Лакей стоял навытяжку у двери в кабинет герцога Олимпии, напоминая черно-белого сторожевого пса.
— О Лайонел, — сказала Эмили, — вижу, вас сегодня вечером тоже привлекли к дежурству.
— Ваше высочество. — Он серьезно склонил голову, но лицо осталось бесстрастным.
— Я была бы вам очень благодарна, Лайонел, если бы вы отошли в сторону и тотчас же доложили бы обо мне их светлостям.
При этих словах на серьезном лице Лайонела появилась болезненная гримаса.
— Мне отдано распоряжение, ваше высочество, никого не впускать в эту комнату.
— Фи, — сказала Эмили. — Или фу, или как там еще говорится. Я принцесса Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа, подруга самой жены кайзера, племянница герцога Олимпии и обрученная невеста герцога Эшленда, чьи персоны вы как раз сейчас и охраняете. Заверяю вас, вы имеете полное право отворить мне эту дверь.
— Ваше высочество…
— Разумеется, я не пытаюсь воспользоваться своим положением, — добавила она.
— Ваше высочество…
— О, ради всего святого, Лайонел! И хотя бы ради прежних времен.
Лайонел поколебался, вздохнул и потянулся к дверной ручке.
Двое джентльменов в комнате вскочили на ноги, но смотрела она только на герцога Эшленда, невозможно высокого и устрашающе безупречного в белых бриджах до колен и фраке чернее черного. Белый атласный жилет сверкал на фоне накрахмаленных складок манишки. Взгляд Эмили скользнул по широким грозным плечам и наконец остановился на размытом пятне лица, твердой челюсти, черной глазной повязке, коротко постриженных седых волосах и ледяном голубом глазу.
— Моя дорогая, — произнес герцог Олимпия неотчетливо, из какого-то другого мира, никак не соединенного с тем, в котором она в данный момент существовала. — Ты выглядишь просто красавицей.
Он мгновенно оказался рядом с ней, он целовал ее руку, она бормотала что-то любезное, но образ Эшленда был словно с фотографической точностью выжжен у нее в мозгу.
Снившийся ей дядюшка взял ее за руку и повел в глубь комнаты.
— Мой дорогой друг, я отдаю вам свою племянницу, — сказал он, вкладывая руку Эмили в широкую ладонь герцога Эшленда, поглотившую ее целиком.
— Ваше высочество. — Эшленд поклонился. Она заметила крохотный белый треугольник носового платка, с математической точностью помещенный в кармашек жилета, и забыла собственное имя.
— Дорогая моя, ты покраснела, — воскликнул Олимпия. — Неужели у тебя нет любящих слов для своего будущего мужа?
Любящих слов? Эмили оторвала взгляд от носового платка, напомнившего ей носовой платок из прошлой ночи, и наткнулась на строгий взгляд Эшленда.
Боже милостивый! Этот несравненный герцог, излучающий с трудом сдерживаемую силу, занимался с ней безумным сексом. Вчера ночью. В темной карете.
Звуки и запахи хлынули ей в мозг. То, как подпрыгивала карета, то, как его тело вбивалось в ее. Грязные слова, которые он шептал ей на ухо. Рывки его бедер, когда он изливался в носовой платок.
Его носовой платок.
Его голос, низкий и мощный.
— Эмили, где ваши очки?
Она потрясла головой, прочищая ее.
— В комнате. Мне сказали, что подобные вещи не годятся для балов. — Она выдавила улыбку. — В конце концов я должна выглядеть блестяще.
Эшленд, не мигая, смотрел на нее.
— Прошу меня извинить, — произнес он и вышел из комнаты.
— Куда он пошел?
Олимпия развел руками.
— Не имею ни малейшего представления.
Эшленд вернулся через минуту, держа в руке очки, и с бесконечной нежностью нацепил их ей на нос.
— Так гораздо лучше.
Глаза обожгло слезами, но Эмили их прогнала. Принцессы не плачут, уж во всяком случае, не на людях.
