Лорд Сильверстоун скрестил на груди руки, наклонил голову и, прищурившись, посмотрел на елку.
— Как инженерная работа оставляет желать много лучшего.
Эмили, стоявшая на стремянке высотой девятнадцать футов, которую, похоже, использовали еще для защиты Эшленд-Эбби от лазутчиков Генриха VIII, протянула руку сквозь колючие ветви, пытаясь придать более приличное положение экстравагантной золотой звезде.
— Это не инженерная работа, — отозвалась она. — Это рождественская елка. Праздничный… символ…
— На вашем месте я был бы поосторожнее с лестницей…
— …времени года… собственно, немецкая традиция…
— …правду говоря, у нее весьма сомнительная репутация…
— …возможно, вы слышали песню «О Tannenbaum», в которой… погодите, я уже… почти…
— …в прошлый раз я сам чуть не рухнул… ой, осторожнее…
Лестница покачнулась и упала вниз, описав красивую дугу и оставив Эмили болтаться наверху, вцепившись в ветки.
— …свечка, — договорил Фредди. — С вами все в порядке?
— В полном, — отозвалась Эмили, — если, конечно, елка не опрокинется.
— Боюсь, это запросто может случиться. Уже накренилась.
— Тогда, пожалуй, — процедила Эмили сквозь зубы (рот у нее оказался набит иголками), — вы могли бы поднять лестницу и поставить ее обратно, чтобы мне удобнее было… расстаться с этим… очень праздничным символом времени года.
— Боюсь, это невозможно, — крикнул Фредди, глядя вверх. — Она сломалась. Несчастная старушка, она заслуживала лучшей участи.
Вспотевшие ладони Эмили заскользили по хрупкому стволу.
— Попытайтесь.
— Нет. Нет, ничего не получается, — весело крикнул Фредди. — А как насчет вот чего: я, как сумасшедший, вцеплюсь в елку с другой стороны, а вы неторопливо спуститесь?
Эмили рискнула глянуть на мраморный пол внизу. Очень далеко внизу.
Елка покачнулась.
— Ну, тогда, — сказал Фредди, — раз вы, насколько я понимаю, твердо решили держаться до последнего, может, прислать вам наверх бокал пунша? Или, к примеру, эггнога?
Эмили попыталась ногами нащупать ствол.
— Ваша милость, мне кажется, вы не совсем верно оцениваете всю серьезность моего положения.
— Разве рождественский дед не повеселится от души, заметив вас сегодня ночью? Полная миска желе и все такое. Ха-ха!
— Фредерик…
— Знаете, сейчас вы очень напоминаете мне кота. Если вы начнете двигать ногами, мистер Гримсби, я смогу помочь вам спуститься, подсказывая, на какую ветку нужно вставать. Ну, как пожарная бригада.
— Как мило с вашей стороны.
— Слушайте, прямо под вашей левой ногой есть отличная крепкая ветка, и… ой, держитесь!
Дерево затрещало. Треск раздавался от ветки, за которую Эмили держалась правой рукой.
А ведь сначала эта елка казалась такой прочной! Ее на прошлой неделе привезли специально из Шотландии — благородную ель правильных пропорций, полных двадцати пяти футов высотой — и установили прямо под куполом витражного стекла в центре бального зала Эшленд-Эбби. Рядом с этой елью казались маленькими даже великолепные деревья, которые отец ежегодно рубил в лесу Швайнвальда и устанавливал в зале для аудиенций их зам-ка, украсив свечами и мишурой.
Уж наверное, такое дерево должно устоять под весом единственной женщины скромных пропорций, цепляющейся за верхние ветви.
Эмили схватилась за другую ветку, тут же сломавшуюся. Она вцепилась в ствол, чувствуя себя скорее обезьяной, чем котом. Отвратительная золотая звезда, послужившая причиной всех ее несчастий, сорвалась со своего места и упала в кучу иголок и мишуры внизу.
Дерево покачнулось. Еще раз. Мир вокруг Эмили накренился.
— Мистер Гримсби! — завизжал чей-то голос от двери. Раздался металлический грохот, звон бьющегося фарфора, но все это потонуло в сиреноподобных воплях Люси, ударившейся в истерику.
— Ну, ну, — произнес Фредди. — С ним все хорошо, он крепкий парень. Мы просто должны уговорить его прыгнуть.
— Прыгнуть! — взвыла Люси.
— Прыгнуть! — пискнула Эмили.
— Прыгнуть, — решительно заявил Фредди. — Куда лучше, чем дать дереву придавить вас.
Ель наклонилась еще на фут или целых два.
— Но пол же мраморный! — пропищала Эмили.
