Лондонский дом герцога Олимпии занимал лучшую часть Парк-лейн; он располагался всего лишь в сотне ярдов к северу от величественной статуи Веллингтона. Луиза заняла позицию в парке, напротив дома, с путеводителем Бедекера в руках, внимательно рассматривая окна поверх страниц.
Сердце билось гулко и часто. За одним из этих высоких плотно зашторенных окон находилась ее сестра Эмили. Возможно, она читала книгу или мерила шагами отведенную ей комнату. Или сидела рядом со своим женихом, тем самым, в странной маске и с белыми волосами. Или осторожно выглядывала в окно, думая, кто наблюдает за домом снаружи.
Несмотря на то что был холодный февраль – самое немодное время года, в доме царила суматоха. По ступенькам струился плотный поток людей с цветами, яркими пакетами и музыкальными инструментами. Неподалеку стояло несколько экипажей. У парадного входа топтался человек в ливрее и направлял поток; он останавливал каждого и давал инструкции. В доме готовились к балу в честь помолвки Эмили. У задней двери, несомненно, была такая же суета.
Если Луиза знала, где находится Эмили, – да что там Луиза, все лондонские торговцы явно знали, что происходит в доме герцога Олимпии, – это было известно и заговорщикам.
А где сейчас члены революционной бригады, которые, как известно, выслеживают принцесс в Англии? Может быть, они среди людей, которые деловито снуют взад-вперед под величественным мраморным портиком? Или сидят на козлах экипажей, постоянно подъезжающих к дому? В каждом таком экипаже может быть достаточно взрывчатых веществ, чтобы взорвать все здания парламента.
Или революционером является тот тучный мужчина, который неторопливо прогуливается по дорожке, поглядывая то направо, то налево? Конечно, им может руководить простое любопытство туриста. В этом районе особняки великолепны, ими невозможно не залюбоваться. Или его внимание объясняется некими тайными планами?
Олимпия заверил ее, что в его доме Эмили в полной безопасности. Ее охраняют, как величайшую драгоценность. Но если так, почему он не привез их сюда с самого начала? Как можно обеспечить безопасность Эмили в такой суматохе?
Мужчина прошел мимо, не остановившись. Луиза провожала его взглядом, пока он не скрылся за деревьями. В последний момент, уже собираясь снова вернуться к наблюдению за домом, она краем глаза заметила странное движение.
Очень медленно, лениво, чтобы не привлечь к себе внимание, она сменила позу и взглянула на дорожку слева от себя.
Деревья, несколько спешащих пешеходов. Женщина в черном пальто и шляпке с детской коляской на высоких колесах.
Возможно, у нее просто разыгралась фантазия, подумала Луиза.
Из-за дерева выступил мужчина, огляделся и дернул себя за ухо.
Луиза надвинула шапку на лоб. Под резким порывом ветра дерево над ней жалобно заскрипело. Она заглянула в свой путеводитель и обнаружила, что держит его вверх тормашками.
Уголком глаза заметила, что мужчина еще раз дернул себя за ухо и прислонился к дереву.
Луиза достала из кармана часы, взглянула на них, не видя циферблата, и неспешной походкой направилась к стоявшей неподалеку скамейке. На другом ее конце сидел мужчина, склонив голову набок. Он спал, негромко похрапывая. Луиза села на скамейку, положила ногу на ногу и уткнулась в путеводитель, поверх которого наблюдала за домом герцога.
Суматоха продолжалась. Один из слуг уронил корзину с орхидеями. Пожалуй, орхидеи в феврале – это слишком, но, с другой стороны, не каждый день выходит замуж принцесса. Из-за рассыпавшихся цветов на ступеньках образовался затор. Поток людей, текущий в дом, попал в бутылочное горлышко. Кто-то выругался так громко, что холодный зимний ветер донес его слова до ушей Луизы.
Сидящий рядом с ней спящий мужчина встрепенулся, натянул одеревеневшими на морозе пальцами шапку и уставился на дом.
Луиза перевернула страничку в путеводителе. Мимо проехали два велосипедиста, на несколько секунд закрыв обзор, а когда дом Олимпии снова оказался в поле ее зрения, из двери появился высокий широкоплечий человек. Он обошел цветы и направился в выходу на улицу.
Его шапка была надвинута на лоб, и лица не было видно. Но Луиза успела заметить весьма примечательные уши, большие и торчащие в стороны, как крылья бабочки. Она хорошо знала эти уши. И подбородок, всегда покрытый колючей щетиной, который сама в детстве часто щекотала, стараясь вызвать на серьезном лице улыбку.
