Глава первая

I

Апрель — месяц своенравный; очень часто всю зарождающуюся и расцветающую растительность уничтожают холодные и сильные ветра, но апрель 1815 года в Корнуолле выдался мягким и приятным, с дуновением легкого ветерка и редкими теплыми ливнями. Повсюду установилась благоприятная погода. Деревья в большинстве своем стояли голыми, не желая показывать листву, пока опасность не минует окончательно, но кустарники буйствовали. Корнуольская живая изгородь окружала новый дом Каррингтонов множеством разноцветных крохотных цветочков, а поля желтели чистотелом и одуванчиками.

Дом предполагалось построить из гранита, с крышей из сланца. Необычной формы, разработанной усилиями Клоуэнс, Стивена и мистера Джаго. Вход с торца, через крыльцо с гранитными столбами и сланцевой крышей, в длинный коридор с лестницами, ведущими в спальни. По левую сторону — дверь в гостиную, другая — в столовую; обе комнаты квадратные, с высокими потолками и эркерными окнами, обеспечивающими лучший вид на крутые склоны и вязы вокруг бухты Фалмута. Когда они смогут себе позволить, то построят террасу с балюстрадой, чтобы гулять чудесными вечерами и наблюдать за парящими чайками и маневрирующими парусниками.

В хорошую погоду Клоуэнс занималась попеременно то домом, который стал теперь высотой по пояс, то кораблями. Все три судна в эксплуатации, одно практически всегда стоит у причала, и приходилось заниматься погрузкой, разгрузкой, получать заказы, чинить мелкие поломки. В апреле Клоуэнс дважды вместе со Стивеном плавала на «Адольфусе» с грузом сланца в Дьеп, а с приближением лета с нетерпением ждала новых захватывающих путешествий. Как и мать, она никогда прежде не бывала во Франции, и тоже начала брать уроки французского. Куда веселей светской жизни в Пенрине и Флашинге за шитьем и рукоделием, с вечерами за картами или чтением позаимствованного экземпляра «Обозревателя».

Но события внезапно приняли дурной оборот. В середине марта Харриет показала ей передовицу «Таймс»: 

«Вчера рано утром мы получили из Дувра важные, но прискорбные известия о гражданской войне, разожженной во Франции негодяем Бонапартом, чью жизнь неразумно пощадили союзные державы. Теперь же складывается впечатление, что этот лицемерный злодей, который в ходе трусливого отречения стремился избежать кровопролития в гражданской войне, отсиживался на Эльбе и плел тайные и изменнические интриги, чтобы организовать побег и вернуть когда-то принадлежавшую ему империю».

Местные газеты вскоре стали печатать подробности, и Клоуэнс начала волноваться за семью. Она знала, что Энисы тоже уехали. И лишь в середине апреля наконец получила от матери письмо.

Дорогая Клоуэнс!

Увы, у меня печальные новости. Ты знаешь, что с 20 по 21 марта Наполеон занял Париж и большую часть Франции. Твой отец посещал военный лагерь в Осере и, по-видимому, французы взяли его в плен, хотя по какой причине, нам неизвестно. С огромной неохотой я покинула Париж из-за Беллы и Гарри. Меня подвезли на одном из последних экипажей. Все дамы покинули посольство неделю назад, лошадей почти невозможно было найти. Я уехала в карете мадемуазель де ла Блаш — помнишь, как мы говорили о Шарле де Сомбрее, так вот, когда-то они с ней были помолвлены. Я полагала, что она собирается в Кале, и решила дождаться твоего отца в Лондоне. Вместо этого, пережив многочисленные страхи и испытания, мы добрались до Брюсселя, откуда я тебе и пишу.

Джереми и Кьюби живут прекрасно, и первую ночь мы все впятером провели в их маленькой квартирке. Сейчас мы остановились в гостинице «Дез Англе». Я написала в банк Корнуолла, и мне вышлют вексель.

О твоем отце мне совсем ничего не известно — где он или как живет. Можешь себе представить, как я страшно беспокоюсь. Джереми и Кьюби уговаривают пойти с ними на прогулку и влиться в местное общество, где, кстати, много англичан, но я просто не в силах. Белла иногда ходит с ними.

Скоро ожидается прибытие герцога Веллингтона — наверное, во вторник или в среду. Последние три дня мы не видели Джереми, потому что он уехал в местечко под названием Нинове, где расквартирована часть армии. Говорят, герцог Веллингтон не считает, что начнется война, достигнут некоего компромисса (я правильно выражаюсь?), поскольку Бонапарт вернулся с заявлениями о мире и либерализме. Молю Бога, чтобы его либерализм помог освободить твоего отца.

О Дуайте с Кэролайн и их детях я ничего не слышала, не знаю точно, когда они приехали во Францию, до смены правительства или позже. В этом году печальная Пасха, а ведь должно быть наоборот. По крайней мере, я повидалась с Джереми и узнала Кьюби получше. Хотя бы это радует. Оба живут друг ради друга, и это того стоит.

В Бельгии Бурбоны не особо в почете, как и их новый правитель, принц Оранский. Джереми говорит, многие предпочли бы остаться под гнетом французов!

Через неделю мы уезжаем в Лондон. Мне кажется, туда новости доходят быстрее, а также я схожу к лорду Ливерпулю и попрошу освободить пленного!

Шлю вам сердечный привет от Джереми, Кьюби, Изабеллы-Роуз, Генри и твоей любящей матери Демельзы. Также шлет привет миссис Кемп. Она стойкая и непоколебимая во всем.

P.S. Понедельник. Только что получила весточку от лорда Фицроя Сомерсета, которому до 26 марта не позволили покинуть Париж. Он написал из Остенде 30 марта, что получил новости о твоем отце через герцога Отрантского, который сообщил, что «тот временно задержан и его допрашивают», но он не в тюрьме, а «лишь под стражей». Я надеюсь на лучшее, но герцог — опасный человек, а твой отец не скрывал к нему неприязни,  теперь же герцог во главе полиции. Но твой отец ничего не совершил, и я не вижу оснований для его задержания.

P.P.S. Перешли это письмо в Нампару, чтобы Гимлетты тоже прочитали. Или сама туда поезжай, если сможешь. Я им напишу отдельно, через день, поскольку чернила быстро иссякают

Когда Клоуэнс рассказала Стивену, тот ответил:

— Поезжай, если настроена. Почему бы и нет?

— Тогда завтра? Перед отъездом я позабочусь, чтобы хватило еды.

— Не имеет значения Я поем на постоялом дворе.

Стивен пребывал в хорошем настроении, потому что заключил договор на доставку глины на «Шасс-Маре» из деревни Пар в Осло. Сделка на редкость удачная к неудовольствию конкурентов; он сократил прибыль до минимума, чтобы проникнуть на рынок. Кроме того, надеялся и на обратный груз, в основном древесину, откуда возьмут высококачественную сосну для полов в новом доме. Но даже хорошее настроение не удержало его от фразы: 

— Ты ведь не станешь встречаться с Беном Картером?

— Стивен, — заметила Клоуэнс, — я вышла за тебя. Но если ты мне не доверяешь, я не поеду. Письмо может отнести твой сын.

Стивен поморщился. 

— Знаю, дорогая. Прости. Я в шутку. Скоро мы только посмеемся над всем этим. — Помолчав, он добавил: — Мне не очень нравится, что ты одна поедешь по пустошам и через оловянные шахты Гвеннап и Сент-Дей. Энисы в феврале не позволили тебе возвращаться в одиночку.

— Так это из-за снега. И пусть там пустоши, зато в Корнуолле всегда есть дома в поле зрения. Так что пока светло, опасности нет. Но если ты так беспокоишься, почему не поедешь со мной?

— Мне надо съездить в Труро. В банк. Они хотят со мной встретиться. — Стивен накинул пальто. — В любом случае, мне не по себе в Нампаре. Напоминает о том, о чем лучше забыть. Прежде всего, о драке с Беном. Но и о другом тоже. Понимаешь...

— Так тому и быть, — решила Клоуэнс. — Я поеду завтра утром и вернусь в пятницу.

По пути она сделала крюк через деревню Грамблер, навестив Джуда и Пруди. Джуд в любой момент может в последний раз грохнуться с табуретки, призывая на кого-нибудь по привычке гнев Божий. Но пока этого еще не случилось, он словно законсервировался, из года в год его состояние и не улучшалось, и не ухудшалось. Он постоянно курил трубку и пил джин, но проспиртованные органы продолжали функционировать даже сквозь черную пелену никотина и алкоголя.

Зычные жалобы все также слышались далеко за пределами их дома. Пессимизм не ослабевал. Неприязнь к жене не пошатнулась. Ноги, говаривал он, как студень (если найдется терпеливый слушатель его тирад о состоянии ног). Кости, продолжал он, разлагаются. Коленные чашечки болят и мокнут, все время горят, как яблочно-имбирный джем. Следом шли его ступни — ей-богу, его ступни распухли, как пудинг, и закаменели, так что лучше всего разом их отрубить, и дело с концом. Лучше всего полоснуть топориком и поставить на их место деревянные ноги, чтобы спокойно и мирно дожить последние дни.

В напряженных соревнованиях с Джудом в пьянстве, стакан за стаканом, Пруди заметно постарела, длинные черные волосы неплохо выглядели лет до шестидесяти, но теперь напоминали белый лошадиный хвост, вымазанный смолой. Красная физиономия, с носа вечно капало. Но по сравнению с жалобами трубно вещающего Джуда, она меньше говорила о ступнях, чем при службе в Нампаре. Вероятно, ей редко приходилось стоять на ногах. Теперь она занимала удобное кресло в доме и, за исключением хлопот с приготовлением скудной пищи или походом за очередным кувшином джина, просиживала в нем весь день.

Пруди нередко приходило в голову, что сетования по поводу мнимой смерти Джуда двадцать пять лет назад оказались слишком преувеличенными, и когда приходила подобная мысль, она говорила об этом Джуду. Но однажды самостоятельно выбравшись из гроба, Джуд не торопился ложиться в другой.

Несмотря на жалобы, грязь и вонь, Клоуэнс унаследовала от Демельзы некое чувство ответственности за них, и когда она снова двинулась своей дорогой, то глубоко вдохнула свежий воздух с чувством выполненного долга.

Нампара удручающе пустовала. Гимлетты обрадовались ее приходу, но расстроились от новостей. Она пообедала в одиночестве в столовой, ощутив себя пожилой дамой. Затем Клоуэнс отправилась на Уил-Лежер и встретила Бена. Его мрачное лицо просияло при встрече, взгляд незамедлительно скользнул ей за спину и, не заметив там Стивена, благодарно остановился на ее лице в ожидании разговора. Как и Гимлеттам, Бену тоже жаль было слышать о заключении Росса под стражу, но вера Бена в способность капитана Полдарка выбираться из затруднительных положений оказалась так сильна, что Клоуэнс приободрилась от его слов. В конторе, представляющей собой покосившуюся хибару с парой стульев и столом, он развернул и расстелил план шахты, объясняя, где ведутся разработки и что приносят жилы.

— Сейчас это превосходная шахта, — заявил он, — не такая, как Грейс, деньги не текут рекой, но она приносит стабильный доход, и если цена на медь продолжит увеличиваться, то наши дела неплохи.

— Дела идут прекрасно, — сказала Клоуэнс.

— Идут прекрасно, — повторил Бен и резко выпрямился.

Их головы почти соприкасались, а ее близость волновала. Впервые Клоуэнс ощутила влечение. Той ночью, лежа в собственной постели и прислушиваясь к раздражающему отдаленному лязгу паровых насосов, она задумалась об этом. В девичестве ее интимные чувства дремали. Можно даже сказать, пребывали в спячке. Она проказничала с Беном и с Мэтью-Марком Мартином и никогда не думала о них, как о мужчинах. Пока Стивена не выбросило на берег, она почти не понимала, что значит желать близости. А потом быстро поняла.

Только теперь, став замужней женщиной, она нашла Бена привлекательным, чего раньше не замечала. Клоуэнс понимала местных девушек, которые думали о нем. Почему он не женится? Ее отнюдь не радовало, что раз она занята, Бен не нашел себе другую. Время ведь уходит. Она удивлялась, что ее мать, умудренная в подобных делах, никого ему не подыскала.

Тем вечером пришлось еще кое над чем поразмыслить. В Плейс-хаусе случилась беда.

— Да это все Сол Гривс, — начал Бен. — Подружился с Кэти, вроде думал о свадьбе, как мне показалось. Кэти привела его домой, познакомить с матерью и остальными. Этот Сол Гривс много о себе возомнил. Раньше работал в «Голове короля» в Редрате. Считает себя важной персоной. Никогда его не жаловал. А теперь вот смылся.

— Куда же?

— Да кто его знает? Мистер Валентин Уорлегган и его миссис уехали в январе в Кембридж и оставили Сола Гривса за главного. А когда вернулись в марте, то обнаружили, что он подворовывает. Ему еще повезло, что не отправили в тюрьму.

— Ворует? Крадет? Из дома?

— О да. Еще как. Похоже, он игрок, ездил на выходные в Редрат играть, набрал долгов, стал продавать вещи из дома, всякую мелочь, думал, никто не заметит. Но самое худшее, что втянул и Кэти.

— Кэти? Но она бы не...

— Нет, она ни о чем не подозревала. Но этот Сол Гривс подарил ей оранжевый шарф, мол, купил на ярмарке в Редрате. Как же. Он принадлежит миссис Уорлегган, украден из шкафа.

— Они поверили ее объяснению?

— Вроде да. Но Кэти никак не может себе простить. Мол, ей следовало знать. И еще ей кажется, что миссис Уорлегган затаила на нее обиду.

— Как жаль, Бен.

— Ага. И дело не только в этом, видишь ли. Кэти серьезно увлеклась Солом Гривсом. Думает, ее бросили и предали. Никогда я не видел ее такой! На прошлой неделе вернулась домой вне себя от горя и слез.

Он окинул хмурым взглядом море, в этот день тусклое и серое. Только волна прибоя наспех рисовала неразборчивые узоры, как первые детские каракули на доске.

— Ты ничем тут не поможешь, Бен. Но я могу сходить к мистеру Уорлеггану и заверить, что Кэти ни в чем не виновата.

Бен отвел взгляд.

— Это на редкость добрый поступок. Ты сходишь прямо сегодня?

— Я могу их навестить завтра утром по дороге домой. Мне почти по пути, и он мне кузен.

— Вот бы ты, — начал Бен, — повидалась и с Кэти, тоже был бы добрый поступок с твоей стороны, перекинулась бы с ней словечком. Похоже, она терзается от напрасных сожалений.

II

Поскольку Энисы отсутствовали, Клоуэнс все равно намеревалась навестить Валентина и Селину.

Вчерашняя пасмурная, унылая и теплая погода сменилась свежим западным ветерком, разогнавшим облака, выглянуло солнце, и накрапывал дождик. В точно такую же погоду мать Клоуэнс ехала по этой дороге за несколько лет до ее рождения, чтобы познакомиться с сэром Джоном Тревонансом — ради Росса, который вскоре должен был предстать перед судом.

С тех пор в доме мало что изменилось, за исключением шрамов заброшенных медеплавилен, которые почти уже зарубцевались, а совсем недавно начались работы рядом с домом, о чем свидетельствовали кучи сырой земли, кирпичи, камни и с десяток людей за тяжелой работой.

Приблизившись к крыльцу с колоннами, Клоуэнс собралась слезть с лошади, когда дверь распахнулась, подбежал Валентин и помог спешиться.

— Вот это да, Клоуэнс собственной персоной! Мы видели, как ты проезжаешь по долине. Я спросил у Тома, неужто это правда, одна и без сопровождения, моя собственная кузина? И посмотри-ка, кто тебя приветствует!

В дверном проходе стоял Том Гилдфорд. Он шагнул вперед с обаятельной улыбкой, свободно и непринужденно поцеловал Клоуэнс в губы. Она покраснела.

— Клоуэнс! Как здорово! И вдвойне приятней, что это сюрприз. Ты навещала отчий дом?

Они вошли внутрь. Селина пока не показывалась. Том, который познакомился с Клоуэнс через Валентина, уже несколько дней гостил у четы Уорлегганов, и все обменялись новостями. Молодые люди ничего не знали о страхах Демельзы, о ее приключениях по пути к Брюсселю, как и о задержании Росса. Печальное дело, посочувствовал Валентин, но в Англии многие выступают за мир. 

— Мне сообщили, что на прошлой неделе офицеры 51-го полка в Портсмуте подняли тост за старину Наполеона, а Сэмюэль Уитбред в Палате общин сказал, что Бонапарта приветствуют во Франции как освободителя и чудовищно объявлять войну простому народу, чтобы навязать ему нежеланное правительство. Знаешь, а мне кажется, они правы. Говорят, во Франции примут новую конституцию, которая притормозит излишнюю воинственность старины Наполеона. Желаю им удачи и рассчитываю, что войны не случится.

— Все европейские государства, — прибавил Том, — торжественно поклялись его свергнуть. Не представляю, как они нарушат обязательства.

— Не представляешь? — рассмеялся Валентин. — А ты забыл, что каких-то пару лет назад они нарушили все предыдущие соглашения с Бонапартом! Раз обманули однажды, обманут и дважды. Все переметнутся на другую сторону и завтра же побросают оружие, если им это выгодно!

Селина наконец спустилась вниз, грациозная, как всегда, пепельная блондинка с сонными глазами сиамской кошки и сдержанными манерами. Она уговорила Клоуэнс остаться на ранний обед. Они беседовали и смеялись, пока не подали на стол. Клоуэнс показалось, что между супругами возникла холодность. Это неудивительно, как ей представлялось, поскольку Валентин любил подзадоривать людей, а Селине заметно не хватало чувства юмора.

Они затеяли новое горнодобывающее предприятие рядом с домом — наверняка она уже заметила? — на основании старых карт и новых проб. Первыми все это придумали Анвин Тревонанс и человек по имени Ченхоллс, но их отправили восвояси. Теперь это их собственное первое предприятие, на которые они возлагают большие надежды. Цена на медь пока высока. На Уил-Лежер, что в паре миль вдоль берега, дела идут отлично. Шахту назовут Уил-Элизабет.

После обеда, когда слуги вышли из гостиной, Клоуэнс сказала, что слышала о Соле Гривсе. Об этом было проще упоминать в присутствии Тома Гилдфорда, нежели наедине с Селиной. Валентин признался, мол, жалеет, что не отправил ленивого жулика под суд; он заслуживает виселицы или тюрьмы; но Селина, благоволившая мужчинам приятной наружности, объявила, что они почти ничего не потеряли, просто вышвырнули его вон.

Выслушав обычное по сему поводу негодование Селины, Клоуэнс спросила:

— А Кэти?

Селина покосилась на нее.

— Ах, шарф. Это и впрямь вышло скверно. Ей следовало догадаться.

— А может, она и так догадалась, — вставил Валентин, — она находилась под его влиянием и, вероятно, могла выполнять его просьбы!

— Бен Картер, ее брат, очень за нее беспокоится, — сказала Клоуэнс.

— И не зря, — ответил Валентин. — Ей тоже надо уйти.

— А я так не считаю, — ответила Селина, как будто ей доставляло удовольствие перечить. — Кэти с нами с 1808 года — с тех самых пор, как мы сюда приехали. Она неуклюжая, простушка, но очень верная. Я не считаю, что она сознательно потворствовала воровству.

— Так значит, она все еще здесь? — наивно удивилась Клоуэнс. — Я не видела ее сегодня.

— Она на кухне. Я оправила ее туда в наказание. Но если все пойдет хорошо, то летом я верну ей место горничной.

— Вы не против, — попросила Клоуэнс, — чтобы я поговорила с ней перед отъездом? — В ответ на удивленный взгляд Селины она добавила: — Бен попросил с ней повидаться. Сказал, что она приняла все близко к сердцу.

Селина бросила взгляд на Валентина, который задрал длинный узкий нос и произнес:

— Малышка кузина, делай, как пожелаешь. Но умоляю, не освобождай ее от чувства вины.

— Когда двинешься в путь, Клоуэнс, — заговорил Том, — я поеду с тобой.

— Ох, Том, не утруждай себя! Одной ехать совсем не опасно.

— Опасности нет, но как насчет удовольствия? По крайней мере, доставь мне эту радость. Я доеду с тобой до предместий Пенрина, а потом покину, чтобы твой муж меня не увидел... Он дома или ходит по морям?

— Дома.

— Мне все равно надо навестить дядюшку, и как раз лучше всего отправиться сегодня, пока я не загостился окончательно. Если не желаешь со мной разговаривать, обещаю, я поеду позади.

— Ой, Том, — рассмеялась Клоуэнс, — ну разумеется, можешь со мной поехать, если желаешь. Раз уж тебе по пути.

— Уверяю тебя, мне очень даже по пути.

 

Глава вторая

I

Они покинули Уорлегганов в начале третьего. Ветер ослабевал, и прозрачное облако напоминало газовый шарф, обвивающий солнце. Но ничто не предвещало дождя, по крайней мере, до завтра. Покинув дом и добравшись до вершины холма, прежде чем свернуть с дороги вдоль побережья, Клоуэнс бросила последний взгляд на море.

— Ты скучаешь по нему? — спросил Том.

— Что? По морю? Ну что ты, у меня оно перед крыльцом! Но согласна, то море другое — тоже непокорное, но все равно другое. Мне кажется, я скучаю по утесам, прибою и какой-то дикости.

— Но ты счастлива?

— Да. О да. И мы строим дом!

Она рассказывала подробности, а лошади медленно шли дальше — до сумерек оставалось еще немало времени. Том сообщил, что получил предложение от Британской Ост-Индской компании отправиться в Бенгалию в качестве юридического советника.

— Ты примешь предложение?

— Там можно заработать хорошие деньги. Наверное, вернусь лет в сорок этаким толстосумом. И у меня нет семьи, как тебе известно.

— Так что же?

Он попридержал лошадь, и та решила пощипать траву.

— Мне по душе английская судебная коллегия. И если уж говорить о деньгах, то это хорошо оплачиваемая профессия, если добиться успеха!

— Сколько у тебя есть времени на решение?

— Несколько месяцев. Человек, место которого я займу, остается в Калькутте до сентября. Скорее всего, ответ понадобится к июлю.

— И как ты поступишь?

— Зависит от моих чувств к юной даме по имени Парфезия. Более известной как Патти.

Клоуэнс попридержала лошадь. 

— Ох... Вот как?.. — она посмотрела на дымок из шахты. — Ты ее любишь?

— Нет.

— А она?

— Она ко мне неравнодушна. Этого достаточно, чтобы выйти за меня. И мы нравимся друг другу. По-моему, приемлемая партия.

— Она красивая?

— Ты красивее.

Случайно или намеренно, но Неро опередил другую лошадь, и на пару минут их разговор прервался.

Затем Клоуэнс сказала:

— Прости, Том. Мне не следовало этого говорить.

— Вероятно, мне тоже. Но между нами давно уже все ясно и не нуждается в сокрытии из осмотрительности, ведь ты замужем. Мы оба достаточно взрослые, чтобы смотреть в лицо фактам безо всякого смущения.

Какое-то время они ехали молча.

— Получается, это второе решение, которое тебе придется вскорости принять, — высказалась Клоуэнс.

— Это точно, — и Том добавил с юмором: — наверное, к началу осенней судебной сессии.

Позже он рассказал о беспорядках в Лондоне, разразившихся в последний месяц после принятого билля о зерне. Шестьдесят тысяч подписей против, а толпа у дома Ф. Дж. Робинсона на Берлингтон-стрит, продвигавшего билль, пыталась снести ворота. Карету, на которой граф Пембрук ехал в Палату лордов, разломали на куски. Дома лорда Дарнли на Баркли-сквер и мистера Уэллэсли-Поула на Сэвил-Роу серьезно пострадали, пришлось вызвать солдат.

— Твоего отца там очень не хватает, — продолжил Том. — Когда я приезжал к вам в гости, он сказал, что его друзья-радикалы больше верят в мирные реформы, но полагаю, всех можно довести до предела.

— Толпу — несомненно, — сказала Клоуэнс.

— Ага, и не без причины. Цена на четырехфунтовую буханку в Лондоне уже в три раза выше, чем в Париже. Мистер Баринг блестяще высказался в Палате общин против билля о зерне, который, как тебе известно, запрещает ввоз зерна из-за границы. Насколько я помню, он сказал, что смысл билля о зерне состоит в том, чтобы подогнать количество населения под то количество зерна, что выращивается в Англии, вместо того, чтобы отрегулировать поставки зерна под нужды населения. Мы не удлиняем кровать под рост человека, а отрубаем ноги, что подогнать рост к кровати!

Солнце уже садилось, а попутный ветер разрисовал облака в небе в елочку.

— Том, а может, тебе податься в парламент?

— Юристам часто открыт туда доступ. Но затруднение состоит в том, что я колеблюсь между различными точками зрения. Не знаю, к чему склоняюсь больше.

Их последний разговор перед расставанием пошел о Кэти. Клоуэнс попросила оставить его в тайне.

— Тебя наверняка удивит мое беспокойство, но мать Бена и Кэти одно время работала у нас. А еще раньше их отец, Джим Картер, работал на моего отца, его поймали на браконьерстве и отправили в тюрьму. Отец узнал, что тот болен, поехал в тюрьму Лонсестона и вытащил его оттуда. Но Джим находился в слишком тяжелом состоянии и умер. Мой отец — крестный Бена, или Бенджи, как его тогда называли. Джинни снова вышла замуж за человека по имени Скобл. Но Бен и Кэти как будто часть семьи Полдарков. Знаю, мама тоже будет волноваться.

— В каком смысле волноваться? — не понял Том. — Из того, что я услышал, вроде как все благополучно закончилось.

— Увы, не совсем. Я повидалась с Кэти, сообщила, что ее простили и через несколько месяцев вернут должность горничной. А она сказала, что в положении.

— Вот как, — сказал Том и махнул рукой по высокой живой изгороди. — С этим ничего не поделаешь, верно? А Валентин с Селиной знают?

— Никто не знает. Она рассказала только мне. Лишь на этой неделе удостоверилась.

— А этот Гривс — отец?

— Да. Она ведь не девица легкого поведения. И ее сурово воспитывали. Я сама поражена. Джинни — строгая методистка. Кэти сказала, это случилось в феврале... Я тебя утомила?

— Вовсе нет.

— Она рассказала, что они с Гривсом остались вечером одни в доме, и тот уговорил ее выпить бокал вина. Как и ее брат, она никогда не пробовала спиртное. Один бокал за другим, полагаю, а потом...

— Это случилось, — довершил Том. — Так где этот Гривс?

— Его уже нет с месяц. Никто не знает его местонахождения. Наверняка его можно найти при желании, но Кэти клянется, что ни за какие коврижки не выйдет за него. Ее злит, что тот провел ее с шарфом и оказался вором. Мол, теперь она его ненавидит, что он соблазнил ее.

— А что случится, когда Уорлегганы узнают? Не сомневаюсь, Валентин и глазом не моргнет.

— Селина строга в таких вопросах, но я попробую ее уговорить... Кэти чувствует себя опозоренной.

— Наверняка она не первая в твоей деревне.

— О нет! Около половины беременеют до свадьбы. Но они выходят замуж, в том-то и дело. Надеюсь, она не наделает глупостей.

— Ты ведь ей сказала об этом.

— Да, сказала.

Теперь пути Клоуэнс и Тома расходились.

— А как поживает Бетти? — спросила Клоуэнс. 

Бетти — распутная дочь лорда Деворана. Любопытно, что никто не спрашивал о леди Деворан, а ведь она еще не умерла, только живет в полном уединении; но у них в гостях все замечают, как она подглядывает из-за угла.

— Еще не выяснил. На этот раз я решил погостить у Валентина, потому что в его обществе куда приятней. Не знаю, как мой дядюшка расценит такое пренебрежение.

— Спроси у него, — попросила Клоуэнс, — устанавливал ли он капканы на своей земле.

— Зачем?

— Не важно. Просто мысль пришла в голову.

Они разошлись, не слезая с лошадей, а Том каким-то образом ухитрился так приблизиться, что одарил Клоуэнс легким поцелуем.

У Клоуэнс чуть не слетела шляпка.

— Том, ты такой замечательный. Так здорово снова повидаться, — произнесла она.

— Давай дважды в год назначать свидания. Это укрепит нашу дружбу.

II

Возвращаясь домой с чувством удовлетворения, омраченным только беспокойством за отца, Клоуэнс с удивлением обнаружила на крыльце Эндрю Блейми. Она поцеловала его и пригласила на чашку чая. Они выпили и по-дружески побеседовали.

— Я лишь зашел попрощаться, малышка кузина. Завтра отплываю с полуденным приливом, загружусь в Паре и отправляюсь в Норвегию. Подозреваю, нас не будет больше месяца, даже если дела пойдут хорошо, хотя на «Шасс-Маре» это вряд ли. Чертовы французишки умеют строить хорошо, если захотят, но не в случае со старушкой «Шасс», которую сколотили наспех. Даже последняя поездка из Суонси... Прямо как в песне — «Пришвартовался дырявый наш корабль, ура, ура, ура! Дырявый наш корабль!»

— Вот откуда, оказывается, Белла этому научились.

— Чему научилась?

— Распевать смешные песенки, и не всегда попадая в нужные ноты.

—Благодарю тебя, Клоуэнс, ты чрезвычайно добра.

Он помешал чай и протянул крепкие ноги поближе к огню.

— Эндрю, ты жалеешь, что оставил службу на пакетботах? — спросила Клоуэнс.

— У меня не было выхода, малышка кузина. Меня преследовали судебные приставы.

— Это не ответ, мой очень большой кузен.

Его густые рыжеватые брови сдвинулись.

— Я послал Джейсона и Фреда Бартона убрать грот-парус, а строп верхнего блока лопнул. Все слетели вниз, и рей и ребята. Еще повезло, что никто не пострадал. Такое не произойдет на крепко сработанном судне... Мы огибали Лендс-энд. К счастью, ветер утих, а море было спокойно.

— Ты сообщил Стивену?

— А как же. Он ведь оплачивает счета. Никому такое не понравится, понятное дело... Клоуэнс...

— Да?

— Как тебе юный Джейсон?

— Я... мало с ним виделась.

— Тебе он по душе?

— Насколько я его знаю, да. А тебе?

— Не особо. Задается, можно так сказать. Стивен проталкивает его, хочет сделать моим помощником в следующем рейсе. А у него нет опыта. Парень такого возраста должен сначала побывать юнгой. На море так устроено, всегда такой порядок; начинают с низов, готовят, убирают, драят палубу. На «Шасс-Маре» нас шестеро, и в последнем рейсе уже появились жалобы. Старикам такое не нравится.

— Полагаю, Стивен хочет для племянника лучшего.

— Да, моя хорошая. Но не думаю, что из этого выйдет толк. Ну да ладно, хватит тревожить тебя моими проблемами. Где Стивен?

— Не знаю. Наверное, еще в Труро.

— О нет, я мельком видел его утром, он выходил от шипчандлера, Прайорса, кажется, а потом взял курс на «Королевский штандарт», но у него был мрачный вид, а в последнее время мы нечасто встречались с глазу на глаз, так что я его не окликнул.

Клоуэнс помешала кочергой угли в очаге и подкинула еще. 

— Почему у вас разногласия?

— Что ж, в основном из-за Джейсона. В понедельник я высказался, и он снял Джейсона с «Шасс-Маре». Мне не хватает одного моряка, думаю, в Паре найду кого-нибудь. Фреда Бартона я сделал помощником. Ему сорок восемь, женат, и у него двое детей, он ходит по морям с шестнадцати лет. И заслуживает дополнительный заработок.

Клоуэнс подумала, что Стивен, вероятно, хотел отправить Джейсона с Эндрю, чтобы она встречалась с ним пореже.

Эндрю наблюдал за ее лицом. И вдруг расхохотался.

— Ты просто прелесть и умница. Жаль, что не влюбилась в меня.

— Я всегда считала это шуткой, — она удивленно улыбнулась и распахнула глаза. — Ведь правда шуткой? О том, что наше родство не имеет значения...

— Правда и шутка — нельзя же их всегда отделять друг от друга, как ты считаешь? Ладно... Который час? Мне надо сниматься с якоря.

— Останься до прихода Стивена.

— Нужно попрощаться с родителями. Дорогая матушка до сих пор потакает единственному ягненочку.

Он встал.

— Эндрю, что ты хотел сказать?

— Когда?

— Минуту назад. Ты прервался на полуслове.

— Правда? Ну, значит, так оно и есть. Но не стоило замечать. А, ну да ладно...

— Что ладно?

— Малышка кузина, ты такая настойчивая. Ну что ж, сказать по правде... — он умолк. — Ты замечала, что когда человек начинает со слов «сказать по правде», то собирается соврать или уже соврал? Если уж говорить по-честному, когда я понял, что ты счастлива в браке со Стивеном и потеряна для остальных своих поклонников, включая меня, мои взгляды и симпатии устремились в другую сторону.

— Да? — Клоуэнс приятно удивилась. — В каком-то определенном направлении?

— В совершенно определенном направлении.

— Могу я узнать юную счастливицу?

— Узнать-то можно. Ты и так ее знаешь. Но немного. А посчитаешь ли ее или меня счастливчиками — вот тут сказать сложно.

— Ну же, давай дальше, — торопила его Клоуэнс, встав со стула. — Кто она?

— Томасин Треветан, младшая сестра Джорджа. Ты видела ее пару раз в Кардью. Джорджу Треветану двадцать шесть. Томасин двадцать.

— Как чудесно, Эндрю! А что не так? У нее к тебе нет чувств?

— Уверен, что есть. Да, это точно. Но ее отец владеет пороховыми заводами вверх по долине. Их семья зажиточная. У меня есть основания полагать, что они не считают выгодной партией для единственной дочери капитана каботажной шхуны, которая ему даже не принадлежит, без какого-либо капитала, кроме скудного жалованья.

Клоуэнс проводила его до дверей и в сгущающихся сумерках смотрела, как Эндрю бредет по крутым ступеням к гавани. Он одолжил шлюпку, чтобы доплыть до Флашинга.

Вышла луна, но сгущающиеся облака и туман над морем скрыли ее из вида. Где-то Клоуэнс прочитала такие строки: «Так иногда в тревожный час ночной встает с постели женщина больная, и горько плачет, бледный лик склоняя, исполнена печали неземной». Сегодня как раз такая луна, медленно растущая, возвышавшаяся унылой серебряной тарелкой над бухтой, а с крыш поднимались завитки дыма. Свет поблескивал тут и там. Когда опустился вечер, мирская суета стихла. Тишина поглощала даже шаги, голоса и собачий лай.

