На следующее утро после концерта Сабу отвезли в Исмаилию, в мрачноватый многоквартирный дом, где остановился Дермот Клив. Они сидели в ротанговых креслах в маленькой комнате с трещинами на потолке и голой лампочкой над головой. Клив, с розовым свежевыбритым лицом, подливал ей из бутылочки сок лайма. Прежде чем сесть в кресло, он сложил пополам кухонное полотенце и аккуратно постелил его на сиденье, чтобы не испачкать свои льняные брюки, явно новые. Саба поняла, что в этой комнате он бывает редко. Клив сообщил, что он ездил всю неделю по пустыне и составлял программу для армейского контингента. До улучшения ситуации начальство запретило привозить в Каир артистов ЭНСА, а сложности с организацией концертов на удаленных объектах среди пустыни настолько, по его словам, увеличились, что теперь основная ставка делалась на радиопередачи.

– Впрочем, хватит нам говорить об ужасах. – Он вытянул ноги и заложил руки за голову. – Я узнал парочку интересных вещей о прошлом вечере. Первое, что ваш концерт прошел хорошо, и это замечательно. А еще то, что ты после этого уехала и вернулась за полночь. Могу я поинтересоваться, кто тот счастливчик? – игриво добавил он.

У нее возникло детское желание сказать «не твое дело».

– Он мой друг.

– Красавчик, как я слышал, – лукаво сказал он. – Но если он часом станет тебе больше, чем друг, могу я напомнить тебе, что ты не должна рассказывать ему о наших беседах?

Она чуть не подпрыгнула от возмущения.

– Ты следил за нами?

Он достал из нагрудного кармана серебряный портсигар.

– Позволь? – Он закурил, глотнул сок и хмуро уставился на стекло стакана. – Нет, я не следил. Но ты помнишь, что я говорил тебе в Каире? – Он понизил голос. – Никому ни слова. И в следующий раз получай пропуск или спрашивай устное разрешение. Иногда я могу и наказать, если хочешь знать.

– Нам никто не запрещал выходить из лагеря, – прошептала она в ответ. – Я не владею никакими секретами, и нас никто не предупреждал, что мы должны получать увольнительную, чтобы поужинать после концерта в ресторане.

– Ох, темпераментная ты девушка! – Он выпятил губы. – Конечно, вам позволено уезжать из лагеря. Конечно, иначе вы сойдете с ума. Просто у меня есть для тебя две интересные новости, и я бы предпочел, чтобы ты не попала до этого под военный трибунал.

Он узнал, что в ближайшие две недели их группа отправится на запад вслед за Восьмой армией. В начале августа несколько групп артистов объединятся в большую труппу под названием «Ужасные глупости», а потом, если на то будут божья воля и приказ британского командования, они проведут неделю в Александрии, в «Гайети», прелестном маленьком театре с потрясающей акустикой. Слышала ли о нем Саба?

Нет, не слышала.

Клив разгладил складки на брюках и огляделся по сторонам.

– Если все будет так, как я тебе рассказал, ты сделаешь два концерта со всеми, а потом мы найдем тебе другую работу – ту, о которой я тогда говорил. – Он многозначительно посмотрел на нее. – Между прочим, очень важную, если все получится. Зафер Озан хочет предложить тебе в конце августа короткий, на два вечера, ангажемент в «Золотой Лошади» в Александрии. Ты, конечно, слышала об этом клубе?

– Да, – ответила она. Арлетта как-то упоминала о нем.

– Ну, так вот. Это невероятная честь. Я, к примеру, не помню больше никого из артистов ЭНСА, которые бы удостоились такого предложения.

Клуб, объяснил он, находится на приморском проспекте Корниш в очень выгодном месте, рядом с отелем «Сесиль». До войны там выступали знаменитые артисты: Джанго Рейнхардт, Морис Шевалье, Асмахан. Слышала ли Саба про Тину Roje? Нет, не слышала, но все равно ее сердце учащенно забилось от восторга.

– У кого я должна получить разрешение?

– Ни у кого, – ответил он. – Предоставь это нам. Все улажено. Но в какой-то момент, если все пойдет так, как мы надеемся, тебя попросят пойти на банкет в дом Озана. Он любит устраивать банкеты и вечеринки и захочет похвастаться тобой. Как я слышал, у него потрясающий дом, прямо как из «Тысячи и одной ночи». К нему на ужин явятся важные персоны, и ты споешь пару песен.

– Пару песен? – переспросила она. У нее похолодело под ложечкой. – Там будет кто-то еще? Я имею в виду, из наших артистов. – Они стали для нее уже как родные.

– Нет, только мадам Элоиза – хозяйка гардеробной из Каира. Она временно переехала в Александрию. Кажется, она держит или держала маленький бутик в районе Корниш. Я договорился, чтобы какая-нибудь из ее подруг стала тебе на это время компаньонкой. Мадам Элоиза – прелестная дама и позаботится о тебе. Она знает и мистера Озана, только не очень хорошо.

– А она в курсе? Ну, про меня?

