Патни-Бридж, Лондон
Февраль 1890 года
На всякий случай Стефани прибыла в Патни-Бридж уже в четверть пятого. Пепельно-серое небо нависало над головой; булыжная мостовая была невероятно скользкой из-за сырости и тумана, и пару раз она чуть было не приземлилась на пятую точку, пока добралась наконец до берега реки.
Наверное, ей не стоило так быстро отпускать экипаж.
И все-таки некая жутковатая магия окутывала реку в этот ранний час. Тяжелые серые камни, застывшие в тихом ожидании, и желтый туман, и плеск волн. Позади нее на главной улице слышался цокот копыт и скрип колес устало тащившейся повозки с грузом. Девушка надвинула шляпу на лоб и пошла вдоль берега, пока не увидела пологий откос, подходящий для спуска лодок на воду. Чуть поодаль тянулся ряд сараев с большими воротами, обращенными в сторону воды, которые были закрыты наглухо. Лодочные сараи.
Стефани нашла старую бочку и, усевшись на нее, съежилась, обхватив плечи руками, стараясь хоть как-то укрыться от пронизывающего февральского ветра. Во внутреннем кармане жилета зашуршал сложенный листок из вечернего выпуска газеты. Девушка посмотрела на часы: четыре часа двадцать восемь минут. Господи, и зачем она притащилась сюда в такую рань? Она откинулась назад, прижавшись спиной к стене лодочного сарая, и прикрыла глаза, как ей показалось, буквально на секунду.
– Стефани! Какого черта ты здесь делаешь?
Стефани вскочила на ноги, представ перед разгневанным маркизом Хэтерфилдом.
– Явились, наконец!
– Да, явился! Ты должна быть на Кэдоган-сквер в безо-пасности! – Он стоял подбоченившись, а его глаза под низко опущенными полями шляпы грозно сверкали в мутном свете фонарей. – А не дремать, сидя на старой бочке у берега этой проклятой реки в пять часов утра!
– Мне нужно было срочно тебя увидеть. – Девушка замолчала на мгновение. – Неужели я заснула?
– Ты спала как сурок. Давай, голова садовая, быстрее заходи внутрь, пока не простудилась. – Он повернулся к воротам и начал возиться с замком.
Стефани улыбнулась, наблюдая, как он, такой высокий и надежный, в теплом черном пальто, тщетно пытается открыть массивную дверь. Она ничего не могла с собой поделать. Даже в гневе он был возмутительно красив, и он принадлежал ей. Только ей одной – каждый золотистый волосок, каждая морщинка у глаз, каждый тугой мускул его бесподобного тела.
Хотя, по правде говоря, Хэтерфилд больше ни разу не целовал ее со времени той памятной ночи, когда проник к ней в комнату, а это было три месяца назад. Он всячески избегал любого прикосновения к ней. Но виделись они каждый день за завтраком на Кэдоган-сквер. Позже Хэтерфилд ждал Стефани у конторы сэра Джона. И когда часы на башне Святого Мартина на площади отбивали полдень, они отправлялись на ленч в закусочную или кафе, но никогда не появлялись в одном и том же заведении два дня подряд. Затем он доставлял ее в целости и сохранности к месту работы, за исключением тех дней, когда ей приходилось сопровождать сэра Джона в суд. Он следовал за ней повсюду, словно старый преданный пес, охраняя ее от малейших неприятностей, подозрительно озираясь на любую тень, промелькнувшую на ее пути. За едой они много разговаривали о законодательстве, о ее работе с сэром Джоном, о европейской политике и дворцовых интригах, о детстве Стефани, которое прошло в замке Хольштайн, о книгах и науке. Не забывали и посплетничать. По выходным они совершали прогулки по парку или выезжали на пикник в Хэмптон-Корт, в Виндзор или Хэмпстед. Он отвез Стефани в Итонский колледж, где провел школьные годы, и показал футбольное поле, где во время игры в регби ему выбили зуб. Открыв рот, Хэтерфилд постучал по вставному зубу пальцем, говоря: «Как родной, да?» Но когда Стефани попыталась «изучить его поближе», он рассмеялся и отстранился.
