Баллас проснулся.

Во рту стоял привкус виски и еще какой-то гадости, отдающей металлом. Медью.

Кровь, понял он.

Скривившись, Баллас открыл глаза. Первым, что он увидел, была кровь на его рубашке. И на руках. Тихо застонав, Баллас поднял взгляд. Люджен Краск и Эреш сидели на кровати – и смотрели на него. Баллас рассеянно подумал: неужели они так и созерцали его всю ночь напролет? Он чуть пошевелился, и тут же все тело отозвалось тупой ноющей болью. Каждый мускул был напряжен до предела. Баллас распрямил скрюченные пальцы, с трудом изгибая суставы. Прошедшей ночью он слишком долго сжимал рукоять меча.

Баллас с трудом сглотнул слюну, все еще ощущая во рту мерзкий привкус. Сколько человек же он убил? Баллас не мог вспомнить. Да он и не считал их…

– Который час? – хрипло спросил он. Рядом стояла бутылка. На дне еще оставалось немного виски. Баллас прикончил его одним глотком.

– Скоро полдень, – отозвался Краск. Он нервно облизнул губы и, кажется, хотел что-то прибавить. Однако же промолчал.

– Мне нужна свежая одежда. Принесите что-нибудь.

– Что? – тупо переспросил Краск.

– Я не могу ходить в этом! – рявкнул Баллас, ударив себя по животу, обтянутому окровавленной рубахой. – Сильно бросается в глаза – тебе не кажется? Купи мне новую одежду.

– Тебе не следует разговаривать с нами подобным образом, – мягко сказал Краск.

Баллас одарил его тяжелым взглядом.

– Ты уже доказал свое преимущество, заставил нас участвовать в своих делах. Но ты зашел слишком далеко. – Краск нервно покосился на дочь. – Чем ты занимался ночью? Мы… мы не сможем помочь… не станем тебе помогать, пока не узнаем правду. До сих пор твоя жестокость была… – Он запнулся.

– Слово, которое ты подыскиваешь, – «полезна», – сказал Баллас. – Я оставил вас в живых. Если желаете еще немного пожить, будете делать то, что я вам велю.

– Чья это кровь? – спросил Краск, словно не слыша Балласа.

– Не твое дело.

– Чья?

– Она не принадлежит никому из тех, кого ты знаешь.

– Это не ответ.

– Другого ты не получишь. – Баллас швырнул бутылку на пол. – А теперь добудь мне новую одежду, ладно?

Вздохнув, Краск вынул из кошелька несколько монет и сунул их дочери.

– Сделай, как он говорит, – сказал он. – И будь осторожна.

Эреш вышла из комнаты. Краск проводил ее Взглядом и вновь повернулся к Балласу.

– Мы не будем прислуживать тебе вечно.

Баллас поднялся на ноги и умылся в тазу, стирая с лица кровавые пятна.

– Вы будете мне прислуживать, – сказал он, – столько, сколько я скажу. Не забывай, что стражи все еще охотятся за вами. Твоя дочь – убийца.

– Мы привели тебя к Джонасу Элзефару, – отозвался Краск. – Выполнили свое обещание. Для тебя это ничего не значит?

Баллас смотрел на него через зеркало. Несколько кровавых ошметков застряли в щетине. Он смахнул их на пол.

– Я не знаю, будет ли польза от Элзефара. Этой ночью я выполнял его поручение.

– Что? – Краск нахмурился.

– Ты же не ожидал, что он станет помогать мне за просто так?

– О, стало быть, ты занимался чем-то… каким-то отвратительным делом, да? Чтобы заслужить его расположение… Нет, не расположение… ни один человек не способен испытать это чувство по отношению к тебе… Заслужить его благосклонность. Вот так. И что же ты сделал? Конкретно?

Баллас не ответил. Краск сгреб бороду в кулак.

– Ты убивал. Я не ошибся? О, я знаю, что ты не ответишь. Молчать куда как проще. Человек, не признавший своего преступления, невиновен. – Старик скрестил руки на груди. – Церковь разыскивает тебя, а ты не желаешь умирать. Что ж, это я понять могу. Однако говорят: человеческое достоинство и отвага меряются не только заслугами и деяниями. Важно еще и то, чем он готов пожертвовать… Но тебе это недоступно, не так ли? – Краск смерил Балласа презрительным взглядом. – Скажи-ка мне: чем ты занимаешься в жизни?

– Ничем. Я просто бродяга.

– Ты же не всегда им был. А до того? Нет, не говори. Дай-ка я угадаю. Чем-то мерзким, так? Сутенер? Вор? Хм… Не мелковато ли для тебя? Может быть, ты торговал шлюхами? Или наркотическими травами?.. Но как привязать сюда столь виртуозное умение убивать? Тогда… не исключено, что ты был налетчиком. Да, ты похож на разбойника…

Баллас отвесил Краску оплеуху. Удар был так силен, что старик перелетел через всю комнату, ударился о стену и упал. Баллас подошел к нему. Краск свернулся клубком на полу.

– Не бей меня! – проскулил он. – Умоляю! Прости… Схватив старика за ворот, Баллас вздернул его на ноги.

– Считаешь меня мразью? Сволочью? – рявкнул он, тряся Краска. Старик застонал. Он едва не плакал. – А ты? А ты сам? Это не я предавал. Не я подставлял друзей ради спасения собственной шкуры. – Баллас ухватил Краска за грудки и прижал к стене. – Что ты чувствовал, когда выдавал Церкви своих товарищей? Когда называл их имена – чтобы твое собственное не красовалось на могильной плите? – Резко развернувшись, он опять швырнул Краска через всю комнату. Тот ударился об угол стола и взвыл от боли. – Ты пожертвовал хоть чем-нибудь? Или думал лишь о том, как спасти свою задницу? Есть ли для тебя вещи, за которые ты готов умереть?

