Апрель явился как огнедышащий дракон; Тори позвонила по телефону Виве и Розе. Маллинсоны уехали от невыносимой жары на три недели в какой-то отель среди холмов Махабалешвара. Тори осталась за хозяйку. Ей необходимо, чтобы они приехали и пожили у нее. Все очень просто. Ей ужасно хотелось добавить: «Это очень срочно», но она понадеялась, что если она будет чаще принимать ванны и выпьет достаточно джина, то ей удастся сохранить при себе один убийственный секрет.

Роза – самая организованная – немедленно отзвонилась и сказала, что, конечно, она с удовольствием приедет на неделю, если это удобно. Джек полностью «за» («Ах, ура Джеку», – с сарказмом подумала Тори), потому что погода в Пуне почти такая же жаркая, как в Бомбее, и он понимал, что в доме Си Си жене будет гораздо комфортней.

– Если мы пойдем купаться, – предупредила Роза, – то только не на людях, и ты не смейся над моим пузиком – я выгляжу, как китенок. – Она была уже на пятом месяце беременности.

Вива, к немалому удивлению Тори, тоже быстро отозвалась. Она сказала, что работает в каком-то детском приюте и может побыть с ними одну ночь, максимум две. Днем она работает, но вечера они могут проводить вместе. Тори с нетерпением ждала подруг.

Накануне их приезда Тори проснулась, вспотев от страха и моля Бога, чтобы он помог ей выйти из отчаянной ситуации. Так она делала уже не первое утро, так как у нее задерживались месячные. Потом весь день заставляла водоноса бхисти бегать по лестницам и таскать горячую воду в ее ванную. Она уже взяла из бара Си Си пять маленьких бутылочек джина «Гордон» и спрятала их под кроватью в гостевой комнате. После второй ванны едва не упала в обморок и больно стукнулась большим пальцем ноги о кровать, но ничего не помогало. Между ваннами она бродила на оглушительной жаре по саду.

Когда она шла по дорожке, ее остановил один из садовников и показал несколько мертвых скворцов майна, их клювы окрасились кровью. Он объяснил ей, хлопая руками, что от жары у них лопнули легкие, и засмеялся, словно удачно пошутил. Мало этого, потом, когда она сидела возле пруда, в мерцавшем от жары воздухе она слышала лишь крик ястребиной кукушки, которая в это время года действовала всем на нервы своими монотонными криками «Становится жарче! Становится жарче! Становится жарче!» – словно кто-то нуждался в таком напоминании.

Хорошо еще, что приедут Роза и Вива. Она определенно сходила с ума.

В тот день в половине четвертого, когда ртутный столбик термометра поднялся до 107 градусов, Тори решила попытаться еще раз. Она вызвала водоноса Бабира в свою комнату и, когда велела ему еще раз наполнить ванну самой горячей водой, какую он найдет, заметила, что парень – чья коричневая кожа была уже мокрой от пота – буквально закатил глаза от удивления на ее причуду. Зачем сумасшедшая мадам принимает горяченные ванны в такую погоду?

Какая-то служанка, вероятно, айя хозяйки дома, маленькая и остролицая, которая всюду ходила и все замечала, обнаружила под кроватью пустые бутылочки и выставила их на туалетном столике в аккуратный ряд, словно говоря: «Знаю, что ты задумала».

Роза должна была приехать в четыре; в ожидании ее Тори шлепала босиком по комнатам, оставляя мокрые следы на деревянном полу, пытаясь решить, какая из спален самая прохладная. Свой выбор она остановила на комнате со ставнями в задней части дома, где были приятные занавески из ситца и огромный вентилятор. Она сказала Дулалу, мальчишке, который смачивал водой циновки, висевшие на окнах, что после приезда мэмсахиб Чендлер он должен работать особенно старательно, чтобы ей было прохладно, потому что она – и Тори изобразила руками очертания большого живота. Дулал, молодой, красивый и довольно дерзкий, посмотрел на нее и громко захохотал. Это увеличило ее беспокойство и неуверенность.

Почему он так засмеялся? Неужели все знают про бутылочки?

