Когда десять дней спустя Вилли упал на сцене, жизнь ему спасла Янина. Они выступали на нефтебазе возле Бург-эль-Араб перед пехотинцами. Арлетта имитировала Жозефину Бейкер и исполнила ее знаменитый танец в банановой юбочке, который свел с ума tout Париж, а Вилли изображал озорного мальчишку, который ел ее бананы, пока она прыгала по сцене и ничего не замечала. Все было очень забавно; Саба корчилась от хохота за кулисами. Внезапно она увидела, что глаза у Вилли сделались бессмысленными и закатились. Сначала она приняла это за очередную шутку. Но тут старый комик тяжело рухнул на сцену. Занавес поспешно опустили.

При падении Вилли наткнулся на ржавый гвоздь, хлынула кровь. Янина быстро сдернула с себя трико, скрутила импровизированный кровоостанавливающий жгут и помчалась на быстрых ногах за своей пресловутой «панической» сумкой, где лежали йод и бинты. С ледяным спокойствием, ловко и быстро сделала перевязку.

Причиной его обморока врачи назвали желтуху. Возможно, Вилли заразился, когда покупал еду на уличных лотках, над которыми вечно летали мухи. При этом он упрямо настаивал, что такие продукты намного безопаснее, чем заливной угорь в лондонских магазинах. Так он, пожелтевший и растерянный, но все-таки живой, попал в военный госпиталь. Саба и Арлетта навещали его каждый день вместе с Яниной, которая неожиданно сделалась героиней. Но потом Арлетта тоже пожелтела и заболела желтухой. С Мальты ожидался приезд комбо из восьми музыкантов, но они так и не прибыли. Янина, которой предложили гастроли в Индии, отсрочила свой отъезд и иногда читала Вилли вслух. Как-то раз, когда Саба заглянула к нему, Янина сидела у него и расчесывала ему волосы. Увидев Сабу, она смутилась и густо покраснела.

Бэгли получил официальный запрос на перевод Сабы в Александрию, где она будет работать неделю на радио.

– Ты хочешь туда поехать? – спросил он. – Вилли и Арлетта выбыли из игры, делать тут абсолютно нечего, а парочка вечеров в «Золотой Лошади» станут эффектным перышком в твоей шляпке. – Наморщив лоб, он еще раз перечитал запрос. – Только я слышал, что там скоро будет жарко. По-моему, тебе лучше всего было бы поехать домой. Я помогу тебе добиться этого.

Она удивленно вскинула брови. Домой? Он что, с ума сошел?

Но через четыре дня, когда она вышла из самолета в Александрии, ее переполняли смешанные чувства: сиротливого одиночества – от разлуки с друзьями (Вилли и Арлетта прослезились, а Бога заявил, что женится на ней хоть сейчас); восторг – от перспективы выступить в «Золотой Лошади»; отчаянное желание сообщить Дому, что она в городе. Если у них есть хоть какой-то шанс увидеться, то только здесь.

– Дорогая… – Из толпы солдат в форме мышиного цвета возникла мадам Элоиза и шагнула к ней. В белом льняном платье и бледно-розовой шляпке она напоминала холодный, экзотический цветок.

– Мадам. – Саба попробовала уклониться от торопливых поцелуев в обе щеки. Ее опять тошнило в самолете, а мадам источала восхитительный запах – терпкий, что-то вроде смеси сладких роз и грейпфрута.

– Ой, не утруждай себя этими «мадам». Это для моих клиентов. – В голосе мадам Элоизы звучал легкий акцент кокни, которого Саба прежде не замечала. – Зови меня просто Элли.

По дороге Элли объяснила, какое счастливое совпадение привело ее сюда.

– Я оказалась тут по своим делам, – сказала она, – и вдруг мне позвонил капитан Фернес, мой давний знакомый, и попросил помочь. Другая компаньонка застряла в Каире, там не ходят чертовы поезда. Так что мы осиротели. Прямо и не знаю, что делать. – Она перестала улыбаться и нахмурилась; от этого она выглядела старше – Саба дала бы ей не меньше сорока.

– Честно говоря, Элли, я тоже ничего не знаю, – сказала Саба. – Утром меня забрали из пустыни и сказали, что все распоряжения я получу после прибытия.

