Как обычно, сэру Джону не сразу удалось пробиться через толпу коллег в переполненном, душном зале суда, чтобы наконец оказаться в прохладном коридоре.
Стефани с книгами и документами в обеих руках учтиво держалась позади своего нанимателя, которому, казалось, все члены Юридического общества стремились пожать руку, чтобы поздравить его с прекрасно проведенной защитой словами: «Великолепная работа, Уортингтон. Я был потрясен. Боже мой, какое необычное дело!»
Стефани переложила книги и документы на одну руку, прикрывая рот другой рукой и пытаясь подавить – зевоту.
– Тебе не кажется, что здесь слишком много народу?
– Хэтерфилд! Не смей ко мне подкрадываться! – воскликнула она, отчаянно пытаясь удержать в руках бесценные юридические источники и одновременно справиться с жаром, расплескавшимся алым румянцем на щеках, сдерживая биение сердца, которое стремилось вырваться из груди. Она полностью владела собой, когда прощалась с Хэтерфилдом у порога городской резиденции сэра Джона сегодня в семь тридцать пять утра. Но теперь, в четыре часа пополудни, она не могла думать ни о чем, кроме того момента, когда она, лежа на полу лодочного сарая, открыла глаза и увидела прекрасное, воспламененное страстью лицо Хэтерфилда, и о всепоглощающем блаженстве от оргазма, до которого он довел ее с помощью одного лишь пальца.
В настоящий момент этот замечательный палец воссоединился со своими собратьями, в то время как его рука потянулась к ней, чтобы забрать из рук девушки тяжелую ношу.
– Дай-ка это мне.
Она отшатнулась.
– Вот еще! Зачем?
– Затем, что еще секунда, и все эти бумаги полетят на пол, и где без них окажется твой несчастный подзащитный? На скамье подсудимых, не иначе; его обвинят в соблазнении чужих жен, и только одному Богу известно, какую сумму определит суд в счет возмещения ущерба.
В его голосе слышалась неприкрытая ирония.
Стефани удалось наконец справиться с кипой книг и бумаг.
– Полагаю, ваши свидетельские показания легли бы в основу вступительной речи.
– Если бы мне была оказана такая честь. Но должен признаться, куда больше по душе быть твоим свидетелем. – Он поднял руку и очень нежно провел большим пальцем по ее щеке.
– Какого черта ты делаешь? – прошипела она.
– Выказываю свое восхищение.
– Не здесь же. Да и время для этого неподходящее, ты не находишь?
– А если я не могу удержаться? Я… О, не верю своим глазам! Неужели это вы, мистер Райт? И как только вы решились оставить свою бухгалтерию в середине дня?
Стефани резко обернулась, и аккуратно сложенная стопка бумаг вновь предательски качнулась. Перед ней стоял высокий, угрюмого вида человек, одетый в угольно-серый костюм, который уставился на Хэтерфилда хмурым проницательным взглядом.
– Хэтерфилд, – сказал он, – какой чудный жилет.
– Отлично выглядит, не правда ли? – Маркиз раскинул руки в стороны. – Обожаю бледно-розовый цвет. Вам нравится? Моему портному пришлось потрудиться, прежде чем он нашел именно этот оттенок. Он просто молодец, мой портной. Вы знакомы с моим очаровательным юным компаньоном мистером Томасом? Он работает клерком в конторе самого сэра Джона Уортингтона и обладает самыми восхитительными ресницами, которые вам доводилось когда-либо видеть. Только посмотрите, как изящно они загибаются вверх.
В этот момент книги и бумаги, выскользнув из рук Стефани, каскадом обрушились вниз и разлетелись по полу.
– Ах, мой бедный дорогой мальчик! – Хэтерфилд упал на колени и принялся собирать бумаги. – Мистер Райт, перестаньте хмуриться. Вы смущаете мистера Томаса, он очень чувствительный юноша.
– И вовсе я не чувствительный, – сказала Стефани. – Позвольте, я возьму это, если не возражаете.
– Прошу прощения, – растягивая слова, пробормотал мистер Райт. – Если не ошибаюсь, у вас в петлице гвоздика, ваша светлость? Где вы достали ее в это время года?
