Прошло две недели после их приезда в Египет. Девушки завтракали в ресторане при маленьком отеле под названием «Минерва», по соседству с их жильем. Дворик ресторана был симпатичный: на его стенах цвели жасмин и бугенвиллеи, в центре плескался фонтанчик. В шелковистом шелесте его струй было что-то гипнотическое. В то утро Саба сидела там одна. И тут в ресторан вошел долговязый англичанин.

– Меня зовут Дермот Клив, – представился он с широкой улыбкой. – Я делаю армейские сюжеты для Би-би-си. Надеюсь, что скоро запишу передачу с вами. – Он словно пытался ее заверить, что это не обычное заигрывание с красивой девушкой.

Он был молодой, симпатичный, с орлиным носом и голубыми глазами, очень умными. Она сняла темные очки – они были первые в ее жизни и очень ей нравились, – и сунула их в очечник из свиной кожи.

– Мои коллеги немного задерживаются, – сообщила она. В самом деле, Арлетта с Яниной задерживались из-за ванной. Саба прикинула, не закурить ли ей сигарету; это была еще одна ее новая привычка, хоть иногда это вызывало у нее кашель.

– Можно я составлю вам компанию и выпью с вами кофе? Вам это не будет очень неприятно? – спросил Клив. – Когда придут ваши подруги, я удалюсь.

– Конечно, – ответила она. Наступила небольшая пауза. Он сел за столик и положил на соседний стул свою панамскую шляпу.

Самир, смазливый официант, выбежал из кухонной двери, раздвинув занавеску из бусин. Над головой он нес блюдо со свежими персиками, дынями и бананами. Он с восторгом узнал, что Саба наполовину турчанка, и всегда уделял ей особое внимание.

– Ваш обычный завтрак, мадам? – спросил он. Каждое утро Саба и ее спутницы наслаждались настоящим кофе, настоящими яйцами, настоящим сливочным маслом и маленькими бананами Moza cavendishii, самыми вкусными в мире.

– Я подожду остальных, – ответила она, надела темные очки и вставила сигарету в мундштук. – Тут все так вкусно, просто не верится, – сказала она Кливу. – После карточек. Только мне стыдно.

– Ох, совершенно напрасно. – Он щелкнул зажигалкой и поднес ей огонь. – Наслаждайтесь, пока есть такая возможность. Вот отправитесь на гастроли, и вам придется сидеть на сухарях и консервах. Кстати, вам уже известно, когда вы уедете?

– Пока нет.

– Очень скоро. – Он вытянул ноги. Две пташки, клевавшие под столом кусочек хлеба, вспорхнули и улетели.

Самир суетился возле них, поправлял салфетки и наливал кофе. Когда Саба поинтересовалась, как у него дела, он лучезарно улыбнулся и ответил: «Il-hamdu li-llah».

– Что он сказал? – с ленивой улыбкой спросил Клив.

– «Il-hamdu li-llah» означает «Слава богу» – выражение на все случаи жизни, от «хорошо» до «я умираю, но должен с этим смириться».

– Вы всегда разговариваете с официантами на их языке?

– Нет, – засмеялась она, – я знаю лишь несколько слов. Меня научил папа – он турок. – Она погасила сигарету: фу, гадость! Сколько пройдет времени, прежде чем она научится получать удовольствие от курения?

Клив взял два куска сахара и положил в кофе.

– Так вы говорите по-турецки? – Он откинул со лба прядь волос и с любопытством посмотрел на нее, щурясь от солнца.

– Да, более-менее. Мы разговариваем дома.

Вернулись воробьи и снова набросились на хлеб.

– Хитрые паршивцы, – усмехнулся Клив. – Должно быть, это самые жирные воробьи в Каире. Они арендуют эту площадку.

В дверях ресторана раздался легкий шум. Вошла Арлетта – ремень туго затянут, волосы блестят на солнце.

Клив быстро вскочил.

– Все-все, я удаляюсь и оставляю вас с вашими подругами, – сказал он. – Приятного аппетита.

Да, я вот что хотел у вас спросить. – Он взял шляпу и повернулся к Сабе. – Где вы репетируете?

– В старом кинотеатре на улице Шария Мансур, – ответила она. – Сегодня у нас первая серьезная репетиция с Максом Бэгли.