– Ну, значит, скоро все выяснится. – Элли раскрыла зонтик. – Надеюсь.

Они ехали в такси по пустой дороге; по обочинам стояли искореженные танки и сгоревшие джипы. На подъезде к городу Саба пережила шок. Арлетта, когда-то гастролировавшая в Александрии, с восторгом описывала роскошные пляжи, превосходный климат и шикарные магазины, не хуже лондонских. Но вместо этого Саба видела разбитые мостовые, остовы разбомбленных домов, старуху с забинтованной головой, рывшуюся в отбросах.

– Похоже, тут опасно жить, – пробормотала Саба. Сейчас ей было трудно представить, что где-то в городе открыт ночной клуб.

– Не волнуйся, лапочка. – Элли похлопала ее по руке. – Мы будем жить в Рамлехе, в восточной части города, далеко от всего этого. В доме, принадлежавшем полковнику Паттерсону. Боже, какое сегодня яркое солнце!

Черные тени цветов легли на ее лицо, когда она задернула в такси доморощенные занавески, сделанные для затемнения.

– Конечно, после удара немцев люди тут находятся на грани выживания, – беззаботно продолжала она. – Но жизнь не стоит на месте, и люди снова купаются в море, загорают, устраивают вечеринки. Ходят слухи, что немцы обойдут Александрию стороной.

– В последние недели мы жили практически без новостей, – сказала Саба, думая о том, как легко немецкие танки могут окружить этот разбитый город, – и очень много ездили. – Выглянув из-за занавески, она увидела мужчин, беспомощно глядевших на разбитую витрину, в которой осталось несколько перепачканных в грязи платьев и картонных коробок. – Нелегко разобраться, кому можно доверять.

– Опусти занавеску. – Элли дернула за ткань, и в салоне снова стало полутемно. Она похлопала Сабу по руке, положила ногу на ногу. – Я слышала, что вы, девочки, героически работали в пустыне, но, если ты позволишь мне высказать свое мнение, ты выглядишь абсолютно никакой. Ты погляди на себя! – Ноги Сабы были покрыты пылью, шнурки на туфлях грязные. – Сначала ванна, потом приличный ужин. Завтра ты приглашена на ланч к Заферу Озану, и это будет интересно. Ты видела когда-нибудь его дом?

– Я видела только один раз его самого. Он слышал мое выступление в Каире.

– О, славно. Он хочет «угостить» тобой публику. Как я слышала, ты чудесно поешь.

– А ты пойдешь к нему? – с надеждой спросила Саба.

– Пока не знаю, – неуверенно ответила Элли. – Поживем – увидим.

Такси остановилось возле прелестной виллы с коваными решетками на окнах. Подбежавший слуга достал из багажника пропыленную сумку Сабы и понес ее к дому.

– Спешу тебя порадовать – здесь мило и прохладно, – сказала Элли. Они вошли в холл. Каблуки Сабы гулко зацокали по плиткам пола. В гостиной пахло мебельным лаком, и она напоминала скорее приемную дантиста – полупустые книжные полки и старые номера журнала «Кантри Лайф». На окнах темные шторы и жалюзи.

– Мы держим шторы закрытыми весь день, а ночью включаем вентиляторы, – сообщила Элли.

Паттерсоны, по-видимому, отбыли надолго. На стенах виднелись пустые места, откуда сняли картины. В середине комнаты на тиковом полу остался светлый квадрат – где раньше лежал ковер. Слуга отвел Сабу в гостевую комнату на втором этаже. При виде чистых, белых простыней, москитной сетки и мягкой кровати ее захлестнула головокружительная волна усталости. Ужасно устала вся их труппа, а сама Саба даже не помнила, когда в последний раз нормально спала ночью. Возле кровати на небольшом блюдце слегка курились зеленые кольца репеллента «Лунный Тигр», отпугивавшего насекомых.

– Сначала ванна, потом постель. – Мягко ступая, Элли вошла в комнату. На ее ногах были лишь тонкие носки. В одной руке она несла полотенца, в другой – кувшин с лиловой солью для купания. Она отвела Сабу в ванную, где уже набиралась вода, и вручила ей шелковое зеленое кимоно, сказав, что Саба может его носить, пока живет в этом доме.

