезде. Через год их брак дал трещину, а через два жена бросила его. — Его пальцы забарабанили по подлокотнику. — В свое время я был не менее впечатлителен. К счастью, женщина, которая мне нравилась, оказалась куда практичнее.

Оливия наклонилась вперед, забыв и думать о длине своей юбки. Саймон говорил сухо, без гнева, как будто относился к своим прежним страстям, как к кирпичам, из которых было сложено здание его хладнокровного, прагматичного настоящего. Однако его выдавали пальцы, выбивавшие дробь на ручке кресла. Оливия не видела его глаз, но не сомневалась, что они были такими же голубыми и ледяными, как всегда. Не объяснялся ли их вечный холод давними сердечными ранами, которые оставили после себя невидимые шрамы?

Теперь вся эта чушь насчет женитьбы и постели становилась более или менее понятной. За исключением того, что в наше время мужчины не женятся ради того, чтобы утолить похоть. Если только не…

Стоп. Конечно. Судя по его характеру и прошлым занятиям, Саймон привык не действовать в лоб. На самом деле он вовсе не собирается жениться. Ни под каким видом. Единственное, чего он хочет, это переспать с ней. Оливия больно закусила губу, чтобы отвлечься от куда более сильной душевной боли.

— Мне очень жаль, что у вас ничего не вышло с… — Оливия прервалась и провела рукой по глазам.

— Ее звали Сильвия.

— С Сильвией, — продолжила она, гадая, что заставило Саймона говорить о бывшей подружке таким пренебрежительным тоном. — Но это еще не причина, чтобы вступать со мной в сделку. Саймон, я отношусь к браку серьезно. Для меня это не пустая формальность, которую нужно соблюсти, чтобы лечь в постель с очередным предметом увлечения, а затем развестись. Должно быть, вы имели в виду именно это?

— Должно быть? — бесстрастно повторил Саймон. — Да, я говорил о формальности. Но не пустой, а о той самой, которую вы якобы воспринимаете всерьез. До конца жизни и так далее. Я знаю, что вы не любите меня, Оливия. — Уголки его рта насмешливо приподнялись. — И вижу в этом определенное преимущество. Я считаю, что брак по расчету имеет гораздо больше шансов на успех, чем тот, который основан на мечтах и иллюзиях.

Лягушачий хор внезапно умолк.

О боже… Он говорил серьезно. У Оливии взмокли ладони и защипало глаза.

Саймон Себастьян просил ее выйти за него замуж. Не для любви. Не для того единственного, что имело смысл. И смотрел на нее так, словно предлагал прогуляться в лес или поиграть в крокет. Для него в этом не было ничего особенного.

Оливия поставила бокал с хересом на маленький овальный столик, поднялась, подошла к открытому окну, оперлась руками о подоконник и посмотрела на отражение комнаты в стекле.

— Почему? — спросила она.

Лягушки заквакали вновь.

Когда Саймон ответил, его тон был куда менее бесстрастным.

— Одну причину я вам уже назвал.

Оливия покачала головой.

— Нет. Этого мало.

— Согласен, это еще далеко не все. И даже не самое важное. Но надо было с чего-то начать.

— Ладно. Продолжайте.

И Саймон продолжил:

— Шесть лет назад Шерраби принадлежало моему брату Мартину. Конечно, это был и мой дом, и я был привязан к нему. Но не слишком задумывался о судьбе поместья, поскольку знал, что оно никогда не будет моим.

Оливия, глядя в стекло, увидела, что он провел рукой по лбу.

— О да, конечно, поместье приносило мне доход, — сказал он так, будто речь шла о дешевой однокомнатной квартирке. — В этом смысле Себастьянам повезло больше, чем многим другим. У наших предков хватило мудрости вкладывать деньги в разные предприятия, поэтому мы сумели сохранить земельные владения и кое-что получать от них. Но ответственность за судьбу Шерраби лежала не на мне.

— А сейчас лежит. — Оливия следила за севшим на подоконник мотыльком. — Это большая разница?

— Да. — Внезапно тон Саймона стал таким же бодрым, как его слова. — Пока я не умру, Шерраби в безопасности. Но если я не оставлю потомства, поместье отойдет к моему двоюродному брату Джералду. Такова традиция и условия майората, против которых я бессилен.

Мотылек вылетел в окно, и Оливия набралась смелости обернуться.

— Да, понимаю. Не понимаю только, какое это имеет отношение ко мне.

Саймон не изменил позы, но внутренне напрягся, и Оливия поняла, что сейчас он скажет нечто очень важное. Во всяком случае, для него.

— Я не хочу, чтобы Шерраби перешло к Джералду, — сказал он. — Мой кузен — жалкий паразит, который живет за чужой счет. Смазливая физиономия позволяет ему пользоваться успехом у женщин, но в конце концов они его раскусывают. Если Джералд станет хозяином Шерраби, через несколько месяцев от поместья не останется камня на камне. Он продаст все, что сможет, а в особняке будет проводить уик-энды куча безмозглых слизняков, точнее, туча саранчи. Поверьте мне, через несколько лет от Шерраби останутся одни стены. Я не хочу, чтобы это случилось.

— Конечно нет. — Оливия была искренне потрясена. — Но я все еще не понимаю…

Саймон поднял руку.

— Сейчас поймете. Естественно, выход заключается в том, чтобы произвести на свет наследника. — Он насмешливо изогнул губы. — Когда мать была здесь в последний раз, она твердила мне об этом по крайней мере ежедневно. И продолжает твердить в каждом письме, не считая звонков по телефону. — Он развел руками. — Я согласен, идея плодотворная. И задача приятная, при условии, если я найду подходящую женщину.

Подходящую женщину? Нет. Не может быть. Оливия отказывалась верить своим ушам. Саймон не мог считать ее подходящей. А если все-таки мог?.. Она прижала руку к груди, пытаясь унять сердцебиение.

— Да, это я понимаю… — осторожно начала она.

— Слава богу. Но для того чтобы произвести на свет законного наследника, нужна законная жена. Вы это хотели сказать?

Она думала совсем о другом, но на всякий случай кивнула.

— Совершенно верно, — подтвердил Саймон. — И тут, дорогая миссис Нейсмит, на сцене появляетесь вы.

Оливия закрыла глаза и попыталась осмыслить услышанное.

По какой-то непонятной причине Саймон Себастьян с неслыханной и непростительной дерзостью решил сделать ее своей племенной кобылой. Она с возрастающим гневом смотрела на загорелые пальцы, сжимавшие хрупкую ножку старинного хрустального бокала.

— Нет, — сказала она. И вновь повторила: — Нет. Я не корова, не лошадь и по требованию не размножаюсь. И не понимаю, с чего вы решили, будто я могу захотеть выйти за вас замуж. — У нее жгло веки, лицо вспыхнуло. Как смел этот высокомерный, властный, дерзкий человек думать, что ему достаточно кивнуть, чтобы она легла с ним в постель и начала размножаться?

Она гневно посмотрела на Саймона и увидела, что тот смеется. Ей-богу, он смеялся!

— Нет, не корова, — согласился он. — А вот на одну мою знакомую лошадь вы похожи. На моего Кактуса. Что же касается причин, которые могли бы заставить вас захотеть выйти за меня, то одну из них мы уже обсудили. Вторая — это ваши нынешние обстоятельства… И Джейми.

— При чем тут Джейми? — Оливии хотелось заплакать, но она понимала, что с таким человеком, как Саймон, это не поможет, и благоразумно сдержалась. На его смехотворное предложение нужно было отвечать с холодной, несокрушимой логикой. Если бы только она могла пересечь комнату, ущипнуть его аристократический нос и уйти из этого дома и из его жизни! Оливия бы так и сделала, не отнимись у нее ноги.

Саймон поставил бокал, откинул голову на спинку кресла и сказал так, словно не замечал ни ее густого румянца, ни сжатых кулаков:

— Вы сами говорили мне, что едва сводите концы с концами. И что переживаете из-за будущего Джейми. Я могу дать мальчику все, что ему требуется… включая место в привилегированной школе. Насколько я понимаю, ваш Джейми — сущее наказание. Он нуждается в отце, Оливия. Я могу стать ему отцом. А вы, я думаю, нуждаетесь в муже. И мужем я тоже могу стать.

Взгляд его холодных голубых глаз не был недружелюбным, однако явно призывал ее перестать вести себя по-идиотски и наконец взяться за ум.

Оливия опустила глаза. Да, ей следовало образумиться. Отчаянно хотелось крикнуть, что Саймон не имеет права вторгаться в ее жизнь и переворачивать вверх тормашками только потому, что Оливия случайно соответствует всем его требованиям.

Но в одном он прав. По крайней мере, в том, что касалось Джейми. Мальчику действительно нужен отец. И хотя Оливия едва знала Саймона, она почему-то была уверена, что с этой ролью он справится. Он прав и в том, что она постоянно тревожилась из-за денег, стремясь обеспечить сыну относительно нормальное детство. В этом Оливия была похожа на свою мать. Но старания матери очень часто кончались крахом.

Она же кончать крахом не собиралась. Оливия хотела вырастить сына, а со временем, если удастся, основать собственную фирму, которая занималась бы бухгалтерскими расчетами, чего ей хватило бы до конца жизни.

Но все это в будущем. А пока ее главной заботой оставался Джейми. Она поправила пояс. Да, все упиралось в сына. Пока местная школа ему вполне подходила. Но когда он станет старше, все может измениться…

Ее мысли приняли другое направление. Саймон сказал, что ей нужен муж. Но она уже знала, что такое семейная жизнь, и не собиралась выходить замуж вторично. Особенно за человека, которому была нужна только для того, чтобы рожать ему детей. Оливия рассеянно водила по ковру носком сандалии. Ну да, предположим, Саймон не испытывает к ней никаких нежных чувств, но это вовсе не значит, что их брак по расчету будет неудачным. Она бы с удовольствием родила еще нескольких…

А поскольку она не любит Саймона, он не сможет разбить ей сердце.

Оливия слегка приподняла подбородок, чтобы придать себе уверенности, и краем глаза заметила, что Саймон подобрал ноги и поудобнее устроился в кресле. Ноги были потрясающие. Оливия почувствовала, что у нее пересохло во рту. О да, его мужская притягательность не подлежала сомнению. Эта часть дела трудностей не сулила. Но выйти за него замуж, жить с ним до конца жизни, стать леди, хозяйкой поместья? Ей, Оливии Нейсмит, в жилах которой нет ни капли дворянской крови? Какой там брак! Наверное, Саймон сошел с ума…

— Оливия, — властно прервал ее мысли голос Себастьяна.

Она вздрогнула и очнулась.

— Да?

— Я человек терпеливый. Но, пожалуйста, не испытывайте мое терпение слишком долго.

— Что?

— Когда я задаю вопрос, то хочу, чтобы на него ответили. Желательно до полуночи.

Ох… Он снова насмехается. Неужели она действительно надолго замечталась? Оливия поправила локон и ответила вопросом на вопрос:

— Почему, Саймон? Почему из всех женщин, которые могли бы выйти за вас замуж, вы остановились именно на мне?

Себастьян встал с изяществом, в котором было трудно заподозрить такого высокого человека, и медленно направился к ней.

— Не самая удачная формулировка, — пробормотал он. — Я выбрал вас, Оливия, потому что вы соответствуете моим требованиям как никто другой.

Как пальто или пиджак. Как брюки. Взгляд Оливии скользнул по гладкой ткани, обтягивавшей его бедра.

— Не нахожу, — еле слышно промолвила она, когда Саймон подошел вплотную. — Допустим, я достаточно привлекательна. Но у меня ребенок.

— Так это же замечательно. Два-ноль в вашу пользу.

Оливия уже открыла рот, чтобы высказать все, что она думает о мужчинах, которые судят о женщинах по их внешности и умению рожать, но вовремя вспомнила, что она сама спросила его почему. Так что он был всего лишь честен. Жесток, но честен.

— Допустим, — ледяным тоном сказала она. — Итак, вы мечтаете лечь со мной в постель и знаете, что я могу иметь детей. То же самое можно сказать о миллионе других женщин, способных заботиться о Шерраби гораздо лучше меня. О женщинах из хороших семей, которые принадлежат к вашему кругу и разговаривают так же, как вы…

— Эмма не разговаривает так, как я, но это меня ничуть не заботит.

— Эмма — американка. Это совсем другое дело.

— Не вижу разницы. К тому же я не сужу о людях по их родословной. Мне нравится то, как вы говорите, Оливия. Вы забываете, что я провел двенадцать лет вдали от… — Он обвел рукой комнату и газоны, уступами спускавшиеся к озеру. — От всего этого. И прекрасно знаю, что отнюдь не все в этом мире рождаются с серебряной ложкой во рту.

Это был настоящий выговор. Как будто не он, а она страдала снобизмом. Что ж, возможно, он прав. Возможно, она действительно страдает комплексом неполноценности из-за того, что родилась в бедной семье, в то время как он ни в чем не знал нужды.

Она проглотила комок в горле. Если бы Саймон отошел, она могла бы мыслить более ясно.

— Да, — помолчав, сказала Оливия, — я верю, что вы знаете мир лучше меня. Но все еще не понимаю, что вы во мне нашли. Для такого предложения недостаточно одного лица и… плодовитости. — Увы, на последнем слове у нее сорвался голос.

— Да. Есть и еще кое-что. — Саймон положил ей руку на плечо, и Оливия едва не отпрянула. — Я знаю, что если вы согласитесь выйти за меня, то сделаете это не сгоряча. Вы уже были замужем. Вы знаете, что такое брак, и не станете убегать к родным или другому мужчине каждый раз, когда мы не сойдемся во мнениях. — Он слегка улыбнулся. — А я подозреваю, что такое иногда будет случаться.

— Только иногда? — Оливия задохнулась, потому что Саймон провел пальцем по ее щеке. Она помедлила, а потом неохотно призналась: — Вообще-то вы правы. У меня нет родных, к которым я могла бы сбежать.

— Нет? — Саймон взял ее локон и накрутил его на палец.

Поскольку он не сказал, что это еще одно ее достоинство, Оливия поняла, что обязана кое-что объяснить.

— Моя мать умерла вскоре после того, как я вышла замуж. Через несколько лет исчез отец. Потом его нашли мертвым в Йоркшире. Моя единственная сестра уехала с мужем в Австралию. Я ужасно скучаю по Эллен, но убежать к ней не могу. А что до другого мужчины… — Она попыталась улыбнуться, но, когда увидела поднятые брови Саймона, поняла, что так легко не отделается. — Что до другого мужчины, то опыт подсказывает, что мне и одного больше чем достаточно.

Палец Саймона коснулся впадинки под ее ухом.

— Именно это я и имею в виду. Вы верны. Если вы дали слово, то держите его. Мне нужна такая жена, которой я мог бы доверять. Женщина, которая будет относиться к браку серьезно и сумеет создать крепкую семью. Меньше всего на свете мне нужна сентиментальная дурочка, которая будет ждать от меня больше, чем я смогу ей дать. Поскольку работа отнимает у меня бездну времени, моей жене придется управляться с делами самостоятельно. А вы на это способны.

В Оливии снова проснулся гнев.

— Откуда вы знаете, может, я как раз такая и есть? — с досадой спросила она.

— Какая? Сентиментальная дурочка? — Он недоверчиво покачал головой.

— Да! — выпалила она. — Кстати, а как насчет моих потребностей? Меня вовсе не тянет замуж!

— Серьезно? — Рука Саймона двинулась к ее затылку. — Нет, у вас есть потребности, Оливия. Потребности, которые я могу удовлетворить. Например, вы стремитесь к финансовому благополучию, если не для себя, то для Джейми. Так что же нам мешает прийти к взаимовыгодному соглашению?

— Будьте добры, уберите руку, — сдавленным голосом попросила Оливия.

Саймон негромко засмеялся и послушался, как будто знал, что его прикосновение мешает Оливии собраться с мыслями и принять решение.

Оливии сразу полегчало. Она слегка расслабилась и смогла дышать. Правда, от этого мало что изменилось. Мысли продолжали метаться в голове, как взбесившиеся атомы.

— Не знаю, — пробормотала она. — Это настоящее безумие. Саймон, вы уверены, что не шутите?

— Совершенно уверен. Я давно думал об этом. Пожалуй… — он задумчиво погладил подбородок, — как минимум, со времен отъезда матери. А перед отъездом ей позвонил Джералд. Как всегда, клянчил деньги.

Оливия вздохнула.

— Ладно. Я верю, что вы думали об этом. Но не верю, что вы думали обо мне. Конечно, у вас были… — она запнулась, — подружки. Вам сколько, тридцать семь?

— Тридцать восемь.

— О'кей, тридцать восемь. Вы не могли хранить целомудрие со времен Сильвии.

— Нет, это во времена Сильвии я хранил целомудрие, — поправил он. — Честно ждал первой брачной ночи, которая так и не наступила. Но вы не ошиблись, после этого у меня была пара увлечений. Правда, я старался, чтобы они не переросли во что-нибудь серьезное. Не люблю возбуждать ложные надежды.

Саймон вел себя хладнокровно и расчетливо. Ничего удивительного, что в конце концов он оказался у разбитого корыта.

— Значит, никого доступнее меня вы не нашли, — с горечью сказала она.

— Нет. Я раздумывал над парой других кандидатур, — протянул Саймон. — Моей матери нравится Алтея Каррингтон-Коутс.

— Алтея кто?

— Каррингтон-Коутс. Чтобы сделать приятное матери, я несколько раз приглашал эту мисс обедать. Но Алтея не любит деревню, боится Риппера и видит во мне помесь Синей Бороды с агентом 007. Так что сами видите, вы лучше из доступного.

Он что, пытается вывести ее из себя?

— Спасибо, — кисло сказала Оливия. — Надеюсь, вы не ждете, что я приму это за комплимент?

— Не жду, — признался он. — Понимайте как хотите. Ну теперь вы готовы дать мне ответ?

Вот как. Как будто он нанимает ее в экономки.

— Это совсем не просто, — промолвила Оливия.

— А что здесь сложного? Вы говорите "да", мы назначаем дату, я звоню матери и священнику, и через месяц дело сделано. Где вы предпочитаете провести медовый месяц, в Париже? Или, может быть, в Нью-Йорке?

Оливия не хотела думать ни о каком медовом месяце. Мысль была эротическая и волнующая. Тем более что Саймон стоял в футе от нее и Оливия ощущала его слабый мускусный запах.

— Не знаю, — снова сказала она. — Саймон, это абсурд.

— Нет. Я никогда не делаю ничего абсурдного. Это тщательно рассчитанный и хорошо обдуманный план, который пойдет нам с вами на пользу. Я уже говорил, что большую часть времени провожу в городе, так что мы не будем путаться друг у друга под ногами.

— Точнее, я не буду путаться у вас под ногами, — поправила Оливия.

— Верно, — одобрительно бросил он. — Вы быстро соображаете, Оливия. Поэтому я и говорю, что вы мне подходите.

— А что, если вы не подходите мне?

— Подхожу. Хотите убедиться?

Оливия не доверяла этому вызывающему, ленивому взгляду. Она обернулась, ища спасения. Но спасения не было. Давно стемнело. В окно дул жаркий ветер и прикасался к ее обнаженной руке. Поняв, что это не ветер, а горячие пальцы Саймона, она повернулась к нему лицом.

— Нет, — прошептала она. — Мне не нужно убеждаться. Мне нужно время, чтобы подумать.

Он кивнул.

— Все равно. Это еще одна ваша черта, которая мне нравится. Вы ничего не делаете сгоряча.

— Приходится, — сказала Оливия, как зачарованная глядя на пальцы, которые гладили ее плечо.

— Да, — ничуть не удивился он. — Жизнь научила вас осторожности, верно? Завтра вечером.

— Что? — Она вздрогнула и подняла глаза.

— Подумайте и завтра вечером скажете мне, что вы решили.

— Ох… Да. Ладно. — Времени достаточно. Если она не решит это до завтра, то не решит никогда.

— Надеюсь, это поможет вам думать быстрее.

Оливия хотела спросить, чем вызвана такая спешка, но не успела: руки Саймона обняли ее за талию, а губы крепко прильнули к губам.

Однако до того она успела увидеть блеснувшие в полумраке белые зубы.

На этот раз она не пыталась сопротивляться. Просто не могла. Кровь бурлила, тело горело, словно погруженное в кипяток. Она положила руки на плечи Саймона и прильнула к нему, ощущая, как сокращаются мускулы под белой рубашкой. А когда Саймон крепче прижал ее к себе, Оливия ощутила еще кое-что… и поняла, что его тянет к ней не меньше. А затем — несмотря на то что губы Саймона продолжали жадно изучать ее рот — он отстранился. Когда Оливия слабо застонала от наслаждения, Саймон отпустил ее.

— Вот, — сказал он. — Думаю, так вам будет легче принять решение.

— Ох! — воскликнула Оливия, когда немного отдышалась. — Как вы могли? Вы серьезно думаете, что одного вашего поцелуя достаточно, чтобы заставить меня принять ваше предложение? Потому что, если вы…

— Нет, — поспешно сказал Саймон. — Вижу, что одного недостаточно. Сейчас исправлюсь.

— Нет! — Она попыталась отойти подальше, но Саймон держал ее за запястье. — Нет, Саймон. Чтобы привести меня к алтарю, потребуется что-то куда большее, чем поцелуи. Будьте добры отпустить мою руку.

— Подождите минутку. Я должен кое-что сказать вам до того, как отвезу домой.

— Что же? — Оливия пыталась казаться равнодушной, но у нее невольно перехватило дыхание.

— Я знаю, что для этого потребуется нечто куда большее. И обещаю дать его вам. А теперь идите и хорошенько подумайте. — В его ленивом взгляде читался прозрачный намек, и Оливия с неудовольствием ощутила, что краснеет.

— Самодовольный подонок, — пробормотала она, отводя глаза и глядя на портрет хорошенькой ясноглазой девочки.

У Саймона дрогнули губы. Он взял Оливию за подбородок и повернул лицом к себе.

— Это не так, сами знаете. Просто гнев вам очень к лицу, а искушение поддразнить вас иногда становится невыносимым. Но, поверьте, у меня не было намерения оскорбить вас.

— Нет, — сказала Оливия. — Я понимаю. У вас было намерение заставить меня принести приплод.

— Я бы сформулировал это по-другому, — сухо сказал Саймон. — Но если ваши котята будут хоть немного похожи на вас, моя кошечка… — Не закончив фразу, он отпустил запястье Оливии и жестом указал на дверь.

— Да? — сказала Оливия, не двигаясь с места. — Продолжайте. Если мои котята будут немного похожи на меня…

— Придется подрезать им когти. — Внезапно Саймон снова оживился. — Казинс наверняка дремлет перед телевизором, поэтому я не буду ему мешать и сам отвезу вас домой.

Дело сделано, подумала женщина. Он пообедал, потом сделал предложение, а теперь поскорее поезжай домой, Оливия, и принимай решение. Неужели Саймон всегда был столь же невыносимым?

Всю дорогу до дома миссис Кричли они промолчали. После такого ошеломляющего заявления как-то не тянуло говорить о пустяках.

В ту ночь Оливии было не до сна. Она лежала в своем алькове и смотрела в потолок. Только когда из спальни донеслось тихое посапывание Джейми, она поняла, что забыла выключить лампу. Оливия нажала на кнопку и погрузилась в темноту. Под крышей было жарко, а стоило пошевелиться, как становилось еще жарче.

Имело ли смысл думать над предложением Саймона?

Джейми что-то пробормотал во сне, и Оливия поняла, что по крайней мере одна причина у нее есть. Если она выйдет за Саймона, будущее сына будет обеспечено.

Мальчику нравился Саймон. Джейми сам так сказал. А иногда, когда Саймон заставлял ее смеяться, он нравился и ей. Но большей частью Саймон пугал ее. Он был такой собранный, такой уверенный в себе и так хорошо знал свое место в мире…

Не глупи, Оливия, сказала она себе. Именно это место позволит тебе обеспечить будущее Джейми. Кроме того, Саймон отнюдь не урод. Совсем наоборот. Она вздохнула и принялась крутить в пальцах уголок простыни. В этом и заключалась главная трудность. Именно это ранило ее больше всего.

А вдруг она привяжется к Саймону? Он никогда не привяжется к ней — разве что чисто физически. Об этом он сказал жестоко, но честно. Но для нее физическая сторона брака была неотделима от любви. А если она позволит себе полюбить его…

Нет. О чем она думает! Этого не случится. Она больше не собирается отдавать мужчине часть своего сердца. Потому что на горьком опыте научилась: надо не терять головы и рассчитывать только на себя.

Так что же ее останавливает? Оливия спустила простыню до талии и позволила себе ненадолго вспомнить поцелуй Саймона. Поцелуй, из-за которого она так неохотно думала о сделанном им предложении. Оливия сама не знала, чем ее так напугал этот поцелуй. Глупо. То, что Саймон физически привлекателен, это плюс…

Следующие три часа Оливия ворочалась с боку на бок, включала свет, чтобы посмотреть на часы, снова выключала его, возилась с волосами и отчаянно притворялась, будто у нее и в мыслях нет принимать предложение Саймона.

В половине четвертого, когда силы были на исходе, Оливия перестала бороться со своими инстинктами и приняла решение. Если Джейми не станет возражать, она с божьей помощью примет предложение Саймона. И смирится со всем, что из этого выйдет.

В ночи ухнула сова. Оливия повернулась на бок и попыталась — впрочем, без всякого успеха — обуздать демонов страха и возбуждения, которые заставляли безудержно колотиться сердце. Она перевернулась на другой бок. Это не помогло.

Остаток ночи она провела, лежа на спине и обливаясь потом.

Утром Оливия спросила Джейми, что бы он сказал, если бы Саймон стал его отцом.

— Потрясно! — ответил Джейми.

Днем, через пять минут после того, как Оливия и Джейми вернулись из бакалейной лавки, в дверях появился тщательно одетый Саймон. На нем были голубая рубашка и серые брюки.

После бессонной ночи и напряженного утра веки Оливии налились свинцом. Все надежды лечь и вздремнуть час-другой рассыпались в прах.

Едва Саймон вопросительно поднял брови, как она стремительно выпалила:

— Еще день, а вы сказали "вечером". Но раз уж вы здесь, ладно. Если вы еще не передумали, я выйду за вас.

— Нет, — сказал Саймон, стоя на пороге. — Давайте начнем сначала.

— О чем вы говорите? — Оливия почувствовала, что ее терпение вот-вот лопнет. Но зато глаза раскрылись.

— Я снова постучу в вашу дверь, — объяснил Саймон, словно разговаривая с ребенком. — Вы откроете ее не хмурясь и скажете: "Добрый день, Саймон, как я рада вас видеть". Потом я спрошу вас, приняли ли вы решение, и вы ответите: "Да, Саймон, приняла. Я буду счастлива выйти за вас замуж". После чего я обниму вас, и мы скрепим сделку подобающим образом.

Оливия уставилась на него, не зная, рассмеяться или посоветовать ему утопиться в собственном озере. Но в чем-то он был прав. Она вела себя не слишком любезно. А Саймон, стоя в дверях, наслаждался ситуацией; на его полных губах играла таинственная полуулыбка.

Она кивнула.

— Ладно. Закрывайте дверь.

Если Саймон и был удивлен ее неожиданной покладистостью, то не подал виду. Он вышел на площадку, захлопнул дверь и постучал костяшками пальцев в белую филенку.

Оливия растянула губы, повернула ручку и сделала шаг назад.

— Добрый день, Оливия, — сказал Саймон грудным, обольстительным голосом. — Ответ готов? — Из-под полуопущенных век он посмотрел на раскрасневшуюся женщину в черно-белом летнем платье.

У Оливии мурашки побежали по коже.

— Да, — ответила она, пытаясь справиться с голосом. — Как я рада видеть вас, Саймон. Я с удовольствием принимаю ваше предложение. — Тут у женщины дрогнули губы, и она не смогла сдержать улыбку.

— Так намного лучше, — кивнул Саймон. — Теперь переходим к пункту второму.

Не успела Оливия сказать, что второго пункта не требуется, как оказалась прижатой к его груди. Затем губы Себастьяна прильнули к ее рту, и Оливия забыла думать о сопротивлении. Вскоре она вообще забыла обо всем, кроме тепла его губ и сильного тела, которое так подходило к ее собственному. А когда язык Саймона стал нежно изучать ее рот, страстно отвечавший на его поцелуи, Оливия ощутила себя в волшебной стране, где Саймон был полным властелином. Она встала на цыпочки, обвила руками шею мужчины и притянула к себе его голову.

— Мама! Ma, ты не знаешь, где… Ох. — Детский голосок на мгновение запнулся, а затем деловито продолжил: — Я искал мою майку с бульдогом.

Оливия вырвалась из объятий Саймона так быстро, что едва не упала. Как можно было забыть, что Джейми переодевается в спальне? Наверное, она устала больше, чем думала.

— Твоя майка в прачечной, — пролепетала она. — Джейми, я должна тебе кое-что сказать…

— Ага, — ответил Джейми. — Я знаю. Ты выходишь замуж за мистера Себастьяна, правда? Ты сказала, что это может быть. А Дэйв сказал, что я узнаю точно, когда вы начнете эту муру с поцелуями. И вы начали. — Он говорил скорее укоризненно, чем осуждающе.

— Ты прав, Джейми. — Саймон опустился перед мальчиком на корточки и обнял его худенькие плечи. — Мы с твоей мамой действительно собираемся пожениться. Как ты к этому относишься?

— Это значит, что вы будете моим палой, да? — серьезно спросил Джейми.

— Угу. Ты согласен?

— И мы будем жить в вашем большом доме? С Риппером?

— С Риппером, Энни и миссис Ли. И моими лошадями. Они живут на конюшне.

— А мне можно будет на них кататься?

— Когда подрастешь. А пока придется обойтись пони.

— Пони? Моим собственным?

Оливия, увидев на лице сына отчаянную надежду и страх возможного разочарования, отвернулась, чтобы скрыть слезы. Но он смотрел вовсе не на нее. Джейми смотрел на Саймона с таким видом, словно тот подарил ему луну с неба. В глазах мальчика светилось обожание.

— Конечно, твоим собственным. — Саймон поставил ребенка между своими коленями. — И как мы его назовем?

Джейми наморщил лоб и через мгновение сказал:

— Перекати-поле. Как в ковбойских фильмах.

Саймон хмыкнул.

— Отличный выбор! На недостаток фантазии ты не жалуешься, правда, Джейми?

— Нет уж, — ответил Джейми и вдруг нахмурился. — Я должен буду звать вас папой?

Саймон, заметив недовольную складку у рта мальчика, сказал:

— Нет. У тебя был папа. Второго такого не будет, верно? Если хочешь можешь называть меня Саймон.

— А не мистер Себастьян? Или сэр?

— Боже упаси. И тем более не дядя Саймон.

Джейми кивнул.

— О'кей.

Саймон хотел было встать, но Джейми неуверенно добавил:

— А если вы не будете мне настоящим папой, это значит, что я не смогу жить в вашем большом доме, когда вырасту?

Оливия заморгала. Джейми лучше разбирался в тонкостях наследственного права, чем она думала. Должно быть, по деревне уже пошли слухи.

Саймон улыбнулся мальчику.

— Если ты захочешь остаться в Шерраби, то, конечно…

— Нет, — резко прервала его Оливия. — Он хочет спросить, будет ли поместье принадлежать ему. Джейми, это…

Саймон сделал жест, заставивший ее умолкнуть.

— Джейми, — промолвил он, обняв мальчика за плечи, — я не могу передать тебе поместье, как бы ни хотел этого. Но оно всегда будет твоим домом. По крайней мере, до тех пор, пока ты этого хочешь. А когда вырастешь, я помогу тебе получить профессию по вкусу…

— Классно, — сказал Джейми. — Я хочу быть шпионом, как вы. — Вдруг его лицо осветилось. — Потрясно, когда у тебя отец шпион!

— Джейми, — простонала Оливия, — я говорила тебе…

— Не волнуйтесь, — успокоил ее Саймон. — В свое время мы с Джейми потолкуем об этом. О том, как шпионы должны хранить секреты. И не говорить того, что может сорвать важную операцию. Но сейчас… — Тут он встал. — Сейчас, Джейми, я думаю, что твоей маме надо отдохнуть. Она выглядит так, словно побывала под паровым катком… то есть ей жарко и она устала, — быстро поправился он, увидев тревогу на лице мальчика. — Давай-ка мы с тобой съездим в поместье и прогуляемся с Риппером. Отвлечем его от мыслей о завтрашней почте. Тем временем мама немного поспит, а потом мы вернемся за ней и повезем обедать. О'кей?

Джейми радостно вздохнул и сказал:

— Потрясно.

Оливия благодарно улыбнулась Саймону. Он действительно мог быть очень хорошим, когда хотел. Взять хотя бы как он управился с Джейми. Заметил, что она устала, и тут же нашел способ дать ей отдохнуть. И во всем остальном он тоже был очень хорошим…

Перестань, Оливия! — прикрикнула она на себя. Ты выходишь за человека замуж, но это вовсе не значит, что в него непременно нужно влюбляться. Она мельком подумала, что еще не поздно сказать Саймону, чтобы он поискал кого-нибудь другого. А затем увидела лицо Джейми. Мальчик не сводил с Саймона сияющих глаз, и Оливия поняла, что не вынесет, если они погаснут по ее вине.

Кажется, Джейми слишком легко согласился заменить Дэна Саймоном. Но осуждать его не приходилось. Пусть он никогда не ломает себе голову из-за денег. И пусть мать всегда будет при нем… хотя бы до тех пор, пока он не сможет без нее обходиться.

Заметив, что Саймон приподнял брови и смотрит на нее с недоуменной улыбкой, Оливия быстро сказала:

— Спасибо. Вы так заботливы… Мне действительно нужно поспать пару часов.

Саймон кивнул.

— Мы заберем вас и поедем обедать в Шерраби. Я сказал миссис Ли, что нас будет трое.

— Вы не могли этого знать. Тогда я еще не дала вам ответа, — слегка рассердилась Оливия.

— Дали, — загадочно ответил Саймон. — Пойдем, Джейми. Нас ждет Риппер. — Он протянул руку, и Джейми взял ее. Увидев, что Оливия нахмурилась, Себастьян наклонился, прикоснулся губами к ее щеке и велел: — Улыбнитесь. От хмурых мин образуются морщины, а я не хочу, чтобы моя жена превратилась в черносливину до того, как ей исполнится сорок лет.

Оливия попыталась хмуриться из принципа, но из этого ничего не вышло, и она поняла, что улыбается.

 

Глава 6

— Зак! — сердито прозвучало в холле, едва за Кентом закрылась дверь. — Зак, где ты был? Почему не позвонил? Тебя не было целых три дня! Саймон говорил, чтобы я не волновалась, но я была уверена, что с тобой что-то случилось…

Зак сбросил с себя рюкзачок, поставил его на пол и поморщился. Все, чего он хотел в данный момент, это закрыть глаза и проспать сутки напролет. Переживания Эммы волновали его меньше всего на свете, особенно учитывая, что было восемь часов жаркого лонг-айлендского утра после трех ночей, проведенных на душном складе в попытке придумать систему безопасности, которая позволила бы отказаться от услуг большинства охранников. Честно говоря, требование хозяев было продиктовано самой обыкновенной алчностью.

— Почему? — спросил он, отводя глаза. На Эмме не было ничего, кроме тонкой белой майки с короткими рукавами, едва доходившей до середины бедра. — Почему ты так думала? Я договорился с твоими родителями, что этот дом будет для меня базой, а не тюрьмой. Разве Харви не объяснил тебе?

— Я его не спрашивала, — созналась Эмма. — Но ты должен был предупредить. Ты же сообщил во вторник, что не придешь к обеду!

— Это моя ошибка, — пробормотал Зак.

Правда состояла в том, что тогда он проходил мимо кулинарии, в витрине которой были выставлены салаты. Это напомнило Заку о трапезе, которую он разделил с Эммой. Он позвонил только для того, чтобы девушка не трудилась готовить обед — все равно он не сможет его съесть. А потом Кент не вспоминал о телефоне, поскольку у него были другие, более важные дела.

— Ошибка? — негромко повторила Эмма.

Зак увидел несчастные глаза девушки, и у него засосало под ложечкой.

— Не смотри на меня так! — проворчал он и отвернулся.

— Ты не хочешь меня видеть? — спросила она.

Вот черт! Эмма была тем, что Мораг называла нагрузкой на организм. Но у него не хватало духу быть с ней резким.

Конечно, он не хотел ее видеть. Тем более в этой дурацкой майке. Как-никак он на работе. У него нет времени на борьбу с физическим влечением. Но соблазн был велик. Зак решительно отвел глаза от ее длинных, стройных босых ног. О господи, что за искушение! Едва оформившийся ребенок с улыбкой капризной феи превратился в сногсшибательную женщину. Впрочем, она была сногсшибательна еще подростком, причем до такой степени, что он с отчаяния воспользовался Самантой как противоядием. Но восемь лет — долгий срок для мужчины, вынужденного избегать приманки, бесстыдно разложенной для него этой легкомысленной бабочкой в женском облике с моральными принципами бродячей абердинской кошки и маниакальной страстью москита к крови.

К его крови.

Пытаясь сдержаться, Зак наклонился и поднял рюкзак. Саймон и все остальные считали манию Эммы забавной. Но Кент не видел в этом ничего забавного.

Она все еще смотрела на него с выражением обиженной маленькой девочки. Едва ли это было отрепетировано.

— Да. — Раздражение заставило его быть лаконичным. — Я не хочу тебя видеть. Не хочу видеть никого, кроме Харви. Я приехал работать, Эмма. Работать, а не развлекаться. — Видя, что Эмма продолжает смотреть на него с упреком, Кент тряхнул головой и с досадой сказал: — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я против тебя ничего не имею. — Иметь-то он имел, но говорить об этом не стоило.

— Слава богу, — ответила Эмма. — Потому что я имею несчастье жить здесь. — Она повернулась к нему спиной и пошла на кухню.

Зак вздохнул и взялся за перила, но его настиг тихий обиженный голос:

— Значит, завтракать ты не будешь…

Завтракать? Единственное, чего он хотел, это спать. Но если совместный завтрак хоть как-то утешит Эмму, он стоит того, чтобы на часок отложить сон.

— Да, — с преувеличенным энтузиазмом произнес он. — Да, если ты предлагаешь, я с удовольствием позавтракаю. Спасибо.

Салаты у нее были неплохие. Может быть, теперь она отважится на яичницу.

— Пятнадцать минут, — сказала Эмма. — Если Харви даст мне подойти к плите.

Харви был не дурак. Подавив зевок, Зак отправился смывать с себя следы бессонной, но плодотворной ночи.

Когда через пятнадцать минут он спустился, в холле не пахло ни кофе, ни яичницей, ни тостами с маслом. С привычной осторожностью он прошел на кухню и почуял запах горелой шерсти. Так могли пахнуть жареные носки.

Он слегка приоткрыл дверь… и оцепенел.

Эмма, на которой не было почти ничего, кроме фартука Харви, стояла на кухонном столе, держа в руке швабру, и пыталась достать ею до потолка, к которому прилипло нечто напоминавшее содержимое ассенизационного обоза.

— Эмма! — возопил Зак. — Что ты делаешь?

Девушка слегка покачнулась.

— Мою потолок, — сдавленным шепотом ответила она. — Вернее, пытаюсь.

— Почему? — Он подошел к краю стола и посмотрел на Эмму снизу вверх. — Когда я видел его в последний раз, он был чистым.

— Когда вы видели его в последний раз, мистер Кент, — прозвучало за его спиной, — мисс Эмма не пыталась жарить оладьи. Мисс Эмма, я говорил вам, правда? Говорил вам…

— Я хотела их перевернуть, — сказала Эмма, опуская швабру и кренясь набок, — но они начали гореть и прилипли к сковородке. А потом все четыре отлепились и взлетели в потолок.

Зак посмотрел на тяжелую черную сковородку, в которой дымились неаппетитные горелые крошки.

— Ты налила слишком мало масла…

— Спасибо, что сказал.

Харви прочистил горло.

— Лучше бросьте, мисс Эмма. Лучше бросьте. Вы свернете себе шею.

Эмма снова покачнулась.

— Нет. Нет, не брошу, Харви. Но спасибо тебе за заботу.

Зак задумался. Кажется, это был камень в его огород. Его обвиняли в недостатке сочувствия.

— Уходишь, Харви? — спросил он, видя, что старик надел пиджак.

— Если вы и мисс Эмма не против. Моя сестра — та, что живет в Манхэттене, — неважно себя чувствует. — Он покачал седой головой. — Совсем неважно. Нуждается в операции. В…

— О, мне очень жаль. Конечно, у нас все будет в порядке, — сказала Эмма, сжимая швабру так крепко, что побелели костяшки. — Ты можешь оставаться там сколько потребуется, Харви. Конечно, можешь. Не вздумай торопиться.

Харви несколько раз странно хмыкнул и шаркая вышел в дверь.

— Бедный Харви, — сказала Эмма. — Похоже, он сильно взволнован.

— Да. Ты собираешься провести там весь день? — спросил Зак.

Эмма попыталась взмахнуть шваброй.

— Нет. Я не могу достать до потолка. Думаю, Харви прав. Пускай все остается как есть. — Она выпустила швабру и протянула руки. — Помоги мне слезть, пожалуйста.

Зак уставился на полосатый фартук, прикрывавший бедра Эммы, тяжело вздохнул и положил руки на ее талию.

— Ммм… — промурлыкала Эмма и спрыгнула со стола к нему в объятия.

Зак разжал пальцы, и его ладони скользнули по гладким бедрам. Она была такая мягкая, такая женственная, даром что худенькая… И пахла тоже женственно. Так пахло от его сестры Джин, когда она собиралась на танцы. Каким-то цветком… Только не фиалкой. Эмма ничем не напоминала фиалку. Тем более желтофиоль. Скорее уж львиный зев…

Прекрати, Кент! Зак заставил себя вернуться к действительности. Это было невозможно. Смешно. Он не мог…

— Эмма, — услышал он свой хриплый голос, — Эмма, ради бога… — Зак попытался отодвинуться, но руки Эммы уже лежали на его груди, и она улыбалась ему самой нежной, самой лукавой и самой обольстительной улыбкой, которую он когда-либо видел.

Когда Эмма подняла руку и погладила Зака по щеке, он окончательно потерял голову.