— Благодарю, ваша светлость. Дядя, могу я поговорить с моим женихом с глазу на глаз?
Слово «жених» словно налилось интимностью в этой освещенной лампами комнате.
— Моя дорогая, с минуты на минуту прибудут гости…
Над головой послышался резкий голос Эшленда:
— Ее высочество желает отнять минуту моего времени, сэр.
Усталый вздох Олимпии.
— Очень хорошо. Только умоляю, не нужно портить мою мебель.
Он вышел за дверь прежде, чем Эмили поняла смысл сказанного и снова вспыхнула.
— Ну в самом деле! Почему он такое говорит?
Эшленд хмыкнул:
— Полагаю, это как-то связано с выражением твоего лица.
Она подняла на него глаза и отчетливо увидела его взгляд, больше не ледяной, а теплый и веселый.
— Совершенно не понимаю, о чем ты.
— Правда? Потому что, если не ошибаюсь, я думал о том же самом, о чем и ты. О том же, о чем я думаю с момента утреннего пробуждения. — Он заговорил низким голосом, где-то между рычанием и мурлыканием. — О тебе, оседлавшей вчера ночью мои колени и дрожавшей, когда ты вбирала меня в себя.
— Сэр!
Он подошел на шаг ближе.
— О карете, соединявшей нас вместе, когда мы так ошеломительно трахали друг друга. Ты велела мне всовывать мой большой…
— Сэр! Лакей стоит прямо у двери!
— …сильнее и быстрее…
— Я такое говорила?
— О да. — Он обвил рукой ее талию и крепко прижал к своему телу, облаченному в незапятнанное черное и белое. — Знаешь, о чем я думаю, милая?
— Даже представить не могу.
— Я думаю, что, когда мы поженимся, нужно будет хотя бы раз в неделю устраивать полуночные прогулки в карете.
— Мы шокируем соседей.
— Можно будет менять районы.
Она попыталась отодвинуться, но он держал ее крепко.
— Такое легкомыслие в такой момент! Я пришла, чтобы серьезно поговорить с тобой, в подробностях обсудить предстоящее нам испытание, поделиться моими подозрениями и убедить тебя больше не подвергать себя опасности вроде этой…
Он подхватил ее на руки (к черту все эти голубые атласные юбки и искусные кудряшки) и понес на коричневый кожаный диван герцога Олимпии.
— Ах, это. Все под контролем. Мы с твоим дядей очень толково все обговорили. Бояться нечего.
— Что-что? — Она все еще пыталась вырваться, но он просто опустился на подушки и посадил ее к себе на колени. — Эшленд, вчера ночью на нас напали люди с пистолетами. С пистолетами! И мисс…
— Все под контролем. Сегодня к полуночи вся эта их чертова шайка будет уничтожена. — Он наклонился и поцеловал ее. — А я потребую назначить дату нашего венчания как можно скорее, или я за свои действия не отвечаю.
— За свои действия? — переспросила она, задыхаясь, потому что его теплые губы пункт за пунктом стирали весь долгий разговор, который она мысленно продумала до того, как сюда спуститься. Что-то насчет мисс Динглеби, что-то очень важное…
— Прежде всего заниматься с тобой любовью так часто и тщательно, как это только возможно. В каретах, на диванах. Даже в кровати время от времени, если уж это так необходимо. — Его указательный палец скользнул ей под лиф — лиф с исключительно удобным низким вырезом, отороченный всего лишь тончайшими кружевами, — и погладил сосок.
— Эшленд! Потребовался целый час, чтобы собрать это платье в единое целое, и я не позволю тебе погубить…
Ее слова утонули в очередном поцелуе. Она сдалась и обвила руками его шею. В конце концов, что может быть важнее поцелуев с Эшлендом?
В дверь резко постучали.
— Не обращай внимания, — пробормотал Эшленд уголком трудолюбивого рта.
