1944 год
В конце мая проглянуло солнце, посулило окончание ненастья. Обмануло. Впервые в истории Троицын день был омрачен скверной погодой. Британские и американские войска форсировали Канал, не страшась волн и ливня, намеренные высадиться в Нормандии. Прихожанки Кингс-Оук тем временем противостояли порывам сырого ветра, рвущим флажки и сдергивающим скатерть со стола для лотереи.
Стелла, навьюченная прочими заботами, в этом году не участвовала в подготовке к празднику. Чарлз пропадал на заседаниях комитета, и Стелла невольно возвращалась мыслями к событиям двенадцатимесячной давности. Время исказилось, будто отраженное в ярмарочном кривом зеркале. Местами растянулось – так что баталия с Марджори из-за сконов стала событием вековой давности, местами съежилось. Стелла закрывала глаза и вспоминала поцелуи в зеленоватом полумраке буфетной. Каждая подробность была осязаема – колючая щека, запах мятной жвачки и сигаретного дыма, шелк волос под ее пальцами. Все произошло будто вчера.
Разве возможно, чтобы человек, столь явно присутствующий в ее сознании, перестал существовать?
Праздник давно начался, когда Стелла наконец выбралась из дома. Она хотела принять ванну, вымыть свои сальные волосы, но Дэйзи заливалась пронзительным писком, стоило перестать качать ее колыбель, и писк этот был невыносим. Немногочисленные платья, которые до сих пор застегивались на разбухшей груди, были грязны. Стелла нашла блузку, тоже несвежую, просто без столь явных пятен. Снимая ее с плечиков, она старалась не смотреть на яблочно-зеленое платье, то самое, в котором ходила с Дэном слушать орган. Стелла уже собиралась захлопнуть шкаф, но под влиянием порыва схватила платье. Она отдаст его Аде, для беженцев. Ее жизнь теперь – Дэйзи и Чарлз; нельзя прекращать попыток превратиться в настоящую семью. А значит, нечего держать в шкафу напоминание о былом счастье.
На улице было холодно, почти как в феврале. Зато можно надеть пальто, под ним не видна грязная блузка. Дэйзи притихла, когда Стелла положила ее в прогулочную коляску, между прочим, фирмы «Сильвер Кросс», раздобытую свекровью у одной из партнерш по бриджу. Видимо, мерные покачивания и мелькание ядовито-зеленых листьев над головой развлекли девочку. Дэйзи смотрела на листья слегка косящими глазками. Что дочь начала косить, Стелла заметила совсем недавно и испытала очередной приступ отчаяния. В свой последний приход доктор Уолш уронил слово «отклонения». Чарлз искренне рассмеялся, назвал Уолша клушей-кликушей. С тех пор Стелла покоя не знала, все думала – вдруг доктор прав?
Над лужайкой наскоро натянули тент, под которым спрятали от ветра столы, подиум и все остальное. Тент хлопал холщовыми боками, грозил обрушиться. Без главной приманки – консервированных персиков – никто не проявлял интереса ни к лотерее, ни к кольцебросу. Одни только малые дети, не замечая холода, игнорируя лиловые тучи, толкались у кокосового тира. Стелла равнодушно отметила, что в этом году кокос заменяет белокочанная капуста. Несколько мальчишек отирались возле стола с призами, охраняемого сердитым мистером Поттером, активистом противовоздушной обороны.
Стелла вошла в шумный переполненный зал. Чай нынче разливает Ада, от пара она раскраснелась, папильоточные кудри развились и висят сосульками. Марджори, крайне довольная собой, стоит на раздаче сконов.
Чарлз сидел в жюри, за столом возле подиума. Втащить в зал коляску было делом заведомо безнадежным, вдобавок Дэйзи стала засыпать. Чтобы не тревожить ее, Стелла оставила коляску в вестибюле.
– Вот и ты, дорогая! – произнес Чарлз тоном, который приберегал для общения с женой при пастве. – А я сижу и думаю: куда-то мои девочки запропастились? Где Дэйзи? По-моему, пора сделать ее первый портрет. Что скажешь, дорогая?
Вопреки многолетней традиции, решено было отказаться от конкурса маскарадных костюмов. Сцену стилизовали под фотостудию: на заднем плане повесили афишу к фильму «Что бы ни случилось». Желающие сфотографироваться располагались на фоне нарисованного парохода. Снимал Фред Коллинз. Все удовольствие – шесть пенсов.