— Тем больше оснований прыгнуть самому, до того как дерево рухнет на вас всем весом и безжалостно вдавит в этот мрамор. Ну давайте же. Мужайтесь!
— О! О-о-о! Я не могу на это смотреть! — завывала Люси.
Эмили глянула вниз, на бесконечный мраморный пол с синими прожилками, сверкающий в свете двух великолепных бальных люстр.
— Посмотрел бы я, как стали бы мужаться вы, повиснув тут, наверху.
— Ну давайте, мистер Гримсби! Ничего тут такого нет. Вы приземлитесь на ноги… скорее всего.
Вопли Люси достигли новой степени паники.
— О-о-о! Я умру! О-о-о, мистер Гримсби! Я не могу, не могу этого видеть! Его мозги размажутся по всему полу! Кто будет это отмывать?
Дерево снова пошатнулось. Эмили качнулась назад; теперь ветви нависали над ней, а она цеплялась за ствол руками и ногами. Прямо как гамак в солнечный день, сказала она себе, только у гамаков нет желудка.
— О-о-о, спаси нас Господь! Он убьется!
— Может быть, славный мягкий диван убедит вас сделать решительный шаг, если можно так выразиться. Люси, ты не против прекратить на минуточку эти свои восхитительно впечатляющие вопли и помочь мне…
— Что за дьявольщина тут происходит? — прогремел от двери голос герцога Эшленда.
Вопли Люси застряли у нее в глотке.
Если бы мраморный пол в это самое мгновение разверзся и исторг пылающие языки адского пламени, Эмили бы с радостью разжала руки и упала прямо в объятия сатаны.
— Боюсь, мистер Гримсби несколько застрял, — пояснил Фредди. — В настоящий момент положение довольно неприятное. Я как раз собирался подтащить сюда один из тех диванов, чтобы смягчить падение.
Дерево пошатнулось. Несколько свечек упали вниз и теперь горели на мраморе.
— Да ради всего святого! — воскликнул Эшленд, и его башмаки торопливо застучали по мрамору. — Люси, потуши эти чертовы свечки. Мистер Гримсби, сейчас же отцепляйтесь от дерева!
Лицо Эмили пылало, руки вспотели и стали совсем скользкими. Мишура щекотала ей нос. Каждый мускул ныл от усилий удержаться на тонкой верхушке праздничной елки Эшлендов.
— Сэр, я…
— Я прямо под вами, не бойтесь.
Фредди кашлянул.
— Ты думаешь, это здравый поступок, отец? Мне бы не хотелось потерять вас обоих.
Свалилась еще одна свечка.
— Фредди, ради всего святого, придержи свой проклятый язык. — Голос Эшленда звучал спокойно и уверенно. — Мистер Гримсби, как только будете готовы.
Эмили крепко зажмурилась, но свет люстры прожигал даже сквозь веки.
— Я поймаю вас, мистер Гримсби. Не бойтесь.
Эмили оторвала от ствола ноги. Теперь она болталась на елке, чувствуя, как скользят по иголкам потные руки.
— Все в порядке. Я здесь.
«Я здесь».
Падение продолжалось целую вечность. Воздух овевал горящие щеки, тело бесконечно летело вниз.
«Ну, это было просто, — подумала Эмили. — Интересно, когда я упаду прямо на задницу?»
Тут что-то ударило ее в спину и крепко обхватило. Бесконечно долгое мгновение она шаталась, медленно накреняясь, в точности как елка.
— Ну вот, — сказал Эшленд, уютно удерживая ее в своих объятиях, и рухнул на задницу.
— Ну, этот сочельник я не забуду никогда! — весело воскликнул Фредди и с довольным видом поставил винный бокал. — Нет ничего лучше смертельного ужаса, чтобы разогнать кровь в старых жилах.
— Смертельного ужаса? Мне показалось, вы отнеслись к случившемуся весьма небрежно. Даже легкомысленно.
Эмили допила свое вино, и в следующее же мгновение Лайонел, лакей, подошел сзади и вновь наполнил ее бокал. Сегодня ее пригласили пообедать с семьей — жест доброй воли, хотя она подозревала, что это имеет непосредственное отношение к похожей на пещеру столовой, в которую попытались вдохнуть немного рождественского настроения, пригласив третьего человека. Они с Фредди сидели друг напротив друга, разделенные широченным айсбергом старинной белой скатерти и настоящей выставкой герцогского серебра. Сам герцог Эшленд с молчаливым достоинством устроился во главе стола.
— Ах это! Я всего лишь пытался не дать вам запаниковать. А сам был вне себя от ужаса, поверьте. — Фредди жестом велел Лайонелу наполнить бокал, но тот, кинув взгляд на герцога, не сдвинулся с места. — Во-первых, нам пришлось бы искать другого учителя, и пусть меня расплющит, если бы нам удалось найти человека хоть вполовину такого забавного, как вы, Гримсби.