Краск лежал на полу, горько рыдая.

– Я не смельчак…

– Это уж точно, – бросил Баллас. – И навряд ли знаешь, что такое честь, а берешься о ней рассуждать. Теперь я тебе скажу, Краск: страх – не оправдание. Ни для чего.

– Я не смельчак, – повторил Краск. В голосе его была горечь, но вместе с тем и какое-то странное удовлетворение. Казалось, что Краск произносит эти слова далеко не в первый раз. Не вслух, может быть, – но он произносил их прежде. Оно и понятно. В душе Краск стыдился своего предательства, и слова эти предназначены были облегчить муки совести и сделать предательство обыденной, понятной вещью. Однажды кто-то сказал Балласу, что, если человек верит, будто страх заложен в его природу, он поверит и в то, что поддаваться страху – оправданно и дозволено. Как дозволено голодному убивать ради еды. Краск хотел выставить свои деяния неизбежным злом. Он предал товарищей – потому что не мог поступить иначе. Это лежало за пределами возможного, и, следовательно, его нельзя винить…

Баллас чувствовал, что начинает ненавидеть Краска.

– Человек сам решает, быть ли ему смелым, – сказал он. – Он прикидывает, стоит это делать. Ты решил, что не стоит. Так что не надо блеять, будто ты не смельчак. Трусами не рождаются. Ими становятся по собственному выбору. – Он перевел дыхание. – Твоя дочь сильнее тебя. Ты знаешь, что она пыталась меня убить?

Краск покачал головой.

– Я был впечатлен, – добавил Баллас.

– Ты удивился, что тебя могут убить?

– У нее не было ни шанса на успех. Я чутко сплю, а она топает, как слон. Но она попыталась – пусть и неудачно. Я умею это ценить.

– И ты оставил Эреш в живых, потому что оценил ее силу духа?

– Силу духа? Нет. Ее полезность. Она не умеет сражаться, но готова ввязаться в драку, если потребуется. Таким бойцам сопутствует удача. Они берут не навыком, а напором. Энергией. Возможно, и твоя дочь такова же. Это меня забавляет.

– Забавляет? – озадаченно переспросил Краск.

– Угу. – Баллас кивнул. – Удивительно, как трусу вроде тебя удалось породить подобную девушку?..

Краск словно и не заметил сарказма. Он лишь развел руками.

– Что ж, я воспитывал в ней те качества, которыми не обладаю сам. И, кажется, преуспел. Только вот Эреш не знает, что их нет во мне, – и не должна узнать. Если это случится… Как ты однажды сказал, ей будет очень больно.

– А ты боишься причинить ей боль? – спросил Баллас.

– Да.

– А чего ты боишься больше, чем этого?

– Ничего, – спокойно и твердо отозвался Краск.

– Тогда есть надежда.

– В каком смысле?

– Возможно, однажды ты проявишь настоящую храбрость…

На лестнице послышались шаги. Поднявшись на ноги, Краск поспешно утер слезы со щек.

– Весь этот разговор об отваге, – сказал он, – просто ханжеская чушь.

Дверь открылась. Вернулась Эреш. Она принесла ворох одежды: штаны, рубаху из ветхой некачественной шерсти и плащ – тонкий, явно не предназначенный для зимних холодов. Балласу подумалось, что девушка намеренно купила самую плохую одежку, какую сумела найти. Однако он ни словом не упрекнул Эреш, а просто переоделся и сказал:

– Собирайте вещи. Мы уходим.

– И куда же? – спросила Эреш, скрещивая руки на груди.

– Лучше не задавай вопросов, дочка, – сказал Краск, взяв ее за локоть. – Баллас попусту болтать не любит. Он у нас человек действия. – В голосе Краска скользнуло презрение. – Уж это-то пора было уяснить.

– Папа, что с тобой? – Эреш пристально взглянула на отца. – У тебя лицо красное, и глаза…

– Я упал, – сказал он, качнув головой. – Вот и все. Эреш холодно посмотрела на Балласа. Тот молча надвинул капюшон и направился к выходу из гостиницы, а оттуда – в парк. День был ясным, небо – высоким и ярко-синим. Солнце светило, не грея. Кроме них, в парке не оказалось ни единого человека. Баллас уселся на длинную каменную скамью и принялся жать.

Тянулись минуты. Где-то городе прозвенел колокол, отбивая полдень. Баллас переплел пальцы и откинулся на спинку. Он ждал, ждал… и ждал.

Краск склонился над клумбой, где уныло опустили головки замерзшие цветы.

– Золотой джагворт, – пробормотал он, касаясь пальцем пожухлых лепестков. – Морганим, галгрант, корис, синяя слеза… Ба! Убогие растения… Такие отвратительно знакомые…

– Чего мы ждем? – внезапно спросила Эреш.

– Мы с Джонасом Элзефаром заключили договор, – отозвался Баллас. – Я выполнил свою часть сделки. Теперь его очередь.

– Да? Так где ж он? Когда Элзефар обещал прийти?

– В полдень, – буркнул Баллас.

– Ну надо же! Полдень-то давно миновал. Кажется, Элзефар обманул тебя.

– Заткнись. – Баллас нахмурился.

– Калеки здесь нет. Готова поспорить: он и не появится.

– Я сказал – заткнись!

– Делай как он велит, дочка, – пробормотал Краск, поднимаясь на ноги.