– Дэйзи как раз начала дремать, – равнодушно ответила Стелла.
– Принеси ее, дорогая, пока она еще не заснула.
Скрипя зубами, Стелла пошла назад, в вестибюль, сквозь толпу, и вынула дочь из коляски. Чарлз уже был на сцене, когда она вернулась.
– Садитесь здесь, миссис Торн! – Фред Коллинз указал на единственный стул. – А девочку вот так возьмите, повыше, чтобы личико было видно…
Стелла позволила себя усадить, сделать деталью трогательного семейного портрета. Подумала вскользь: «Интересно, я вспомню, как нужно улыбаться?»
– Пожалуй, я встану с другой стороны, – сказал Чарлз. – Чтобы пустой рукав не бросался в глаза.
– Вы совершенно правы, преподобный Торн.
Фред Коллинз изогнулся за фотоаппаратом, припал к видоискателю.
– Нет, миссис Торн, вы оставайтесь на месте. Выше голову, смотрите на вашего супруга. Вот так…
Поднимая взгляд на Чарлза, Стелла заметила в дверях некую фигуру. Высокий мужчина. В военной форме. Плечи так широки, что едва вписываются в дверной проем. Стройные бедра, длинные ноги, совсем как у…
Нет.
Она вскочила.
– Не может быть…
– Дорогая… дорогая, оставайся на месте… Слышишь?
Кожа коричневая от загара, щеки запали, резко выделяются скулы. Под глазами темные круги. Он смотрит на нее, и во взгляде – отчаяние, тоска и горечь, и больше никаких сомнений.
Мозг упрямо повторял: «Этого не может быть», но тело ликовало каждой клеточкой.
– Дэн.
Поведение Стеллы не осталось незамеченным. Люди начали оглядываться на парня в слишком просторной, не по размеру, американской военной форме – но Стелла никого не видела, кроме Дэна. Кровь прихлынула к вискам. Стелла не могла отвести взгляд; боялась моргнуть, спугнуть видение.
– Дорогая, что происходит?
В голосе мужа звенел лед. Шагнув со своего места, он заступил Стелле дорогу, закрыл от нее Дэна. Стеллу вдруг потрясла тишина, не нарушаемая даже шепотками. Чарлз побагровел, только губы побелели.
– Ты знаешь этого человека?
– Да, – прошептала Стелла и попятилась. – Да, знаю.
И, все еще с Дэйзи на руках, почти скатилась со ступенек сцены. Перед ней расступились, ее провожали ошеломленными взглядами.
Ада чуть чашку с чаем не уронила.
– Персики! – шепнула она Марджори. – Это тот самый американец, который привез персики. В прошлом году, помните? То-то я смотрю – лицо знакомое.
Собственное лицо Ады стало каменным.
– Кто бы мог подумать? Бедняга преподобный. Не ожидала я такого от миссис Торн. Считала ее приличной женщиной. Выходит, она продалась янки за консервы.
Ребенок.
Боже Милосердный, у нее ребенок. Дэну казалось, что проглотил солнце, оно застряло в горле и жжет.
Вот уже несколько суток на сон удавалось урвать считаные минуты, и разум начал подводить. Реальность дробилась, складывать осколки было нелегко. Дэн лишь вчера ступил на английскую землю, последние сутки провел в разведуправлении, на допросе. Помурыжили его знатно. Правда, пустили в душ и снабдили новой формой, однако поспать не дали совсем. Мысль о сне не отпускала, но потребность видеть Стеллу пересилила все остальные потребности.
И вот Стелла идет к нему, и он едва замечает скопление народа в церкви, шепотки и подозрительные взгляды. Что ему до них! Он ждал этого момента. Жил ради него. Мечтал обнять Стеллу, зацеловать до умопомрачения – но вместо этого только стиснул ее руку. Зато их глаза встретились, и остальной мир перестал существовать.
– Пойдем, – сказал Дэн.
И они пошли, торопливо, не разжимая рук, сцепленных до боли в суставах. Как хороша эта боль. Едва они оказались на воздухе, хлынул ливень, и Дэна охватило желание – такое естественное! – укрыть, защитить беспомощное существо, прильнувшее к плечу Стеллы, слегка дрыгающее крохотными ножками в розовых пинетках. Розовый цвет – значит, девочка? Сердце зашлось от нежности. Какая разница – девочка, мальчик, слоненок или мышонок?