Роза приехала. Пополневшая, но все-таки белолицая и красивая – даже с не совсем отросшими волосами. На ней было просторное голубое платье. Когда она обвила шею Тори руками и воскликнула: «Ах как мне тебя не хватало!» – Тори почувствовала, как живот Розы уперся в ее живот и незаметно закусила губу, чтобы не заплакать. Почему у Розы всегда все хорошо, а у нее всегда все плохо?

Роза очень радовалась их встрече, и Тори, не желая омрачать эту радость, угостила ее на веранде чаем с пирожным.

Роза села в глубокое кресло.

– Ах, слава богу, – сказала она, скрестив свои все еще безупречные ноги. – Какое блаженство оказаться в более-менее прохладном месте.

Они чуточку посплетничали про то да се, а после чая Роза уснула прямо в кресле. Тори с детства помнила, как Роза, набегавшись за день, съедала вареное яйцо и засыпала, положив голову на кухонный стол.

Она залюбовалась на спящую Розу. Какая у нее чудесная подруга, сразу приехала, по первому зову, так, словно хотела этого больше всего на свете. Положив ей под голову подушку, она пошла наверх.

По ее расчетам, как раз время принять до ужина еще одну ванну. Пандит, которому нужно было искать водоноса, вероятно, ужинавшего в своей хижине, потопал вниз, не скрывая на этот раз своего раздражения. Он непременно пожалуется Си, когда та вернется.

Через четверть часа Тори сидела в ванне и рыдала. Пожалуйста, Боже, пожалуйста, Боже. Пожалуйста, не нужен мне этот ребенок. Из стаканчика для зубной щетки она выпила еще порцию джина и воскликнула: «У-ух, жуткий!» Даже в лучшие времена она не терпела джин. Через несколько минут, вся разбитая, с больной головой, она вылезла из ванны и взглянула на свое отражение в запотевшей зеркальной полке. Медленно вытерлась и почистила зубы, все еще надеясь на чудо. Ничего, лишь проклятая птица насмешничала за окном: жарче, жарче, жарче…

Пора одеваться. Чтобы подбодрить себя, она надела свое любимое платье цвета «полуночной синевы» и один из жакетов Си – слишком тесный, так как она снова стала набирать вес – и две нити жемчуга, «одна нить выглядит слишком скромно» – одна из максим Си. Пошла вниз, полная решимости не портить вечер.

– Тори, что с тобой? – встревожилась Роза. – Ты вся красная. У тебя непереносимость к чему-нибудь?

В этот момент на веранду вышел Чанакья, отвечающий за освещение, с горящей свечкой, чтобы зажечь масляные лампы, за ним другой слуга с блюдом сырной соломки. Тори многозначительно посмотрела на них.

– У нас отвалилось колесо, – небрежно сказала она Розе – их условленное предупреждение, мол, «сейчас не могу говорить».

Пандит появился в белоснежной вечерней униформе, с колючими усами, и церемонно спросил, когда подавать обед. Он принес сифон для газировки и бокалы с виски, маленькие чаши с оливками и сырные канапе.

Тори всегда много ела, когда тревожилась или расстраивалась, и сейчас моментально съела два канапе. Какой теперь смысл сидеть на смешных диетах, продиктованных Си?

– Давай, Поросеночек, выкладывай, – сказала Роза, когда Пандит ушел. – Что там у тебя.

Тори вздохнула и открыла рот, чтобы ответить, когда в дверь позвонили. Прибыла Вива, на заднем сиденье мотоцикла, которым управляла одна из ее подруг по детскому приюту. Она ворвалась в дверь с растрепавшимися волосами, со старым ранцем, где лежала ее одежда.

– Здравствуйте! Простите, что опоздала. Напротив вокзала ВТ огромная демонстрация. Сожгли «Юнион Джек». Там пожарные, полиция. Я даже думала, что вообще до вас не доеду.

– Ой, да теперь они там все время, – сказала Тори. – На днях я целый час ехала на скачки; дорогу блокировали сторонники Ганди, просто сидели. Они называют это мирной демонстрацией, но она на несколько часов нарушает нормальное транспортное сообщение. Как ты думаешь, скоро они уймутся?

Какое облегчение, что она могла поговорить о чем-то разумном. Она чувствовала, с какой тревогой глядела на нее Роза.

– Нет, не уймутся, – ответила Вива. – Даже среди детей, которых мы видим в приюте, некоторые девочки тоже знают о Ганди-джи. Я думаю, что он изменит все и навсегда.

