Утром пришло письмо от Брука, одно из самых теплых, какие он когда-либо писал ей. Оно было на удивление нежным, Даже страстным. Брук большей частью жил за счет воображения; разлука дала толчок фантазии, и он был рад запечатлеть игру воображения на бумаге. Корделия почувствовала себя воровкой.
Вечером ей предстояло навестить родных, но она понадобилась мистеру Фергюсону. В половине первого он приехал домой обедать, а потом прихватил ее с собой на фабрику. Там она впервые присутствовала на совещании руководителей всех подразделений. Мистер Фергюсон представил ей тех, с кем она еще не была знакома, и Корделия заняла свое место за столом между ним и Симнелом, приготовившись внимательно слушать. Этих скучных мужчин в потертых бархатных сюртуках явно смущало ее присутствие; сама Корделия также изрядно стеснялась, но мистер Фергюсон и не подумал обратить на это внимание. В конце своей вступительной речи он открыл присутствующим причину приглашения невестки. Возможно, в недалеком будущем, когда им с Бруком придется ехать в Лондон, она возьмет бразды правления в свои руки. Он чрезвычайно высоко отозвался о ее деловых качествах, чем еще более смутил молодую женщину. «А что, – подумала Корделия, – если встать и сказать: "Вы считаете, что у меня светлая голова, тогда как я давно потеряла ее из-за Стивена Кроссли, влюбилась, как последняя дурочка. Вы ошибаетесь, мистер Фергюсон, а все остальные правы: женщинам и впрямь нельзя доверять серьезные дела. Вот так-то!"»
И надо же было им обоим – ему и Бруку – выбрать именно этот день для проявления добрых чувств и высокого доверия!
Вечером мистер Фергюсон, не предупредив заранее, уехал на лекцию и вернулся только в половине одиннадцатого. Его, как обычно, ждали; прислуга сновала по всему дому до половины двенадцатого; до без четверти двенадцать парадная дверь оставалась открытой. В полночь Корделия уже была в саду – и надеясь, и боясь того, что Стивен не дождался и ушел.
Он возник перед ней, как тень, из кустов лавра.
– Делия.
– Ох… Я уж думала…
Они поспешили укрыться в глубине сада.
– Я не могла раньше прийти.
– Что-нибудь случилось? Я догадался по тому, что в доме долго не гасили свет.
Она объяснила. Шел дождь; с пальто и шляпы Стивена стекали водяные струи. Он боялся далеко отойти от окна, чтобы не разминуться. Полтора часа показались ему вечностью, но он не придал этому значения, как обязательно сделал бы Брук. Корделии нравилось его жизнелюбие, пленяла его непосредственность. Препятствия не пугали Стивена: он смотрел на них как на неизбежное зло; преодоление увеличивало торжество.
Они укрылись в оранжерее. Это маленькое приключение их сблизило. Они вместе посмеялись над неудобствами, а потом Стивен заглушил смех Корделии поцелуем. Он прижал ее к своей груди так крепко, что мог слышать биение ее сердца, и поведал о том, как нынче разыскал в клубе Дэна Мэссингтона (на самом деле это случилось несколькими днями раньше) и забросал его вопросами. В разговоре всплыла такая деталь, как смертельная доза снотворного. Потом, мол, врач интересовался, сколько Маргарет приняла таблеток. Этого Дэн не знал и, как понял Стивен, так и не удосужился выяснить.
– Доктор Берч – близкий друг семьи Фергюсонов, – задумчиво произнесла Корделия. – Вряд ли он поднял бы этот вопрос без особых на то оснований.
– Стоит ли ломать себе голову, любимая? И зачем нам тратить время, толкуя о других?
– Мне трудно объяснить, почему, – ответила Корделия, – но поверь, для меня это очень важно.
– Ну хорошо. Хочешь, я сам расспрошу старика?
– Господи, нет! Ни в коем случае!
– Ну и слава Богу. Мне было бы не очень-то приятно выполнять такое поручение.
Привыкнув беспокоиться за Брука, Корделия боялась, как бы Стивен не простудился, но он поднял ее опасения на смех. Брук должен вернуться в субботу, стало быть, в их распоряжении один лишь завтрашний вечер, потом придется пускаться на всевозможные ухищрения.
