Следующее утро выдалось серым и пасмурным. Жара, стоявшая в течение последних нескольких недель, сменилась ненастьем. Настал черед францисканцев, Уильяма и Эйдана, готовить церковь к утренней мессе, и Бартоломью мог позволить себе подольше поваляться в постели. Проснувшись, он первым делом вспомнил Сибиллу и ее вчерашний рассказ. Как это ни печально, даже теперь, после того как ему удалось найти свидетельницу преступления, дознание не сдвинулось с мертвой точки. В немалой степени виной тому был де Ветерсет, скрывший важные фрагменты летописи — возможно, они помогли бы разобраться в хитросплетениях обстоятельств и фактов.

Когда сверху донеслись шаги проснувшихся бенедиктинцев, Бартоломью нехотя поднялся с кровати и, зябко переступая босыми ногами по каменному полу, подошел к кувшину с холодной водой, что принес ему Кинрик. В комнате стоял полумрак, и после умывания и бритья доктор, содрогаясь от холода, долго искал свою рубашку. К тому времени, как он был готов, колокол уже призывал обитателей колледжа к утренней мессе. Дабы нагнать остальных, Мэттью пришлось припустить трусцой. Когда он поравнялся с Майклом, тот приглушенным голосом сообщил, что после церковной службы их желает видеть канцлер. Бартоломью встретил это известие сокрушенным вздохом. Настроение у него было далеко не самым радужным, и предстоящая беседа с канцлером не прибавила бодрости.

Майкл извлек из кармана связку ключей и повертел их на пальце.

— Вот что мне дал епископ, — сообщил он. — Сегодня мы можем попробовать, подходят ли они к старым замкам.

Бартоломью взял связку. На ржавом металлическом кольце болтались три больших и три маленьких ключа.

— Но почему их шесть? — недоуменно осведомился доктор. — Ведь на сундуке всего три замка.

— Епископ сказал, что получил эту связку от своего предшественника, — пожал плечами Майкл. — Да будет тебе известно, в монастыре кармелитов хранится еще один сундук, где есть копии всех университетских документов. Наверняка ты даже не слыхал об этом. Существование второго сундука держат в большой тайне. Помимо де Ветерсета и епископа об этом знают очень немногие. Представь себе: на пергаменте, в который были завернуты ключи, стояла дата — ноябрь тысяча триста тридцать первого года. Они более двадцати лет пролежали в одном из аббатских сундуков, и никто к ним даже не прикоснулся. В такое трудно поверить, правда?

Бартоломью задумчиво покачал головой. Он сильно сомневался, что именно это необходимые им ключи.

Судя по довольному виду Майкла, подобные сомнения не приходили в голову монаху.

— Наконец-то мы найдем ответы хотя бы на некоторые вопросы, — уверенно заявил он. — Если ключи подойдут — значит, злоумышленник снабдил замок отравленным устройством накануне той ночи, когда монах проник в архив. Если же ключи не подойдут — значит, он заменил замок.

— Положим, это обстоятельство мы выясним, — проворчал Бартоломью. — Не понимаю только, каким образом оно поможет искать преступника.

— Если отравленное лезвие помещено в замок накануне смерти монаха, то кто-то знал о его намерении проникнуть в башню и собирался его убить, — пожал плечами Майкл.

— А если заменен весь замок, то кто-то по неизвестной причине сделал это между ноябрем тысяча триста тридцать первого года и прошлым понедельником, — усмехнулся Бартоломью, не обращая внимания на гневные взгляды Элкота. Элкот выражал неудовольствие тем, что они с Майклом предаются болтовне по пути в церковь. — Вряд ли подобное открытие будет способствовать успеху нашего расследования.

— Насколько я помню, ты сам настаивал, чтобы я попросил у епископа ключи, — прошипел Майкл. Упорный скептицизм товарища начал выводить его из себя. — Если мы выясним, что замок подменен, это поможет нам сделать один важный вывод. Значит, подменены и ключи, которые де Ветерсет постоянно носит на шее. По его собственному признанию, он снимал их лишь для того, чтобы передать исчезнувшему в неизвестном направлении Бакли.

— Да, именно так он утверждал, — кивнул головой Бартоломью. — Но, возможно, отравленное лезвие было вставлено в замок за несколько дней до смерти монаха. Как мы докажем обратное?

— Бакли в последний раз повернул ключ всего за пару минут перед тем, как сторож запер церковную дверь. Если бы замок уже был отравлен, Бакли постигла бы та же участь, что и злополучного монаха.

— Ты забыл, что Бакли постоянно носил толстые перчатки, — напомнил Бартоломью. — И мы не имеем понятия, жив он сейчас или мертв. Кстати, ты заметил, что всякий, кто мог бы пролить свет на это дело, бесследно исчезает? Церковный служка, Джанетта, семья Фруассара, мастер Бакли. Даже покойный Николас исчез. Хотя не лишено вероятности, что на самом деле он живехонек.

Майкл вперил в друга испытующий взгляд.

— Тебя послушать, так наше дознание обречено на провал, Мэтт, — обеспокоенно заметил он. — По-моему, прежде тебе не было свойственно предаваться унынию. Или тебя тревожат подозрения по поводу де Ветерсета?

— Откровенно говоря, у меня нет никаких особых подозрений на его счет, — покачал головой Бартоломью. — Конечно, будучи канцлером, он хочет сохранить университетские тайны и поэтому скрыл от тебя некие фрагменты летописи. К убийствам он вряд ли имеет отношение. Но, так или иначе, я сыт этой путаницей по горло. За какой конец ни потяни, завязываются новые узлы. В одном я не сомневаюсь: эти темные дела связаны с сатанинскими сектами, которых в Кембридже, как выяснилось, более чем достаточно. Кстати, сегодня вечером одна из них устраивает шабаш. Кинрик полагает, нам не мешало бы тайно туда наведаться. Вполне возможно, мы узнаем кое-что любопытное. Только вряд ли это поможет нам схватить убийцу, по-прежнему гуляющего на свободе. И Талейта, похоже, такое положение вполне устраивает.

— Все надо делать по порядку, Мэтт, — со вздохом изрек брат Майкл. — Сначала мы с тобой повидаемся с канцлером, узнаем, чего он от нас хочет. Потом попытаемся разложить по полочкам то, что нам известно. Уж кем-кем, а безмозглыми глупцами нас не назовут даже недоброжелатели. Уверен, мы в состоянии разгадать эти загадки.

Бартоломью отнюдь не разделял уверенности друга. Во время мессы он пытался отделаться от докучливых мыслей, но безуспешно. То на память доктору приходила перепуганная до смерти Сибилла, и он тревожился о ее участи. То взор Мэттью падал на фреску, изображавшую дьявола в козлином обличье, и отвратительный образ вызывал к жизни целый рой тяжелых воспоминаний.

Отец Уильям был известен тем, что справлял службу с излишней торопливостью. Однако отец Эйдан, доставшийся ему в напарники, изрядно замедлял течение мессы, ибо постоянно запинался, заикался и сбивался в чтении. Сделав неловкое движение, он задел стоявший на алтаре дискос, и куски хлеба для причастия рассыпались по полу. Грей и Дейнман прыснули со смеху, а Элкот метнул на них сердитый взор. Отцу Уильяму и Эйдану пришлось опуститься на четвереньки, дабы собрать хлеб. Бартоломью меж тем скользнул взглядом по рядам и заметил, что Хесселвел крепко спит. Доктор наблюдал, как погруженный в дрему законник сползал со своего сиденья все ниже и ниже, пока наконец не оказался на полу, с грохотом опрокинув стул.

Хотя такое пробуждение было не из приятных, Хесселвел быстро взял себя в руки. Выражение нарочитого недоумения, с каким он встретил осуждающий взгляд мастера, призвано было убедить всех и каждого: Хесселвел не имеет к неуместному шуму ни малейшего отношения. Грей и Дейнман едва сдерживали приступы хохота. Судя по мрачному лицу Элкота, над студентами Бартоломью нависла серьезная угроза штрафа. Хэрлинг взирал на собравшихся с холодным неодобрением, всем своим видом давая понять, что он и не ждал от обитателей Майкл-хауза благопристойного поведения. Кенингэм, по обыкновению, пребывал в блаженной отрешенности. Скрестив руки на груди, он устремил очи ввысь и беззвучно шептал молитвы. На лице Джонстана, стоявшего поблизости от Хэрлинга, играла рассеянная улыбка.

Наконец порядок восстановили, и служба продолжилась. Из-за досадных недоразумений она закончилась с изрядным опозданием. Было воскресенье — день, свободный от лекций и диспутов. Считалось, что магистры и студенты должны посвящать свой досуг чтению или молчаливым размышлениям. Бартоломью полагал, что его ученикам будет полезно использовать этот день для знакомства с трудами выдающихся медиков. Подозвав к себе Грея и Дейнмана, он велел им до обеда проштудировать несколько глав «Прогностики» Галена, а после распоряжаться временем по собственному усмотрению. Грей получил ключ, дабы отпереть ценную книгу, цепью прикованную к полке в маленькой аптеке Бартоломью, а также почетное право читать товарищам вслух.

Услышав слова доктора, брат Бонифаций скорчил недовольную гримасу.

— Воскресный день предназначен Господом для отдыха и покоя! — заявил он. — Тот, кто работает в воскресенье, совершает грех!

— Чтение не работа, и читать в воскресный день дозволительно, — возразил Бартоломью. — Тем не менее если кто-то не согласен с этим, он может не присутствовать при чтении.