Баллас тоже встал. Он походил взад-вперед по аллее, чувствуя нарастающий гнев. Неужели калека и впрямь его предал? Он не походил на лжеца. Надменный, самоуверенный – да. Но лжец?.. Клятвопреступник?..

Баллас глянул на солнце. Оно давно перевалило зенит. Обернувшись к Краску и Эреш, он сказал:

– Пошли отсюда.

Избегая широких улиц и людных мест, они направились к копировальной конторе. Баллас был намерен во что бы то ни стало отыскать Элзефара. Возможно, тот больше не работает на улице Пивоварен, поскольку убийства освободили переписчика от обязательств. Однако он может по-прежнему жить там, на старом месте, – в доме, предоставленном конторой своим служащим…

Вывернув из-за угла, Баллас замедлил шаг. Перед ним лежала улица Пивоварен. По ней взад-вперед прохаживались священные стражи. К этому времени тело Каггерика Бланта уже должны были обнаружить. И сейчас, поскольку копировальная контора сделалась местом преступления, она, естественно, привлекла к себе внимание властей. Этого следовало ожидать – и не обилие стражей заинтриговало Балласа. Его удивил тяжелый запах гари, висящий в воздухе. И – чуть более слабый, но ощутимый – запах горелого мяса.

Укрывшись за углом дома, Баллас осторожно выглянул на улицу.

– Пилигримы! – прошептал он.

Дом Элзефара – длинный приземистый барак – сгорел дотла. Не осталось ничего, кроме кучи углей и пепла. Прищурившись, Баллас разглядел среди пожарища обугленные тела. Он поспешно отступил обратно за угол.

– Иди к стражам, – велел Баллас, обернувшись к Эреш. – Выясни, что тут стряслось.

– Моя дочь в розыске, – запротестовал Краск. – А ты посылаешь ее прямиком в руки охотников?

– Натяни капюшон, – посоветовал Баллас. – Никто тебя не узнает.

Эреш повиновалась. Укрыв лицо, она подошла к ближайшему стражу. Тот стоял возле пожарища, угрюмо разглядывая почерневшие трупы.

– Много народу погибло? – спросила девушка, тронув стража за рукав.

Он обернулся.

– Дюжины две. – Страж скорбно покачал головой. Он был очень молод и, видимо, еще не привык равнодушно мириться со смертью. – Просто беда…

– Да уж, и впрямь беда, – в тон ему отозвалась Эреш. – Столько людей умерло… и даже не по злому умыслу, а от несчастного случая… Как нелепо!

– Эти люди погибли не от несчастного случая. Здесь произошло убийство. Некоторым удалось спастись. По большей части они в жутком состоянии и вряд ли протянут до завтра, но кое-кто выживет. Люди утверждают, что был намеренный поджог. И полагают, что знают виновного.

Эреш бросила мимолетный взгляд на Балласа. В ее глазах он увидел недоверие и страх. Словно Эреш подозревает его в этом деянии.

– И кто же виновен? – спросила она.

– Один из переписчиков, – ответил страж. – Калека по имени Джонас Элзефар. Он ходит на костылях, и свидетели утверждают, что они очень характерно стучат. Именно этот звук они слышали ночью перед тем, как вспыхнул огонь. Выжившие не сомневаются: виновен Элзефар. Когда люди попытались выбраться из барака, они обнаружили, что дверь заперта. Что странно, поскольку она запирается лишь в дневные часы, когда дом пустует. Несомненно, Элзефар нарочно запер дверь и устроил пожар.

– Стало быть, убил своих же товарищей?

– И не только их.

– Как это?

– Ночью погибли еще три человека – хозяева копировальной конторы. Вряд ли калека был в состоянии с ними справиться, но он вполне мог нанять убийцу. И мы подозреваем, что так оно и было. – Страж показал Эреш лист пергамента. Она пробежала глазами текст и снова покосилась в сторону аллеи. Балласу показалось, что девушка побледнела.

– Эдикт об Уничтожении, – побормотала она.

– Этого человека видели ночью возле кабака, где погиб один из владельцев конторы. А в доме другой жертвы найдено полдюжины убитых охранников. Невероятная жестокость… – Молодой страж помолчал. – Не знаю, так ли он искусен – или же просто безумец, но этот человек крайне опасен. Однако не бойтесь, – прибавил он. – Ни ему, ни Элзефару не избежать наказания. Мы их поймаем.

– Вы уверены?

– Ворота города закрыты, – отозвался страж. – И не откроются, пока преступники не будут схвачены. Никто не выйдет и не войдет – кроме подкрепления из Соритерата.

– Священные стражи?

– Несколько сотен. В городе нас будет множество, и рано или поздно мы поймаем убийц. – Он улыбнулся, его глаза озорно сверкнули. – Нас ждут великие дела. Когда в последний раз издавался такой декрет? Лет сорок назад. Будет что рассказать внукам.

Подошел второй страж, держа в руках молоток. Они приколотили пергамент к почерневшему столбу. Эреш вернулась в аллею.

– Слышал? – спросила она, понизив голос.

– До последнего слова, – сказал Баллас. – Но это ничего не меняет.

– То есть?

– Мы будем искать Элзефара. Он должен выполнить свою часть сделки.

– А потом? – горестно вопросил Краск. – Ворота заперты! Мы не сумеем выйти!

Баллас пожал плечами.

– Что-нибудь придумаем.