Ее губы — те самые губы, к которым он прикасался всего лишь раз в жизни с намерением преподать ей урок, — были в дюйме от его собственных. Когда Зака окутал женственный аромат, заставлявший забыть причину его отчаянного сопротивления, он закрыл глаза. А потом поцеловал девушку, и ее губы оказались такими же нежными и мягкими, как все остальное. У них был вкус мятного чая и меда. А он хотел большего, хотел пить, пока не утолит жажду, а потом опять наполнить стакан и начать снова…

Нет! Эмма прикоснулась к пряжке его ремня, и к Кенту тут же вернулся рассудок. О чем он думает? Это же Эмма. Он не может… не должен прикасаться к ней. Ни под каким видом. Он не боялся трудностей, поскольку повидал их на своем веку немало. Но Эмма, несмотря на всю свою соблазнительность, была той самой трудностью, которую он должен избежать.

Если не для себя самого, то для нее.

Со стоном, вырвавшимся из той части души, о существовании которой он не подозревал, Зак оторвался от ее губ и попятился. Рубашка прилипла к его потной спине.

— Извини, — сказал он, кое-как уняв дыхание. — Я не имел права так обращаться с тобой.

— Не нужно извиняться, Зак. Мне это нравится. — Эмма подарила ему еще одну нежную улыбку и потянулась к его руке.

Зак отдернул кисть.

— Послушай, — сказал он, — я совершил ошибку. Непростительную ошибку, о которой глубоко сожалею. — Кент судорожно втянул в себя воздух. — А сейчас… ночь была трудная, так что, если ты не возражаешь, я прилягу.

Если бы только она не смотрела на него так! Эмма стояла в круге солнечного света, маленькая и совершенно несчастная.

— Спокойной ночи, — не к месту брякнул он и не оглядываясь ушел с кухни.

Сквозь сон до Эммы доносился мужской голос. Она стояла на скалистом берегу, следила за исчезавшей вдалеке лодочкой и прислушивалась к печальным звукам губной гармошки. В лодке стоял одинокий мужчина с развевавшимися по ветру темными волосами до плеч. Мужчина обернулся и поднял руку, но, когда Эмма уже готова была прыгнуть в волны и плыть следом, он резко сказал:

— Что ты собираешься делать с тем жирным пятном на потолке?

Эмма вздрогнула и открыла глаза. За окном стоял янтарный летний день. Сколько времени? На шезлонг, в который она забралась с горя, падала тень. Она посмотрела на часы. Почти шесть.

На нее, подбоченясь, смотрел Зак, облаченный в джинсовые шорты и зелено-коричневую рубашку с короткими рукавами, которую он не удосужился застегнуть.

Эмма потерла кулаками глаза и села. Наверное, он проголодался. Иначе к чему все это? Ясно, он уже успел побывать на кухне.

— Ничего я не собираюсь с ним делать, — сказала она, когда поняла, что Зак ждет ответа. — Харви велел все бросить. Как только слуги вернутся, они увидят пятно и что-нибудь придумают.

Зак опустился в кресло, положил лодыжку правой ноги на колено левой, и Эмма тут же поняла, что сморозила глупость. Кент смотрел на нее с таким видом, будто она заявила: "Для того и существуют рабы".

— Им платят за это, — принялась оправдываться Эмма. — И, кстати говоря, очень неплохо.

— Что вовсе не значит, будто у них нет других забот, кроме как выводить за тобой пятна. — Темные глаза Кента смотрели на нее очень неодобрительно.

— Конечно, не значит. Но я не могу дотянуться до потолка. Черт побери, Зак, я пыталась!

— А как, по-твоему, с этим управится прислуга? — Последнее слово он произнес с нажимом.

Эмма поморщилась.

— Кто-нибудь принесет лестницу. — Когда темные глаза вновь посмотрели на нее с осуждением, девушка обиженно объяснила: — На лестнице у меня кружится голова. Сама не знаю почему.

— Наверное, потому что это удобно, — подсказал Зак.

— Нет. Совсем не удобно. — Почему он думает о ней только самое плохое? Она спустила ноги на пол веранды и встала. — Должно быть, очень приятно чувствовать, что у тебя нет никаких недостатков. Ты-то, видно, никогда ничего не боялся!

Не ожидая ответа, она пошла на кухню и стала хлопать дверцами буфетов. Когда Эмме это надоело, она открыла дверцу холодильника и хлопнула ею тоже. Стеклянные банки зловеще зазвенели, и что-то свалилось с полки.

— Помогает? — раздался за спиной голос Зака.

— Что помогает?

— Хлопание. Я занимался этим в детстве. Пока не сломал замок на входной двери. И тут Мораг раз и навсегда положила конец этому безобразию.

— Это угроза?

— Нет, всего лишь наблюдение.

Эмма хлопнула дверцей духовки и уже готова была сказать Заку, что он может сделать со своими наблюдениями, когда заметила, что его нет в кухне.

Вся злость тут же куда-то исчезла, и она опустилась на ближайший стул. Потом Эмма положила руки на стол и уронила на них голову.

Все бесполезно. Зак всегда будет считать ее капризной, избалованной девчонкой, которая все делает не так. Она могла бы махнуть рукой и вернуться в Грецию… если Ари захочет иметь с ней дело. Могла бы принять тонко завуалированное предложение занудного лондонского банкира позавтракать и переспать с ним. Но какой смысл? Заку это безразлично. Просто нужно забыть его и начать жить своей жизнью. Как-то, где-то, с кем-то. Или одной.

Вдалеке прозвучал гудок теплохода, напомнив Эмме, что жалеть себя — самое бесплодное занятие на свете. Прежде чем начинать новую жизнь, нужно было кое-что доказать — и Заку, и себе самой. Она еще не знала, что именно собирается доказать, но это неважно. Если Зак думает, что она проглотит его оскорбление, то сильно ошибается. Как он смел обвинить ее в том, что она ссылается на головокружение, лишь бы не ударять палец о палец!

Он хотел, чтобы в кухне было чисто? Ладно. Она очистит потолок.

Эмма распрямила плечи и отправилась в сарай, где хранились инструменты.

К тому времени, когда Эмма снова вышла на солнечный свет, она споткнулась о газонокосилку, ржавую птичью клетку, два пластмассовых ведра и беззубые грабли. Но все же нашла то, что искала.

— Я покажу тебе, Зак Кент, — пробормотала она. — Погоди только!

Зак стоял, опершись о перила веранды, и следил за проливом. Вдруг до него донесся какой-то скрежет, словно по бетону волокли тяжелый металлический предмет. Какую чертовщину Эмма задумала на этот раз? Хлопнула дверь, шум прекратился, и Кент залюбовался анютиными глазками, обильно росшими в ящиках у перил.

Да, он нагрубил ей. Во-первых, спросил, не собирается ли она простоять на столе весь день. Когда же Эмма с готовностью упала в его объятия, он поцеловал ее, а потом заявил, что это ошибка. Да, конечно, ошибка, но совсем в другом смысле. Мало того, обвинил Эмму, что она хочет заставить мыть потолок других — тех, для кого мытье потолков является работой.

Зак положил руки на перила. Эмма всегда выводила его из себя. Она доставала его как никто другой. И дело заключалось вовсе не в том, что он завидовал ее счастливому детству или богатству родителей. Сейчас он и сам был обеспечен и твердо стоял на ногах.

Нет, его злила непоколебимая уверенность Эммы в том, что если она чего-то хочет, то непременно должна это получить. Предпочтительно сразу. Он, вышедший из совсем другой среды, не мог с этим смириться. А она была не в состоянии понять почему.

Ну что она вечно смотрит на него с таким видом, будто он украл у ребенка любимую игрушку! Правда, игрушкой в данном случае был он сам. Черт, если бы он так отчаянно не желал ее, она въелась бы ему в печенки.

Интересно, как он сможет прожить в этом доме еще несколько недель?

Зак так трахнул кулаком по перилам, что ящик с анютиными глазками чуть не вылетел из гнезда. Кент чертыхнулся и полез его поправлять.

А затем послышался грохот. И тишина. Мертвая тишина. Он подождал нового грохота, который должен был смениться криками о помощи. Но ничего не было. Только шум волн, разбившихся о скалы.

Сердито ворча, он скорее по привычке, чем из любопытства вернулся в дом и пошел выяснить, что случилось.

Там по-прежнему стояла тишина. Ни малейшего шороха, по которому можно было бы догадаться, где произошло ЧП. Ладно. Следовало начать с очевидного. Когда Кент видел Эмму в последний раз, она дулась на кухне.

Войдя в дверь, он не увидел ничего особенного, кроме старой железной лестницы, криво стоявшей на стуле. Но стоило опустить взгляд, как Зак в ужасе привалился к косяку.

Через секунду он стоял на коленях рядом с хрупкой фигуркой, скорчившейся на мозаичном полу.

— Эмма! — Он положил ладонь на ее обтянутую тонкой майкой грудь, чтобы узнать, бьется ли сердце. — Эмма, ради бога! Что ты наделала?

Эмма открыла глаза и тут же закрыла их снова. Это было слишком хорошо для правды.

Зак стоял на коленях и прикасался к ее груди. Длинные волосы падали ему на лицо, но это не мешало Эмме видеть его глаза. Дико расширившиеся глаза, потемневшие от чувства, которое очень напоминало страх.

Но Зак никогда не испытывал страха. Осторожно, боясь надеяться, Эмма подняла веки.

— Я упала, — сказала она.

Все было как в замедленном кино. Она видела, как напрягся каждый мускул его тела, когда страх — если это был страх — сменился медленно закипавшим гневом. Зак тут же убрал руку, словно не желал прикасаться к ней. Место, где лежала его ладонь, моментально остыло.

— Значит, упала, — сквозь зубы процедил он.

— Да. — Эмма подняла руку и прощупала висок. — Наверное, я ударилась о стол. — Она пошевелила плечами. — Кажется, будет несколько кровоподтеков, вот и все.

— Кр-ровоподтеков, — повторил Зак, и Эмма тут же вспомнила, что он родом из Абердина. — Кр-ровоподтеков… Рад слышать. Потому что ты их заслужила.

Он уже говорил это. Эмма, душа которой болела не меньше, чем тело, села и прижалась спиной к ножке стола.

— А тебе-то что? — огрызнулась она. — Я делала только то, что ты хотел.

— Я хотел?! Черт побери, не сваливай вину на меня, женщина! Да, меня то и дело подмывает убить тебя, но это еще не значит, будто я хотел, чтобы ты сама взялась за дело! Ты… — Эмма ошеломленно раскрыла глаза, и Кент, поняв, что проговорился, осекся на полуслове.

— Я думала избавить тебя от хлопот… — пролепетала она.

— Ничего подобного. Ты вообще не умеешь думать.

Замедленное кино кончилось. Эмма устала от постоянных намеков Зака на то, что она дура, устала от его вечного пренебрежения… и устала тратить силы на человека, который понятия не имеет о том, что такое любовь. Человека, который не сумел создать семью. Неудивительно, что он снова оказался один — какая женщина смирится с тем, что ей грубят на каждом шагу?

— Раз так, — сказала она, хватаясь за край стола и поднимаясь на ноги, — пусть тебя не удивляет, если я вообще перестану думать. Особенно о тебе. А сейчас, если ты не против, я закончу мыть потолок.

Она поправила лестницу и приставила ее к стене.

За ее спиной раздался звук, напоминавший сипение спущенной волынки. Затем Зак схватил девушку за плечи и оттащил ее, задев синяк. Эмма вздрогнула, но Кент даже не заметил этого.

— Ничего подобного ты не сделаешь! — воскликнул он. — Черт побери, что еще нужно, чтобы научить тебя уму-разуму?

Эмма выпятила подбородок.

— Ты сказал, что у меня кружится голова от высоты, потому что это удобно. А поскольку ты всегда прав, не вижу, в чем проблема. Отпусти меня, пожалуйста.

— Черта с два! Только попробуй еще раз залезть на эту лестницу, дуреха!

Эмма посмотрела ему в глаза и промолчала.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Я был не прав. Ты довольна?

Нет, подумала Эмма. Недовольна. Я была бы довольна, если бы эти большие руки спустились с моих плеч на спину и… Она проглотила комок в горле и громко сказала:

— Нет. Ни капельки.

— Ты хочешь, чтобы я извинился. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Да уж.

— Ладно, я извиняюсь. За то, что сомневался в твоем умении пользоваться мозгами и за обвинение в симуляции. Этого достаточно?

Руки Зака все еще сжимали ее плечи, он стоял так близко, что его дыхание касалось ее лба. Ах ты, мой вспыльчивый кельт… Увы, не мой. И все же Зак переживал, когда думал, что она разбилась. И смотрел на нее совсем не так, как прежде.

Теперь или никогда.

— Нет, — сказала она. — Недостаточно. Ляг со мной в постель, Зак.

— Что? — Выражение его лица моментально изменилось. Сдержанная досада уступила место ошеломлению и недоверию. — Эмма, ты сама не знаешь, что говоришь. Может быть, в вашем мире принято получать удовлетворение немедленно, прыгая из одной постели в другую. Но меня приучили относиться к женскому телу с уважением. — И тут он, сам того не сознавая, потряс ее. — Я не имею в виду таких женщин, как ты, которые делают это с легкостью…

— Ах, так? — Эмма, оскорбленная до глубины души, забыла не только о достоинстве, но даже о здравом смысле. Ей хотелось только одного: обидеть Зака так же смертельно, как он обидел ее. — Раз ты не уважаешь меня, можешь не разыгрывать из себя джентльмена, все равно не выйдет! Или это только предлог? Что у тебя случилось с Самантой, Зак? Или мужчину ты тоже не смог разыграть? Не потому ли она бросила тебя?

Пальцы Зака впились в ее лопатки.

— Благодари бога, — сказал он и тоже выпятил подбородок, — благодари бога, что ты кузина моего партнера…

— А то что бы ты сделал? — съязвила она. — Отшлепал меня и вымыл мне рот с мылом? Может, попробуешь?

Она сделала шаг назад и подбоченилась, провоцируя его на ответные действия. Но вместо этого Зак шумно выдохнул, его жилистое тело расслабилось, и лишь горевшие гневом прищуренные глаза выдавали, что он дошел до белого каления.

— Не доводи меня до греха, — сказал он. — Не доводи. Вы сами сказали, мадам Эмма, что я не джентльмен.

Эмма попятилась и прижалась спиной к столу. О боже, она слишком далеко зашла! Зак, шагнувший следом, выглядел грозно… и ужасно сексуально. Она ахнула, когда руки Кента сжали ее предплечье.

И тут все изменилось, как по мановению волшебной палочки.

Эмма негромко вскрикнула от страха. Услышав это, Зак выкатил глаза и застыл на месте. Девушка смотрела на него, затаив дыхание.

— Эмма… — Его голос напоминал скрип наждака. — Эмма, не смотри на меня так. Ты знаешь, что я никогда не причиню тебе вреда.

Эмма не без облегчения улыбнулась. Конечно, не причинит. Как ей такое пришло в голову?

— Да, знаю, — ответила она. — И всегда знала.

— Гмм… Еще бы. — Зак медленно покачал головой, словно не зная, что делать дальше.

Эмма, не отличавшаяся терпением — кроме тех случаев, когда деваться некуда, — подняла руки и обвила ими шею Зака.

— Для начала поцелуй меня, — сказала она.

Зак шумно выдохнул.

— Я знаю, что делать, детка! — прорычал он.

Он не обманывал.

Эмма проснулась посреди ночи. В незашторенные окна ее спальни смотрели звезды. А рядом с ней, как ни странно, лежал Зак. Зак, который вознаградил ее за долгие годы бесплодной тоски. Ей хотелось засмеяться, запеть, обнять его и вновь испытать это чудо. В шестой — или десятый? — раз за ночь. Но Зак спал. Он в этом очень нуждался.

Теперь она могла быть довольна. Не следовало тревожить его.

Она повернулась на бок и при свете луны стала рассматривать его лицо. Зак. Прекрасный, упрямый, несговорчивый Зак. Мужчина, которого она желала всю свою жизнь. Мужчина, который сегодня унес ее в такие страны, которые она считала несуществующими, — вроде Шангри-ла или Эльдорадо.

Зак сказал ей, что знает, что делать. О да, он знал… Эмма видела "Офицера и джентльмена", видела "Унесенных ветром", но не могла представить себе, что придет день, когда ее самое возьмут на руки, понесут по лестнице и будут любить с захватывающим дух исступлением. А именно так и вышло. И когда они, насытившись, уснули в объятиях друг друга, она поняла, что не напрасно ждала столько лет.

Эмма долго смотрела на спящего Зака и мечтала о том, чтобы эта ночь длилась всю их жизнь.

Когда Зак проснулся, на часах было почти девять.

— Доброе утро, — сказала она, улыбнулась и сунула руку под простыню, проверяя то, что невозможно подделать.

Зак поднял голову. Эмма увидела его мрачное лицо, и от ее эйфории не осталось и следа.

— Оно вовсе не доброе, — проворчал Кент, отвел руку Эммы и положил ее на покрывало. — Почему ты мне не сказала?

— Что не сказала? — искренне поразилась Эмма.

— Что ты… что я был первым. Ведь это правда?

— Ох, Зак. Конечно, ты был первым. Не говори мне, что ты думал, будто… — Она прижала руку ко рту, вспомнив слова Зака, сказанные накануне вечером. Про "таких женщин" и "немедленное удовлетворение".

— А что еще я могу думать? — с горечью ответил он. — С самого окончания школы ты только и делала, что меняла партнеров. Ты ездила в Грецию с Ари Андракисом. Конечно, я думал, что ты именно такая. Из тех женщин, которых моя сестра Мораг ни за что бы не одобрила.

— О, Зак! — Эмма зарылась лицом в подушку. Когда она заговорила, ее голос звучал приглушенно. — Я уходила от них, не успев полюбить. Неужели ты не понимаешь? Я искала такого мужчину, как ты. Но так и не нашла.

— И слава богу. — Голос Зака звучал ворчливо, но горечь из него ушла.

— Я тоже так считаю. — Она оторвала нос от подушки и выпалила: — Зак, когда я сказала, что ты не джентльмен, я вовсе так не думала!

— Я знаю, что ты так не думала. Но ты права. В том, что касается тебя, Эмма, я не джентльмен. И не стал бы им, даже если бы мог вернуть то, что ты отдала мне. — Выражение его глаз заставило Эмму сжаться. — Я не собираюсь делать тебя честной женщиной.

Простыня под ее пальцами стала влажной и холодной. Ее мечты о бесконечном счастье с Заком рассыпались в прах, стали пылью, кружившейся в луче солнечного света.

— Это неважно, — сказала она, пытаясь спасти остатки гордости.

Господи, какая она наивная дура! Прошедшая ночь была для Зака всего лишь способом снять сексуальное напряжение. Или попыткой отплатить ей за намек на то, что он не мужчина. Зак не был мстителен, но если таково было его намерение — что ж, месть удалась. Удалась так, как ему и не снилось.

— Серьезно? — переспросил он. — Неужели неважно?

— Нет. Конечно, нет. А что?

— В самом деле, что здесь такого? — Он закинул руки за голову и отвел глаза. — Не сомневаюсь, что теперь, добившись своего, ты отправишься искать пастбище позеленее.

Эмма села, оперлась на локоть и посмотрела на Кента сверху вниз. Его лицо было непроницаемо.

— Нет, — сказала она. — Я довольна цветом своего нынешнего пастбища. Но жениться на мне вовсе не обязательно.

Зак хотел было улыбнуться, однако передумал и обнял ее за шею.

— Ты все еще ничего не понимаешь, верно? Эмма, прошедшая ночь… Этого не должно было случиться. Но ты дразнила меня, а я хотел тебя, и вот что из этого вышло. Я виноват. Я должен был знать. И знал.

— Ты хочешь сказать, что больше не хочешь меня? — Господи, как она ненавидела свой тоненький умоляющий голосок!

Зак ласково провел пальцем по ее затылку.

— Нет, совсем не это. Я очень хочу тебя, крошка Эмма. Но не собираюсь больше спать с тобой. Мы не подходим друг другу. Я привык сражаться за каждый грош. Иногда нам нечего было есть. И хотя Мораг любила нас всех, очень часто она слишком уставала, чтобы показывать это. А у тебя было наоборот. Это не твоя вина, но ты имела все. Любовь, еду, восхищение…

— Не все, — прервала его Эмма. — Но какое это имеет значение? Ведь теперь ты не бедный. Никто и не заподозрит, что ты не всегда…

— Был джентльменом, — закончил за нее Зак.

— Нет! Я хотела сказать совсем не это!

— Может быть. Но думала ты именно так. Эмма, в глубине души я мрачный, подозрительный человек. А ты — свет, веселье и смех. Если мы поженимся, я сделаю тебя несчастной. Будет намного лучше, если все закончится именно сейчас, пока ты не успела пожалеть об этой ночи. Ты сможешь выбрать кого-нибудь получше, девочка. — Он прикоснулся пальцем к ее носу.

— Я не хочу никого лучше, — прошептала Эмма. — Только потому что ты ошибся с Самантой…

— Саманта не имеет к этому никакого отношения, — оборвал ее Зак.

Боже… Он снова сердится. Она сделала ошибку, напомнив ему о бывшей жене. Но сейчас это не имеет значения. Мольбы не помогут. Он не любит ее и никогда не полюбит. Так, может быть, действительно лучше покончить со всем, пока она окончательно не лишилась гордости?

Но это выше ее сил. Она не может покончить с этим. Не сейчас, когда она наконец узнала, что такое страсть…

Закрыв глаза, чтобы Зак не видел ее слез, Эмма легла на него и прижалась губами к губам.

Зак взял ее за плечи и приподнял.

— Нет, — сказал он. — Не…

— Пожалуйста. Пожалуйста, Зак. Только один раз.

— Нет.

Эмма потянулась и положила руку на его пах. Зак застонал и заставил ее лечь на бок.

— Маленькая ведьма, — прошептал он, не отрываясь от ее губ. — Ты понимаешь, что со мной делаешь? — От прикосновения его пальцев по спине Эммы побежали мурашки.

Но когда рука Кента скользнула между ее ног, а язык начал описывать сводящие с ума кольца вокруг соска, Эмма забыла обо всем на свете. Она стонала, запускала пальцы в его волосы, а когда Зак повернул ее на спину, начала извиваться всем телом, стараясь поскорее достичь вожделенного обладания. А Зак смеялся. И лишь тогда, когда она думала, что вот-вот умрет от желания, Кент наконец лег на нее и дал то, о чем криком кричало ее тело. Медленно — так медленно, что Эмма стонала от нетерпения, — он опускал бедра, пока не вошел в нее. Она жадно впилась зубами в его нижнюю губу. А затем его зубы нашли самое нежное место на ее шее. Потом мужские руки спустились ниже и обхватили бедра Эммы, не давая ей двигаться.

— Зак! — вскрикнула она. Он снова засмеялся, отпустил Эмму и начал глубоко вонзаться в нее, пока каждая клеточка ее тела не испытала наслаждение, которое нельзя было отличить от боли.

Остального она уже не помнила.

Проходили минуты. Она тихо лежала под ним и думала: нет, Зак не хочет, не может хотеть расстаться с ней. Разве теперь это возможно? Теперь, когда они оба узнали, что такое любовь?

Она все еще таяла от блаженства, когда Зак, не говоря ни слова, скатился с нее и лег на спину.

Едва Эмма тихонько захныкала и потянулась к нему, как зазвонил телефон.

Она вздрогнула. Мир не смел напоминать им о своем существовании, не смел! Но когда она выпуталась из простыни, Зак уже взял трубку. Еще до того, как он поднес ее к уху, оттуда послышался мужской голос:

— Эмма? Зак у тебя?

— Это я, — ответил Зак. — Привет, Саймон.

Эмма следила за выражением его лица. Вполне естественная секундная тревога сменилась ошеломлением и недоверием.

— Ты что? — спросил он. — Когда? Кто? Ага, понял. Сентябрь. Да, конечно, подходит. Да, да, будем.

Потом настала пауза, и он спросил:

— Эмма? Да, здесь. — За этим последовало лаконичное: — Нет. Точно нет. — Он послушал еще немного и сказал: — Гмм… Хорошо. Ладно. — Затем Зак еще несколько раз повторил "ладно" и положил трубку.

— Что там такое? — спросила Эмма. — Это был Саймон, да?

— Да. — Зак лежал к ней спиной. — Он женится. Я должен быть у него шафером. Его таинственная невеста позвонит позже. Наверное, хочет, чтобы ты была ее подружкой. Саймон заказал нам билеты на самолет. Рейс через две недели. Я сказал, что мы прилетим.

— Правда? — спросила Эмма.

— Правда.

Эмма потянулась к Заку, но он спустил ноги на пол и сел. С тех пор, как зазвонил телефон, он ни разу не посмотрел на нее.

Она лежала неподвижно и смотрела на его обнаженную спину.

— Вчера вечером мы забыли поесть, — пробормотала ошеломленная Эмма, чувствуя, что говорит невпопад, но не зная, что сказать.

Зак засмеялся. По крайней мере, ей показалось, что засмеялся.

— Нет, не забыли, — сказал он. — Мы сделали ошибку и заменили одно блюдо другим. В следующий раз будем умнее, правда?

 

Глава 7

Оливия стояла у дверей маленькой каменной церкви с колокольней, притворяясь, что ей не страшно. Но чтобы не дрожать, ей приходилось тесно прижимать к бокам руки, обтянутые холодным белым шелком. Неужели слишком поздно? Она смотрела на нарядные шляпы и платья тех, кто сидел на скамьях. Что она, Оливия Нейсмит, делает в приходской церкви святой Марии, в этом священном месте, где венчалось больше невест Шерраби, чем может сохранить человеческая память? Рядом с алтарем стоял витиеватый памятник прежнему владельцу поместья и его жене как неизбежное напоминание о том, что Оливия здесь чужая.

У нее тоже имелись предки, но до них никому из присутствующих нет дела.

Поправив белую шляпу с красной лентой, она вопросительно посмотрела на мужчину, флегматично стоявшего рядом. Алистер Камерон, новый муж ее будущей свекрови, вызвался доставить Оливию в церковь. Этот спокойный маленький человечек сразу понравился ей, потому что был добр и понимал, что она нервничает.

Алистер улыбнулся и взял ее под руку.

— Пошли? — спросил он, когда зазвучал орган и на скамьях задвигались, чтобы лучше видеть.

Оливия кивнула и оглянулась на Эмму. Она попросила кузину Саймона быть ее подружкой не только потому, что Эмма понравилась ей с первого взгляда. Беда заключалась в том, что ближайшая подруга Оливии Сидони сама уехала в свадебное путешествие, сестра Эллен был вынуждена отклонить предложение Саймона оплатить ей дорогу в Англию, так как на днях должна была родить второго ребенка, а те женщины, с которыми Оливия дружила, когда была замужем за Дэном, давно разбрелись.

Эмма не сводила печальных глаз с Зака, но, заметив взгляд Оливии, улыбнулась и подняла вверх большой палец.

Оливия расправила плечи, подчиняясь судьбе. Она приняла решение. Теперь нужно было совершить официальную церемонию и вручить себя — к добру или к худу — высокому незнакомцу, стоявшему у алтаря.

Идя по проходу рядом с Алистером, она продолжала дрожать. Несмотря на ясную погоду, в церкви было холодно. День ее венчания с Дэном тоже был холодным. Тепло, смех и горе пришли позже. Но сегодня она дрожала не от холода.

Оливия подошла к Саймону, без улыбки ждавшему рядом с Заком, и увидела, что свет, лившийся сквозь окна из цветного стекла, озаряет его лицо сиянием бронзы. Оба мужчины, облаченные в нарядные костюмы, были импозантны каждый на свой манер. Зак приветливо улыбался, но Оливии придала сил не его улыбка, а прикосновение руки Саймона, сжавшей ее холодные пальцы, когда она наконец одолела путь по бесконечному проходу.

Стоявший рядом с ними Джейми прошептал Энни Кут:

— Ну когда же они начнут жениться?

Эмма негромко фыркнула. Посмотрев на Саймона, Оливия увидела, что он тоже сдерживает улыбку.

Вся остальная церемония прошла как во сне. Впоследствии выяснилось, что Оливия запомнила лишь громкий голос Саймона, сказавший "да". Это слово прозвучало так, словно он действительно придает значение сказанному.

Оливия тоже была серьезна, когда соглашалась, хотя и куда более тихим голосом, взять в мужья Саймона Чарлза Себастьяна и хранить ему верность до самой смерти. А потом он улыбнулся ей улыбкой заговорщика, которая лишила Оливию последних сомнений и заставила подумать, что этот невероятный брак все же имеет шансы на успех.

Сразу после венчания в саду имения начался праздник. Над столами с едой и шампанским был разбит полотняный тент, но, как только были произнесены тосты и сделаны фотографии, под ним стало слишком жарко.

Оливия была уверена, что до конца жизни запомнит запах свежескошенной травы, смешавшийся с ароматом душистого горошка, жимолости и роз.

Она стояла рядом с новым мужем, улыбалась и прилежно пожимала потные руки поздравителей, когда высокая длинноносая мать Саймона отвела ее в сторону.

— У вас славный мальчик, Оливия. Он делает вам честь, — заявила Селия Камерон голосом, который заставил всех присутствующих немедленно обернуться.

— Никакая я не честь, — сказал Джейми, выходя из-под тента, где он исподтишка ковырял глазурь на свадебном торте. — Я ковбой. Так говорит Саймон.

— Конечно, конечно, — рассеянно улыбнулась Селия и погладила его по голове.

Джейми насупился, дождался момента, когда можно будет улизнуть, и вернулся под тент доковыривать торт.

Оливия заметила, что свекровь пристально смотрит на ее фигуру. Однако простое, но элегантное белое шелковое платье с красной отделкой, выбранной Оливией для венчания, было тут ни при чем. Селию интересовали исключительно размеры живота ее невестки.

Оливия покачала головой и улыбнулась.

— Еще нет. Но, надеюсь, скоро будет.

Селия подняла брови и рассмеялась.

— Саймон говорил, что вы подходите ему больше, чем Алтея Каррингтон-Коутс… и вы знаете, я думаю, он прав. Кажется, мы с вами прекрасно поладим, моя дорогая.

Оливия тоже так думала, и это ее уже почти не удивляло. Поначалу она очень боялась родни Саймона, поскольку ее семью на свадьбе представлять было некому, кроме Джейми. Отказ сестры стал для нее большим разочарованием. Но за недели, предшествовавшие бракосочетанию, она хорошо узнала родственников и друзей Саймона и в конце концов поняла, что они славные люди. Особенно друг и партнер Саймона Зак, родословная которого была еще менее пышной, чем у нее.

— Мы родились на одной планете, — кратко и выразительно сказал ей Саймон, когда во время одного из семейных сборищ обнаружил, что она мрачно забилась в дальний угол холла. — Перестаньте прибедняться. Это вам не идет.

Оливия решила, что он прав. После этого, разговаривая с людьми, которые раньше и не подозревали о ее существовании, она высоко держала голову и любезно улыбалась.

За их спинами весело хлопали пробки. Когда Селия отправилась о чем-то советоваться с миссис Ли, Саймон высвободился из объятий очередной тетушки и подошел к жене.

— Ну как, представление прошло нормально? — спросил он, беря ее за руку и ведя под тент, где вспотевшие принаряженные гости с увлечением потчевались шампанским.

Оливия кивнула.

Он одобрительно улыбнулся.

— Вот и отлично. Потому что, мне кажется, пора резать торт, пока на нем еще осталась глазурь.

Оливия посмотрела в ту же сторону, что и он. У торта стоял хмурый Джейми, а Энни взволнованно кудахтала и вытирала ему рот, испачканный чем-то белым и сладким.

— О боже, — сказала Оливия. — Прошу прощения.

— Не волнуйтесь. Ущерб не так велик. Но если Джейми заболеет, возиться с ним будет Энни. Потому что мы с вами будем наслаждаться медовым месяцем.

Блеск его глаз был чрезвычайно многозначительным. А когда под вежливые аплодисменты гостей и воинственный клич Джейми они начали резать торт и рука Саймона легла на ее руку, Оливия почувствовала холодок в животе.

После этого Саймон не отходил от нее ни на шаг. Каждый раз, знакомясь с очередным гостем, она чувствовала на себе взгляд мужа, как будто была редкостным драгоценным камнем, за которым нужен глаз да глаз. Оливия, обнаружившая, что ей нравится быть драгоценным камнем, чувствовала себя как во сне.

Этот сон резко прервался в середине дня.

Едва Саймон взял ее за руку и отвел от очередного сладострастного дядюшки, по аллее, разбрасывая гравий, промчался ярко-красный спортивный мотоцикл и резко остановился рядом с розовым кустом. Спустя несколько мгновений по склону поднялась зловещая фигура в очках и шляпе.

— Джералд… Проклятье! — пробормотал Саймон. — А я уже начинал надеяться, что он не приедет.

Да, Джералд был отнюдь не сном. Разве что кошмарным, решила Оливия, когда суровый и раздосадованный Саймон повел ее навстречу кузену и представил с таким видом, словно знакомил леди с бродягой.

— Очаровательна, — сказал Джералд, показывая все свои тридцать два зуба. — Прошу прощения за опоздание. Никак не мог оторваться от подушки, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Посмотрев на Саймона, Оливия убедилась, что муж прекрасно понял намек кузена, но не увидел в нем ничего забавного.

Джералд тряхнул головой с таким видом, словно находил этот жест очень привлекательным.

— Так ты все-таки решил окунуться, кузен? — спросил он. — Судя по всему, водичка горячая!

У Саймона напряглась челюсть, и Оливия поняла, что обязана что-то придумать, если хочет избежать в высшей степени неприятной сцены. Она испытывала к красавчику Джералду искреннее сочувствие. Тот был моложе Саймона по крайней мере лет на пятнадцать и до сегодняшнего дня имел хорошие шансы унаследовать Шерраби. Естественно, его не слишком обрадовала весть о том, что желанное наследство уплывает из рук.

Когда Саймон угрожающе шагнул вперед, Оливия протянула новоявленному родственнику кончики пальцев в белых перчатках и сказала самым надменным тоном, на какой была способна:

— Очень приятно. Рада, что вы сумели приехать, Джералд. Да, кажется, вода сегодня очень теплая.

Насмешливая улыбка Джералда слегка увяла. Он пожал протянутую руку, что-то неразборчиво пробормотал, наградил Саймона убийственным взглядом и поплелся на поиски шампанского.

Саймон провел рукой по губам.

— Я предпочел бы поговорить с моим очаровательным кузеном по-другому, — буркнул он. — Но все прошло великолепно. Какая жалость, что я не герцог. Из вас вышла бы великолепная герцогиня, моя дорогая.

Как ни глупо, Оливия зарделась от гордости. На этот раз Саймон говорил серьезно, несмотря на напыщенную терминологию. Он действительно был доволен тем, как она обошлась с его кузеном.

В эту минуту к ним торопливо подошла Эмма, казавшаяся в светло-зеленом шифоне воздушным созданием, и деланно-непринужденным тоном спросила:

— Ты не видел Зака?

— Видел, — сказал Саймон. — Он был моим шафером.

Эмма нахмурилась.

— Не издевайся, пожалуйста!

Саймон покачал головой.

— Я шучу, а не издеваюсь. Что случилось, милая ворчунья?

У Эммы поникли плечи.

— Извини. Это не твоя вина.

Выражение лица Саймона смягчилось.

— Ничего страшного. Насколько я знаю, Зак в доме. Думаю, он исчерпал запасы своей общительности.

— Какой там общительности! — фыркнула Эмма. — С того утра, как ты позвонил нам и сообщил, что женишься, он не сказал мне и пары слов!

— Вы прилетели вместе, — мягко напомнил Саймон.

— Да, но он всю дорогу притворялся спящим. Он хуже Ари.

Оливия, молча наблюдавшая за ними, заметила, что Саймон прищурился.

— Значит, в Нью-Йорке ничего не вышло? Твой план не сработал?

— Откуда ты знаешь, что я что-то планировала?

— Моя дорогая Эмма, я знаю тебя с рождения. Умение скрывать чувства никогда не относилось к числу твоих достоинств.

— Ох, Саймон… — У Эммы сморщилось лицо, что лишний раз доказывало правоту ее кузена. — Иногда я сомневаюсь, что у меня вообще есть какие-то достоинства. Во всяком случае, Зак мне в них отказывает.

— Что это значит? — решительно спросил Саймон.

Эмма отвернулась и начала пинать ногой траву. Именно так поступал Джейми, когда не хотел говорить правду, но был вынужден это делать.

— Мой план сработал, — наконец промямлила она.

— Что ты сказала? — И снова Оливия вспомнила Джейми. Именно таким тоном Саймон разговаривал с мальчиком, когда ждал от него ответа.

— Я сказала, что мой план удался. Частично. Мы… ну, ты понимаешь. Но это не помогло, вот и все. — Она снова пнула траву.

— Угу, — мрачно сказал Саймон. — Понимаю.

— Нет, ты не… — Эмма остановилась, потому что Саймон уже шагал к дому. Она тревожно посмотрела ему вслед. — Оливия, он не… Как ты думаешь, он ничего не скажет Заку? Он такой… странный.

— Не знаю, — честно призналась Оливия. — Ты знакома с ним лучше, чем я. Знаешь, он очень любит тебя и ни за что не даст в обиду. — Она увидела смятение Эммы и мягко спросила: — А что случится, если Саймон поговорит с Заком?

— Будет плохо, — пролепетала Эмма. — Зак такой скрытный. Если он узнает, что Саймону известно, что мы… что мы…

— Понимаю, — сказала Оливия. — Можешь не рассказывать.

— Нет, я хочу рассказать. Мы… занимались любовью. И это было чудесно. А потом Зак сказал, что все кончено. Но мы еще раз занялись любовью, и я подумала… А потом позвонил Саймон, и Зак снова взялся за свое: что не о чем тут больше говорить и что в один прекрасный день я сама скажу ему спасибо.

— Угу… — сочувственно кивнула Оливия. — Мужчины всегда говорят так, когда не хотят делать то, чего хотим мы.

— О боже! А после этого он ни разу не подошел ко мне. Иногда мне кажется, что я ненавижу его, Оливия. И я бы непременно его возненавидела, если бы так сильно не любила.

— Я знаю, что ты имеешь в виду.

— Знаешь? Да, конечно… — Эмма вынула из сумки платочек и высморкалась. — Извини, я не хотела портить тебе свадьбу…

Видя, что ее подружка готова пасть духом, Оливия обняла девушку за плечи и решительно сказала:

— Ничего ты не испортила. И я уверена, что Саймон ничего ему не скажет. А теперь пойдем выпьем шампанского, пока мой сын не напоил им Риппера.

— А он может? — оживилась Эмма.

— Джейми? Непременно, если сумеет удрать от Энни. Вот только будет ли Риппер пить?

— Может быть. Если что-нибудь останется после Джералда.

Они засмеялись и вернулись под тент, где Джералд и в самом деле прилагал гигантские усилия, чтобы шампанское можно было вычеркнуть из меню.

Джейми сидел под столом и помогал Рипперу искать объедки.

Как и следовало ожидать, Саймон нашел Зака в комнате, которую по традиции называли библиотекой, хотя в ней оставался всего один застекленный книжный шкаф. Теперь здесь смотрели телевизор. На смену любимым нашими предками кожаным стульям и настольным лампам давно пришли удобные кресла с изголовьями и диваны, однако в теплые дни здесь еще витал запах старых книг и жидкости для полировки мебели.

Когда Заку требовалось хорошенько подумать, он всегда предпочитал это небольшое помещение пышной гостиной. Саймон догадывался, что подсознательное воспоминание о нищем детстве заставляет друга чувствовать себя неуютно в просторных и почти не используемых комнатах. Все знали, что Зак — человек сложный.

Кент с закрытыми глазами без пиджака лежал на коричневом твидовом диване.

— Это что за фокусы? — спросил Саймон, плотно прикрывая за собой дверь. — Свадьба в самом разгаре. Моя свадьба, между прочим.

Зак открыл глаза.

— Я знаю.

Себастьян опустился в ближайшее кресло.

— Эмма? — вполголоса спросил он. На самом деле это был вовсе не вопрос, поэтому Зак не стал затруднять себя ответом. — Ты собираешься жениться на ней? — От Саймона было не так легко избавиться.

— Нет.

— А я думаю, ты должен.

Зак открыл другой глаз.

— Почему? У тебя в голосе звонят свадебные колокола? Говорят, несчастье любит компанию.

Саймон подавил желание схватить друга за глотку.

— Что случилось в Нью-Йорке? — тихо спросил он.

— Не твое дело.

— Нет, мое, раз это касается Эммы. Вспомни, именно я устроил, чтобы ты мог остановиться в доме ее родителей.

— А заодно устроил, чтобы там оказалась она? Эмма взрослая, Сай. Достаточно взрослая, чтобы решать самой.

Саймон помнил, что говорил себе то же самое. Он помолчал, а потом сказал:

— Нет. Я этого не устраивал. Но и не стал отговаривать ее от поездки. И хоть она взрослая, я все равно не хочу, чтобы ее обижали.

— Знаешь, как ни странно, я тоже. Именно поэтому я и не собираюсь жениться на ней.

Саймон нахмурился.

— Тогда ты не имел права…

Зак порывисто сел и спустил ноги на пол.

— А ты не имеешь права говорить мне, на что я имею право, а на что нет! Именно этого я и боялся.

— Чего именно? — Усмешка Саймона была далеко не дружелюбной. — Я и не знал, что ты можешь чего-то бояться. Особенно какой-то худышки.

— Эмма не худышка, она… — Зак осекся. — Неважно. Я хочу сказать вот что: никакие… сложности с твоей кузиной не должны мешать нашим с тобой партнерским отношениям. Черт побери, ты всегда опекал ее, Сай, даже тогда, когда ничего не мог для нее сделать…

— Ты сказал "сложности"? — спросил Саймон, пропуская мимо ушей все остальное.

Зак пожал плечами.

— Перестань разыгрывать из себя строгого отца. Она не твоя дочь.

— Слава богу, нет. Потому что, если бы она была моей дочерью, я бы тебя четвертовал.

— Хотелось бы видеть, как тебе это удастся.

— А мне бы не хотелось. — Саймон встал и посмотрел на друга сверху вниз. — Ей больно, Зак. Ты сам знаешь, какая она. Будет ломаться, хихикать, злиться… а потом сорвется и сотворит очередную глупость. Вроде Ари Андракиса. Или этого банкира, за которого она снова взялась вчера вечером.

— А чем плох этот банкир?