Дэн отер дождевые капли с лица, распахнул китель, пытаясь спрятать под крылом и Стеллу, и дитя. От ее близости голова кружилась. Почти бегом они пересекли дорогу, одновременно толкнули незапертую дверь приходского дома.
Внутри было сумрачно и зябко. В полутьме они смотрели друг на друга целую бесконечную секунду, потом Стелла, издав слабый крик, прильнула к нему. Он обнимал обоих, Стеллу и малышку, и сердце еще сильнее забилось о ребра, когда их губы встретились. Новый запах, не тот, что был у прежней Стеллы; женский, молочный. Зато вкус ее губ совсем не изменился. Господи, как же Дэн истосковался по этим губам. Как истосковался по Стелле. Он гладил ее влажные волосы, гладил щеки, трогал губы, целуя шею и веки. Таял от любви. Через минуту нахлынуло желание. Дэн отстранился прежде, чем оно стало нестерпимым, осторожно коснулся губами шелковистой детской головки.
– Это правда ты? – шептала Стелла. – Я уже и не надеялась… Я думала, ты погиб.
В грязно-сером свете ее лицо было подобно язычку свечи. Огромные глаза, затравленный взгляд, словно Стелла увидела привидение.
– Я был на краю гибели. А ребята… мой экипаж…
Дэн предпринял попытку отшутиться – ужас в глазах Стеллы смущал его, хотелось ее успокоить. Не вышло. Не хватило собственных сил. Он кашлянул, сделал второй заход.
– Прости. Это действительно я. Хотел послать тебе весточку, но нельзя было. Я так спешил… Если бы я только знал… знал насчет…
Эмоции захлестнули его, слова застряли в горле. Одним пальцем он провел по бархатистой щечке младенца. Девочка спала, воплощая собой безмятежность, нежный розовый бутон, закрытый, замкнутый на собственном содержимом, не реагирующий на ужасы происходящего вокруг. Чудо, истинное чудо, обещание, надежда на лучшую жизнь после всех испытаний, выпавших Дэну.
– Как ты ее назвала?
– Дэйзи, – выдохнула Стелла. По щекам покатились слезы, крупные, как жемчужины.
– Прелестное имя. Дэйзи… – Дэн повторял его, как бы пробуя на вкус.
Дэйзи. Его дочь.
– Самое красивое имя для самой чудесной в мире девочки.
Дэн склонился над малышкой, еще раз поцеловал ее, вдохнул нежный молочный запах.
– Родная, пойдем скорей. Я на машине. Шофер ждет в пабе. Собирай вещи, я увезу вас отсюда.
Глаза Стеллы метнулись к двери, словно две вспугнутые пичужки.
– Куда?
– Пока что – на Гринфилдс-лейн. У меня отпуск. Несколько дней я свободен, потом надо будет отметиться в части. Короче, времени нам хватит, чтобы разработать план дальнейших действий.
Стелла колебалась. Открыла было рот, чтобы возразить, но, не сказав ни слова, бросилась к лестнице. Дэн последовал за ней. Снова сунул руки в рукава кителя. Господи, ну и дом! В склепе – и то, наверное, приятнее. Всюду темные панели, воздух затхлый. Стелле нельзя здесь оставаться; она зачахнет, если останется. Она к этому миру не принадлежит и никогда не принадлежала.
В спальне Стелла положила Дэйзи на середину продавленной кровати, достала чемодан. Со стены, с распятия, взирал на спящее дитя перекошенный от боли Христос. Дэн поежился, подавил желание закрыть девочку от этого взгляда. Скоро, очень скоро наступит время…
– Давай я помогу собираться. Где вещи Дэйзи?
Стелла упаковывала чемодан. Движения были резкие, будто она углядела на горизонте зловещее облако и пыталась успеть с укладкой вещей прежде, чем налетит ураган.
– В соседней комнате, – ответила она одними губами. – Ее одежки в комоде, а пеленки стопкой лежат на полке. Еще возьми распашонки и подгузники. Ох, не забыть бы продуктовые карточки!
Дэн шагнул к ней, взял ее лицо в ладони, поцеловал.