— Ты уверен… — Он лизнул ее язык, и Эмили задрожала. — …Уверен, что опасности нет? Потому что мне кажется… мисс Динглеби…
— Все под контролем, заверяю тебя. И я не отойду от тебя ни на мгновение. Беспокоиться совершенно не о чем, разве только об этом твоем скандально низком вырезе. — Он смачно поцеловал ее грудь.
Снова стук, на этот раз более энергичный.
— Эшленд, да что такое на тебя нашло? Это совсем на тебя не похоже.
Ее голова упала ему на руку.
— Просто я только что понял, что свободен. Свободен от своего проклятого прошлого, свободен от неотвратимой угрозы в виде шайки убийц, готовых отнять тебя у меня. Свободен жениться на тебе и разделить с тобой постель…
— Совсем не обязательно именно в таком порядке.
— Боже сохрани! Я слишком стар, чтобы придерживаться правил приличия и условностей. — Его рука, оставив лиф, начала нащупывать путь среди множества кружевных нижних юбок. Он уложил Эмили на подушки дивана и вытянулся рядом.
— Да, точно. И это возвращает меня к последнему пункту, который я хотела с тобой обсудить… на самом деле очень важному…
Дверь с грохотом распахнулась.
— Да будь оно все проклято, Эшленд! — воскликнул герцог Олимпия. — Я же дал вам строжайшие инструкции насчет моей мебели!
Кровь пела в жилах у герцога Эшленда и после того, как он станцевал со своей невестой третий вальс. В конце концов все идет как по маслу. С Эмили, стойко и грациозно стоявшей рядом с ним, бесконечная очередь гостей оказалась не такой мучительной, как он боялся. Хорошо воспитанные гости пожимали его левую руку, в основном не выражая неловкости. А Эмили в своем бледно-голубом атласе, приведенном в порядок поспешно вызванной Люси, выглядела просто ослепительно.
Прямо перед их стремительным выходом на лестничную площадку (Олимпия всегда питал пристрастие к театральным эффектам) Энтони вытащил из кармана фамильные сапфиры Эшлендов и надел их Эмили на шею, где они и сверкали в свете электрических люстр.
Они ей идут, думал Эшленд, кружа невесту в вальсе мимо восхищенных вдов, собравшихся в северо-восточном углу бального зала герцога Олимпии. Сапфиры, достойные принцессы.
Так он ей и сказал.
— Вот уж в самом деле достойные принцессы, — отозвалась она. — Ты хотел сказать — жены банкира. Они восхитительно вульгарны.
Он склонился к ее уху:
— В нашу первую брачную ночь я найду им более подходящее применение.
И заработал шлепок веером, но очаровательный румянец на ее щеках стоил этого наказания. Он опустил взгляд, следя за тем, как румянец расползается у нее по груди.
Вальс неуклюже догромыхал до конца.
— Право же, дядя мог бы найти более искусных музыкантов, — заметила Эмили. — Это совершенная дрянь.
— Видимо, им медведь на ухо наступил.
Эшленд бросил внимательный взгляд на Олимпию, стоявшего в противоположном конце зала. Герцог был поглощен беседой с привлекательной леди не первой молодости, сверкавшей бриллиантами, но взгляд Эшленда он почувствовал сразу, слегка повернул голову, потянул себя за мочку уха и вернулся к разговору.
Эшленд повел Эмили по бальному залу и взял с подноса проходившего мимо официанта два бокала с шампанским, ловко зажав ножки в левой руке.
— Кажется, тебе слишком жарко, милая, — сказал он. — Давай прогуляемся по саду.
— Мне ничуть не жарко, и, кажется, я вижу моего дорогого кузена Пенхэллоу вон там, около музыкантов…
Эшленд наклонился и что-то прошептал ей на ухо.
— О. Ну, хорошо. — Она поправила волосы. — Пусть будет сад.