— Он вдвое старше ее и замешан в грязной истории с разводом.

— Мой развод тоже был не слишком гигиеничным.

— Нет. Но ты, по крайней мере, ее любишь.

— С чего ты взял?

Саймон понял, что нужно уйти, пока он не дошел до белого каления. Похоже, предсказание Зака о крахе их партнерства походило на правду.

— Я знаю тебя больше десяти лет, — сказал он, открывая дверь. — Мы работали вместе. И привыкли быть наблюдательными. — Дверь стала закрываться. — Я возвращаюсь на свадьбу. Эмма ищет тебя. Сказать ей, что ты здесь?

Он ждал, повернувшись к Заку спиной. На несколько секунд воцарилось молчание. А затем — как раз в ту минуту, когда забили стоявшие в углу старинные напольные часы, — Зак пробормотал с таким видом, словно эти слова вырвали у него клещами.

— Если хочешь.

— Ладно. — Саймон так хлопнул дверью, что чуть не рухнули стены.

Зак посмотрел ему вслед и буркнул:

— Тебе хорошо, Сай. Ты нашел себе женщину, которая согласна быть покладистой.

Но в Эмме не было ни капли покладистости. Стоит мисс Колфакс увериться, что Зак у нее в руках, как она в ту же секунду сбежит с очередным Ари Андракисом. Или с этим проклятым банкиром. А даже если и не сбежит, что получится из их брака? У них нет ничего общего, кроме постели.

Он откинул голову на спинку дивана. Постель — это другое дело. Если бы он мог держать ее там и не позволять вставать…

При этой мысли его губы раздвинула слабая улыбка.

Эмма, чувственно оскалив мелкие зубы, лежит под ним обнаженная и извивается всем телом…

Не будь дураком, Кент, резко оборвал себя Зак. Ты уже превратил один брак черт знает во что и слишком хорошо знаешь, что семейная жизнь — это куда больше, чем постель. Например, дети. Вдруг он представил себе Эмму, носящую ребенка, и проглотил слюну, чтобы унять жжение в горле.

— О чем ты думаешь? — спросила Эмма, заставив его вздрогнуть.

Она стояла в дверном проеме. В полупрозрачном зеленом платье, с гирляндой полевых цветов в волосах, она казалась хрупкой и воздушной, как лесной эльф. Но перед мысленным взором Кента стояла Эмма, которую он видел в ту ночь на Лонг-Айленде. Тогда в ней не было ничего воздушного. В ее глазах горело желание. И желала она именно его, Зака Кента.

— Я думал о том, что с удовольствием лег бы с тобой в постель и не выпускал оттуда.

— О!.. — Кажется, эта идея ее не вдохновляла.

— Что, не нравится?

— Не очень.

Он должен был почувствовать облегчение, но, как ни странно, ощутил желание оскорбить ее.

— Как пришла, так и ушла, да? Обратно к Ари?

Она посмотрела на Зака как растоптанная кукла, и Кенту захотелось надавать себе по морде.

— Я сказала тебе, что все это в прошлом, — пробормотала Эмма, теребя складки платья. — И никогда не повторится.

Зак кивнул и протянул к ней руки.

— Извини. Я не хотел. Иди сюда.

Эмма посмотрела на него прозрачными глазами печального щенка (сегодня они были бирюзовыми), и на мгновение Заку показалось, что она откажется. Но потом девушка неохотно двинулась к нему. Тонкий аромат ее духов дразнил обоняние.

Зак усадил ее к себе на колени.

— Я сдаюсь, — быстро сказал он, не давая себе возможности передумать. — Ты победила. Выходи за меня замуж.

О дьявольщина! Какой демон вырвал у него эти роковые слова? Зак ждал, наполовину убежденный в том, что Эмма упадет к нему на грудь и разразится счастливыми слезами. Но она величественно встала и сказала:

— Нет. Спасибо. Очень любезно с твоей стороны, но я знаю, что ты не хочешь на мне жениться. Это Саймон придумал?

Она отказала ему. После восьми лет преследования Эмма Колфакс ему отказала!

— Очень любезно? — взорвался Кент. — Очень любезно! Нет, это не Саймон придумал! По-твоему, я не могу сам принять решение в таком вопросе, как женитьба?

— Конечно, можешь, — сказала Эмма тем тоном, который использовала Мораг, чтобы успокоить капризничающего малыша. Тогда это только подливало масла в огонь. Сейчас картина повторилась.

— Так ты выйдешь за меня или нет?! — Зак прекрасно знал, что нельзя рычать на девушку, которой делаешь предложение. Но его подзуживал какой-то бес. К раздражению от слов Эммы добавилась досада на то, что девушка из осторожности отошла подальше. А она так уютно сидела на его коленях, как будто родилась для этого…

— Нет, — сказала она с напускным самообладанием. — Спасибо, но не выйду. Ты сам говорил, что это не поможет.

— Почему? — Зак подавил отчаянное желание приказать Эмме перестать валять дурака. — В Нью-Йорке ты отдала бы за это все на свете.

— Да. Но тогда я мало что понимала. Теперь понимаю.

— И что же ты понимаешь? — Он схватился одной рукой за валик дивана, а второй попытался разорвать в клочья твидовую подушку. Помоги ему бог! Если она не перестанет смотреть на него так печально и в то же время так упрямо, он непременно совершит один из тех актов насилия, о которых обожают писать газеты!

— Я понимаю, что ты хочешь быть добрым, — сказала она, снова теребя складку на платье. — И что Саймон воззвал к твоему чувству долга. Но не волнуйся, я не собираюсь принимать твое предложение. Можешь продолжать дуться, злиться и прятаться от всех. Я обещаю тебя больше не беспокоить. — Она повернулась и спокойно пошла к двери.

— Эмма! — крикнул Зак. — Куда тебя понесло, черт побери?

Эмма не оглянулась. Когда Кент бросился следом, она закрыла дверь перед его носом.

Он прислушался к ее шагам по коридору, затем надел пиджак и одернул его. У дверей еще витал запах ее духов.

На полпути в холл к Кенту вернулся здравый смысл. Что он делает? Он не хотел жениться на Эмме. Но если он не хотел этого и сделал предложение сгоряча, то пустота в животе объясняется только одним: он перепил шампанского.

Зак насупился и остановился, чтобы поправить воротник. Все это прекрасно. Однако если дело в шампанском, то какого черта он чувствует себя так, словно лишился чего-то жизненно важного? Проклятье! Он годами пытался отучить Эмму гоняться за ним. Не потому, что не желал ее, но потому, что это желание не имело никакого отношения к браку.

Он никогда не хотел получить Эмму навечно.

Или хотел? Неужели он стал еще большим дураком, чем был в Шотландии?

Со стены на него насмешливо смотрел какой-то предок рода Себастьянов.

— Чего тебе, старый козел? — яростно прошипел Зак. — Ты не делал предложение женщине, на которой не хочешь жениться, и не получал отказа!

Предок продолжал смеяться. Зак шарахнул кулаком в стену, ушиб костяшки, ссутулился и пошел в сад, чтобы присоединиться к пирующим.

Идя через газон, Кент споткнулся о шланг, задержался и посмотрел на него с тоской. Полить бы их всех как следует…

И себя заодно.

Эмма рывком очнулась от глубокого сна без сновидений и часто заморгала.

— Ммм… — промычала она. — Что за…

— Это я, — раздался жизнерадостный голосок Джейми. — Миссис Ли сказала, чтобы я принес тебе чашку.

— Ох, спасибо. — Перевернувшись на спину, Эмма увидела, что цветастые шторы раздвинуты и ее маленькую спальню заливает беспощадный солнечный свет. Рядом с кроватью стояла нечеткая маленькая фигурка и криво держала чашку с блюдцем.

Эмма потянулась за очками.

— Лучше поставь, — сказала она, указывая на тумбочку красного дерева. — Сколько времени?

— Кажется, десять. — Все-таки немного чая с молоком выплеснулось на блюдце. — Миссис Ли сказала, что ты, наверное, захочешь встать до того, как мистер Кент уедет в Лондон. Но ведь ты не хочешь, правда?

— Чего не хочу? — После вчерашнего Эмма была не в лучшей форме. Возбуждение, напряжение и отчаяние, за которыми последовало несколько часов, когда она лежала без сна и смотрела на луну, сделали свое дело.

— Не хочешь видеть мистера Кента, — объяснил Джейми. — Он ужасно злой. Не разрешил мне играть в доме на барабане и накричал на Рипа за то, что тот ел "Таймс".

— Он не нарочно. — Эмма инстинктивно принялась защищать Зака. — Просто он такой человек.

— Что, всегда? — ужаснулся Джейми.

— Нет, не всегда. Временами. Особенно когда я рядом.

— Как папа Крисси? Он тоже всегда злится, когда я рядом.

Эмма улыбнулась, села и взяла чашку.

— Примерно. Но на тебя, Джейми, Зак не злится. Когда он уезжает в Лондон?

Мальчик пожал плечами.

— Не знаю. Миссис Ли сказала, скоро.

Конечно, после вчерашнего Заку хотелось уехать как можно скорее. Он и остался-то только потому, что Энни заранее приготовила ему комнату.

После встречи в библиотеке Зак избегал ее как чумы. То же самое было на Лонг-Айленде. Едва Кент заявил, что их короткая связь кончилась, как Эмма только его и видела.

Девушка сделала глоток. Может, Зак боялся, что она передумает и примет его предложение? Если так, то напрасно. Эмма знала, что он не хотел и не собирался жениться на ней. Но Саймон сказал, что он обязан это сделать, и Зак с опозданием вспомнил, что он все-таки джентльмен (хотя таковым себя не считал).

Однако избежать ее Заку не удалось. Вспомнив об этом, Эмма со стуком поставила чашку на блюдце.

В конце дня все гости (за исключением одного) собрались у парадного крыльца, чтобы попрощаться с молодоженами, отправлявшимися в свадебное путешествие. Ослепленные градом конфетти и риса, Зак и Эмма неожиданно столкнулись нос к носу.

Возбужденные гости ужасно толкались, и Заку пришлось придерживать Эмму за плечо. Когда трепещущая девушка подняла глаза, он удивил ее, спросив:

— Ты веришь, что эти двое действительно счастливы вместе? — Его голос был таким мрачным, что Эмма рассмеялась бы, если бы ей не хотелось плакать.

— Да, — ответила она, — верю. — В глубине души она думала, что Саймон выглядит скорее удовлетворенным, чем счастливым, а Оливия — слишком оживленной, как всегда бывает, когда человек колеблется между смехом и слезами.

— По крайней мере, они не строят иллюзий, — пробормотал Зак, избегая смотреть ей в глаза.

— Нет. Не строят. И я тоже больше не строю. — Она отвернулась и сделала шаг в сторону.

— Эмма… — Кент поймал ее за руку. — Не смей!

— Что я не должна сметь?

— Не уходи.

— Почему это? — ощетинилась она. — Я ничего… — Она осеклась, потому что к ним величаво подплывала Селия Камерон, длинный нос которой за версту чуял неприятности.

— Какой стыд, что твои отец и мать не смогли сегодня быть с нами, Эмма, — сказала она. — Ужасно досадно.

— Да, — согласилась Эмма. — Они надеялись, но папа все еще в Японии, а мама без него никуда не ездит.

— Ах, вот что… Ну ничего, моя милая. Мы рады, что хотя бы у тебя нет дел в других частях света.

— Дайте срок, — пробормотал Зак.

С застывшей улыбкой, вонзив в ладони розовые ноготки, Эмма повернулась к нему спиной и сделала несколько шагов к дому. Нельзя, невозможно было позволить Заку разозлить ее до такой степени, чтобы она испортила Саймону свадьбу. Достаточно и того, что Джералда, нахлеставшегося шампанского, рвало за розовым кустом.

Но спастись бегством она не успела. Позади раздался пронзительный голос Селии:

— Эмма! Эмма, не уходи! Оливия собирается бросать свой букет!

Эмма неохотно вернулась.

Перед ней вырос лес рук, и девушка недоуменно захлопала глазами. Когда в нее полетела связка белых роз и красных гвоздик, она не сделала попытки поймать цветы. Но букет угодил ей прямо в руку, поднятую, чтобы прикрыть лицо, и она инстинктивно схватила его.

Эмма пыталась улыбаться и казаться довольной, но, когда она понюхала розы, те уже почти не пахли, а пламенно-алые гвоздики в тумане казались просто розовыми.

Девушка поняла, что туман стоит только у нее в глазах, лишь когда Казинс увез новобрачных на "роллсе". На Эмму никто не смотрел; воспользовавшись этим, она улизнула к себе в спальню.

К тому времени, когда она снова спустилась, Селия с помощью миссис Ли и нанятой прислуги уничтожила почти все следы шумного веселья и Шерраби вновь стал тихим и мирным сельским особняком, который она называла домом.

Но мир оказался обманчивым.

Убежденная, что Зак продолжает дуться в библиотеке, Эмма прошла в гостиную, рассчитывая найти там Селию. Однако в гостиной никого не было. Она была готова уйти, но вдруг услышала какой-то звук, напоминавший негромкое урчание. В тот же миг ее чуткий нос уловил запах перегара. Оглядев комнату, она заметила лежавшую поперек дивана темную фигуру. Зак? Девушка осторожно двинулась вперед. Фигура немедленно захрапела.

Это был не Зак, а вдребезги пьяный Джералд.

Когда Эмма повернулась и хотела выйти на цыпочках, он поднял руку и схватил ее за подол.

— Отпусти, Джералд, — бросила она. — Я не из твоих подозрительных дам.

— Мои дамы не подозрительные, — пробормотал Джералд, охрипший от сна и перепоя, — и ва-аще не дамы. — Он икнул. — Но это все равно, если они богаты. Вроде тебя. Как насчет того, чтобы дать мне взаймы, Эм?

— Возьми у одной из своих подружек.

— Устал. Бесполезно. Ты мой пос… последний шанс.

Тут дверь гостиной скрипнула, Эмма резко обернулась, а Джералд ухватился за ее бедро.

В проеме неподвижно стоял Зак в костюме шафера. Но Эмме он казался кровожадным первобытным охотником, нацепившим на себя нарядные тряпки. А Джералд был жертвой. Она испустила дрожащий вздох. Необузданная мужественность Кента возбуждала ее до такой степени, что хотелось немедленно броситься в его объятия.

Эмма даже сделала шаг вперед, но рука Джералда все еще стискивала ее бедро.

— Отпусти, — прошептала она, не сводя глаз с Зака. — Джералд, ради бога, отпусти.

— Как насчет маленького займа? — пробубнил Джералд.

— Единственный заем, который ты получишь, это мой кулак. Отпусти сейчас же. — Тон Зака был почти спокойным, но никого из присутствовавших это не обманывало.

Джералд послушался.

— А теперь убирайся, — приказал Зак. Когда Джералд не сдвинулся с места, Кент добавил: — Сейчас же.

— Это не твой дом, — не подумав, пробормотал Джералд.

Зак шагнул вперед.

— В самом деле? Может быть, но зато по материнской линии я принадлежу к самому воинственному шотландскому клану. А там, где я вырос, понятия не имеют о боксе по правилам маркиза Куинсберри.

— О'кей, о'кей. — Джералд сполз с дивана и поднял руки. — Я все равно собирался уезжать. Эмма не в моем вкусе. — Он протиснулся мимо Зака и уже из коридора насмешливо бросил: — Но бьюсь об заклад, если ее реп… репутация справедлива, тебя ждет жаркая ночка!

Ответ Зака, произнесенный на выразительном, однако совершенно непереводимом шотландском диалекте, заставил Эмму заткнуть уши. Но когда Кент шагнул в коридор, она успела поймать его за рукав.

— Не трогай его, — сказала она. — Пожалуйста. Это не имеет значения. Он и сам не имеет значения. На Джералда никто не обращает внимания.

Бронзовая кожа Зака стала кирпичной. Он сбросил руку Эммы, но замешкался. В коридоре раздалось эхо быстрых шагов Джералда, совершавшего стратегическое отступление в холл.

— Пожалуйста, — повторила Эмма, чувствуя, что Кент дрожит от гнева.

Зак шумно вздохнул.

— Разве ты не слышала, что он сказал?

— Конечно, слышала. Ты тоже не всегда бываешь со мной вежливым.

Зак посмотрел на нее как на ненормальную.

— Это совсем другое дело!

— Не вижу разницы.

— Не видишь? — Он медленно покачал головой. — Тогда ты еще большая идиотка, чем я думал… Ладно. Хоть твой кузен — настоящий мешок с дерьмом, я не буду портить его смазливую физиономию. До тех пор, пока ты этого не захочешь.

— Спасибо, — с чувством сказала Эмма. Мысль о неминуемом кулачном бое была ей невыносима.

Зак вздохнул и, к удивлению девушки, слабо улыбнулся.

— Давно я никому не разбивал нос, — огорченно сказал он. — Ты уверена, что не хочешь этого? Руки так и чешутся. Тем более что твой братец заслужил хорошую взбучку.

Несмотря на плохое настроение, Эмма не могла не засмеяться.

— Уверена, уверена. Зак…

— Что тебе?

— Ничего. Я только не хотела, чтобы ты думал… Когда я сказала, что не выйду за тебя, это не было…

Он остановил Эмму, прижав палец к ее рту.

— Меня не интересует, почему ты мне отказала. Достаточно и того, что ты это сделала. — Он убрал палец, наклонился и коснулся губами ее губ.

Не успела Эмма оправиться от потрясения, как он ушел.

Где-то снаружи лаял Риппер. Окаменевшая Эмма стояла и смотрела вслед быстро удалявшемуся Кенту. Он попрощался с ней на свой манер и не хотел, чтобы его догоняли. Может быть, Зак боялся, что, если он поговорит с ней, Эмма передумает и примет предложение, которое он не хотел делать?

Риппер залаял опять. Эмма провела по глазам тыльной стороной ладони и в поисках успокоения пошла пить чай на кухню, к миссис Ли…

Эмма отогнала от себя воспоминания и оглядела спальню. О да, снова настало утро. На краю ее кровати примостился Джейми, напоминавший маленького дружелюбного воробья.

Пора начинать новую главу жизни.

— Тебе нравится мистер Кент? — насупившись, спросил Джейми.

— Да. — Эмму насмешило его явное разочарование. — Боюсь, что так.

— Ох… — покачал головой Джейми. — До меня не доходит.

— Правда? — Эмме ничего не хотелось объяснять. Да и едва ли она сумеет это сделать.

— Он сказал, что ты ему тоже нравишься, — по секрету сообщил Джейми. — Но это было еще до того, как он меня прогнал. Саймон меня никогда не прогоняет.

— Саймон — твой отчим.

— Да. А мистер Кент — нет. И очень хорошо.

— Кажется, мистер Кент придерживается того же мнения, — сухо сказала Эмма.

Джейми склонил голову набок.

— Ты так думаешь?

— Угу… Слушай, Джейми, наверное, мне лучше встать. Уже поздно и…

— Значит, ты действительно хочешь видеть мистера Кента. — В голосе мальчика сквозило явное осуждение.

— Да, пожалуй. — Она поставила чашку и блюдце на тумбочку.

Джейми состроил гримасу.

— О'кей, тогда я пошел. А можно мне сначала посмотреть, как ты вставляешь глаза?

Эмма была рада, что успела допить чай.

— Если хочешь, — согласилась она. Забавно… Даже тогда, когда жизнь казалась невыносимой, всегда находилось что-нибудь, способное ее рассмешить. В последнее время таким человеком все чаще становился Джейми.

Она вылезла из кровати, довольная, что надела ночную рубашку с высоким воротником и длинными рукавами, и пошла в смежную ванную надеть линзы. Это было проделано со скоростью и искусством, отточенными долгой практикой. Джейми, следивший за операцией как зачарованный, побежал искать Риппера, предоставив Эмме возможность принять ванну.

Наслаждаясь теплой водой и вдыхая свежий сосновый запах мыла, который всегда напоминал ей о Заке, игравшем в лесу на губной гармошке, Эмма решила, что Джейми прав. Как бы ни было больно, она должна повидать Зака до его отъезда. Хотя бы для того, чтобы попрощаться. Она не любила расставаться по-плохому.

Двадцать минут спустя, надев белые брюки и сине-голубую блузку, Эмма в последний раз провела расческой по волосам и спустилась в столовую.

Она открыла дверь и тут же пожалела, что пришла. Если бы только миссис Ли не настояла на том, чтобы накрыть в столовой! Эта длинная, узкая как гроб комната с темной мебелью и выцветшими гобеленами на стенах по утрам казалась слишком мрачной. А сидевший за столом Зак отнюдь не добавлял ей веселья, поскольку был в самом отвратительном настроении. Селия же, как всегда, завтракала у себя в спальне.

— Доброе утро, — сказала Эмма газете со следами зубов, которой Зак прикрывал лицо.

— Доброе утро, — злобно ответила газета.

— Славный сегодня день.

— Серьезно?

Эмма села, протянула руку и опустила газету.

— Да. Джейми сказал, что ты скоро уезжаешь.

— Джейми прав. Кому-то из нас надо работать.

— Даже в воскресенье? Кстати, что ты хочешь сказать своим "кому-то из нас"?

Зак снова поднял газету, прикрывая ею плотно сжатые губы.

— Я имею в виду, что должен зарабатывать себе на жизнь.

— А я нет? — Эмма взяла накрытое крышкой серебряное блюдо и положила себе омлет.

За газетой исчезла чашка кофе.

— Насколько я знаю, ты никогда не ударяла палец о палец.

— Неправда! Большинство моих статей покупает "Ярмарка мод". Но я сотрудничаю и с другими журналами.

— Да? Значит, ты живешь на гонорары?

— Нет. Но могла бы.

— Прекрасно. — Чашка появилась снова, газета громко зашуршала, и Зак перевернул страницу.

— Я тебя оскорбила? — с отчаянием в голосе спросила Эмма, когда за пять минут не было сказано ни слова. Омлет лежал в желудке как влажная губка.

— Вовсе нет. — Наконец газета опустилась, и Эмма увидела холодный взгляд Зака. — Эмма, чего ты хочешь? Еще одного предложения? Чтобы снова отказать мне? Не выйдет.

В самом деле, чего она от него хочет? Уважения? Смешно. Нет, она хочет, чтобы Зак любил ее и хотел прожить с ней до самой смерти. Но именно этого он не мог или не желал ей дать.

— Я ничего не хочу от тебя, Зак, — после паузы сказала она. — Но разве мы не можем по крайней мере остаться друзьями?

— Друзьями? Не думаю. Друзья не распускают руки. А я сомневаюсь, что сумею удержаться. — Его голос был сухим, как опавшие листья. Но… Сердце Эммы сделало скачок. Он все еще желал ее, хотя и пытался шутить.

— Если бы у нас было время… — беспомощно начала она.

— Время? Оно у нас было. Я не шутил, когда говорил, что из этого ничего не выйдет. Ты была права, отказав мне. — Он улыбнулся странной кривой улыбкой, от которой Эмме захотелось заплакать. — А теперь, если ты не против, я дочитаю статью.

Он поднял газету и углубился в нее.

Эмма смотрела на заголовок статьи о последнем политическом скандале, но ничего не видела: буквы прыгали перед глазами. Взять бы вилку, проткнуть эту проклятую газету и вонзиться ему прямо в…

Нет. Испачканная омлетом вилка со звоном выпала из ее пальцев. Зак уже сказал все, что хотел. Он и так считает ее испорченной, избалованной девчонкой. Незачем подтверждать его правоту.

Эмма аккуратно положила салфетку рядом с тарелкой и встала. Зак не пошевелился.

Она вздохнула, на всякий случай подождала несколько секунд и вышла из комнаты.

Кажется, как только она закрыла дверь, в столовой раздался треск рвущейся бумаги, а потом удар кулаком по столу.

В холле была Энни Кут. Эмма чересчур жизнерадостно поздоровалась с ней и заторопилась к себе в комнату.

— Зак, — простонала она, открывая шкаф. — Зак, неужели ты не видишь… — Взгляд Эммы упал не зеленое платье подружки невесты.

Как там Саймон однажды говорил про Оливию? Что он восхищается ее умением делать все, что нужно, без жалоб и суеты? Правда, в его словах звучало уважение, а не любовь…

В конце концов, уважение — это всего лишь начало. Может быть, она никогда не сможет заставить Зака полюбить ее. Но она тоже сумеет без жалоб делать все, что нужно. Если понадобится.

Эмма задумчиво сняла зеленое платье с вешалки и бросила его на спинку стула. Потом достала чемодан и положила его на кровать.

Она собиралась уезжать лишь завтра. Но… Как однажды Оливия сказала Джейми, не желавшему убирать игрушки, нет смысла закрывать глаза на правду. Никто не сделает за тебя твою работу.

Эмма открыла ящик и начала перекладывать одежду в чемодан. Оливия мудра. Она заслужила счастье. И все же вчера они с Саймоном не составляли единого целого. Улыбка Оливии была чересчур яркой.

Рассеянно укладывая вещи, Эмма смотрела на подернутое рябью озеро. Некогда Шерраби было счастливым местом. Однажды, когда здесь снова поселится счастье, она вернется сюда.

Через полчаса она вышла из дома.

Эмма не видела мужчину, следившего за ней из окна столовой. И не видела того, как он смял "Таймс", сделал из газеты бумажное ядро и швырнул его на пол.

 

Глава 8

— Оливия. — В негромком гипнотическом голосе Саймона слышалась повелительная нотка. — Оливия, идите сюда.

Оливия неохотно оторвала взгляд от толп, заполнявших Елисейские поля, и повернулась лицом к мужу. Он сидел на краю широкой двуспальной кровати, раздвинув ноги и положив руки на колени. Дорогой серый костюм, сшитый у лучшего портного, делал его элегантным и невыносимо обольстительным. Оливия облизала губы.

Во время полета они почти не разговаривали. Оливия устала, была осторожна, все еще сомневалась, не сделала ли она глупость, и ощущала неловкость, когда непринужденно вытянутые длинные ноги Саймона временами касались ее бедра. Он казался довольным ее молчанием, хотя иногда цепко поглядывал на нее и загадочно улыбался.

Оливия, чью уверенность в себе сильно поколебал бесконечный, полный событий день, размышляла, не думает ли Саймон о том, как все было бы, совершай он это путешествие с таинственной Сильвией.

Если он и думал о Сильвии, то никак не показывал этого. Они прибыли в великолепную старую гостиницу на Елисейских полях и оказались в роскошном люксе на третьем этаже. Хватило одной мраморной ванны с золотыми кранами, чтобы у Оливии полезли глаза на лоб. А золотые орлы в изголовье кровати заставили бы ее хихикнуть, если бы она не так нервничала. Впервые за весь этот день они остались совершенно одни.

Саймон решительно опустился на пугающе огромную кровать и привлек Оливию к себе на колени.

Она немедленно сжалась; Саймон что-то пробормотал себе под нос и отпустил ее. Смущенная, выбитая из колеи, не зная, как вести себя с человеком, которого знала меньше двух месяцев, Оливия вскочила, подошла к окну и простояла там добрых десять минут, молча глядя на кипевшую внизу жизнь.

Между машинами пробирался молодой человек на велосипеде, и Оливия не отрываясь смотрела на него, как будто велосипедист мог помочь ей вырваться из добровольно выбранной ловушки.

— Оливия. — Повелительный тон Саймона вернул ее к действительности.

Хотелось отвернуться, но она сдержалась. Саймон поднял палец и поманил ее.

— Идите сюда, я сказал.

Оливия задохнулась.

— Как вы думаете, Зак женится на Эмме? — спросила она.

— Понятия не имею. В данный момент это меня ничуть не заботит.

— Ох… Она ужасно любит его.

— А вы, как я понимаю, любите меня гораздо меньше.

— Я… С этим нужно что-то делать. — Она потянула шнур кремовой бархатной шторы. — Я думаю, она спала с ним, Саймон.

— Не сомневаюсь. Кстати говоря, было бы неплохо, если бы Эмма вышла за Зака — может, он сумел бы справиться с ней. Но поскольку ни вы, ни я тут не властны, не могли бы вы…

— Я просто задумалась, — поспешно прервала его Оливия. — Она выглядела такой несчастной. Даже когда поймала мой букет. А Зак ходил вокруг с таким видом, словно искал, кого бы ему убить.

— Зак часто ходит с таким видом. Но если вы не перестанете тянуть время, я буду точно знать, кого убью. — Он снова поманил ее пальцем. — Оливия, я зову вас в третий раз.

Поскольку бежать было некуда и другого выхода не оставалось, Оливия наконец набралась смелости и сделала то, что ей велели.

Саймон потянулся к ее руке, и его бедро коснулось колена Оливии. Опустившись рядом, женщина тут же отодвинулась; между ее ногой и превосходными серыми брюками Саймона пролегли по меньшей мере десять дюймов розового стеганого одеяла.

Она следила за тем, как Саймон снимает пиджак, развязывает галстук, бросает их на стул и откидывается назад, опираясь на локти.

— Я не собираюсь брать баррикаду приступом, — сказал он. — Но не кажется ли вам, что передумывать поздновато?

Оливия уставилась на стеганый розовый атлас.

— Я знаю, что вы не собираетесь брать меня приступом. Если бы собирались, то давно бы взяли. Но… Саймон, все случилось в такой спешке. Мы разговаривали, однако я по-прежнему почти ничего о вас не знаю…

— Что именно? Оливия, есть вещи, природа которых такова, что вы никогда о них не узнаете. — Его тихий голос внезапно стал резким.

Оливия перестала изучать розовое одеяло и заставила себя посмотреть ему в глаза.

— Вы кого-нибудь убивали?

— Да.

Вот так. Как будто это в порядке вещей. Но он не удивил ее. Временами Саймон бывал мрачным, и эта мрачность уходила корнями в прошлое.

— Я догадывалась, — медленно промолвила она. — А вы не можете или не имеете права рассказывать, как и почему?

— Нет. — Его лицо было непроницаемым как скала.

Она кивнула.

— А Зак? Он тоже убивал?

— Возможно. Точно не знаю. Нам не всегда поручали одно и то же задание.

— Понимаю. И что чувствуешь, когда убиваешь человека?

— Облегчение. От того, что умер он, а не ты. — Он больше не был резким. Просто говорил чистую правду. В Оливии, думавшей, что будет потрясена, шевельнулось сочувствие. Инстинкт подсказывал ей, что Саймон не хотел убивать.

— Значит, выбора не было? Ваша жизнь или его?

— Да. — Он выпрямился. — Оливия, если это заставляет вас ощущать неловкость…

— Нет. Не заставляет. То есть я ее ощущаю, но совсем по другой причине… — Она запнулась. Его улыбка стала циничной, и Оливия отодвинулась подальше. Она вообще не собиралась разговаривать с Саймоном о его прошлом.

Но видя, что он продолжает смотреть на нее со странной улыбкой, лишающей присутствия духа, женщина внезапно сказала:

— Саймон… У меня был только один мужчина…

Улыбка исчезла.

— Знаю. Ваш муж. Похвальная преданность. Я от души ее одобряю, потому что теперь ваш муж — я.

— Да, но для вас это совсем другое дело. Вы говорили, что у вас были другие женщины, кроме Сильвии…

Почему глаза Саймона становятся стеклянными при малейшем упоминании о его Сильвии?

— Одна или две, — подтвердил он. — Но не надейтесь, что я стану подробно рассказывать вам о своих победах. Со времени Сильвии я ни к кому не относился серьезно. Да и с Сильвией, как я уже говорил, у нас не было близости… если это имеет для вас значение.

— Нет. Честное слово. — Она намотала на палец прядь волос. — Что между вами произошло?

Может быть, тогда она сумеет понять Саймона? Внезапно Оливия поняла, что это очень важно.

Он пожал плечами, сел, отодвинулся подальше и прижался спиной к изголовью.

— Ничего особенного. Мы познакомились в Оксфорде и полюбили друг друга. — У Саймона опустились уголки губ. Видимо, он презирает свою юношескую глупость, подумала Оливия. — Собирались пожениться. Но в те годы работа занимала почти все мое время. Я часто не мог сказать ей, где был или когда вернусь. Когда я не мог с ней куда-нибудь пойти, она этого не понимала или думала, что мое отсутствие непростительно. Я же, конечно, был убежден, что помогаю строить новый мир.

— А сейчас? Вы все еще думаете, что строили его?

Он пожал плечами.

— Скажем так, у меня нет прежних иллюзий.

Оливия кивнула.

— А Сильвия?

— Сильвии не был нужен молодой идеалист, склонный рисковать шкурой. Она нуждалась в здравомыслящем помещике-джентльмене. Едва ли до нее доходило, что это невозможно. Даже в том случае, если бы я согласился уйти в отставку, а я не согласился. Я знал, в чем заключаются мои таланты, и собирался применять их с наибольшей пользой.

Его глаза потемнели, и Оливия поняла, что давнее разочарование все еще причиняет ему боль.

— Сильвии нужен был человек, который позволял бы собой командовать, — сухо и деловито продолжил он. — Я не был таким человеком. Поэтому кончилось тем, что она нашла себе кого-то другого. И я не слишком виню ее за это. Позже я узнал, что с тем человеком, который пришел мне на смену, она была знакома шесть месяцев. Вот за это я ее виню. И не только за это. — Он бросил на Оливию взгляд, который можно было расценить как предупреждение, спустил ноги на пол и встал. — Сильвия дала мне хороший урок.

Саймон рассказал ей не все. Она знала это. Но принуждать его было бесполезно: Саймон мог потягаться скрытностью с улиткой.

Он стоял над ней, засунув руки в карманы и сжав губы в ниточку. Оливия вздохнула и спросила:

— Какой урок? — Она была убеждена, что уже знает ответ.

— Не позволять дурацким фантазиям о вечной любви брать верх над здравым смыслом. Я не забыл этого урока. Именно поэтому я и думаю, что мы подходим друг другу. Потому что вы тоже преодолели свои девические грезы. Было бы поистине удивительно, если бы вы умудрились сохранять их в данных обстоятельствах. — Тут мышцы вокруг его рта слегка расслабились.

— Очевидно, эти обстоятельства — семь лет, которые я пробыла замужем, — сухо ответила Оливия, поняв, что над ней насмехаются.

— Угу. — Саймон еще глубже засунул руки в карманы брюк. — Более или менее.

У Оливии упало сердце. Он говорил так деловито, так бесстрастно… Она мирилась с тем, что Саймон не верит в любовь; это было залогом того, что их необычный брак окажется тихим и мирным. Но зато их могла бы связать страсть. Не как средство произвести на свет будущих Себастьянов, но как способ находить точки соприкосновения, дарить и получать наслаждение. То, что в свое время связывало ее с Дэном.

Но Дэн лежал в могиле. Теперь она была замужем за этим сложным, загадочным человеком, который сначала источал магнетические чары, а в следующее мгновение уже напоминал акулу, обдумывающую, каким способом добыть себе очередной обед. В данном случае таким способом было благополучие Джейми, полученное ею в обмен на то, что она ляжет с Саймоном в постель. Эту постель она выбрала сама. И теперь обязана была лечь в нее.

Она на секунду представила себе Джейми, крепко спящего в особняке Шерраби, его длинные ресницы, спокойно лежащие на детских щеках, и добродушную Энни, всегда готовую прийти ему на помощь.

Оливия грустно улыбнулась. Она уже скучала по своему маленькому сыну. Скучала сильнее, чем думала…

Стоявший над ней Саймон вдруг пошевелился; Оливия ощутила едва уловимый запах его тела, притягательную мужественность… и тотчас же вспомнила о том, почему оказалась с ним в роскошном номере знаменитого парижского отеля с бело-золотыми стенами, орлами в изголовье и мраморной ванной.

Оливия быстро провела рукой по глазам и неловко поднялась.

— Ладно, — сказала она, начиная расстегивать красный дорожный костюм. — Раз так, давайте начнем.

— Что? — Саймон прищурился и сделал шаг назад. — Ага, понимаю. Нет смысла откладывать неизбежное, верно? — Можно было сказать наверняка, что он недоволен. Но ведь именно этого он и хотел, не правда ли? Оливия продолжала расстегивать пуговицы. — Не будьте смешной. — Саймон схватил Оливию за руку, потянувшуюся к последней пуговице. — Во Франции больше не приносят в жертву девственниц. Не уверен, что тут вообще существовал такой обычай, но это неважно. В любом случае на девственницу вы не тянете.

Оливия ахнула как форель, выброшенная на берег, и вдруг поняла, что борется со смехом. А вместе с желанием рассмеяться пришло ощущение прикосновения теплой мужской руки, и по ее телу побежали мурашки.

— Да уж, — с трудом выдавила она. — Не тяну. — Оливия подняла взгляд как раз вовремя, чтобы заметить блеск его голубых глаз. — Саймон, я думала, вы хотели…

— И хочу. Но не нужно торопиться. Я не собирался тащить вас в постель сразу же, как только за нами закроется дверь. Думаю, я сумею до поры до времени сдерживать свое сладострастие.

Конечно, он шутил, но за шуткой скрывалась немалая доля истины. Эти слова заставили Оливию затрепетать и тоже ощутить желание.

— Рада слышать, — чопорно сказала она.

Улыбка Себастьяна была невыносимо снисходительной.

— Я собирался поцеловать вас, — признался он. — Затем принять душ, переодеться и пригласить вас на поздний обед. Это очень страшная перспектива?

Не слишком. Внезапно Оливия почувствовала себя последней дурой.

— Извините, — сказала она. — Я думала, вы хотели как можно скорее начать размножаться.

Он фыркнул.

— То, что мне хочется сделать в настоящий момент, не имеет никакого отношения к размножению, — заверил он, барабаня пальцами по колену. — Но, к несчастью, это не так благопристойно.

— Вас это волнует?

— Не слишком. Так что не играйте с огнем. — Внезапно он положил руки на ее талию, развернул и подтолкнул к ванной. — Идите. Почистите перышки. А потом пойдем обедать.

Оливия не стала спрашивать, что будет после. Но подумала.

— Нет, — сказал Саймон, как всегда, без труда прочитав ее мысли: — Не раньше, чем вы будете готовы. За кого вы меня принимаете, Оливия?

— Она принимала его за чрезвычайно сексуального и неотразимого мужчину, женой которого ей посчастливилось стать.

— "В горе и в радости", — процитировала она брачную формулу и дерзко добавила, прикрывая смущение: — На что не пойдешь ради Джейми! Вот за кого я вас принимаю, Саймон.

Закрывая за собой дверь ванной, она услышала:

— Подождите немного, миссис Себастьян. Мне доставит громадное удовольствие доказать, что ваша брачная жизнь начнется с самого худшего.

Оливия улыбнулась. Ее не обманул шутливый тон, смешанный с досадой. Может быть, этот вечер вовсе не будет страшным.

На самом деле он оказался волшебным. Они ели в ресторане, о котором Оливия много слышала, но даже не мечтала туда попасть. Обслуживание было тщательным и безупречным, изысканные французские блюда поражали воображение, в зале было спокойно и уютно — в общем, лучшее убежище после дня, полного треволнений, найти было трудно.

Сидевший напротив Саймон, облаченный в темный костюм превосходного покроя, казалось, понимал, что Оливии нужно привыкнуть к новому положению, и до поры до времени не пользовался своим прирожденным магнетизмом. Они вспоминали полет, говорили о том, что будут делать в Париже, о роковом притяжении противоположностей, продемонстрированном Эммой и Заком, о Джейми и их планах на его будущее.

Оливия испытала прилив гордости, когда Саймон непринужденно заметил, что она хорошо воспитала Джейми.

Позже они гуляли по Елисейским полям и восхищались ярко освещенной Триумфальной аркой. Видя детский восторг Оливии, Саймон засмеялся и взял ее за руку. Он ничего не говорил, но этого и не требовалось. Ее руке было уютно в его ладони. Гордо идя рядом с Саймоном, она чувствовала, что поступила правильно.

Когда молодожены вернулись в гостиницу, казалось вполне естественным, что Оливия с улыбкой повернулась к Саймону, поблагодарила за приятный вечер и подставила щеку для поцелуя.

Сначала все было очень благопристойно. Но затем губы Саймона прижались к губам Оливии, и их зубы стукнулись друг об друга. Оливия положила руки ему на плечи, а Саймон обвил одной рукой талию, поднял ее и притянул к себе на грудь. Когда ноги Оливии перестали ощущать пол, она тихонько вскрикнула от удивления, ожидания и острого желания. Услышав этот крик, Саймон отпустил ее, и Оливия навзничь упала на кровать.

Она лежала неподвижно, новое красное платье задралось и закрутилось вокруг ее бедер.

Оливия следила за Саймоном, который, не сводя с нее глаз, медленно снимал пиджак и галстук и бросал их на стул с обивкой из розового бархата. Дыхание его стало более частым, но он не подавал виду, что лицезрение белых шелковых лоскутков, прикрывавших ее бедра, оказывает на него какое-то действие.

Прошло немного времени, и Оливия не выдержала. Она давно желала этого мужчину; даже тогда, когда пыталась убедить себя в обратном. А он стоял над ней, расставив ноги и слегка нахмурив широкие брови, которые были намного темнее волос.

Она протянула руки и прошептала:

— Саймон, я больше не чувствую себя девушкой.

Он не двигался.

— Саймон… — повторила она и слышала в собственном голосе паническую нотку.

Себастьян покачал головой, провел рукой по волнистым волосам и сказал:

— Оливия. Моя прекрасная, сговорчивая Оливия. — Это можно было бы принять за осуждение, если бы не намек на улыбку, позволивший Оливии понять, что в его словах нет ничего обидного.

Она засмеялась тихим ликующим смехом, смехом женщины, которая наконец получила своего мужчину. Он назвал ее прекрасной. Он хотел ее так же, как она его. И расстегивал пряжку ремня. Она следила за тем, как рубашка отправилась вслед за пиджаком и галстуком.

А затем он вытянулся рядом с ней и положил руку на ее бедро. Пальцы Саймона неторопливо проникли под белый шелк, прикоснулись к той горячей и влажной части ее тела, к которой не прикасался никто, кроме Дэна, и Оливия ахнула. А когда его рука начала свое медленное, мучительное исследование, она услышала собственный голос, умолявший:

— Пожалуйста, ох, да, пожалуйста…

Но сейчас она думала не о Дэне. Нет, не о нем. Наверное, теперь она никогда не будет вспоминать Дэна с чувством потери. Потому что отныне центром ее мира стал Саймон.

— Что пожалуйста? — поддразнил он, продолжая неторопливо и эротично двигать большим пальцем и заставляя ее сгорать от желания. Она хотела его. Всего целиком.

