1943 год

Поезд был грязный и переполненный, как и все поезда военного времени. Стелла шла по вагонам, стискивая зубы и притворяясь, что не слышит свиста и окриков солдатни. Хорошо бы усесться так, чтобы в непосредственной близости не было военных.

Наконец она углядела свободное местечко в купе, где, кроме двух спящих матросов, была только перепуганная женщина с двумя детьми. Лишь разместив на полке свой чемоданчик и усевшись, Стелла заметила, что младший ребенок зеленовато-бледен.

– Укачало, – со вздохом пояснила мать. – Мы в Мейдстоуне сели. С тех пор как тронулись, бедолагу уже три раза вырвало. Зачем только я его завтраком кормила! Столько хлеба с маргарином коту под хвост.

Стелла скроила улыбку, недоумевая, как сразу не почувствовала омерзительного запаха рвотных масс, и прикидывая, очень ли неприлично будет сразу пересесть. А может, лучше дождаться следующей станции, сойти и уехать обратно в Лондон? Зачем вообще она здесь? Стелла отвернулась к окну в надежде, что женщина не попытается продолжить разговор.

На всех станциях сняли таблички с названиями. Стелла чувствовала себя дезориентированной еще больше, чем обычно. В оконном стекле смутным пятном отражалось ее лицо, такое же бледное с прозеленью, как и у злополучного малыша. Поезд въехал в тоннель, и отражение стало четче, наметились темные омуты глаз.

Нелепую соломенную шляпку, недавно обнаруженную Адой в мешке с гуманитарной помощью для беженцев, Стелла сняла. Да что там шляпка! Нелепы, жалки и комичны сами ее потуги на элегантность. Невозможно быть элегантной в перелицованном платье с чужого плеча. Боже, что она делает? Рискует всем, о чем мечтала, – домом, безопасностью, семейной жизнью, – ради чего? Ради интрижки, которая закончится вместе с выходными? Ясно же, что янки с самого начала этого добивался, грамотно вел подготовку, письма сочинял исключительно, чтобы переспать со Стеллой. Он ведь ее совсем не знает. Два несчастных поцелуйчика – разве этого достаточно, чтобы влюбиться без памяти?.. Вспомнив, что под платьем надета скользкая шелковая сорочка, воплощение греха, Стелла запаниковала. Возможно, Дэн Росински, увидев Стеллу в этой сорочке, проникнется к ней отвращением – так же как Чарлз. Боже…

– Милочка, вам дурно? Вас тоже тошнит, да?

– Нет, мне просто нужно в туалет, – пробормотала Стелла, поднимаясь.

Туалет оказался занят, и Стелла побрела, качаясь, в другой вагон – мимо солдат, курящих в форточки, передающих из рук в руки засаленные открытки с полуголыми красотками.

В тесной кабинке воняло еще хуже, чем в купе. Стелла погляделась в зеркало.

«Отступать поздно. Теперь изволь идти до конца».

Из сумочки она достала помаду, насильно втиснутую Нэнси (они выходили вместе, якобы направлялись на долгожданную встречу с придуманной матерью). Сняла колпачок. Как там пишут в дамских журналах? «Отважьтесь на алый цвет»?

Стелла неловко накрасила губы. Болезненно-бледное лицо стало чужим, будто маленькая девочка добралась до маминой косметики. Стелла испугалась, предприняла попытку избавиться от помады. Жирный слой стерла, а цвет остался, как пятно после неудачной стирки.

В дверь забарабанили, Стелла, извиняясь, выскочила из туалета. Вернуться в купе было выше ее сил, она осталась у открытого окна. В лицо хлестал тугой ветер. Скоро уже. Кембридж близко от Лондона, потому-то его и выбрали. И вот поезд сбрасывает скорость, за окном проплывают дома, садики с развешанным бельем и овощными грядками.

Через несколько минут вокзал. Стелла зашла в купе забрать чемоданчик, и вонь едва не сшибла ее с ног. Несчастная женщина носовым платком тщилась стереть с сиденья свежие пятна. Стелла схватила вещи, выскочила в коридор.

