Барни сидел в темном углу Виндзорского клуба на улице Сулейман-паша, когда Арлетта ворвалась в этот исключительно мужской клуб с энергией десятибалльного урагана. Светлые волосы развевались за ее плечами, зеленое платье туго облегало безупречную фигуру. Заметив его летную форму, она процокала на высоких каблуках прямо к нему.

– Эй, – сказала она. – Вот ты-то мне и нужен.

Она села к нему, источая благоухание роз и жасмина. С шелковым свистом положила ногу на ногу и наклонила колени под изящным углом.

– Я только что разговаривала в «Шеферде» с твоими приятелями, и они мне сказали, где тебя искать.

– Зачем я тебе понадобился? – Барни был небрит. Возле него стояли две грязные кружки.

– Моя подруга ищет Доминика Бенсона.

– Как ее имя?

– Саба Таркан. – Арлетта светилась радостью. – И у меня замечательная новость – она жива. Идет на поправку в англо-американском госпитале.

Барни поднял глаза от кружки и пробормотал цепочку слов, два из которых он прежде никогда бы не произнес при даме.

Сверкая глазами, Арлетта вскочила на ноги.

– Что такое?!

– Я сказал – вали отсюда. И вообще, что пристала? В чем дело?

– Не смей так разговаривать со мной. Сейчас я проломлю кружкой твою глупую башку.

– Извини, – он потянулся за пачкой «Кэмела», – но я не большой поклонник твоей подружки. – Он покачал головой и отвернулся. – Нет Доминика, – сообщил он после долгой паузы. – Он не вернулся из полета. Вероятно, погиб.

– Господи Иисусе! – Арлетта присела рядом с ним. – Не может быть. – Она несколько раз тяжело вздохнула. – Что случилось?

– Не знаю… Послушай… Извини, но я не могу…

Он не мог говорить об этом: сначала Джеко, теперь Дом. Это были самые черные дни в его жизни.

– Все-таки как это случилось?

– Точно не знаю, – проговорил он наконец. – Дом полетел узнать насчет самолета… усталый… да что там усталый – вымотавшийся до полусмерти… вероятно, ему дадут посмертно крест «За летные боевые заслуги»… вот так-то. – Он угрюмо поднял в память друга пустую кружку.

– Барни, ты уже пьян в стельку, – заявила Арлетта. – Сейчас я закажу тебе кофе, и мы поговорим, а потом тебе надо лечь спать.

Он не нашел в себе сил на ухмылку, поэтому вид у него был кроткий и чуточку обалделый.

– Будь хорошим мальчиком, посиди на месте, – велела Арлетта. – Я сейчас.

Она вернулась с двумя чашками кофе и тарелкой сэндвичей.

– Давай, ешь, – велела она. – И пей кофе, не разлей. Сядь прямо. Так, аккуратнее. Вот так.

Он выпил полчашки и, когда чуть-чуть плеснул кофе на блюдце, виновато посмотрел на Арлетту.

– Извини, что я так грубо ответил тебе, – сказал он. – Просто все так скверно.

Арлетта сжала его руку.

– Ничего, ничего, – пробормотала она. – Все это ужасно, ведь он был твоим другом, а эта бедная девочка…

Он со стуком уронил голову на стол. Арлетта погладила его по волосам.

– Бедная девочка. – Он резко вскинул голову. – Нет, я нормально отношусь к людям, но вот ее ненавижу. Она бросила его в Александрии. Он был буквально раздавлен.

– Немедленно перестань. – Арлетта зажала ему рот ладонью. – Допивай кофе, я расплачусь… Мы можем прогуляться до клуба «Гезира», до парка. Тебе не мешает пройтись.

В парке он разрыдался, и она протянула ему надушенный шелковый платочек, чтобы он вытер глаза.