– Вы очень добры, – поблагодарила Саба. Ей ужасно не терпелось нормально помыться впервые за весь месяц.

– Нет, я не добра, а очень рада тебя видеть. – Элли раскрыла рот и хотела добавить что-то еще, но не стала. – Ну, прыгай в ванну. Увидимся за ужином.

Вода была восхитительно горячая и благоухающая. Саба старательно намылилась и была поражена, сколько на ее коже было пыли и песка. За день до этого они вышли из репетиционной палатки и попали в песчаную бурю. Минут десять ветер и песок хлестали по ним. Когда все закончилось, они поглядели друг на друга и расхохотались – с головы до ног они были густо покрыты пылью. Саба даже пошутила, что теперь им место в витрине Каирского музея. Литра воды, который они с Яниной поделили между собой, чтобы мало-мальски смыть пыль, разумеется, не хватило. Песок хрустел на зубах, остался в волосах и нижнем белье, вызывая дискомфорт и раздражение…

Лучики солнца отражались от воды. Какое блаженство! Целая ванна воды в ее распоряжении, без проклятого таймера Янины и без ее громких вздохов за дверью. Саба ощутила укол одиночества, лишь когда помыла голову шампунем. Обычно Арлетта помогала ей ополаскивать волосы, а потом сушить, и это было необычайно приятно – Саба чувствовала себя в это время любимым ребенком заботливой мамочки. Перед отъездом Арлетта крепко обняла ее, ущипнула за щеку и наказала скорее возвращаться – ведь они теперь одна семья. Даже Янина нерешительно чмокнула ее.

Когда она пришла в госпиталь к Вилли, тот в шутку надул губы и стал тереть кулаками глаза – ну, прямо-таки капризный толстый ребенок.

Проснувшись, Саба не сразу сообразила, где находится. Вода почти остыла. Над домом пророкотал самолет. Внизу, вероятно, на кухне, булькала в трубах вода.

Саба оделась и пошла вниз.

Элли переоделась в бледно-серую шелковую пижаму, на шее была завязана узлом длинная нитка жемчуга. В руке она держала высокий бокал.

– Ну, ты хорошо поспала, – улыбнулась она. – Хочешь джина с тоником? Вскоре нам предстоит развлечение – мы будем примерять платья.

Элли подошла к окну и проверила, плотно ли задернуты темно-синие маскировочные шторы.

– Говорят, Озан намерен закатить грандиозный прием. – Она опустила веки и восторженно покачала головой. – Волшебная музыка, реки игристого вина «Bollinger»… Жалко, что я когда-то забросила занятия вокалом.

– Чем ты занималась до войны? – поинтересовалась Саба. Ей стало не по себе от намеков Элли – ведь она по-прежнему не очень понимала цель своего приезда и не знала, безопасно ли ей идти к Озану. Ей хотелось спросить об этом Клива, но он пока не объявился.

– Долгая история, – ответила Элли, сделав глоточек. Саба обратила внимание, что она держалась как-то напряженно и, возможно, нервничала, но старалась не подавать вида. – Совсем юной девчонкой я приехала в Париж и тут же влюбилась в этот город – это была внезапная страсть, coup de foudre. В те дни у меня не было ни малейшего интереса к нарядам – я ходила в джодхпурах (брюках для верховой езды) и двойках (кардиган и джемпер из одинаковой шерсти). Но в один прекрасный день, когда я пришла на рынок за какой-то мелочью, меня, долговязую и нескладную, увидел один человек и предложил стать манекенщицей у Жана Пату. Меня заставили похудеть килограмма на три, научили правильно накладывать косметику, и после этого я участвовала в показе трех коллекций одежды.

Она встала с кресла и величественной походкой прошлась по гостиной.

– Вот так нас учили ходить по подиуму. Голова гордо поднята, на шляпке перо, юбка-колокол или заужена… Numero un – une robe blanche, – изобразила она бесстрастный голос продавца, и потом – плям-плям – сыграла на воображаемом фортепиано. – Numero deux – une robe noire. Скука смертельная, но все-таки начало чего-то. Главное, что я впервые стала жить независимо. Это было замечательно.