Хэтерфилд встал, держа на вытянутых руках стопку книг, которую он нежно переложил в руки Стефани.
– Я считаю, мистер Райт, что, если человек страстно желает чего-нибудь, хочет всем сердцем и душой, он должен это получить. Какова бы ни была цена.
– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – сказала Стефани.
Хэтерфилд одарил ее макушку нежным взглядом.
– Мой дорогой Стефан. Сколько иронии! Что вы думаете о деле, которое рассматривалось в суде сегодня, мистер Райт?
– Откровенно говоря, я нахожу все это отвратительным. Парня надо было повесить.
Хэтерфилд смахнул пылинку с отлично скроенного рукава.
– Запретная любовь вам не по вкусу? Неужели никогда не доводилось испытывать на себе осуждение света за выбор вашей возлюбленной?
– Я не одобряю супружескую измену, лорд Хэтерфилд. И каковы бы ни были факты по делу, осквернение брака недопустимо.
Хэтерфилд вздохнул и с обожанием посмотрел Стефани в глаза.
– Сердцу не прикажешь.
– Позвольте с вами не согласиться. Человек всегда делает выбор сам. – Тон мистера Райта полностью соответствовал выражению его лица, словно высеченного из мрамора.
– Ах, мистер Райт. Так может говорить только человек, который никогда не любил. – И Хэтерфилд глубоко вздохнул.
Стефани решила вмешаться.
– Какая чушь, лорд Хэтерфилд. Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите. И потом мне пора идти. Нужно помочь сэру Джону. – Она посмотрела на толпу, словно ожидая, что она расступится и освободит из душного плена ее патрона. Но, увы, ничего подобного не произошло.
– Работа, работа. Какое отвратительное слово. – Хэтерфилд сокрушенно покачал головой. – А вы, мистер Райт, должно быть, явились сюда лично, дабы отдохнуть от дел?
– Как раз наоборот. Я здесь по делу.
– И что у вас за дело?
– В данный момент я и занимаюсь этим делом, ваша светлость.
– О? Боюсь, я вас не понимаю. Вы говорите о процессе? У вас имеется личный интерес в деле шалунишки-мусорщика о его проделках? Прошу вас проявить снисходительность, ибо мой дорогой Стефан помогает защите.
– Меня не интересует мусорщик. Спасибо, лорд Хэтерфилд, я и так отнял у вас слишком много вашего драгоценного времени. И уже получил все ответы на свои вопросы, к моему удовольствию, а вернее, к моему неудовольствию.
– Неужели? – Хэтерфилд театрально развел руки в стороны. – И что именно вы хотели узнать, мистер Райт?
– До меня дошли кое-какие слухи. В сущности, они не представляют особого интереса. Я не тот человек, чтобы размениваться по пустякам. – Он приподнял шляпу, прощаясь. – Хорошего дня, ваша светлость. Хорошего дня, мистер Томас.
Он окинул Стефани острым взглядом черных непроницаемых глаз и растворился в толпе.
– Что это было? – спросила Стефани, глядя на Хэтерфилда; ее лицо стало багровым, хоть воду кипяти. – Что, черт подери, ему было нужно?
– Ты о мистере Райте? Он просто мой старый друг.
– Ты очень странно с ним разговаривал. Таким тоном… – Она посмотрела на гвоздику в петлице его жилетки. Раньше она не замечала ее. И давно он так щеголяет? Всю зиму? А его жилетка? На вид очень симпатичная. Хотя, по правде говоря, когда она смотрела на Хэтерфилда, то ее больше интересовала его широкая грудь и литое, мускулистое тело, скрытое под одеждой, нежели то, что на нем надето.
Но розовый цвет? Да еще в полоску?
Что он хотел этим выразить?
– К твоему сведению, – сказал Хэтерфилд, – мой – отец, вернее, моя мачеха задолжала мистеру Райту приличную сумму. Думаю, они нашли способ уговорить его об отсрочке, но он считает нужным время от времени появляться на горизонте, дабы убедиться, что я не забыл о своих обязательствах.
– Но это же не твой долг, не так ли?
– В конечном итоге отвечать придется мне, разве нет? – Хэтерфилд задумчиво смотрел в том направлении, где секундой раньше исчез мистер Райт.
