23 июля 1943 г.Д.
Родная моя!
Час назад я вернулся на базу. Шесть вечера, я предоставлен самому себе. Ребята либо в баре торчат, либо моются перед вылазкой в деревенский паб. Мне чудится запах твоей кожи. Не хочу ни с кем общаться, никуда не пойду. Я рад одиночеству еще и потому, что не рискую быть принятым за чокнутого.
По словам Джонсона, во время моей увольнительной ничего существенного не случилось. Над всей Европой висели тучи, полетов почти не было. Это плохо. Я надеялся, что наши успели прищучить фрицев без моей помощи.
Береги себя, любимая, – ради меня.
26 июля 1943 г.Д.
Дорогая моя Стелла!
Пару дней назад выглянуло солнце, по прогнозам, устанавливается ясная погода. Мы возобновляем вылеты. Похоже, начальство намерено наверстать упущенное время – значит, все идет по плану. А еще это значит, что очень скоро все мои двадцать пять миссий будут выполнены. Следующая назначена на завтра. Я согласен вылетать каждый день и каждую ночь, лишь бы поскорее развязаться.
Когда летишь на задание, когда бомбишь цель, времени на размышления нет. Зато когда миссия выполнена и я возвращаюсь на базу, мне всегда кажется, что я лечу прямо к моей дорогой Стелле.
Береги себя, любимая. Ты мне нужна.
Дорогая моя девочка!Д.
Получил твое письмо, как только вернулся с задания, распечатал, не дожидаясь разбора полетов.
Что ж тут удивляться – Чарлзу тоже полагается отпуск. Четырнадцать дней кажутся тебе вечностью, но, поверь, это пустяк. Сама не заметишь, как пролетят дни. А к тому времени как он уедет, я, глядишь, выполню двадцать пятую миссию. Совсем чуть-чуть осталось. Сейчас, конечно, не стоит говорить ему про нас, это было бы неправильно. Надеюсь, нам повезет, он отпустит тебя без проблем. Ну а вдруг заартачится? Я ведь далеко, я ничего не смогу предпринять. Потерпи всего две недели, родная моя, красавица моя.
Проводи его с улыбкой, а когда он снова приедет, у нас уже будет готов план.
Война идет к концу. Задания серьезные, и с высоты в двадцать тысяч футов наши действия кажутся эффективными. После событий в Северной Африке можно с уверенностью говорить, что военная удача повернулась к нам лицом.
Я понимаю, тебе будет неудобно писать письма, пока Чарлз дома. Не беспокойся насчет этого. Со стороны Нэнси очень мило было предложить свои услуги. Адрес ее у меня сохранился. Буду писать, как только выдастся минутка. Знаю, что ты всегда помнишь обо мне.
У Джонсона, который из Огайо, родился сын. Возвращаемся сегодня с задания, а внизу на базе на диспетчерской вышке голубой флажок полощется. Значит, мальчик. Мать и младенец чувствуют себя хорошо. Джонсон сияет, по-моему, я никогда таких счастливых людей не видел. Вот тебе и еще одна причина скрывать пока правду о нас. Очень скоро мы будем вместе.
Люблю тебя. Считаю дни до нашей встречи. Береги себя ради меня.
28 июля 1943 г.Дэн.
Любимая!
Извини, это письмо будет коротким. Уже поздний вечер, завтра мне вставать ни свет ни заря. Ощущение такое, что с задания вернулся пять минут назад. Оно было самое долгое и самое трудное. Цель нам поставили [вымарано цензурой]. Когда мы добрались, я увидел, что Королевские ВВС нас опередили. Город был объят огнем. Жар ощущался даже на высоте десять тысяч футов. [Вымарано цензурой]. Со всех сторон катапультировались команды. [Вымарано цензурой]. Мне крупно повезло, что я вообще вернулся на базу.
Постоянно думаю о тебе, хоть мысли и не дают привычного успокоения. Ведь я знаю, что сейчас ты вынуждена терпеть присутствие Чарлза. Мне остается только надеяться, что он не обижает тебя. Глупец, где ему понимать свое счастье.
Любимая, береги себя ради меня.
В висках пульсировала боль, а трясло так, что Джесс не могла попасть сложенным листком в узкую щель конверта. Пока она читала, подкрался озноб – ледяной, бесформенный, как морской туман, накрыл с головой, стер все до единого ориентиры.
Чернильные пятна, оставленные военным цензором, плясали перед глазами. Все еще держа письмо, Джесс легла на спину и смежила веки.
