В тот день, когда Вива вышла на свою первую работу в Бомбее, Роза молча сидела у окна в экспрессе «Декан». Они с Джеком были женаты три недели и теперь ехали в Пуну, где должны были переселиться в их первую семейную квартиру. Трех недель молодой жене хватило, чтобы понять, что ее муж не любит, чтобы его отвлекали, когда он читает газету, и что отныне его планы будут всегда считаться более важными, чем ее.

Такое заявление было сделано терпеливо, но твердо, в спальне старинного гостевого дома в Махабалешваре, где они провели четыре дня их запоздалого медового месяца.

– Как славно! – воскликнула она и захлопала от восторга в ладоши, когда он объяснил, что они остановятся на один-два дня в Бомбее, когда будут возвращаться в Пуну. – Я повидаюсь с Тори, а может, с Вивой.

Ей очень хотелось встретиться с подругами и услышать их новости. Он нахмурился, и она увидела, как на его щеке замерцал желвак – она уже знала, что это признак его недовольства.

Он объяснил, что ему надо взглянуть на какую-то там лошадь, а потом они должны кое-что купить для их нового дома. Смешно, но она была разочарована, хотя изо всех сил старалась не дуться.

– У тебя будет масса времени, когда мы обустроимся. – Он немедленно смягчился и обнял ее. – Но сейчас нам нужна мобильность.

Слово «мобильность» было любимым у Джека. А еще «давай двигаться», или, если у него было игривое настроение, «аванте», или на хинди «джалди» (поторопись).

Иногда она замечала, что он с изумлением смотрел на местных жителей. Многие из них, казалось, были способны проводить долгие часы, просто уставившись в одну точку. Он никогда не смог бы так жить.

Тихонько, чтобы не толкнуть Джека под руку, Роза достала коричневый кожаный бювар и золотую авторучку, подарок ее отца накануне отъезда, и написала:

«Ну, дорогие мои родители, старая замужняя леди едет теперь в поезде. Час назад мы покинули Бомбей, и нам предстоит дорога в сто пятьдесят миль. Я в восторге от того, что увижу сегодня к вечеру нашу новую семейную квартиру. Кстати, вот мой новый адрес: гарнизон Пуна, Ларчез 2. В окне я вижу крутые, лесистые склоны, местность становится все более романтичной и индийской!»

Вообще-то, леса были довольно бурые от жары и пыли – хотя Джек сухо заверил ее, когда закончил чтение спортивного раздела в «Пайонер» и бегло просмотрел объявления, что наступит сезон муссонов, и все зазеленеет.

Тут Роза подняла голову и вспомнила менее романтичную картину, которую они видели утром, – она до сих пор краснела, вспоминая. На обширном запыленном поле на окраине Бомбея дюжины туземцев справляли нужду при свете белого дня. «Номер два».

– Не смотри, – приказал ей Джек, но она видела краешком глаза эти ужасные зады, на первый взгляд похожие на полевые грибы.

«В последние выходные мы здорово повеселились, – продолжала она. – Меня взяли на первую охоту на тигров на охотничьей базе возле Тинаи Гхат. В сумерках мы заметили, как дорогу пересекла стая красных волков. (Потом Джек сказал мне, что здесь это самые жестокие и страшные звери.) Через несколько секунд я увидела моего первого тигра. Наш шикари (охотник) ставил на тропе убитого оленя, тигр вышел к нему. Увидев волков, он замер и с недовольным видом удалился. Красные волки, должно быть, видели тигра, но все равно набросились на тушу оленя. Примерно четырнадцать волков ели, а пять-шесть их охраняли. Треск разгрызаемых костей, тихое повизгивание были абсолютно ужасными и одновременно завораживали. Когда Джек посветил на них фонарем, мы увидели их раздувшиеся животы. Казалось, что в них уже ничего не влезет. Они ушли в 2 часа ночи так же безмолвно, как и появились».