И так каждый раз – стоило ей приблизиться, как он тут же отодвигался. Хотя девушка прекрасно понимала, чего это ему стоило. Чем непринужденнее и веселее он казался, тем сильнее было его желание; беспечный смех маскировал вожделение. И за это она еще больше обожала его. А как иначе можно относиться к мужчине, который обладает столь сильной волей и так по-рыцарски предан, – только любить всем сердцем.
Лишь в те редкие моменты, когда они оказывались наедине или в полумраке, постоянно сдерживаемая страсть перерастала в напряжение, столь невыносимое и жгучее, что, казалось, даже воздух вокруг них сейчас разлетится на мелкие кусочки.
Так было и теперь, когда он втолкнул ее в лодочный сарай и взял за плечи.
– О чем ты только думала? Приехала сюда одна, да еще заснула посреди дороги!
– Я не нарочно. – Стефани улыбнулась. И как можно было не улыбаться при виде такой искренней озабоченности и беспокойства! – И потом я знала, что ты должен появиться с минуты на минуту.
– А если бы я не приехал?
– Хэтерфилд, это же Патни. В Патни никогда ничего не случается.
– Не зарекайся. – Сурово нахмурившись, он отстранил девушку в сторону и повернулся к лодкам, крепившимся к стенам под самым потолком. – Итак, что за срочность привела тебя сюда, скажи на милость? Это стоило того, чтобы рисковать жизнью и здоровьем?
– Да. Все дело в этом. – Она достала из кармана газетную вырезку и вложила ему в руку. – Читай.
Он развернул листок.
«ПРОПАВШАЯ ПРИНЦЕССА ОБНАРУЖЕНА! ГЕРМАНСКАЯ ПРИНЦЕССА ПРОЖИВАЕТ В ЛОНДОНЕ У ГЕРЦОГА ОЛИМПИИ; ХОДЯТ УПОРНЫЕ СЛУХИ О ЕЕ РОМАНЕ С АНГ-ЛИЙСКИМ ЛОРДОМ; ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ЗАВЕРИЛ ПАРЛАМЕНТ: “МЫ НЕ ИМЕЕМ НИКАКОГО ИНТЕРЕСА ИЛИ ЖЕЛАНИЯ ВМЕШИВАТЬСЯ В ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ В ХОЛЬШТАЙН-ШВАЙНВАЛЬД-ХУН-ХОФЕ”».
– Понятно, – сказал Хэтерфилд, прочитав вырезку.
Девушка выхватила у него листок и начала размахивать им у него перед глазами.
– Понимаешь! Ведь это не обо мне написано. Речь идет об Эмили!
– О твоей сестре. Да, я понимаю.
– Моя сестра! Хэтерфилд, она здесь, в Лондоне! В Лондоне! И она остановилась у дяди!
– Похоже на правду, – сказал он, вновь отбирая листок у Стефани.
– В эту самую минуту она находится на Парк-лейн и не скрывается больше. Должно быть, случилось что-то серьезное, Хэтерфилд. Две недели назад я получила от нее письмо, и на тот момент сестра жила где-то в Йоркшире, занималась преподаванием, и все у нее было замечательно. – Девушка прошла к выходу и посмотрела вдаль, на другой берег темной реки, где спал Лондон в анемичном, бледно-желтом свете уличных фонарей. – Что-то случилось, Хэтерфилд, возможно, ее раскрыли, иначе она никогда бы не приехала к дяде.
– Не исключено, что это очередная авантюра – Олимпии.
Стефани резко обернулась. Она хмурилась, испепеляя газетный листок яростным взглядом, словно хотела стереть написанные там слова. Да, она была очень зла, однако нисколько не удивилась словам Хэтерфилда.
– Ты все знал!
– И что с того?
– Ты знал, что она здесь! Ты все знал и молчал! Ты и Олимпия, вы… Боже! И ничего не сказал мне!
– Какой смысл? Ты все равно не сможешь с ней увидеться. Никаких контактов.