Два дня они рыскали по городу, обшаривая всевозможные места, где мог бы спрятаться больной, физически слабый человек, – богадельни, ночлежки, дешевые кабаки, куда редко заглядывали стражи… Они обошли все подобные укрытия, какие только были в Грантавене. Не желая быть замеченным, Баллас отправлял внутрь Эреш, а сам с Краском оставался на улице. Люджен Краск боялся за дочь. И за себя тоже. Старик больше не говорил об этом с Балласом, понимая, что сочувствия ему не дождаться, однако не мог скрыть беспокойства. Когда Эреш исчезла в дверях очередной ночлежки, Краск обильно потел и заламывал руки. Кровь отливала от его и без того бледной кожи. К концу второго дня он стал похож на привидение.

А Элзефар не находился.

В Грантавен начали прибывать стражи. Сперва Баллас примечал черные одежды с синим символом Скаррендестина и торопился свернуть в проулок. Прятаться было совсем не сложно. Однако в скором времени ситуация изменилась.

Прошло еще несколько дней, и улицы оказались наводнены стражами. Ночью, хоронясь на заброшенном складе, Баллас слышал, как скрипят городские ворота и подкованные кожаные сапоги грохочут по мостовым. Стражи, как муравьи, расползались по городу и вскоре попадались на каждом шагу.

Однажды вечером, когда Эреш уже спала, Краск заговорил. Казалось, он больше не в состоянии молчать. Как бы ни было ему тяжело признаваться Балласу в своих страхах, старик не мог держать их в себе.

– Мы не найдем Элзефара, – горько сказал он. – Грантавен велик, а нас мало. Как можно втроем перелопатить весь город? А теперь еще и стражи повсюду… У нас нет ни малейшей надежды.

Он выжидающе посмотрел на Балласа.

– Мы продолжим поиски, – сказал тот.

На следующий день они вновь обошли Грантавен. Снова обыскали все места возможного пребывания Элзефара. Тщетно.

Заброшенный склад перестал быть безопасным убежищем. Улица, на которой он стоял, теперь тщательно патрулировалась. Баллас, Краск и Эреш перебрались на юг города, в старый район, где стояли пустые полуразрушенные дома. Здесь никто не жил, кроме бродячих собак. Крыши домов были сорваны, двери выбиты, окна зияли темными провалами, и оказалось непросто отыскать хоть маломальское укрытие от непогоды. Наконец им удалось найти старый сарай. Теперь каждую ночь они по очереди стояли на часах.

Когда Баллас поднялся, чтобы сменить Краска, он увидел, что старик близок к истерике.

– Я не могу больше так жить, – простонал Краск. – Мои нервы не приспособлены для подобных испытаний.

– Ты же торговал запрещенными текстами.

– И что с того?

– Это было рискованное занятие, нет? Как же ты улаживал проблему со своими нежными нервами?

Краск сердито посмотрел на Балласа.

– Это разные вещи, – сказал он. – Одно дело – пронести несколько свитков по Друину, идя тайными тропами и не встречая живой души. И совсем другое – торчать в этом проклятом месте. Мы дичь, обложенная охотниками. Какое-то время можно прятаться в норах, но мы не сумеем сбежать. Мы ни на миг не можем расслабиться… И все это из-за тебя, Анхага Баллас. Если бы ты не пришел в мое болото… если бы Кулгроган не рассказал обо мне… Будь оно все проклято!

– С завтрашнего дня, – спокойно заявил Баллас, – мы меняем план. Будем искать способы выбраться из Грантавена.

– Город закрыт. – Краск безрадостно рассмеялся. – Выхода нет. Только вход и только для стражей. Ты же не надеешься проскользнуть мимо них, как лиса мимо гончих? Я тебя предупреждаю: глаза у стражей острее, чем у охотничьих собак. И они могут чувствовать…

– Перестань трещать, – проворчал Баллас.

– Я устал, – обиженно сказал Краск. – И потом, я не трещу, а задаю конкретный вопрос: как мы будем отсюда выбираться?

– Ворота не могут быть закрыты вечно, – ответил Баллас. Грантавен ввозил большую часть продуктов. Если ворота останутся закрытыми, в скором времени лавки опустеют. Зерно, мясо, овощи – все закончится. Баллас слышал разговоры о том, что уже сейчас люди режут скот и едят продукты, запасенные на зиму. Когда начнется голод, властям придется открыть ворота…

Однако Баллас ошибался. Прошло восемь дней, а город по-прежнему оставался закрытым. Даже живя изолированно и ни с кем не общаясь, кроме Краска и Эреш, Баллас знал о грозящем Грантавену голоде. Он слышал разговор о пустующих кладовых, строгих рационах и экономии. В воздухе витал запах бедности: костяного бульона, овощного супа, коровьего и свиного сала вместо обычных говядины и свинины. В скором времени ситуация ухудшилась. В Грантавене, как и во всем Друине, обычным горожанам запрещалось носить оружие. Однако люди начали делать из подручных средств луки и стрелы и охотиться на бродячих собак. Более не имея возможности красть еду – поскольку еды не было, – Баллас тоже перенял эту практику. Вонючее, жесткое неаппетитное собачье мясо теперь стало основным блюдом в их рационе.

Однажды Баллас услышал разговор горожан, который как нельзя лучше характеризовал ситуацию в Грантавене.

Двое мужчин, вооруженных луками, прошли мимо трущоб, где прятался Баллас.

– Я плачу налоги, – сказал один из них, – и за что? Чтобы жить на собачьем мясе? Будь все проклято! Мы работаем в поте лица, отдаем пятую часть Церкви, и чем она нам платит? Закрывает ворота! Морит нас голодом! Я не желаю, чтобы мои дети жрали дворняжек. На кой хрен все это надо? Они заставляют нас голодать ради того, чтобы поймать одного-единственного человека! Что за чушь?