– Я еще не говорил о нем ни с кем… пока что, – сказал он с горестным вздохом. – Понимаешь, я знал его столько лет и так дружил с ним… он был… мы вместе учились в школе, он был моим лучшим другом… мы… столько хороших ребят уже… понимаешь… Ведь они могли бы стать докторами, юристами, учителями, отцами детей. Ох, бога ради… извини.

Он выпрямился, расправил плечи и тяжело вздохнул – решив не распускаться. На него невозможно было смотреть без боли в сердце.

– Говори, не молчи, – пробормотала она. – Ведь ты безумно горюешь по нему.

– Да. – Он как-то странно то ли засмеялся, то ли застонал. – Да… сейчас у нас в эскадрилье зияет дыра. Ведь он был таким хорошим парнем – всем нравился, и рядовым, и офицерам. Прости, я что-то много говорю…

– Барни, ради бога, иди сюда. – Она обняла его за шею и прижала к груди. – Не будь идиотом. Конечно же, тебе надо выговориться. На твоем месте я испытывала бы то же самое. Но я хочу спросить у тебя одну вещь. Что он говорил про Сабу? Между прочим, она безумно любит его.

– Вообще-то, я не говорил с ним об этом. – Барни замялся, в его взгляде появилась неискренность. – Черт побери, какое это имеет теперь значение? Я читал его дневник. Мне отдали его вещи.

– Расскажи мне подробнее. – Она обхватила его за плечи. – Между прочим, я бы сделала то же самое.

Из кроны тамаринда выпорхнул зелено-красный попугай, сел возле них на траву и заверещал.

– Надеюсь, он не видел этого. – Барни высвободился из ее объятий; к нему вернулся его вид печального спаниеля. – Я имел в виду попугая.

– Ой, перестань. – Арлетта взъерошила его волосы. – Сядь сюда и послушай меня. – Она показала на скамью под деревом. – Я встречалась с Домом, – сказала она. – Он приезжал на наш концерт, чтобы увидеть Сабу. Это было под Исмаилией. Он был очень решительно настроен – ну, и красивый.

– Ну, конечно, я не знаю. – Барни почти улыбался. – Но девчонкам он точно нравился – жалко, что он так нелепо втрескался в твою подружку.

– Заткнись! Немедленно! – Глаза Арлетты превратились в злые зеленые щелочки. – Лучше ты расскажи мне о Доме. Значит, вы с ним дружили?

– Со школы. – Барни прокашлялся. – А в Кембридже мы вместе с ним поступили в летную школу, и это было здорово – Дом был блестящий пилот. Мой отец увлекается хоккеем, и он всегда говорил, что в авиации, как в хоккее, нужны прежде всего крепкие нервы, интуиция и молниеносная реакция. Дом обожал летать, для него это было как для рыбы вода. Для меня тоже. Он уговорил и нас всех стать пилотами. Его ужасно подкосила гибель нашего друга и других ребят.

Он с грустью посмотрел на Арлетту.

– Мне до сих пор не верится, что его нет.

– Ты знаешь, что случилось? Можешь не говорить, если не хочешь. – Она гладила его пальцы.

– Я ничего не знаю. Он полетел к ремонтникам, чтобы узнать насчет нашего «Спитфайра», и не вернулся. Вот и все, что мне известно. В тот день я уезжал в Каир, а когда вернулся, увидел, что его имя уже стирают с доски. Я был в ярости. Зачем делать это так рано? На моей памяти летчики возвращались на базу через много дней после того, как их списали, – ведь не всегда случается самое плохое. Но прошло уже две недели, и я пытался… ну… не знаю что. – Барни не мог подобрать слова.

Они встали со скамьи и пошли дальше по аллее высоких финиковых пальм, бросавших на дорогу перистую тень. Нянька-англичанка гнусаво и раздраженно кричала двум ребятишкам: «Роуз, Найджел, играйте и не ссорьтесь, иначе пойдете домой – сколько вам говорить?»

Арлетта остановилась, взглянула на часы и застонала.