– Нервничаете? – В его улыбке было что-то загадочное.

– Чуточку.

– Возможно, я загляну туда, – сказал он. – Мы с Бэгли знакомы еще с Оксфорда. Делали совместно несколько программ.

Она надеялась, что он добавит: «Вы должны спеть в одной из них», но он ничего не сказал.

– Да, кстати, не бойтесь Бэгли, – сказал он напоследок. – У него ужасная репутация, но на самом деле он овца в волчьей шкуре и очень-очень талантлив. Вы многому у него научитесь.

– Приятный мужчина, – одобрила Арлетта, глядя на элегантную спину уходившего Клива. – Что он хочет?

– Он сказал, что делает тут радиопрограммы для армии, – ответила Саба. – Ты его знаешь?

– Нет, тут все время меняются режиссеры. Но он интересный.

– Да, обаятельный и очень дружелюбный, – добавила Саба. – Ох, если я буду и дальше так питаться, то скоро не влезу ни в одно из своих платьев, – посетовала она, намазывая маслом второй горячий круассан. – Я еще никогда в жизни не завтракала так вкусно.

– Сегодня все нормально? – Арлетта ласково посмотрела на нее, взяв за руку. Накануне вечером она застала в ванной отчаянно рыдавшую Сабу и крепко ее обняла, отложив свой мешочек для мыла и губки.

– Да, все хорошо, – ответила Саба. – Понимаешь, просто… – Тоска по дому нападала на нее словно дикий зверь; она сама не ожидала, что так будет. То отчаяние на лице мамы, когда поезд тронулся. Как мама махнула ей рукой в последний раз. Как жалко, что накануне отъезда у нее вырвались подлые слова о том, что мама никогда не могла постоять за себя… Да и кто бы смог на ее месте? А вдруг на нее упадет бомба? И на Тан, на них всех?

Арлетта похлопала ее по руке.

– Да, часто бывает больно, словно от удара под дых. Но у тебя все будет замечательно, детка. Скоро начнем работать.

– Ты права, тогда у нас будет веселее на душе. Работа – лучшее лекарство, – согласилась Саба. Но в тот момент ей снова стало грустно, и ей захотелось, чтобы Арлетта занялась своим завтраком и перестала ее уговаривать. Самир как раз принес новые порции кофе и еще одну корзинку с горячими круассанами.

– Пожалуйста, кушайте-кушайте, – сказал он. – А то вы слишком… – Он свел пальцы, изображая тонкую талию, и неодобрительно опустил уголки губ.

– Почему-то они так любят здесь пингерок, – сказала Арлетта, когда он ушел.

– Что такое пингерка? – Саба надела темные очки.

– Жирная тетка, которая издает звук «пинг», если ткнуть ей в бок вот так. – Арлетта ткнула пальцем в бок Сабы.

Они засмеялись. Во дворик вошла Янина. На ярком солнце она казалась прозрачной. Когда она садилась за столик, над их головой с оглушительным ревом пролетел самолет. Ах, она отвратительно спала, спасибо за внимание. Ужас, сколько мух, ужасный шум с улицы. Когда появился Самир с блюдом фруктов, она отмахнулась – от фруктов у нее пучит живот; ей нужны только черный чай и кусочек тоста.

В тени сидел кот. Он подошел к Янине и потерся спиной о ее ноги.

– Ни в коем случае нельзя дотрагиваться до кошек, гладить их. – Янина не отрывала глаз от чая. – В Западной Африке мою подругу – она работает в «Садлерс Уэст» – укусил кот. В итоге ей пришлось пройти курс в двадцать восемь инъекций. Она до сих пор не поправилась. Кыш! Кыш! Пошел прочь, негодник! – Она элегантно пнула кота. – А еще одна моя подруга, бедняжка, – продолжала Янина, тщательно вытерев губы салфеткой, – заблудилась в Западной пустыне, когда ехала на джипе. Во время песчаной бури. У них закончилась вода, и им пришлось пить собственную жидкость, ну, вы понимаете какую. Их нашли полуживыми, но все-таки спасли.

– Ты всегда была такой оптимисткой? – поинтересовалась Арлетта, когда Янина попросила еще горячей воды, ну, и, пожалуй, ломтик лимона.