– Ох эта политика, – отмахнулась Тори. – Джеффри Маллинсон только и говорит о ней, прямо как одержимый. Мы даже штрафуем его за упоминание Ганди – и вообще, какая скука сидеть на дороге, намотав на себя какой-то подгузник. Эй, кто-нибудь хочет помыться перед обедом?

Тори отвела Виву в изысканную мраморную ванную. Налила воды в раковину, чтобы Вива смыла пыль с лица.

– Спасибо, Вива, что приехала, – сказала она.

– Ну, ты ведь сказала, что это важно.

– Ах это, – весело ответила Тори. – Просто предлог, чтобы собрать вас здесь.

– Точно? – Вива внимательно посмотрела на нее.

– Давай сначала поедим, а разговоры потом, – отмахнулась Тори.

Джин добавил ей сентиментальности и приятно сгладил острые проблемы. Сейчас ей хотелось одного – забыть про все свои горести и радоваться общению с этими девушками, ее драгоценными подругами.

– Как знаешь. – Вива окунула лицо в воду. – Ах, вода, вода, – пробормотала она. – Просто божественно. Из моего крана сейчас сыплются дохлые мухи и ржавчина. Ничего, если я быстренько помоюсь перед обедом?

Пандит опять затопал по ступенькам за водоносом.

Когда Вива спустилась вниз, на ней было простое платье кораллового цвета, подчеркивающее тонкую талию, темную гриву волос, которые в этот вечер свободно падали на ее плечи. Ее единственным украшением были длинные серебряные серьги, по ее словам, с местного рынка. Глядя на нее, Тори подумала: «Почему некоторые люди буквально с рождения бывают невероятно гламурными, даже и не пытаясь ничего делать?» Рядом с ней она чувствовала себя толстой и нелепо наряженной, словно девочка, добравшаяся до маминого гардероба.

Обед был подан в продолговатой комнате, где горели свечи, а под потолком медленно кружились вентиляторы, более-менее сносно охлаждая воздух. Французские окна были распахнуты, воздух насыщен ароматами мимозы и франжипани – красного жасмина. За потемневшими очертаниями сада, лужаек и террас в море погружалась огромная желтая луна.

Светлые волосы Розы сияли при свете свечей. Когда подруги спросили ее про ребенка, она сказала, что да, это был милый сюрприз, правда? Никто из них не ожидал, что так получится, но Джек в восторге, и она тоже.

– Ты стала такая взрослая, Роза, – сказала Тори с ужасом.

– Да, верно, – согласилась Роза. Но единственной ложкой дегтя в бочке меда было то, что весь полк, возможно, скоро направят в Банну, на северо-западную границу, и это очень опасно, но там видно будет, они как-нибудь справятся. – Ой, смотрите, какая луна! – воскликнула она. – Разве бывает что-нибудь красивее?

Все послушно посмотрели на луну, но тут Тори положила суповую ложку.

– Подожди-ка, Роза, что это значит для тебя? Тебе тоже придется туда поехать?

– Пока не знаю – еще не принято решение, нужно ли брать с собой жен.

Роза проговорила это спокойно и весело, словно шутку, но Тори узнала маленькую мышцу, дергавшуюся на ее щеке, как бывало у нее с детства, когда она готовила себя к чему-либо неприятному и пугающему.

– Но разве у тебя нет своего голоса в такой ситуации? – возмутилась Вива. – Ведь ты ждешь ребенка.

– Нет, – ответила Роза. – Теперь я жена офицера, и Джек тут не виноват.

У Тори тревожно забилось сердце.

«Как нестабильна вся наша жизнь», – подумала она. На сад внезапно опустилась ночь, и Тори видела в черных окнах лишь трепещущие отражения свечей. Вот девятнадцатилетняя Роза, беременная, далеко от дома; Джек уедет, возможно, в опасные места; Вива живет в своей ужасной комнатке с дохлыми мухами в кране; да и сама она, ну просто думать не хочется… лучше уж после пудинга.

– Пандит, – она позвонила в маленький колокольчик, стоявший возле ее локтя, – осталось ли еще это чудесное мороженое и, пожалуй, еще мильфей? – Почему бы им не насладиться тем, что они могут, пока еще можно?

