Десять тысяч небес над тобой

Грей Клаудия

С тех пор, как Маргарет начала пользоваться Жар-Птицей, устройством, изобретенным её родителями, Маргарет привлекла внимание врагов, которые пойдут на всё, чтобы заставить её помочь им получить власть над мультивселенной. Они готовы даже причинить боль людям, которых она любит. Она сопротивляется до тех пор, пока на её парня, Пола не напали и его сознание не разлетелось на кусочки по нескольким измерениям

У Маргарет нет выбора, кроме того, чтобы искать каждый осколок души Пола. В этой охоте она бежит через разорванный войной Сан-Франциско, сквозь криминальный мир Нью-Йорка, и сияющий Париж, где у другой Маргарет скрыта шокирующая тайна. Каждый мир — это еще один шаг к спасению Пола. Но с каждым испытанием, через которое ей приходится пройти, она все больше сомневается в судьбе, которая, как она полагала, у них общая.

 

Клаудия Грэй

ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ НЕБЕС НАД ТОБОЙ

ЖАР-ПТИЦА — 2

Перевод для сайта

Переводчики:

Редакторы:

Оригинальное название:

Глава 01

В первый раз, путешествуя между измерениями, я намеревалась забрать жизнь. Теперь я пыталась её сохранить.

Но я не могла сделать этого, не спасая свою жизнь. Прямо сейчас я бегу по извилистым улочкам почти-средневекового Рима, пытаясь ну попасть на костер.

Нескончаемое веселье путешествий между измерениями.

— Дочь колдунов! — кричит кто-то из толпы. — Она несет колдовской инструмент!

Её голос и улюлюканье толпы эхом отражается от брусчатки. Некоторые из них держат горящие факелы, чтобы преследовать меня в ночи.

Мои родители — учёные, а не колдуны. В этой вселенной, похоже, никто не понимает разницы.

То, что я несу в кармане своего платья или плаща, или как там называется эта бесформенная красная штука, это не колдовское орудие. Это подзорная труба, то есть примитивный ручной телескоп. Устройство длиной в шесть дюймов выглядит как стимпанк-аксессуар, бока из черепахового панциря, латунные соединения, линзы ручной работы. Но это, должно быть, инструмент, который вытащит это измерение из темных времен, если только сначала не приведет к убийству всей моей семьи.

Тяжело дыша, я ныряю за каждый угол, мимо которого пробегаю. Я всё равно не имею понятия, где нахожусь. Когда я прыгаю в одно из своих других воплощений, другую Маргарет, которая живет в этом параллельном измерении, у меня нет доступа к их памяти. Некоторые их знания и умения остаются, но это только самые глубокие, почти подсознательные вещи. Но знать, где я черт возьми в этой версии Рима? Нет, мне так не может повезти.

Всё, что я знаю, это то, что я должна скрыться. Найти Замок Святого Ангела1, и Пола, который должен быть там, ну, это должно подождать.

Конечно, я в любую минуту могу сбежать из этого измерения, спасибо тяжелому кулону на цепочке, висящему у меня на шее. Для любого в этом измерении он будет казаться не более чем большим, тонко сработанным кулоном с секретом, если они даже заметят его, но скорее всего на него не обратят внимание.

Это не просто какое-то старое колье. Оно не принадлежит этому миру. Это Жар-птица.

Жар-Птица — это единственное устройство, которое позволяет человеческому сознанию путешествовать сквозь измерения. Изобретение моей матери, доктора Софии Коваленко, с помощью моего отца. Эта вещь может унести мой разум из этой вселенной, и доставить меня в моё тело, в мой дом и в безопасность. Даже несясь по альтернативному Риму в шерстяном платье по щиколотки и плаще, скользя жесткими ботинками по влажным от дождя булыжникам мостовой, я держу Жар-птицу в одной руке. Если я её потеряю, я пропала.

Но я не уйду. Я не могу оставить это измерение, пока не выполню то, за чем пришла.

Я должна спасти Пола Маркова.

Несколько еще изгибов и поворотов темной аллеи, и я наконец отрываюсь от толпы. Хотя я все равно слышу бормотание и крики на расстоянии, у меня есть немного времени, чтобы перевести дыхание. Бешеный стук моего сердца начинает замедляться. Я прижимаюсь спиной к стене терракотового цвета, единственное освещение исходит от ламп и свечей, виднеющихся сквозь окна без стекол. И, конечно, от звезд. Я смотрю вверх, и сразу же поражаюсь тому, сколько видно на небе звезд, если нет светового загрязнения.

Пейзаж, лежавший вокруг меня, мог сойти с любого из сотен ранних итальянских полотен, которые я изучала. Это мир без электричества, где только огонь указывает путь после наступления темноты. Тележка, которую тянет осел, дребезжит в отдалении, набитая мешками с чем-то, вероятно, зерном. Забудь о Wi-Fi, планшетных компьютерах или самолетах, здесь даже паровые двигатели изобретут через много веков. Но я не переместилась назад во времени, Жар-Птица этого не позволяет. Но некоторые измерения развиваются быстрее, некоторые медленнее. Я уже была в футуристичных мирах, где все общаются с помощью голограмм и путешествуют на летательных аппаратах. Это только вопрос времени, когда я попаду в мир, где Эпоха Возрождения в самом разгаре.

Но это не совсем то же самое, что наша Эпоха Возрождения. Одежда больше похожа на десятый или одиннадцатый век, и все равно подзорная труба, которую изобрели мои родители, появилась в нашем мире еще нескоро после этого. Однако, по какой-то причине, кажется, здесь нет старого различия полов, и вообще хоть какого-то различия полов. Священник, отдавший меня на растерзание толпе, был женщиной. Я порадуюсь равенству полов чуть позже.

Мужчина, с которым я заговорила, сказал, что я могу найти Паоло Маркова из России в Замке Святого Ангела. Я представляю, что Пол прикован цепями в подземельях замка, его избивают или даже пытают, и хочу заплакать.

Сейчас нет времени для слёз. Я нужна Полу. Плакать будем потом.

И когда я решу всё остальное, то разберусь с Ваттом Конли.

Злобное жужжание толпы стихло. Куда идти дальше? Я окружена темными, изгибающимися аллеями и лабиринтом зданий, наполненных людьми, которым я не могу доверять. Говорят, что Замок Святого Ангела на востоке, но где восток? Без солнца в небе я не могу догадаться, в какую сторону идти. И всё равно, нужно с чего-то начать. Еще один глубокий вдох, и я иду по узенькой улице, которая ведет на относительно тихую дорогу…

… и вскрикиваю, когда мне на плечо ложится рука.

— Не сюда, — шепчет женщина. Дворянка, понимаю я, её лицо почти полностью скрыто под синим бархатным плащом. — Они могут ждать у Пантеона.

Я не знаю, что это, но, если толпа пойдет туда, я двинусь в другом направлении.

— Спасибо.

Я и моя новая подруга говорим на языке, который, как я предполагаю, или поздний латинский или ранний итальянский. Я не знаю, какой именно, но, благодаря глубоко врезавшимся знаниям Маргарет из этого мира, я говорю на нём.

— Твои родители ведут нас к мудрости, — мягко говорит дворянка. — Другие боятся того, чего не понимают.

Она делает шаг вперед, достаточный для того, чтобы тусклый свет бросил отблеск на её лицо, густые золотистые волосы, сильная квадратная челюсть, и я делаю всё, что в моих силах, чтобы на таращиться на неё с открытым ртом.

Мы уже встречались.

Её зовут Ромола. Если я когда-нибудь знала её фамилию, то забыла её. Я наткнулась на неё в самом первом измерении, которое посетила: в футуристическом Лондоне, где она была дочерью герцогини. Богатая, испорченная, под кайфом и пьяная от шампанского, Ромола таскала меня из клуба в клуб, и я пила столько же, сколько она. Я была измождена, испугана и с разбитым сердцем. Это было всего через два дня после того, как полиция сообщила моей семье, что папа умер. Оказалось, что папа в порядке, ну, если «порядок» включает в себя «похищен и спрятан в другом измерении». Но тогда я этого не знала. Поэтому эти ненастоящие, больные, жалкие часы с Ромолой в моей голове занимают больше места, чем должны. Кажется, я всегда знала её, а не только один странный день.

Я не должна удивляться, что снова её вижу. Мы узнали, что пути людей пересекаются во многих измерениях, не важно, насколько отличаются миры, судьба сводит нас вместе.

— С тобой всё хорошо? — Ромола кладет руку мне на лоб, как делала моя мама, когда я была маленькой. — Ты, кажется, не в себе. Это не твоя вина, учитывая, через что тебе пришлось пройти.

— Я в порядке. Правда, — я собираюсь с силами для оставшегося пути. — Мне нужно в Замок Святого Ангела. Куда надо идти?

Ромола дает мне наставления. Большая часть названий мне не знакома (Фламиниева дорога?2), но она указывает на дорогу. Я благодарю её и снова начинаю бежать.

Дома, я думаю, что могу пробежать несколько миль и не запыхаться. Кажется, эта Маргарет не так много тренируется. У меня в животе все сжимается от спазма и дыхание слишком быстрое. Несмотря на прохладный воздух раннего апреля, моя кожа покрылась потом. Кажется, одежду нагрузили камнями. И ботинки — скажем, что обувная промышленность дома гораздо лучше. На пятках и пальцах ног уже набухли волдыри.

Но мне нужно добраться до Пола так быстро, как только можно. Он может быть в ужасной опасности…

Или он может быть в порядке. Может быть, он один из стражей замка. Он может быть даже принцем! Я возможно отвлеку его во время банкета или что-то в этом роде.

Сколько он уже был здесь? Мы пытались не паниковать, когда он не вернулся в наше измерение через двадцать четыре часа, после сорока восьми часов мы все поняли, что что-то произошло. Мы действительно испугались, когда начали искать его во Вселенной Триады и поняли, что он ушел оттуда, но не вернулся обратно домой. Мама и Тео превзошли себя, обнаружив возможность отследить последний прыжок Пола, и он был в это измерение.

У Пола не было причин приходить сюда. Если бы он нашел то, что искал, лекарство для Тео, он бы вернулся прямо домой. Так мы поняли, что его похитили. Я не могла спать.

Просто вернуть его. Мы все придумаем потом, как спасти Тео, как победить Триаду. Это может подождать до тех пор, пока Пол не вернется домой.

Я узнаю Замок Святого Ангела, как только виду его. Огромное каменное строение на вершине холма, освещенное факелами. В свете огня видно, как тускло поблескивают черные пушки, торчащие из отверстий в крепостной стене. Подойдя, я вижу, что стражи одеты во что-то одновременно смехотворное и устрашающее, широкие полосатые бриджи, яркие желтые куртки с огромными рукавами, металлические нагрудники и шлемы, и мечи, которые выглядят так, словно могут за секунду разрезать человека пополам. Хотя солдаты обращают на меня внимание, когда я подхожу ближе, очевидно, запыхавшаяся девочка-подросток не входит в их представление об опасности.

Что, если Пол здесь — заключенный? Я не знаю, как поведут себя стражи, но есть только один способ узнать. Несколько глубоких вдохов, и я говорю так твердо, как могу:

— Я пришла поговорить с Полом Марковым из России.

Стражи переглядываются и ничего не говорят. Дерьмо. Может. нужно было назвать его Паоло, итальянской версией имени? Или Павел, русской? Или может быть он узник, или его вообще здесь нет…

— Следуй за мной, — говорит один из стражей. — Ты можешь подождать в обычной комнате.

В обычной комнате? Мне приходится подавить улыбку, следуя за ним в маленькую каменную комнатушку. Конечно, мы с Полом знаем друг друга и в этом мире.

Мы всегда находим друг друга.

В моем мире Пол — один из ассистентов моих родителей, и он работает над докторской диссертацией в Беркли. В первые полтора года после знакомства я по большей части думала, что он странный: тихий, неловкий, и слишком велик для любой комнаты, в которой находился. Когда он говорил, то говорил резко. Большую часть времени он не говорил совсем. Но проходило время, и я начала понимать, что его резкость это не из-за того, что он был груб или недобр, это был такой необработанный вид честности, то, что иногда сложно слышать, но это всегда правда. Его неловкость была только от застенчивости, от того, что Пол считал, что никогда не впишется никуда. И он проводил столько времени в доме моих родителей не потому, что у него не было жизни или ему было некуда пойти. Это происходило потому, что никто никогда раньше его не принимал. Он никогда не был в семье, которая любила друг друга, никогда у него не было настоящего друга, до тех пор, пока он не встретил другого ассистента моих родителей, Тео.

И он никогда не влюблялся до тех пор, пока не познакомился со мной. Он просто не умел этого выразить.

Я уже посетила несколько дюжин измерений. Мы с Полом знаем друг друга, в многих мы уже вместе. Судьбы и математика снова и снова сводят нас вместе. Тезисы диссертации Пола включают в себя формулы, которые показывают, что судьбы — это реальная вещь… но для того, чтобы убедить меня, математика не нужна. Я сама видела это столько раз, начиная с России, в которой престол не был свергнут.

На секунду я думаю о Лейтенанте Маркове, о Поле, которого я узнала там, и мое горло сжимается. Но в эту секунду в каменной арке комнаты появляется фигура в темной мантии.

Пол делает шаг вперед, и смотрит на меня так грустно, что я страдаю за него, даже не понимая, почему:

— Ты знаешь, что не должна приходить, — мягко говорит он.

— Я должна была.

Притворяться свой в разных измерениях иногда может быть сложно. Когда сомневаешься, нужно давать говорить жителям этого измерения столько, сколько можешь.

И сейчас я говорю Полу всего пару слов. Я замечаю разницу в мелких деталях, почти незаметные вещи, которые любой другой пропустил бы: например, то, как он ходит, или то, как он легко себя чувствует в средневековой комнате. Сознание моего Пола, его душа, должно быть, в этом теле, но не управляет им, не может действовать, не может думать, и едва ли может помнить. Сейчас он не помнит и не осознает, кто он такой. Это происходить с большинством людей, когда они путешествуют через измерения, их поглощает другое их воплощение, они не могут сбежать, или даже подумать о побеге.

Это как сказка наоборот. Принц спит в хрустальном гробу. Я должна разбудить его.

Если бы только поцелуй сработал.

Пол делает шаг ко мне, мигающий свет ламп окрашивает его лицо золотым светом. Он крупный мужчина, почти устрашающий, шесть футов два дюйма и широкоплечий. Эта его версия не так мускулиста, или может быть, я не вижу этого под его черной одеждой.

Погодите. Это сутана священника?

— Я молился и молился, — шепчет Пол. Его серые глаза ищут мои, я бы хотела не понимать, каким потерянным он выглядит. Каким одиноким. — Конечно, я не могу нарушить обеты, данные Богу. И всё же, если он не хотел, чтобы я женился как другие мужчины, чтобы я чувствовал желание и любовь, зачем он привел тебя ко мне?

Я не знаю остальной истории, но этого достаточно, чтобы я растаяла. Маргарет из этого мира, должно быть, влюблена в него так же, как и он в неё, иначе они бы не разговаривали об этом. Значит, я могу сказать:

— Нас свела вместе сила, гораздо большая, чем каждый из нас. Что-то большее, чем наш мир.

Это не просто романтическая фраза, это научный факт.

Пол тяжело дышит, как борющийся человек. Я думаю о том, какой была его жизнь здесь, он, конечно, родился в России. В Средние Века детей посвящали церкви, когда они были еще маленькими, поэтому у них не было возможности выбора между саном священника, или монашеством, или чем-то другим, если Пол уже принес обет через месяц после своего двадцатого дня рождения, должно быть, так с ним и произошло. Возможно, он приехал в Рим служить Папе. Потом он встретил дочь изобретателей и всё изменилось.

Я надеюсь, у Пола и Маргарет из этого мира будет возможность быть вместе. В любой другой раз мне хотелось бы остаться дольше и помочь, если бы я смогла. Но сейчас ничего не имеет значения кроме спасения моего Пола и возвращения его домой.

— Пол? — я делаю шаг к нему. Огонь бросает легкий красноваты отблеск на его светло-русые волосы. — Подойди.

— Мы не должны, — говорит он, как человек, отчаянно этого желающий.

— Не для этого. Всё хорошо, — я поднимаю глаза к нему и улыбаюсь так мягко, как могу. — Поверь мне.

И тот Пол выпрямляется, кивает и сокращает между нами расстояние. Было бы так просто обнять его, ему так легко обхватить меня руками…

… но вместо этого моя рука скользит по его груди, и я чувствую металл под одеждой. Я запускаю руку под воротник его сутаны и вытаскиваю Жар-птицу.

Она всё еще на нём? Я принесла с собой вторую, думая, что Конли украл Жар-птицу Пола. Может быть, она сломана. Это бы многое объяснило.

Пол смотрит на кулон, как будто он только что обнаружил, что она висит у него на груди. Для него она, наверное, появилась магическим образом. Очевидно, он не может представить, что я собираюсь делать, но ничего не говорит, полностью доверяя мне. От этого сложнее настроить Жар-птицу для напоминания. Потому что напоминание болезненно.

Пол кричит от боли и дергается назад. Но сейчас мой Пол пробуждается внутри него, сейчас мы снова вместе и можем вернуться домой.

Только напоминание не работает.

— Зачем ты это сделала? — отец Пол поднимает Жар-птицу и нахмуривается. — Что за устройство висит у меня на шее?

Он не знает. Он правда не имеет понятия. Ничего подобного раньше не происходило. Как может напоминание… просто не работать?

Я провожу рукой сквозь свои кудри, быстро соображая.

— Это последнее изобретение моих родителей. Оно не должно было причинить тебе боль, возможно, оно сломано. Дай мне взять его.

Пол подает мне кулон обратно, всё еще доверяя мне, но теперь он опасается самой Жар-птицы. Я не виню его. Если бы я была еще одним физиком в семье, а не художником, я возможно смогла бы починить его сама. Но сейчас мне придется отправиться домой без Пола. Даже несмотря на то, что я знаю, что смогу вернуться за ним, может быть через несколько минут, я не могу вынести мысль о том, что снова его потеряю.

«Ты — научное чудо двадцать первого века!» — думаю я, глядя на Жар-птицу. Почему ты не работаешь? Может быть, её испортил Конли. Но зачем ему беспокоиться и ломать Жар-птицу, если он мог просто украсть её?

Жар-птица не сломана. Все элементы управления в порядке. Но всё же, когда я еще раз проверяю, Жар-птица показывает сообщение, которого я никогда раньше не видела.

В комнату входит еще один человек и мои глаза расширяются от удивления.

— Позвольте мне перевести это для вас, — говорит он с ухмылкой. — Так выглядит расщепление.

Его красные одежды выглядят средневековыми, но его лицо мне знакомо. Слишком знакомо.

Судьба и математика сводят тебя не только с людьми, которых ты любишь. Они еще сводят тебя с теми, кого ты ненавидишь.

В этом мире они снова привели меня к Ватту Конли.

Глава 02

Кто такой Ватт Конли и почему он такой сукин сын?

Мои родители хорошо объяснили ситуацию на следующий день после того, как я привезла отца домой после нашего первого приключения в параллельных измерениях. В ту ночь мы все плакали от счастья и были слишком ошарашены, чтобы даже подумать, но, проснувшись, мы не могли перестать говорить о нашем путешествии, обо всем, что мы видели и делали. Обо всех, кем мы были.

Тем утром, как оказалось, на физическом факультете было общее совещание. Мама сказала, что это такое же хорошее место для того, чтобы начать объяснения, как и любое другое, поэтому мои родители, Пол, Тео и я направились в университет. Как обычно, я чувствовала себя неуютно, идя по коридорам физического факультета. Как будто там почти витал в воздухе запах формул.

Мы все вошли вместе, прервав совещание. Профессора, сидевшие вокруг длинного овального стола, посмотрели на нас в изумлении.

— Простите наше опоздание, — сказала мама. Даже в своем выцветшем кардигане и мешковатых джинах, она сразу же стала там главной. Мама производила такой эффект на людей.

— Мне нужно поднять срочный вопрос, не входящий в план собрания, а именно роль корпорации Триада в финансировании разработки устройства Жар-Птица.

— А именно, они больше не должны в этом участвовать, — вставил Тео. — Нам теперь нужно стать от них независимыми.

Папа делает шаг вперед:

— Триада привела агентов из другого измерения в наше. Они шпионили за нами и контролировали наши достижения в разработке Жар-Птицы. Их генеральный директор, Ватт Конли лично, глубоко вовлечен в это, даже организовал это, в двух словах. И в довершение всего, он изменил пространственный резонанс моей дочери Маргарет, так что она может путешествовать более эффективно, чем любой другой в этом мире.

Мамины глаза сверкнули гневом, и она вмешалась:

— Процедура работает только один раз на измерение. Выбрав нашу дочь, и поставив её в опасное положение, Конли думал, что сможет контролировать нас.

— Конли также надеялся шантажом заставить Маргарет работать на него, быть его шпионом в бесчисленных измерениях. Поэтому меня похитили и заперли в альтернативной вселенной, — сказал папа.

Наступила тишина. Все в комнате просто смотрели на нас, море огромных глаз за толстыми стеклами. Я думала: «они считают, что мои родители наконец потеряли рассудок?» События, о которых мама и папа только что говорили, казались фантастичными, но все физики на факультете (и, вероятно, в мире) знали, что мои родители на грани прорыва, что путешествия между измерениями скоро станут возможными.

Тогда ты его поднял руки, показывая знак тайм-аут.

— Наверное, нам нужно немного притормозить. Оказывается, Жар-птица работает! Путешествия между измерениями возможны! Я думаю, формально туда первым отправился доктор Кейн, потом Пол, потом Маргарет, но, что важно, мы испытали устройства. Жар-птица — это успех. Да, нам стоило начать с этого.

— Не с этого, — сказал Пол с мрачным выражением лица.

Я поняла, куда он клонит, и мои глаза стали огромными. Ой ой.

Пол шагнул вперёд и сказал так формально, как будто защищал диссертацию:

— Мы должны сначала проинформировать Вас, что доктор Кейн жив.

— Ох, — сказал папа, и мама поднесла руку ко рту. — Правильно! Думал, что это вроде как очевидно, но всё равно стоило это сделать. Я не умер! Тело не потерялась в море или в реке, где оно предположительно должно было быть. Меня похитили в другое измерение вместо этого. Мы не упомянули эту важную деталь, так?

— Также, большинство из вас слышали, что я убил доктора Кейн, в то время как у меня ложно обвинили в этом преступлении. Я не виновен, -

продолжил Пол. Потом, взглянув на моего отца, он закончил. — Очевидно.

— Потому что я жив, — папа хлопнул в ладоши, развлекаясь и смущаясь одновременно. ' Конечно. Неудивительно, что вы в потрясении, поскольку для вас кажется, что я только что восстал из могилы. Не могу сказать, что виню вас в этом. Нам стоило позвонить нескольким людям, когда я вернулся прошлой ночью, но мы немного отвлеклись, ну, вы понимаете, на воссоединение семьи и все остальное. Но нет, я не мёртв. Я в порядке. Никогда мне не было лучше. -

Профессора перед нами оставались неподвижными, и я поняла, что некоторые из них побелели от шока. Папа нарушил неловкую тишину. — Ну, так как дела у остальных? Ах, Терри! Сменил прическу, как я вижу. Прекрасно выглядишь.

Тогда кто-то упал в обморок.

Верьте или нет, но это нужно считать положительной реакцией. Годами научное сообщество записывало моих родителей в сумасшедшие, и многие хотели бы сделать это снова. Их коллеги наконец приняли, что перемещения между измерениями могут быть возможны, но шпионы из других миров? Ватт Конли, изобретатель и предприниматель — мозг этой загадочной операции? Триада производит самую современную персональную электронику в мире и продает её в магазинах, который можно найти в любом торговом центре. Их бодрая реклама и изумрудно-зеленые логотипы не создают ощущения того, что они принадлежат главному злодею из фильмов о Джеймсе Бонде. И что Конли должен был сделать со мной? «Изменил» меня? «Шантажировал» меня? Почему миллиардеру вообще понадобилось шантажировать обычного восемнадцатилетнего подростка?

Или так они думали.

После того, как бригада скорой помощи откачала профессора Хавьера, Тео и Полу пришлось отвечать на вопросы в течение почти трёх часов. Ректор университета упрашивал маму и папу не публиковать какое-то время тезисы о Жар-птице. Они пока согласились, даже несмотря на то, что репортеры продолжали названивать, и их вопросы становились все более прозрачными, наводя на мысль о том, что настроение общества сменилось от бездыханного ожидания к сомнениям. Ватт Конли тоже не сделал публичных заявлений, как известно широкой общественности, он все еще занимается своими обычными делами, тридцатилетний генеральный директор, который носит джинсы вместо дорогих костюмов. Его мальчишеское лицо улыбается из-под шапки кудрявых рыжих волос с обложек деловых журналов. Он даже согласился продолжать финансирование исследований моих родителей, как он сказал декану, который передал нам эту информацию, надеясь, вероятно, что мы перестанем быть параноидальными ублюдками по отношению к парню.

Другая сторона Конли лежит прямо под блестящей поверхностью.

Вскоре после совещания на физическом факультете, нам нанес свой первый визит главный адвокат корпорации Триада.

Её звали Сумико Такахара. Если Ватт Конли и управлял огромным бизнесом в джинсах, это было потому, что рядом с ним были такие люди, вооруженные деловыми костюмами и законодательством. Мисс Такахара стояла в нашем доме, так, словно она не могла поверить, что её отправили как девочку на побегушках к этим заурядным людям, без сомнения, она проводила больше времени в суде с мега корпорациями, чем разговаривая с академиками, сидящими за столом, который мы с Джози раскрасили завитушками, когда были маленькими. Несмотря на это, её профессиональный лоск не тускнел.

— Бумаги, лежащие перед вами, представляют лучшее предложение мистера Конли, — сказала она. Её серый деловой костюм немного поблескивал, как акулья кожа. — Вы найдете здесь бумаги о счетах в швейцарских банках для каждого из вас. Суммы на них…

— Повергли бы в шок махараджу, — закончил за неё Тео, потом присвистнул. Пол строго на него посмотрел и Тео пожал плечами. — Это правда.

Мисс Такахара, казалось, приободрилась.

— Если мисс Кейн примет предложение Триады о работе, у меня есть инструкции передать эти счета в ваше пользование, они сразу же будут доступны.

Моя мама передала ей неоткрытую папку.

— Другими словами, это цена, которую Ватт Конли назначил за нашу дочь, — сказала она. — Его предложение отклонено.

Холод в мамином тоне заморозил бы Сибирь посреди зимы. К чести мисс Такахара, она не казалась впечатленной. Вместо этого, она посмотрела на меня.

— Мисс Кейн должна принять или отклонить предложение.

Я подвинула свою папку через стол, обратно к юристу.

— Тогда скажите мистеру Конли, что мисс Кейн отказывается.

Наконец, мисс Такахара замешкалась. Должно быть, она не видела раньше, как люди отказываются от таких денег.

— Это всё, что вы хотите сказать в ответ?

Я еще раз обдумала это.

— Можете еще сказать Конли, чтобы поцеловал меня в…

Так закончились переговоры.

Мисс Такахара доставила следующее предложение прямо в университет к моим родителям, чтобы они передали его мне. Но Конли пытался уговорить их с помощью чего-то большего, чем деньги. На этот раз, он обещал информацию.

— Все исследования проекта Жар-Птица во Вселенной Триады, — сказала мама тем вечером, стоя в очереди за пиццей в Cheese Board Collective. — Он обещал, что они поделится всем, что они узнали. Экспериментальные данные, теоретическая работа, всё.

Эти исследования принесли той версии моей мамы Нобелевскую премию.

— Что вы ответили?

— Честно, какой наглец. Вселенная Триады всего на несколько лет впереди нас. Мы их нагоним, — сказала мама своим спокойным, уравновешенным голосом. — А пока мы сказали Конли засунуть это…

Я хотела рассмеяться, но не переставала думать, что в этот раз наживка Конли была более умной. Для моих родителей знания были бы самым большим искушением.

— Вы уверены? Вы бы многое узнали.

— Маргарет, мы не задумались об этом ни на секунду, — мама взяла меня за руки и притянула к себе, так, что я обнимала её сзади. Её руки меня сжали. — Не имеет значения, даже если Конли предложил бы нам теорию всего на свете с холодной плавкой сверху, как вишенку на торте. Никакая информация не важна по сравнению с нашей любовью к тебе.

Я крепче обняла её, и в тот вечер уже не беспокоилась о Конли.

Конли, однако, не перестал о нас беспокоиться. Почти шесть недель назад, он снова прислал в нам мисс Такахару. На этот раз она не утруждала сею улыбками.

— Мистер Конли улучшил свое предложение, — начала она.

— Вы уже говорили, что его предложение было лучшим, — заметил Пол.

— Он ее раз всё обдумал и советует вам сделать то же самое. У меня есть инструкции принять от вас сегодня любой окончательный ответ, — мисс Такахара не смотрела в глаза никому из сидящих за радужным столом, если бы она это сделала, то увидела бы «окончательный ответ», написанный на наших лицах. Вместо этого она продолжила. — Не торопитесь. Обдумайте всё, и обсудите между собой. На текущий момент мистер Конли намеревается позволить вам спокойно продолжать исследования. Он просит вас о той же услуге. А точнее, он просит вас воздержаться от путешествий в измерения с координатами, указанными в бумагах перед вами, далее называемую Вселенной Триады. Если вы не исполните эту просьбу, он предупреждает вас, что последствия могут быть опасными.

— Опасными в научном смысле? — спросил Пол. — Или Конли просто угрожает нам?

— Я не передаю угрозы, — фыркнула мисс Такахара. Вероятно, она думала, что говорит правду. Конли возможно и рассказал ей о путешествиях между измерениями, но он ни за что бы не объяснил всё до конца. — Вместо этого у меня есть особенно щедрое предложение от Корпорации Триада. Обдумайте его в свободное время. Когда мистер Конли будет готов услышать ваш ответ, я свяжусь с вами.

После её ухода мама, папа, Пол и Тео погрузились в долгую и жаркую дискуссию о том, что Конли может сделать после того, как наконец поймет, что я не собираюсь работать на него.

— После пряника идет кнут, — сказал папа. Они начали работать над технологией, позволяющей отслеживать Жар-птиц, так что, если бы Конли попытался снова похитить кого-нибудь из нас, мы легко бы нашли этого человека, отслеживая его прыжки через вселенные, неважно, какими длинными и сложными они будут. Пол и Тео занимались тем, что придумывали способ отслеживать деятельность Конли в других измерениях, и, если такой день настанет, Пол сказал, что мы можем заявить на Конли властям.

— Каким властям? — спросила я. Я была уверена, что местные полицейские не могли арестовывать людей в других измерениях. — ФБР? Интерпол?

— Юрисдикция неясна, — признал Пол. Его рука накрыла мою, теплая и успокаивающая. — Но, если он будет тебе угрожать, мы сделаем всё, что понадобится, чтобы ты была в безопасности.

Я обняла его, хотя тогда я себя чувствовала в достаточной безопасности. И «условия» Конли были достаточно просты. Не то чтобы я очень торопилась отправиться обратно во Вселенную Триады и снова навестить Тео, который предал нас всех.