Стефани подошла к нему вплотную и вцепилась руками в лацканы пальто.
– И давно ты знаешь об этом? Как давно?
– Я узнал об этом пару недель назад. – Из чувства такта он виновато опустил глаза. – Мы не хотели говорить тебе, чтобы уберечь от необдуманных или опрометчивых поступков.
Она с силой дернула его за грудки.
– Опрометчивых! Да как ты смеешь! Тебе прекрасно известно, что я и шагу не сделаю, не посоветовавшись с тобой.
Он отцепил ее от себя, разжав одну за другой руки девушки.
– Ты бы все равно меня не послушала и нашла возможность сбежать, чтобы увидеться с сестрой, и обязательно навлекла бы беду на свою голову. А я профессионал, не забывай, Стефани, и прекрасно разбираюсь в подобных вещах.
– Уф-ф. – Раздосадованная, она отвернулась от него, ибо от гнева, душившего ее, не могла больше ничего сказать. Всю последнюю неделю он вел себя как ни в чем не бывало: все эти завтраки и ужины, катание в экипажах и на лошадях в парке. В субботу они ходили в театр на «Дэвида Копперфилда». И все это время он знал. Он знал, где находится ее сестра, более того, он знал, что она – о боже! – совсем рядом, менее чем в миле от нее!
– Не сердись, Стефани. Олимпия советовался со мной, и мы решили, что так будет лучше. Дело в том, что…
– Кто он?
– Прости, я не понял?
– Я хочу знать, кто этот мужчина, в которого она влюблена. Английский лорд. Полагаю, что она жила у него. И все это с легкой руки Олимпии, ведь он мастер устраивать дела такого рода, я имею в виду – подбирать пары. Старый сводник. Мне кажется, он думает, что любовные чувства отвлекут нас от серьезных вещей и уберегут от – беды.
– Стефани…
– Мне известно, что возлюбленный Эмили родом из Йоркшира. Об этом мне говорила мисс Динглби накануне нашего отъезда. Могу предположить, что он вдовец. У него есть сын, которому шестнадцать лет или около того, как раз ему и дает уроки сестра. Ты можешь не говорить, я и сама все узнаю.
У себя за спиной Стефани почувствовала беспокойное движение, затем услышала слова Хэтерфилда:
– Это Эшленд. Герцог Эшленд. Лично я встречал его всего пару раз, но в свое время о нем складывали легенды и считали неуязвимым, пока двенадцать лет назад его не ранили на забытой Богом горной тропе где-то в Афганистане. Поверь, твоя сестра в хороших руках.
– Я в этом не сомневаюсь. Достаточно посмотреть на великолепный экземпляр, который Олимпия подобрал для меня. Ты прекрасно справился со своей миссией.
– Ты ко мне несправедлива. И тебе хорошо известно, что моя главная задача – твоя безопасность.
Она резко обернулась и посмотрела ему в глаза.
– Я чувствую, что-то пошло не так, иначе мой дядя ни за что не позволил бы Эмили сбросить маску и появиться на публике. Определенно произошло что-то серьезное. Что именно?
Она уловила его мимолетное замешательство.
– Честно говоря, мне мало что известно. Олимпия попросил меня не вмешиваться. С этим делом разбирается другая группа его людей, и, откровенно говоря, я бы не хотел вмешивать тебя во все это.
– Я же не дура, Хэтерфилд.
– Я сказал тебе правду. Мне кажется, все очень просто. Вероятнее всего, герцог докопался до истины и узнал, кем является твоя сестра на самом деле, и…
– И поэтому привез ее в Лондон, подвергая смертельной опасности.
– Мне кажется, все наоборот. Насколько я знаю Эшленда, он обязательно докопается до сути и покончит со всем этим раз и навсегда.
Стефани взяла его за руки.
– Мы должны все выяснить вместе. А еще я должна поговорить с сестрой, и ты мне в этом поможешь!
– Постой, подожди минутку…
– Ты не понимаешь. Если ей грозит опасность… – Она не договорила, и фраза повисла в воздухе, ибо страшно было даже подумать, к каким ужасным последствиям это могло привести.