Где же Стивен? Разумеется, он был дома, ведь к ее возвращению огонь в камине уже догорал. В доме осталось что-нибудь поесть? Яйца, хлеб, масло, молоко, остатки бекона. Может, сходить к набережной и купить скумбрию или хек? Клоуэнс есть не хотелось, а Стивен, видимо, пошел куда-нибудь подкрепиться. Лучше подождать его прихода. Он вроде ждал ее сегодня, но почему-то не оставил записку.

Надо каким-то образом уговорить его проявлять большую щедрость к Эндрю. Стивен вовсе не скуп, но, вероятно, собственник по натуре и не горит желанием делиться властью. И разговор о Джейсоне будет совсем некстати.

Она понимала семью Треветан. Юноша, сын уважаемого капитана пакетботов (хотя одно время о нем ходили гадкие истории), и сам служил на пакетботах, но внезапно бросил службу ради менее уважаемой должности капитана каботажной шхуны и приобрел дурную славу пьяницы и должника. Не самая лучшая партия для единственной дочери из зажиточной семьи среднего класса с честолюбивыми планами. Клоуэнс не особо нравился Джордж Треветан, который, по ее мнению, подлизывался к Уорлегганам и беспрерывно хохотал, как будто во всех его словах скрывалась шутка. Томасин она припоминала как миниатюрную и довольно хорошенькую курносую блондинку.

Надо заняться Стивеном. Эндрю уедет по меньшей мере на месяц; будет замечательно, если к его возвращению что-то улучшится.

Она налила чашку чая, погрызла печенье и почитала «Корнуольский вестник». Но было уже поздно, а она утомилась за день. Свеча мерцала на сквозняке, источник которого Клоуэнс не обнаружила, но в глазах защипало. Клоуэнс разделась и прилегла на кровать в сорочке и халате, уверенная, что не заснет, поскольку не легла спать как положено. Но почти сразу погрузилась в глубокий сон.

Ее разбудили какие-то осторожные движения по комнате. Клоуэнс сразу села.

— Кто там? Это ты, Стивен?

— Ага, — ответил тот, — не хотел тебя будить. Половицы скрипят, как старческие кости. Спи давай.

Она сразу догадалась, что Стивен пьян. Никто другой бы не догадался, поскольку опьянение редко сказывалось на его поведении или внешности

— Ты поздно. Все в порядке?

— Поздно! — воскликнул он. — Кто бы говорил! Где ты была весь день?

— В Нампаре, разумеется. Я обещала вернуться домой к ужину, а пообедала с Валентином и Селиной, вот и все.

— Я тебя ждал! А потом снова ушел.

— Что случилось? Зажги свечу, пожалуйста.

— Нет, засыпай. До утра подождет.

У кровати лежал трут, Клоуэнс высекла огонь и зажгла свечной огарок. Пока огонек разгорался, Стивен стоял у туалетного столика в одной сорочке. Сюртук валялся на полу. Стивен выглядел больным.

Она быстро поднялась с кровати. 

— Давай приготовлю тебе поесть.

— Я не голоден, — грубо ответил Стивен. — Перекусил с «Королевском штандарте» с парой ребят. Остался поиграть в бильярд.

И не только перекусил.

— Стивен. Иди сюда и сядь со мной на кровать. Прости, что опоздала, но я правда говорила, что вернусь к ужину. Что-то стряслось, пока я была в отъезде?

— Ага, можно и так сказать. — Стивен не стал подходить к кровати, а сел в высокое кресло у окна. Клоуэнс села на кровать, подогнув колени, и смотрела на него.

— Что-то с кораблями?

— Если бы так просто. Все случилось вчера днем. Мне бы не помешала твоя поддержка, когда я вернулся. Но ты же уехала в Нампару!

Она осторожно переждала этот порыв, понимая, что Стивен пытается переложить на нее часть вины за случившееся.

— Что-то случилось в Труро?

— Ну вот. Догадалась.

— Так расскажи, Стивен! Что я могу сказать, когда сама ничего не знаю?

Он почесал подбородок.

— Это случилось вчера днем. Меня вызвали в банк. Когда я вошел, там был сам Уорлегган и тот парень Ландер, его главный клерк, или кто он там. Мол, хотели меня увидеть, потому что просмотрели мои бухгалтерские книги и все такое, и нашли там несоответствия. Несоответствия! Интересно почему, когда все мои счетные книги, с тех пор как я стал с ними сотрудничать, находились под пристальным вниманием Ландера! Я сказал об этом. Но те в ответ, мол, они учитывали цифры, которые я им дал, а некоторые цифры, по их мнению, поддельные. Поддельные! Что, черт побери, мне на это ответить? Несоответствие на фунт или пару фунтов, вероятно. Но все это простые ошибки и всякая мелочь! Вот так заводиться не из-за чего. А они прямо ополчились на меня! Мелочь здесь, мелочь там. Понимаешь, я не мелочный и не трясусь над каждым пенни. Я мог бы обмануть банк — умышленно обмануть на сотни фунтов! А их лица! Дева Мария, их лица! Словно я преступник. Клоуэнс, я тебе даже передать не могу, каково мне было...

— И что случилось потом? Это значит, тебе придется в будущем нанять клерка? Если так, то...

— В будущем? Нет никакого будущего! Уж точно не у Уорлеггана. Они требуют, чтобы я вернул всю ссуду, и советуют подыскать другой банк! Дали две недели! Две!

Клоуэнс подогнула ноги под себя. Но заледенела душа, а не тело.

— И ты сможешь?

— Найти другой банк? Какая на это надежда? Совсем скоро станет известно, что Уорлегган отозвал ссуду и требует уплаты. А когда узнают причину — а Уорлегган уж точно перетолкует все хуже некуда — кто станет связываться с так называемым жуликом?

Клоуэнс встала, спустилась по лестнице и взяла початую бутылку бренди и пару бокалов. Для него перебор, но Клоуэнс было просто необходимо выпить. Подкатывала тошнота. 

Оба выпили. У нее перехватило дыхание.

— Если такое случится...

— Банкротство. — Стивен оперся о спинку стула. — Я банкрот. Не смогу покрыть долги. Даже начать их покрывать.

— Три корабля.

— Купить и продать — это разные вещи. Особенно в такой спешке.

— Сколько мы задолжали?

— Есть постоянный кредит в размере трех тысяч фунтов под залог кораблей. А еще я подписал несколько векселей — они не обеспечены сделками, просто кредит.

— Сколько в итоге?

Он раздраженно махнул рукой.

— Не знаю точно. Может, восемьсот фунтов.

Клоуэнс поперхнулась бренди.

— Но они не могут так поступить, Стивен! Мы их друзья. Мы гостили у них дома! Охотились вместе с Харриет! Может, ты придал слишком большое значение угрозе? Может, Джордж рассердился, наговорил невесть чего и остынет через пару дней...

— Самое странное, — продолжил Стивен, — говорил в основном Ландер, а Джорджу как будто это все доставляло удовольствие. Пару раз я ловил его взгляд, и там словно притаилась злоба. Я стал задумываться... Как ты считаешь, он втянул меня во все это, с охотой одолжил денег, чтобы однажды уничтожить? Тебе не кажется, что это способ отомстить тебе и твоему отцу? Старая вражда Полдарка с Уорлегганом?

Клоуэнс покачала головой.

— Джордж всегда относился ко мне хорошо еще до встречи с тобой. Не думаю, что он настолько коварен... Опасность всегда была, это понятно. Многие нас предупреждали, когда мы пришли к нему впервые.

— Когда я впервые к нему пришел, — горько проговорил Стивен. — Ты предупреждала. Но я не думал, что пострадаю из-за старой вражды!

— Теперь ты меня в этом обвиняешь?

— Нет, конечно же, нет. 

Но ему явно хотелось спихнуть с себя некоторую долю вины.

— Что будешь делать?

— Что делал весь вчерашний вечер и сегодняшний день. Искал кого-то, ну хоть кого-нибудь, кто даст мне передышку!

— И есть такой?

— Ни единого человека. Само собой, сегодня я снова наведался в банк Карна, в котором держал счета до Уорлеггана, но там не заинтересованы. Я мог бы раздобыть у них восемьсот фунтов, но они хотят один или пару кораблей. Два дня я пытался в «Королевском штандарте», ты ведь знаешь, там встречаются почти все капитаны пакетботов, агенты, торговцы, шипчандлеры. Часто, когда спускаешь на воду судно, для торговли или еще чего, люди покупают долю почти так же, как при открытии шахты, как я взял две доли в Уил-Лежер, так и люди покупают долю корабля. Я подумал, может, если разделить, скажем, на шестьдесят четыре доли по сотне фунтов за каждую, то все проблемы уладятся. Может, даже по пятьдесят фунтов за долю помогут нам справиться. Но знаешь, что я получил? Капитан Бюллер сказал, что может взять только одну долю. А Джим Прайор сказал, что возьмет две, если банк гарантирует десять. — Стивен налил еще. — Когда только начинаешь, всё совсем иначе. Стоит заложить фундамент, и люди придут. Но все знают, что у меня вроде как поддержка Уорлеггана, тогда зачем мне их деньги?

— И как ты поступишь?

— Вряд ли я могу что-нибудь сделать. Джордж Уорлегган поймал меня в ловушку, и оттуда не так-то легко выбраться. Я могу отправиться в тюрьму!

— Есть банк Корнуолла в Труро, — предложила Клоуэнс.

— Ты про отцовский банк?

— Это не банк моего отца, Стивен, иначе и проблем бы не было. Он лишь мелкий акционер. Но я уверена, они вмешаются, если нависнет хоть малейшая угроза тюрьмы. Будь отец здесь...

— Все равно будет непросто, — ответил Стивен. — Я не могу вот так явиться к тестю и попросить любезно одолжить мне четыре тысячи фунтов, чтобы избежать тюрьмы!

Наступило долгое молчание. 

— Ложись спать, дорогой, — наконец сказала Клоуэнс. — Утро вечера мудренее.

Стивен усмехнулся.

— Что-то сомневаюсь в этом. Банк Уорлеггана очень влиятельный. Если он мне откажет, никто не захочет иметь со мной дел. Если продам все три корабля и всё равно не хватит пятисот фунтов, может, банк Корнуолла и рискнет вытащить меня из передряги. Раз ты моя жена, они не могут поступить иначе. Но в остальном, я полагаю, все потеряно.

III

— Вы продолжаете отрицать, Полдарк, — сказал Тальен, — что ничего не знали о шпионской деятельности мадемуазель де ла Блаш. Нам сложно в это поверить.

— Почему же? Я познакомился с ней в феврале, когда впервые приехал в Париж.

Тальен повертел в руках наглазную повязку. Пока глаз за ней скрывался, он казался менее зловещим.

— Нам известно, что это неправда. Вы познакомились в Англии еще до высадки во Франции десанта в поддержку восстания в пользу Бурбонов в 1795 году. У нас есть основания полагать, что вы встречались в Париже в 1803 году. Поскольку вы часто служите агентом британского правительства, весьма вероятно, что с тех пор вы поддерживаете связь.

Росс встал и подошел к зарешеченному окну. Они находились в комнате, а не в тюремной камере, пусть и небольшой по размеру.

— Я приехал в Париж в 1803 году с другом-доктором и попытался отыскать мадемуазель де ла Блаш, потому что ее жених Шарль де Сомбрей передал мне кольцо перед тем, как по вашему приказу его убили ваши приспешники. Мне не удалось найти мадемуазель де ла Блаш, поскольку ее не было в Париже. Она вышла замуж за барона Эттмайера и проживала в Вене. Вы придумали еще какие-нибудь обвинения?

— О, есть кое-какие, — ответил Тальен. — Например, одно оскорбление, о котором вы уже подзабыли.

— Ну конечно, разве вы могли о таком забыть, — съязвил Росс.

Тальен взглянул на караульного у дверей. Только его присутствие нарушало их уединенную беседу.

— Гильотина уничтожила многих людей и гораздо лучше вас, сэр Росс. Гораздо ценнее вас, сэр Росс. Это была потеря мирового масштаба, в отличие от вас, сэр Росс. К сожалению, Пожилая Дама вышла из моды. Стала чересчур жадной. Вы удивитесь, но под конец я пощадил многих людей. Многих, в особенности женщин. А теперь мадам Гильотина предназначена для воров и преступников. А предателей и шпионов будут расстреливать.

Росс исподлобья взирал на расположившегося в удобном кресле Тальена. Доносился еле ощутимый запах лаванды.

— Этот разговор имеет какую-то цель?

— Разумеется, назовите имена и опишите всех людей, с которыми познакомились в доме де ла Блаш.

— Я никого не знаю. Мы с женой приехали как друзья, провели несколько вечеров вместе, вспоминали давние времена, когда был жив Шарль де Сомбрей. Мне неизвестно, шпионка ли она, но даже если и так, она мне в этом не признавалась.

— Да ну, еще раз подумайте. Неужто два признанных шпиона встречаются и обсуждают погоду в типично английской манере или, быть может, выступление в опере? Неужели так оно и есть, а?

— Что-то в этом духе. Еще мадемуазель де ла Блаш помогала моей жене с покупками.

— И, разумеется, покинула Париж до вашего возвращения?

— С данным обстоятельством, — ответил Росс, — вы знакомы лучше меня. Я лишь знаю, что моя семья покинула Париж девятнадцатого числа, к счастью, как оказалось.

— О, безусловно, мы бы ее отпустили. Такая красивая женщина.

— Тогда по какому праву вы ущемляете мою свободу?

— Месье, нам известно, что вы шпион!

— Я неоднократно просил вашу охрану организовать встречу с послом.

— Увы, в конце прошлого месяца он сбежал из Парижа с поджатым хвостом. Несомненно, присоединился к бывшему королю Людовику. Англия не признала императора, так что теперь во Франции нет представительства этой страны. Ваше посольство закрыто.

— Тогда я требую встречи с императором.

— Увы, он слишком занят государственными делами и пытается навести порядок после одиннадцати месяцев дрянного правления Бурбона.

— Он знает, что меня держат здесь без суда и следствия?

— Не имею ни малейшего представления, месье.

— По-моему, он осознает, как и вы, что если захочет и дальше поддерживать дружеские отношения с Англией, то неразумно лишать свободы ее гражданина, в особенности из посольства.

— Вряд ли император станет отвлекаться на такие пустяки.

— И все же я не считаю, что он отнесется с одобрением к тому, что его подчиненные, Фуше и вы, держите британского подданного под стражей просто из прихоти.

Тальен зажег сигарету. Россу закурить он не предложил.

Когда дым рассеялся, Тальен спросил: 

— Вы жалуетесь на дурное обращение?

— Я жалуюсь на заточение!

—Но вас кормят и обеспечили жильем, часовой прогулкой в день и парижскими газетами.

— Я жалуюсь на заточение.

— Хотите женщину? Это можно устроить, если пожелаете.

— Благодарю, но воздержусь.

— Что ж, понимаю, трудно будет угодить тому, у кого в постели сама леди Полдарк.

Росс промолчал. Он старался сохранить самообладание. Тальен встал, но Росс не оглянулся. По-видимому, беседа подходила к концу.

В дверях Тальен произнес: 

— Поймите, месье, как только вы расскажете нам о мадемуазель де ла Блаш, вас освободят.

— Могу ли я узнать, что случилось с полковником де ла Блашем?

— Сбежал, как и сестра, а простым людям пришлось оплатить счет.

Росс вздохнул.

— Я неоднократно повторял, что мало знаю о де ла Блашах. Рассказать о них еще что-нибудь — значит просто выдумать. Поставленное вами условие — всего лишь дешевая уловка и глупая месть. Любой добропорядочный француз постыдился бы такого.

Тальен выдохнул дым. Россу хотелось закурить, но он промолчал.

— Я посоветуюсь с коллегами, — ответил Тальен. — Мне кажется, если вы откажетесь сотрудничать, вас вывезут из Парижа. Здесь отсутствуют надлежащие условия для жилья. Поедете на следующей неделе. Но разумеется, вам известно, — добавил он с хитрой ухмылкой, — что свобода в ваших руках.

— Вам прекрасно известно, что нет, — ответил Росс.

 

Глава третья

I

В апреле Демельза вернулась с семьей в Англию. Ей хотелось уехать раньше, но Джереми с Кьюби настояли, чтобы она осталась, сославшись на то, что в Брюсселе больше возможностей узнать что-нибудь о положении Росса, чем в Лондоне. Она бы прислушалась к их мнению, будь обстоятельства менее запутанными, но все перемешалось. Король Людовик находился в Генте, какого-то нового человека по имени Стюарт назначили британским послом при его поредевшем дворе. Разумеется, поредевшем, потому что из четырех тысяч французов вместе с ним в Бельгийскую Голландию сбежали только двести человек.

Единственный дорожный экипаж с таким драгоценным грузом и людьми продержали на пропускном пункте три часа и в итоге разрешили въехать в Бельгию после переговоров Жоди с комендантом пограничного пункта.

Жоди проследила, чтобы Демельза с детьми благополучно разместились у Джереми, и сразу отправилась с месье Меньером в Гент, поскольку ничего не знала о местонахождении брата и жив ли он вообще.

Фицроя Сомерсета, освобожденного от дипломатических обязанностей, назначили военным секретарем Веллингтона, который пытался справиться с многоязычной армией. Сомерсет долго успокаивал Демельзу, что как только все утрясется, то Росса, как и его самого, отпустят домой. Разговор не слишком ее убедил, но ей оставалось лишь надеяться, и в конце концов она направилась в Англию.

В первую короткую встречу на приеме у Джеффри Чарльза между Демельзой и Кьюби установилось некое полудружеское, полувраждебное взаимопонимание. Когда-то Демельзу злило, что Кьюби готовится к свадьбе с Валентином Уорлегганом ради денег, отказав ее сыну Джереми, которого буквально околдовала. Демельза ожидала увидеть расчетливую охотницу за деньгами; но впервые увидев ее на приеме, поняла, что выдуманный облик совершенно не соответствует действительности. Кьюби сразу показалась Демельзе девушкой высокого класса, не только по положению в обществе, но и по личным качествам, обладающей волевым и сильным характером и очарованием. Теперь Демельза понимала Джереми. Она все еще недолюбливала невестку за причиненные ее сыну страдания, но признавала ее достоинства.

С тех пор они больше не виделись. После столь удачной потери Валентина, Джереми убедил Кьюби сбежать с ним, и теперь они женаты вот уже четыре месяца.

В такой ситуации могли возникнуть трудности, но их смягчили обстоятельства. Демельзу слишком беспокоили целесообразность ее бегства и безопасность Росса, чтобы отвлекаться по мелочам, а Кьюби стало тошнить по утрам, и это их сблизило. Однажды Кьюби призналась Демельзе: 

— Хочу, чтобы вы знали, как мне повезло и как я горжусь тем, что я жена Джереми.

Теперь над ними нависла угроза неизбежной войны. Джереми произвели в лейтенанты, и он постоянно отсутствовал, хотя умудрялся ночевать дома. Сообщил, что Бурбоны не пользуются популярностью, и если придется сражаться против прежнего командующего, вряд ли бельгийские и голландские войска будут драться. Другие государства — Россия, Пруссия, Австрия — обещали предоставить войска, но у них полно проблем на завоеванных территориях. Неясно даже, будет ли герцог командовать всей армией. Принц Уильям Оранский все еще считался главнокомандующим, и если так и останется, они обречены на поражение.

Англия, говорил он, слишком медлит с отправкой войск. Столько полков расформировали, столько послали в Америку и Канаду, англичане никак не хотели верить, что мир продлится недолго. Как же ему повезло, продолжал Джереми, оказаться прямо здесь, в знаменитом 52-й полку Легкой пехоты.

Демельзу удивляло хорошее настроение сына. Она знала Джереми лучше других, его творческую натуру, и что он не отличался отвагой. И все же его заинтересованность и готовность были непритворными. Вероятно, он поддерживал боевой дух роты, гнал от себя мысли о кровопролитии и думал о славе. Демельза наблюдала за взглядами Кьюби на Джереми и поняла, что та вовсе не поддерживает его энтузиазм в отношении войны.

Семья покинула Антверпен и морем прибыла в Дувр. Джереми с Кьюби  проводили их до экипажа. Младший сын Демельзы выдержал смену обстановки, комнат, еды и климата с невозмутимостью, которая должна бы проявиться в куда более зрелом возрасте. Его временные капризы происходили скорее от скуки, чем от недомогания, а упорной и незаменимой миссис Кемп помогала Изабелла-Роуз, развлекая и отвлекая его чем-нибудь. После приключений с польскими военными Белла стала весьма осмотрительной и до сих пор не поняла, отчего суровая мадемуазель де ла Блаш перед отъездом обняла, поцеловала и поблагодарила ее.

Теперь снова пора уезжать. Все обнялись на прощание. Демельза никогда не принимала столько решений без Росса, а теперь приходится расставаться со старшим сыном, которого подстерегала ужасная опасность, ее душили чувства и не покидало ощущение одиночества. Но она сумела скрыть большую их часть, как и взволнованный Джереми. Он старался отшучиваться, а на щеках Кьюби красовались ямочки от улыбки, ореховые глаза светились. Гарри кричал, Белла помахала обоим, и экипаж погрохотал по улочке, пока они не скрылись из вида.

II

Сначала они остановились в гостинице «Иббетсон», но она оказалась слишком дорогой, поэтому через пару дней перебрались в прежние комнаты Росса на Георг-стрит. Почти сразу же их навестила Кэролайн Энис.

— Моя дорогая! — воскликнула Кэролайн, и они обнялись. — Я так надеялась застать тебя здесь! А Росс? С ним все хорошо? — она выслушала Демельзу. — Черт бы их всех побрал! Они не имеют права кого-либо задерживать! Это возмутительно! Тебе надо сходить к премьер-министру или принцу-регенту! Наверняка за несколько дней все уладится.

— Это затянулось уже почти на месяц!

— Поверить не могу, что они осмелились. Всем разрешили уехать, насколько мне известно... Нет, мы не пересекли Ла-Манш. Только мы прибыли в Лондон, как услышали новости о побеге печально известного негодяя. Я раздумывала, ехать или нет, но Дуайт посоветовал переждать неделю, и, разумеется, мы взяли с собой детей. Он уехал домой — не было смысла оставаться, и забрал Софи с Мелиорой. Маленькие озорницы несказанно расстроились. Я осталась у тетушки Сары, отчасти из прихоти, а отчасти, чтобы узнать новости о дорогих друзьях.

— Кэролайн, я изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие ради Беллы и Гарри, но душа болит. Правильно ли я поступила, что уехала, разве хорошо, что его задержали, а нас нет? Поездка из Парижа в Брюссель выдалась чудовищной; когда-нибудь я расскажу об этом приключении, но всю дорогу я сожалела, что оставила комнаты пустыми к его возвращению. У меня самые неприятные предчувствия. В Париже Росс не скрывал неприязни к двум самым зловещим людям, которые снова пришли к власти, и я убеждена, что они постараются ему навредить, даже если это означает только посадить его за решетку, но насколько? Возможно, на несколько лет...

Кэролайн сжала ее руку. 

— Ну-ну, не надо. Я не привыкла к твоим слезам. Послушай, а где дети?

— Гуляют с миссис Кемп.

— Сегодня вечером они обойдутся без тебя. Пойдем со мной и моей тетушкой на ужин в Хаттон-Гарден; уверена, там будут люди...

— Кэролайн, мне сейчас не до веселья. Это очень любезно с твоей стороны...

— Тем более стоит сходить! От твоего письма, отправленного в последнюю парижскую неделю, у меня создалось впечатление, что ты развлекаешься на полную катушку. Ты прекрасно проводила время в Париже, пока не сбежало это чудовище. В последний месяц ты хандришь у себя в комнате, беспокоишься за Росса и коришь себя понапрасну. Хватит. Иначе заболеешь. Хватит на сегодня. Портшез прибудет за тобой в семь часов. Домой тебя вернут в одиннадцать. Ты ведь знаешь, миссис Пелэм нравится твое общество. Не порть ей праздник.

Демельза рассмеялась. 

— Росс говорит, ты самая решительная женщина на свете.

— Вторая после тебя, — поправила Кэролайн. — Но во мне сочетаются решительность с наглостью, которая только ее усиливает.

Демельза поинтересовалась, а проходит ли вообще хоть один вечер в доме на Хаттон-Гарден без приема. Миссис Пелэм — дама гостеприимная и располагает средствами, чтобы потакать своим прихотям. Народу собралось мало, всего восемь человек, но вечер, как обычно, был элегантный и приятный. Демельзе он бы тоже показался приятным, не проявляй люди к ней излишней любезности и сочувствия. Уже в который раз ее просили пересказать свою историю, и ей уже опостылело слушать одни и те же замечания.

Хорошо, когда тебе пытаются помочь сочувственной фразой или дружеским советом, но ей хотелось только одного: увидеть, как Росс войдет в эту дверь. Полковник Уэбб словно подрос и сильно одряхлел, также присутствовали мисс Флоренс Гастингс, с которой Демельза познакомилась в Бовуде, и лорд Эдвард Петти-Фитцморис, с которым Полдарки последний раз виделись в театре «Друри-Лейн». Демельза решила, что эти двое пришли вместе, и вероятно, они пара; но на этот счет она ошиблась. За мисс Гастингс ухаживал Генри Кредитон, член парламента.

Разговор долгое время крутился исключительно вокруг нынешнего положения Франции и перспектив мира или войны. Демельза не особо вникала в суть беседы: отмена Бонапартом работорговли, с чем Бурбоны не согласились — разве это не уловка, чтобы втереться в доверие к англичанам? Усилия Бонапарта, чтобы вызволить свою супругу Марию-Луизу и их сына из-под стражи в Австрии. Власть, обретенная двумя старыми якобинцами Карно и Фуше, которые ею злоупотребляли. Демельза слушала это с острой болью.

Лорд Эдвард коснулся ее руки. 

— Леди Полдарк, моя тетушка вновь желает с вами повидаться. Не выпьете ли с нами чаю завтра днем? И приводите дочь, в смысле, младшую дочь. Разительно отличается по внешности и цвету волос от Клоуэнс, не правда ли? А как поживает Клоуэнс? Хочется снова ее увидеть.

— Она замужем, как вам известно.

— Да вы говорили. К моему разочарованию.

Впервые он упомянул о былом предложении руки сердца.

— Сожалею.

— Мне тоже жаль. У Клоуэнс есть особые качества, которых многим из нас не хватает. Знаю, она для меня слишком хороша. По крайней мере, я бы очень хорошо о ней заботился.

— Нисколько не сомневаюсь в этом, лорд Эдвард. Вероятно, мне следует объяснить...

— Что?

Демельза беспокойно раскрошила кусочек хлеба. 

— Она рассказала о вашем интересе к ней. Разумеется, мы не знали, что это настолько серьезно. Мы с мужем никогда не влияли на выбор детей. Может, это и своеобразный подход, но мы посчитали, что поступаем правильно. Когда Клоуэнс рассказала, я ответила ей, что она вольна в решении, при этом не особо задумалась о вашем положении и преимуществах, которые у нее появятся. Похоже, я ошиблась.

— Нет, вы совершенно правы, леди Полдарк. Мне жаль, что мое предложение отвергли, и я лишь надеюсь, что она счастлива в супружеской жизни.

— Благодарю вас.

— А дети уже появились?

— Нет, ведь они женаты — сколько там времени? Чуть меньше года.

— Понятно. Так значит, вы придете завтра на чай? Вы доставите тетушке Изабел большое удовольствие.

III

— Мне очень жаль, леди Полдарк, — сказал граф Ливерпуль, — что заставил вас ждать, но дела правительства не терпят отлагательств. Мне самому очень хотелось вас повидать.

— Ничего страшного, — ответила Демельза. — В Лондоне мне нечего делать, кроме как ждать новостей.

— Совершенно верно. Что ж, ужасно жаль, что мало точных сведений, но ведь вы понимаете наши нынешние затруднения. Мы не признаем Бонапарта, поэтому не имеем представителя, чтобы навести справки. Закрыли практически все посольства и дипломатические представительства, поэтому нам некого попросить вмешаться. Агенты — наш единственный источник сведений, и они поведали, что сэра Росса переместили в Верден.

— Верден? Где это?

— Примерно в ста шестидесяти милях к востоку от Парижа. Там находится знаменитая крепость и лагерь, где содержали многих англичан, когда в 1803 году вновь разразилась война. По-видимому, с ним обращаются хорошо, хотя он находится под постоянным наблюдением. Я теряюсь в догадках, почему его содержат под стражей, когда практически всем иностранцам, пожелавшим покинуть Францию, разрешили уехать.

— Мадемуазель де ла Блаш, которая помогла мне покинуть Францию, предположила, что его сочли шпионом.

Лорд Ливерпуль непонимающе заморгал.

— Согласен, его миссия тайная, но и только. Почему они так решили?

Демельза объяснила.

— Понятно. А теперь Фуше снова глава полиции... Обойти это обстоятельство можно только, обратившись к самому императору. Пока это трудно, потому что совсем недавно Бонапарт отправил личное письмо принцу-регенту, провозглашая мирные цели, и письмо вернули с суровой пометкой от лорда Каслри... Но мы сделаем все возможное, леди Полдарк, уверяю вас. Лишь прошу набраться терпения, пусть ваш муж и в заключении, ему не причинят физических страданий.

— Заточение под стражей, милорд, для таких, как мой муж, это и есть физические страдания.

— Разумеется, я это понимаю. Что ж, мы сделаем все возможное. Каковы ваши планы?

— Останусь в Лондоне еще на пару недель, вдруг появятся новости. Если нет, то отвезу детей обратно в Корнуолл.

Лорд Ливерпуль встал. 

— Не знаю, в каком вы положении, но пока вашего мужа держат под стражей, я лично прослежу, пока не завершилось задание вашего мужа, чтобы ежемесячная сумма и дальше переводилась на его счет банка Куттр, это лондонский банк-корреспондент и партнер Банка Корнуолла. Трудности с получением денег возникнуть не должны.

— Благодарю вас, милорд. И вы считаете, что прошение подадут?

— Прошение?

— Императору.

— Лорд Каслри, как вам известно, министр иностранных дел. Я посоветуюсь с ним и подумаю, как лучше поступить.

Для Демельзы это прозвучало как дипломатическая увертка. 

— Как вы считаете, принц-регент поможет? — спросила она. Когда Ливерпуль уставился на нее, Демельза поспешила поправиться: — Я про письмо. На встрече с ним, при посвящении в рыцари, Росс говорил, что принц весьма заинтересовался его заданием.

Ливерпуль нахмурился, провел пальцем по спинке стула и чуть улыбнулся.

— Дорогая, сейчас это вряд ли возможно с точки зрения дипломатии. Все европейские коронованные особы заняли единую позицию: не вступать в переписку с узурпатором. Нельзя попросить его королевское высочество нарушить это обязательство, какой бы важной ни была цель.

 

Глава четвёртая

I

Почти миновала первая неделя, грозившая неминуемым банкротством, а Стивен ничуть не преуспел. За последний год у него появилось в округе множество деловых партнеров и новых знакомых. Он всех попросил о помощи, но пусть и нравился большинству, но дальше этого дело не продвинулось.

Он просто не посмел объявить, что банк Уорлеггана в срочном порядке отзывает весь кредит, ведь стоит новости разлететься, как многочисленные кредиторы тут же появятся на пороге дома. Он выдумал причину, что будто бы порядки банка Уорлеггана носят слишком ограничительный характер, и Стивен ищет иные источники финансирования. Убедил он слушателей или нет, но их кошельки так и остались закрытыми. Клоуэнс подумывала обратиться к Валентину, который всегда хорошо относился к Стивену и так сильно ненавидел отца, что мог выделить ссуду назло ему, но как только эта мысль пришла ей в голову, она встретила в Фалмуте Тома Гилдфорда, и тот сообщил, что чета молодых Уорлегганов вчера уехала в Кембридж.

Только Джек Пендер, сын мэра, прознавший, что Стивен подумывает продать судно, предложил четыреста гиней за «Шасс-Маре». Цена низкая, но лучше не найти. У Пендера имелась пара трехмачтовых рыболовных судов, бросавших траловые сети в Ла-Манше, и он искал что-нибудь покрупнее и быстрее. «Шасс-Маре» изначально построили для ловли рыбы, она вполне подошла бы для расширения дела. Сейчас она находилась в Северном море, но после показного желания набить цену Стивен пожал руку в знак согласия. К сожалению, деньги он получит только по возвращении судна из рейса.

«Адольфус» тоже не мог отчалить на следующей неделе с третьим грузом сланца в Дьеп, пока его капитан пытался доказать свою платежеспособность. Больше половины товара уже загрузили, и к субботе судно было готово отчалить. Можно найти предлог для отсрочки, но это обойдется в половину прибыли, и если судно разгрузят в Пенрине, на шее Стивена повиснет еще один камень, грозящий его потопить.

Все это время Клоуэнс не виделась с Харриет, но месяц назад та одолжила им пару книг Джорджа об архитектуре. Тот приобрел их случайно на распродаже, когда покупал книги о горном деле, и хотя не собирался их читать, но его бережливость не позволила их выбросить. Каррингтоны как раз планировали новый дом, и при мерцании свечей внимательно изучили и обсудили обе книги. Настала пора их вернуть. В любом случае, строительство нового дома придется остановить.

Стивен уехал в Фалмут. Он задумал встретиться с управляющим Корнуольского Морского банка. В конце концов, сказал он Клоуэнс, разве Корнуольский Морской банк не вкладывает деньги в приличные мореходные предприятия, такие как его?

Клоуэнс решила прогуляться верхом до Кардью и оставить книги у лакея. Чем скорее она их отдаст, тем лучше. Неро упрямился с непривычки, и она понеслась галопом, рысью, вновь галопом, пока наконец конь не взобрался на крутой склон Кардью, фыркнул с достоинством и не перешел на шаг.

Харриет стояла на крыльце. Менее всего Клоуэнс хотелось с ней сейчас встречаться. Харриет подняла руку и улыбнулась.

— Добро пожаловать. Я как раз собиралась кормить собак. Заходи и присоединяйся.

— Я приехала только отдать книги, — ответила Клоуэнс, не спешиваясь. — Мне нужно вернуться.

Харриет удивленно вскинула брови. 

— Что-то не так?

Клоуэнс столкнулась с нелегкой задачей.

— Нет-нет... Я лишь посчитала нужным вернуть книги. Нам они больше не понадобятся.

— Ты не выезжала с нами вчера. Последний день сезона прошел прекрасно.

— Да, — согласилась Клоуэнс. — Что ж, у нас не получилось приехать.

Харриет отбросила волосы с лица. 

— Дорогая, ты только пришла и уже уходишь?

— Да, — сказала Клоуэнс.