Обычно ей это удавалось. Ганс был для нее вторым отцом, более мягким, прощающим. У него всегда находились в кармане сладости для девочек. Именно он, облачив князя Рудольфа в парадные одежды, отделанные золотом, с эполетами размером с суповую тарелку, всегда приводил маленьких принцесс на галерею музыкантов, чтобы они могли полюбоваться сверкающим великолепием государственного бала. Ганс был камердинером ее отца с тех пор, как князю Рудольфу исполнилось восемнадцать лет. Он подстригал ему бакенбарды, поправлял галстуки. Он же одел князя в последний раз и сам положил его в обитый атласом гроб.
Он охранял князя во время их поспешного ночного бегства в Англию. Луиза и ее сестры вошли в дом герцога Олимпии в три часа утра. Процессию возглавляла мисс Динглби, а замыкал ее Ганс.
А теперь он легко перепрыгнул через невысокий забор и присоединился к человеку, стоящему у дерева. Они были вместе. Товарищи по оружию.
Мужчина на скамейке потянулся и встал.
Луиза едва могла дышать. Грудь стиснули щупальца страха. Она повернула голову в сторону, так что могла видеть заговорщиков только краем глаза, и попыталась успокоиться.
Ганс! Нет, этого не может быть. Он просто встречался с Олимпией. Они вместе готовили ловушку для заговорщиков.
Вот и все.
Проблема в том, что Ганс знал всего несколько слов по-английски.
Ну и что? Они приехали уже давно, так что он вполне мог научиться говорить на этом языке. Иначе невозможно жить в чужой стране, ведь так? Ганс достаточно умен, и если поставил перед собой задачу выучить язык, то, несомненно, выполнил ее.
Слова в путеводители расплывались перед глазами Луизы. Проснувшийся человек теперь шел к Гансу и его спутнику.
Мимо проехал велосипедист, за ним еще один. Они перекликались между собой.
Луиза встала, еще раз заглянула в путеводитель и принялась оглядываться то в одну сторону, то в другую. Она делала вид, что ищет Марбл-Арч – триумфальную арку, сооруженную в 1828 году в качестве главного въезда в Букингемский дворец и впоследствии перенесенную в северо-восточную часть Гайд-парка. Книга дрожала в ее руках.
Успокойся, сказала она себе. Это Ганс.
Она решительно направилась в северном направлении, не сходя с усыпанной гравием дорожки. Так она пройдет за спинами троих мужчин. Она шла по самому краю и уже слышала негромкие мужские голоса.
Шаг, еще один, и еще. Голоса стали громче, но разобрать слова было невозможно. Мужчины говорили тихо, слишком тихо для обычной беседы. Английский или немецкий? Трудно сказать. Звуки были низкими, гортанными, но так звучит и английский язык, особенно когда люди говорят шепотом. Английский Ганса – если, конечно, он выучил язык – должен иметь сильный немецкий акцент, разве нет?
Шаг, еще один. Теперь Луиза была прямо за спинами мужчин. Ближе она подойти не сможет. Она напрягла слух, стараясь разобрать слова.
Пожалуйста, пусть это будет английский язык!
До нее донеслось только одно слово – Musiker.
Луизе потребовалось время, чтобы отыскать задний вход в дом Олимпии. Во-первых, аллея, куда выходили задние выходы из особняков, была узкой и темной и с каждой минутой становилась еще темнее из-за быстро сгущающихся сумерек, подкрашенных дымом и копотью.
Во-вторых, она никогда его не видела. По правде говоря, она даже не знала номер дома. Раньше, когда приезжала к дяде, ей незачем было думать о номере дома и расположении заднего входа. Кучер подвозил ее к парадному, а лакей помогал выйти из кареты и провожал в дом со всеми церемониями, соответствующими ее королевскому статусу. Только когда они приехали в октябре, все было не так, но даже тогда их вели мисс Динглби и Ганс.
Она долго шла по грубо мощенной аллее, считая широкие ворота, ведущие в каретные сараи, и, наконец, решила, что нашла то, что ей нужно. Эти ворота были не черными, как другие, а скорее темно-серыми, и их украшал знакомый герб. На том месте, где красовался герб, по мнению Луизы, должен был находиться дверной молоток. Но, возможно, в каретных сараях дверные молотки вообще не предусмотрены. Рядом стояла большая нагруженная телега. Когда Луиза подошла, входная дверь открылась, выпустив двух молодых людей, которые несли пустой ящик. Они переговаривались и весело смеялись.