Освободившись от ее хватки, Хэтерфилд сложил листок и отдал девушке.
– Твоя сестра под надежной защитой. С ней Олимпия и Эшленд, и хотел бы я посмотреть на того осла-анархиста, который осмелится иметь дело с этими двумя мужчинами. Они не дадут никому даже приблизиться к ней, так что на сегодняшний день, пока они рядом, твоя сестра в полной безопасности. – Он нежно взял ее руки и прижал к своей груди. – Вопрос в другом – не грозит ли опасность тебе. Ибо если эта группа революционеров смогла раскрыть маскировку твоей сестры, то…
– Они с таким же успехом могут вычислить и меня.
Тишину нарушил отдаленный стук копыт. Стефани замерла, глядя в глаза Хэтерфилду. Так они и стояли, прислушиваясь к ритмичному стуку железных подков о камни мостовой, к скрипу несмазанных осей, все ближе и ближе, пока не услышали, как позвякивают удила. Хэтерфилд до боли сжал ее пальцы; серьезный взгляд стал еще суровее, брови сошлись на переносице, словно он пытался мысленно передать какое-то послание этим «цок-цок», «звяк-звяк» и «грым-грым», которые неумолимо приближались к ним.
И вдруг, едва уловимо поначалу, звуки стали глуше. Они, несомненно, удалялись, все дальше и дальше, пока не стихли совсем. Наступила тишина, и только волны бились о лодочный причал да мусорщики перекликались в предрассветном тумане.
Стефани вздохнула с облегчением. Хэтерфилд наклонился и прижался губами к ее окоченевшим пальцам, согревая их теплом своего дыхания.
– Хэтерфилд, – едва слышно прошептала она, ибо силы оставили ее.
Он поднял голову и прижал ее ладонь к своей щеке.
– Я не позволю им тронуть и волосок на твоей голове, понимаешь? Я не допущу этого. Тебе не о чем беспокоиться.
– Но моя сестра! Я очень хочу увидеть ее. Помоги мне. И если она в беде…
– Она под надежной защитой, уверяю тебя.
– Пожалуйста. – И предательские слезы неожиданно брызнули из ее глаз, а ведь она никогда не плакала! Что вдруг с ней случилось? Словно кто-то сорвал повязку с ее сердца, обнажив его кровоточащую плоть. Она почувствовала, как Хэтерфилд смахивает слезинки с ее щек. – Прошу тебя, ведь она моя сестра. Пожалуйста, помоги мне. Только один раз позволь мне убедиться, что с ней все в порядке.
Он закрыл глаза.
– Ради бога, Стефани, не проси меня об этом. – Опасно…
– Умоляю. Неужели ты не понимаешь, она – моя – сестра!
Эмили, ее дорогая Эмили, защитница и хранительница сокровенных тайн. Преданная и понимающая Эмили. Стефани была так занята все эти месяцы, так поглощена своей новой жизнью и любовью к Хэтерфилду, что боль от разлуки с любимой сестрой затаилась где-то в глубине ее души до поры до времени. И теперь ей больше всего на свете хотелось прижать Эмили к груди, поделиться с ней своими новыми секретами и услышать ее признания. Ведь Эмили влюблена! И Стефани не терпелось узнать все подробности о каждом поцелуе, взгляде, даже вздохе.
– Я очень хорошо тебя понимаю, – сказал Хэтерфилд. – У меня самого четыре сестры, благослови их Господь. И я готов на все ради них, если это потребуется.
– Но наша связь с Эмили еще крепче. – Стефани едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. – У нас была одна комната на двоих. Мы спали в одной постели. Здесь дело не просто в моей горячей любви к ней, Хэтерфилд. Как бы это сказать? Мы словно вылеплены из одного теста. Хотя… хотя мы совсем разные, но все-таки прекрасно понимаем друг друга, она понимает меня, знает все мои секреты, она…
– Тихо, Стефани. Успокойся. Все будет хорошо.