— Пожалуйста, нет… то есть да… Саймон… — Она стонала, не в состоянии членораздельно выразить мучивший ее голод. А затем его губы прильнули к ее рту, и она ощутила вкус вина. Губы коснулись ее подбородка, шеи, плеч и, наконец, спустились к напрягшимся кончикам грудей. — Саймон… — Ее голос превратился в тихий умоляющий шепот.

Саймон стащил брюки, снял с нее платье и сказал:

— Оливия… Прекрасная Оливия.

— Да, — простонала она. — Да, Саймон.

Саймон засмеялся, положил ее на себя, и, когда их взгляды встретились, она поняла, что его глаза горят от страсти так же, как и ее собственные.

Он легко погладил ягодицы Оливии, раздвинул ей ноги и медленно приподнял ее бедра. А затем бережно, очень бережно опустил их… пока она наконец не познала Саймона во всем его блеске и силе.

Вскоре после того, как Саймон вручил ей тот дар, которого она так и не сумела попросить, мир Оливии взорвался и разлетелся вдребезги. А когда она вернулась с небес на землю и экстаз сменился покоем в объятиях Саймона, Оливия посмотрела на него сияющими глазами и сказала:

— Я думала, что знаю… Но не знала. Не знала, что так бывает.

Саймон провел рукой по ее волосам, задумчиво улыбнулся и пробормотал, словно говоря сам с собой:

— "Сладкое блаженство, неги совершенство…" Ты совершенство, Оливия.

Оливия застыла от ужаса, не в силах вымолвить ни звука. У нее отнялись руки и ноги. Хватило одной вполголоса процитированной стихотворной строчки, чтобы объединившее их чудо и безмерная радость превратились в осколки стекла.

Те слова, которые он произнес с такой нежностью, были цитатой из стихотворения Драйдена, произнесенной Дэном в их первую брачную ночь.

Совпадение было слишком велико для обычной случайности. У Саймона был только один способ узнать о словах, сказанных Дэном почти восемь лет назад, в брачную ночь, так разительно отличавшуюся от этой.

Он прочитал ее дневник.

Ее тело, только что таявшее от любви в объятиях Саймона, окаменело. Когда его пальцы коснулись уха Оливии, она отпрянула и зарылась лицом в подушку.

— Оливия… Оливия, что с тобой?

— Ты лгал мне. — Ее голос был холодным, как колотый лед.

— Какого черта? О чем ты говоришь? — вспыхнул он. — Я не отнимал у тебя честь исподтишка. И насколько я знаю, не произнес сегодня ни одного лживого слова.

— Ты помнишь, что ты сейчас сказал мне? — еле слышно промолвила она. — Стихи, которые процитировал?

— Конечно, я… о черт! — Саймон перевернулся на спину. Спустя некоторое время он сказал: — Пора в утиль. В прежние годы я ни за что не выдал бы источник информации. Ни при каких обстоятельствах.

— Значит, все мои сокровенные мысли для тебя источник информации? — Оливия закрыла лицо рукой, чтобы не заплакать.

Саймон испустил долгий досадливый вздох.

— Ладно, — сказал он. — Я читал твой дневник. Это было не нарочно. Я не собирался вторгаться в твою личную жизнь. Но старые привычки не забываются, и, раз уж я стал обладателем таинственной красной книги, надо же было посмотреть, что это такое… — Он положил руку на ее плечо. — Оливия, ты не написала в этом дневнике ничего такого, чего следовало бы стыдиться.

— Почему ты солгал мне? — спросила она, словно не слышала ни слова.

— В то время это казалось мне правильным. Самым человечным выходом из положения.

— Читать мой дневник казалось тебе человечным?

— Не читать, нет.

Чувствуя себя страшно одинокой и поруганной, она тем не менее смутно понимала, что Саймон пытается подавить свое раздражение, и слушала, не веря ни единому его слову.

— Я понятия не имел, что этот проклятый дневник принадлежит тебе. Я не был с тобой знаком. Риппер нашел его и принес на крыльцо. Я поднял его, подумав, что дневник пришел с утренней почтой. К тому времени, когда стало ясно, что эти записи не были предназначены для чужих глаз, я дочитал дневник… и в утешение могу сказать, что на меня произвела сильное впечатление преданность автора мужчине, который, казалось, не заслуживал этого.

— Дэн был моим мужем.

— Ну и что? — В его голосе слышалось раздражение.

Он был готов выйти из себя. Саймон Себастьян, который прочитал ее дневник, а ей сказал совсем другое, кажется, даже не понимал, что наделал.

— Я могу понять, почему ты прочитал его, — сказала она. — Я не понимаю, зачем ты мне солгал.

Почувствовав, что пальцы Саймона коснулись ее щеки, Оливия отползла к краю кровати. Саймон протянул руку к ее плечу.

— Оливия, — сказал он, — если бы ты видела свое лицо, когда спрашивала меня, читал ли я этот красный предвестник несчастья, ты бы сразу поняла, почему я так ответил.

— Все это отговорки.

— В самом деле? Ладно. Зайдем с другой стороны. Ты выглядела ужасно. Любой зрячий человек понял бы, как важно тебе знать, что я не читал написанных тобой строк. Для меня это не имело значения, но легко было догадаться, какое это имеет значение для тебя. Да, я солгал. Во-первых, потому, что это казалось гуманнее. Во-вторых, я пораскинул мозгами и понял, что все наши будущие встречи выльются в случайный обмен приветствиями на улице. Вообще-то, если быть честным… на этот раз, — решительно прибавил он, — я сомневаюсь, что в тот момент о чем-то думал. Я видел смотревшие на меня большие тревожные глаза, действовал инстинктивно — кстати говоря, как меня учили — и сказал тебе то, что ты хотела услышать. — Он сделал паузу. Оливия ощутила щекой его дыхание и на мгновение решила, что Саймон хочет ее поцеловать.

Она напряглась. Но он, должно быть, все понял, потому что через несколько секунд бодро сказал:

— Оливия, если бы я знал, что когда-нибудь ты станешь для меня чем-то большим, чем проходящая мимо незнакомка… естественно, я бы сказал тебе правду.

— Естественно? Но если бы ты сказал это, мы бы никогда не стали чем-то большим, чем проходящие мимо незнакомцы. — Она сбросила верхнюю простыню на ковер.

— Оливия, ради бога. Ситуация перестает быть забавной.

— Я тебе не комедия, — холодно сказала она. — Я твоя жена. На которой ты женился, чтобы получить потомство.

Саймон тяжело вздохнул.

— Я рад, что ты упомянула об этом. Потому что я тоже не хочу, чтобы мы лгали или что-то скрывали друг от друга. Но поскольку от этого часто зависела моя жизнь, я научился держать язык за зубами. Что касается меня, можешь быть уверена — я прочитал твой драгоценный дневник и забыл его. Слава богу, теперь он снова у тебя, и покончим с этим.

— Можно было бы покончить, если бы ты не процитировал Джона Драйдена, — мрачно сказала Оливия. — Значит, ты не забыл, верно?

— Как видишь, нет. — Саймон решительно повернул ее на спину, оперся на локоть и посмотрел ей в лицо. — Оливия, я не собираюсь тебя уговаривать. Мне очень жаль, что ты обиделась, но я уже сказал: стыдиться тебе нечего. Неужели то, что я прочитал дневник, имеет такое значение?

— Дэн привык лгать мне, — ни с того ни с сего промолвила она. — Не с самого начала. Позже. Когда пытался скрыть, что продолжает пить. Но я все равно знала.

— Оливия, я солгал тебе только один раз, не собираюсь делать этого впредь и не хочу, чтобы ты лгала мне. Поэтому давай поскорее забудем об этом и вернемся туда, где мы есть.

— А где мы есть? Нигде. Разве что в постели, где удовлетворяли временное влечение. — Никогда в ее голосе не звучала такая горечь.

— Может быть, для тебя оно и временное, — резко перебил ее Саймон. — Но мое влечение к тебе временным не назовешь. — Он хозяйским жестом положил ладонь на ее живот.

— Перестань, — сказала она. — Это больше не поможет.

— Ладно, — бросил он. — Предупредишь меня, когда тебе надоест дуться и ты снова станешь разумной женщиной, которой я тебя считал. А пока предлагаю немного поспать.

Саймон повернулся к ней спиной и через несколько минут, к ее вящей обиде и огорчению, действительно уснул.

Оливия лежала неподвижно и не сводила глаз с лунного зайчика на стене. Дыхание Саймона было мерным и спокойным. И хотя их разделяли каких-нибудь шесть дюймов, между ними зияла широчайшая пропасть, через которую нельзя было перебросить мост. А он сладко посапывал, как будто ничего не случилось.

О, она понимала, почему Саймон решил прочитать ее дневник. Как готова была понять и то, что он не сказал правды, щадя ее чувства. Дэн тоже лгал, щадя ее чувства. Но щадя ее, он тем самым щадил себя.

С Саймоном все было по-другому. Теперь она достаточно узнала его, чтобы понимать: он слишком мужественный человек, чтобы щадить себя за счет другого. Но это ничего не меняло.

Вся беда заключалась в том, что теперь Саймон знал ее насквозь. Знал ее надежды, мечты, иллюзии, пустяковые глупости, ошибки, которые она совершила, и случайные обиды. Знал о слепой, нерассуждающей преданности Оливии человеку, который был ее первой и последней любовью. Он стал свидетелем того, как постепенно рассыпалась ее семейная жизнь. И это было хуже всего. У нее больше не оставалось тайн.

За исключением одной. Саймон не знал о ее чувствах к нему.

И никогда не узнает. Потому что она сама не знает собственных чувств.

Ветер колыхал штору, и лунный зайчик на стене становился то ярче, то бледнее. Оливия заставила себя закрыть глаза. Как она сможет прожить предстоящие годы, чувствуя себя беспомощной перед человеком, который женился на ней по расчету? Человеком, который знает о ней все. В душе Оливии не оставалось ни малейшего уголка, куда бы он не мог заглянуть.

Саймон говорил, что ей нечего стыдиться. Это правда. Она не чувствовала себя опозоренной. Просто оказалась голой перед человеком, который не имеет права видеть ее без одежды. Да, конечно, он ее муж. Но не в том смысле слова. Их соединила лишь целесообразность, желание и необходимость произвести на свет законного наследника Саймона.

Если бы тогда в лесу он сказал ей правду…

Саймон задвигался во сне, повернулся и положил руку ей на грудь. Оливия лежала тихо, не смея шевельнуться.

Лишь около пяти часов утра она забылась тревожным, беспокойным сном. Несколько часов спустя, когда солнце уже пошло на убыль, она проснулась, чувствуя себя совершенно разбитой.

Сначала она не поняла, где находится. Затем увидела бело-золотые стены и все вспомнила.

Прошлая ночь. Париж. Орлы в изголовье. Кремовые бархатные шторы… и Саймон, сначала подаривший ей блаженство, а потом процитировавший слова, которые вдребезги разбили чудесно начинавшийся сон. Сон, который ей больше никогда не приснится.

Оливия повернула голову. Рядом никого не было. Поглядев на часы, которые она не удосужилась снять, Оливия увидела, что уже два часа. Неудивительно, что Саймон давно встал. Она прислушалась, не доносятся ли какие-нибудь звуки из ванной. Нет, там было тихо.

Неужели он уехал? Не разбудив ее? Ох, нет… Нет, конечно, он не оставит ее на произвол судьбы. Саймон прочитал ее дневник и сердился, что она не соглашается махнуть рукой и простить его. Но он бы никогда не бросил ее в чужой стране…

Хлопнула дверь, и в комнату вошел Саймон, державший под мышкой газету. Джинсы и черная рубашка делали его таким неотразимым, что Оливия на мгновение забыла обиду и протянула к нему руки. Затем она все вспомнила, и руки бессильно упали на кровать.

Уголки рта Саймона недовольно опустились.

— Я вижу, ты все еще дуешься, — сказал он.

Дуется? Только-то? Он что, считает это детским капризом?

— Нет, — ответила она. — Я не умею дуться. Конечно, ты это знаешь. Как и все остальное.

— Верно, — согласился он, пропуская шпильку мимо ушей. — Но выяснилось, что я знаю далеко не все. Поэтому скажи, что нужно сделать, чтобы поставить точку. — Он подошел к кровати и посмотрел на Оливию так, словно хотел схватить ее за воротник и хорошенько потрясти.

Если бы все было так просто…

— Мы не можем поставить на этом точку, — сказала она. — Что сделано, то сделано.

— Вижу. Значит, мы снова возвращаемся к этому проклятому дневнику. Поверь, Оливия, если бы я мог не прочитать его, то и не прочитал бы. Каким образом я могу компенсировать тебе моральный ущерб?

Ущерб? Он не понимал ее. Да и как ему было понять. Никто никогда не забирался к нему в душу.

— Ты не можешь его компенсировать, — сказала она. — Слишком поздно.

— А не слишком поздно брать назад брачные клятвы? Не слишком поздно забыть о том, что произошло между нами этой ночью? — Он хлопнул газетой по колену. — Знаешь, я не уверен, что хочу разорвать эти узы. По крайней мере, пока. А ты?

В его глазах, голубых и ярких, как зимнее утро, горел такой вызов, что у нее закипела кровь. Она, здравомыслящая Оливия Нейсмит, снова захотела испытать то, о чем до вчерашнего вечера и не мечтала. Но тот вечер канул в Лету. Она не могла позволить себе те же мечты.

Однако пути назад не было. Она поклялась принадлежать Саймону Себастьяну в горе и в радости. То, что их брак не удался, ничего не меняло. Она заключила сделку и должна соблюдать ее условия. Нужно думать о Джейми. Но она и без того не пошла бы на разрыв: в характере Оливии не было вероломства.

— Нет, — ответила она, заставив себя смотреть во властные голубые глаза. — Я не хочу рвать… ничего. — Кроме их пародии на брак. Но этого она сказать не могла.

— Отлично. Раз так, вставай. Горничная хочет убрать номер. — Он отвернулся, сел в кресло и взялся за газету.

Стало быть, в число его достоинств входит и знание французского. Ну почему он такой невыносимо умный?

Оливия лежала, глядя в белый потолок. Ей не хватило мозгов додуматься, что брак с Саймоном будет далеко не простым делом. Похоже, теперь ей до конца дней предстоит изнывать от желания и не сметь посмотреть ему в глаза.

Если бы только он не читал ее дневник…

— Оливия, я сказал, вставай. — Резкий мужской голос ворвался в мысли Оливии, заставив ее вздрогнуть.

Саймон сердился. То, что она продолжала лежать в постели, было здесь ни при чем. И все же она решила встать.

Через десять минут Оливия вышла из ванной, облаченная в джинсы и черную блузку.

Саймон приподнял брови.

— Ты могла бы одеться в спальне, — протянул он. — Я все равно не стал бы на тебя смотреть. Это слишком тяжелое испытание для моего либидо. — Саймон окинул взглядом ее наряд и медленно отложил газету. — Хотя… По Фрейду, подражание — самая искренняя форма лести. Ты это нарочно?

— Что это… — Оливия не сразу поняла, почему Саймон так ехидно улыбается. Оказывается, она второпях оделась так же, как муж. Черт бы побрал этого всезнайку! — Нет, — выдавила она, — не нарочно. Мне переодеться?

— Как, лишить мир возможности лицезреть такую любящую пару? Конечно нет. Кроме того, пора завтракать.

— Завтракать? В третьем часу дня?

— Что делать, если ты так поздно встала? Пойдем. — Он бросил газету на столик с мраморной крышкой и встал. — Надо дать горничной возможность сделать ее работу. Не сомневаюсь, что она хочет вернуться домой до полуночи.

Именно это ей и нравится в Саймоне, грустно подумала Оливия, вслед за ним выходя из номера. То, что он помещик, не мешает ему быть тактичным по отношению к таким людям, как горничные. Если бы только…

Нет. Все тщетно. Никаких "если".

Они выпили кофе с рогаликами в шумном уличном кафе, а потом Саймон сказал Оливии, что он взял напрокат лимузин, чтобы показать ей Париж.

— Лимузин? — воскликнула она. — Ты сказал "лимузин"?

— Угу. А ты собиралась ездить на метро? — Его тон был сухим и насмешливым. — Я думал, вы вышли за меня из-за денег, миссис Себастьян.

Она ахнула.

— Как ты мог?.. — Оливия осеклась. Правда заключается в том, что она действительно вышла за него из-за денег. Точнее, из-за того, чтобы обеспечить Джейми. Но неужели он считает ее женщиной, которая ради денег готова на что угодно?.. Он должен знать… Да, конечно, он знает. Он знает все. И это значит, что с ней просто рассчитались за то, что ее дневник со смехом прочитал совершенно чужой человек, никогда не собиравшийся ее любить.

— Лимузин — это неплохо, — холодно сказала она. — Но если ты захочешь ради любопытства посетить местные трущобы, нам придется воспользоваться автобусом. — Вот ему. Она не собирается лить воду на его мельницу.

Однако это не помогло. Сажая ее в машину, Саймон слегка улыбался.

Париж оказался еще более волшебным местом, чем она думала. Но пока они ездили по историческим улицам, восхищаясь величием старинных и новых зданий и гением автора Эйфелевой башни, Оливия волей-неволей жалела о пропасти, образовавшейся между нею и Саймоном. Господи, если бы он продолжал хранить это знание при себе…

Нет. Нет, это было бы еще хуже. Она наверняка стала бы относиться к нему так, как жена обязана относиться к мужу. А в один прекрасный день, когда было бы уже поздно, она разгадала бы эту шараду. Уж лучше так. Теперь все, что от нее требуется, это выполнить свою часть контракта. Потому что Саймон непременно выполнит свою.

Позже, когда они ехали по мосту через Сену, Оливия восхищенно ахнула при виде панорамы Парижа, самого прекрасного города в мире. Но когда Саймон потянулся к ее руке, женщина инстинктивно отпрянула.

У Себастьяна напряглась челюсть, однако он промолчал и постарался не притрагиваться к Оливии, пока они не вернулись в гостиницу. Здесь он был вынужден помочь ей выйти из лифта.

Миновала полночь, пора было ложиться спать.

Оливия деланно зевнула. Пусть Саймон думает, что она устала. Может быть, это заставит его отложить неизбежное. Но поскольку зевок был неестественно широким, Саймон прищурился и неожиданно сунул ей в рот указательный палец.

Оливия поперхнулась и закрыла рот. Саймон не сделал попытки убрать палец, и она укусила его.

Его глаза сверкнули, но лицо осталось бесстрастным.

— Если ты немедленно не разожмешь свои белоснежные зубки, я их сломаю, — сказал он. Тон его был менее угрожающим, чем слова.

Оливия открыла рот.

— Не сломал бы, — выдохнула она.

— Может, и нет, — сознался он, осматривая укушенный палец. — Но кусаться отучил бы.

— Я ведь не отгрызла его, правда? Да у меня и не вышло бы.

Саймон поднял палец.

— Отгрызть не отгрызла, но цапнула до крови. Ты случайно не вампир, Оливия?

Оливия подошла ближе. И в самом деле, на пальце виднелась капелька крови.

— Извини, — неохотно сказала она. — Я схожу за пластырем.

— Ничего. До свадьбы заживет.

Он что, насмехается над ней? Женщина подняла глаза. Нет, Саймон не насмехается. Наоборот, сердито поджал губы.

— Это было инстинктивно, — принялась защищаться она. — Я не хотела сделать тебе больно.

— Тогда проси прощения.

Оливия проглотила слюну. Его слова были больше похожи на приказ, чем на предложение, приказ с явной ноткой чувственности.

— Как? — спросила она, невольно делая шаг назад.

— Ты знаешь, как. — Эти слова окутали ее словно теплый шелк. Не понять их было невозможно.

Ей велели выполнять условия сделки, которую Оливия заключила, выйдя замуж.

Ладно, это нетрудно. Когда Саймон наклонился к ней, Оливия ощутила его дыхание, увидела шелковистые волосы, выбившиеся из-под расстегнутых верхних пуговиц рубашки, и ощутила его запах, неизменно возбуждавший в ней желание.

Осталось делать то, чего он хочет.

Коротко вздохнув, она начала расстегивать оставшиеся пуговицы, задержалась на мгновение и провела ладонями по его мускулистой груди, обтянутой упругой кожей.

— Уже лучше, — сказал Саймон. Несколько секунд она простояла на месте, гадая, что будет дальше. А затем он поднял Оливию, понес, с удивительной бережностью положил на кровать и, слегка нахмурившись, посмотрел на нее сверху вниз, как на недавно купленную скаковую лошадь, которая не оправдала надежд владельца и не сумела прийти первой.

После этого Саймон сел рядом и начал деловито раздевать ее.

В прошлую ночь все было совсем по-другому. Тогда она чувствовала, что Саймон был с ней одним целым, получал удовольствие. Казалось, сегодня он хотел быстро и успешно справиться с тем, что от него требовалось. Оливия знала, что он не обидит ее, но не ощущала радости от его близости.

Саймон Себастьян торопился произвести на свет наследника. Оливия не пыталась останавливать его, но владевшее ею желание угасло. Конечно, в этом была виновата она сама. Саймон всего лишь отвечал на ее послание.

Послание, недвусмысленно гласившее, что она согласна делать и давать то, что должна, но ничего больше. Саймон всегда отвечал на ее послания, потому что читал ее как книгу. Точнее, дневник.

Он положил Оливию на подушку и начал умело снимать с нее джинсы. Женщина закрыла глаза и лежала неподвижно.

Вскоре на ее реснице повисла слеза и упала на щеку.

Саймон чертыхнулся. Его умение ругаться было таким же привычным, как умение раздевать.

— Это такое страшное наказание? — спросил он.

Оливия покачала головой.

— Нет. Все в порядке.

Он снова выругался, но после этого наступила тишина. Оливия открыла глаза лишь тогда, когда дувший в окно ветерок коснулся ее обнаженной кожи и заставил вздрогнуть.

Саймон, без рубашки, но все еще в джинсах, стоял к ней спиной и смотрел в темноту. Его волнистые волосы в свете луны отливали тусклым серебром.

— Саймон… — прошептала она. — Саймон, что ты делаешь? Ложись.

— Зачем? — ответил он так резко, что Оливия вздрогнула.

— Я думала…

— Я знаю, что ты думала. Ты думала, что по условиям сделки от тебя требуется только одно: лежать как жертвенный барашек и позволять мне получать удовольствие. — Саймон вскинул голову, и его серебристые волосы упали на шею. — Я тоже так думал. Но оказалось, что я ошибся.

Оливия снова вздрогнула и быстро забралась под простыню.

— Скажи, что я должна делать, и я постараюсь, — пробормотала она, пытаясь говорить приветливо, но слыша, что ее голос звучит тихо и неубедительно.

Саймон круто обернулся.

— Оливия… — Он умолк и начал снова. — Оливия, ты можешь думать что угодно, но я не покупал тебя. Я женился на тебе.

— Да, — сказала Оливия. — Я знаю. — И она не кривила душой. Она действительно знала, что Саймон хотел того, что произошло между ними прошлой ночью, пока не выяснилось, что он читал ее дневник. В глубине души она хотела того же. Но это было невозможно. Больше невозможно. Саймон правильно сделал, что обманул ее. Но теперь она не могла отдать ему ту небольшую часть души, которой он еще не владел. Эта часть была нужна ей для себя. Речь шла о доверии.

— Я знаю, что ты женился на мне, Саймон, — повторила она. — Поэтому я и говорю, что постараюсь.

Из его горла вырвался звук, которого она доселе никогда не слышала. Это бы не стон, не рев, не рычание. Тем не менее он чрезвычайно успешно выражал досаду, гнев, разочарование и, может быть, желание разбить окно.

Оливия еще глубже забралась под простыню.

Казалось, прошли часы, прежде чем Саймон оставил свой пост у окна. С небрежной грацией пройдя по комнате, он подошел к кровати, снял с себя все, кроме трусов, и молча лег рядом. Он не прикоснулся к Оливии, не сказал ей "спокойной ночи", но решительно повернулся на бок и закрыл глаза.

Как большой холеный тигр, обиженно думала она. Неужели он мог уснуть после… после того, что ничего не было? У нее дрогнули губы. Наверное, он научился моментально засыпать еще в те дни, когда нужно было пользоваться любой возможностью для отдыха.

Затем Оливии пришло в голову, что она сама должна научиться этому, если хочет жить с Саймоном. А она хотела жить с ним. Нужно было во что бы то ни стало найти способ сохранить их брак.

Но с каждым прошедшим днем она убеждалась, что надежд на это все меньше и меньше.

Они сделали все, что требовалось от молодоженов. Саймон водил ее в маленькие романтические рестораны, где изысканная кухня сочеталась с прекрасным вином, свечами и тихой музыкой. Он снова взял напрокат лимузин и провез ее по пригородам, где они гуляли по сказочным садам на берегу Сены. Когда Оливия попросила свозить ее в Версаль, он и виду не подал, что бывал в знаменитом дворце Бурбонов уже десятки раз. Саймон покупал ей розы и возил на ночную экскурсию по Сене, был неизменно вежливым и очень сдержанным. Он отвечал на ее вопросы, показывал местные достопримечательности, говорил о погоде и архитектуре Парижа.

Но при этом был застегнут на все пуговицы.

К концу медового месяца Оливия знала о Саймоне еще меньше, чем в тот день, когда выходила за него замуж. А тогда она не знала о нем почти ничего.

Он не сдержался только однажды, когда Оливия, к величайшему собственному стыду, не глядя начала переходить широкий бульвар и едва не попала под автобус.

Саймон с проклятием рванул ее назад. Когда Оливия виновато посмотрела ему в лицо, на нем вместо легкого раздражения был написан лютый гнев, не соответствовавший тяжести ее проступка. Она застыла на месте, не сводя с него глаз. Саймон обнял ее ладонями за щеки и сказал голосом, напоминавшим хруст гравия:

— Оливия, больше никогда так не делай.

Когда она заверила его, что это ни за что не повторится, черты Саймона смягчились и он снова напомнил того уверенного в себе, сводящего с ума мужчину, с которым Оливия познакомилась в лесу Шерраби. А затем он опять надел маску образцового новобрачного. Оливия принужденно улыбнулась и церемонно поблагодарила его за столь пристальное внимание к ее особе.

Теперь каждый вечер по возвращении в гостиницу Саймон доставал из чемоданчика какие-то документы и работал почти до самого утра. Выбитая из колеи Оливия, убежденная, что она должна выполнять условия договора, упрашивала его лечь. Видя, что просьбы не помогают, она купила три новые сексуальные ночные рубашки и делала все, что могла придумать, чтобы заманить его в постель.

Дело не в том, что она хочет его, повторяла себе Оливия. Просто она обещала ему наследника, и, пока это не случится, она будет в долгу перед мужчиной, давшим ей свое имя, крышу над головой и обеспеченную жизнь, которой она никогда доселе не знала.

В последнюю ночь медового месяца, когда Оливия прямо спросила, почему он не хочет с ней спать, Саймон ответил, что он не алтарь и что будь он проклят, если обагрит руки ее жертвенной кровью.

— Но ты сам сказал, что это преимущество, — возразила она.

— Что именно? — Он положил ручку и откинулся на спинку кресла.

— Что я не люблю тебя. Ты сказал…

— Я знаю, что я сказал. Но есть разница между нелюбящей женщиной и айсбергом. Айсберги угнетают мужчину. Они мешают ему выражать свою личность.

— Ох… Я не хотела…

— Я знаю, что ты не хотела. Но так вышло. Ты очень красивая, Оливия. К несчастью, мне не доставляет большого удовольствия необходимость плавить лед. Вот и все. Рассказ окончен.

И их брак заодно? Нет. Она этого не позволит. Да как он смел назвать ее айсбергом? Оливия спустила ноги с кровати и пошла к нему. Красная прозрачная ночная рубашка развевалась вокруг ее щиколоток как пламя.

— Хочешь сказать, что ты для этого недостаточно горяч? — съязвила она, отбрасывая волосы и соблазнительно спуская с плеч тонкие бретельки.

У Саймона раздулись ноздри.

— Придумай что-нибудь получше, Оливия, — негромко сказал он. Когда женщина оказалась совсем рядом, глаза Саймона стали странно пустыми и он со злобной улыбкой пробормотал: — Отлично. Итак, да здравствует Англия и род Себастьянов!

С этими словами он раздвинул колени, положил ладони на ее бедра и притянул Оливию к себе.

 

Глава 9

— У вас тут весело как на кладбище, — заметила Диана, заглянув в кабинет Саймона. — Что, фирма на грани финансового краха, мистер Себастьян? Или опять двоюродные одолели?

— Двоюродные? — Саймон снял ноги со стола и выпрямился в кресле. — Ты имеешь в виду Джералда?

— Нет, другую, Эмму. Если бы это был Джералд, вы бы сказали "я занят" и положили трубку.

С тех пор, как Диана месяц назад завела себе дружка, она стала намного более дерзкой, недовольно подумал Саймон. Куда девалась прежняя мышка? К сожалению, его брак с Оливией не дал того же результата. Скорее наоборот. В последнее время он ловил себя на том, что становится таким же молчаливым и погруженным в себя, как Зак.

— Диана, — спросил он, — тебе что, делать нечего?

Диана показала глазами на Зака, который снял пиджак и развалился в одном из мягких вращающихся кресел, приобретенных Саймоном для удобства клиентов.

— У меня по крайней мере столько же работы, сколько и у него, — нагло ответила она и хлопнула дверью.

— Нам придется от нее избавиться, — проворчал Зак.

— Почему? Она делает свое дело. И мирится с твоей кельтской мрачностью и моим англосакским высокомерием.

— Да, конечно. Но за последний месяц она стала чертовски нахальной.

— Так ты против нахальства?

Зак неохотно улыбнулся.

— Не совсем. Я против нахальства секретарши, которая раньше держала язык за зубами и работала не поднимая головы.

Саймон пожал плечами.

— Полагаю, что ты не прав. С Дианой не так уж трудно ладить. — Он включил компьютер и, не глядя на партнера, небрежно спросил: — Ничего не слышал об Эмме?

— Нет. С какой стати? Она наверняка путается с этим банкиром. Или каким-нибудь молодым жеребцом.

— Нет, не путается. Она купила квартиру не то в Гринвич-Виллидж, не то где-то неподалеку и занимается благотворительностью. Создает фонд для детей, которых называет "непривилегированными". Другими словами, для тех, родители которых — если они существуют — сидят без денег, не имеют образования и ни на что хорошее рассчитывать не могут.

Зак тут же сел прямо.

— Ты хочешь сказать, что она уехала из "Дубов"?

— Угу. Дядя Мэтью и тетя Маргарет от этого не в восторге.

— Немного независимости ей не повредит. — Зак снова погрузился в кресло и вытянул ноги.

— Не думаю, что их волнует ее независимость. Скорее работа, которой она занимается.

— Работа? Эмма работает? — Зак откинул упавшие на глаза длинные волосы. — Ты про благотворительность, что ли? Так это просто ее способ убить время.

— Не только. Она придумывает призывы, рассчитанные на то, чтобы выудить приличные суммы у солидных компаний. Но для этого ей приходится изучать, что собой представляют детки, которым она пытается помогать. — Саймон набрал на экране несколько рядов цифр, дожидаясь реакции Зака. Он не сомневался, что реакция рано или поздно последует.

— Что это значит, черт побери? — тут же вскинулся Зак.

— Это значит, что она ездит в те места, которые тетя с дядей предпочитали ей не показывать.

— Серьезно?

— Угу. — Саймон сделал вид, что увлечен цифрами. Сидевшая в приемной Диана снова и снова мурлыкала "Желтую розу Техаса". Ее новый дружок приехал из Техаса. Саймон открыл рот, чтобы приказать ей сменить пластинку, но Зак перебил его:

— И что же это за места?

Ага. Клюнул.

— Не слишком приятные. К ней дважды вызывали "скорую помощь". Во всяком случае, мне так сказали.

— "Скор-рую помощь"? — раскатисто произнес Зак. — Какого чер-рта ей понадобилась "скор-рая"?

— Латали после того, как она встала на пути пьяного, с кулаками набросившегося на жену и пятилетнего сына. Это было в первый раз.

Морщины вокруг рта Зака стали такими глубокими, словно их вырезали ножом.

— А во второй?

— Какой-то тип пытался изнасиловать ее. Но подоспела полиция и помешала ему.

Зак встал.

— Решил поработать? — спросил Саймон, углубляясь в цифры на экране.

— Нет. Собираюсь заставить поработать Диану.

— Слава богу. Мне уже надоела эта чертова "Желтая роза".

Зак не улыбнулся.

— Сейчас это пение прекратится. Она закажет мне билет на ближайший рейс до Нью-Йорка.

Саймон позволил себе поднять глаза. Лицо Зака было таким же замкнутыми, как всегда, но тело напряглось, словно натянутый канат. Отлично. Себастьян не завидовал Эмме или любому другому человеку, который в ближайшие сутки попадется под руку его старому другу. Но Зак был единственным, кто мог убедить идиотку кузину, в которой внезапно проснулась ответственность перед обществом, не подвергать себя риску быть искалеченной или убитой.

— Счастливого пути, — сказал он вдогонку Заку и снова посмотрел на экран.

"Желтая роза" прервалась на полуслове. В наступившей тишине раздался голос Зака, отрывисто диктовавший указания. Ответа Дианы Саймон не разобрал, но сердитый стук по клавишам телефона не расслышал бы только глухой.

Довольный собой, Саймон выключил компьютер и снова положил ноги на стол. Дело сделано. Если кто-нибудь может повлиять на Эмму, то только Зак. Саймон всегда верил в это. Даже тогда, когда считал манию его кузины безнадежной.

Сейчас он вовсе не был в этом уверен. Когда Саймону позвонили расстроенные тетя и дядя и попросили помочь, он тут же решил послать на выручку Зака Кента. Но приказать партнеру лететь в Нью-Йорк или даже предположить, что он обязан отправиться туда, было то же самое, что приказывать танку. Тонкий подход всегда оправдывает себя.

Но только не с Оливией.

Саймон провел рукой по лицу. Его недовольство собой тут же испарилось. На его законную супругу не действовали никакие подходы.

Нет, он вовсе не хотел, чтобы Оливия ползала у него в ногах, и даже не слишком рассчитывал на то, что она полюбит его. Но, черт побери, как можно до конца дней своих жить с женщиной, которая считает тебя лжецом и мошенником? Которая всерьез думает, что должна расплачиваться с тобой собственным телом? О, он мог оживить это тело в любой момент; так уже бывало. Одно время ему казалось, что этого достаточно. Однако вскоре Саймон понял, что заниматься любовью с послушным автоматом не приносит ему никакого удовлетворения. В тот единственный раз, когда Саймон овладел ею исключительно по обязанности, она с готовностью отдалась ему. Но радости при этом он не испытал. Судя по всему, она тоже.

После того случая он не мог заставить себя прикоснуться к жене.

— Вот что бывает, когда женишься второпях, друг мой, — проворчал он своему отражению на экране. — Когда думаешь, что аккуратной попки и задумчивых глаз достаточно для того, чтобы создать семью.

В соседнем кабинете проворчали "спасибо", и через минуту в дверь просунулся нос Дианы.

— Что, разговариваете с умным собеседником, мистер Себастьян? Нужно следить за собой!

Когда Саймон пробормотал, что следить за собой должна именно она и что он терпеть не может желтых роз, Диана только засмеялась и сказала, что ей жаль его бедную жену.

Хмурая Оливия поднялась по широкой лестнице и пошла к себе в спальню. Саймон посмел сказать ей: "Да здравствует Англия и род Себастьянов".

Она поджала губы и заставила себя забыть сцену в парижской спальне, разыгравшуюся восемь недель назад, в последний день их медового месяца.

— Черт бы побрал Себастьянов, — пробормотала она, открывая дверь и рассеянно осматривая свою солнечную желто-кремовую комнату с цветастыми шторами и кроватью, накрытой желтым стеганым одеялом. При виде двери в смежную спальню Саймона, неизменно остававшейся закрытой после их возвращения из Парижа, глаза Оливии вспыхнули. — А особенно Саймона Себастьяна, — добавила она, теребя пояс своего красного спортивного платья.

Но в случившемся был виноват не только Саймон. Она знала, что масла в огонь подлило ее нежелание смириться с тем, что Саймон прочитал ее дневник. Если бы не это, их брак по расчету мог бы сложиться вполне удачно.

Она инстинктивно отвернулась от закрытой двери, посмотрела на удобную кровать с желтым одеялом и подумала о куда большей кровати, которую делила с мужем в Париже в ту памятную ночь.

Англия и Себастьяны! Она вспомнила, как при этих словах попыталась вырваться из объятий Саймона. Ее сопротивление привело к тому, что руки Саймона скользнули по ее бедрам, спустились ниже, и она задохнулась от острого желания, которое не имело ничего общего с желанием обратиться в бегство.

Она нагнулась и жадно поцеловала его в губы. Саймон вернул поцелуй и посадил ее к себе на колени. А потом они почему-то оказались на полу, ее ночная рубашка превратилась в красную тряпку, лежавшую под столом.

На сей раз ей было не до раздумий. Она перестала сдерживаться и снова ощутила тот подобный взрыву оргазм, какого не ощущала никогда с Дэном, оргазм, который оставил ее вялой, сытой и испытывающей странное новое чувство, не имевшее названия.

Сначала она была уверена, что Саймон испытывает то же самое. Но тут он поднялся на ноги, помог ей встать и сказал:

— Итак, айсберг растаял. Значит ли это, что я растопил и твое сердце?

Тон Саймона был столь небрежным, столь равнодушным, что ее воскресшая было надежда на если не счастливую, то более-менее благополучную семейную жизнь тут же обратилась в прах. И она не нашла ничего лучшего, чем ответить:

— Нет. Мое сердце осталось нетронутым.

Саймон кивнул.

— Ладно. В таком случае будем надеяться, что дело сделано.

Дело? Прошло несколько секунд, прежде чем Оливия поняла, что он имеет в виду. Это больно задело ее.

Саймон надеялся, что сумел сделать ей ребенка. Как будто речь шла об успешной вакцинации. Поскольку Саймон никогда не притворялся, что хочет от нее чего-то большего, не следовало принимать его слова близко к сердцу. Но она принимала. И очень близко. Чувствовала себя свиноматкой, купленной на рынке с целью получить от нее здоровых поросят.

Оливия опустила глаза, подавленная его равнодушием, в котором была виновата сама, и, видя, что Саймон не делает ни малейшей попытки прикоснуться к ней, тихо забралась в постель.

В конце концов она уснула, но узнать, ложился ли в ту ночь Саймон, ей так и не довелось. Когда Оливия открыла глаза и увидела, что на улице стоит серое и туманное сентябрьское утро, Саймон уже встал, оделся и заканчивал собирать чемоданы.

После возвращения в поместье Оливия почти не видела мужа. Большую часть времени он проводил в своей лондонской квартире, возвращаясь домой только на уик-энд. В Шерраби же старательно избегал ее. Чаще всего он запирался у себя в кабинете, ссылаясь на то, что взял работу домой. А когда не работал — вернее, не притворялся, что работает, — совершал дальние поездки верхом на Кактусе. Якобы к арендаторам. Со многими арендаторами Оливия теперь была знакома и знала, что они его и в глаза не видели.

Во время совместных трапез, которых нельзя было избежать, не обидев миссис Ли, Саймон был подчеркнуто вежлив с Оливией и добр, но тверд с Джейми.

Ее изумляло то, как непринужденно ведет себя Джейми с отчимом. Но причина этого заключалась не только в Перекати-поле — обещанном пони, который появился в поместье две недели назад, как раз ко дню рождения Джейми.

Ее отвлекло хлопанье крыльев за окном. Небо было усеяно скворцами, летевшими в сторону леса. Оливия оперлась о подоконник и смотрела вслед птицам, пока те не превратились в темные пятнышки на горизонте. Затем она опустила глаза и полюбовалась на луга. Где-то там, в поле, свежем и зеленом после выпавшего ночью дождя, Саймон учил Джейми ездить верхом.

Вчера вечером муж вернулся поздно, а когда она спустилась к завтраку, уже исчез с Джейми. Для пасынка у него всегда находилось время. Счастливчик Джейми.

Эта мысль привела ее в чувство. Конечно, она не жалела о времени, которое Саймон тратил на ее сына. Наоборот, была счастлива и испытывала облегчение от того, что у Джейми наконец появился человек, на которого можно было смотреть снизу вверх.

Так почему же она сама не могла смотреть на Саймона снизу вверх? И почему чувствовала себя несчастной и отверженной? Если она хотела внимания Саймона, от нее требовалось только одно: сказать об этом. Он бы непременно выполнил то, что считал своим долгом в соответствии с заключенным ими соглашением.

Трудность состояла в том, что она не была уверена, хочет ли его внимания на таких условиях. Зачем проводить время с мужчиной, которого она желает, но в присутствии которого всегда чувствует себя скованно?

Едва Оливия наклонилась, пытаясь увидеть, не возвращаются ли Саймон и Джейми, раздался короткий стук в дверь.

— Миссис Себастьян, — позвала из коридора Эмми. — Вас хочет видеть мистер Даунер.

Мистер Даунер? Отец Крисси? Интересно, что ему понадобилось? Оливию охватили дурные предчувствия. Крисси пару раз приходила играть с Джейми, но это было давно. А Харолд Даунер по-прежнему относился к Джейми и его матери с подозрением. То, что Оливия вышла замуж за Саймона, ничего не изменило.

— Сейчас я спущусь, — ответила она Энни, натягивая плотный черный кардиган. Стоял ноябрь, но холодно Оливии стало отнюдь не поэтому.

Харолд Даунер дожидался в гостиной. Он сидел на краешке эпплуайтовского кресла и мрачно смотрел на бюст отвечавшего ему не менее грозным взглядом основателя рода Себастьянов. Борода Харолда была агрессивно вздернута, на коленях лежали сжатые кулаки.

— Доброе утро, — сказала Оливия, надеясь, что держится так, как подобает новой хозяйке Шерраби. — Очень рада, что вы нанесли нам визит.

Лицо Харолда стало еще более мрачным, а его кадык запрыгал вверх и вниз.

— Это не визит, — пробормотал он. — Мне нужно вам кое-что сказать.

— Да? — подняла брови Оливия. — Какие-то трудности? С Крисси? — Она села на диван и скрестила ноги.

Харолд заерзал на кресле.