Задачей Эшленда было (и это оказалось самой приятной миссией из всех, порученных ему до сих пор) просто чем-нибудь занимать Эмили, пока Олимпия действует в бальном зале. Эшленд начал еще в библиотеке, соблазняя ее самым бесстыдным образом, и успел целиком завладеть ее вниманием. В результате она вообще не заметила скрытой деятельности в бальном зале. Она получала искреннее удовольствие от бала, пила шампанское и танцевала только с женихом. Смотрела на него, когда они вальсировали, и его сердце останавливалось при виде чудесного тепла, светившегося в ее глазах.
Тепла к нему.
Он — самый счастливый человек на свете.
Выходя через французское окно в прохладную сырость сада герцога Олимпии и придерживая Эмили за спину, Эшленд обернулся всего лишь раз. Олимпия, выделявшийся своей серебристой головой, пересекал комнату, направляясь к секретной панели в стене позади оркестра, где ждала мисс Динглеби с приготовленной ловушкой.
Все на месте. Ему нужно всего лишь не подпускать Эмили к бальному залу. И право же, чем глубже в сад они зайдут, чем больше он займет ее ум и тело, тем в большей безопасности она будет.
Собственно, это его долг.
— Ой, тут так холодно! — воскликнула она. — Давай вернемся обратно. Мы должны вернуться. Наши гости начнут гадать, куда мы подевались.
Эшленд поставил шампанское на пустую вазу, снял свой фрак и накинул его на плечи Эмили.
— Задача решена. Пей свое шампанское, как хорошая девочка.
Он взял бокал и протянул ей.
— Я действительно не должна…
Он положил руку ей на спину и подтянул Эмили к себе.
— Есть старая поговорка, моя милая. Если леди говорит, что не должна, она наверняка сделает.
— Прошу прощения? Где ты этому научился?
— Я служил в армии.
— Эта отговорка кажется мне все менее привлекательной.
Но она улыбалась, она была счастлива. И позволяла увлечь себя все глубже в сад, где свет, падавший из бального зала, уступал место теням. Клумбы все, конечно, оголились, розы были безжалостно обрезаны, кусты словно сжались от февральского мороза. Впереди виднелся ряд самшитов, подстриженных армией садовников Олимпии в форме шара, но Эшленд проворно провел ее мимо них, направляясь к небольшой стеклянной оранжерее, заполненной весенними растениями.
— О, я ее помню! — воскликнула Эмили. — Мы с сестрами устраивали тут чаепития, когда в начале лета приезжали в гости. Это было так весело! Я бы с удовольствием заглянула внутрь, но она, наверное, заперта на зиму.
Эшленд протянул через ее спину руку и извлек из внутреннего кармана небольшой предмет, постаравшись задеть грудь Эмили.
И протянул этот предмет ей.
— О! А как ты раздобыл ключ?
— Я большой специалист по таким вещам.
— Как захватывающе. Интересно, стоит ли тут еще тот старый плетеный шезлонг? Мы любили на нем подремать.
— Стоит.
— Как… о! — Она остановилась в дверях.
Эшленд подошел к ней сзади и обнял.
— Тебе нравится?
— Как ты?… О, это прекрасно!
Она шагнула вперед, в беседку из цветов, ароматных лилий и роз, гардений, срезанных и переполнявших вазы, чувственных орхидей, цветущих в вазонах.
— Часть принадлежит твоему дяде. А я послал несколько человек обчистить цветочные лавки.
Эмили повернулась к нему лицом.
— О, но мы не можем! Бал!
— Шампанское льется рекой. Подозреваю, что там даже не заметят нашего отсутствия.
Он склонился и нежно прильнул к ее губам.
Эмили обняла его за шею.
— Эшленд, ты — романтик.
— Прикуси язык. Я — неотесанный и молчаливый йоркширский герцог. — Он подхватил ее на руки и понес к шезлонгу. Фамильные сапфиры подмигивали ему.
— Это скандально. Мы в самом деле до свадьбы должны вести себя пристойнее. — Эмили мечтательно вздохнула и запрокинула назад голову, потому что его язык приступил к исследованию нежной кожи ее шеи.