Ее родителям едва ли будет интересно читать целую страницу про красных волков, Роза это понимала. Они хотели знать больше про свадьбу, про Джека, хотели знать, что она счастлива и не рыдает в подушку каждую ночь, скучая по Парк-Хаусу и по ним. Но некоторые вещи были слишком личными и неприятными, чтобы писать о них.

Медовый месяц прошел не слишком гладко. В их первую ночь в Махабалешваре они с Джеком спокойно поужинали в гостевом доме, пропахшем сыростью, в скудно освещенном зальчике, где за соседним столиком сидела еще одна пара, которая не сказала друг другу ни слова за все время, отчего и попытки Розы вести беседу казались еще более натянутыми и смешными. Она немного рассказала про Миддл-Уоллоп и ее пони. Она попросила его рассказать ей историю Третьего кавалерийского полка, и он говорил довольно долго. У него сияло лицо; она никогда еще не видела его таким оживленным. Он сказал, что, хотя это не самый знаменитый и не самый старый из полков, но он очень рад, что служит в Индийской кавалерии, а не в высокомерном английском полку, потому что он работал бок о бок с индийцами и сам видел, какие это способные и храбрые парни.

Когда она допила свой бокал вина – оно было ужасное и горькое, у нее все поплыло перед глазами, затуманилась голова, так как прежде она не пила так много, – Джек странно посмотрел на нее, наклонился ближе и прошептал: «Ты красивая, ты знаешь это, Роза?» Она помотала головой и уставилась в тарелку. Тогда он сказал вполголоса: «Может, ты первой поднимешься наверх и приготовишься ко сну?»

Мужчина с женщиной повернули голову и смотрели, как она уходит. Роза видела, как они обменялись понимающими усмешками, ведь они видели конфетти на ее плечах, когда она приехала. Вероятно, им были слышны ее шаги, когда она шла через спальню, расположенную прямо над столовой. Зайдя в ванную, она дрожащими пальцами попыталась засунуть губку в положенное место. Дважды она выскальзывала из ее пальцев, один раз упала под ванну. Розе пришлось встать на четвереньки и шарить там, боясь наткнуться на скорпиона или змею. Пока она снова ее промывала, дверь спальни открылась и закрылась.

– Там у тебя все в порядке? – крикнул Джек.

– Да… спасибо, – ответила она.

– Иди сюда, дорогая, – позвал он через пять минут.

Поставив ногу на табурет, она отчаянно пыталась вложить губку. Вспотев и еле сдерживая слезы, она наконец почувствовала, что она на месте. Шелковое неглиже персикового цвета казалось до нелепого чрезмерным в этой спартанской обстановке, и она едва не порвала его, наступив на край подола.

Когда она вошла, он ничего не сказал. Он лежал под москитной сеткой в шелковом халате и делал вид, что читает газету. Над головой жужжал вентилятор.

Он откинул одеяло, и она увидела, что он расстелил поверх простыней полотенца. Он взглянул на нее без улыбки.

– Мы не будем это делать, если ты не хочешь.

– Я хочу, – ответила она, не глядя на него.

Тори говорила ей, что если ты много ездишь верхом, то это не больно. Но больно было. Они оба вспотели от смущения, когда все было позади, и не могли посмотреть друг другу в глаза. Нет, начало не было удачным, и две последующие ночи тоже были не лучше. А в последнюю ночь он проторчал в ванной почти час – о ужас! – с приступом диареи. Он включил воду, громко кашлял, чтобы она не слышала, но это было убийственно для них обоих.

В четыре утра он отрывисто сказал:

– Спокойной ночи, Роза, я знаю, что ты не спишь. – А она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами и слушала, как какое-то крылатое насекомое билось об оконную сетку. Его дыхание сделалось хриплым, потом становилось все ровнее и ровнее, и она поняла, что Джек заснул.

