Когда Саба подъехала к дому, Элли встречала ее в дверях. Ее лицо казалось бледнее обычного.

– Мистер Клив здесь. – Она показала пальцем на гостевую спальню на втором этаже. – Он неожиданно приехал с каирским поездом и решил немного отдохнуть. – В ее голосе звучала нотка предостережения. – Не забудь про наш уговор – ему ни слова, – шепнула она, провожая Сабу в гостиную. – Иначе все испортишь, а у меня есть для тебя неплохие новости. Тебе большой джин или чуть-чуть? – Элли ласково толкнула ее в кресло, задернула темные шторы и зажгла маленькую лампу. – Я выпью большой – день был тяжелый, и я устала. Еще я умираю от любопытства и хочу послушать твой рассказ, – добавила она светским тоном.

Саба смотрела на нее и торопливо размышляла. Раз Клив тут, безопаснее всего рассказать про немцев ему и никому больше. Все-таки Элли она почти не знает.

Элли глотнула джина.

– Саба, слушай меня скорее, пока он не пришел. – Она понизила голос и подняла глаза к потолку. Сверху донесся звук передвинутого кресла. – Проклятье! Ладно, расскажу тебе потом. Дермот хочет поговорить с тобой о песнях, записи на радио и прочих вещах, а я пока что испарюсь. – Она встала. – Мне не терпится узнать твои впечатления о доме Озана, – громко сказала она, когда в гостиную вошел Клив с портфелем в руке.

– Боже мой. – Клив склонил голову набок в шутливом восторге и улыбнулся Сабе. – Какое потрясающее платье! Как я вижу, мадам Элоиза способна творить чудеса не только в Каире.

– Что-нибудь выпьешь, Дермот? – быстро спросила Элли. – А потом, чтобы не мешать вам, я поднимусь к себе и переоденусь к ужину.

– Джин с этим самым, золото мое, – ответил он. – Ах, божественное наслаждение! Как хорошо вернуться в цивилизацию. – Он тяжело рухнул в кресло и пожаловался: – Я просидел четыре часа в проклятом каирском поезде. В него все грузили и грузили автомобили для генералов. В одном из них случайно включили радио, и мы слушали музыку. Иначе я бы вообще свихнулся. Да, кстати о музыке. – Он глотнул джина и раскрыл портфель. – Это для Сабы. Пластинка Хоаги Кармайкла. Привезли контрабандой из Нью-Йорка. Супер!

Он положил конверт с пластинкой на колени Сабы.

– Ну, открой, – сказал он, прищурив глаза.

– Спасибо, – неуверенно поблагодарила она. Элли все еще стояла в дверях. – Я потом посмотрю.

– Дорогие мои, я ухожу, – быстро проговорила Элли. – Увидимся за ужином. Дермот, я рада, что тебе понравилось платье. – Ее легкие шаги послышались на лестнице.

– Мадам Элоиза ничего не знает, – вполголоса сообщил Дермот, когда закрылась дверь. – Она занимается гардеробом, и все. Нашу сегодняшнюю встречу я хотел назначить где-то в другом месте, но возникли сложности с транспортом. Ты голодная? – спросил он своим обычным голосом. – Что до меня, то я жутко проголодался. Сейчас попрошу, чтобы мне что-нибудь принесли.

Саба подвинула кресло, чтобы сидеть лицом к Кливу.

– Нет, я не голодная. И я не хочу разговаривать ни о платьях, ни о Хоаги Кармайкле, – заявила она, глядя ему в глаза. – Я хочу знать, почему ты отправил меня одну в дом Зафера Озана, если знал, что там творится.

– Ты о чем?

– Нет, не притворяйся, ты все знаешь, – взорвалась Саба; она бурлила от злости. – Там были два немецких офицера. Один из них держал себя очень развязно. Меня могли там запереть, изнасиловать. Почему меня никто не предостерег?

– Дорогая моя. – Клив произнес это едва ли не с мольбой. – Какие ужасные опасения! Извини, что так получилось. Подожди… – Он встал, приложил палец к губам и поставил пластинку «Stardust» – «Звездная пыль» на хозяйский граммофон. – Мне так нравится этот певец, – сообщил он, опуская иглу. – Он грамотно, профессионально поет, но, главное, умеет выигрышно подать мелодию.

И шепотом добавил:

– Пускай она думает, что мы репетируем.

Теперь слушай. – Он наклонился к Сабе. – Важно, чтобы ты поняла следующее: такие люди, как Озан, не смотрят на немцев как на врагов. В отличие от нас. В Александрии половина лавочников уже заготовили таблички с надписью «Willkommen», что в переводе с немецкого означает «добро пожаловать», и держат их под прилавком. На случай, если события развернутся соответственным образом. Такова человеческая природа, дорогая моя. И вот что еще: Озан турок, хоть и нечистокровный. Турция – нейтральная страна. – На мизинце Клива блеснуло кольцо с печаткой. – Озан крупный бизнесмен и вправе приглашать к себе кого угодно. А в гостях у него ты в полной безопасности.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Откуда?