Или Вселенную Лондона, где мое другое воплощение слишком много пила, отчасти, чтобы убить воспоминания о маме, папе и Джози, умирающих в ужасной катастрофе. Или Вселенную Океана, которая, на самом деле, была довольно крутым местом, но где на меня возможно завели уголовное дело за то, что разбила субмарину. Однако во Вселенную России, где я была Великой Княжной Маргаритой, и лейтенант Пол Марков был моим личным стражем и тайной любовью, я бы вернулась. Но я этого не сделала. Отправиться туда снова значило снова столкнуться со смертью того Пола.

Но Конли знал что-то, чего не знали мы. Он понимал, что мы скоро захотим вернуться во Вселенную Триады, и не важно, что случится, мы нарушим соглашение.

Он знал, что скоро произойдет с Тео.

Глава 03

— Ты обманул нас, — говорю я Конли, мы стоим втроем в каменной комнате итальянского замка в соседнем мире. Пол переводит глаза с Конли на меня в замешательстве. — Говорят, что позволишь нам снова всё обдумать…

— Я так и сделал, разве нет? У вас было несколько недель, — Конли расправляет свои красные одежды так, словно гордится этим. — Пол Марков пришел в моё измерение, хотя вы были предупреждены, что это будет опасно. Он платит цену. Вот так просто.

Моё измерение, сказал он. Это значит, что я имею дело с Конли из Вселенной Триады. Не то, чтобы это что-то меняет, два Конли работают вместе, образуя одно целое.

— Кардинал Конли, я не понимаю… — Пол из этого мира выглядит безнадежно потерянным, и не удивительно. — Какой закон я нарушил?

Конли улыбается, воплощение милосердия и доброжелательности.

— Это между мной и вашей прекрасной дамой, отец Пол. Вы сможете поговорить с ней позже. А сейчас мне нужно побеседовать с ней наедине.

Пол встает между нами. Сейчас заметно как никогда, насколько он выше Конли, насколько сильнее.

— Вы на можете винить её в моей слабости. Это только моя вина.

Он потрясающий во всех вселенных? Я кладу ладонь ему на спину, маленький жест, говорящий спасибо.

Однако, Конли остается в притворно благожелательном настроении.

— Она не будет наказана. Более того, я слышал, что её родители осуждены священниками за их исследования. Сегодня я скажу Её Святейшеству, что официально беру их под свое покровительство. Видите? Всё будет хорошо. Теперь идите.

Но Пол всё равно сомневается, и я шепчу:

— Всё хорошо. Я скоро с тобой поговорю. Нам с Кон… кардиналом не понадобится много времени.

Наконец, Пол поворачивается, чтобы уйти, но бросает на меня последний взгляд с такой тоской, что моё сердце переворачивается. Но как только он выходит, Конли начинает смеяться:

— Ох, Маргарет, нам с тобой столько нужно обсудить.

— Что ты с ним сделал? — требую я. — Я проследила путь Пола сюда из твоей вселенной. Он получил напоминание, и кажется, что Жар-Птица работает…

— Неправильно, не так ли? Так, что большинство людей теряют себя в другом измерении. Ты не ценишь свой дар.

Так практически все люди путешествуют по мультивселенной. Без постоянных напоминаний они быстро становятся безмолвными безжизненными наблюдателями, когда их воплощение из другого измерения берет верх. Для маминых и папиных целей это не имеет значения, путешественники помнят всё, что они чувствовали через другие свои воплощения в каждом мире. Пока у тебя есть Жар-птица, ты всегда можешь вернуться домой и обдумать всё, что узнал.

Но, как я открыла во время своего первого путешествия, в этой процедуре есть серьезные недостатки. Например, можно потерять Жар-Птицу. Она может сломаться или её могут украсть. И если у тебя нет Жар-птицы и напоминаний, то ты остаешься в параллельной вселенной внутри другого своего воплощения, бессознательный, парализованный и заточенный навечно.

Поэтому очень полезно иметь «идеального путешественника», который всегда помнит, кто она такая, кто контролирует тело вне зависимости от обстоятельств.

Поэтому Триада превратила меня в такую.

Я всё еще до конца не понимаю, что со мной сделали. Устройство, которое Триада одолжила нам, казалось таким же, как и любое другое научное оборудование, и все, что я ощутила, когда произошло преобразование — это головокружение. Пол и мои родители дюжину раз объясняли мне, но для того, чтобы полностью понять их объяснения, нужно физическое образование.

Все, что я знаю — это то, что я могу отправиться в любое измерение и оставаться собой. Куда пойти, что делать, у меня полный контроль над происходящим. Я еще знаю, что можно создать только одного путешественника как я на измерение. В частности, создание более чем одного исключения из законов физики может серьезно дестабилизировать реальность.

Но я всё равно не понимаю, почему это так важно для Ватта Конли.

— Другие люди могут путешествовать по измерениям! Ладно, это немного сложнее. Это не имеет значения. Вы будете использовать Ночной Вор, вы уже так делали. И ты можешь путешествовать так же, как и я, так что ты сам можешь делать свои жуткие дела! Почему ты продолжаешь меня преследовать?

— Скоро будет важная работа, — улыбка Конли меркнет. — Сложная работа, и часть её — во вселенных, которые для меня недостижимы. Ты нужна Триаде, и скоро. Будь справедлива — я пробовал убеждать более мягко, разве нет? Если ты будешь работать на меня. то будешь вознаграждена лучше, чем в твоих самых смелых мечтах. Но, похоже, что нужны более жесткие меры, чтобы ты примкнула к нам.

— Например, похитить Пола и спрятать его в этом измерении, как с моим отцом?

К моему удивлению, Конли качает головой. Мигающий оранжевый свет факелов отбрасывает жутковатые тени на его лицо.

— Не совсем. В этот раз, я бросил тебе вызов.

— Ты имеешь в виду, что напоминание не сработало, — как Конли смог предотвратить пробуждение моего Пола? Жар-птица, кажется, работает нормально, кроме этого странного сообщения, которое я не понимаю.

Конли подходит к арочному окну и смотрит в него, хотя в мире без электричества ночной вид не стоит внимания. Лунный свет раскрашивает город блеклыми красками, здания простираются до подножья холма, на котором стоит замок. Он говорит:

— Я уже сказал тебе, но, подозреваю, ты была слишком расстроена, чтобы услышать.

— Сказал мне что?

Он поворачивается ко мне, снова самодовольный и прислоняется к каменной стене, сложив руки на груди.

— Разве твои родители уже не обнаружили опасность? Возможность расщепления?

Мои родители не говорили ни слова о «расщеплении», если только они не имели в виду настоящие щепки, которые как занозы застревали в коже. Я открываю рот, чтобы сказать Конли, чтобы перестал со мной играть…

… но потом понимаю, что родители говорили об этом. Они еще не придумали этому название, но они увидели опасность. Но мы не знали, насколько она была близка.

Эта беседа была только пять дней назад? Кажется, словно долгие, трудные годы прошли после неё.

— Мы должны были увидеть возможность до того, — сказала мама, говоря о том, что, как я теперь понимаю, называется расщеплением. — Сознание — это энергия. Энергия состоит из наборов квантов. Вполне закономерно, что эти наборы могут стать… разрозненными.

— Фрагментированными, — сказал По, будучи в ужасном настроении. — Опасность…

— Она отдаленная, — вмешался папа. Они втроем сидели вокруг радужного стола, кипы бумаг и светящийся ноутбук подтверждали что они работали без перерыва, даже после ужина в выходной.

Обычно, Тео бы работал с ними бок о бок, но сейчас была моя очередь мыть посуду и Тео вызвался помочь. Но он не мог сдержаться и вмешался:

— Ты в этом уверен, Генри?

— Абсолютно уверен. Вероятность этого ничтожна. Почти придется сделать это намеренно, не то, чтобы кто-то стал пытаться совершить такую глупость, — папа начал печатать на клавиатуре с таким усердием, что я поняла, что он пытается найти что-то такое же невероятное для сравнения.

— Отлично, — сказал Тео, вытирая ложки для салата. — Как будто Жар-птице нужно становиться еще более опасной.

Я пыталась призвать его к здравому смыслу:

— Ты как те люди, которые больше боятся летать, чем ездить на машине, хотя гораздо больше шансов умереть в автокатастрофе.

— Да, но если я в своем Понтиаке 81-го года, по меньшей мере я уйду из мира стильно, — сказал он я рассмеялась.

Пол со своего места на другом конце большой комнаты, посмотрел на меня, не с ревностью, но с надеждой. Он хочет, чтобы между нами с Тео стало всё как обычно. Это всегда значило смех.

Они всегда были такими хорошими друзьями. Кажется, что у них так мало общего, кроме интереса к физике, Пол в своей простой одежде из секонд-хенда, не знающий ничего о поп-культуре, а Тео носит фетровые шляпы и футболки Munford & Sons. Однако, они оба — аспиранты. Тео двадцать два, Полу только что исполнилось двадцать. Они оба поверили в мамин и папин проект Жар-Птица, когда в него верили немногие. И они стали частью нашей странной маленькой семьи. В то время, когда все принимали участие в переписывании законов вселенной, все чувства смешались.

— Мы должны быть этого ожидать, — сказала мама в первый раз, когда я обсуждала это с родителями. — Изоляция особей на долгие промежутки времени, вдали от других вероятных романтических партнеров, в частности во время активной фазы полового созревания, делает неотвратимым возникновение сильных эмоциональных связей.

— Мы любим друг друга не только потому, что провели много времени вместе! — протестовала я.

— Конечно нет, милая, — папа похлопал меня по руке. — Но всё равно, признай, что это помогло.

Пол и Тео влюбились в меня. Я влюбилась в Пола.

Не то, чтобы мне не дорог Тео. Я бы солгала, если бы сказала, что не чувствовала к нему влечения время от времени. На какое-то время, когда Пола обвинили в убийстве моего отца, я была больна от горя и предательства, и думала, что может быть, Тео, в конце концов, был мои единственным.

Но мы с Полом вернулись друг к другу. И Тео остался в стороне. Даже несмотря на то, что мы трое знали, что никто из нас не сделал ничего плохого, мы с Полом чувствовали себя неловко, когда Тео видел нас вместе.

Тем вечером, однако, я почти могла поверить, что ничего не случилось. Наш дом в Беркли Хиллз выглядел точно так же, с цветами в горшках в каждом углу и на каждой полке, с коридором, черным от краски для грифельных досок, и обильно покрытым формулами, радужный стол стоял именно там, где должен быть, стопки книг были почти так же высоки, как мебель. Простой рюкзак Пола и побитая сумка на ремне Тео примостились у двери рядом с моей джинсовой курткой и маминым велосипедным шлемом. Парни все так же почти жили с нами, как и большинство ассистентов моих родителей много лет подряд.

Но Пол и Тео всегда отличались от остальных. Ближе к нам, важнее. Я поняла это даже до того, как они закончили сборку первой Жар-птицы.

— Думал, что Джози сегодня приедет, — сказал Тео. — Разве она не возвращается из Сан-Диего?

— Нет, она сказала, что волны сегодня слишком хороши, чтобы их пропускать, — я выжала еще немного жидкости для мытья посуды в раковину. У меня были ярко-розовые резиновые перчатки, а Тео не утруждал себя ими, поэтому пузырьки покрывали его влажные руки. Пена пахла лимоном. — Она прилетит завтра.

Тео покачал головой.

— Если волны так хороши, то я не буду удивлен, если она вообще не приедет. Не похоже на Джози, если она пропустит возможность сёрфить.

— После того, что случилось с папой, или мы думали, что случилось… — мне не пришлось заканчивать предложение, потому что Тео бросил на меня понимающий взгляд. В нашей семье все были близки друг с другом, но теперь, когда мир повернулся против нас, и мы знали, каково будет потерять друг друга, мы стали еще ближе. С улыбкой я сказала: — Это её весенние каникулы. А как твои? Занимаешься чем-нибудь интересным?

— Я усвоил урок, — сказал он. В прошлом году Тео потащил Пола в Вегас. Пола выкинули из Дворца Цезаря за то, что он считал карты, потому что он не понимал, что казино считает, что «владеть теорией вероятности» то же самое, что «жульничать». Ему оставили его выигрыш, но он потратил все деньги на то, чтобы выкупить обратно машину Тео, потому что он проиграл её в баккара. Они сдружились еще больше, но Пол сказал, что не видит смысла в весенних каникулах.

Тео всегда будет видеть смысл в вечеринках. Но неважно, как хладнокровно бы он себя ни вел, он тоже хочет остаться с нами.

Но есть другие способы путешествовать…

Я давно хотела это спросить, но в тот вечер я наконец начала чувствовать себя достаточно уютно в обществе Тео, чтобы заговорить:

— Когда ты собираешься совершить путешествие? Самому посмотреть на другие измерения?

Он молча ставил тарелки в посудомоечную машину. Наконец, он сказал:

— Не знаю, смогу ли когда-нибудь.

— Никогда? — в последние два года Тео сильнее, чем остальных, возбуждала мысль о том, чтобы посмотреть на другие миры.

Он повернулся ко мне, и я не знала, видела ли выражение его лица когда-нибудь таким серьезным.

— Я видел, каково это с другой стороны, Маргарет. Это совсем не весело.

Прошлой осенью и зимой, когда мы разговаривали с Тео, когда он убеждал нас что-то сделать, мы говорили не с нашим Тео. Это было его тело, но сознание принадлежало Тео Беку из другой вселенной, который был шпионом и союзником Конли. Тот Тео устроил похищение моего отца и подстроил так, что Пола обвинили в его убийстве. Он превратил меня в «идеального путешественника» Конли, потом убедил меня отправиться в путешествие с Жар-Птицей.

С ним я сблизилась, думая, что папа мертв, его я целовала в другом измерении, и в момент слабости почти переспала с ним, и тот, кого Тео винит в том, что он разрушил всё, что могло бы между нами быть.

Но это в этом неправ. Для меня всегда был Пол, и никого другого быть не могло. Но тень другого Тео стоит между нами.

— Мне иногда его хочется, знаешь, — Тео смотрел в темноту за кухонным окном. — Я про Ночной Вор.

Ночной вор — это единственный способ нарушить правила путешествий между измерениями. Это лекарство, изумрудно-зеленое, которое вводится через инъекции. Его изобрели во Вселенной Триады, и он позволяет путешественнику между измерениями контролировать тело. Видите, путешественник, использующий Ночной Вор, обладает моими возможностями. Но у лекарства есть серьезные недостатки. Во-первых, оно вызывает привыкание и судороги. Во-вторых, Ночной Вор может быть изготовлен из того, что мы считаем бытовой химией, но, если ты во вселенной, где она не распространена, ты не сможешь им воспользоваться. Если сознание может легко путешествовать через измерения, то очень, очень сложно передавать материю. Поэтому забудьте о том, чтобы принести Ночного Вора с собой. В-третьих, действие спадает через сутки или около того, что значит, что, если у тебя нет новой дозы, ты в затруднительном положении.

Когда другой Тео завладел телом нашего, он принимал это лекарство в течение нескольких месяцев. Моему Тео, который стоял рядом со мной в ту ночь, касаясь моего локтя своим, пришлось пройти через ломку.

— Это не всегда так, — тихо сказала я. — Пол и я заботились о других наших воплощениях. Мы старались жить их жизнями, как только могли. Мы никогда бы не заставили их сделать ничего, что они бы не совершили сами.

Хотя, по меньшей мере однажды, в России, я. возможно, перешла границы.

— Я не сужу вас. Я знаю, что вы с Полом по-другому относитесь к путешествиям. Просто… — Тео притих. — Я видел, кто я такой, когда путешествую. Я сделал самое худшее, что только можно совершить с другими, потому что внушил себе, что «защищаю» тебя. Правда, я отдавал тебя прямо в руки Конли.

— Эй. Никто не пострадал, — я почти дотронулась до его плеча, но вспомнила, что на мне мокрые резиновые перчатки.

Он показал головой и его улыбка была жесткой.

— Не благодаря мне. Ладно тебе. Я помог им похитить Генри, — Тео жестом указал на моего отца, который мог бы быть приемным отцом для Тео. — Я подставил лучшего друга. И я потащил тебя в очень опасное путешествие, только чтобы доказать, что Ватт Конли сможет тебя потом использовать.

— Ты ничего из этого не делал?

— Делала другая версия меня. Ты говорила сотни раз — каждое из твоих воплощений одинаково в каком-то смысле. У нас одна и та же душа, или называй это как хочешь, — Тео прислонился к холодильнику и вздохнул. — Слушай меня. Когда физики начинают говорить о душе, они официально профнепригодны.

— Я не думаю, что это глупо — говорить о душе, — я никогда не говорила, но, когда начались наши путешествия, я узнала, насколько она настоящая, сколько она на самом деле значит.

Тео пожал плечами.

— Я говорю о том, что мы все видели опасность. В честности, когда у меня появляется хоть крупица власти, она сразу ударяет мне в голову. Никогда, никогда я не хотел бы превратиться в парня, который может сделать хоть что-то из того, что другой Тео совершил с тобой. Поэтому, я думаю, мне лучше остаться в стороне.

Мне хотелось ободрить его, но я не могла. Я начала верить, что через все наши версии действительно течет что-то одинаковое, мы — одна и та же личность, которая перевешивает наши разные положения в разных мирах. Беспощадность и самообман, которые мы видели в другом Тео, они должны быть скрыты внутри и нашего Тео, не так ли?

Когда наши взгляды встретились, я поняла, что он догадался, о чем я думала. Тео опустил вниз темные глаза от стыда за то, что он не совершал.

Тень, преследовавшая нас последние три месяца, снова упала между нами. Он вернулся обратно к тарелкам, нападая на них с новой силой, и я заняла место рядом с ним, как и раньше. Никто из нас не говорил, потому что нечего было больше сказать.

После этого Тео с головой погрузился в работу, унеся ноутбук на веранду.

— Мне нужно немного тишины, — сказал он, и у родителей была возможность не спрашивать, зачем. Пол проводил его, и мне потребовалось всё самообладание, чтобы не подслушать их беседу.

Как только дверь закрылась, мама небрежно сказала:

— Пол остается?

— Мам.

— Я не допытываюсь, — она снова села за радужный стол, готовая вернуться к работе. — Мне просто надо знать, что приготовить на завтрак.

Наша гостиная могла бы сойти за неофициальное общежитие университета. Когда аспиранты работали так тесно с моими родителями, они почти въезжали к нам.

Но мама не спрашивала, надо ли принести одеяло на диван.

Большинство родителей сошли бы с ума от одной мысли о том, что у их дочери-подростка будет секс. Мои еще не дошли до этой стадии, потому что они радовались тому, что мы с Полом вместе.

В январе, во время первой беседы с моими родителями о наших новых отношениях с Полом, мама, ни с того ни с сего, без связи со сказанным мною, между прочим, внесла предложение:

— Вам нужно выбрать способ предохранения. Нам нужно будет изучить статистику эффективности презервативов, гормональных таблеток, гормональных спиралей…

— О боже, — мой лицо, должно быть, стало ярко-красным. — Это… Мы не… это пока не проблема.

Это не имело отношения к произошедшему в России, это осталось между мной и Полом. И другой Маргарет в соседнем измерении.

— Но в конце концов будет, — легко сказал папа. — Вы с Полом молоды, здоровы, и очевидно, увлечены друг другом. Это всего лишь вопрос времени. И ты же не хочешь слишком рано забеременеть, не так ли?

Мама просветлела и посмотрела на папу.

— Хотя подумай о генетической комбинации их разнообразных талантов, Генри. Если они воспроизведутся, наш внук будет уникальным.

— Разве не так? — папа откинулся на спинку дивана, на котором они отдыхали, а я с недоверием уставилась на него. — Вам в любом случае нужно завести ребенка. Просто не сейчас.

— Ух, полегче, — я подняла руки вверх, словно могла физически остановить их мысли. Они не слушали.

— Беременность и рождение ребенка могут серьезно помешать твоей учебе и защите диссертации Пола, по меньшей мере, в ближайшем будущем, — разглагольствовала мама. Я думаю, если бы я дала ей календарь, она бы начала считать месяцы до идеально подходящей даты.

Папа взял её за руку.

— Знаешь, София, мы могли бы помогать. Даже могли бы полностью заботиться о ребенке, пока Маргарет и Пол закончат образование. Мы всегда хотели еще одного малыша. Так что дети могут начинать.

Мама просияла, как будто это была лучшая мысль на свете.

Когда я снова смогла заговорить, то произнесла:

— Вы… вы… вы самый плохой пример для подражания.

— Да, мы такие, правда? — мамина улыбка стала такой хитрой, что я наконец поняла, что они меня разыгрывают — по большей части. Я скомкала валявшуюся неподалеку футболку Джози и кинула в них, от чего они рассмеялись. Гораздо позже в тот же вечер мы с мамой сидели на террасе, и она наконец-то поговорила со мной более серьезно.

— Ты знаешь, как нам с папой нравится Пол, как мы его любим.

Я кивнула. Мы сидели бок о бок на деревянных ступеньках, который вели на наш маленький, почти вертикальный задний двор. Свет вокруг исходил только от гирлянд тропических рыбок, которые Джози развесила уже очень давно.

— Это же не испортит отношения между всеми?

Мама обхватила меня рукой.

— Маргарет, как бы ни был мне дорог Пол, ты моя дочь и всегда будешь для меня важнее. Если у вас будут затруднения, или вы расстанетесь, я на твоей стороне. Даже если ты не права! Ты знаешь, что ты важнее.

Это было очень мило, но я спрашивала не об этом. я не собиралась расставаться с Полом. На самом деле, я волновалась из-за Тео.

Она продолжила:

— Мы все — важная часть жизни друг друга и нашей работы. В какой-то степени — это всегда будет правдой. Неважно, что произойдет между тобой и Полом, эта связь останется, — она расчесывала пальцами мои волосы, такие же кудрявые и спутанные, как и её. — Отношения длиною в жизнь очень сложны. Для нового романа это большая ноша.

— Я знаю, — сказала я. Но я уже поняла, что мы с Полом предназначены друг для друга. Предназначены в буквальном, доказуемом смысле слова. Невозможно бороться с судьбой, и я не хочу пытаться.

Пол не ночевал у меня дома с тех пор, как мы стали встречаться в этом мире. Отчасти, потому, что мы чувствовали, что за нами постоянно следят, отчасти из-за того, что не хотел ранить чувства Тео, но главным образом, потому, что мы не хотели спешить. Хотели подождать нужного момента.

В России мы более чем поспешили.

В тот вечер, когда они обнаружили риск расщепления, папа вернулся в большую комнату как раз тогда, когда Пол пришел с террасы. Взяв меня за руку, Пол сказал родителям:

— Хотите еще раз проверить расчеты?

Мама и папа обменялись взглядами, потом она сказала:

— На сегодня с нас хватит. Сделаем это завтра в лаборатории и начнем с того, на чем остановились, — она подняла бровь. — Другими словами, у вас есть свободное время.

Это было меньшим поощрением, чем они думали. Целоваться в моей комнате не так весело, когда приходится думать о том, слышат ли нас мои родители, или, хуже, что они нам аплодируют. Я раньше слушала музыку в наушниках. Теперь я включаю динамики на громкость одиннадцать.

Пол неловко стоял рядом со мной, он еще не придумал, как пройти путь от «уважения к своим учителям» и «страстью к их дочери». Поэтому говорила я.

— Ладно, мы просто…

Потом мы услышали звук упавшего тела на террасе.

— Тео? — я отпустила руку Пола, чтобы подойти к раздвижным дверям, но мама успел первым. Он открыл их, потрясенный, выругался и бросился наружу. Я побежала за ним, но быстро застыла в ужасе.

Тео лежал, распростершись на террасе. Его ноутбук валялся в нескольких футах от него, свет экрана бросал отблеск на лицо Тео, на черноту в его глазах и неподвижность рта.

О боже. Он мертв? Он выглядел мертвым…

Тело Тео задрожало и начало биться в конвульсиях. Его руки и ноги начали трястись так сильно, что замолотили по террасе. Я выдохнула:

— Боже, у него припадок.

— Звони 911, — сказал Пол прямо у меня за спиной, и я услышала мамины шаги, бегущие за телефоном.

— Что делать? — спросил папа, стоя вместе со мной на коленях рядом с Тео. — Нужно положить что-нибудь ему в рот, чтобы он не проглотил язык?

— Нет! Определенно не это, — я слышала, что так нельзя делать, когда у человека припадок, но не знала, что еще делать. — Просто… побудь с ним. — Тео мог нас слышать? Я не знала. Я знала только, что моя кровь, казалось становилась то льдом, то кипятком. Мои руки дрожали. Как бы ни напугана я была, я понимала, что Тео, должно быть, еще более напуган. Поэтому я шептала: — Всё хорошо. Мы отвезем тебя в больницу, ладно? Мы тебя вытащим.

Папа пробормотал:

— Он никогда не говорил ни о какой болезни, ни о других случаях…

— Нет, — Пол выглядел мрачно.

Может, он был болен? Пожалуйста, пусть он будет болен. Но мы все знали, что у Тео не было эпилепсии. Мы знали, что в этом винить.

Ночной Вор. Лекарство, которым шпион Конли накачивал тело Тео снова и снова в течение нескольких месяцев, от которого у него до сих пор дрожали руки, и оно нанесло больший вред, чем мы думали. Тео не становилось лучше, ему стало хуже.

Конли сказал нам, что ему не нравится полагаться на Ночной Вор в путешествиях между измерениями, мы поняли, что препарат может быть вреден. Но в тот вечер я впервые поняла, как серьезны могут быть последствия.

Впервые я поняла что Тео может умереть.

И в тот вечер Пол решил пойти на всё, чтобы его спасти.

Глава 04

Ветер дует в окна без стекол Замка Святого Ангела, трепля вуаль, надетую на мои кудрявые волосы.

— Ты знал, что Полу придется прийти во Вселенную Триады, — говорю я Конли. — Чтобы найти лекарство для Тео.

— И это я тебе тоже могу дать. Ты можешь спасти их обоих, — тихо смеется он. — Ты избавишь Тео от пост-эффекта путешествий его воплощения из Вселенной Триады в ваше измерение, и избавишь Пола от последствий его путешествия в моё.

— Ты намеренно… расщепил Пола?

Улыбка Конли только становится шире.

— Виновен, каюсь.

Теперь я понимаю, почему напоминание не сработало. Оно могло разбудить душу Пола если… если его душа полностью находилась в его воплощении из этого мира.

Но Ватт Конли разорвал душу Пола на части.

Что бы я ни сказала Конли, этого недостаточно. Нет таких проклятий, которые бы выразили моё возмущение и ярость.

Вместо этого я бросилась на него.

Наши тела сталкиваются, и я ударяю его о стену, выбивая из его легких воздух с удивленным выдохом. Мы оба падаем на бок, но у меня получается восстановить равновесие. Его руки распростёрты на камне, красные одежды лужей растеклись вокруг него. Как бы я хотела, чтобы это была кровь.

Мной овладевает ужасное спокойствие. Может быть, так себя чувствуют люди, которые собираются совершить убийство.

— Ты убил Пола.

— Не убил. Он все еще не может дышать нормально. — Я расщепил его. Совсем не то же самое.

— Ты разорвал его душу на части! Ты сломал его!

Улыбка Конли не такая самодовольная, когда он растянулся на полу.

— Но я снова могу его собрать.

Что он имеет в виду? Потом я снова опускаю глаза на Жар-Птицу, на надпись, которую я никогда до этого не видела.

— Как оказалось, напоминания могут служить другим целям, — говорит Конли. — Они могут пробудить чью-то душу или забрать осколок. Ты думала, что потеряла Пола, но ты его уже спасла, часть его, вот так.

Осколок души Пола висит на этой цепочке, в кулоне, который я держу в руке.

Я наклоняюсь над Конли, чтобы схватить его балахон в кулак:

— Скажи мне, где ты спрятал другие осколки души Пола.

— Если хочешь эту информацию, — говорит Конли. — То должна её заработать.

Пять дней назад, в больнице, моим родителям позволили остаться с Тео, в то время как мы с Полом сидели в комнате ожидания. Если бы я управляла больницей, я бы постаралась сделать её местом, которое бы успокаивало. Вместо этого, комната казалось обставленной специально, чтобы наказать нас: резкий свет флуоресцентных ламп, неудобные стулья, стопка пожеванных журналов, как минимум годовалой давности, и кричащий телевизор в углу, где какой-то неприятный теле судья орал на людей, достаточно глупых для того, чтобы участвовать в шоу.

Мы с Полом держались за руки, но были слишком шокированы, чтобы успокаивать друг друга. Мы просто ждали.

Я прошептала:

— Тео никогда не говорил ничего о том, что всё еще чувствует себя плохо. Он признал, что ему все еще не хватает Ночного Вора, но ничего такого.

— Он почти ни во что меня не посвящал в последнее время, — Пол смотрел на свои побитые серые кеды, ему приходилось покупать даже обувь в комиссионном. — Я думал, ты была причиной его молчания. Мне никогда не приходило в голову, что он мог быть более обеспокоен чем-то другим.

Вся неловкость последних трех месяцев — странное молчание, Тео, который не приходил, когда мы его ждали, почему я думала, что это из-за моих отношений с Полом? Потому что я считала, что Тео ревнует, или по меньшей мере ему больно, но я никогда не заглядывала глубже. Я не задавала вопросы, которые должна была. Всё это время Тео страдал в одиночестве.

Пол пробормотал:

— Я должен был догадаться.

— Он слишком редко с нами был, чтобы мы заметили, — правда. Но это нам совсем не помогло.

— Были признаки. Но я не смог истолковать их, -

он наклонился вперед в стуле, опустив плечи, как будто только что поднял что-то тяжелое. — Я заметил, что теперь не так много водит машину. Что меньше выходит. Я думал, что после того что случилось, Тео просто хотел собраться. Но я должен был знать, что он никогда бы не пропустил весенние каникулы.

С этими словами Пол уронил голову в ладони, а я прислонилась к нему плечу. Я не знала, пытаюсь ли дать ему силы, или взять немного у него. В любом случае, это не сработало.

Мои родители не выходили почти до часу ночи. В ярком свете была видна каждая морщинка и седой волос, но не поэтому, казалось, что они постарели на десять лет за три часа. Их иссушил страх.

Надломившимся голосом я спросила:

— Как он?

— Нехорошо, — папа упал в стул напротив нас. — Для Тео нет сиюминутной опасности, но его жизненно важные функции, его анализы крови… врачи не знают, что думать.

Мама начала загибать пальцы, ходя между рядами стульев.

— У него анемия. У него повреждены легкие, как будто он несколько лет страдал от туберкулеза, который не лечили, конечно это не так. И мышцы на его ступнях и голенях — они настолько слабые, что один из врачей предположил, что Тео на ранней стадии мышечной дистрофии.

Я прикусила нижнюю губу, надеясь, что боль поможет сдержать слёзы. Голос Пола был хриплым, когда он спросил:

— Это же не так, да?

Мама покачала головой:

— Возможно, но сомнительно. Мы все знаем наиболее вероятную причину.

Ночной Вор.

— Какое бы отрицательное воздействие препарат ни оказывал на организм Тео, оно не прекратилось, когда он перестал принимать его, — сказала мама. — Очевидно, ущерб уже достиг точки невозврата.

Значение этих слов было очевидно, но я не понимала. Я не хотела понимать. Что-то у меня в голове отказывалось осознавать слова.