– Извините, – сказала она, – вы работаете на герцога Олимпию?
Один из парней повернулся к ней:
– Извини, друг, мы торгуем фруктами. Но ты можешь зайти, если надо, и сказать типу, который стережет вход в дом, что тебя послал Нед Эпплз. – И парень весело подмигнул.
– Спасибо, – сказала Луиза.
– Ты можешь поблагодарить меня позже, дружок, – промурлыкал парень, окинув плотоядным взглядом изящную фигуру Луизы. Та отшатнулась.
– Это вряд ли, – пробормотала она.
Внутри в конюшне было темно, пахло лошадьми и кожей. В стойлах обнаружилось несколько лошадей, которые тут же с любопытством уставились на нее. Как и сказал Нед Эпплз, вход в дом преграждал крупный человек. Луиза понадеялась, что он ее не узнает.
Подойдя к нему, она тихо заговорила:
– Добрый вечер. У меня сообщение для мисс Динглби.
– Кто это? – удивился мужчина.
– Мне нужна мисс Динглби. Она… помогает ее светлости. – Луиза внимательно наблюдала за мужчиной. Неужели он не знает этого имени? Она искренне надеялась, что мисс Динглби находится рядом с Эмили, но точно этого не знала.
Мужчина нахмурился:
– Как тебя зовут, парень?
– Меня зовут Маркем. Я – друг. Не могли бы вы ей передать, что я пришел с важным сообщением.
Мужчина слегка наклонился – он на самом деле был огромен, не меньше шести футов и четырех дюймов, – и внимательно всмотрелся в ее лицо:
– Маркем, говорите?
– Да, мистер Маркем. Я – личный секретарь графа Сомертона.
Мужчина выпрямился и крикнул кому-то невидимому:
– Джек, здесь пришел какой-то малый, говорит, что ему срочно нужна Динглби.
Ответа Луиза не услышала, но мужчина кивнул и сказал Луизе, указав на скамью между стойлами:
– Жди здесь.
Луиза проигнорировала скамью и подошла к лошадям. В ближайшем стойле находился любимый вороной герцога. Он, вероятно, узнал Луизу и ткнулся ей в плечо.
– У меня ничего для тебя нет, – тихо проговорила она. – Ты сегодня, наверное, совсем застоялся, бедняга.
Она обняла голову лошади, наслаждаясь ее теплым дыханием, силой, которой было наполнено мускулистое тело. В памяти всплыл Сомертон – такой же черный, ухоженный и полный силы, которая может быть использована для добрых и злых дел, и так же, как и этот конь, застоявшийся в клетке цивилизации.
– Мистер Маркем? – Голос мисс Динглби был громким и резким.
Луиза еще раз погладила голову лошади и повернулась к ней:
– Мисс Динглби, спасибо, что пришли.
Руки гувернантки были сложены на груди и казались стальными лентами, а физиономия была даже мрачнее, чем у Сомертона.
– Какого черта вы здесь делаете, мистер Маркем? Здесь не место для вас. И тем более сегодня, когда я специально вас проинструктировала.
– У меня есть сообщение. Очень важное. Я… – Луиза покосилась в сторону двери и понизила голос: – Я узнала кое-что…
– О чем речь?
Луиза взяла гувернантку за рукав. Очевидно, женщине еще предстояло переодеться для бала. На ней было простое шерстяное платье с длинными рукавами. Луиза потянула ее в тень и прошептала:
– Я узнала, кто предатель.
Мышцы лица мисс Динглби странно дернулись. В тусклом свете фонарей, свисавших с потолка конюшни, ее физиономия приобрела почти демоническое выражение: нахмуренные брови, прищуренные глаза, сжатые губы.
– Что вы сделали?
– Я узнала, кто предатель. Это Ганс.
Мисс Динглби высвободила руку и взялась за дверцу стойла. Лошадь повернула голову, ожидая угощения.
– Девочка, ты уверена?
– Да. Я была в Гайд-парке, наблюдала за домом…
– Что ты делала?
– У меня не было другого выхода. Я должна была лично убедиться, что Эмили в безопасности.
– Глупая девчонка! Ты могла все испортить! Тебе же сказали…
– Мне плевать, что вы сказали! Я…
– Ради всего святого, говори тише.