По мере того как поезд замедлял ход, масса встречающих распадалась на отдельные лица. Наконец, тяжко вздохнув, будто от усталости, поезд остановился.

Стелла мешкала, всех пропускала. На бесконечную секунду осталась одна в вагоне перед открытой дверью. Появился проводник:

– Приехали, деточка. Кембридж. Сходить будем или как?

Пока Стелла колебалась, людей в форме цвета хаки прибыло, точно воды в момент прилива. Холодея и чувствуя, как из-под мышек по бокам струится пот, Стелла вглядывалась в лица. Что, если он не пришел ее встречать? Что, если он пришел?

Он был на месте.

Подпирал, руки в брюки, стену возле автомата по продаже шоколадных батончиков. Увидев Стеллу, выпрямился и не спеша зашагал к ней. Лицо было серьезно, улыбка – нежна, Дэн явно уловил неуверенность Стеллы. А может, он и сам боится?

– Я рад, что ты приехала, – грустно сказал он, беря у нее саквояж. – Стою тут и думаю: сейчас вместо тебя Нэнси десантируется. Нет, она очень славная, только я-то не с ней планировал отпуск провести.

Ничего похожего на воссоединение влюбленных, которые Стелла и Нэнси столько раз видели в кино. Но ведь и сама Стелла – не голливудская актриса, не ослепительная дива в безупречном платье, с отрепетированной беззащитностью лица. Дэн не попытался поцеловать ее, даже за руку не взял. Так они и вошли, почти порознь, в здание вокзала – будто в китовую пасть, так и вышли в чужой город.

Может, Дэн уже сам раскаивается.

Может, думает: мне это надо?

Он чувствовал себя мальчуганом, изловившим самую изысканную, самую восхитительную бабочку, замер в недетской тоске над сачком, отрезвленный беспомощной неуклюжестью вожделенной пленницы. Все его умственные и душевные усилия сосредоточились на том, как бы урвать несколько дней со Стеллой, он не успел распланировать встречу как таковую. Авантюра и обман – вот что он затеял на самом деле. В последние две недели он только и думал, что об этом, только благодаря этим мыслям не свихнулся. И вот его потрясло открытие: все, что он смаковал в воображении, – неправильно, неприемлемо, аморально.

Героическим усилием воли Дэн сдержался, не облапил Стеллу и не уволок в гостиницу, не выставил себя неандертальцем. Она казалась хрупкой, как стеклянная статуэтка, тронешь – разобьется. Избавляясь от чувства вины, Дэн всю свою ярость направил на ее мужа, на этого бездушного сукина сына. Несправедливо? Нэнси, рассказывая о преподобном Чарлзе Торне, выражений не выбирала: «надменный», «вечно недовольный», «сухарь», «домашний тиран». При мысли, что Стелла вынуждена подчиняться человеку, который не питает к ней даже физического влечения, Дэна трясло от негодования.

– Я вот что предлагаю: давай отнесем твой чемодан в гостиницу и пойдем куда-нибудь перекусить, – сказал Дэн, когда они добрались до автобусной остановки.

При ярком солнечном свете лицо Стеллы было белым, как бумага, губы, непривычно алые, по контрасту казались еще ярче и неестественнее. На предложение Дэна они дрогнули в неуверенной улыбке, Стелла кивнула, но в глаза Дэну не посмотрела.

В автобусе она сидела рядом с ним – а казалось, что за сотню миль. Взгляд устремлен в окно, дрожащие пальцы терзают билет. Счастье, питавшее силы Дэна всю неделю, заодно с восторгом, окрасившим появление Стеллы на вокзале, улетучилось, сменилось совершенно другим чувством. Чувством, очень похожим на отчаяние.