– Не вини Церковь, – отозвался второй. – Вини грешника. Из-за него все наши несчастья. Не знаю, что за преступление он совершил, но оно явно серьезно. Иначе зачем было издавать Эдикт?

– Что бы он ни сделал, – возразил его собеседник, – мне это ничем не повредило. И моей семье тоже. Нас страдать заставляет Церковь. Церковь!..

Наконец недовольство горожан обернулось жестокостью. Начались бунты. Продуктовые лавки и дома зеленщиков, рыбников, мясников были разграблены. Когда грабить стало нечего, горожане подожгли лавки, точно пожары могли утолить голод. Стражи, пусть и многочисленные, еле справились с горожанами. В конце концов при помощи жестких мер порядок был восстановлен, но это дорого обошлось городу. Стражи не стеснялись применять оружие, и горожане притихли. Как бы они ни были недовольны, никто не желал становиться мучеником. Тем не менее при подавлении беспорядков погибло немало народа.

Баллас слышал, как перешептывались несколько женщин.

– Они схватили его! – радостно сказала одна из них. – Того человека из Эдикта. Его поймали.

– Благодарение Четверым, – отвечала вторая. – И что же стражи собираются с ним делать?

– Стражи? Они здесь ни при чем. Ткачи выследили грешника, поймали и прикончили. Его повесили на Чернокаменной улице.

Удивленный Баллас отправился на Чернокаменную улицу. Тело мужчины вверх ногами висело на столбе. Руки и ноги его были связаны, одежда перепачкана кровью. Этот человек не слишком-то походил на Балласа. Он был крепким и широкоплечим, но ниже на две ладони, а глаза оказались голубыми, а не серо-зелеными. Однако он более или менее соответствовал описанию, данному в Эдикте, – что и сгубило несчастного.

Впрочем, горожане быстро поняли, что произошла ошибка, и страсти разгорелись с новой силой. Люди начали задумываться, поймают ли грешника хоть когда-нибудь.

– Может статься, он давно уже умер, – предполагал горожанин. – Говорят, у преступника есть сообщники – старик и женщина… Возможно, они погибли от голода и холода.

– Или покончили с собой, – прибавлял другой. – Я не мог бы жить, зная, что за мной охотятся стражи. В руках Церкви их смерть будет ужасна. Гораздо проще выпить яд или вскрыть себе вены.

Баллас, Краск и Эреш каждый день меняли укрытие. Город стал одной огромной западней. Сравнение Краска с дичью в лесу становилось все более и более верным. Баллас знал, что охотники вскорости явятся. Невозможно прятаться вечно.

На двенадцатый день Баллас, оставив укрытие, как обычно, отправился на охоту за бродячими псами. Он крадучись шел по улицам Грантавена, избегая людей и зная, что если они бросят на него хотя бы взгляд – поднимется тревога. Ситуация все больше действовала ему на нервы. Баллас вздрагивал от звука шагов, цокота копыт, скрипа дверей и ставней. Он ретироваться в аллеи при малейших признаках опасности. А более всего раздражала всевозрастающая клаустрофобия. Он ощущал ее на вересковье, но здесь она усилилась во сто крат. Балласу казалось, будто он похоронен заживо. Над головой было небо, он мог свободно дышать воздухом, но отвратительное чувство не покидало его. Однако оставалось только смириться. Принимать ситуацию такой, какова она есть. По крайней мере – сейчас. По крайней мере до тех пор, пока он не доберется до Белтиррана.

Баллас услышал постукивание когтей по замерзшей земле. Наложив стрелу на тетиву, он отступил в арку. Мимо трусила черно-белая собака. Шерсть ее свалялась, ребра выпирали наружу, однако пес не выглядел больным. Собаки в Грантавене чувствовали себя лучше, чем люди. Условия жизни были для них вполне приемлемыми.

Пес остановился. Несколько секунд он обнюхивал землю, а затем повернул в обратную сторону. Баллас неслышно выступил из арки. Поднял лук, прицелился в собаку – и замер.

Издалека донеслись крики.

– По приказу Церкви! – послышался властный мужской голос. – Выходите из домов. Откройте свои лица.

Баллас тихонечко выглянул из-за угла. На улице собрались стражи и простые горожане, их помощники. Эти люди получили статус ополченцев, а вместе с ним – право арестов и узаконенных убийств. Они носили повязки с голубым треугольником Скаррендестина…

– Все наружу! – загремел чернобородый страж. – Все горожане должны покинуть свои дома и выйти на улицы. Ни один мужчина, женщина или ребенок не имеет права оставаться в помещении.

Распахнулась дверь ближайшего дома. Из нее выглянула худая, бедно одетая женщина.

– Что происходит? – недовольно спросила она.

– Вы живете одна?

– С детьми. Которых вы, между прочим, разбудили.

– Выведите их на улицу. Мы должны осмотреть дом.

– Ищете колдуна?

– Колдуна? – озадаченно переспросил страж.

– Того, из Эдикта. – Женщина вздернула подбородок. – Он же маг, верно? Так все говорят. Иначе зачем он занадобился Магистрам? Зачем бы еще вы нас заперли в городе?

Страж нахмурился.

– Выводите детей, – велел он. – Если будете чинить нам препятствия, мы вас арестуем. Понятно?

– У меня в доме нет никого чужого. Тем более – этого преступника. Или вы думаете, что я подпущу такого человека к моим детям?

– Мы обыскиваем все дома в Грантавене. А теперь выполняйте приказ, иначе отправитесь за решетку.

Дальше по улице еще несколько отрядов стражей обшаривали дома. Выругавшись, Баллас побежал обратно в их нынешнее укрытие.