– Знаю – и все. – Клив глотнул джина и покрутил в пальцах бокал. Лед застучал о стенки. – Теперь слушай. Успокойся и расскажи мне, что тебе сказали те немцы. Только кратко – мне скоро надо будет уехать.

– Не знаю – я не понимаю по-немецки.

– А ты что ему сказала?

– Кому? – Саба удивленно подняла брови.

– Тому, кто заговорил с тобой. Немцу.

– Ничего. Я ответила ему по-арабски.

Он шумно выдохнул, надувая щеки.

– Молодец, девочка. Быстро сориентировалась. А ты хорошо говоришь по-арабски?

– Совсем чуточку, в том-то и дело, я знаю лишь десяток слов. Выучила их от моей школьной подружки. Если бы тот немец хорошо знал арабский, он бы сразу меня разоблачил. И убил бы или посадил под замок.

– Успокойся-успокойся, милая моя. – Он похлопал ее по руке. – Иначе мы устроим тут мелодраму. Сейчас я объясню тебе кое-что.

Он подпер кулаком подбородок и сказал, что такие богачи, как Озан, обычно не обращают внимания на войны и делают то, что выгодно для их бизнеса. Они продадут что угодно, лишь бы цена их устраивала.

– Слов нет, он приятный человек, – тут же добавил он. – Страстно любит музыку. Но при всем этом… – Он раскрыл портсигар, закурил и, казалось, подбирал слова с той же тщательностью, с какой курил сигарету. – Вообще-то, я был очень удивлен, когда услышал, что наши немецкие друзья так непринужденно держат себя в его доме. Я намерен обсудить это с моим начальством. Мы должны выработать правильную стратегию.

– Кто твой начальник?

– Пока я не могу тебе этого сказать. – Под абажур лампы залетела муха, и он тут же отвлекся от разговора, схватил журнал «Парад», свернул его пополам и прихлопнул насекомое. – Нет-нет, я не пытаюсь уйти от ответа. Просто мне требуется время, чтобы доложить ситуацию. О чем попросил тебя Озан?

– Я расскажу тебе о сегодняшнем дне, если ты объяснишь мне толком, зачем я здесь, – заупрямилась она.

Он вздохнул и бросил мертвую муху в пепельницу.

– У нас появились подозрения, что Озан изменил место своей вечеринки с Александрии либо на Бейрут, либо на Стамбул. Нам важно как можно скорее узнать, какое место он выбрал. Если Стамбул, тогда мы попросим тебя оказать нам небольшую помощь, хотя она может оказаться довольно важной. Сейчас я не могу тратить время на детали.

– А те вечеринки важны?.. – Она не собиралась сдаваться.

– На них бывают некоторые ключевые фигуры Ближнего Востока, и ты можешь там узнать что-то очень важное для нас, даже жизненно важное. Дело в том, что… – Он наклонился к ней ближе, по его лицу катился пот, – что в руках тех людей ключи от победы.

– Как это? А наша армия?

– Я говорю о поставщиках. У Озана – благодаря его вечеринкам и ночным клубам – образовалась большая сеть друзей и партнеров по бизнесу. Некоторые из них контролируют поставки нефти, а теперь и воды. А без горючего и воды нам хоть сейчас пришлось бы убираться восвояси.

– А что еще?

– Господи, ну ты прямо-таки терьер. – В шутку он изобразил на лице панику. – Не хотел бы я оказаться твоим подследственным.

Высокомерный идиот! Ей захотелось треснуть его по голове.

– Радары, – кратко ответил он и, помолчав, объяснил: – Британия хочет использовать турецкие авиабазы. В стратегическом плане они нам жизненно необходимы. Случилось так, что семья Озана владеет землей вокруг одной из баз, в четырнадцати милях от Анкары. Было бы полезно узнать, в какую сторону Озан намеревается прыгнуть.

Где-то далеко гудел самолет. Наверху лилась вода – это Элли совершала свой вечерний туалет.

– Слушай, Саба, – сказал Клив и раскрыл ладони, словно выпуская птиц. – Если тебе очень не хочется в этом участвовать, ты можешь хоть завтра поехать домой. В Англию.

Она молчала; в ее голове крутились противоречивые мысли, миллион мыслей. Потом она подняла голову, посмотрела на Клива и прочла в его глазах – кроме обычной легкой усмешки – понимание и интерес. Или ей показалось?

– Я согласна, – заявила она.