— Вы вводите людей в грех! — проскрежетал Бонифаций, угрожающе наставив на врача свой длинный острый нос. — Из-за закоренелых грешников, подобных вам, Господь наслал на нас чуму!

— Устами юноши глаголет истина, доктор, — раздался вкрадчивый голос за спиной Бартоломью.

Оглянувшись, Мэттью увидал отца Уильяма. Судя по фанатичному огню, полыхавшему в глазах высокого тощего монаха, тот был полон решимости завязать жаркий теологический диспут.

— Не надо обвинять меня в грехах, которых я не совершил! — отрезал Бартоломью, не имевший ни малейшего желания вступать в очередную словесную баталию. — С чего вы взяли, что слушать чтение — это работа?

— Но кому-то из студентов придется держать книгу, переворачивать страницы и вслух произносить написанные там слова, тем самым утруждая свой язык, — заявил отец Уильям. — Что это, по-вашему, как не работа?

— В таком случае, святой отец, сейчас вы тоже трудитесь, совершаете грех и вынуждаете к нему других, — усмехнулся Бартоломью. — Вы пытаетесь втянуть меня в теологический спор, а теология — ваше ремесло, ибо вам платят за то, что вы ее преподаете. К тому же вы произносите вслух множество слов, тем самым утруждая свой язык.

— Ваши слова не лишены смысла, доктор, — кивнул головой отец Уильям, оценивший логику Бартоломью. — И все же я никак не могу счесть работой беседу на богословские темы.

— А я никак не могу счесть работой чтение трудов по медицине, — заявил Бартоломью. — Судя по всему, нам не достичь согласия, отец Уильям.

Прежде чем отец Уильям успел открыть рот, Бартоломью отвесил поклон и двинулся прочь. Бонифаций догнал его и бесцеремонно схватил за рукав.

— Я не намерен изучать книги, исполненные ереси, — прошипел он. — Вместо этого я пойду в зал собраний, где отец Эйдан, как всегда по воскресеньям, будет читать Библию. Так что вам не удастся ввести меня в грех.

— Сделайте милость, брат, поступайте, как вам угодно, — устало кивнул Бартоломью.

У него не было ни сил, ни желания выяснять у Бонифация, почему чтение одной книги он считает грехом, а другой — нет. Отделавшись от докучливого францисканца, доктор направился к себе в комнату. Но тут его остановили Грей и Балбек.

— Доктор, мы проверили снадобья, что вы дали нам вчера, — сообщил Грей. — Содержание почти всех бутылочек соответствует этикеткам. Кроме той, где хранился белый мышьяк. Представьте себе, в ней оказался обычный сахар.

— Сахар? — удивился Бартоломью. — А как вы узнали, что там сахар? У вас же не было веществ, при помощи которых это можно определить!

— Дейнман попробовал его на язык, — усмехнулся Грей. — А потом съел весь без остатка.

— Подобного поступка я не ожидал даже от него, — пробормотал Бартоломью и бросил укоризненный взгляд на Дейнмана, в ожидании друзей стоявшего чуть поодаль. Заметив недовольство учителя, юнец растерянно улыбнулся.

— Нам показалось, что мышьяк подозрительно похож на превосходный белый сахар, который мы пробовали на празднике в прошлом году, — пояснил Грей. — Дейнман лизнул его и сказал, что на вкус он сладкий.

Бартоломью в изнеможении закрыл лицо руками. Чем он так прогневил Господа, что Тот послал ему учеником, подобных Дейнману и Бонифацию? Что ему делать с фанатиком, чье сознание сковано мертвящей догмой, и с безнадежным тупицей?

— Дейнман! — взревел Бартоломью столь оглушительно, что множество глаз в недоумении воззрилось на него.

Подойдя к испуганному студенту, врач схватил его за мантию.

— Вы что, утратили последние крохи разума? — гневно процедил Бартоломью. Дейнман напрасно дергался, пытаясь вырваться из его железной хватки. — Вы ведь могли отравиться! Или вы забыли, что произошло с Уолтером?

— Случись такое, Сэм и Томас сделали бы мне рвотное снадобье из яиц и уксуса, — пролепетал Дейнман. — И спасли бы меня, как вы спасли Уолтера.

— При отравлении мышьяком рвотное снадобье помогает как мертвому припарки, — усмехнулся Бартоломью. — Будь в бутылочке настоящий мышьяк, вы бы умерли в страшных мучениях.

Доктор отпустил злополучного Дейнмана и свирепо уставился на него. Досада, которую он испытал, узнав о нелепом поступке великовозрастного балбеса, постепенно уступила место изумлению. Что ни говори, ему не часто приходилось сталкиваться со столь совершенным образчиком глупости.

— Так ведь там не мышьяк, а сахар! — с торжествующим видом заявил Дейнман. — И наверняка яд, из-за которого бедняга Уолтер чуть не отправился на тот свет, был похищен из вашей сумки и заменен сахаром!

— Ох, Роб, с вами не хватит никакого терпения! — в отчаянии простонал Бартоломью. — Я только что сказал, что мышьяк вызывает страшные боли и судороги, а отнюдь не погружает в сладкую дрему. Уолтера отравили каким-то сильным опиатом из тех, что используются в качестве болеутоляющего. Мышьяк, похищенный из моей сумки, здесь совершенно ни при чем.

— Но кто же заменил мышьяк сахаром? — в недоумении вопросил Дейнман.

— Я бы тоже хотел это знать, — пожал плечами Бартоломью. — Но в любом случае, это не ваша забота, — сурово добавил он. — И запомните хорошенько — если вы еще раз без разрешения попробуете на вкус какое-нибудь из моих снадобий, я незамедлительно отошлю вас домой. Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно.

Дейнман, не на шутку испуганный редкой для учителя вспышкой раздражения, молча кивнул. Бартоломью напоследок смерил студента ледяным взглядом и сделал ему знак идти. Он не хотел, чтобы юнец попался Элкоту, уже направлявшемуся к ним через двор. Дейнман в сопровождении Грея и Балбека поспешил в кабинет Бартоломью за книгой, и проктор лишь проводил студентов глазами.

— Вижу, доктор, ваши ученики чем-то вас огорчили? — осведомился Элкот.

— Вовсе нет! — отрезал Бартоломью; ему совсем не хотелось навлекать на добросовестного тупицу Дейнмана новые неприятности. — Я всего лишь дал им кое-какие наставления.

— Ваши студенты не умеют должным образом вести себя, — изрек Элкот. — Их следует оштрафовать за непотребный смех во время церковной службы. И сколько бы они от меня ни бегали, я непременно их поймаю.

С этими словами, склонив голову набок, что чрезвычайно усугубило его сходство с курицей, проктор направился в кабинет Бартоломью. Однако стоило ему войти в дверь, как окно кабинета распахнулось настежь и оттуда один за другим выскочили все три неунывающих студента. Под мышкой у Грея была зажата книга. Наблюдая, как юнцы бегом припустили через двор, Бартоломью не удержался от смеха. Любопытно, долго ли они смогут ускользать от неумолимого стража порядка, подумал он.

Доктор подошел к окну и закрыл ставни. Мысли его были поглощены исчезновением мышьяка. Зачем приспешникам Джанетты понадобилось подменять мышьяк сахаром? Доктора редко носят с собой столь опасный яд, но Бартоломью применял его для борьбы с грызунами, распространявшими заразные недуги в бедных кварталах. Хотя Бартоломью и припугнул Дейнмана страшными мучениями, белого порошка в бутылочке было слишком мало, чтобы убить человека. Это избавляло доктора от необходимости беспокоиться, не послужит ли похищенный яд орудием нового убийства.

Около привратницкой Бартоломью поджидал Майкл — они вместе должны были направиться к канцлеру.

— С чего это ты разорался на беднягу Дейнмана? — первым делом полюбопытствовал монах.

Майклу редко приходилось видеть, чтобы его сдержанный друг давал волю гневу.

Бартоломью, не имевший ни малейшего желания говорить об этой истории, пропустил вопрос Майкла мимо ушей. Когда друзья вошли в кабинет канцлера, тот встретил их в обществе Хэрлинга, занявшего должность вице-канцлера взамен исчезнувшего Бакли. Де Ветерсет сообщил, что его люди так и не сумели отыскать родственников Фруассара. Труп Фруассара необходимо как можно скорее предать земле во дворе церкви Святой Марии, заявил он.

— Мне удалось кое-что узнать, — подал голос Хэрлинг. — Одна из двух нечестивых кембриджских сект, община Пришествия, использует в своих ритуалах изображения козла, а также различные части этого животного. Следовательно, мы можем заключить, что члены именно этой секты подбросили козлиную голову на кровать брата Майкла. Возможно, они хотели запугать его.

— Но зачем им понадобилось его запугивать? — спросил Бартоломью. — Для них мы не представляем ни малейшей угрозы. Как это ни печально, расследование наше зашло в тупик. Мы ничего не узнали ни о мертвом монахе, ни о причинах, побудивших его проникнуть в сундук с документами. Нам по-прежнему неизвестно, кто убил Фруассара.

Сказав это, доктор резко поднялся и принялся расхаживать по комнате.

— Зато теперь мы знаем, что община Пришествия связана с убийством женщины, обнаруженной в могиле Николаса, — нарочито бодрым тоном изрек Хэрлинг.