— Значит, что-то не так. Не составишь мне компанию, пока я кормлю собак? Или желаешь уйти и молча киснуть?

Их взгляды встретились. Клоуэнс помедлила. С Харриет ведь она не ссорилась, только с ее мужем.

Наконец, она сказала: 

— Помогу тебе покормить собак.

II

— Только посмотри на них, — проговорила Харриет, — одни жадничают, другие привередничают. Не стоит кормить всех одновременно.

Овсяный пудинг варили в огромных котлах, и конюхи размешивали кашу на огне почти час. Как только он в достаточной степени затвердевал, огонь тушили, а пудинг перекладывали в ведра и ставили охлаждаться на сланцевую черепицу. Горячие горы овсянки остывали до того состояния, чтобы собаки могли есть. Затем конюхи попеременно выводили собак, чтобы прожорливые не проглотили больше положенной порции.

— Ну что ж, — наконец сказала Харриет. — Ты не из тех девушек, которые таят обиду без причины. Будь это так, я бы меньше тебя уважала, а ты бы уже ушла.

Клоуэнс всё ей рассказала.

Какое-то время Харриет молча наблюдала за собаками. 

— Я ничего об этом не знала.

Клоуэнс натянуто улыбнулась. 

— Откуда же тебе знать.

— А как Стивен со всем этим справляется?

— Делает все возможное. Утром он сходил в Корнуольский Морской банк, но ответ их вряд ли будет отличаться от других. Если банк Уорлеггана отзывает кредит, кому захочется занять его место?

— В Корнуолле — наверняка.

— Банк Карна, с которым он раньше сотрудничал, отказал. Банк моего отца предложил помощь на случай угрозы тюрьмы для Стивена. Мы благодарны и за это. Но, разумеется, это на крайний случай. Он пытается создать акционерное общество, но времени совсем мало! Если сэр Джордж исполнит обещание, у нас осталось всего восемь дней.

Харриет безо всякого стеснения почесала под мышкой.

— И по-твоему, Стивен ничем не заслужил подобную немилость?

— Я придерживаюсь беспристрастного взгляда Стивена, — высказалась Клоуэнс. — Он странный человек, и из-за любви к нему я не замечаю его недостатков. Но... я не верю, что это умышленно. Он не пытался обмануть Банк Уорлеггана. Шесть-семь месяцев назад он пришел домой со словами, что твой муж готов финансировать покупку «Адольфуса», его переполняли радость и гордость, он бы не стал губить новые отношения с Банком Уорлеггана ради какой-то ничтожной суммы! Ни за что в это не поверю, Харриет, и поэтому я на его стороне.

На некоторое время установилось молчание, слышалось только собачье чавканье.

— Им нравится рыба, — сказала Харриет. — Похоже, она им подходит, хотя мы смешали ее с доброй порцией старой говядины. Чертовым зверюгам через семь месяцев предстоит много бегать, им нужно хорошо питаться. А теперь, понятно, у них начались каникулы. Само собой, полностью расслабляться им не позволено. Утром они пробежали пару миль и пробегут еще полмили, а потом утрясут свой обед на соломе. На сорок пар требуется много еды. А еще у нас три егеря и девять лошадей. Хотя официальный устроитель охоты — Джон Деворан, но Джордж оплачивает почти все расходы, и все ради меня, сам он никогда не охотится. Кстати, завтра у нас будет подобие охоты, просто чтобы выгулять лошадей. Присоединяйся к нам.

Клоуэнс невесело усмехнулась. 

— Мне нельзя, Харриет. Как я могу?

— Джордж в Труро, — заявила Харриет. — И все же я тебя понимаю. Ну ладно, возвращайся домой и лелей свою обиду. Но когда я увижусь с Джорджем в пятницу, то узнаю его версию событий. Мне трудно судить, пока я не услышу его мнение. Жаль, что до такого дошло.

— Да, — согласилась Клоуэнс, — ужасно жаль.

III

— Кто тебе рассказал? — спросил Джордж.

— Клоуэнс, кто же еще? Она приходила в среду, донельзя расстроенная. Я ее разговорила.

— Наверняка ее прислал Каррингтон.

— Я так не считаю. Но в любом случае, скажи откровенно, что у тебя против него есть.

— В основном у моего главного помощника Ландера, — сообщил Джордж и высморкался. — Он обнаружил, что невозможно работать с лживыми счетными книгами Каррингтона. По-видимому, он не способен вносить достоверные записи. Нельзя вести дела с такими людьми.

— А почему Ландер не обнаружил этого до того, как Стивен взял на себя такие большие обязательства?

— Прошлой осенью Каррингтон бахвалился у меня в кабинете, а я попался на удочку его самоуверенности. Он согласился пересмотреть свое поведение в финансовых делах, но не справился должным образом.

— Клоуэнс сказала, что как только ваш банк стал с ним сотрудничать, он старался делать буквально все с одобрения мистера Ландера. Ландер явно тоже виноват. Во всяком случае, я бы посчитала, что это повод для строгого выговора, а не отзыва кредита и взыскания по счетам, чтобы довести его до банкротства!

— Дорогая, ты не разбираешься в этих делах, — раздраженно заявил Джордж. — Давай сменим тему. На выходных приедет Урсула, а ее лошадь заболела. Мне нужен твой совет, какую лошадь оседлать для нее утром. Урсула достаточно взрослая, чтобы иметь толковую, но не своенравную лошадь. Рисковать не стоит.

Харриет расчесывала волосы, доходящие до плеч. Из зеркала на Джорджа смотрели сверкающие темные глаза.

— Такая перемена по поводу Стивена имеет отношение к старой вражде?

— Какой старой вражде? Ты про то, что Клоуэнс из Полдарков? Нет, конечно.

— Стало быть, такое никогда не приходило тебе в голову?

— Разумеется, нет. Как можно управлять самым преуспевающим банком Корнуолла и позволять мелким склокам оказывать на тебя влияние?

Харриет вновь принялась расчесывать волосы. Они сияли, подобно лакированной коже. Закончив, она отложила щетку.

— По-моему, речь идет не просто о мелкой склоке. Все так говорят, даже ты сам. И ведь ничего не изменилось со времен той нелюбезной встречи в Тренвите прошлым летом, или я ошибаюсь? Рада, что дело совсем не в этом, а значит, будет намного проще пересмотреть решение.

Джордж надел сюртук. Воротник был не впору. Много лет его обшивал лондонский портной, но совсем недавно Джордж перешел к местному с хорошей репутацией, услуги которого стоили значительно меньше. Но так не пойдет. Надо вернуться к прежнему.

— Дорогая, какое решение пересмотреть?

— Твое решение разорить Каррингтона.

Джордж внимательно посмотрел на жену. Та покачала головой. 

— Так не пойдет, Джордж. Не пойдет.

— О чем ты вообще говоришь?

— Нельзя допустить такого по ничтожному поводу. Я нахожу Стивена Каррингтона интересной личностью, и меня даже восхищают его грубость, мужественность и уверенность в себе. Да, меня восхищают эти качества. Но волнует меня не Стивен. Я не желаю, чтобы Клоуэнс так унижали. Мне она очень нравится, и я дорожу ее дружбой.

— Разумеется, ее дружбу ты сохранишь.

— Нет, не сохраню. И напомню тебе, что именно она спасла жизнь Кастору, когда в феврале тот угодил в дьявольскую ловушку.

Джордж перестал наконец ругать крой сюртука и воззрился на Харриет.

— Ты просишь меня переменить решение совета?

— Именно так, дорогой.

Джордж вытащил часы. 

— Через десять минут сюда придут Вивианы. Они всегда приходят вовремя. Ты ведь знаешь, после обеда я хочу обсудить с ним дела, поэтому...

— Мне повесят на шею утомительную Бетси с замашками прачки... Тогда оставим это дело на вечер или даже на утро, чтобы ты успел его пересмотреть.

— Пересмотреть?

— Касательно разорения Стивена Каррингтона.

— И речи быть не может! Все уже решено. Говорить больше не о чем.

— Нет, дорогой Джордж, я еще не все сказала, — прибавила Харриет, — такого нельзя допустить.

IV

Поздним вечером разговор продолжился в ее спальне. Вивианы ушли; обедневший младший сын пэра владел с земельными участками и правами на горные разработки, которые Джордж рассчитывал у него выкупить. Приехала из школы Урсула. За шесть месяцев она выросла на дюйм, далеко не худая, но уже и не такая пышка, как раньше, она без умолку говорила о школе и прочих неуместных вещах. В отличие от большинства девочек, она не особо интересовалась лошадьми, но по настоянию отца покорно двинулась вслед за мачехой выбрать лошадь для завтрашней прогулки верхом. Урсула задержалась допоздна и долго не ложилась спать, потакая своим желаниям и с позволения Джорджа, поскольку это были выходные.

В запасе у Харриет имелись разнообразные способы управлять Джорджем, но сейчас был не тот случай, когда обычные методы сработают. Она старалась избегать открытых ссор: после бурного брака с Тоби Картером ей ужасно нравилось, как она играючи и в прекрасном настроении добивается своего от Джорджа путем изящных маневров и умеренной наглости. Успех таких методов в равной степени был обусловлен ее красотой и голубой кровью. Не говоря уже о способности ошеломлять и возбуждать его в постели, когда она в настроении. Харриет знала, что в делах он жесткий и порой злопамятный человек, но не такой уж и плохой муж. Никогда в жизни у нее не было столько денег и такой свободы их тратить. Но у хорошего настроения тоже есть свои пределы.

Она начала издалека, как бы небрежно, спросила, не обманул ли он ее давеча, действительно ли решение сбросить Каррингтонов со счетов не исходит из старой вражды, как она предположила до обеда.

— Вовсе нет. Дело совсем не в этом!

— Тогда боюсь, дорогой Джордж, тебе придется разъяснить причину своего решения! В конце концов, они столько раз бывали в этом доме, а два-три раза ты даже сам их приглашал! Они не просто случайные знакомые. Ты не можешь скинуть их в канаву и попросту уйти! Стивен тебя чем-то оскорбил? Или Клоуэнс? Я пытаюсь найти этому разумное объяснение.

Джордж наклонил голову, и взору предстала его бычья шея, словно кто-то показал красный флаг.

— Харриет, тебя это не касается!

— Само собой, меня это касается! Не будь глупцом.

— Я уже объяснил тебе причины!

— И я в них не верю.

— Согласись, причины веские!

— И не собираюсь соглашаться, пока ты мне все не объяснишь.

Джордж достал из кармана носовой платок и высморкался.

— Кажется, я простыл.

— Не заговаривай мне зубы.

— Я приму на ночь травяной отвар. Хорошее средство для начала.

— Так что насчет Каррингтонов?

— Их надо сбросить со счетов, как ты сказала. Точнее его. Мне жаль, что его жена тоже попала под удар, но что поделать. Я не виноват, что она за него вышла. И не сомневаюсь, что они выкрутятся. Такой проходимец найдет, где подзаработать.

Харриет встала и взяла Джорджа за руку.

— Скажи правду.

Джордж высвободил руку. Нечасто они касались друг друга, если не считать редких случаев интимной близости. Впервые прикосновение вызвало враждебность.

— Ну хорошо, — грубо заявил он, — если хочешь знать всю правду, сядь и слушай.

Харриет отошла от него, присела на край кровати, раздвинув балдахин, и прислонилась к нему щекой.

Джордж уселся в кресло, как на трон, и стал похож на императора Веспасиана. 

— Не припоминаешь случайно, как через год после нашей свадьбы, точнее в январе, произошло ограбление, когда из дилижанса компании «Безопасный экипаж»  украли кучу ценных бумаг, банкнот, золотых слитков и драгоценностей?

— Разумеется, я помню. Ты был очень зол. И вроде бы тетушка Дарси потеряла какую-то побрякушку? Чашу любви?

— Да, чашу любви. Всего лишь безделушка, но, по-видимому, она считает меня виновником кражи! Однако же, общая сумма потерь весьма значительная, порядка шести тысяч фунтов. Не перебивай! — выпалил Джордж, когда Харриет хотела что-то сказать. — Замысел оказался очень умным, дерзким и хладнокровным, его мог осуществить только образованный человек. Все четыре места зарезервировали из Плимута до Труро, но заняли только три. Мы не знаем, намеревался ли четвертый где-нибудь к ним подсесть, но так и не объявился. В поездке из Плимута до Труро они оттянули войлочную подкладку, просверлили дыру в каркасе экипажа и проникли в отсек под облучком, где лежали два банковских сейфа, взломали их, забрали содержимое и поставили обратно. Затем кое-как заменили кусок деревянной обшивки экипажа, который отрезали, и прикрепили подкладку на место. Есть основания полагать, что грабители благополучно скрылись в Лостуитиеле. У нас есть описание трех грабителей. Двое притворились преподобным и миссис Артур Мэй. Таких людей не существует. Третий, лейтенант Морган Лин, утверждал, что состоит во флоте его величества. Такого человека тоже не существует. Лжесвященник с супругой высокие, у него волосы с проседью и тяжеленные очки, у нее смуглая кожа, она почти не говорила и притворилась больной, чтобы опустить шторки. Лейтенант Морган Лин ростом пониже, но крепкого телосложения и моложе, в белом парике и с густыми черными бровями. Все они в какой-то степени замаскировалась, но не стали надевать что-то слишком примечательное, иначе бы привлекли к себе внимание. Кучер с охраной оказались не слишком наблюдательными и дали только туманные описания. Как тебе известно, мы предложили награду в тысячу фунтов, но никто не откликнулся. Похоже, воры скрылись.

— А ты не опубликовал номера банкнот? — спросила Харриет.

— Разумеется. Но мы подстроили ловушку. Известны были далеко не все номера банкнот. По правде говоря, только двенадцати. Мы сообщили номера семи, а пяти скрыли. Ни одна из семи не всплыла на свет, но вот одна из пяти объявилась. Ее внесли в наш банк в Труро. Это был наш первый прорыв, первая зацепка, первое достижение. А знаешь, кто ей расплатился?

Харриет помотала головой.

— Ты, моя дорогая.

— Что? О чем ты вообще толкуешь?

— Я о том, что в один из игровых вечеров, когда ты развлекалась с молодыми друзьями, кое-кто проиграл тебе и расплатился этой самой банкнотой.

— Чтоб меня! — наконец выговорила Харриет после некоторого замешательства и потерлась щекой о балдахин.

— Мы записали имена всех молодых джентльменов, игравших в нашем доме в ту неделю. Это Энтони Трефузис, Бен Сэмпсон, Стивен Каррингтон, Эндрю Блейми, Перси Хилл, Джордж Треветан и Майкл Смит. Когда я ненавязчиво спросил тебя, как прошла игра, ты ответила, что больше всех проигрались Энтони Трефузис, Эндрю Блейми и Стивен Каррингтон. Так что я провел расследование, где самым вероятным подозреваемым оказался Стивен Каррингтон.

— Так вот откуда ветер дует, — проговорила Харриет, не отрывая взгляда от Джорджа. — Но погоди-ка. Ведь банкноты переходят из рук в руки. Стивен уже какое-то время занимается торговлей. Тем утром он ведь мог от кого-то еще получить эту банкноту!

— Нет никаких на то доказательств. Зато есть серьезные основания для подозрений.

— И что же случилось потом? По всей видимости, что-то их подкрепило.

Джорджу не понравился тон жены.

— В день ограбления в Лискерде в экипаж сел мистер Артур Роуз, пожилой адвокат, настоявший на этом, поскольку место оказалось свободным. Не знаю, было ли на тот момент ограбление в самом разгаре, может, он его прервал, но он не заметил ничего предосудительного и вышел в Добуолсе. Но в отличие от других, у него была возможность рассмотреть трех пассажиров вблизи. Будучи юристом, он человек наблюдательный, и позднее, когда стало известно об ограблении, он заявил, что узнает воров в лицо, если они предстанут перед ним.

— Так он...

— После обнаружения банкноты благодаря карточной игре я устроил прием и пригласил всех молодых людей, посетивших наш дом на той неделе, пригласил также и мистера Роуза по другому делу. Я решил, что он поможет раскрыть личность одного или более грабителей.

— И тот скончался! — воскликнула Харриет. — Я помню тот прием! Ты ждал таинственного мистера Роуза, а он так и не объявился!

— Ему стало плохо в экипаже, когда его сопровождал Гектор Трембат. Он умер в Труро, — с горечью завершил рассказ Джордж.

Харриет рассмеялась низким контральто. 

— Я часто думала о том вечере. Ты был так близок к поимке преступников. Так значит, все закончилось крахом? Но подозреваю, совсем недавно что-то произошло?

— Совершенно верно. Кое-что случилось. Месяц назад Каррингтон явился ко мне в контору, и во время заверения документа присутствовал Трембат. После ухода Каррингтона Трембат вспомнил, что мистер Роуз говорил ему в карете — у лейтенанта Моргана Лина не хватает клыка с левой стороны. А у Стивена Каррингтона, как ты наверняка заметила, не хватает клыка именно с левой стороны.

Огонь в камине затухал, и Харриет поднялась с кровати и надела шелковый халат. Даже в начале мая в доме царил холод.

— И что? Что ещё?

— Больше ничего. Этот идиот не догадался сказать раньше. Но и этого достаточно.

— Суд ты этим всё равно не убедишь.

— Само собой! И не пытаюсь! — рассердился Джордж. — Я прекрасно знаю, что пока нам не привлечь этих людей к ответственности. Если только не выпадет счастливый случай. Но мне хватает свидетельств против Каррингтона, чтобы в нем усомниться. Есть общее описание этого человека, возраст, телосложение, а брови легко перекрасить. Потом появление банкноты, а теперь еще зуб. И наконец, он где-то раздобыл денег для организации торговли и покупки двух торговых судов. Я твердо убежден, и этого вполне достаточно.

Харриет поерзала на кровати. Ее лицо ничего не выражало; Попытки Джорджа уловить в ее взгляде хоть что-нибудь оказались безуспешными.

— Дорогая, я пытаюсь быть с тобой совершенно откровенным, — проговорил он деликатно, хоть и с неохотой. — Ты спрашивала о причинах. Теперь ты знаешь и полностью их одобришь.

— Ты заподозрил Каррингтона, как только всплыла на свет банкнота.

— Я счел его наиболее вероятным подозреваемым. И в отличие от остальных, неизвестно, чем он занимался в тот день.

— Но если все это время ты его подозревал, то зачем согласился помочь, когда Стивен приходил к тебе минувшей осенью?

Джордж закусил губу. С женщинами не стоит слишком откровенничать.

— Он сбил меня с толку. Я тогда поссорился с Валентином. Ограбление отошло на задний план. Я решил, раз доказательств нет, так пусть сомнения толкуются в его пользу.

— И значит, клык существенно все меняет?

— Да, клык все меняет. Для тебя, может, это и не очень убедительно. А вот для меня все встало на свои места...

— Если ты его подозревал, почему не сказал ему об этом в лицо?

Джордж сердито втянул голову в плечи.

— Невозможно, — об этом он никогда не задумывался и считал такое предложение возмутительным. — Нельзя в таком обвинять! Будь Роуз жив, все сложилось бы иначе! — он чихнул. — Я простудился. Предательская погода.

— Но ты вынес ему приговор без суда и следствия. — Харриет потерлась щекой о балдахин. 

«Какой глупый жест», — подумал Джордж.

— Правда, Джордж, я не шучу. Так не годится.

— Что значит — не годится? Я же сказал, дело сделано! А теперь пожелаю тебе доброй ночи.

— Я же сказала, — возразила Харриет, — мне нет дела до Стивена, но он женат на Клоуэнс. И я не хочу ее разорить, лишить нового дома и средств существования, и все из-за какого-то клыка! Как я говорила...

— Только не упоминай опять того пса!

— Кастор. Так его зовут. У него есть имя, Джордж, не забывай об этом. Ему девять лет, он у меня с двух месяцев, и я в долгу перед миссис Каррингтон за его спасение!

— А я повторяю, что дело сделано. Каррингтон больше не получит ссуду от моего банка. Доброй ночи!

— Джордж,— сказала Харриет.

Что-то в ее голосе остановило Джорджа у двери.

— У меня обязательства перед Клоуэнс, — продолжила Харриет, — и их надо исполнить.

— Значит, придумай для этого другой способ.

— Есть только один. Сделай это ради меня.

— Не могу и не стану!

— Просто побалуй меня.

— Побаловать тебя? — возмущенный Джордж уставился на нее. Что она имеет в виду? Впервые его просят о таком. — В последний раз говорю, я все решил! Мое решение остается неизменным! Если его не повесят, как он того заслуживает, я уж точно не позволю ему жить припеваючи за счет человека, которого он обокрал! Увы, он не сдохнет в канаве и не угодит в тюрьму за долги, как я надеялся. Я совсем позабыл их связи с банком Корнуолла. Вот досада. Но ему придется продать дом! Он все продаст и хоть в какой-то мере вернет мне украденное. И я прослежу за тем, чтобы в Корнуолле он больше не смог работать!

Харриет смотрела на серое и суровое лицо мужа с долей отвращения.

— И тебе нет до меня дела?

— До тебя? О чем ты говоришь? Само собой, мне есть до тебя дело. Но не настолько, чтобы позволить этому негодяю преуспевать, когда его надо приструнить!

— Но меня действительно надо побаловать, Джордж.

Он стукнул по распахнутой створке двери ладонью и выкрикнул:

— Побаловать? Побаловать? Что за тупое и дурацкое словечко! Я не понимаю, о чем ты толкуешь.

— Речь о новой жизни, — ответила Харриет.

Джордж шмыгнул носом и вытер влагу. 

— Что ж, не знаю, к чему ты клонишь, но могла бы сказать и утром. А раз уж нет...

— Я о том, — сурово процедила Харриет, — что я в интересном положении, беременна, в тягости, жду потомства, называй как угодно. Есть множество наименований для производства ребенка, как и для действия, благодаря которому зарождается жизнь. Если ты...

— Это что, какой-то розыгрыш? — снова крикнул не на шутку рассердившийся Джордж, всматриваясь в нее так, словно его зрение внезапно ухудшилось.

— Тебе может так показаться. Но нет. Я сама удивлена, поскольку никогда раньше не зачинала ребенка. Но, в конце концов, это естественное следствие соития. В моем возрасте рожать первого ребенка опасно, мне тридцать четыре, но рожали и женщины постарше. Больше всего меня злит и расстраивает, что всё случится в разгар охотничьего сезона. Полагаю, дитя родится на Рождество. Ужасная досада.

Дверь под рукой Джорджа слегка задрожала. 

— Ты точно меня не разыгрываешь?

— Разумеется, нет. Если бы.

Последовало долгое молчание. Наконец, Харриет встала и наклонилась к камину, чтобы кинуть пару поленьев.

— Так ты, — чуть слышно вымолвил Джордж, — это и подразумевала под тем словом?

— Каким словом?

— Побаловать.

Харриет мрачно усмехнулась. 

— Да, Джордж. Пожалуй, так оно и есть.

 

Глава пятая

I

От леди Полдарк из Лондона старшей дочери в Фалмут.

Дорогая Клоуэнс!

Я получила письмо от отца!!! Оно дошло благодаря стараниям премьер-министра и приказу из Вердена, он сообщает, что здоров и не испытывает лишений. Я бы прислала тебе письмо, но не в силах с ним расстаться. Само собой, он скажет, что здоров, только бы меня успокоить, но что-то в письме заставляет меня ему верить. Он ужасно злится, что его держат взаперти, но, пожалуй, этим все ограничится, надеюсь на это. Еще он сообщает, что привык к французской пище и придется потрудиться, чтобы угодить ему, когда он вернется в Нампару! Пока точно не определен срок его содержания под стражей, и это меня страшно беспокоит, но я хотя бы получила письмо, и это важно, он шлет горячий привет тебе и всем остальным!!! Кажется, он прибыл в Париж всего через пару часов после нашего отъезда. До сих пор не могу себе этого простить.

Я задержусь в Лондоне еще на несколько недель, а Изабелла-Роуз с Генри вернутся домой вместе с Кэролайн. Лучше бы мне последовать их примеру, но мне кажется, что тут я ближе к твоему отцу, чем в Корнуолле. Это так отличается от его предыдущих отлучек, когда я присматривала за домом, шахтой, детьми, хозяйством и всем остальным, ведь я знала, что он постарается поскорее вернуться домой и что ему не причинят вреда.

В конце концов, мне все равно придется вернуться домой без него. Наши отношения с Францией ухудшаются, нельзя заглянуть в будущее, но я волнуюсь за Джереми.

Кстати, представь себе, на обеде у миссис Пелэм (тетушки Кэролайн) я столкнулась с Эдвардом Фитцморисом, и он пригласил нас на чай в дом Лансдаунов, повидаться с тетушкой Изабел. Она просто нечто, даже передать тебе не могу, пригласила меня после возвращения детей домой пожить у нее пару недель, поскольку Лансдауны находились в Бовуде, а она пожаловалась на одиночество! Поэтому я согласилась.

Боже ты мой, наверное, ты считаешь, что мой нрав изменился, раз я принимаю подобное приглашение, но мне слишком одиноко и радует мысль побыть с друзьями, пусть даже такого благородного происхождения, потому что тяжело переносить отсутствие твоего отца в комнате на Георг-стрит, а также я любыми средствами пытаюсь помочь ему, и если вернется лорд Лансдаун, то, вероятно, он мог бы оказать какую-нибудь помощь.

Больше всего меня выводит из себя, что хотя в Англию из Франции приходят письма, посылать письма во Францию запрещено. И все потому, что Бонапарт считается преступником, а пока он властвует над Францией, то и Франция считается преступной. Я говорила с лордом Ливерпулем, и тот сказал, что попытается обойти — вроде он произнес именно это слово — все эти правила, я написала вашему отцу длинное письмо, надо срочно ему сообщить, что у нас всё хорошо.

Я не написала тебе в письме из Парижа, поскольку тогда это показалось незначительным, но на приеме в посольстве Белла познакомилась с одним английским юношей, и они чрезвычайно увлеклись друг другом. Его зовут лейтенант Кристофер Хавергал, по его словам, он служил у Джеффри Чарльза в Испании. Ему почти двадцать один, и само собой, он слишком взрослый для Беллы, но она очень высокая и выглядит старше своих лет, так что многие в Париже решили, что ей семнадцать. Мы обе знаем, что Белла еще слишком юная, но она так не считает. Что ж, мы не стали противиться их флирту, поскольку через пару недель он возвращался в Бельгию. Когда он уехал, Белла несколько дней хандрила, а ты знаешь, какой она тогда становится, но потом все прошло и вроде забылось.

Но вдруг он объявился в Лондоне! Уже неделю он постоянно нас навещает и спрашивает, можно ли ему прогуляться с Беллой, и иногда я ее отпускаю, но только вместе с миссис Кемп. Еще одна причина для возвращения Беллы с Кэролайн в Корнуолл. Все это так глупо, и я боюсь, лейтенант Хавергал, пусть и кажется таким обаятельным, но играет детскими чувствами. Он очень привлекателен, и лучше бы он уделял внимание другой юной леди своих лет. Я совсем его не понимаю.

А я все о себе да о нас, и ни слова о тебе, но ведь на то оно и письмо. Прошу, напиши хоть какие-нибудь новости, хоть самую малую часть. Ты ездила в Нампару — как там дела, как Стивен и как ты поживаешь сама? Пусть мы далеко друг от друга, но слава Господу, в одной стране, и письма писать нам никто не запретит, к тому же времени и терпения у нас предостаточно.

Разумеется, миссис Кемп вернется с Кэролайн и детьми, и до моего возвращения присмотрит за ними вместе с Энисами. Не буду просить, ведь ты и так их навестишь, и они во всех подробностях расскажут о наших приключениях, потому что в письме невозможно обо всем рассказать. Может, вернись твой отец раньше, и не случись войны, я бы чувствовала себя иначе, но вряд ли теперь мне захочется когда-либо уезжать из Англии.

Со всей любовью к вам обоим,

Мама

II

Однажды утром в начале мая к Россу прибыл гость. Погода стояла прекрасная, и, проведя полчаса, разглядывая в окно отблески солнца на деревьях и реке, Росс, обернувшись, не сразу узнал крепкую фигуру в дверном проёме.

Затем воскликнул:

— Гастон!

Вошел генерал Руже, и солдат закрыл за ним дверь. Руже пожал Россу руку.

— Друг мой, ужасно, что вы всё еще здесь! Я не знал! Думал, вы уже давно, очень давно благополучно добрались в Англию! Что случилось? Прошу вас, расскажите.

Росс объяснил. Руже потер длинный багровый шрам.

— Но это бесчестно! Я не понимаю. Вы просто приняли мое приглашение, и все! Вы еще куда-то ездили во Франции?

Росс рассказал. Он и раньше не был до конца откровенен с Руже касательно задания Ливерпуля и решил, что теперь и подавно не самое лучшее время для признаний. В любом случае, вряд ли найдут доказательства того, что он отправлял депеши, и ничто в них не угрожает новой Франции, даже если их перехватили. Последние депеши положили в почтовую сумку в посольстве, пока Наполеон все еще находился в Лионе.

Руже обвел комнату хмурым взглядом.

— Вам здесь удобно? Вас не может такое устраивать! Я поражен. Понимаю, наши государства не ладят друг с другом, впрочем, как и все европейские державы с Францией. Они стремятся подавить нас, навязать свои взгляды главе страны, повернуть время вспять. Но никто не собирается объявлять войну. Нет причин и оправдания для задержания британских подданных просто потому, что отдыхая во Франции, кто-то всего лишь навестил группу войск, расквартированную под Парижем! Сотрудники вашего посольства давным-давно уехали. Вряд ли ни с того ни с сего задержали много ваших соотечественников в Париже или иной части страны; хотя их выезд и откладывался из-за паспортных формальностей. Но почему именно вы? Я это выясню.

Только Росс собрался ответить, Руже поднялся и шагнул к двери. Появился солдат, и Руже попросил: 

— Подай коньяк. И еще печенья... Найди чего-нибудь, — он посмотрел на Росса. — Я наведу справки. Угощайтесь пока, я скоро вернусь.

Росс допивал третью рюмку коньяка, недовольство жизнью уменьшилось, и тут вернулся Руже. Но лицо друга отнюдь не сияло триумфом. Он налил рюмку коньяка, залпом выпил и озадаченно воззрился на Росса.

— Друг мой, это не касается военных, а дело полиции. Вы встречались с генералом Вирионом?

— Да, когда впервые сюда приехал.

— Он говорит, что всего лишь подчиняется приказам из Парижа. Показал мне приказ. Он озаглавлен «Министр полиции Его Величества Императора» и подпись: «герцог Отрантский». Официальное распоряжение о заключении под стражу. Без права выйти на поруки.

— Мне предлагали, — ответил Росс, — а я отказался.

— Вот досада! Вам бы жилось куда свободней и с большими удобствами.

— Я надеялся сбежать. Но пока не представилось такой возможности.

— Вижу, они предельно осторожны... А разве вам не предъявили обвинений?

— Скорее всего, мне нечего предъявить.

— Все это по приказу Фуше. Вы с ним виделись?

— Виделся.

— В Европе он считается самым умным жандармом. Вы с ним ссорились?

— Я не скрывал неприязни.

— Вот оно что, — француз наполнил оба бокала и поднял темно-янтарную жидкость к свету. — Если это личное, то все гораздо сложнее, ведь сейчас он очень влиятельный человек. Попасть бы к самому императору...

— Гастон, — обратился к нему Росс, — я безмерно благодарен, что вас волнует мой покой и благополучие. Но не подвергайте опасности самого себя из-за моих проблем. Со мной приключилось беда, но к вам это не имеет никакого отношения. Поэтому оставьте все, как есть, в должное время меня освободят.

— Само собой, освободят. Но я ваш друг, пусть даже наши страны на ножах, и сделаю все от меня зависящее. За меня не беспокойтесь. Франции нужны военные, особенно артиллеристы, и вряд ли глава полиции мне что-то сделает, — Руже улыбался и прихлебывал коньяк. — Кажется, я напугал охрану, когда попросил принести коньяк генерала Вириона.

Они молча выпили.

— Вас допрашивали? — вдруг спросил Руже.

— О да. Дважды. Шесть часов подряд.

— С вами обращались дурно?

— Нет.

— Ох уж эти жандармы. Нельзя всецело им доверять. О чем вас спрашивали?

— В Париже я подружился с мадемуазель де ла Блаш. Впервые я познакомился с ней много лет назад, в Англии.

— О да, я ее знаю. Бывшая баронесса Эттмайер. Какое-то время была любовницей маршала Нея.

Росс удивленно вскинул брови. 

— Я не знал.

— Два или три года. Всякий раз, когда он приезжал в Париж, их видели вместе.

— Ее считают шпионкой Бурбонов. Она уехала из Парижа как раз перед прибытием Наполеона.

— В таком случае я ее не виню! Фуше моментально набросился бы на нее, как только у него появились полномочия.

— Судя по всему, моя жена с детьми и мадемуазель де ла Блаш покинули Париж вместе. Это и породило подозрения, что я так или иначе причастен к ее деятельности.

— Ох уж эти жандармы, — повторил Руже. — У них изощренный ум. Если уж вобьют себе в голову, их не разубедишь. Я должен как-то сообщить императору...

— Я видел, как он прибыл в Париж.

— Видели? Правда? Наверное, незабываемая минута, — Руже пригладил волосы. — И все же Европа против него. Даже некоторые районы Франции ропщут и проявляют недовольство. Но если дойдет до войны, Бонапарт одержит верх.

— Надеюсь, до такого не дойдет.

— Я тоже! Да все мы на это уповаем! Никто так не ратует за мир, как обычный француз. Но все против нас.

— Против Бонапарта.

— Да, но он высадился на южный берег Франции с парой сотен человек и через три недели вновь завладел страной без единого выстрела! Если это не ваша демократия, то тогда не знаю, как это называется! Такова воля подавляющего большинства людей! И теперь он тоже желает мира. Наверняка вы слышали, что императора лишили возможности воссоединиться с сыном, королем Римским. Это стало для него большим ударом. Теперь он покинул Тюильри, появляется там только в особых случаях, ведет тихую жизнь в Елисейском дворце в окружении родственников, друзей и личных советников.

— А Фуше? — спросил Росс.

— Нет, Фуше там нет. Он не выходит из кабинета и плетет сеть интриг. Знаете, говорят даже, что когда вечером двадцатого числа прибыл император и назначил встречу, Фуше появился уже в два часа ночи. Ваша мадемуазель де ла Блаш успела как раз вовремя! Уф, на ее месте я бы не стал ему доверять. Он с той же легкостью предаст императора, как предал короля. Его следовало казнить на гильотине еще много лет назад!