— Трудности не с Крисси, а с вашим сыном. Крисси говорит, что он украл ее сочинение про гусениц. Она должна была вчера сдать его учительнице, но не успела. — Даунер откашлялся. — Крисси умная девочка, миссис Себастьян. Она всегда делает уроки вовремя. И когда она сказала, что потеряла сочинение, я сразу понял: что-то не так. — Даунер кивнул, словно это могло подтвердить его правоту.

Оливия заморгала.

— Джейми украл ее сочинение? Мистер Даунер, я не думаю…

— Моя дочь не лгунья, миссис Себастьян. Она прожила в Шерраби всю свою жизнь. — Отец Крисси кивнул снова, как будто этот срок имел какое-то значение.

До Оливии начало кое-что доходить. Джейми был пришлым, следовательно, он мог украсть у маленькой девочки домашнее задание.

— Я уверена, что Крисси не лжет, — бодро начала она. — Возможно, она просто ошиблась…

Харолд Даунер выложил на стол свой козырь.

— Никакой ошибки. Ваш Джейми сам признался в этом.

— Вот как? — Оливия выпрямилась. Украл? На Джейми это было не похоже, но никогда не знаешь, чего ждать от ребенка. Тем более что Джейми переживал третий катаклизм за год. Сначала смерть отца, потом переезд в Шерраби, а теперь повторный выход матери замуж. Это могло сказаться на его поведении, хотя казалось, что он очень хорошо приспособился…

— Конечно, я поговорю с Джейми, — сказала Оливия. — Но я действительно не думаю… Он всего лишь маленький мальчик, мистер Даунер.

— Достаточно большой, чтобы шкодить, — проворчал Харолд.

— Да, но… Я уже сказала, что поговорю с ним. И если он действительно виноват, мы постараемся, чтобы он все объяснил учительнице Крисси…

— Этого недостаточно. Мальчишка нуждается в хорошей порке. — Борода Харолда затряслась от праведного гнева.

Подбирая слова, которые могли бы его успокоить, Оливия краем глаза заметила какое-то движение в дверях.

В проеме, скрестив ноги в бриджах, стоял Саймон. Его рука лежала на плече Джейми. Интересно, сколько времени они так стоят?

Саймон Себастьян казался спокойным. Но Оливия заметила его раздувающиеся ноздри и поняла, что он не видит в этом ничего смешного. Джейми же, почувствовав, что ему угрожает порка, явно испугался.

— Доброе утро, — сказал Саймон, хладнокровно улыбаясь Харолду. Он повернулся к Оливии. — Какие-то сложности, дорогая?

Если бы Оливия не была так взволнована, она бы посмеялась над столь нарочитым проявлением аристократической семейной солидарности. Но она хорошо понимала, что это должно было выбить Харолда из колеи.

К несчастью, Харолд в это время ел глазами Джейми и ни на что остальное не обращал внимания.

— Зачем ты это сделал, мальчик? — Он поднялся, подошел к Джейми, нагнулся и посмотрел ему в глаза.

Джейми задрожал.

— Позвольте… — Саймон наклонился и взял пасынка на руки. — Ну, мистер Даунер, чем могу помочь?

Оливия догадывалась, что Саймон все слышал, но заставляет Харолда повторить рассказ, давая Джейми время справиться со страхом.

— Понимаю, — сказал Саймон, когда Харолд во второй раз изложил свою жалобу. — Что скажешь, Джейми? Ты ведь не крал работу Крисси, нет?

— Да, — пробормотал Джейми, зарываясь лицом в плечо Саймона, А потом с тяжелым вздохом спросил: — Ты будешь меня пороть?

— Едва ли, — сказал Саймон и взял мальчика поудобнее. — А теперь говори правду.

— Правда в том, что он украл сочинение моей дочери. О гусеницах, — добавил Харолд, как будто это усугубляло вину Джейми. Он нацелился бородой в Саймона, который только приподнял брови. — Так сказала Крисси.

— Не сомневаюсь, — сказал Саймон таким тоном, словно это дело ему надоело. — Джейми, зачем ты посоветовал Крисси сказать, что ты украл ее работу?

Джейми поднял голову, и Оливия увидела, что у него задрожала нижняя губа. Она крепко ухватилась за диван, чтобы не вскочить и не взять сына на руки. Это было бы ошибкой. Саймон прекрасно справлялся с ситуацией и без ее вмешательства.

— Я не… — начал Джейми.

— Джейми. — На сей раз в голосе Саймона прозвучало предупреждение. Мальчик вздохнул и начал снова.

— Ну что-то в этом роде… — признался он.

— Да? И в каком же роде?

— Что… что пусть она лучше скажет своему папе, что это сделал я, потому что ее папа не очень меня любит и всему поверит. А я не хотел… не хотел… — Сначала слова сыпались из него как горох, а затем фраза повисла в воздухе.

— Ты не хотел, чтобы ругали Риппера? Верно?

Джейми потер правый глаз тыльной стороной руки.

— Я слышал… слышал, как ты сказал, что если еще раз увидишь, что Рип ест почту, то сделаешь из него фарш. А он не хотел есть Криссину домашнюю работу, честное слово, не хотел, но она махала ею над головой, и он подумал, что она хочет поиграть в перетягивание каната, и… и…

— Джейми. — Саймон участливо положил руку на его белокурый затылок. — Я не знал, что ты слышал, как я грозил Рипу сделать из него фарш. Если бы я знал, то объяснил бы тебе, что это просто шутка. Мы с ним так шутим. Видишь ли, мы понимает друг друга. А сейчас, когда мистер Казинс повесил корзину для писем, за Рипа можешь не беспокоиться. Ну что ж… — он повернулся к мрачному Харолду Даунеру, — моя жена все объяснит учительнице Крисси. — Он светски улыбнулся Оливии. — Не правда ли, дорогая?

Оливия кивнула. В эту минуту учительница Крисси волновала ее меньше всего.

— Крисси — хорошая ученица, и я уверен, что все будет в порядке, — продолжил Себастьян. — А поскольку Крисси и Джейми, кажется, стали большими друзьями, возможно, мы возместим вам моральный ущерб, если пригласим Крисси пожить у нас несколько дней.

Он снова посмотрел на Оливию, и та снова кивнула.

— Я уверен, что вы с миссис Даунер будете рады побыть вдвоем, — решительно закончил Саймон, показывая, что говорить больше не о чем.

Оливия едва не хихикнула. Иронически приподнятая бровь Саймона бросала Харолду вызов. Она следила за происходившей в душе Даунера борьбой между типичной для обывателя ненавистью к чужакам и возможностью несколько дней пожить спокойно, а заодно и похвастаться тем, что его дочь пригласили погостить в поместье.

Мир и самоуважение победили.

— Ну, раз так, тогда ладно, — неохотно согласился он. — Если вы говорите, что мальчик ни при чем… — Он покачал головой. — Не могу поверить, что Крисси солгала мне. — Харолд явно стремился к тому, чтобы последнее слово осталось за ним.

— Она не хотела, — быстро сказал Джейми. — Это все я придумал, мистер Даунер. И Крисси очень любит Рипа.

— Гмм… Ну что ж. — Харолд сделал над собой гигантское усилие и выдавил подобие улыбки. — Тогда забудем об этом.

— А Крисси можно будет приходить играть со мной? — пользуясь моментом, не отставал Джейми.

— Гмм, — снова откашлялся Харолд. — Говоришь, вы друзья с моей Крисси?

— Да, — сказал Джейми. — Конечно, она не мальчик, но…

— Тогда все улажено, — перебил его Саймон и повернулся к Харолду. — В таком случае не смеем больше отнимать у вас время. — И не успел Харолд открыть рот, как Саймон учтиво указал ему на дверь.

Оливия откинулась на спинку дивана и испустила протяжный вздох. Когда Саймон вернулся в гостиную, она посмотрела на мужа с грустной улыбкой.

— Ты хорошо справился с этим делом, — сказала она. — Я не могла придумать, что ему сказать, а… — Тут ей в голову пришла другая мысль. — Как ты догадался, что во всем виноват Риппер?

— Опыт, — протянул Саймон. — И хорошее знакомство с его вкусами. Кстати, ты и сама неплохо держалась с этим Даунером. Я никогда не говорил, что у тебя повадки прирожденной герцогини?

— Один раз говорил. В день нашей свадьбы. — Оливия вонзила ногти в ладони и села на ручку глубокого кресла с изголовьем.

— Угу. — Саймон нахмурился и резко спросил: — А где Джейми?

— Пошел искать соучастника преступления.

— Рипа? — Саймон покачал головой. — Пес прячется под сараем для инструментов. Он заранее чует беду и умеет вовремя исчезнуть.

Его глаза смеялись. Оливия с досадой ощутила комок в горле.

— Ты хорошо обращаешься с Джейми, — пробормотала она, отворачиваясь, чтобы Саймон не увидел ее мокрых щек. — Лучше Дэна. Хотя я старалась, чтобы Джейми видел в своем отце только хорошее.

— Я знаю. Ты поступала правильно.

Тон Саймона стал сдержанным, и Оливия вспомнила, что он с самого начала знал, каким отцом был Дэн. Она заставила себя оглянуться и увидела стоявшую на перекладине кресла поразительно длинную ногу в прекрасно сшитых бриджах для верховой езды. Быстро подняв глаза, она сказала.

— Я старалась. Саймон…

— Да? — Он выпрямился, сбросил с себя куртку и перекинул ее через плечо. — Что?

Он собирался уйти. Нужно было что-то сказать, чтобы заставить его задержаться. Нужно позарез. В тот момент, когда они сообща действовали против Харолда Даунера, ей показалось, что еще есть шанс…

Шанс на что? На то, чтобы вернуть Саймона к себе в постель? Человека, который тебе никогда не нравился и которому нельзя доверять? Человека, который знает о тебе все и может воспользоваться этим знанием, как ему заблагорассудится?

Саймон шагнул к двери, и все ее рассуждения тут же потеряли смысл. Она должна найти путь к его сердцу!

Оливия сказала первое, что пришло ей в голову.

— Саймон, я… ты добр к Джейми, и я… ну, сейчас, когда я не работаю, у меня не так уж много дел по дому. Миссис Ли готовит, Энни с помощницами убирает дом. Когда Джейми станет старше, я смогу вернуться к бухгалтерской работе, но сейчас… Нет ли чего-нибудь такого, что я могла бы делать? Я имею в виду, для тебя.

— Надеюсь, что сможешь, — лаконично сказал Саймон. Его глаза больше не смеялись.

— Смогу?.. Ах да, забеременеть. — У Оливии упало сердце. Их медовый месяц не дал результата. — Да, но я говорила не об этом.

— Тогда о чем же?

Ему явно не терпелось уйти, а она ничего не могла придумать. Она твердо знала, что не хочет вечно жить с человеком, который приезжает только на уик-энд, знает о ней все и тем не менее не подпускает к себе. Или это она не подпускает его? Господи, чего она от него хочет?

Оливия больно закусила губу. Тут ее озарило, и она торопливо сказала:

— Я могла бы… попробовала бы… помогать тебе в работе. Я умею вести счета. А до того я работала секретаршей.

Саймон прищурился и смерил ее оценивающим взглядом, будто раньше ему не приходило в голову, что у Оливии есть не только тело, но и мозги.

Женщина залилась жарким румянцем. Будь он проклят. Зачем она, дура набитая, дала Саймону возможность еще раз напомнить, что он женился на ней только потому, что нуждается в наследнике?

Но, к ее удивлению, после короткой паузы Саймон кивком указал на дверь и сказал:

— Ладно. Пойдем со мной.

Когда Оливия замешкалась, напуганная его безапелляционным тоном и нескрываемым нетерпением, Саймон что-то пробормотал себе под нос, схватил ее за руку и потащил по коридору с такой скоростью, что ей пришлось бежать.

Кабинет Саймона выходил на озеро. Когда-то на террасах, отделявших дом от берега, был разбит виноградник, который, как рассказывал Саймон, давал неплохое вино. Оливия посмотрела в окно и ахнула. Поместье поразительно изменилось. На том месте, где стояли скучные домишки с мансардами, красовались шпалеры, увитые зеленой лозой. Если бы Саймон был принцем, Оливия бы поверила, что она Золушка…

— Оливия. Ты сказала, что хочешь что-нибудь делать. Перестань грезить наяву, — вторгся в ее фантазии бодрый голос Саймона.

Она спокойно кивнула.

— Извини. Что ты хотел мне поручить? — Оливия обвела взглядом обшитую панелями комнату с книжными шкафами от пола до потолка, компьютер и неуместное здесь резное деревянное бюро, казалось, знавшее лучшие дни, — единственный нестандартный предмет в этом идеально приспособленном для работы, но не имевшем своего лица кабинете.

— Вот. — Саймон вынул папку из середины аккуратной стопки документов, лежавших на письменном столе. — Ты очень грамотно пишешь. Можно проверить здесь орфографию и пунктуацию. Кажется, программа-редактор, установленная на компьютере, имеет на этот счет собственное мнение.

Оливия взяла у него папку.

— Что это? — спросила она.

— Отчет, который я написал для министерства.

— Ох… А это не секретно?

— Нет, — с раздражающе-снисходительной улыбкой сказал Саймон. — Отнюдь не все правительственные отчеты имеют гриф "секретно". В подавляющем большинстве они ужасно скучные. Этот отчет посвящен человеку, с которого я когда-то не спускал глаз. Теперь он сидит в тюрьме… Это не очень срочно, но я бы хотел, чтобы ты его закончила к Рождеству.

Он снова смотрел на нее сверху вниз.

— Понимаю, — кисло ответила она. — Ты уверен, что можешь доверять мне?

— Почему бы и нет? Ты моя жена.

О да, подразумевалось, что так оно и есть, но…

— Но это еще не причина, чтобы доверять тебе? — догадался он о направлении ее мыслей. — Не согласен. Доверие — весьма существенная часть такого брака, как наш.

Такого брака, как наш? Он не сказал "брака по расчету", но, безусловно, подумал. Достаточно видеть, как ему не терпится от нее избавиться.

— Саймон, — повинуясь странному порыву, произнесла она. — Я хочу…

— Да? — Саймон вздохнул, сел на краешек письменного стола и сложил руки на груди, словно разговаривал с нерадивым служащим. — Что ты хочешь?

Когда она не ответила, поскольку не знала, что сказать, он поднял брови и начал покачивать ногой взад и вперед. Оливия не двигалась. Тогда он кивком указал на папку и сказал.

— Можешь забрать ее с собой.

Он прогонял ее. Прогонял. А она не могла уйти. Между ними оставалось слишком много недосказанного. А когда появилась возможность поговорить, у нее отнялся язык. Да и что она могла ему сказать? Что он кажется ей невыносимо желанным, хотя сидит с небрежным видом и мечтает поскорее от нее избавиться? Что ей хочется бросить этот дурацкий отчет и упасть в его объятия?

Но какой смысл? Разве от этого что-нибудь изменится? Потому что как бы она ни желала его, она не может всей душой отдаться человеку, который женился на ней под фальшивым предлогом. Дэн, по крайней мере, был честным, когда делал ей предложение.

Она уже была у дверей, когда почувствовала на плече руку Саймона.

— Подожди минутку, — сказал он, — мне надо кое-что выяснить.

Оливия ждала. Она не смогла бы сдвинуться с места, даже если бы хотела этого. От его прикосновения у нее ноги приросли к полу. Языки пламени пронзали ее грудь, заставляли задыхаться, а она знала только одно — это пламя исходит от мужчины, который стоит у нее за спиной. Когда он положил на ее плечи обе руки и привлек к себе, жар стал нестерпимым и Оливия едва не лишилась чувства.

— Ага, — сказал Саймон. — Я так и думал. Это ответ на один из моих вопросов.

— Ч-что? — заикаясь пробормотала Оливия, которая понимала только одно — она не может жить без этого мужчины.

— Что ты обольстила меня в ту ночь не только из верности долгу.

Он почти угадал. Потому что в конце этой сцены верность долгу не играла никакой роли.

— Не только, — призналась Оливия, отчаянно пытаясь не выдать себя.

— Прекрасно, — пробормотал Саймон. — Долг и похоть. Первое скучно, второе чаще всего грязно. Комбинация не из лучших, верно? Конечно, если в нее не входит доверие.

Его слова возымели действие. Оливия обнаружила, что она может двигаться.

— Ты ведь не просишь так много, правда? — с горечью спросила она.

— Не думаю. — Ладони Саймона скользнули по ее рукам, погладили их, а затем медленно спустились на бедра.

Оливия застонала и крепко прижала к груди папку с рукописью. Саймон продолжал гладить ее. Когда у нее вновь отнялись ноги, Оливия повернулась к нему лицом и с отчаянной надеждой посмотрела в глаза.

Она сама не знала, что ожидала увидеть. Что угодно, только не отсутствие эмоций, только не равнодушие и холодное бесчувствие. Взгляд Саймона заставил ее ощутить такую колоссальную потерю и такое глубокое горе, которых она еще не испытывала. Но как она могла горевать о потере того, чего у нее никогда не было?

Что с ней случилось? Что случилось с тем браком, который был так удобен всем, кого это касалось? Он не нравился Саймону. По крайней мере, она так считала. И безусловно, не нравился ей.

Но он нравился Джейми.

Оливия закрыла глаза, чтобы не видеть загадочную маску, в которую превратилось лицо ее мужа. Могла ли она продолжать эту жизнь, борясь с сомнениями, замешательством и одиночеством ради своего кудрявого сына? Именно так она жила с Дэном. И выдержала.

Тут же все было по-другому.

Прошло несколько секунд, и она снова посмотрела на Саймона.

Черты его сильного лица были хорошо видны в беспощадном свете ясного ноябрьского утра. Вокруг глаз Саймона залегли глубокие морщины, которых месяц назад не было и в помине. Орлиный нос стал длиннее, отчего Саймон казался старше своих лет. Он смотрел на нее как слепой и продолжал мучить, гладя, лаская и сжимая ее бедра и ягодицы, пока Оливии не захотелось крикнуть, чтобы он овладел ею прямо здесь, на письменном столе, если хочет, пока она не сошла с ума.

Он нарочно мучил ее. Она поняла это по очертаниям его губ.

— Зачем, Саймон? — прошептала она. — Зачем?

— Почему бы и нет? — ответил он. — Это доставляет мне наслаждение. А тебе?

Он знал, что доставляет. Мучительное наслаждение. Но что он хотел доказать, заставляя ее признаться в этом? И что она хотела доказать ему?

— Как это может доставлять наслаждение? — страстно спросила она. — Я не мазохистка. Саймон, я думала, ты не хотел…

— О, я хотел, — тихо сказал он. Какой мужчина не захотел бы? К несчастью, я не хочу играть роль племенного жеребца. Несмотря на твой сексуальный хвостик.

Оливия застонала, когда пальцы Саймона выбили многозначительную дробь на соответствующей части ее тела. А когда они двинулись к внутренней части бедра, она не вынесла этого и вырвалась из его объятий.

— Из этого ничего не выходит, правда? — прошептала она, привалившись спиной к двери и пытаясь справиться с дыханием.

— Из чего?

— Из нашего брака…

— О, не знаю. Как по-твоему, что мы должны сделать, чтобы придать ему пикантность?

Так беззаботно, так насмешливо, так небрежно… Оливии захотелось вцепиться ему ногтями в лицо.

— Слишком поздно, — холодно сказала она. — Мы дали клятву в церкви, и я обещала…

— Ты обещала "иметь и хранить". С того дня и до конца жизни, — ответил Саймон. — Ты ждешь, что я освобожу тебя от этого обещания?

Невыносимая боль сжала грудь Оливии. Неужели она ждала освобождения?

— А ты бы освободил меня? — спросила она.

— Я этого не сказал.

— Нет. Но если бы сказал, я… — Она подняла дрожащую руку и отвела пышную прядь волос, упавшую ей на глаза. Если бы он сказал, что тогда? — Саймон, чего ты от меня ждешь? — спросила она. — Мы женаты всего два месяца, но… — Ее голос неожиданно дрогнул. — Я прожила с Дэном семь лет. Если бы он не умер, я прожила бы с ним всю жизнь.

Едкий туман, стоявший перед глазами, не помешал ей заметить первое чувство, отразившееся на лице Саймона с тех пор, как они вошли в кабинет. Но она не могла назвать это чувством. То была его тень, едва заметное сокращение мышц. А затем он снова овладел своим лицом.

У Оливии больше не было сил. Если бы она попыталась заговорить, то просто разревелась бы. Все еще сжимая в руках отчет Саймона, она резко повернулась и нетвердым шагом вышла из комнаты.

Ей показалось, что сзади негромко прозвучало:

— Оливия, вернись. Я не закончил.

Все, с нее хватит. Не обращая внимания на эти слова, она быстро вышла в сад и наполнила легкие морозным воздухом.

 

Глава 10

Дождь. Холодный, настойчивый, отвесный. Та сторона Нью-Йорка, о которой предпочитают не говорить. Ни жаркого лета, ни холодной зимы. Только сырость и вечная тоска. Зак расплатился с таксистом, поднял воротник пальто и устремился под козырек, который прикрывал парадное Эмминого дома.

Она жила не в Гринвич-Виллидж. Саймон ошибся. Ее манхэттенская квартира выходила на Сентрал-парк и не имела ничего общего с живописно богемной берлогой, которую ожидал увидеть Зак.

Когда Саймон сказал, что Эмма работает в тех районах города, которых приличная публика всеми силами избегает, Кенту представилась убогая однокомнатная квартирка в каком-нибудь старом клоповнике. Но в старых клоповниках не бывает швейцаров в форме и лифтов с ярко начищенными медными ручками и сверкающими белыми дверьми.

Зак нажал кнопку семнадцатого этажа и приготовился плавно вознестись к небесам.

Не успела дверь закрыться, как в кабину лифта вошла молодая женщина с длинными светлыми волосами. Она тревожно, как затравленный зверек, посмотрела на Зака, словно боялась, что тот вот-вот накинется на нее. Он едва справился с искушением оскалить зубы и зарычать. То, что любой мужчина представляет собой потенциальную угрозу, давно стало атрибутом современной американской жизни. Эта мысль часто угнетала его. Осуждать девушку не приходилось. Здесь то и дело совершались ужасные преступления — впрочем, как и в любом другом большом городе.

Именно поэтому он и оказался здесь.

С того момента, как Саймон сказал ему, что к кузине дважды вызывали "скорую помощь", в голове у Зака было только одно: как можно скорее положить конец этой глупости, пока Эмму не убили. Кент не успел подумать о том, как это сделает и что заставило его очертя голову сорваться с места, бросив все срочные дела.

Блондинка вышла на десятом этаже, и дальнейший путь Зак проделал в гордом одиночестве.

Эмма, которой сообщили, что к ней поднимается мистер Кент, ждала его в холле. В джинсах и потрепанном сером свитере она казалась заморышем. На ее левой щеке красовался бледный синяк.

Зак поставил сумку на ковер. Эмма посмотрела на нее, а потом подняла глаза.

Судя по тому, как Эмма стягивала рукой ворот свитера, она явно нервничала. Если бы он дал выход гневу, от которого готов был взорваться, то только напугал бы ее и ничего не добился.

— Привет, — сказала Эмма, протягивая руку. — Рада тебя видеть. Проходи.

Зак не обратил внимания на этот официальный жест и поцеловал ее в щеку. Эмма вздрогнула, уставилась в пол и махнула рукой в сторону открытой двери.

Такого приема он не ожидал. Зак открыл рот, потом закрыл его и поднял сумку. Оказавшись внутри, он по привычке осмотрелся.

Ярко, оригинально и прозрачно. Похоже на Эмму. Большие мягкие диваны бирюзовой кожи, средних размеров телевизор, столики со стеклянными крышками на почти белом ковре. Светлые стены, несколько незамысловатых, но ярких акварелей. Слева под аркой виднелась небольшая бело-серая кухня.

Зак поставил сумку рядом с дверью. Вполне приличная комната. Однако что-то в ней смущало его. Спустя какое-то время он понял: здесь не было ничего личного и ничего постоянного. Ни свитера на спинке стула, ни журнала, ни книги, ни даже какой-нибудь вазочки на столе. Все здесь было стерильно чистым.

— Очень мило, — сказал он, засовывая руки в карманы брюк. — Я думал, ты живешь в каком-нибудь тараканьем гнезде.

— Я достаточно насмотрелась на тараканьи гнезда, — ответила Эмма, — так что не вижу причины жить в них.

— Вот и я тоже. Но судя по тому, как ты живешь в последнее время, я подумал, что пора положить этому конец.

— Почему это? — Эмма умело скрывала раздражение, но Зак слишком хорошо ее знал, чтобы обмануться. — Я получаю деньги за свою работу, — напомнила она, не слыша от него ответа. — Жалованье, конечно, не королевское, но достаточное, чтобы жить в приличном доме.

Зак кивнул.

— Вижу. Значит, дни ты проводишь в травмпунктах, а вечерами сидишь за спиной охранников в форме? Так? — Он говорил спокойным, ровным тоном. Эмма не должна была догадаться, что при виде синяка на ее щеке ему захотелось ломать мебель и крушить безупречно белые стены.

Он решил, что Эмме удалось справиться с раздражением. Улыбка девушки выглядела вполне естественной.

— Не совсем. Днем я обычно собираю материал для своих призывов. Иногда и вечером тоже. Может, присядешь?

Зак посмотрел на нее с нескрываемым осуждением и опустился на ближайший бирюзовый диван.

— Почему ты приехал? — спросила Эмма, стягивая свитер у горла.

Зак гадал, не придумать ли какой-нибудь убогий предлог, объяснявший его присутствие в городе, но в конце концов отказался от этой мысли. Лгать он предпочитал только в крайних случаях.

— Саймон сказал, что ты решила дать себя убить, — сказал он. — Я приехал убедиться, правда ли это.

— Ох… А если это так?

— Если так, я сделаю все, чтобы ты выбрала не столь быстрый способ оказаться на том свете.

— Очень мило, что тебя это волнует. — Эмма стояла рядом, и он не видел ее лица. — Как бы там ни было, Саймон ошибся.

— Рад слышать. Значит, ты перестала ходить в эти места?

— Места? — Ее тон был таким непринужденным, словно Зак говорил о посещении цирка или зоопарка.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Трущобы. Гетто. Кварталы бедноты. И я не сомневаюсь, что ты выбрала это сама. — Зак повернулся к ней лицом. Она отступила в арку и стала похожа на маленькую серую мышку, защищавшую свою норку от страшного черного кота.

— Нет, — сказала девушка. — Я не перестала ходить туда, где могу быть полезной. Ты сам всегда говорил, что я избалованная. Так почему ты не хочешь, чтобы я узнала, что такое жизнь во всех ее, даже самых страшных, проявлениях?

Зак встал. Внутри разгоралось медленное тепло, которое не имело ничего общего с чувственностью. На мгновение он утратил контроль над собой. Это была Эмма. Его Эмма. Она не имела представления о том, что делала. Девчонке крупно повезло, что она выжила и отделалась лишь синяками и царапинами. Но даже если бы ей досталось еще сильнее, она не собиралась складывать эти трофеи к его ногам.

— Я не возражаю, причем категорически, против того, чтобы тебя убили, — сказал он. — Или сделали что-нибудь похуже.

— Хуже? — Брови Эммы поднялись вверх. — Ты говоришь о "судьбе, которая хуже смерти"? Это кто, Шекспир?

Зак начинал чувствовать то же, что чувствует бык на арене, когда его дразнят пикадоры.

— Я говорю о тебе, черт побери! Нью-йоркские улицы — не место для бабочек, Эмма. Ты можешь думать, что это игра — точнее, игра в крестовый поход против бедности. Но едва ли ты будешь смеяться, когда однажды очутишься в морге.

— Нет. — Когда Зак угрожающе шагнул в ее сторону, Эмма попятилась на кухню и слабо улыбнулась. — Едва ли. Но ведь я тогда ничего не буду чувствовать, верно?

Хотя Эмма крепилась изо всех сил, Зак понимал, что она готова заплакать. При мысли о гаде, который называл себя мужчиной, но посмел ударить девушку, он выходил из себя.

Эмма часто замигала, и ее дерзкое курносое личико внезапно показалось Кенту таким невыносимо милым, что ему захотелось подойти поближе, схватить эту дрянь за плечи и трясти до тех пор, пока она не поклянется, что больше никогда не будет подвергать риску свою хорошенькую шейку.

Это была очень тоненькая шейка. Он мог бы свернуть ее одной рукой…

И только печаль, стоявшая в ее необыкновенных глазах — сегодня вечером серых, а не зеленых, — не позволила Заку поднять на нее руку. Что он делает? Зачем думать о бессмысленном насилии, когда все, чего он хочет, — это обнять Эмму и защитить ее.

Чтобы не поддаться искушению, он сунул руки в карманы. Будет нелегко защитить Эмму от самой себя. Она смела, упорна и упряма как осел. Зак помнил, как она, еще не умея плавать, бросилась в озеро Шерраби, чтобы спасти тонущего котенка. В тот раз он оказался рядом и вытащил ее. Но сейчас он не мог придумать никакого другого плана спасения, кроме ее похищения и тайного вывоза в Англию.

И все же он спасет ее, хочет она того или нет.

— Эмма, — рассудительно начал Кент (впрочем, не слишком надеясь на то, что она послушается), я не хочу, чтобы ты занималась этой работой. Это слишком опасно. Ты можешь с таким же успехом зарабатывать деньги, сидя в кабинете.

Эмма обернулась и взяла чайник.

— В кабинете я сижу тоже… Хочешь кофе? — Она посмотрела на часы. — Или предпочитаешь поесть?

Зак тяжело вздохнул.

— Я ел, но кофе с удовольствием выпью… Однако больше всего я хочу, чтобы ты посмотрела в лицо фактам.

— Каким фактам? — Эмма наполнила чайник.

— Например, тем, что у тебя на левой щеке синяк, а на костяшках правой руки ссадина.

— Это пустяки. Видел бы ты остальное… Правда, сейчас уже почти все зажило.

Этого Зак уже не вынес.

— Эмма! — прорычал он, засовывая в карманы стиснутые кулаки, чтобы не пустить руки в ход. — Пожалуйста, немедленно поставь чайник и посмотри на меня!

Эмма послушно опустила чайник и подняла лицо. Ее выражение было столь бесхитростным и безыскусным, что Зак с трудом сдержался.

— Ладно, — сказал он. — Хватит. Ты пообещаешь мне и поклянешься всеми святыми, что отныне будешь работать в кабинете или не будешь работать вовсе?

— Я думала, ты хотел, чтобы я работала, — ответила Эмма, проводя рукой по своей безукоризненной прическе.

— Хотел. И хочу. Но я никогда не имел в виду работу, которая заставит тебя рисковать жизнью.

— Ты занимался такой работой много лет. И занимаешься ею до сих пор.

— Ты забываешь об одном, — проворчал Зак, не подумав о том, как могут подействовать на Эмму его слова. — Я мужчина.

Далеко внизу началась какофония гудков. Очередная пробка…

— Я не забыла, — сказала Эмма и прижалась спиной к раковине. — К чему ты клонишь, Зак?

Зак махнул рукой на здравый смысл и ринулся напролом.

— К тому, что я этого не потерплю. Либо ты согласишься заниматься нормальной безопасной работой, как другие женщины, либо…

— Либо что, Зак? — Голос Эммы был негромким, но в нем таилось предупреждение.

— Либо ты пожалеешь о своем упрямстве.

Увидев ее вздернутый подбородок и впившиеся в раковину пальцы, Зак понял, что избрал неверный подход. Подход, который заставит ее упереться всеми четырьмя копытами и сделать наоборот.

Но он уже не мог остановиться и по-прежнему вел себя как викторианский отец. Черт побери, он и ощущал себя викторианским отцом! Во всем был виноват этот синяк. Это означало, что до тех пор, пока он не придумает что-нибудь другое, у него остается только один выход.

— Что ты замышляешь? — спросила Эмма, еще крепче впиваясь в раковину.

Зак мрачно усмехнулся. Она знала его почти так же, как он ее.

— Ничего. У тебя есть какие-нибудь планы на вечер?

Эмма захлопала глазами.

— Я хотела посмотреть телевизор и пораньше лечь спать.

Он кивнул.

— Отлично. Это мне вполне подходит.

— Тебе? — Она посмотрела на него с подозрением. — Зак, где ты собираешься ночевать?

— Здесь. — Он снял пиджак. — Этот диван у дверей выглядит вполне подходящим.

— Нет! Это невозможно! — Ее волнение было едва ли не лестным.

— Возможно. Я останусь.

— Но почему? Мы… Ты не…

— Нет. Ничего подобного. Я же сказал, что буду спать на диване.

Эмма заметно ссутулилась.

— Зак, чего ты хочешь? Мы согласились, что не подходим друг другу. Какое тебе дело до того, чем я занимаюсь? И почему… почему ты хочешь остаться?

Он улыбнулся. Теперь это можно было себе позволить. Она задавала вопросы вместо того, чтобы выставить его. Предзнаменование было хорошее.

— Я собираюсь забрать свою спящую красавицу, — сказал он. — И поэтому хочу остаться. А что до твоих занятий… Думаю, они заботят меня по привычке. Я зарекся обвинять тебя в отсутствии здравого смысла и ответственности перед обществом.

Эмма закусила губу.

— Я не безответственная, Зак. Я хорошо знаю, что делаю. А даже если и нет — ради бога, тебе-то что до этого?

— Если бы я не сказал тебе, что ты избалованная — а ты такая и есть, но это не преступление, — ты бы не бросилась, как Дон-Кихот, воевать с ветряными мельницами и не стала бы доказывать мне, что ты изнежена не больше, чем все остальные.

Как ни странно, вместо того чтобы с пеной у рта отрицать это обвинение, Эмма только посмотрела на него и отвернулась к стене.

Зак тут же воспрянул духом. Теперь ни в коем случае нельзя было спускать ее с крючка.

— Это ведь правда? — спросил он.

Эмма кивнула.

— Да. Но это ничего не меняет. Я не брошу работу только для того, чтобы ты мог очистить свою совесть.

— А я и не прошу тебя ее бросать. Прошу только, чтобы ты не была дурой. Ты не социальный работник, а журналист. Публицист, если хочешь. Так что не отбивай хлеб у тех, кто действительно знает, что делает, и не заставляй этих людей по кусочкам восстанавливать то, что ты разрушила, сунувшись туда, куда тебя не просили. Глупо подвергать себя опасности только ради того, чтобы собрать деньги для детей, которые умеют выживать в такой обстановке и приспособлены к ней в тысячу раз лучше, чем ты! Я знаю, что говорю. Потому что я сам из этих детей.

Когда огромные глаза Эммы увлажнились и на щеку упала одинокая слеза, Зак застонал, признавая свое поражение, и привлек девушку к себе.

Он не целовал ее, только обнимал. Эмма положила голову ему на плечо и позволила гладить себя по волосам. Она не двигалась, и, казалось, даже не плакала. Но когда Эмма подняла лицо, рубашка Зака была мокрой, хоть выжимай.

— Ну вот, — сказал он, приподняв ей подбородок. — Теперь иди умойся, а потом будем пить кофе, о котором ты, кажется, совсем забыла.

— А потом?

Он криво улыбнулся.

— Потом поговорим. А уже совсем потом я надеюсь лечь спать.

Эмма кивнула.

— О'кей, — сказала девушка и пошла в ванную как кроткая овечка, которой, как прекрасно знал Зак, она отнюдь не являлась.

Кент, глядя Эмме вслед и видя ее прямую спину и склоненную голову, едва удержался, чтобы не пойти следом и не признаться, что во всем этом нет ни слова правды.

Он знал, что был несправедлив к ней. Вообще-то Эмму можно было убедить. Если бы он избрал другую тактику вместо того, чтобы изо всех сил давить на нее, она согласилась бы внять голосу рассудка. Но он поддался гневу и отрезал себе пути к отступлению. Он давно знал свою Эмму, ее щедрость, верное и безнадежно упрямое сердце. Сердце, которое вплоть до того дня, когда он наконец согласился его принять, принадлежало только ему и никому другому.

Зак тихонько чертыхнулся и взял забытый чайник. Теперь он знал, что должен делать. Был только один способ спасти Эмму от самой себя — способ, от которого он отказался несколько недель назад.

Больше он такой ошибки не сделает.

Зак почесал в затылке, невесело усмехнулся и поставил чайник на плиту.

Эмма тяжело оперлась о раковину. Ее тошнило.

Она не помнила, когда взбунтовался желудок. Возможно, в тот момент, когда Зак вышел из лифта и она, увидев любимое лицо, испытала пронзительную боль, заставившую ее отвернуться. Или когда он прижимал ее голову к своему плечу и позволял плакать в жилетку. Наверняка она знала только одно — что ее внутренности выворачиваются наизнанку. Она всегда так чувствовала себя рядом с Заком, и это не имело никакого отношения к еде. Яичница со шпинатом и мороженое едва ли могли вызвать несварение желудка.

Если бы Эмма не знала твердо, то могла бы подумать, что беременна. Но ее месячные были точными как часы. Вернее, как рыба, которой их кормили в школе каждую пятницу. Не было ни малейшего шанса на то, что она носит ребенка Зака. Она не применяла никаких предосторожностей, но Зак применял, и как всегда его точка зрения восторжествовала.

Эмма смочила в холодной воде бледно-розовую салфетку, провела ею по лицу и наконец набралась смелости посмотреть в зеркало.

— Уй! — застонала она и прижала салфетку к глазам.

Почему она об этом вспомнила? Неужели она действительно хочет родить от Зака ребенка? На кухне он был таким добрым… Вообще-то доброты в нем было немного. Там, где он вырос, мягкость не поощрялась. И все же Эмма знала, что он был бы прекрасным отцом…

— Прекрати, Эмма, — громко сказала она себе, чтобы получше дошло. — Ты отказала ему, потому что он сделал тебе предложение из чувства долга. Уж не думаешь ли ты, что он сделает его снова? По другой, более лестной причине?

Нет, она так не думала. На этот раз Зака пригнала к ней совесть. Его мнение о ней не изменилось. Он считал ее работу глупостью и хотел, чтобы она ее бросила, по одной-единственной причине — не желая нести ответственность, если с ней что-нибудь случится. Вернее, уже случилось. Причем дважды.

Эмма злобно повернула кран. Может, Зак и прав. Может, она была бы более полезна, если бы сидела в кабинете. Впрочем, разницы никакой. Она не собиралась в угоду ему бросать работу.

Девушка вытерла лицо и, не поглядев в зеркало, с приклеенной к губам лучезарной улыбкой отправилась на кухню.

Зак, скрестив руки на груди и прижавшись темным затылком к стене, сидел за белым деревянным столом. На плите грелась турка с ароматным кофе, а на столе красовались две чашки с дымящимся напитком.

Эмма одобрительно принюхалась, села за стол, и ей сразу полегчало.

— Хорошо. Я рада, что ты чувствуешь себя как дома.

— Дома? — Зак указал рукой на пустую комнату с яркими стенами. — Дома? Это, по-твоему, дом?

— А что?

— Здесь пусто. Голо. Как будто ты собираешься удрать отсюда, не заплатив по счету.

— Ох… Нет, это не так. Я просто… ну, не знала, сумею ли пустить здесь корни.

Разве можно было сказать Заку, что именно он был главной причиной, по которой ей не хотелось оседать на одном месте? После того утра в столовой Шерраби она потеряла покой. Тепло, уют, домашний очаг — это не для нее.

Конечно, Зак ничего не понял.

— Ты имеешь в виду, что решила переехать к родителям? Саймон сказал, что они были бы рады твоему возвращению в родное гнездо.

Он что, издевается? Думает, она не в состоянии прожить самостоятельно от силы пару месяцев?

— Нет, — возразила Эмма. — Я хочу сказать, что надолго не загадываю. Не знаю, чем я буду заниматься и где стану жить. Поэтому нет смысла особенно суетиться.

— Я так не думаю. — Зак опустил руки и наклонился к столу. Он закатал рукава, и Эмма поняла, что не может отвести глаз от его загорелых мускулистых рук с гладкой кожей и извилистыми венами. Рук человека, не привыкшего просиживать штаны в кабинете.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила она.

— О тебе. Эмма, не упрямься и перестань всех нас сводить с ума…

— Догадываюсь, что "всех нас" означает самого тебя.

— Среди прочих.

— Если бы ты и прочие занимались своим делом, то не было бы и проблемы, правда?

— Была бы. Эмма, ты ведешь себя как ребенок!

Ну вот, опять. Это какая-то сказка про белого бычка. Эмма, делай, что тебе говорят, будь хорошей девочкой. Эмма, становись взрослой и иди работать. Нет, это не та работа. Не веди себя как ребенок…

Ее опалил жар. Жар гнева и обиды, от которого лицо покрылось уродливыми красными пятнами. Эмма со скрежетом отодвинула стул и вскочила, задев стол коленом и перевернув свою чашку.

Зак не успел опомниться, как водопад горячего кофе залил его брюки и заструился на пол.

— Эй! — воскликнул он и тоже вскочил. — Посмотри, что ты наделала!

Эмма не сводила глаз с мокрого пятна на его бедре.

— Ты не… Ты обжегся?

— Всего-навсего вторая степень, так что можешь не беспокоиться.

Эмма метнулась к раковине.

— Снимай брюки. Ожоги лечат холодной водой.

— Что?

Голос Зака заставил ее остановиться. В этом голосе больше не было гнева. Она неохотно обернулась.

Его темные глаза смотрели на Эмму не то с юмором, не то с угрозой. Но он улыбался. Честное слово, улыбался.

— Сделай это сама, — сказал он, садясь на угол стола.

— Что, снять с тебя брюки? — Эмма не верила своим ушам. Он серьезно? Скабрезные шутки не в характере Зака.

— Почему бы и нет? Так тебе будет легче лечить мои раны.

— Или насыпать на них соли.

— Этого я тебе не позволю. Ну что, начнем?

Эмма покачала головой, не зная, смеяться ей или удирать без оглядки.

— Нет. Я уйду, а ты снимешь их сам. Позовешь, когда закончишь. Я приду и промою.

Не давая Заку времени возразить, она убежала в ванную и заперлась на задвижку.

Там она прижалась ухом к стене и стала ждать негодующего крика. Но его так и не последовало. Эмма подошла к раковине и вымыла руки, густо намылив их мылом с запахом лимона. С кухни по-прежнему не доносилось ни звука. Когда ее часы показали, что прошло десять минут, она открыла дверь и осторожно прокралась в комнату.