– Вива. – Роза положила ложечку для мороженого. – Что у тебя? Как твоя работа? Ты всегда остаешься женщиной с тайной. – Она ласково похлопала ее по руке.

– Я? – удивилась Вива. – Я не нарочно.

– Ну, понимаешь… – Роза подыскивала слова, – ты так не похожа на всех наших знакомых девушек и ты такая… ну… переменчивая. В хорошем смысле, конечно, – торопливо добавила она.

– Да, точно, – согласилась Тори. После того как Вива влетела в дверь, пропыленная от езды на мотоцикле, Тори все время пыталась разобраться, какое чувство вызвала она в ее душе, – что-то вроде голода или смятения, тревоги.

– Ты сама планируешь свою жизнь, – сказала Роза, – сама зарабатываешь деньги. Разве это не смущает тебя?

– Смущает? – Вива улыбнулась. – Какое забавное слово. Я никогда не думала, что такие вещи могут смущать.

– И ты не передумала и по-прежнему хочешь стать писательницей?

– Ну… да… по крайней мере, надеюсь. Я только что продала в журнал «Блэквудс Мэгэзин» мой первый настоящий рассказ – про детский приют. – Крупицы восторга, словно электрический ток, заискрились в голосе Вивы, когда она это сказала, хотя на лице оставалось бесстрастное выражение.

– В «Блэквудс»? Но ведь это же чудесно, замечательно, – сказала Роза. – Почему ты сразу не сказала?

– Да мне самой еще не верится, – ответила Вива. – Первые недели моего пребывания в Индии были просто ужасными. Я даже не знала, долго ли смогу платить за общежитие ИВКА, но потом устроилась в детский приют. Я пишу по ночам.

– Вот это да, молодец. – Тори поймала себя на том, что сказала это как-то вяло, и попыталась улыбнуться. Глотнула из своего бокала. – А теперь что?

– Ну… – Вива замялась. – Теперь я попробую, чтобы дети из приюта, где я работаю, рассказали своими словами печальные истории их жизни.

– Господи, – сказала Тори. – Как интересно.

– Но признайся, – сказала Роза, – что смотреть на них, должно быть, страшно тяжело, на этих бедных малышей.

– В том-то и дело, – у Вивы загорелись глаза, – и вот почему я рада, что работаю там! Ведь так, как я первоначально планировала, почти ничего не вышло – сплошные недоразумения. А те дети – они нищие, но полны жизни, полны надежд. Они смеются гораздо чаще, чем мы, даже чаще, чем английские дети… Да, я белая и должна им помогать, но иногда я их почти что ненавижу – за их нищету, за беспросветную нужду, ведь у них вообще ничего нет. Вот я и думаю про всю ложь, все наши увертки, с помощью которых мы упрощаем себе жизнь, раскладывая людей по клеточкам с надписью «черное», «белое», «хорошо», «плохо», когда мы все – жертвы собственных предрассудков. Вот пример: в приюте работают две женщины из какой-то высокой касты, так они никогда не едят вместе со мной. В их глазах я грязная, я неприкасаемая. А вот другой пример: у нас живет маленькая мусульманская девочка, и ее многие притесняют из-за ее религии, а мы ничего не можем с этим поделать. В этой стране такие глубокие, давние противоречия.

– Ах! – Роза сложила салфетку и аккуратно заправила ее в серебряное кольцо. – Я восхищаюсь тобой. Я бы так не смогла.

– Смогла бы, – возразила Вива. – По сути, моя жизнь намного проще, чем ваша. Это вопрос выбора.

«А-а, выбора», – подумала Тори. Она была слишком погружена в себя, чтобы внимательно слушать всю речь Вивы, но какую-то часть она уловила и снова расстроилась. Что она сделала, реально сделала за последние четыре месяца? Абсолютно ничего, только похудела, потом снова растолстела, утратила девственность, ходила на бесчисленные вечеринки и, наконец, вляпалась в эту жуткую проблему.

– Ну а у тебя как дела, Тори? – Вива глядела на нее поверх бокала.

– Ой, тут у меня была масса развлечений, – рассеянно ответила Тори. – Целая куча – просто восторг!

Она в самом деле не могла пока еще рассказывать о себе – особенно в тот момент.