Чудесное весеннее утро омрачилось плывущим облачком. Это напомнило Россу погоду в Корнуолле, солнечную и переменчивую. Интересно, как там сегодня в Нампаре. Прибой лазурного моря все так же шумит, накатываясь на песок? Его дом, дым из трубы по ветру, шепот травы, ржание лошади в конюшне, крестьяне в поле. А шахта? Как там две его шахты? Почему он так глупо покинул дом и отправился на это нелепое задание, которое не послужило благой цели и закончилось провалом? Честолюбие? Вряд ли. Чувство долга? Но кому и чем он обязан? Или все дело в его извращенной натуре, жажде нового и приключений?

Но ведь все шло так хорошо, в самом деле хорошо. Росс знал, что его необычная хорошенькая жена-корнуоллка со всей своей житейской мудростью и чувствительностью наслаждалась первыми неделями пребывания в Париже. Это ее воодушевило и возродило. Развлечения и восторг опьяняли, она вновь расцвела.

Если бы не поездка в Осер...

Руже не сводил с него глаз. 

— Вы где-то далеко, друг мой.

— Да.

— Я собирался сказать... Хотя, может, это неважно. Лучше промолчать.

— Прошу, расскажите.

— Хочу вам сообщить отнюдь не радостные вести: заводы и фабрики Франции работают в усиленном режиме, по всей стране призвали оружейников, а также национальную гвардию, забрали тысячи дополнительных лошадей; из-за Рейна поступает оружие, его провозят контрабандой на баржах и малых судах, императорская гвардия полностью укомплектована. Нет нужды объяснять, что эта подготовка не ради мирных целей, но до военных действий дойдет, только если Германия с Англией выступят против нас в Бельгии.

— Почему в Бельгии?

— Она долго принадлежала нам. Мы почти один народ.

Подумав, Росс ответил: 

— Мне не кажется, что Англия станет сражаться ради реставрации Людовика. Но многие хотят независимости Бельгии, даже виги, которые благоволят Наполеону.

— Очень жаль, — высказался Руже, похрустев пальцами. — Но должен сообщить, что совсем скоро в армии на севере у нас будет сто пятьдесят тысяч человек. У Веллингтона не останется ни единого шанса со смешанной и ненадежной армией, которую он теперь возглавляет... Хотя есть вероятность заключения соглашения, компромисса. Молю об этом Бога.

— Аминь. Но если придется воевать, как вы поступите?

— О... Сейчас мы собираемся неподалеку от Филиппвиля и Бомонта. Но большего не имею права рассказывать. Да и не могу, поскольку не знаю планов императора.

Росс заметил, что наполовину заполненная бутылка коньяка уже опустела.

— А еще в этом участвует, — заговорил он, — человек по имени Тальен. Впервые я встретил его на приеме в посольстве. Фуше, как вы помните, тоже там присутствовал.

— Ах да, Тальен. Шакал Фуше.

— Меня арестовал Тальен с жандармами. Наверняка он и есть причина моего задержания. Однажды я повздорил с ним, потому что он обхаживал мою жену.

— И что с того? Мерзкий и мелочный развратник. По сравнению с Фуше он ничто. Но Фуше его защищает. Раньше было все наоборот. В те безумные девяностые Тальен был председателем Конвента. Я слышал, что Тальен защитил и спас Фуше от гильотины. Говорят, Фуше никогда не забывает о помощи и об оскорблении.

— Я так и понял.

— Трудно поверить, что Тальен старше меня всего лет на восемь-девять, но в то время я был совсем юнцом. Что ж... — Руже вытянул ноги. — Может, поговорим о более приятном, как вам? Ваша супруга в добром здравии? А дети? Это хорошо. Уже что-то... Надо вызволить вас из западни, друг мой. Наберитесь терпения, мы вас вытащим.

 

Глава шестая

I

В один замечательный вторник за неделю до отъезда Демельзы в Корнуолл лейтенант Кристофер Хавергал навестил ее в доме Лансдаунов и попросил разрешения уделять внимание Изабелле-Роуз.

Демельза пыталась сосредоточиться на романе, который ей посоветовала леди Изабел Фитцморис, снова подняла книгу, отыскала клочок бумаги, чтобы отметить место, где остановилась, и положила книгу на стол.

— Внимание, лейтенант Хавергал? Я не совсем поняла... Это ведь не то, о чем я подумала?

— Вы правы, я прошу руки Изабеллы-Роуз.

— Вы... ведь шутите, лейтенант?

Он кашлянул в кулак. 

— Нет, мэм. Я настроен весьма серьезно.

Демельза заметила недавно подстриженные волосы и усы. Мундир тоже был новым.

— Вы просите... моего разрешения на... на... — ей не хватило духу закончить предложение.

— Верно, леди Полдарк. Сожалею, если для вас это явилось... такой неожиданностью.

Демельза также заметила, что он взволнован. Взволнован! Лейтенант Кристофер Хавергал — и вдруг взволнован!

— Я все же никак не возьму в толк. Вам известно, сколько лет моей дочери?

— Да, мэм. Это и впрямь невероятно. Все думают, что ей семнадцать. Но я знаю, сколько ей. Можно мне сесть и объясниться?

Демельза махнула рукой на стул.

Хавергал сел на краешек и снова кашлянул. Его усы были все же длинноваты и подрагивали при кашле.

— Леди Полдарк, я не вправе и не осмеливаюсь предлагать ранний брак. Но может, через два года, когда ей исполнится пятнадцать... А пока только помолвка... Именно этого мне хочется больше всего на свете. Именно этого мы оба...

— Так значит, Изабелла-Роуз знает о... вашем предложении?

— О да, мэм. Мы беседовали на эту тему перед ее отъездом в Корнуолл.

— И ей хочется выйти за вас?

— Да, мэм. Похоже, это... ее самое заветное желание.

Теперь понятно, почему обезьянка так надулась, когда садилась в экипаж с Кэролайн.

— Завтра я уезжаю во Фландрию, — продолжил Хавергал. — С отъезда Беллы я пытался набраться смелости и навестить вас. Как видите, тянул до последнего. Для меня это настолько серьезно, что я уклонялся от разговора из опасений, что вы откажете.

— Но лейтенант Хавергал...

— Прошу, зовите меня Кристофер, мэм.

— Но Кристофер, вы просите о невозможном! Пусть во многом она кажется зрелой, но ведь она недавно вышла из детского возраста! Это переменчивый и беззаботный возраст, когда жизнь только начинается. Допустим, у нее есть собственное мнение по такому важному вопросу... Разумеется, ей кажется, что она понимает, но через три месяца она повстречает другого юношу и переместит все свои романтические идеалы на него! И это естественно! Простите за вопрос, но сколько раз вы влюблялись в красивых девушек, начиная с тринадцати лет?

Посмотрев ему в лицо, Демельза заметила, какие у него красивые глаза, неудивительно, что озорница Белла в него влюбилась.

— Часто, леди Полдарк. Я встречал много красивых девушек и... не хочу вас обидеть признанием, но у меня было три любовницы, одна из них португалка. Многие меня восхищали, но ни одна не тронула сердца.

Демельза окинула взглядом огромную комнату с высокими окнами и громоздкой мебелью. Визит к Лансдаунам ее немного тяготил. Леди Изабел вела себя любезно и восторгалась ее обществом; но Демельзе даже в самые лучшие времена непривычно было сидеть в праздности, читать, прогуливаться по Беркли-сквер или вести вежливую беседу за чашкой чая. А сейчас еще и не самое лучшее время. Весь привычный уклад ее жизни нарушился, и помочь ей могли только труд, тяжкая физическая работа — покопаться в земле, заняться прополкой, выбить ковер, даже подоить корову и отнести ведерко с молоком. Бездействие порождало странные фантазии. Здесь она не чувствовала себя счастливой, но оставалась до последнего.

— Простите меня, леди Полдарк, — обратился к ней элегантный и погрустневший юноша, — вы решите, что с моей стороны нахально так говорить, но вы просто не до конца осознаете, какая у вас выдающаяся дочь. Вы слышали ее голос? Разумеется, слышали! Скорее всего, вы не понимаете исключительное очарование и диапазон ее голоса! Ей надо его развивать! Может, ей надо на сцену или в оперу. Она станет бесценной, неповторимой в мире развлечений, в мире музыки. У нее огромное будущее!

— В качестве вашей жены? — Демельза ощутила стыд от невольно вырвавшегося вопроса.

— Похоже, да, мэм. Похоже на то. Само собой, нам надо уладить небольшую проблему с Бони. Кто знает, может, я не выживу? И тогда наша помолвка навсегда разорвется. Но если выживу, и когда все закончится, я не намерен оставаться в армии. Буду жить в Лондоне и займусь другими вещами.

— У вас есть средства? 

Бог ты мой, подумала она, что со мной творится? Это неправильно. Неподобающе. Я мыслю прямо как Джуд!

— У меня достаточно средств, — ответил Хавергал. — Есть определенные надежды. Я учусь на юридическом, но пока не слишком продвинулся в обучении. Можно к этому вернуться. Поймите, леди Полдарк, я не претендую на избранность. Но искренне думаю, что если Белла выйдет за меня, я заставлю обратить внимание на ее таланты влиятельных людей, которые знают, как наилучшим способом ими распорядиться.

Демельза взяла книгу. Стрелка часов приближалась к четырем, и леди Изабел после отдыха придет к чаю — посвежевшая, говорливая, тугоухая, в равной степени милая и скучная.

— Кристофер, — начала Демельза. — Во-первых, я все равно не могу дать разрешение на помолвку с Изабеллой-Роуз без согласия ее отца, а сейчас его просто невозможно получить. Вот. Во-вторых, пусть я нахожу вас красивым и представительным, но вы были с нами не до конца честным, играя с чувствами девочки, которая еще слишком впечатлительная, чтобы знать, чего хочет...

— Леди Полдарк!

— О, я знаю, что вы хотите сказать. Что ваши чувства взаимны. Что на Беллу не так просто повлиять. Но ведь вам двадцать один, верно? Почти двадцать два. Вы красавец и бравый офицер, уже повидавший жизнь молодой человек. Как тут не потерять голову? Вы были не совсем с нами честны и должны понимать последствия. Я не могу и не дам разрешение на помолвку! Это невозможно, и забудьте об этом!

Длинные светлые волосы упали ему на лицо. Он поднял взгляд и зло усмехнулся.

— Что ж, пусть будет так, мэм. Наверное, я ожидал слишком многого. На вашем месте я бы наверняка чувствовал то же самое. Оставим это пока. А теперь я пойду. Но если через год-два мы с вашей дочерью вновь встретимся, и чувства останутся прежними, вы не станете считать меня настолько отвратительным или отталкивающим, чтобы не дать разрешения?

Она взглянула на него отчасти враждебно, отчасти как победительница.

— Не могу сказать, лейтенант Хавергал. И я не могу говорить за своего мужа. Вряд ли он одобрит. Но будущего не знаю. Лишь прошу вас надолго забыть о нашем разговоре.

II

«Королевский штандарт» — главная гостиница в Фалмуте. Там были бильярдный зал с прекрасным видом на гавань и просторная кофейня, а на втором этаже назначали встречи капитаны, судовладельцы, агенты и посредники. Стивен часто захаживал сюда и был в курсе всего; он общался в дружелюбной манере, не лез на рожон и знал свое место. Иногда он брал с собой Джейсона.

Во вторник, когда Кристофер Хавергал явился к Демельзе с предложением, в зале толпился народ, поскольку погода ухудшилась: туман с сильным юго-восточным штормовым ветром заставил шестьдесят судов укрыться в устье реки Кэррик-Роудс. В основном это были корабли конвоя из Вест-Индии. Члены экипажа и пассажиры разместились в пансионах сомнительной репутации, а днем наводняли узкие улочки, чтобы как-то отвлечься от вынужденной задержки.

Оставалась лишь пара дней до банкротства, и Стивену было не до смеха, но в присутствии Джейсона он всегда бодрился; ему льстило сыновнее восхищение и волей-неволей заставляло держать себя в форме. Он еще не рассказал Джейсону о неминуемом крахе, но вечером юноша сообразил, что надвигается какая-то беда.

— Что стряслось, оте... дядя? — тихо спросил Джейсон после ухода капитана Бюллера. — Зачем его спрашивать?

— Потому что «Королеву Шарлотту» готовят для рейса в Нью-Йорк, ведь война закончена. В начале следующего месяца он набирает команду, и не будет отбоя от желающих. У него отличная репутация, и это хорошие деньги.

— Не хочу поступать на пакетбот, — сказал Джейсон. — Хочу работать только с тобой. Знаю, я не нужен на «Шасс-Маре», а может, Блейми не хочет меня в качестве помощника, но я согласен быть обычным матросом на «Адольфусе».

— Ага, парень, — ответил Стивен. — Я и так это знаю.

— Ведь что-то и впрямь не так, верно? «Адольфус» уже неделю назад мог бы выйти в море, но все еще не запасся провизией.

— Какой смысл ею запасаться, когда ветер до сих пор не стих. Взгляни на капитанов. Все задерживаются.

— Да, но если завтра на рассвете ветер спадет, все отчалят с первым приливом. А мы не сможем.

— Не лезь не в свое дело, — высказался Стивен и глотнул эля. Но в голосе не сквозила резкость.

Оба прислушались к разговору двух капитанов за соседним столом.

— ...ветер стих, нас заволокло туманом, и почти с десяток дней стоял штиль. Приятель, ты не поверишь, но было слышно моряков с других кораблей и при этом не видно ни зги. А когда туман рассеялся, мы присоединились к армаде. Насчитали четырнадцать кораблей, сбившихся, как стадо овец...

— Слышал, ты подумываешь продать «Шасс-Маре», — прервал молчание Джейсон.

— Кто тебе сказал?

— Кто-то обмолвился. Отец, все так скверно?

— Мы не виноваты. Мне нужно время, Джейсон, и его катастрофически не хватает.

— Время на что?

— Неважно. Всё равно скоро узнаешь.

— Сто пятьдесят восемь бочек смолы, — произнес кто-то рядом. — Пятьдесят девять бочек с табаком. Пятьсот пятьдесят циновок. Восемьдесят бревен. Доски. Судно загружено под завязку, и тут откуда ни возьмись — французский приватир.

Каррингтоны молча слушали.

— Опять мы на пороге войны с Францией, — высказал Джейсон.

— Нет еще. Не знаю. Может быть. Но Гаррисон рассказывает о позапрошлой зиме. Я уже слыхал эту историю.

— Но на прошлой неделе об этом напечатали в газете. Мол, парламент объявляет военное положение. А на другой странице писали, мол, суда не идут до Остенде поодиночке, только с конвоем, и все из-за французских приватиров.

— Паренек прав, — согласился подвыпивший старик, наклонившись над соседним столом. — Глазом не успеешь моргнуть, как по эту сторону Пролива уже выдадут каперские свидетельства. Жаль, я уже слишком стар. А то бы не прочь поживиться.

Джейсон посмотрел на отца. Тот никогда долго не грустил, а теперь засмеялся и хлопнул парня по спине.

— Я бы тоже не отказался. Может, через пару недель, как только улягутся страсти, сделаем вылазку.

— Что не так с «Адольфусом»? — допытывался Джейсон.

— Эх... В том-то и загвоздка, мальчик мой, в этом все и дело. Допивай уже, нам пора.

Теперь они услышали обрывки разговора одного длинноволосого и добродушного моряка, в чьих жилах текла либо скандинавская, либо немецкая кровь.

— В декабре мы нагнали «Нептуна», как раз перед тем, как поймали попутные ветра, и целых двадцать два дня не теряли друг друга из вида, шли почти с теми же парусами. Все время я шел впереди; мы поставили фор-марса-лисель, но увы, на двадцать первый день господин Ветер сказал, что так больше нельзя, и снес парус. Ха-ха-ха! Любой капитан не любит отставать, и я не исключение. Так вот, на следующий вечер мы ужинали вместе, Макгиннис и я. Он из Ливерпуля, но в целом ничего. Ха-ха-ха! Сказал, что рванет домой после успешного рейса... Благодарствую, Тонкин. За ваше здоровье... Успешного рейса... Лучшая часть была, по его словам, когда он заготавливал древесину на реке Габон. Торговцы забрались на борт и предложили ему тринадцать рабов. Он взял их. Перевез через океан и продал португальским работорговцам. Говорит, получил больше денег, чем все за все плавания вместе взятые...

В шумной комнате отдыха на миг повисла тишина.

— Дак теперь же это уголовное преступление, перевозка рабов-то, — наставительно произнес голос с корнуольским акцентом. — Этот закон ввели уже несколько лет назад, дорогуша. Прибыльно, согласен, если только тебе не вкатят с десяток лет каторги в Австралии.

— Если поймают — то да, — согласился здоровяк. — Но Макгинниса ведь не поймали.

— Говорят, в Бристоле, — вступил в разговор Стивен, — специально устроили так, чтобы продавать суда португальцам. Не на самом деле, а так — ну, вы меня поняли. Меняют название и плывут под португальским флагом. Опасно, но прибыль огромная.

— Я бы не стал так марать руки, — заявил человек по имени Фокс. — Это кровавые деньги. Работорговец не лучше пирата.

— А мне все равно, — понизил голос Джейсон. — Если не мы, то кто-нибудь другой. Вот что я скажу, отец. Когда-нибудь мы вместе отплывем на «Адольфусе», ты как капитан, а я как помощник, и посмотрим, насколько нам повезет. Вот будет здорово. Вернемся с огромными деньжищами. Если у тебя проблемы, отец, в смысле денежные, это самый верный ход.

Стивен взглянул на крепкого парня рядом с собой. Яблочко от яблони недалеко падает.

Несмотря на бродячую жизнь и несчастья, которые преследовали его в детские годы, Стивен всегда гордился собой, самонадеянно верил в свои возможности не только выживать, но и добиваться успеха. Непоколебимо верил в свою мужественность, недюжинную силу, красивую внешность и подвешенный язык. Стивен Каррингтон существует только в одном экземпляре, больше таких не найти. Голова у него работала хорошо и исправно, телом своим он гордился, вышагивал слегка развязно. И этот парнишка очень походил на него самого. Этот парнишка, его родная кровь, взирал на него с гордостью и восхищением. А через пару дней узнает, что отец все потерял, обанкротился по прихоти Джорджа Уорлеггана.

Что ж, выхода нет. Разумеется, он пока еще жив-здоров и как-нибудь начнет все сначала. Наскребет несколько сотен фунтов у приятелей, арендует небольшое суденышко или шхуну, начнет перевозить контрабандой необработанное олово во Францию, постепенно снова упрочит положение. Хотя при враждебном отношении Джорджа Уорлеггана в этом графстве будет трудно этого добиться. Может, он вернется в Бристоль, заберет Клоуэнс и парня. Хотя там тоже у него есть недруги.

Какой теперь толк от всех его возможностей и приспособляемости. Он сам угодил в расставленную ловушку. Слишком высоко взлетел, а чем выше взлетишь, тем больнее падать.

Кое-кто горько разочаруется. К примеру, его тесть, который изначально не одобрял сотрудничества с Уорлегганами. Хотя Клоуэнс и категорически это отрицала, но старая вражда казалась наиболее вероятной причиной разорения. Стивен ничем не обидел Уорлегганов, разве что украл деньги его банка, но никто не высказывал ни малейшего намека на подозрения.

Стивен с Джейсоном ушли из гостиницы вместе. Им навстречу свистел юго-восточный ветер. Неумолимый ветер, не ослабевший даже к ночи.

В порыве дружелюбия Стивен тепло положил ладонь на плечо Джейсона. 

— У меня наступили тяжелые времена, приятель. Именно поэтому я хотел, чтобы ты поступил к капитану Бюллеру. Но да ладно; надеюсь, как-нибудь выкрутимся. Каррингтоны всегда находили выход из любого положения.

 

Глава седьмая

I

Пять дней Джереми провел на маневрах и вернулся в пятницу днем, расцеловал Кьюби и сообщил, что на субботу планирует пикник.

— Я говорил о капитане Мерсере? Не помню. Он пригласил нас на пикник в Стритеме, где расквартирован. Это милях в двенадцати от Брюсселя. Я нанял экипаж, и если выедем в девять, то весь день проведем с ними. Не возражаешь?

— С удовольствием. Он в твоем полку?

— Нет, в конной артиллерии под командованием сэра Огастеса Фрейзера. Я познакомился с ним в клубе «До сорока».

— Ах да, понятно.

Они ненадолго замолчали. Членство Джереми в клубе «До сорока» было единственным камнем преткновения между ними. Это был клуб для игры в карты, открытый только для офицеров моложе сорока лет. Там играли в фараон, вист и ландскнехт, по низким ставкам или высоким, в зависимости от прихоти игроков. Главный принцип никогда не менялся — игра велась под расписку. Раз в месяц устраивали обед, на котором производили расчеты. Однажды Джереми потряс жену, заявив, что должен двести пятьдесят гиней. Две недели спустя, как раз перед обедом, он уменьшил долг до сорока гиней, правда, и таких доходов у него не было.

Отец Кьюби скончался, когда ей было всего три месяца от роду, и с тех пор ее жизнью распоряжался брат, девятью годами старше. Поначалу он был весьма обеспечен, но довел семью почти до банкротства, построив величественный особняк с видом на пляж Портлуни, спроектированный архитектором Нэшем, а вдобавок усугубил свою ошибку, попытавшись вернуть потери на скачках. Он планировал выдать Кьюби замуж за сына и наследника богача Уорлеггана, но это ни к чему не привело, и теперь вызывало большие сомнения, сможет ли он остаться корнуольским землевладельцем. Иногда Кьюби мучилась бессонницей и тихо лежала рядом с Джереми, заложив руки под голову и уставившись в потолок — она гадала, как там ее семья.

Кьюби вспоминала прежнюю жизнь, когда расходы вечно превышали доходы, а необходимый ремонт дома приходилось откладывать, не имея денег на оплату каменщикам, лакеи выглядели оборванцами в стоптанных башмаках и расходящихся по швам ливреях с чужого плеча, когда чудесная лошадь не выигрывала дерби, а приходила четвертой или череда потрясающих выигрышей в фараон сменялась чередой потрясающих неудач, прежде чем деньги успевали потратить. Вспомнив всё это, Кьюби в первый и единственный раз разъярилась на Джереми.

За этим последовало многообещающее примирение, они целовались и всё в таком духе, Джереми осушил ее слезы поцелуями и пылко пообещал, что будет строго сдерживать себя в игре и прочих излишествах.

— Ты не возражаешь, дорогая? — спросил он, неверно истолковав ее задумчивость. — Это для тебя не слишком?

— Разумеется, не слишком, парень, — заявила она — иногда Кьюби в порыве чувств называла его как при первой встрече. — Не считая противной тошноты, хотя твоя матушка заверила, что она скоро пройдет, я прекрасно себя чувствую. И не нужно обращаться со мной, как с фарфоровой статуэткой! Еще много, очень много месяцев это никак на меня не повлияет. Для женщины вполне естественно носить ребенка. В этом нет ничего особенного. Это не болезнь или недомогание. Просто естественный исход... любви.

— Я рад, что это на тебя не повлияет, — сказал Джереми, целуя ее в шею и волосы, а потом легонько подув в ухо. Он провел пальцами по ее лицу. — Естественный исход любви. Какое чудесное выражение. Может, стоит прервать наш пятидневный пост?

— С радостью, но ведь еще день.

— Совершенно не возражаю против света.

— А ты еще не поел.

— Я бы предпочел утолить другой голод.

Зазвенел дверной звонок.

— Проклятье! — выругался Джереми, вставая. — Не шевелись. Даже глазом не успеешь моргнуть, дорогая, как я вернусь. Мигом отправлю этого наглеца восвояси.

Но когда он открыл дверь, там стоял молодой человек в штатском и высокая девушка. Молодой человек был крепкого сложения, с полными губами, темными волосами и густыми бровями.

— Голдсуорти!

— Дорогой Джереми! Как я рад! Надеюсь, мы не помешали? Мы только час назад прибыли в Брюссель. Ты ведь не знаком с моей женой Бесс? Бесс, это Джереми Полдарк. Как же я рад, что мы тебя нашли!

II

Герни находились в Брюсселе всего неделю и снимали меблированные комнаты на улице Мюзе. Они привезли с собой ребенка и няньку, а также двух слуг. В то время Брюссель стал культурной столицей Европы, Веллингтон устраивал балы, которые посещали многие британские аристократы, да и сами они устраивали званые вечера, ланчи и обеды. Джереми привык смотреть на Герни как на молодого и эксцентричного изобретателя и доктора, довольно зрелого для своих двадцати двух лет, и удивился, когда оказалось, что тот явно в восторге от кипучей жизни Брюсселя. Вероятно, поездку затеяла его жена Элизабет, десятью годами старше мужа, хотя Герни тоже не назовешь нежным бутоном. Тот заявил, что подумывает о переезде в Лондон, где собрались видные ученые.

— Корнуолл для моих целей — это болото, — сказал он. — Тревитик до сих пор там, но говорят, собирается в Южную Америку. Еще там работает Вульф и несколько других неплохих ученых, но думаю, если хочешь действительно чего-то добиться, нужно ехать в Лондон. Там я с тем же успехом могу работать доктором, как и в Падстоу. Но я не собираюсь терять связь с Корнуоллом. Стоит только там пожить, и второго такого места не найти... А ты, Джереми, ты надолго останешься в армии? Когда мы, наконец, вместе займемся конструированием безлошадного экипажа?

Они остались на ужин, и пока гости не видели, Кьюби и Джереми обменивались полными желаниями взглядами. Джереми пригласил их на завтрашний пикник, и они согласились.

На следующее утро в девять они сели в открытое ландо и покатили по мостовой из города по ведущей к Нинове аллее. Высоко над обильными полями летали ласточки, в перелесках шумела листва — великолепная местность, не затронутая войной.

Но местность готовилась к войне. Деревни кишели кавалерией, артиллерией или солдатами, идущими позади орудий. 

— В Нинове расположена штаб-квартира лорда Аксбриджа, — объяснил Джереми. — Он командует кавалерией Веллингтона. Отсюда всего в трех или четырех милях.

И все же Голдсуорти Герни не отвлекли ни мысли о сражениях, ни великолепные виды, и всю поездку он обсуждал с Джереми свои идеи о конструкции самодвижущегося экипажа. Его по-прежнему беспокоило сцепление колес с дорогой. От былых идей рычагов, цепляющихся за землю наподобие лошадиных копыт, он перешел к мысли о вращающихся цепях, прикрепленных к выступам на колесах, что-то вроде швартовых, это поможет экипажу двигаться дальше. Герни также экспериментировал с новым фортепиано, которое, по его мнению, было созвучно с органом его же конструкции, на редкость мелодичным, как многие говорят. В общем, это оказался театр одного актера.

Дамы старались как могли, и в целом получалось неплохо. Миссис Герни была в девичестве мисс Саймонс из Лонселлса, и на нее произвело впечатление, что миссис Полдарк, оказывается, бывшая мисс Тревэнион. Кьюби с облегчением узнала, что новая знакомая слышала о Джоне Тревэнионе только как о бывшем шерифе Корнуолла, а не о его безнадежных долгах.

Ландо свернуло с приличной дороги и потряслось по ухабам фламандской глубинки. Трижды они рискованно пересекали речушки по хлипким мостам. Лошадям это не нравилось, приходилось вести их в поводу.

Когда они добрались до Стритема, оказавшегося всего-навсего деревушкой, спрятанной среди высоких вязов, им навстречу вышел усатый капитан Мерсер. Еще два гостя погоды не делали, и он повел их в большой полуразвалившийся особняк, где расположилось его подразделение. Внутри было мило, но темно, и вскоре все тронулись в путь в сопровождении нагруженной провизией и вином телеги. Скатерти разложили на зеленом берегу реки с неспешным течением. Всего было четырнадцать человек, включая дам, они грелись на солнышке, смеялись, болтали, ели и пили к всеобщему удовольствию.

Гент, как сказал капитан Мерсер, кишит Бурбонами, от их прислуги до принцев королевской крови. Там также собирались все британские части, прибывающие из Англии, оттуда они отправлялись к новому месту назначения. По его словам, никто не может разобраться в том, что касается военной стратегии, но все бельгийцы и большинство французских офицеров-роялистов при короле убеждены, что все эти великолепные войска, готовые сражаться с Бонапартом, будут сброшены обратно в море, если дойдет до сражения.

Джереми знал чуть больше Мерсера, поскольку всю неделю провел на маневрах и видел герцога Веллингтона — чуть восточнее деревни Ватерлоо и в Халле, где сходились дороги из Ата и Монса.

— Не думаю, — сказал он, — что герцог будет сражаться, если только его не вынудят. Наши войска — такая пестрая мешанина! В Бельгии, наверное, двадцать пять тысяч британских солдат, но меньше четверти из них — ветераны. Большинство даже менее опытные, чем я! Нам не хватает пушек, и у нас значительно меньше кавалерии, чем у французов. Разумеется, с нами ганноверцы и брауншвейгцы, и они хороши, но кто будет полагаться на бельгийцев? В душе большинство из них бонапартисты.

После чудесного весеннего дня в семь часов они отправились назад через мосты, пока не добрались до главной дороги. Дважды пришлось съезжать на обочину, чтобы пропустить цокающую мимо кавалерию. Потом они проехали через деревню, где отдыхала лейб-гвардия. Высокие долговязые фигуры в ярко-алых узких кителях контрастировали с коричневыми рубахами крестьян, шныряющих среди них в сгущающихся сумерках.

В Брюсселе они подбросили Герни к их дому, и Кьюби договорилась с Бесс сходить с утра по магазинам. А потом они поехали домой.

— Он показался тебе утомительным? — спросил Джереми.

На обратном пути Голдсуорти разглагольствовал о свойствах извести и навоза и рассказал печальную историю о фермере, который обжигал известь в печах, построенных из камня, содержащего марганец. Потом он поведал об опасности изготовления сидра в свинцовых чанах, по его мнению, именно это служило причиной колики.

— Я бы так не сказала, — улыбнулась Кьюби.

— А я — да, время от времени. Но меня всегда завораживает оригинальность его мышления.

— Ты станешь его партнером в разработке безлошадного экипажа?

— Думаю, у паровых кораблей есть будущее — они могут соперничать с пакетботами в перевозке почты... И да, я буду сотрудничать с Голдсуорти, если он сделает приемлемое предложение. — Джереми ненадолго задумался. — Но пока что мое время не пришло. Война может затянуться надолго.

Они доехали до своей квартиры, и Джереми расплатился с кучером. Поднимаясь по лестнице, Джереми обнял Кьюби за талию.

— Приятный был день, — сказала Кьюби.

Они вошли в дом. В их отсутствие доставили официальную депешу. Джереми сломал печать и покраснел.

— Боже ты мой! — сказал он. — Какая трагедия! Меня произвели в капитаны.

 

Глава восьмая

I

Клоуэнс собирала в огороде семена салата. Сад на заднем дворе был частично защищен от беспощадного ветра, но все-таки тот иногда неприятно задувал, за две недели он высушил легкую почву и превратил ее почти в порошок, и накануне вечером Клоуэнс как следует полила растения, чтобы те, которые она собиралась выдернуть, не мешали остальным.

Стивен ушел в девять и сказал, что вернется к обеду, но так и не появился. Обычно, если его планы менялись, он присылал мальчишку с сообщением, но не в этот раз.

Настал крайний срок для выплаты долга, правда, была пятница, и банк, скорее всего, до понедельника не предпримет никаких шагов. Нервы у Стивена были напряжены до предела. Он сделал все, что мог, других рычагов не осталось, но он не привык просто сидеть и ждать удара. Он сказал, что пойдет на «Адольфус» — полностью оснащенное, но так и не загруженное припасами судно дожидалось приказов в заливе Пенрин. Клоуэнс не могла представить, что Стивен до сих пор там. Скорее всего, пошел в «Королевский штандарт», утопить печали общепринятым способом. Но она встревожилась. Стивен — человек действия, а иногда склонен к насилию, как она прекрасно знала, и может выплеснуть злость и раздражение каким-нибудь опасным способом.

И потому, услышав шаги, она бросилась к двери с легким опасением, но с облегчением вздохнула, увидев мужа.

— Стивен! Я уже так долго жду...

Она не могла прочитать выражение его лица — мрачное, но с новым огоньком в глазах.

— Чем ты занималась, любимая?

Он впервые за две недели назвал ее так.

— Сам посмотри. Ветер все высушил, но думаю, с растениями все будет хорошо.

— Я не пришел к обеду, — сказал Стивен, — потому что меня вызвали.

— Да? Куда?

Он подошел ближе, рассматривая огород.

— А расстояние между листьями не маловато?

— Да, но в следующий раз я прорежу, и мы это съедим... В чем дело, Стивен?

Он положил ей руку на плечо.

— Как называется, когда тебя должны были повесить, а последний момент передумали?

— Передумали? То есть помиловали?

— Помиловали. Точно. Надеюсь, так и есть.

Клоуэнс повернулась к нему.

— Правда? Что случилось, расскажи. Хорошие новости?

— Сегодня утром. Когда сегодня утром я работал на «Адольфусе» и прикидывал, как дешевле его разгрузить, пришел человек с запиской из Труро. Меня вызывали в банк Уорлеггана к трем часам пополудни. — Он сжал ее плечо крепче. — Я уже хотел его обматерить и сказать, чтобы проваливал к чертям вместе со своим хозяином, но потом решил, что если это конец, я должен увидеть, как они всё устроят, не приготовили ли для меня какую-нибудь уловку. И я нанял лошадь в конюшне Гринбанка и поскакал в Труро, в банке я был вскоре после двух.

— Так новости хорошие? — снова спросила Клоуэнс.

— Там был только Ландер, никаких следов Джорджа, но он сказал, и я уж убедился, что правильно понял его слова, так вот, он сказал, что после должного обдумывания ситуации решено снова открыть мне финансирование — в урезанном виде. Будет строгий верхний лимит, новая система ведения счетов, нельзя того и сего...

— Господи, Стивен! — прервала его Клоуэнс, схватив за руку. — Но это же значит... это значит, что мы спасены?

— Да, в некотором роде...

Клоуэнс обняла его.

— Но это... это же чудесно! Ты сохранишь корабли и продолжишь свое дело? Даже, возможно, построишь наш дом?

— Думаю, да, осторожно и потихоньку. Мне нужно еще над этим поработать. Он, Ландер то есть, все записал, и я трижды прочел. Верхняя планка кредита через год должна быть уменьшена на двадцать процентов. Никаких новых векселей, только возобновление уже выпущенных. Видимо, все время придется действовать под присмотром Джорджа. Но мне плевать...