От страшного подозрения у Стефани сжалось сердце. Уже несколько недель ей не давала покоя мысль о его моральных принципах, о нежелании отвечать на ее чувства, об отказе даже обсуждать эту тему, и в то же время сегодня утром он доказал, что она ему далеко не безразлична. Что могло его сдерживать? Да, его отец еще жив, и он не вступил в права наследства, но это время придет.
Она едва заметно наклонилась к нему.
– Хэтерфилд, посмотри на меня. Может быть, тебе нужны деньги?
Он отшатнулся, на его лице промелькнуло выражение ужаса.
– Господи боже, Стефан! Что за глупости? Конечно, нет.
– Потому что… Ладно, не важно. – Она не знала, как подобрать правильные слова в этом коридоре, забитом людьми. В результате Стефани заявила прямо, как бы мимоходом, словно говорила о погоде. – Имей в виду, у меня целое состояние.
– Состояние? Очень предусмотрительно. Но это не мое дело. А ты заметила выражение лица своего клиента, когда обвинение зачитывало список его грехов? Все доказательства против были изложены настолько идеально, что мне захотелось его немедленно вздернуть.
– К счастью, обвиняемого защищал сам сэр Джон, иначе такие, как вы, учинили бы самосуд над беднягой, – съязвила она.
Хэтерфилд отвел глаза куда-то в сторону.
– Да, повезло ему.
– Каждый человек должен иметь право на защиту, иначе система правосудия не имеет смысла.
– Согласен. Ты написала письмо?
В этот момент кто-то сильно толкнул Стефани в спину, выругался, но, увидев выражение лица Хэтерфилда, принялся торопливо извиняться.
– Прошу прощения, господа! – сказал он, побледнев, и торопливо удалился.
– Ты говоришь о письме для моей сестры?
– Да. Я попытаюсь передать его на этой неделе. – Хэтерфилд продолжал смотреть в сторону. Он задумался, слегка прищурив глаза.
– На этой неделе? Почему не сегодня?
– Потому что мне тоже поступила интересная информация по этому делу. И это радикально меняет правила игры.
Тон его голоса был ровным и спокойным, так что Стефани не сразу поняла смысл его слов. Через мгновение кровь бросилась ей в голову. Она едва удержалась, чтобы не бросить книги и не впиться ему в руку.
– Ты получил известие? Что в нем? От моей сестры?
Он молча достал из кармана карточку и передал ей.
«Герцог Олимпия имеет честь пригласить вас в среду двадцать первого февраля в восемь часов вечера на торжественный прием в честь помолвки своей племянницы ее королевского высочества принцессы Эмили Хольштайн-Швайнвальд-Хунхоф и его светлости герцога Эшленда».
Девушка подняла на него глаза.
– Боже мой, Хэтерфилд! Как ты думаешь…
– Ты не пойдешь.
– Черта с два!
– Поговорим об этом в другом месте.
– Но…
– Не здесь, Стефан, – в его голосе слышалась угроза.
В этот момент показался сэр Джон, которому наконец удалось пробиться сквозь толпу.
– Бог мой, ну и толчея. Напомнило мне об этих ужасных приемах у твоей мачехи, Хэтерфилд. Мой экипаж – подан?
– Да, сэр, – сказала Стефани.
– Прекрасно. – Он начал пробиваться к выходу, ни разу не оглянувшись, чтобы убедиться, следуют ли за ним эти двое. Он снял парик и затолкал его в портфель. Помощник распахнул перед ним дверь как раз вовремя, чтобы он смог избежать напора толпы.
– Надеюсь, вы не откажетесь поужинать с нами на Кэдоган-сквер, Хэтерфилд? – бросил он через плечо.
– Спасибо, я приеду. – Он пожал сэру Джону руку. – До скорой встречи, сэр. Ваше выступление в суде, как всегда, было превосходным: вам удалось сделать невозможное.
– Благодарю вас, – сказал сэр Джон с явным удовольствием. Он задержался лишь на мгновение, но Стефани могла поклясться, что его обвислые щеки недовольно дрогнули. – Что это у вас в петлице, лорд Хэтерфилд, розовая гвоздика? В феврале?
Маркиз опустил глаза, улыбнулся и поправил цветок.
– Да, сэр Джон. Да, так и есть.
