Когда Вива и Фрэнк сели после ленча в хозяйский «Даймлер», Вива выдвинула между ними подлокотник.
– Я не переношу эту женщину, – взорвалась она, как только они тронулись с места. – Как она смеет говорить с Тори в таком тоне?
– Тише. – Фрэнк показал глазами на шофера, который явно насторожил уши. – Может, она пьет, потому что испугана, – продолжал он вполголоса. – Для нее тоже все заканчивается.
– Нет, я просто ненавижу ее, – бормотала Вива. – Змея, настоящая змея.
Его рука накрыла ее руку.
– Вива, – сказал он. – Как ты будешь жить одна в Бикулле? Я беспокоюсь. Позволь мне немного побыть с тобой.
– Нет, – отрезала она. – Нет. Ты не вернешься.
– Прошу тебя, давай поговорим, – сказал он. – Ведь времени почти не осталось.
– Я и так говорю с тобой, – по-детски возразила она, выдергивая руку. – Сейчас я говорю с тобой.
– Мы не можем делать вид, будто ничего не произошло.
Нет, можем, подумала она. Она делала так раньше, может и теперь.
Больше всего ее смущало, что она чувствовала себя такой ужасно живой, когда сидела рядом с ним, вот как сейчас; когда видела его тугие мускулы под рубашкой, его руку, небрежно лежащую на сиденье. Ее тело как-то по-новому отзывалось на его соседство, но все это казалось ей неправильным и запутанным, потому что Гай, возможно, мертв, и, уж конечно, людям лучше быть в трауре, чем предаваться похоти.
– Мне придется многое наверстывать на работе, да и мистер Джамшед рядом, и вообще, гляди, – они ехали по Квинс-роуд, и она махнула рукой на спокойные улицы, аккуратные пальмы, за которыми синело море. – Все выглядит таким, как обычно, как будто беспорядков и демонстраций не было совсем.
Он вздохнул резко, нетерпеливо, посмотрел на нее и отвернулся.
– Я хочу снова увидеться с тобой, – сказал он. – Я должен. То, что было между нами, не имеет никакого отношения ни к Гаю, ни к беспорядкам. И ты знаешь, что это так.
Она ничего не ответила – так ей казалось безопаснее.
Она уговаривала себя, что в минувшую ночь у нее было временное безумие, провал в дисциплине. Ничто не приносит больше боли, чем любовь, и об этом ей надо помнить.
– Пока нет, – ответила она. – Все произошло так скоро и так…
Она не смогла подобрать нужные слова и снова ощутила легкую досаду. Больше всего ей сейчас хотелось помыться, выспаться и хоть на несколько часов ни о чем не думать.
– Ты беспокоишься, что я поднимусь к тебе в комнату?
Он наклонился к ней ближе, и она ощутила запах его волос, его кожи.
– Да.
– А мне казалось, тебе все равно, что думают о тебе другие. Мне нравится в тебе эта черта.
Он улыбнулся ей, и у нее задрожали руки.
– Нет, не все равно, – сказала она. Машина остановилась на светофоре недалеко от Черчгейт. На тротуаре, в десяти ярдах от них двое мужчин намыливали друг друга и лили на голову воду из старого ведра. – Всем не все равно, если люди не больные и не сумасшедшие.
Стайка нищих детей облепила их автомобиль, они дрались за право протереть его сверкающие бока. Когда Фрэнк опустил стекло, чтобы дать им горсть анна, мелочи, его рука коснулась ее тела, и оно запело, словно жило независимой от нее жизнью.
– Когда мы узнаем что-либо? – спросила она, когда «Даймлер» снова мчался мимо Фонтана Флора в сторону больницы. – Я имею в виду насчет Гая. Полиция уже сообщила его родителям?
– Не знаю, – ответил он. – Я рассчитываю узнать какие-нибудь новости в больнице. Оставить тебе записку или зайти?
– Оставь записку, – сказала она. – Не надо заходить.
Он посмотрел на нее и промолчал.
– Я ужасно относилась к нему, – сказала она. – Раз он был болен – я имею в виду серьезно, психически болен, – я должна была помочь ему.
– Вива, – возразил он, – ты не была ужасной. Не забывай, я тоже был там; тут нет твоей вины.
– Еще далеко до больницы? – Внезапно ей захотелось, чтобы он не смущал ее своим присутствием.
– Отсюда две улицы, – сказал он. – Все начинает походить на песенку «Десять зеленых бутылок» – если уедут Тори и Маллинсоны. – Она почувствовала, что он пытается найти подходящую тему для разговора. – Ты тоже уезжаешь?
– Пока нет, – ответила она. – А ты?
– Мне предложили работу в Лагоре, – ответил он. – Ту самую, исследовательскую, о которой я тебе рассказывал.
– Ты согласился? – Она смотрела прямо перед собой.
– Еще не решил.
Она смотрела, как уличные торговцы ставили свои лотки, как загорались огни вокруг Фонтана Флора, как плыли по радужному небу легкие облачка, а в душе думала, не будет ли жалеть потом всю жизнь, если позволит ему ускользнуть из ее пальцев. Когда шофер остановил машину, она поднялась с Фрэнком по ступенькам к главному входу.