– Не волнуйся. Все хорошо. Все будет хорошо. Главное, что у Дэйзи есть мы с тобой. Ты и я. А уж пеленки мы для нее раздобудем. И все остальное тоже. – Не выпуская Стеллу из объятий, глядя ей прямо в глаза, Дэн продолжал: – Мы прорвемся. Слышишь, Стелла? Прорвемся. Я с тобой. Я вернулся. Бояться больше нечего.
Она по-прежнему дрожала – как в тот день в Кембридже, возле окна в гостиничном номере, на пределе, на грани. Дэн подумал тогда: вот сейчас она уйдет – из гостиницы и из его жизни. Он ошибся. Может, и теперешнее ощущение полной предрешенности тоже закралось в его душу по ошибке?
В огромных глазах Стеллы были мольба и страх.
– Дэн… Я должна тебе сказать… Дэйзи… Она не твоя дочь.
Стелла не говорила – лепетала, однако ее слова отозвались острой болью. Так могли бы подействовать удары хлыстом. Из Дэна будто весь воздух выкачали. Он попытался ухватиться за соломинку.
– Но… но ведь ты не спала с ним?
Стелла закрыла глаза, и слезы снова покатились по ее щекам, и скоро пальцы Дэна были мокры.
– Один раз он взял меня. Помнишь? Этого оказалось достаточно.
Дэн привлек ее к себе на грудь, крепко обнял, спрятал лицо в ее волосах, подавил горчайшее из разочарований, поборол бессильную ярость. Ярость адресовалась Чарлзу Торну. Мерзавец. Насильник. Но Дэн злился и на себя. Во всех деталях вспомнился ранний вечер в доме на Гринфилдс-лейн, вкус виски, запах осени, запах дыма и прелых листьев. Стелла умоляла его подарить ей ребенка, оставить надежду – а он отказался. Никогда она ни о чем не просила Дэна. Он возжелал слишком многого, наметил недостижимую цель. Перестраховался. Стремясь защитить Стеллу, исключил все возможности, не оставил судьбе ни единой лазейки. Не оставил места надежде.
Сквозь скрежет зубовный, сквозь гнев на собственную глупость и гордыню он прошептал:
– Это не имеет значения. Мне все равно, чья она по крови. Я люблю Дэйзи уже за то, что она – часть тебя. Она твоя дочь, а будет – наша с тобой. Наша девочка…
Стелла высвободилась из объятий, подняла лицо, зашептала между поцелуями и всхлипываниями:
– Я люблю тебя. Я так тебя люблю. Я не смела надеяться…
Он пригладил ее волосы, отвел пряди от мокрых щек.
– Никогда не сомневайся во мне, слышишь, Стелла? Никогда не сомневайся в моей любви. А сейчас нам надо поторопиться.
Они упаковывали вещи, девочка мирно спала. Когда все было готово, Стелла взяла дочь на руки, Дэн подхватил чемодан, и они вместе вышли из мрачной спальни. Еще несколько секунд – и они будут свободны, они навсегда покинут безвоздушное пространство этого дома, Дэн снова сможет дышать, сдастся на милость эмоций. Все эти месяцы во Франции он мечтал об одном, жил одним. Каждый шаг на север приближал его к любимой, он терпел многодневное бездействие на чужих чердаках, трясся в гужевых повозках под ворохами сена, задыхался от бензиновых паров в пикапах только ради того, чтобы вновь обнять Стеллу. Теперь голова кружилась от перенапряжения. На лестнице он взял Стеллу за руку, их пальцы сплелись. Дэн поднес ладонь Стеллы к губам. Перецеловал каждый пальчик, приложился к запястью.
Внизу послышался шум, хлопнула входная дверь.
– Ты что вытворяешь? Что происходит?
Воспаленному воображению Дэна Чарлз Торн рисовался этаким людоедом; но у подножия лестницы стоял человек до смешного обыкновенный. Типичный англичанин – высокий, сухопарый, с бесцветными волосами и кирпичным цветом лица, растерянный, ничего не понимающий. Будь он чудовищем, все было бы проще; но при виде пустого рукава, засунутого в карман, место ярости заняли брезгливая жалость и досада.
– Чарлз…
Стелла выступила вперед. Дэн уловил страх в ее голосе и буквально осязаемое напряжение. Досада трансформировалась в неприязнь.
– Послушайте, преподобный Торн. Я забираю Стеллу вместе с Дэйзи.