Сначала она не увидела Зака. Но, пройдя мимо одного из бирюзовых диванов, поняла, что там что-то не так. Эмма остановилась и оглянулась. Это "что-то" и было Заком.

Он вытянулся на диване, облаченный в одни шелковые боксерские трусы. На его левом бедре виднелось слабое розовое пятно. Глаза Зака были закрыты.

Эмма облизала губы, на цыпочках прошла по ковру и остановилась рядом.

Зак. Человек, которого она любила с юности и ради которого жила на свете. Ее страсть больше не была страстью подростка, но стала сильным и постоянным чувством, с которым теперь предстояло мучиться всю жизнь.

Она проглотила комок в горле, не сводя глаз с обожженного бедра Зака. Это была ее вина. Но Зак спал, значит, ему не очень больно. Она подошла к бельевому шкафу, достала голубое фланелевое одеяло и бережно укрыла его полуобнаженное тело. Хотелось смотреть на него снова и снова, но она не могла позволить Заку замерзнуть.

Он улыбался во сне и без привычной маски, которую носил, чтобы скрывать свои мысли, казался удивительно беззащитным.

Повинуясь внезапному желанию, Эмма наклонилась и быстро поцеловала его в лоб.

Но недостаточно быстро. Она промедлила несколько секунд, вдыхая знакомый запах его тела и наслаждаясь его теплым дыханием. Когда Эмма неохотно выпрямилась, Зак протянул руку и схватил ее за талию. В следующий миг ее ноги оторвались от пола, и не успела Эмма опомниться, как оказалась лежащей на Заке. Ее губы были в нескольких дюймах от его рта. Вторая рука Кента сжимала ее затылок.

Эмма ахнула. А затем его губы прильнули к ее губам — или ее к его, какая разница? — и она забыла, что собиралась сопротивляться ему, забыла все, кроме своей страсти и голода.

Спустя какое-то время — но далеко не сразу — к ней вернулся здравый смысл. Эмма пыталась заговорить, пыталась объяснить, что думала, будто он спит. Но он не спал, и спустя несколько секунд она забыла, что хотела что-то сказать.

Опытные руки Зака скользнули по ее бедрам, и не успела Эмма моргнуть глазом, как ее джинсы оказались на полу. За ними последовал серый свитер.

— Так лучше, — пробормотал Зак. — Намного лучше.

Эмма тоже так подумала. Особенно после того, как ее лифчик и трусики пополнили собой кучку лежавшей на ковре измятой одежды.

— Теперь твои, — прошептала она, отбрасывая в сторону голубое одеяло и протягивая руку к талии Зака.

Ее пальцы скользили по черному шелку, посылая чувственные сигналы вверх по руке. Но она была не так опытна, как Зак; в конце концов он засмеялся и разделся сам.

— Не беспокойся, — шепнул он. — Еще научишься, крошка Эмма. Непременно научишься.

И весь следующий час Эмма училась. А учиться было чему. Она изучала тело Зака… а заодно и свое собственное.

А когда урок закончился и они лежали рядом на бирюзовом диване, слишком сытые, чтобы разговаривать, и слишком возбужденные, чтобы спать, Эмма медленно спустилась с облаков.

Что случилось с ней за этот час? Как это вышло? Сначала Зак велел ей снять с него брюки и обработать раны; десять минут спустя он сам снял с нее джинсы, овладел ею… и это было чудесно. Если такова была его месть, она понимает, почему говорят, что месть сладка.

Она задумчиво глядела на его плоское ухо, идеально прилегавшее к голове. А затем Зак потянулся за одеялом, и это движение вывело Эмму из транса.

— Зачем? — спросила она, когда Кент закутал ее. — Зачем, Зак? Это было… это была фантастика. Но теперь мне будет труднее без этого обходиться, только и всего.

Рука Зака лениво похлопала ее по заду.

— Видишь ли, я совершенно не собираюсь без этого обходиться.

— Но ты сказал…

— Нет, это ты сказала. Что не собираешься выходить за меня. Но тут ты ошиблась, моя дорогая. Ты собираешься выйти за меня. Никакого другого способа удержать тебя в моей постели и избавить от беды я придумать не могу. Поэтому завтра можешь подавать заявление об уходе. — Он снова похлопал ее. — Что нужно сказать?

О боже… Эмма прижалась щекой к его груди. Если бы она стояла, ее сердце выпрыгнуло бы из груди и упало на пол.

— Нет, — прошептала она. — Нет, Зак. Это… Я не могу. Мы не можем.

— А почему? — Как ни странно, в его голосе не слышалось раздражения.

— Потому что я не брошу работу ради того, чтобы облегчить твою совесть. И потому что я не могу выйти замуж за человека, который женится на мне из чувства долга.

— Понимаю. — Зак разомкнул объятия и сел. — А с чего ты взяла, что я женюсь на тебе из чувства долга? Как по-твоему, чем мы сейчас занимались? Исполняли свой дол? В словаре это называется по-другому.

Оцепеневшая Эмма положила голову на мягкий кожаный валик. Что бы ни говорил Зак, горькая, невыносимая правда состояла в том, что рано или поздно им придется расстаться.

— В словаре это называется страстью, — вяло сказала она.

— Уже теплее. Страсть — это не долг, крошка Эмма.

— Нет, — согласилась она. — Но и не любовь.

— Ага. — Он погладил ее ногу через одеяло. — Любовь. В этом все дело. Я должен был догадаться.

Эмма ждала, что он продолжит свою мысль, но Зак молчал. Он только гладил ее ногу и мрачно смотрел в потолок, как будто видел там то, чего не видела она.

— Да, — сказала она. — В этом. В этом и в моей работе.

Он кивнул.

— Конечно. Так и есть. — Внезапно Зак перестал гладить ее и встал. Эмма, моргая, следила за тем, как он надевает трусы и подходит к окну.

Эмма села и завернулась в голубое одеяло. Зак стоял к ней спиной и смотрел на дождь, которому не было конца. Поскольку Кент молчал, Эмма сказала первое, что пришло ей в голову:

— Дожди замучили. И листья облетают. Кажется, зима в этом году будет ранняя.

— Да. Эмма… — Он сделал паузу, а затем быстро вернулся к дивану. Быстро и молча — так он делал все на свете.

— Что? — спросила она, испуганная выражением его глаз.

— Эмма, я женюсь на тебе не из чувства долга…

— Ты вообще на мне не женишься.

Он сделал нетерпеливый жест.

— Но и сказать, что я тебя люблю, я тоже не могу. Я думал, что любил Саманту, хотя теперь вовсе не уверен в этом. Могу сказать наверняка только одно: когда я услышал, чем ты здесь занимаешься…

— Ты прилетел, чтобы вмешаться.

Зак нахмурился.

— Нет. Я прилетел, чтобы положить этому конец. Потому что не мог смириться с мыслью, что твое окровавленное маленькое тело будет лежать в сточной канаве. Или… — Он отвернулся, и Эмма видела только его четкий профиль. — Или что какой-нибудь пьяный подонок попытается… — Он осекся, и Эмма закончила за него.

— Изнасиловать меня, — спокойно произнесла она.

— Именно. — Зак тяжело вздохнул, и Эмма увидела, что на его подбородке туго натянулась кожа. — Ты можешь назвать это любовью? Если можешь, тогда я, наверное, действительно люблю тебя.

— Если бы ты любил меня, то не заставлял бы делать то, что хочется тебе. Ты бы понял, как для меня важна моя работа.

Работа! Подумаешь, велика важность! Что ей стоило уступить и сказать "да"?

— Именно так я и поступил бы, — сказал он. — Если бы любил тебя. Но я поступил бы так же, если бы и не любил. А теперь выбирай, пойдешь ты к алтарю по доброй воле или тебя придется гнать к нему пинками и тащить за волосы. Интересное было бы зрелище, верно?

— Что? — Увы, у Эммы вырвался смешок. Она засмеялась и не смогла остановиться. Зак не шутил. Он искренне думал, что может силой заставить ее выйти за него замуж.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Смейся. Это тебе идет. Ну?

Эмма смотрела на него. Если бы только она могла принять его ультиматум, согласиться сделать то, что он хочет… Но она не смела. Стоит позволить Заку настоять на своем, и он будет приказывать ей всю оставшуюся жизнь. Но если она откажет… Нет, это тоже невозможно. Потому что если бы она так сделала, будущего не осталось бы вообще. Ни у нее, ни у него.

— Я не знаю, — прошептала она, стягивая вокруг шеи голубое одеяло.

— Хорошо, — сказал Зак. — Значит, договорились. — Он посмотрел на часы. — Сегодня звонить родным уже поздно, поэтому мы можем вернуться к тому, с чего начали.

— Но… — начала Эмма. — Я не сказала…

— Нет, — согласился Зак. — Это я сказал. А теперь сними с себя одеяло и дай мне официальный ответ.

Завтра, смутно думала Эмма, пока Зак сбрасывал одеяло и поднимал ее ноги на диван. Завтра я объясню ему…

Но вскоре она забыла про завтра и отдалась мучительному наслаждению, которое ожидало ее сегодня.

Когда утром она проснулась, дождь прекратился, а Зак исчез из квартиры.

На кухонном столе лежала записка. В ней говорилось, что Зак отправился за хлебом и яйцами. Постскриптум гласил, что Эмма может не торопиться: он уже позвонил ей на работу и сообщил, что Эмма выходит замуж, уезжает из Нью-Йорка и больше не сможет у них работать.

Эмма бросила записку на пол и долго топтала ее ногами, прежде чем выбросить в мусорное ведро.

А потом пошла к телефону.

 

Глава 11

Оливия смотрела на экран телевизора и делала вид, что ей интересны переживания комической старухи с хриплым голосом, дочь которой якобы присоединилась к группе рок-музыкантов с бритыми головами.

Джейми уже спал, Саймон ночевал в Лондоне, а ей самой было скучно, неуютно и одиноко. Наверное, можно найти что-нибудь поинтереснее. Она нажала кнопку на пульте дистанционного управления, и на экране появилось изображение красивого сельского дома. Оливия сделала гримасу. У нее самой есть красивый сельский дом, так что спасибо, не надо…

Может, все было бы по-другому, если бы она в прошлый уик-энд вернулась, когда Саймон окликнул ее, а не убежала бы в холл, прижимая к груди папку как щит. Он сказал, что еще не закончил разговор. Но она больше не маленькая девочка и давно отвыкла повиноваться властному голосу. Поэтому она не обратила не него внимания и инстинктивно устремилась на кухню. Если Саймон пойдет за ней, то не станет устраивать скандал при миссис Ли, решила она тогда.

Хвала Небесам за то, что на свете есть миссис Ли. Быстрая, как гончая, маленькая кухарка была в Шерраби самым близким ей человеком, а в тот день Оливия особенно нуждалась в дружеском участии.

— О господи, — сказала миссис Ли, закрыв дверцу духовки и оглянувшись на Оливию, которая села за выскобленный деревянный стол и невидящим взглядом уставилась на кастрюлю с бисквитом. — Вы такая бледная, как будто увидели привидение, миссис Саймон. — Ее острые глаза сузились. — Что-то не так с бисквитом?

— Нет, пахнет замечательно. — Оливия глубоко вздохнула и одобрительно сморщила нос. Слава богу, она пришла куда нужно.

— Просто меня немного тошнит, — объяснила она.

Что ж, отчасти это было верно.

Когда миссис Ли автоматически посмотрела на ее талию, Оливия, начинавшая привыкать к тому, что в Шерраби ее фигура вызывает повышенный интерес, покачала головой и сказала:

— Нет, это не то…

— Угу. Стало быть, тогда дело в мистере Саймоне. Он что, плохо с вами обращается? Я заметила, что он проводит с вами не так уж много времени.

— Он очень занят, — осторожно ответила Оливия.

— Занят! Ох уж эти его занятия! — Миссис Ли осуждающе покачала головой. — Знаете, именно так было у него с мисс Сильвией. Но там было что-то странное.

— Сильвия? Она была странная? Саймон о ней почти ничего не рассказывал.

— Ну, еще бы. Как-никак вы его новая жена.

— Нет, думаю, не поэтому. — Она подождала, надеясь, что миссис Ли объяснит, в чем заключалась странность Сильвии. Но кухарка промолчала, и Оливия задумалась. Может, Сильвия была нездорова, страдала какими-нибудь припадками? Не поэтому ли Саймон готов был рвать и метать, когда при нем упоминали имя бывшей невесты?

Сколько загадок, сколько вопросов без ответа…

— Не думайте, — сказала миссис Ли, — Саймон не обижал ее. С ним все в порядке, с нашим мистером Саймоном. Несмотря на все эти страшные вещи, которыми он занимался.

— Страшные вещи? — слабо повторила Оливия.

— Сами знаете. — Миссис Ли махнула рукой, испачканной в муке. — Все эти шпионы и беготня с пистолетами. Могли пострадать люди. Не нравится мне это.

Она говорила так, словно прежняя работа Саймона была не поиском информации, необходимой для безопасности государства, а игрой, затеянной непослушными мальчишками.

Оливия начала приходить в себя. В присутствии миссис Ли у нее всегда улучшалось настроение.

— Саймон больше не занимается такими вещами, — напомнила она, взяла ложку и с рассеянным видом попробовала тесто, пропитанное вином и взбитыми сливками.

— Надеюсь, что нет. Теперь он женатый человек. — Миссис Ли отобрала у Оливии ложку, заменила ее чистой и поставила на стол мелкую тарелку.

— Извините, — сказала Оливия, чувствуя себя ребенком, сунувшим палец в пудинг и пойманным на месте преступления. — Миссис Ли… вы ведь любите Саймона, правда?

— На свете мало людей лучше, чем он. Вам бы следовало это знать, миссис Саймон.

— Да. Да, конечно, я знаю, — быстро согласилась Оливия.

Неужели здесь видят ее насквозь? Неужели у нее все на лице написано? Как ни любила она компанию миссис Ли, у нее не было желания обсуждать с кухаркой свою семейную жизнь. Да и Саймону это тоже едва ли пришлось бы по вкусу.

— Я… э-э… пойду поищу Джейми, — сказала она, вставая и отодвигая стул. — Он играет на улице с Риппером. Чувствую, до ланча ему придется привести себя в порядок.

— Гм! Этот Риппер настоящее бедствие, — проворчала миссис Ли. — Хотя нет смысла жаловаться на него мистеру Саймону. Слишком уж он мягкосердечный.

Мягкосердечный? Оливия, направившаяся в сад, покачала головой. Саймон? Ну да, он мог быть мягкосердечным, когда все его устраивало. Но в последнее время он был мягким как гранитная скала. Особенно в том, что касалось Оливии.

Когда беспокойный внутренний голос пробормотал, что у Саймона есть для этого причина, она ощутила досаду. Черт побери, разве она нарушала его уединение, а потом притворялась, что этого не делала? Разве отказывалась ложиться с ним в постель? Так чего он от нее ждет? Чтобы она признала за ним право делать все, что ему хочется, в том числе читать то, что не должен был читать ни при каких обстоятельствах.

Нет, этого он не дождется. Такое право дает только любовь, а она никогда не любила его так, как когда-то любила Дэна… и никогда не полюбит.

Но сможет ли она жить с мужчиной, куда более сильным, властным и твердым, чем Дэн? Сумеет ли всеми силами сохранять этот брак так же, как сохраняла предыдущий? Она не была дезертиром. Просто устала. Устала притворяться, что все хорошо, когда ничего хорошего нет. И не сомневалась, что Саймон будет продолжать обдавать ее холодом, пока она не согласится беспрекословно подчиняться его требованиям.

На это он не имеет права.

Над головой запела птица. Оливия подняла глаза, посмотрела на тонкие ветви лип, четко вырисовывавшиеся на фоне жемчужного неба, и тут ей впервые пришло в голову, что она очень хотела доверять Саймону… и безмерно злится на него именно потому, что он сделал это невозможным.

Если бы ей не нужно было думать о Джейми…

И тут, словно по мановению волшебной палочки, до нее донесся крик. Секунду спустя из кустов вылетели Джейми и Риппер и чуть не сбили ее с ног. После этого у Оливии не было времени думать о Саймоне, потому что следующие полчаса она счищала с мальчика и собаки засохшую грязь и листья и убеждала сына, что садиться за стол в таком виде нечего и думать.

К тому времени, когда они принялись за еду, Джейми был хмурым, Оливия — усталой и подавленной, а Саймон — как всегда бесстрастно любезным и холодным. Казалось, сцены в кабинете не было и быть не могло.

Но ланч в конце концов закончился, и Саймон сказал, что вернется в кабинет заканчивать работу. Джейми и Оливия отправились на лужайку играть в крокет.

Рано утром в понедельник Саймон уехал в Лондон.

И, конечно, останется там до конца недели…

Оливия мрачно смотрела на экран телевизора. Красивый сельский дом. Неужели его обитатели так же чужды друг другу, как они с мужем? Она пожала плечами, выключила телевизор и пошла наверх почитать перед сном.

— Эмма! Что ты здесь делаешь? — Когда на следующее утро Оливия спустилась в столовую и увидела дорогую гостью, у нее сразу поднялось настроение.

— Читаю про эвтаназию, — ответила Эмма.

Оливия фыркнула в кулак.

— Хорошенькое чтение для начала дня! Ты не видела Джейми? Его нет в комнате. — Очень хотелось узнать, что снова привело кузину Саймона в Шерраби, но, как всегда, ее первой заботой был сын.

Эмма отложила газету.

— Да. Он съел три куска этой вонючей копченой селедки, которую вы, англичане, так любите, и Энни повела его в школу.

— Уже?

— Он сказал, что до уроков у них будет репетиция рождественского представления.

— Ах, да, конечно. — Как она могла забыть об этом? Должно быть, на нее сильно подействовало отчуждение Саймона. Кроме того, в последнее время она стала чересчур привыкать к помощи Энни. — Джейми играет мудрого волхва, — объяснила она Эмме.

— Да. Так он и сказал, — пряча глаза, ответила Эмма.

Оливия улыбнулась.

— Я знаю, о чем ты думаешь: тот, кто поручил ему эту роль, сам далеко не мудрец.

Эмма улыбнулась в ответ, но улыбка ее была бледной; казалось, девушка готова заплакать.

— Да, так я и подумала.

— Я тоже. Но учительница сказала мне, что он до сих пор не поджег ясли Христа и не подбил пастухов на мятеж. — Оливия села в кресло и принялась за завтрак. — Однако я на всякий случай держу пальцы скрещенными… Эмма, так что тебя привело к нам? Не подумай, что я не рада тебя видеть.

— Сама не знаю. Просто удрала. Мама и папа опять уехали путешествовать, а я всегда пользовалась Шерраби как убежищем. — Она взяла треугольный тост, подумала и положила его обратно.

— Но ведь теперь у тебя своя квартира, — напомнила Оливия. — Разве можно убежать от самой себя?

— Я отказалась от апартаментов. Какой в них смысл, если у меня больше нет работы?

— Ох… — Оливия поняла, что допустила бестактность. — Ты… гм… уволилась?

— Не совсем. — Эмма ткнула вилкой в жареный помидор. — Это сделал Зак. Он позвонил в офис и сказал, что я переезжаю в Англию.

— Что?! — Ошарашенная Оливия налила себе кофе вместо чая. — Так ты переезжаешь?

— Ох, Оливия… — Эмма оставила помидор в покое и принялась за яйцо. — Я сама не знаю, что делаю. Я чувствую себя такой… потерянной.

— Это мне знакомо.

— Правда? — Эмма подняла глаза. — Да, конечно, тебе пришлось пережить тяжелые времена…

Оливия не стала объяснять, что тяжелые времена далеко не закончились. Золовка, отчаявшаяся решить собственные проблемы, вряд ли была в состоянии помочь кому-нибудь другому.

— Хочешь поговорить? — участливо спросила она.

— Сама не знаю. Может быть. — Эмма отвлеклась от статьи и отложила газету.

— У вас с Заком что-то случилось? — подсказала Оливия.

— Да уж. Случилось. Короче говоря, он прилетел в Нью-Йорк, велел мне бросить работу и заявил, что женится на мне. Вот и все.

— И ты согласилась?

Эмма покачала головой.

— Нет. Как я могла? Он не любит меня, а просто хочет командовать мной.

— Думаю, это было только начало, — сухо заметила Оливия.

— Нет. Он провел у меня ночь, а когда я проснулась, Зак уже ушел, оставив записку. Оказалось, он позвонил в фонд и сказал, что я больше не буду у них работать.

— О господи… И что же ты сделала?

— Я позвонила в офис и сообщила, что это ошибка. Но там заявили, что срок моего контракта истек и они решили не продлевать его. Мои призывы оказались настолько эффективными, что теперь они будут пользоваться ими несколько месяцев — возможно, с небольшими изменениями. Кроме того, они сказали, что я стала для них… помехой. Так что Зак оказался абсолютно прав, — трагически закончила она.

Оливия подумала, что именно эта правота и задела Эмму больнее всего.

— Ну что ж, — осторожно сказала она. — Разве это не значит, что ты можешь выйти за него замуж? А работу ты найдешь и здесь.

— Только если его высочество ее одобрит, — горько ответила Эмма.

— Ты не должна осуждать его. На тебя дважды напали. Никакой любящий тебя мужчина не смирился бы с этим.

— Да, конечно. — Эмма взяла вилку и набросилась на беззащитную жареную картошку. — Но я сомневаюсь, что он действительно любит меня. Он просто чувствует свою ответственность. И хочет командовать…

— Не очень похоже на Зака. Конечно, я знаю его хуже, чем ты…

— Просто ты на его стороне, — рассердилась Эмма.

— Нет. Я пытаюсь понять обе стороны. Что он сказал, когда вернулся? Извинился?

— Нет. Он сказал: "Что я тебе говорил?"

Как всякий мужчина, со вздохом подумала Оливия. Если бы Заку хватило мозгов сказать, что он виноват, но поступил так, потому что любит ее, Эмма тут же упала бы в его объятия, чего, как она сильно подозревала, жаждали оба. Она видела, как Зак смотрит на Эмму. Дело там было далеко не в постели.

Когда-то на нее саму так же смотрел Дэн…

Она намазала тост маслом и деловито спросила:

— А что было потом?

— Я сказала, что он ублюдок, и ушла. Но… ох… Оливия… — Эмма положила вилку и прикрыла рукой рот. В ее глазах — на сей раз бирюзовых — заплясали искорки смеха. — Когда я дошла до Пятой авеню, то поняла, что ушла из собственного дома. Поэтому я вернулась, чтобы прогнать Зака.

Оливия безуспешно попыталась подавить смешок. Но когда Эмма опустила руку, оказалось, что она тоже смеется.

— Знаешь, Эмма, — спустя несколько минут выдохнула Оливия, когда обе они вытерли глаза салфетками с монограммой Шерраби. — По-моему, тебе не о чем волноваться. Ничто не в состоянии надолго испортить тебе настроение.

— Кроме Зака, — становясь серьезной, ответила Эмма. — И ничего смешного, — сурово добавила она, когда у Оливии снова поползли вверх уголки губ.

Оливия взяла себя в руки и участливо кивнула.

— И что же, он ушел, когда ты прогнала его? — спросила она.

— Нет. Его уже не было. И с тех пор я его не видела.

— Гмм… — Оливия поглядела на нее с прищуром. — Поэтому ты и приехала?

— Нет! Конечно нет! Он невозможный! — Эмма говорила с такой горячностью, что Оливия испытала искушение процитировать фразу Шекспира о тех, кто слишком громко протестует. Но тут в холле пробили часы. Она встала и сказала, что должна поговорить с миссис Ли насчет обеда.

Миссис Ли не нуждалась ни в каких указаниях и прекрасно знала, что будет готовить на обед. Но Эмма снова взялась за газету и углубилась в рассказ о женщине, которая убила своего любовника цветочным горшком.

Оливия поднялась к себе в спальню и минуту-другую задумчиво смотрела в окно, глядя на луговую траву, колеблемую ветром. Затем она сняла трубку стоявшего у кровати телефона и набрала номер.

— Доброе утро, "Себастьян и Кент", — неприветливо произнесла Диана, недовольная тем, что ее оторвали от дела.

— Доброе утро. Мистер Себастьян у себя? Это миссис Себастьян. — Ей все еще было странно называть себя так.

— Да, на месте. — Оливии показалось, что секретарша сквозь зубы пробормотала "к несчастью". — Минутку, пожалуйста.

После короткой паузы раздался голос Саймона:

— Да? В чем дело, Оливия?

Холоден и вежлив, как всегда. Оливия вздохнула.

— Здесь Эмма, — сказала она.

— Да? Ну что ж, раз так, скучать тебе не придется.

— Да, но я звоню не поэтому. Зак на месте?

— В данный момент нет.

— Но он вернется?

— Очень надеюсь. Оливия…

— Подожди. — Оливия подняла руку, как будто он мог ее видеть. — Я подумала… Она выглядит ужасно смущенной и несчастной. Зак… тоже смущен?

— Если быть смущенным значит злиться больше обычного и изводить Диану, то да. Но тогда и я тоже смущен. По крайней мере, так она говорит.

— Бедная Диана. Саймон…

— Да? Оливия, ты звонишь по делу или?..

— Конечно, иначе я бы не стала отнимать у тебя время. Саймон, как ты думаешь, Зак любит Эмму?

— Возможно. Но не думаю, что тебе удастся заставить его признаться в этом. Он на собственном опыте убедился, чем кончается любовь.

О боже, каким мрачным и горьким стал его тон… Глядя в окно, Оливия следила за Кактусом и Перекати-полем, рысью скакавшими вдоль ограды дальнего луга. Какая мирная картина…

— Понимаю. Но все равно скажи Заку, что Эмма здесь, ладно? — Она изо всех сил пыталась говорить бодро и непринужденно. — Это может быть важно.

— Ладно. Как хочешь. Значит, увидимся в уик-энд. У тебя все в порядке? Больше не ссорилась с Харолдом Даунером?

— Нет. Все нормально.

— Ладно. Тогда до свидания.

— До свидания.

Саймон положил трубку. Черт! Почему при звуке голоса Оливии ему хочется рвать и метать? Неудивительно, что Диана жалуется на его характер. Он посмотрел на ползучее растение, которое секретарша притащила две недели назад, чтобы порадовать его. Эта проклятая штуковина медленно, но верно оплетала решетку.

Черт побери, он женился на Оливии, чтобы решить проблему, а не создавать новую. Он нуждался в неприхотливой жене, которая подходила бы ему в постели и быстро наградила его наследником. И за исключением последнего Оливия соответствовала этим требованиям. Она охотно делила с ним ложе; ее единственным требованием было дать ей какую-нибудь работу, которой можно было бы заполнить досуг. А обвинить ее в отсутствии наследника у Саймона не поворачивался язык.

Тогда почему же при виде Оливии или звуке ее голоса его обуревало непростительно-детское желание… Ладно, признаваться так признаваться. Ему хотелось причинить ей боль. Не физическую — это было не в его характере. Но чем-то отплатить ей за то, что она сделала из мухи слона и раздула историю с этим дурацким дневником.

Нельзя сказать, что в последние недели он был добр к Оливии. Вежлив — да. Но не добр. Целуя ее в прошлый уик-энд, он хотел не доставить ей удовольствие, а наказать. Но она казалась такой подавленной, такой отчаявшейся, что Саймон тут же ощутил угрызения совести. Он позвал ее, желая утешить…

А Оливия убежала и не стала его слушать.

Саймон стиснул зубы. Правда заключалась в том, что он не знал, как вести себя с Оливией. Если бы речь шла о постели, она не отказала бы ему. Этого не позволило бы ее врожденное благородство. Беда заключалась совсем в другом.

Пробормотав несколько слов, не предназначенных для слуха Дианы, Саймон встал, повернулся и три раза сильно ударился головой о стену.

— На твоем месте я бы этого не делал. — Саймон круто обернулся и увидел Зака. Тот стоял в дверях и ехидно улыбался. — Это плохо для дела, — продолжил партнер. — Дыры в стенах кажутся клиентам подозрительными.

— Черт бы тебя побрал, — сказал Саймон более дружелюбно, чем собирался.

— Будь по-твоему, — пожал плечами Зак. — Это личное или что-то, о чем мне следует знать?

— Личное. Кстати говоря, звонила Оливия. Она просила передать тебе, что Эмма в Шерраби.

— Ага… — Зак поудобнее прислонился к косяку. — После возвращения из Штатов партнер впервые расслабился, подумал Саймон. Словно наконец-то прибыл долгожданный багаж. — И как долго она там пробудет? — спросил Зак.

— Понятия не имею.

— Отлично. — Выражение лица Зака изменилось так быстро, словно он скинул с себя плащ. — Диана! — крикнул он. — Отмени все назначенные на завтра встречи. Я уезжаю по делам в Линкольншир.

— Мистер Кент! — крикнула в ответ Диана. — Как, опять? Это невозможно!

— Еще как возможно, — жизнерадостно отозвался Зак и, повернувшись к Саймону, вполголоса спросила: — Увидимся в уик-энд, Сай?

— Надеюсь… если ты не боишься злоупотребить моим гостеприимством. Не помню, чтобы я тебя приглашал.

Зак проигнорировал этот выпад и вышел, насвистывая "Когда святые маршируют" в тональности ре мажор.

Саймон грузно опустился в кресло. Зак никогда не свистел. Если Саймон не ошибся, это означало, что уик-энд предстоит веселый.

— Диана, — позвал он. — Зайди ко мне.

Когда в дверях появилась секретарша, он сказал:

— Напомни мне, чтобы я никогда не произносил в этом кабинете имя моей кузины Эммы. Оно выбивает моего партнера из колеи.

— Вы мне будете рассказывать! — дернула плечом Диана. — Он отменил все свои встречи. Женился бы он на ней и успокоился. Только не так, как вы. Не похоже, чтобы брак пошел вам на пользу.

— Спасибо, Диана, — кисло ответил Саймон. — Вижу, наблюдательность тебе не изменила. Но если ты дорожишь своей работой, то сделай усилие и постарайся держать свои проклятые наблюдения при себе. — Он взял со стола коробочку со скотчем и канцелярскую скрепку и швырнул их в Дианино ползучее растение.

— Не попали, — сказала Диана и бегом припустилась на свое место.

Эмма лежала в знакомой кровати и прислушивалась к завыванию ветра за окном. Через несколько недель наступит Рождество. Но настроение у нее было отнюдь не рождественское, наверное, потому, что к тому времени ее здесь не будет. Она вернется к родителям в Лонг-Айленд и окажется за миллион миль от Зака Кента.

Она беспокойно повертела головой. Безнадежно. С чего она взяла, что сможет уснуть? Она не спала уже несколько недель. Может, если лечь на живот… Нет, все без толку. Что-то буркнув себе под нос, Эмма отбросила одеяло и спустила ноги на пол.

Бррр… Она забыла про нелюбовь британцев к центральному отоплению. Саймон говорил, что родители провели его несколько лет назад, наверное, просто морочил ей голову. Она встала и потянулась за халатом, но вдруг передумала и почувствовала острое желание подышать свежим, холодным воздухом. Зная, что это глупо, но не в силах остановиться, она подошла к окну и распахнула его настежь.

В комнату ворвался ветер, захлопал шторами, чуть не сбросил с места серебряную вазу в форме бутона и сдул на пол пачку почтовых открыток. Эмма ахнула, закрыла окно и стала подбирать их.

Она что, с ума сошла? Что заставило ее открыть окно? Она действительно что-то услышала сквозь шум ветра или это ей только почудилось?

Когда последняя открытка легла на место, Эмма наконец поняла, что за послание передал ей ветер, на несколько секунд влетевший в ее комнату.

Ни о чем больше не думая, она сбросила халат и ночную рубашку, натянула теплые брюки, плотный серый свитер и голубой анорак, привезенные с собой из Штатов. Потом она спустилась по лестнице, прошла по тихому коридору и оказалась в гардеробной. Включив свет, она обнаружила сапоги всех мыслимых фасонов и размеров, рядами стоявшие на выскобленном деревянном полу. Эмма влезла в ближайшую более менее подходящую пару, бегом устремилась на кухню и через черный ход вышла на улицу.

К ее удивлению, ветер стих, а мороз ослабел. Она остановилась и прислушалась.

Да, так и есть. Ей пели серенаду.

Сердце бешено заколотилось, нервы напряглись как струна, и Эмма со всех ног припустилась к лесу. Еще не добравшись до опушки, она уже знала, кто ее ждет.

Зак сидел на том же замшелом пне, к которому она пришла много лет назад. Но на этот раз он играл "Зеленые рукава".

"Увы, любимая моя жестоко прогнала меня…" — всплыли в памяти давно забытые слова. Эмма притаилась в тени. Луна светила еле-еле, и в темноте лицо Зака казалось бледным пятном.

"Я так давно тебя люблю…"

Нет, он не любит ее. И она не прогоняла его. Или прогоняла? Нет, когда она вернулась, его уже не было.

Но ты хотела его прогнать, напомнила она себе. А он наказал тебя за это, вот и все.

— Зак… — позвала она. — Зак, что ты делаешь? Почему ты здесь? В самый разгар ночи…

— "И все же нет тебя милей, леди Зеленых Рукавов".

Зак закончил мелодию и спрятал губную гармошку в карман.

— Хотел проверить, придешь ли ты, — сказал он, как будто это разумелось само собой.

— Но я могла не услышать тебя.

— Я знал, что ты услышишь.

Ну что ей оставалось?

— Ты был прав. Я здесь.

— Да. — Он протянул руку. — Иди сюда.

Эмма двинулась к нему, как будто Зак был магнитом, а она иголкой. Когда она подошла достаточно близко, Кент взял ее за запястье, притянул к себе и поставил между коленями.

— Ну, крошка Эмма, — спросил он, — ты простила меня?

— Простила?

— За то, что я лишил тебя этой совершенно неподходящей работы?

— Да. — Она проглотила комок в горле. Тепло его бедер согревало ей кровь. — Я бы все равно лишилась ее. Они сказали, что я им мешаю, — лишенным эмоций голосом пояснила Эмма.

— Отлично. Ты тосковала по мне?

— Сам знаешь, что да, — прошептала она, осторожно касаясь его волос.

— Я ничего не знаю. Кроме того, что ты ушла от меня в страшном гневе.

— Я вернулась. Но ты уже ушел.

Зак просунул руки под голубую парку и сжал ягодицы Эммы.

— Нужно было дать тебе успокоиться. И решить, чего ты хочешь.

— Но ты знал, чего я хочу. Знал с первого дня.

— В тот день тебе было всего шестнадцать. Люди меняются. Могло оказаться, что ты одна из тех женщин, которые неутомимо преследуют жертву, но теряют к ней интерес, как только получат приз, — не могу подобрать другого слова. По крайней мере, так мне казалось.

— Как ты мог так думать? Это неправда!

— В самом деле? Я сделал тебе предложение. Наконец-то. А ты отказала мне.

Ухнула сова, и что-то мягкое коснулось лица Эммы.

— Я не могла по-другому, — сказала она. — Ты должен был понять.

— Но не понял. Я не морочу женщинам голову, как делает твой омерзительный кузен Джералд. — Его руки продвинулись еще дальше.

Эмма задрожала, но не от холода.

— О, я знала, что ты говорил серьезно, — с трудом вымолвила она. — Но не знала почему. И не уверена, что знаю сейчас.

— Правда? Ну что ж, не буду скрывать. Я сам не был уверен в этом вплоть до того утра, когда ты ушла от меня. И тут я представил себе ужасную картину, что проведу остаток своих дней без крошки Эммы. Кто же будет сводить меня с ума?

Если бы она видела его лицо… Проклятая темнота!

— Что ты хочешь этим сказать? — прошептала Эмма. Она не смогла бы говорить громче даже под страхом смертной казни.

— Когда ты отказала мне в первый раз, я решил, что, возможно, это и к лучшему. Но во второй раз все было по-другому. Я не поверил тебе и заманил в постель.

— Нечестный прием, — пробормотала Эмма.

— Нечестный? — Зубы Зака блеснули в темноте, а рука скользнула между ее ног.

Эмма задохнулась.

— Не надо, — взмолилась она.

Зак засмеялся, но руку не убрал.

— Почему? Тебе не нравится?

— Сам знаешь, что нравится. Зак, пожалуйста, я не могу так думать…

— А я и не хочу, чтобы ты думала. Хочу, чтобы ты сказала: "Да, Зак, я выйду за тебя". А потом мы отметим это как полагается.

— Почему? — простонала Эмма, отодвигая его колено и делая шаг назад. — Зак, почему ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

— А как ты думаешь, смешная женщина? — Его голос стал низким и протяжным. — Черт побери, потому что я люблю тебя. И, кажется, любил всегда.

— Ох, Зак… — Ощущая радость и невероятное облегчение, Эмма наклонилась и взяла его лицо в ладони. — Ты уверен?

— Как никогда в жизни.

— Тогда да. Да, да, да! Я выйду за тебя, Зак Кент. И буду делить с тобой радости и печали до конца моих дней.

Зак испустил вопль, который напомнил ей воинский клич шотландских горцев, и усадил Эмму к себе на колени.

Когда они перестали целоваться, он бережно поднял ее и опустил на ложе из мха и опавшей листвы. Под ее левым плечом оказался камень, а ногу кололо что-то острое. Но это не имело значения. Она протянула руки, и через миг темная фигура Зака оказалась сверху. Последнее, что она ощутила до того, как забыть окружающее, был знакомый запах его кожи.

Много времени спустя, когда любовные клятвы были скреплены близостью, Зак поднял Эмму на ноги и начал застегивать ее одежду.

— Ну вот, — сказал он. — Все улажено.

Эмма обняла его за талию, посмотрела снизу вверх и засмеялась.

— Да, — сказала она. — Это самый лучший способ. Зак…

— Что?

— Почему ты ждал все эти недели? Почему не вернулся за мной?

— Потому что тебе требовалось время. Время понять, чего ты хочешь. Я вел себя в Нью-Йорке как последний дурак. Тебе нужно было пережить это.

— Ты ужасно раскомандовался, — сказала Эмма.

— Да я знаю. Но ты должна понять — меняться я не собираюсь. — Он справился с последней пуговицей и застегнул молнию ее куртки до самого верха. — И ни за что не соглашусь, если твоя новая работа будет такой же, как предыдущая.

Если бы он сказал это несколько часов назад, она бы выпрыгнула из штанов, подумала Эмма. Но сейчас, когда она знала, что Зак любит ее, это не имело значения. Оливия была права. Все дело в любви.

— Может быть, я займусь той же работой, — задумчиво промолвила Эмма. — Она мне нравится. Но не думаю, что теперь мне понадобятся полевые опыты.

— Нет, — сказал Зак. — Не понадобятся.

Услышав его решительный тон, Эмма только улыбнулась. Если Зак Кент думает, что женитьба даст ему право командовать, то он сильно ошибается. Но не стоит торопиться. Она предвкушала удовольствие укротить строптивца.

— Что бы ты сделал, если бы я не прилетела в Англию? — спросила она.

— Наверное, вернулся бы в Штаты и забрал тебя. Но я знал: если любишь, прилетишь. — Он развернул ее лицом к дому. — Это было долгое ожидание. Диана будет рада, что все позади. Она говорила, что на меня смотреть противно.

Эмма засмеялась.

— Охотно верю. Потому что я сама ждала. Целых восемь лет… и Саманту.

— Ах, Саманту… Если хочешь знать, это ты толкнула меня в ее объятия. Я сдуру подумал, что она защитит меня от твоих козней. — Он властно обнял ее за талию.

Эмма засмеялась и положила голову на плечо Зака, наконец уверившись в постоянстве его любви.

— Я сама нуждалась в защите, — сказала она. — Знал бы ты, сколько сосновых иголок воткнулось мне в зад.

— Самое подходящее место. И для иголок тоже, — самодовольно ответил Зак.

— Ублюдок, — миролюбиво заявила Эмма. Сосновые иголки были не слишком дорогой платой за то, что она испытала с Заком.

Они вышли из леса в поле и увидели впереди отливавшую тусклым серебром крышу. Особняк был залит бледным лунным светом.

Когда они подошли к черному ходу, дверь открылась нараспашку и из нее пулей вылетел Риппер. На пороге стояла Оливия в алом халате. Увидев их, она поднесла руку ко рту. Но когда они подошли ближе, Оливия заметила сосновые иголки и остатки мха, покачала головой и рассмеялась.

— Эмма, — с трудом выдавила она. — Ох, Эмма… Поздравляю. Вы похожи на двух дикобразов. Разве я не говорила, что тебе ничто не страшно?

— Да, — промолвила Эмма. — Говорила. А я сказала: "Ничто, кроме Зака". Но оказалось, что он мне тоже не страшен.

Трое вошли в дом, продолжая смеяться. Риппер воспользовался тем, что на него не обращают внимания, забрался в кладовку миссис Ли и сожрал рулон вощеной бумаги, пакет чая и две булочки с изюмом.

 

Глава 12

В пятницу Саймон приехал домой поздно. Оливия уже лежала в постели, но услышала щелчок замка и довольный визг Риппера. Затем до нее донесся звук выдвигаемых и задвигаемых ящиков и негромкий скрип пружин старинной кровати с четырьмя столбиками.

После этого Оливия лежала без сна, вспоминая вытянувшееся рядом сильное теплое тело и нежное дыхание, касавшееся ее щеки. Если бы между ними не было стены, она могла бы прикоснуться к нему…

Безнадежно. Все безнадежно. Она вздохнула, махнула рукой на сон, села, включила лампу и взяла детектив П.Л. Джеймса, который читала уже две недели. Она билась над ним дольше, чем обычно, потому что не могла сосредоточиться на проблемах, стоявших перед Адамом Далглишем, составлявшим новый список подозреваемых. У нее было слишком много своих проблем. Нет, неправда. Проблема была одна. И называлась она Саймон Себастьян.

Если бы она могла ощутить хоть половину того счастья, которое ощущала Эмма с Заком…

Эти двое уехали в Лондон накануне. Между ними проскакивали такие электрические искры, что Оливия, смеясь, велела им быть осторожнее и не поджечь кровать.

— Какая там кровать? — весело ответил Зак. — Дай нам Бог благополучно добраться до дверей моей квартиры!

— Гмм… — Оливия смотрела, как он пытается впихнуть в тесный багажник "порше" последней модели пять Эмминых чемоданов и свою дорожную сумку. — Придется следить за заголовками газет. Так и стоит перед глазами: "Недостойное представление в холле роскошной лондонской квартиры. Оргия в лифте на глазах у сбежавшихся квартиросъемщиков".

— Дурочка, — дружелюбно огрызнулась Эмма, опустилась на сиденье рядом с Заком и хлопнула дверцей.

