Герцог Олимпия с доброжелательным удовлетворением рассматривал сидевшую перед ним пару.
— Невыразимый восторг, — улыбаясь, повторил он и сложил пальцы домиком. — Я на это почти не надеялся.
— Чепуха, — отрезал герцог Эшленд. — Вы все это спланировали заранее. Думаю, уже и удивлялись, какого дьявола все так затягивается.
— Ничего подобного, ничего подобного. Моя Эмили — грозный противник. — Олимпия перевел взгляд на юную личность с бакенбардами, сидевшую в соседнем кресле, и Эшленд опять вздрогнул. Даже зная, что прячется под этими баками и этими очками, под напомаженными и прилизанными золотистыми волосами, он не мог до конца поверить, что это Эмили. Его Эмили, чье гибкое тело так охотно поднималось навстречу ему, чьи груди он держал в ладони всего несколько часов назад. Эмили, шептавшая ему на ухо такие нежные слова и целовавшая так, словно верила в то, что говорила.
Но той Эмили больше нет. Есть принцесса Эмили.
Он сглотнул поднявшуюся к горлу горечь. Здесь нет места эмоциям.
— Это правда, но мы здесь не для того, чтобы аплодировать выдумкам вашего сообразительного ума, Олимпия, или мастерству, с которым ваша племянница сыграла свою роль. Мы здесь, чтобы определить наши дальнейшие шаги для разрешения ситуации. Возможно, вы будете так добры, что кратко изложите мне состояние дел.
Олимпия, все еще улыбаясь, откинулся на спинку кресла.
— Простите. С возрастом я стал сентиментален, а ваш случай так долго приводил меня в недоумение. Да. Хольстайн-Швайнвальд. Чертовски загадочная задача. Мои расспросы не дали почти ничего.
И без того прямая спина Эмили выпрямилась еще на один царственный дюйм.
— Где мисс Динглеби?
— Кто такая мисс Динглеби? — спросил Эшленд.
— Мисс Динглеби, — не меняя выражения лица, ответил Олимпия, — несколько лет действовала в Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофе как мой агент, с тех самых пор, как я впервые заметил в княжестве события необычного характера.
Эмили ахнула.
— Все это время!
— Наверняка ты подозревала. Если не раньше, то уж в последние несколько месяцев точно.
— Я знала, что она… думала, что, может быть… — Эмили закусила губу. — Эшленд прав, верно? Вы спланировали все это с самого начала!
Олимпия широко развел руками.
— Зависит от того, что ты называешь началом. Я всегда особенно внимательно следил за политическими событиями в твоей стране, моя дорогая, поскольку имел там такие близкие родственные интересы. Регулярная кончина ваших мачех разбудила во мне определенные подозрения.
— Вы считаете, что их всех убили?
Олимпия пожал плечами:
— У меня нет доказательств. И все-таки в Европе существует некая подпольная организация, пылкие анархисты, стремящиеся уничтожить сначала всех монархов континента, а затем и правительства.
Сердце Эшленда пропустило удар.
— Вы думаете, это работа «Свободной крови»?
— Как вам известно, не существует более эффективного катализатора политической нестабильности, чем государство без законного наследника.
Эмили побелела.
— И мою мать тоже?
Эшленд проницательным взглядом следил за Олимпией.
— Но что-то у вас имеется.
Олимпия вышел из-за стола и подошел к шкафчику у стены, откуда извлек простую серебряную чашку и протянул ее Эмили.
Она покрутила чашку в руках и прошептала:
— Герб Хольстайна.
— Ее переслала мне мисс Динглеби. Нашла на прикроватном столике твоей третьей мачехи в ночь перед тем, как твой сводный брат родился мертвым. Химический анализ показал, что в остатках содержалось мощное и особенно токсичное абортивное средство.
— Боже праведный.
— Нельзя не отметить, что все жены вашего дорогого отца умерли в родах, производя на свет мертворожденных младенцев.
Взмахнув полами своего превосходного сюртука, Олимпия снова сел за стол.