Луиза замолчала и через мгновение заговорила спокойнее:
– За нее отвечаю я. За нее и за свой народ. И не могу больше стоять в стороне, позволяя вам с Олимпией что-то делать, не ставя меня в известность и не спрашивая согласия. Да, я пришла в Гайд-парк, чтобы наблюдать за домом. И видела двух человек, тоже ведших наблюдение, и третьего, вышедшего из дома. Третьим был Ганс. Они говорили по-немецки. Речь шла о музыкантах.
Мисс Динглби что-то пробормотала. Она повернулась к лошади и погладила ее.
– Кто-нибудь из них тебя видел? – наконец спросила она.
– Нет, уверена, что нет.
– Даже если видели, ты об этом не узнаешь. – Она вздохнула и покосилась на Луизу: – Спасибо за информацию. Я немедленно все сообщу Олимпии, и мы решим, как быть дальше.
– Очень хорошо. Показывайте дорогу.
Мисс Динглби подняла руку:
– Нет. Только не ты. У нас нет времени. Необходимо очень быстро внести изменения в планы, и…
– Найти Ганса и узнать, кто его подельники?
– Да.
– Он предал нас, Динглби, предал нас всех самым низким и подлым образом. Он был для нас как отец. – Луиза сделала над собой усилие, чтобы не расплакаться. – Впусти меня. Я должна поговорить с Олимпией.
– Нет, дорогая. – Голос мисс Динглби стал мягким, почти нежным. – Ты не понимаешь. Ты не имеешь практики, не знаешь, как делаются такие дела. Нам придется задействовать дополнительных людей, чтобы тебя защитить. Кроме того, как мы объясним твое присутствие? Не волнуйся, все будет хорошо.
– Что? – Луиза тряхнула головой, словно не веря своим ушам. – Вы не собираетесь ничего отменить, даже сейчас, когда знаете, кто предатель?
– Разумеется, нет. Главное – избавиться от них. А бал их привлечет. Они слетятся как мухи на мед, и нам не придется гоняться за ними по всему миру. Так было задумано с самого начала, и участие Ганса, хотя его поступок, конечно, отвратителен, ничего не меняет. Разве что подскажет нам, от кого ждать нападения.
– Не понимаю, зачем рисковать жизнью Эмили, если мы знаем, кто эти люди.
– Конечно, не понимаешь. – Мисс Динглби похлопала Луизу по плечу. – Твой дядя со мной полностью согласен. Послушай меня, девочка. Возвращайся к своему графу. Собери вещи и жди сигнала. Возможно, уже на рассвете мы уедем в Германию.
– На рассвете?
– Да, если все пройдет хорошо. Если мы сегодня их схватим. Но мы не сможем это сделать, Луиза, если не будем готовы. Возвращайся на Честер-сквер и жди. Помни, что ты наследница престола. Мы не можем тобой рисковать.
– Но Эмили…
Мисс Динглби усмехнулась:
– У Эмили лучшая в мире защита, поверь мне. Ты тоже защищена, если, конечно, потрудишься вернуться на Честер-сквер.
При этих словах перед мысленным взором Луизы снова возникло лицо Сомертона, каким оно было, когда он спас ее от напавшего бандита. Заныло сердце. Больше она его не увидит. Не будет спокойно работать рядом с ним, ощущать близость его большого тела, полагаться на его силу.
Она уедет еще до рассвета. Вернется в Германию, вновь обретет все то, что ей положено по праву рождения. А Сомертон так никогда и не узнает, куда подевался его личный секретарь.
Она даже не сможет с ним попрощаться.
Луиза вздернула подбородок и порывисто обняла голову лошади. Вороной, кажется, не понял, что с ней, и на всякий случай насторожился.
– Хорошо, Динглби, – сказала она. – Буду ждать сообщения на рассвете. Не обмани меня.
Несмотря на непрекращающиеся возражения Сомертона, чертова собака устроилась у него на коленях.
– Ничего-то ты не понимаешь, зверюга, – прорычал он. Куинси навострил уши и внимательно посмотрел на графа. С таким выражением доктор обычно взирает на пациента. – На прошлой неделе я убил человека, это тебя не пугает? Пусть это был не лучший представитель человеческого рода, а совсем наоборот, грязный предатель и закоренелый лгун. Но я убил его голыми руками и даже не почувствовал раскаяния.
Куинси лизнул руку графа, оказавшуюся рядом.