— Ему станет лучше, да? Теперь, когда он под наблюдением врачей?

Папа мягко сказал:

— Мы сейчас не знаем. Медики не понимают его состояния, что значит, что они не могут дать состоятельный прогноз. Но факт того, что его состояние ухудшается так долго после дозы Ночного Вора… чтож, это меня беспокоит.

Мама издала приглушенный горловой звук, словно она подавила крик боли. Я слышала этот звук только однажды, когда она открыла дверь и увидела там полисмена со шляпой в руке. Как будто она знала, что он собирается рассказать ей о папиной смерти, но отказывалась верить в это до тех пор, когда выбора уже не было бы.

В тот вечер она считала, что с Тео произойдет самое худшее.

Он мог умереть, потому что Ватт Конли отправил шпиона, который снова и снова накачивал его наркотиками, и это продолжалось в течение нескольких месяцев. Из-за игры во власть Ватта Конли. Из-за его грандиозной мечты о господстве в мультивселенной.

Я думала, что не смогу ненавидеть Ватта Конли еще сильнее. Но я ошибалась.

Всю ночь я терзала себя из-за этого.

Почему я так глупо себя вела с Тео? Он принял, что я выбрала Пола, и никогда не пытался поставить нас в неудобное положение. Если бы я поверила его словам, поверила, что он смирился с тем, что я с Полом, может быть, я бы проводила с ним больше времени. Тогда, может быть, я бы поняла, что что-то не так.

На следующий день приехала Джози, и я рассказала ей это всё, но она не поддалась.

— Слушай, Маргарет, — Джози стояла в нашей кухне и пила третью чашку кофе. Кофеин должен был компенсировать то, что она сменила рейс на 6:30, чтобы добраться домой как можно скорее. — Ты не знала, потому что Тео не хотел, чтобы ты знала. Он прятал симптомы от всех, поэтому это его вина.

— Это не похоже на Тео, хранить такие секреты, — возразила я. Пол? Конечно. Он запирал свои чувства и страхи внутри, иногда слишком долго. Но Тео любит болтать обо всем, от хоккейных команд до парковок в Беркли. — Если бы он не чувствовал себя неуютно со мной и Полом, он бы что-нибудь сказал.

Джози поставила кружку и положила руки мне на плечи.

— Я знаю, что в последнее время легко было упустить это из виду, когда Триада считает тебя Святым Граалем, но не все происходит из-за тебя, понимаешь?

Это было неприятно.

— Тогда почему Тео перестал нам всё рассказывать ни с того, ни с сего?

— Честно? Я думаю, что симптомы напугали его. Вероятно, он пытался отрицать, что происходит что-то серьезное. Он не мог рассказать вам что происходит, пока не признался в этом себе.

Я взвесила сказанное и поняла, что в этом была доля правды. Нет, это было еще не всё. Но по меньшей мере, я почувствовала, что снова могу дышать.

— Когда можно увидеть Тео? — спросила Джози. — Должны же быть часы для посещения? Когда его родители приедут из Вашингтона?

— А Тео тебе не сказал? Они уже не в Вашингтоне, — супруги Бек работают в Министерстве Иностранных Дел, и это значит, что они передвигаются по всему земному шару. Большую часть времени они в Вашингтоне, изучают новые языки, занимаются дипломатической работой, но Тео родился в Чили, ходил в детский сад на Филиппинах, и в среднюю школу в Исландии. Иногда я думаю, что из-за этого он такой хипстер, он пытается доказать, что освоил американскую культуру, что даже лучше знает её, чем все остальные. — Два месяца назад они переехали в Монголию. Вернуться будет небыстро. Они смогут приехать только через несколько дней.

— Его мама, наверное, сходит с ума, — вздохнула Джози и потерла виски. — Ну, мы можем позаботиться о Тео, пока они не приедут. А где любовничек?

— Пожалуйста, прекрати так называть Пола.

— А что? — Джози улыбнулась в первый раз с тех пор, как мы забрали её из аэропорта. — Он еще не твой любовник?

Развитие моей сексуальной жизни Джози не касается. Хотя я могу рассказать ей что угодно, Джози не понимает, почему нам с Полом не надо торопиться. У неё самой всегда были короткие, но бурные романы.

Так что тем утром я сказала:

— Ты его смутишь. Он всё ещё никак не привыкнет к этому.

Я сделала размашистый жест, который должен был обозначать наши запутанные отношения.

— Пол никогда ни с кем не встречался, ведь так? — спросила Джози.

Я покачала головой. Он признал, что он целовал двух девушек до этого, и один из них был поцелуй со сжатыми губами, который даже не считается. Вот что бывает, когда парень поступает в колледж, не достигнув полового созревания. Пол провел большую часть последнего десятилетия, окруженный девушками на пять или десять лет старше него.

Это говорило о том, что он очень хорошо научился целоваться, и очень, очень быстро.

Джози кивнула с самым невинным выражением лица.

— У вас с Полом всё хорошо?

— Да.

Мы с Полом однажды ездили в Мур Вудс, где мы держались за руки, пока он объяснял природу космоса. Я возила его в Сан-Франциско, чтобы посмотреть Golden Girls Drag Show, что удивило его так же, как удивил бы визит внеземной цивилизации. Мы поехали на автобусе в Окленд, чтобы посмотреть кино в элегантном старом кинотеатре в Гранд Лейк, потом пили кофе с пончиками в крутой старой пекарне неподалеку. Так что у нас были особенные события. Но лучше всего было то, что мы с Полом просто были вместе. В некоторые вечера я часами рисовала, а он читал или работал над формулами, и теперь мы легко разговаривали друг с другом или молчали. Нам было хорошо вместе — лучше, чем я могла мечтать шесть месяцев назад.

— У меня всё еще не укладывается это в голове, — признала Джози, проходя мимо меня и плюхаясь на диван. Она была одета в тот же самый флисовый пуловер и леггинсы, которые надела бы для пробежки в пять километров. — То ты терпеть не можешь парня, то ты влюблена в него.

— Это неправда.

Она подняла бровь.

— Не выносила — это слишком сильно сказано. Я просто думала, что он немного… странный. Это всё.

— Пол действительно немного странный, — сказала Джози. — Но это в хорошем смысле слова.

— Тогда почему ты так непонятно относишься к тому что мы с ним вместе?

Вместо того, чтобы сразу ответить, Джози сделала глоток кофе, погрузившись в мысли. Наконец, она сказала:

— Сразу после того, как ты вернулась домой с папой, когда ты только увлеклась Полом, ты рассказала мне, что поняла, что полюбила его, пока вы были в России.

Я вспомнила, как мы вальсировали с лейтенантом Марковым вдвоём в огромной богатой комнате Зимнего Дворца, музыка доносилась из патефона в углу, и его теплую руку у меня на пояснице.

— Да. Так и было.

— Ладно, — она помедлила, я поняла, что она боится, как бы не оскорбить меня. Джози обычно не волнуется о том, чтобы задеть чьи-либо чувства. — Ты уверена, что ты любила не только Пола из того мира? Потому что, когда ты рассказала мне об этом, Маргарет, я поняла, что ты правда сильно влюбилась в Лейтенанта Маркова. И хотя это другая версия Пола, это не тот же самый мужчина.

Она явно ожидала, что я взорвусь. Но я не разозлилась. Джози не путешествовала в другие измерения. Это значит, что она не могла понять того, что я узнала.

— Лейтенант Марков не идентичен моему Полу Маркову, — сказала я. Я это знаю. И всё же, что-то в них одинаковое. Что-то глубокое, самая глубокая и значительная часть нашего сознания, и эта часть живет в каждой вселенной. В каждом человеке, которым мы можем быть. Я влюбилась в того Пола, и в моего Пола, потому что я люблю то, что внутри них — их души, если хочешь так назвать. Или Душу. Единственную. Одну.

Моя сестра не выглядела убежденной.

— Ты правда в это веришь? Что ты любишь всех Полов, везде?

— Я не верю, — сказала я. — Я знаю.

Навещая Тео в больнице в тот день, мы заметили насколько всё в его палате депрессивно: чистые безрадостные стены, телевизор, висящий на металлическом регулируемом кронштейне, показывающий обычный боевик, и в довершение всего, регулируемая кровать, оправленная в пластик. Тео сел и улыбнулся, увидев нас, но он всё еще был очень бледен. Однако он, казалось, радовался, чтобы не волновать нас.

— Вы показались как раз вовремя.

— Я принес тебе кое-какие вещи, — сказал Пол.

— Хоть ты и останешься здесь ненадолго, -

быстро добавила я. -

Но ты, наверное, захочешь, чтобы у тебя было что-то своё.

— Дом, милый дом, а? — улыбнулся Тео. Боже, мы так старались подбодрить его и у нас не получалось.

— Во-первых, — сказала я. — Эта голубая больничная сорочка? Не лучший твой прикид. Так что вот.

Я вынула соломенную шляпу Тео, которую он прошлым летом купил на пляже, из картонной коробки.

Он позволил мне водрузить её себе на голову, потом надел её как Дон Жуан.

— Мне даже не нужно зеркало, чтобы понять, насколько лучше я выгляжу.

— Чертовски сексуально, — подтвердила я.

Пол не беспокоил себя тем, чтобы подбодрить его, просто продолжил:

— Я принес твою электронную книгу, телефон, наушники и пару теплых носков.

Нахмурившись, Тео сказал:

— Носки?

— На случай, если у тебя замерзнут ноги, — ответил Пол, как будто это должно быть очевидно.

Тео вздохнул.

— Ты волнуешься из-за того, что у меня замерзнут пальцы? Поверь мне, это не самая большая наша проблема.

Я думаю, он говорил это как шутку, но мы с Полом переглянулись с возрастающим страхом.

Мы уже поняли, что нужно сделать. На обратной дороге даже не обсуждали другие варианты, просто спорили о том, кому спасти Тео. Я сказала:

— Ты знаешь, что я должна пойти.

— Нет, — сказал Пол своим тоном, говорящим, что дальнейшие споры бесполезны. Это иногда сводило меня с ума.

— Твоя версия из Вселенной Триады убежала в Южную Америку, помнишь?

Мы появляемся в наших других воплощениях, где бы они ни находились, и нам приходится иметь дело с ситуацией, в которую они попали. Я падала с лестницы, просыпалась под водой, если говорить об этом.

Пол настаивал:

— Мне не нужно входить в штаб-квартиру Триады, чтобы добыть информацию. Всё, что мне нужно, это компьютер, беспроводное соединение, и возможность обойти защиту Триады.

— Ты же понимаешь, что Конли наверняка усилил защиту с тех пор.

— Это был бы логичный ход, да.

— То есть, ты видишь проблемы?

— Может быть, я не самый лучший кандидат, но ты ещё хуже.

Прямота Пола казалась ударом в лицо. Но я научилась не обижаться слишком быстро. Он никогда не хочет ранить мои чувства, он просто не знает, как выразить свои мысли. Поэтому я сказала только:

— Не хочешь объяснить?

— По меньшей мере, у меня есть шанс добыть информацию и остаться незамеченным, — уточнил Пол. — У тебя нет.

Я не хотела, чтобы он оказался прав, но так и было. Мое знание компьютеров начиналось и заканчивалось нажатием кнопки питания, волшебная коробочка начинала играть. Почему у меня в семье одни гении? Пол едва ли опытный хакер, но он кое-что знает о том, как обойти фаерволлы.

— И когда ты успел так изучить компьютерную безопасность?

Пол вздохнул:

— Меня научил Тео.

Его свободная рука лежала у меня на бедре, я переплела свои пальцы с его.

— Он с первого дня взял тебя под крылышко, а?

— Не с первого. Но почти сразу, после того, как я заметил ошибку в его формулах. Сначала он очень злился, но на следующий день сказал, что лучше иметь меня в друзьях.

Это казалось правильным. У Тео было эго размером с Мост Золотые Ворота. Его спасает только то, что он может восхищаться другими так же, как и собой.

Пол говорил так неуверенно, как будто он никогда не пытался сказать это вслух, и не знал, как.

— Я ни разу не был в клубе, пока Тео меня не взял. Даже ни разу не пил пива. Он брал меня с собой. Он называл это «ускоренное взросление».

Неудивительно, что Пол сделал из Тео идола. Но он не знал другого Тео. Не так, как знала его я. Это меня он заманил штаб-квартиру Триады, чтобы меня схватил в Ватт Конли, это он физически напал на меня в субмарине. Тот самый, который целовал меня и говорил о своих чувствах, как раз тогда, когда он подстроил папину смерть и подставил Пола.

В Тео было столько хорошего, но и тьма в нём тоже была. Даже в тот день, когда я боялась за него его сильнее, чем когда-либо, я не могла ничего с собой поделать и задавалась вопросом, сколько общего между Тео из Вселенной Триады и нашим Тео.

У Пола не было таких сомнений. Его верность всегда была и остается абсолютный. Если ему придется нарушить соглашение с Ваттом Конли, чтобы спасти Тео, пусть будет так.

Конли только сказал, что нам нужно держаться подальше от Вселенной Триады. Но он изобрел ночного вора, и это значит, что если какое-либо лекарство или лечение существует, то это единственный мир, где мы сможем его найти.

Сначала мы вдвоём отправились в комнату в общежитии. Поскольку мы не знали, насколько долгим будет путешествие, нам нужна была отбыть из такого места, которые можно запереть, чтобы быть уверенным, что никого не окажется там, когда он вернется, и его физическое тело снова начнет взаимодействовать с нашей Вселенной. Например, если он отбыл с дивана, но кто-то сидит на нём в тот момент, когда он вернётся, мои родители не на сто процентов уверены в том, что произойдёт, но это может привести к тому, что тела сольются вместе, навсегда, и возможно это будет смертельно, и определённо совершенно отвратительно.

Начиная путешествие из своей комнаты в общежитии, и учитывая, что я запру за собой дверь, Пол обеспечит то, что мы никогда не узнаем, как действительно будет выглядеть слияние.

Мы устроили его на кровати, в удобном положении, так как после нескольких жестких посадок в других измерениях, учишься ценить мягкое возвращение. Я села рядом с ним и наклонилась так, что наши лица почти касались друг друга.

— Если ты подумаешь, что Конли за тобой следит, даже на секунду, возвращайся, — упрашивала я. — Мы можем придумать другие способы достать лекарство.

— Нам придется заключить сделку для этого, а этого не будет, — Пол отвел локон с моей щеки. Почти шепотом, потому что он всё ещё стеснялся говорить об этом, он сказал мне: — Я тебя люблю.

— И я тебя люблю. В любом мире, в любой вселенной.

Его улыбка была надломленной.

— Этого мира достаточно, — Потом он снова стал серьезным. — Иногда я смотрю на тебя и думаю, если бы я не знал, что у нас общая судьба, если бы я не видел доказательства сам, я бы никогда не поверил, что это по-настоящему. Что ты можешь любить меня так же сильно, как и я тебя.

Я чувствовала то же самое.

— У нас действительно одна судьбы. Нам суждено быть вместе. И это значит, что тебе суждено вернуться обратно ко мне. Ты понял?

— Понял, — положив руки на грудь, он обхватил пальцами Жар-Птицу. Наши глаза встретились, и тогда…

Тогда ничего. Пол не растворился в воздухе, не было ни света, ни хлопка, никакого признака того, что он когда-то был здесь. Конечно, его тело оставалось в нашем измерении, неподвижным, прямо здесь, на его кровати, но невидимое и не ощущаемое. Ни один научный инструмент на земле не сможет найти его.

Я медленно положила ладонь туда, где он лежал, где только секунду назад билось его сердце. Его покрывало было всё еще теплым. Я говорила себе, что Пол может сделать всё, что угодно, что он спасет Тео и вернется домой.

Но его ждал Конли. Даже когда я прижимала ладонь к теплу, оставшемуся после тела Пола, его душу разорвали на части.

Глава 05

Когда родители закончили меня жевать за то, что я не рассказала им о путешествии Пола во Вселенную Триады, чтобы найти лекарство для Тео, они решили ждать вместе со мной.

— Пол сказал, что вернется через двадцать четыре часа, — сказала я им, когда мы допоздна засиделись на заднем крыльце. — Или так близко к этому времени, как сможет. Даже если он еще не найдет лекарство для Тео, он вернутся просто для того, чтобы дать нам знать, что он в безопасности.

— Двадцать четыре часа! — мама покачала головой с мрачным выражением лица. — Если Конли придумал, как следить за перемещениями между измерениями, его люди могут поймать пола через несколько минут.

Но Пол из того измерения уже сбежал от Триады, — возразила я. — Он сбежал в Эквадор.

Это совершенно не впечатлило папу.

— Ты думаешь, что такой техно-могул как Ватт Конли не сможет никого нанять в Эквадоре?

Мама положила руку на папино плечо.

— Генри, пожалуйста. Это не поможет.

Я представила, что Пола держат в плену. Что его допрашивают люди, для которых Женевская Конвенция — пустой звук. Мой желудок сжался от боли. Неужели мы были так глупы, что ничего не сказали родителям? Я сказала:

— Вы могли бы сделать что-нибудь, чтобы он попал во вселенную Триады незамеченным?

— Ничего, что Пол не смог бы сделать сам, — ответила моя мама. — У него есть возможность. Пол знает об этом. Он сделал это, чтобы помочь лучшему другу. Мы должны уважать его решение.

Она говорила это моему отцу, и он не ответил. Я подумала, что пройдет еще много времени, прежде, чем нас простят, или, по меньшей мере, это не случится до тех пор, пока Пол не принесет Тео волшебное лекарство, которое вернет ему здоровье.

Но так много времени не потребовалось.

К тому времени, как прошло тридцать шесть часов и Пол всё еще не вернулся, папа уже не мог орать на меня из-за этого. Как и все остальные, он был для этого слишком напуган.

— Они не убьют его, — сказала я, меряя шагами больную комнату. — Правда ведь?

— Вряд ли. Было бы слишком глупо со стороны Конли просто уничтожить Пола, а не держать его заложником, — оказалось, что у мамы есть криминальный инстинкт. — И все же со стороны Конли было бы слишком глупо не сказать нам, что он взял Пола в заложники. Мои инстинкты говорят мне, что Пол остается на свободе. Но если он свободен, почему он не вернулся?

— Может быть, у него в разгаре работа над лекарством для Тео, — сказал папа.

— Может быть, — повторила я. Но никто этом не поверил.

За двое суток после путешествия Пола во Вселенную Триады никто из нас не спал больше пары часов. Папа теперь верил, что Конли схватил Пола и теперь играет на наших нервах. Мама теоретизировала, что у Пола сломалась Жар-Птица.

В любом случае, мы знали, что был только один способ удостовериться.

— Я должен пойти, — сказал папа. — Я слишком долго оставлял путешествия молодежи.

— Нет, папа. Я совершенный путешественник. Это должна быть я.

В течение последних трех месяцев мы с Полом периодически посещали новый вселенные, чтобы лучше испытать Жар-Птицу и посмотреть на чудеса мультивселенной. По большей части я видела измерения, подобные нашему, но где мои родители работали над другими исследованиями, учили в других университетах и так далее. Но даже такие миры могли предоставить данные, которые можно использовать для проекта Жар-птица. Я отправлялась туда, потому что я путешествовала более эффективно, чем остальные, Пол шел со мной, потому что у него был опыт, и потому что путешествовать одной было опасно.

Теперь, однако, мне пришлось совершить путешествие одной, и самое рискованное из всех.

Мама сидела за радужным столом, неподвижно сложив руки перед собой.

— Ты заходишь. Ты сразу же используешь локатор, чтобы найти пола. Как только ты узнаешь, где он, ты возвращается и даешь нам полный отчет. Потом мы решим, как будем продолжать.

— Ладно, — значило ли это, что нужно связаться с Полом, если будет возможность или просто собрать информацию? Я решила, что сделаю выбор, когда прибуду во вселенную Триады.

— Если произошла поломка Жар-птицы Пола, — продолжила мама. — Возможно, он пытался вернуться в наше измерение, но вместо этого попал в другую вселенную. Твоя Жар-птица настроена на отслеживание его устройства. Ты сможешь идти по его следам, так сказать, переместиться в тот же мир, где он оказался.

— Пожалуйста, — папин голос сломался. — Разрешите мне это сделать. Для вас троих, оказавшихся в опасности одновременно…

Мои родители любят Пола и Тео почти так же сильно, как меня и Джози. Это сыновья, которых у мамы с папой никогда не было. Я знала, что они беспокоятся за Пола и Тео почти так же, как и я, но я раскололась изнутри, увидев отца насколько расстроенным.

— Папа, я справлюсь с этим лучше, чем остальные, у меня есть способности, у меня есть опыт. Однако, у тебя есть настоящие научные знания о Жар-Птице. Если ты пойдешь, и Кони поймает тебя тоже? Мы будем в ужасном положении.

Он рассмеялся слегка, как будто это было предрешено. Я понимала, что не могу сделать ситуацию проще для кого-либо из нас, но поменьше мере, я могла заставить отца принять то, что нужно сделать.

Или может быть и нет. Может быть, папа всё еще не принимал мысль о том, что я отправлюсь на спасение Пола, как и до этого. Но он больше не возражал, даже когда я обняла их обоих и прыгнула из своего мира…

… И плюхнулась в свое воплощение во Вселенной Триады, которая была в кофейне и смотрела в свой телефон. Я схватилась за стол и осмотрелась, наполовину ожидая что наемники триады ворвутся через дверь с электрошокерами. Вместо этого я увидела только обычную толпу людей, печатающих на своих ноутбуках или болтающих за капучино.

Я сразу же включила локатор на Жар-птице. Он ничего не показал. Моего Пола не было в этом измерении.

Тогда мне это показалось хорошей новостью. Конли не схватил Пола! Это было просто поломка Жар-птицы, как и сказала мама. С улыбкой на лице я привела в движение отслеживающее устройство, чтобы Жар-птица последовала за Полом и привела меня к нему.

Так я оказалась в средневековом Риме, расспрашивая всех, кого могла найти, о Паоло Маркове из России, и пытаясь избежать обвинений в колдовстве.

Так я оказалась здесь, торгуясь с Ваттом Конли за лекарство для Тео и душу Пола.

Кардинал Конли встает на ноги и выпрямляется. Я в первый раз осознаю, как смехотворно он выглядит в рясе. Кажется, что ни одна Вселенная не может ему позволить соответствовать одежде, где бы Конли ни был, он не религиозный, высокоморальный человек. Но опять же, в средних веках по большей части кардиналы такими не были. Такая должность позволяла людям обрести влияние и политическую власть. Неудивительно, что в этой Вселенной Конли стал кардиналом.

Степенно, как священнослужитель, которым он притворяется, Конли говорит:

— Если ты волнуешься о том, что тебя саму расщепят, Маргарет, позволь мне избавить тебя от этих мыслей. Совершенные путешественники не могут быть расщеплены, это ещё одно из наших преимуществ. Но в целом, душу можно разбить на столько кусочков, на сколько хочешь. Дюжины, даже сотни.

От ужаса у меня закружилась голова. Неужели Пол разорван на части даже сейчас, и они разбросаны по всей мультивселенной?

Не беспокойся, говорит Конли тоном, который легко можно принять за сострадательный, если плохо его знать. Его красные одежды кажутся дьявольскими в свете факелов.

— Я пощадил тебя, и не размазал его слишком сильно. Четыре кусочка, в четырех различных измерениях. Ты только что спасла первого! Видишь, как это просто? Я подарил тебе этот осколок знак своей доброй воле.

Он хочет, чтобы я сказала ему спасибо?

— Что я должна сделать, чтобы получить координаты других трёх измерений? — ещё три кусочка души Пола. Ещё три мира, которые мне нужно найти, и еще три спасательных миссии.

Отвратительно удовлетворенный собой, Конли говорит.

— У меня есть несколько поручений для тебя.

И вот, вокруг меня сжимается стальной кулак корпорации Триада.

Но если это цена за душу Пола, я должна заплатить.

— Позволь мне точно объяснить, что мне нужно, — Конли выпрямляется, кардинальская одежда придает ему важность, который он не заслуживает. В мультивселенной есть ещё два измерения, где твои родители очень близки к изобретению Жар-птицы. Я бы предпочел, чтобы они этого не сделали.

Я складываю руки на груди.

— Ты имеешь в виду, что хочешь оставить всю власть себе.

— А кто бы не захотел? — Он пожимает плечами. — Вот как всё будет. Есть два измерения, работающие над Жар-птицей и исследование нужно саботировать так скоро, как это возможно. Следующие два осколка души Пола спрятаны в этих измерениях. Тонкие пальцы Конли показывает на мой кулон Жар-птицу. — Если ты разрешишь, я могу запрограммировать твою Жар-птицу. Ты получишь координаты первого из этих измерений, и ещё программу, которую можно использовать как вирус, чтобы уничтожить исследование твоих родителей и ваше самое ценное оборудование.

— Каким образом я соберу осколки? — Я сжимаю другую Жар-птицу крепче. Также, как настройка напоминания? Просто держать её на нём и набрать комбинацию на кулоне?

— Именно. Видишь? Просто как яблоко.

Когда-нибудь я позволю себе роскошь ударить в Ватта Конли в лицо. Сильно.

Безразличный к моей злости, или забавляясь ей, Конли продолжает:

— Когда ты возьмешь второй осколок души Пола, то получишь координаты следующего измерения, которое нужно саботировать. Почистить, смыть, повторить. Когда ты сделаешь, всё что мне нужно, в каждом измерении, и соберешь два осколка, то вернешься в главный офис. Координаты внесены в Жар-птицу вместе с остальными.

— Главный офис? — он имеет в виду Вселенную Триады. — Я не хочу туда идти.

— Мне нужно будет проверить твою работу. Просмотрев данные на Жар-птице, я узнаю, внедрила ли ты вирус. Если ты будешь хорошей девочкой…

Если и есть выражение, которое я ненавижу больше, чем «хорошая девочка», я не знаю, что это, и слова кажутся еще более отвратительными, когда они исходят из уст Конли.

— … и, если ты приостановила исследования в других измерениях на достаточно долгое время, я отдам тебе и формулу для лекарства Тео, и координаты последнего осколка души Пола. Этот последний осколок — моя страховка, видишь ли. Твоя работа очень проста.

Как будто для меня «просто» предать родителей, тем более, когда я боюсь за жизни Пола и Тео.

— Ты мог бы послать кого угодно, или отправиться сам.

— Есть измерения, куда доступ для меня… ограничен, — Кажется, Конли больно признавать, что он не всевластен. — И да, я бы мог отправить определенных эмиссаров, но, чтобы сделать такую сложную работу, им пришлось бы принимать Ночного Вора очень, очень долгое время. Ты же знаешь, что он делает с людьми, так?

Я помню, как Тео бился в судорогах на нашей террасе, белый как снег.

— Да.

— Мы не ожидали такого побочного действия. Видишь ли, через какое-то время после употребления Ночного Вора, он лишает тебя возможности видеть сны, отсюда и название. Исследователи сна всё еще не знают, почему возможность видеть сны жизненно важна, но это так. Когда ты её теряешь… скажем, что мыслительные процессы начинают быстро и драматически ломаться.

В том, что Тео умирает из-за того, что Ватт Конли больше не позволял ему видеть сны, было что-то невероятно жестокое.

— Что касается психологического ущерба, что же, разве я не должен рассказать тебе и об этом тоже? Ты уже сама обнаружила, что Ночной Вор делает с легкими, мышцами и так далее. Отсутствие быстрой фазы сна убьет Тео раньше, чем остальные эффекты успеют прогрессировать, — улыбается Конли, хотя не знаю, что он считает таким веселым. Я представляю, как забираю меч у одного из охранников замка и втыкаю его прямо ему в живот. Он продолжает: — То есть, подводя итог, выполни мои поручения, и, взамен, ты получишь не один, а два главных приза. Когда ты отчитаешься в главном офисе, я дам тебе формулу для медикамента, который облегчит симптомы Тео и может быть даже обратит их.

— Это не похоже на лекарство, — если Конли хочет, чтобы Тео оставался болен, и хочет использовать его как заложника, я клянусь, я сейчас же отправлюсь за мечом.

Вместо этого Конли становится серьезным, и, вероятно, искренним.

— Маргарет, это лучшее, что у нас есть. Если бы я мог быстро излечивать от последствий приема Ночного Вора, ты бы мне не понадобилась, не правда ли? Но это лечение даст ему возможность выздороветь. Он будет принимать медикамент, и, в конечном итоге, иммунная система его тела должна позаботиться об остальном.

Должна. И все равно, я верю, что он говорит правду, потому что я правда была бы ему не нужна, если бы у него было лекарство.

И даже более откровенно Конли говорит:

— И в главном офисе, я так же дам тебе координаты последнего осколка души Пола, вселенной, где ты снова сможешь собрать его. Там не будет поручений, та вселенная не доставляет мне неприятностей. Ты сможешь просто пойти, забрать пола и привести его домой. Хорошо звучит?

Я представляю, как пробуждаю Пола, держу его в объятиях и говорю, что никогда его не отпущу. Мне это нужно даже больше, чем Конли может подумать, больше, чем я когда-нибудь позволю ему осознать.

— Это звучит… необходимо.

И вот опять та усмешка.

— Это значит да?

Однажды, я заставлю Ватта Конли пожалеть, что он связался с нами, но сейчас я должна ему подыграть.

— Да. Теперь дай мне то, что нужно, чтобы сделать работу.

Он вытягивает руки, жестом показывая на каменные стены и горящие факелы.

— Я дам тебе данные, но мне нужно немного более утонченное окружение, чем это. Вернемся на твою родную землю? Я смогу передать первые координаты оттуда.

Он имеет в виду моё измерение. Я с облегчением слышу его предложение. Мама и папа заслуживают того, чтобы узнать, что происходит. Сейчас они уже, наверное, сходят с ума.

— Ладно.

Конли вынимает собственную Жар-птицу из-под воротника тоги. Жар-птица со замысловатым орнаментом и тускло-бронзовым цветом выглядит… загадочно. Больше антиквариатом, чем передовой технологией. Кажется, она скорее принадлежит этому измерению, чем нашему.

— Пройдем?

— Я хочу попрощаться с Полом. С этим Полом.

— Ты так сентиментально относишься к дубликатам, — говорит Конли, тряся головой. — Но я не буду дразнить тебя из-за этого другой я ведет себя точно так же.

Это определенно не то поведение, которое я видела в Конли из нашего мира, но неважно.

— Кроме того, тебе нужно отдать приказ о защите моих родителей. От обвинений в «колдовстве». Так?

— Ох, правда! — он склоняет голову на сторону. — Я сейчас же поговорю с Её Святейшеством. Папа Марта Третья. Сплетни говорят, что рядом с ней Борджиа — просто дети, — начиная двигаться к выходу, Конли добавляет: — Послушай, когда-нибудь, когда ты примиришься с этим и мы уже будем долгое время работать вместе, ты и я вспомним это и посмеемся.

Я не удостаиваю это ответом. Вместо этого, я хочу, чтобы он ушел, и потому буду искать Отца Пола.