Теперь в окне виднелись заросли обожженного жарой кустарника. Возле Розы с Джеком остановился чай-валлах и предложил им сначала чай кирпичного цвета, затем фруктовый пирог и горку пестрых сладостей.

– Я не стал бы все это есть, дорогая. – Джек опустил газету. – Готов поспорить, что Дургабаи приготовила сегодня утром еду на целый полк.

Дургабаи звали служанку, готовившую еду, она была одна из четырех слуг, с которыми ей предстояло встретиться. Господи, она нервничала; Джек, который держался спокойнее обычного, вероятно, тоже. Сколько можно читать одну и ту же газету?

Через шесть часов они приехали. От вокзала Пуны такси везло их по ухоженным улицам, обрамленным деревьями, мимо клуба, мимо площадки для поло. И вот они подъехали к маленькому стандартному бунгало. Роза закрыла глаза и сияла. Джек поднял ее на руки и перенес через порог; она больно ударилась лодыжкой о дверную ручку, но оценила его романтический жест и продолжала улыбаться.

Когда он поставил ее на ноги, она открыла глаза и увидела у него под мышкой темное пятно пота.

– Как тут мило, – сказала она, подставляя лицо для поцелуя.

Она надеялась, что он не заметит ее разочарования. Чего она ожидала? Ну чего-то более похожего на те красивые и просторные бунгало, мимо которых они проезжали на такси, с просторными верандами и раскидистыми деревьями. Не этот садик, маленький и мертвый на вид, не такой убогий коридор с запахом сырости. Но ведь он предупреждал ее, что это будет дом для младших офицеров и что по мере его продвижения по службе им дадут что-нибудь получше.

– Вот какой у нас дом, – весело сказал он. – Нормальный?

– Он милый, честное слово, – ответила она. – Дорогой, ты думал, что мне он не понравится?

Ее начинало смущать, что она слишком часто использовала в последнее время это слово. «Это очень мило; как мило, что вы пришли; тут очень мило; да, я провела время очень мило». Надо подыскать другие слова для описания всего, с чем она теперь сталкивается.

Он провел ее в гостиную, крошечную и почти пустую, не считая бамбуковой софы и маленького электронагревателя. На стене висела картина – что-то вроде шотландской вересковой пустоши, на первом плане олень с ветвистыми рогами задумчиво смотрел на Розу. За окном пищала птица, потом внезапно замолкла, словно весь дом замер в ожидании того, что она скажет. С преувеличенным вниманием она снова посмотрела на картину.

– Ах, какой бедный маленький олень! – сказала она. – Такой лапушка. – Она снова смутилась – слишком уж она сюсюкает.

– Слушай, у нас будет больше мебели, – поспешно сказал ей Джек; когда он злился, его рот делался совсем маленьким. – А на базаре мы купим разные мелочи.

– Я обожаю обустраивать дом, – сказала она. Но на самом деле, не считая игры в куклы или развешивания букетиков в конюшне, она никогда по-настоящему этим не занималась.

– Пока что нам придется экономить. – Джек повернулся к ней спиной. – Но многие люди берут мебель напрокат, особенно теперь.

– Напрокат? Как это? Я не слышала об этом раньше.

– Понимаешь, ситуация тут меняется очень быстро. Люди все время переезжают и – слушай, я потом расскажу тебе об этом. – Он снова посмотрел на часы.

Она молча разглядывала его; он казался огромным, слишком крупным для такого маленького дома. Вместе они вернулись в холл, где на медном столике лежали карточки с приглашениями.

– Это все тебе, – сообщил он, протягивая ей карточки. – Леди из клуба горят желанием встретиться с тобой. Там найдется парочка боевых топоров, но остальные очень приятные особы. И вот два письма. – Он прочел на одном из конвертов: «Для миссис Джек Чендлер».

– Одно от Тори. – В первый раз за день она искренне улыбнулась. – Второе не знаю от кого. – Роза не узнала почерк на втором конверте, ничего ей не говорил и адрес какой-то индийской больницы, написанный в верхнем левом углу.