– Ты должен был это почувствовать. Убийство не может не оставлять особого запаха, который не доступен человеку. Хотя мне казалось, что я ощутил какой-то странный запах, как раз перед тем, как он нанес удар. Знаешь, он собирался убить меня. И едва не достиг желаемого, ублюдок.
Куинси вздохнул и опустил голову на лапы, все еще не слезая с колен графа.
– Я непозволительно отвлекся, понимаешь? Ситуация дошла до критической точки. Этот мерзавец Пенхэллоу на прошлой неделе едва не выкрутился, но в Бюро узнали, что их человек в русском посольстве отплыл в Южную Америку и везде остались отпечатки Пенхэллоу… – Сомертон замолчал, взглянул на часы и нахмурился. – Твой хозяин опаздывает. Черт побери, Маркем никогда не опаздывает.
Он еще не успел договорить последнее слово, как дверь распахнулась.
Сомертон в тот же миг схватил собаку и опустил ее на пол.
– Куинси! – воскликнул Маркем, наклонился и протянул руки к песику. На его сюртуке поблескивали капли дождя. Корги со всех лап бросился к нему и, совершив воистину акробатический прыжок, оказался на руках у хозяина.
У Сомертона потеплело в груди. Нахмурившись, он постарался избавиться от этого чувства.
– Вы опоздали, – буркнул он.
Маркем встал. Куинси всем тельцем прижимался к мокрому сюртуку хозяина.
– Я не опоздал. И ставлю вас в известность, что немедленно соберу вещи и…
Тепло из груди Сомертона исчезло, словно смытое ледяной водой.
– Что, черт возьми, это значит? – рявкнул он. – Где вас носило все это время?
– Вы сами разрешили мне использовать вторую половину дня по своему усмотрению.
– Вторая половина дня давно закончилась. Уже почти восемь часов.
– У меня были дела. – Молодой человек высокомерно вздернул подбородок. – Я навещал тетю в Баттерси.
– К черту вашу тетку из Баттерси, и к черту ваши личные дела. Вы пока еще находитесь под моей крышей и являетесь моим служащим. Сейчас вы снимете мокрую одежду и согреетесь, а потом отправитесь наверх к ее милости и скажете…
– Ни за что!
Сомертон сделал два шага и остановился прямо перед Маркемом. Куинси забеспокоился и вопросительно тявкнул.
– Пойдете, – прошипел Сомертон.
– Не заставите!
В Маркеме явно появилось что-то новое. Почему-то Сомертону подумалось, что юнец охвачен отчаянием. Стоя к нему очень близко, граф заметил, что у юноши покраснел кончик носа и на лице еще не высохли дождевые капли. Какое же у него элегантное лицо, какие тонкие черты! Какой он беззащитный! Дьявол, почему он не отрастит усы или бакенбарды, что ли? Может быть, это придало бы ему мужественности.
– Что случилось, Маркем? – тихо спросил граф и едва сам себе поверил, что действительно произнес эти слова.
Маркем отступил на шаг:
– Ничего.
– Чепуха. Я же вижу, что-то произошло. Это связано с тетей?
Юноша заколебался:
– Да, она не совсем здорова.
– Это опасно?
– Не знаю. Пока еще слишком рано судить. Но я должен вернуться. Мне необходимо вернуться. Я…
– Она может позволить себе пригласить врача? – Это прозвучало немного резче, чем хотел Сомертон.
У Маркема округлились глаза:
– Да, может. У нее есть средства. Я просто беспокоюсь. Она – моя единственная родственница. И еще я промок.
– Я отправлю записку своему личному врачу, чтобы он немедленно поехал к ней. А вы пока сходите за леди Сомертон. – Он продолжал возвышаться над Маркемом, хмуро глядя на него сверху вниз. Ах, если бы только можно было как-то привлечь этого мальчика на свою сторону, заставить его понять то, что граф не мог облечь в слова.
– Нет, я не могу. Не могу участвовать в… том, что происходит между вами. Найдите другого слугу, который станет выполнять грязную работу. – Он отвернулся, поставил Куинси на пол и расстегнул сюртук.
– Это должны быть вы.
– Ерунда, почему я? – Маркем направился к камину, который Сомертон сам разжег не более получаса назад, и протянул руки к огню.
Сомертон сложил руки на груди и процедил сквозь зубы:
– Потому что вы – моя правая рука. Вы – мой.
– Я не принадлежу вам, лорд Сомертон. Я сам по себе. И, по-моему, я дал это понять с самого начала.