Дэн и Стелла почти зримо присутствовали в комнате. Ни ему, ни ей не дано было знать наверняка, что Дэн завершит свои двадцать пять вылетов. Это знала только Джесс. Она знала: Дэн доживет до глубокой старости, до девяноста лет, его годы будут течь в доме на океанском берегу, в штате Мэн. Но без Стеллы. Что же случилось, почему они не остались вместе?
Ответ ждет в старой обувной коробке, письма готовы раскрыть тайну. Предвечерний свет достаточно ярок для чтения, но несносен для измученных глаз, ноющих под саднящими веками. Горло дерет, будто лезвиями порезано. Вот бы выпить горячего кофе! Или воды. Впрочем, пугала одна мысль о том, чтобы встать с кровати и спуститься на первый этаж. Как она озябла! Никогда в жизни ей не было так холодно. Нет, Джесс ни за что не вылезет из ямки на покрывале, пропитанной остатками ее собственного тепла.
Одеяла показались непомерно тяжелыми. Когда Джесс с большими усилиями отвернула их, из постели пахнуло могильной сыростью. И все равно она забралась внутрь – как была, в одежде. Каждое движение болью отзывалось в мышцах, поэтому Джесс подтянула колени к подбородку, замерла и стала ждать, когда успокоится мигрень и пройдет озноб.
– Я тебе кофе принесла. Подумала, не повредит. – Бекс поставила на стол картонный стаканчик из забегаловки напротив офиса, подняла на Уилла сочувственный взор. – Ты как вообще?
Уилл вымучил кривую улыбку. Обнаружив, что целая ветвь семейства Гримвуд застолблена конкурентами, Анселл осатанел, и главный удар, по обыкновению, обрушился на Уилла.
– Я-то? Лучше всех, спасибо. Приятное разнообразие после воскресного обеда с родителями. Кроме папочки и мамочки, присутствовали: мой брат-адвокат, его нареченная – тоже адвокатша, и папочкин сарказм, который после бутылочки вина обрастает особо ядовитыми колючками. Сама понимаешь, Бекс, никто лучше меня не справляется с ролью козла отпущения. После таких выходных утро понедельника с Анселлом – это все равно что пикник в парке.
Бекс хихикнула.
– Ты, значит, с братцем своим не особенно ладишь?
Уилл, чтобы потянуть время до ответа, хлебнул кофе. Бекс принесла ему латте, притом с цельным молоком, а не с обезжиренным. Некоторое время назад он поклялся себе избавиться от привычки пить кофе с молоком, но сказать об этом Бекс у него не хватило духу.
– Чтобы с Саймоном ладить, перед ним нужно прогибаться и петь дифирамбы его гениальности. Не уверен, что у него вообще есть друзья. Имеются, пожалуй, несколько адвокатов; ну, может, какой-нибудь фрик-нейрохирург – надо же Саймону с кем-то в сквош играть. С этими субъектами Саймон время от времени ужинает в неприлично пафосных ресторанах – конечно, при условии, что их девушки носят сумочки правильных, с точки зрения Марины, брендов. Сомневаюсь, что это и есть дружба. – Уилл сделал еще глоток кофе и мрачно добавил: – Скоро свадьба. Буду иметь удовольствие наблюдать дружбу в полном коммерческом объеме.
Время было обеденное, офисный планктон расползся по забегаловкам. Анселл, со свойственной ему настырностью, уволок Барри в ближайший паб.
– Значит, невесту твоего брата зовут Мариной? А когда у них свадьба?
– В апреле.
– Весенняя свадьба, – с завистью протянула Бекс, закидывая ногу в черном чулке Уиллу на стол. – Что может быть лучше? А где будет торжество?
– В доме моих родителей. Они эту свадьбу до секунды распланировали. Видишь ли, Маринин отец половиной Шотландии владеет, можно было бы отмечать в каком-нибудь древнем замке. Но они решили, что их слишком занятым друзьям будет хлопотно и долго добираться до замка.
– Жаль.
Бекс иронии не поняла. Ее накладные ресницы затрепетали, словно крылышки экзотической бабочки.
– Ты, конечно, будешь шафером? Ну, на правах единственного брата?
Уилл чуть кофе не захлебнулся. Нелепейшее предположение!
– Куда мне! Рылом не вышел. Саймон уж постарается, чтобы я рта не раскрыл при его рафинированных коллегах. Насколько мне известно, там на роль шафера целый конкурс объявлен. Выберут какого-нибудь президента Оксфордского дискуссионного клуба. Чтоб язык у парня был подвешен – для традиционной речи. Опять же, шафер должен хорошо получаться на фотографиях.