– Мне следует поблагодарить тебя за то, что ты приехал в Ути и спас нас, – сказала она, – но я не знаю, что еще сказать. Думаю, что я пока не осмыслила это.
Он остановился, держась за дверную ручку.
– Насчет нас или насчет Гая? Пожалуйста, не забывай, что это пока всего лишь слух – я ведь говорил тебе.
– То и другое.
Она обратила внимание, что он выглядел уставшим и бледным. Его глаза всматривались в ее лицо, ища ответа.
– Не говори ничего, в чем не уверена, – сказал он, – но обещай мне, что ты не станешь стыдиться.
– Я не стыжусь, – возразила она. – Но у меня такое чувство, словно я пережила землетрясение.
Он поднял брови.
– Ах вот что, я понимаю.
Он собирался сказать что-то еще, но она положила пальцы на его губы.
– Нет, – сказала она. – Не надо. Пожалуйста. Не сейчас.
Когда шофер вез ее по Бикулле, нигде не было никаких следов волнений – все те же щербатые дороги, обветшавшие дома, уличные торговцы, лотки с цветами.
Она вошла в дом – там тоже все было прежним: велосипеды в холле, в воздухе запах кушаний с карри, приготовленных миссис Джамшед.
Мистер Джамшед молился в передней комнате, обратив лицо к солнцу. На нем была судрех (просторная рубашка для молитв), которую он трижды опоясывал поясом кушти как напоминание о трех принципах, по которым он жил: «Добрые слова, добрые мысли, добрые дела».
Она ждала, стоя в дверях. Во время молитвы его добродушное лицо делалось строгим, даже суровым, как у ветхозаветного пророка.
Скрипнула дверь, он открыл глаза.
– Мисс Вива.
– Простите, что помешала, но я хотела узнать, все ли в порядке? – сказала она. – Я так волновалась за вас.
– У нас все более-менее нормально, – ответил он и взглянул на нее вежливо и отчужденно. – Беспорядков на улицах не было, слава богу, и я не слышал ничего плохого о вашем приюте, как вы там его называете.
– Вот хорошо. Какое облегчение.
– Ну, не совсем. – С его лица не сходило то странное выражение. – Тут произошли другие события, которые меня огорчили. Зайдите. – Жестом он пригласил ее зайти. – Лучше я сам покажу вам это.
Он надел свои видавшие виды сандалии и запер за собой на замок входную дверь, чего никогда не делал раньше.
– Видите ли, – объяснял он, когда они поднимались наверх, – пока вы были в отъезде, в наш дом проникли злоумышленники. Они устроили погром в вашей комнате и сделали другие вещи, похуже. Сначала я решил, что это хулиганы, а теперь думаю, что это ваш друг.
– Мой друг?
– Подождите. – Он оперся ладонью о дверной косяк. – Через минуту я все вам объясню.
Он открыл дверь, и она вскрикнула от ужаса. Занавески были задвинуты, но даже в полумраке она увидела, что ее пишущая машинка валялась на полу; платья, блузы, панталоны, детские рисунки были разбросаны по комнате. На пустом крючке на стене висел пояс для чулок.
– Ох, неужели? – Она бросилась к маленькому деревянному шкафчику, где она хранила чистовой вариант своей книги. Он был на месте.
Мистер Джамшед слегка отодвинул занавеску.
– Это еще не все, – сказал он. – Глядите. – Он показал на стену. Над умывальником она увидела свою фотографию – она стояла, облокотившись о релинг «Императрицы Индии», рядом с Найджелом, молодым чиновником. Ветер развевал ее волосы, а Найджел, эффектный в своей полосатой куртке, тыкал ее в ребра. На другой фотографии она уходила с вечеринки у Дейзи, туфли в руках, лицо пьяное и счастливое. Наискосок снимка кривыми буквами было написано «проститутка». На третьем фото они с Фрэнком уходили от Мустафы. На кровати, рядом с молотком и гвоздями, валялся расплывчатый снимок, сделанный Тори, где она и Гай сидели в шезлонгах на палубе.
Под ногой хрустнуло стекло. Она случайно наступила на маленький подсвечник с догоревшей свечкой внутри.
– Когда я вошел сюда, под этими фотографиями горели свечи, – сказал мистер Джамшед. – Мой дом мог сгореть дотла.
Она села на кровать и покачала головой.
– Я знаю, кто это сделал, – сказала она мистеру Джамшеду. – Но его, возможно, уже нет в живых. Я пока не знаю точно.
Тут она поняла, как странно звучали эти слова.
– Должно быть, вы думаете, что я сошла с ума.
– Мадам, – мистер Джамшед говорил очень сухо, – я не считаю вас сумасшедшей, но не могу допустить, чтобы вы навлекли опасность и другие неприятности на наш дом.
– Что вы имеете в виду?
Он недовольно фыркнул.
– Вы прекрасно понимаете. Как ваш отец или брат могли допустить, чтобы вы так жили?