— Мистер Гримсби, — пророкотал Эшленд. Это были первые слова, произнесенные им за последнюю четверть часа.
— Мистер Гримсби. Конечно. Ха-ха! Пусть меня расплющит, я сказал? На самом деле это вас расплющило бы на этом полу…
— Фредерик, ради бога. Неужели ты не можешь найти другой темы для разговора?
— Отец, ты должен признать, что в аббатстве многие годы не происходило ничего настолько интересного. Все та же добрая старая безмятежность, однообразное существование. — Фредди взял бокал, обнаружил в нем оставшиеся несколько капель и попытался вытряхнуть их в рот. — Конечно, говорят, что беды приходят сразу по три. Только представьте, сколько волнений нас всех ждет!
Лайонел и еще один лакей уносили со стола перемену блюд. Эмили сидела неподвижно, выпрямив спину, пока опытной рукой забирали ее тарелку.
— Поскольку катастрофы не произошло, лорд Сильверстоун, благодаря быстрым действиям вашего отца, думаю, мы можем спать спокойно.
Говоря это, она не смотрела на Эшленда. Она не могла смотреть на него последние несколько дней. Всякий раз как ее взгляд падал на него — в коридоре, в классной комнате или вчера ночью, когда он остановился у библиотеки, чтобы обменяться несколькими вежливыми фразами, — она вспоминала прикосновение его пальцев к своей груди, теплое дыхание у себя на затылке, его губы на нежной коже запястья.
Она вспоминала, как сидела перед ним в одной сорочке, почти голая, и читала негромким голосом страстные пассажи мисс Бронте, надеясь, что он не узнает тембр учителя своего сына, этого нелепого человечка с бакенбардами. Вспоминала, как Эшленд сидел, молчаливый и невидимый, в кресле у нее за спиной; вспоминала, что она все равно ощущала его присутствие, каким-то образом ощущала каждый его неторопливый вдох, каждый ласковый взгляд на свое тело. Вспоминала, как горела ее кожа, как напрягались груди, как между ног все стало влажным и ныло.
Разве возможно после этого смотреть в его ледяной глаз?
Вчера вечером, услышав, как его шаги приостановились возле библиотеки, она всячески обругала себя. Нельзя было задерживаться там, куда в любой момент может войти Эшленд! А когда он вошел и, на удивление, весело ее приветствовал, она пробормотала что-то в ответ и встала.
— Совсем ни к чему уходить из-за меня, мистер Гримсби, — сказал он, и Эмили мгновенно покраснела — вся кровь рефлекторно бросилась ей в лицо, стоило только вспомнить интимность его слов в отеле, притягательный рокот его голоса, произносившего ее имя.
Эмили.
Она сказала, что как раз собиралась уходить, потому что уже начиталась, и выскочила из библиотеки, стараясь не прикоснуться к его массивному телу, словно он болел чем-то заразным, — тифом, или дифтерией, или инфлюэнцей чувств. Господи, а если он ее узнал? Волосы, фигуру или руки?
Да и вообще, что она делала в том номере в отеле?
Она сошла с ума. Влюблена до безумия, безумно одержима им.
Сумасшедшая.
Не следовало принимать это приглашение на обед. Нужно было сказать, что она плохо себя чувствует после падения с елки, и попросить поднос в комнату. Но она же не могла устоять, верно? И страшась оказаться рядом с герцогом Эшлендом, она с той же силой мечтала об этом.
— Мистер Гримсби, — сказал герцог, и она тотчас же вновь ощутила, как его руки обнимают ее, как они вдвоем падают на мраморный пол. Метафора, если таковая вообще существует. — Мистер Гримсби, вы меня слышите?
Эмили резко вскинула голову.
— Да, ваша светлость! Прошу прощения. Я… витал в облаках.
— Не самое подходящее занятие для Йоркшира, — тут же вставил Фредди.
— Я всего лишь хотел осведомиться, хорошо ли вы проводите Рождество. Разумеется, несмотря на смертельную опасность.
Боже правый, неужели она видит смешинку в голубом глазу герцога?
Эмили подтолкнула вверх очки.
— Да, сэр. Хотя, пожалуй, я предложил бы на следующий год вложить герцогские деньги в более прочную лестницу.
— Безусловно, я самым серьезным образом обдумаю ваше предложение. — Ей показалось, что герцог сейчас в самом деле улыбнется, но он только сделал глоток вина. — Осмелюсь предположить, что для вас довольно тяжело отмечать Рождество без близких людей, да еще в таком отдаленном и весьма непривлекательном уголке Англии.