— Но это неважно! Ну и пусть придется действовать осторожней, главное — мы спасены! Спасены! Спасены! Стивен, в доме и выпить нечего, кроме эля...

Стивен впервые позволил себе улыбнуться.

— Похоже, мои рукава уже все в земле из твоего огорода... Но я уж точно вздохнул с облегчением. Хотя для меня всё это загадка. У меня были такие ужасные мысли... Вечером пойдем праздновать. Можем сходить в «Герб короля». Я дружу с Мэри Коммингс, она подаст отличное мясо и выпивку.

Клоуэнс отряхнула его рукава.

— Ну вот, почти ничего не осталось... Так говоришь, ты не видел сэра Джорджа?

— Ни следа. Я даже поверить не мог, когда Ландер заговорил. Что изменило его решение?

— Возможно, вспомнил про былую дружбу и...

— Ни за что. Учитывая, как в тот день вел себя сэр Джордж... Интересно, нас еще пригласят в их дом? Посмотрим...

— А какая разница? Мы спасены, а в скором времени погасим долги! Даже доходы от Уил-Лежер пригодятся! И вскоре ты опять станешь самому себе хозяином!

Стивен поцеловал ее.

— Ты очень мудра, Клоуэнс. Всегда такой была. И всегда будешь. Ты ведь предупреждала меня не связываться с Джорджем Уорлегганом. Интересно, по-твоему, леди Харриет имеет к этому отношение?

— А какая разница? — повторила Клоуэнс.

— Ты не виделась с ней в последнее время? После случившегося?

— Заезжала на прошлой неделе. Чтобы вернуть книги по архитектуре. Хотела отдать их слуге, но она оказалась на лестнице.

— Ты ей сказала?

— Она спросила, почему я не участвовала в последнем дне охоты, и я упомянула о том, что наше положение изменилось.

Стивен задумался, запустив сильные пальцы в шевелюру.

— Наверное, Харриет сказала что-то Джорджу. Она всегда относилась ко мне с особым расположением.

II

Кэти Картер, ставшая еще более неуклюжей — даже не столько из-за своего состояния, а из-за расстройства, что с ней такое стряслось — опрокинула кастрюлю с горячей водой, а в попытке всё исправить обожгла руку. Кухарка разрезала холодную картофелину, приложила к руке Кэти и примотала тряпкой. После этого работа потекла как обычно.

Через пару дней Кэти размотала тряпку и обнаружила, что рука покраснела и кровоточит, а потому пошла к доктору Энису. Она бы предпочла мистера Ирби в Сент-Агнесс, но миссис Уорлегган заметила ожог и сказала, что заплатит за визит к доктору Энису. Это был такой исключительный знак внимания в нынешнем неприятном положении, что Кэти не могла не подчиниться.

Не то чтобы доктор Энис ей не нравился — еще с детства, когда он ее лечил, она считала его замечательным человеком, но ей не хотелось рассказывать ему о своем позоре. Скорее всего, он уже и так знал, люди наверняка шептались, но она страшились встретиться с ним лицом к лицу.

Но вышло всё не так уж плохо. Он имел прекрасную привычку не обращать внимания на личности — он доктор, а она пациентка, вот и всё. Но когда он промыл ожог, присыпал его порошком и как следует перебинтовал, доктор Энис всё испортил, пощупав ее пульс и спросив:

— Беременность протекает благополучно, Кэти?

Она вспыхнула и деланно улыбнулась.

— А?

— Как, я понимаю, ты ждешь ребенка. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Ну да... Мутит только по утрам.

— Около четырех месяцев?

— Ага.

— Тогда скоро тошнота пройдет. Дай знать, если понадобится моя помощь.

Кэти нашарила в кошельке шиллинг.

— Миссис велела вам вот это заплатить.

— Благодарю. Пять дней не трогай повязку, если только не заболит. И постарайся не мочить. Я дам тебе немного порошка, воспользуйся им при необходимости.

Кэти накинула плащ, желая поскорей уйти. Дуайт некоторое время смотрел на нее, не зная, стоит ли добавить что-нибудь еще. Он уже больше двадцати лет лечил жителей Сола и Грамблера.

— Сола Гривса не нашли? — спросил он.

Румянец Кэти стал багровым, она отвернулась к окну.

— Твоя мать считает, что его скоро обнаружат, — сказал Дуайт.

— Я всё равно за него не пойду, даже если б он остался последним мужчиной на свете.

Дуайт проводил ее до двери.

— Возможно, на тебе женится кто-то другой.

— Это уж вряд ли. Кто ж захочет меня с дитем? Да и ухажеров у меня не видать!

Она открыла дверь, и солнечные лучи упали на ее поношенное платье, тяжелые темные волосы и прекрасную кожу.

— Надеюсь, ветер скоро прекратится, — сказал Дуайт. — Всё кругом высушил.

— Ага. А лодки рыбачьи с трудом могут вернуться домой.

— Но один человек с радостью женился бы на тебе, это безусловно. Если бы ты согласилась. И он стал бы хорошим отцом... Певун Томас.

Она застыла и фыркнула, как лошадь.

— Певун-то? Этот недотепа? С ним кашу не сваришь, какой из него муж? Вы, видать, шутите, доктор. Да он и не мужчина вовсе!

— Он может тебя удивить, — сказал Дуайт. — Как ты знаешь, я ему помогаю, и он делает успехи. Теперь он может сказать, который час и какой день недели. Но ты ведь и сама часто с ним видишься. Разве ты не заметила разницу?

— Даже и не знаю.

Повисла неловкая тишина.

— Ну ладно, ступай.

— Ох, ну, глядит-то он на меня, как будто я ему нравлюсь, — сказала Кэти, — но... но я в жизни не выйду за этого бездельника!

Дуайт улыбнулся.

— Что ж, Кэти, ты свободная женщина, а я не сводник. Мне просто подумалось, что ребенку лучше иметь отца. Иногда...

— О да, доктор. Тут вы правы. Но, уж прошу прощения, не такого отца, над которым вся деревня будет потешаться.

III

Погода наконец наладилась, и Стивен решил в воскресенье лично вывести «Адольфус» из гавани. Клоуэнс он с собой не позвал.

— Ты не возражаешь, любимая? Нужно оправиться от потрясения, может, теперь всё, наконец, наладится. Это как когда нога затечет, а стоит кровообращению вернуться, как приходит боль.

— Ты надолго?

— Вернусь, как смогу. Но погода нестабильна. Хочу на досуге подумать кое над чем.

— Над чем?

— Как жить, когда Джордж Уорлегган дышит мне в плечо. Да, я знаю, всегда дышал в какой-то степени, с тех пор как я перешел в его банк, но я-то считал это дружеским дыханием, если ты понимаешь, о чем я. А теперь не знаю. Мне кажется, что я живу... мы оба живем как на конце спасательного троса, и кто знает, когда он вытащит ножницы?

— Может, он сделал это специально, чтобы тебя встряхнуть, Стивен. Пока ты придерживаешься подписанного договора, проблем больше не будет.

— Возможно. А может, и нет. С тех пор как он передумал, я его не видел. Не знаю, как он себя поведет. Знаю только, что он вел себя отвратительно, когда я сказал, что он собирается меня разорить. Наверное, это Харриет уговорила его передумать, но что помешает ему вернуться к прежнему мнению? Чем скорее я ускользну из его хватки, тем спокойней мне будет.

— Но как у тебя это получится?

— Не сразу. Не в этом году. Но если и не получится, то не от недостатка усердия.

Стивен набивал трубку. Он выглядел грозно, готовым завоевать весь мир.

— «Шасс-Маре» вот-вот вернется, — вдруг сказал он. — Ты знаешь, что у меня есть покупатель? Да, я всё равно ее продам, сосредоточусь на двух оставшихся. А с деньгами, которые я получу от продажи...

Он задумался.

— Что?— спросила Клоуэнс.

— Еще не решил. Но уж точно не положу в банк Уорлеггана. Как и деньги от Уил-Лежер. Не беспокойся, я выполню условия соглашения, Уорлегган будет доволен. Но если я продам «Шасс-Маре», то получу наличные. В Проливе у меня будет время над этим подумать.

— Есть какие-нибудь мысли?

— А как же. Но пока что я лучше о них умолчу.

— Пока точно не решишь? — холодно спросила Клоуэнс.

— Пока они не станут яснее. Я пока не уверен. Не волнуйся, я обсужу всё с тобой, — он обнял ее. — Ты ведь мой партнер, верно?

— Если ты продашь «Шасс-Маре», Эндрю лишится своего судна.

— Об этом мне тоже нужно подумать. Постараюсь его не подводить. Он всегда может плавать со мной. Или на «Адольфусе», когда я дома.

— Ты в курсе, что он собирается жениться?

— Что? Эндрю? Нет. На ком?

— На Томасин Треветан. Сестре Джорджа Треветана.

— Ну и ну. Так вот откуда ветер дует. Что ж, удачи ему. Хотя сомневаюсь, что он сможет ее содержать на жалованье, которое получает у меня.

— Он это понимает. До того, как всё случилось... До того, как сэр Джордж угрожал отозвать кредит, я хотела спросить, не повысишь ли ты Эндрю, чтобы он встал на ноги перед женитьбой.

— Ну что ж, что-нибудь придумаем, это уж точно. Если я найду для него роль в какой-нибудь моей задумке, то обязательно его возьму. Мы же хотим, чтобы он был счастлив, правда?

IV

«Адольфус» отчалил на заре в воскресенье, последовав за Вест-Индским флотом и всеми остальными кораблями, вынужденно запертыми в гавани беспощадным ветром. Хотя в Фалмуте шторм был не таким яростным, как в других местах, вдоль побережья произошло множество кораблекрушений. У Падстоу разбился шлюп «Дельфин», «Корнкорд» — у мыса Тревос, «Актив» капитана Додриджа, следовавший из Корка в Лондон, прибило к пляжу Хендрона, и он затонул вместе с двумя членами экипажа, остальные трое спаслись. С остатками корабля обошлись любезно, как и с выжившими. Вопреки погоде, к берегам Корнуолла подошел огромный косяк сардин. Улов был отличным.

Клоуэнс беспокоилась насчет Эндрю на «Шасс-Маре».

Во вторник приехал Джеффри Чарльз.

Клоуэнс была потрясена — она думала, что он еще в Испании. Он засмеялся.

— Не могу там оставаться, когда европейский волк опять вышел на охоту! Если он завоюет Фландрию, то вскоре снова установит в Европе единоличную власть и постучится в двери Мадрида, не успеем мы опомниться! Пришлось предложить свои услуги армии, ведь в Англии решили, что мы должны попытаться его остановить.

Они расцеловались, и Клоуэнс почувствовала сталь худых рук и рассмотрела вблизи плотно сжатые губы и поврежденную челюсть.

— А Амадора?

— Она в Тренвите.

— В Тренвите! И почему я об этом не знала?

— Мы отплыли из Ферроля и должны были причалить в Фалмуте, но из-за ужасной погоды пришлось идти на Падстоу. Мы дома уже десять дней. Я слышал о твоих родителях от Энисов. Есть еще какие-нибудь новости?

— Боюсь, что нет.

— У тебя всё хорошо, дорогая? А где твой муж?

— В море. Как жаль, что ты с ним так и не встретишься. Он будет сожалеть. Когда ты отплываешь?

— Увы, 43-й еще в Канаде — или где-то в море. Если мне позволят, я вступлю в 95-й Стрелковый, даже если с понижением в должности. Полк только что прибыл в Саутгемптон из Америки — точнее, должен был прибыть, так сообщили с таможенного судна в Сент-Айвсе. А также 27-й и 58-й полки и три полка легких драгун. Повезло, меня подбросят на быстроходном шлюпе, и я застану их там, а если и нет, то последую за ними в Остенде.

Родители рассказывали Клоуэнс, что Джеффри Чарльз был изнеженным ребенком. Трудно поверить, что этого закаленного, но приветливого военного когда-то баловали. Насколько же он нравился ей больше, чем его брат — элегантный, но циничный Валентин.

— А чем в твое отсутствие займется Амадора?

— Приедут Дрейк, Морвенна и Лавдей и останутся в Тренвите до моего возвращения. Навести ее, пожалуйста.

— Разумеется! Как только смогу. Так хочется посмотреть на Хуану.

— Тебе она понравится. Она так похожа на мать.

Клоуэнс приготовила ему чашку шоколада, и, поскольку шлюп отчаливал завтра днем, уговорила остаться на ночь. Джеффри Чарльз сказал, что сначала должен навестить тетушку Верити, но если уговорит ее отпустить его, то вернется. Они поговорили о Блейми и как поживает молодой Эндрю, потом о Джереми и Кьюби, и Клоуэнс дала кузену почитать последнее письмо Джереми, а также материнское.

— Постараюсь встретиться с ним, как только доберусь до Фландрии. Не знаю, будет это просто или тяжело. Судя по рапортам, которые я получил, там полная неразбериха.

— Думаешь, будет война, какое-то сражение?

— О да, — без колебаний отозвался он.

После секундной паузы Клоуэнс сказала:

— Я тревожусь. Но многие думают, что возможно договориться о мире. Даже Джереми так пишет, сам видишь.

Джеффри Чарльз покачал головой.

— Бонапарт утверждает, что лишь хочет жить в мире с соседями, а Веллингтон говорит, что можно достичь соглашения, не развязав войну, но на самом деле оба судорожно к ней готовятся. Веллингтон, насколько я слышал, собрал армию на скорую руку, а Бонапарт озабочен тылами, так что они будут подбираться друг к другу еще месяц-два, но неизбежно померятся силами. И когда дойдет до этого, то непреодолимая мощь наткнется на неподвижную скалу.

— Тебе нравится воевать, Джеффри Чарльз? — спросила Клоуэнс.

Он потянул раненую руку.

— В детстве я ненавидел войну, приходил в ужас от всякого насилия. Но в Испании и Португалии любой очерствеет. А еще армия — это товарищество, испытание мужества и личной стойкости, люди сливаются в единую силу... В общем, огромное число стимулов. Наверное, за эти годы я забыл, что такое страх. А теперь снова боюсь.

— Из-за...

— Из-за Амадоры и Хуаны, конечно же. Мне есть что терять.

— Но всё же... ты едешь туда.

Он вздохнул.

— Я бы и пальцем не пошевелил, если бы речь шла об Америке или Индии, или еще о каком-нибудь месте. Но это... это незаконченное дело.

V

После визита генерала Руже заточение Росса стало менее строгим. Ему позволили час в день гулять в саду в сопровождении вооруженного охранника, следующего позади. Улучшилось и питание, он подозревал, что его кормят со стола генерала Вириона. Вино тоже стало лучше. Он даже дважды получил газету «Таймс», правда давнишнюю, и вторая его разозлила — оттуда он узнал, что Палата лордов приняла билль о зерне.

Один раз он встречался с Вирионом, тот оказался приятным человеком. Они в общих чертах обсудили жизнь во Франции, и генерал поинтересовался, что больше всего досаждает пленнику в условиях заключения. Росс ответил, что лишь само заключение.

Тальена он больше не видел, и больше Росса не допрашивали. Время от времени он обменивался взглядами с другими пленниками, но насколько мог судить, лишь один из них был англичанином — неопрятный, довольно пожилой человек по фамилии Слоупер, по словам охраны, его арестовали за шпионаж три года назад. Россу так и не представилась возможность с ним поговорить.

Лето вступало в свои права, и Росс радовался свежему воздуху и шансу размяться. К его удивлению, долгий период вынужденного безделья пошел на пользу лодыжке, он начал ходить, почти не хромая.

Но больше всего в этой дополнительной свободе ему нравилось то, что можно получить лучшее представление об устройстве тюрьмы, охране и стенах. К концу мая он обнаружил конюшню. 

 

Глава девятая

I

Джордж не мог простить газете «Таймс», что она написала о присуждении Россу Полдарку титула баронета, тем более в колонке, посвященной событиям при дворе, и потому в последнее время предпочитал «Морнинг пост». Это не играло особой роли — лондонские газеты всё равно прибывали с недельным опозданием, и порой местные первыми сообщали новости. А «Королевская газета Корнуолла» объявила о победе при Трафальгаре и смерти Нельсона на два дня раньше лондонских конкурентов.

Но в той газете, которую он сейчас читал, была интересная заметка о событиях, всколыхнувших накануне финансовый мир Лондона. В среду по дуврской дороге промчался украшенный лавровыми ветками и флагами портшез, откуда провозглашали, что Наполеон убит, а Карно формирует временное правительство, дабы пригласить Людовика XVIII вернуться на трон.

Государственные бумаги, котирующиеся на Бирже очень низко, по пятьдесят семь за трехпроцентные облигации, взлетели на шесть пунктов и снова рухнули, когда выяснилось, что новости ложные. Тем временем зачинщики этого мошенничества закупили облигации по низкой цене во вторник и продали на пике в среду, заработав целое состояние.

Как же глупы люди, подумал Джордж, даже банкиры и финансисты, — бросаются на хорошие новости, как стадо баранов, и легко паникуют от плохих. Удивительно, как это до сих пор никто не устроил такой простой трюк. Средства связи были слишком ненадежны. Владелец быстрого способа коммуникаций, в особенности частной системы, мог бы в любой момент нажить состояние. Семафоры, установленные Адмиралтейством в нескольких городах, нужно распространить повсюду. А пока этого не сделано, все будут полагаться на милость слухов.

В прошлом году в Лондоне Джордж познакомился с мистером Натаном Ротшильдом, банкиром-евреем, заработавшим в городе и в правительственных кругах хорошую репутацию. Ротшильд, похоже, всегда был лучше информирован о событиях в Европе, чем кто-либо другой, и обычно получал сведения быстрее. Может, потому, что его братья занимали такое же влиятельное положение в нескольких европейских столицах. Вероятно, он всецело полагался на своих курьеров. И, наверное, они были лучшими курьерами.

Весь прошлый год Джордж провел в Лондоне, наслаждаясь комфортом и действуя в интересах своих корнуольских предприятий. Поездка в Лондон была утомительной, по ухабистым дорогам, а морем можно было плыть только в разгар лета, чтобы не страдать от морской болезни. Но Джордж все равно собирался поехать. Там есть выгодные дела, в этом он не сомневался. В 1810-м он потерял половину состояния, пытаясь удвоить его, чтобы увеличить свои шансы уговорить леди Харриет Картер выйти за него замуж. Джордж потратил несколько лет, чтобы восстановить потерянное. Но он усвоил урок. Достаточно взглянуть, как одурачили весь рынок эти мошенники. Сейчас, когда рынок так нестабилен, есть более безопасные и законные способы заработать состояние, и Джордж был убежден, что Натан Ротшильд их знает.

В последние три недели Джордж находился в растерянности. Точнее сказать, его переполняли эмоции. Новость о том, что он снова станет отцом, застигла его врасплох, и возможно, именно потому так потрясла. Разрыв с Валентином оставил его без сына. Любимая малышка Урсула была отрадой для глаз, но всего лишь девочкой. Потрясающая новость о беременности Харриет означала, что есть хотя бы пятидесятипроцентная вероятность (а он надеялся на большее) рождения сына. Еще один человек, важный для него человек, будет носить фамилию Уорлегган. И Уорлегган с благородной кровью! Хотя семья Осборнов никогда не благоволила к Джорджу, его сын станет частью этой семьи. Его сын будет не только сыном сэра Джорджа Уорлеггана, но и племянником герцога Лидса. Это добавит новых стимулов в жизни.

Если он поедет в Лондон и правильно разыграет свои карты, то наверняка увеличит состояние. Если он поедет в Лондон и воспользуется своим статусом парламентария и владельца карманного округа Сент-Майкл, то получит дополнительную награду, которой так незаслуженного наградили Росса Полдарка. Возможно даже, если тратить деньги с умом и умело дергать за политические ниточки, он станет настоящим бароном. Лорд Уорлегган. Пока жив Валентин, титул не перейдет к другому сыну, но самому Джорджу всего пятьдесят шесть, у него впереди еще лет двадцать активной жизни, и он уж сполна насладится титулом!

Он оставил в покое Каррингтона, чтобы побаловать Харриет. Да, побаловать, черт подери, идиотское словечко. Внезапно необычная и экзотическая женщина благородного происхождения, на которой он женился, стала ему дорога и важна. Она носит его дитя! И если она поставила суровое условие, чтобы жена Стивена, дочь Полдарков, не страдала от неприятностей, что ж, он согласен, хотя бы на некоторое время. Это ничто по сравнению с такой важной новостью. Отныне Харриет следует «баловать». Он уже потерял первую жену при родах, а незадолго до появления Урсулы скандалил с Элизабет. На этот раз такого не должно случиться. Независимо от исхода, он больше никогда не будет жить с чувством вины. Пусть Харриет делает, что пожелает. Остальное не имеет значения.

Само собой, в дальнейшем Джордж и не собирался отказываться от привлечения Стивена Каррингтона к ответственности. Не в его природе отступать. В конце концов, спешить некуда. До тех пор, пока дитя благополучно не родится. И тогда Харриет уже не понадобится баловать. А пока, если ей приятно приглашать Клоуэнс в дом, пусть даже Стивена, он не возражает. Его отношение к Клоуэнс вовсе не изменилось. Чем меньше он будет встречаться со Стивеном, тем лучше, но если такое произойдет, он отнесется к нему с холодной вежливостью.

Между тем Джордж утешался разработкой новых планов. Не прибегая при этом к радикальному закрытию банковского счета Стивена. Зачем грубо обижать Харриет, когда можно сделать жизнь Стивена невыносимой куда более изощренными способами. Все люди, оскорбившие Джорджа в тот или иной период времени, за одним единственным исключением, в итоге распрощались со своим благосостоянием. Им пришлось покинуть Корнуолл в поисках работы или сгинуть с глаз долой, довольствуясь черной работой. Влияние Джорджа ощущалось практически везде. Но никто еще и вполовину так глубоко не оскорблял Джорджа, даже на десятую долю, как Стивен Каррингтон.

II

Разумеется, Джордж даже не рассматривал незаконные пути в попытке прижать Каррингтона. Только однажды в жизни он разрешил применить физическую силу в качестве наказания — когда его предал Джуд Пэйнтер, сначала взяв деньги перед судом над Россом Полдарком, а затем передумав в последнюю минуту. Вероятно, в определенных кругах у Джорджа зловещая репутация, чем он гордился, но уж точно не слава человека, преступающего закон.

И совсем другое дело — «помогать» закону. Он частенько оказывал содействие закону, и на этот раз нет оснований отказываться от попытки выяснить правду, пусть и отсутствуют улики. Кроме того, человек, отважившийся ограбить дилижанс, с таким же успехом мог совершить в прошлом другое преступление, на основании которого его с легкостью можно привлечь к ответственности. Если лиса сбежала из ловушки, можно завлечь ее в другую. Прошлое Каррингтона окутано тайной. Джордж поручил мистеру Трембату написать коллеге-стряпчему в Бристоль и навести справки.

Также не был решен вопрос с соучастниками грабежа: еще двое, одна из них женщина. Кто его ближайшие сообщники, или были тогда? Клоуэнс не худая и не смуглая. Эндрю Блейми (еще один Полдарк!) какое-то время был очень близок с Каррингтоном и печально известен своими долгами. В ходе расследования выяснилось, что он не мог участвовать в ограблении, но может что-то знать. Джордж заметил, как вино развязывает ему язык. Стоит почаще приглашать его в Кардью, хоть и противно любезничать с еще одним Полдарком.

III

30 мая Эндрю Блейми вернулся в Пенрин на «Шасс-Маре» и узнал, что в его отсутствие судно продали, и он остался без работы. Ему предложили должность помощника капитана на «Леди Клоуэнс» у Сида Банта или помощником капитана в рейсе со Стивеном Каррингтоном на «Адольфусе»; но Эндрю счел это неприемлемым.

— Он хочет, чтобы Джейсон занял должность второго помощника, — объяснил Эндрю Клоуэнс, — учитывая неблагоприятные условия. А мне что делать? Мы постоянно будем сталкиваться друг с другом при каждом крене! Как я понял, Стивен не желает видеть меня на борту, ему нужен только племянник, второй по рангу после него.

— Мне так жаль, Эндрю, — посочувствовала Клоуэнс.

— Ты ведь знаешь, что задумал Стивен. Тебе ли не знать.

— Он воспользуется бригом в качестве приватира, — Клоуэнс встала. — Сообщил об этом по возвращении из Франции. В новой войне с Францией он видит возможность подзаработать. Завтра он собрался в Плимут за каперским свидетельством… Мне это совсем не по душе, я ему говорила. Не хочу овдоветь… — она отвернулась. — Но Эндрю, мы пережили ужасные две недели, когда решили, что разоримся. Не стану вдаваться в подробности, я и так много сказала; но его загнали в угол, и он решил рискнуть. Ненавижу все это, и я ему говорила! Но он принял решение, пока находился в море, а раз я его жена, то должна его поддержать.

Такая длинная речь была нехарактерна для Клоуэнс, но ее слова отражали трехчасовой спор со Стивеном, когда он вернулся с принятым решением. Клоуэнс возмутило само решение и его методы, мол, он нарушил обещание, не обсудив это сначала с ней, и нет нужды пускаться в такую опасную охоту, поскольку угроза разорения миновала. Стивен попытался притянуть ее к себе, но Клоуэнс не позволила, зная заранее, как его прикосновения могут всё изменить. Да, он принял решение, не посоветовавшись с ней, но объяснил, что надо действовать побыстрее и ковать железо, пока горячо.

Война между Англией и Францией может растянуться на годы или закончится через несколько месяцев. На два-три плавания, заявил он, уйдет с месяц или около того, этого времени хватит, чтобы сколотить состояние. С таким приличным судном, как «Адольфус», должным образом оборудованным и укомплектованным, добычи будет в избытке. Четыре шестифунтовых пушки, энергичная команда, а высокий фальшборт из вяза хорошо защитит от атаки — вряд ли кораблю нанесут большой урон, и в каждом плавании они захватят по парочке трофеев. Огромная награда…

— Зачем нам трофеи? А тем более такого рода? — недоумевала Клоуэнс. — Если Банк Уорлеггана и впрямь откажет в ссуде...

— Если бы отказал, мы бы тут не суетились! Будем довольствоваться малым. Нельзя рассчитывать на банк. Видела бы ты его лицо, Клоуэнс, когда он сообщил, что банк перестает со мной сотрудничать. Отныне я ему не доверяю. Он нас подставит, даже если Харриет замолвит словечко.

— А если он узнает о каперстве? Одно это подтвердит его предрассудки и даст возможность снова тебя обанкротить!

— Если узнает раньше времени. Когда я приплыву с парой трофеев, то плюну на него и сообщу, что возьму ссуду в другом банке!

Клоуэнс промолчала, прекрасно понимая, что на уме Стивена, и даже ей его не переубедить. Знала она и его опасную привычку стоять на своем. Что ему сказать: а вдруг ты месяцами будешь прочесывать Ла-Манш, ничего не найдешь, а только наткнешься на французский крейсер и тебя схватят? Одна только слепая вера в самого себя.

Чаще всего, и она об этом знала, он с успехом проворачивал дела, так что его уверенность была обоснованной. И перед глазами маячила цель. Клоуэнс передернуло от мысли, что Стивену куда больше нравится снаряжать корабль для каперства, нежели заниматься законной торговлей. В конце концов он прервал затянувшееся молчание: 

— Ну что ж, отберу у французов кое-какой улов. Какая разница? Твой брат и кузен с ними сражаются. Отца заключили под стражу как военнопленного, без достаточных на то оснований. Вряд ли ты хорошего мнения о французах.

Трудно было все это объяснить Эндрю, который заскочил обменяться новостями. Но она все же сообщила, что у Стивена есть планы на Эндрю, надо только всей душой набраться терпения.

— Малышка-кузина, что мне душа, когда у тела есть материальные потребности! Кстати, позволь заметить, меня не терзают угрызения совести по поводу каперства; это почти то же самое, что призовые деньги, за которыми охотятся капитаны военного флота. И шальной пули я не боюсь. В конце концов, в прошлом месяце лишь божья милость и умения спасли «Шасс-Маре» от опрокидывания, пока она шла из Осло в Драммен забрать древесину. Нет, я просто не терплю юного Джейсона Каррингтона и не поддерживаю стремление продвинуть его по службе, он этого не заслужил! Кстати, пойдешь завтра вечером в Кардью?

— Нет.

— Меня пригласили, что удивительно. Но раз Томасин там будет, то я рад присутствовать. У меня есть пара гиней на игру, но по требованию Томасин не стану глубоко нырять, чтобы не утонуть. Она еще не знает, что я без работы. Боюсь, ее отец предложит мне должность на пороховой фабрике. Если такое случится, я посчитаю это первым знаком его расположения.

— Эндрю...

— Да?

— Если решишься пойти, то ничего не рассказывай сэру Джорджу о планах Стивена. Они поругались на почве финансов — ты ведь знаешь, Стивен сотрудничает с его банком. Понятия не имею, знает ли сэр Джордж о каперских планах Стивена на «Адольфус», но не хочется, чтобы он узнал об этом именно от тебя.

— Не переживай, малышка кузина. Буду крайне осмотрителен.

IV

Стивен хлопотал с самого рассвета. Переоснащал бриг для военных целей, решал денежные вопросы и набирал экипаж. По опыту в Бристоле он знал, что финансируют рейсы обычно несколько мелких предпринимателей, и таких было множество в Фалмуте и Пенрине. Люди с готовностью вкладывали средства в каперский корабль с надеждой на огромную прибыль, в то время как в мирную торговлю они вкладываться отказывались. Но ему хотелось поменьше стороннего капитала, чтобы увеличить собственную прибыль. Стивен отобрал четырех приятелей и знакомых из «Королевского штандарта», каждый внес по десять процентов, а продажа «Шасс-Маре» и доход от Уил-Грейс обеспечили остальные шестьдесят.

Стивена не слишком беспокоил поиск людей: как только новости разойдутся, от желающих не будет отбоя, остается лишь отобрать самых лучших. Нужны опытные моряки, потому что у него нет времени обучать новичков; и хотя бы несколько человек должны уметь стрелять из ружья и пушки. Должны быть сильными, управляться с канатами, владеть абордажными саблями и подчиняться приказам. Стивен знал, что некоторые корабли выходят из Бристоля с двойным штатом офицеров на случай мятежа, но решил рискнуть. И все-таки его экипаж составил больше пятидесяти человек. На капере не помешает лишняя пара рук, чтобы абордажная команда выглядела грозно, а в случае захвата должно хватить людей, чтобы довести трофейное судно до порта.

Придется ютиться в тесных каютах, питаться и спать где придется, тесниться и при хорошей погоде, и во время ненастья, высматривая на горизонте корабль; здесь нет места ворчунам и лентяям. Стивена бы порадовало присутствие Эндрю, как человека опытного, но тот не поладил с Джейсоном, что поделать. Мальчишку Стивен повысил в должности, поставил под его начало двух надежных моряков постарше, Спрингфилда и Пенберти, чтобы дали совет при необходимости.

С каждой встречей он все сильнее прикипал к сыну. Трудно злиться, когда тебе поклоняются, а Джейсон к тому же очень дружелюбен, у них много общего, одинаковые стремления и чувства. В первые месяцы общения с ним Стивену казалось, что он не совсем отвечает нарисованному Джейсоном образу: владелец трех небольших торговых судов, с устойчивым экономическим положением, который довольствуется малыми доходами, трудолюбивый и степенный, с домом и женой, уважаемый человек в деловых кругах Фалмута. Теперь все изменилось. Они отправляются в плавание за добычей, что как раз соответствует романтическим представлениям Джейсона об отце.

В этот раз он обедал в «Королевском штандарте» в одиночку. Джейсон трудился на борту «Адольфуса», а Клоуэнс навещала тетушку Верити. После решения о каперском рейде отношения с женой обострились. Чуть ли не впервые она отказала ему в близости, как бы выражая недовольство, четко дала понять, что этим ее не собьешь с толку. Разумеется, когда рейс успешно завершится, это пройдет, в этом он совершенно уверен. Стивен знал, что дело не столько в твердых моральных принципах Клоуэнс, просто она считает, что риск слишком велик и нет необходимости на него идти.

Он раздумывал, стоит ли предпринимать утомительную поездку в Плимут за каперским свидетельством, где, как он слышал, снова лютуют вербовщики. Но без свидетельства он пират, а так законно имеет право брать на абордаж, а потому ехать придется.

За соседним столом обедал Бюллер, крепкий и могучий пожилой капитан пакетбота «Королева Шарлотта», оснащенного и готового в пятницу отчалить в Нью-Йорк.

Не слишком открытый, но жесткий, здравомыслящий и закаленный моряк, заработавший достаточно денег, чтобы воздвигнуть солидный дом на застраивающемся побережье. Он знал Стивена и кивнул ему, когда проходил мимо; очевидно, недавнее обращение Стивена по поводу Джейсона было встречено вполне благосклонно.

Стивен первым начал разговор.

— Надеюсь, погодка не изменится на выходных. Отчаливаете в пятницу, кэп?

— Ага, — ответил Бюллер, ковыряясь в зубах.

— Поди, уже полностью укомплектованы?

— Ага.

— Племянника я решил пока оставить при себе. Слишком молод еще. Пусть чутка наберется морского опыта, а потом уже может и на пакетбот устроиться.

— Наверное, — произнес Бюллер и глотнул эля.

— Есть один человек, — продолжил Стивен, — раньше служил на пакетботе, вроде старшим помощником, или вторым, точно не помню. Но решил уйти, а теперь жалеет. Очень одаренный. Молод. Будет только рад вернуться на службу, если появится возможность.

— Имя? — спросил Бюллер, все еще занятый зубом.

— Блейми.

В противоположном углу комнаты выкрикнули что-то вроде «Смерть французишкам!»

— Блейми? Сын Эндрю Блейми?

— Именно так.

— Это который сбежал, что ли? С «Графини Лестер». Пару лет назад, верно?

Стивен поразился такой великолепной памяти. 

— Тогда его положение было плачевным. Проблемы с ростовщиками. Ну, вы понимаете. Останься он, угодил бы за решетку. Но сейчас все изменилось. Новый человек. Он пойдет на что угодно, лишь бы снова попасть на пакетбот.

— Чем он занимался все это время?

— Совершил со мной парочку рейсов. Отличный человек. Недавно привел судно из Осло с грузом древесины и конской упряжи. Всегда жалел, что ушел с пакетбота, это точно.

Капитан Бюллер отодвинул тарелку. 

— Его беда — азартные игры и выпивка. Говорят, когда-то его отец тоже любил приложиться к бутылке. Это было еще до меня.

— Больше не прикладывается.

— Кто именно? Отец или сынок?