Джек велел ей пока отложить письма. У него всего полчаса на ленч, и он хотел прежде показать ей кухню.

– Конечно, дорогой, – согласилась она. – Я и не собиралась читать их прямо сейчас. – Она сунула письма в карман, но при этом подумала, что он уже второй раз за этот день отгораживал ее от Тори.

Кухней служила темная комната в задней части дома. Казалось, Джек был доволен тем, что слуги предыдущего жильца – капитана из Третьего кавалерийского, который сломал себе шею во время игры в поло, – оставили на деревянной полке коллекцию разнородных стеклянных банок, в которых было немного чечевицы и сахара. По его словам, это сэкономит деньги. Роза увидела варившийся на плите рис.

– Где же слуги? – неожиданно поинтересовалась она.

– Ты готова с ними встретиться? – осторожно спросил он. – Я велел им, чтобы они сидели в своих хижинах, пока ты тут осматриваешься.

– Конечно, конечно! – сказала она, хотя больше всего ей хотелось спрятаться куда-нибудь от всех. – Но можно я прежде посмотрю на остальную часть дома? – Она постаралась сказать так, чтобы это звучало как награда.

– Ну, тут уже почти нечего смотреть. – Он улыбнулся ей своей застенчивой улыбкой, разрывавшей ее сердце. Все-таки какие большие перемены для них обоих!

На следующей неделе все будет гораздо проще, утешала она себя. Джек снова будет в полку, а она засучит рукава и возьмется за дело.

После этого он намекнул, что, возможно, он отлучится на две недели на какую-то секретную операцию, и сказал название, которое она тут же забыла, но это где-то далеко от Пуны. Он уже говорил ей, что во время его отсутствия она может жить вместе с Тори. Плохой ли это знак, что она уже с нетерпением этого ждет?

Они закончили осмотр кухни. Он обнял ее за талию и повел по другому, короткому коридору, шепнув:

– Наша комната.

– У меня еще никогда не было спальни внизу, – сказала она ему, изображая восторг. Он открыл дверь в маленькую комнатку, пересеченную лучами солнца, проникавшего сквозь поперечные жалюзи. В центре стояла двуспальная кровать с белым махровым покрывалом, на котором кто-то выложил веточками слово «ПРЕВЕТСТВАЕМ».

– Вероятно, это сделали Дурга и Шукла, – ласково сказал он. – Какие они молодцы!

Она покачала головой и смутилась. Тема постели до сих пор заставляла ее цепенеть от смущения. Вот и теперь у нее кружилась голова.

– Где наша одежда? – поспешно спросила она, потому что у него, несмотря на дневные часы, заблестели глаза.

– Вот. – Он открыл дверь в соседнюю комнату. – Тут, к сожалению, беспорядок, но я решил, что тебе будет неприятно, если прислуга прикоснется к твоим вещам.

Ее свадебное платье лежало на полу в полотняном мешке, словно чье-то мертвое тело. Рядом ее дорожный сундук, уже поцарапанный и покрытый наклейками, ее теннисные ракетки, горка платьев, костюм для верховой езды, который она надевала в школе. Все это вперемешку с его клюшками для поло, военной формой и стопкой старых полковых журналов.

– Я все разберу, – сказала она, полная решимости быть такой же хорошей хозяйкой, как мамочка, и держать дом под контролем. – Теперь это моя работа.

– Не забывай, что теперь у тебя четверо слуг, – напомнил он. – Ты вообще можешь палец о палец не ударять, если не хочешь.

Си Си уже предупреждала ее, что идея о служанках, на которых можно переложить все хлопоты по дому, очень распространенный миф у всех здешних мужей. Она смешила Розу до колик своими рассказами о том, как некоторые служанки процеживали суп через свои тюрбаны, а одна даже (Си Си клялась, что это правда, хотя с ней никогда точно не скажешь) использовала свои пальцы в качестве подставки для гренок.