Как я и догадывалась, он ждал. Пол стоит на коленях в маленькой комнате, которая оказывается отдельной молитвенной. Фреска с изображением Иисуса, воскрешающего Лазаря, покрывает одну стену. Перспектива сломана и лица стилизованы, и рисунок тоже выглядит более ранним, чем эпоха Ренессанса. Они еще не открыли заново техники древнего мира, и эта цивилизация всё еще выползает из Средних веков. Мигающий свет исходит от горстки сальных свечей в железных подсвечниках. Пол, Отец Пол, молится, но, когда я вхожу, он быстро бормочет что-то на латыни, крестится и поворачивается ко мне.

— Всё хорошо? Кардинал позаботится о твоей семье?

— Я надеюсь, — в комнате нет скамеек, только подставки для того, чтобы преклонять колени. Поэтом я тоже встаю на колени рядом с ним, это единственный способ быть достаточно близко.

Пол бросает взгляд на дверь, без сомнения волнуется, что нас увидят.

— Ты можешь попросить здесь убежища. С сестрами ты будешь в безопасности, пока твои родители не будут под защитой кардинала.

Монахини? Я проведу ночь в монастыре? У Маргарет из этого мира совсем недостаточно развлечений.

Однако, она будет рядом со своим Полом. Этого достаточно. Всё, чего я хочу — это быть рядом с моим.

Я подношу руку к лицу Пола и провожу пальцами по его щеке. Он резко вдыхает. Они хотя бы целовались? Пол нерешительно накрывает мою руку своей, так что я держу в ладони его лицо. Если бы я поцеловала его сейчас, он бы не сопротивлялся. Он бы поцеловал меня в ответ так страстно, что… ну, эта комната бы сгорела.

Но я украла первую и единственную ночь Великой Княжны Маргариты с лейтенантом Марковым. Я больше не буду ничего красть. Каждая я должна прожить эти моменты сама.

— Всё будет хорошо, — говорю я, больше себе, чем ему. — Ты и я — мы что-нибудь придумаем.

— Наш путь нелегок.

Старомодные, элегантные фразы Пола напоминают мне лейтенанта Маркова, и это в первую очередь напоминает мне как я влюбилась в Пола, и я больше не могу этого выносить. Мне нужно домой, путь к спасению души Пола начался.

— Путь непрост, — говорю я. — Но мы пройдем его вместе.

Это правда в каждом мире, везде. Мне нужно поверить в это.

Я беру свою Жар-птицу и Жар-птицу Пола, обе висят вокруг моей шеи, и одна из них несет осколок души Пола, и прыгаю домой.

Я полностью ожидала, что мои родители начнут сходить с ума из-за того, что сделал Ватт Конли, и из-за сделки, которую мы подписали. Чего я не ожидала — это бесповоротного запрета идти.

— Папа… — я отвела волосу назад обеими руками, пытаясь успокоиться. — Ты знаешь, что у нас нет другого выбора.

— Мы этого не знаем, — настаивает папа. — Нам нужно по меньшей мере попытаться вытащить Пола из остальных воплощений. Мы проследили его до… Вселенной Средневековья, разве нет? Так что мы придумаем как отслеживать осколки. Нам не нужны чертовы координаты Конли.

— У нас уже есть координаты, — Тео сидит на диване в рубашке в клетку и джинсах, бледная тень обычного Тео. Пластиковый больничный браслет всё еще висит у него на запястье. — Почему бы нам не использовать их?

Пакет с данными прибыл из корпорации Триада несколько часов назад, сразу после моего прибытия. Хотя мы уже видели координаты, те, которые приведут нас во второе измерение «откроются» когда я внесу данные, доказывающие, что я сделала грязную работу Конли. Каждое предательство откроет мне еще одно измерение, еще один кусочек души Пола.

Мои родители даже не хотят загружать информацию в Жар-птицу. Папа настаивает:

— Мы справимся сами.

Тео стонет:

— Ладно, Генри. Мы даже не знали, что расщепление возможно несколько дней назад. Отследить осколки в альтернативных измерениях? Придумать, как это сделать может занять месяцы.

— Или дни, — говорит мама. — Единственная причина, по которой мы не разрешили загадку, это то, что мы даже не пытались. Очевидно, наши противники в другой вселенной освоили это, если бы это было не так, у Конли в первую очередь не было бы технологии, чтобы расщепить Пола. Мы можем сделать то же что они. Нам нужно только начать.

Папа кивает, подбодрившись.

— И, если Триада смогла придумать лекарство для состояния Тео, ну, мы тоже сможем.

— Мы не врачи, Генри, — мама бросает взгляд на бутылку с Ночным Вором на полке, которую они едва ли начали изучать. — Но все равно, мы можем попытаться. Подчиниться Конли — наш последний выход.

— Это и есть последний выход! — я больше не спорю с родителями, но сейчас я чувствую, что готова закричать. — Вы не понимаете? Пола разорвали на части. Если я этого не сделаю, мы можем никогда его не вернуть. Если хотя бы одно из воплощений Пола умрет, тогда… тогда мы потеряем его навсегда.

Мамино выражение лица более сострадающее, но она все равно качает головой.

— Это риск, да. Но достаточно отдаленный, учитывая его возраст и здоровье.

Я вспоминаю лейтенанта Маркова, окровавленного и слабого, умирающего в снегах России.

— Это зависит от того, где она. Он может быть в опасном месте. Конли мог это сделать, вы знаете, что мог.

Мои родители обмениваются взглядами, и папа вздыхает.

— Дадим одну неделю. Если мы не сможем достигнуть прогресса в поисках души Пола за это время, тогда, что же, мы рассмотрим это.

— Обдумаем это? — как они могут это делать? Я отступаю от них, оскорбленная и растерянная.

— Достаточно, — резко говорит мама. — Ты знаешь, как сильно мы любим Пола. Мы полюбили его даже раньше, чем ты, если ты не помнишь. Мы стоим на своем не потому что не хотим вернуть его как можно скорее. Мы делаем это, потому что цена сотрудничества с Конли слишком высока.

Папа добавляет:

— Конли запустил свои когти в Пола. Это не значит, что мы должны подать ему еще и тебя.

Я крепко зажмуриваюсь, пока волна гнева не проходит.

— Папа…

— Дискуссия закончена, — мама направляется к радужному столу. — Если мы собираемся спасти Пола, то лучше начать.

Папа следует за ней, и Тео тоже. Но когда Тел проходит мимо меня, наши глаза встречаются, и я понимаю, что он знает, о чем я думаю. Я ожидаю, что он выдаст меня родителям — это сделал бы Тео из Вселенной Триады. Вместо этого он садится за стол, притворяясь, что не понимает, что сейчас произойдет.

Они работают почти до полуночи. К этому моменту я уже лежу в кровати, запутавшись в простынях и не могу уснуть. Всё, о чем я могу думать — это последний раз, когда мы с Полом были вдвоем прежде, чем Тео упал, последняя минута, когда наша жизнь казалась нормальной.

Мы лежали вместе на его узкой кровати в общежитии, моя голова у него на груди. Из его телефона играла мягкая классическая музыка, почти заглушавшая шум других студентов в коридоре. Его комната была такой же потрепанной, как и любое другое дешевое жилище студентов, плюс Пол не стал бы её чинить, даже если бы у него были деньги. У него было утилитарное темно-синее покрывало, и стену украшала только одна картина.

Над нами в ту ночь висел мой портрет Пола. Не тот, который я сейчас пишу, а первый. Я разрезала его на лоскуты, когда думала, что Пол предал нас и убил моего отца. К моему удивлению, Пол настоял на том, чтобы сохранить его в таком виде. «Это напоминает мне, как близок я был к тому, чтобы потерять тебя», сказал он. Это та вещь, которую я хочу забыть, но он всегда хочет помнить. По меньшей мере он позволил мне его зашить.

Пол погладил меня по волосам, его пальцы распутывали мои кудри. Это самое нежное, самое успокаивающее прикосновение в мире.

— Сегодня пришли новости от нескольких университетов, насчет работы после защиты.

Одна из странностей в том, чтобы быть ученым заключается в том, что нужно получить несколько специальностей в колледже, и даже после того, как получаешь степень, то остаешься студентом в течение года или двух, обычно в другом колледже. Смысл этого всего? Я не имею представления. Это просто веревочка, через которую они все должны перепрыгнуть.

Я бы сошла с ума, если бы Полу пришлось уехать, если бы я сама не отправлялась в колледж в январе.

— Из каких?

— Оксфорд сделал предложение. И Стэнфорд тоже. Я ожидаю новостей из Кембриджа и Европейской Организации По Ядерным Исследованиям.

От этих новостей большинство людей запрыгали бы от радости. Пол принимает всё спокойно, но у меня в животе завязываются узлы.

— Ничего из Гарварда или Массачусетского Технологического Института? Или моет быть Принстона?

— Пока нет. ЭмАйТи — возможно, но профессора в Гарварде и Принстоне — скептики.

По поводу работы мамы и папы, он имеет в виду. Эти профессора пытаются разорвать их, они не верят тому, что произошло в декабре.

— Ладно, тогда подумаем насчет ЭмАйТи.

Его серые глаза встречаются с моими.

— Неважно, куда я уеду. Я всё равно буду твоим.

Я мягко поцеловала его, наслаждаясь тем, как сплетены наши тела, тихим скрипом его джинсов об мои, когда мы двигаемся, чтобы быть ближе.

— Но я хочу, чтобы ты был моим, например, в каждые выходные. Не только на Рождество и в весенние каникулы.

С этим декабрьским сумасшествием, я отложила начало обучения до следующего января. Школа Дизайна Род-Айланда согласилась это сделать, они сохранили мою стипендию и всё остальное. Пол скорее всего начнет обучение в январе. Если он поедет в ЭмАйТи, то мы будем совсем недалеко.

Пол сказал:

— Ты всё еще не хочешь поступать куда-либо кроме РАШД?

— РАШД — это лучшая школа в стране по реставрации.

— А что насчет изобразительного искусства? — его большой палец скользнул по моей щеке. — Забудь о том, чтобы заботиться о чужих картинах. Создавай свои.

— Видишь, поэтому ты гений физики, а не экономики. Слышал когда-нибудь фразу «голодающий художник»?

— Я сомневаюсь, что ты будешь голодать, если твои родители и я будут успешно трудоустроены, — Пол стал практичным. — Если бы ты смогла изучать искусство где угодно в мире, чтобы стать художником, куда бы ты отправилась? Я слышал, как Джози говорила тебе об Университете Чикаго…

— Не Чикаго, — слова вырвались слишком легко для того, что было так трудно признать. — Я имею в виду, это отличная школа, но если бы я могла поехать куда угодно? Я бы выбрала Школу Изобразительного Искусства Раскин, в Оксфорде.

— Почему её?

— Там учат всему, — я не могла скрыть зависть в своем голосе. — Ты учишь анатомию так же, как студенты-медики, ты понимаешь, что находится под кожей людей, которых пытаешься написать или сделать скульптуру. Там есть профессора, которые учат любой технике, от древних до современных или экспериментальных. Они лучше всех.

— Так поступай туда, — сказал Пол, гений, за которого борются лучшие физические факультеты мира.

— Я никогда не поступлю. Помнишь, я даже не ходила в школу, — обратная сторона домашнего обучения — колледжи считают, что сложнее тебя оценить. РАШД согласился, но иностранный университет, вероятно, не сможет получить доступ к моим данным.

Пол покачал головой.

— Ты сразу же поступишь, как только они увидят твою работу. Оксфорд сразу же примет тебя.

Примет? Мы оба взглянули наверх на разодранный портрет Пола, его глаза так же внимательно смотрят с холста, как и в жизни. И все равно, я не могла представить, что профессора в самой лучшей школе искусств увидят этот портрет так же.

— Важно, чтобы ты выбрал правильную работу. Я это знаю. Ты занимаешься исследованиями, которые перевернут мир. Я просто рисую.

— Я просто решаю формулы. Ты создаешь произведения искусства, которые будут иметь значение еще долго после того, как моя научная работа будет казаться обыкновенной.

Я рассмеялась:

— Вряд ли.

— Но возможно. Твои мечты так же важны, как мечты любого другого человека. Твоё будущее так же важно, как и моё. Я хочу пойти на компромисс, если это нужно, для того, чтобы мы были вместе, но не нужно идти на компромисс даже не начав.

— Для меня это не имеет значения, — сказала я. — Я не гений, в отличие от вас.

— У тебя нет влечения к науке. Но интеллект проявляется не только в этом. Я бы никогда не хотел отобрать у тебя карьеру художника, так же, как ты не хочешь отбирать у меня исследования, — приподнявшись на локте, Пол посмотрел на меня сверху вниз, почти угрожающе. — Прекрати сравнивать себя с нами. У тебя свой собственный талант. Покажи миру, на что ты способна, Маргарет. Ты даже не видишь, насколько ты удивительная.

Бывают минуты, когда неловкость спадает с Пола и он говорит как раз то, что надо. В такие минуты я чувствую, будто таю, что мы сливаемся вместе, становимся не двумя отдельными людьми, а одним целым.

Тот вечер был таким же.

— Эй, — тихо сказала я. — Мама и папа собираются на конференцию в Токио через несколько недель. Ты не едешь с ними, правильно?

— Мы решили, что не надо.

— Ну, тогда может быть, — мои щеки загорелись. — Ты останешься на ночь?

Мы были бы в доме одни. Нигде рядом не было бы членов моей семьи, которые и так уже слишком много знают о моей личной жизни. Вместо этого мы могли бы быть вместе, и между нами абсолютно ничего, всю ночь.

Он какое-то время смотрел на меня, и его глаза потемнели так же, как я помню с той ночи на даче с лейтенантом Марковым. Он медленно кивнул.

— Хорошо.

Я смущенно рассмеялась.

— Кажется, что мы этого раньше никогда не делали.

— Не делали. Ну. Не здесь.

Мой пол был только искрой сознания внутри лейтенанта Маркова в ту ночь во вселенной России, потому что у него забрали Жар-птицу, и он не мог получать напоминания. Но он был там всю ночь, так что он помнить всё так же живо, как и я.

Я сказала:

— Это будет считаться нашим первым разом? Потому что это наш первый раз в этом измерении?

Он скользнул губами по моему виску.

— Думаю, да.

Я скользнула на него, расставили ноги по сторонам от него. Руки Пола нашли мою талию. Я наклонилась над ним, и мои волосы упали вперед, он немного сдвинулся подо мной, наслаждаясь ощущением того, что я на нем. Я не могла ничего с собой поделать и представляла нас в таком же положении, но без одежды.

Улыбаясь, я поддразнивала:

— Ты понимаешь, что мы потеряем девственность дважды?

Он обдумывал это с минуту и тоже начал улыбаться.

— Наша жизнь очень странная.

— Глубоко странная, — согласилась я и поцеловала его. Ладони пола скользнули под кромку моей футболки, медленные, уверенные и горячие.

Может быть, у нас и не было секса в последние несколько месяцев, но это не значит, что мы скучали. Он знает, как я целуюсь. Я знаю, как он прикасается ко мне. Мы изучили друг друга вдоль и поперек.

И теперь мне приходится лежать в постели одной, в ужасе за душу Пола, до тех пор, пока я на сто процентов не уверена, что родители заснули.

К двум часам ночи я уверена, что всё спят, неважно, насколько они переживают. Поэтому я встаю, на цыпочках иду в гостиную в футболке и леггинсах, и нахожу Тео, ждущего меня.

Он сидит за радужным столом и все три рабочие Жар-птицы лежат перед ним.

— Я проверял их, чтобы убедиться, что они работают нормально, — говорит он. Он берет ту, которую я брала с собой в средневековье, изучая отблески света на поверхности медного цвета. Он медленно добавляет: — Частичка души Пола внутри этой штуки. Нужно обеспечить, чтобы она тикала, так?

Я киваю. Как бы я ни беспокоилась за Пола, как бы я ни была настроена начать, я не могу не заметить, каким изможденным выглядит Тео. Без сомнения, он сказал родителям, что идет спать сразу же после них, но вместо этого он сидел и ждал меня.

Но опять же, может быть сон сейчас для него бесполезен:

— Тео, то, что Конли сказал о снах, ты правда их не видишь?

Он не поднимает головы.

— Я уже давно не помню снов. Это не обязательно что-то означает. Я часто их не запоминаю, — его проворные руки замирают, и я чувствую, что он взвешивает слова. — Спасибо, что сделала меня частью сделки.

— Что ты имеешь в виду?

— Что сказала Конли, что хочешь лекарство для меня.

— Это Пол рисковал ради тебя всем.

И я намереваюсь его тоже поблагодарить, когда мы вернем его. Но сейчас я говорю спасибо тебе, — свет, который он направлял на Жар-птиц, вырезает из полумрака лицо Тео и в его заострившихся чертах видно, как он похудел. Не то, чтобы я не замечала этого раньше, но я думала, что это обычная аспирантская худоба. Теперь я понимаю, что Тео тает. — Иногда я задавался вопросом, будешь ли ты мне снова полностью доверять. Потом ты заступилась за меня. Всё объяснила. Это было… Маргарет, давай сойдемся на спасибо.

Я не знаю, что сказать, поэтому киваю. Его глаза встречаются с моими, только на секунду, потом он поворачивается обратно к Жар-птице, удовлетворенно кивает, потом защелкивает её.

— Они готовы? — спрашиваю я.

— Так готовы, как только могут быть.

— Нет смысла ждать, когда проснутся мама и папа, — они остановили бы меня, если бы знали, даже если бы это означало запереть меня в комнате или стереть Жар-птиц в золотую пыль. — Я должна идти.

Тео говорит:

— Поправка, мы должны идти.

— Мы? — я знаю, что правильно расслышала, но мне нужна минута, чтобы осознать это. — Конли ничего не говорил о том, что ты пойдешь со мной.

— Он и не говорил, что мне нужно остаться дома, — улыбка Тео такая острая, что может резать.

Я всё еще шокирована.

— Ты сказал… ты сказал, что не собираешься путешествовать через измерения.

— Это было до того, как похитили моего братишку.

Это старое прозвище — напоминание, что Тео делает это не ради меня. Он даже не упомянул, что спасает собственную жизнь. Только Пола.

Но я все равно вспоминаю, что Тео говорил мне. В частности, когда я получаю хоть каплю власти, она меня захватывает. Он видит путешествия как соблазн, и Тео плохо умеет противостоять им.

И все равно, если он хочет попытаться помочь Полу, я должна хотеть помочь ему.

— Ладно, — говорю я. — Пойдем.

Мы вместе идем в мою комнату, я уже повесила записку «не беспокоить», мои родители поймут, что не нужно заходить в комнату до нашего с Тео возвращения, если, и когда мы сможем вернуться. Я надеваю две Жар-птицы себе на шею, свою и Пола, я знаю, что это только мое воображение, но мне кажется, что Жар-птица Пола кажется тяжелее. Я вспоминаю ученых эпохи Просвещения, пытавшихся определить вес души. Теперь я могу рассказать им.

Тео берет последнюю Жар-птицу в руку. Секунду он смотрит на неё. Делает глубокий вдох. Потом надевает на шею — наконец, готовый к путешествию.

— Всё хорошо? — говорю я Тео.

Старая бравада возвращается.

— Давай взорвем этот киоск с леденцами.

Моя рука смыкается вокруг Жар-птицы… мир меркнет…

… и я падаю в другое свое воплощение.

На этот раз я в кровати, определенно одно из самых лучших мест для прибытия в новое измерение. В комнате темно, и я не могу осмотреться. По большей части я просто замечаю, что я раздета догола. Ладно, кем бы я ни была в этом измерении, я сплю голышом.

Только… я тяжело дышу. Моя кожа покрыта тонким слоем пота. Я чувствую, что кожа у меня на горле, груди и бедрах немного поцарапана — например, зубами или пальцами. И еще приятное потягивание, которое говорит мне, что у этой Маргарет только что был секс. Даже меньше двух минут назад.

Я поворачиваю голову к обнаженному мужчине, лежащему рядом со мной, и вижу Тео.

Глава 06

Я откатываюсь к противоположной стороне кровати, прижимая простынь к груди. Я могу прикрыться, но стягиваю край с Тео, который обнажён, полностью обнажён.

— Боже! — Тео хватается за подушку, чтобы прикрыться ей. — И-и-и-и это очень неловко.

Мои щёки становятся горячими. И я стараюсь смотреть куда угодно, только не на Тео, но каждый взгляд показывает мне что-то другое, что я не хотела бы видеть. Мой бюстгальтер на полу рядом с парой ботинок, которые, должно быть, принадлежат ему. Обёртка от презерватива на краю кровати. Старомодный будильник стоящий на прикроватном столике на боку, лампа сильно наклонена.

Очевидно, что здесь произошло что-то… очень энергичное.

Несколько долгих секунд, может, целую минуту, никто из нас не может сказать ни слова. Мы не можем дышать, и, кроме того, что мы могли бы сказать? Был бы этот момент менее трудным, если бы Тео никогда не испытывал ко мне чувств, а я бы не интересовалась им?

Нет. Ничего бы не помогло. Ничего.

Я заикаюсь:

— Это…это должно быть… это самый неловкий способ прыгнуть в измерение.

— Мы могли бы прыгнуть за пять минут до этого.

Когда мы ещё…

— Хорошо, это хуже.

— Думаю этой версии меня повезло больше, — Тео замолчал на мгновение. — Прости. Тупая шутка.

— Я не понимаю.

Подняв бровь, он говорит:

— Не понимаешь? Очевидно, что мне стоит снова поговорить с Полом о сексе.

Подождите. Тео рассказывал Полу о сексе? Я разберусь с этим позже.

— Я не это имела ввиду.

Я не могла понять, как Тео оказался в моей постели. Мы с Полом находили друг друга во многих измерениях. Связь между нами проходит через все миры. Судьба и математика объединяют нас, раз за разом. В этом уравнении нет места Тео.

Но потом я задумалась о первых вселенных в которых я была. Во Вселенной Лондона мы с Полом жили в Англии, но никогда не встречались. И в измерении, где я жила на глубоководной станции, Пол и мои родители занимались океанографией, но не были знакомы. Даже если существует судьба, объединяющая меня и Пола, каждый мир развивается в своём собственном темпе. Мы просто еще не нашли друг друга здесь.

Это не объясняет, почему я в постели с Тео. В этот момент, когда мы не одеты, близки и смущены, я не могу не вспомнить тот вечер в Лондоне, когда я была близка к тому, чтобы переспать с ним. (Я имею ввиду, с его версией. Я не чувствовала тогда разницы) То, как я чувствовала себя тогда, очень похоже на то, как я чувствую себя сейчас: стыд, уязвимость, и немного возбуждение.

Должно быть, возбуждение осталось от другой Маргарет. Так и есть. Должно было быть.

Тео нарушает тишину.

— Итак, мы должны проверить Жар-птиц, верно? Убедиться, что мы попали в нужное место?

Так и есть, и он это знает, мы с Полом уже достаточно путешествовали, чтобы доказать, что они работают. Но испытание Жар-птиц нужно действительно провести, а не психовать, что мы лежим голыми в постели.

Ну не совсем голыми, если считать Жар-птиц: одна на шее Тео, вторая на моей. Я крепче хватаюсь за простынь, чтобы удержать её от падения, беру Жар-птицу в руку, а затем набираю комбинацию для проверки основных систем.

Она секунду мягко светится золотым, заработала функция локатора, моё сердце замирает в глупой надежде, прежде чем я понимаю, что она обнаружила Тео. Ну конечно.

— Похоже мы в хорошей форме, малыш, — золотой свет от жар-птицы освещает лицо Тео на мгновение, прежде чем погаснуть. Он тянет руку к волосам, но они здесь оказались короче, острижены почти под ёжик. — Послушай, как бы мне деликатно сказать… если ты простишь меня, я должен снять кое-что, надетое кем-то другим.

Я не сразу понимаю, что он имеет ввиду.

— Ой, фу.

— Расскажи мне об этом.

Я закрываю лицо ладонью.

— Я не смотрю.

Первая дверь, которую открывает Тео оказывается шкафом, но он находит ванну со второй попытки. Он что-то поднимает с пола (одежду, я уверена) и идёт в ванну без лишних слов. Как только я слышу щелчок дверной ручки, я вскакиваю с кровати, чтобы найти свою одежду. Должно быть, это вещи, которые лежат на полу. Простая тёмная юбка, колючая блузка — весьма утилитарно. Но это было не похоже на то, что я бы выбрала, хотя я бы сейчас надела даже костюм Большой Птицы, если бы пришлось.

Одевшись и успокоившись, я начинаю действительно изучать окружение. Это моя спальня или Тео? Я не могу догадаться по обстановке, такой же, какая делает комнату Пола кандидатом для участия в шоу о переделке интерьера. Бледно-голубое одеяло лежит у подножья кровати, никакой спинки у кровати, белые стены, однотонные жалюзи на окне, и нет картин. Эта комната меньше, чем у меня дома, но она не похожа на студенческие общежития аспирантов. Небольшое зеркало без рамы висит на одной стене. Смотрю и понимаю, что мои волосы здесь весьма короткие. Сначала я думаю, что выгляжу ужасно с кудрявыми локонами, но потом я понимаю, что моя причёска, возможно, была более аккуратной до того, как Тео и я… Ну, перед этим.

Мягкий стук по двери ванной заставляет меня улыбнуться несмотря на всё, бедный парень должен стучать, чтобы вернуться в спальню.

Тео шепчет:

— Берег чист?

— Да. Выходи.

Он выходит в одежде, похожей на чёрный комбинезон. Проводит по нему руками, притворно демонстрируя его.

— Как думаешь, я механик в этой вселенной? Я имею в виду, я люблю ремонтировать машины, но это мне никогда не казалось идеальным выбором карьеры.

— Сомневаюсь, но кто знает? Нам придётся разобраться как можно быстрее.

Он кивает, но не двигается. Тео обычно не колеблется. Потом я вспоминаю, что это его первое путешествие по измерениям, он в первый раз оказался в другом мире. Когда наши глаза встречаются, он резко выдыхает.

— Я всё ещё привыкаю к этому.

— Ты чувствуешь себя также — говорю я, — ничего не меняется, просто ты просыпаешься в новом месте.

— Я не чувствую себя так же. Я чувствую себя лучше. Намного лучше

Конечно. Только сознание Тео путешествует по измерениям, это означает, что он сейчас в теле этого Тео. Это тело никогда не получало Ночного вора, что означает, что вреда, от которого Тео страдает уже несколько месяцев, не существует.

Он качает головой, улыбаясь чему-то несмешному.

— Я не понимал, насколько всё плохо, до этой минуты.

Я положила руку на его плечо. Прикосновение ощущается по-другому, не так как прежде, но меня это не волнует. Тео достаточно напуган, чтобы показать, насколько он переживает, и это означает, что его нужно успокоить. Как только он начинает дышать спокойнее, я возвращаю его к действительности.

— Ты всё ещё помнишь себя?

— Да. Но я запрограммировал напоминания через каждые десять минут на весь следующий день. Кажется, это хороший первый шаг.

— Ты посадишь аккумулятор. — Жар-птица может работать в течение длительного времени, мама убедилась в этом. Но напоминания требуют много энергии. Их количество следует ограничивать.

— Я установлю их пореже, когда освоюсь. Позволь мне для начала делать так? — Тео соединил руки. — Итак, ты эксперт. С чего начнём?

— Начнём с этой комнаты, узнаем всё, что можем. Всегда лучше всего начать с окружения, — немного помогло то, что Тео назвал меня «экспертом». Это не совсем так, но по крайней мере сейчас я думаю продуктивно вместо того, чтобы стоять и краснеть. — Ладно, первое, что мы должны выяснить, твоя это комната или моя.

Тео лёгким жестом открывает двери шкафа. Теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я вижу, что там висят простые тёмные платья и юбки. Он говорит:

— Либо это твое, либо в этой вселенной я самая скучная нарко-королева в мире.

Это заставляет меня улыбаться, и мы снова находим контакт друг с другом. Я указываю на тёмный квадрат из кожи на полу.

— Должно быть, это твой бумажник?

— Возможно, — Тео встаёт на колени, чтобы проверить.

Я украдкой выглядываю в окно, чтобы осмотреться. Хотя уличных фонарей здесь мало, луна над головой светит достаточно ярко, чтобы я смогла всё увидеть. Это явно не наш дом, но я думаю мы всё ещё в том же районе — даже залив совсем рядом (меньше домов, меньше деревьев), подвижный грунт безошибочно говорит об этом. Моя спальня находится на первом этаже дома. За моим окном стоит одинокая ель, а к ней привязан цепью с замком старый велосипед с толстыми шинами.

— Посмотри на это, — говорит Тео, поднимаясь на ноги. Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на бумажник, который он мне показывает. Сначала я не понимаю, в чём дело — ладно, водительские права выглядят по-другому, а потом я понимаю, что это не его водительские права. Это военный билет.

— Ты вступил в армию? — это так не похоже на Тео.

— Мне было интересно какого черта я чуть не сбрил все волосы. Теперь я знаю. Но здесь ещё…

Хмурясь, я понимаю, что бумажник Тео полон фотографий, и все они чёрно-белые. Я стараюсь игнорировать первое фото, снимок меня и Тео, мы стоим в обнимку.

Он продолжает:

— У нас чёрно-белые фотографии. Заметно отсутствие смартфонов или других современных технологий здесь, в твоей комнате. Это значит, что мы находимся в одном из миров, который не продвинулся далеко в техническом плане, верно?

— Обычно, твои рассуждения были бы верны, — признаюсь я, — но Конли сказал, что посылает меня в измерения, где мои родители на грани изобретения Жар-птицы.

— Как они могут это сделать, если ещё никто не придумал цветную плёнку?

— Придётся узнать. Каждый мир развивается по-своему, — я наклоняюсь ближе, пытаясь взглянуть на несколько изображений в его кошельке. — У тебя есть фото Пола?

— Не похоже на то.

Конечно, я не знаю Пола в этой вселенной, по крайней мере пока. Если бы я знала, я бы не была с Тео. Придётся выяснить, где он в этом мире. Это похоже на Конли, играть в грязную игру и скрывать следующий осколок души Пола в измерении, где мы живём в разных городах, или странах, или континентах.

Это не имеет значения. Как бы далеко ни нужно было зайти, чтобы спасти его, я пойду на это.

— Я не могу это осознать, — бормочет Тео. — Это настолько отличается, но в тоже время так похоже.

— Да, изменения могут сбить с толку.

— Некоторые вещи всё же не изменились.

Он говорит это тихо, не глядя на меня, но почему-то я вдруг, ярко представляю смятую кровать, всё ещё смущаясь от того, что Тео и эта Маргарет занимались любовью. Тео хотел этого для нас. Что он чувствует, когда видит, что в одном мире мы на самом деле вместе?

Возможно это больно. Или, может быть, он видит это доказательством. Доказательством того, что мы могли бы быть вместе, если бы я не влюбилась в Пола.

Я отворачиваюсь, чтобы дать нам обоим немного времени. Тогда тёмный квадрат на моём комоде бросается мне в глаза — это фоторамка, которая опрокинута лицом вперёд. Я стараюсь не думать о том, что мы с Тео могли делать у этого комода. Вместо этого я поправляю рамку и выдыхаю с облегчением, мама, папа и Джози все улыбаются мне с фото, черно-белые, но узнаваемые. Фотография выглядит достаточно свежей, вероятно, все живы. Я больше не воспринимаю это как само собой разумеющееся.

— Ну же, — говорю я. — Пойдём осмотрим оставшуюся часть дома.