— На каком основании вы делаете это предположение? — возразил Бартоломью. — Может статься, символ общины Пришествия использовала другая нечестивая секта — община Очищения, дабы опорочить своих давних соперников и навлечь на них подозрения в убийстве. Я не стал бы снимать подозрений и с общины Святой Троицы. Члены ее могли решиться на такое, полагая, что вина будет возложена на одну из сатанинских сект. Возможно, тем самым они рассчитывали усилить неприязнь, которую горожане испытывают к сатанистам.

— Община Святой Троицы видит свою цель в искоренении греха и разврата, — решительно возразил Хэрлинг. — Члены ее никогда не пойдут на убийство и осквернение трупа. Но кто бы ни совершил это мерзостное злодеяние, откуда он знал, что могила Николаса будет разрыта и мы обнаружим труп женщины в козлиной маске?

— Я уже говорил об этом мастеру де Ветерсету, — произнес Бартоломью, по-прежнему прохаживаясь по комнате. — Скорее всего, злоумышленники рассчитывали, что подмену обнаружат до того, как гроб предадут земле. Но это не более чем мой домысел.

— Да, пока мы располагаем лишь домыслами, но не фактами, — со вздохом изрек де Ветерсет. — Доктор прав — у преступников нет никаких оснований нас опасаться. Хотя не исключено, что какие-то сведения, известные нам и, на наш взгляд, не имеющие значения, для преступников обладают сугубой важностью.

Предположение канцлера было разумным, и Бартоломью остановился, дабы как следует поразмыслить над ним. Через несколько мгновений он разочарованно вздохнул и вновь принялся мерить комнату шагами.

— Увы, проблема в том, что в нашем распоряжении нет никаких сведений, кроме общеизвестных, — изрек он. — По моему разумению, есть один способ сдвинуть расследование с мертвой точки. Попытаемся вытянуть тот конец клубка, что связан с убийствами гулящих женщин. После того как мы обнаружили труп одной из них в могиле Николаса, стало ясно, что убийства эти имеют отношение к университету. Свидетелей, способных опознать убийцу, нет. По городским слухам, с женщинами разделался Фруассар, но мы с вами знаем, что слухи это не соответствуют истине.

Де Ветерсет задумчиво посмотрел на Бартоломью и повернулся к Майклу.

— Я слыхал, вы ездили в Или, брат Майкл, — произнес он. — Епископ выдал вам ключи?

Майкл вытащил связку из кармана. Де Ветерсет подошел к шкафу, извлек оттуда старые замки и осторожно положил их на стол, застеленный куском ткани. Майкл, предварительно натянув толстые перчатки, вставил ключ в замок и повернул его.

— Замок всегда был туговат, — заметил канцлер, с интересом наблюдавший за действиями монаха.

Майкл еще раз повернул ключ, однако замок по-прежнему не поддавался. Дрожащими руками Майкл вертел ключ туда и сюда, но все его попытки не увенчались успехом.

— Ключ не подходит, — заявил он, смахнув пот со лба. — Значит, преступники заменили замок.

— Погодите! — подал голос Бартоломью, соскакивая с подоконника.

Присутствующие в недоумении воззрились на него.

— Мастер де Ветерсет, вы только что сказали, что замок туговат, — обратился он к канцлеру. — Откуда вам это известно? Ведь, по вашим словам, сундук всегда отпирал и запирал Бакли.

— Так оно и было, — пожал плечами де Ветерсет. — Но когда мастер Бакли хворал, я отпирал сундук сам. И подолгу возился с этим проклятым замком. Кстати сказать, Бакли справлялся с ним без всяких затруднений.

— Когда в последний раз вы открыли замок собственноручно? — уточнил Бартоломью.

— Господи боже, могу ли я помнить, — возвел глаза к небу де Ветерсет. — Скорее всего, еще весной. А какое это имеет значение?

Предположения и догадки вихрем проносились в голове у Бартоломью.

— Сделайте милость, мастер де Ветерсет, попробуйте открыть замок, — попросил он.

— Зачем? — пожал плечами де Ветерсет. — Мы уже выяснили, что ключ не подходит.

— И все же попробуйте, — повторил Бартоломью, протягивая канцлеру ключ.

Сбитый с толку подобной настойчивостью, де Ветерсет нехотя натянул перчатки и неуверенно вставил ключ в замок. В отличие от Майкла канцлер придерживал замок левой рукой, и после того, как он несколько раз повернул ключ, замок с лязгом раскрылся.

Де Ветерсет и Хэрлинг в недоумении уставились на это, а Майкл и Бартоломью многозначительно переглянулись.

— Поведай нам, Мэтт, что за озарение на тебя нашло, — с усмешкой произнес Майкл.

Бартоломью подошел к столу и внимательно посмотрел на замок.

— Я вспомнил, что замок старый, а в башне очень сыро, — пояснил он. — Значит, изнутри замок изрядно проржавел. Бакли отпирал его почти каждый день и имел возможность к нему приноровиться. Он так поднаторел в этом, что, как сказал мастер де Ветерсет, справлялся с замком без малейших затруднений. Вам, мастер, тоже приходилось открывать замок, и вы справились с ним ловчее, чем брат Майкл. Полагаю, отравленное лезвие находилось в замке в течение многих лет. За долгое время механизм проржавел и разладился. На ваше счастье, мастер де Ветерсет, вы не часто открывали замок. Иначе вас постигла бы участь злополучного монаха.

Хэрлинг недоверчиво взглянул на Бартоломью.

— По вашему мнению, доктор, мерзкое приспособление находилось в замке в течение двадцати лет с тех пор как механизм был приобретен в Италии? И в последнее время пришло в негодность, так что жертвой его мог пасть всякий, кто пытался его открыть? Даже при помощи ключей, а не отмычкой?

Бартоломью молча кивнул.

Взгляд де Ветерсета, устремленный на смертоносный замок, был исполнен ужаса.

— Значит, если бы замок открывал не Бакли, умеющий ловко с ним управляться и не снимавший перчаток, а я сам, проклятое лезвие отравило бы меня? — пробормотал он. — И я умер бы в мучениях, подобно неизвестному монаху?

— Да, вы чудом избежали этой участи, — кивнул Бартоломью. — Кстати, нам следует показать сведущему слесарю два других замка. Я почти уверен, что он обнаружит там отравленные устройства, пребывающие в столь же плачевном состоянии, что и первое.

На канцлере буквально лица не было. Однако он нетвердой походкой подошел к двери, позвал Гилберта и, когда тот явился, приказал ему сходить за Гарольдом Датчанином, лучшим слесарем в городе.

— По моему разумению, нам лучше держать историю с замками в тайне, — попытался остановить его Хэрлинг. — Объяснение доктора Бартоломью представляется мне вполне убедительным. К чему разбирать два других замка? К тому же сегодня воскресенье. Мы не можем вводить слесаря в грех и заставлять его работать в день, предназначенный Господом для покоя и отдохновения.

— Я хочу убедиться, что предположение доктора Бартоломью справедливо, — возразил канцлер. — Нельзя допустить, чтобы мы вновь пошли по неверному пути, позволяя преступнику беспрепятственно разгуливать на свободе. Уверен, Бог простит Гарольду прегрешение, которое тот вынужден совершить. Ведь это необходимо для предотвращения новых убийств.

Хэрлинг открыл было рот, собираясь возразить, однако встретил ледяной взгляд канцлера и счел за благо промолчать. Недовольно насупившись, он отошел к окну. То, что Хэрлинг столь настойчиво воспротивился приглашению слесаря, удивило Бартоломью. Сам он не видел большой беды в том, что по городу пойдет молва о трех отравленных замках, охранявших сундук с университетскими документами. Это лишь отобьет у возможных злоумышленников охоту туда соваться. Да и искренность проявленного Хэрлингом беспокойства по поводу греха, коим запятнает себя работающий в воскресенье слесарь, вызывала у Бартоломью серьезные сомнения. Вероятно, новоявленный вице-канцлер измыслил сей предлог, не найдя других, более веских аргументов. В конце концов, сам Хэрлинг в воскресный день исполнял свои служебные обязанности, ничуть не опасаясь ущерба для благочестия. Судя по всему, истинные причины, по которым он желал сохранить в тайне существование отравленных замков, Хэрлинг никому открывать не собирался.

В ожидании слесаря Бартоломью устроился на подоконнике и принялся наблюдать за Хэрлингом. Несомненно, тот пребывал в величайшем возбуждении. Он безостановочно прохаживался по комнате взад-вперед, в точности так, как это прежде делал Бартоломью. Доктор заметил, что Майкл тоже не сводит глаз с Хэрлинга. Тревожное состояние вице-канцлера не ускользнуло и от проницательного монаха.

Вскоре дверь распахнулась, и Гилберт впихнул в комнату высоченного нескладного слесаря. Взгляд Гарольда сразу же упал на лежавшие на столе замки, и лицо его просияло от удовольствия.

— Э! Падуанские замки! — воскликнул он, — Давненько я не видал этих хитрых штуковин. Можно взглянуть?

— Осторожно! Они отравлены! — закричал Майкл и вскочил, дабы остановить работника.

— Ясное дело, отравлены, — усмехнулся Гарольд, бросив на монаха насмешливый взгляд. — Я же говорю, это падуанские замки. Сделаны на славу. Я так понимаю, господа, вы позвали меня, чтобы я их разобрал?

Канцлер молча кивнул, а Хэрлинг, явно не находивший себе места, принялся грызть ногти. Бартоломью, давно не видевший Гарольда, был поражен тем, что датчанин так свободно изъясняется по-английски. Когда шесть или семь лет назад слесарь прибыл в Кембридж, он объяснялся при помощи нескольких французских слов. Теперь у него было произношение истинного джентльмена, лишенное грубоватого местного акцента.