— Поверь мне, свадьба произойдет так быстро, как мы только сумеем ее устроить, — сказал он.
— И чем быстрее, тем лучше.
— Я рад, что ты приняла мою точку зрения. — Эшленд оттянул вырез ее платья. Он прилегал плотно, выкроенный точно по мерке, но сегодня груди Эмили казались необычно пышными, они почти вырывались из корсета, и с некоторым усилием Эшленд сумел выманить наружу один темный сосок.
Она гортанно засмеялась.
— На самом деле у меня просто нет выбора.
Эшленд был занят тем, что посасывал нежный сосок, и ответить не смог. Господи, какая она сладкая! Ее спина выгнулась, почуяв его жадное вожделение, член в брюках раздулся.
— Эшленд, ну в самом деле. Сейчас не время для этого. Планы дяди…
— К черту планы твоего дяди. — Эшленд говорил совершенно серьезно.
— Но есть кое-что… Я должна рассказать вам обоим, про мисс Динглеби…
Эшленд поднял голову и положил ладонь Эмили на щеку.
— Мы все знаем про мисс Динглеби. Поверь мне. Как раз сейчас твой дядя с этим разбирается.
— О.
Ее глаза, освещенные луной, округлились.
Он поцеловал уголки ее глаз, ее губы.
— Неужели я позволил бы себе расслабиться хоть на мгновение, будь ты в опасности? Конечно, нет. Олимпия все объяснил. Да, и мисс Динглеби, и все остальное. И прямо сейчас он с этим разбирается. Тебе больше не о чем тревожиться.
— Ты знаешь все? — Голос ее прозвучал взволнованно.
— Абсолютно.
Ее тело в его объятиях расслабилось.
— И ты счастлив?
— Полностью удовлетворен.
Она положила руки ему на плечи.
— Эшленд, я так рада. Ты даже не представляешь, какое это облегчение. Эти последние недели я чувствовала себя в западне, понимая, что подвергаю тебя опасности, хотя ты этого не выбирал. И не хотела загонять тебя в ловушку. Не хотела ничего говорить, пока не удостоверюсь…
От ее мягкого согласия грудь просто переполнилась нежностью.
— Все уже закончилось, милая, или почти все. Впереди только розы.
Она снова открыла рот, но Эшленд прижал к нему палец.
— Больше никаких тревог. Позволь мне заняться с тобой любовью. Позволь подарить тебе наслаждение.
Эмили отвела его палец и улыбнулась.
— Я только хотела сказать, что на этот раз тебе уже не потребуется носовой платок.
Какое-то время он ничего не мог сказать. Казалось, что в груди взошло солнце. Эшленд склонился к ней.
— Да.
Несмотря на кипевшую от желания кровь, он соблазнял ее медленно, дождался, пока она станет влажной и скользкой, и только тогда расстегнулся и погрузился в нее, двигаясь в неторопливом ритме. Он довел ее до оргазма, жестко контролируя себя, заботясь о нежности после вчерашнего безумия. Время словно остановилось; его обволакивали атлас и накрахмаленные нижние юбки, сапфиры и мягкая кожа, аромат редких цветов и ножны Эмили, стискивающие его естество. И все это было настолько восхитительно, настолько томно, что, когда Эмили, содрогаясь и задыхаясь, кончила, мощь собственного оргазма ошеломила его.
Он сделал последний мощный толчок, забыв обо всем на свете, — и об Олимпии, и о мисс Динглеби, и о музыкантах в бальном зале. Остались только Эмили и ее сладкое дыхание на его шее, ее изящное тело, все еще пульсирующее под ним, пока он изливался глубоко внутри.