Мы на цыпочках выходим из моей спальни, идём по коридору, пока не добираемся до кухни. Этот дом меньше нашего дома в Беркли, лишь одна общая черта — низкие потолки, и он гораздо скучнее. Нет филодендронов в терракотовых горшках; стены не покрыты краской; отсутствуют витражи на окнах. На кухне есть плита, духовка и холодильник, но все они выглядят неуклюжими. На стене висит актуальный бумажный календарь, аннотированный как минимум четырьмя разными цветами чернил, и старомодный чёрный пластиковый телефон, в комплекте с длинным спиральным шнурком.

Когда я подхожу к календарю, у меня получается разобрать некоторые записи, в основном это каракули отца и подписи мамы. Джози подгонка -4/17. Презентация AF HQ 4/19. Марго смены 4/20. Для меня это не имеет большого смысла, но по крайней мере я знаю, что все мы живем здесь вместе.

Затем мы направляемся в гостиную. Мебель здесь тоже довольно скромная, но я улыбаюсь, когда вижу кучу эскизов на маленьком столике. Ещё не взяв их, я знаю, что они мои.

В подавляющем большинстве измерений, которые мы посетили за всё время, я всё ещё художница — будь то профессионал, студент или просто заинтересованный любитель. Моя любовь к творчеству — одна из моих констант, Полярная звезда среди множества созвездий возможностей и личностей, составляющихся из всех людей, которыми я могла бы быть.

Кроме того, я многому учусь от своих рисунков. Каждая Маргарет видит мир совершенно по-новому.

Первое, что я отмечаю: эти наброски на действительно ужасной бумаге. Это не просто дешёвая бумага не из художественного магазина, она тонкая и грубая, даже не подходящая по качеству для принтера.

Затем, прищуриваюсь, чтобы изучить рисунки в тусклом свете, я понимаю, что все эти работы только карандашом. Обычно цвет является одним из важнейших аспектов моих работ, но некоторые из других Маргарет придерживаются чёрно-белого варианта. Медленно переворачиваю рисунки. В то время как я не узнаю некоторые из лиц, другие мне более знакомы. Там мама, с вьющимися волосами, собранными сзади в тяжелый пучок. Джози, волосы у неё почти такие же короткие, как у Тео. Это единственный портрет Джози в любом из миров, на котором она не улыбается. Папа, в очках с дужками, которые выглядят как раритет.

И Тео. Она нарисовала его идеально, захватывая и его интеллект, и его озорство в выражении глаз. Тепло, которое она вложила в этот рисунок говорит о том, что Тео ей близок, и что их отношения не случайный, неосторожный поступок.

— Красиво — тихо говорит Тео. Он смотрит мне через плечо на другую версию себя — версию, у которой отношения со мной, которых у него никогда не будет.

Итак, разобью ли я сердце Тео в этой вселенной, когда наконец-то встречусь с Полом?

Потому что лица Пола не видно на этих эскизах.

Осторожно привожу рисунки в порядок и кладу их на стол. Я иду к окну, чтобы взглянуть наружу; открывается вид на задний двор и вижу целый огород. Это что-то новое. Мама любит домашние растения, но кроме нескольких горшков со свежими травами на кухне, она никогда не беспокоилась о выращивании растений для еды.

Отлично, вы узнали, что в этом мире выращиваете морковь на заднем дворе. Уверена, это именно та информация, которую хочет получить Ватт Конли. Вы спасли Пола в кратчайшие сроки.

Я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточиться. Может, Конли отправил меня не в ту вселенную. Очень разнородные миры иногда «математически похожи»—поэтому иногда требуется пара попыток добраться туда, куда ты хочешь попасть.

Тогда Тео шепчет:

— Посмотри.

Я оглядываюсь через плечо и понимаю, что стоит в дальнем углу комнаты — компьютер.

Настоящий компьютер, не какая-то древняя вещь размером с холодильник с лентами и мигающими огнями. Тонкий чёрный прямоугольник экрана спрятан так глубоко в тени, что я не увидела его раньше. Это кажется странно неуместным, но главное, что теперь у меня есть шанс узнать намного больше об этом мире. Чтобы выяснить, где я должна или не должна быть. Где искать Пола.

Я касаюсь экрана, но ничего не происходит. Тео бросает на меня взгляд перед тем, как схватить мышь.

Один клик и экран загорается. Вместо обычных папок на обоях с сержантом Пеппером, есть плоская красно-серая папочка с заголовком ARPANET. Курсор мигает над строкой, запрашивая пароль, которого я не знаю.

— Можешь ли ты войти в систему?

Тео кивает.

— Возможно, дай мне время. Я хочу начала осмотреть всё, потому что через несколько неудачных попыток входа, учетную запись заблокируют.

ARPANET. Я знаю это слово, не так ли? Затем я вспоминаю студента, который преподавал нам с Джози историю вычислений. ARPANET был по сути первой версией интернета, версией, которая существовала только для военного использования.

Когда мои родители стали военными? Они и Тео?

Тогда я замечаю, что висит на одном из крючков у двери. Я встаю на ноги и не могу поверить тому, что вижу, пока не прикасаюсь к ней и не чувствую тяжёлую резину и толстые пластиковые линзы.

— Что там? — Спрашивает Тео, не в силах увидеть, что за моим плечом.

— Это противогаз

— Зачем нам нужен противогаз?

Части загадки внезапно объединяются, решение, немедленно формируется перед моими глазами. Противогазы, дешёвая бумага, огород кажется, в этой версии принадлежат вооруженным силам…

Сирена начинает вопить так громко, что вибрация может разбить окна. Мы зажимаем руками уши. Это не очень помогает.

Оповещение о цунами, моя первая мысль. Или пожар, или торнадо. Вот что обычно значат сирены дома.

Но мы не дома.

— Какого черта… — начинает говорить Тео, но в этот момент папа вбегает в гостиную в пижаме.

Вместо того, чтобы спросить, почему Тео здесь после полуночи, и мы оба помяты, мой отец кричит:

— Давайте! У нас нет времени!

Мама бежит следом за ним, на ней простой бежевый халат, завязанный поверх ночной рубашки. Она бросается к столу и раздвигает панель на системном блоке, чтобы снять жёсткий диск.

— Чего вы ждете? — спрашивает она. — Двигайтесь!

Я бегу за ними, Тео шагает позади, когда мы выходим из дома. Джози выбегает последней и несётся мимо нас с шлемом под мышкой.

— Меня направили на базу! — кричит она, огибая маленькую чёрную машину, которая, должно быть, наша. — Я люблю вас!

— Мы тоже тебя любим! — говорит папа, на мгновение оглядываясь через плечо.

К этому моменту десятки людей присоединяются к нам на тротуаре, все они бегут как из Ада. Родители держат маленьких детей на руках, чтобы выиграть время; маленький мальчик, лет, может быть, девяти, прижимает котенка к груди. Никто не переоделся из одежды для сна. Никто ничего не нечет, кроме мамы с её жёстким диском. И все идут в одном направлении.

— Что, чёрт возьми, происходит? — кричит Тео, его голос почти теряется в визжащей сирене.

— Я не знаю, — говорю я, — но я думаю… я думаю, что это воздушная атака.

— Что?

Вот тогда мы слышим жужжание. Гром, который на самом деле не гром. Огонь в небе освещает облака, так что мы видим очертания самолетов над головой.

Бомбардировщики.

Я поняла, как только увидела противогаз — этот мир в состоянии войны.

 

Глава 07

Я бегу так быстро как могу, но этого недостаточно.

Крики и даже эхо этих криков разносятся по улицам, пока мы несемся к тому месту, которое считается безопасным. Сотни людей присоединяются к этой давке. Если бы я сейчас споткнулась и упала, меня бы насмерть затоптали.

Хуже всего то, что я слышу отдалённый гром бомб.

— Что мы делаем? — кричит Тео.

— Следуем за мамой и папой!

— Я имею ввиду… мы остаёмся здесь? Или уходим? Что?

Он надеется, что я скажу, что мы должны покинуть эту вселенную, уйти и избежать последствий бомбежки. Пойти домой.

Когда одна из версий меня в беде, я чувствую себя обязанной остаться, чтобы они не столкнулись с последствиями моих действий. Хотя этой Маргарет будет плохо несмотря ни на что. Я ни в коей мере не ставлю её под угрозу, просто это реальность её мира.

Но если мы оставим это измерение не завершив работу Ватта Конли, не заберем этот осколок души Пола, тогда Пол будет потерян для нас навсегда и Тео может умереть.

— Продолжай бежать! — кричу я ему. — Держись!

Если всё будет достаточно плохо, я отправлю Тео обратно в безопасное место, и столкнусь с тем, что грядёт.

Сирены кричат всё громче, звук, отражаясь от каждого здания, и у меня начинают болеть уши. У меня сложилось неопределённое впечатление от этой улицы как о брошенной и захудалой; только теперь я понимаю, что эти постройки не развалились с течением времени. Они подвергались бомбардировке.

— Давайте! — кричит мужчина, стоящий у дверей здания, похожего на склад. На нём ярко-красная повязка и шлем, что, надеюсь, означает, что он знает, что делает. — Мы закроем двери через четыре минуты!

Люди в отчаянье напирают. Мама пытается дотянуться до меня, но давка разделяет нас. Внезапно я оказываюсь втиснутой десятками незнакомцев в ночном белье, а некоторые даже в нижнем белье; я даже не пытаюсь вырваться, меня несёт вперёд поток тел вокруг. Трудно дышать. Задыхаясь, я пытаюсь сдвинуться к двери, только получаю локтем по подбородку от кого-то, кто даже не понял, что я была там.

— Эй! — доносится голос Тео сквозь крики. Я поворачиваю шею, чтобы увидеть, как он направляется ко мне. Его рука обвивает мою талию, так крепко, что даже эта толпа не может разделить нас. — Ты в порядке?

— Да, — что даже близко не к истине, не когда бомбардировщики летают над головой, но благодаря Тео, я могу по крайней мере оставаться в вертикальном положении.

Я дергаюсь вперёд и каким-то образом успеваю проскользнуть через двери. Спускаюсь по бетонным ступеням в подвал. Хотя пространство огромное, оно переполнено людьми, все они тяжело дышат, рыдают или всё сразу. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться добраться до стены, чтобы нас не задавили.

Как только моё плечо касается одной из стен бомбоубежища, я делаю глубокий вдох. Сохраняй спокойствие. Теперь ты ничего не можешь сделать, только ждать.

— Там, — Тео указывает дальше по стене, где стоят мои родители. Мама наваливается на отца, когда видит нас, как будто она ослабела от облегчения. Но воздушный налет ещё не закончился, так что я не знаю, чему она обрадовалась.

Просто тому, что я вошла, предполагаю я. Тому, что у меня есть шанс.

Я жду указаний что делать, но в этой ситуации мы можем сделать только одно: ждать.

Мы все дружно прижимаемся, ловим дыхание друг друга; несколько человек всё ещё плачут, а другие пытаются отвлечь расстроенных детей. Мужчина рядом шепчет молитву. Холодный воздух ранней весны исчезает в жаре сотен тел, прижатых слишком близко друг к другу. Тео по-прежнему держит руку на моей талии. Интересно, пытается ли он успокоить меня или успокаивается сам.

Я и раньше боялась за свою жизнь. Это ужасное чувство, когда в кишечнике формируется холодный узел, а сердце бьётся о рёбра. В фильмах показывают, что люди паникуют и кричат как идиоты. В действительности — это совсем не так. Когда ты боишься за свою жизнь, ты преодолеваешь всё это. Каждую секунду ты просчитываешь шансы. Ты придумываешь варианты и ищешь возможности, которые ты никогда бы не рассматривал в обычное время. Ты понимаешь, как никогда раньше, что твоя жизнь — это единственное, что является абсолютно и по-настоящему твоим. В нас есть сила, которую мы не можем постичь до тех пор, пока она не понадобится. Мы по своей сути настроены на выживание.

Хуже всего бояться за кого-то другого. Мы можем столкнуться с собственными опасностями с невероятным спокойствием. Опасность для людей, которых мы любим? Она делает нас глупыми. Она сводит нас с ума. Страх и надежда по очереди нашёптывают нам ложь за ложью, каждая из которых менее правдоподобна, чем предыдущая. Наше воображение убивает того, кого мы любим, в нашем сознании снова и снова, и мы должны быть этому свидетелями. Но почему-то даже это не так невыносимо, как глупость надежды. Это надежда, которая заставляет нас верить в чудеса, которые не произойдут. Надежда, которая сокрушает нас невыносимой правдой.

Никакая опасность, с которой я могу столкнуться, не мучает меня так сильно, как осознание того, что люди, которых я люблю, находятся в опасности. Мама, папа, Джози и Тео — любой из них может быть разорван в клочья прямо передо мной, и я ничего не смогу сделать. И Пол, где бы он ни находился в этом мире, находится в наибольшей опасности из всех.

Стоять здесь, ожидая, взорвут ли нас — это самое беспомощное, разочаровывающее и пугающее чувство в мире. Присутствие Тео — это мой единственный островок спокойствия, но даже это не помогает. Спустя пару минут, я больше не могу. Хорошо, не теряй время. Оглянись вокруг и посмотри, что можешь узнать об этом мире.

Наблюдение за окружающими меня людьми не очень помогает, потому что все расстроены, и никто не одет нормально. Но я замечаю одну старую женщину, одетую в слишком большую для неё военную куртку, она должно быть, схватила её при выходе из двери. Флаг пришитый на рукаве — это не американские звёзды и полосы, или флаг любой другой страны, который я когда-либо видела раньше. Видимо, геополитическая ситуация в этой вселенной существенно различается с нашей. Я делаю мысленную заметку, что нужно найти книги по истории.

Я загораюсь, когда вижу, что мужчина рядом со мной засунул газету в карман халата.

— Можно я посмотрю? — спрашиваю я его, указывая на свернутую газету. Несколько человек смотрят на меня; несомненно, они думают, что бомбардировка — странное время для чтения новостей. Но парень вручает мне её, едва взглянув на меня.

— Хорошая идея, — шепчет Тео, когда я открываю её. — Посмотрим с чем мы имеем дело.

На первой странице написано: «Сан Диего остаётся сильным: Южный Альянс был отражён в горах Сан-Исидро». На зернистой монохромной фотографии изображена береговая линия Южной Калифорнии, но вместо обычных лежаков и пляжных зонтиков, на песке лежат мёртвые солдаты. Это выглядит настолько реалистично, что я не могу поверить, что они разместили это в газете.

Но я в мире, где практически каждый человек втянут в эту войну. Подобные образы утратили свою силу и не могут шокировать.

— Что за Южный Альянс? — Тео смотрит на меня; я знаю, что ему интересно это также как и мне, но это не тот вопрос, который мы можем задать вслух, не обратив внимание окружающих на то, что что-то не так. Перелистывание страниц не даёт ответов. Конечно, нет. Все здесь знают о Южном Альянсе. Это слишком очевидный факт для печати в газетах; это как если откроешь страницу CNN, чтобы найти большую статью, объясняющую, что такое Франция.

Эта газета гораздо больше… сосредоточена на новостях, чем большинство газет, которые я видела. Нет спортивного раздела, нет гороскопов. Они хоть и не печатают списки фильмов, но я улыбаюсь, когда вижу рекламу какой-то мелодрамы. В главных ролях Леонардо Ди Каприо и Кира Найтли. Люди стремятся найти свою судьбу, независимо от того, в каком мире они живут.

Это означает, что Пол должен быть физиком, по крайней мере учёным. Мама и папа, должно быть, слышали о нём, или услышат. Может, я попрошу их узнать о нём. Какое оправдание я могу придумать для этого? Надо придумать что-то.

Странно, что есть статьи о технологиях, о том, как военные расширяют использование беспроводного интернета, строят беспилотники для боевых действий, улучшают спутниковую навигацию, чтобы лучше направлять войска. Всё это звучит совершенно современно.

Тео читает статью через моё плечо и шепчет:

— Почему их телефоны до сих пор подключены к стене?

По той же причине почему они выращивают собственные овощи. По той же причине яйца нормированы и бумага слишком тонкая. Эта война требует каждого человека, каждый ресурс. Они добились тех же успехов, что и мы, но эти технологии зарезервированы для военного использования.

Мои родители имеют доступ к этому, они занимаются Жар-птицей. А это значит, что в этом мире мои родители делают то же самое, что Ватт Конли: они пытаются найти технологии, которые позволят им доминировать. Управлять. Выигрывать.

Я думаю, что Конли делает это только ради прибыли. Мои родители же просто пытаются удержать свою страну от уничтожения. Совершенно разные мотивы.

Большой взрыв сотрясает комнату и несколько человек стонут в ужасе. Тряхнуло не так уж сильно, больше похоже на одно из тех землетрясений, которые вряд ли заметишь, пока всё не закончится. Самолёты не слишком близко к нам. Пока.

Я пытаюсь представить, что там происходит. В моей голове появляются кадры из плохих фильмов или старых кинохроник о Второй мировой войне, ни одна из них не помогает мне представить это. Я понимаю, что дрожу только тогда, когда Тео обнимает меня крепче. Закрыв глаза, я кладу лоб на его плечо и делаю медленный, глубокий вдох.

Ещё один взрыв громче и ближе. Цементная пыль падает с потолка бункера, а удар сотрясает нас настолько, что некоторые люди падают на пол. Тео удерживает нас на ногах, но едва-едва.

Где Пол сейчас? Что, если он не ученый? Пол в этом мире может быть солдатом. Он может быть в этой же битве и его жизнь может быть в опасности даже сейчас.

Если он будет убит с частью души моего Пола внутри, этот осколок будет навсегда потерян. Я никогда не смогу воссоздать его душу, пробудить его. Это тоже самое, как если бы он умер…

То, что я слышу меньше всего похоже на взрыв, больше похоже, что звук захватывает весь мир. Пол под нашими ногами бьётся в конвульсиях. Я оказываюсь в горизонтальном положении, прежде чем я могу это осознать, я оказываюсь одна в клубке бешеных, дезориентированных людей. Я изо всех сил пытаюсь встать, держась за Тео, потоки воды бьют по моим ногам. Должно быть что-то сломалось. Я представляю, как вся комната заполняется, а все мы изо всех сил пытаемся плыть и дышать последним дюймом воздуха.

Но вода течёт не так быстро. Несмотря на то, что большая часть толпы всё ещё плачет или визжит, я могу сказать, что убежище остаётся более или менее нетронутым. Это было близко, но на данный момент мы в порядке.

Тео смотрит на меня.

— Ты уверена, что нам следует тут оставаться?

— Мы должны! — шепчу я.

— Маргарет, мы не спасём Пола, если умрём здесь.

— Держи одну руку на своей Жар-птице. Мы не уйдём, пока не будем вынуждены. До последней секунды. Хорошо?

— Да. Понял.

Потом сквозь цемент я слышу самолёты. Звук мог доноситься до нас, только если бомбардировщики были прямо над головой.

Я оборачиваюсь к Тео, его глаза встречаются с моими. Он сжимает мою руку крепче и говорит:

— На всякий случай — я люблю тебя.

И мир становится белым и исчезает.

Все те фильмы, где вы видите, как герои круто уходят в то время как здания взрываются прямо за их спинами? Это полная чушь.

Когда что-то взрывается рядом с тобой, стена горячего воздуха бьёт тебя как камень. Твои барабанные перепонки, кажется, разрушаются, словно бомба взорвалась у тебя в голове, ты не слышишь ничего, кроме унылого рёва и звона. Взрыв сбивает тебя, иссушает твою кожу.

Мне удается подняться на локтях, поверх большинства оглушенных людей, лежащих вокруг меня. Дым держится в воздухе, и я смотрю вверх, чтобы увидеть открытое ночное небо, окаймлённое обломками, которые, должно быть, были зданием, в котором мы прятались. Наверху мерцает огонь, но здесь ничего не горит. Мои ладони жжёт, они в царапинах и крови, но я не думаю, что сильно ранена. Рядом со мной лежит на спине Тео, задыхаясь от дыма, он хватается за живот. Рядом я вижу маму, сидящую прямо и трясущую головой, как будто она пытается очистить уши от звона. Папа стряхивает каменную пыль с волос.

Когда воздух немного рассеивается, я вижу, что у людей на другой стороне комнаты сорвана кожа, неестественно согнуты конечности и они в крови. Как много крови.

— Нам нужна помощь! — кричит кто-то. Не то чтобы я имела представление о том, как справляться с чрезвычайными ситуациями, но невозможно смотреть на это и не чувствовать необходимости что-то делать. К тому моменту, когда я достигаю некоторых раненых, несколько медсестёр и один врач уже работают, чтобы им помочь, поэтому я присоединяюсь к ним и следую их примеру. Следующие несколько минут как в тумане: разрывание на части одежды, чтобы использовать в качестве повязки, ведь перевязка людей в любой позе позволит им защитить сломанные конечности и испытать наименьшую боль. У пожилой женщины, кажется, сердечный приступ, но без лекарств, которые я могла бы ей дать и без скорой помощи, всё, что я могу сделать, это сидеть рядом и говорить с ней.

— Дышите медленно и глубоко. Постарайтесь успокоиться.

Она посмотрела на меня как на полную дуру. Да, я понимаю, что успокоиться, когда над головой кружат бомбардировщики, невозможно. Но мы должны попытаться.

Когда она настолько пришла в себя, насколько возможно, я оглядываюсь и обнаруживаю Тео, стоящего позади меня.

— Что я могу сделать? — спросил он сквозь шум и треск пламени над головой.

Конечно, он может чем-то помочь, но состояние раненных и паникующих людей напоминает мне картины Хиронимуса Боша: нелепые и гротескные. Кто может сказать что мы должны или не должны делать?

— Просто держись.

В воздухе раздаётся свист, я слышу, как падает другая бомба. Мы с Тео в панике смотрим друг на друга, и я сжимаю его руку. Но следующий удар происходит дальше. А потом ещё дальше. Мы дышим немного легче, и окружающие нас люди, заметно расслабляются. Тео бормочет:

— Это значит, что мы пережили это?

— Надеюсь.

Только тогда я понимаю, что мы всё ещё держимся за руки, и я отпускаю его. Мы не смотрим друг другу в глаза

Рядом с нами маленькая девочка спрашивает свою маму:

— Это всё?

— Мы скоро всё узнаем, — говорит женщина. — Подожди и увидишь.

Из-за странных взглядов, которыми награждают её окружающие, я могу сказать, не всё так оптимистично, как она говорит, но я не слышу бомб и воспринимаю это как положительный знак.

Я продолжаю делать всё, что в моих силах, а это не так уж и много. Спустя час, доктор, который взял на себя руководство, говорит мне, чтобы я успокоилась на несколько минут. Вздохнув, я прислоняюсь к стене и кладу руки в карманы.

В моем левом кармане что-то лежит. Я вытаскиваю и вижу, что это фотография, на обороте которой написаны слова: «Со всей любовью, навечно.»

Я переворачиваю фото, чтобы увидеть Тео в форме, улыбающегося мне.

— Что это? — спрашивает Тео со своего места отдыха. Он даже не бросает взгляд, он просто пытается поддержать разговор.

— Ничего, — я убираю фото в карман.

Нас держат в напряжении ещё несколько часов. К этому времени всё мое тело затекает, я проголодалась, и солнечный свет снаружи настолько ярок, что, кажется, может сжечь мои глаза. Оказавшись на улице, я спотыкаюсь, щурясь на сцены, развернувшиеся вокруг нас. Большая часть окрестностей выглядит так же — за исключением районов, которые были мгновенно и полностью уничтожены. Там, где были здания, сейчас тлеют дыры. Вдалеке я вижу дым от нескольких новых пожаров.

Парень с красной повязкой кричит в мегафон:

— Все коммерческие и производственные работы на день приостановлены. Возвращайтесь в свои дома и ждите дальнейших инструкций.

— Слава богу, что это случилось ночью, а не днём, когда вы были бы на работе, — говорит мама, когда мы идём домой по разрушенным улицам. Вокруг нас в дыму темнеет рассветное небо. — Мне не хотелось бы беспокоиться о вас на заводе боеприпасов в такое время.

Моя работа в этой вселенной — это производство бомб? Как я должна выкручиваться из этого? На данный момент, я не могу себе представить ничего, что я бы меньше хотела сделать, чем сделать ещё одну бомбу в этом мире.

Здания, которые я видела всего час назад, теперь лежат на улице рассыпавшись в тлеющие груды кирпича и арматуры. Большинство домов были пусты, конечно, из-за сирен о воздушном налёте, но я не могу быть уверена. Когда я вижу трёхколесный велосипед вверх дном в каком-то щебне, я вынуждена закрыть глаза на мгновение.

По мере того как четверо из нас достигают нашего дома, неповреждённого, нетронутого, папа смотрит на Тео.

— Знаешь, рядовой Бек, во время войны эмоции усиливаются. Мы живём так, как будто завтра не будет. Так что мы упускаем из виду то, что обычно не упустили бы, например, молодого человека, покидающего комнату нашей дочери глубокой ночью.

На этот раз Тео промолчал.

Папа продолжает.

— Я сейчас испытываю что-то вроде амнезии. Я понятия не имею, как тебе удалось найти нас во время бомбёжки, так как, конечно, ты не был рядом со спальней Маргарет, когда всё началось. Однако я подозреваю, что у твоего командира такой амнезии не будет, если ты в ближайшее время не появишься на базе.

— Да. Конечно. Всё верно, — рука Тео тянется в карман к кошельку, в котором мы надеемся есть адрес военной базы, на которую он должен отправиться. — Я, пожалуй, пойду. Я сделаю это. Сейчас.

Мама заговорщицки улыбнулась ему.

— Разве тебе не нужен твой велосипед?

Тео смотрит на наш дом, и я высматриваю велосипед, который видела прошлой ночью. Он тяжело вздыхает и я знаю, что он хочет свой Понтиак.

— Да, мэм. Маргарет, я зайду позже, хорошо?

Мой единственный ответ — это кивок. Я вспоминаю о последних словах, которые он произнёс до падения бомбы, о том, что он хотел сказать мне, если бы это были наши последние секунды жизни. Он улыбается, а затем разворачивается, чтобы уйти.

Как только мы входим в дом, мама и папа ведут себя так, как будто всё нормально. Для них это нормально. Мой отец предлагает приготовить завтрак, пока мама принимает душ. Я просто сижу за кухонным столом, не в состоянии двигаться или думать. В носу до сих пор стоит запах гари.

Спустя всего пару минут я слышу, как хлопает дверь, и тяжёлые сапоги приближаются к нашей кухне. Папа вздыхает с облегчением.

Джози входит на кухню со знакомой ухмылкой на лице.

— Эй, похоже, у нас по-прежнему есть дом.

— К счастью, — говорит папа. — Это удобно, не так ли? Иначе я понятия не имею, где я буду держать обувь.

Они оба притворяются, что все наши жизни не были в опасности во время налёта; им приходится. Если бы они не притворялись, страх был бы слишком большим, чтобы жить. Я не была здесь достаточно долго, чтобы соответствовать их браваде, но я кое-как могу улыбнуться сестре.

Папа берёт сковородку и лопатку.

— Настоящая яичница. Последняя на ближайшее время, так что наслаждайтесь.

— Разве мы не можем обменять ещё карточки? — морщится Джози. — Искусственные яйца такие ужасные.

— Не жалуйся, Джозефина. Мы и так получаем больше, чем большинство людей, — мама заходит на кухню, и нет ничего более странного, чем видеть её в военном пиджаке, юбке и галстуке.

Пока мои родители обнимают друг друга, и шипит сковорода, Джози наклоняется ко мне и шепчет:

— Эй, мама и папа может и разрешают делать тебе перерыв на любовь в военное время, но не могли бы вы с Тео быть потише? Мне нужен сон.

Боже мой, моя сестра слышала как я занимаюсь сексом, нет, нет, нет.

— Прости.

Джози сменила тему.

— Знаете что нам нужно? Кофеин.

— А вот и он, — говорит папа, ставя перед нами кружки с чем-то тёплым и коричневым. Но пахло как-то неправильно. Чтоб бы он ни дал мне, это был не настоящий кофе. Когда я сделала глоток, он оказался настолько горьким, что я с трудом заставила себя его проглотить.

— Может тебе стоит меньше пить кофе, Маргарет, — усмехается Джози. — Ты плохо спишь в последнее время.

Мама приходит на помощь, осознанно или нет, мне всё равно.

— Хорошо ли леталось сегодня утром?

— Лучше тебе считать, что хорошо, — отвечает Джози. Пока она говорит, я понимаю, что моя сестра не просто в армии. Она, блин, лётчик-истребитель.

Сначала это кажется невозможным, но потом я понимаю. Моя старшая сестра — это воплощение искателя острых ощущений. Сёрфинг, сноубординг, спуск на подвесном канате — тебе нужно подписать отказ от ответственности, если ты хочешь сделать это, Джози думает, что это весело. Независимо от того, насколько другое это измерение, моя сестра всё ещё находит способы получения адреналина.

— Хотел бы я, чтобы кто-нибудь позвонил нам по поводу лаборатории, — бормочет папа, занимаясь яичницей.

— Вероятнее всего, телефонные линии не работают, — отвечает мама. — Они отправят кого-нибудь. А до тех пор бесполезно беспокоиться об этом.

Она всегда говорит так, даже дома. А отец всегда отвечает:

— Я волнуюсь не потому, что это полезно. Я волнуюсь, потому что не могу ничего с собой поделать.

Мама хлопает его по плечу.

— Просто завтракай.

— Давай, папа, — я хочу, чтобы он перестал говорить о войне. Я хочу, чтобы он сел и пошутил над едой, как всегда. Казалось странным, когда они все начали делать вид, что мы никогда не были в опасности, но теперь я хотела бы, чтобы они снова к ней вернулись.

Они не возвращаются.

— Мы должны двигаться вперёд, — говорит папа, когда кладёт яичницу маме на тарелку. Он разговаривает с ней, а не со мной. — Мы могли бы делать больше теоретической работы, но, если проект Жар-птица когда-нибудь поможет войне, мы должны создать прототип в ближайшее время.

Мама кивает.

— Я знаю. Мы должны начать завтра. Нам в любом случае дали неделю. Сомневаюсь, что генералы готовы ждать дольше.

— Ты сможешь, Софи, — говорит папа. — Мы сделаем это. Это наш последний шанс.

Вот тогда меня осеняет. Конли отправил меня сюда, чтобы саботировать работу моих родителей над Жар-птицей. Иначе я не смогу вернуть Пола. Я не смогу вылечить Тео.

Но если я украду эту технологию у моей семьи в этом измерении, я возможно обреку их всех на смерть.

Кто-то стучит в дверь.

— Это, должно быть, кто-то из лаборатории, — говорит мама.

Я поднимаюсь на ноги прежде, чем она успеет это сделать.

— Я открою.

Сейчас мне просто нужно что-то сделать. Что угодно

Или так я думаю, пока не открываю входную дверь, за которой стоит Пол.

Глава 08

Пол сидит в нашей семейной гостиной, на самом неудобном стуле. В помещении он снял форменную шляпу, когда вошёл внутрь, он вполне мог сойти прямо с рекрутингового плаката. Тёмно-синий пиджак обрамляет широкие плечи; брюки наглажены. Даже его туфли сияют. Его осанка настолько прямая, что интересно, не болит ли у него спина.