Здесь на каменном полу горел огонь. Рядом сидела Эреш, сжимая в руке разделочный нож. Краск крутил в руках железный вертел, украденный в соседнем кабаке. Когда вошел Баллас, оба подняли глаза.

– Не нашел ни одной собаки? – разочарованно спросил Краск.

– Надо уходить. У нас неприятности.

– Что случилось?

– Облава. Стражи обыскивают каждый дом, осматривают каждый сраный камень. Поднимайтесь.

Отец и дочь поспешно вскочили на ноги. Потом Краск спросил:

– Это повод для тревоги? В городе недостанет стражей, чтобы обыскать его весь сверху донизу. Верно?

– Каждый горожанин сколько-нибудь достойный доверия, получил звание ополченца, – отозвался Баллас. Он глянул на свое оружие – примитивный лук, сделанный из ветки ясеня и коровьих жил. Выругавшись, Баллас швырнул его на землю.

– Что же мы будем делать? – простонал Краск, заламывая руки.

– Стражи идут с севера, – сказал Баллас. – Значит, нам нужно на юг.

– А потом? Когда мы дойдем до городской стены? – Краск утер со лба выступивший пот. – Именно этого они и хотят, разве нет? Гнать нас на юг, как овец… В конце концов стражи нас найдут. У стены мы окажемся в ловушке, и бежать будет уже некуда. Тогда нас просто окружат… Мы попадем им в руки.

– Пойдем в другую сторону – попадем к ним в руки еще быстрее, – буркнул Баллас. – Если мы двинем на юг, то оттянем встречу. У нас будет время подумать и составить план.

– План! – горько повторил Краск. – У нас нет выхода, мы в ловушке. Какой еще план?

Баллас пожал плечами.

– Нам понадобятся лошади, – сказал он.

Они крадучись пошли по Грантавену. Дорогой Баллас думал о стражах в полумиле к северу, об их единственной цели и понимал, что, по всей вероятности, стражи добьются ее и убьют их. Они не сумеют сбежать из Грантавена, пока закрыты ворота.

Баллас не знал наверняка, но вполне допускал, что скоро ему настанет конец. Он поймал себя на том, что не ощущает ни страха, ни гнева. Только удивление. Он умрет в такой обычный день, похожий на все другие. Небо было ярко-синим, светило зимнее солнце, не приносящее тепла. Сороки устроили свою обычную трескотню. Все было как всегда. Солнце, небо, сороки ни о чем не тревожились. Миру не было дело до бед Анхаги Балласа. Его смерть никого не тронет. Как любой человек, он превратится в прах и кости. Или, возможно, его тело сожгут, и огонь пожрет его, как любую другую плоть. Или же он станет добычей собак, и они съедят его, как любой кусок мяса.

И все же… все же Баллас по-прежнему мечтал о Белтирране. Земля за горами манила его. Он жаждал Белтиррана больше, чем самой жизни. Баллас пытался сбежать от Церкви не потому, что это позволит ему остаться в живых, а ради Белтиррана. Вот зачем ему требовалось выжить – и жить дальше…

Странные мысли. Как можно ценить какое-то место – пусть даже столь прекрасное – превыше собственной жизни? Баллас встряхнул головой. Неподходящее время для глубоких раздумий. Такие рассуждения лучше оставить философам.

Первую лошадь, гнедого жеребца, они украли с коновязи перед таверной. Вторую и третью – двух вороных кобыл – вывели из чьей-то конюшни. Баллас, Краск и Эреш уселись в седла и направились на юг, держась подальше от стражей.

Близился вечер. Свет начал меркнуть. По небу побежали черные, налитые влагой облака. Солнце исчезло за горизонтом. Немного не доезжая стены, Баллас остановил коня в конце аллеи и спешился. Кинув поводья Эреш, он сказал:

– Ждите здесь.

Миновав аллею, Баллас вышел на берег ручья. В сотне ярдов за ним вздымалась к небу городская стена из черного кирпича. Сорока футов в высоту, она казалась неприступной. Сверху стена была утыкана железными шипами и наверняка посыпана битым стеклом. Ее стражи не патрулировали, во всяком случае – внутри города. Но весьма вероятно, что они дожидались Балласа снаружи, допуская, что ему придет в голову забраться наверх и спускаться по веревке…

Баллас перевел взгляд на ручей. Он утекал под стену, где был оборудован шлюз. Баллас задумался, сумеют ли они пролезть по нему, затем увидел решетку, перекрывающую дыру, и отказался от этой мысли. Некоторое время он созерцал течение. Пошел дождь, быстро превратившийся в ливень. По поверхности запрыгали пузыри. Покачав головой, Баллас вернулся в аллею.

– Ну как, есть идеи? – спросил Краск. Невзирая на погоду, старик был без капюшона; дождевые капли стекали по его лбу и вискам. Капюшон Эреш тоже был откинут. Пряди волос, выбившихся из хвоста, облепили ее щеки. Девушка смотрела на Балласа вопросительно и спокойно, но он увидел в темных глазах страх. Эреш не желала умирать.

Она не думала о Белтирране, и не эта мечта побуждала ее бороться за жизнь. Что-то иное. «Она просто любит жизнь, – подумал Баллас. – Или, во всяком случае, предпочитает смерти». Что бы ни ожидало человеческие души, что бы ни находилось за Лесом Элтерин – рай, обещанный Четверыми, или безжалостное забвение, предсказанное философами-отступниками, – жизнь все же лучше…

– Погодите, – сказал Баллас. Он снова вышел из-под деревьев и направился к кабаку близ аллеи. Общая зала была пуста, если не считать кабатчика – широкоплечего мужчины средних лет. При появлении Балласа он посмотрел на стену. Баллас проследил за его взглядом и увидел пергамент с Эдиктом об Уничтожении.