– Вода не должна быть слишком горячей, – сказала Янина, когда Самир ушел. – Они ничего не делают правильно. Я реалистка, – продолжала она. – Вы ведь слышали слова капитана Фернеса – мы не должны находиться здесь. Большинство компаний уже эвакуированы. Нет смысла изображать из себя страусов и прятать голову в песок.

У Сабы сжалось сердце. Да, тут был совсем другой мир, не такой, к какому она привыкла, – сумрачный, непонятный, даже опасный. И он находился совсем близко, как эта темная кухня за занавеской из бусин.

Из-под куста жасмина вышла собака. Она легла возле Сабы и поглядела на нее своими янтарными глазами. Саба машинально погладила ее по голове.

– Не гладь! Я же сказала, тут никого нельзя трогать! – закричала Янина, но тут же спохватилась. – Ой, простите! Вот мы начнем работать, и я приду в норму. Сейчас я слишком напряжена.

Арлетта пожала плечами и покачала головой за спиной Янины, но Сабе впервые стало ее жалко. В такой ситуации страх – самая нормальная вещь.

Репетиция проходила на улице Шария Мансур в бывшем кинотеатре, пропахшем турецкими сигаретами и – еле заметно – мочой. Не работали потолочные вентиляторы, сцена была шаткая и грозила занозами. Но, как терпеливо втолковал им Фернес, еще повезло, что есть хоть такая студия, – в тот месяц в Каире отчаянно не хватало помещений, так как прибывали все новые и новые войска.

Макс Бэгли, их режиссер, низенький, пухлый человечек, неряшливо одетый, зато при галстуке, стоял в дверях. За его спиной раздавались надрывный стон трубы и пиликанье скрипки.

– Опаздываете. – Он постучал пальцем по часам, надетым на волосатое запястье. – Я сказал в девять тридцать, а не сорок пять. Если такое повторится, я урежу вам жалованье. Музыканты заждались.

От Арлетты, которая слышала об этом от какой-то подруги, а та от своей подруги, они уже знали, что до войны Бэгли, когда-то учившийся на органиста в колледже Гонвилль и Кай в Кембридже, считался в Лондоне восходящей звездой в жанре музыкальных комедий и затейливых музыкальных ревю. По словам все той же подруги, половина из работавших с ним девушек рано или поздно оказывались в его постели, несмотря на его невзрачную внешность. Его секрет был в том, что он заставлял тебя верить, что он, как никто другой, понимал твой талант и мог извлечь из тебя все лучшее. «А на это способны лишь немногие мужчины», – подчеркивала Арлетта.

Во время первой взбучки Янина клокотала от гнева. Она всегда возила с собой два будильника, на случай если один сломается, и уговаривала Арлетту и Сабу выйти пораньше. Но Арлетта отмахивалась и говорила, что у них полно времени. Так и было, но впереди сломался автомобиль, и дорогу загородили орущие водители, бешено лупившие кулаком по клаксону.

– Дорогой, мы тут абсолютно не виноваты, мы… – заворковала Арлетта, но Бэгли рявкнул:

– Мистер Бэгли, а не дорогой. Я дам тебе знать, когда захочу, чтобы ты так обращалась ко мне.

– Оп-па, – вполголоса сказала Арлетта Сабе, когда они шли в свою уборную, – вот я и схлопотала от этого грубияна. – Но Сабу восхитило, что она не возмущалась грубостью Бэгли, но и не выглядела слишком удрученной. У Арлетты был стальной характер.

Стояла оглушительная жара. Липкими от пота пальцами Саба возилась с крючками и петлями черной юбки, натягивала трико и туфли для чечетки. Туго стянула на затылке волосы, слегка подкрасила губы. Янина, все еще паниковавшая из-за выговора, делала какие-то нелепости – встала с голым задом у окна и со словами «не смотрите» натягивала на себя розовое трико.

– Твоя задница никого не интересует, – хмыкнула Арлетта, проводя языком по ярко-красным губам.

– Готовы, девочки? – спросила она, когда, одетые, они встали у двери. – Шагнем в пасть дракона.