— Меня обучала настоящая леди, — с гордостью заявил слесарь в ответ на похвалу Бартоломью.

Это заявление лишь усугубило удивление доктора. Какая леди возьмет на себя труд заниматься с неотесанным мужланом? Мгновение спустя ответ сам пришел ему в голову.

— Леди Матильда? — уточнил он.

— Она самая, — подтвердил слесарь, расплывшись в довольной улыбке.

Кембридж слишком маленький город, подумал Бартоломью. Все знакомы друг с другом. Впрочем, де Ветерсет тут же опроверг это утверждение.

— Что за леди Матильда? — осведомился он, нахмурив брови. — Я впервые о ней слышу. Супруга одного из рыцарей, живущих в замке?

— Нет, она живет не в замке, — ответил Бартоломью и поспешил сменить тему, справедливо полагая, что дальнейшие расспросы о леди Матильде могут поставить его в неловкое положение.

— Так что вы скажете об этих замках, мастер Гарольд?

— Они очень старые, — заявил слесарь, натягивая тонкие, но плотные перчатки и разворачивая сверток, в котором хранились крошечные инструменты. Огромной ручищей он бережно поднял один из замков.

— Поглядите, вот этот сломан.

Он указал на лезвие и вытащил его кончиком пальца.

Гилберт и де Ветерсет разразились возгласами ужаса, но слесарь и бровью не повел.

Вооружившись миниатюрными щипчиками, слесарь полностью извлек лезвие наружу. Длина его составляла примерно треть мизинца Бартоломью. Трудно было представить, что столь ничтожный кусочек железа убил человека. Гарольд ловко разобрал замок. Бартоломью, стоя за плечом слесаря, не сводил взгляда с его рук.

Гарольд хмыкнул и осуждающе покачал головой.

— Вы не умеете обращаться с замками, джентльмены, — изрек он. — С того времени, как они были сделаны, никто не удосужился хотя бы раз смазать их маслом. Вам повезло, что эти отравленные штуковины никому не причинили вреда.

Хэрлинг метнул предостерегающий взгляд сначала на Бартоломью, потом на Майкла. Слесарь, всецело занятый работой, ничего не заметил.

— Вот этот особенно хорош, — заявил он. — Лет двадцать — тридцать назад в Италии на такие замки был большой спрос, а сейчас их почти не делают. Редко удается встретить столь искусную работу. Стоят эти замки страсть как дорого. Но тому, кто хочет сберечь свое добро, не жаль раскошелиться.

Подняв голову, Гарольд встретился с холодным взглядом Хэрлинга.

— Эти замки висели на сундуке с университетскими документами, а отнюдь не с сокровищами или золотыми монетами, — процедил вице-канцлер. — Для воров бумаги не представляют ни малейшей ценности.

Гарольд взялся за второй замок.

— Так, — пробормотал он. — Этот устроен малость по-другому. Лезвие выскакивает сзади, а не сверху. Он не так сильно проржавел, как первый, хотя ему тоже досталось.

Осмотрев третий замок, слесарь пальцем извлек лезвие, которое выскочило наружу с громким щелчком.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Гарольд. — Да, джентльмены, вам крупно повезло. Попытайся кто-нибудь открыть этот замок, быть ему покойником. Механизм так проржавел, что совершенно разладился. Думаю, уже после трех попыток открыть замок маленькое жало нанесло бы смертельный укус. Вы правильно сделали, что послали за мной.

— Не понимаю, по какой причине замки вдруг пришли в столь плачевное состояние, — подал голос де Ветерсет. — Мы пользовались ими в течение многих лет без каких-либо… неприятных происшествий.

— Да, вы пользовались ими, но не заботились о них, — укоризненно пробурчал слесарь. — В результате они насквозь покрылись ржавчиной и стали представлять опасность не только для взломщика. Обращайся вы с ними надлежащим образом, они бы служили вам еще долго. А сейчас мой вам совет, джентльмены, — избавьтесь от них как можно скорее.

— Скажите, мастер Гарольд, каким образом яд на лезвиях так долго сохраняет смертоносные свойства? — осведомился Бартоломью.

Гарольд просиял. Он обрадовался тому, что у кого-то хитроумные приспособления вызвали искренний интерес, а не страх и отвращение.

— Лезвие спрятано вот здесь, в углублении, видите? — пустился он в объяснения. — Оно запечатано свинцом, так что яд не может просочиться и причинить кому-нибудь вред. Если хотите, я могу вскрыть углубление. Правда, я могу сделать это лишь в своей мастерской, с большими предосторожностями. Но я и без того уверен, что там окажется яд, смешанный с особыми веществами — например, с ртутью. Благодаря этому яд много лет остается в жидком состоянии и всегда готов совершить свое дело. В Риме я видел, как собака, по лапе которой полоснули подобным лезвием, сдохла через десять минут. Но что до вашего замка, он все же слишком старый. Может статься, яд уже выдохся. Тому, кто хочет пользоваться подобным устройством в течение долгих лет, я бы посоветовал время от времени заливать в углубление свежий яд.

Бартоломью кивнул, не сводя взгляда с проржавевших железок. Гарольд заметил, что доктор рассеянно вертит на пальце связку ключей, и протянул к ним руку.

— Видите эти три маленьких ключа? — спросил он, разглядывая связку. — Они отпирают отравляющий механизм. Я же сказал, яд необходимо менять.

Взяв один из крошечных ключей, слесарь вставил его в вертикальный разрез в задней части замка. Бартоломью не сводил глаз с ловких пальцев Гарольда. Изобретательность создателей этих механизмов приводила доктора в восхищение. Узкий разрез совершенно не походил на отверстие для ключа, и человек, не посвященный в тайну замка, никогда бы не догадался о его предназначении.

— Я полагаю, последний из тех, кто знал об отравленном устройстве, на ваше счастье, потрудился его запереть, — заметил Гарольд. — Ох, джентльмены, как тут не удивляться вашему везению! Ведь лезвие вполне могло выскользнуть, когда вы открывали замок.

— Значит, механизм был заперт, — вполголоса пробормотал Майкл, обращаясь к Бартоломью. — Это обстоятельство, а не только перчатки, и уберегло Бакли от отравления. Он умело обращался с замками, и ядовитое лезвие оставалось на месте. А когда монах принялся в них ковыряться, механизм пришел в действие и убил его.

— Верьте моему слову, джентльмены, лучше избавиться от этих штук, — выпрямляясь, повторил Гарольд. — Использовать их опасно, а привести в порядок невозможно.

— Может быть, вы заберете их с собой? — предложил де Ветерсет. — Полагаю, вы сумеете распорядиться ими должным образом. А мы будем спокойны и уверены, что опасные устройства находятся в руках мастера.

Польщенный Гарольд отвесил канцлеру низкий поклон и принялся заворачивать разобранные замки в кусок ткани. Наконец слесарь откланялся и вышел прочь. Де Ветерсет последовал за ним, дабы выпустить его из церкви. Хэрлинг вновь принялся расхаживать по комнате.

— Зря мы позвали этого малого, — процедил он. — Обо всем, что он сказал, мы догадывались и сами.

— Догадывались, но не были уверены, — пожал плечами Майкл. — Что ни говорите, между домыслами и фактами есть некоторая разница. А теперь мы точно знаем, что ни Бакли, ни какой-либо неизвестный преступник, вознамерившийся убить первых людей университета, не менял замков. Мы знаем также, что смерть монаха-взломщика — случайность, а не злодейский умысел. Причина ее в том, что замки слишком проржавели и износились.

— Но мы по-прежнему останемся в неведении относительно того, зачем монаху понадобилось взломать сундук, — напомнил Бартоломью. — Так что наше дознание не слишком продвинулось вперед.

— Я бы так не сказал, — возразил Майкл. — По крайней мере, более нет надобности искать убийцу монаха. Его просто не существует.

— Однако же убийца Фруассара существует и по-прежнему разгуливает на свободе, — пробормотал Хэрлинг, в волнении ломая пальцы. — Прошу извинить меня, джентльмены, но я вынужден вас оставить. Меня ждут срочные дела.

Он поклонился и вышел из комнаты. Подойдя к окну, Бартоломью увидал во дворе де Ветерсета, оживленно беседующего со слесарем.

— Какая муха укусила Хэрлинга? — поинтересовался Майкл, открывая один из стенных шкафов и окидывая взглядом полки. — Бедняга буквально места себе не находил. И почему он так откровенно не желал, чтобы замки осмотрел слесарь? Всякому ясно, дело тут вовсе не в воскресном дне.

Бартоломью тяжело вздохнул и направился к дверям.

— Нам тоже пора идти, брат, — сказал он. — Срочные дела ожидают не только Хэрлинга.

Они вышли из церкви и направились к колледжу. Небо, затянутое свинцовыми тучами, внезапно озарила вспышка молнии, затем последовал оглушительный раскат грома. Мгновение спустя на землю обрушились сплошные потоки дождя. Бартоломью и Майкл присоединились к нескольким прохожим, укрывшимся от стихии в церкви Святой Марии. Там царил полумрак, дождевые струи барабанили по крыше. Никогда прежде Бартоломью не доводилось бывать в церкви во время грозы. Фрески, что порой выступали из темноты при вспышке молнии, были исполнены особенно грозного и таинственного значения. На память доктору поневоле пришли главы Апокалипсиса, повествующие о конце света.