Подойдя к стене, Баллас сорвал пергамент и швырнул его в огонь. Потом вернулся к стойке.

– Бутылку виски.

Кабатчик снял бутылку с полки и протянул ее Балласу. Тот молча покинул таверну и вернулся в аллею.

Забравшись на лошадь, он сделал большой глоток. Потом протянул бутылку Краску.

– Что толку, – вздохнул старик, однако тоже отхлебнул. – Великие Пилигримы! – пробормотал он. Потом тщательно осмотрел бутылку и передал ее Эреш. – Девочка моя, если я был плохим отцом, если я неправильно тебя воспитывал, если слишком долго продержал на болотах, вместо того, чтобы вывести в большой мир, – прости меня. Все, что я делал, я делал из любви к тебе…

– Тише, – мягко оборвал его Баллас. – Не говори лишнего. Позже это может поставить тебя в неудобное положение.

– И когда же оно будет, твое «позже»?

– Делай, как я говорю, – и будешь жить.

– Ты не имеешь права давать такие обещания. – Голос Краска был ровен и лишь чуть подрагивал. – Ты не можешь знать, что мы… – Он встретился взглядом с Балласом и осекся.

В глазах Балласа полыхала ярость. Краск нервно улыбнулся – если можно назвать улыбкой судорожное подергивание искривленных губ. Он был испуган, однако понимал, что не должен этого показывать. Глянув на Эреш, Краск насмешливо проговорил:

– Коли он говорит, что мы не погибнем, стало быть, так оно и есть. Если кто-то в Друине и поднаторел в искусстве выживания, так это наш друг Баллас. Мы уже имели возможность убедиться, верно, дочка? – Краск строго посмотрел на Эреш. – Он обладает иными достоинствами, нежели мы с тобой. Некоторые из них нам кажутся пороками… Но достоинства или пороки – сейчас они пойдут нам на пользу.

Эреш отпила из бутыли и вернула ее Балласу. Тот сделал большой глоток, вытянув сразу треть бутылки.

– Стражи придут в аллею, – сказал он, кивая в сторону севера. – Некоторые будут верхами, но по большей части они пешие. – Баллас протянул бутылку Краску. – Пей.

Краск охотно последовал его совету.

– Мы должны прорваться сквозь них, – заявил Баллас. Рука Краска, сжимающая бутылку, замерла в дюйме от его губ.

– Это что, шутка?

– Мы прорвемся, Если мы выберемся из оцепления, темнота нас укроет.

– Что-то горит, – внезапно сказала Эреш. – Я чувствую запах. – Она взяла бутылку, переданную отцом.

– А я слышу крики, – сказал Краск, склонив голову набок. Над крышами домов поднялось ало-оранжевой зарево, осветившее полнеба.

– Там жилой квартал. Трущобы… – Баллас нахмурился. – Я хорошо помню. Такие дощатые лачуги. Стражи что, жгут их?

– И тех, кто в них живет, – сказала Эреш. – Крики слышны оттуда же…

– Стражи не могут так поступить! – воскликнул Краск.

– Совсем озверели. – Баллас вгляделся в сумерки. – Но нам оно на руку.

Эреш отпила виски.

– Это почему же? – холодно спросила она.

– Дисциплина падает. Возможно, стражи еще держат себя в руках. Но ополченцы? – Он покачал головой. – У горожан нет чувства долга. Их обуяла жажда убийства. Она ослепляет людей, и те не могут нормально мыслить. Мы прорвемся.

– Да ты оптимист. – Краск улыбнулся, и Баллас решил, что ответ не был сарказмом.

– Ничего виски, а? – пробормотал он.

Краск кивнул. Баллас передал бутылку Эреш. Та опорожнила ее до последней капли. Тут в дальнем конце аллеи раздался стук копыт и топот сапог.

– Сквозь них! – прошептал Баллас. – И в ночь. Появился первый всадник – на вороном жеребце с белой звездой на лбу. Баллас выхватил из рук Эреш бутылку и запустил в коня. Она попала точно в звезду; жеребец взвизгнул, встал на дыбы и, сбросив седока, галопом помчался по аллее. Стражи загомонили.

– Вперед! – рявкнул Баллас.

Они рванули вперед: Баллас первый, Краск и Эреш – за ним. Дюжина людей – стражей и ополченцев – преграждала Дорогу. Баллас направил свою кобылу прямо на них. Кто-то упал, кому-то удалось отскочить. Стражи закричали. Приникнув к шее лошади, Баллас прорывался вперед. Копыта давили упавших, ломая кости и корежа тела. Но вдруг лошадь запаниковала. Взбрыкнув, она выкинула Балласа из седла. Он рухнул на землю, и кобыла унеслась прочь, слегка задев его копытом. Выругавшись, Баллас вскочил на ноги, и тут же на него набросились два стража. Он врезал одному кулаком в лицо, разбив ему губы и выбив несколько передних зубов. Второй страж выхватил кинжал, но Баллас двинул его в пах и, когда тот согнулся, резко ударил ребром ладони в основание черепа.

На Балласа несся всадник. Перед глазами мелькнул голубой треугольник Скаррендестина, вышитый на рубашке. Сверкнул меч. Баллас шатнулся назад, и кончик клинка прочертил кровавую полосу на его груди. Баллас охнул; страж развернул коня и снова помчался к нему. Он ударил, но на сей раз Баллас успел поднырнул под меч. Схватив стража за запястье, Баллас сдернул его с седла и резким ударом сломал ему шею. Подобрав меч убитого, он изготовился к бою.