Эмили все еще смотрела на чашку. Ее длинные пальцы, державшие тусклое серебро, дрожали, губы выделялись на белом лице кроваво-красным пятном. При виде ее горя грудь Эшленда сжалась, дыхание перехватило.
— Почему вы ничего не говорили раньше? — спросила Эмили.
Эшленд скрестил на груди руки, пытаясь сохранить хладнокровие.
— Потому что подобного рода информацию лучше придерживать до момента, когда нужно будет ударить. Правильно, Олимпия?
— Верно. А с мисс Динглеби вы находились в надежных руках. Сейчас она занимается расследованием по своим каналам. Видишь ли, мы получили твое сообщение, и оно только подтвердило наши страхи.
— Какие страхи? — спросила Эмили.
— Что кто-то сует нос в наше расследование. И кто-то обнаружил, где мы тебя спрятали.
— Преуспели там, где я провалился, — отрывисто бросил Эшленд и снова взглянул на Эмили. Он то и дело исподтишка кидал на нее взгляды, пока они тряслись в поезде до Лондона, в кебе от станции до Парк-лейн, но ее тайна оставалась от него скрытой. Его мозг, натренированный принимать любую, самую удивительную, информацию и действовать без колебаний, не мог воспринять это. И дело не только в том, что Эмили — это Гримсби. Он всегда чувствовал странную нежность к учителю, что, слава богу, все-таки демонстрировало своего рода подсознательное угадывание ее истинной натуры. Дело в том, что Гримсби был Эмили, пропавшей германской принцессой, блистательной и неприкасаемой. За весь день Эшленд едва сказал ей хоть слово. Он не знал, то ли удушить ее за обман, то ли заняться с ней страстной любовью, потому что наконец-то она предстала перед ним без маски, то ли просто смотреть на нее с тоской и благоговением.
И, как обычно, укрылся за молчанием.
— Не вините себя, молодой человек, — заявил Олимпия. — Дай я хоть малейший намек, вы бы моментально разоблачили ее. В любом случае теперь нам выпала благоприятнейшая возможность.
Как всегда, добродушное лицо Олимпии не выдавало его мыслей. Но Эшленд учился своему ремеслу именно у герцога. Эшленд услышал слова «благоприятная возможность» и сразу же понял, что они означают.
— Нет, — отрезал он. — Эмили вы рисковать не будете.
Плечи Олимпии, обтянутые превосходно сшитым сюртуком, едва заметно распрямились. Он, не моргнув глазом, посмотрел на Эшленда.
— Эмили, дорогая моя, будь так добра, позволь мне несколько минут побеседовать с нашим другом, герцогом Эшлендом, с глазу на глаз.
— Не позволю.
— Я так и подумал. — Он продолжал смотреть прямо на Эшленда, мрачно и холодно. — В таком случае прости мне мою прямоту, но я должен поинтересоваться, что именно дает герцогу право так решительно действовать от твоего имени.
— Я отвечу с той же прямотой, сэр. Ваша племянница — моя нареченная невеста.
Эмили взвилась с кресла.
— Это неправда!
— Разве? — Олимпия наконец-то посмотрел на нее, и на этот раз в уголках его глаз собрались морщинки. — В этом вопросе вряд ли могут возникнуть сомнения. Вы либо помолвлены, либо нет.
— Я связан с ней честью. Я женюсь на ней.
— Чепуха, — отрезала Эмили. — Между нами не существует никаких обязательств. В особенности теперь, когда все изменилось.
— Не согласен. Ничего существенного не изменилось. — Эшленд обратился к Олимпии: — Начать с того, что я ее скомпрометировал.
— Так-так, — поцокал языком Олимпия.
— Во-вторых, есть вероятность, что она носит моего ребенка.
— Как потрясающе. Это правда, моя дорогая? Такое возможно?