Он бесцельно бродил по церкви, прислушиваясь к мерному шуму дождя. Надгробия, возвышавшиеся у стены, напомнили Бартоломью об обещании, которое он дал у смертного одра мастера Уилсона, — воздвигнуть гробницу на могиле коллеги. Одни надгробия отличались скромностью и простотой, другие поражали взор обилием безвкусных украшений. Простой мраморный памятник лучше всего отвечает своему печальному предназначению, подумал Бартоломью. Однако же мастер Уилсон выразил настойчивое желание, чтобы место его последнего упокоения было отделано со всей возможной роскошью. Как же нелепо, что люди желают кичиться своим богатством даже после смерти, вздохнул про себя доктор. Разукрашенным памятникам место на ярмарочной площади, а не в церкви.

Тут кто-то прервал поток размышлений доктора, робко потянув его за рукав. Оглянувшись, Бартоломью заметил, что за колонной стоит один из церковных клерков. Судя по испуганному лицу, тот явно не хотел, чтобы его разговор с Бартоломью кто-нибудь услышал. Доктор притворился, что читает надпись на одном из надгробий, а сам незаметно приблизился к притаившемуся в полумраке молодому человеку.

Гроза постепенно утихала, однако последняя вспышка молнии заставила робкого клерка вздрогнуть и прижаться к колонне.

— В тот день, когда в церкви обнаружили мертвого монаха, я заметил, что засов на главной двери сдвинут со своего места, — прошептал клерк, беспокойно озираясь по сторонам.

— И что с того? — спросил Бартоломью. Он протирал рукавом медную пластинку и делал вид, будто надпись на ней чрезвычайно его интересует.

— Все думают, что монах-взломщик спрятался где-нибудь здесь, в церкви, дождался, пока ее запрут на ночь, и вышел из своего укрытия. Но если засов был сдвинут — значит, монах на всякий случай решил запереть церковь изнутри. А после его смерти кто-то открыл двери. Иначе утром мы не смогли бы войти в церковь.

Сердце Бартоломью томительно сжалось. Совсем недавно удалось доказать: смерть монаха — результат случайности и заниматься поисками убийцы нет надобности. И вот теперь выясняется, что монах, скорее всего, был в церкви не один, и нужно искать его неведомого соучастника.

— Вы уверены, что кто-то сдвинул засов? — спросил Бартоломью, по-прежнему не глядя на клерка.

— Уверен, — раздался в ответ хриплый шепот. — А еще я уверен, что навлекаю на себя серьезную опасность, разговаривая с вами. Но я обязан сообщить вам о своем открытии. Ведь пока вы не разгадаете тайну, угроза висит над каждым из нас.

Судя по всему, этот человек воображал, что Бартоломью по плечу разгадка любой тайны. Доктор, отнюдь не питавший пристрастия к расследованию преступлений, был не слишком польщен столь высокой оценкой своих способностей.

— Возможно, вам известны еще какие-то важные обстоятельства? — вполголоса осведомился он. — Не знаете ли вы, случайно, где скрывается служка, запиравший церковь в ту ночь?

— С тех пор как он от вас сбежал, он более не появлялся здесь, — прошептал клерк. — Дома он тоже не был. Никто из его родных не получал о нем никаких известий.

— А Николаса из Йорка вы знали? — спросил Бартоломью.

Краешком глаза он заметил, что к ним направляется еще один служитель с целой связкой сальных свечей в руках.

Хотя Бартоломью не смотрел на своего собеседника, он ощутил, что последний вопрос привел того в замешательство.

— Да, я его знал, — донесся до него прерывистый голос. — Николас умер примерно месяц назад.

— Вы присутствовали на его похоронах? Видели его в гробу? Заметили что-нибудь необычное?

Клерк подался назад, обескураженный градом таких странных вопросов.

— Я видел Николаса в гробу вечером накануне похорон, — пробормотал он, опасливо глядя на Бартоломью. — Но почему вы об этом спрашиваете?

Тут другой служитель поравнялся с ним, и собеседник Бартоломью нырнул в тень.

— Монах умер несколько дней назад, — прошептал он, появляясь вновь. — К тому времени Николас уже давно покоился в могиле.

Бартоломью не стал разуверять клерка.

— Вам известно что-нибудь об общине Пришествия или общине Очищения? — продолжил он свои расспросы.

Клерк перекрестился столь истово, словно перед ним во всех подробностях возник кошмарный образ преисподней.

— Вы не должны произносить в святой церкви эти богомерзкие названия! — отрезал он. — И не пытайтесь ничего выведать о нечестивых сектах. Могущество их слишком велико, и, если вы будете им докучать, они прихлопнут вас, как муху!

— Но почему вы так уверены в могуществе этих общин? Ведь они насчитывают не так много членов, — заявил Бартоломью, полагаясь на то, что сведения Стэнмора соответствуют истине.

Однако он напрасно надеялся, что слова его вселят бодрость в робкого клерка.

— Не имеет значения, сколько заблудших душ объединяют эти секты, — прошипел он. — Им помогает дьявол. Они выполняют его повеления точно так же, как мы пытаемся выполнять повеления Господни.

Бартоломью, желая рассмотреть лицо своего невидимого собеседника, вперил взгляд в полумрак, однако клерк словно растворился в воздухе. Странный разговор привел доктора в замешательство. Он и прежде чувствовал, что от таинственных сект исходит угроза. Ему уже не раз приходило в голову, что, если они с Майклом проявят излишнюю проницательность, их неминуемо ожидает расправа. Слова клерка подтвердили самые худшие его опасения. Да еще выяснилось, что монах, умерщвленный отравленным замком, был в церкви не один. Притаился ли неведомый сообщник в церкви вместе со взломщиком или монах впустил его после того, как храм опустел?.. Получается, что у этого второго были ключи от церкви, сообразил Бартоломью. Ведь на следующее утро главная дверь оказалась закрытой. Значит, он своим ключом запер дверь снаружи.

Скорее всего, исчезнувший Бакли каким-то образом причастен ко всему этому, решил Бартоломью. Подозревать вице-канцлера в убийстве монаха, как выяснилось, не стоит. Но не исключено, что именно Бакли засунул мертвое тело взломщика в сундук, а потом запер башню. После этого он покинул церковь, запер за собой дверь, мигом собрал пожитки и бежал прочь из города. А что, если подмена тела Николаса из Йорка на тело убитой женщины — тоже дело рук Бакли? В таком случае с городскими проститутками разделался именно он.

Какая же участь постигла Николаса? Жив он или мертв? И де Ветерсет, и церковный клерк утверждают, что видели его в гробу. Следовательно, кто-то похитил его тело, заменив телом женщины в козлиной маске. Но какие причины могли подвигнуть неведомого преступника, будь он даже членом сатанинской секты, на это кощунственное и бессмысленное деяние? Бартоломью утомленно прикрыл глаза и прислонился к колонне. А если в действительности Николас все-таки не умер, пронеслось у него в голове. Предположим, он прикинулся мертвым и целый день недвижно пролежал в гробу, так что ни у кого из коллег не осталось сомнений в истинности его кончины. А ночью выбрался из гроба. Возможно, ему помогала женщина. И воскресший мертвец щедро отплатил ей за услугу — убил и положил тело в собственный гроб. Но, может статься, все было иначе. Возможно, женщина явилась в церковь, дабы похитить мертвое тело, необходимое ей для каких-либо нечестивых ритуалов. Но вместо мертвеца нашла живого, который умертвил ее. А потом Николас разделался еще с несколькими женщинами, которые в большинстве своем приходились первой жертве товарками по ремеслу. Он знал, что подозрения его не коснутся, ибо все считают его мертвым.

Да, но какое отношение к этому имеет шериф Талейт? Ведь именно он убедил горожан, что гулящих женщин убивал Фруассар. Однако в то время как мертвый Фруассар лежал в мешке, приколоченный к колокольному стану, в городе были обнаружены новые жертвы. Что, если неведомый изверг — не кто иной, как Талейт? Бартоломью содрогнулся от столь смелого предположения. Но ведь стоило доктору упомянуть о козлиной маске, как Талейт вышел из себя и принялся запугивать Бартоломью всевозможными карами. К тому же шериф прекрасно знал, что Фруассар не виновен в смерти гулящих женщин, однако пальцем не пошевелил, дабы отыскать истинного убийцу. Не лишено вероятности, что именно шериф похитил тело Николаса, необходимое дьяволопоклонникам для нечестивых обрядов.

Открыв глаза и выглянув в окно, Бартоломью убедился, что дождь стихает. Майкл и еще один монах пели слова молитвы, дивная мелодия эхом отдавалась под церковными сводами. Густой бархатистый баритон Майкла оттенял звонкий тенор монаха; их голоса, то набирая мощь, то затихая, лились в совершенной гармонии. На несколько мгновений Бартоломью позабыл о тягостных мыслях и всецело отдался во власть божественного напева. Сквозь открытые окна в церковь проникал аромат влажной земли, на время заглушивший витавший над городом запах перегнивших речных водорослей. Казалось, в мире воцарились покой и безмятежность. Увы, сладостное наваждение продолжалось всего лишь несколько мгновений — пока у повозки, проезжавшей мимо церкви, не отвалилось колесо и на улице не раздались сердитые голоса.

— Я умираю с голоду, — возвестил Майкл по пути в колледж. — Представь себе, болтун Кинрик имел глупость рассказать Агате о славной шутке с тенями, что мы сыграли с тобой прошлой ночью. Так вот, эта фурия так рассердилась, что теперь не пускает меня в кухню. Не заглянуть ли нам в таверну «Медный Джордж»? Посидим за столиком под деревьями, перекусим и обсудим наши дела и намерения.