Я хочу побежать к нему, использовать напоминание и захватить этот второй осколок души Пола на полпути! Почти готово! Но я не могу. В этом измерении он и мои родители знают, что такое Жар-птица; они поймут, что я делаю, и что я из другой вселенной. Другими словами, меня просто накроют.

Тёплых отношений, между мамой, папой и Полом, к которым я привыкла, отсутствуют. Здесь мои родители, кажется, его начальники, не более того.

— Что с электронным микроскопом? — спрашивает мама.

— Незначительные повреждения, — говорит Пол, — или повреждения были бы незначительными, если бы мы получали запасные части быстрее.

Папа прячет лицо в ладонях.

— Чёрт возьми.

— Всё в порядке, Генри. Мы всё равно можем провести резонансный тест. Но не здесь, — это странно, видеть, как моя мама ведёт себя так официально, особенно с Полом. — Лейтенант, объект в Сан-Франциско готов?

Пол кивает.

— Очень близок к готовности, мэм. Я мог бы поехать в город завтра, чтобы лично контролировать доработки. Через пять дней мы будем готовы. Не больше недели.

— Тогда нам нужно пересмотреть планы, — говорит мама. — Обычно мы делаем это на базе, но я надеюсь, вы не возражаете, если мы встретимся сегодня здесь, лейтенант Марков.

Несмотря на то, что это совершенно другая вселенная, совершенно другой Пол, что-то в моём сердце всё ещё поёт, когда я слышу эти два слова: лейтенант Марков.

Смогу ли я вернуть этот осколок его души? Если мама и папа поймут, что я делаю, будет это так ужасно?

Да, так бы и было. Моё сердце опускается, когда я представляю реакцию родителей. Этот мир в состоянии войны; я захватчик, тот, который носит кожу их дочери. Если они доложат обо мне властям, я могу оказаться в военной тюрьме. Кроме того, как только они узнают, что я путешественник из другого измерения, у меня не будет шанса саботировать их работу. Если я не смогу доказать, что я это сделала, когда я попаду в офис Триады, Конли не даст мне окончательные координаты или лекарство для Тео.

— Конечно, нет, мэм. Я расположусь за этим столом, — Пол тянется к вещам, лежащим перед ним, мой альбом открыт на портрете Тео. Он колеблется. — То есть, если вы не возражаете, Мисс Кейн.

Мисс Кейн?

— Нет, конечно, — я шагаю вперёд, чтобы забрать свои инструменты самой. Моя рука случайно задевает его, но Пол реагирует на это. Его взгляд ищет мой, надеясь на что-то.

Я знаю это выражение его лица. Мне потребовалось время, чтобы его понять. Но как только я его узнала, я никогда не смогу забыть.

Он любит меня. По крайней мере, у него ко мне серьезные чувства. И очевидно мы с Полом знаем друг друга уже давно в этом измерении.

Так почему же «Лейтенант Марков» и «Мисс Кейн»?

Более того если Пол есть в моей жизни, почему я с Тео?

Наш дом превращается в импровизированную лабораторию, что для меня не ново. Но мои родители не так теплы и гостеприимны в этой вселенной. Не то, чтобы они недружелюбны к Полу или что-то ещё, все почти мучительно вежливы, когда работают. Но тепло, с которым мои родители встретили Пола с самого начала, любовь, которая заставила их испечь торт к его дню рождения и купить ему приличное зимнее пальто, в этом измерении я не вижу никаких признаков этого. Может быть, в этом разница между университетом и военными. Преподаватели, которые оказали бы поддержку в учебной программе, должны держать дистанцию, как военное руководство.

Пока они производят расчёты, я не знаю чем себя занять. Говорят, что завод боеприпасов, на котором я работаю, был уничтожен в ходе воздушного налёта, и это огромное облегчение. Я произвожу бомбы? Это был бы рецепт катастрофы. То, как папа говорит мне это, очевидно, что он ждёт, что я скоро получу ещё одно задание. Но «скоро» это не «сегодня», поэтому этот день принадлежит мне.

Обычно я провожу свободное время в новом измерении в поисках полезной информации. Это означает использование веб-страниц и других, более сложных источников, доступных в этой вселенной, но есть вселенные, которые не очень прогрессировали, поэтому я обращаюсь к книгам. У родителей почти всегда много книг вокруг, потому что им интересно все от древних инков до оригами. Правда в этом мире кажется, что за печатными изданиями следят также строго, как и за всем остальным. Не должно быть никаких энциклопедий или исторических книг. У родителей нашлась всего горстка книг, большинство из которых — романы. Даже чтение их может подсказать мне что-то, но смогу ли я понять, что правда и что вымысел в каждой из них? Поэтому вместо того, чтобы получать жизненно важные факты для моей миссии, я займусь чтением романа Джейн Остен под названием «Братья». Я не думаю, что она есть в моей вселенной, так что, по крайней мере, это что-то.

Поздно вечером, когда они берут перерыв на довольно угнетающую закуску из консервированных персиков, моя мама отводит меня в сторону.

— Тебе неловко, не так ли?

— Эм, нет?

— Я понимаю, как неловко каждому в этой ситуации, — продолжает мама. — Лейтенант Марков имеет важное значение для нашей работы, и сегодня мы должны работать дома, так что этого невозможно избежать.

Похоже, она ждёт ответа.

— Хорошо.

— Он хорошо справляется со своим разочарованием. Это всё, о чем мы можем просить. Я просто надеюсь, что это не поставит тебя в затруднительное положение.

Это звучит так, словно Пол пытался пригласить меня пойти с ним на свидание, а я отказалась.

С чего бы мне отказывать?

— Всё в порядке, — говорю я ей. — Пол — хороший парень. Я знаю, что он всегда поступает правильно.

Мама смотрит на меня так, словно я сказала, что страусы — это спутники Плутона. Это, потому что я ошиблась и назвала его Полом? Через мгновение она всё же кивает.

— Иногда я забываю, насколько ты проницательна.

Я обнимаю ее, вспоминая долгие недели, когда я была заперта в измерениях, где она уже была мертва. Путешествие по мирам развивает в тебе новое видение. Это заставляет тебя ценить то, что у тебя есть.

Только с наступлением темноты, пока ещё идет импровизированная научная конференция, в дверь снова звонят. Папа открывает, прежде чем я могу это сделать

— Ну, рядовой Бек. Мне кажется, что я не видел тебя целую вечность.

— Добрый вечер, сэр. Маргарет дома? — Тео видит меня и его глаза начинают лучиться. Он играет свою роль в этой вселенной слишком хорошо.

Тем не менее, роли должны быть сыграны.

— Тео, — говорю я, когда иду к нему.

Он притягивает меня в объятия, настолько пламенные, настолько интимные, что я не могу смириться с тем фактом, что мои родители наблюдают за этим. Я шепчу на ухо Тео:

— Этого достаточно.

— Пока что, — говорит он низким голосом.

Это не мой Тео.

Тео из этой вселенной, тот, который был в постели с Маргарет, тот, который её любит, вот кто обнимает меня сейчас.

Мне удается выскользнуть из его объятий, не оттолкнув его к стене. Мои родители старательно смотрят на свои уравнения. Пол наблюдает за нами со стула, затем наклоняет голову, когда понимает, что я его видела.

— Как вели себя телеметрические системы во время рейда, рядовой Бек? — спрашивает его мама, не отрываясь от своей работы.

— Очень хорошо, Доктор Кейн, — говорит Тео. Значит, мои родители решили пожениться в этой вселенной. Это хорошо. — В этой суматохе мне кажется, что я не помню, как я вернулся на базу. Странно.

Это потому, что мой Тео был главным во время той поездки; сознание этого Тео не еще забрало обратно своё тело. Он, должно быть, увеличил время между напоминаниями, как я ему сказала.

— Они не слишком повреждены, — продолжает Тео. — Я осмотрел всю систему. Мы выйдем на полную мощность к завтрашнему дню.

— Вы ужинали? — спрашивает мама. Она говорит прохладно, наверное, потому, что помнит, как мы выбегали из дома полуодетыми прошлой ночью. — Я не могу предложить тебе больше, чем бутерброд с сыром, потому что наши пайки заканчиваются. Но он твой, если хочешь.

— Я уже поел. Просто хотел немного поговорить с Маргарет.

Папа помахал в нашем направлении.

— Прекрасно. Идите на задний двор.

Задний двор? Тео, похоже, знает, что это значит; он берёт мою руку и ведёт нас к задней части дома. Когда мы уходим, Пол наблюдает за нами, его серые глаза выглядят тоскующими, хотя нет. Голодными. Затем он замечает, как мама смотрит на него, и возвращает внимание к бумагам на столе.

Я люблю наш задний двор, с его глупыми огнями в виде тропических рыб и лужайкой, которая так резко спускается вниз, что даже нельзя установить стул на газоне. Мне нравится, как он окружён высокими деревьями, что делает его похожим на наш Беркли-Хиллз, я чувствую, что мы отрезаны от остального мира, в тихом, спокойном нашем собственном месте.

Но в этом измерении? Всё не так удачно. У нас нет заднего двора, только одно дерево. Вместо этого, есть несколько дюймов бетона и одна покосившаяся скамейка. Но судя по тому, как Тео тянет меня рядом с ним на скамейку, это должно быть наше любимое место.

— Я сегодня скучал по тебе, — шепчет он и притягивает меня к себе.

Всё мое тело вспыхнуло, но у меня получается его сдержать.

— Подожди.

Когда я вытаскиваю Жар-птицу из-под его униформы, Тео удивленно смотрит на меня.

— Что за чёрт?

— Увидишь, — говорю я, набирая последовательность, которая активирует напоминание.

Его ударяет разряд. Тео ругается себе под нос и отталкивается от меня. После нескольких глубоких вдохов его глаза становятся шире. Это снова мой Тео.

— Ух.

— Ты в порядке?

— Я словно был в своём теле, но и не был. Это как проснуться, когда ты ходил во сне. Это самое странное, что со мной когда-либо было, — Тео трясёт головой, словно пытается её очистить. — Как ты с этим справляешься?

— Со мной этого не происходит, — напоминаю я ему. — Я всегда себя контролирую, в каком бы мире я не находилась.

— Повезло, если ты так можешь, — Тео глубоко вздыхает, затем пытается переосмыслить происходящее. — Что произошло в доме?

Так как Тео не идеальный путешественник, он не помнит, что происходит во время его путешествий, так же ясно, как и я. Может быть, он забыл о страстных объятиях. Или он притворяется. В любом случае, я благодарна ему.

— Ничего особенного. Ты пришёл ко мне, мама и папа притворились, что тебя не было здесь этим утром, и отправили нас сюда.

Тео говорит:

— Это Пол с твоими родителями, верно?

— Да.

— Почему ты не пошла за ним? Спасти тот осколок его души?

— Потому что я должна быть в контакте с ним, чтобы сделать это, — говорю я, снова краснея. — Тесном контакте. Я не могу схватить его посреди гостиной.

Тео хмурится.

— Значит, это нужно сделать.

— Конечно, если мне придётся, я это сделаю. Но если я начну вести себя странно, прежде чем мы попадём в компьютерные системы мамы и папы, они могут что-то понять. — Я цепляю одним пальцем Жар-птицу на шее. — Помни, людям из другого измерения трудно увидеть наши Жар-птицы, но они могут, особенно если они знают, что ищут. В этом мире, они знают.

— Верно, верно. Я понял, — Тео колеблется, но потом говори: — Я думал, я предполагал, что ты ещё не знакома с ним в этой вселенной. С Полом.

— Ну, я с ним знакома, — говорю я так легко, как могу.

Мой лёгкий тон не обманывает Тео ни на минуту.

— Должен ли я этому радоваться?

— Радоваться чему?

Его тёмные глаза кажутся бездонными.

— В том, что есть хотя бы один мир в мультивселенной, где ты выбрала меня.

Я благодарна за темноту вокруг нас. Возможно, это помешает ему видеть, насколько я взволнована.

— Я… всё, так, как вы всегда говорили. В бесконечной мультивселенной всё, что может произойти, происходит.

— Так получается, что ты и я, мы были в области возможного? — Не знаю, что я чувствую при этих словах. — Тео смотрит в небо. Возможно, свет выключен из опасения бомбардировок, потому что я вижу все звезды над нами. — Возможно, ты до сегодняшнего дня не встречалась с Полом.

Я должна согласиться с ним и двигаться дальше. Вместо этого, я говорю правду.

— Нет, я знакома с ним. И у него есть чувства ко мне. Я догадываюсь.

— Бедный ублюдок, — когда я смотрю на него, Тео пожимает плечами, но он притворяется не лучше, чем я. — Быть влюбленным в девушку, которая не любит тебя? Это отстой. Я знаю.

Я ничего не могу сказать в ответ.

— Я не пожелаю этого даже злейшему врагу. Поэтому я бы не хотел этого для Пола, — Тео мнётся, потом двигает нас к новой теме. — Послушай, когда я был на базе, я попытался воспользоваться военным компьютером, чтобы добраться до данных о Жар-птице. Не повезло. Может быть, это просто потому, что я не часть проекта, но я понял, что твои родители как никогда заботятся о безопасности.

Мама и папа не из тех, кто использует пароли вроде ABC123. Некоторое время мамин пароль в систему был молярной теплоёмкостью магния, и это только для её электронной почты. Чтобы попасть в секретный военный проект, они будут использовать все существующие системы защиты. Тем не менее, я думала, что знакомство Тео с ними даст нам преимущество.

— Ты не думаешь, что сможешь взломать это?

— Если бы у меня был ненаблюдаемый доступ к терминалу достаточно долго, вероятно, но в этой вселенной это трудно. Я не могу взломать военный компьютер на военной базе. Меня арестуют до того, как я нажму Enter.

Что мы будем делать? Мы должны выполнить поручение Конли, если есть шанс спасти Пола и Тео. Компьютерный вирус может сделать работу за нас, но только если мы сможем получить доступ к системе, которую вирус должен уничтожить.

Ответ приходит ко мне, и я обращаюсь к Тео.

— Мы не будем пытаться проникнуть через моих родителей. Мы пойдем через Пола.

— Как именно мы это сделаем?

— Он завтра едет в Сан-Франциско, чтобы открыть лабораторию для испытания компонентов Жар-птицы. Если мы тоже поедем в Сан-Франциско, мы сможем саботировать новую лабораторию. Верно?

— Возможно, — однако, Тео по-прежнему сомневается. — Но зачем Полу давать нам доступ?

Я глубоко вздыхаю.

— Потому что я попрошу его.

Несколько мгновений никто из нас не говорит. Затем он произносит:

— Ты предашь одного Пола, чтобы спасти другого.

— Если придётся, — но, когда я слышу, как Тео говорит об этом, мой план кажется намного труднее. Более жестоким. — Кроме того, это даст мне шанс…приблизиться к нему. Так что в конце концов я смогу спасти этот осколок души Пола.

— Ну это приобретает смысл, — говорит Тео.

— Я ненавижу это, ясно? Я ненавижу каждую минуту. Вероятно, Ватт Конли думает, что мне плевать на мою семью в любом другом измерении, но эта версия отца, он всё равно мой папа. Эта версия мамы, всё равно моя мама. Джози, Пол, если я сделаю то, что Конли хочет, чтобы мы сделали, я заберу их последний шанс выиграть войну. Но мне придётся. Близость к Полу не самое худшее, что я собираюсь сделать в этом измерении. И даже рядом не стояло.

Вместе мы смотрим вдаль, туда, где струящийся из наших окон свет рисует квадраты на короткой траве. Даже электричество здесь нормируется, поэтому ночь тиха и спокойна. Вместо шума дороги, я слышу только шум ветра в деревьях.

Тео говорит первым.

— Я подслушал сегодня столько разговоров о войне на базе, сколько смог. Очевидно, ситуация не очень оптимистична. Мы потеряли Мексику. Что, я думаю, означает, что у этой страны была Мексика в какой-то момент. Линии снабжения с Запада разбиты.

— Это как, если мы проиграем войну, нам придется измениться? Как в Гражданской войне? — Реконструкция и Джим Кроу — это отстой, но даже это звучит лучше, чем альтернатива. — Или так, что если мы проиграем войну, Адольф Гитлер правит миром?

— То, что говорят ребята в казарме, звучит скорее, как Гитлер. Тем не менее, сейчас военное время. Они могут преувеличивать. Все ненавидят врага, верно?

Мы должны надеяться.

— Слушай, у нас нет возможности навсегда прекратить исследования твоих родителей, независимо от того, что говорит Конли, — Тео берёт меня за руку, чтобы привлечь внимание к своим словам для или просто для успокоения, но я ярко чувствую его прикосновение. — Скажем, нам удастся заразить их проект вирусом, испортить компьютерную систему, которую у них здесь развернута — в которой, кстати, такие взаимосвязи, что всё это было бы катастрофой. Как ты думаешь, сколько времени для твоих родителей займёт восстановление? Год? Немного меньше?

— У них есть год?

Мы слышим звук смеха Джози, она обычно так смеется при ужасных отцовских шутках. Если я это сделаю, я предам и свою сестру тоже. Чувство вины похоже на кулак, закрывающийся вокруг меня, который сжимается всё крепче и крепче, пока я не вспоминаю, как дышать.

Я шепчу:

— Если бы мой Пол был здесь, я… Я думаю, что он сказал бы оставить его и спасти их.

— Если бы он был здесь, ты бы сказала ему заткнуться, пока ты спасаешь его задницу.

Несмотря ни на что, я смеюсь.

— Наверное.

— Слушай. Это «лекарство» от Ночного вора, о котором говорит Конли, даже он признаёт, что это может не сработать, — говорит Тео. — Если ты заставляешь себя пройти через это ради меня, не беспокойся. Но дело не только во мне. Мы должны вернуть Пола. Это значит, что мы сделаем всё, что должны. Правильно?

— Правильно, — говорю я, стараясь не слышать, как моя семья разговаривает внутри.

Тео сияет, как будто всё в порядке, когда это так очевидно. Он делает это, чтобы помочь Полу, и я чувствую волну неожиданной нежности к нему.

— Ладно, — говорит он. — Теперь всё, что нам нужно сделать, это выяснить, как добраться до Сан-Франциско.

Мы представим это как романтический отпуск, утверждая, что у Тео отпуск. (Надеюсь, он сможет его получить.) Пока мне не назначена новая военная работа, уничтожение завода боеприпасов означает, что у меня есть свободное время. Так почему бы не Сан-Франциско?

Перед тем, как мы поговорим с моими родителями, Тео спрашивает:

— Ты уверена, что они скажут «да», а не направят дробовик мне в голову?

— Папа не из тех, кто любит пострелять. Мама, может быть, но, вероятно нет — кроме того, я помню, как они отреагировали, когда я сказала им, что мы с Полом влюблены. Может, мама и папа не близки с Тео в этой вселенной, но он им нравится. Они не ханжи. Они… реалисты. — В любом случае, если бы она собиралась пристрелить тебя, она бы сделала это сегодня утром.

— Это не так утешительно, как ты думаешь.

Но просить родителей отпустить тебя на выходные с парнем, который тайком входит и выходит из твоей комнаты, независимо от того, в какой вселенной ты находишься, это не очень хорошо.

— Я не могу поверить, что ты просишь нас об этом, — говорит папа, вышагивая по гостиной. — Не знаю о чём ты думаешь. Путешествие в Сан-Франциско! Это возмутительно.

Мы с Тео осмелились взглянуть друг на друга. Выражение его лица говорит то, о чём я думаю: мы облажались.

Мама впервые вступает в разговор с тех пор, как я спросила её о поездке.

— Генри, не было проблем с поездами на севере.

Папа не успокаивается.

— Пока что. Но проблемы могут возникнуть в любой момент, разве сегодняшний рейд не научил нас чему-нибудь? Мы не знаем, когда будет следующая атака. Нам этого не узнать.

Подождите. Он не испугался мысли о моём пребывании в отеле с Тео. Папа расстроен, потому что я хочу на время уехать из дома.

Я рискую.

— Папа, рейд прошлой ночью… нас почти взорвали.

Мамин голос резок.

— Не напоминай нам.

— Разве вы не видите? Мы в опасности везде. Всё время. Не похоже, что мне будет безопаснее, если я останусь здесь.

Через мгновение мама кивает, но папа продолжает настаивать на своём.

— Ты помнишь, что случилось с тётей Сюзанной. Все говорили, что пассажирские корабли были в безопасности, пока они плыли под нейтральным флагом, но всё же… — его слова обрываются и мама берёт его за руку.

Тётя Сюзанна мертва.

Сначала я не могу этого осознать. Она, моя легкомысленная, избалованная тётя из Лондона, которая, казалось, никогда не заботилась ни о чём, кроме моды и высшего общества, но она любила всех нас и тепло встречала нас всякий раз, когда мы посещали Великобританию. Однажды, когда я была маленькой, она взяла меня на чай в какой-то шикарный отель, и я почувствовала себя такой взрослой. Такой особенной.

В последний раз я видела тётю Сюзанну в другом измерении, футуристическом Лондоне, где мои родители умерли, когда я была маленькой, и она вырастила меня. Было ясно, что она не преуспела в материнстве, материнские инстинкты и тётя Сюзанна — вещи не совместимые. Но всё же, она забрала меня. Она сделала всё, что смогла.

Теперь я представляла её на корабле в океане, когда в них попали торпеды и корабль быстро пошел ко дну. Она должно быть была так напугана, и не было бы никакой надежды на спасение. Не было выхода.

Мама гладит папину руку.

— Маргарет права. Безопасность — это роскошь, которой у нас не было уже долгое время и может никогда больше не будет.

Он не спорит и просто меняет стратегию.

— Ей восемнадцать, и мы отпускаем её с её парнем?

— Мы должны жить полной жизнью, — говорит мама. Мы все понимаем то, что она не договаривает.

Папа пожимает плечами, и я понимаю, что мы больше, чем на полпути к «да». Мама всегда в итоге побеждает.

Тео был готов солгать, чтобы поехать со мной в Сан-Франциско, но ему не пришлось. Он смог взять отпуск, и его вышестоящие должностные лица дали ему целых три выходных. Как бы я не была рада, что мне не придётся делать это в одиночку, присутствие Тео усложняет ситуацию и мы не можем поговорить об этом.

Одно дело притвориться парой, когда мы сидим на диване моих родителей. Другое, это притворяться всю дорогу до отеля и все выходные.

— Я не могу поверить, что они разрешили тебе сделать это, — говорит Джози, когда везёт меня на вокзал в пятницу утром. — Мама и папа почти дали тебе презервативов в дорогу.

— Это было не так просто, — протестую я. Мой маленький чемодан лежит у меня на коленях, кажется, что он сделан материала не толще картона.

Джози пожимает плечами.

— Ну, сейчас война.

Это похоже на то, что она сказала прошлой ночью, когда позволила мне одолжить её единственное хорошее тёмно-красное платье, сделанное из ткани достаточно мягкой для того, чтобы быть почти шелковистой.

— Для вашего романтического отдыха, — сказала она, и, конечно, я не могла ей противоречить.

Железнодорожная станция деловито жужжит, но я сразу вижу Тео. Когда я машу ему, он бросается к нам и, выполняя свою роль, обнимает меня.

— Эй. Я начал думать, что ты бросила меня.

— Никогда, — говорю я. Надеюсь, это звучит кокетливо.

— Хорошо провести время, — говорит Джози. Она уже поворачивается, чтобы уйти. — Стучите по стенам этого отеля громче, чем по моим.

О, Боже мой. Мои щёки горят.

Тео машет ей на прощание, а потом сгибает локоть. Я просовываю через него руку. Как мужчина и женщина, которые хотят прикасаться к друг другу каждую секунду. Как будто мы влюблены.

Глава 09

Глядя из окон поезда, я наконец получила первое представление об ущербе, нанесённом этому потрёпанному миру. Разбомблённые кварталы, через которые я проезжала на днях, через которые я шла на дрожащих ногах, казались одной ужасной вещью, которая произошла в одном опустошённом месте. Несмотря на то, что я узнала о войне, я всё ещё не могла представить, что это на самом деле означает.

Теперь мне не нужно представлять. Доказательства за окном по обе стороны поезда.

Должно быть мы жили дальше от Беркли, чем я думала, потому что поезд едет довольно долго. С другой стороны, мы движемся очень медленно и это даёт мне шанс осмотреться. Вместо огромного города, растянувшегося по побережью в моём мире, мы проезжаем лишь через несколько небольших городов, каждый из которых выглядит еще более печальным и более разрушенным, чем предыдущий. Со зданий слезает краска, улицы в рытвинах, и не видно, чтобы кто-то ехал на машине, гулял или делал что-нибудь еще. В основном поезд едет по полям, которые выглядят почти чрезмерно буйными. Клевер и сорняки выросли до высоты поезда, иногда выше. Виноградные лозы обвили то, что осталось от старых заборов. Никто не обрабатывал землю и даже не косил траву тут в течение очень долгого времени.

Довольно часто, оказавшись в новой вселенной, я пытаюсь решить, какой художник мог бы создать мир, подобный тому, что передо мной. На этот раз я не могу представить ни одного художника, который создал бы мир таким серым и безнадёжным. Хотя, может быть, Эндрю Вайет мог бы запечатлеть это, если бы захотел — природу и сельскую местность, словно одержимую призраками.

— Как думаешь, как долго продолжается эта война? — достаточно тихо говорит Тео, чтобы не привлекать внимание других пассажиров в вагоне поезда.

— Годы. Десятилетие? Может, больше, — глядя на полнейшую разруху вокруг нас, на то, что раньше было самым дорогим имуществом во всей стране, я могла поверить, что война длилась целое поколение.

Мы с Тео сидим вместе, как любовники, которыми мы должны быть. В этом измерении мы любовники. Большинство людей вокруг нас носят тёмную, практичную одежду, похожую на дешёвое платье, как у меня, хотя несколько мужчин в форме, как Тео. Я ещё раз гляжу на него в его тёмно-зелёной форме, в комплекте со кепкой на голове, и не могу сдержать улыбку.

Он улыбается.

— Что смешного?

— Твоя форма. Это не совсем футболка Люминирс и фетровая шляпа, да?

— Ты издеваешься над моим чувством моды, — Тео кладёт одну руку на грудь, притворяясь, что его застрелили в сердце. — Но я знаю, что я стильный. Ну, обычно. Не сегодня.

Я невинно интересуюсь:

— Разве большинство парней-хипстеров не отращивают бороды?

Тео гримасничает.

— Не я. Я имею в виду, я мог бы отрастить бородку или что-то в этом роде. Но ты видишь бороды сейчас? На полпути к Амиши3.

Я громко смеюсь. Несколько пассажиров оборачиваются, чтобы посмотреть на нас, но вместо того, чтобы выглядеть раздражёнными, большинство из них улыбаются. Возможно, люди снисходительны к влюбленным в военное время.

Если Тео и замечает это, то не показывает никаких признаков.

— Слушай, я хотел подождать, пока мы доберёмся до Сан-Франциско, но похоже, это займёт больше времени, чем я думал.

На железнодорожном вокзале не было расписаний. По-видимому, вы должны считать себя счастливчиком, если вы доберётесь до места назначения.

— Подождать чего?

— Чтобы посмотреть документы, которые я стащил, — Тео достаёт из рюкзака довольно толстую папку с бумагой из для матричного принтера.

— Я думала, ты сказал, что не можешь пройти через защиту, — говорю я, наклоняясь ближе.

Тео отвечает:

— Я не мог добраться до секретных материалов. Но более общая информация? Не проблема.

Как только он открывает папку, мои глаза находят имя на верхнем листе: лейтенант Пол Марков.

— Таким образом, здесь у нас есть назначение Пола, его послужной список, который, кстати, золотой, и даже его адрес в Сан-Франциско, — Тео хмуро смотрит на бумагу. — Тут говорится, что это военная квартира. У меня такое впечатление, что это среднее между казармой и квартирой.

— У нас есть его номер телефона?

— Да. И номер его офиса тоже. Таким образом, ты сможешь связаться с ним так или иначе, — Тео делает резкий вдох, и его рука напрягается вокруг папки до тех пор, пока она не начинает мяться. — Чёрт возьми.

— Что?

Он указывает на имя на другой странице, которую он только что вытащил. Это написано мелким шрифтом, как и всё остальное, но как только я это вижу, мир становится холодным.

Подполковник Ватт Конли.

— Что он здесь делает? — говорю я, но ответ быстро приходит ко мне. Он делает то же самое, что и всегда: изобретает новейшие технологии и продает их тому, кто заплатит больше. Здесь это военные.

Однажды, во вселенной Лондона, я слышала, как Конли произнёс речь о том, как война развивалась на протяжении веков. Он сказал тогда, что следующее оружие и стратегии будут выходить за рамки всего, что когда-либо видела история.

Как ни странно, я понимаю, что эта война вероятно не отличается от того, как велись войны раньше. У Конли нет технологии, которая позволила бы ему сделать то, что он хочет.

Тогда до меня доходит.

— Он связан с проектом Жар-птица, не так ли? Но этого не может быть. Если да, то я ему не нужна. Он может сам саботировать Жар-птицу.

— Он неоднократно просил передать ему проект. Всегда отказывали, — Тео продолжает просматривать документы. — Конли и Пол работали вместе над другими проектами. Сейчас он пытается перевести Пола в свой отдел, но пока ничего не получается.

— Ты думаешь, что в этом измерении Конли пытается получить контроль над Полом? Или наш Конли пытается всё испортить?

— Мое предположение? Оба варианта. Но наш Конли сдался, поэтому мы получили этот оплачиваемый отпуск в раю, — Тео делает жест, словно посмотрите на этот удивительный подарок, и, наконец, я могу улыбнуться снова.

В этот момент я замечаю, что пожилой человек смотрит на нас и озадаченно хмурится. Я шепчу:

— Помни, нужно быть потише, когда мы говорим о других измерениях.

Тео отвечает также шёпотом.

— Я всё время забываю, как тихо здесь.

Никто не слушает музыку в наушниках. Мало кто общается друг с другом. Нет шума машин и городской жизни внешнего мира. Просто стук колес поезда, звук переворачивающихся страниц газеты, и Тео и я.

Он продолжает уже тише.

— Так каков наш план?

— Мы доберёмся до Пола, и я узнаю, что смогу, — я уже считаю минуты, пока смогу снова остаться с ним наедине. — Я могла бы предложить заглянуть в лабораторию на экскурсию, и я думаю, это отличное место для начала.

Тео хмурится.

— Не очень хороший план.

— Это может сработать, — повторяю я. Тео уже загрузил вирус на жесткий диск из этого измерения. Всё, что мне нужно сделать, это подключить его к правильному порту, и как только я буду в их лаборатории, я думаю, что смогу это сделать.

— Может, — признаёт он, — но мы не можем на это рассчитывать. Проект засекречен. Тебя не допустят независимо от того, кто твои родители.

Как бы мне не было жаль это признавать, но Тео прав.

— Что ещё я могу сделать?

— Для начала, попробуй достать его ключи. И бумажник тоже или просто загляни внутрь. Так как ты дочь Софии и Генри, ты, вероятно, сможешь заставить его говорить о Жар-птице без особых усилий. Узнай, как получить доступ к компьютерной системе, и с помощью этого удобного вируса, мы сможем сделать всё. Мы подставим весь мир, прежде, чем ты это поймёшь.

Наш разговор стал тактическим. И таким холодным.

— Ты кажется рад этому, — говорю я. — Как ты с этим справляешься?