Они вышли на сцену, где Бэгли беседовал с Вилли и польскими акробатами, которые тоже опоздали, а также с потрепанным секстетом «Джой Бойз», которые жили в Каире уже три месяца. Вилли послал Арлетте воздушный поцелуй и, прижав руку к груди, отвесил восточный поклон.

– Ладно, хватит. Начинаем, – распорядился потный и свирепый Бэгли. Он посоветовал им не считать себя – по крайней мере, в ближайшие недели – полноценной труппой. Мол, сейчас они пока еще одно название, а не артисты. Их слишком мало, и весьма возможно, что всех скоро эвакуируют из Каира. Еще он предупредил их, что работа предстоит трудная, изматывающая, и если они не рассчитают свои силы, тогда беда. По его словам, одна из певиц так перенервничала во время переездов и концертов, что в конце своего выступления в Асуане громко послала всех в одно место и на глазах у публики убежала в пустыню в сценическом костюме и гриме.

– Ну и ну, – пробормотала Янина, ненавидевшая грубые слова.

– Это была Эльза Валентайн, – шепнула Арлетта. – Твоя предшественница.

Шоу, сценарий которого он пишет в данный момент, продолжал Бэгли, поставив ногу на стул, носит условное название «Кутерьма». Он планирует, что премьера пройдет в Каире, в спортивном клубе «Гезира», а потом они поедут с ним туда, куда им скажут, – по базам ВВС, госпиталям и прочим объектам, названия которых они никогда и не узнают.

– Как вам такая перспектива? – На лице режиссера внезапно появилась озорная мальчишеская усмешка.

– Мило, мистер Бэгли, сэр, – ответила за всех Арлетта.

Саба почувствовала, как возле нее вздрогнула Янина. И, хотя не могла ее терпеть, была в этот момент на ее стороне. Временами Арлетта выглядела слишком самоуверенной, хотя на деле боялась не меньше остальных.

С десяти до часа они работали над новой программой, новыми номерами, песнями, новыми вступлениями и завершениями. Сначала шли акробаты; они с глухим стуком прыгали по сцене и жаловались на занозы.

У старшего, Льва, была жилистая юношеская фигура и самые печальные глаза, какие Саба встречала в своей жизни. После серии великолепных сальто он неожиданно остановился у рампы и задал Бэгли вопрос, словно он только что пришел ему в голову.

– А другие сольные номера будут? В Лондоне нам говорили, что нас объединят с другой труппой.

– Ну, они могут приехать, кто их знает, – вот и все, что мог ответить Макс Бэгли. – Мы ведь скоро уедем.

По городу уже бродили слухи, что войска Роммеля стремительно наступают и что скоро в Каире будет введен режим полного затемнения и начнутся учебные воздушные тревоги, как в Лондоне.

– Но во время репетиций никаких разговоров о войне, – прикрикнул на них Бэгли. – Раз уж я взялся с вами работать, спуску вам не будет. – Он воздел руки к потолку, и в ноздри Сабы ударил резкий запах пота.

Вот в неяркий круг света вышла Арлетта – ремень туго затянут, на голове лихо заломленное кепи.

– Так, правильно, голубушка. Начинай, – крикнул Макс.

Сначала она спела игривую песенку под названием «Парни с корабля», хлопая в ладоши, с дерзкой ухмылкой, а потом «Раскрепостись».

– Все хорошо. – Бэгли легко вскочил на сцену. – Но, на мой взгляд, когда ты поешь морскую песенку, нужно добавить чуточку мелодрамы, совсем слегка, а потом снова – оп-ля. – Он схватил Арлетту за руку и подтолкнул к заднику. – Вот так, и оттуда ты выходишь почти на цыпочках, перед тем как споешь «ля-ля-ля». – Он уверенно пропел фразу. – В остальном все идет в правильную сторону.

Вилли – с мокрым от пота брюшком, на голове носовой платок с узелками по углам – спел «Когда я увидел под руками водоросли, то понял, что скоро промокну» и выпалил несколько гэгов в своем духе, с невозмутимым лицом. Надел феску и исполнил танец живота, выставив над головой руку, словно рог Единорога.

– Все, – сообщил он в конце с мрачной усмешкой. – Можете меня пороть.

Макс сказал, что для начала сойдет, но когда они вернутся из турне, им нужно будет сделать вместе что-нибудь поновее.