– Они станут для тебя самым серьезным испытанием. Правило первое, – она подняла палец и для убедительности вытаращила глаза, – они дети во всем.

– Я знаю, – сказала Роза Джеку, – но какие-то вещи я с удовольствием делала бы сама.

– Ну и делай, – ответил он. Показалось ей или нет, что его слова прозвучали в тот момент чуточку едко, или она просто начинала видеть во всем то, чего и нет?

– Но я жду с нетерпением встречи с ними, – на всякий случай добавила она, чтобы он снова не рассердился.

И вот теперь, один за другим, слуги выходили из тени, и она знакомилась с ними.

Первой шли Дургабаи, горничная и повариха, миловидная женщина из Махараштры с острыми скулами и блестящими карими глазами, и Шукла, ее семилетняя красивая копия, прятавшаяся за ее юбками.

Потом подошел Динеш, худой как палка и безупречно аккуратный, и поклонился без улыбки. Джек сказал, что Динеш был его опорой последние три года. За ним подошел Ашиш, дхоби-валлах (мужчина-прачка) с высохшей ногой и молочными глазами, застенчивый, как маленькая девочка. Дургабаи держалась очень приветливо, улыбалась и качала головой, говорила: «Приветствуем вас, мэмсахиб», словно заглаживая неловкость остальных.

За ленчем – гороховым супом с копченостями и пересохшей бараньей отбивной – Роза шутливо призналась Джеку, что ей ужасно трудно запоминать индийские имена и что даже с лицами у нее проблемы, они кажутся ей одинаковыми.

Он положил нож и вилку и сказал довольно резко, что ей нужно сосредоточиться, потому что нехорошо их обижать. Потом рассказал ей историю про индийского майора в его полку, который за неделю выучил все имена.

Она расстроенно уставилась на отбивную. Какую глупость она сказала! Когда она снова подняла голову, две пары темных глаз с любопытством смотрели на нее из дверей.

Джек рявкнул несколько слов на хинди, Роза услышала сдавленное хихиканье, и дверь закрылась.

– Что ты сказал, Джек? – спросила она.

– Я сказал, что, если он не перестанет пялиться на мэмсахиб, я приду в его дом и буду пялиться на его жену.

– Джек! – воскликнула она. – Да ты озорник!

– Мэмсахиб, – обратилась прямо к ней Дургабаи, появившаяся в дверях. – Простите, что помешала, но у задней двери вас спрашивает дхоби-валлах.

Роза беспомощно повернулась к Джеку.

– Что мне сказать?

Джек снова положил нож и вилку.

– Скажи ему, чтобы он пришел снова, когда мы поедим, и что мы не хотим, чтобы нам мешали. Для тебя это хорошая практика.

– Мы кушаем, – сказала она мужчине дрожащим голосом. – Мы не хотим, чтобы нам мешали. Извини. – Дверь закрылась.

Она вздохнула и опустила голову.

– Не знаю, как у меня все получится. Мне так многому надо учиться.

– Не торопись, – успокоил ее Джек. Поскреб затылок и тоже вздохнул.

После ленча Джек повел ее показывать то, что он называл садом – бетонную полосу с крошечной лужайкой и несколькими глиняными горшками с розами, которые жаждали воды. Все это уместилось бы дома в Англии на овощных грядках.

В конце сада стояла шпалера, за которой на земле возле хижины сидела женщина и кормила ребенка.

– Ты обычно ешь ленч дома? – вежливо поинтересовалась она, когда они шли рядом по дорожке, посыпанной гравием.

– Нет, обычно в гарнизонной столовой или на ходу, – ответил он, к ее огромному облегчению. – Но очень приятно забежать домой и увидеть там тебя.

– Спасибо. – Она бросила на него быстрый взгляд. – Ах, божественно! – Она, прищурясь, посмотрела на безоблачное голубое небо. – Неужели здесь бывает зима? Сейчас так тепло.