— Вовсе нет, сэр. Я чувствую себя тут как дома.
Она знала, что Эшленд внимательно изучает ее, и старалась по возможности не покраснеть еще раз. Вернулись лакеи со следующей переменой. Десерт, облегченно отметила Эмили. Традиционный сливовый пудинг, почти утонувший в коньячном соусе. Вдруг стало очень больно — это напомнило ей, как проходило Рождество в детстве, пока не умерла мама. Мама всегда настаивала на английских ритуалах.
— Я рад это слышать, мистер Гримсби, — сказал наконец Эшленд.
— Еще как, — поддакнул Фредди. — Я прямо чувствую, как вы становитесь частью семьи. Ужасно здорово, что сегодня вечером вы с нами, разгоняете унылую мрачность одинокой столовой. — Он сунул в рот полную с верхом ложку пудинга, закатил глаза к небесам и задумчиво заработал челюстями. — Слушайте, — проглотив, воскликнул он. — Мне в голову только что пришла блестящая мысль!
— Надеюсь, она связана с греческими ямбами, — заметила Эмили, с трудом подавив желание взглянуть на часы, стоявшие на каминной доске. Она отсчитывала минуты, дожидаясь, когда можно будет сбежать от беспощадного внимания герцога Эшленда. Чем скорее закончится этот обед, тем лучше. Тогда она сможет вернуться к привычной рутине и питаться с подносов, принесенных в комнату, или время от времени появляться за столом прислуги, чтобы ее не сочли высокомерной. Так она будет в безопасности. Не попадаясь на глаза герцогу, она сможет придумать, как избавиться от этой безумной и опасной одержимости, от такого сильного желания, что оно превратилось в физическую боль в груди.
— Ха-ха! Греческие ямбы в сочельник! Какой вы оптимист, мистер Гримсби. — Фредди жадно запустил ложку в коньячный соус. — Нет-нет. Я вот думаю, вы должны присоединиться к нам сегодня вечером в гостиной для традиционного разворачивания подарков и рождественского эля. В конце концов теперь вы — член семьи, раз уж отец спас ваши мозги от размазывания по бальному залу. Это создает между нами своего рода близость. Как по-твоему, отец?
Вилка Эмили с драгоценным грузом сливового пудинга замерла на полпути ко рту.
Она кинула панический взгляд на лицо Эшленда.
Герцог ел свой пудинг. Он прожевал, проглотил и вытер рот. Он скажет «нет». Вилка продолжила свой путь, но во рту пудинг таинственным образом превратился в золу.
Он должен сказать «нет». Это невозможно. Это неприлично. Это…
Опасно.
Эшленд, кажется, даже не догадывался, что сейчас вынесет вердикт сокрушительного значения. На его лице не отражалось вообще никаких эмоций. Он ловкими движениями левой руки сложил свою белоснежную салфетку и положил ее рядом с тарелкой.
У Эмили внутри все горело, но руки оставались холодными как лед. «Скажи „нет“», — мысленно молила она.
Эшленд посмотрел на сына, и его твердые губы тронула улыбка — улыбка! Те самые губы, которые прижимались к ее запястью. Те самые губы, что почти прикасались к ее волосам в наэлектризованной тишине гостиной в «Эшленд-спа-отеле».
Герцог положил ладонь на спинку стула, словно собираясь встать.
— Думаю, это прекрасная идея, Фредерик, — произнес он. — В самом крайнем случае мистер Гримсби оживит беседу греческими ямбами. — Он обернул к Эмили свое пиратское лицо, умудряясь выглядеть одновременно властно и нецивилизованно с этой своей черной глазной повязкой и серебристыми волосами. — А вы что скажете, мистер Гримсби? Мы, конечно, унылая пара, Фредди и я, но это же лучше, чем ждать день подарков, а?
— Я… — Эмили беспомощно покачнулась. Конечно же, она купила для них подарки, еще неделю назад, в магазинах «Эшленд-спа». Книгу для Фредди, ручку для Эшленда. Мисс Динглеби всегда делала подарки на Рождество своим подопечным и их родителям, поэтому Эмили и купила эти безделушки на случай, если от нее этого ждут.
— Ой, ну ладно вам, мистер Гримсби, — сказал Фредди. — Елку уже поправили. Кроме того, я подозреваю, что Люси уже стоит за дверью под омелой и подстерегает вас. Вам будет куда лучше с нами. Безопаснее действовать сообща.
Эмили в ужасе оглянулась на внушительную дверь столовой.
Затем подняла бокал и с безрассудной несдержанностью осушила его до дна.
— Да, конечно, — сказала она. — Я буду в восторге.