…Когда Хэтерфилд вернулся к себе в апартаменты, Нельсон уже приготовил для него мыло, бритву и одежду для ужина. Маркиз побрился, оделся и не без помощи помады аккуратно зачесал волосы назад. Из зеркала на него смотрело лицо, безупречное в своем совершенстве. Было время, когда он ненавидел свою внешность. В подростковом возрасте у него часто возникал соблазн взять в руки бритву и порезать себя, чтобы нарушить эту почти идеальную гармонию черт. Ему казалось, что парочка шрамов исправят дело.
Однако теперь он был рад, что тогда у него не хватило решимости. Ему было что предложить Стефани. И, возможно, его красота сможет, пусть и в малой степени, компенсировать скрытую за идеальной внешностью испорченность.
Прежде чем уйти, он достал из тайника, скрытого за зеркалом, какие-то бумаги и начал задумчиво их перебирать. Всего было четырнадцать листов. Эти записки начали приходить в конце ноября, написанные странным витиеватым почерком и без подписи. По смыслу они не сильно отличались друг от друга. Вот и последняя записка, доставленная в прошлый понедельник, гласила: «Вы с вашей очаровательной подругой прекрасно смотрелись вместе вчера во время верховой езды по парку. Каурая лошадь, на которой каталась ваша приятельница, отравлена и скоро отбросит копыта. Приятного дня».
В дверь постучали.
– Нельсон, я же просил меня не беспокоить. Я позову тебя, если понадобишься.
– Сэр, там ваш отец.
Хэтерфилд вздохнул и сложил бумаги.
– Скажи, что меня нет дома.
Дверь с шумом распахнулась.
– Я все слышал, собачий ты сын.
– Папа! – Хэтерфилд торопливо сунул записки в ящик бюро и, обернувшись, устало посмотрел на отца, одетого к ужину, с напомаженными волосами и ослепительно-белым накрахмаленным воротничком. – Вижу, ты уже вернулся в город. Загородные пейзажи наскучили?
– У меня дела, а твоей матери нужно было посоветоваться с портнихой.
Хэтерфилд кивнул, посмотрев на фрак герцога.
– У меня такое чувство, что я уже помолвлен.
– Как приятно вернуться в город после двухмесячного отсутствия и снова убедиться в безграничной сыновней любви.
Хэтерфилд отступил назад, опираясь руками на бюро.
– Ты же последнее время шарахаешься от меня, если я пытаюсь заключить тебя в свои порочные объятия.
– Это правда. – Герцог скрестил руки на груди. – Я заехал только для того, чтобы лично убедиться, что к тебе вернулось благоразумие и ты готов выполнить свои обязательства.
– Жаль тебя разочаровывать, папа, но с ноября ничего не изменилось.
– От нашего общего друга я узнал, что ты открыто появляешься на публике со своим юным приятелем.
– Ясно. – Хэтерфилд поднял руку и постучал пальцами по подбородку. – Позволь мне высказать предположение. Это твое дело случайно не связано с мистером Райтом и карточным долгом ее светлости? Полагаю, период отсрочки подходит к концу? Могу только догадываться, скольких усилий тебе стоило уговорить его на эту отсрочку в ноябре.
– Я очень благодарен мистеру Райту за то, что он любезно согласился подождать еще некоторое время.
– Чтобы ты тем временем убедил меня жениться на его сестре?
– Его сестре? – Герцог вздрогнул от неожиданности.
Хэтерфилд повернулся к зеркалу, чтобы убедиться в белизне галстука-бабочки.
– Ты еще не понял? Я же сразу разгадал его замысел. Мистер Райт является внебрачным сыном столь почитаемого в обществе отца леди Шарлотты. Что делает тебя и ее светлость… о черт, слово вылетело из головы… это связано с шахматами… вот, вертится на языке. О да, вспомнил. – Он обернулся и посмотрел на отца убийственным взглядом. – Пешками в его игре.
Лицо герцога Сотема стало пунцовым.
– Чушь.
– Вам не удастся заманить меня в сети этого брака, папа. Если тебе нравится быть марионеткой в умелых руках мистера Райта, я не в силах этому помешать. Но я не позволю манипулировать мною. А теперь прошу меня извинить, я опаздываю на встречу.