– Да, верно, – согласился он. – Но ты не представляешь, как тут жарко летом.

– Я люблю жару.

– Хорошо.

Он попросил у нее прощения и пошел в дом. Она стояла на солнце в своем новом тропическом шлеме, довольно тесном, слушала шум воды в ватерклозете и его покашливание. Вернувшись, он, казалось, был рад, что вспомнил что-то новое.

– Роза, – сказал он, – возможно, завтра к тебе зайдет миссис Клэйтон Бут. Она просто кладезь информации про то, где что покупать, про прислугу и прочее. Надеюсь, ты не возражаешь, что я договорился с ней.

– Конечно, нет. – Она привстала на цыпочки, одновременно прикрывая глаза и складывая губы трубочкой – она почти решила, что поцелует его, когда услышала за шпалерой шорох листьев.

– Дорогая, – воскликнул Джек, отталкивая ее, – больше не делай этого прилюдно, при прислуге!

– Ох!

– Это задевает их скромность.

– Прости, Джек.

– Роза, почему у тебя такой странное выражение лица? Тебе действительно еще многому нужно учиться.

Как она должна выглядеть, скажите, пожалуйста? Ох, пропади ты пропадом! Ей хотелось убежать в дом и поплакать.

– Прости, – снова сказала она еле слышно.

Он зашел в дом, чтобы собрать свои вещи, а она стояла в середине ее нового сада и размышляла, не совершила ли она самую большую ошибку в своей жизни.

Проснувшись на следующее утро, Роза вспомнила, что даже не потрудилась прочесть письмо от Тори – оно так и лежало в ее кармане вместе с тем, другим.

Ей приснился мармелад, да так явственно, что она ощущала его запах. Каждый год примерно в это время мама и миссис Пладд устраивали большую заготовку. Покупали апельсины, отмывали запылившиеся кастрюли, промывали марлевые мешочки для процеживания желе, писали этикетки и, наконец, извлекали из ящика со столовыми приборами специальную ложку, покрывшуюся за десятки лет пятнами, чтобы мешать ею сладкую массу.

В доме потом много дней пахло апельсинами. Странно, что вызывает у тебя тоску по дому. Звезды другое дело, или, по крайней мере, мысль, что те же самые звезды, которые подмигивают тебе с высоты, горят и над ее спящими родителями в тысячах миль от нее. Или вчера при виде двух маленьких девочек, прыгавших возле клуба через шланг, она затосковала по Тори. Не по взрослой Тори, разъезжавшей по Бомбею в «Форде» Си Си, а по той, прежней, с вечно ободранными коленками, которая скакала с ней на пони, валялась на лужайке, искала клевер с четырьмя листочками и болтала о пустяках в те летние дни, когда время замирало и не надо было ни о чем беспокоиться.

Она встала с постели и нащупала в кармане два конверта. Так, в первом: Вива нашла работу, у нее теперь есть собственное жилье, и это замечательно. А вот когда она прочла приглашение Тори пожить у нее, по ее щекам потекли слезы. Ей страшно хотелось поехать к ней, но это зависело от многих вещей. Она села у туалетного столика, долгими, ритмичными движениями расчесывала волосы и размышляла, нравится ли вообще Тори Джеку. Скорее всего нет. Роза удивлялась, почему мужчины не видели, какая она абсолютно замечательная – веселая, добрая, с открытым сердцем, да все что угодно!

Она тихонько положила щетку на столик, повернулась и посмотрела на Джека. Он спал, вытянув на простыне длинные загорелые ноги.

Пока она глядела на него, он тихонько чмокнул губами, протянул руки над головой и уронил их на подушку. Она смотрела на пучки влажных светлых волос под мышками, на пальцы, трогавшие ее в разных местах. Ох, ради бога, глупая женщина, упрекнула она себя, чувствуя, как у нее внутри зреют рыдания. Что с ней творится? Она не должна плакать, никак не должна.