– Черт побери. – Она взяла его под руку. – Барни, дорогой, мне пора идти – у нас в восемь концерт для военнослужащих в парке Эзбекия. Пойдем со мной, если хочешь, – потом поужинаем вместе. Мне хочется услышать как можно больше про Дома. Завтра утром я пойду к Сабе.

Он растерялся и не знал что сказать.

– Что ж, главное – сделать прическу, – неудачно пошутил он.

– Да-да, мне надо это сделать, ничего не попишешь. – Она пожала плечами. – Ведь ты тоже не отправишься в полет без своего шлема.

– Ты железная леди.

– Нет, – улыбнулась она, – не очень. Просто мне надо делать свою работу. Если хочешь меня послушать, возвращайся в клуб, поспи, – день у тебя был нелегкий, – побрейся, а потом мы можем встретиться в «Лондее».

– Полный порядок, леди.

Когда она добавила, что может и задержаться, он ответил, что он в норме, он ее дождется.

Поздно вечером, когда Арлетта стремительно шла по террасе ресторана, на нее были направлены взоры всех мужчин. Только смущенный Барни внимательно изучал меню. Казалось, он был застигнут врасплох и не знал, как себя вести.

– Ужин за мой счет, дорогой, – заявила она, садясь за столик, – потому что это я попросила тебя прийти. А еще потому, что мне сегодня заплатили. – Она заказала много всего – жареную рыбу, свежие овощи, бутылку вина – и отдала всему дань. Пока Барни ел, она весело рассказывала ему про их режиссера по фамилии Бэгли, который вернулся в город и немного наезжал на всех. Он собирался поставить шоу «Магия Уэст-Энда» с двумя акробатами – третий порвал связки – без комика, без Сабы, с тремя новенькими, которые чем-то болели после индийских гастролей. В общем, она не представляла, как он это сделает. Когда после концерта Бэгли собрал всех в уборной и устроил им разнос, она была готова вцепиться ему в рожу.

– Извини, – вежливо заметил Барни, – вцепляться в рожу – это уже экстремизм.

– Прости, милый, но у нас, кокни, это старинный обычай – так мы выражаем свою горячую любовь.

Барни рассмеялся – впервые после гибели Дома.

За кофе и ликером, при свечах, на террасе, с которой открывался прекрасный вид на Нил, их общение приобрело более теплый характер.

– Мне очень стыдно, что я тебя обругал, – снова извинился Барни. – я никогда еще так не делал… ужасно грубо получилось… непростительно. Но я только что дописал письмо к матери Дома. Я часто гостил у них в летние каникулы.

– Ты уже извинился. – Она ласково коснулась его плеча. – Так что перестань. Что ты ей написал?

– Ну, я хорошо их знал, так что обычные слова. – Голос Барни дрогнул. – О том, что она должна гордиться своим сыном, о том, как ужасна вся эта кровавая мясорубка; о том, как его тут все любили и вообще, как хорошо ему тут было… Так и есть, знаешь… он всегда говорил, что это лучшие дни в его жизни.

Над Нилом пошел дождь, крупные капли испещрили водную гладь. Разноцветные огни на увеселительных судах расплылись и утратили яркость. На другом берегу семья бедняков пряталась под навесом из брезента.

– Какая она? – неожиданно спросил Барни. – Ну, я имею в виду, какая она в жизни? Я не хочу показаться грубым, но с такими, как ты, очень трудно иметь дело.

– Ты о чем? – засмеялась Арлетта.

– Ну, пойми меня правильно, но часть твоей работы – заставлять людей влюбиться в тебя. Ты вроде как девушка, о какой мечтает каждый парень, но не настоящая, а наподобие тех, какие висят в деревенских домах рядом с рождественским венком или в матросском кубрике.

Арлетта молча смотрела на него, потом покачала головой.

– Барни, ну и зануда же ты, – сказала она наконец. – Саба милая девушка, она моя подруга. И она прелестная, потому что хорошая – действительно хорошая.