— Я так рада, — прошептала она несколько минут спустя. Эшленд вытянулся рядом. Оба они еще с трудом дышали, теснясь на узком шезлонге. Эшленд наполовину лежал на ней, опираясь на локоть, разгоряченный, вспотевший, чувствуя, как закрываются отяжелевшие веки. Эмили боялась даже думать, долго ли еще их выдержит старый шезлонг. — Очень рада. С моей стороны это так глупо. Подозревать мисс Динглеби! — Она засмеялась. — Но когда она подошла ко мне с этим своим странным напитком и стала требовать, чтобы я его выпила, меня внезапно охватил страх. «До дна!» — сказала она, глядя на меня так настойчиво. Думаю, в последнее время я в таком беспокойстве, потому что…
Эшленд поднял голову.
— Напиток? — В его голосе сквозь хриплость и расслабленность прозвучала странная нотка. — Какой напиток?
— О, думаю, одна из ее грейпфрутовых смесей. Но тогда я только и могла думать, что она находилась в замке вместе с моими мачехами и составила этот напиток, от которого у них были выкидыши, а раз уж я поделилась с ней своими подозрениями насчет ребенка…
Эшленд резко сел. Накрахмаленный белый галстук позорно помялся и потерял форму.
— Ребенка?
— Ну, она, конечно, уже и сама подозревала, но…
— Ты беременна?
Сердце Эмили словно сковало льдом, кусочки которого отламывались и попадали в кровь. Она открыла внезапно пересохший рот.
— Ну да. В смысле… это возможно. Я так думаю. Я думала, ты знаешь. Когда ты сказал…
Потрясенный взгляд Эшленда метнулся к ее груди, к животу, снова к лицу.
— Ты беременна? От меня?
Эмили ахнула и села, столкнув с шезлонга Эшленда. Он с трудом поднялся на ноги.
— Конечно, от тебя! Какого дьявола ты себе думаешь?
— Прости… конечно, я… просто потрясен… Боже правый! Ребенок. Боже правый! — Он запустил пальцы в свои коротко постриженные волосы. Квадрат лунного света упал через стекло на его лицо, выбелив его, а черная повязка зияла, как бездна.
— Ну а что же, по-твоему, я имела в виду? — Эмили внезапно сообразила, что ее груди самым неприличным образом вываливаются из лифа, и поспешно затолкала их внутрь. — И что имел в виду ты?
— Уж в любом случае не это. Я… — Он помотал головой. — Так что там про напиток?
Эмили встала.
— Мисс Динглеби. Она принесла мне напиток, такой розовый, как раз перед тем как я пошла повидаться с тобой.
— И ты его попробовала?
— Нет! Я же сказала, у меня возникло странное чувство. Я его поставила и пошла в библиотеку, чтобы найти вас с Олимпией и предупредить о своих подозрениях. А ты мне заявил, что все под контролем. Куда ты?
— Обратно в чертов бальный зал, если еще не поздно! — Он споткнулся о горшок с цветком и запрыгал вокруг него, торопливо застегивая брюки.
Эмили шла по пятам.
— Что случилось? В чем дело?
Он резко повернулся и схватил ее за плечи.
— Случилось то, что мы считали, будто мисс Динглеби на нашей стороне. Думали, она двойной агент и притворяется, что она из людей Ганса…
— Ганса!
— Да, Ганса! Он и есть ваш наводчик. Он стоит за всем этим, он их шпион. Но Динглеби убедила его, что работает на «Свободную кровь», а на самом деле устраивала сегодняшнее грандиозное мероприятие, чтобы арестовать их всех с поличным…
— Святые небеса!
— Да только похоже, что она нас переиграла! — Он тряхнул Эмили, отпустил и повернулся к дверям.
— Погоди, Эшленд!
— Оставайся здесь! — приказал он, обернувшись, и распахнул дверь оранжереи.
— Ни за что! Я иду с тобой! Это моя страна, это мой отец и сестры… — Она попыталась обойти его и протиснуться в дверь. Холодный воздух из сада приятно охладил разгоряченное лицо.
Эшленд повернулся и положил большую левую руку ей на щеку.