— Я вижу, брат, голод затмил твой рассудок, — усмехнулся Бартоломью. — Ты забыл, что сегодня воскресенье? К тому же магистрам университета, как и студентам, запрещено посещать городские таверны.

— Ну и что с того, что сегодня воскресенье? — пожал плечами Майкл. — Самый подходящий день, чтоб за стаканчиком хорошего вина возблагодарить Господа, создавшего сей мир. К тому же мы не будет заходить в таверну. Я же сказал, мы посидим в саду под деревьями.

— Майкл, дождь все еще идет, — напомнил Бартоломью. — Сидеть в саду под дождем не слишком приятно. Прохожие подумают, что мы изрядно напились и хотим освежить головы. А самое главное — таверна «Медный Джордж» сегодня закрыта!

— А вот и нет! — торжествующе произнес Майкл. — На время ярмарки городские власти дали тавернам разрешение работать по воскресеньям. Иначе приезжим торговцам, ремесленникам и мошенникам было бы просто некуда деваться. От скуки они, того и гляди, начнут затевать на улицах потасовки и творить бесчинства. Уж лучше позволить им мирно напиваться. По-моему, городской совет принял мудрое решение. Хотя некоторые поднаторевшие в показном благочестии ханжи наверняка придерживаются иного мнения.

Бартоломью окинул взглядом улицу и увидал, что навстречу идет какой-то высокий человек, склонивший голову под дождевыми струями. Когда прохожий приблизился к ним, доктор узнал его и окликнул:

— Мастер де Белем!

Купец вскинул голову, устремив на Бартоломью тусклый взгляд. Лицо его покрывала нездоровая желтоватая бледность, густые темные волосы висели спутанными сальными прядями. За несколько дней, прошедших со смерти дочери, де Белем осунулся и, казалось, постарел на много лет. Опасливо оглядевшись по сторонам, он подошел к Бартоломью и Майклу.

— Мне необходимо поговорить с вами, джентльмены, но не здесь. Где мы можем побеседовать без свидетелей?

— В саду около таверны «Медный Джордж», — заявил Майкл, прежде чем Бартоломью успел открыть рот. — Думаю, в такую погоду там безлюдно и нам никто не помешает.

— Хорошо, — кивнул красильщик. — Отправляйтесь туда, а я присоединюсь к вам спустя некоторое время. Совершенно ни к чему, чтобы нас видели вместе.

Майкл метнул на Бартоломью довольный взгляд и торопливо зашагал к вожделенной таверне. Около маленькой конюшни, расположенной поблизости от заведения, тучный монах остановился и сделал вид, будто любуется лошадьми. Убедившись, что поблизости нет ни единого педеля, он с неожиданным при его комплекции проворством скользнул в калитку, ведущую в маленький сад. В погожий солнечный день посидеть здесь было бы чрезвычайно приятно: столики окружали цветочные клумбы, беленные известью стены были увиты плющом. Но дождь никак не хотел прекращаться, то и дело налетали порывы ветра, и мокрые ветви деревьев разбрасывали целые фонтаны брызг.

Бартоломью тяжело вздохнул, надвинул капюшон и принялся выглядывать местечко, укрытое от дождевых струй. Навстречу им, вытирая руки о фартук, вышел хозяин. Увидев Майкла, он приветствовал его как старого знакомого.

— Добро пожаловать, брат Майкл! Рад вас видеть! Что желаете выпить и откушать сегодня?

— Принесите нам два бокала вашего превосходного французского вина, жареного цыпленка, побольше белого хлеба, который у вас так хорошо выпекают, и тостов с корицей, — распорядился Майкл. — И проследите, чтобы нас не беспокоили, ибо нам необходимо обсудить важное дело.

— Увы, брат, белой муки сейчас не достать ни за какую цену, так что хлеба у нас нет, — сообщил хозяин, сокрушенно раскинув руки. — Но самый жирный цыпленок и лучшее вино вскоре будут у вас на столе. И разумеется, вашей беседе никто не помешает.

В глазах Майкла мелькнуло разочарование, однако он важно кивнул. Хозяин поспешил выполнять заказ.

Бартоломью, убедившийся в том, что друг его является завсегдатаем таверны, был удивлен столь вопиющим нарушением университетских правил.

— Вижу, ты здесь не в первый раз? — осведомился он.

Монах не счел нужным ответить, лишь просиял улыбкой и провел Бартоломью к столику под густыми кронами деревьев. Здесь они были защищены если не от дождя, то хотя бы от ветра. Де Белем вошел в калитку и тщательно запер ее на щеколду.

— Прошу меня простить за все эти предосторожности, джентльмены. Они необходимы для вашей же безопасности, — обратился он к друзьям, усаживаясь за мокрый стол. — За мной постоянно следят, и вам лучше не показываться в моем обществе.

— Но кто за вами следит? — вопросил удивленный Бартоломью.

— О, если бы я знал! — горестно вздохнул де Белем и на мгновение закрыл лицо руками. — Одно могу сказать с уверенностью — те, кто убил мою дочь, намерены разделаться и со мной.

— Откуда вам это известно? — настаивал Бартоломью.

Де Белем устремил на него долгий печальный взгляд.

— Дабы все объяснить, доктор, мне придется начать издалека. После того как чума похитила мою возлюбленную супругу, вера в милосердие Господа пошатнулась в моей душе. Я видел, что чума не щадит ни монахов, ни священников. Если Господь не желает защищать тех, кто ему служит, значит, до меня Ему и вовсе нет дела, говорил я сам себе. Подобными мыслями я поделился с некоторыми из своих знакомых. И вот настал день, когда я получил приглашение на собрание общины Очищения. Я не имел даже отдаленного понятия о том, чем занимается эта община, однако пошел, ибо не в силах был оставаться наедине с унынием. К тому же между членами достопочтенной гильдии красильщиков в последнее время нет согласия, ибо они не могут поделить между собой власть и влияние. Вот я и решил, что не будет ничего худого, если я вступлю в другую общину.

Де Белем смолк, сосредоточенно глядя на мокрые ветви над своей головой. Бартоломью не торопил его. Пока что он не узнал ничего нового — Стэнмор уже сообщил, что де Белем является членом общины Очищения.

— Придя на собрание, я сразу понял, что их община служит сатане, — вновь заговорил де Белем. — Вы ученые люди и лучше меня знакомы с историей Люцифера. Он принадлежал к сонмищу ангелов Господних, однако был изгнан из Царствия Небесного. И тогда нимб, сиявший вокруг его чела, упал к его ногам. Поэтому символом общины является круг — низвергнутый нимб дьявола.

Тут Майкл заметил приближение хозяина и предостерегающе кашлянул. Пока трактирщик расставлял на столе тарелки и бокалы, все трое хранили молчание. Де Белем опустил капюшон так низко, что на виду оставались лишь его плотно сжатые губы. Впрочем, деликатный трактирщик, занятый своим делом, даже не взглянул в его сторону. Как видно, он привык к тому, что брат Майкл назначает в его заведении тайные встречи.

Когда трактирщик удалился, де Белем вернулся к прерванному рассказу.

— Не подумайте, что я чувствовал призвание к служению сатане, — произнес он, бросив на Майкла исполненный раскаяния взгляд. — Признаюсь откровенно, в ту пору меня мало занимали религиозные вопросы. Я лишь ощущал, что оказался среди людей, дружески расположенных ко мне и проникнутых духом единения. Это трудно объяснить, но впервые после смерти жены я перестал чувствовать одиночество. И вскоре я был избран главой общины.

— Так вы — глава общины Очищения? — пробормотал изумленный Бартоломью.

— Я был им, — поправил де Белем. — Ныне я более не являюсь главой общины. Как не являюсь и ее членом. Но, увы, это уже ничего не меняет.

Некоторое время де Белем молчал, понурив голову. Потом, собравшись с силами, заговорил вновь.

— Может статься, джентльмены, вы предположили, что смерть Фрэнсис — дело рук бывших моих собратьев по общине. Но мне доподлинно известно, что это не так. В каких бы грехах вы ни обвиняли нашу общину, поверьте, мы никого не убивали и во время своих ритуалов не причинили вреда ни единой живой твари. Подобно всем прочим общинам, мы собирались ради дружеского общения. Различие состояло в том, что среди нас не было священников, которые всюду выискивают ересь и без конца твердят об ожидающем всех адском пламени.

На память Бартоломью пришли его коллеги-францисканцы, одержимые страстью к искоренению вездесущей ереси. Неудивительно, что люди устают от постоянных запугиваний и избегают общества служителей Божьих, подумал доктор. Судя по растерянному лицу Майкла, признания де Белема глубоко поразили его.

— Обычно мы собирались в церквях, после черной смерти стоявших без дела, но никоим образом не оскверняли их, — продолжал де Белем. — Что касается общины Пришествия, они в большей степени, чем мы, привержены магическим церемониям и ритуалам. Но я уверен, их община тоже не имеет отношения к убийствам. Ни к смерти несчастных шлюх, ни к смерти моей Фрэнсис. Надо искать другого виновника.

— И где же, по-вашему, его искать? — выдохнул Майкл.

— Возможно, среди фанатиков, объединившихся в Святотроицкую общину, — заявил де Белем. — Они вечно повторяют, что Господь наслал на нас чуму в наказание за грехи блудниц и стяжателей-торговцев.

— Так вы полагаете, Фрэнсис убили именно они? — спросил Бартоломью. — Но есть ли у вас какие-либо основания для подобных подозрений?

