Три дня. Даже не три, а два с половиной. Немного в сравнении с целой жизнью, зато каждое мгновение останется в памяти навеки. Ибо сейчас настал поворотный момент, кончилась одна эра и началась другая, принципиально новая. Больше не ждите от Стеллы беспрекословного подчинения, не смейте распоряжаться ею, отныне Стелла обрела самое себя.

Они много говорили. Деликатные, грамотно сформулированные вопросы Дэна открыли для Стеллы многое в ее собственном прошлом. Фрагменты целого, собранные вместе, дали ей четкую картинку. До сих пор лучше всех Стеллу знала Нэнси, но сейчас, впервые за всю жизнь, Стелла увидела себя не через фильтр подружкиного восприятия и поняла, что ее сущность выходит далеко за рамки отсека, в который поместила ее Нэнси, снабдив ярлыками «тихоня», «трусишка» и «прирожденная домохозяйка». С Дэном Стелла была бесстрашной авантюристкой. И сексуальной, желанной женщиной.

Они играли в карты. Дэн научил Стеллу покеру и дал одержать верх в нескольких первых партиях. А потом предложил сыграть в покер на раздевание, и таинственным образом картежная удача отвернулась от Стеллы.

Они занимались любовью. В ее голове не укладывалось, как она до сих пор жила без секса, как могла не подозревать о плотских радостях. Она словно нашла ключи от рая. Казалось, внутри сияет свет – золотой, восхитительный, теплый. Хотя, может, свет вспыхивал не от телодвижений как таковых, а потому, что Стелла и Дэн любили друг друга.

Еще они гуляли по городу. Июльская жара была подобна сиропу. Влюбленные брели какой-нибудь узкой улочкой, стиснутой меж старинных зданий медового оттенка, ныряли под великолепные арки, во внутренние дворики колледжей. Стелла заглянула в другой мир. Если бы не Дэн, этот мир непременно бы ее пришиб, заставил умалиться. С Дэном все было по-другому. Дэн – иностранец, а в Кембридже чувствует себя словно в родном городе. Обнимает Стеллу за плечи, не выпуская сигареты изо рта, а свободной рукой указывает на какое-нибудь старинное здание. Говорит: «Посмотри на эти своды… Обрати внимание вон на тот альков… Нет, ну что за пилястры!» И откуда он знает столько мудреных названий? А еще Дэн фотографировал шедевры архитектуры – и Стеллу, и она ужасно смущалась под его теплым одобрительным взглядом.

Он купил открытку с коллажем кембриджских достопримечательностей и нацарапал послание отцу: «Я в прекраснейшем европейском городе с самой восхитительной в мире девушкой. У войны, оказывается, есть и светлые стороны». На мощенной булыжником улочке, в тени одной из множества церквей они пристроились в очередь за сосисками в тесте; на базарной площади купили клубники. С этой роскошной снедью направились к реке. Дэн уломал хозяина гостиницы продать им бутылку вина, и прямо на лужайке, под плакучей ивой, они устроили пикник. Кормили друг друга клубникой, облизывали пальцы и с поцелуями впитывали сладкий сок.

Потом они уединились под зеленым шатром, легли на траву и задремали. По реке скользили плоскодонки, управляемые, судя по акценту, в основном американскими военными. На противоположном берегу виднелись беленые коттеджики с распахнутыми навстречу солнцу окошками. Вышла женщина в красной косынке, занялась сбором фасоли. Разморенная Стелла наблюдала, как женщина рвет зеленые стручки и складывает в корзинку. Вскоре она скрылась в доме, а Стелла мысленно последовала за ней, в воображении увидела кухню с плиточным полом и медной утварью, развешанной по стенам; сосновый стол, выскобленный добела. От себя она добавила кувшин, а в нем – свежие дельфиниумы и малькольмии…

– О чем мечтаешь? – спросил Дэн.

– Вот, думаю, каковы изнутри те домики, на противоположном берегу.

С Чарлзом Стелла в жизни не поделилась бы подобным пустяком. Впрочем, Чарлзу бы и в голову не пришло интересоваться ее мыслями.

– Нэнси мне сказала, что ты всегда мечтала о доме. – Дэн, по обыкновению, взъерошил свои волосы. – Она сказала, что всякий раз, когда вы, девчонки, загадывали желание – например, в день рождения, задувая свечи, – ты не оригинальничала и не мелочилась. Собственный дом, и точка.