Они вместе поужинали в скудно меблированной столовой, которая освещалась лишь лампой с бахромой, стоявшей на серванте.

Блюдо было местное, египетское, под названием «кушари» – смесь чечевицы, лука и овощей, приправленная пряным соусом с запахом кумина. Элли извинилась за то, что угощает Сабу крестьянской едой.

– Египтяне называют ее пестрой смесью, – сказала она, – а я ее обожаю; это намного лучше, чем жуткие мясные консервы непонятного происхождения.

Чечевицу они запили бокалом французского вина. Элли сообщила, что это подарок ее нового поклонника, местного виноторговца с французскими корнями.

– Он свободно говорит по-французски! Как же это чудесно! – В ее глазах вспыхнула искорка. Саба удивилась – неужели в сорок лет еще возможна страсть?

Саба с аппетитом поужинала; блюдо ей понравилось, и она похвалила его Элли. Тансу готовила нечто похожее. Саба рассказала внимательно слушавшей Элли про Тан: как они вместе лежали в постели и слушали музыку по радиоприемнику, как Тан приехала в Уэльс из Турции, одна, с маленьким чемоданом, не зная никакого языка, кроме турецкого.

– Элли, вообще-то я сильно нервничаю, – призналась Саба, когда они ели крошечное печенье и пили кофе по-турецки. – Я еще никогда не пела в настоящем ночном клубе или на шикарных приемах, вот как у мистера Озана. Я даже не знаю, какие песни им нравятся.

Элли наклонилась к ней и, взяв за руки, заглянула ей в глаза.

– Ты им понравишься. Дермот Клив считает, что ты настоящая находка.

Саба удивленно вытаращила глаза. Так, значит, Элли знакома с Кливом?

– Я думала, что увижу его сегодня и все спрошу, – вздохнула Саба. Ее голос гулко звучал в полупустой комнате. Почти как на сцене.

– Не волнуйся, – заверила ее Элли. – Все будет нормально. Пока ты была в ванной, мне позвонил Фернес. Ты будешь репетировать с певицей по имени Фаиза Мушавар; ее супруг когда-то владел «Кафе де Пари» – конечно, не тем самым, а здесь, на улице Корниш. Сама она – неплохая певица, хотя поет в арабском стиле, на мой вкус, слишком заунывно. Дорогая, ты когда-нибудь была на их концертах? Нет? Ну и не ходи. Это ужас! Они бесконечно длинные и нудные. Впрочем, я слышала, что у них тут есть первоклассный джаз. – Когда она похлопала Сабу по руке, на ее пальце сверкнуло бриллиантовое кольцо. – После ваших концертов в пустыне для тебя это будет приятным разнообразием. Ведь это наверняка было утомительное занятие.

– Нет-нет, – возразила Саба. Как ей объяснить, какую гордость она испытывала от сознания, что тоже вносит свой вклад в победу, как рассказать про ощущение восхитительной полноты жизни? – Когда мы начнем репетировать? – Ей не терпелось, тогда она перестанет нервничать.

– Послезавтра, в десять.

Деловая часть их беседы подошла к концу, и теперь, когда в доме сгущались сумерки, Элли проворковала, какие прелестные платья она привезла и что при необходимости она поможет Сабе с макияжем. У Пату она потом готовила манекенщиц к выходу на подиум, и до сих пор у нее всегда наготове чемоданчик с любимой косметикой. При искусственном освещении сказочно хорошо смотрится «Тангиз Рэд Рэд». Саба ее не слушала. Она думала о своих песнях. Наклонив голову, она мысленно запела «Штормовую погоду»; может, потом для разнообразия «ду-воп» и обязательно «Мою смешную Валентину» – она любит это петь. С какой радостью она отдохнет от того щебетанья, которое по настоянию ЭНСА ей приходилось петь даже для полумертвых от усталости солдат.

Вдалеке раздался грохот взрыва, за ним последовал дробный треск зениток. Кофейные чашки запрыгали на подносе, который держал в руках слуга. Он остановился и замер. Элли вслушивалась в эти звуки, широко раскрыв глаза; ее ноздри нервно трепетали.