На Балласа налетели страж и ополченец. Он отвел меч стража и рубанул его своим клинком по руке. Это был свирепый, сокрушительный удар. Отрубленная кисть упала на землю, похожая на бледного краба. Страж дико заорал и рухнул на колени; Баллас пнул его в лицо, опрокидывая на спину. Ополченец заколебался. Баллас не дал ему времени на раздумья. Его клинок ударил горожанина в шею. Полуотрубленная голова свесилась набок, из артерии ударил фонтан крови…

Откуда-то послышался крик Эреш:

– Берегись! Сзади!

Развернувшись вокруг своей оси, Баллас вскинул меч – как раз вовремя, чтобы отбить клинок стража. Левой рукой он ударил противника в нос. Страж отшатнулся, откинув голову назад, и меч Балласа взрезал ему горло.

Раздался еще один крик. На сей раз это был голос Краска.

– Нет!

Среди шума боя, среди скрежета, воплей и стонов раненых, ржания лошадей этот звук заставил Балласа замереть на месте и оглянуться. Побелевший Краск в ужасе смотрел в сторону аллеи. Баллас проследил за его взглядом.

Эреш лежала на земле. Трое ополченцев стащили ее с лошади и принялись избивать. Лицо и одежда ее были в крови. Девушка скорчилась, сжалась в комок на земле. Баллас в два прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от Эреш. Меч свистнул в воздухе. Баллас ударил ближайшего ополченца в поясницу. Двое остальных развернулись к нему. Одного Баллас двинул плечом, сбив с ног. Тот упал, врезавшись головой в ствол дерева. Второй – широкоплечий крепыш – стукнул Балласа кулаком в челюсть и выхватил кинжал. Баллас блокировал удар, схватил ополченца за рубаху, и оба покатились по земле. Оказавшись сверху, Баллас уперся коленом в грудь противника и дважды крепко двинул его в лицо. В следующий миг живот пронзила острая боль. Баллас охнул и вновь ударил ополченца. Потом он бил его еще и еще. В грудь, в горло, в лицо, покуда противник не испустил дух.

Баллас поднялся на нетвердые ноги и огляделся. В аллее не осталось ни стражей, ни ополченцев. Некоторые бежали. Большинство были мертвы.

– Моя дочь! – воскликнул Краск, неожиданно проворно спрыгивая с лошади.

Он подбежал к Эреш. Девушка была в крови. Однако к тому времени, как Баллас и Краск приблизились, она приподнялась и села.

– О Пилигримы! Бедная моя девочка! – причитал Краск.

– Это просто кровь, – сказала Эреш. Губы ее были разбиты, а нос, кажется, сломан. – Голова немного кружится. Ничего страшного.

– Скорее на лошадей! И подальше от этого места! – сказал Краск, переводя взгляд на Балласа.

Тот чувствовал себя странно. Его охватила слабость. Не чета приятной расслабленности, сопровождающей опьянение. Это было мерзкое ощущение беспомощности; за ним ожидала тьма. Баллас коснулся груди – она была залита кровью. Он нащупал длинный глубокий порез, оставленный клинком стража.

– Не волнуйся, – сказал Краск. – Мы найдем тебе лекаря. Такая рана для человека вроде тебя – царапина. Ерунда.

Баллас не ответил. Рука опустилась ниже. Пальцы коснулись рукояти кинжала, торчащего из живота. Ноги подогнулись, и Баллас тяжело осел на землю. Краск подскочил к нему.

– Не вздумай умирать! Слышишь? Ты нам нужен. Эреш и мне… Будь сильным. Ты меня слышишь? Мы найдем тебе лекаря. Мы…

Краск осекся. Вдалеке послышались крики. К ним спешил новый отряд стражи. Люди, сбежавшие с поля боя, вызвали подмогу.

– Вставай! – выдохнул Краск, схватив Балласа за отвороты рубахи. – Проклятие! Поднимайся же!

Сознание ускользало. Звуки сделались нечеткими, перед глазами все плыло. Стиснув запястья Краска, Баллас оторвал от себя руки старика.

– Принеси мне меч, – сказал он едва слышно.

Краск кинулся к ближайшему поверженному стражу, схватил меч и протянул его Балласу. Тот крепко стиснул рукоять, но ощущение было странным: он не чувствовал меча. Баллас сжимал руку что было сил, но казалось, что ладонь его пуста… Постанывая, Баллас попытался встать. Стоило приподняться, как колени вновь подогнулись. Он привалился к дереву и тяжело сполз на землю.

Послышался стук колес. Затем раздался голос – неожиданно чистый и отчетливый:

– Сюда!

Баллас медленно повернул голову. В аллее остановилась повозка. На козлах сидел старик – лысый и сгорбленный, точно гриф.

– Сюда, – повторил он, – иначе вам конец. А это не понравится Элзефару.

– Элзефар? – переспросил Баллас.

– Потом, потом, – засуетился Краск. – После разберемся. Сейчас надо действовать. – Он подставил Балласу плечо, поднимая его на ноги. – Давай же, постарайся. Сделай одно усилие.

С помощью Краска Баллас наконец встал и, тяжело навалившись на старика, побрел к повозке.

– Он ранен, – сказал Краск старику на козлах.

Тот невозмутимо пожал плечами.

– Потом разберемся.

Баллас взгромоздился на повозку и повалился на дно. Он смутно слышал, как Краск взгромоздился рядом с ним. Повозка тронулась. Старик что-то проговорил, но Баллас не разобрал слов. Слух покидал его.

Навалилась ржавая влажная тьма. Баллас ощутил запах мокрой кожи и смолы. Потом – ничего…