— Я… — Эмили открыла рот и тут же закрыла его. На белом лице внезапно появились красные пятна. Она кинула беспомощный взгляд на Эшленда, перевела его на дядю. — Это ничего не меняет. Я не выйду за него. Я не выйду за мужчину…
— Ты не будешь ходить по этой земле, вынашивая моего ребенка…
— …исключительно из-за какого-то архаичного чувства долга, уж не говоря об устарелом понятии…
— …без моей защиты и моей фамилии…
— …несомненно, начнет сожалеть о таком необратимом шаге…
— …уж не говоря о том, что я буду защищать тебя своим телом…
— …если у меня есть собственные средства…
— ТИХО! — Олимпия встал со стула и уперся ладонями в стол. — Дойдете вы двое до алтаря, не разорвав друг друга на кусочки, или нет, в данном случае значения не имеет.
— Разве? — спросила Эмили, все еще держа палец поднятым вверх.
— Разве? — воскликнул Эшленд и встал, чтобы Олимпия над ним не нависал.
— Совершенно несущественно, честное слово. Достаточно просто обручиться, — ответил Олимпия. — Публично обручиться. Герцог Эшленд и пропавшая принцесса Эмили из Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа. Ужасно романтичная история. Будет дан бал, чтобы отпраздновать помолвку, вам не кажется?
Он едва успел договорить, как с угла его стола послышалось какое-то странное жужжание. Олимпия вскинул брови.
— Прошу прощения. — Он потянулся и поднес к уху предмет, напоминающий удлиненный колокольчик.
Эшленду показалось, что у него в ухе все еще жужжит. Он снова скрестил на груди руки, пока Олимпия обменивался отрывистыми словами со странным приспособлением. Эмили сидела молча, но Эшленд чувствовал, что она слегка дрожит. Ее пылкое молодое тело напряглось от эмоций. «Позволь мне с этим разобраться, — хотелось сказать ему. — Это мой мир. Успокойся. Позволь позаботиться о тебе».
Трубка щелкнула, возвращаясь на место.
— Прошу прощения. Я сообщил мисс Динглеби о развитии событий. Сейчас она к нам присоединится. Думаю, трех недель подготовки будет достаточно. Сезон еще не начался, но осмелюсь предположить, что нам удастся убедить какое-то число гостей вернуться в столицу на празднование. Эмили, разумеется, останется тут, со мной. Маскировка ей больше не потребуется. У вас есть дом в городе, Эшленд?
— Пока нет.
— Насколько мне известно, как раз сейчас сдаются внаем несколько вполне подходящих особняков. Разумеется, вы заберете сюда из Йоркшира как можно больше прислуги — не нужно, чтобы по дому болтались незнакомые люди.
Эшленд шагнул вперед и ткнул пальцем в самую середину безукоризненно чистого гроссбуха Олимпии в кожаном переплете.
— Я уже сказал, что вы не будете подвергать риску Эмили.
— Мой дорогой друг, в моем доме ей не угрожает никакая опасность! Я лично обеспечиваю ее безопасность.
— Во-первых, я остановлюсь там, где будет жить Эмили.
— Это совершенно неподобающе.
— Мне, черт возьми, плевать. Во-вторых…
В дверь постучались.
— Войдите, — сказал Олимпия.
За спиной Эшленда открылась дверь, по деревянным половицам резко зацокали каблуки, но на ковре звук шагов оборвался. Олимпия глянул в сторону вошедшего.
— А! Мисс Динглеби!
— Я помешала?
— В общем-то, да, — сказал Олимпия. — Есть сообщения?
Ее голос был теплым, но деловым, как Эшленд и ожидал. Олимпия всегда подбирал себе оперативниц одного типа.
— Боюсь, мое утреннее задание не принесло результатов. Но комнату Эмили наверху обезопасили. Ночью я перенесу туда свою койку. А пока я отправила Ганса на улицу — пусть последит, вдруг кто-нибудь следовал за ними из Йоркшира?
— Никто, — не оборачиваясь, ответил Эшленд.
— Вы уверены? — спросила мисс Динглеби.
Он обернулся.
— Надеюсь, вы не подвергаете сомнению мою компетенцию, мисс… — он внимательно окинул взглядом ее угловатые формы, — …Динглебат, кажется?