– У меня нет ни отца, ни брата, – ответила она.
– Я ничего о вас не знаю. – Он стоял в нескольких дюймах от снимка, на котором она смеялась и пила вино с Тори и Фрэнком. – Я никогда не говорил с вами о моей вере, но сейчас я вот что вам скажу. Имя бога, которому я молился, когда вы вошли, Ахура Мазда. Ничто в моей жизни не случается помимо его воли. Когда я вижу все это, – он махнул рукой на фотографии, на нижнее белье, – я понимаю, что позорю его. Я похож на ребенка, который принес в дом опасную игрушку. Нет! Нет! – Он выставил перед собой ладони, когда она попыталась протестовать. – Я должен закончить. Отчасти это моя вина, потому что мои девочки хотят быть такими же современными, как вы, и я хочу, чтобы они получили образование. Но в этом кроется опасность. В нашей религии чистота лежит в основе всего, что мы делаем, а это… – Не находя слов, он воздел руки и сказал с испуганным лицом: – От этого мой дом кажется нечистым.
– Это мои друзья. – Она чувствовала, как у нее уходит из-под ног земля, и не знала, что делать. – Вы ведь видели нас на вечеринке. Они вам нравились.
Он пожал плечами.
– Я их не знаю. И его. – Мистер Джамшед ткнул пальцем в Найджела. – Кто он? А он? – Его палец показал на Гая. – Это он приходил к вам сюда?
– Он просто мальчик. Я везла его на пароходе. Мне заплатили за это. Я даже не была с ним знакома прежде.
– Вы не знали его? – удивился мистер Джамшед. – И вы, молодая девушка, привезли его сюда за плату? Нет, я не верю. Даже в Англии невозможны такие вещи.
Его глаза были полны страдания. Лоб избороздили глубокие морщины.
– Мадам, я парси. Мы народ с широкими взглядами, но я обнаружил в вашей комнате бутылки с алкоголем, а теперь еще и это. И я беспокоюсь за свою семью. Я уже слышу упреки от некоторых местных жителей из-за того, что я позволил моим девочкам учиться в университете. А как быть с теми детьми, которым вы якобы помогаете? – Он схватился за голову, показывая, насколько это невозможно.
Она опустила голову. Вся их непохожесть, так интриговавшая ее прежде, превратилась в бездонную пропасть.
– Мистер Джамшед, – сказала она, – я понимаю, как все это выглядит, но я должна задать вам очень важный вопрос. Кто-нибудь видел этого мальчика здесь? – Она показала на фотографию Гая.
– Этого? – Мистер Джамшед внимательно рассмотрел снимок. – Мой сосед, мистер Бизваз примерно так описал того парня. По его словам, он был похож на англичанина. Он вышел на улицу, снял пальто и обувь и поджег их. Сосед закричал на него, но тот убежал.
– Только пальто и обувь?
– Только пальто и обувь.
Она не сразу осмыслила его слова.
– Вы уверены?
– Мистер Бизваз не лжет, – сердито заявил он.
– Господи! – воскликнула она. – Это хорошая новость. Мы думали, что он погиб.
– Вы думали, что он погиб? – Мистер Джамшед принялся чесать в голове, словно плохие мысли бегали по ней как тараканы. – Миссис Дейзи Баркер сказала мне, что вы очень респектабельная английская леди, и вот теперь такое. – Он опустил руку и посмотрел на Виву. – У меня тяжелая ситуация, мисс Вива. Я не могу оставить вас здесь. Сегодня переночуйте, потому что темно, но завтра вам придется съехать. Вы не можете тут оставаться.
– Мистер Джамшед, – запротестовала Вива. – Я все вам объясню. Давайте я позову завтра миссис Баркер, и она поговорит с вами, она…
– Мадам, простите меня. – Он отгородился от нее ладонями, словно щитом. – Но вы обе иностранки, поэтому многого не понимаете. Я могу лишь повторить: вокруг нас живет много фанатиков. Они считают, что такие женщины, как вы… – Он замолчал, не в силах произнести грязное слово. – Не чистые, – сказал он. – Я заступался прежде за вас. Теперь не могу. Это слишком опасно.
– Я понимаю. – Она почувствовала, как краска заливает ее щеки. – Я не глупая.
И тут из мистера Джамшеда полились слова:
– Вы не глупая, и мне больно говорить вам такие жестокие слова, но я беспокоюсь не только за вас, но и за детский приют. Вы не знаете, как смотрят тут на вас простые люди. Они могут улыбаться, но они совершенно ничего не понимают. У вас нет ни семьи, ни мужа, ни детей, ни украшений. Кто вы? Что вы собой представляете? Поверьте мне, мадам, ужасно говорить такие вещи иностранке, приехавшей в нашу страну, но я вынужден это сделать. – Он сухо кивнул ей и пошел к двери.
– Можно я попрощаюсь с миссис Джамшед, Долли и Каниз? Вы все были добры ко мне.
– Нет, – отрезал он. – Извините. Дочери дома, но я не хочу, чтобы они виделись с вами.