— Есть, — кивнул де Белем. — Незадолго до смерти дочери я получил письмо. В нем говорилось, что Фрэнсис заплатит жизнью за то, что отец ее принадлежит к богопротивной секте.

— Это письмо у вас с собой? — спросил Майкл.

Де Белем отрицательно покачал головой.

— Мерзостное послание привело меня в такую ярость, что я тут же разорвал его на клочки. Теперь я понимаю, что поступил опрометчиво. Сохрани я его, возможно, оно помогло бы вам поймать убийцу.

— Но почему вы до сих пор молчали об этом письме? — удивился Бартоломью. — Вы не сочли нужным упомянуть о нем даже тогда, когда просили меня отыскать убийцу Фрэнсис.

— Увы, горестное известие лишило меня памяти, — вздохнул де Белем, прикрыв глаза. — Лишь когда вы ушли, я вспомнил о проклятом послании.

— А как вы полагаете, мастер де Белем, семьи других убитых женщин тоже получили подобные письма? — осведомился Бартоломью.

До сих пор доктор считал, что убийца выбирал свои жертвы наугад. Однако сведения, сообщенные де Белемом, наталкивали на мысль: выбор неслучаен. Если это действительно так, узнать истину будет значительно проще, решил Бартоломью.

— О них мне ничего не известно, — пожал плечами де Белем. — Из всех убитых, помимо моей Фрэнсис, я жалел только об Исобель.

— Об Исобель? — недоверчиво переспросил Майкл, с аппетитом уплетавший цыпленка. — Вы жалели потаскуху?

Бартоломью незаметно толкнул товарища под столом. Де Белем устремил на Майкла грустный взгляд.

— Да, вы правы, брат, она была потаскухой, — произнес он. — Но это не помешало мне привязаться к ней. Она приходила ко мне дважды в неделю и уходила задолго до рассвета. Даже Фрэнсис ничего не знала о ее посещениях. В ту ночь я должен был настоять, чтобы Исобель осталась у меня до утра. Сделай я так, она была бы жива. Фрэнсис, конечно, не слишком обрадовалась бы тому, что ее отец якшается с непотребной девкой. Но какое мне до этого дело…

Уставившись на мокрую столешницу, Бартоломью погрузился в размышления. Согласно заверениям де Белема, по крайней мере два убийства были направлены против сатанистов, а сами члены богопротивных общин весьма далеки от кровавых деяний. На память ему пришел последний разговор со Стэнмором, подозревавшим Ричарда Талейта-старшего в принадлежности к общине Пришествия.

— А вы рассказали шерифу о письме с угрозами? — обратился доктор к де Белему.

— Да, — кивнул тот. — Шериф заявил, что непременно выяснит, кто послал мне письмо. И разумеется, ничего не сделал. Иного я не ожидал.

— Согласны ли вы сообщить нам имена других членов вашей общины? — задал очередной вопрос Бартоломью. — Возможно, после беседы с ними мы сумеем выявить какие-либо важные обстоятельства.

На тонких губах де Белема мелькнуло слабое подобие улыбки.

— Нет, этого я сделать не могу, — покачал он головой. — Навлекая на бывших собратьев угрозу, я пойду против собственной совести. Верьте моему слову: никто из членов двух общин не виновен в убийстве. Изверга, на счету которого несколько жертв, надо искать в другом месте. Всем в городе ясно, что Талейт не желает содействовать торжеству справедливости. Вы моя единственная надежда на то, что смерть Фрэнсис и Исобель не останется без отмщения.

Дождь припустил сильнее, и де Белем, вскинув голову, взглянул на сплошь затянутое тучами небо.

— Я должен идти, — проронил он. — Мы и так провели вместе слишком много времени. Боюсь, джентльмены, это не пройдет для вас даром.

Де Белем встал, неловко преклонил колена и, смущенно потупившись, подошел под благословение Майкла. Потом сделал несколько торопливых шагов и исчез за калиткой сада.

— Ох, Майкл, как говорится, час от часу не легче, — изрек Бартоломью, оставшись наедине с другом. — Что ты обо всем этом думаешь? Как по-твоему, де Белем говорил правду?

Майкл, которого рассказ де Белема не лишил аппетита, обсосал последнюю куриную косточку и вытер рот рукавом.

— Насколько я могу судить, он не кривит душой, — ответил он. — Пожалуй, нам стоит принять его слова на веру. Скорее всего, сатанинские общины и в самом деле не имеют отношения к этим смертям. Тот, кто потерял дочь и любовницу, вряд ли станет выгораживать убийц.

— Но кто тогда те трое неизвестных, с которыми мы столкнулись в саду после убийства Фрэнсис? — спросил Бартоломью.

Майкл задумчиво почесал макушку.

— Поди разберись, — буркнул он.

— Мне вот что пришло в голову, — заметил Бартоломью, наблюдая за птичкой, слетевшей на стол склевать крошки. — Де Белем уверяет, что обе сатанинские общины не станут пятнать себя кровью. Но, будучи членом общины Очищения, он не присутствовал на сборищах второй секты и не знает, какие ритуалы там справлялись. Следовательно, мы не можем всецело полагаться на его слова. Кстати, Освальд сообщил мне, что между двумя общинами существует давнишнее соперничество. Может статься, де Белем недооценивает силу и влияние общины Пришествия. А влияние это очень велико. В особенности если Талейт-старший действительно ее член. Ты прав, де Белем не похож на человека, что кривит душой и пытается ввести нас в заблуждение. Но, скорее всего, сейчас он терзается сознанием собственной вины. Ведь две женщины, к которым он был привязан, погибли из-за его принадлежности к секте. Вот он и пытается убедить самого себя, что поклонники дьявола тут ни при чем, и переложить вину на общину Святой Троицы. Но подумай сам — ежели члены этой общины исполнены столь жгучей ненависти к сатанистам, что готовы убивать их близких, станут ли они сопровождать свои деяния сатанинскими символами? Я все же склоняюсь к тому, что козлиная маска в гробу Николаса и козлиная голова на твоей кровати — происки общины Пришествия.

Майкл молчал, задумчиво катая по столу хлебные крошки.

— Пожалуй, ты прав, — наконец изрек он. — Слов мастера де Белема явно недостаточно, чтобы отказаться от всех подозрений в отношении нечестивых сект. И, как ты верно подметил, он не знает обычаев и ритуалов второй общины, которая соперничает с его собственной. Так что его сведения могут оказаться не слишком достоверными.

И Майкл принялся яростно обгладывать остатки мяса на одной из куриных косточек. Бартоломью, обсасывая шкурку от бекона, вновь и вновь перебирал в памяти все известные обстоятельства.

Итак, Исобель посещала де Белема дважды в неделю. Если это было известно убийце, ему ничего не стоило выследить и подкараулить девушку. Возможно, у Фрэнсис тоже были определенные дни и часы, когда она уходила из дома на встречи со своим возлюбленным. Но почему умирающую Фрэнсис нашли в саду Майкл-хауза? Неужели брат Олбан прав и она явилась в сад на свидание с кем-то из магистров или студентов колледжа? И это свидание завершилось тем, что таинственный любовник перерезал Фрэнсис горло.

Перед смертью Фрэнсис успела прошептать, что ее убил «не он». Что она имела в виду? Что удар ей нанес не любовник? Или же что преступник не принадлежал к человеческому роду? Теряясь в догадках, Бартоломью рассеянно чертил круги на влажной поверхности стола. Может статься, убийца Фрэнсис прятал свое лицо под маской — или под маской козла, или под красным капюшоном с прорезями для глаз, как тот незнакомец в саду. Предположение, что Фрэнсис убил кто-то из обитателей Майкл-хауза, доктор счел маловероятным. Будь это так, те трое неизвестных в саду, закончив поиски, вернулись бы в свои комнаты, а не поспешили покинуть территорию колледжа. Они с Майклом уже пришли к выводу, что злоумышленник, отравивший Уолтера, вряд ли принадлежит к числу их коллег и студентов. В противном случае он знал бы, что Уолтер крепко спит на посту и прибегать к помощи яда нет необходимости. Как же выяснить, что загадочная троица искала в саду? Допустим, гулящих женщин убивали члены общины Пришествия. Значит, те, кто напал на Бартоломью и поджег ворота колледжа, тоже принадлежат к этой секте. Но их было трое, а убийца Исобель, по словам Сибиллы, действовал в одиночку.

Участь Николаса из Йорка тоже не давала покоя доктору. Вполне вероятно, что Николас жив и за чередой кровавых деяний стоит именно он. Его смерть — или мнимая смерть — совпала по времени с первым убийством, и это вряд ли можно считать случайностью. Может быть, Николас подбросил в комнату Майкла козлиную голову, дабы отбить охоту продолжать расследование? И какое отношение ко всем темным делам имеет мертвый монах? Возможно, он принадлежал к одной из двух соперничающих сект — общине Пришествия или же общине Очищения. Но не исключено, что он являлся членом общины Святой Троицы и взломал университетский сундук, дабы почерпнуть в летописи некие тайные сведения о приспешниках дьявола. Однако все это противоречит выводу, к которому пришли Бартоломью и Майкл. Согласно их умозаключению, монах прибыл в город совсем недавно и не знаком с обиходом церкви Святой Марии. Необходимо как следует изучить содержимое пресловутого сундука, решил Бартоломью. Это поможет понять, существует ли связь между двумя трупами из церкви Святой Марии и убийствами городских проституток.