— Ты носишь нашего ребенка, Эмили. Ради Господа Бога, оставайся здесь.
— Но я…
Не успела она договорить, как он с молниеносной скоростью выскочил за дверь, закрыл ее и запер на ключ.
— Эшленд!
Он уже исчез в тенях сада. Эмили подергала ручку, начала колотить по стеклу, снова подергала ручку. Кровь стремительным потоком неслась по жилам, наполняя ее энергией. Эмили пробежалась вдоль стены, остановилась прямо перед массивной вазой, наполненной оранжево-розовыми розами, и пнула ее ногой.
Запер. Он запер ее!
Она вернулась к двери, снова подергала ручку. Ключ торчал в замке, мучительно близко. Она приложила ухо к стеклу. Это что, крики? Пистолетный выстрел? Или там просто веселятся?
Мисс Динглеби. Разум не мог постичь случившееся. Неужели мисс Динглеби все это время работала на них? Или переметнулась в какой-то момент, заточенная в замке Хольстайн с его бессмысленной жизнью, архаичными традициями, богатством и абсолютной властью над окружающим крестьянством?
Мисс Динглеби. Господи, да как же она могла такое сделать? Вырастить трех девочек до совершеннолетия, а затем убить их отца. И все это ради дурацкой, невозможной причины, ради несбыточных воздушных замков.
Предательница.
Эмили кулаком заколотила по стеклу. Глазами она обшаривала оранжерею, потом глянула на шезлонг, на котором они с Эшлендом только что занимались любовью. Черный фрак Эшленда все еще лежал на подушках, смятый их страстными телами.
Послышался далекий крик, за ним — грохот.
Эмили подошла к шезлонгу, взяла фрак Эшленда, обмотала им левую руку и по усыпанному цветами полу зашагала обратно к двери. Не колеблясь ни секунды, она ударила по стеклу рядом с замком, просунула в дырку правую руку и отперла дверь.
Эшленду потребовалось меньше минуты, чтобы бегом проделать весь путь назад по садовой дорожке и взлететь вверх по каменным ступеням к французскому окну, ведущему в бальный зал, и за это время он успел разработать и отбросить дюжину разных планов.
Что-то точно происходило, это он мог сказать наверняка. Звуки музыки, звонкий смех и гул разговоров превратились в какофонию. Крики, вопли, грохот. Звон бьющегося хрусталя. Эшленд поднялся на верхнюю ступеньку и заглянул в окно: водоворот шелковых платьев и размахивающие кулаки. Окно распахнулось, мимо промчался джентльмен, направляясь в сад. Эшленд успел схватить его за воротник.
— Что случилось? Что происходит?
Джентльмен затараторил:
— Бунт, приятель! Беги, пока можешь!
— Чей?
— Лакеи! Музыканты! Чертов бунт!
Эшленд отпустил его и ворвался в бальный зал.
Его встретил звучный голос герцога Олимпии:
— Успокойтесь все! Полиция уже вызвана! Спокойствие! Опасность вам не угрожает!
Но впервые в жизни никто не обращал внимания на прославленный баритон герцога. На грудь Эшленда кинулась какая-то леди.
— Спасите меня, сэр! Меня сейчас убьют!
Эшленд оторвал ее руки от своей рубашки и отодвинул леди.
— Успокойтесь, мадам. Все под контролем.
Воздух прорезал пронзительный свисток, раздался топот бегущих ног. С высоты своих шести футов пяти дюймов Эшленд увидел реку синих мундиров, вливающуюся в зал из холла. Он отыскал серебристую голову герцога Олимпии.
— Что за дьявольщина тут происходит? Это все Динглеби, так?
— Ее тут не было. Впрочем, и приманки-принцессы тоже. Где Эмили?
— Заперта в оранжерее. Она сказала мне… да дьявол все побери! Оказалось, что Динглеби все-таки работает на них. Она все это и спланировала! — Эшленд снова огляделся, но увидел только полисменов.