Гостиницу он выбрал лучшую в Кембридже – внушительное готическое строение, фасадом на лужайку, пока еще не уступившую место грядам брюссельской капусты и картофеля. Дэн приехал пораньше, утряс все формальности с заселением, сочтя, что Стелле будет неприятно представляться миссис Росински. Это позволило провести ее прямо в номер – мимо вышколенного швейцара, гулким холлом, к лестнице – ведь в лифте на Стеллу мог бы с любопытством поглядывать коридорный. Сердце снова забилось быстрее, руки стали трястись, голова – кружиться. Такое случалось теперь довольно часто, и не только по утрам, когда экипаж заводил моторы, а в любое время, порой самое неподходящее – например, в три часа ночи.

Дэн физически ощущал присутствие Стеллы, трясся, как осужденный, которого ведут на эшафот. Еле ключом в скважину попал.

Кровать с пухлым стеганым покрывалом из голубого атласа показалась устрашающе огромной. Стелла обошла ее кругом, остановилась у окна, спиной к Дэну, обхватила себя за плечи. Дэн поставил на пол ее чемоданчик.

Все неправильно, а почему и что с этим делать – неизвестно. Сам факт ошибочности происходящего потрясает. Многие недели Дэну казалось, он жив только благодаря письмам Стеллы; они – островки в пучине страха и неопределенности. А теперь он будто дернул за парашютное кольцо – и обнаружил, что купол над ним не раскрылся.

– Стелла…

– Прости меня.

Она почти шептала, голос дрожал. Голова была низко склонена, волосы упали на лицо. Хотелось одного – заключить ее в объятия, греть и утешать, пока дрожь не пройдет, пока напряжение не отпустит. Но всем своим видом Стелла противилась такому повороту событий.

Дэн сунул руки в карманы, вздохнул.

– Все нормально. Не надо извинений. Ты не обязана здесь оставаться. Забудь про перекус. Хочешь, я немедленно отвезу тебя обратно на вокзал?

Стелла промолчала, только как-то неестественно кивнула.

От обиды сжалось горло, Дэн понял, что в ближайшие минуты не сможет выговорить ни слова. Ему ли винить Стеллу за то, что она не хочет с ним остаться? Да он вообще не имел права такое ей предлагать! Он уподобился парням с базы – нечутким, грубым, озабоченным только зудом в собственных штанах. Дэн потер глаза, уронил руку. Заметил, как со щеки Стеллы упала слезинка.

В груди поднялось отвращение к самому себе.

– Прости меня. Я мерзавец. Я принудил тебя.

– Ты меня не принуждал.

– О чем только я думал! – Он взъерошил волосы, выдавил хриплый смешок. – Наверное, я так хотел быть с тобой, что не учел твои интересы и твои желания.

– Это – мое желание.

Голос прозвучал еле слышно.

– Что ты сказала?

Очень медленно она подняла голову, локоны рассыпались по плечам.

– Я хочу этого… очень сильно… Только я не знаю… – Глаза заметались, как две птички в ловушке. – Не знаю, смогу ли я…

– Ничего не понимаю. Дело в нем? В Чарлзе? Потому что я ведь…

– Нет, дело не в Чарлзе. Дело во мне.

Стелла уже шептала, дергая на пальце обручальное кольцо.

– Я… я… никчемная.

Дэн совсем растерялся. Отвернулся, стал мерить шагами комнату. Может, на расстоянии от Стеллы он что-нибудь поймет. Нет сил видеть, как сверкают на этих ресницах слезинки, как дрожат эти губы.

– Глупости. Стелла, ты чудо, ты прелесть, и если этот сукин сын, или церковь – да кто угодно – внушает тебе, что ты порочная лишь потому, что мы с тобой…

Она издала странный звук – не то икнула, не то усмехнулась, не то подавила рыдания.

– Ты не понял. Я имею в виду, что не гожусь для этого. – Взгляд метнулся к кровати. Количество слез превысило критическую массу, щеки стали мокры.

– Мне не следовало соглашаться. Нельзя было приезжать. Я сама дала тебе повод думать…

Господи. Дэн не выдержал, в два прыжка преодолел расстояние между ними, обнял Стеллу.

Она замерла, застыла – только сердечко колотилось. Он принялся тихонько укачивать ее, утешать, как маленькую.