Дэн старался говорить спокойно. Его задача – убедить ее мужа. Хоть бы Стелла начала спускаться по лестнице! Тогда бы, вздумай преподобный остановить их, Дэн бы уж с ним разобрался. Однако Стелла будто приросла к месту. Несколькими футами ниже медленно свирепел Чарлз Торн.
– Неужели?
– Чарлз, прошу тебя… – взмолилась Стелла. – Пожалуйста, дай мне уйти. Скверно, что все случилось так, как случилось. Но ведь ты не хуже меня знаешь: мы напрасно поженились. Мы пытались… То есть я пыталась создать настоящую семью. Ничего не вышло. Мы не любим друг друга так, как положено мужу и жене. Не мне тебе рассказывать.
Стелла говорила уверенно, храбро. Дэн воспрянул духом, даже несмотря на легкую дрожь в ее голосе.
Чарлз Торн слушал, не перебивая и даже не шевелясь. И вдруг разразился исполненным горечи смехом.
– Боюсь, все не так просто. Мы женаты. Мы клялись перед Богом всегда быть вместе. Ты не имеешь права говорить об ошибках и отсутствии какой-то там любви лишь потому, что тебе задурил голову… – бесцветными, водянистыми своими глазами Чарлз Торн покосился на Дэна, – какой-то пижон-янки.
Кровь застучала у Дэна в висках, пальцы сами собой сложились в кулаки. Он готов был броситься на Торна, схватить его, швырнуть на пол, перешагнуть через распростертое сухопарое тело. Он сдерживался из последних сил. Его останавливала только мысль о безопасности Стеллы и малышки.
– Чарлз, никто мне голову не дурил. Я люблю этого человека. До встречи с ним я не понимала, что такое любовь, но теперь понимаю. Пожалуйста, Чарлз, отпусти меня.
– У нас дочь, – холодно произнес Чарлз. – Ты о ней подумала? По-твоему, я вот так просто откажусь от своего ребенка, передам отцовские права какому-то проходимцу?
– Кто бы рассуждал о правах, – сквозь стиснутые зубы процедил Дэн. Кулаки были по-прежнему сжаты, собственный голос казался звериными рыком. – Если бы ты вел себя как порядочный человек, никакой дочери у тебя не было бы. А прав у тебя нет по определению.
– Дэн! – воскликнула Стелла, потрясенная силой его ярости. Она стояла несколькими ступенями ниже; чтобы взглянуть на Дэна, ей пришлось запрокинуть голову. Из пыльного, тусклого слухового окошка падал желтоватый свет, и его полоска упала на скулу Стеллы. Совсем как тот кошмарный синяк – свидетельство изнасилования. На руках у матери продолжала спать девочка – нераскрывшийся цветок, вещь в себе.
– Права у меня есть, и я это докажу, – выдавил Торн. В голосе прибавилось уверенности, даже некий кураж появился. – Стелла – моя жена. В свидетельстве о рождении девочки значится мое имя. И здесь не Дикий Запад, здесь – Англия. Страна с самой развитой и самой лучшей в мире юридической системой. Смею вас заверить, мистер ковбой, наши юристы умеют найти управу на неверную жену.
Это было слишком. Терпение Дэна лопнуло, и он бросился вниз по лестнице, намеренный превратить это тусклое, самодовольное лицо в кровавое месиво. Но в эту же самую секунду Стелла заступила ему путь, между Дэном и объектом его ярости оказалась хрупкая женщина с младенцем на руках.
– Дэн! Не надо! Прошу тебя… – Стелла всхлипнула. – Так будет только хуже.
Дэн стал отступать, потом – пятиться, пока не уперся спиной в стену. Взъерошил волосы. Стелла, на одной руке удерживая девочку, другой обвила его, словно усмиряя гнев.
– Стелла, он же над тобой надругался! Сначала избил, потом изнасиловал!
– Да как ты смеешь говорить такое моей жене?
Голос Торна звенел ледяной яростью. Лицо побелело, по щекам пошли багровые пятна. Торн отступил, как бы давая Дэну дорогу.
– А сейчас убирайся подобру-поздорову.
– Ты мерзкий ханжа. Насильник и садист.
Чарлз Торн и бровью не повел. Подобно стражу, он стоял у подножия лестницы, вперив взор в Пресвятую Деву на стене.