Они пили кофе на веранде и немножко мятного ликера – в память о былом, хотя Тори чуточку опьянела. Пока они ели, слуги зажгли огненную дорожку из маленьких светильников вдоль садовой дорожки, и теперь их огоньки мерцали до самого моря. До веранды доносился нежный, шелковый плеск волн.

– Тори, как тебе повезло, что ты живешь здесь, – блаженно вздохнула Роза. – По-моему, это самый замечательный дом, какие я видела в своей жизни.

Из глаз Тори брызнули слезы. Она сунула руку в карман платья и вытащила листок бумаги.

– «Императрица Индии», – прочла вслух Тори. – Мисс Виктория Сауэрби, 25 мая. Одинокая».

Роза озадаченно смотрела на билет, крутила его в руках.

– Ох, Тори, я этого не перенесу, – спокойно сказала она. – А ты так мужественно держалась весь вечер.

Мать постоянно напоминала Тори, что плакать при посторонних нельзя, что так делают только полные неудачники, но тут Тори разрыдалась – бурно, с подвываниями, – ведь она столько всего натворила…

Подруги сели возле нее, держали ее за руки.

– Простите, – всхлипнула она напоследок. – Вот я разнылась и испортила всем вечер. Ведь я знала, что рано или поздно мне придется уехать, но почему-то надеялась, что мать про меня забудет – ведь я должна была уехать еще в марте. – Она прерывисто вздохнула и вытерла глаза.

Роза предложила Тори подняться в ее спальню, потому что неподалеку слонялся ночной слуга, и она видела, каким любопытством сверкали его глаза.

– Доброй ночи, Пандит. Доброй ночи, Арун! – весело крикнула Тори, поднимаясь наверх, словно не знала никаких забот.

В спальне было слишком жарко. Подруги вышли на балкон и сели на ротанговые кресла – Тори посередке, Вива с Розой – по бокам. Они сняли чулки и блаженствовали, подставив босые ноги под дувший с моря ветерок.

– Так что же случилось с Олли? – спросила Роза. – Я ведь точно знаю, – сообщила она Виве, – что он был абсолютно без ума от Тори.

Тори была благодарна Розе за эти слова.

– Понимаешь, – объяснила она Виве, – у меня был поклонник по имени Оливер, он работает тут биржевым брокером. Мы встретились на вечеринке в Тадже, и у нас была безумная любовь. Речь шла о помолвке.

(Ну, насчет безумной любви она приукрасила, но сейчас ей так больно, что пускай хоть это ее утешит.)

– Я сидела на строгой диете и невероятно похудела, – заверила подруг Тори, словно иначе они бы не поверили. – Мы потрясающе провели несколько недель – ну, там разные пикники, вечеринки, купание в море при луне. Он дарил мне подарки – цветы, украшения, баночку красного крема для обуви.

– Красного крема для обуви! – в унисон воскликнули Вива и Роза.

– Ну, ты знаешь, как я люблю красную обувь, – объяснила Тори Розе. – И я не знаю, знаешь ли ты, но тут не достанешь нормального обувного крема, а Олли знал нужного человека. Ох, он был такой веселый! – Тори нелогично взвыла.

Потом еще раз вздохнула и высморкалась. Конечно, здравомыслящая часть ее рассудка всегда знала, что Олли, с его пышной шевелюрой и смокингами, набитыми сигаретами и билетами ставок, был подлецом, и в этом тоже состояла его привлекательность. Кому нужны эти мелкие чиновники с белыми ногами и жесткими волосами на коленях? Но проблема с Олли была в том, что веселье никогда не прекращалось, или, как сказала Си, его смокинг никогда не висел в гардеробе – странноватое заявление со стороны Си, не работавшей ни одного дня в своей жизни.

– Что же случилось потом? – спросила Роза. Рой зеленых насекомых с шипением расстался с жизнью на лампочке торшера возле кресла Тори. Роза подняла их и аккуратно выкинула за перила балкона.

– Ну, мы пошли на потрясающую вечеринку в «Тадж-Махал», в чудесную ночь на полнолуние. На террасе горели свечи. Луна была огромная. Он сказал мне, что я самая красивая девушка на вечеринке и что он любит меня. – Тори с вызовом поглядела на них: это была ее история, и она рассказывала ее так, как хотела, и кроме того, потом было много обид.