Мисс Динглеби благосклонно улыбнулась.
— Однако вам потребовалось несколько месяцев, чтобы разобраться в маскировке Эмили.
— Если бы вы выполняли свою работу как следует, мадам, ей бы не пришлось скрываться.
— Прошу прощения. Вы вообще представляете себе, какому врагу мы противостоим, ваша светлость?
— Я проникал в самые смертоносные культы в…
— А ну прекратите, вы оба! — вскричала Эмили.
Эшленд повернулся. Эмили стояла, подбоченясь, раскрасневшаяся, а синие глаза из-под очков испепеляли их обоих. Фальшивые бакенбарды встали торчком.
— Прекратите говорить обо мне и строить планы так, будто я всего лишь пешка на шахматной доске и меня можно передвигать, куда пожелаете! Вы! — Она ткнула пальцем в сторону Олимпии. — Вы спланировали каждый шаг всего этого, так? Вы отлично знали, что я подпаду под чары Эшленда, и заманили его в… смертельную опасность, не имеющую к нему ни малейшего отношения! Рискуя его жизнью, в точности, как поступили в Индии, когда из-за вас его едва не убили! Я не позволю вам повторить это!
Эшленд открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, но не нашел слов. Не существует слов, чтобы ответить этой необыкновенной леди, этой пламенной принцессе, сражавшейся за него, ради него, с яростью, распиравшей ее царственное златовласое тело.
— А вы! — Эмили повернулась и ткнула обвиняющим пальцем в сторону Эшленда. — Вы не будете рисковать своей жизнью во время публичного обручения со мной! И спать в этом доме со мной вы тоже не будете!
Дар речи вернулся мгновенно. Он схватил ее за плечо.
— Клянусь Богом, буду!
— Нет! — Эмили, не дрогнув, смотрела в его изуродованное лицо. — Начать с того, что у вас уже есть жена! Или вы забыли?
Рука Эшленда упала.
— Зато я не забыла! — сказала она. — И сомневаюсь, что лондонское общество страдает забывчивостью. Вы не можете ни с кем обручиться, хоть публично, хоть нет. И никаких шикарных балов на Парк-лейн, чтобы заманить в свои сети сумасшедших анархистов!
У Эшленда перехватило дыхание. Грудь болела слишком сильно. Он сделал шаг назад, и нога его опускалась в мягкий ковер целую вечность.
— Разумеется, все так. Пока у меня нет никаких прав.
Ее лицо смягчилось.
— Эшленд…
Олимпия за его спиной деликатно кашлянул.
— Ах да. Ваш неудачный предыдущий брак. Что до него, полагаю, у меня есть решение.
— Никакого решения не существует, — не оборачиваясь, ответил Эшленд. Синева безнадежного взгляда Эмили не отпускала его. — Даже вы не сможете устроить развод достаточно быстро. А даже если и сможете, поспешность помолвки вызовет скандал века.
— А. — Зашуршала бумага, заскрипели половицы. — После вашего визита я взял на себя смелость навести справки по собственным каналам. Этот ответ я получил всего несколько часов назад, сегодня утром.
Перед грудью Эшленда, на самой периферии зрения, появился лист бумаги. Сердце внезапно пропустило удар — от страха, надежды или предвкушения. Он схватил бумагу и медленно опустил взгляд на напечатанный текст.
СОЖАЛЕЕМ ГЕРЦОГИНЯ ЭШЛЕНД УМЕРЛА ОТ ТИФА В СВОЕМ ДОМЕ НА ВИА НАТАЛЕ РИМ ИТАЛИЯ 19 СЕНТЯБРЯ 1887 ТЕЛО ПОГРЕБЕНО НА АНГЛИКАНСКОМ КЛАДБИЩЕ 21 СЕНТЯБРЯ 1887
— Соболезную вашей утрате, — сказал герцог Олимпия.
Когда Эмили снова нашла герцога Эшленда, он был одет в толстое шерстяное пальто, делающее его крупную фигуру еще внушительнее. Лакей протягивал ему шляпу и перчатки.