– С этим юнцом, – выпалил Сотем.
– Вот именно. С этим юнцом. Как я выгляжу, папа? Безупречен, как всегда? Вот и отлично. Обидно, если я утрачу свою внешнюю привлекательность и останусь ни с чем. – Не останавливаясь, он прошел мимо Сотема и направился к выходу.
– Подожди, Хэтерфилд…
– Не могу, папа. Я уже опаздываю. – Хэтерфилд снял пальто с вешалки.
Герцог поспешил вслед за сыном.
– На следующей неделе мы с мамой устраиваем прием на Белгрейв-сквер. Двадцать первого числа.
– В тот же день, что и королевская помолвка у герцога Олимпии, если не ошибаюсь?
– Да. Но твоя мама решила, что…
– Ага. Дай-ка подумать. Ваши светлости не были приглашены на торжество, не так ли?
– Я больше чем уверен, что произошла какая-то путаница. Но в любом случае она решила дать свой собственный…
Хэтерфилд запрокинул голову назад и расхохотался.
– О! Могу себе представить. Вне себя от гнева и унижения, она собирается всем утереть нос, надавит на тех, кто ей чем-то обязан, использует все свои связи и влияние, чтобы насолить герцогу Олимпии и испортить ему прием.
– Как бы там ни было, мы… я… очень хочу, чтобы ты пришел.
Хэтерфилд застегнул последнюю пуговицу и обернулся.
– Зачем?
– Что значит «зачем», черт подери? Потому что ты мой сын. Наш сын.
– Какая чушь. Вы же меня на дух не переносите. Я предпочитаю сам выбирать себе компанию, смирись с этим.
– Хорошо, бери его с собой! Можешь привести твоего… своего друга, – сказал Сотем на одном дыхании. Словно молил о пощаде.
Хэтерфилд остановился. Он с любопытством посмотрел на отца – в его широко открытых, слегка увлажнившихся глазах затаились отчаяние и мольба.
– Что ты задумал, папа? – спросил он тихо.
– Ничего. Ничего не задумал. Это обычный прием, маскарад, и я хотел бы, чтобы мой сын приехал к нам, хотя бы в виде исключения. В обществе много говорят о нашей размолвке, и мне бы хотелось, чтобы все узнали, что… что… – В горле у него застрял комок, и он судорожно сглотнул. – Что между нами нет никакой размолвки. Что мы принимаем тебя таким… таким, какой ты есть. И, как я уже говорил, ты можешь привести своего друга.
– Его зовут Стефан. Стефан Томас.
– Мы будем рады принять у себя мистера Томаса.
Хэтерфилд вертел в руках трость, не отрывая взгляда от лица герцога, которое из багрового вдруг стало мертвенно-бледным. Образ отца в его сознании всегда был неподвластен времени: на пике своего могущества, сильный, широкоплечий, с волевым подбородком, с черными густыми волосами и уверенным взглядом. Кто этот нынешний старик? Как герцог Сотем смог измениться до такой степени? Щеки обвисли, волосы поредели и покрылись сединой, а взгляд стал усталым и неуверенным. И даже косая сажень в плечах, мощь, которая, казалось, могла объять необъятную Британскую империю, исчезла, уступив место унылой сутулости.
Тем не менее он явно что-то затевал. Герцог Сотем никогда не сдавал занятых позиций; он не умел прощать и ничего не забывал; и он не из тех, кто привечает блудных сыновей в своем гнезде на Белгрейв-сквер. Хэтерфилд это прекрасно понимал. Он чувствовал подвох и знал, что если согласится, то сам сунет голову в петлю.
Но не было еще на свете ловушки, которой ему не удалось бы избежать.
И эти опущенные плечи отца, словно он уже признал поражение! Жалкая морщинистая шея…
– Итак, маскарад, да? – уточнил он.
– Да. Всем нравятся маскарады, это факт.
Хэтерфилд глубже надвинул шляпу.
– Хорошо, папа. Я сделаю пометку у себя в еже-днев-нике. А теперь прошу извинить, но у меня действительно очень важная встреча.
Он отступил назад и, пропустив отца вперед, спустился вниз по лестнице и вышел на улицу, где на углу его ожидала коляска.