— Полная неразбериха, — пробормотал Олимпия. — Лакеи — те, кого дополнительно нанял Ганс, — словно свихнулись, когда принцесса исчезла. Кто-то начал стрелять из пистолета. Мои люди выскочили из оркестра и… да к черту все! — Он утер лоб. — Все придется начинать сначала.
— Но где Динглеби?
— Бог ее знает. Я полный дурак. Мог бы и догадаться.
Эшленд уклонился от бегущего мимо полисмена.
— Слушайте, я думаю, она сбежала. Эмили ее раскусила как раз перед тем, как спустилась в библиотеку.
— Эмили!
— Та предложила ей какой-то напиток, и Эмили думает, это для того, чтобы избавиться от ребенка, который должен стать следующим проклятым наследником…
— Ребенок!
— Да к черту все! Мы должны найти Динглеби!
Олимпия повернулся и свистнул. К нему подбежал один из музыкантов во фраке.
— Делаем все, что можем, сэр. Эти негодяи накинулись на нас совершенно неожиданно. Мы ждали вашего сигнала!
— Да, черт побери. Слушай, Динглеби переметнулась. Здесь разберется полиция. Бери своих людей и прочешите весь город, слышишь? Отыщите Динглеби!
— Да, сэр.
Олимпия снова повернулся к Эшленду, сделав шаг в сторону, чтобы пропустить размахивающего дубинкой полисмена, и сказал:
— Так. Идите приведите Эмили и поднимитесь с ней наверх. Не отходить от нее ни на секунду, вы меня слышите? Безопасность всей Европы сейчас висит на волоске. Если мы допустим, чтобы они ее схватили…
Но Эшленд уже мчался прочь, чувствуя, как холодеет кровь в жилах. А что, если Динглеби все это время пряталась и видела, как он увел Эмили в сад? Что, если она сама устроила этот бунт и дожидалась, пока все начнется, чтобы Эшленд оставил Эмили без защиты?
Ключ. Он оставил чертов ключ в замке, чтобы Эмили не оказалась в ловушке, если с ним что-нибудь случится.
Он промчался через террасу, спрыгнул со ступенек. Стрелой пронесся по дорожке, чувствуя, как обжигает легкие, и застыл как вкопанный перед дверью в оранжерею.
Под луной блестело разбитое стекло. Дверь стояла нараспашку, слегка покачиваясь под дуновением ветра.
— Эмили! — заорал он.
Эхо замерло вдали, остались только отдаленные крики из бального зала, и тут он услышал топот. Кто-то бежал сюда. Эшленд круто повернулся.
— Сэр! О сэр!
Бежала какая-то горничная, придерживая на голове чепец; ее черно-белая униформа только что показалась из тени.
— Кто это? — рявкнул он.
— О сэр! Это я, это Люси. Люси из аббатства, сэр!
— Люси! — Он схватил ее за плечи. Она задыхалась, ловя ртом воздух. — Что? Что случилось?
— Ее высочество, сэр! Я хотела вам рассказать! Но вы так быстро бежали через сад, что я никак не могла вас догнать!
Эшленд глубоко вдохнул, желая хоть чуть-чуть успокоиться. Бешено бьющийся пульс никак не хотел замедляться.
— Все в порядке, Люси. В полном порядке. Что ты должна мне рассказать?
— Ее высочество, сэр! Я уверена, что с ней все хорошо, но как-то странно все это, сэр. Сначала бал, потом драка…
— Что странно, Люси? Говори. — Сердце неистово колотилось о грудную клетку.
— Ну как же, это мистер Симпсон, сэр.
— Мистер Симпсон? Мой дворецкий? Но он же сейчас на Итон-сквер, разве нет?
Люси замотала головой:
— Он приехал сюда. Приехал, как раз когда в бальном зале началась драка. А потом я увидела его… его и ее высочество…
— Что, Люси?
— Они уехали вместе, сэр. Вместе в наемной двуколке, и так быстро, что и не вообразить.