— Идете прогуляться? — спросила она от подножия главной лестницы.
Он повернулся, и дыхание Эмили замерло. Лицо его было жестким, повязка на бледной коже казалась черным поперечным разрезом. Увидев Эмили, снова одетую в женское платье, он застыл всем массивным телом.
Эмили пересекла холл.
— Можно с вами поговорить?
Он рукой показал на маленькую утреннюю гостиную, окнами выходившую на парк. Его молчание заставляло нервничать. Они едва ли обменялись хоть словом с тех пор, как час назад Олимпия показал им ту роковую телеграмму. Тогда на лице Эшленда и возникло это самое суровое выражение, и он вернул бумагу ее дяде, негромко бросив:
— Благодарю.
Затем поклонился им обоим и вышел из комнаты.
Он и теперь ничего не говорил, просто пропустил Эмили перед собой в гостиную. Огонь в камине с простой полкой белого мрамора старался изо всех сил, прогоняя январский холод. Эмили подошла к камину и протянула руки над шипящими углями.
— Вы уже сообщили Фредди? — спросила она.
— Да. Он воспринял новость очень спокойно.
— Конечно, он же ее совсем не знал. Он сказал мне как-то, что она никогда не была для него по-настоящему живой. Скорее призраком.
— Да.
Эмили обернулась. Герцог стоял у окна и смотрел на скелеты деревьев в Гайд-парке. Шляпу и перчатки он держал в руке, повернувшись к ней своим безупречным левым профилем со строгими и прекрасными чертами. Слабое зимнее солнце придало его волосам почти неземной оттенок белого.
— Кто этот человек, которому мисс Динглеби поручила охранять дом? Ганс, кажется.
Эмили вздрогнула.
— Камердинер моего отца. Он помог нам бежать.
— Вы уверены в его преданности?
— Как в самой себе, — ответила она.
Эшленд, прищурившись, смотрел на улицу за окном и о чем-то размышлял.
— Куда вы идете? — спросила Эмили.
— У меня есть небольшое дело, — ответил он. — А затем нужно многое организовать. Посетить поверенного, телеграфировать в аббатство. Я бы предложил обвенчаться в марте, если вам это удобно.
— В марте!
Наконец-то он повернулся. Широкие плечи почти перекрывали и без того слабый свет, падавший из окна.
— Если вы хотите что-нибудь роскошное, у нас хватит времени все устроить. А тем временем я не успокоюсь, пока не обнаружу и не устраню угрозу вам и вашей семье. Я нахожу усилия, предпринятые вашим дядей, крайне неудовлетворительными.
— Мы не…
— Кроме того, я займусь поисками дома здесь, в городе, поскольку понимаю, что вам вряд ли захочется круглый год жить в Йоркшире. Буду рад, если вы присоединитесь ко мне. На какое-то время сюда приедут слуги из Эшленд-Эбби, вы не возражаете? Я распоряжусь соблюдать строжайшую тайну касательно вашей маскировки.
Эмили хотела глубоко вдохнуть, но ей помешал впившийся в ребра корсет. Она не могла в гневе накинуться на Эшленда, не сейчас, ведь он только что испытал такое потрясение.
— Я не соглашалась выйти за вас замуж, Эшленд. Я вообще ни на что это не соглашалась. Помолвка, бал — это сплошные угрозы вам и вашему сыну. Замужество! Дом в городе, так далеко от моей родины!
Эшленд потрогал поля шляпы, заткнул ее под мышку.
— Я и сам не в восторге от идей вашего дяди. Не вижу никаких причин рисковать вашей жизнью на чертовом приеме, но Олимпия всегда предпочитал грандиозный размах, а не более тонкий подход. По крайней мере нам выпадает возможность покончить с этим злом одним ударом, а вы будете под надежной защитой. Я не отойду от вас ни на секунду.
Эмили подумала о полуобнаженном блестящем теле Эшленда, когда тот с какой-то механической силой лупил кулаками по кожаному мешку в подвале аббатства.