– Рад служить. – Вилли уселся на стул прямо на сцене и мрачно уставился на свои ноги.

– И давайте не делать шутки еще пошлее, чем они есть, – добавил Макс. – Например, с «Заклинателем змей».

– Провалиться мне на этом месте! – возразил Вилли слабым, дрожащим голосом. – Я говорю и более соленые шутки, чем эта.

– Не надо, – предостерег Макс. – Наши надзиратели из ЭНСА падают в обморок, будто свора старых дев, и от менее двусмысленных вещей. Мы вынуждены с ними считаться. Ничего не поделаешь.

Вилли сидел с красным лицом, отрешенно глядел в пол и тяжело дышал.

– Ты в порядке, старина?

– Лучше не бывает, – просипел Вилли. – А ты?

Теперь была очередь Сабы. Когда она вскочила на сцену, отворилась дверь, в зрительный зал хлынул ослепительный солнечный свет. В его лучах появился высокий блондин, разговаривавший с ней за завтраком, и уселся в последнем ряду. Поймав ее взгляд, он улыбнулся и выставил ладони, как бы попросив не обращать на него внимания, что она и сделала. Она всецело, на сто процентов, сосредоточилась, намереваясь хорошо спеть и произвести впечатление на мистера Бэгли, стоявшего рядом с ней.

– Так, – пробормотал Бэгли, прищурив глаза, – позволь мне сказать, чего я хочу от тебя. Ты боишься высоты?

– Нет. – Она удивленно посмотрела на него.

Для важного номера, открывающего программу, сказал он, ему нужно, чтобы она и Арлетта спустились на сцену на золотом канате. Свои слова он подкрепил взмахом пухлых рук. Саба споет песню «Сфинкс это Минкс (кокетка)», которую он недавно сочинил. Арлетта и Янина будут танцевать вокруг нее. Арлетта, одетая Клеопатрой, будет держать слова этой песни на древнеегипетских табличках-картушах (ну, разумеется, из картона), чтобы солдаты подпевали.

– Но сейчас я ищу песню, которой мы завершим наше шоу… – Макс как бы размышлял вслух, глядя на Сабу. – Сегодня мне нужно протестировать тебя. Пожалуй, это главная моя задача.

– Меня? – удивилась Саба.

– Мне нужно знать твои вокальные возможности. Во время гастролей тебе придется петь по два раза в день, а то и больше. Это нелегко.

Где-то за кулисами одобрительно замычала Янина. Саба набрала для храбрости полную грудь воздуха и посмотрела на режиссера.

– Вам не кажется, что для начала вам нужно просто послушать, как я пою?

Он сжал пальцами кончик носа.

– Справедливое замечание. Я пока не знаю, чего хочу от тебя. Слушайте, все остальные свободны, – обратился он к Арлетте и Янине.

– Можно мы останемся и подождем? – сказала Янина. – Мы приехали сюда втроем на такси.

– Как вам угодно, мне все равно. – Макс снова направил взгляд на Сабу. – Просто вам, возможно, придется долго ждать. Мне надо выяснить чего я могу ожидать от этой исполнительницы.

У Сабы тревожно забилось сердце. Блондин сидел в конце зала, вытянув ноги, и был похож на футбольного болельщика, пришедшего на матч.

Музыкантов тоже отпустили, на сцене остался лишь пианист Стэнли Маар, унылый человечек с желтыми от курева пальцами. Он закурил очередную сигарету и оставил ее, дымящуюся, в пепельнице на фортепиано.

– Чего изволите? – спросил он.

– Пока не знаю. – Бэгли скрылся за собственной дымовой завесой и размышлял.

Саба заметила неприятный холодок возбуждения, пробежавший по кинотеатру; из-за кулис на нее смотрели глаза коллег. Она попала под пресс, и это их радовало.

– Давай для начала «Странный фрукт», – сказал, наконец, Бэгли. – Знаешь эту песню?

– Да, знаю. Там на другой стороне «Хороший и нежный». – Когда в продаже появилась эта пластинка, Саба крутила ее до бесконечности, а потом пела эти песни, держа возле губ вместо микрофона перевернутую молочную бутылку. Тан хохотала до слез и говорила, что ее внучка – вылитая Билли Холидей.