– Бред, – сухо произнес он, словно обращаясь не к Дэну, а к Пресвятой Деве. – Происходящее между мужем и женой, во-первых, никого не касается, а во-вторых, законно априори. – Он хохотнул. – Муж никак не может изнасиловать свою собственную жену.
– Вот именно, не может, – тихо произнес Дэн. Стелла прижималась щекой к его плечу, головка Дэйзи была у его колотящегося сердца. Он обнимал их обеих, он так хотел всегда, всю жизнь защищать их. – А еще муж не может удерживать жену против ее воли.
– Предположим.
На миг показалось, что Торн образумился. Стелла вздрогнула всем телом, подняла залитое слезами, полное надежды лицо.
– На этом пункте я остановлюсь подробнее, – продолжал Торн. – Стелла – не рабыня; она вольна уйти, если таково ее желание. Я не стану ей препятствовать. – Он растянул в улыбке свои тонкие губы и кивнул на пустой рукав. – Будь я даже из тех, кто решает конфликты посредством физической силы, шансы мои невелики. – Улыбка стала ледяной, бесцветные глаза пригвоздили Стеллу к месту. – Можешь убираться с этим янки, только имей в виду: развода ты не получишь. И Дэйзи останется здесь. Если ты уйдешь, если выберешь жизнь во грехе, жизнь, противную Богу и людям, если опозоришь себя беззаконной связью – никогда больше не увидишь дочь.
Стелла вскрикнула, вырвалась из объятий Дэна.
– Я ее мать! Я ее родила!
– Значит, выбирай. Или ты уходишь с янки, или остаешься со своей дочерью.
И тут Дэн понял: все безнадежно. Сила, что вела его с того момента, как «мессеры» подбили «Красную Туфельку», и потом поддерживала почти год во Франции – иссякла, испарилась. Он нащупал перила, вцепился в них – иначе бы упал. В глазах потемнело. Дэна стало засасывать в ужасную черную воронку, в водоворот паники. Он тщетно подбирал слова – ничего уже нельзя было исправить. Там, во Франции, в поле, на чужих чердаках, слова приходили легко. Ритмично, как марш, как походная песенка бились в висках: вы-жи-ви, вы-жи-ви; вер-нись к Стел-ле. Вот, выжил, вернулся. И стоит как пень, не в силах возразить, разбить вдребезги жестокую, железную логику Чарлза Торна. С самого начала все было против их со Стеллой любви. Так что же удивляться, если теперь к прочим обстоятельствам прибавилась еще и буква закона?
Дэн тряхнул головой, попытался разогнать туман. Лицо Стеллы, бледное, как расплывшаяся луна, стало четче, особенно выделялись огромные, темные от ужаса глаза. Он хотел выдать последний аргумент: «У нас родится другой ребенок – только наш». Однако Стелла крепче прижала к себе девочку, и та, потревоженная, проснулась и захныкала – жалобно и в то же время противно, как кошки мяучат. Этот крик потряс Дэна и расколол, подобно молнии, пространство между ним и Стеллой. Стелла обнимала Дэйзи, спрятав младенческую шелковистую головку под подбородком, а Дэн смотрел молча, и хотя Стелла не двигалась с места и лестница была узка и тесна, ему казалось, что Стелла удаляется, ускользает, и расстояние между ними огромно, и пространство пусто…
– Дэн, я не могу ее бросить. Не могу… – одними губами шептала Стелла.
– Я не вправе этого требовать.
Он был обезоружен; он проиграл решающее сражение. Его ранило. Неважно, что пока он не чувствует боли. Это просто шок, который скоро пройдет, и вот тогда-то небо с овчинку покажется.
Дэн положил ладонь Стелле на затылок, ощутил, как теплы ее волосы. Приблизил губы к ее уху.
– Стелла, я не прощаюсь. Я тебя вызволю. Я этого так не оставлю. – Губы пересохли, едва шевелились, голос был хриплый. – Не все потеряно. Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Всегда. Всю жизнь. Я буду писать тебе. Я всегда буду любить тебя, я буду надеяться. Пока мы живы, я буду надеяться.
Он ее отпустил. Не рискуя взглянуть на человека, разрушившего его шансы на счастье, Дэн пошел вниз по ступеням, шагнул за порог, под ливень. Перед ним в дымящихся руинах лежало будущее.