Он притянул девушку к себе, и, оказавшись в его крепких руках, она почувствовала, как вздымается его грудь при каждом вздохе. Она уткнулась носом в его пальто, вдыхая запах пропитанной сыростью шерсти, смешанный с легким ароматом мыла Хэтерфилда, городской копоти и запахом его теплой кожи, и снова ощутила это уже знакомое чувство полного доверия и взаимопонимания, когда слова не нужны. Они были единым целым.
– Все хорошо, Стефани, успокойся, – шептал он, обдавая теплым дыханием ее волосы. – Я обязательно что-нибудь придумаю. Поговорю с Олимпием…
– Нет! Он ни за что не согласится. Ни он, ни мисс Динглби не дадут разрешения. Нужно найти другой способ.
– Напиши сестре записку. Я передам ее Эшленду, а он передаст ей.
– Да, боже мой, как же мне не пришло это в голову раньше. – Она потерлась щекой о пальто Хэтерфилда, чтобы впитать как можно больше его аромата, прежде чем он отстранится от нее. Как всегда.
– Только дай мне немного времени, я должен все как следует обдумать.
– Хорошо. Я напишу записку. Сегодня днем я буду на слушаниях в суде, но ты ведь придешь туда после полудня, да?
Обняв девушку за плечи, он нежно отстранил ее от себя. Едва заметно покачал головой, затаив улыбку в уголках губ.
– В полдень в зале суда. Буду смотреть на тебя.
– Что это значит?
– Просто ты замечательная, вот и все. Я обожаю наблюдать за тобой в зале суда, мне так нравится это серьезное выражение твоего лица. Мне нравится, как вы с сэром Джоном обмениваетесь записочками. Если бы они только знали, эти мужи в завитых париках…
– Знаешь, мне кажется, – с сарказмом сказала она, – тебя это все не очень вдохновляет.
Она прекрасно осознавала, что хочет спровоцировать его. Но какой в этом толк? Глупо было ожидать, что он скажет: «Боже, конечно, это вдохновляет меня, я мечтаю о тебе ночи напролет, думаю о тебе постоянно. Хочу – чего же? – сорвать с тебя одежду, бросить на постель и заниматься с тобой любовью до полного изнеможения». Но ведь именно так он и говорил три месяца назад в ее маленькой спальне на втором этаже резиденции сэра Джона. И с тех пор эти слова не выходили у нее из головы, разрастаясь в ее мозгу, не давая покоя по ночам, когда она лежала в постели, не смыкая глаз, краснея и сгорая от желания ощутить тяжесть его обнаженного великолепного тела, представляя его лежащим сверху, рядом, сзади.
Но Хэтерфилд, впрочем, как и всегда, не попался на крючок. Он лишь улыбнулся терпеливо и мягко, обратив на нее проницательный взгляд.
– Стефани, ты сама все прекрасно понимаешь. – Он отпустил ее и обернулся к лодкам. – А теперь давай поплывем.
– Поплывем?
– Да. Помоги мне снять лодку, и надо взять еще одну пару весел.
У Стефани кровь застыла в жилах.
– Еще одну пару весел?
– Ну да. Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя в лодочном сарае одну в такой час, когда свирепые убийцы разгуливают на свободе? Тебе, моя радость, придется освоить навыки парной гребли.
Для новичка у нее получалось совсем неплохо. Стефани быстро училась, и он об этом знал. Стоило ему показать девушке основные движения, и она тут же усвоила, как именно нужно грести в парной лодке; правда, со стороны ее обращение с веслами выглядело немного неуклюже и непрофессионально, но, обладая врожденным чувством ритма, она быстро приладилась к его движениям, слаженно работая в паре.
Хэтерфилд не стал заплывать слишком далеко: во-первых, они потеряли много времени в сарае, а во-вторых, физически Стефани не была готова к дальним заплывам. У Хэммерсмит-бридж он развернулся, опустив в воду правое весло, отчего лодка, описав дугу по черной ледяной ряби, повернулась носом в обратную сторону.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, заботливо окинув взглядом ее спину. Чтобы уберечь ее от холодного февральского ветра, в лодочном сарае он натянул на Стефани толстый шерстяной джемпер и перчатки, но все-таки беспокоился, наблюдая за белыми облачками пара от ее дыхания.