— Вы избегаете вопроса, Эшленд. Вы же понимаете, что я говорю не про бал как таковой.
Он спокойно посмотрел на нее своим суровым голубым глазом. Огонь согревал спину Эмили, но впереди ей было еще жарче — лицо и грудь, и живот горели под уверенным взглядом Эшленда, словно она стояла перед ним голая. Он сделал два больших шага вперед, протянул руку и с поразительной нежностью провел пальцем по ее подбородку.
Эмили потеряла дар речи. Прикосновение Эшленда пронзило ее тело, как электрический разряд.
Его рука упала.
— Разумеется, я не буду принуждать вас выйти за меня замуж, — произнес Эшленд, натягивая перчатку. — Простой английский герцог, почти сорокалетний, искалеченный войной, вдовец, уже имеющий сына, — вероятно, это плохая добыча для молодой и необыкновенно красивой принцессы Германии. Но поскольку я уже подло соблазнил вас, поскольку вы сейчас находитесь в рискованной и неясной ситуации, не соответствующей вашему положению, молю вас, окажите мне великую честь и позвольте посвятить мою жизнь обеспечению вашей безопасности и счастья. Доброго дня, мадам.
Герцог Эшленд поклонился, надел шляпу и вышел.
Пронзительный голос Элис разнесся по комнате, как тявканье встревоженной комнатной собачки.
— Ваша светлость! Какой необыкновенный сюрприз!
Эшленд повернулся. Его свояченица стояла в дверях, стиснув руки у обтянутой синим шелком талии. Лампа отбрасывала на одну сторону ее лица ломаную тень.
— В самом деле, — отозвался он, — этот день полон самых потрясающих сюрпризов, начиная с раннего утра. Сомневаюсь, что я смогу выдержать еще один, поэтому прошу быть совершенно откровенной со мной, Элис. — Он шагнул вперед и оказался так близко от нее, что выдохнул ей прямо на темные волосы: — Совершенно откровенной.
Элис отшатнулась и нервно засмеялась.
— Ну что вы, ваша светлость! Просто не понимаю, о чем вы. Я и так была с вами полностью откровенна.
— А! В таком случае предполагаю, что от вашего внимания просто ускользнул тот факт, что моей жены нет в живых уже почти два года. Умерла от тифа в Риме и там же похоронена. Вероятно, деньги, которые вы ей переводили, получал кто-то другой?
Рот Элис открылся, закрылся, снова открылся…
— Сэр! Уверена, что я не…
Эшленд вытащил из кармана часы и посмотрел на циферблат.
— Час поздний, Элис. Боюсь, у меня нет времени выслушивать ваши протесты, за которыми последуют мои угрозы и проклятия и ваше неизбежное признание. Скучно, глупо и совершенно бессмысленно. Пожалуйста, сядьте, и я в присущей мне лаконичной и сухой манере объясню вам, как обстоят дела. Собственно, вам говорить вообще не придется.
Элис на неверных ногах побрела вперед и, дрожа, опустилась на стул.
— Первое и самое главное: мисс Расселл знает о смерти матери? Либо кивните, либо помотайте головой.
Элис медленно качнула головой вправо-влево.
— Так я и думал. С этой минуты вы освобождаетесь от обязанностей опекуна. Вы прикажете немедленно упаковать ее вещи, а в течение недели вам надлежит выехать из этого дома. Я разрешаю вам оставить себе ваши пожитки и сбережения, которые вы сумели скопить за время своего мошеннического опекунства, но впредь никаких денег вы не получите, а любые контакты с Мэри вам будут запрещены. Это понятно?
Элис сидела, как замороженная.
— Будьте любезны кивнуть головой, Элис, если сказанное вам понятно.
Она кивнула.
— Очень хорошо. А теперь вставайте и сделайте необходимые распоряжения. Мэри и ее гувернантка покинут дом в течение получаса.
Элис с белым лицом и широко распахнутыми глазами встала.
— Но ваша светлость! Что вы намереваетесь с ней делать?