– Мне так жаль. Я пыталась… с Чарлзом… и он… он…

– Не надо об этом.

Дэн нежно-нежно поцеловал ее в губы, не дав договорить.

Прошла долгая секунда, и ее губы раскрылись, она ответила на поцелуй – робко, боязливо. Слава богу, слава богу. Вместе с облегчением и надеждой проснулось желание, но Дэн подавил его. Запустив пальцы в локоны Стеллы, он оторвался от ее рта, скользнул губами по линии подбородка. Покусывая мочку, выдохнул на ушко:

– Чарлз просто идиот.

Он озвучил только половину своих соображений относительно Чарлза. Озвучивать всю теорию было бы сейчас не к месту. Восхитительное, гибкое тело льнуло к нему, нежные пальцы изумлялись крепости его бицепсов, под его губами вздрагивала сонная артерия. Сквозь тонкую ткань платья Дэн видел, как напряглись ее соски, и предпринимал нечеловеческие усилия, чтобы сдержать натиск похоти.

– Ох, Стелла, Стелла! Какая ты прелесть… Тебе не нужно ничего доказывать, не нужно принуждать себя…

С усилием Дэн поднял голову, крепче сомкнул объятия, зарылся лицом в ее волосы.

– Сейчас мы с тобой пойдем перекусим, так? А после ты решишь, хочешь ты остаться или нет. Если нет, я отвезу тебя на вокзал…

Стелла покачала головой.

– Я не хочу на вокзал. – Она высвободилась из объятий. – И есть не хочу. Я хочу остаться с тобой. Я хочу этого. Только мне страшно.

– Милая, я буду с тобой очень осторожен.

– Я не боли боюсь.

Черные зрачки будто разлились, почти полностью закрыли синюю радужку.

– Я боюсь силы своего желания. А еще… еще я боюсь тебе не понравиться.

Дэн ушам своим не верил.

– Не бойся. Ты самая прелестная женщина. Я не знал и не видел никого лучше. Просто обнимать тебя – огромное наслаждение. Я с ума схожу. А как представлю, какая ты без платья…

Он застонал, стал целовать Стеллу в губы, словно стараясь впитать ее всю, без остатка. Она выгнула спину, приникла к нему, бедра забились навстречу его желанию. Дэн еле сдерживался.

«Только не надо ее торопить». Но она сама уже расстегивает дрожащими пальцами пуговицы на его кителе. Сердце разрывалось от благородного желания защитить Стеллу, голова плохо соображала от желания не столь благородного.

Не отрывая губ от ее рта, Дэн стал ей помогать – стянул китель, взялся развязывать галстук.

«Не спеши, ради всего святого. Не спугни ее…» – мысленно твердил он себе.

Стелла расстегнула его рубашку, стащила с плеч, отстранилась, чтобы поглядеть на него, погладила по обнаженному торсу, удивляясь выпуклым мышцам. Коснулась серебряного офицерского жетона, пропустила цепочку между пальцами, которые затем продолжили путь вниз, по ребрам. Пригладила кудрявую поросль под пупком.

Дэн не шевелился, не препятствовал касаниям, только зубами скрипел. Когда стало невмоготу, он потянулся к пуговкам платья, расстегнул их одну за другой, изо всех сил стараясь делать это медленнее. Будто рождественский подарок открывает, думал он, будто сдерживаюсь, чтобы не порвать обертку. Лишь когда все пуговки были расстегнуты, Дэн осторожно спустил платье с плеч, дал ему соскользнуть на пол.

Боже всемогущий. Под вполне скромным, даже строгим платьем оказалась откровенная, богемная какая-то сорочка из персикового шелка. Дэн не сумел сдержаться – застонал. Стелла поникла головкой, попыталась закрыться руками.

– Ужасно глупо. Не надо было мне…

Больше он ждать не мог. И аргументы формулировать не мог тоже. Вместо ответа Дэн сгреб ее и отнес на кровать.