– Тут возле здания суда есть бомбоубежище, – сказала она. – Если хочешь, можем пойти. Лично мне лень туда бегать. Уверяю тебя, здесь все не так страшно, как было в Лондоне. – Пламя спички осветило ее напряженную улыбку, и Сабе снова сделалось не по себе. В Кардиффе, когда бомбили совсем близко, а они с Тан не успевали убежать в укрытие, они ложились под стол в передней комнате и, обнявшись, пели песни. Бабушка лежала рядом с ней мягкой горой, надежная и прочная, как диван или дом.

Зенитки смолкли, раздался пронзительный вой ракеты. Чтобы как-то отвлечься, Саба взяла с серванта забытую в спешке фотографию практичных Паттерсонов, вовремя отбывших из прифронтового города. Они стояли возле флага под серым английским небом на фоне большого серого здания. Полковник наклонил свое длинное лицо к миссис Паттерсон, и они оба напряженно улыбались в объектив.

– Поразительно, правда? – Элли взяла у нее фото. – Как быстро люди пугаются из-за всяких пустяков. Сколько я живу тут в Египте, – она вытянула изящную ногу и полюбовалась ею, – все только и говорят о решающем ударе по врагу. Если бы я верила таким разговорам, меня бы давно тут не было. А что там, в Англии? Какая-нибудь жуткая и тесная квартирка в Лондоне, где уже убиты бомбами тысячи жителей.

– Так ты останешься здесь после войны? – спросила Саба.

– Ну, если кто-нибудь захочет, чтобы я осталась, – с лукавой улыбкой ответила Элли, – то я непременно останусь. – И тихо добавила: – Мне нравится Египет. Правда нравится.

Бомбежка прекратилась. Слуг отпустили. Двери заперли. Саба решила рискнуть.

– Элли… – начала она, – помнишь, в Каире ты спросила нас о… ну… о наших бойфрендах? – Она неуверенно произнесла последнее слово (а как правильно – «мужчинах», «поклонниках», «друзьях»?) – Знаете, есть человек, с которым мне хотелось бы повидаться, пока я здесь. Он служит в Королевских ВВС Западной пустыни, и скоро у него будет небольшой отпуск.

– А Дермот знает о нем? – вкрадчиво спросила Элли и подвинула к Сабе тарелку с турецкими сладостями. – Угощайся, рахат-лукум восхитительный.

– Нет.

– Хм-м. – Элли надкусила лукум и тут же положила его на краешек тарелки. – Эге. – Задумчивость на ее лице сменилась оживлением. Она сжала руку Сабы. – Забавно, что ты спросила меня об этом.

Она встала и налила им обеим по маленькой порции бренди, хотя Саба не просила ее. Потом походила по комнате с бокалом в руке, сделала пару глотков и села.

– Саба, – проговорила она. – Слушай.

Она допила свой бренди и, понизив голос, сообщила, что ее новый друг, Тарик, о котором она уже упоминала, приехал на этой неделе в Александрию, и ей ужасно хочется с ним встретиться. Конечно, раз надо, так надо, она не возражает, но ей пришлось отменить из-за Сабы их свидание, так как ее попросили стать компаньонкой. Он очень страстный мужчина, и они даже чуточку поссорились из-за этого, но теперь, пожалуй…

– Саба, – добавила она страстным шепотом, – обещай мне, что не скажешь об этом ни словечка ни капитану Фернесу, ни Дермоту Кливу, ни кому-нибудь из ЭНСА. Но я не хочу потерять этого мужчину и не уверена, что у меня будет еще время повидаться с ним. На следующей неделе он улетает в Бейрут. – Она осторожно взглянула на Сабу. – Скажи мне толком, как зовут твоего знакомого.

– Доминик. Пилот-офицер Доминик Бенсон.

– Значит, я должна подумать, как тебе помочь?

Саба в шутку опустилась на колени и молитвенно сложила руки.

– Пожалуйста.

Элли закусила губу и задумчиво посмотрела на Сабу.

– Если я это сделаю, ты должна молчать как рыба. Тут все ужасные сплетники – и очень легко испортить свою репутацию. Чем меньше будут знать об этом, тем лучше. – Из этих слов Саба заключила, что Элли вообще не советует ей говорить об этом кому-либо. Ее это вполне устраивало.