– Вообще-то нам в дни рождения тортов со свечами не подавали. Но мы пользовались любой возможностью загадать желание. Видишь черную кошку или молодой месяц – загадываешь, выпалила что-нибудь в один голос с подружкой, идешь по мосту… Да мало ли детских примет! – Стелла улыбнулась воспоминаниям. – Нэнси всегда загадывала разное – ящик мороженого, или понравиться какому-нибудь мальчику. А я – только собственный дом.

Проходя через узкие ивовые листья, солнечный свет претерпевал метаморфозы, из ослепительного становился спокойно-зеленым. Стелле казалось, что Лондон отодвинулся от нее на тысячи миль, а с прежней жизнью покончено навеки. Тем отчетливее видела она теперь свое прошлое. Во всех подозрительных деталях предстало предложение Чарлза руки и сердца (больше похожее на продление контракта) и ее собственное исполненное благодарности согласие.

– Наверное, я и за Чарлза пошла только для того, чтобы быть хозяйкой в доме. Хотела варить варенье, вышивать диванные подушки и на всех подходящих поверхностях расставлять кувшинчики с цветами. Хотела прелестного малютку в нарядной колыбельке, и чтоб одеяльце непременно стеганое, и чтоб самой его сшить… Приземленные мечты, да?

– Не знаю, – покачал головой Дэн. – Иметь семью, вести домашнее хозяйство, делать дом уютным, дарить любовь мужу и детям… Любовь и заботу, каких ты не знала, когда сама была маленькой. Не вижу в таких мечтах ничего приземленного.

– Удивительно, как я не поняла, что с Чарлзом настоящей семьи не получится.

За рекой женщина в красной косынке снова вышла из дома. Поставила на стол чашку (должно быть, с чаем), взяла газету, а может, журнал, уселась под кухонным окном.

– Скажи, Стелла, а где именно тебе представляется этот твой идеальный дом? – спросил Дэн, гладя ее волосы.

Хорошо, что он не стал развивать тему Чарлза и прихода. Слишком восхитителен день, чтобы портить его такими разговорами. Стелла зажмурилась от наслаждения, только что не замурлыкала, как кошка.

– Не знаю. Никогда не думала. Просто обычный дом, на обычной улице. Мне дворца не нужно.

– А мне всегда хотелось построить дом по собственному проекту. На берегу океана, – поделился Дэн, зевнув. – Ты таких домов и не видела! Комнаты просторные, окна – от пола до потолка, чтобы любоваться океаном и небом.

Стелла попыталась представить такой дом, но под сомкнутыми веками только дробились золотые вспышки.

– А полы там какие?

– Деревянные. Но дерево светлое – бук, например, или береза. Я еще не определился. Стены будут белые, чтобы принимать оттенки воды и неба. Никаких коридоров! Комнаты должны открываться одна в другую, даже перетекать. Чистое, полное воздуха пространство.

– Мне кажется, в таком доме холодно.

– Не волнуйся. Солнце будет литься в огромные окна, греть дом. И вообще, в самом сердце дома я устрою камин. Прямо посредине гостиной, представляешь? И обязательно на возвышении.

– Ну, тогда порядок… – Стелла улыбнулась, представив себе такой камин. – А у огня нужно постелить толстый пушистый ковер.

– Если тебе так хочется – я не против.

– Да, мне так хочется. Большой-пребольшой ковер. Нет, лучше мех! Белую, пушистую шкуру.

На секунду оба замолчали. Дэн дышал тихо-тихо, Стелла впитывала его тепло.

– Белая пушистая шкура… Звучит неплохо. И знаешь? На этой шкуре, прямо у камина, я каждую ночь – и каждый день – ласкал бы мою милую девочку.

Стелла подняла голову, поцеловала Дэна и шепнула:

– Звучит неплохо…

Накануне расставания их настрой изменился. Обоих словно накрыло темной тучей. Говорили мало, приглушенными голосами, то и дело повисала неуклюжая пауза. Тем напряженнее, жестче стал секс. Проснулись рано. Дэн отдернул штору, убрал темный экран, и они наблюдали, как над кембриджскими шпилями и соборами поднимается солнце, как розовый свет льется на простыни. Он научил Стеллу новой позиции – сверху. Отчаянно работая бедрами, она смотрела ему в лицо, в самые глаза. Одну руку Дэн удерживал у Стеллы на талии, направляя ее усилия, а другой рукой уверенно, со знанием дела, ласкал ее. Оргазм был подобен удару молнии, Стелла упала Дэну на грудь. Он обнял ее и, когда она вдруг расплакалась, долго укачивал.

Потом Стелла была сама не своя. Они вышли под свежее утреннее солнце и не сговариваясь направились за город. Им претили толпы на улицах, шум, вид униформы цвета хаки. Они изнывали от нежности друг к другу. Достигнув реки, Дэн и Стелла побрели по течению, на юго-запад.