— Оба, — солгал Стивен из благих побуждений. — Но Эндрю-младший ни разу не выпивал на море. Уж в этом не могу его обвинить.

— Не знаю, что скажет капитан Фолкнер. Никогда не беседовал с ним на эту тему.

— «Графиня Лестер» сейчас на Ямайке, если не возникло проблем.

— Знаю, — раздраженно бросил Бюллер.

Стивен замешкался. Но его было не так-то просто сбить с толку. 

— Слышал, в Плимуте орудуют вербовщики. Завтра я еду туда, так что мне бы надо поостеречься! Заберу каперский патент. Я уже туда написал.

— Ага, уже слыхал. Без проблем нашли матросов, а? Смотрите, чтобы все они не оказались жестянщиками!

Стивен рассмеялся и заказал еще кружку эля для Бюллера. Они прислушались к разговорам вокруг.

— Опять грядет война, — продолжил Стивен, — трудно будет отыскать хороших матросов. А особенно опытных молодых офицеров. Я пригласил Блейми-младшего идти со мной на «Адольфусе», но он еще не ответил. Вряд ли он согласится.

— Отчего ж?

— Он питает слабость к военному флоту.

Бюллер фыркнул, и было трудно понять, означает ли это одобрение.

— Каперство — работенка ненадежная, — высказался он. — Это как в карты: мгновенно выиграть или махом все потерять.

— Тут роль играет скорее навык, капитан Бюллер. Умение управлять кораблем и мужество.

— Мужество, говорите. Горячая кровь и крепкие нервы. Но если вас это привлекает, желаю удачи.

— Спасибо… Сообщить Блейми, чтобы пришел к вам?

Приметные брови сошлись на переносице. 

— Зачем?

— Я подумал, раз есть возможность, он бы предпочел вернуться на пакетбот, чем идти во флот. За него точно ухватятся.

Бюллер допил пиво.

— Что ж, я не стану за него хвататься. Но скажу откровенно, Каррингтон, я найду место для надежного молодого офицера. Если он настроен серьезно и готов отчалить вечером в пятницу, пусть лично явится ко мне домой завтра в одиннадцать.

V

Когда Эндрю вновь навестил Клоуэнс, с ним столкнулся Стивен. Вчера Эндрю допоздна задержался в Кардью за игрой в карты, и его убедили переночевать. Начало вечера он провел с Томасин, которая с сочувствием и теплом отнеслась к его бедственному положению. Прощаясь утром, Харриет передала записку для Клоуэнс, в которой написала, что сэр Джордж завтра едет в Лондон, поэтому просит навестить ее как-нибудь на днях.

— Где ты шлялся, черт тебя побери? — требовал отчета Стивен. Можно было спросить повежливей, но его доброжелательность переросла в недовольство, поскольку старания помочь Эндрю полетели в тартарары.

Эндрю только что пришел и с трудом соображал. Он вспыхнул. 

— А твое какое дело?

— Я ищу тебя повсюду, как будто мне больше нечем заняться! Даже отправился во Флашинг, вдруг ты там.

— Не стоило, — сказал Эндрю. — Займись лучше своими делами.

Клоуэнс коснулась его руки.

— Стивен, тебе понадобился Эндрю? Что-то важное?

— Думал, что важное, — рявкнул Стивен. — Виделся накануне вечером с капитаном Бюллером и убедил его, что Эндрю хочет вернуться на пакетбот. Тот ответил, что ему нужен помощник на первый рейс в Нью-Йорк, отчаливает в пятницу. Велел Эндрю прийти в одиннадцать, может, тогда бы его взял.

Клоуэнс взглянула на часы. 

— Но уже двенадцатый час! Где он хотел с ним увидеться? Дома? Эндрю...

Крепыш-кузен поскреб небритый с утра подбородок. 

— Постой-ка, я что-то не припоминаю, что когда-либо упоминал о желании вернуться на пакетбот. Позволь мне самому разобраться со своей жизнью, Стивен!

— Но Эндрю, — вмешалась Клоуэнс, — это может решить все проблемы! Позволит встать на один уровень с семьей Треветан… если ты этого хочешь. Вернешься на службу, как будто и не потерял двух лет. А уж родители как будут рады!

Эндрю пожал плечами. 

— Жизнь не для того, чтобы угождать родителям, — он бесстрастно взглянул на Стивена. — Где ты встретился с Бюллером? Подозреваю, он был навеселе.

Стивен отвернулся. 

— Что ж, решать тебе, парень. Согласиться или отказаться. Может, он и откажет, поскольку велел прийти в одиннадцать, а ты явишься к нему не раньше четверти двенадцатого. Так что забудь.

— Твой конь снаружи, — напомнила Клоуэнс Эндрю. — Поездка займет не больше пятнадцати минут. Объяснишь, что тебя не было дома, и ты только что вернулся. Что тебе терять?

— Если он откажет, то нечего. Если согласится, то придется задать себе вопрос, хочу ли я этого.

— У меня времени в обрез, — раздраженно отозвался Стивен. — Если что, Клоуэнс, я на борту «Адольфуса».

— Стивен, это прекрасная мысль, — обратилась к нему Клоуэнс. — Спасибо тебе. Когда у Эндрю улучшится настроение, он тоже тебя поблагодарит.

Стивен погладил ее по щеке и вышел. Оба слышали с улицы громкий стук его сапог.

Чуть погодя Эндрю вдруг расхохотался. 

— Черт побери, пойду навещу его. Бюллера я встречал всего-то пару раз, и оба раза он рычал на меня, как старый шелудивый пес, но он хороший моряк, это точно. Фолкнер всегда хорошо о нем отзывался. И он редко берет новых людей в экипаж… Нью-Йорк… Хм… недурной рейс, как мне говорили. Интересно, все ли американские приватиры уже знают о мире.

— Ступай же, раз решил, — Клоуэнс взяла его за руку. — Не упусти эту возможность.

Эндрю оглядел свой сюртук. 

— Вчера вечером пролил немного вина. Лишь бы не сильно было заметно. Так или иначе, это моя лучшая одежда. Неужели Бюллер сказал всерьез? Ты же знаешь, как Стивен порой принимает желаемое за действительное. Подозреваю, когда я там появлюсь, меня выставят за дверь.

Клоуэнс боялась того же. 

— Что ж, попробуй, тогда и узнаешь. И не стоит недооценивать Стивена. Порой он творит чудеса… В любом случае, я безмерно ему благодарна за этот поступок.

Они подошли к двери.

— Знаешь, — вдруг вспомнил Эндрю, — хорошо, что ты просила меня молчать о Стивене. Поздним вечером, когда девушки пошли спать, один толстяк, немолодой такой, подсел ко мне и заговорил. Бленкоу, так он назвался. Сперва я принял его за лакея. Сказал, у него сын служит во флоте, задавал кучу вопросов о службе там. А потом вдруг заговорил о Стивене Каррингтоне, мол, он знаком с ним и восхищен, и каково с ним работать? И все в таком духе. Может, он пытался выудить из меня какие-то сведения. Сама понимаешь.

— Но ты ведь смолчал? — спросила Клоуэнс.

— Точно не помню, что именно ответил, я слегка перебрал. Но уверяю, что ничего не рассказывал о планах Стивена на «Адольфус».

VI

Капрал Жюльен Лемер, всецело поглощенный мыслями о девушке, с которой встречался накануне ночью в деревне, не сразу обратил внимание на опоздание сослуживца. Капрал Шарль Бернар всегда относил завтрак наверх в восемь и обычно возвращался через двадцать минут. Без пятнадцати девять Лемер выругался, в тревоге поднялся на два лестничных пролета и пошел по коридору в комнату, где обычно завтракал капитан сэр Росс Полдарк — к этому времени он уже должен был закончить.

Распахнутая дверь противоречила всем правилам. Лемер заметил нетронутый завтрак. Связанный капрал Бернар сидел в кресле с кляпом во рту.

Не имело смысла расспрашивать. Лемер вытащил из кармана нож и разрезал веревки, освободив Бернара. Затем выбежал из комнаты, спустился по лестнице и поднял тревогу.

 

Глава десятая

I

Четвертого июня в Париже отмечали государственный праздник. В этот день вновь присягали империи Бонапарта. Тридцать шесть фонтанчиков на Елисейских Полях бесплатно угощали вином, на огромных раздвижных столах лежала еда, на открытом воздухе выступали военные оркестры, глотатели огня, канатоходцы, фокусники и чародеи.

На закате перед дворцом Тюильри прошел большой концерт, а потом устроили символический спектакль с кораблем и фейерверком, напоминание о первом марта, когда на французский берег высадился Наполеон. Сам император благосклонно взирал на все это великолепие. Через неделю он покинул Париж и присоединился к армии в Авене.

Численность армии составляла сто двадцать пять тысяч человек, у нее имелось триста пятьдесят пушек. Войска разбили на семь армейских корпусов — однородная масса нетерпеливых, яростных и воинственных французов, фанатично преданных императору, понимающих, что должны либо победить, либо погибнуть.

Прусская армия маршала Блюхера составляла сто пятнадцать тысяч человек, имела двести девяносто орудий и состояла из четырех армейских корпусов, она заняла Шарлеруа и восточную часть страны с заставами до самого Намюра.

В составе смешанной армии герцога Веллингтона было сто пять тысяч человек и двести орудий. Примерно треть составляли англичане, двенадцать тысяч из них — ветераны Пиренейских войн, остальная часть — неопытные и недостаточно подготовленные солдаты. По различных дивизиям были разбросаны голландско-бельгийские войска численностью около двадцати тысяч, настолько разрозненные, что британцы могли укрепить их дух. Остальную часть армии составляли пять с половиной тысяч первоклассных солдат Королевского Германского легиона, брауншвейгцы и ганноверцы, пять батальонов нассаусцев и голландско-индийская бригада. Эта армия охраняла Брюссель и запад страны, в особенности дорогу из Монса.

Прусские и британские войска, учитывая, что их оборонительные позиции были слишком растянуты, находились далеко друг от друга и поддерживали связь только с помощью гонцов, перевозящих сообщения на тридцать четыре мили между ними.

Седьмого июня, перед отъездом из Парижа, Наполеон отдал распоряжение о предельной секретности передвижений армии. Все границы вдоль рек Самбра, Мозель и Рейн были закрыты. Дилижансам проезд запретили. Задерживали каждую телегу, обыскивали каждого путника. Беспрепятственно передвигались только агенты Бонапарта, распространявшие ложные слухи везде, где только можно, даже в Брюсселе.

К тому времени сбежавший на украденной лошади Росс Полдарк, прокладывал себе путь по сельской местности в надежде добраться до британских позиций.

II

Россу повезло. Он рассчитывал на пятнадцать минут; а прошло почти сорок, прежде чем подняли тревогу. Сначала нож, кошелек с мелочью, ключи, которые Росс забрал у капрала Бернара, затем пробежка по лестнице к кладовке, где хранилась военная форма. Мундир и шляпа — только на это и хватило времени; еще один лестничный пролет и дверь, за которой еще один капрал, задрав ноги, прихлебывал кофе, затем внутренний двор. Росс знал, что генерал Вирион с супругой в восемь утра по воскресеньям ходят на мессу. Стоило рискнуть. К генеральскому дому на углу двора подошел третий по счету ключ.

Когда Росс зашел внутрь, на него вытаращилась какая-то женщина, прикрыв рот рукой. Плащ, сапоги получше, два серебряных подсвечника, пистолет без патронов, карта, немного хлеба, сыра и бутылка вина. Денег он не обнаружил и вышел через парадную дверь. Две старухи толкали тележку, пинал камень паренек. За углом находилась конюшня. Росс оседлал ближайшую лошадь, кинул пожитки в седельную сумку, вывел лошадь на улицу, и тут кто-то с другой стороны конюшни закричал.

Пока все было предельно просто. Росс ехал в противоположную солнцу сторону, пока не добрался до реки Маас, затем двинулся вдоль берега на север. Погода стояла солнечная, теплая, с редкими грозовыми ливнями. Росс порой на несколько миль удалялся от дороги по левому берегу реки, поскольку река виляла узкой дугой, а потом возвращался. На полях трудились крестьяне, изредка встречался на пути оборванец или мальчишка пас овец. Росс был начеку, но не замечал признаков погони. Ему казалось, что его длинные ноги на низкорослой лошаденке слишком бросаются в глаза, но вроде никто не обращал на него внимания. В первый день он только раз ненадолго спешился и увел лошадь в заросли, дожидаясь, когда пройдет конный отряд. Переночевал он под ивами, лошадь непрерывно жевала траву и дремала при свете убывающей луны.

Рано утром он добрался до деревни и потратил немного мелочи на хлеб, сыр, масло и бутылку вина. Лавочник, оглядев его головной убор и китель, спросил, собирается ли он на фронт, и Росс ответил утвердительно, надеясь, что никто не заметит его акцента. Так и вышло. Лавочник пожелал ему удачи и велел поспешить. 

— Наш Отец ждать не будет. Он готов к атаке.

Росса озадачивало отсутствие погони. Наверное, некого было послать. Во Франции царил беспорядок. Вооруженные силы боготворили Наполеона и пошли бы ради него на смерть, но значительная часть населения жаждала мира. Кто знает тайные помыслы генерала Вириона? И какое значение имел сбежавший англичанин средних лет, когда решается судьба Европы?

Утром следующего дня Росс добрался до крупного города. Карту генерала, Росс уже выбросил, поскольку она не охватывала далекий север, но, осмелев из-за всеобщего отсутствия интереса людей к одинокому, оборванному солдату, он поехал прямо и по счастливой случайности набрел на нужную лавчонку. Там он продал серебряные подсвечники, пистолет и сапоги, которые оказались малы. Из всех личных вещей в заключении он сохранил лишь отцовские золотые часы. Когда Росс обдумывал побег, то решил продать их, чтобы добыть необходимые деньги на дорогу, но когда дошло до дела, передумал. Украденные вещи генерала Вириона помогут продержаться пару-тройку дней. А часы Росс хотел оставить Джереми.

От лавочника он узнал, что находится в Седане; а если двигаться вдоль реки, то можно добраться до Шарлевиль-Мезьера — это не очень далеко, километров двадцать пять. А что потом? Лавочник пожал плечами. Дальше на запад — Аррас. На севере и чуть ближе, но все равно далеко, находится Шарлеруа. Несомненно, ему надо туда. Вчера и позавчера все шли и шли войска, бесконечно грохотали лафеты. Огромная армия. Наверняка он из отстающих. Откуда он родом, вроде не француз? Поляк, ответил Росс.

Росс повел лошадь по узким улочкам, остановился на постоялом дворе, чтобы выпить кофе и съесть омлет за столиком на улице. После воскресного вечера это была первая горячая пища. Всю прошлую ночь лил дождь.

Шарлевиль-Мезьер на самом деле состоял из двух деревень по берегам реки Маас, соединенных узким каменным мостом. Росс переночевал в саду и в среду утром вновь купил еды в какой-то деревне. Поздно вечером он впервые увидел военного.

Он и прежде их видел, но старался держаться подальше. Этот человек показался в конце длинной широкой дороги и ехал в том же направлении, но в полумиле позади. Росс не сразу бы его заметил, не обернись он, чтобы определить, где солнце. Он съехал на обочину, спешился и повел лошадь в чащу — подождать, пока солдат проедет.

Когда тот приблизился, Росс увидел высокого мужчину, сидящего в седле очень прямо, в темном плаще, несмотря на жару. На нем были узкие белые панталоны и черные ботфорты с кисточками. Одет с иголочки, на хорошей лошади. А под плащом алел наглухо застегнутый мундир.

Росс не поверил собственным глазам. Наверняка это какой-то необычный иностранный полк, точно не французский… Росс не шевелился, пусть путник проследует своей дорогой. А тот смотрел только прямо и миновал бы Росса, если бы не лошадь. Почуяв другого коня, она заржала и тряхнула головой, зазвенев упряжью.

Незнакомец одернул лошадь и выхватил из седельной кобуры пистолет.

— Кто здесь?

Листва рощи не спасет от пули. Придется выйти из зарослей… Росс вывел в поводу лошадь и посмотрел на незнакомца.

— Кто вы? Что вам нужно? — спросил офицер по-французски.

На своем отнюдь не беглом французском Росс повторил рассказанную трактирщику историю. Он поляк, извиняющимся тоном поведал Росс, которого задержала в пути лихорадка, и теперь спешит нагнать полк и присоединиться к нему сегодня вечером. Росс понимал, что его мундир вряд ли пройдет проверку опытного взгляда, и одновременно прикидывал, успеет ли прыгнуть, выбить из рук всадника пистолет и сбросить того с седла.

Офицер, похоже, поверил в рассказ Росса и решил оставить его в покое:

— В таком случае — уходите.

Может, стоило именно так и поступить: ночью кораблям проще разойтись. Но ему захотелось еще раз услышать речь незнакомца.

С нетипичным для себя смирением он спросил офицера, куда направилась французская армия, и внимательно прислушивался к ответу. Французский Росса был плох, офицер же говорил бегло, но с заметным акцентом.

— Вы говорите по-английски? — спросил Росс.

Офицер ощупал пистолет и огляделся. Единственными живыми существами поблизости оказались две пасущиеся козы. На повороте дороги стоял дом.

— А вам какое дело? Что вам угодно?

Сделав такой ход, не было смысла увиливать.

— На самом деле я англичанин. Это правда, я иду на север, но надеюсь избежать встречи с французами и присоединиться к армии Союзников. Мундир под вашим плащом очень напоминает британский. Могу ли я узнать, я прав?

— Позвольте спросить, как ваше имя?

— Полдарк. Я англичанин, служил при британском посольстве в Париже. Но когда вернулся Бонапарт, меня арестовали как шпиона и держали в Вердене.

— И выпустили на свободу?

— Нет-нет. В воскресенье я сбежал.

Незнакомцу было лет тридцать пять. Худое лицо, цепкий взгляд темных глаз и губы, при случае готовые растянуться в улыбке.

— Кому вы подчинялись в британском посольстве?

— Главным образом лорду Фицрою Сомерсету.

— Какую должность он занимал?

— Полномочного представителя, когда герцог Веллингтон покинул Париж.

— Что у вас за задание?

— Граф Ливерпуль отправил меня во Францию, чтобы докладывать ему о настроениях во французской армии.

Мужчина саркастически улыбнулся. 

— По-моему, теперь мы о них знаем. Кто еще служил в посольстве?

— Чарльз Багот. Йен Маккензи.

На секунду установилось молчание. В безоблачном небе пели жаворонки.

— Вас выдала лошадь.

— Да.

— Она выглядит усталой. Много проехали за сегодня?

— Ехал из Шарлевиля-Мезьера.

Офицер спрятал пистолет в кобуру.

— Я еду на север. Нам по пути.

III

В пятницу, 9 июня, «Королева Шарлотта» под командованием капитана Роберта Бюллера отправилась в первый после окончания войны рейс в Нью-Йорк. На судне плыл и Эндрю Блейми, восстановленный в должности против воли (как он заявил, чтобы повыделываться перед друзьями, но, разумеется, не перед капитаном Бюллером, не самым приятным человеком). Однако в глубине души Эндрю был рад, что вернулся, с удовольствием сообщил об этом Томасин и нежно с ней попрощался.

Из-за этого Клоуэнс вновь подобрела к Стивену, а через два дня они воссоединились, и она подавила другие тревоги.

Вооруженный до зубов «Адольфус» отчалил в воскресенье вечером. Стивен был доволен четырьмя длинными шестифунтовыми пушками. Оружейники в порту пытались продать ему девятифунтовые карронады, но Стивен стрелял из таких орудий и знал, что дальность у них небольшая, отдача непредсказуемая, и временами они даже опрокидываются при перегреве. Четыре надежные шестифунтовки нагонят страху на потенциальную добычу.

Стивен понял, что предупреждение капитана Бюллера имело под собой почву. Больше половины людей из экипажа были закаленными моряками, хотели сбежать от вербовщиков и стремились к быстрой наживе, остальные — в основном сборище безработных шахтеров. Он утешал себя мыслью, что большинство шахтеров имеют представление о море, занимаясь в свободное время контрабандой или ловлей рыбы, да и в драке им нет равных. Не каждый зарядит ружье, но зато все умеют обращаться с абордажной саблей.

Погода все еще стояла ненастная, дул порывистый ветер, но для плавания условия вполне подходящие. Стоя рядом со сгорающим от нетерпения сыном, Стивен взял курс на юго-восток, в направлении Шербура.

IV

— Так как вас зовут?

— Полдарк.

— Кажется, я слышал это имя. Меня зовут Кохун Грант.

— Я тоже слышал это имя, если только таких офицеров не двое.

— Точно, чертов однофамилец.

— Не вы ли воевали в Буссако?

— Именно я. А вы?

Росс рассказал. Грант посмеялся, потом хмыкнул.

— Вот где я слышал ваше имя. Его светлость считал вас недружелюбным соглядатаем.

— Но вы… разве вы не главный офицер связи Веллингтона?

— Офицер разведки. Да.

— Мы не знакомы, — сказал Росс. — Но ваше имя хорошо известно в армии. Разве это не форма 11-го пехотного полка?

— Она самая. Несомненно, вам интересно, зачем я так вырядился, находясь в самом центре вражеских позиций.

— Такая мысль приходила мне в голову.

— Поскольку я офицер разведки, то предпочитаю носить собственный мундир. Всегда так делаю. Само собой, угроза опознания и поимки усиливается, но если схватят, то хотя бы не повесят или не расстреляют как шпиона. Как, несомненно, поступят с вами, Полдарк, если схватят в такой одежде.

— Благодарю вас, — ответил Росс. — Но пока что меня никто не побеспокоил.

Грант поднял взгляд на угасающее солнце.

— От Рокруа нам лучше держаться подальше. Сегодня утром там собралось много французских драгун. Не думаю, что они уже пересекли границу.

— Так значит, мы недалеко от границы?

— О да. Но боюсь, это не гарантирует вам безопасность.

— Я пытаюсь добраться до безопасного места, это верно. Но если в переломный момент понадобится моя помощь, то я ее предоставлю.

Грант посмотрел на него. 

— Переломный момент как раз настал. Сегодня Бонапарт присоединился к своей армии к югу от Бомона, примерно в тридцати километрах на северо-запад от нас с вами. Осталось выяснить, когда и куда он двинется.

— У вас есть агенты?

— Есть. Не всегда самые надежные. В Испании все было иначе. — Росс промолчал, и Грант добавил: — Многие бельгийцы разочаровались в перемирии. Им пообещали независимость, а вместо этого передали под власть Голландии и ее наместника… Вечером я встречаюсь с надежным человеком, поздно вечером, когда скроется луна. Чертова луна.

Они скакали еще минут двадцать, а затем Кохун Грант съехал с дороги, в заросли шиповника и папоротника.

— Дальше лучше пока не ехать. Повсюду французские войска. Я с утра ничего не ел, так что перекушу сейчас. С радостью поделюсь с вами, если желаете, Полдарк.

— Благодарю. Составлю вам компанию. У меня есть хлеб, сыр и пол-литра вина.

Они спешились и расседлали лошадей, привязали на поляне с густой травой. Грант снял плащ и уселся прямо в мундире, как будто в офицерской столовой, вот только сидел он на корточках, да к тому же в лесу.

— Вы служили в армии? — спросил он Росса.

— Давным-давно. Когда Америка воевала за независимость. Кажется, прошли века.

— Но вы отлично разбираетесь в военных вопросах. Вы майор?

— Капитан. Мой кузен — майор, а при Буссако был капитаном, но потом вышел в отставку.

— Я так понимаю, вы член парламента?

— Верно.

— Что ж, капитан Полдарк, предлагаю два варианта. Поздно ночью я могу перевести вас через границу в направлении Шимэ. Если двинетесь оттуда на северо-запад, к Монсу, то избежите встречи с французской армией, которая вам точно по пути не попадется. От Монса поезжайте в Гент, где сейчас двор Бурбонов — те, кто еще не сбежал. Оттуда не составит труда добраться до Брюгге и Остенде. Но предупреждаю, первой отрезок опасен. И настоятельно прошу, как только пересечете границу, переоденьтесь, во избежание недопонимания с обеих сторон.

Сыр уже попахивал, но Росс проголодался. Он заел его хлебом, чтобы смягчить вкус.

— А второй вариант, полковник Грант?

— Пойти со мной. Через пару-тройку дней, в зависимости от ситуации, я присоединюсь к Веллингтону. Раз Наполеон провозгласил себя императором, то отпадает нужда в разведке в тылу противника. Но я бы не советовал действовать таким образом. Предстоит схватка не на жизнь, а на смерть, и если вы попадетесь прежде, чем доберетесь до своих, то, скорее всего, вас вздернут на виселице.

— Предпочитаю рискнуть… Но вряд ли моей лошади под силу угнаться за вашей.

— Это точно. — Грант вытащил из кармана карту и попытался разглядеть ее в тусклом свете луны. — Видит Бог, ваша помощь мне бы не помешала. Если дело в этом, найдем вам другую лошадь. Вечером узнаю, что там у Андре за новости. У нас есть друзья.

V

На третий день пребывания в Лондоне сэр Джордж Уорлегган нанес визит мистеру Натану Ротшильду в его конторе в Нью-Корте, на Сент-суитин-лейн. Они уже дважды встречались, первый раз в Манчестере в 1810 году, когда Джордж рассчитывал на мир с Наполеоном и пошел на неблагоразумные сделки. После приезда из Германии мистер Ротшильд поначалу жил в Манчестере и как раз распродавал кое-какое имущество, когда появился Джордж.

Джордж недолюбливал этого человека. Считал его бесчувственным сухарем. Для еврея-иностранца, чей отец держал антикварную лавку в гетто Франкфурта, он был излишне грубым и резким. Крепкий, примерно тридцати восьми лет, он рано облысел и не признавал париков, говорил по-английски с гортанным немецким акцентом, но уже был на хорошем счету у британского правительства, потому что предоставил ему немалые займы, финансируя Пиренейские войны. Это возмущало Джорджа. Как вышло, что иностранец и еврей, вдобавок столь молодой, занимает такое положение и имеет такую власть в христианском обществе?

Ротшильду следовало бы относиться к Джорджу по-дружески, ведь их истории чем-то схожи. Конечно, Джордж не страдал, как немецкие евреи, запертые по ночам в своем квартале, но помнил детство — как общество Корнуолла смотрело на него свысока и обращалось снисходительно, поскольку он внук кузнеца и сын плавильщика. Как и Ротшильд, он создал собственное дело и воплотил стремления честолюбивого отца; и теперь в Корнуолле он почти со всеми на равных. И уж точно никто больше не посмеет говорить с ним снисходительно!

Но это пустяки по сравнению с Ротшильдом, а ведь тот намного моложе и демонстративно отказался от внешнего лоска, который наконец-то приобрел Джордж. Разумеется, у Джорджа нет братьев, могущественных банкиров в большинстве европейских столиц. Видимо, Ротшильд знает, что может позволить себе бесцеремонность.

Джордж принес с собой смелый план расширения водного транспорта в Западной Англии и строительства платных дорог, чтобы открыть путь для дальнейшего развития. Его не особо волновало, заинтересуется ли Ротшильд финансированием такого проекта; ему хотелось начать дискуссию, чтобы плавно подвести к теме Бонапарта и вероятному исходу новой войны, который повлияет на эти проекты.

Какое-то время они притирались друг к другу — умнейший финансист своего времени и провинциальный банкир, чья врожденная кельтская хитрость в области торговли и финансов за годы отточилась до совершенства.

Затем Натан, с тяжелым холодным взглядом, безо всякого достоинства и учтивости резко отказался от плана. Он фыркнул, что это предложение слишком местечкового уровня для него. Ротшильд догадывался, что встреча — лишь предлог, и когда понял, к чему все идет, не выдал свое мнение. Они расстались с показным дружелюбием и уважением, с трудом скрывая противоположные чувства.

Джордж запомнил отказ Ротшильда на случай, если в будущем сможет подложить ему свинью, но ушел не настолько уж недовольным. Он сформулировал вопросы и заранее отрепетировал их таким образом, чтобы даже отказ стал своего рода пропуском к сведениям. Теперь он точно знал, что у Ротшильда гораздо более достоверные данные о Брюсселе, нежели у британского правительства, и каким-то образом новости доходят до него быстрее.

Покинув его кабинет, Джордж пошел на север, держа ухо востро, ведь повсюду сновали карманники и грабители. День стоял теплый и солнечный, на улицах было полно людей, прокладывали себе путь экипажи, возницы щелкали хлыстами; уличные певцы старались перекричать торговцев рыбой, продавцов горячих пирожков с крольчатиной и родниковой воды, шарлатаны расхваливали свои снадобья, а продавцы перочинных ножей старались привлечь внимание трезвоном колокольчиков. В канавах копошились попрошайки, на портшезах несли элегантных дам, менее элегантные выискивали одиноких мужчин. Пыль, грязь, мусор и изредка вонь.

Джордж повернул на улицу Короля Вильгельма и наведался в контору Сэмюэля Роузхилла, который тепло его поприветствовал. Мистер Роузхилл был брокером банка «Уорллеган и Уильямс» и лично Джорджа. Сам он был евреем.

— Роузхилл, тот ваш человек из конторы Ротшильда, насколько на него можно положиться?

— Его сведения оказались полезными, сэр. Могу сказать только это.

Джордж фыркнул и тут же закашлялся, не желая быть похожим на недавно покинутого человека.

— Рынок очень нестабилен, но падает. Нервный, я бы сказал. Вы не могли бы выявить закономерности купли-продажи на основании сказанного вашим другом или понаблюдать за действиями людей, которые заключают сделки в интересах Ротшильдов?

Роузхилл почесал голову под париком. 

— То есть, вы хотите узнать, когда Ротшильды покупают, а когда продают? Думаю, да, можно выявить схему. Но не знаю, насколько тут поможет мой друг, сэр. У Натана Ротшильда целый ряд посредников, помимо прямой торговли.

— Ваш друг может знать этих людей.

— Вполне вероятно.

— Вы сумеете в сжатые сроки применить нужную схему? В течение часа, скажем?

— О да. С должным финансированием.

— Я прослежу, чтобы вы получили деньги.

Некоторое время оба помолчали. Затем Роузхилл сказал: 

— Я не уверен, что правильно вас понял, сэр. Вы хотите, чтобы я повторял за Ротшильдом? Покупать, когда он покупает? Продавать, когда он продает?

— Да.

— Должен вас предупредить, сэр, что мистер Ротшильд очень изворотлив в таких делах. Знает, что другие биржевики повторяют за ним, и умышленно использует специальную тактику, чтобы сбить их со следа. Я могу высказать мнение?

— Разумеется.

— Частенько мистер Ротшильд сам приходит на биржу. Всегда занимает одно и то же место, как раз справа, если зайти со стороны Корнхилла. Остается там на час или два, иногда чуть дольше. Если понаблюдать, с кем он встречается и что потом делают эти люди, это будет лучшим и самым надежным способом.

Джордж неотрывно смотрел на улицу. И хотя он не хотел иметь ничего общего с Демельзой, но вынужден был признаться, что Лондон после Корнуолла кажется невыносимо шумным.

— Я останусь еще на неделю во «Фландонге». Сообщите мне незамедлительно, если на бирже появятся необычные изменения, связанные с Ротшильдами. Если не вполне уверены, все равно сообщите. Я буду ждать в гостинице и через час смогу уже быть у вас.

VI

Ночью они беседовали. Хотя их постоянно клонило в сон, бдительность не позволяла засыпать надолго. Разговор вели о семьях, пережитых событиях в военное и мирное время, а также о надеждах на будущее. Кохун Грант рассказал, что в его семье одиннадцать человек. Шесть братьев, отец умер рано, сам он пошел в армию с пятнадцати лет; по странной причуде судьбы французскому его учил Жан-Поль Марат, когда нашел временное прибежище в Англии. Теперь Грант изъяснялся на пяти языках и понимал на слух еще три. Он не бывал Западнее Плимута, где служил. Росс рассказал ему о своих заданиях — в 1807 году в Вене с графом Пембруком, когда сопровождал португальскую королевскую семью до Бразилии, чтобы доставить в целости и сохранности, о поездке в Португалию за линию французского фронта, а затем о сражении при Буссако.

— Вам повезло, что вас не поймали. А в этот раз, когда отправили в Верден, то не выпустили на поруки?

— Нет.

— Ясно. Однажды я сбежал. Меня схватили в Испании и переправили во Францию, я нарушил условия освобождения и некоторое время притворялся в Париже американцем, а потом сбежал в Англию. Под предлогом того, что французы нарушили условия моего освобождения и обращались, как с пленником. Я до сих пор об этом не забыл. Само собой, немедленно вернули домой равного по званию французского офицера. Но я рад, что вы смогли сбежать с чистой совестью. — Грант сменил позу. — Луна уже почти скрылась. Пора идти.

Они вновь оседлали лошадей и двинулись в ночь. Грант точно знал, куда идти. Дважды они видели костры и один раз скрылись в кустах, когда мимо прогрохотал эскадрон конной артиллерии. Когда они шли по густонаселенному району, то спешивались и вели лошадей в поводу. Ночь стояла прохладная и безветренная, но несколько грозовых туч скрыли появившиеся звезды.

Примерно час спустя Грант повел их через ручей к заброшенному сараю. Он сложил руки рупором и ухнул как сова. Из темноты появились две фигуры, и все зашли в сарай. Внутри было темно, хоть глаз выколи, и пахло животными. Лошади беспокоились. Один человек что-то быстро сказал Гранту, но Росс ничего не понял, поскольку тот говорил на фламандском.

По мере разговора глаза Росса привыкали к кромешной тьме, и он разглядел стол, скамейку и пару стульев. Он сел на стул, а четвертый человек в этом время наблюдал за ним, затачивая штык.

— Вы что-нибудь поняли? — спросил Грант.

— Ничегошеньки.

— Французские войска пересекли границу час назад и движутся в сторону пруссаков в Шарлеруа. Этого мы и ждали. Веллингтон всегда подозревал, что они нападут именно таким способом, но он готовился и к окружению, если французы попытаются отрезать британские войска от моря. Если только это не отвлекающий маневр, точно мы узнаем на рассвете, когда получим еще одно сообщение, а если так, это значит, что Бонапарт хочет сначала разбить пруссаков, а потом переключится на англичан.

— Что именно мы узнаем на рассвете?

— Явится ли лично Бонапарт. Также отмечается повышенная активность вокруг Монса, но это похоже на отвлекающий маневр. Если мы удостоверимся, что продвижение в Шарлеруа — главная цель, тогда Веллингтон начнет вывод войск из Лилля, Конде и Валансьена. — Грант потер узкий подбородок. — Он полагается на мои сведения.

— Герцог?