Оливия, помахав им рукой, вытерла слезы и шмыгнула носом. Они были так уверены в своей новообретенной любви и друг в друге. Она смутно помнила, что значит быть отчаянно влюбленной и пользоваться взаимностью. Конечно, они с Саймоном никогда не будут так счастливы. Но если бы они могли стать друзьями…

Пружины под Саймоном скрипели не переставая, и Оливия отложила книгу. Может быть, удастся дочитать завтра.

Но когда утром она спустилась в столовую, Саймон с Джейми уже ушли, и Оливия поняла, что слишком устала, чтобы чем-то заниматься. К ленчу они не вернулись. Оливия слонялась по кухне, помогала мыть посуду, путалась в ногах у миссис Ли и дождалась того, что ко всему привычная кухарка прогнала ее, посоветовав пойти к себе.

В конце концов Оливия легла спать. Два часа спустя она проснулась и умывалась холодной водой, глядя в зеркало на свое еще более осунувшееся и побледневшее за эту ночь лицо, как вдруг снизу донесся детский вопль.

— Рип! — кричал Джейми. — Рип, назад! Это мой самолет! Не трогай его! Эй! Отдай сейчас же!

Оливия торопливо вытерлась, натянула брюки и красный свитер и поспешила на шум. Добравшись до холла, она услышала скрежет собачьих когтей по деревянному полу, заметила хвост одушевленной малярной кисти, тащившей что-то в зубах и со всех ног удиравшей по коридору от гнавшегося за ней по пятам Джейми.

Оливия побежала следом и увидела, как Риппер, преследуемый Джейми, влетел в кабинет Саймона.

О боже… Саймон наверняка не обрадуется вторжению в его святая святых. Но Джейми был ее сыном. Она не могла уйти и бросить дело на мужа. В чем бы оно ни заключалось.

Оливия осторожно вошла в дверь вслед за двумя нарушителями спокойствия.

Ей сразу бросилось в глаза отсутствие Саймона. За письменным столом его не было. Оливия с облегчением закрыла глаза. Но в следующую секунду она заметила, что его образцовый кабинет перестал быть образцовым. По столу были разбросаны какие-то документы, бюро было открыто, несколько папок валялось на полу, корзина для мусора лежала на боку, а ее содержимое высыпалось на ковер.

— Джейми! — ахнула Оливия. — Это ты наделал?

— Нет. — Джейми показал пальцем на Рипа, который лежал на спине в углу под окном и задумчиво жевал пожелтевший бумажный лист. — Это Рип. Наверное, в отместку за то, что ему не дали есть почту. Он прыгнул прямо в этот… этот ящик… — Мальчик указал на бюро. — А потом на стол Саймона. Потрясный беспорядок, правда?

"Потрясный" было не то слово. Но Оливии еще не встречался пес, который умел бы открывать бюро. Она не преминула сказать об этом Джейми. Тот покачал головой.

— Этого Рип не делал. Ящик открыл Саймон. Я сам видел. Он выкидывал старые бумаги. Но потом остановился и сказал, что закончит после, потому что хочет покататься верхом. Я хотел поехать с ним, но он сказал: "В другой раз". — Джейми выглядел обиженным.

— Это не объясняет, что вы с Рипом делали в кабинете Саймона до того, как учинили в нем разгром, — сурово сказала Оливия.

— А разгром это то же самое, что беспорядок? — с интересом спросил Джейми.

— Да. — Оливия заскрежетала зубами. — Джейми, что это значит? Это кабинет Саймона…

— Я знаю, но он дал мне немножко бумаги, чтобы делать самолетики. А Рип украл самолетик, я погнался за ним, а он прибежал сюда и начал на все прыгать. Как будто он Бэтдог. Это было…

— Я знаю, — вздохнула Оливия. — Это было потрясно. — Она начала прикидывать в уме размеры ущерба, пытаясь решить, должна ли убраться сама или лучше оставить все до Саймона, который знает, куда что следует класть, как вдруг услышала мерный хруст в углу у окна.

— Что он там грызет? — спросила она. — А вдруг это что-нибудь важное?

— Нет, — пожав плечами, ответил Джейми. Я думал, он съел мой самолетик, но это что-то другое.

Час от часу не легче… Оливия подошла к Рипперу и вынула у него из пасти мокрый бумажный шар. Расправив его, она решила, что это страница какого-то отчета.

— Где он это взял?

— Не знаю. — Джейми это не интересовало. — Пойдем, Рип. Миссис Ли собиралась печь бисквит. Шоколадный. Наверное, уже готово.

Риппер заколотил хвостом по полу, бросил на Оливию укоризненный взгляд и вслед за Джейми затопал на кухню.

Оливия положила на стол изжеванный листок и разгладила его. Возможно, там не было ничего важного. Отпечаток казался бледноватым, но виной тому могло быть, что ее очки для чтения остались наверху. Вероятно, это был старый вариант того правительственного отчета, над которым до сих пор бился Саймон. Того самого, который он просил отредактировать.

Она начала читать. Это был не отчет. Оливия протерла глаза и начала снова.

Нет. Нет, не может быть. Она плохо видела без очков. Это какая-то ошибка. Она взяла листок и поднесла его к свету.

Никакой ошибки.

В отчете шла речь о мисс Сильвии Леандер, которая возбуждала дело об установлении отцовства Симоны Леандер, двух лет от роду. Оливия продолжала вчитываться в ошеломляющие слова, не обращая внимания на окружающее и не чувствуя ничего, кроме пульсирующей боли в висках.

Это был вовсе не отчет, а фрагмент письма. Письма от адвокатской конторы, извещавшей некоего Саймона Себастьяна, что Сильвия Леандер согласна принять солидную денежную сумму в обмен на то, что заберет из суда свое заявление.

Больше на листке не было ничего. Предложение обрывалось на полуслове.

Оливия глядела на скомканную бумагу. Мелкие буквы плясали у нее перед глазами. Она тупо уставилась на верхнюю часть страницы и увидела цифру два, а над ней дату.

Письмо было послано почти девять лет назад.

Она закрыла глаза, открыла их снова, но ничто не изменилось. Слова остались теми же самыми, жестокими и простыми.

Одиннадцать лет назад Сильвия родила ребенка Саймона. Спустя почти три года она обратилась к нему за помощью.

Но… но всего лишь несколько недель назад Саймон женился на ней, Оливии, потому что нуждался в законном наследнике. Она прижала ладонь к горящему лбу. Тогда почему же он не женился на Сильвии много лет назад? Сильвии, про которую говорил, что никогда не спал с ней? Еще одна ложь? Да, так и есть.

У нее заболело сердце. Она сделала глубокий вдох.

Почему? Почему Саймон не сказал ей правду? Она всегда знала, что он что-то скрывает. Но это не имело смысла. В майорате на Шерраби не было ни слова о том, что наследник Саймона должен быть мальчиком. Если только не…

Она проглотила комок в горле. Во рту было сухо, как будто туда набили песку, а боль в груди стала еще сильнее.

Конечно, если только Симона не была дочерью Саймона. Но в дело вмешался суд. Сильвия не стала бы подавать заявление, не будь у нее доказательств. Или стала бы?

Оливия подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу.

Как он мог? Саймон, ее муж, отказался от собственного ребенка? Неужели все мужчины такие? Даже Саймон? Да, Дэн лишил ее иллюзий, но она надеялась и верила, что Саймон совсем другой. Ему следовало быть другим.

Оливия опустилась в кресло и, не сводя со злосчастной страницы невидящих глаз, услышала донесшийся из холла детский смех. Джейми. Ее сын. Ребенок, ради которого она вышла за Саймона. Она обхватила ладонями локти и начала раскачиваться всем телом. Безнадежность и опустошенность сменились слепым, безудержным гневом.

Как Саймон смел скрыть правду от нее, его законной жены? Как он смел добавить новый шрам к старым, исполосовавшим ее душу?

Оливия только тогда поняла, что в буквальном смысле слова скрежещет зубами, когда сжала кулаки и с силой ударила ими по зеленому сукну письменного стола. Сшиватель и коробочка со скрепками присоединились к тому, что уже валялось на полу.

Шум этого падения заглушил скрип открывшейся за ее спиной двери.

— Так, Оливия. Читаешь мои бумаги? — спросил звучный голос. — Классический случай, когда горшок обзывает чайник черным. Чья бы корова мычала, а, Оливия?

Оливия застыла на месте. Она не слышала, как вошел Саймон, но обязана была ощутить его присутствие, даже если он не говорил бы этим насмешливым тоном, от которого у нее по спине бежали мурашки. Что ж, возможно, горшок действительно обзывал чайник. Сейчас это ее не заботило.

Оливия медленно развернула кресло.

Саймон стоял в середине комнаты, нагнув голову и опустив руки. Видно, он только что заметил царивший здесь хаос.

Она следила за тем, как шок почти сразу сменился неверием, а затем гневом, от которого у Саймона сузились глаза.

— Оливия, — с деланной небрежностью сказал он, — что ты делаешь в моем кабинете, расстроенная, как Риппер, пропустивший утреннюю почту, и окруженная тем, что напоминает последствия налета разъяренных турок?

Как ни странно, злоба Оливии сразу уменьшилась; она боролась с желанием истерически расхохотаться. Но смеяться было нельзя. Потому что смех тут же сменился бы слезами. Гнев был ее единственным спасением от боли, которую Оливия только начинала осознавать. Пока что она чувствовала одно: при виде саркастического лица Саймона в ее сердце вонзилась раскаленная игла.

Удивительно, но то, что он читал ее дневник, теперь потеряло всякое значение. Значение имело лишь одно — он не сказал ей о своем ребенке. Если только в письме была правда.

— Саймон, это правда?

— Что правда? — не моргнув глазом спросил он.

— То, что у тебя есть дочь. — Она пыталась унять дрожь в голосе, который перестал быть похожим на ее собственный.

Саймон не отвечал… и ее злоба постепенно угасала. Когда он так смотрел на нее, Оливия чувствовала себя чем-то отвратительным. Тем, что Риппер выкопал в лесу, принес домой и положил к ногам хозяина. Этот взгляд убивал гнев и превращал его в отчаяние. Потому что в глазах Саймона было что-то непонятное, что-то больное и пугающее, от чего хотелось отвернуться и закрыть лицо руками.

— Ты думаешь, что это правда? — наконец спросил Саймон и сунул руки в карманы.

— Что? Откуда мне знать? Саймон… — Оливия осеклась. Неужели он даже сейчас не мог ответить прямо?

Он пожал плечами.

— Раньше ты не церемонилась с выводами. Но если ты хотела найти это письмо, зачем тебе понадобилось превращать мой кабинет в нечто среднее между свалкой и археологическими раскопками Риппера?

— Ох! — воскликнула Оливия. — Как ты мог? Неужели ты подумал, что я…

— Я не знаю, что думать. Может быть, это извращенная месть за воображаемую обиду. — Он решительно повернулся и закрыл дверь. — Хотя должен признаться, что это не в твоем характере.

— Не в моем? Ты так уверен, что знаешь мой характер? Временами мысль перевернуть все вверх дном казалась мне очень привлекательной? — Она с яростным вызовом ответила на его осуждающий взгляд.

Саймон подошел к окну и уселся на подоконник.

— Оливия, если у тебя не найдется подходящего объяснения всему этому… — Он жестом указал на разоренный кабинет. — Поверь мне, лучше бы оно нашлось.

Оливия посмотрела на мужа с тревогой. Он барабанил пальцами по бедру. Нет, отнюдь не беспорядок в кабинете был причиной того, что их связь лопнула, как старая проволока. Но что бы ни говорил Саймон, она не боялась его. И никогда не будет.

— Надеюсь, ты не угрожаешь мне? — спросила она.

— Я тоже надеюсь… Попробуй начать с этого. — Он уселся поудобнее и показал рукой на пол. — Если тебе было что-то нужно, стоило только попросить.

— Ох! Но я не… — Она остановилась. Ей ничего не было нужно. Но некоторое время назад она задала ему вопрос. Самый главный вопрос, на который он не ответил.

Ее вновь обожгло воспоминание о письме.

Сильвия. Симона. Требование денег.

— Да? — отвлек ее резкий голос Саймона. — Ты что-то сказала?

Оливия закрыла глаза, не в силах видеть этого жестокого, властного человека. Она чувствовала себя так, словно сама была виновата в тягчайшем преступлении.

— Я не громила твой кабинет, — ответила женщина с твердостью, удивившей ее самое. — Это Риппер. Но сейчас важно другое. То, что ты не рассказал мне о Симоне…

— Я сам буду решать, что важно, а что нет, — прервал он.

— Что? — Оливия умолкла, подыскивая подходящие слова. Какое наглое высокомерие! Но в этот миг их взгляды встретились, и она увидела в суровой линии губ Саймона нечто большее, чем высокомерие. Его окаменевший подбородок выдавал едва сдерживаемое напряжение, которое не имело ничего общего с негодованием из-за случившегося в кабинете. Что-то было не так. За этим крылась мучительная загадка, которую она была обязана отгадать, если надеялась когда-нибудь понять своего мужа.

По стеклу за спиной Саймона струились потоки дождя; из холла доносилось слабое тиканье часов. Она сделала еще одну попытку.

— Саймон, не таись от меня. Пожалуйста. Скажи мне правду. Симона действительно твоя дочь?

Сомневаться не приходилось: на этот раз она добилась своего. Он не стал отвечать ей вопросом на вопрос. Оливия слышала его неровное дыхание, видела углубившиеся морщинки вокруг рта и пальцы, сжавшиеся в кулаки. Он сердится? Или пытается, как всегда, скрыть от нее свои настоящие чувства?

— Саймон… — Желая как-то снять невыносимое напряжение, которое она чувствовала, но не могла объяснить, Оливия невольно протянула к нему руку. Она просила его сказать правду. Господь свидетель, она имела на это право. Но сейчас важнее всего было пробить брешь в стене, которой он отгородился от нее.

Однако вместо того, чтобы принять протянутую ему руку, Саймон встал и повернулся к жене спиной.

— Я никогда не таился от тебя, Оливия. А теперь скажи сама. Эта девочка моя дочь?

Не услышав ответа, он повернулся так стремительно, что Оливия вскочила, готовая защищаться.

— Я не знаю, — сказала она, хватаясь за спинку кресла и глядя на дверь. — Раз ты не хочешь отвечать, наверное, так оно и есть.

Саймон снова уселся на подоконник.

— Что ж, будь по-твоему, — медленно сказал он, снимая с рукава длинный конский волос.

— Саймон, пожалуйста! Если ты скажешь, что она не твоя, я тебе поверю!

Он молчал.

Оливия стиснула спинку кресла.

Если бы она могла взять его за плечи и потрясти. Как она ненавидела его насмешливо сжатый рот и иронический блеск голубых глаз! Почему этот человек не смотрит на нее как при первой встрече, когда он смеялся, дразнил ее и…

Почему комната закружилась, как взбесившееся чертово колесо? Почему у нее подогнулись колени при одной мысли о том, что они с Саймоном больше никогда не будут смеяться вместе? Тут крылось что-то другое. Чувство куда более сильное, чем чувство юмора…

Нет! Это невозможно. Она смотрела на Саймона, похолодев от ужаса. Она вышла за него замуж только ради Джейми…

Ой ли?

Когда его черты стали расплывчатыми, Оливия заставила себя отвернуться и перевела измученный взгляд на картину, висевшую над бюро. На ней был изображен важный мужчина с глазами Саймона. Видимо, предок. Он держал руку на плече сидевшей женщины с младенцем на руках. Все трое улыбались, довольные миром, собой и друг другом. Если бы только они с Саймоном…

И тут на нее словно обрушилась лавина.

Она любит Саймона. И любила почти с самого начала. Понадобилась сегодняшняя катастрофа, чтобы она поняла это. Оливия медленно опустилась в кресло и уронила голову на руки.

Так вот почему она согласилась на его невероятное предложение, вот почему приняла так близко к сердцу его хитрость с дневником… Это не имело бы значения, если бы он любил ее. Так же, как она любит его. Господи, как же она не догадалась об этом раньше?

Оливия подняла голову. Лицо Саймона на фоне серого неба казалось бронзовой маской. Маской с горящими голубыми глазами, смотревшими на нее с выражением, которого она не могла понять. Оливия уперлась руками в крышку стола и с трудом встала.

— Ладно, Саймон, — прошептала она. — Ты не должен ничего говорить мне, если не хочешь. Но пожалуйста…

— Ты права, — ответил он. — Я ничего не должен тебе говорить.

Когда Оливия двинулась к нему, Саймон сложил руки на груди.

Она подошла вплотную и потянулась к его лицу.

Саймон поймал ее запястья и опустил их.

— Нет, — сказал он. — Ты очаровательное развлечение, моя милая. Но сейчас мне не до развлечений. Оливия, нам с тобой пора серьезно поговорить.

— О чем? — спросила она, глядя на него умоляющими глазами. Саймон выглядел таким суровым и неприступным, что дальнейший разговор казался невозможным. Может быть, завтра. Но не сейчас.

— О том, как устроить нашу жизнь, чтобы не причинять друг другу слишком больших неудобств.

О боже! О чем он говорит? О разводе? Теперь, когда она поняла, что любит его?

Но Саймон никогда не хотел любви. Он презирал то, что когда-то назвал мечтами и иллюзиями.

Оливия тяжело вздохнула. Если она сейчас откажется от борьбы за свою мечту, та превратится в пыль.

— Саймон, — начала она, — я…

Она не могла сказать этого. Не могла сказать "я люблю тебя" человеку, смотревшему на нее так, словно она была всего лишь ошибкой, которую он сделал по невнимательности и должен был как можно скорее исправить.

— Я верю тебе, — в конце концов пробормотала она.

Оливия собиралась сказать совсем другое. Но это была правда. Она всегда верила Саймону. Теперь она знала это так же хорошо, как то, что на улице идет дождь, и как то, что Саймон не мог отвергнуть собственного ребенка.

Она попыталась освободить руки, чтобы обнять Саймона и убедить его в том, что любит и верит ему. Однако он взял ее за локоть и вежливо, но решительно повернул к выходу.

— Нет, — сказал Саймон, открывая дверь. — Ты не веришь мне. И никогда не поверишь. Просто тебе удобно быть моей женой. — Он вывел ее в коридор. — Мы продолжим беседу, когда немного успокоимся, не так ли?

Оливия смотрела на Саймона так, словно ее призрачный мир разбился вдребезги. Он не мог сказать этого. Не мог прогнать ее.

— Это неправда! — крикнула она. — Дело не в удобствах, а в чем-то большем, намного большем!

— Не сомневаюсь, — сказал Саймон… и закрыл дверь перед ее носом.

Дверь была дубовая, с медной ручкой. За ней Саймон был так же недосягаем, как звезды.

Потрясенная Оливия прижалась к ней спиной, ощущая невыносимую боль. А вместе с болью пришел гнев. Именно гнев дал ей сил сдвинуться с места.

Голова раскалывалась. Прижав ладони к вискам, Оливия медленно брела по коридору, мечтая поскорее добраться до своей комнаты.

Но далеко она не ушла. Войдя в холл, Оливия ощутила сандаловый запах дорогого мужского одеколона. Тут же ее лицо уперлось во что-то холодное, гладкое и неподвижное. Она отшатнулась, широко открыла глаза и увидела перед собой черную кожаную куртку.

В последний раз она видела эту куртку на собственной свадьбе. В компании с мотоциклом и…

— Джералд! — ахнула Оливия. — Извините. Я не… — Она остановилась, смутно понимая, что черной кожаной куртке, хотя бы и знакомой, нечего делать в холле особняка и что извиняться перед курткой не за что.

— Вы меня не заметили, — закончила за нее куртка. — Ничего удивительного, поскольку вы вышли в коридор очень расстроенная. Что за паника? Риппер перепутал вас с дневной почтой? Или Саймон наконец-то совершил убийство?

Оливия кое-как справилась с одышкой, посмотрела снизу вверх и увидела мерцающие глаза Казановы с длинными, обольстительно опущенными ресницами. Такое лицо забыть трудно.

— Джералд, — простонала она, — что вы здесь делаете? — Она устала повторять эту фразу двоюродному брату Саймона.

— Навещаю любимого кузена, конечно, — с обворожительной улыбкой ответил Джералд. — Он дома?

— Да, — сказала Оливия, равнодушная к обворожительным улыбкам и мечтавшая только об одном: как можно скорее уйти. — Да, дома. Он у себя в кабинете.

— Отлично. — Джералд делал глазами какие-то знаки, которые, по-видимому, означали что-то сексуальное, и не двигался с места.

Оливия попыталась протиснуться мимо него.

— Саймон в кабинете, — повторила она.

Джералд поймал ее за руку.

— О, я бы с большим удовольствием поговорил с вами, — с хитрым видом заявил он.

Оливия ответила, что не понимает почему.

Теперь Джералд что-то делал бровями.

— Во-первых, вы куда симпатичнее Саймона. Мне хотелось бы узнать вас поближе. Мой благочестивый кузен отнюдь не самый легкий человек на свете, верно? Жить с ним трудно. Держу пари, вам не хватает друга, с которым можно поговорить. Человека, который действительно захочет вас понять. — Он подарил ей вкрадчивую улыбку, исполненную сочувствия.

Единственным результатом этой улыбки было то, что Оливию затошнило. У нее и так кружилась голова после разговора с Саймоном.

Она отвела руку назад, чтоб опереться о стену, которой там не было. Когда Оливия покачнулась, Джералд быстро — слишком быстро — обвил ее талию двумя черными кожаными рукавами.

Оливия закрыла глаза, и холл с портретами предков тут же перестал вращаться как волчок, у которого кончился завод.

— У меня уже есть друзья, — решительно сказала она. — И жить с Саймоном вовсе не трудно. — Конечно, нетрудно. Он вежлив, внимателен… и невыносимо далек. Но она не могла сказать, что с ним трудно жить. Вот без него — это да.

— Ах! — воскликнул Джералд. — Это слова верной маленькой женушки. Вы ведь его почти не знали, не так ли?

Нет. Не знала. И по-настоящему поняла это только сегодня. Но какая разница? Она любит Саймона, и, хотя он прогнал ее, она не может и не хочет говорить о муже с этим облаченным в кожу плейбоем, который так и норовил сделать ближнему гадость.

— Я знала достаточно, чтобы выйти за него замуж. А что, разве это имеет какое-то значение? — спросила она. — Будьте добры, отпустите меня. Я вполне способна держаться на ногах.

— Должно иметь значение, — загадочно ответил Джералд, не обращая внимания на ее просьбу.

— Что вы хотите этим сказать? — ледяным тоном спросила Оливия. Она не была сильна в понимании намеков и пошлых двусмысленностей.

Джералд кивком указал на дверь маленькой гардеробной и выдал двойную дозу улыбок.

— Давайте пойдем туда. Там нам никто не помешает.

— Нет, — резко ответила она, встревоженная его хваткой осьминога. — Я не собираюсь прятаться среди курток и сапог, пока вы будете лить грязь на моего мужа. А теперь прошу вас отпустить меня.

Джералд прищурился.

— Отлично, отлично. Значит, вы очень преданная жена. Уж не влюблены ли вы в моего почтенного родича?

— Это не ваше… — Она остановилась. Холл снова начал свое вращение. Да что с ней? Джералд не сказал ничего такого, от чего следовало падать в обморок. Так поступали только викторианские мисс в слишком туго зашнурованных корсетах.

— Ага, — сказал Джералд, видя, что она не закончила фразу. — Значит, вы действительно любите моего кузена. Но даже любовь не должна делать вас слепой к его недостаткам. Он никогда не рассказывал вам о Сильвии?

Она ненавидела его тихий насмешливый голос и то, что на какое-то мгновение ей действительно понадобилась поддержка этих цепких рук. И все же она ухитрилась вздернуть подбородок и почти спокойно ответить:

— Конечно, рассказывал.

Джералд снова улыбнулся. Она заморгала, поняв, что его губы находятся всего лишь в нескольких дюймах от ее собственных.

— Ну, — сказал он, — в таком случае вы знаете, что он далеко не святой. Так с какой стати вам хранить святость?

Ошеломленная Оливия уставилась на него во все глаза и вдруг поняла, что его губы с невероятной самонадеянностью и явным намерением приближаются к ее губам. Она снова испытала приступ тошноты. Но пока Оливия сражалась со своим вышедшим из повиновения желудком, ее тело обмякло в руках Джералда.

Позади раздалось какое-то движение. Оливия спиной почувствовала дуновение ветра. Секунду спустя прозвучал голос, исполненный ледяного спокойствия:

— Какая трогательная сцена… Рискну предположить, что она должна была продолжиться в более укромном месте, подальше от глаз любопытных слуг. Но я наблюдать за ней не собираюсь. Джералд, убери лапы от моей жены. Оливия, будь добра подождать меня в библиотеке.

Джералд резко отпустил ее. Оливия тут же пришла в себя и обернулась. Как ни странно, при виде мужа тошнота тут же прошла. Саймон, лицо которого казалось высеченным из гранита, кивком показал ей на дверь библиотеки.

— Нет, — сказала она. — Саймон, это не то, что ты думаешь.

— Ты понятия не имеешь, о чем я думаю. — Взгляд Саймона устремился на Джералда. — Ступай. Я приду через минуту.

Увидев его каменный профиль, Оливия проглотила комок в горле, но не сдвинулась с места. Как заставить Саймона выслушать ее? Нет, он не такой человек, которого можно заставить. Кроме того, он не в том настроении, чтобы внимательно слушать жену, которую выставил из своего кабинета и почти тут же застал ее в объятиях другого мужчины.

Но даже Саймон не может подумать… Тут она запнулась. Саймон уже сказал это. Она понятия не имеет, о чем он думает. Впрочем, теперь ей не было до этого дела.

Не обращая внимания ни на Саймона, ни на Джералда, она круто повернулась и пошла на кухню. Наверное, миссис Ли сейчас отдыхает у себя в комнате, а Джейми играет с Энни. Но, по крайней мере, в кухне тепло. А ей очень хотелось согреться.

Спотыкаясь на неровном полу, она услышала за спиной смех и слова Джералда:

— Это просто шутка, Сай. Я не хотел ничего плохого.

Ответа Саймона она уже не расслышала.

Оливия резко остановилась у края кухонного стола, недоумевая, почему большое, удобное помещение кажется совершенно незнакомым. В воздухе витал запах шоколадного бисквита, в духовке что-то булькало. Она испытывала головокружение, как будто внезапно очутилась на другой планете.

Ошеломленная женщина стояла в центре кухни и смотрела на уютные красные светильники. Все здесь было таким чистым, таким аккуратным. Не в пример хаосу, творившемуся в ее голове.

Саймон не пошел за ней. Занят разговором с Джералдом? Или ему на нее наплевать?

Оливия нерешительно пересекла кухню. На колышке у двери висел старый черный прорезиненный плащ. Она сняла его и надела на себя.

Небо казалось оловянно-серым, дождь не прекращался. Но на улице были свежий воздух и бодрящий ветер. Может быть, холод позволит ей привести мысли в порядок. Может быть, вдали от дома и мужа она сумеет решить, что ей делать. Ради Джейми, ради себя… и ради Саймона.

Саймон не мог думать, что они с Джералдом…

Оливия вздернула подбородок. Пусть думает все, что хочет. Она знает правду. Если он поверит этому, то поверит чему угодно. А это значит… Она испустила тяжелый, болезненный вздох. Это значит, что между ними все кончено. Навсегда.

Медленно, словно он весил тонну, Оливия подняла капюшон, надела его на голову и шагнула в серую пелену дождя.

Ударивший в лицо ветер заставил ее зажмуриться. Она вдохнула сырой холодный воздух и заставила себя идти. Оливия двинулась по тропе вдоль подъездной аллеи, миновала раскидистые липы у ворот и пошла по дороге. Дойдя до первого поворота, она остановилась.

До самой опушки леса тянулись поля, скорее туманно-серые, чем зеленые. Под влиянием внезапного побуждения, продиктованного болью и воспоминанием об ином, более светлом и счастливом дне, она перелезла через ограду и пошла к деревьям. Черный плащ бешено полоскался на ветру.

В лесу было темно. Мягкая земля была устлана сосновыми иголками и листьями, поэтому здесь было менее сыро, чем в открытом поле. Когда Оливия добралась до поляны, на которой впервые увидела Саймона, она сильно дрожала, а в животе раздавалось голодное урчание.

Все здесь было по-другому.

Что она тут делает? Неужели она сошла с ума? Мох промок насквозь и перестал быть мягким как бархат. А небо становилось все более темным. Скоро наступит ночь.

Сегодня здесь не появится никакой высокий мужчина с маленькой собачкой, чтобы навсегда изменить ее жизнь. Впрочем, она уже изменилась. Бесповоротно.

Эмма как-то сказала, что в детстве считала лес Шерраби волшебным. Возможно, так оно и было. Но сегодня здесь волшебством и не пахнет. Только нарастающая темнота и непрекращающийся дождь.

Оливия покачала головой, заправила за ухо промокшую прядь и повернула обратно. Бегство ничего не решало. Нужно вернуться в поместье, подойти к Саймону и сделать все, что нужно. Чего бы это ни стоило.

Оливия закрыла глаза, борясь с соблазном заплакать. Она знала, чего хочет Саймон. Знала с того момента, как он выставил ее из своего кабинета в мир, где ветер не леденил лицо и дождь существовал только в воображении.

Когда она добралась до опушки, почти совсем стемнело. Даже белые стволы берез начинали чернеть. Она поскользнулась, задела каблуком за корень, вытянула руки, чтобы схватиться за ветку, но промахнулась и поймала лишь пустоту.

С криком, который тут же унес ветер, она упала лицом в грязь, смешанную с мокрыми листьями.

Ее последняя мысль перед тем, как потерять сознание, была о том, что если она не встанет и не выберется отсюда, то замерзнет насмерть и больше никогда не увидит ни Саймона, ни Джейми.

Джейми, ее маленький светловолосый Джейми, с таким нетерпением ждет Рождества! Она не может, не имеет права испортить ему праздник. Выбора нет. Она обязана встать. Обязана выбраться из этого сырого леса, пока не стала его частью.

Схватившись за пучок мокрой травы, Оливия попыталась подняться на колени…

Когда ей это удалось, песик с хвостом, напоминавшим малярную кисть, измазанную коричневой краской, тревожно лизнул ее в лицо.

Злой и обиженный Джералд очутился на ступеньках. Крепкая рука кузена держала его за воротник куртки. Он быстро убедился, что не получит в поместье ни единого фунта для уплаты последних карточных долгов, и отбыл восвояси, не высказав намерения остаться на ночь.

Саймон отряхнул руки и отправился на поиски Оливии. Когда он видел жену в последний раз, та направлялась на кухню.

— Оливия, — окликнул он, открывая дверь, — кажется, я сказал тебе…

Он умолк. Оливии здесь не было. Как и миссис Ли, хотя из духовки доносился запах, от которого бежали слюнки.

Что ж, ладно. Тем лучше. Он воспользуется этим временем, чтобы успокоиться. И найдет для этого множество способов.

Саймон готов был вернуться в кабинет, когда услышал, что кто-то скребется в дверь черного хода.

Конечно, Риппер прибежал с дождя. Саймон впустил пса, а вместе с ним порыв холодного шквалистого ветра.

— Что, промок, малыш? — Он наклонился, почесал Рипа за ухом, выпрямился, и в этот момент Рип потащил его к двери.

— Не будь дураком, — сказал ему Саймон. — Мы там вымокнем до костей.

Риппер гавкнул, описал круг и снова ринулся к дверям. Когда хозяин не откликнулся, он слегка зарычал и схватил Саймона за левую штанину.

— Что за чертовщина? — воскликнул Саймон, когда Рип потянул ткань на себя.

Рип потянул снова. Саймон нахмурился и посмотрел на него сверху вниз.

— Похоже, это послание, — пробормотал он. — Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? На улицу?

Риппер отпустил его, гавкнул и снова заторопился к двери.

— Оливия? — спросил Саймон. — Ты это хочешь сказать? Она там?

Пес трижды обернулся вокруг своей оси и гавкнул еще раз.

Саймон прислушался к шуму дождя за окном, наклонился и потрепал Риппера по мокрой голове.

— Молодец, — задумчиво сказал он. — Хорошая собака.

Неужели она ушла? Разве такое возможно?

Рип зарычал, и Саймон принял решение.

Секунду спустя он оказался в гардеробной и начал искать непромокаемую куртку, но затем передумал и вернулся в коридор.

Вдруг Оливия дуется у себя в спальне, а Рипу просто приспичило погулять?

В дождь? Едва ли. А Оливия не любит дуться. Ладно, на всякий случай надо проверить…

Черт побери. Саймон схватился за перила и побежал наверх, прыгая через три ступеньки.

Спальня жены, куда он вошел без стука, была такой же спокойной, опрятной и потрясающе женственной, как ее хозяйка. Но совершенно пустой.

— О'кей, Рип, — сказал он псу, жавшемуся к его ногам. — Ты победил. Пошли.

Он не мог терять время. И не желал давать волю воображению. Что-то случилось в самый мерзкий вечер за всю эту осень. Случилось с Оливией. Его женой. Саймон тяжело вздохнул и с шумом захлопнул за собой дверь спальни.

Две минуты спустя, сунув в карман фонарь, он вслед за возбужденным Риппером вышел из дому. Начиналась буря.

Саймон без труда успевал за маленьким Рипом, бежавшим через поле к лесу, тем более что тот снова и снова возвращался к хозяину, убеждаясь, что он идет следом. Но спустя какое-то время Саймон стал подумывать, что гонится за призраком. Точнее, за глупой собакой, без юмора подумал он.

Чего ради Оливия — упорная, практичная, разумная мать-одиночка, прекрасно знающая что почем — вдруг ни с того ни с сего потащится в лес? Тем более вечером, да еще в бурю? Неужели ей не страшно, как всем нормальным людям? Или он просто обманывает себя?

Он прочитал ее дурацкий дневник, но это вовсе не значило, что он знает ее.

Саймон всмотрелся в темноту. Если он все же найдет ее и она будет не слишком напугана, он выскажет Оливии все, что думает о ней, о ее глупостях и дурацких поступках…

Стоп. Он откинул со лба мокрые волосы. О чем он думает? Оливия не дура. Она не виновата в разыгравшейся драме. Виноват он сам, приняв слишком близко к сердцу проделки Рипа.

Когда порыв дождя ударил его в лицо, у Саймона окаменел подбородок. Риппер тявкнул и исчез в лесу.

Саймон пожал плечами и пошел за ним.

Он сделал всего несколько шагов и споткнулся обо что-то, лежавшее на тропе. Сухая ветка? Он направил луч на землю и увидел, что темная куча, свернувшаяся у его ног, вовсе не сухая и вовсе не ветка.

У кучи было бледное грязное лицо и глаза, полные боли.

— Оливия! — ахнул он. — Оливия! О боже! Какого дьявола ты с собой сделала?

— Кажется, сломала лодыжку, — ответила она.

К его крайнему удивлению, Оливия улыбалась.

 

Глава 13

Сильные руки убрали с ее лба выбившуюся прядь. Оливия тихонько вздохнула. Саймон. Он пришел за ней. Было слишком темно, чтобы видеть что-то кроме тусклого луча его фонаря, но она узнала бы его, даже если бы он не сказал ни слова. Только он прикасался к ней так бережно и вместе с тем властно. Когда он взял ее на руки и прижал к груди, даже боль в лодыжке стала терпимой.

— Саймон, — прошептала она. — Ты нашел меня. Я пыталась встать, но не смогла. Я должна была пройтись…

— Вини в этом только себя, — сказал Саймон и угрюмо зашагал за довольным собой Риппером.

Добравшись до края опушки, он снял с Оливии капюшон и повернул ее лицом к своей груди. В следующий раз он взял ее поудобнее лишь у верхнего поля и обманчиво непринужденным тоном спросил:

— Какого черта тебе взбрело в голову тащиться туда в одиночку? Разве ты не видела, что надвигается буря?

— Я хотела проветрить голову.

— Проветрить? — взорвался Саймон. — Лучше скажи, потерять! Оливия, как ты могла сделать такую глупость? — Он наклонился, заглянул ей в лицо и резко спросил: — Чему ты улыбаешься? Это вовсе не комплимент!

Оливия слышала его досаду и гнев, но это ее не смущало. Она наслаждалась прикосновением его мускулистой груди и сильных рук.

— Я не могу остановиться, — просто сказала она.

Саймон тряхнул волосами, и на щеку Оливии упала еще одна капля, как будто ей было мало непрекращающегося дождя. Однако она продолжала улыбаться.

— Ты выжила из ума, — бросил он. — Как и я, когда решил жениться на тебе.

— Нет, — сказала Оливия. Но улыбаться ей расхотелось. — Никто из нас не выжил из ума. И мне кажется, я знаю, почему ты женился на мне.

— Да? Ну, тогда ты знаешь больше моего. — Саймон добрался до нижнего поля, перекинул Оливию через плечо и перелез через ограду.

Когда он снова взял жену на руки, над их головами вспыхнула молния и послышался первый слабый удар грома.

И в ту же секунду к Оливии вернулись все ее сомнения.

Когда Саймон нашел ее скорчившейся на земле, она подумала, что сострадание, слышавшееся в его ошеломленном, взволнованном голосе, означает, что он все же любит ее. Вот почему она улыбалась ему с такой радостью. Вот почему она позволила себе помечтать о настоящей прочной связи вместо того фарса, который они разыгрывали до сих пор.

Но Саймон говорил так резко, грубо и нетерпеливо, что она больше ни в чем не была уверена.

— Наверное, я ошиблась, — сказала она так тихо, что Саймон ничего не расслышал.

Оливия снова посмотрела на мужа. Он продолжал хмуриться. Она понимала, что не должна обижаться на его гнев. Этот вечер не годился для прогулок при луне, тем более что никакой луны не было.

— Саймон, — прошептала она в его мокрую куртку. — Извини, что я доставила тебе столько хлопот…

— Мы поговорим об этом позже, — зловеще сказал он. — После того, как тебя осмотрит доктор.

— Мне не нужен доктор. — Оливия возражала не против его слов, а против тона, которым они были сказаны. Если она сломала лодыжку, конечно, без доктора не обойтись.

— Не будь дурой, — отрезал Саймон.

Оливия затихла, уютно прижавшись к его сильной груди. Молчать было легче и приятнее, чем разговаривать. Сегодня она слишком много испытала, чтобы подыскивать убедительные аргументы.

Десять минут спустя она лежала на знакомой кровати с желтым одеялом, и Саймон быстро расстегивал на ней блузку.

— Не надо… — начала она.

— Надо. Можешь не беспокоиться, насиловать тебя я не собираюсь. — Он поджал губы. — Во-первых, тебе сейчас не до этого. Во-вторых, как я уже говорил, я люблю, чтобы женщины были мне рады и пылали от страсти. В данный момент у тебя нет ни того, ни другого.

Оливии хотелось сказать ему, что это неверно. Но кое в чем он был прав. Она действительно замерзла. И нога болела так, что прикосновения Саймона ее больше не радовали. Она поморщилась, когда он начал снимать джинсы с ее бедер, ахнула, когда дело дошло до лодыжек, и облегченно застонала, когда джинсы в конце концов оказались на полу.

— Теперь трусики, — сказал Саймон, потянувшись к ее талии.

— Нет! Не надо…

— Они мокрые. Как и все остальное. Так что помалкивай. Она снова ахнула, когда трусики заскользили вниз, но на этот раз не только от боли.

— Дальше. Ночная рубашка, — бросил Саймон. — Где она?

— В верхнем ящике, но…

— Ладно. — Он резко поднялся, рывком открыл ящик и вынул оттуда красное неглиже, которое она надевала в их медовый месяц. Саймон чертыхнулся, сунул неглиже обратно и достал скромную белую хлопчатобумажную рубашку. — Вот это подойдет. Не будет вводить доктора Марфлита в искушение.

Это замечание заставило Оливию хихикнуть, но злобный взгляд Саймона, надевавшего на нее рубашку, заставил женщину сжаться. Поскольку Саймон был сильно не в духе, она кивнула и не стала спорить, когда несколько секунд спустя он сказал, что принесет чай.

Оливия посмотрела на часы и заметила, что время чая давно прошло. Должно быть, Джейми уже хватился ее.

— А где Джейми? — спросила она, когда Саймон появился с подносом, на котором стояли чайник из китайского фарфора, две тонкие синие чашки и тарелка с шоколадным бисквитом миссис Ли. — Он…

— В порядке. Натрескался бисквита и играет с Энни в "лапки-тяпки". Она говорит, что он выигрывает и правой и левой рукой.

— Потому что она ему поддается. Энни балует его.

— Ничего, это ему не повредит. Скоро он узнает, что жизнь состоит не только из побед.

Он был угрюм как никогда. Оливия хотела спросить, в чем дело, но не успела: раздался стук, и в комнату ворвался доктор.

— Получил вызов по телефону, который находится в моей машине, — объяснил маленький Марфлит, всегда напоминавший Оливии эльфа. — Приехал прямо сюда. Ну, миссис Себастьян, что там с вашей лодыжкой?

— Кажется, сломана, — сказала Оливия, не перестававшая удивляться тому, как быстро люди откликаются на каждую просьбу обитателей поместья. Когда она была просто Оливией Нейсмит, никто к ней не торопился.

Саймон пробормотал что-то вроде "дура, сама виновата", подошел к окну и начал любоваться бурей.

Доктор Марфлит бросил на него проницательный взгляд, но ничего не сказал и принялся щупать злополучную лодыжку. В конце концов выяснилось, что перелома нет, а есть сильный ушиб и растяжение.

— Вот и отлично, — заключил Марфлит. — Но раз уж я здесь, заодно осмотрю вас.

— О, в этом нет необходимости… — начала Оливия.

— А я думаю, есть, — заявил доктор и начал стучать, тыкать и слушать. Тем временем Оливия мрачно смотрела в потолок, а Саймон продолжал наблюдать за погодой.

Когда обследование закончилось, доктор Марфлит склонил голову набок и бодро спросил:

— Какие еще симптомы, миссис Себастьян?

— Симптомы? — эхом повторила Оливия. — Нет, я…

— У нее был обморок, — буркнул не отходивший от окна Саймон.

— Да, но это потому, что я ударилась головой, когда упала.

Доктор Марфлит осмотрел голову.

— Кровоподтеков нет, — сказал он. — Это случилось в первый раз? Тошнота, головокружение?