– Отлично! – выпалила она. Девушка дышала тяжело из-за физической нагрузки, но не прерывисто, не болезненно. И настрой у нее был бодрый.
– Похоже, тебе весело. Ты уверена, что никогда не занималась греблей?
Она отрицательно покачала головой.
– Если не считать катания на лодках с Эмили летом на море еще в Хольштайне.
Хэтерфилд перестал грести, и лодка замерла на воде.
– Посмотри туда. Нет, на другой берег. Видишь ряд зданий слева от моста?
– Там, где горят газовые фонари? – спросила она, всматриваясь в темноту.
– Да.
– Они похожи на скелеты, тебе не кажется?
– Просто дома еще не достроены, – сказал он и сжал руками весла. – Они принадлежат мне.
– Тебе?
– Это мой инвестиционный проект. Я вложил в него деньги, доставшиеся мне от матери. Это было одним из условий ее брачного договора: после ее смерти часть наследства переходит в доверительное управление ее детей. Но поскольку я единственный ее ребенок, то вступил в наследство в возрасте двадцати пяти лет, и вот… это мое детище. – Он с волнением смотрел на Стефани.
– Но это здорово! Только взгляните на них!
– Да, они смотрятся отлично. Нам пришлось проделать большую работу, чтобы снести ветхие строения, а по сути трущобы. На сегодняшний день существует множество проектов по строительству дорогих коттеджей и дешевого жилья, но у меня иная задумка. Я хочу построить качественное жилье для людей со средним достатком недалеко от города, чтобы было удобно добираться и все такое, но которое не назовешь фешенебельным в полном смысле этого слова. – Волны медленно уносили лодку вниз по течению, и Хэтерфилд, опустив весла в воду, вернул ее на место, затем добавил очень тихо: – Такие дела.
– Но зачем? Зачем взваливать на себя такую обузу?
Лодка плавно заскользила по воде.
– Думаю, у меня нет другого выхода.
– Как это? Ты же наследник герцога и всего, что к этому прилагается.
– Именно поэтому я вынужден это делать. Герцогство, наследство – все это лишь пустой звук. Думаю, ты не знаешь истории нашего рода. На протяжении веков титул герцогов Сотем был легендарным и имел большой вес. Но мой дед плохо справлялся с ведением дел, а мой отец довел поместье до краха, и теперь не осталось ничего, кроме закладных и ежегодного падения цен на аренду земель. В общем, полный упадок. Я хочу… – Он посмотрел на неясные очертания крыш. – Я хочу спасти родовое наследие. Я знаю, как это сделать, и сделаю. Надо достроить и продать эти дома, затем снова вложить деньги в такой же проект, и тогда я все смогу вернуть на круги своя. И наши… мои дети смогут вновь гордиться своим именем. Я обеспечу им достойное будущее.
Волны плескались о борта лодки. Раздался резкий звук свистка – сигнальщик возвещал о начале движения по реке. Лондон неохотно просыпался, жмурясь на неприветливый февральский рассвет.
– Почему ты никогда мне об этом не рассказывал? – спросила девушка.
– Сам не знаю. Думаю, просто не было подходящего случая.
– Давай съездим и посмотрим твои дома в воскресенье? А можно мне будет войти внутрь и осмотреть там все? – Она обернулась и посмотрела на него таким умоляющим взглядом, словно и правда хотела поехать.
– Конечно, если хочешь, – ответил он с улыбкой.
– Мне очень хочется. – Она улыбнулась в ответ, сверкнув в темноте белоснежными зубами.
– Нам пора возвращаться назад, – сказал Хэтерфилд. Он выровнял лодку, чтобы плыть вниз по течению реки. Стефани отвернулась, намереваясь взяться за весла, и он с силой погрузил свою пару весел в воду, с удовольствием преодолевая сопротивление воды. – Теперь мы пойдем против течения. Если ты устала, просто подними весла и отдохни, а я пока один поработаю. Кстати, ты прекрасно справляешься.