– Нет. Твоя легенда такова: тебе дали двухнедельный отпуск для работы на радио и попросили спеть для мистера Озана. Я уже рассказывал ей, какая ты талантливая. – Он искренне улыбнулся; казалось, он был в таком же восторге, как и она.

– Спасибо. – Она почти не слушала его. – Значит, мне просто надо будет спеть в клубе и на этом ужине?

– Да, это все. – Он допил сок и поставил стакан на стол. – Для нас в данный момент важнее всего ужин – на нем будут присутствовать люди бизнеса, политики, родственники королевской семьи, сильные мира сего. Твоя задача – разбросать свои сети и спеть.

– Разбросать сети? Как это?

– Ну, знакомиться с гостями, очаровывать их. Мужчины любят распустить хвост перед красивыми девушками. Мы не просим тебя, чтобы ты стала такой, как Мата Хари, но если кто-то из гостей обронит полезную для нас информацию… Асмахан, великолепная сирийская певица, по слухам, связана с двумя немецкими офицерами высокого ранга. Конечно, у Озана ее, скорее всего, не будет.

– И это все?

– На данный момент да. – Он стал убирать бумаги в портфель. – Позже может появиться еще одна работа, более сложная. Пока я не хочу о ней говорить, так что… – На его лице снова включилась веселая улыбка. – У тебя есть еще какие-то вопросы ко мне?

– Да. Можно со мной поедет Арлетта? Она очень преданная и трудолюбивая. Ведь это будет выглядеть более естественно, тем более что она знакома с мистером Озаном.

По лицу Клива пробежала тень – то ли раздражения, то ли нетерпения, Саба не поняла.

– Мы уже обсуждали это, – напомнил он. – Арлетта не умеет петь по-турецки, верно? Ведь ты подкупила Озана именно этим, – шепнул он с озорной улыбкой. – Если честно, то, на мой вкус, она вообще не умеет петь.

– Я не согласна, – возразила Саба, но в душе с болью поняла, что он имел в виду. – Мужчины любят ее.

– Даже слишком любят, – ухмыльнулся он. – Дело в репутации, если ты понимаешь, о чем я.

– Как это?

Он пристально посмотрел на нее.

– Ну, ты уже должна понимать.

– Я не понимаю.

– Не смотри на меня так сердито. Жизненный факт, что такие красивые девушки, как ты, получают больше предложений. Это не означает, что они там какие-то порочные, развратные, просто им больше везет. Кто-то из них способен устоять против соблазнов, кто-то нет, но в нашем случае… – его игривый тон исчез, голос перешел почти на шепот, – очень важно рискнуть.

Он поморщился, потому что прямо над ними низко пролетел бомбардировщик, заглушив его следующую фразу.

– Я считаю, что из вежливости надо поскорее дать ответ Озану. – За окном пролетела стая птиц. – Кажется, это коршуны, – сказал Клив. – Отвратительные существа. Бог знает, что они тут делают… Да, кстати, мадам Элоиза опять согласилась дать на вечер свои платья, а Бэгли порепетирует с тобой и поставит тебе мелодии. Он с восторгом узнал о твоем возможном выступлении в «Золотой Лошади». В нашем маленьком мирке такие чудеса случаются редко.

– Да, верно. – Ее захлестнула новая волна восторга – что ж, может, все не так плохо? – Значит, вопрос улажен?

– Да. Могу ли я предположить, что ты согласна?

– Конечно, – ответила Саба, пытаясь казаться спокойной и собранной. Но в этот момент одна из птиц пронзительно заорала, и Саба вздрогнула. – Когда мы с тобой увидимся?

– В августе. В Александрии. Иншалла.

Он попрощался с ней, вежливо прикоснувшись к своей шляпе, и сказал, что будет в этот день записывать для потомков замечательного композитора и музыканта Мохаммеда эль-Касабги. Конечно, добавил он с сожалением, это не та музыка, которую можно транслировать для армии, – там предпочитают сентиментальные песенки. Но такая музыка помогает не сойти с ума.

Саба вернулась в лагерь и шла к своей палатке, размышляя, можно ли умереть от восторга. Клив намекнул, что ее выступление на вечеринке у Озана, возможно, поможет изменить ход войны. Какая мысль! Она представила, как радостно засмеется ее мать, а отец извинится со слезами на глазах… Да, на ее месте любая певица гордилась бы таким успехом!

А еще Дом. Ведь он тоже находится рядом с Александрией. Во время беседы с Кливом она постоянно думала об этом. Надо только сообразить, как им встречаться, чтобы это не было слишком опасно для них обоих.

В таких раздумьях она почти дошла до палатки, когда увидела, как в небо взлетела хищная птица, унося в клюве связку украденных сосисок.

Потом ей снова стало тревожно.

Клив предупредил ее, чтобы она никому не говорила, зачем поедет в Александрию. Так что же ей сказать Дому? Она не из тех, кто любит или умеет лгать, – мама как-то даже пошутила, что Саба всегда сигналит о своем обмане, потому что загораживает в это время правой рукой правый глаз, как одна из тех обезьянок – мол, «ничего не вижу». Но ведь она дала Кливу слово. Значит, будет стараться.