– Си оставила меня там. Сказала, что домой меня отвезет Олли, и вообще, я абсолютно не уверена, что у нее самой не было романчика – она ушла с другим мужчиной. А мы с Олли сели в тонгу и прокатились по ночным улицам, вдоль моря, любуясь огнями пароходов. Когда доехали до эспланады, там, где поворот в город, он повернулся ко мне и предложил руку и сердце.

На самом же деле он сказал или скорее пробормотал, потому что был слишком пьян, что она такая девушка, на которой он женился бы, если бы был разумным человеком. Но тут, в окружении своих лучших подруг, она испытала мгновение гордости, и печали, и коварной измены, как настоящая героиня.

– Не думаю, что вы ужаснетесь, когда я вам скажу, что в ту ночь я поехала к нему.

Вообще-то, тогда его стошнило на ступеньках. Она переодела его в шелковую пижаму, после чего он рухнул на пол, потом лег на кровать.

– Я собиралась только выпить у него чашечку кофе, – продолжала Тори, – но он умолял меня остаться, и потом… ну, мне не стыдно сказать, что я несколько раз была с ним в постели, потому что он говорил, что меня любит.

И даже теперь Тори помнила краткий, но ослепительный триумф того момента – Розе с Вивой никогда этого не понять. Он сказал, что любит ее – типа того. И снова, наутро, пока он спал, она смотрела на него, а в ее голове уже крутились дурацкие мысли: как они назовут детей, как она напишет матери письмо, примерно такое: «Смотри! Все получилось! Я выхожу замуж! Замуж! Замуж! Я никогда не вернусь домой».

– А потом что было? – Роза и Вива сгорали от любопытства.

– Ох! – Рассказ Тори терял высоту, словно лопнувший парашют. – Ну… – Она вздохнула. – На следующее утро, когда я встала и пошла в ванную, там стояли баночки с кремом для лица и флакон жидкости от загара. Не надо было обращать на них внимания, но у меня заболела голова.

– Я спросила у него, чьи это кремы, а он страшно разозлился.

На самом деле все было хуже. Он просто сказал: «Господи, ты зануда, Тори. А что ты думала?» Словно во всем была виновата она.

– Ну и крыса! – воскликнула Роза. – Полный гад! А что было потом?

– Ничего. – У Тори уже не было сил что-либо приукрашивать.

Да, не было ничего. Ни слезных извинений, ни поздних звонков с уверениями в вечной любви. Ничего.

– Может, жидкость от загара оставила какая-нибудь его тетка, ночевавшая по дороге куда-то, – предположила Роза.

– Нет, – сказала Тори.

Через три дня, имитируя шотландский акцент, она позвонила ему в контору. «Это миссис Сэндсдаун?» – спросили ее. «Нет, – ответила она, – Виктория Сауэрби». – «О господи! Простите!» – сказал голос, и она услышала в трубке дружный смех.

– Так он женат! – ужаснулась Роза.

– Да, – уныло подтвердила Тори. – В Англии у него есть жена. Думаю, что об этом знали все, кроме меня. Он был не только женатый, но и у него было много женщин. Вот как мне повезло.

– Но ведь многие и не знали об этом, – сказала Роза, – иначе Си предостерегла бы тебя.

– Теперь это уже не имеет значения. – Тори достала из плафона еще одну погибшую бабочку и бросила в корзину для мусора. – Теперь я вернусь в Миддл-Уоллоп к матери. Подпорченный товар, – с горечью сказала она.

– Тори, пожалуйста, не говори так, это ужасно, – сказала Роза.

– Именно так мои приятели в клубе называют таких, как я, – сказала Тори. – Си Си, конечно, закатит праздничный обед после моего отъезда. Знаешь, она постоянно набрасывается на меня. Я ее раздражаю.

– Господи, я не могу слышать все это. – Вива вскочила, сверкая глазами. – Как ты позволяешь так обращаться с тобой? Нет, это ужасно. Знаешь, тебе надо работать – ты можешь поехать в провинцию и устроиться гувернанткой, можешь учить детей.

– Нет-нет-нет, – Тори выставила руку, как бы загораживаясь от ее напора. – Слушай, это еще не все. Моя ситуация еще хуже. У меня на три недели задерживаются месячные. Я беременна.