В окне, разделенном на квадраты бумажными полосками, небо постепенно меняло оттенок. Сначала оно было как незабудки, потом стало лавандовым. На кровать легла косая тень. Стелла и Дэн молчали. Голова Стеллы покоилась у Дэна на груди, он обнимал ее за плечи, а где чьи ноги, никого не интересовало. Дэн водил пальцем по спине Стеллы. Молчали они потому, что пытались освоиться в новой реальности.

Стелла наслаждалась полным умиротворением. Сомнения и страхи растаяли, как тают подозрительные тени, стоит включить свет.

Чистый, свежий запах Дэна; его трудно припомнить, когда Дэна нет рядом, но спутать с другим запахом невозможно. Закроешь глаза – и оконные рамы становятся оранжевыми, светятся в темноте. И тело ее тоже светится. Волшебная нега разлилась по мышцам (ничего подобного Стелла раньше не испытывала), и свет рвется наружу, словно в самом потайном местечке находится его источник. И кажется, в жилах не кровь течет, а теплый мед.

Дэн поднял голову, поцеловал Стеллу в ключицу.

– Тебе хорошо?

– Да. По-моему, я умерла и попала в рай.

– И мне хорошо. – Он сонно улыбнулся.

– Не понимаю, чего я столько времени боялась.

Он поменял позу – лег на бок, опираясь на локоть, чтобы видеть ее лицо.

– Если не хочешь – не рассказывай. Только что там за история с Чарлзом?

Стелла вздохнула. Объяснять Дэну, что она девственница, не пришлось – он и сам понял по ее неуверенности и страху перед болью. Стелла ожидала адской боли, но страдания оказались минимальны. Точнее, боль растворилась в вихре новых ощущений, ее стало невозможно вычленить, как ноту в безумной симфонии.

– Сама толком не понимаю…

Волосы у Дэна растрепались, торчали в разные стороны, и Стелла принялась их приглаживать, наслаждаясь шелковистостью прикосновений.

– Я пыталась, но… Мисс Бёрч нам рассказывала, как все должно происходить между супругами и откуда берутся дети. И я пришла к выводу, что это случается само собой. А когда не случилось, я стала думать, что проблема во мне. Ну, что я неумелая или, может, очень напористая. Что так себя вести нельзя. Или же я просто… не знаю, как сказать. Грязная, что ли.

– Ты прекрасна. – Дэн наклонился, чтобы поцеловать ее груди. – Ты невозможно, неправдоподобно прекрасна. Ты – само совершенство. Если тебе нужны еще доказательства, я готов хоть сейчас…

Стелла засмеялась, по позвоночнику прошла сладкая дрожь, когда ладонь, накрывшая ей грудь, заскользила ниже, когда она бедром почувствовала новый прилив его страсти.

– Можно спросить, для чего тебе эта резиновая штучка? – вдруг вспомнила Стелла.

– Это называется французское письмецо. – Дэн целовал ее повыше пупка. – Чтобы ты не забеременела. Чтобы тебе не пришлось объясняться с Чарлзом. Господи! Какая ты красивая! Я тебя всю хочу…

Он сполз пониже, нырнул под одеяло. Стелла замерла, когда его щетинистый подбородок кольнул ей бедро.

– Дэн! Нет, только не там!

– Не нет, а да. Там особенно сладко, сама увидишь.

– Дэн!

Протестующий возглас превратился в блаженный стон. За ним – очень скоро – последовал второй, затем третий, и только высокие гостиничные потолки и стены, оклеенные хорошими обоями, ловили эхо этих стонов.

Потом Стелла побежала в ванную комнату, которая находилась в конце коридора, заткнула пробкой огромную старинную ванну на львиных лапах. Минут через пять, когда запотел кафель, в дверь постучал Дэн.

Они принимали ванну вдвоем, и за счет этого норма горячей воды (о ее ничтожности не давали забыть таблички возле кранов, на подоконнике и на двери, напечатанные заглавными буквами) казалась достаточной. Стелла лежала на груди у Дэна, вода омывала ее соски и бронзовые острова его согнутых колен. В забеленное окошко высоко под потолком не проникал ни единый солнечный луч, сумерки накрыли влюбленных подобно шатру. Слышались голоса из кухни, кто-то добродушно отдавал распоряжения, кто-то насвистывал «Белые скалы Дувра». Запах съестного напомнил им о голоде, и они выбрались из остывшей воды.