Когда Корделия собралась уходить, он взял с нее слово увидеться завтра в одиннадцать, здесь, в саду. Корделия сказала, что будет молить Бога о ясной погоде. Стивен погладил ее руку и возразил: его больше волнует, будет ли вечер достаточно темным. Это кажется ему куда более важным условием.
Они дошли до французского окна и поцеловались на прощанье, но когда Корделия попробовала открыть окно, оно не поддалось. Она толкнула сильнее – тщетно. Ее охватила паника.
Сзади подошел Стивен.
– Что-нибудь случилось?
– Окно… на запоре.
Тогда он сам осторожно налег на деревянную раму. Корделия стояла чуть живая, на лбу выступил холодный пот. Окно и не думало поддаваться. У нее все поплыло перед глазами, и она была вынуждена опуститься на каменные ступени. Стивен сел рядом.
– Не вешай носа, это пустяки. Что-нибудь придумаем.
Она схоронила лицо в ладонях.
– Меня кто-то видел.
– Вовсе не обязательно. Просто кто-нибудь делал вечерний обход и обнаружил незапертое окно. Нельзя ли попасть в дом каким-нибудь иным способом?
– Нет.
– Как насчет простых окон?
– Холлоуз тщательно проверяет все окна первого этажа.
Стивен поднялся на ноги и, подбоченясь, задумчиво поглядел на особняк.
– Дом слишком велик, чтобы в нем все предусмотреть. Бьюсь об заклад, нам не составит труда проникнуть внутрь. У вас есть какие-нибудь кладовки?
– Кажется, там на всех окнах решетки. Корделия прилагала бешеные усилия, чтобы взять себя в руки, но ей не удавалось прогнать страшные видения: каменное лицо мистера Фергюсона, обида и подозрение в глазах Брука, перешептывания прислуги, отец, мать, Тедди, все ее новые знакомые… Любовь к Стивену внезапно пошатнулась под ударами судьбы.
Она сказала ему о черном ходе, предупредив о том, что прямо над ним спят слуги; упомянула о лошадях и спальне Боба и миссис Томкинс над самой конюшней. Стивен уговаривал ее вернуться в оранжерею, пока он будет искать выход, но она не послушалась.
Стивен исчез. Корделия стащила с головы шаль и подставила лицо и волосы дождю. Это немного остудило овладевшее ею лихорадочное возбуждение. К ней вернулась способность размышлять. Если ее видели, все и так уже потеряно – разве что она станет громоздить одну ложь на другую. Вряд ли кто-либо видел Стивена. Она скажет, что ей нездоровилось и она вышла в сад… А может быть, провести ночь в оранжерее, а утром попытаться незамеченной проскользнуть в дом?
Вернулся Стивен, и она выложила свой план. Пусть он возвращается домой, а она…
Он покачал головой.
– Это – в крайнем случае. Давай лучше пойдем ко мне, а утром гордо встретим последствия!
Корделия поспешила отвергнуть это предложение, сделанное под давлением момента. Стивен почувствовал тайное облегчение. Сейчас ему меньше всего улыбался грандиозный скандал. Это было бы страшным ударом для его отца.
Проблема оставалась, но он и не думал признавать себя побежденным.
– Где твоя комната?
– На втором этаже, за углом.
– Окна открыты?
– Да. Но туда не добраться.
– Посмотрим.
Они завернули за угол. Спальня Корделии была расположена прямо над столовой.
– Ура! – воскликнул Стивен. – Здесь растет плющ, и есть водосточная труба. В школе мне доводилось карабкаться по ним каждую субботу. Все три окна – твои?
– Да. Но вот то, подальше, – окно гардеробной. – Она схватила его за руку. – Не хочу, чтобы ты рисковал!
– А, брось. Это сущие пустяки. Какое легче открыть?
– Наверное, то, что в гардеробной.
Он заставил ее подробно описать расположение комнат и приступил к выполнению своего замысла. Прежде всего снял ботинки и накрыл их плащом и шляпой. Подергал, проверяя, водосточную трубу и начал взбираться по ней наверх.
Стивен не сомневался, что французское окно только по чистой случайности оказалось на запоре. Корделия, лучше знавшая порядки в доме и его обитателей, придерживалась другого мнения.