Стефани что-то пробурчала себе под нос.
– Что ты там бормочешь?
Она посмотрела на него через плечо.
– Я сказала, что ты за это заплатишь, Хэтерфилд!
– Ну, ничего другого я и не ожидал, – откликнулся он и громко рассмеялся.
Причал был еще пуст и покрыт тонкой, хрустящей ледяной корочкой. Плавать в феврале было делом довольно рискованным. И даже Хэтерфилд, один из немногих членов клуба, кто вообще спускал лодку на воду зимой, довольствовался гребным тренажером, когда в Лондоне становилось особенно холодно и река покрывалась льдом. Но его это не смущало. Он любил одиночество, тяжелую физическую нагрузку и ощущение бодрости, когда, спуская лодку на воду, чувствуешь холод и скованность, а возвращаешься разгоряченным и ожившим. Осторожно маневрируя, он подвел лодку к берегу, удерживая длинную, узкую посудину на неспокойных приливных волнах Темзы, ориентируясь в кромешной темноте лишь на единственный газовый фонарь над воротами лодочного сарая.
– Ну вот, приплыли. Теперь суши весла. – Он наклонился и освободил ноги от ремней. – Сиди спокойно. Я сойду на берег первым и подержу лодку, чтобы ты смогла выйти.
Неожиданно справа от него послышалось тяжелое пыхтение парового двигателя: в темноте, пропитанной туманом, шло какое-то судно. А это означало, что волновой след за считаные секунды докатится до его лодки и опрокинет ее. Он спрыгнул в ледяную воду, стиснув зубы, чтобы сдержать озноб. Лодка качнулась, и Стефани испуганно вскрикнула.
– Быстрее! Развязывай ремни на стременах!
– Не получается! Они намокли!
– Я сейчас помогу. – Он перегнулся через деревянный борт лодки и нащупал рукой ремни. Освободил одну ногу, затем вторую. Но его собственные ноги так онемели, что он их не чувствовал. Он достал пару резиновых галош, предусмотрительно припрятанных на корме, и передал девушке. – Надень это, когда вылезешь из лодки. – Едва он произнес эти слова, как волна от проходящего судна ударила в борт лодки.
Стефани, которая начала подниматься, потеряла равновесие и свалилась в воду.
– Ой! – жалобно вскрикнула она.
Хэтерфилд забросил галоши на причал, бросил лодку и подхватил Стефани. Глубина у берега была чуть больше фута, но она ухитрилась упасть на спину плашмя, подняв фонтан брызг и льдинок.
В мгновение ока ее шерстяная одежда промокла, и, почувствовав ледяной холод, девушка вскрикнула от боли.
Этот крик, словно электрический разряд, вернул застывшее тело Хэтерфилда к жизни. Он подхватил ее на руки и взобрался на причал. У ворот сарая он начал судорожно вспоминать, куда дел ключи. Где же они? Вспомнил – в кармане. Он рылся в карманах словно одержимый. Стефани бил озноб. Ключи! Наконец он с силой рванул ворота, проскочил сарай и начал бегом подниматься по лестнице, где наверху располагались комнаты отдыха.
Этим летом клуб нанял смотрителя, и ему выделили комнату рядом с основной комнатой отдыха. Хэтерфилд толкнул дверь, и, слава богу, она оказалась незапертой. Он бросил Стефани на койку и сорвал с нее мокрый джемпер, брюки, жилет.
– Боже мой! – пролепетала она посиневшими губами, клацая зубами. Словно раненая лань, она смотрела на него широко открытыми, потемневшими глазами, в которых застыла мольба. – Как х-х-холодно!
Он ощутил в груди странную пустоту.
– Вот. – Он взял одеяла, сложенные стопкой на голом матраце, и укутал дрожащую девушку. – Я сейчас вернусь!
– К-к… куда ты… к-к-какого черта?
– Нужно выловить лодку!