По пути обратно в номер – влюбленные крались на цыпочках, завернувшись в гостиничные полотенца и держась за руки – им попалась супружеская чета, направлявшаяся ужинать. Мужчина щеголял моноклем и военной выправкой, женщина – благородной сединой завивки «марсель» и зеленым крепдешиновым платьем, а также лисьей горжеткой. Лиса, погибшая, по всей видимости, под колесами асфальтоукладчика, скалилась и стеклянными глазами смотрела с хозяйской груди, словно с добротной каминной полки. Все три физиономии роднило ледяное осуждение.

– Добрый вечер, сэр, добрый вечер, мэм, – с сугубо американской учтивостью раскланялся Дэн. Они со Стеллой сдерживались, пока бежали в номер, и расхохотались, лишь закрыв за собой дверь.

– Чего доброго, еще за одним столиком с ними окажемся, – предположил Дэн, задыхаясь от смеха. – Пожалуй, лучше нам поужинать где-нибудь в другом месте.

– У меня нет платья для выхода, – посетовала Стелла, поправила на себе полотенце и склонилась над чемоданчиком.

Дэн наблюдал с кровати.

– Знаешь, ты могла бы надеть лучшее платье в Англии – и все равно не стала бы красивее, чем сейчас.

Она подавила смешок.

– Едва ли эта пара – точнее, тройка, если считать лису – придерживается того же мнения.

Стелла открыла чемодан, принялась перебирать содержимое. В ее вещи въелся запах приходского дома – сырость пополам с тоской. Стелла извлекла платье в цветочек, показала Дэну.

– Очень миленькое, – одобрил Дэн.

– Для ресторана не годится. Это платье нашла Ада – впрочем, как и почти все остальные мои вещи. Ада решила, оно будет идеально для визита к маме Нэнси. У меня язык не повернулся попросить Аду поискать вечернее платье и атласные перчатки.

– Забудь про платья!

Дэн поднялся с кровати, взъерошил влажные волосы.

– Не хочу никуда идти. Знаю я эту вашу английскую кухню – шлепнут в тарелку так называемого рагу, которое на вкус как вареные носки. А ты сиди смирно, не смей обнять свою красавицу.

Он подошел к телефону, набрал номер. Дожидаясь ответа, чуть отвернулся от Стеллы, и у нее появилась возможность рассмотреть его прямо, а не украдкой.

Какое это было наслаждение! Все равно что поглощать шоколадные конфеты из нарядной коробки или промозглым днем греться у камина. Дэн будто излучал тепло и золотистый свет. Стелла не видела в нем ни единого изъяна. А вот Чарлз стыдился бледной синюшности своих рук и ног (оттенком они напоминали побеги, выросшие на картофелинах в темном погребе) и никогда не обнажался перед Стеллой. Но если своего тела он стыдился тайно, то ее телом брезговал явно. В приходском доме нагота была под запретом. Здесь, в кембриджской гостинице, вызывала открытое восхищение.

В пустом желудке начались спазмы, а Стелла, слегка озябшая, все не могла налюбоваться Дэном. Какие у него плечи! Какие мышцы! Полотенце съехало с узких бедер, открыв полоску незагорелой кожи.

– Говорит лейтенант Росински, комната сорок три. Можно заказать ужин в номер? Что? Только сандвичи? – Дэн обернулся к Стелле, беспомощно пожал плечами. – Ну, раз у вас больше ничего нет, давайте хоть сандвичи. А если найдется бутылочка шампанского, будет просто замечательно.

Он повесил трубку и медленно, с хитрой улыбкой, на ходу разматывая полотенце, двинулся к Стелле.

– Видишь, твой наряд вполне годится для ужина.

И увлек ее на кровать.

– Разрешите, мэм, провести вас к вашему столику.