– В меру хорошо, – хихикнула Бекс, наконец-то уловив иронию. – Вряд ли твой брат потерпит конкурента.
– Вряд ли Саймону приходит на ум, что кто-то, в принципе, может составить ему конкуренцию.
Поднимаясь, Бекс ненарочно задела компьютерную мышь. Компьютер вышел из режима сна. Взглянув на экран, Бекс нахмурилась.
– Уилл, что ты делаешь? Это же файл Нэнси Прайс, Анселл велел его задвинуть! Будешь в таком духе продолжать – не найдешь родичей Стэнли Гримвуда. Откуда им взяться в… – Девушка нагнулась к экрану, прочла название: – в Вудхиллской благотворительной школе.
Бекс нависла над Уиллом, он практически уткнулся в вырез на ее блузке (возникли ассоциации с детской игрой – изловчись, надкуси плавающее в миске яблоко). Кликом Бекс закрыла файл Нэнси Прайс, задала в поисковике «Гримвуд», клацая по клавиатуре маникюром со стразами – точь-в-точь как клацает по плиточному полу родительский лабрадор Веллингтон. Появился новый файл.
– Вот. Гримвуд. Не забывай: все, что касается Ипсвича, уже подписано, дальше – не нашего ума дело. Тебе надо найти кузенов по отцовской линии, а они обитают где-то в Канвей-Айленде.
Выпрямившись, Бекс подарила Уиллу сокрушенный взгляд.
– Ну и чудак же ты.
– Чудаки тоже нужны, – отозвался Уилл, не поднимая глаз.
Зато после обеда, кажется, пробудились божества справедливости. Уилл был заслан в архив города Чесхант, к четырем часам получил необходимую метрику и отзвонился Барри. Возвращение в контору, торчание в лондонских предвечерних пробках не имело никакого смысла.
На выезде из Чесханта Уилл зарулил на заправку. Все-таки ужасно много бензина поглощает «Спитфайр». Сам он тоже проголодался, но в очереди в кассу избегал смотреть на шоколадные батончики. Воскресный обед, конечно, не обошелся без колкостей касательно лишнего веса Уилла. Отец откинулся на спинку стула, гордясь плоским животом (результат внимательного просмотра серии передач о похудании и усилий персонального тренера), и сообщил, что знаком с прекрасным закройщиком. На случай если Уиллу требуется новый костюм к свадьбе. Замечание вызвало приступ смеха. Уилл понял: его утренние усилия в спортзале досугового центра прискорбно неэквивалентны результатам. Как и его попытка наладить контакт с той девушкой.
Последнее фиаско терзало его больше, чем завуалированные издевки родителей и брата. В Оксфордшир он ехал, до боли стиснув пальцы на руле: черный пес, имя коему – Отчаяние, уже впился клыками Уиллу в загривок, и он еле сдерживал желание развернуть «Спитфайр» и устремиться обратно в Лондон, разыскать девушку. Допустим, разыщет. А дальше что? А дальше Уилл извинится за свою неуклюжесть и попросит дать ему второй шанс. Да, именно так. Выяснит причины ее настороженности. Нет, первым делом спросит, как ее зовут. Надо знать имя человека, о котором все время думаешь.
Мысли о девушке неизменно возвращали Уилла туда, где он увидел ее впервые, – к дому Нэнси Прайс. Вполне предсказуемо всплывало обещание, данное Альберту Гривсу. Уилл прикинул: Чёрч-Энд почти по пути, можно заскочить к старику, взять обещанный ключ и заглянуть в таинственное жилище Нэнси Прайс. Он успел пошарить по базам данных, не обнаружил информации, на которую можно было бы опереться в дальнейших изысканиях, и с отвращением мысленно признал: Анселл, пожалуй, прав, что велел бросить дело Нэнси Прайс. Ни денег, ни наследников – пустая трата времени. Оставалось связаться с районной управой и проследить, чтобы домом занялись власти. Впрочем, такие действия наверняка вызовут крайнее недовольство Альберта Гривса, учитывая его неровное дыхание к Нэнси Прайс.
Очередь в кассу продвинулась, Уилл оказался прямо напротив герметично упакованных кексов и печенья. Повинуясь импульсу, сгреб два пакета – будем надеяться, быстрые углеводы неприлично дешевых бисквитов марки «Мистер Киплинг» поднимут настроение.
Сохраняется вероятность обнаружить в доме нечто существенное, способное внести кардинальные изменения – например, заначку в матраце или блокнот с двумя дюжинами телефонов ближайших родственников…
Ага, держи карман шире, мысленно сказал себе Уилл. Чудеса случаются – но только не с ним.