В приходе Кингс-Оук лето ассоциировалось у Стеллы с львиным зевом и душистым горошком в саду Альфа Броутона, с запахом нагретого асфальта и резкими голосами детей, играющих прямо на улице. Здесь, в Кембридже, о лете говорили золотисто-зеленые поля и деревья, величиною крон больше похожие на соборы. Покой казался вневременным. Они зашли в симпатичный паб с запущенным садиком на пологом склоне, над рекой, и перекусили сыром и хлебом домашней выпечки. Стол был простой, деревянный; под ним дремали утки. Кроме Дэна и Стеллы, только двое пожилых батраков молча тянули сидр на скамье у входа.

Дэн шел от бара, нес напитки. Трава доставала ему до щиколоток, он то и дело нагибался, нырял под тяжелые яблоневые ветви, оплетенные жимолостью. Поставил свою ношу на стол – слегка покосившийся, будто хвативший лишку. Пинту пива себе, полпинты – Стелле.

– Спасибо. – Стелла сунула пальчик в густую пену. – Я тебе уже и так в кругленькую сумму обошлась.

Дэн оглядел неухоженный сад – трава не кошена, лютики все заполонили, да и жимолость не худо бы приструнить, – замахал руками.

– Что да, то да. Того и гляди, разорюсь, такая ты у меня требовательная!

– Я серьезно!

– А ты расслабься. – Он взял кружку, глотнул. – Забудь про деньги. У меня их достаточно. Но даже если бы их было в обрез… – он улыбнулся своей кривоватой, хитрой, бесподобной улыбкой, – я бы продал все, что имею, за эти дни. Говорят, счастье нельзя купить, а по-моему… – Дэн устремил взор на дальний берег, на рощицу, тряхнул головой, будто не давая воли словам. – Ох, Стелла…

Шутливый тон пропал, смытый приливом эмоций. Стелла и Дэн до боли сцепили пальцы – будто не над столом, а над бездной.

– Что мы теперь будем делать?

– Жить как жили, – вздохнул Дэн. – Мне осталось девять вылетов. В зависимости от погоды и настроения начальства это займет от двух недель до двух месяцев.

Он не добавил: «Или меня собьют», Стелла и так поняла. Уточнения были излишни.

– А что дальше?

– Дадут несколько недель на отдых, а потом отправят в старые добрые Штаты продавать облигации военных займов или что-нибудь в этом роде. – Дэн отпустил ее руку, взял кружку, сделал еще глоток. – Буду ходатайствовать о том, чтобы остаться в Англии. Переведусь, если повезет, в другой эскадрон, начну обучать новобранцев, к примеру. Да мало ли чем я могу быть полезен. Я даже на должность кашевара согласен, лишь бы в Америку не отсылали.

– Война свела нас, но она же и разлучает. Это так несправедливо, что я… я…

Стелла едва сдержала рыдание.

– Да, несправедливо.

Прошло несколько бесконечных мгновений. Стелла глотнула пива, поставила стакан. Проследила путь капель по запотевшим стенкам. Что угодно, лишь бы не смотреть на Дэна. Потому что, если она на него взглянет, – разрыдается. Потому что взглянуть на него сейчас – значит взглянуть в будущее. Далеко-далеко – счастье: дом на океанском побережье, белый мех у камина. Только на пути к этому раю лежит широченная пропасть. Разве возможно преодолеть ее?

– А как же я? Мне что делать? Я не хочу ни быть, ни даже считаться женой Чарлза. Жизнь слишком коротка, любовь – бесценна, нельзя тратить время на притворство.

– А Чарлз согласится на развод?

Стелла подумала с минуту.

– Куда ему деваться? Согласится, наверное. Для него брак священен, но ведь ясно, что я ему неприятна. Что уж говорить о любви. Знаешь, когда он в последний раз приезжал на побывку, я обратила внимание: на Питера он так смотрит, как на меня в жизни не смотрел. Раньше я этого не замечала. А как ласково с ним разговаривает!.. Чарлз не сможет и дальше прикидываться, что у нас нормальные супружеские отношения. Он мною просто брезгует, ему ко мне прикоснуться – все равно что слизня в руки взять. Мы с ним совершили ужасную ошибку, поженившись.

– Я все думаю про этого Питера. Ты о нем писала. Похоже, они с Чарлзом очень близки.

– Да. Они давно дружат, еще с теологического колледжа, задолго до того, как я появилась на горизонте. Вместе рыбачили во время каникул…

Стелле казалось, Дэн сейчас рассмеется – но он был серьезен. Он о чем-то думал.