А Бакли — куда исчез он? И по какой причине решили скрыться родственники Фруассара и Джанетта из Линкольна? Бартоломью чувствовал, что от бесконечных вопросов у него начинает кружиться голова. Стоило вообразить, что он близок к разгадке тайны, как ответ оборачивается новой загадкой. Бартоломью вспомнил о студентах — в последнее время он не уделял им должного внимания. Следует быть рядом с ними, прилагать все усилия, дабы сделать из них настоящих докторов. А вместо этого он прохлаждается в саду таверны, мокнет под дождем и тщетно бьется над головоломкой, что день ото дня становится все более неразрешимой. Бартоломью резко поднялся.

— Я знаю, как нам поступить, — заявил Майкл, поднимаясь вслед за ним. — Сегодня вечером мы отправимся в церковь Всех Святых. Посмотрим, что за сборище там устроит община Пришествия. Как знать, вдруг это натолкнет нас на новые соображения.

— По моему мнению, наиболее разумный выход — отправиться к канцлеру и рассказать обо всем ему, — возразил Бартоломью, подставляя лицо прохладным дождевым струям. — В конце концов, мы ученые, а не охотники за ведьмами. И ты совсем забыл, что сегодня воскресенье, а выслеживание сатанистов, вне всякого сомнения, является для нас работой, — с усмешкой добавил он.

Майкл в недоумении воззрился на товарища.

— Ты что, будешь сидеть сложа руки? — с укоризной вопросил он. — Ты позволишь злодеям и убийцам творить произвол в нашем городе?

Бартоломью устало прикрыл глаза.

— Ох, Майкл, и как только нас с тобой угораздило в это ввязаться, — пробормотал он. — Все концы, что нам удалось нащупать, обрываются. Чем больше новых фактов мы узнаем, тем слабее становится надежда разобраться в этой путанице. Скажу тебе откровенно: с каждым днем мои опасения усиливаются.

— Да, и твои опасения небезосновательны, — кивнул Майкл. — Только знаешь, что я тебе скажу? Если мы оставим расследование, нависшая над нами угроза нисколько не уменьшится. Хоть мы и бродим в потемках, нам удалось выяснить слишком много. И у наших неведомых противников в любом случае возникнет желание от нас избавиться. По-моему, у нас с тобой есть один-единственный способ надежно себя обезопасить — докопаться до истины и вывести злодеев на чистую воду. К тому же твой долг — отыскать убийцу Фрэнсис де Белем. Сложись твоя судьба иначе, эта женщина была бы твоей супругой. Нет, нас не так-то легко запугать, Мэтт! — непререкаемым тоном заявил толстый монах, заметив, что друг его еще колеблется. — Сегодня ночью мы отправимся на сатанинский шабаш в церковь Всех Святых!

— А может, лучше обойтись без столь рискованной авантюры? — попытался возразить Бартоломью, кутаясь в промокший плащ. — Что, если прямо сейчас пойти к Талейту и рассказать ему обо всем?

— О чем ты намерен ему рассказать? — усмехнулся Майкл. — Ты хочешь спросить достопочтенного шерифа, кто из членов сатанинской секты, к которой он принадлежит, взял на себя труд разделаться с городскими потаскухами? Выяснить, не замешан ли в убийствах его отец или кто-то из его друзей? Нет уж, Мэтт, от шерифа надо держаться подальше. Или ты забыл, что в последний раз, когда ты имел глупость поговорить с ним, он пригрозил заточить тебя в тюрьму? А мне на следующую ночь подбросили в постель дохлого козла, что тоже не слишком приятно!

— Будь по-твоему, — обреченно вздохнул Бартоломью. — Но давай хотя бы сообщим де Ветерсету о предстоящей вылазке. В случае, ежели дело примет скверный оборот и мы с тобой, подобно Бакли, исчезнем в неизвестном направлении, канцлер сразу поднимет тревогу. И пусть даст нам в подмогу мастера Джонстана. В конце концов, проктору больше пристало выслеживать преступников, чем нам с тобой.

— Никуда мы не исчезнем, можешь не волноваться, — заверил Майкл. — С нами пойдет Кинрик, а уж он не даст нас в обиду. Что касается Джонстана, то, думаю, этот малый не будет лишним. Только надо предупредить канцлера, чтобы он не открывал наших планов Хэрлингу. Чует мое сердце, старшему проктору университета нельзя доверять.

По пути в колледж Бартоломью и Майкл промокли до нитки, ибо дождь разошелся сильнее и бешеные порывы ветра бросали в лицо прохожим колючие струи. Бартоломью дрожал и зябко кутался в плащ. По Хай-стрит текли потоки грязной воды, сточные канавы переполнились и вышли из берегов, все рытвины и выбоины превратились в водовороты. Улицы опустели, горожане прятались от непогоды по домам или в шумных переполненных тавернах. Проходя мимо церкви Святой Марии, Бартоломью заметил в церковном дворе какое-то движение. Он остановился и вгляделся пристальнее.

— На могиле Николаса кто-то сидит, — прошептал он, потянув Майкла за рукав.

Монах тоже насторожился. Они прокрались во двор.

— Кто это? — едва слышно выдохнул Майкл.

Бартоломью пытался разглядеть незнакомца сквозь дождевую завесу. То был человек среднего роста в сутане священника, которая была ему явно велика. При виде Майкла и Бартоломью он, не тратя времени даром, пустился наутек. Доктор бросился в погоню, перескакивая через могильные холмики. Незнакомец поскользнулся на мокрой траве и едва не упал. Бартоломью настиг его и схватил за сутану. Однако незнакомец вырвался и так лягнул преследователя, что тот потерял равновесие и полетел в грязь. Пока Бартоломью поднимался на ноги, беглец помчался в обратном направлении — как раз туда, где стоял Майкл.

Выпрямившись, доктор увидал, что Майкл настиг беглеца и схватил его за край сутаны. Незнакомец, отчаянно извиваясь, разорвал одеяние, оставив в руке Майкла лоскут ткани, выскочил из ворот и припустил по Хай-стрит в сторону Трампингтонских ворот.

Охваченный азартом погони, Бартоломью побежал за ним. Расстояние, отделявшее доктора от развевавшейся сутаны незнакомца, сокращалось. Но тут произошло нечто непредвиденное. Из-за угла внезапно вывернула тяжелая повозка, груженная бочками с пивом. Беглец резко подался в сторону и сумел избежать столкновения. Бартоломью, увы, проявил меньше ловкости и на полном ходу врезался в повозку. Испуганная лошадь заржала и взбрыкнула в воздухе передними ногами, один из бочонков слетел с повозки и разбился, а Мэттью во весь рост растянулся на земле.

В ужасе закрыв голову руками, он попытался отползти, дабы уберечься от лошадиных копыт, но мостовая была слишком влажной. Как раз в тот момент, когда доктор с содроганием ожидал сокрушительного удара, кто-то схватил его за руку и дернул с такой силой, что едва не повредил сустав. В следующий миг копыта со стуком опустились на то место, где только что лежала голова Бартоломью.

Открыв глаза, доктор увидал страшно запыхавшегося Майкла. Возница тем временем пытался успокоить испуганную лошадь. Бартоломью уселся на мостовой и окинул улицу взглядом, но беглеца и след простыл.

— Ты, я вижу, совсем рехнулся! — напустился взбешенный возница на Бартоломью. — Или так залил глаза элем, что прешься не разбирая дороги и уже не видишь ни лошади, ни повозки!

Майкл решил перейти в наступление и угрожающе наставил на возницу пухлый перст.

— Сегодня воскресенье — день, назначенный Господом для отдыха и покоя! — сурово возвестил он. — Ты же трудишься, тем самым совершая тяжкий грех!

Однако возница, простоватый на вид парень, оказался не робкого десятка.

— А с какой стати твой друг носится по улицам как угорелый? — насмешливо вопросил он. — По-моему, это тоже не слишком подходящее занятие для воскресного дня.

— Мой друг — доктор, — важно изрек Майкл. — Да будет тебе известно, докторам позволено спешить на помощь больным во все дни недели, включая воскресный.

— А, так он хотел вылечить того малого! — усмехнулся возница. — Впервые вижу, чтобы больной улепетывал от лекаря во все лопатки!

Майкл сделал угрожающий жест, показывая, что разговор окончен. Парень, только что имевший случай убедиться в недюжинной силе тучного монаха, счел за благо не испытывать его терпение и взялся за поводья. Лишь отъехав на безопасное расстояние, он позволил себе несколько весьма крепких выражений по поводу ошалевших от пьянства докторов и бешеных монахов.

— Майкл, ты меня спас. Если бы не ты, мне пришел бы конец, — пробормотал Бартоломью, неуверенно поднимаясь на ноги.

Бросив благодарный взгляд на товарища, он в который раз подивился его силе. Майкл никогда не занимался тяжелым трудом, а пища, поглощаемая им в чрезмерных количествах, шла скорее во вред, чем на пользу. Тем не менее мощным рукам монаха мог бы позавидовать молотобоец.

— Ладно, чего уж там, — с подчеркнуто равнодушным видом пожал плечами Майкл. — Жаль, что ты не поймал его. Если бы не проклятая повозка, он бы от тебя не ушел.

Бартоломью сосредоточенно ощупывал свою руку, проверяя, в порядке ли сустав.

— Этот малый верткий, словно уж, — вздохнул он. — Ведь в церковном дворе я уже схватил его, да он вывернулся. А потом ушел от тебя.

— Жаль, очень жаль, — повторил Майкл, сокрушенно покачав головой. — Этот человек мог бы ответить на многие наши вопросы. Знаешь, как его имя? Николас из Йорка.