Усилием воли граф подавил ярость и заставил себя успокоиться. Маркем стоял, протянув руки к огню и наклонив голову. Как же дьявольски привлекателен этот проклятый мальчишка!
– Мистер Маркем, – сказал он, – я понимаю ваши колебания, и мне импонирует ваша прямота. Поверьте, я не собираюсь как-то повредить ее милости.
Юноша зло рассмеялся:
– Конечно, я вам верю. Речь идет всего лишь о легкой болтовне в вашем кабинете. Этим вы занимаетесь каждый день.
– Она предала меня!
– Вероятно, вы были не самым лучшим мужем.
Сомертон напрягся:
– Согласен. Мы оба не приспособлены к совместному проживанию. Поэтому я хочу предложить ей… – Скажи это, произнеси вслух! – Развод. Я уже подготовил соответствующие бумаги.
Маркем резко обернулся:
– Развод?
– Именно развод, – зло проговорил Сомертон. Злостью он старался унять страх, сжимавший сердце, подавить тошнотворное чувство окончательности. Пути назад нет. Развод. Господи, какое мерзкое слово! Символ поражения, преступного греха. – Так что, вы видите, – продолжил он уже спокойнее, – что станете для ее милости благим вестником. Вы позовете ее навстречу свободе.
Маркем почувствовал иронию в голосе Сомертона и слегка нахмурился, недоумевая, что бы это значило.
– Вы на самом деле этого хотите? – спросил он. – Развестись с ней? А как же ваш сын?
– Мы, разумеется, все устроим. А вообще он даже не заметит моего отсутствия. Он с самого рождения был только ее ребенком.
Огонь в камине разгорелся как-то очень уж быстро, и в комнате стало жарко. Слишком жарко. Не надо было класть столько угля. Сомертон понял, что ведет себя как мать, волнующаяся из-за замерзшего ребенка.
Маркем сделал маленький шажок вперед:
– Мне жаль, что…
– Что вы хотите сказать, Маркем?
– Мне очень жаль, что вы так страдаете.
Сомертон собрался. Все зашло слишком далеко, как если бы ему пустили кровь и он слишком ослаб, чтобы все прекратить.
– Я не страдаю, мистер Маркем. Напротив, я полон решимости, и очень скоро наши дела будут улажены к всеобщему удовлетворению. А теперь идите наверх к ее милости.
Маркем стоял, освещенный пламенем камина. Его карие глаза были огромными и, казалось, занимали пол-лица. Кожа стала прозрачной. Ну и что? Ничего особенного. Всего лишь игра света и тени.
– Мистер Маркем, – проговорил Сомертон, чтобы только нарушить молчание.
Узкие плечи юноши распрямились.
– Хорошо. Я пойду к ней. Но это будет акт дружбы, а не служебная обязанность.
– Что вы сказали? – Внезапно пол ушел из-под ног Сомертона. Он покачнулся.
– Я уже уведомил вас, что покидаю службу и ваш дом. Сегодня или в крайнем случае завтра утром. – Куинси горестно взвыл, и юноша наклонился, чтобы погладить собачку.
– Вы не можете говорить серьезно.
– Никогда не был серьезнее.
Сомертон дал себе минуту, чтобы собраться с мыслями и не испугать Маркема или самого себя слишком сильной реакцией, главной составляющей которой была паника.
– Если состояние здоровья вашей тетушки настолько серьезно, Маркем, – сказал он, – вы можете перевезти ее сюда. Пусть живет в этом доме, сколько необходимо.
– Боюсь, это не поможет, сэр. А теперь, если вы позволите мне пройти, я отправлюсь к ее милости. – Юноша слегка поклонился и властным движением руки предложил Сомертону, преграждавшему ему путь к двери, отойти в сторону.
Уходит. Маркем уходит.
Вообще-то этого следовало ожидать. Он, Сомертон, – холодное и безжалостное животное, злобный и безнравственный тип. Понятно, что такая чистая и прямая душа, как Маркем, не желает долго находиться рядом, чтобы не испачкаться.
И нет никаких причин для столь бурной реакции. А кровь – да, сейчас она шумит в ушах, но вскоре успокоится. В конце концов, мальчишка – всего лишь секретарь, и всегда можно найти другого, достаточно щелкнуть пальцами. Кого-нибудь такого же холодного и циничного, как он сам. Кого-нибудь, кому он и не подумает довериться.
Так что все к лучшему.
И Сомертон отошел в сторону.
– Я буду ждать в кабинете, мистер Маркем.