– О’кей. Тогда поехали, – тихо сказал Макс. – Начни в ре, Стэн.

Стэнли легонько пробежал пальцами по клавишам. Если его и удивил странный выбор шефа – ведь в этой мрачной песне говорилось о суде Линча, о повешенном на дереве негре, о смерти, – то он не показал этого. Саба закрыла глаза, радуясь, что Макс выбрал знакомую ей вещь, и хотела продемонстрировать все, на что способна.

Она вложила в песню всю душу и, когда допела, услышала искренние аплодисменты.

– Эта песня сотрет улыбку с лиц, – громко заметил Вилли. – А я думал, что мы должны развлекать публику.

Макс ничего не ответил. Он надел темные очки, и было трудно понять, что он думал.

– В программе этой песни не будет. – Он слышал замечание Вилли. – Я ищу… – Он тяжело вздохнул. – Впрочем, неважно. Следующая песня – как насчет «Над радугой»? Но не так, как поет ее Джуди.

– Я пою ее не так, как Джуди. Я пою ее так, как я! – возразила Саба. Макс начинал ее сердить.

Она была уже на середине песни и наслаждалась звуками собственного голоса, печальными, взмывавшими ввысь, к небу, когда Макс выставил руку.

– Стоп! Стоп! Стоп!

Он снял темные очки и холодно посмотрел на нее.

– Так пели раньше. Позволь мне объяснить, чего я жду от тебя, но пока не получаю. – Он слегка задумался. – Ты знакома с таким течением в поэзии… ну, пожалуй, с Кольриджем… где говорится о том, как «я вижу, но не чувствую» красоту звезд. Мне нужно, чтобы ты чувствовала больше, а пела об этом меньше. Не надо петь так, как в опере.

– Но ведь я действительно чувствую. – Его слова задели ее за живое. Ей ведь хотелось продемонстрировать всем свои вокальные возможности, а не получать публичную выволочку.

– Ладно, тогда я сформулирую это по-другому, – проговорил он мягко и внятно. – На мой вкус, ты поешь чересчур жизнерадостно, ты щебечешь. – Саба увидела, что Янина прикрыла глаза и согласно качала головой, и ей захотелось врезать изо всех сил по ее лицемерной роже. – Ты попробуй чувствовать по максимуму, а потом немного отступай назад.

Саба уже раскрыла рот, чтобы запеть снова, но он взглянул на часы.

– Проклятье, время вышло – завтра продолжим.

Когда все собрались уходить, Бэгли повернулся к Сабе и проговорил без улыбки, серьезно:

– Не беспокойся, мы подыщем для тебя что-нибудь. – От его слов ей стало еще хуже. – Некоторые песни, – продолжал он, – обладают естественной ритмикой, более подходящей для молодых девушек. Тебе будет легче расставлять в них акценты.

Как будто она ничего не смыслила в пении.

Она безмолвно и жалобно смотрела на него, мечтая лишь об одном – чтобы он замолчал. Блондин с радио куда-то поспешно исчез. Вероятно, понял, что ей не до него. Ужасный, ужасный день…

Когда Саба вышла на улицу, ее ослепил солнечный свет. Мимо ехал армейский грузовик с солдатами. Раздался бешеный свист, словно в небо взлетела стая обезумевших птиц.

– Ты явно произвела на них впечатление. На меня тоже, – раздался за ее спиной негромкий голос. Дермот Клив ускорил шаг и поравнялся с ней. – Между прочим, – добавил он, – мне понравилось, как ты поешь.

– Спасибо, – недоверчиво буркнула она. Знай она его лучше, она бы объяснила, что вовсе не возражает против критики режиссера – ну, не очень возражает. Ей нравятся умные люди. Нравится преодолевать трудности. Только обидно, что все это происходило под усмешки ее коллег, особенно Янины.

– Ты не соблазнишься на порцию мороженого у «Гроппи»? – предложил Клив. – Это недалеко отсюда.

Она отказалась, объяснив, что слишком разгорячена и что, кажется, вот-вот состоится примерка костюмов.

– Что ж, тогда хотя бы возьми мою визитную карточку. – Он извлек из элегантной серебряной коробочки карточку и положил на ладонь Сабы. – До встречи. – Он приподнял шляпу и, к облегчению Сабы, скрылся в толпе.