– А тебе не кажется странным такое совпадение – обоих, Чарлза и Питера, одновременно отпустили на побывку, и они умудрились столкнуться на вокзале?

– Пожалуй… – Стелла прямо почувствовала, как улыбка сползает с ее губ. Примерно то же самое, насчет странности совпадения, она сказала тогда Чарлзу, а он ее оборвал. Дескать, что тут странного, тысячи военных каждый день оказываются на вокзале Виктория. Стелла прикусила язык, не рискнула объяснить, о чем, собственно, она. А она говорила о ничтожности шансов встретиться в этакой толпе.

Дэн допил пиво, осторожно поставил на стол стеклянную кружку.

– Это просто предположение. Сначала пара фраз из твоего письма меня напрягла. – Он усмехнулся. – Потом я обнаружил, что Чарлз, как бы это помягче выразиться, не изнывает от плотского влечения к тебе. Я стал прикидывать. Конечно, я могу ошибаться… по-моему, со стороны Чарлза женитьба была не ошибкой. Она была прикрытием.

– Как это?

Дэн достал пачку «Лаки страйк», извлек одну сигарету. Стелле предлагать не стал – уже понял, что она никогда не курила и начинать не собирается.

– Видишь ли, бывают мужчины – к слову, и женщины тоже, – которые испытывают сексуальное влечение к представителям своего пола. Причем таких людей немало.

– Но ведь это… незаконно?

– Ну да. – Дэн прикурил, закрывая пламя ладонями, сделал затяжку, выдохнул дым. – Только вот в чем штука: придуманные людьми законы не способны контролировать чувства. Если я не ошибаюсь насчет Чарлза, он потому и решил жениться, чтобы под надежным прикрытием вести прежнюю сексуальную жизнь. Нет, я ничего не утверждаю. Может быть, все совсем иначе, причины разные бывают…

– Ты прав.

Стелла была ошарашена. До сих пор она словно близоруко щурилась, тщась сориентироваться; теперь Дэн дал ей очки, и пейзаж стал четким и ярким.

– Все сходится. Он и меня-то в жены выбрал только потому, что я была глупая и наивная. Я бы в жизни ничего такого не заподозрила. А еще очень удобно меня обвинять – мол, как женщина никуда не годишься, потому и не заладилось супружество.

Дэн глубоко затянулся, медленно выпустил дым.

– Для нас это открытие практически ничего не меняет. В любом случае ты связана узами брака.

– Нет, меняет! Теперь я все понимаю. И знаешь, мне жалко Чарлза. Я с самого начала чувствовала, что он глубоко несчастлив. Я думала, его точит мысль о том, что он не достоин служить Богу. Или что его огорчает разлад с родителями. Сейчас я словно прозрела. Как, наверное, тяжело – любить и знать, что никогда не будешь вместе с возлюбленным, что и люди, и закон против тебя.

Дэн смотрел на нее сквозь голубоватый дымок.

– То же самое можно сказать о нас с тобой.

– Нет.

Стелла поднялась, обошла стол. Передвинув пустую пинтовую кружку, устроилась рядом с Дэном на шершавой деревянной скамье. Подалась к нему вся, взяла его лицо в ладони.

– Для нас, Дэн, остается надежда. Чарлз обманом женился на мне. Он не сможет удержать меня – теперь, когда я все знаю. Ты, главное, выживи, милый.

Как просто она это произнесла. Зелень светится на солнце, жимолость благоухает, с реки тянет запахом тины, от земли веет легкой сыростью, лицо Стеллы в нескольких дюймах от его лица. Она ведь такую малость просит. Выживи, милый. Такую малость, что впору поверить – это возможно.

Но в три часа ночи демоны возобновили атаку, Дэн проснулся. Вдоль спины скользили ледяные пальцы, на ухо нашептывали неумолимые статистические данные: два летчика из трех погибают, не выполнив положенных вылетов; уже после семнадцати миссий потери составляют семьдесят два процента. По углам стали возникать лица товарищей, которые давно уже по объективным причинам не появлялись в офицерском клубе. Скоро вокруг кровати теснилась целая толпа. Вот наводчик – на пути к Фрюже ему полголовы снесло, на глазах Дэна его тащили из кабины. Вот экипаж «Милой Джорджии Браун» – этих ребят Дэн в последний раз видел сквозь лобовое стекло за миг до того, как объятая пламенем махина неистовой спиралью устремилась вниз.