— Он самый. Как глава разведки, я несу ответственность за вовремя переданные сведения, чтобы он двинулся в нужном направлении. Сам я не пойду, поскольку у меня есть надежный посыльный. Пойдет Андре. Но завтра мне понадобится второй посыльный. А люди нужны мне здесь. Если вы готовы, я пошлю вас с другим сообщением. Предположительно через день.

VII

К одиннадцати утра французская императорская гвардия вытеснила пруссаков из Шарлеруа. Наполеон сидел на стуле возле гостиницы «Бельвью» и наблюдал, как его войска занимают город. Днем французы нанесли сокрушительный удар по пруссакам в Линьи, маршал Блюхер упал с лошади и потерял сознание, когда на него натолкнулись французские кирасиры, преследуя немцев, отступающих к Вавру. Немцы потеряли шестнадцать тысяч человек и двадцать пять пушек.

Удовлетворенный, что сокрушил одного противника, Наполеон перевел все внимание и силы на другого.

 

Глава одиннадцатая

I

На первом этаже большого арендованного особняка на улице Бланшизри в Брюсселе герцогиня Ричмондская устраивала грандиозный бал, вероятно, самый блистательный в этом блистательном сезоне. Там присутствовали все важные персоны, но за два дня до события Джереми вернул с таким трудом добытые приглашения.

— Ты не возражаешь, любимая? — спросил он. — После нашего приезда мы побывали уже на стольких балах. Завтра я буду в отъезде и в четверг хотел бы провести с тобой тихий вечер. Только ужин, любовь и сон.

Кьюби озадаченно посмотрела на него.

— Мне бы хотелось пойти, но я предпочту побыть с тобой, если тебе так хочется.

— Мне так хочется. В следующие несколько недель я буду чаще отсутствовать, так что хочу насладиться обществом моей прекрасной жены.

— Думаешь, скоро будет сражение?

— Не уверен. Французы имеют преимущество, а мы не видим их карты.

И потому вечер пятнадцатого числа они провели вдвоем в ресторанчике, где отмечали день рождения Кьюби. Они дошли туда от своей квартиры пешком. В этот теплый вечер по улицам Брюсселя гуляло много людей. Несомненно, у особняка герцогини Ричмондской собралась большая толпа, чтобы посмотреть на прибытие гостей.

Были на улице и солдаты: туда-сюда цокала кавалерия, маршировали взводы пехоты. По большей части они отправлялись на юг.

Они заказали отличные блюда, в основном те же, что и в марте, поболтали о том, о сем, с теплотой глядя друг на друга и иногда касаясь руками.

— Теперь ты уверен больше, чем во вторник?

— Насчет чего?

— Насчет Бонапарта.

— О да. Он перешел границу вчера ночью или рано утром. Уже была пара стычек.

— Далеко отсюда?

— Миль двадцать.

— Двадцать миль!

— Ох, не беспокойся, их отбросили. Это сделали не наши ребята, вроде бы брауншвейгцы или голландцы. Но французы отступили. Похоже, они проверяют наши позиции в разных местах, прежде чем предпримут что-либо серьезное.

— Джереми, мне что-то страшно.

— Прошу тебя, не бойся! Иногда бывает много шума и дыма, но никаких серьезных ранений. Ты же знаешь, вчера я муштровал своих ребят. Я — и муштровал! Но старые армейские ружья уж больно громоздкие. Они производят страшный грохот и много дыма, но чудовищно неточные. Обычно солдат стреляет слишком высоко, иначе его оглушит, к тому же отворачивается, и пуля уходит куда-то в воздух. Но если отругать солдата, он слишком сильно опустит дуло, и пуля выкатится еще до выстрела!

— Это меня не особо утешает, — сказала Кьюби.

— Тогда выпей чуть больше вина и расскажи о себе. Наш ребенок жив и толкается?

— Только начинает. Не будь слишком нетерпелив, мой мальчик. Время придет только в декабре.

— И кого ты хочешь?

— В смысле, мальчика или девочку? Мне всё равно. Возможно, мальчика. А ты?

— Лучше девочку.

Они засмеялись.

— К Рождеству, — сказал Джереми. — Вот думаю, как ее назвать? Или его. Ноэль? И где к тому времени мы будем жить?

— Не в Брюсселе!

— Да. Недавно я думал, что война затянется, как предыдущая. Но сейчас мне кажется, что всё решится одним ударом, всего за месяц! Я не сделаю карьеру в армии, как мой кузен. И всё же немного странно...

— Что?

— Говорят, Джеффри Чарльз в детстве был неженкой и избалованным ребенком. Я сильно удивился, когда он так прикипел к армии. Что до меня, то хотя обстоятельства были совсем другие, но меня тоже воспитывали мягко, я и в мыслях не держал вступить в армию, но вот я здесь, и признаюсь, мне это нравится куда больше, чем я ожидал!

В этот вечер Кьюби была в бледно-лиловом шелковом платье, собранном на талии серебряным шнуром. Джереми попросил ее надеть именно это платье, потому что оно напоминало то, которое она носила в их первую встречу, когда спасла его от таможенников.

— Разумеется, после окончания войны меня уже не будут повышать так быстро, — добавил он. — Я поражен, что получил звание, не покупая его и не имея никаких влиятельных знакомых! Все это лишь благодаря редкостному смятению после побега Бонапарта и гибели офицеров, способных командовать вновь сформированными ротами и полками.

— Надо понимать, ты не желаешь признавать, что это хоть в малейшей степени заслуга твоих талантов. Ну прекрати, подобная скромность просто смешна.

Джереми посмотрел на Кьюби, заглянув в блестящие карие глаза под черными бровями. Она слегка выпятила губы, чей вкус он так хорошо знал, темно-розовые на коже цвета меда.

— Джереми, я никогда тебя не спрашивала. Ты вступил в армию из-за меня?

Он отвел взгляд.

— Очень тяжело разобраться в моих тогдашних чувствах.

Кьюби подождала, не скажет ли он чего еще, а потом добавила:

— Думаю, твоя сестра меня в этом винит.

— Кто, Клоуэнс? Когда ты с ней виделась?

— Изабелла-Роуз как-то обмолвилась. Но на приеме у Джеффри Чарльза Клоуэнс вела себя недружелюбно. Может, она просто винит меня в том, что я причинила тебе страдания.

— И она права. — Джереми похлопал ее по руке, а потом погладил щеку. — Но мы это изменим. Ей просто нужно с тобой встретиться и узнать тебя получше. Вспомни мою матушку.

— Твоя матушка — мудрейшая женщина. И добрейшая. Я знала, что мы поймем друг друга, как только увидела ее на том приеме. Клоуэнс больше похожа на твоего отца, ее труднее смягчить.

— Я вовсе не считаю отца таким твердокаменным! Когда ты узнаешь его получше, ты тоже это поймешь. Но кстати, о твердокаменных. Как насчет твоего брата и матушки? Как думаешь, нас когда-нибудь примут в Каэрхейсе?

— Разумеется! Ни секунды не сомневаюсь. Знаешь, если забыть об их гордыне, то они милейшие люди! Но скажу тебе кое-что еще. Даже если бы представилась такая возможность, мне не хотелось бы жить в Каэрхейсе. После замужества тот образ жизни кажется совершенно для меня неподходящим. Там было много хорошего, множество приятных моментов, но слишком много ограничений и ограниченности и в мыслях, и в поведении, я не хочу к этому возвращаться. Только в декабре я стала свободной!

— Связанной со мной, — сказал Джереми.

— Связанной с тобой! Где мы будем жить? Мне бы хотелось поселиться в Корнуолле.

— Да. Что бы ни говорил Голдсуорти Герни, я уверен, что и в Корнуолле у меня будет достаточно возможностей.

— Пар? Самоходный экипаж?

— Что ж, для начала я надеюсь, что буду зарабатывать на жизнь доходами с Уил-Лежер, а может быть, попробую что-нибудь новое на Уил-Грейс. Я подумывал о небольшом доме, принадлежащем отцу, его называют сторожкой. Там жил Дуайт Энис, когда только приехал. Потом дом пустовал несколько лет и пришел в негодность. Там собирались поселиться Стивен Каррингтон и Клоуэнс, и Стивен потратил немало времени и кое-какие деньги, чтобы привести его в порядок. Потом они разорвали помолвку, а когда у них все наладилось, поженились и уехали в Пенрин, так что в доме так никто и не поселился. Мы могли бы там пожить некоторое время.

— Было бы чудесно. Что такое?

— Что? — его лицо прояснилось. — Ничего, любимая. Просто мысль промелькнула.

Кьюби ждала объяснений, но их не последовало. Да и как Джереми мог бы объяснить, ведь он вспомнил о том, что в сторожке они хранили награбленное, пока не перенесли все в пещеру на Лестнице Келлоу.

— И у нас должна быть лодка, — сказал Джереми, сделав над собой усилие. — Ты любишь рыбалку?

— Никогда не пробовала, но я люблю рыбу.

— Любишь есть? Или ты против того, чтобы её ловить?

— Нет, я не такая уж неженка.

Он улыбнулся.

— Временами мне кажется, что мужчины даже более чувствительны в этом, чем женщины. Я, кстати, никогда особо не любил охоту. Мне совершенно не жаль лис, да и кто бы стал их жалеть, увидев, что они творят в курятнике — растерзанные куры, убитые даже не для еды, а для удовольствия. Но всё же в конце облавы я не могу заставить себя радоваться, глядя как её рвут на части двадцать собак. А Клоуэнс очень любит охоту, и думаю, что Изабелла-Роуз тоже полюбит, когда ей разрешат охотиться.

— Клеменс любит охоту, как и я, — сказала Кьюби, — а никто не любит животных так сильно, как Клеменс.

— С тех пор, как я поступил на службу в армию, — сказал Джереми, — я всё меньше уверен в том, что лошадей стоит использовать в бою. Я видел всего трёх убитых лошадей, но мне и этого хватило. И впрямь, желание освободить их от тягот военной службы стало второй причиной, по которой мне хочется создать самоходный экипаж. Даже после трех лет службы в почтовых перевозках лошадь годится только для живодёрни. — Он глотнул вина и посмотрел на его цвет в пламени свечи. — И всё же иногда меня гложет одна мысль...

— Какая?

— Если самоходные экипажи распространятся, мы, возможно, вообще лишимся лошадей. Худшая участь и для них, и для нас. — Он достал часы. — Может, пойдём домой?

— Как хочешь. А разве ещё не слишком рано?

Джереми взял её за мизинец.

— Я думаю, если ты согласна, то уже не слишком рано.

II

Они молча лежали в постели, дневной свет на высоком июньском небе почти потух, и тут кто-то постучал в дверь. Джереми зажёг свечу, набросил халат и пошёл к двери.

После тихого разговора он вернулся.

— Это мой ординарец, мне нужно идти. Можешь прочитать записку.

Кьюби взяла листок.

«Роте капитана Полдарка проследовать к Брен-ле-Конту и встретиться там с майором Картаретом, который укажет место для бивуака на ночь.

Генерал-квартирмейстер Уильям де Ланси».

— Дорогой, — произнесла она.

— Да, милая. Мне нужно идти. Мы всё равно не попали бы на бал. Военные обладают необъяснимой способностью портить все удовольствие в самое неподходящее время.

Кьюби попыталась удержать внезапно брызнувшие слёзы.

— Вернись к воскресенью, — беспечно сказала она, — позовём гостей на обед.

— Разумеется! Я скажу старине Бони. И правда, дорогая, ты останешься в Брюсселе, как примерная жена, и не думаю, что тебе стоит волноваться о французах. Но если... если вдруг что-то пойдет не так, без колебаний обращайся к мистеру и миссис Тернер или Криви в Антверпене. Ты отвечаешь не только за себя, но и за нашего малыша. Если понадобится, увези его за море, а я догоню тебя позже.

— Я буду себя беречь, если и ты сделаешь то же самое.

— В детстве я дразнил Клоуэнс, и она злилась и кидалась в меня камнями. С тех пор я отлично научился уворачиваться от снарядов.

Он начал одеваться. Снаружи раздавались трели флейт и горнов. В наступающих сумерках звук казался меланхоличным.

— Сандерс тебя ждет?

— Да. И несомненно зевает. На марше будет много сонных солдат.

Кьюби наблюдала за ним, ее глаза выглядели темнее обычного, а сердце сжали холодные тиски страха.

— Интересно, чем сейчас занят отец, — сказал Джереми. — Вот он — настоящий военный по характеру, не то что я. Но он будет страшно раздражен, сидя в Вердене, если узнает, что предстоит сражение за Брюссель.

Кьюби начала одеваться.

— Что ты делаешь?

— Ох, спать ещё слишком рано. Я провожу тебя, потом разведу огонь и сварю немного кофе.

Джереми посмотрел на луну.

— Отличная погода для сражения.

Когда, наконец, он был готов и Кьюби убедилась, что он ничего не забыл, Джереми обнял ее и поцеловал — сначала в лоб, потом в кончик носа и в губы. После бурной любви всего час назад поцелуй был воздушным и невинным.

— До свидания, Кьюби.

— До свидания, паренек. Возвращайся поскорей.

— А как же. Как раз к обеду. Попрошу ускорить наступление.

III

Андре не появился на рассвете, он пришел, только когда с горячих душных небес уже полыхало солнце — высокий неряшливый мужчина, напомнивший Россу торговца, подкинувшего его, когда сломался дилижанс на обратном пути из Осера.

Он почти полчаса разговаривал с Кохуном Грантом, а потом Грант сел за стол и написал записку, которую бельгиец забрал.

Затем он обратился к Россу: 

— Вероятной угрозы на дороге в Монс больше нет. Бонапарт с войсками пробил брешь в обороне Шарлеруа, и пруссаки отступили. Может, Веллингтон успеет перегруппировать войска — если послание дойдет к вечеру, у него появится двадцать четыре часа. Андре помчится в Брюссель во весь опор, чтобы доставить его вовремя.

— А вы?

— Я поеду в Намюр, у меня там два друга-роялиста. Они поддерживают контакт с одним из генералов Наполеона. Добытые сведения я прошу вас доставить в штаб Веллингтона, где бы он ни был к этому моменту. Это опасная миссия, но именно этого вы и хотели.

— Вы поедете в Намюр днём?

— Это три часа в одну сторону. Французской армии сейчас есть чем заняться. Но если меня схватят, то я не вернусь, и вы об этом узнаете. В таком случае позаботьтесь о себе. Марсель или Жюль будут под рукой. Здесь есть еда, можете взять ее с собой. До темноты вам приведут хорошую лошадь.

— Когда я пойму, что вы уже не вернётесь?

— Дайте мне время до захода луны.

— Не по нраву мне такое длительное бездействие, — сказал Росс, — я могу помочь чем-то здесь или в окрестностях?

— Насколько хорошо вы говорите по-французски? С явным акцентом, не правда ли? Вы окажете больше помощи, ничего не предпринимая. Полежите. Поспите. Скоро вам будет чем заняться.

IV

Погода стояла жаркая и душная, время едва тянулось. Марсель и Жюль вскоре оставили Росса наедине с лошадью. Почти всё время он проводил в амбаре. Крыша частично обвалилось, и через дыры в потолке солнечные лучи попадали на пол, основательно заросший сорняками, которые с удовольствием их принимали. Лошадь щипала траву в углу. Дважды сквозь приоткрытую дверь Россу чудилась отдаленная канонада.

Он не знал, в Лондоне ли еще Демельза. Росс получил от нее только одно письмо, на тот момент она решила поселиться в его прежних комнатах и намеревалась задержаться на несколько недель. Сейчас она наверняка в Корнуолле, вместе с отважной миссис Кемп, не по годам развитой Беллой и невозмутимым Гарри. Вот Джереми — это другой вопрос. Ему придется сражаться. В армии он отслужил уже ровно год, но еще не участвовал в сражении. Как неопытный прапорщик, он может остаться в резерве. Основное бремя несут на себе бравые ветераны Пиренейских войн.

Грант сообщил, что Веллингтону катастрофически не хватает опытных вояк; максимум десять тысяч — его прежние солдаты, изгнавшие французов из Испании. В наспех собранной армии очень много неопытных юнцов-англичан. Для Джереми все зависит от везения. Не подобает кормить себя ложными надеждами. Одно успокаивает, что до женитьбы Джеффри Чарльз пережил практически все самые жестокие сражения в ходе Пиренейских войн, благополучно ушел в отставку на половинное жалованье. Боже, а если Бонапарт победит в сражении? Бельгия отойдет ему, Союз против него распадется, Австрия во избежание краха вновь посадит на трон императрицу и их сына, даже Испанию снова могут завоевать. Хватит ли Англии еще на одну войну?

Хватит ли ей сил решить даже внутренние проблемы? По прочтении двух полученных экземпляров «Таймс» Росс тут же вспомнил жаркие споры в Палате по поводу билля о зерне. Его место там, чтобы выразить гневный протест, а не служить мелкой пешкой в международной игре.

А другое его дитя, Клоуэнс, благополучно живет в Пенрине. Как Росс ни старался, но так и не смог заставить себя полюбить зятя. Было что-то наигранное в кипучей энергии и бодрости Стивена; тот был настолько откровенным и общительным, что никто и не пытался узнать его получше. Но Клоуэнс знала, скорее всего, она знала его лучше всех, умела отличать подлинную откровенность от слегка нарочитой. Само собой, физическое влечение влияет на женское восприятие, но все же Клоуэнс прямолинейна и честна, вряд ли бы она вышла замуж за кого-то недостойного.

Слишком много ожиданий. Ведь это естественно, что тесть и зять питают друг к другу легкую неприязнь. А что тогда он испытывает к невестке? В прошлом году ее помолвка с Валентином Уорлегганом разбила Джереми сердце, и Росс чуть ли не возненавидел девчонку и весь жалкий род Тревэнионов. Когда помолвку разорвали — не она, а Валентин! — именно он, Росс, посоветовал Джереми отправиться в замок Каэрхейс и каким-нибудь образом забрать девчонку; схватить и увезти, заставить глупую и нерешительную девицу принять решение. Джереми его послушал — и вот блестящий результат. Но тем не менее, Росс испытывал по отношению к невестке противоречивые чувства.

По крайней мере, она покорила Демельзу. Та писала, с какой добротой Кьюби отнеслась к ней в Брюсселе. И она ждет ребенка. Что ж, наверное, уже пора ему стать дедом!

Он ненадолго заснул.

День клонился к закату. Росс перевернулся на соломе и сел, заметив в дверях человека.

Когда тот вышел на свет уходящего солнца, Росс понял, что это Андре. Он придерживал раненую руку, откуда текла кровь.

Андре вошел, бухнулся на стул и произнес что-то непонятное.

— Вы говорите по-французски? — спросил Росс, поднявшись с соломы.

— Где полковник Грант?

— Поехал в Намюр. Скоро вернется. Вы ранены?

— Ерунда. Всего лишь царапина от пули. Везде стреляют и просто повезет, если не схлопочешь пару штук, хоть они и предназначены для другого. У вас есть вода?

Росс протянул ему фляжку. Там оставалось немного, и Андре допил остатки.

— Вы успели доставить послание? А теперь возвращаетесь обратно?

Андре искоса посмотрел на него. 

— Скоро вернется полковник Грант?

— Скоро. Ждать осталось немного. Давайте осмотрю вашу рану.

Рукав все равно был порван. Чуть отодвинув ткань, Росс заметил, как кровь сочится из ужасной раны выше локтя.

— Поблизости есть вода? — спросил Росс.

— Ручей. Поверните налево за сараем. Но не беспокойтесь. Сегодня я видал раненых и похуже.

Росс вернулся с полной фляжкой и увидел, что Андре привалился к стулу с закрытыми глазами. Когда Росс промыл рану и туго перевязал ее, тот очнулся.

— Я ранен не смертельно, — объяснил Андре. — Но потерял много крови. Похоже, потерял сознание.

Росс поднес ему вина. Андре отпил глоток, в глазах появился блеск.

— Приведите мою лошадь, иначе ее заметят.

Росс выполнил просьбу и расседлал взмыленное животное. Вернулся к Андре. Тот тяжело дышал и снова прикрыл глаза. Росс постоял рядом пару минут, затем опустился на стул и доел оставшийся хлеб с колбасой.

— Месье, — позвал его Андре.

Росс подошел ближе.

— Месье, если полковник Грант задержится надолго, а я потеряю сознание, или если полковник Грант не вернется, я должен сообщить, что не доставил послание.

— Как это? Вас ранили, и поэтому вы не справились с заданием?

— Не в этом дело. — Андре перевел дыхание. — Я дошел до позиций англичан, и меня арестовал... кавалерийский патруль. Меня опознали, и я рассказал... о важном послании для главнокомандующего. Они немедленно доставили... меня к командиру бригады, генералу Дорнбергу, который... сам открыл письмо. После этого он продержал меня несколько часов... а потом вернул послание со словами, что полковник Грант... ошибся в заключениях — главный удар точно придется на Монс.

Росс снова поднес чашку с вином и дал Андре отпить. Тут послышались шаги, и Росс тотчас обернулся, понимая, что под рукой есть только нож. Но даже в полумраке он различил твердую выправку Гранта.

Грант встал перед Андре. Тот попытался сесть.

— Месье полковник...

— Я все слышал, — перебил Грант. — Где послание?

Андре указал на внутренний карман сюртука. Росс залез туда и вытащил письмо со сломанной печатью.

Грант взял письмо двумя пальцами. 

— Дорнберг! Да чтоб его! Скорее его пощадит сам дьявол, но только не я!

— Дорнберг? — спросил Росс. — Пруссак?

— Из Ганновера! Как наша королевская семья! Генерал-майор сэр Уильям Дорнберг командует первым и вторым легкими драгунскими полками королевского германского легиона. Нашими самыми лучшими войсками! Два года назад он сражался за Наполеона, а потом перешел на другую сторону! Все это попахивает предательством... — Грант ударил кулаком о ладонь, расхаживая по сараю. — Но больше похоже на вопиющую некомпетентность. Веллингтон ошибочно, как я считаю, возложил на этого глупца ответственность за передачу в Брюссель рапортов различных агентов. Тот превысил полномочия, лично оценивая полезность рапорта! Боже мой, это могло бы изменить ход сражения! Его надо отдать под трибунал и расстрелять! — Грант обернулся к раненому бельгийцу. — Как по-вашему, генерал Дорнберг случайно не передал собственное послание?

— Не знаю, полковник. Но судя по выражению его лица, мне показалось, он считает ваш рапорт лишь доказательством того, что эта атака лишь... уловка.

Грант вполголоса выругался. Росс заметил, как его жилистая фигура дрожит от гнева.

— Где Марсель и Жюль? Они должны привести лошадь для капитана Полдарка.

— Передали, что появятся после захода солнца, полковник. Должны вот-вот появиться...

— Я сам отвезу рапорт, — сказал Грант. — Поздновато, но может, и пригодится. Андре, каким путем ты добирался?

— Через Фонтен-л'Эвек, а потом на север. Я старался... избегать скоплений войск.

— Я нарвусь на неприятности, если поеду через Госселье и Фран?

— Там слишком много войск. Наверное, ночью пробраться можно.

— Чертова луна почти взошла. — Грант открыл сумку и вынул оттуда хлеб, вареную курицу и персики. — Поешьте чего-нибудь, Полдарк. Наверняка весь день просидели на скудном пайке.

— Давайте я доставлю письмо, — предложил Росс.

Грант задумался и покачал головой. 

— Нет. Затея неплохая, но поеду я сам. Я не успокоюсь, пока лично не передам его в руки герцогу. Может, лучше было бы отправиться утром, но здесь у меня еще много дел, и я все-таки надеюсь, что один бездарный дурак не поставит все под угрозу.

— У меня только одна отдохнувшая лошадь, — сказал Росс.

Грант еще раз пожал ему руку. 

— Сожалею, Полдарк, но я ее заберу. Если дадите моей кобыле или коню Андре отдохнуть до утра, то можете их взять. Великолепные животные. Завтра ночью последуете за мной или к побережью.

— Сожалею, Грант, — в свою очередь повторил Росс. — Вы почти достигли цели, и неудобным довеском я не буду. В вашей власти забрать мою лошадь, и я не вправе вас останавливать. Лошади снаружи уставшие, но моя жалкая лошаденка, на которой я сюда добрался, целый день набиралась сил. Я могу поехать на ней.

Грант оторвал куриную ножку и стал жевать. Потом кивнул. 

— Так тому и быть. Господи, если уж вы так хотите, берите письмо. Вы ведь сами предложили, верно? Письмо мне не нужно. Я либо доложу Веллингтону лично, либо никак. Поскачу на самой быстрой лошади, но если удача от меня отвернется, если меня схватят или убьют, вы доставите ему послание, так что мы оба будем полезны.

— Благодарю вас, — отозвался Росс.

— Тише, — забеспокоился Андре. — Это Марсель. Узнаю его походку.

 

Глава двенадцатая

I

После недавнего повышения по службе Джереми еще не знал многих солдат в своей роте.

Около сорока бывалых солдат, участников Пиренейских войн, и среди них сержант-квартирмейстер Эванс — грубый и крепкий валлиец по прозвищу Кряк Эванс, потому что вышагивал с важным видом, как утка. Джереми чувствовал себя как на судебном процессе — такие люди, пусть неотесанные и малограмотные, знают о войне куда больше него. Основную часть составляли новобранцы, деревенские парни, уголовники, браконьеры, должники — все, кто поступили на военную службу по собственной воле или были завербованы обманом, чье мировоззрение ограничивалось убеждением, что жизнь штука поганая, тяжелая и недолгая. Вместе с Джереми в эту роту перевели Джона Петерса, сына фермера из Уилтшира, все еще прапорщика, и ординарца Джона Сандерса, который служил у него полгода. Еще двух лейтенантов звали Бэйтс и Андервуд. Бэйтса из Линкольншира он знал по клубу «До сорока». С Андервудом не был знаком.

Брен-ле-Конт — славная деревушка, но ко времени прибытия туда Джереми и его роты, всюду сновали ганноверские войска и телеги с продовольствием, чуть ли не с боем прокладывая себе путь. По другую сторону вверх по холму закатывали пушки; гусары и драгуны путались друг у друга под ногами, глядя на всю эту неразбериху. Джереми понял, что вряд ли найдет майора Картарета, чтобы доложить о прибытии.

Весь путь Джереми проделал на неуклюжей, но надежной пегой лошади по кличке Санта, купленной еще в декабре в Виллемстаде. Ехать верхом — обычное дело для офицеров пехоты; но солдат вымотал долгий поход по жаре под тяжестью ранца, ружья со штыком и ста двадцати патронов. Британские солдаты по своему обыкновению заметно оживлялись, заслышав перестрелку. Вскоре, ко всеобщему удивлению, появился стройный и щеголеватый майор Картарет. Подозвав к себе Джереми, он объяснил, что им надо в Нивель. Там, похоже, началось сражение, это примерно в четырех милях.

Они добрались до городишка Нивель. За его пределами на фоне цветущей природы шло сражение, над рожью и пшеницей грохотали пушки и залпы из ружей, небо потемнело от дыма, тут и там сновали солдаты, раненые ковыляли обратно в город. Но это не мешало местным жителям стоять на пороге или у распахнутых окон и таращиться во все глаза, прижавшись друг к другу от страха, или наоборот, радостно приветствовать стрельбу, как будто фейерверк. Широкая поляна в обрамлении деревьев на краю города служила полевым госпиталем для раненых. Те лежали повсюду, мертвые вместе с умирающими, их успокаивали и утешали два священника и несколько элегантных дам, а раненые оказывали посильную помощь друг другу — один, с раной в ступне, на корточках перевязывал оторванную руку другому, большинство побелело от потери крови, кто-то кричал, многих пугала мысль умереть без медицинской помощи.

Джереми все еще было не по себе от вида крови, но он неуклонно вел роту вперед. Внезапно вдалеке появились солдаты. Некоторые были ранены, но большинство просто поддалось всеобщему порыву сбежать. Это оказался бельгийский полк, и солдаты кричали роте Джереми по-французски: «Все потеряно! Англичане отступают! Всему конец!» Через десять минут они промчались мимо, дорога впереди зловеще опустела. Временами тишину нарушало пролетающее над головой ядро и треск ружей.

Отдав приказ, майор Картарет ускакал прочь и больше его не видели. Когда осталась позади еще миля, солнце уже клонилось к закату, искоса глядя на пышные деревья. Позади по мостовой грохотали колеса экипажа, он нагнал их и проехал мимо. В экипаже сидел только офицер гвардии в расстегнутом мундире и с табакеркой в руке. Он не взглянул ни на марширующую роту солдат, ни на офицеров верхом на лошадях. Наверное, спешил на сражение с французами.

Увидев его, усталые солдаты взбодрились, а Джереми собрался с духом, чтобы довести роту до очередной деревушки, где в пивнушку немалого размера набились солдаты всех мастей. Через отрытые окна был виден переполненный зал, все говорили, спорили, курили и пили, и даже снаружи, среди усталых лошадей, пили, ели и отдыхали.

Когда пивнушка скрылась из вида, Джереми сделал привал. С конца колонны притащились две повозки с припасами, раздали пайки. Пора дать людям передохнуть, давно пора. Сегодня они немало прошли, но Джереми не отдал четких приказов, поскольку не представлял, что делать дальше. За холмом еще шла перестрелка. Задерживаться не стоило, потому что они открыты с обоих флангов, а естественного укрытия поблизости не наблюдалось. Да и вдобавок не было ручейка, чтобы люди набрали воды — он остался в миле позади. Джереми не хотел углубиться слишком далеко и наткнуться на французов.

Гвардеец в кабриолете явно не разделял подобных опасений.

Подошел Джон Петерс и присел рядом на корточки.

— Разрешите обратиться, сэр, — с улыбкой заговорил он.

— Лишь бы не с глупостью, Джон. Знаю, ты хочешь обратно в Брюссель к Марите.

— Эта жратва уж точно не сравнится с «Прекрасной эпохой».

— О чем говорят ребята? — спросил Джереми. — Что надо было заскочить в пивнушку?

— Могу лишь сообщить, что парочка точно таращилась в ту сторону. Но в целом сегодня мы много прошли, и солдатам хотелось бы взглянуть на сражение, пока не настала ночь. Задача не из легких, Джереми, не по душе им было смотреть, как драпают другие.

— Скоро стемнеет, — заметил Джереми, щурясь на последние отблески солнца. — Что ж, дам им еще пятнадцать минут, а затем выдвигаемся.

Через пятнадцать минут из-за холма, где происходило сражение, прискакал всадник. Он остановился рядом с Джереми, но не спешился.

— Здесь недалеко прямо-таки адская заварушка, местечко называется Катр-Бра. Герцог Брауншвейгский тяжело ранен, и многие его люди бросились наутек, чтобы спасти шкуру. Но мы все равно отогнали французишек!

Звание или полк одинокого всадника понять было невозможно — он был в ярко-синем бархатном сюртуке и белых панталонах, на ногах бальные туфли. Скорее всего, не успел переодеться после бала у герцогини Ричмондской. Его лошадь смертельно устала и опустила голову.

— Полдарк, — представился Джереми. — Капитан 52-го Оксфордширского полка. Командир — майор Картарет, но я видел его час назад.

— Лонгланд, — ответил молодой человек. — Адъютант герцога. Сейчас бой почти затих, но все равно там творится черт знает что. Сомневаюсь, что ночью будут сражаться. Если ваш майор не появится, идите в Катр-Бра, это на перекрестке, мимо точно не пройдете, а там в любом удобном месте можете встать лагерем. Главное веселье начнется утром, от этого зависит все, — он мягко потянул за узду, чтобы лошадь подняла голову, и поехал своей дорогой.

II

И они пошли на поле боя. На перекрёстке сгрудилось несколько домов, и среди них ещё шло сражение. Жаркий вечерний воздух наполняли разные звуки — вопли раненых, пение горна, ржание лошадей, треск ружей, свист пуль над головой, дальние орудийные раскаты и взрывы снарядов. Из густого леса вдалеке поднимались гигантские клубы дыма, в небе кружились испуганные птицы. Обогнув лес, чтобы приблизиться к перекрестку, они наткнулись на скрытые в высокой траве тела. У фермы передвигались солдаты, но вроде бы не вражеские. Внезапно по полю галопом пронеслась кавалерия, около сотни всадников, они скрылись в другом лесу.

Джереми объявил привал, а сам поехал дальше. Темнело, луна ещё не появилась, казалось, здесь никого нет, однако, подъехав к перекрестку, он увидел следы произошедшей здесь бойни. Всюду груды мертвых лошадей и солдат. Постройки на ферме взорваны снарядом. Раненые лежали там, где упали, или там, куда смогли доползти. Внезапно из двери дома появился кавалерийский офицер, отвязал лошадь и начал отдавать приказы. Приблизившись, Джереми распознал в нём генерал-майора. Джереми подождал, пока он повернётся, отдал честь и представился.

— Полдарк? — спросил генерал-майор. — Из Корнуолла? Хоть что-то наскребли. Вы только что прибыли? Да, напоите лошадей и людей, здесь во дворе есть колодец, хотя придётся подождать своей очереди. Располагайтесь, где захотите, не думаю, что будет ночная атака, но всё равно выставьте часовых.

В итоге лошадей решили напоить позже и поели сами, достав провизию из фургонов или котомок. Они расположились прямо на траве, рядом с другими отрядами, и вскоре уставшие солдаты уснули. Перед сном Джереми слушал бормотание и шепот голосов вокруг и думал о том, до чего же ситуация нелепа. Вот мы здесь, разлеглись в теплой туманной ночи прямо на поле боя, в котором не принимали участия. Не сделали ни единого выстрела.

Совсем рядом лежат мертвецы, много раненых и умирающих. Хирурги и санитары трудятся без устали, их катастрофически не хватает. Приличный человек помог бы им справиться. У колодца Джереми слышал, как горцы Гордона столкнулись нос к носу с французской пехотой самого маршала Нея, и каждая сторона не желала сдаваться, пока ближе к ночи французы не отступили. Приличный человек встал бы и помог павшим. Но сейчас этот приличный человек, хотя пока и не участвовал в бою, а в его роте только один раненый, все же настолько выбился из сил за полтора дня пути и напряжения новой должности, что стоило его голове коснуться росистой травы, как он подумал о Кьюби и мгновенно провалился в сон.

III

В шесть утра, когда тяжелые тучи скрыли восходящее солнце, группа старших офицеров завтракала в хибаре на перекрестке чуть южнее Женапа в ожидании новостей о пруссаках. На длинном столе с белой скатертью поблескивало серебро, витал запах бекона и кофе, а карты лежали среди початых бутылок шампанского и посуды. В центре стола сидел герцог Веллингтон, остальные офицеры сгрудились рядом, а во дворе тоже толпился народ.