— Эй, — говорит он, мягче. — Я знаю, как это трудно сделать с твоими родителями. Ты знаешь, я тоже их люблю. Так же, как мы с тобой оба любим Пола. Вот почему мы здесь. Если мы должны выбирать между его версией в другом измерении и нашей версией, есть только один выбор, который мы можем сделать. Правильно?

— Ты думаешь, что они совершенно разные, — говорю я, — Но это не так. Мама — моя мама, везде. Пол — это Пол, везде.

— И я, убийца псих из Триады везде?

Это укол.

— Нет. Я не это имею в виду, они не идентичны. Но они не столь разные, как тебе кажется.

— Если обман поможет нам выполнить работу, то я буду притворяться. Потому что лекарство от последствий Ночного Вора мне нужно, и совсем скоро. Ты со мной?

— Я с тобой, — говорю я, но слова всё равно причиняют боль.

— Не слушай меня, ладно? Иногда я резок в чём-то, ну, ты знаешь. Нужно проще, — Тео ясно видит, что я всё ещё поражена, но он не давит на меня. — Хорошо. Ты встречаешься с Полом. Узнаешь всё, что можешь. Приносишь мне ключи или пропуск в его лабораторию. Там начну действовать я.

— Ты?

— Не надо так удивляться. Это моя первая дальняя поездка, но я думаю, что я войду в ритм. Конечно, мне приходится сокращать напоминания, ты была права, когда говорила об этом, а также о том, что эти проклятые напоминания болезненны, — он кривовато улыбнулся. — Для чего, по-твоему, я здесь? Просто чтобы дать тебе повод сесть на поезд?

— Для моральной поддержки, я думаю.

Теперь его очередь смеяться.

— Скорее для аморальной поддержки.

Как Тео может заставить меня улыбнуться, даже когда ситуация настолько мрачная? Так же, как он всегда это делает.

Затем он добавляет:

— Кроме того, как ты сказала, пока ты достаёшь вещи Пола, ты будешь рядом с ним. У тебя будет шанс спасти осколок его души.

Мысль о том, чтобы быть рядом с Полом, и с Полом из этого мира и с моим, вызывает дрожь. Но я не теряю концентрации. Если я начну действовать слишком рано, Пол поймает меня. Мы должны завершить нашу ужасную миссию, прежде чем у меня будет шанс с Полом.

— Только в самом конце.

— Два номера? Почему парень с красивой девушкой хочет два номера? — спрашивает дежурный клерк.

С невозмутимым видом Тео отвечает:

— Я хочу, чтобы вы знали, что я джентльмен, сэр.

Парень награждает его взглядом.

— Вы знаете сколько беженцев приехали сюда за последние несколько недель? Вам повезло, что у меня есть хотя бы одна комната. Ни у кого нет преимуществ. Берите один номер и можете побыть джентльменом на полу.

Пока мы молча едем в лифте, Тео держит наши чемоданы. Я держу ключ от отеля, старомодный, металлический с пластиковой биркой цвета аквамарина, висящей на цепочке. Наконец Тео говорит:

— Пол — это отлично. Серьёзно.

— Мы можем меняться. Четыре часа на кровати, четыре часа на полу.

— Это тоже вариант.

Проблема в том, что в этом гостиничном номере даже толком нет пола, он самый маленький, который я когда-либо видела. Хотя я думаю, что это формально двуспальная кровать, она уже, чем большинство из них, и всё же она занимает почти весь номер. У нас едва есть место, чтобы проскользнуть внутрь, спрятать чемоданы в шкафу, слишком меленьком, чтобы вместить их, и открыть дверь в ванную ненамного больше, чем шкаф. На полу дешевый серийный бежевый ковер, а краска на стенах откалывается.

— Ну, это не Ритц, — Тео тяжело опускается на кровать, а потом хмурится. — Подожди. А где телефон?

Оказывается, в этом отеле есть только один телефон на этаж. Если вы хотите позвонить, вы должны ждать в очереди, чтобы войти в «телефонную будку», на самом деле это просто кабинка с маленькой скамейкой. У парня передо мной десятиминутный спор с женщиной (женой или подругой, я не могу сказать), которая, по-видимому, чувствует, что он не уделяет достаточно времени их отношениям. Я слышу достаточную часть разговора, чтобы согласиться с ней, но никто меня не спрашивает.

В конце концов, он бросает трубку и уходит. Телефон мой. Мгновение я сижу, глядя на распечатку с номером Пола, задаваясь вопросом, как я с этим справлюсь.

Потом я снова читаю звание: лейтенант Марков. И я набираю.

Три звонка и…

— Марков.

Голос Пола кается дождем после засухи. Я просто слышу его, а горло уже стягивает. Мне удается вымолвить:

— Лейтенант Марков? Это Маргарет Кейн.

— Мисс Кейн? — похоже, он думает, что это какая-то шутка.

— Да. Здравствуйте. Я надеюсь, что ничего страшного, что я позвонила.

— Конечно. Что-то случилось с докторами Кейн?

— Нет, нет, они в порядке! Я звоню, потому что, ну, я в Сан-Франциско, и я одна. Так что я подумала, что мы могли бы встретиться.

После небольшой паузы Пол спрашивает:

— Вы одна приехали в Сан-Франциско?

— Нет. Я приехала сюда с Тео, — кажусь ли я сердитой? Я пытаюсь. — Он был расстроен, потому что я… ну, он в бешенстве умчался. Так что теперь я буду одна в городе пару дней.

— Рядовой Бек оставил вас одну? — по крайней мере один из нас негодует искренне.

— Со мной всё в порядке! — я чувствую необходимость оправдать Тео, даже несмотря на то, что ссора полностью выдумана. — У меня есть гостиничный номер, чемодан, и билет домой через три дня. Но до тех пор…ну… мне пригодилась бы компания.

Молчание, тянется так долго, что я начинаю задаваться вопросом, не разорвалась ли связь. Наконец, Пол говорит:

— Вы позволите пригласить вас на ужин?

Он говорит так формально, но при этом, кажется, неуверенным. Он напоминает мне лейтенанта Маркова, и то, как он долго любил Великую Княжну Маргариту, не говоря ни слова. Я чувствую свою улыбку, как солнечный свет на лице.

— С удовольствием.

Следующее в этом бесконечном параде неловкости: готовлюсь к моему горячему свиданию с Полом, пока Тео находится в той же комнате.

Технически я одеваюсь в ванной, но он стоит прямо за дверью и критикует другие элементы моего гардероба.

— Твоя обувь ужасна, — говорит он, пока я борюсь с молнией. — Это, в лучшем случае говорит «обними меня».

— Я не собираюсь соблазнять его, — Мы с Полом никогда не обсуждали, будет ли считаться изменой, если мы будем с другими версиями себя. Наши отношения не такие, как у большинства людей. — Мне просто нужно, чтобы он, знаешь, был польщён тем, что я обращаю на него внимание.

— Поверь мне, — говорит Тео, более спокойно. — Он растает, как только увидит тебя.

Я притворяюсь, что не слышу его. Вместо этого я, наконец, заканчиваю борьбу с молнией, а затем делаю шаг назад, насколько могу, чтобы посмотреть на себя в маленьком зеркале.

Джози немного ниже, чем я, и ее грудь намного больше. Но для этого платья размер не имеет значения. Вырез лежит мягкими складками в греческом стиле, а потом платье свободно спадает вниз, спускаясь чуть ниже колен. Хотя у платья нет рукавов, часть красной ткани лежит на плечах почти до локтя. Оно не очень оголяет шею, руки или ноги, и ткань остаётся дешевой, но общий эффект, несомненно, сексуальный.

Мои короткие волосы заставляют меня вздрагивать. Если бы я могла забрать их в пучок, это выглядело бы идеально. Вместо этого я долго работаю со стрижкой-боб, и закрепляю волосы блестящим металлическим зажимом.

Помада здесь практически всегда используется тёмно-красная. Оттенок совпадает с платьем, так что я довольна этим. У меня нет украшений, кроме Жар-птицы, спрятанной в декольте, так что виден только намёк на золотую цепочку на шее. Я снова распускаю волосы, выхожу из ванной и улыбаюсь.

— Как я выгляжу?

Тео просто останавливается. Он смотрит на меня так, будто не может двигаться, не может даже дышать. Выражение его лица напоминает мне фото, которое я нашла в кошельке Маргарет.

Я думаю, возможно, что крошечное зеркало в ванной не отдавало должное этому платью.

Затем Тео выходит из оцепенения.

— Ты выглядишь потрясающе, моя дорогая.

— Очень по-британски, — глупая шутка. Я должна пошутить, отвлечь его, сделать что-то, чтобы снять напряжение между нами.

— Должен ли я сказать восхитительно? Великолепно? Как насчёт прекрасно? Прекрасно подходит.

Мне удается улыбнуться.

— Спасибо.

Надевая туфли, я качаюсь, каблуки — это не мое. Тео наклоняется ближе, так, чтобы я могла положить руку на его плечо. Хотя, как только я надеваю их, он не отходит назад. Я тоже не убираю свою руку.

— Знаешь… — его голос затихает.

— Что?

Тео качает головой.

— Лучше не договаривать.

Обычно я позволяла ему уйти от ответа. Сегодня я этого не делаю.

— Скажи мне.

Его взгляд встречается с моим.

— Я в крайне странном положении, потому что ревную к самому себе.

Трудно не отворачиваться, но я этого не делаю. Вспоминая Лондон, я признаю:

— Мы и до этого были достаточно близки.

— Но это был и не я! — Тео начинает смеяться, и я не могу не улыбаться. — Думаешь, это серьёзно? Этот Тео и эта Маргарет? Или это просто, знаешь, ухватить день, ухватить девушку, потому что не знаешь будет ли завтра?

Сначала я думаю, что я не смогу сказать и слова, но Тео заслуживает этой правды.

— Мы любим друг друга.

— Ты так думаешь?

— Я знаю, — я складываю руки на груди, крошечный барьер между мной и Тео, когда он стоит так близко. — Во время воздушного налёта я нашла фотографию с тобой в кармане. Ты написал на обороте: «со всей любовью».

Вообще-то, он сказал что-то о вечной любви, но, возможно, я могу упустить эту часть.

— Я могу в это поверить, — говорит он спокойно. — Это не значит, что чувство взаимное.

— Это так. Я нашла свои рисунки тебя. То как я нарисовала твоё лицо… — я переключаюсь с первого лица. — Она любит Тео из этого измерения. Глубоко. Полностью.

— Счастливый парень.

Когда наши глаза снова встречаются, мы оба слушаем слова, которые мы не сказали. Несмотря на то, что я не чувствую того же, что и Тео, он важен для меня, и, очевидно, между нами было больше, чем я когда-либо понимала. Он не ошибался, когда влюбился в меня. Просто не в той вселенной.

Я призываю всё мужество, чтобы сказать:

— В бомбоубежище… прямо перед взрывом…

— Я сказал то, что люди говорят, когда думают, что у них никогда не будет другого шанса, — говорит Тео. — Оставь это, хорошо?

Я должна. Я забуду. Как только выясню как.

Глава 10

Нет Пирамиды Трансамерика. Нет Башни Колубма. Или Жирарделли-сквер давно разбомбили до основания, либо он никогда не был построен. Люди, проходящие мимо меня по улице, кажутся более скрытными, меньше похожими на самих себя, как будто я окружена сотней чёрных пальто с меняющимися лицами. Это не тот Сан-Франциско, который я помню.

Однако, какая-то часть городского духа выжила. Я могу проехать на фуникулере часть пути, место, куда Пол пригласил меня находится в районе, всё ещё известном, как Чайнатаун.

Я стою на углу, тёмное длинное пальто крепко завязано на мне. На улице сегодня стало прохладнее, последний каприз зимы перед весной. Я думаю о том, одинаковые ли погодные условия в параллельных измерениях, вытащили ли мама и папа свитера из шкафа. Или, может быть, «эффект бабочки» всё-таки существует, и самые мельчайшие изменения в каждом мире порождают новый климат, новую бурю.

Между тем, Тео застрял в нашей комнате в гостинице, ожидая, что я вернусь и расскажу ему всё о том, как флиртовала с Полом.

Я постоянно вспоминаю фотографию, которую нашла в своём кармане, и надпись на обороте. Тео и другая Маргарет так сильно здесь друг друга любят. Я думаю… я думаю, что влюбилась в него прежде, чем даже познакомилась с Полом.

Странно не то, что я с Тео. Я могу признаться самой себе, что могу в него влюбиться, с его чувством юмора, глазами с искоркой, и такими губами, за которые убьют большинство девушек. Не смотря на тёмную сторону его личности, к которой я всё ещё не могу привыкнуть, у Тео много достоинств.

Странно то, что я не влюбилась в Пола.

Любовь этого Пола ко мне с таким же успехом могла быть вытатуирована у него на лбу. Все вокруг него видят это, неважно, как он старается оставаться на вежливом расстоянии, чтобы не оказывать мне большего внимания, чем он должен. Но он всегда обращает внимание на детали и эмоции, которых другие люди не замечают. Пол видит меня настоящую так, как никто и никогда.

Может быть, эта Маргарет просто не видит, насколько ему дорога?

Я с усилием подавляю расстройство. «Ты сначала даже не понимала его, помнишь? У тебя заняло почти год, чтобы понять, кто такой Пол на самом деле. Эта Маргарет сначала увлеклась кем-то другим. Так что ей понадобится больше времени. Но она в конце концов всё поймет, разве нет?»

Вопрос, как я думаю, в том, насколько сильно эта Маргарет любит Тео.

Если наши души одинаковые в мире за миром, тогда Тео должен быть каким-то фундаментальным образом тем же человеком, что Тео из Вселенной Триады, который нас всех предал. Я долго боролась с собой, чтобы не мерить Тео по действиям другого, но это безмолвное осуждение притаилось в глубине моего рассудка.

Хотя он молчал о своей собственной боли. Он отправился в опасное путешествие, нарушил своё собственное обещание не путешествовать между мирами. Помог мне приехать в Сан-Франциско и устроил свидание с другим мужчиной. Что касается Тео из Вселенной Триады — я не могу представить себе, чтобы он был таким храбрым. Но, конечно, мы здесь не только для того, чтобы спасти Пола, мы ещё ищем лекарство от Ночного Вора. Поэтому я не имею представления, похож ли Тео из этого мира больше на моего или на Тео из Вселенной Триады.

И в эту самую секунду посреди блеклой, безликой толпы я вижу Пола.

Его форма отличается от формы Тео и даже от той, в которой он был у нас дома: свежее, вся безупречно-белая, кроме тёмно-синих и золотых полосок на рукавах, знаков отличия офицера. На нём фуражка с тульей и маленьким флагом спереди. Он как будто вышел из сороковых годов.

Пол как будто сложен для того, чтобы носить форму. Я помню, как он выглядел в России, будучи солдатом и моим телохранителем.

И мне ещё приятнее поднять руку и помахать.

Он сразу останавливается.

— Ох, мисс Кейн. Я не ожидал, что вы будете… — так одеты, может быть. Или улыбаться. Но Пол только говорит: — здесь так скоро.

Сейчас ровно то время, которое мы выбрали, почти до минуты, он так пунктуален, что это пугает, словно у него внутри атомные часы. Я не заостряю на этом внимание.

— Эй, давайте заключим сделку. Если вы будете звать меня Маргарет, я буду звать вас Пол.

Ему требуется секунда, чтобы сказать:

— Хорошо, Маргарет.

— Договорились, Пол.

— Что ж, — говорит он, и, кажется не может сразу придумать ничего больше. Я подавляю улыбку, Пол так же неловок в этом измерении, как и в моём. — Итак, ужин. Я забронировал столик.

— Чудесно, — должно быть, он ведёт меня в особенное место.

Потом он добавляет:

— Сейчас немного мест, где могут хорошо готовить по новым стандартам рациона. Это исключение.

Рестораны кормят по карточкам? Я вспоминаю жалкую еду дома — сыр на тосте, персики в банке и яйца, которые на самом деле не яйца, и снижаю свои ожидания.

Оформление дешевого китайского ресторана определённо имеет силу не изменяться при путешествиях между измерениями. Красные и золотые веера раскрыты на стенах, маленькие бумажные светильники висят в углах. Они немного поблекли, как будто их давно уже никто не менял, но всё равно они добавляют комнате красок. Нас с Полом посадили на изогнутый диванчик прямо под одним из таких светильников. Рассадка идеальна — интимная, так что я могу не обращать внимания на шум и движение вокруг нас и просто быть с ним.

И предать его, шепчет голос Тео у меня в памяти.

— Поначалу я не понимал, почему ты не работаешь на заводе, — говорит Пол, вместо обычной человеческой беседы, как это происходило с Тео или вопросов о том, как я доехала. — Но его разрушили во время налета. Я забыл.

— Мне скоро придёт новое назначение, но пока я свободна, — говорю я, и это, вероятно, правда. Мама и папа сказали бы мне, если бы я собиралась сбежать, не предупредив никого.

Пол кивает.

— Я слышал, что на смене были молодые рабочие. Тринадцати и четырнадцатилетние. Это ужасно, — многие люди говорят такое о трагедиях, только потому что они чувствуют, что это надо сказать, но Пол на мгновение закрывает глаза, говоря эти слова, как будто ему больно об этом вспоминать.

Когда я думаю о том, что толпу учеников средней школы разорвало на куски на фабрике, уже наполненной взрывчаткой, у меня сердце тоже начинает болеть.

И ещё, дети тринадцати лет работают на фабрике? Тогда война уже закрыла школы. Это измерение, по меньшей мере, этот народ, которому принадлежит моя семья, друзья и все, кого я люблю, даже ближе к краю пропасти, чем я думала.

И ты та, кто столкнёт его вниз, напоминаю я себе. Мои родители верят, что проект Жар-Птица — это их последняя надежда, и моя работа — отнять у них эту надежду.

Я ненавижу Конли за то, что он заставил меня это сделать. Я ненавижу себя за то, что делаю это.

Но сидя здесь и глядя на Пола, сидящего на другом конце стола, я напоминаю себе, что осколок души моего Пола заключён в нём. Потерянный и совершенно одинокий, в мире, из которого нет выхода. Для него, думаю я, я смогу сделать что угодно. Даже это.

— Я рад что ты сегодня позвонила. У нас есть возможность поговорить, — он делает глубокий вдох, очевидно готовясь сказать что-то, что долго собирался. — Я сожалею, если поставил тебя в затруднительное положение после нашего разговора несколько месяцев назад.

Могу ли я простить Пола, не зная, за что прощаю?

Я пробую:

— О чём ты думал?

Руки Пола сжимают салфетку, лежащую у него на коленях.

— Мой отец всегда говорил мне, что ничто не должно стоять между мной и тем, чего я действительно хочу.

Я моргаю. Это звучит… ободряюще. До этого я всегда слышала, что отец Пола был каким угодно, но только не сочувствующим.

Он продолжает.

— Поэтому я подумал, что если приглашу тебя на свидание, несмотря на то, что подумают твои родители, или на то, что ты уже с кем-то встречаешься. Я неправильно понял глубину чувств между тобой и рядовым Беком. Если бы я понимал, я бы никогда ничего не сказал. Прости меня.

Я представляю всю картину: Пол стоит передо мной, вероятно, треплет в руках свою кепку, как он сейчас скручивает салфетку. Я, настолько поглощённая любовью к Тео, что не вижу хорошего человека, стоящего передо мной. Глубина его чувств осталась незамеченной, безответной. Моё сердце немного болит за него. По меньшей мере, я подарю ему сегодняшний вечер.

— Всё хорошо, — говорю я. — Правда.

— Ох. Хорошо. Я думал, что ж, я боялся, что ты больше не будешь чувствовать себя со мной легко. Или даже будешь бояться.

Пол действительно может быть страшноватым, с его крупной фигурой и грубыми чертами лица он выглядит скорее как пожарный или боец особого отряда полиции, чем учёный. Я видела, как люди смотрят на него, когда мы гуляем по Окленду после наступления темноты. В тени он выглядит так, как будто сможет побить тебя за пять секунд. И всё же, я видела, каким нежным он может быть, и от этого воспоминания я улыбаюсь.

— Ты доказал, что ты не такой большой страшный парень, как я думала.

Он смотрит в небо, как будто хочет рассмеяться, но не может.

— Большой страшный парень, — повторяет он.

— Нет. Это не ты.

— Рад это слышать, — вот и всё, на что Пол способен в плане флирта. Он настолько очаровательно не уверен в себе, что это напоминает мне моего собственного Пола. Боль от его потери смешивается со странной радостью от того, что я с Полом Марковым из этого мира, и внезапно мне сложно вспомнить, где заканчивается один и начинается другой. Не душа ли моего Пола привлекает нас друг к другу?

— Я надеюсь, что твои родители не расстроены из-за меня. Они могли понять моё поведение, как неуважение.

— Конечно нет. Мои родители знают, что ты хороший человек. Они в другом случае не работали бы с тобой.

— У нас всех есть долг.

— Дело не только в долге. Мама и папа думают, что ты очень умён, — говорю я. Это правда в моём мире, и, вероятно, в этом тоже. — Она даже зовёт тебя гением. Для большинства людей это значит, что ты действительно умён, но ты же знаешь маму. Когда она говорит гений, то имеет в виду именно это.

Гениальность — это не просто ум, объяснила она мне однажды. Это возможность видеть дальше, чем все вокруг, складывать разные концепции так, как остальным никогда не приходило в голову. Гений соединяет оригинальность и независимость. Это её наивысший комплимент, и Пол — единственный из её студентов, которого она описывала таким образом.

Пол наклоняет голову. Но я вижу его лёгкую, почти не верящую улыбку.

— Приятно слышать.

— Расскажи мне о Сан-Франциско, — говорю я. В бумагах, которые нашёл Тео, говорится, что у Пола военная квартира здесь, должно быть, он посещает базу в моём родном городе лишь время от времени. — На что это похоже — жить здесь? Расскажи мне обо всём.

Пол обычно так молчалив, что «расскажи мне обо всём» означает, что в ответ получишь максимум два предложения. Или этот Пол более словоохотлив, или у платья Джози есть волшебная сила. Потому что он начинает мне рассказывать, как он сначала приехал в город, и поскольку я могу читать между строк, он на самом деле рассказывает мне гораздо больше.

Он приехал сюда после того, как «пал Нью-Йорк». Очевидно, он родился в Нью-Йорке, так же, как и мой Пол, всего через несколько месяцев после того, как его родители иммигрировали. Он поступил на военную службу через три года, «на два года до призывного возраста». Программа по разработке оружия завербовала его, основываясь на его оценках в «обычных обязательных экзаменах». Которые, как я думаю, не имеют ничего общего с АОТ. Когда я спрашиваю его о музыке, оказывается, что он любит Рахманинова так же, как и дома, но никогда не слышал ни об одном музыканте последних пятидесяти лет.

Но опять же, Пол так очаровательно не сведущ в современной поп-культуре в любом измерении, что он всё равно бы не знал ни одного артиста, жившего в последние пятьдесят лет.

Даже эта более разговорчивая версия Пола чувствует себя неуютно, монополизируя беседу. Поэтому я пытаюсь сделать то, что умею хуже всего. Я флиртую.

— Тебе нужно позировать мне, — говорю я.

— Позировать?

— Как модель для моих рисунков. У тебя отличное лицо для этого, — мои мысли возвращаются домой, к тому моменту, когда мой Пол позировал мне, и показывал не только лицо, но, когда я начинаю думать в этом направлении, моё лицо становится таким же красным, как и платье.

— Лицо, как у модели. Едва ли, — говорит Пол, но я догадываюсь, что он польщён, и так смущён что не может подобрать слов. Пол не более игрив в этой вселенной, чем в моей.

Тогда можно немного повеселиться.

— Черты твоего лица прекрасно подойдут для портрета. Твой подбородок, брови, нос — прямые и сильные. Плюс у тебя удивительные глаза.

Выражение лица Пола застыло между недоверием и удовольствием. Вероятно, ему было бы уютнее, если бы я сменила тему, но я никогда не расписывала своему Полу как сильно я люблю каждый дюйм его лица. И мне бы, наверное, это понравилось. Если бы я знала, как легко сбить его с толку, то давно бы уже это попробовала.

— Твои глаза на самом деле серые, — говорю я тише, так что он наклоняется ниже, чтобы расслышать. — Сначала я подумала, что они голубые, очень светло-голубые, но на самом деле это не так.

— В моем паспорте написано «голубые», — он флиртует ещё хуже, чем я.

— Но ты же знаешь, что они серые, да? — может быть и нет. Пол никогда не был парнем, который проводит много времени, смотрясь в зеркало. — Что написано в паспорте о твоих волосах?

— Каштановые, — отвечает он, и это не совсем неверный ответ. Но и не совсем верный.

— Светло-каштановые, но ещё немного с рыжиной и немного золотистые, — я провела часы, смешивая краски, чтобы поймать нужный оттенок. Пола сложно поймать. — У тебя хорошие плечи, хорошая кожа, и вообще всё остальное.

— Ты говоришь так, как будто я очень привлекателен.

— Так и есть.

Этим я заслуживаю не улыбку, а скептический взгляд.

— Большая часть женщин с тобой не согласится.

Было время, когда я сама бы с этим не согласилась. Его красота не подходит для бой-бэнда, он был грубоват, его привлекательность нелегко рассмотреть. Однако, когда я рассмотрела его, меня начало тянуть к нему на первобытном, инстинктивном уровне, и я не могла этому сопротивляться.

Я подозреваю, что Пол сейчас чувствует то же самое.

Мы едим курицу с лапшой, это слишком неудобное блюдо для свидания, но я хорошо обращаюсь с палочками, и он тоже. Я поддерживаю беседу, а Пол, ну, он пытается флиртовать в ответ, неловкий как обычно, но я вижу, насколько он доволен происходящим.

Однако на половине ужина меня настигает мысль: что будет потом?

Как только мы с Тео сделаем свою работу, мы прыгнем из этого измерения навсегда. Я не слишком беспокоюсь о своих других воплощениях, они будут удивлены, оказавшись в Сан-Франциско, на поезде, где угодно, но они достаточно просто смогут найти дорогу домой. Я сомневаюсь, что они в большей опасности из-за войны, чем до этого.

Но Пол, вероятно, догадается, что на самом деле произошло. Он поймёт, что я не его Маргарет. И надежда, которую я вижу в нем сейчас, этот свет в его глазах, когда он смотрит на меня — это будет уничтожено.

Может быть, нет. Может быть, он отреагирует как Тео и его немного успокоит знание о том, что в другом мире я люблю его. Во стольких других мирах…

Нет. Потому что он будет иметь дело не только с разбитым сердцем. Он будет иметь дело с катастрофическим разрушением проекта Жар-птица и последней надеждой этого народа выиграть войну.

Ты заслуживаешь гораздо больше, чем это, думаю я, пока он рассказывает историю о путешествии сквозь линии фронта, покрывающие континент, по пути из Нью-Йорка в детском возрасте. Мы все заслуживаем большего.

Трагедия этого мира — это ещё один грех лежащий у ног Конли.

Но это делаю я. Это я ставлю жизнь Пола выше, чем целый мир.

Нет. Я не буду об этом думать. Я не могу. Война началась задолго до того, как я попала суда, и я не понимаю, как им может помочь Жар-Птица. Они хватаются за соломинку, вот и всё. Я просто… забираю эту соломинку.

Так я говорю себе. Но слова кажутся пустыми.

По меньшей мере я подарила Полу сегодняшний вечер, один вечер, когда его мечты, кажется, сбываются.

Когда мы выходим из ресторана, я просовываю руку под локоть Пола, чтобы идти поближе к нему. Тишина на улицах Сан-Франциско почти жуткая, для меня, но Пол, кажется, ожидает тишины.

Хотя я многое поняла из беседы за обедом, я не получила информации о том, как попасть на базу. Тео вёл себя так, как будто для меня ничего не стоит украсть портмоне Пола посреди обеда. У меня не было спецкурса по краже мелких предметов и искусству изворачиваться.

Только одно решение приходит на ум: остаться с Полом. Пойти дальше, чем мы с Тео хотели бы говорить в открытую.

— С тобой всё в порядке? — говорит Пол. — Кажется, ты мыслями где-то далеко.

— Думаю, так и было, — сосредоточься, напоминаю я себе. У меня не будет второго шанса.

— Я рад сегодняшнему вечеру, — потом он медлит, пытаясь найти правильные слова. — Я имею в виду, что сожалею, что между тобой и рядовым Беком что-то произошло, но я рад, что ты позвонила мне. Что мы провели вечер вместе.

Может быть, он не умеет флиртовать, но по большей части простые слова работают лучше. Неловкое, искреннее удовольствие Пола от моей компании говорит больше, чем любые хорошо подобранные слова. Даже если бы мы встретились сегодня в первый раз, если бы я не была уже влюблена в него, я бы всё равно почувствовала, как по моему лицу расползается улыбка:

— Я тоже.

Пол всё ещё пытается подобрать правильные слова:

— Я не… я не часто так делаю это, выхожу в люди, развлекаюсь.

— С женщинами, ты имеешь в виду? — легко бросаю я, зная, насколько неопытен мой Пол. Потом я понимаю, что здесь это может быть неправдой. Что, если он расскажет о другой девушке, о других отношениях?

Но он говорит:

— Ни с женщинами, и вообще ни с кем. Нам приходится так много работать, что редко остаётся время на что-то ещё. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Может быть и знаю. Однако, эта Маргарет, кажется, находит время для Тео между сменами на заводе.

Мысли о другом Тео отвлекают меня на секунду, но я рывком возвращаюсь к действительности, когда слышу слова Пола:

— Где ты остановилась?

Пол спрашивает, вероятно, думая, не должен ли он проводить меня или подождать со мной автобуса. От любого другого парня это был бы намёк, говорящий, что он не против приглашения в мой номер.

В моём номере Тео, так что это не вариант. Однако, если мы с Полом будем одни, если бы я могла совершенно отвлечь его, у меня было бы время, чтобы осмотреть его вещи, бумажник, и поиграть в Мату Хари, как мне советовал Тео.

Но я не пойду с ним в постель. Ни за что.

С лейтенантом Марковым я думала, что буду навечно заперта в теле Великой Княжны, и из-за этого я действовала по-своему, а не так, как должна была она. И я всегда знала, что Великая Княжна любила его, и, если бы у неё была возможность, она бы провела одну ночь с ним, и это был бы её выбор. Но эта Маргарет ещё не влюблена в Пола, и я не буду заниматься сексом с тем, с кем бы она не стала.

Даже поцелуй — это переход через грань. Этой Маргарет это бы не понравилось, и я поклялась, что никогда не украду первый поцелуй между Маргарет и её Полом. Но это не одно и то же, необходимость, а не только желание. Следуя этому плану, я могу убрать Жар-птицу в сумочку, чтобы он не заметил, целоваться с Полом до зари, а потом поискать информацию о лаборатории, когда он уснёт. Это умное решение, говорю я себе. Тактически верное.

Так и есть. Но я не могу отрицать, что так сильно хочу быть с Полом, что мне почти больно. Если бы я могла просто прижаться к нему, чувствовать его рядом со мной, то на какое-то время я бы не боялась за него. Рядом с Полом я чувствую себя сильной. Целостной.

И мой Пол внутри него — осколок его души.

— Мой отель не так далеко, — тихо говорю я. — Но думаю, что твоя квартира ближе.