Дэн лежал, обливаясь холодным потом, тщась унять сердцебиение. Икроножные мышцы свело. Он повернул голову, вдохнул, как кислород, запах волос Стеллы, прислушался к ее тихому дыханию, попытался дышать с ней в унисон. Хотелось обнять ее, прижать к груди. Стелла бы прильнула к нему, обвилась вокруг него плющом, позволила бы забыться… Однако Дэн лишь сел на постели – осторожно, чтобы не потревожить Стеллу – и выскользнул из-под одеяла.

Сразу после восхитительного оргазма он отключился, но, раз, проснувшись, знал – больше сегодня уже не уснет. Будить Стеллу казалось эгоистичным. Дэн на ощупь нашел сигареты, приблизился к окну. На пару дюймов приподнял темную штору и по сизому, голубиному оттенку неба понял, что до рассвета остается от силы час. Город еще и не думал просыпаться. Дэн закурил; привычно отметил, что руки дрожат.

Это несправедливо, сказала Стелла. Война – чудовищная несправедливость. Чудовищно сгонять людей, словно скот, в гетто по национальному и религиозному признаку. Чудовищен осколок, минующий плечо одного парня, чтобы вонзиться в лоб другому. Со стороны Дэна чудовищно было заманить Стеллу в Кембридж, заниматься с ней сексом, убаюкивать разговорами о будущем, над которым он, черт возьми, не властен.

Летная база бурлит слухами: там-то и там-то произошла важная встреча, разработана новая стратегия. Пачками прибывают необстрелянные новички, занимают пустые койки тех, кому не повезло. Есть информация насчет СБН, предполагается, что американские и британские летчики объединят усилия, станут денно и нощно бомбить Германию, уничтожат ее транспортный, энергетический и топливный комплексы. Эх, гладко было на бумаге! Нацисты тоже не дремлют, они к обороне готовы. Понятно, почему новичков вербуют в таких количествах и обучают такими темпами. Потому что они скоро понадобятся. Потому что военное руководство прекрасно представляет себе объемы будущих потерь.

Стелла вздохнула во сне, шевельнулась. Близился восход солнца, свет был тускло-жемчужный, холодный, ее лицо проступало из темноты, как на снимке в процессе проявки. У Дэна сжалось сердце. Конечно, он часто просыпался среди ночи и оставшиеся часы думал о Стелле. Уже несколько месяцев Стелла, сама о том не ведая, спасала Дэна от помешательства, ее образ вытеснял картины горящих самолетов и разорванных снарядами тел. Когда демоны начинали неистовствовать, Дэн проговаривал про себя письма Стеллы – и будто слышал ее голос и видел ее улыбку. Стелла гнала от него страх смерти.

Теперь Дэн боялся умереть больше, чем когда бы то ни было. И тоже из-за Стеллы.

Вот она лежит на смятой гостиничной постели, обнаженная, едва прикрытая простыней, волосы разметались по подушке. Глядя на нее, Дэн остро, горько сожалел, что нашел-таки злополучные часики.

– Не могу представить, что на нашей кровати будут спать другие. Что кто-то другой будет заниматься здесь любовью, в то время как нас разлучит война.

Простыни были расправлены, подушки взбиты, голубое атласное покрывало поднято с пола и аккуратно расстелено. Комната вновь выглядела прилично. И безлико. В течение трех дней она была для Дэна и Стеллы целым миром, в этих декорациях разворачивалась их драма.

Дэн приберег гостинцы – хотел подсластить прощание. Теперь он достал из вещмешка две пары нейлоновых чулок, две шоколадки и две банки консервированных ананасов.

– Это для тебя и для Нэнси. Надо же вознаградить ее за помощь.

Стелла едва сдержалась, чтобы не разрыдаться. Нет у нее права портить последние минуты. Она вымучила улыбку.

– Боюсь, как бы после таких подарков Нэнси не зачастила к своей мамочке. А мы, Дэн? Мы ведь скоро увидимся, правда?

– Надеюсь.

Стелла только кивнула, угадав за этим словом бездну неопределенности.

– Я хочу, чтобы ты знал: если судьбой нам были отпущены только эти три дня, если больше у нас ничего не будет – я все равно счастлива. Мне хватит счастья на всю оставшуюся жизнь.

Он поцеловал ее крепко, отчаянно, будто стараясь навсегда оставить отпечаток губ на ее губах. Когда они наконец разорвали объятие, щеки Стеллы были мокры от слез.

– У нас будет еще много-много дней и ночей, – проговорил Дэн, осторожно вытирая ее слезинки. – И переписку никто не отменял. Пиши мне. Что бы ни случилось, каковы бы ни были обстоятельства – пиши мне, ладно?