Свита герцога возросла до сорока человек, включая восемь адъютантов и несколько старших офицеров: полковника Огастеса Фрейзера, командира артиллерии, полковника сэра Уильяма де Ланси, начальника штаба в американской кампании, а также лорда Фицроя Сомерсета. К ним примыкали барон Карл фон Мюффлинг, прусский связной, граф Карло Поццо, представитель России, барон Винсент из Австрии, генерал Мигель де Алава, старинный друг Веллингтона из Испании и с полдюжины английской знати, готовых при необходимости к сражению, но не входящих ни в какое подразделение. Они собрались здесь ради того, чтобы увидеть сражение, но были слишком влиятельны в Англии, чтобы можно было от них отделаться.

К группе подошел молодой офицер штаба и шепнул что-то главнокомандующему.

Веллингтон кивнул. 

— Пригласи его.

Прихрамывая, вошел худой высокий человек средних лет в потрепанной одежде.

— Сэр Росс, — воскликнул Веллингтон. — Так значит, вы благополучно прибыли!

— Полдарк! — лорд Фицрой Сомерсет вскочил со стула и пожал ему руку. — Отрадно вас видеть. Добро пожаловать!

— Благодарю, — улыбнулся Росс и уже без улыбки добавил: — Ваша светлость.

— Мы вас ждали, — продолжил герцог. — Наверное, вы уже догадались, что полковник Грант вас опередил.

— Рад это слышать, сэр.

— Но всего на несколько часов. Если быть точным, на шесть. Он прибыл в полночь со сведениями, которые я мог бы передать бригаде пехоты на сутки ранее. Теперь же слишком поздно.

— Слишком поздно, сэр?

— Слишком поздно выбирать подходящее место перед рекой Самбра. Придется сражаться прямо здесь, среди полей ржи.

— Полковник Грант... Он не ранен? — спросил Росс.

— Он прекрасно себя чувствует, не считая обоюдного огорчения, что послание не достигло адресата.

— Значит, это уже не пригодится, сэр, — Росс вытащил из-за пояса письмо и положил на стол.

Фицрой Сомерсет стоял у края наспех сооруженного навеса. 

— Грант сообщил, что в вашем распоряжении только паршивая лошаденка. Если там стоит ваша лошадь, то она весьма неплоха!

Росс стиснул зубы. 

— Мою лошадь вчера убила шальная пуля. Я обнаружил эту без седока около Франа. Похоже, лошадь принадлежала французскому кавалерийскому офицеру Пеле, которым командовал генерал Келлерман.

— Вы что-нибудь ели? — спросил Веллингтон.

— Со вчерашнего дня — ничего.

— Тогда садитесь. Андерс приготовит вам яичницу.

— Благодарю, сэр.

Росс отряхнул одежду и сел на предложенный стул. Только сейчас он понял, как сильно устал. Во время разговора за едой он сделал вывод, что Веллингтон ожидает возвращения полковника Гордона, посланного с эскадроном 10-го гусарского полка на восток, к Сомбрефу, чтобы разведать обстановку. Минувшей ночью герцог отозвал передовые заставы, обнаружив на фланге только французов, а не пруссаков.

— Полдарк, — вдруг обратился к нему герцог, — как вы сюда добрались? Грант рискнул и ехал почти прямо к Шарлеруа, поэтому рассказать ему особо нечего. Каким путем ехали вы?

— От той дороги я двигался на восток, но сколько именно, точно не знаю. Вчера вечером зашел в трактир, страшно мучила жажда, а там говорили о жестком сражении при Линьи, откуда отбросили пруссаков.

— Их разгромили?

— Именно такое у меня сложилось впечатление, сэр.

— Блюхер скоро сообщит точные сведения. Все мы готовы к битве с французами, ждем только его готовности.

Росс доел яичницу и бекон, глотнул дымящийся кофе.

Герцог пристально смотрел на него, скосив глаза над орлиным носом. Но во взгляде не чувствовалось враждебности — похоже, давние подозрения улетучились.

— Хорошо, что вы сюда добрались, сэр Росс. Но вы не военнослужащий. Вам удалось сбежать из Вердена и теперь следует вернуться домой.

— Я с радостью вернусь домой, когда все завершится, — ответил Росс.

— Вы не обязаны задерживаться, считая это делом чести.

— Не задержусь ни на мгновение, как только все закончится.

Герцог глотнул вина.

— Желаете остаться в качестве наблюдателя?

— Хотелось бы сыграть более активную роль.

— Полковник Грант остается в моем штабе еще одним адъютантом. Можете к нему присоединиться.

— Почту за честь, сэр.

— Нам следует вас переодеть, — заговорил Фицрой Сомерсет. — Если только вы не против надеть мундир прежнего владельца, которому он больше не нужен.

— Я не суеверен, — сказал Росс.

— В армии уже два Полдарка, — сообщил сидящий за столом рыжий мужчина в мундире полковника. — Один — майор 95-го Стрелкового полка, другой — капитан 52-го Оксфордширского. Майор Полдарк — ветеран из 43-го. Знал его по Испании.

— Это мой кузен Джеффри Чарльз, — сказал Росс. — Я думал, он еще в Испании! Бог мой, так значит, он вернулся! — Ординарец налил ему еще кофе. — А другого я не знаю. Мой сын — прапорщик и, кажется, из 52-го, но...

— Дж. Полдарк, — уточнил рыжий полковник. — Месяц назад его повысили в звании.

— В капитаны? — поразился Росс.

Веллингтон через весь стол посмотрел на него. 

— В прошлом месяце я лично за ним наблюдал. У него хорошая хватка, что я весьма ценю в младших офицерах.

Росс помешал кофе, перед глазами поднимался пар.

— Я пробыл под стражей три месяца. Но это могло растянуться и на три года.

Вошел ординарец и обратился к Фицрою Сомерсету:

— Прибыл полковник Гордон, сэр. Уже приближается.

Вскоре вошел полный молодой человек. Росс разглядел снаружи его взмыленную лошадь. Гордон тихо заговорил с герцогом, однако вскоре сообщил новости остальным, замершим в тревожном ожидании.

— Старина Блюхер получил хорошую взбучку и отступил к Вавру. Примерно в двадцати милях отсюда. Сегодня помощи от него ждать не приходится, ему повезло остаться в живых. Так что, господа, мы остались одни и выдвинулись вперед клином. Такую позицию нелегко оборонять.

Все молчали. Герцог встал, и уже не впервые Росс заметил его невысокий рост. Всего на несколько дюймов выше великого человека, что им противостоит. Все ждали решения, которое определит исход битвы и самой войны.

— Джентльмены, придется отступить, — объявил Веллингтон.

IV

Джереми снилось, как вылетают пробки из шампанского, а проснулся он, когда уже совсем рассвело, и оказалось, что это ружейная пальба в лесу справа от Катр-Бра. Несмотря на теплое утро, его знобило, и поднявшись, он закутался в плащ. Все вокруг пробуждались ото сна, зевали, потягивались, гадая, что принесет грядущий день. Кто-то уже развел огонь и готовил то немногое, что осталось. Джереми ужасно проголодался, и пока Сандерс готовил для него завтрак, дожевал последний кусок пирога, что дала ему Кьюби. Одни чистили оружие, другие болтали и шутили; казалось, никто не придавал особого значения перестрелке справа.

— Сэр, — обратился к нему Кряк Эванс. — Здесь майор Картарет с приказами на день.

Джереми стряхнул с мундира крошки и пошел поприветствовать старшего по званию, который только что спешился.

— Плохие новости, Полдарк, — сообщил тот. — Пруссаков разгромили, и мы полностью отрезаны. Надо срочно отступать.

— Отступать? Сэр, мы только что прибыли!

— Приказ полковника Колборна. Но не огорчайтесь. Ваша рота будет прикрывать отступление. Останетесь здесь, пока все не уйдут, кроме батареи Королевской конной артиллерии под командованием капитана Мерсера. Затем вы последуете за остальными. Когда успешно выполните задачу по удержанию врага, надеемся, вы присоединитесь к генералу Эдварду Сомерсету. Сейчас его гвардейская бригада отступает к Женапу, но если вы больше не получите никаких указаний, постарайтесь его найти.

Когда он ушел, Джереми подозвал двух лейтенантов, Бэйтса и Андервуда, прапорщиков, сержантов и отдал им приказы.

Они встретили новость с неодобрением, как и рядовые. Как-никак, вдалеке на склоне виднелся французский лагерь. Какой к черту толк в их бесконечном походе, если они даже не нападут? В ближайшем лесу вовсю палят, и если рота не выступает, то может хотя бы присоединиться в стычке. С ворчанием они расположились более-менее в нужном порядке и приготовились ждать.

Войска прошли мимо, прогрохотала артиллерия, полк за полком следовал друг за другом, все отступали к Брюсселю.

Когда ушли живые, повсюду остались лежать мертвецы — на примятой ржи или сваленные в кучу на обочине, чтобы не мешались на пути. С наступлением ночи крестьяне раздели многих почти догола; погибших лошадей тоже лишили ценной упряжи. Удручающее зрелище. Где-то в миле от них на вершине небольшого холма стояла батарея артиллерии, не отступившая, как и рота Джереми. Он раздумывал, подъехать ли к ней, чтобы перекинуться словечком с приятелем, с которым последний раз виделся по более радостному поводу — на пикнике в Стритеме.

После вчерашнего отъезда из Нивеля в поле зрения почти не попадалось жилье. Несколько пустых домов противник использовал в качестве прикрытия. Люди сбежали, но судя по процветающему мародерству, скорее всего, кое-кто притаился в Суаньском лесу.

Пошел дождь. С рассвета облака превращались в дождевые тучи, а теперь на ближайшие холмы обрушился ливень. Вмиг все промокли до нитки и проголодались, казалось, завтракали они сто лет назад. Когда дождь на пару минут стих, видны были только драгуны (не считая батареи на холме), которые скакали из леса влево. Похоже, Катр-Бра пересекала вся бригада гусаров. Их возглавлял генерал, с которым разговаривал Джереми минувшим вечером. Майор Картарет сказал, что это сэр Хасси Вивиан.

Поравнявшись с ротой пехоты, он остановился и спросил у Джереми: 

— Вы прикрываете отступление?

— Так точно, сэр.

Генерал вынул подзорную трубу и всмотрелся в холмы позади. Джереми увидел, что издалека надвигаются зловещие темные пятна. Над деревьями поднимался белый дым.

— Это французы, — сказал Вивиан, — по-моему, уланы. При поддержке пехоты. Пора уходить, приятель.

— Так точно, сэр.

И тут артиллерия капитана Мерсера открыла огонь по неприятелю, наступающему по склону холма.

— Батарее хватит боеприпасов на некоторое время, — обратился Вивиан к своему ординарцу. — Час назад я видел на дороге их обоз. Полвил, передайте всем, чтобы через десять минут начинали отступление.

— Полдарк, сэр.

— Ах да. Вы же родом с северного побережья. Это ваш отец член парламента от Труро?

— Так точно, сэр.

— Так я и думал. Я там родился. Ходил в ту же школу, что и он, только чуть позже. Так вот, немедленно уводите своих людей. Если французы приблизятся на ружейный выстрел, дайте пару залпов, но не геройствуйте. Если встанете в боевую позицию, вас сомнут.

Вспыхнула молния, а гром заглушил грохот шести девятифунтовок капитана Мерсера. 52-й полк в спешном порядке выстроился в шеренгу, пока над головами бушевала гроза. Не успели они двинуться вперед, как из леса открыла огонь французская артиллерия.

V

В Брюсселе уже слышались пушечные залпы, неприятель приближался. Толпы англичан и бельгийцев стояли на бастионах города. Наблюдали за вереницей повозок и людьми, снующими туда-сюда по дороге в Шарлеруа, слушали шум сражения. Кьюби поднялась туда ненадолго вместе с Тернерами. Грейс Тернер тоже ждала ребенка и, подобно Кьюби, тоже приехала к мужу, служившему секретарем в британском посольстве.

Вскоре все услышали слово «отступление», а немного погодя «поражение». Говорили, что прусские войска понесли страшные потери.

А потом Бонапарт атаковал Веллингтона. Погиб молодой герцог Брауншвейгский, брат принцессы Уэльской, — он получил смертельное ранение, пытаясь сплотить неопытные войска, которые не выдержали и бежали от атаки опытных французов. Веллингтон и его штаб едва успели скрыться. Победители приближались к городу.

Вскоре дорога в Шарлеруа подтвердила слухи. Лишь немногие войска выступили из города, дорога была забита повозками с ранеными, некоторые лежали поперек седел, другие хромали или их тащили товарищи. Возвращались разбитые роты брауншвейгцев вперемешку с голландцами и бельгийцами, а также ополченцами, которые уже порядком устали от войны и потоком стекались в город.

Мэр Брюсселя обратился к жителям с настоятельным призывом нести старое белье, матрасы, простыни и одеяла к ратуше. Все соответствующие административные здания будут предоставлены для раненых, а тех богачей, которые не желали помогать раненым, специальным указом обязали принять их на постой.

Многие англичане готовились к отъезду в Антверпен — конечно, лишь имеющие средства передвижения.

— Поезжайте, — сказала Кьюби Грейс Тернер. — А я останусь.

 

Глава тринадцатая

I

Отступление шло под проливным дождем, с постоянными перестрелками, но малыми потерями и без ожесточенных боев, как накануне. Войска отступали в беспорядке, но ливень и грязь мешали французам не меньше, так что продвигались они в том же темпе.

Веллингтон, только вчера попавший под обстрел и чудом избежавший пленения, сегодня преспокойно обедал в Женапе на постоялом дворе «Король Испании» вместе с окружением. 

— Джентльмены, настоятельно советую вам получить удовольствие от обеда, потому что в следующий раз это случится уже после войны.

Росс обедал в другой комнате с полковником Грантом и еще парой человек. На нем был мундир Колдстримского полка, но панталоны оказались коротковаты, поэтому остальным его обеспечил ныне покойный полевой офицер Королевского германского легиона.

Выглядел он вполне сносно. Все офицеры промокли под дождем, заляпанные грязью яркие мундиры полиняли. Первоочередная задача Росса состояла в том, чтобы доставить срочное послание генералу Томасу Пиктону, который вчера находился в самом пекле сражения, сломал два ребра и теперь злился, что получил приказ отступить с завоеванных позиций. После обеда Росс с удовольствием выяснил бы местонахождение 52-го Оксфордширского полка, но это пришлось отложить на потом. Оказаться среди окружения Веллингтона — большая честь, поэтому просить отправить его в гущу битвы только ради встречи с сыном он не осмеливался.

В три часа они снялись с места, последовав за основной частью армии через так называемую брешь Женапе. Через два часа подошел и арьергард, в том числе батарея Королевской конной артиллерии и рота 52-ого Оксфордширского полка под командованием капитана Полдарка. Днем рота потеряла трех человек. В «Короле Испании» подали обед англичанам, а для французов готовили ужин.

Отступать всегда трудно и тяжко морально; и погода как назло затрудняла и передвижения, и бои. Все дороги, кроме мощеных, развезло. Обоз прибыл только вечером. Все расселись вокруг шипящих костров, готовили пищу и пытались согреться. Майор Картарет, который присоединился к ним в Женапе вместе со второй ротой капитана Эллисона, сообщил, что им повезло находиться в центре фронта и добраться вовремя; другим полкам на левом и правом флангах пришлось пробираться через деревни на холмах и затопленные поля, кое-кто даже потерял сапоги в непролазной грязи. Арьергард, особенно на востоке, постоянно обстреливали французы.

Сегодня они вряд ли двинутся куда-то еще, объяснил он Джереми, скорее всего, здесь и остановятся. На левом фланге — дорога на Брюссель, на правом — большая ферма в Угумоне. Повсюду выстраивались полки, занимали позиции, трубили горнисты, гарцевала кавалерия. Капитан Мерсер с шестью пушками, каждую из которых тянули восемь лошадей, девять фургонов с боеприпасами, каждый с шестеркой лошадей, телеги обоза, конные подразделения, мулы и запасные лошади (всего свыше двухсот животных) скрылись за холмом у Мон-Сен-Жана.

Джереми отдал необходимые приказы лейтенантам Бэйтсу и Андервуду, чтобы укрепить позиции до наступления ночи. Они остановились посреди огромного ржаного поля. Почва настолько размягчилась и размокла от дождя, что все буквально утопали в грязи. Каждый шаг давался с трудом — пока вытаскиваешь одну ногу, другая тут же погружалась в трясину.

Вдалеке они заметили приближающихся французов, отряд легкой пехоты в крытой повозке на расстоянии меньше мили. Враги остановились и вроде тоже решили разбить лагерь на ночь. Порой стреляла французская артиллерия, и пушечное ядро подчас пролетало в опасной близости, но главной заботой было укрыться от непогоды. Лечь нельзя, иначе утонешь в грязи, но и стоять еще двенадцать часов кряду невмоготу. Недавний ливень затушил костры, и поесть теперь было нечего. Тогда сержант Эванс, матерый вояка, собрал несколько охапок высоких стеблей и скрутил их, пока не получилась плотная циновка. Потом он кинул ее в грязь, сверху положил ранец, сел на него, скрестив ноги, и укрыл голову одеялом.

Пример оказался заразительным, и сперва как минимум, половина солдат, а потом и все устроились подобным же образом. Ковыляя и спотыкаясь, Джереми обошел роту. Он отдал приказ привязать офицерских лошадей к воткнутым в землю штыкам, а остальное оружие сложили в пирамидки. Солдатам он велел не покидать позиции. Довольный, что почти все проблемы решены, уже в сумерках он вернулся в уголок, где колдовал над костром Сандерс, раздувая пламя, и подсел к шести офицерам, которые курили и пили джин, подставив в качестве подушек сыроватые снопы ржи.

II

Всю ночь лил дождь, а с первыми лучами рассвета две армии предстали друг перед другом на холмистом размокшем поле фламандской земли. Росс уснул в сухости, хотя все равно едва сомкнул глаза, но кое-кто из штаба зашевелился уже в три утра, и среди них герцог.

Дождь еще шел, но тучи рассеивались, и с высоты холма Мон-Сен-Жан Росс заметил подготовку к грядущей битве: британские, ганноверские и бельгийские войска уже стояли в обороне, но пока не были готовы сражаться. Две первые оборонительные позиции были у постоялого двора «Бель альянс» на развилке дороги, справа от нее находилась старая ферма Угумон, полускрытая за яблонями и леском, а позади по обе стороны дороги на Брюссель — ферма поменьше, Ля-Э-Сент. Около шести утра дождь закончился, и выглянуло палящее солнце.

К Россу приблизился Кохун Грант.

— Наконец получили послание от Блюхера. Старик жив, слава тебе Господи, и к полудню пообещал две дивизии. Дай Боже, чтобы дороги просохли, иначе они не успеют прибыть вовремя.

— Может, к тому времени всё уже решится, — предположил Росс.

— Они собираются за Плансенуа... Герцог желает вас видеть, дорогой друг. Я еду в Ватерлоо с посланием, так что в течение часа должен вернуться.

Когда Росс зашел на постоялый двор, Веллингтон как раз заканчивал писать депешу. Рядом с ним находилось девять старших офицеров, и Росс деликатно шагнул вперед, отвернувшись от слепящих солнечных лучей.

За столом сидело трое. 

— Наверняка вам хочется знать о местонахождении ваших родственников, Полдарк, — сказал сэр Уильям де Ланси. — 95-й Стрелковый полк стоит в гравийном карьере у Ла-Э-Сент вместе с Королевским Германским легионом. 52-й Оксфордширский — на обширном ржаном поле по эту сторону от фермы Угумон, с гвардейской пехотой на правом фланге.

— Благодарю вас, сэр.

— Но прежде, — вмешался герцог, складывая письмо в конверт, — я хочу, чтобы вы доставили послание принцу Фридриху Нидерландскому. Лучше вручить это ему лично, но если не получится, то не передавайте офицеру ниже по должности, чем генерал-лейтенант Стедман.

— Благодарю, сэр, — повторил Росс, получив письмо.

Веллингтон почесал нос. 

— Юный принц, как вы заметите, жаждет действий, и совет не лезть на рожон в грядущем сражении ему вряд ли понравится. Если он станет с вами спорить, скажите, что хотя я и ожидаю лобовую атаку, Бонапарт может попытаться обойти меня с фланга и захватить Брюссель. Принц обязан предотвратить эту катастрофу.

Герцог поднялся и вышел, на почтительном расстоянии за ним последовали остальные. Он был не в полном обмундировании, а в синих сюртуке и плаще, белых панталонах и начищенных до блеска сапогах. Он сел на приготовленную лошадь и поехал осматривать войска. Солдаты приветствовали Веллингтона криками, но он спокойно улыбнулся и махнул рукой, призывая всех к молчанию. Для приветствий еще будет время.

— Где принц Фридрих? — спросил Росс у Фицроя Сомерсета.

— В Халле. Следуйте по тропинке в Брен-л'Аллё, а там увидите дорогу из Нивеля. Так доберетесь быстрее, нежели напрямик по этому болоту.

— Далеко отсюда?

— Миль десять.

— Господи, я буду ехать все утро! И пропущу сражение!

— Не переживайте, друг мой. Насколько мне известно, французы не пойдут в атаку, не позавтракав. И даже после этого они дождутся, когда земля просохнет.

Пока Россу готовили лошадь, он спешно проглотил завтрак, посматривая в окно на пестрые поля, рощи и волнистые холмы. Там суетились люди, в основном французы, выстраивались в сверкающие колонны на расстоянии меньше мили. Стальные шлемы, тигровые тюрбаны, синие мундиры, алые, зеленые и багряные шляпы с перьями, развевающиеся знамена — все это пышное великолепие представляло величайшую в мире армию. Внушительное зрелище. Со своей позиции Росс видел Ла-Э-Сент, Угумон же скрывался за холмом. Такое впечатление, что и Джеффри Чарльз, и Джереми окажутся на передовой. Чем раньше Росс уедет, тем скорее вернется. А как только выполнит поручение, немедленно отправится в Угумон. В конце концов, он никому не подчиняется.

Когда он выехал, нещадно жгло солнце, с позиций Веллингтона доносилась стрельба. Войска стреляли не во врага, а проверяли ружья и винтовки. Простейший для этого способ — разрядить и вычистить ствол.

III

Сражение за Брюссель началось в половине двенадцатого, в безмятежный летний день, как будто позабывший вчерашние бури, и началось оно с оглушительной канонады французских пушек. Артиллерия Союзников тут же ответила, чудесный летний день был испорчен, а солнце заволокло черным дымом. Четыре батальона французской пехоты двинулись вслед за группами застрельщиков на фермерский дом в Угумоне, и после жестокой стычки захватили дорогу к югу от него. Не завладев Угумоном, французы не смогли бы двинуться дальше по неглубокой долине, огибающей правый фланг британцев.

Они почти добрались до стен старого дома, но их отбросили четыре роты британских гвардейцев под командованием лорда Салтона. Атаки и контратаки продолжались три часа, каждая сторона вводила все больше и больше войск, чтобы занять или удержать позиции на правом фланге основного сражения, которому, по всей видимости, предстояло определить исход дня.

Потом по центру сражения выдвинулись французские войска маршала Нея, их вновь предварила оглушающая канонада из восьмидесяти лучших пушек Наполеона. В половине второго шестнадцать тысяч солдат промаршировали по сожженной дотла долине и устремились к Ла-Э-Сенту. Они шли величаво и без спешки, по двести человек в шеренге в двадцать четыре ряда, в сопровождении устрашающей и ритмичной барабанной дроби, рам-та-дам-дам, рам-та-дам-дам, вселяющей ужас во все европейские армии. Французы оттеснили из Ла-Э-Сента голландские и бельгийские войска, почти всех офицеры погибли. Ла-Э-Сент, хотя и не захваченный, оказался отрезан, и 95-му Стрелковому полку майора Джеффри Чарльза Полдарка пришлось покинуть гравийный карьер и отойти к Мон-Сен-Жану.

Контрнаступление шотландской пехоты из полутора тысяч человек против восьми тысяч французов было бы отбито, если бы по приказу Веллингтона на помощь не подоспели две бригады тяжелой кавалерии. Лейб-гвардия и королевские драгуны пошли в атаку и прорвались сквозь скопление пехоты и французских кирасиров, а потом и остальные французы разбежались врассыпную. Опьяненные успехом, два кавалерийских полка не вняли призыву горна остановиться и углубились в ряды противника, где их окружили, нанесли ответный удар и разбили наголову. Веллингтон враз потерял четверть кавалерии.

Обстрел продолжался с преобладанием артиллерии, столь любимой французами. Использовали три вида снарядов. Круглое железное ядро, которое подпрыгивает, рикошетит, выкашивает и калечит солдат, но если пролетит мимо, то просто зароется в землю, не нанеся никакого ущерба. Второй тип — полый снаряд с подожженным фитилем, начиненный взрывчаткой. Такие снаряды можно подбирать и отшвыривать подальше, если фитиль оказался не слишком коротким, но если это не так, то об этом уже не узнаешь. Третий тип — картечь, она используется на близкой дистанции и при взрыве выбрасывает рой кусков металла. Артиллерийский огонь не слишком точен, но стрельба из многих орудий по скоплению людей приводит к многочисленным жертвам. Сначала гул над головой, напоминающий осиное жужжание, а потом взрывается почва и люди.

Адъютанты Веллингтона один за другим пали. Убили генерала Пиктона и сэра Уильяма Понсонби. Ожесточенная битва за Угумон продолжалась весь душный день. Солдаты кашляли от едкого дыма и порой сбивались с пути, не попадали в цель сквозь дымовую завесу. Поле было усеяно умирающими людьми и лошадьми, ранцами, ружьями, сломанными колесами пушек.

В три часа французы снова вытащили пушки на передовую и с близкого расстояния возобновили стрельбу с новыми силами. В ожидании дивизии Блюхера на левом фланге Веллингтон не знал, что утопающие в грязи пруссаки продвигались всего на одну милю в час.

В последующие полтора часа французская кавалерия четырежды атаковала британские войска по центру, в первой атаке участвовали почти пять тысяч всадников, в третьей — свыше десяти тысяч. Пощады не давали и не просили. Снова и снова французы нападали на построившихся в каре британцев, и снова их отбрасывали, обе стороны несли серьезные потери. Внутри каре лежали окровавленные трупы и умирающие, а за пределами мертвых французов скопилось так много, что они выступали в роли заграждения.

Наполеон отозвал своего брата Жерома, который вел нескончаемые атаки на Угумон и приказал выдвинуть гаубицы. Снаряды подожгли большой дом и почти все сараи, включая тот, где лежали британские раненые. Почти все погибли в огне, но оставшиеся защитники скрылись за часовней и домиком садовника, откуда продолжали стрелять во французов, пока те пытались захватить их в плен.

IV

Две роты 52-го полка, оборонявшие возвышенность слева от Угумона, несли серьезные потери, хотя рота Джереми пострадала чуть меньше. Но обе приняли на себя всю тяжесть повторяющихся атак на британский правый фланг. Пехота выстроилась в каре, длинные палки сержантов поддерживали строй. Солдаты отражали одну атаку за другой. После неудачи кирасиров они попали под обстрел картечью. Та пробила брешь в каре, и французская кавалерия воспользовалась этим для атаки. Но британцы успели сомкнуть брешь, переступив через умерших и умирающих, и решительно обстреляли всадников.

Большую часть времени Джереми сидел верхом, чтобы лучше видеть и отдавать приказы. Пули свистели рядом, одна даже зацепила рукав, но к собственному удивлению, Джереми не чувствовал страха, как будто сердцем и разумом сейчас управляло всепоглощающее стремление победить. 

Но в разгар яростной атаки первой половины дня он заметил, как в него целится стрелок не больше чем с двадцати ярдов. Во рту у Джереми пересохло, руки закостенели, но он заставил себя усидеть на коне. Стрелок промахнулся. И почти сразу того убил прапорщик Петерс.

Около двух часов из дымной пелены появился герцог и посовещался с майором Картаретом, но тут наметилась новая атака, и ему пришлось укрыться в центре каре. Положение Угумона становилось все отчаяннее. Окруженные всей французской дивизией британцы на ферме по-прежнему оборонялись и отстреливались. Сражение перешло в рукопашную: сабли, штыки, приклады ружей, топоры — драка не на жизнь, а насмерть.

Вскоре после ухода герцога огонь артиллерии все-таки настиг 52-й Оксфордширский полк. Джона Петерса пушечным ядром разорвало пополам, и почти сразу гигантская бомба приземлилась перед Джереми. Лошадь встала на дыбы и спасла его ценой своей жизни. Взрывом убило или ранило еще семнадцать человек.

Около трех наступило короткое затишье, даже в атаках на Угумон. С самого утра 52-й полк ничего не ел и не пил, но сейчас подоспели телеги с водой и джином. Все набросились на воду, но потом многие глотнули и джина, а затем поспешили обратно на позиции.

В четыре вернулся герцог, его свита сократилась до одного адъютанта, но сам он каким-то чудом оставался невредимым. Когда подъехал Веллингтон, Джереми стоял рядом со своим командиром.

— Картарет, как вы там держитесь?

— Как видите, милорд. Нас сильно поубавилось, сражаемся уже весь день. Передышка хоть на час стала бы настоящим подарком с небес.

Герцог мрачно усмехнулся. 

— Небеса могли бы ее послать, полковник, но я, увы, не в силах. Сами понимаете, мы и так слишком сильно растянули силы. Задействованы все резервы.

Картарет стер пятнышко крови с руки. 

— Что ж, милорд, тогда мы будем стоять до последнего.

Сидя в седле с прямой спиной, Веллингтон спокойно удалился под градом выстрелов, а вскоре французская кавалерия предприняла еще одну атаку, но на этот раз с тыла на нее обрушилась лейб-гвардия. Похоже на гигантскую кузницу, подумал Джереми — лязг стали, лошади фыркают, ржут и падают. Один гвардеец ударил противника с такой силой, что снес ему голову в шлеме, а лошадь отпрыгнула, унося безголового всадника, из его шеи фонтаном хлестала кровь.

Когда кавалерия отступила, снова пошла в атаку пехота. Рам-та-дам-дам, рам-та-дам-дам — бил барабан в ритм шагов солдат. Лейтенант Бэйтс упал на колени рядом с Джереми — ему снесло выстрелом челюсть. Джереми велел Сандерсу оттащить его в хижину пастуха, где расположились раненые. Уже стольких убили, что майор Картарет велел немногим оставшимся перестроиться в шеренгу по четыре ряда. Снова накатила волна атакующих, и снова ее отбросили. Наконец, настало благословенное затишье. Стелился такой плотный дым, что невозможно было разглядеть остальное поле битвы. Картарет велел перегруппироваться. Капитан Эллисон погиб еще в самом начале, во второй роте не осталось ни одного офицера. Джереми, Майкл Андервуд и майор — вот и все выжившие офицеры. Осталось три сержанта, включая Эванса, и около сотни солдат, еще способных драться.

Затем мимо проскакал наездник, оповещая, что Ла-Э-Сент в конце концов пал. Королевский германский легион прекратил ожесточенно сражаться и вышел с поля боя только с четырьмя десятками выживших. Центр линии фронта Союзников рушился.

Майор Картарет выглянул из ложбины, где укрылись его оставшиеся войска, и заметил, что пока французская пехота маневрировала для атаки на гвардию, она открыла свой фланг. Майор стер кровь с лица и встал.

— Вперед, 52-й полк! — хрипло крикнул он что есть мочи. — Пора показать им, на что мы способны! Пусть запомнят! — он поднял саблю, перепрыгнул через насыпь и ринулся на врага. Солдаты, проголодавшиеся за день, донельзя измотанные, медленно поднялись, собрались с силами и побрели за ним.

От внезапной атаки французы стушевались и разбежались, но затем атакующие попали под перекрестный огонь со стороны незамеченной ранее роты тиральеров, появившейся из-за тлеющего дома. Картарету дважды попали в голову, и он скончался на месте. Эванса ранили в ногу. Джереми подстрелили в спину и бок, он упал на землю рядом с лошадью, которой оторвало задние ноги. Лошадь силилась подняться, ползая на брюхе. Джереми потерял сознание.

V

Он наполовину очнулся и обнаружил, что кто-то стоит рядом на коленях. По всей видимости, Джереми оттащили обратно, потому что он находился в подобии укрытия. И рядом на коленях стоял человек. Джереми решил, что бредит.

— Отец...

— Джереми...

Он был весь в крови и в изодранной одежде, с недельной щетиной. Но без шляпы, так что его невозможно было не узнать.

Кто-то вытер Джереми уголок губ. Сражение еще бушевало, но где-то вдалеке. В углу хижины сержант Эванс пытался остановить кровотечение из ноги. Было очень темно.

— Это... сон?

— Нет. Вот, попей.

Благословенная вода. Но она никак не хотела в него вливаться.

— А ты здесь откуда? — спросил Джереми.

— Я сбежал из Вердена. Я бы оказался рядом с тобой раньше, но мою лошадь убили. Лежи смирно, Джереми.

— По-другому и не выйдет, — ответил Джереми. — А сражение?..

— Еще идет. Но императорскую гвардию сломили. Они двинулись всем скопом, но их сломили, они дрогнули. И говорят, подходят пруссаки.

— Я потерял много друзей, — вздохнул Джереми.

— Боже, я не могу найти врача! — сказал Росс в пространство. — Джереми, сынок, лежи спокойно. Выпьешь еще воды?

Он снова вытер кровь с уголка губ Джереми.

— Эти лошади, — сказал Джереми. — Их не должно быть на войне. Если людям нужно драться, то пусть дерутся пешими.

— Посмотрю, может, найду кого-нибудь, — сказал Росс и сам не узнал свой голос.

— Не уходи... Уже ночь?

— Нет, наверное, около восьми. Не могу сказать, мои часы разбились.

Теперь Джереми разглядел в хижине пару десятков человек. Почти все страдали от боли, но никто не стонал, лишь иногда раздавался вздох или оханье.

— Отец...

— Да?

— Передай маме, что я ее люблю.

— Да.

— Скажи ей...

— Что?

— Неважно. Я хотел кое-что ей рассказать. Быть может, уже слишком поздно. Но я написал.

Росс почувствовал на щеках слезы. Он наклонился, чтобы снова вытереть Джереми губы.

— Возможно, на следующей войне будут сражаться на паровых машинах, — сказал Джереми.

Эванс пополз к двери. Он понимал, что если не найдет доктора, то скоро истечет кровью до смерти.

— Отец, — сказал Джереми.

— Что?

— Позаботься о Кьюби...

— Разумеется. Обещаю.

— Это самое трудное, — сказал Джереми.

А потом умер.