– Ну… – Он скривил губы. Слова Арлетты его не убедили.

– И вообще, быть «девушкой мечты» не такая приятная штука, как может показаться. Мужчины часто начинают относиться к тебе пренебрежительно, когда видят тебя без «боевой раскраски», видят, что ты самая обычная.

Барни фыркнул.

– Знаешь, мне потребовалось время, чтобы простить ей то, что она такая хорошая и славная. – Арлетта помешала ложечкой в чашке. – Только она не подозревала об этом.

– В самом деле?

– Если честно, то я ревновала, когда мы с ней познакомились. Ну, ты знаешь, а может, и не знаешь, но когда ты танцовщица или певица, тебе все время твердят, что талант на семьдесят процентов – это упорная работа, и все такое, и это верно, если речь идет о старых клячах. Но вот появляется такая девчонка, это забавное существо из Уэльса, в ужасном платье, без опыта, по крайней мере без школы Уэст-Энда, но с фантастическим голосом. Хотя дело не только в голосе – в ней есть настоящая искорка, неподдельное обаяние. Как это называется? Карамба? Кармизма? Ну, в общем, то самое. Все сразу это чувствуют, когда слышат ее пение. Да и, конечно, на ее стороне молодость. Мне уже тридцать два – по понятиям шоу-бизнеса я уже стою одной ногой в могиле.

– По-моему, ты преувеличиваешь. – Барни вздохнул и поставил локти на стол.

– Нет, – Арлетта сделала глоток ликера, – не сильно – не больше, чем большинство из нас. Между прочим, я это преодолела. Да, она хорошая, и мы с ней так много смеялись во время гастролей… Да я и ненавижу ревность, это не мое. Не понимаю, почему мужчины всегда так уверены, что все женщины коварные сучки и постоянно кидают подлянки друг другу. Вообще-то, это не так – и чаще всего ты находишь поддержку именно у подруг.

– Ну, по твоим словам, она прямо-таки святая! Странно, что она обманула моего друга, причем ни с того ни с сего.

– Теперь послушай. – Арлетта метнула в него взгляд тигрицы. – И заткнись, хватит с меня. Перестань!

Наступила долгая пауза. Арлетта закурила сигарету.

– Барни, ты умеешь хранить секреты? Я серьезно, – спросила она.

– Да, умею.

Понизив голос, она рассказала ему про неожиданный отъезд Сабы из Александрии в Турцию, о ее задании.

– Ее предупредили, чтобы она ничего не говорила своему другу. Она защищала его.

– Его? Защищала? – Барни искоса смотрел на Арлетту, словно не верил ни одному ее слову.

– Слушай, честное слово, мне все равно, веришь ты мне или нет. – В глазах Арлетты сверкали молнии. – Но это правда.

Он смотрел на нее завороженно, с ужасом. Он не представлял себе, как общаться с такой женщиной.

– Только не выцарапай мне глаза, – тихо попросил он. – Все так неожиданно. Пожалуйста, не пойми меня снова превратно, но просто я никогда не думал, что женщины делают такую работу… Я имею в виду… ну… Господи… дай-ка я секунду подумаю… – Барни подпер руками голову. Несколько раз недоверчиво хмыкал. – Возможно, я идиот, – сказал он наконец. – Если так, то извини. Я никогда еще не испытывал такой ненависти ни к кому, кроме нее. Пожалуй, я ошибался. Как ты узнала об этом?

– Я сомневаюсь, что она вообще рассказала бы мне об этом. Но у нее сильное сотрясение мозга, – сказала Арлетта, – и она все еще в плохом виде, вся в гематомах. По ее словам, это была автомобильная авария. А там кто его знает… Еще она все время твердит, что хочет увидеть Дома.

Глаза Арлетты наполнились слезами.

– Господи, ведь завтра мне придется сообщить ей об этом. Вот горе-то…