— Ну, я… — Честно говоря, пару раз она ощущала головокружения, а сегодня, когда внезапно появился Джералд, ее затошнило. — Кажется, сегодня мне действительно было неважно, — нехотя призналась она.

— Ага… Я так и думал. Для полной гарантии мы, конечно, сделаем анализ. Но если я не ошибаюсь, скоро на свет появится еще один маленький Себастьян. — Он лучезарно улыбнулся Оливии. Та ошеломленно замигала и инстинктивно повернулась в сторону Саймона.

Спина Саймона стала прямой, как классная доска. Оливия и доктор Марфлит, ждавшие его реакции, следили за тем, как он медленно оборачивается к ним лицом.

У Оливии упало сердце. В его взгляде не было и намека на радость, а черты напоминали маску, лишенную всякого выражения.

— Саймон… — сказала она, боясь выразить переполнявшие ее чувства. — Доктор Марфлит говорит…

— Я слышал, что сказал доктор Марфлит. Спасибо, доктор. Мы оба признательны вам за помощь. — Он улыбнулся доверчивому коротышке, уже поднявшемуся на ноги, бросил беглый взгляд на Оливию и любезно проводил доктора до дверей.

Оливия откинулась на подушки и закрыла глаза. Саймон едва посмотрел на нее. И нисколько не обрадовался тому, что она носит его ребенка. Хотя именно для этого он и женился на ней. А сегодня, когда он нашел ее в лесу, Оливия могла поклясться, что его гнев был вызван чем-то более важным, чем забота о ее здоровье.

Неужели она ошиблась? Оливия провела по лбу тыльной стороной руки. Он был влажным, хотя жарко ей не было. Неужели она совершенно безразлична Саймону? Неужели он жалеет об этом браке, хотя скоро получит то, чего так хотел, — наследника земельных владений Себастьянов?

Она повернулась на бок и сухими глазами уставилась на отражение лампы в окне. Неужели ее жизнь с Саймоном тоже будет лишь бледным отражением того, какой она могла бы быть?

Словно отвечая на этот вопрос, в трубе завыл ветер, а в стекло ударил дождь. Оливия подумала об Эмме, нежившейся в объятиях своего суженого. Когда настанет очередь золовки объявить о том, что она зачала новую жизнь, уж Зак-то не скажет "спасибо, доктор" и не уйдет из комнаты…

Саймон вернулся через несколько минут и увидел, что Оливия неподвижно лежит на кровати и смотрит в потолок. Ее лицо было белым как наволочка.

— Оливия, что с тобой? — спросил он. — Тебе все еще холодно?

Она кивнула. Да, ей было холодно. До глубины души.

Саймон сел на край кровати и налил ей чашку не успевшего остыть чая.

— Пей, — велел он, обнял жену за плечи и приподнял.

Оливия послушно выпила. Чай действительно согрел ее. Когда чашка опустела, Саймон поставил ее на столик и укрыл жену желтым стеганым одеялом.

— А теперь поговорим, — сказал он.

Оливия повернула голову и посмотрела на него. Саймону только что объявили, что он будет отцом. Его тон был оживленным и деловитым. Как будто все это действительно было делом. Словно она собиралась добавить новую лошадь в его конюшню.

Она опустила глаза. Наверное, их ребенок для него только это и значит. Успешное завершение сделки.

Видя, что Оливия не может найти слов, он сказал:

— Ну?

— Ну? — повторила она. — Саймон, я не понимаю…

Он вздохнул и улыбнулся так отчужденно, что по спине Оливии побежали мурашки.

— Это значит, что ты выполнила свою часть сделки, — заметил он.

— Сделки? Так ты называешь нашего ребенка? Сделкой?

Как он мог? Как он смел? Оливия занесла руку, собираясь наотмашь ударить Саймона. Ей хотелось причинить ему боль. Такую же, какую он причинил ей. Но удар не достиг цели. Саймон вскочил на ноги, нагнулся и перехватил ее запястье.

Оливия открыла рот, собираясь крикнуть, чтобы он отпустил ее… однако за мгновение до того, как Саймон отвернулся, она увидела на лице мужа выражение, которое заставило ее умолкнуть.

Скала треснула пополам, обнажив рубцы и грани, которые прежде были невидимы. О да, там была сила. Сила, которую он использовал, чтобы держать свои чувства при себе. Но за силой скрывались боль, сомнения… и глубокий цинизм, который заставил его жениться на женщине, которую он не любил.

— Саймон, — требовательно и в то же время умоляюще сказала она, встретив его туманный взгляд, — скажи мне правду. Есть ли у нашего брака хоть один шанс на будущее?

Видя, что Оливия немного успокоилась, Саймон отпустил ее. Но вместо того чтобы снова опуститься на кровать, он подошел к двери и прислонился к ней. Прошла минута, прежде чем он ответил, как всегда уклончиво:

— Нам предстоит стать родителями, Оливия.

— Это так плохо? — спросила она. Ее радость и надежда тут же сменились зловещим предчувствием. Оливия протянула руку, желая, чтобы он вернулся и сел рядом.

Саймон посмотрел на эту руку так, словно в ней был зажат кинжал.

— Нет, — стальным тоном сказал он, вновь овладев собой. — Неплохо. Я хочу этого ребенка. Верю, что ты будешь хорошей матерью. Но я слишком стар для этих игр, Оливия. Слишком стар, чтобы верить в юношеские иллюзии. Не знаю, чего ты ждешь от меня, но сам я жду, что ты сыграешь свою роль как положено. Я не потерплю обмана или…

— Саймон… — Ах, если бы не так болела лодыжка! Она встала бы и стерла эту властную и высокомерную складку с его губ. — Я никогда не обманывала тебя и никогда не обману, но если ты думаешь… — Она поднесла руку ко рту. В его голубых глазах вспыхнул огонь, чуть не опаливший ей кожу. — Саймон… Неужели ты думаешь…

— Что я думаю? — холодно и насмешливо спросил он. — Что ты имеешь виды на моего нищего кузена Джералда? Плохой выбор, моя дорогая. — Он очень решительно расстегнул манжет своей белой рубашки и начал закатывать рукав.

— Саймон! Как ты… — Она заставила себя проглотить конец этой злобной реплики. В конце концов, гнев ничего ей не даст. Оливия сдержалась и ровно спросила: — Ты ведь сам не веришь этому, правда?

— Не верю, — признался он. — Эта мысль пришла мне в голову, когда я увидел тебя в его объятиях. Но потом я подумал, что это на тебя не похоже. Точнее говоря, решил, что у тебя больше вкуса.

Как он мог? Как он мог стоять там, далекий, сексапильный, саркастичный, и предполагать возможность того, что?..

— Саймон, — сквозь зубы процедила она, — ты можешь не обращать на это внимания, но я твоя жена.

— Да, согласился Саймон. — Именно это я и сказал Джералду. До того, как указал ему на дверь.

Кажется, в его голосе прозвучала нотка юмора? Оливия смутилась, нахмурилась и снова засомневалась в себе. А еще больше в Саймоне.

— Ничего не понимаю, — наконец сказала она.

— Серьезно? — Теперь в глазах Саймона стояли душераздирающая пустота и такая тоска, от которой Оливии захотелось заплакать. Заплакать и обнять его.

— Саймон… Если Джералд тут ни при чем, тогда что же? Мне жаль, отчаянно жаль, что я прочитала твое письмо. Особенно после… после… — Она не могла продолжать.

Фразу закончил за нее Саймон:

— После того, как ты решила, что я смесь Любопытного Тома с Макиавелли, потому что прочитал твой дневник еще до того, как узнал тебя.

Оливия поморщилась.

— Да. Более или менее, — подтвердила она.

— Угу. — Он расстегнул другой рукав. — Скажи, ты призналась бы мне, что прочитала это письмо, если бы я не застал тебя на месте преступления?

Оливия опустила глаза и принялась теребить складку ночной рубашки.

— Не знаю. Я понимала, что ты не собирался мне его показывать. Но да… рано или поздно я должна была бы спросить… — Она запнулась. Необходимо было что-то сказать. То, что было неизбежно. — Саймон, я была не права. Прости. Я должна была верить тебе. Верить, что ты не станешь пользоваться своим знанием моего дневника во вред мне.

Он сделал отрицающий жест и сказал:

— А вот я засомневался в том, что верю тебе, когда увидел, как ты читаешь мои личные бумаги.

Его тон был таким резким и неприязненным, что Оливия невольно откинулась на подушки. Лодыжка невыносимо ныла, и она кусала губы, чтобы не кричать от боли. Боли и обиды на Саймона, который оставался таким же чужим ей, как всегда.

— Как ты мог верить мне? — сдавленным голосом спросила она. — Я ведь уже доказала, что не верю тебе.

— Да. В этом все дело, — кивнул он. — В доверии. А поскольку ни один из нас не может доверять другому, какое будущее может ждать нашего ребенка?

Оливия проглотила комок в горле и задумалась над ответом. Но прежде чем она смогла найти слова, прежде чем поняла, что хочет сказать, в окно снова ударил дождь и комната озарилась слепящим оранжевым светом.

Она ахнула, когда молния, ярко осветив каждый угол, превратила желтые стены в золотые, а бронзовую голову Саймона — в огненный барельеф на белой двери.

За вспышкой молнии последовал оглушительный удар грома.

Но за мгновение до того, как раскат стих, Оливию осенило и она нашла слова, которые могли спасти их брак.

— Саймон, — тихо сказала она. — Я люблю тебя. И хотя мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это, я клянусь, что буду верить тебе всю свою жизнь.

Поверит ли он? А даже если поверит, неужели от этого что-то изменится? Его глаза были полны такого мрачного и глубокого скепсиса, что Оливия испугалась. Неужели ее признание прозвучало слишком поздно?

— Я люблю тебя, Саймон, — повторила она. — И думаю, что любила всегда. Но я не знала, не могла поверить… Понимаешь, после Дэна я не думала, что когда-нибудь… — Она остановилась, не в силах продолжать.

Как она могла объяснить стоявшему у двери мужчине с каменным лицом, что уверенность в невозможности полюбить помешала ей узнать любовь даже тогда, когда та пришла — нет, ворвалась, ударила ее по лицу и сбила с ног? И та же уверенность помешала ей понять, что рука об руку с любовью приходит доверие.

Лежа на подушках и пытаясь найти нужные слова, Оливия увидела, что Саймон провел ладонью по глазам. Когда он опустил руку, его лицо больше не было каменным. Наоборот, дышало необузданным, диким восторгом.

— Оливия, — сказал он, — поверь, мне следовало бы убить тебя за тот ад, который я пережил. Это еще одна игра или ты серьезно?

— Да, — промолвила она. — Да, конечно, серьезно. Это никогда не было игрой.

И тут его губы раздвинула широчайшая, белейшая, самая чудесная улыбка, которую она когда-либо видела.

— В таком случае, радость моя, — сказал он, — если бы не растянутая лодыжка, ты бы не сидела здесь тихая и притворно-невинная, как котенок. Нет, ты бы сейчас лежала навзничь и расплачивалась со мной за все те ночи, которые я провел без сна, сгорая от желания. Желания, которое чуть не разодрало мне внутренности…

Не веря своим ушам, Оливия судорожно засмеялась и протянула к нему руки.

— Ты мог сделать это давным-давно, — простонала она. — Я тоже не спала. Я бы не прогнала тебя.

Саймон криво усмехнулся, задумчиво пересек комнату и заключил Оливию в свои объятия.

— Я знаю, — сказал он. — И всегда знал, что ты сделаешь то, за что тебе платят. Но после той ночи в Париже я понял, что не могу принять твою жертву. Мне стало ясно, что этого недостаточно. Похоже, тогда мне впервые пришло в голову, что я был не прав, когда говорил про мечты и иллюзии.

Оливия вплела пальцы в волосы Саймона, все еще боясь поверить в его близость, в чудесный мужской запах и в надежду на то, что теперь наконец-то все само собой образуется и пойдет на лад.

Саймон любит ее. И это самое главное на свете. А она, дура, ничего не понимала.

— Это не было жертвой, — сказала она. — Но почему этого было недостаточно? Должно было быть. Ты говорил мне, что не хочешь ничего другого.

— Да. А ты отчаянно пыталась дать его мне. В греховно-обольстительном красном неглиже. — Воспоминание заставило его улыбнуться. — Но в ту ночь я понял, что попался в собственную ловушку. Я женился на тебе, думая, что обеспеченная жизнь заставит тебя дать мне желаемое и не рассчитывать ни на что большее, чем обеспеченность и крыша над головой для тебя и твоего ребенка. К несчастью, из этого ничего не вышло. — Он медленно провел рукой по ее спине. — Я влюбился в тебя по уши. А как я мог" спать с тобой, не выдав своих чувств? Не оказавшись совершенно беззащитным перед женщиной, которая спит со мной только из чувства долга? И считает меня ползучим гадом из-за того, что я прочитал ее дневник?

Оливия виновато поежилась. Саймон провел рукой по ее бедру.

— Мне казалось, — продолжил он, — что единственный способ, который не даст мне сойти с ума, это держать себя на расстоянии и надеяться на чудо. — Он отодвинул стеганое одеяло и погладил живот Оливии. — И ты его совершила, моя дорогая. Спасибо тебе. Спасибо, моя милая жена. Ума не приложу, что еще сказать.

Его глаза были полны такой нежности и такой благодарности, что Оливия сама не знала, смеяться ей или плакать.

Она не сделала ни того ни другого. Вместо этого она ласково потерлась щекой о его шершавую щеку, думая, что никогда в жизни не была в таком ладу с собой и с мужчиной, которого столь неожиданно полюбила.

— Наверное, Джейми предпочел бы морскую свинку, — промолвил Саймон. — Или космическую станцию. Или что-нибудь свистящее, шипящее и очень громкое. Но если мы будем достаточно осторожны, я думаю, он обрадуется.

— От младенцев тоже бывает много шума, — возразила Оливия. Но она знала, что Саймон прав. Саймон понимал ее сына так, как могут понять другу друга лишь двое мужчин. О, как она была рада, что ей хватило ума выйти за этого человека, несмотря на все свои страхи и сомнения!

— Подумать только… — пробормотала она, поднимая лицо и глядя на него снизу вверх. — Если бы я не прочитала письма, ты бы не рассердился, не выгнал меня из кабинета, я бы не врезалась в Джералда, не ушла бы в лес, не растянула лодыжку и не попала в бурю. А ты не пошел бы меня искать, и…

— Оливия. — Саймон приложил к ее губам два пальца. — Замолчи.

Оливия замолчала. А когда Саймон заставил ее поднять лицо и поцеловал так, что она чуть на задохнулась, комната еще раз озарилась оранжевым светом.

— Так-то лучше, — удовлетворенно сказал Саймон, когда дело было сделано. — Как твоя лодыжка?

— Я ничего не чувствую…

— Вот и отлично. А теперь моя очередь говорить.

— О чем? О нашем ребенке?

— Об этом позже. Оливия… Ты сказала, что веришь мне. Это правда?

— Конечно, — без запинки ответила она. — Зачем мне врать?

Саймон положил ее голову к себе на плечо и погладил по волосам.

— Мы не всегда были честны друг с другом, моя радость.

Оливия нахмурилась.

— Нет. Ты не поверил, что в кабинете я была честна с тобой. Верно? Когда я сказала, что верю тебе, а ты выгнал меня.

— Не поверил, — тихо ответил он. — Я решил, что тебе хочется остаться хозяйкой поместья. Что ты думаешь, будто я способен скрыть от тебя существование Симоны и отказаться от своего ребенка, но согласна мириться с этим ради собственного удобства. Это не слишком льстило моему самолюбию. И моему характеру. Признаюсь, если бы я не выгнал тебя тогда, тебе могло бы здорово достаться.

— Не могло бы. Но в глубине души я не верила, что ты бросил родную дочь. Однако ты ничего не отрицал…

— Гордость. — У него слегка изогнулся уголок рта. — Четвертый смертный грех. Себастьяны всегда отличались ею. Я думал, ты должна была все знать сама. А когда ты промолчала, я разозлился и выгнал тебя к чертям, вернее к черту. Надевшему личину моего очаровательного кузена Джералда.

Оливия хихикнула.

— Я не хотела твоего кузена Джералда, Саймон. Я хотела только тебя.

— Я надеялся на это. И обещаю, что отныне ты получишь меня со всеми потрохами. — Он подпер ее подбородок костяшками пальцев и заставил закинуть голову. — Оливия, неужели ты не хочешь попросить у меня объяснений?

— Объяснений?

— Истории с Сильвией. И Симоной.

— Ах, это… Как ни странно, это больше не имеет никакого значения. — Она удивленно засмеялась и покачала головой. — Неужели так действует на мозг любовь?

— Нет, — ответил Саймон. — Так действует доверие. Но я все равно расскажу.

— Не надо, если тебе это неприятно, — быстро возразила Оливия. Она вспомнила выражение лица Саймона в тот момент, когда сказала ему, что знает о содержании письма. — Я больше не хочу причинять тебе боль, Саймон. Никогда.

— Это не причинит мне боли, — ответил он, разглаживая крохотную морщинку на ее переносице. — Все давно прошло.

— Я рада.

Он поцеловал ее в лоб.

— Конечно, я должен был сказать тебе об этом с самого начала. Но все было кончено; большую часть моей жизни я привык держать рот на замке, да и лет с той поры прошло много. Сильвия больше не пугала меня. А ты пугала.

— Я?!

— О да. Видеть, как ты подозреваешь меня во всех смертных грехах, понимать, что с каждым днем шансов на успех становится все меньше и меньше… Кошмар. Под конец я начал то и дело выходить из себя.

— Это у тебя хорошо получалось, — заметила Оливия.

— Выходить из себя? Серьезно?

Она только собралась сказать, что гордиться тут нечем, как за окном раздался новый удар грома. Теперь уже далекий.

Когда отзвучало эхо, Саймон положил руки на ее плечи и сказал:

— Это письмо от адвокатов Сильвии пришло через три года после того, как мы расстались, и привело меня в бешенство. Я думал, она вышла замуж за своего нового дружка, но они так и не поженились. Он ушел от Сильвии вскоре после того, как она родила ребенка, и какое-то время ей приходилось несладко. Поэтому она явилась ко мне. Когда-то я был от нее без ума, и она решила, что это продлится всю жизнь. — Он цинично усмехнулся. — Сильвия пришла и заявила, что ребенок мой. Она была не дура и нарочно дала девочке женскую форму моего имени. Догадываюсь, что она считала это чем-то вроде страховки на будущее.

— Но ты сказал мне…

— Помню. Я сказал, что никогда не спал с ней. С теоретической точки зрения это не совсем верно. Однажды я провел с ней ночь. Она говорила, что хочет подождать до свадьбы, а я был достаточно молод и глуп, чтобы относиться к этому желанию с уважением. Но у нее был ключ от моей квартиры. Однажды ночью она разбудила меня и в буквальном смысле слова упала ко мне в постель. Я решил, что это дар богов.

Оливия кивнула. Теперь она ясно представляла, как все случилось. Она понимала, что юный и пылкий Саймон не стал спрашивать богов о причине этого неожиданного дара.

Саймон снова улыбнулся, на сей раз не так цинично.

— Но боги сыграли со мной шутку. Сильвия была пьяна. Пьяна мертвецки. Позже я узнал, что в тот день она куда-то ездила со своим дружком. Короче говоря, ничего не вышло. Но Сильвия предпочла не поверить этому, когда наутро пришла в себя и обнаружила, что лежит на моей кровати. Она страшно разозлилась. Главным образом потому, что я увидел ее истинное лицо. Естественно, после этого нашей помолвке пришел конец. — Он поцеловал Оливию в нос. — Думаю, в глубине души я знал, что мне повезло и что я легко отделался, но тогда все выглядело по-другому. Позже, когда Сильвия оказалась в тяжелом материальном положении, я должен был стать для нее манной небесной.

— Но поскольку Симона была не твоя дочь, ты отказался ей помогать, — понимающе кивнула Оливия.

— Симона действительно не моя. Но, честно говоря, я помогал Сильвии. Трижды. — Его голубые глаза затвердели и уставились в стену над головой Оливии. — Однако когда стало ясно, что она пытается заставить меня регулярно давать деньги на ребенка, которого я и в глаза не видел, я посоветовал Сильвии поискать другой источник дохода.

— И тогда она наняла адвокатов? — Оливия не могла в это поверить.

— Да. Во всяком случае, эти типы так себя называли, — мрачно и насмешливо сказал он.

— И что было дальше? — спросила Оливия.

— О, после того как дело передавали из суда в суд, которые не могли вынести никакого решения, Сильвия плюнула и вышла замуж за одного из своих адвокатов. Когда анализ крови показал, что я не мог быть отцом ребенка, они забрали иск. Тем все и кончилось. — Саймон поднял ее ладонь и начал рассеянно водить по ней большим пальцем. — Но самое странное заключалось в том, что я был бы рад, если бы эта девочка была моей дочерью.

— Ох, Саймон… — Оливия едва сдерживала слезы. — Теперь я понимаю, почему ты не желал говорить об этом. Конечно, тебе хотелось все забыть.

— И мне это удалось. — Саймон поднял ее руку и прижал к своей щеке. — Но не в моих привычках выбрасывать юридические документы. Поэтому я на всякий случай хранил их все эти годы. Мне следовало знать, что Риппер рано или поздно до них доберется. Он всегда так делает. — Саймон пытался справиться с улыбкой, но не сумел. — Мне очень жаль, радость моя.

Оливия тут же вернула ему улыбку, однако сделала ее более нежной и обольстительной.

Вдалеке громыхнул последний залп уходящей грозы.

— Кстати, о Риппере, — сказала она. — Где этот ужасный пес?

— Кажется, у тебя под кроватью. — Саймон склонил голову набок и прислушался. — Точно. Я слышу знакомый звук рвущейся бумаги. Надеюсь, ты не оставила на виду какой-нибудь счет?

— Нет, — сказала Оливия. — Только отчет, который ты попросил меня отредактировать. Я закончила его неделю… ох! Саймон! — Услышав раздававшееся под кроватью довольное урчание, она попыталась подняться.

Саймон поймал ее за руки и уложил обратно.

— И думать не смей, — сказал он. — Я не хочу, чтобы ты действительно сломала лодыжку.

— Но…

— Все в порядке. Отчет хранится у меня в компьютере, так что я в любой момент сделаю новую копию. Кроме того, думаю, Риппер заслужил лакомство. Если бы не он, ты бы все еще лежала в грязи. И хотя некоторым лицам грязь очень к лицу, я не хочу видеть ее на том лице, которое утром надеюсь увидеть на своей подушке. — Он положил руку на бедро Оливии и начал поглаживать его.

Оливия оттолкнула его и велела вести себя прилично. Но вместо того чтобы вести себя прилично, Саймон лег с ней рядом и вытянулся на желтом одеяле.

— Сейчас не утро, — быстро сказала она. — С минуты на минуту миссис Ли позовет обедать.

— Позовет, — согласился Саймон. — Лодыжка не разболелась?

— Нет, но…

— Отлично. Тогда к черту обед. — Он обвил рукой ее талию и привлек Оливию к себе. — Нам нужно наверстать упущенное, миссис Себастьян. — Он одобрительно похлопал ее по заду. — Счастливого Рождества, моя радость. Самое время послать все серьезные дела куда подальше.

Когда пятнадцать минут спустя миссис Ли позвонила в колокольчик и к столу явился только Джейми, кухарка обернулась к Энни и довольно сказала:

— Поставь их долю обратно в духовку. По-моему, медовый месяц только начинается. Что ж, время для этого самое подходящее.

 

Эпилог

Колокола церкви святой Марии оглашали округу, радостно извещая о том, что полку невест Шерраби прибыло. И хотя Эмму Колфакс нельзя было назвать полностью здешней, кузина Саймона давно завоевала сердца жителей деревни.

Эмма сама решила венчаться здесь в апреле, месяце нарциссов и цветущих яблонь, поскольку именно в этой церкви давали супружеские обеты многие ее предки. И поскольку именно в Шерраби она впервые встретила Зака.

Зак тоже был доволен. Если бы они венчались в Нью-Йорке, Мораг сказала бы, что лететь туда всем семейством Кентов — значит бессовестно тратить деньги, несмотря на то что эти деньги принадлежали ее брату, а у него их было больше чем достаточно.

Стоя у алтаря рядом с Саймоном и сцепив руки за спиной, он обернулся и обменялся улыбкой с высокой и стройной Мораг, стоявшей в первом ряду вместе со своими двумя братьями и пятью сестрами. Он впервые видел ее в шляпе и красивых перчатках, которые не были ни практичными, ни теплыми. Конечно, ни Мораг, ни остальные члены семейства никогда не признались бы, что они пыжатся от гордости, поскольку их младший брат женится на наследнице американского миссионера и кузине Себастьяна из Шерраби, но это было видно по расправленным плечам Мораг, надменно вздернутому подбородку Катрионы и приподнятым бровям Айена, который украдкой косился на школьную подругу Эммы, прилетевшую из Штатов.

Зак не слишком интересовался родными и близкими Эммы. Они не имели значения, поскольку у Зака были свои родные. По-настоящему имело значение только одно — он наконец женится на женщине, которую любит больше всех на свете.

Женитьба на Саманте, с которой он регистрировался в мэрии, — ошибка, какую он позже поклялся не повторять. Тогда он видел в браке ловушку и больше не собирался в нее попадать.

И вот он женится на Эмме Колфакс… правда, стоя не перед чиновником, а перед священником церкви святой Марии.

Орган перестал исполнять что-то медленное и тягучее и заиграл знакомую мелодию, означавшую приближение невесты. Мускулы на плечах Зака напряглись. Он оглянулся — и увидел эльфа, который лишил его сна восемь лет назад. Эльф безмятежно шел по проходу под руку со своим отцом. Улыбка Эммы была такой сияющей, что ему пришлось отвернуться.

Какой нежной, какой желанной была его Эмма с лицом феи и меняющимися глазами! Сегодня они снова были зелеными. Зак был удивлен и тронут тем, что она надела простое белое льняное платье и венок из цветов вишни. Она, которая могла нарядиться в атлас, шелка или золотую парчу, выбрала то, что должно было понравиться ему. Скромное платьице и неброское венчание среди родных и друзей… Свадебная процессия приближалась к алтарю.

— Это моя мама! — Детский голосок отвлек Зака от любования невестой. — У нее будет ребеночек. Но не сегодня.

Прихожане задвигались и весело зашумели. Энни Кут и миссис Ли одновременно сказали "тсс!", а кто-то, похожий на кузена Саймона Джералда, негромко, но явственно проворчал:

— Будем надеяться, что ты ошибся дважды, парень…

Зак подавил смешок и покосился на женщину, шедшую по проходу перед Эммой.

Оливия, облаченная в великолепное красное платье, казалось, стала вдвое шире с того дня, когда он видел ее в последний раз. Но беременность шла ей. Она выглядела спокойной, счастливой и смотрела на Саймона с такой любовью, что Зак немедленно перевел взгляд на Эмму.

Неужели она чувствует к нему то же, что Оливия к Саймону?

Их глаза встретились. Да. Так оно и есть. Ответ был написан на ее сияющем лице.

Когда Зак взял маленькую руку своей невесты, его сердце готово было разорваться от любви. Какое счастье, что любовь, которую Эмма питала к нему столько лет, лишь усилилась благодаря его отказу принять ее!

— Согласен ли ты, Закари Марк, взять в жены…

Зак виновато вздрогнул и повернулся лицом к священнику. Он, Закари Марк Кент, венчается с Эммой Мэри Колфакс. Он так увлекся созерцанием своей любимой, что не заметил, как началась служба.

— …до конца ваших дней?

— Да, — сказал Зак. Он мог забыть о службе, но ответ на этот вопрос он знал.

— Согласна ли ты, Эмма Мэри, взять в мужья…

— Да, — прозвенел серьезный и искренний ответ Эммы.

Слава богу, что она согласилась со словами традиционной церковной службы. Он боялся, что Эмма захочет какой-нибудь новомодной клятвы в стихах, написанной женихом. Хорошо, что она не захотела этого. У него дрогнули губы. Сочинение стихов никогда не входило в число его талантов.

— …и жить вместе в святой любви до конца ваших дней. Аминь.

Зак поднял голову. В святой любви. С Эммой. Конечно.

Осталось спеть псалом, расписаться в книге, выслушать поздравления, и… К добру или к худу, но он женат на Эмме Мэри… Кент.

— Вы можете поцеловать невесту.

Ну наконец-то! Не нуждаясь в дальнейших приглашениях, Зак обвил Эмму руками и нежно поцеловал в губы. Он целовал ее до тех пор, пока пожилой священник не откашлялся дважды и не сказал:

— Вы можете перестать целовать невесту, мистер Кент.

Стоявшие позади прихожане захихикали. Кроме Мораг, которая с укоризной воскликнула:

— Закари Марк!

Зак неохотно выпустил Эмму из объятий и, держа ее за руку, вслед за священником пошел в ризницу за алтарем. Саймон и Оливия двинулись следом.

Зак смотрел по сторонам без всякого интереса. Метлы и веники боролись за место с будничными ризами священника, расшатанным стулом и поцарапанным столом, на котором лежала солидных размеров книга в кожаном переплете, пахнувшая плесенью. Несомненно, книга регистрации венчаний.

— Удачи тебе, дружище! — хлопнул его по плечу Саймон.

— Думаешь, она мне очень понадобится? — попытался отшутиться Зак.

— Угу. Как и дополнительный запас терпения.

Эмма ощетинилась и ущипнула кузена за руку.

— Вот еще! Это мне понадобится терпение, если я собираюсь жить с этим любителем командовать!

— Сомневаюсь. Судя по глазам твоего мужа, первое, что тебе понадобится, это сорочка, в которой ты родилась, — коварно улыбнулся Саймон.

Эмма засмеялась и тут же успокоилась.

— Пока что хватит и той, что на мне.

— Ненадолго, — вставила улыбающаяся Оливия. — Подожди, когда окажешься в моем положении. Клянусь тебе, это не такое уж приятное зрелище.

— А я думаю, что очень приятное, — сказал Саймон, жестом собственника кладя руку на выпуклый живот жены.

— Так когда, говоришь, тебе рожать? — спросила Эмма, подозрительно глядя на этот холм.

— Не раньше следующего месяца, — хмуро сказала Оливия.

Священника снова разобрал кашель, и все четверо принялись с серьезным видом расписываться в книге. Как только дело было сделано, Зак взял Эмму за руку и сказал:

— Держись. Сейчас на нас пойдет в атаку целая шеренга.

Подавив смешок и избегая сердитого взгляда священника, они вернулись в церковь под одобрительный шумок прихожан. Спустя несколько секунд этот шумок прорезал возбужденный голос Джейми:

— Рип! Рип, я велел тебе оставаться снаружи! Тебя не приглашали!

Издав нестройный аккорд, орган умолк, и дружная четверка застыла на верхней ступеньке лестницы, спускавшейся к алтарю.

В левой части второго ряда царила суматоха. Нарядные доктор Марфлит и его жена вышли в боковой проход. На другом конце ряда Джейми, сидевший между Энни и матерью Саймона, уговаривал коричнево-белого песика с обрывком веревки на шее, пытавшегося забраться к нему на колени и сожрать псалтырь.

Саймон, с первого взгляда оценивший ситуацию, пробормотал Оливии "извини", сошел по ступенькам и взял Риппера под мышку. Несколько секунд спустя, когда орган заиграл снова и жених с невестой триумфально двинулись по проходу, он занял место рядом с женой.

— Я говорил Джейми, что Риппера брать с собой нельзя, — прошептала она. — Не понимаю, как…

— Крисси, — лаконично ответил Саймон. — Тут видна рука сообщника.

— Да, я… О боже, — сморщилась Оливия.

Саймон крепче зажал под мышкой извивавшегося Риппера.

— Не волнуйся. Ничего страшного. Счастливой паре не до того. Однако… — Он улыбнулся. — Должно быть, это первый случай в истории церкви святой Марии, когда на церемонии венчания владельцев Шерраби в качестве почетного гостя присутствует собака.

— И, думаю, последний, — с трудом промолвила Оливия.

— Я бы не поручился. Может быть, в один прекрасный день здесь будет венчаться Джейми.

Саймон широко улыбнулся, увидев ошеломленное лицо жены. Видимо, раньше ей и в голову не приходило, что Джейми когда-нибудь вырастет и станет солидным членом общества.

— Саймон, — пробормотала она. — Мне кажется…

Что-то в тоне жены заставило Саймона взглянуть на нее более пристально. Ее черты исказило не ошеломление. Это была боль.

— Оливия! Что с тобой? — резко спросил он.

— Кажется, я… — Она пошатнулась. Саймон обхватил ее за несуществующую талию и отвел в сторону от толпы гостей, устремившихся по проходу.

— Что с тобой? — повторил он.

— Кажется, я… — она положила руку на живот, — рожаю…

— Не может быть!

— Ох, может, — простонала Оливия. — Поверь мне, я знаю, что говорю.

Сердце Саймона стиснул обессиливающий страх, которого он не испытывал даже в те дни, когда рисковал жизнью. Она должна была рожать только через месяц. Что-то не так. Нет, не может быть, не должно быть… Потому что если с Оливией что-нибудь случится…

Прекратить, Себастьян. Немедленно прекратить! Саймон заставил себя двигаться. Если он будет стоять как пень, кончится тем, что его жена родит ребенка прямо на церковной скамье.

— Все в порядке, — услышал он собственный голос. — Все в порядке, моя радость. Я позабочусь о тебе. — Не дав себе времени подумать, он спустил Риппера на пол, поднял Оливию, весившую больше семидесяти килограммов, и прижал ее к груди. Потом он выбрался с ней в дверь и по каменным ступеням спустился на траву, где группами стояли гости, ждавшие очереди поздравить Зака и Эмму.

— Мама! — устремился к ним Джейми. — Ma…

— Найди доктора Марфлита, Джейми, — прервал его Саймон. — Твоя мать рожает.

— Ух ты, — сказал Джейми. — Значит, у нее не будет времени ругать меня за Рипа.

— Очень возможно. Джейми, я велел…

— Знаю. Найти дока Марфлита. О'кей. Вот он, стоит у вишни. — Джейми замахал ему рукой и припустился рысью. Все в порядке! Моя мама уже рожает! — крикнул он стоявшей у ограды Крисси. — У нее не будет времени злиться!

Саймон как во сне видел повернувшиеся к ним головы и искаженное болью лицо Оливии, смотревшей на него с доверием, которого он едва ли заслуживал. Затем рядом оказались доктор Марфлит, Зак и… Боже правый! Даже Джералд помогал ему сажать Оливию на заднее сиденье большой серой машины.

Машина была не его, но это не имело значения. Саймон сел рядом с женой и взял ее за руку. Когда дверь закрывалась, до него донесся уверенный голос матери:

— Ну вот еще! Вовсе не обязательно становиться похожим на треску в соусе из петрушки, Саймон! Она совершенно здоровая молодая женщина.

Саймон знал, что Селия права, но ничего не мог с собой поделать. Дорога до поместья казалась нескончаемой.

— Больница, — сказал Саймон, как только они добрались до крыльца. — Она не должна…

— Все будет в порядке, — бодро заверил его доктор Марфлит. — Если понадобится, мы вызовем "скорую помощь", но сейчас главное — это не терять времени.

Саймон закрыл глаза. Не терять времени? Это значит…

— Оливия, — пробормотал он. — Оливия, не… — Он хотел сказать "не умирай", но не имел права позволять ей думать о смерти. Ведь они так мало прожили вместе…

Он почувствовал прикосновение руки Оливии.

— Не буду, — прошептала она. — Сейчас я буду рожать нашего ребенка, Саймон.

И она начала делать это — через несколько минут после того, как они отвели ее в дом.

Но лишь несколько часов спустя до Саймона дошло, что во время всей этой суматохи он ни разу не подумал о том, выживет ли ребенок, необходимость зачать которого и была причиной его женитьбы.

Оливия открыла глаза. Это потребовало усилий, потому что просыпаться не хотелось. Однако ее усталость была спокойной, мирной и удовлетворенной. Она лежала на боку. В окно струился золотистый вечерний свет. Солнечный луч согревал щеку, и Оливия постепенно стала понимать: что-то изменилось. Она положила руку на живот. Тот больше не напоминал огромный детский надувной мяч… А рядом со старинной кроватью на четырех столбиках, которую она делила с Саймоном, стояла старинная деревянная колыбель.

Саймон. Где он? Она протянула руку, но его не было рядом.

— Оливия… — Его низкий, веселый и удивительно родной голос доносился откуда-то сверху. — Оливия, я здесь!

Она повернулась на спину. Муж стоял у кровати и держал в руках маленький белый сверток. Младенец… Откуда?

— Оливия, — снова позвал он.

И тут она все вспомнила.

Церковь, Джейми, Риппер, возвращение в поместье на непрерывно сигналящей машине. Потом резная деревянная лестница и кровать, в которой родилось несколько поколений Себастьянов. А после — сплошной туман. Суматоха, боль, неестественно белое лицо Саймона… и доктор Марфлит, что-то делающий руками в хирургических перчатках. Все кончилось, когда на ее живот легло нечто интенсивно розовое, голое и пищащее. А затем писк прекратился.

Кто-то — наверное, доктор Марфлит — сказал "девочка". А затем она уснула и увидела сон. Под пологом деревьев стоял смеющийся Саймон и говорил:

— Разве Эмма не рассказывала тебе, что лес Шерраби волшебный?

— Ребенок, — сказала она, отгоняя воспоминания. — Саймон, она…

— Она красавица. Спасибо тебе, дорогая. — Он наклонился и положил на кровать крошечное сонное тельце. Оливия с трепетом посмотрела на темно-бронзовые волосы и надутое личико, напоминавшее грецкий орех с губами.

Саймон прав. Поразительная красавица.

Оливия протянула большой палец, и грецкий орех жадно схватил его. До чего крошечные пальчики. Кукольные. Она уже забыла, какими они бывают…

— Здравствуй, малышка Эллен, — прошептала она, охваченная тем же благоговейным страхом, который испытала при виде чудесной красоты новорожденного Джейми.

Они с Саймоном давно договорились: если родится мальчик, его назовут Мартином в честь брата Саймона, а девочка получит имя сестры Оливии. Она подняла глаза на чем-то смущенного Саймона и спросила:

— Ты не очень расстроился, что Шерраби унаследует девочка?

Саймон покачал головой, словно лишившись дара речи. Его глаза были красноречивее языка.

— Я расстроился бы только в одном случае — если бы наследника Шерраби звали Джералд, — серьезно заверил он и тут же улыбнулся. — Кстати, видела бы ты физиономию моего бездельника кузена, когда он испугался, что ты родишь у него на глазах прямо во дворе церкви! Он даже помогал мне грузить тебя в машину.

Оливия закрыла лицо руками.

— О боже… Не напоминай мне. Я не хотела испортить Заку и Эмме свадьбу…

— Ничего ты не испортила. Зак сказал, что это великолепное завершение церемонии. После того как мой партнер уладил дела с Эммой, он стал куда человечнее. А Эмма заявила, что видит в рождении Эллен предзнаменование того, что Бог благословит их с Заком большой семьей. При этих словах Зак немного позеленел.

Оливия засмеялась.

— Когда это случится, он будет чувствовать себя совсем по-другому. А как прошел праздник?

— Как по маслу. Тетя Маргарет ударилась в слезы. А следом за ней и моя мать.

— Твоя мать? Она плакала?

— Да, хочешь верь, хочешь нет. К ним присоединилась Энни, а затем начала сморкаться добрая половина гостей, включая Джералда. Успех был оглушительный. Особенно когда…

Саймон умолк на полуслове, услышав осторожный стук в дверь.

— Войдите, — сказал он.

Оливия повернула голову как раз вовремя, чтобы заметить Эмму в костюме цвета спелого лимона и шедшего следом за ней Зака.

— Где она? Ой, какая хорошенькая! — воскликнула Эмма, не обращая внимания на Оливию и с восхищением глядя на крошку Эллен. — Вылитый ты, Саймон!

— Не уверен, что это комплимент, — заметил Саймон. Но в глазах свежеиспеченного отца горела гордость, и все поняли, что он шутит.

— Через несколько минут мы уезжаем во Флориду, — объяснил Зак. — Пришли попрощаться и засвидетельствовать свое почтение новому члену рода Себастьянов. Непременно вернемся к ее крестинам.

— Рад слышать, — сказал Саймон. — Мне представилась страшная картина: весь следующий год я веду дела без моего партнера, в то время как вы в Штатах не покладая рук трудитесь над созданием нового поколения рода Кентов.

— А это мысль! — ответил Зак, улыбаясь и одобрительно похлопывая Эмму по заду.

— И думать не смей, — сурово бросил Саймон.

Зак посмотрел на часы.

— Пошли, Эмма. Мы опоздаем на самолет. — Он обнял жену за талию, поцеловал в нос и отвел от кровати.

— Никогда не думал, что увижу старину Зака в роли голубка, влюбленного в свою горлицу, — промолвил Саймон, когда новобрачные помахали им на прощание и перешагнули порог. — Не уверен, что это ему идет.

Оливия засмеялась.

— Конечно, идет. Не меньше, чем тебе самому. Ох, Саймон, я так рада, что они нашли друг друга!

— Я тоже. — Саймон сел на край кровати и обнял жену за плечи. — Но еще больше я рад тому, что нашел тебя.

Вскоре он бережно положил младенца в старую фамильную колыбель. Эллен растопырила ручки и тихонько пискнула, но не проснулась.

Оливия, чувствуя, что ее сердце готово разорваться от любви и гордости, улыбнулась Саймону и протянула к нему руки.

Джейми, заглянувший в спальню через несколько минут, обернулся к Рипперу и с отвращением сказал:

— Малышка еще спит, Рип. Наверное, маленькие девочки просто не умеют ничего другого. А мама с Саймоном целуются. Опять. — Он на мгновение задумался, а потом наклонился и потрепал Риппера по лохматой голове. — Когда я вырасту, стану шпионом. Быть женатым ужасно скучно.

Услышав его, Саймон и Оливия поспешно отпрянули друг от друга.

— Ты тоже находишь семейную жизнь скучной, любовь моя? — спросил Саймон.

Оливия покачала головой.

— Если эта жизнь скучна, — ответила она, — то я надеюсь, что ты проскучаешь со мной по крайней мере лет сто.

Джейми сказал "обхохочешься" и вместе с Риппером отправился на кухню, чтобы ходить хвостом за миссис Ли и клянчить у нее шоколадный бисквит.