— Разумеется, воспитывать, как свою дочь.
— Ее? Но она же не ваша! Это отродье Изабель, ее и того графа, они обманывали вас в вашей же собственной постели…
Эшленд заговорил медленно и четко:
— Я не знаю, что вы имеете в виду. Леди Мэри Расселл рождена моей женой во время нашего брака. Она — мой законный отпрыск, но ей пришлось жить не признанной и не желанной теми, от кого она по праву могла ждать любви и защиты. Этой несправедливости пришел конец. Вы немедленно пришлете ее милость сюда, ко мне, чтобы я смог сам сообщить ей эту новость.
— Да, сэр. — Она, как в трансе, двинулась к двери.
— Элис, — негромко окликнул ее Эшленд.
Она остановилась.
— Вы в самом деле думали, что я не узнаю? В самом деле считали, что так может продолжаться вечно?
Элис круто повернулась.
— А вам-то какое дело, если и думала? Изабель все-таки получила то, что заслуживала! Она вас дурачила, всех вас, а вы бегали за ней, как шавки, и нюхали у нее под подолом! Просто удержаться не могли, правда? И никогда не понимали, что она собой представляет. Не могли поверить, что такая красавица может быть… о, не злом, а просто ребенком, эгоистичным ребенком. Небось вы думали, что граф был ее первым любовником? Небось думали, что можно спокойненько отправиться в Индию со своим полком, а Изабель прекрасно обойдется без внимания, без всеобщего восхищения и флирта? Небось думали, она такая же верная, как вы!
Эшленд смотрел на нее, сжимая и разжимая кулак.
— Полагаю, так я и думал.
Элис отвернулась, шагнула вперед, но остановилась в дверях и еле слышно произнесла:
— Дело не в вас, ваша светлость. То, что она натворила, почему вас бросила. Просто, чтоб вы знали. Все дело в ней. И я всегда считала, что в мире нет другой такой дуры, раз она ушла от вас.
Эшленд скрестил на груди руки.
Элис смотрела себе под ноги, держась за косяк двери.
— Я оказала Мэри услугу, большую услугу. Она знать не знает, какой шлюхой была ее мать.
— Не знает, — согласился Эшленд. — И да поможет мне Бог, никогда и не узнает.
К тому времени как Эшленд постучался в спальню Эмили, уже стемнело. Ему открыла высокая худая леди с аккуратной прической и посмотрела на него необыкновенно яркими карими глазами.
— А. Мисс Динглеби. Могу я минутку поговорить наедине со своей невестой?
Брови мисс Динглеби взлетели вверх. Розовые губы — с точки зрения Эшленда, чересчур невинные, но Олимпия всегда был чрезмерно ироничен — насмешливо изогнулись. Она оглянулась в освещенную лампой комнату.
— Все в порядке, Динглеби, — послышался резковатый голос Эмили. — Заверяю вас, он меня не похитит.
Мисс Динглеби снова повернулась к Эшленду.
— Благодарение небесам, я сумела хоть как-то достучаться до ее здравого смысла. Так что буду очень вам обязана, если вы не испортите все своей мужской несдержанностью.
— Заверяю вас, у меня нет намерения что-либо портить. — Эшленд помолчал.
— В самом деле? — Мисс Динглеби вызывающе вскинула одну бровь и прошла мимо него, оставив дверь приоткрытой на приличные несколько дюймов. Эшленд ее закрыл.
Он подошел к Эмили, сидевшей на стуле перед красивым секретером красного дерева с пером в руке. Лампа освещала ее золотистые волосы и подчеркивала изящные черты лица. Перо в пальцах слегка дрожало. Сердце Эшленда едва не выскочило из груди.
Он подвинул к Эмили еще один стул и устроился на самом краю. Свет падал ей на очки так, что Эшленд не мог толком разглядеть выражение ее глаз. Возможно, выжидательное. Или настороженное. Эшленд взял ее холодную руку и слегка сжал.
— Ваше высочество, — произнес он, — я прошу о милости.