Пол останавливается как вкопанный, явно поражённый.

— Я… — почти весело наблюдать, как он пытается подобрать слова. — Ты уверена?

— Я имею в виду… я не могу остаться на ночь. Пока нет. Но я бы хотела побыть с тобой ещё немного, если не возражаешь.

Бывают действительно неприятные парни, которые полагают, что девушка может пойти к парню домой ради чего-то кроме секса, и не постесняются воспользоваться ситуацией за закрытыми дверями. Но Пол не такой, ни в этом мире и ни в одном другом.

— Как пожелаешь.

Я смотрю в его глаза, и надежда, которую я там вижу, когтями раздирает меня. Если бы я только могла сделать так, чтобы он не узнал правду о сегодняшнем вечере.

Пол медлит, потом говорит:

— Это всё ради… мести?

— Мести? — я хочу отомстить Ватту Конли, но откуда Полу это известно?

Я понимаю, когда Пол продолжает:

— Рядовому Беку. За то, что оставил тебя одну в городе.

— Ох! Нет, дело не в этом, — поверит ли он в это? Поверила бы я? — Может быть, поэтому я позвонила тебе. Но я не из-за этого очень хорошо провела сегодня время и не из-за этого хочу остаться.

— Я бы не хотел, чтобы ты сделала что-то, о чём пожалеешь.

Пол, тебе точно нужно быть джентльменом именно сейчас?

— Не пожалею.

— Просто… — он делает глубокий вдох, взвешивая слова, которые собирается сказать. — Знаешь, когда ты мне начала нравиться?

Я не должна этого слышать. Это должна слышать только другая Маргарет. Пол не должен говорить это вслух тому, кто его обманывает. Но я не могу попросить его остановиться.

Он принимает моё молчание за разрешение продолжать.

— Помнишь ангар в Мирамаре, который мы использовали в качестве временной лаборатории? Цемент и голое железо. Я обычно не обращаю внимание на обстановку, но это место нагоняло на меня тоску.

— Это нагнало бы тоску на кого угодно, — говорю я, потому что это кажется правдой.

Пол улыбается.

— Но там было одно незакрашенное окно, помнишь? Где разбитые стёкла много раз заклеивали?

Я киваю, думая, почему Пол запомнил старое окно.

— Ты, наверное, не помнишь, но был день, в самом начале, когда мы убирали ангар и готовили его, вместе с тобой и Джози, в тот день я увидел тебя, стоящей и смотрящей вверх. Я спросил, на что ты смотришь, и ты сказала, на свет. Ты сказала мне понаблюдать за игрой света.

Выражение лица Пола совершенно изменилось, когда он рассказывал эту историю. Неловкость ушла, как будто что-то разгоралось внутри него.

Он продолжает:

— Лучи света проходили под крышей ангара. Ты сказала, что это было прекрасно, что ты хочешь однажды нарисовать это. Всё время, пока мы работали в ангаре, я не забывал смотреть на свет. Иногда мне казалось, что это просто единственный лучик радости, который был у меня. И я думал, если Маргарет смогла найти что-то прекрасное даже здесь, она сможет сделать прекрасным каждый день.

— Это совершенно поразительно.

— Я всегда думал, что если расскажу это тебе, то ты посмеёшься надо мной, — изогнутая улыбка Пола режет меня насквозь.

Наклоняясь ближе, я качаю головой.

— Я никогда бы не стала смеяться над такими прекрасными словами.

— Маргарет, — бормочет Пол благоговейным голосом, его пальцы скользят по моему подбородку, поднимая моё лицо к нему.

Его рот накрывает мой, сильный и тёплый. Все голоса внутри меня, виноватый, беспокойный, неуверенный, замолкают. В моей голове нет больше места ни для чего, кроме него.

Я так по тебе скучала. Мои руки сжимаются на лацканах его форменного пиджака. Он притягивает меня в свои объятия и поцелуй становится глубже, и я чувствую безопасность и успокоение, которое приходит ко мне только тогда, когда я в его объятиях. Вокруг нас ночь такая тихая, что я слышу, как у него перехватывает дыхание, тихий звук удовольствия, когда мы сплетаемся в объятиях. Он проводит рукой по моему плечу, пальцы скользят по моей шее. В любую секунду он прижмет меня спиной к ближайшему зданию, и я хочу этого.

Но вместо этого он продолжает ласкать мою шею, и это так благородно, и мило, и иронично, что от этого я только сильнее хочу его…

… пока его пальцы не смыкаются вокруг цепочки Жар-птицы.

Я дёргаюсь назад, когда он тянет, цепочка рвётся, царапая мою кожу. У меня ещё остается одна Жар-птица (какая? его или моя?), другую сжимает он. Пол делает шаг назад, наполовину повернувшись, чтобы рассмотреть Жар-птицу в своей руке. Пока он смотрит, выражение его лица меняется от неверия к гневу.

У Жар-птицы есть свойство предметов из другого измерения — видимая, осязаемая, но она едва ли будет замечена кем-либо, если на неё явно не указать.

Или если ты уже знаешь о них. Как Пол из этого измерения, который работает в проекте Жар-птица.

— Отдай обратно, — говорю я. Если я собираюсь вернуться домой и спасти своего Пола, мне нужны обе Жар-птицы. — Отдай мне её!

— Ранее мне показалось… — Пол трясет головой. — Я подумал, этого не может быть. Если бы доктора Кейн закончили Жар-птицу, они бы сказали мне. Они не отдали бы её тебе. Но теперь я понимаю. Жар-птица пришла из другого измерения, — когда он снова смотрит на меня, его глаза цвета стали. — Как и ты.

Попалась.

 

Глава 11

— Пожалуйста, — я протягиваю руку к Жар-птице. — Она нужна мне.

— Чтобы вернуться в измерение, из которого ты пришла, — я никогда не видела такого выражение лица у Пола. Большинство людей гримасничают, когда они злятся, как будто ярость меняет их как снаружи, так и внутри. Но не Пол. Он не двигается, становится холодным. Прямо сейчас он словно вырезан из камня.

Пол всегда ценит честность. Поэтому я просто говорю правду.

— Да. Вернуться домой и по многим другим причинам. Не оставляй меня здесь взаперти.

Его челюсть немного расслабляется, и я понимаю, что он не ожидал, что я признаюсь, откуда я на самом деле. И, возможно, в его гневе есть намёк на любопытство, которое я почувствовала, когда впервые путешествовала с Жар-птицей. Осознание того, что это работает, что путешествие между измерениями на самом деле возможно было одним из самых умопомрачительных моментов в моей жизни. Должно быть, и для него тоже.

Может я могу воспользоваться этим. Я рискну.

— Всё, что мама и папа думали, что могут сделать, всё, во что вы верили на что они способны — Жар-птица — это всё и даже больше, — он смотрит на меня и я не могу определить настроен ли он чуть менее враждебно или нет, но он не двигается. Я надеюсь, что могу принять это за хороший знак. — От меня зависят люди. Я должна продолжать идти, на кону стоят жизни. Пожалуйста, не держи меня здесь.

— Как долго ты находишься в нашем измерении? Недели? Месяцы?

— Всего несколько дней, клянусь, — одинокий уличный фонарь неподалеку рисует картину из глубоких теней и ярких линий света, которые показывают его гнев. Интересно, что он видит во мне. — Я была вынуждена прийти сюда.

Взгляд Пола скользит по мне. Я звучу совсем неубедительно.

Поэтому я меняю тактику.

— Мы можем просто сесть и поговорить об этом? Я никогда не хотела причинить тебе боль, Пол. Никогда. Дома, в моём измерении, ты и я лучше ладим, и…

— Как убедительно, — тон голоса Пола понизился градусов на двадцать. — Что мы такие хорошие друзья.

— Конечно. Закономерности между измерениями, то, как они соединяют людей, снова и снова — это как судьба, — мой Пол верил в судьбу ещё до того, как мы начали путешествовать с Жар-птицами. А вот этот, нет.

Он переворачивает Жар-птицу в руке, скорее с любопытством, чем со злостью. Меня поражает осознание: он держит в руке ту вещь, которую пытался создать в течение нескольких последних лет, вещь которая может перевернуть ход этой войны, это сейчас в его руках, и он никогда мне её не вернёт.

— Пожалуйста! — я делаю шаг ближе, но он так смотрит на меня, что я понимаю, что лучше не приближаться.

— Зачем сегодняшний вечер? — спросил Пол. — Подобраться ближе ко мне? Соблазнить меня? В какую игру ты играешь? Почему ты здесь?

— Я здесь, чтобы спасти тебя. Не тебя. Моего Пола, из моей вселенной. Он был расщеплен. Вы ведь уже обнаружили риск расщепления?

— Расщепление сознания во время межпространственного путешествия?

— Да! Именно! — о, благодарность Богу за это, потому что я никогда не смогла бы объяснить теорию, стоящую за этим. — Моего Пола расщепили. Я имею в виду, он был расщеплен нарочно и он никогда не сможет вернуться домой, если я не спасу его, — говорить о нём в третьем лице, обращаясь к нему, кажется странным. Хуже того, это кажется бесполезным. Мои ноги начинают дрожать. Должно быть безумие вываливать на него всё сразу, и я догадываюсь, что Пол мне не верит. В отчаянии я говорю, — Разве ты не догадываешься? То, какой я была с тобой, я не притворялась, не совсем. Я так сильно его люблю.

— Так сильно, что решила соблазнить кого-то другого? — Пол наклоняет голову, изучая меня с отвращением. — Как трогательно.

— Я не собиралась спать с тобой. Кроме того, ты это не кто-то другой! Осколок его души внутри тебя, и это было бы неважно, даже если бы это произошло. Ты — это он, а он — это ты.

Пол вздрагивает, когда я говорю ему об осколке внутри него, но он не отвечает.

— Ты была со мной только потому, что так скучала по нему? Ты хотела лучшего? Почему-то я в этом сомневаюсь. Ты призналась, что из другого измерения. У тебя есть полностью работоспособная Жар-птица, технология, которую мы пытаемся создать здесь в течение долгого времени. Технология, которая нам так нужна. Если ты была в этом измерении больше дня, ты знаешь, как идёт война.

Я киваю.

— В мою первую ночь здесь была воздушная атака.

— Тогда у тебя нет оправдания. Если ты дочь своих родителей и влюблена в другого меня, тогда похоже, что ты находишь нас взаимозаменяемыми, ты должна была немедленно передать эту технологию нам.

Я помню урок, который усвоила, когда была маленьким ребенком, пытающимся обойти правила родителей: попытка перехитрить гениев редко заканчивается хорошо.

Пол делает шаг ко мне навстречу и напоминает насколько он больше и сильнее.

— Ты хочешь изменить свои показания? Или будешь придерживаться первоначальной лжи? Последний метод лучше работает во время допросов. Так нам говорят.

В этом измерении людей готовят к плену и пыткам. Если я стану захватчиком или шпионом, со мной случится что-то страшное. Пол не причинит мне вреда, я знаю, но он может сообщить обо мне людям более жестоким, чем он сам. Я очень далека от всего этого, поэтому у меня осталась только одна возможная защита: правда.

— Нет. Я была с тобой не только потому, что скучала по тебе. Я скучаю по тебе, по нему, хорошо, по нему. Я люблю его. Вот почему я это делаю. Это единственная причина, по которой я это делаю. — Холодный ветер свищет вокруг нас, заставляя меня дрожать. Мы, кажется, единственные люди на всей этой пустынной улице. — Мой Пол действительно был расщеплен против своей воли. Люди, которые это сделали, не вернут его, если я не сделаю то, что они говорят. Они приказали мне… саботировать вашу работу здесь. Разрушить проект Жар-птица, если возможно. Только так они расскажут мне о других измерениях, где спрятаны осколки души Пола.

Пол верит мне. Мне почти жаль, что он это делает.

— Ты здесь, чтобы саботировать нас? — его кулак сжимается вокруг Жар-птицы, металлические углы, должно быть, врезаются в кожу его ладони. Но он даже не замечает этого. — Поэтому ты сегодня со мной сблизилась? Чтобы получить информацию?

Я чувствую себя такой дешевкой, такой ничтожной. Но я восклицаю:

— Чтобы спасти моего Пола? Я бы поступила ещё хуже. Я сделаю всё, чтобы вернуть его домой в целости и сохранности. Что угодно в этом мире, во всех мирах. А это значит, что мне нужна Жар-птица.

Он стоит совершенно неподвижно, достаточно долго, чтобы дать мне надежду, прежде чем он говорит:

— Не так сильно, как мне.

— Пол, пожалуйста.

Но Пол уже отвернулся от меня и начал уходить. Никаких прощаний.

Я хочу броситься за Полом, умолять его, но я уже знаю, что это не принесёт никакой пользы. Если бы я только могла доказать ему, как сильно я люблю его, как хорошо я его знаю.

Поэтому я кричу:

— Ты…ты не ладишь со своими родителями! Ты думаешь, что твой отец плохой человек, и твоя мама не может ему противостоять, так что стараешься держаться от них подальше. Ты мне больше ничего о них не рассказываешь. Ты всегда спишь с высунутой из-под одеяла ногой. И тебе… тебе не нравится порно, потому что ты думаешь, что мужчины и женщины выглядят там ненастоящими, и это убивает твой интерес к этому, хотя для других это одна из самых приятных вещей. Но обнажённые фотографии это другое! Тебе это нравится, — нет, глупая тема для разговора, это делает меня лишь ещё безумнее. — Твой любимый торт шоколадный с карамельной начинкой! Ты любишь скалолазание…

Но у него не было бы времени, чтобы заняться скалолазанием в этой вселенной. Продуктовые карточки не позволяют купить шоколадный торт с карамельной начинкой. Я называю вещи о моём Поле, которые этот не помнит и не понимает.

В действительности я зову своего Пола. Того, кто потерян для меня. Того, кто спрятан в другом человеке, оставившем меня одну в темноте.

Всю дорогу до отеля мне хочется плакать. Или паниковать. Вместо этого я тащусь вперёд, почти онемевшая от шока и отчаяния.

Я все испортила. Мой Пол всё ещё в опасности, и я, возможно, сделала так что не смогу вернуть его обратно. Я бы подумала, что это худшее чувство, которое можно представить, но реакция Пола из этого измерения сжигает меня изнутри. Как соль на рану. Он поймал меня на попытке предать его, моих родителей, всех в этом мире, поймал меня на флирте с ним, который теперь кажется таким дешёвым и глупым.

Одно дело потерпеть неудачу, другое потерпеть неудачу таким образом, что тебе стыдно, что ты вообще пыталась.

Единственная Жар-птица, что висит у меня на шее, принадлежит Полу, так что у меня всё ещё есть этот осколок его души. Немного успокаивает, что он всё ещё в безопасности. Если бы это была Жар-птица, которую собирались разобрать и разбить на составные части для изучения, тогда я бы потеряла его навсегда. Один Пол неосознанно убил бы другого.

Но всё же потерять собственную Жар-птицу — это катастрофа.

Старомодные часы в вестибюле отеля сообщают, что время близится к полуночи, когда я захожу в дверь. Когда я поднимаюсь на лифте, я думаю, что Тео наш последний шанс. Только, как Тео мог бы приблизиться к Полу, особенно теперь, когда Пол будет сомневаться в каждом человеке, которого встретит? Как Тео сможет использовать компьютерный вирус, чтобы разорвать проект на части? Я не знаю, но ему придётся это выяснить.

Когда я вхожу в номер, свет уже погашен. Конечно, Тео уже лёг спать. Он лежит на кровати на боку и его лицо выглядит таким невинным. Это впервые.

Я должна разбудить его. Он должен знать, что всё пошло не так, чтобы помочь мне придумать план Б.

Несмотря на то, что я всё ещё не могу полностью доверять Тео, я знаю, что он нужен мне сейчас.

Вспоминая его реакцию на красное платье, я переодеваюсь в ванной, завернувшись в белый халат, который я захватила. Ткань халата в этой вселенной такая же тонкая и дешёвая, как я и ожидала, и отель, кажется, не считает обогрев одним из удобств для гостей. Так что я дрожу, когда сажусь на край кровати и шепчу:

— Тео?

— Мм, — он слегка шевелится, но затем возвращается в прежнее положение на подушке.

Я кладу одну руку ему на плечо. Оставшаяся Жар-птица свисает из моего халата, когда я наклоняюсь ближе. Кожа Тео тёплая даже через белую ткань его майки.

— Эй. Просыпайся.

Он наполовину разворачивается, открывает глаза и улыбается. Затем он обхватывает меня за талию одной рукой и опускает на кровать.

Я пытаюсь протестовать, но не могу говорить, потому что его рот накрывает мой.

Мы с Тео целовались всего один раз и это был довольно неплохой поцелуй, но это было совсем другое. Этот поцелуй был страстным, жарким, ищущим. Я слишком напугана, чтобы реагировать, и прежде чем я могу заговорить, он переворачивается и оказывается на мне. Это не мой Тео.

— У меня был самый странный сон, — бормочет он, прижимая мои руки к матрасу. — Прости, что я заснул. Позволь мне загладить свою вину.

Он целует меня снова, и я чувствую вес его Жар-птицы на моей груди. Я отворачиваюсь от него.

— Тео, подожди.

— Эй, что случилось? — он отстраняется и опирается на локоть, но в это время его другая рука блуждает по моему телу, небрежно касаясь моей груди, прежде чем остановиться на животе. — С тобой всё в порядке?

— Подожди, — я хватаю его жар-птицу, быстро устанавливаю напоминание, и…

— Ай! — Тео отпрыгивает назад, ударяясь об изголовье кровати. Боль напоминания заставляет его грудь сжиматься, но внезапный прилив воспоминаний, влияет на то, что его глаза становятся шире.

— Ох, я… я просто…я не хотел…ох, дерьмо.

— Всё в порядке, — я так благодарна за то, что он вернулся ко мне, что меня не волнует, что здесь произошло.

Тео, однако, это волнует.

— Послушай, Маргарет, мне очень-очень жаль насчёт поцелуев и рук, и мне очень жаль, что я это сделал.

— Всё в порядке. Ты не был самим собой. Буквально, — я поправляю свой халат, когда сажусь, пытаясь заставить себя забыть всё это.

— Хорошо. Двигаемся дальше, — затем Тео смотрит на моё горло. — Подожди. Ты потеряла Жар-птицу. Где ещё одна?

— Пол забрал её. Тео, он всё понял. Он всё знает и забрал мою Жар-птицу.

Я рассказываю ему историю, ничего не утаивая; я рассказываю Тео, что я чувствовала, что я сделала, от первой улыбки на тротуаре до моего наглого предложения пойти домой к Полу, вплоть до того, что я кричала вещи, которые я знала о моём Поле, когда другой уходил. К концу мой голос дрожит от страха, а не от желания плакать. Я так боюсь за своего Пола, что это затмевает всё.

Наши глаза встречаются, и я знаю, что мы оба беспокоимся об одном и том же. Если бы я попыталась вернуться домой с Жар-птицей Пола, что хранит осколок его души, то я разрушила бы его? Если так, тогда мой выбор жить в этой вселенной или убить Пола.

— Мы должны что-то придумать, — говорю я. — Какой-то способ добраться до Пола, вернуть ту Жар-птицу. Я даже не знаю, с чего нам начать…

— Эй, — Тео берёт мою руку и заключает в свои ладони. — Мы что-нибудь придумаем. Всё в порядке? Не паникуй.

— Я не паникую, — даже когда я говорю это, я боюсь так сильно, что всё моё тело дрожит. — Но я не знаю, что делать.

— Уже поздно. Ты устала, и у тебя была адская ночь. Сейчас тебе нужно успокоиться. Сделай глубокий вдох, попытайся уснуть. Мы разберёмся с этим утром.

— Как я могу спать? Даже если мы сможем заставить Конли рассказать нам о двух других измерениях, которые нам нужно обыскать, мы не сможем спасти Пола и вернуться домой. Не без той другой Жар-птицы.

Пружины матраса скрипят, когда он наклоняется ближе ко мне, и его пальцы сжимаются вокруг моих.

— Если мы выясним, где Пол, и у нас будут только две Жар-птицы, тогда я дам тебе свою. Ты сможешь забрать его домой.

— Но… ты останешься.

— Ты вернёшься за мной, — просто говорит Тео. — Или Пол вернётся. Так или иначе, в конце концов, я вернусь домой.

Он говорит это, зная, как странно быть потерянным в другой версии себя. Зная, насколько опасны могут быть другие измерения.

— Я не могу позволить тебе сделать это.

— Черт возьми, ты не можешь мне запретить. Ты не единственная, кто любит Пола Маркова, ясно? Всё, что ты сделаешь, чтобы вернуть своего парня, я делаю для своего лучшего друга, — он качает головой, в лунном свете, просачивающемся сквозь окно, я вижу его печальную улыбку. — Или ты всё ещё думаешь, что я такой же, как тот другой Тео? Всегда вспоминаешь его?

— Ты — это не он, — говорю я, повторяя это уже в который раз. Может, я наконец-то начинаю в это верить. — Но…имеем ли мы на это право? Саботировать технологию, которая является для них единственной надеждой?

— Они не знают этого. Мы не знаем этого.

— Если есть какой-то шанс, что они правы, тогда я отдаю ставлю жизнь моего Пола выше, чем жизнь любого другого человека в этом измерении.

Тео раздражённо хмурится.

— У меня есть два слова для тебя. Мир и война. Мы не разжигали огонь, Маргарет. Война в этом измерении больше, чем люди, которых мы здесь встретили. Больше, чем эта страна. Может ли Жар-птица помочь им? Возможно. Но из того, что я вижу, ни одно оружие не может выиграть её. Так что мы не можем связывать себя путами, беспокоясь об этих парнях. Мы должны заботиться о себе. Мне нужно лекарство, а Полу нужно стать целым и вернуться домой. Правильно?

Я верю в то, что он говорит. Но чувство вины всё ещё давит на меня.

— Наверное.

Он чуть мягче добавляет:

— А теперь, давай. Попробуй поспать.

Несмотря на то, что я хочу поспорить с ним, я чувствую тяжёлую усталость, ползущую по мне. Я ложусь на кровать на левый бок, чтобы смотреть на лунный свет. Как только моя голова касается подушки, я знаю, что буду спать долго.

Матрас прогибается, когда Тео сползает на пол, но я оборачиваюсь и ловлю его руку.

— Не уходи.

Через мгновение он ложится позади меня, обнимая меня со спины и обхватывая одной рукой мою талию. Это могли бы быть романтические объятия, но это не так. Он просто здесь со мной, достаточно близко, чтобы я могла слышать его дыхание, так что даже во сне я буду знать, что я не одна.

Тем не менее, я не могу остановить свое воображение от блуждания по Сан-Франциско. Я представляю себе ветхое военное жилье, Пола сидящего на краю кровати, одного. Жар-птица лежит в его руке, и он чертовски зол. Но его сердце всё равно разбито.

Глава 12

К следующему утру мы с Тео перешли в стратегическую фазу.

— Первым делом нам нужно понять, говорил ли Пол с твоими родителями, — говорит Тео, одетый в майку и форменные штаны, расчесывая влажные волосы.

— Я думаю, что да, — я размышляю об этом какое-то время, плотнее заворачиваясь в свой помятый халат. — На самом деле, нет. Пока нет. Они здесь не так близки. Кроме того, Пол захочет тщательно всё обдумать, исследовать Жар-Птицу без помех, прежде, чем что-то скажет. Но он им расскажет.

— И скоро. Полу не потребуется много времени, чтобы разобраться в этой штуке, особенно, учитывая, что они уже на грани прорыва, — вздыхает Тео. — Никогда не думал, что буду злиться от того, что мой напарник настолько черт его побери умен, но это так. Неважно. Второй вопрос, поверят ли ему твои родители?

— Может быть? Поначалу, они будут сомневаться. Но как только он сможет показать им саму Жар-Птицу, или схемы, мама и папа поймут, что это. Потом они поймут, что он говорит правду.

— Тогда нам нужно работать быстро.

У нас есть две цели, которых нужно достичь, и они противоположны друг другу. Мне нужно, чтобы Пол доверял мне достаточно для того, чтобы снова отдать мне Жар-птицу, и мне нужно предать его и уничтожить его работу. Нет никакого способа выполнить это одновременно…

…или есть?

— Подожди, — говорю я Тео, спрыгивая с кровати и просовывая ноги в туфли.

Пока я поправляю халат, Тео говорит:

— Куда ты собираешься?

— К телефону!

К счастью, никто не стоит в очереди к телефону, так что он полностью мой. После бесконечной процедуры набора номера с помощью диска, я звоню на военную базу.

— Добавочный, пожалуйста, — говорит скучающим голосом оператор.

— Нет добавочного. Я хочу оставить срочной сообщение Лейтенанту Маркову. В нем говорится: «Встретимся с девять утра на Рыбацкой Пристани». Боже, я надеюсь, что в этом измерении она тоже есть в Сан-Франциско.

Очевидно, это так, потому что оператор говорит:

— Да, Мэ-эм. От кого сообщение?

— Маргарет Кейн. Дочь докторов Кейн.

Это упоминание привлекает внимание оператора, так, как и предполагалось.

— Да, мэм. Мы доставим сообщение сейчас же.

— Спасибо, — говорю я. Повесив трубку, я сразу же бегу в номер, чтобы принять душ и быстро одеться. Нам нужно поторопиться, чтобы добраться до Рыбацкой Пристани вовремя.

По пути туда мы с Тео можем сойти за любую другую пару из этого мира. Он одет в свою военную форму, которую дополняет зеленая матерчатая шапка. Моё темно— синее платье совсем не такое вызывающее, как прошлым вечером, но это облегчение. Красное нужно хранить в стеклянном ящике с маленьким молоточком и надписью «не надевать за исключением чрезвычайных обстоятельств».

Добравшись до рыбацкой пристани, я удивлена, как сильно она похожа на… пристань. Для рыбаков. Вместо знакомых туристических развлечений и вывесок ресторанов я вижу лодки и рыбный рынок. Однако, не все судна — рыбацкие траулеры, некоторые больше похожи на охранные судна с установленными орудиями. Несколько местечек вдоль пристани продают еду, но кроме чрезмерно дорогих бургеров они продают что-то в бумажных пакетах, чтобы люди могли есть на ходу.

— Я всегда думал, что ненавижу нашу версию рыбацкой пристани, — говорит Тео. — Теперь я вроде как по ней скучаю.

— Да, я тоже, — на расстоянии я слышу крики морского льва, по крайней мере, они еще здесь, нежатся на солнце. Не всё изменилось.

Глядя на ближайшие продуктовые лотки, Тео спрашивает:

— Думаю, у нас есть время поискать пончики?

— Как ты можешь думать о пончиках в такое время? — но, если честно, я тоже голодна. В нашем номере нет обслуживания, и, наверное, не было несколько десятилетий.

— Как ты можешь не думать? Ты хочешь, чтобы мы сегодня разработали серьезный план? Нам нужно топливо. И лучше глазированное шоколадом.

Я тепло ему улыбаюсь, и улыбка гаснет в ту секунду, когда я смотрю налево.

Там стоит Пол, засунув руки в карманы, и ждет.

Тео видит его чуть позже. Он вполголоса выругивается, и Пол поднимает бровь.

— Итак, — говорит Пол, — вы помирились. — Очевидно, он не знает, что можно говорить пред Тео.

Понимая это, Тео просовывает палец под воротник футболки, чтобы показать цепочку.

— На самом деле, я приехал с ней.

— Вы пришли сюда вместе, — тон Пола становится горьким. — Как эти вяжется с твоей так называемой любовью ко мне, Маргарет?

— Эй. Прекрати это, чувак, — Тео делает шаг вперед. — Я не с ней, по крайней мере в нашем измерении. Я её друг, и, между прочим, твой тоже. Я пришел сюда, чтобы помочь ей. Чтобы спасти тебя. Ну, еще себя, но и тебя, конечно, тоже.

Пол, явно сбитый с толку тем, как хорошо Тео понимает ситуацию, отрезает:

— Прекратите говорить о нем так, как будто он — это я. Это не так. Мы — два разных человека.

— Хорошо, отлично, конечно, — говорю я. Спорить на эту тему сейчас бессмысленно. Нам нужно прояснить ситуацию. — Я рада, что ты пришел.

Сначала он не отвечает. Потом Пол говорит:

— Я не спал.

Тео издает фыркающий звук, говорящий: «А нам какое дело?». Он слишком агрессивен. Но я догадываюсь, что Пол говорит абсолютную правду. Теперь, когда я оправилась от шока, увидев его, я замечаю щетину на его лице, темные круги под глазами. Я тихо спрашиваю:

— Почему нет?

— Я всю ночь исследовал это — Пол вытаскивает украденную Жар-птицу из кармана. Инстинкты говорят мне броситься за ней, но я остаюсь неподвижной, только протягиваю руку, чтобы удержать Тео. Пол продолжает: — Я снова и снова все анализировал. Я многое узнал, но мне еще во многом нужно разобраться. Другими словами, если ты хочешь получить её, ответ всё еще нет.

— Послушай меня, — я делаю шаг к Полу. — Помнишь, что я сказала прошлым вечером? Этот человек, Ватт Конли, хочет саботировать вашу работу в этом измерении. Если у него не получится, он просто пошлет кого-то другого. Много людей. Конли — такой человек, который не сдается, пока не получит что хочет.

Пол отвечает:

— То есть, я должен тебе сдаться и избавиться от дальнейшего беспокойства?

Тео сужает глаза. Очевидно, он хочет броситься на Пола. Но я просила его отдать мне инициативу, и он держит обещание, ничего не говорит.

— Вот сделка, которую я тебе предлагаю, — говорю я Полу. — В нашем измерении, Тео тоже работает над проектом Жар-птица. Он помог её построить. Если ты согласишься, Тео объяснит тебе как она работает. Он изучит ваши наработки, сделает замечания и все, что потребуется, чтобы подготовить вас к выпуску Жар-птицы самостоятельно.

— Ты физик? — говорит Пол Тео. Очевидное удивление в его голосе почти оскорбительно.

— Эй, может быть сейчас я и работаю с телеметрическими системами, но в моем измерении я научил тебя всему, что ты знаешь, — усмехается Тео. — Ну, почти всему. Кое-что я оставил для себя. Чтобы сохранить превосходство.

Я вмешиваюсь:

— Он может тебе помочь, Пол. Если ты позволишь Тео показать тебе, то ты сможешь разгадать секрет Жар-птицы за день.

Он даже не знает, что ответить на такое выгодное предложение.

— Я уверен, для тебя это тоже выгодно. И… и ты заберешь осколок души Пола. Это всё?

Я качаю головой.

— Нет. Для безопасности этого мира, и чтобы забрать своего Пола, мы должны заставить Ватта Конли поверить, что мы саботировали вашу работу. Но, возможно, это не значит, что нам действительно нужно это сделать. Вы с Тео смогли бы создать видимость?

— Видимость чего? — говорит Пол.

Я не знаю.

— Чего угодно, чтобы это выглядело так, как будто ваши сети уничтожены. Как будто ваши данные стерты вирусом. Если бы у нас было что-то подобное, тогда, когда Конли проверит, он подумает, что вы беззащитны, когда на самом деле вы соберете свою первую Жар-птицу, не успею я добраться до дома.

Пол выглядит даже менее убежденным, чем до этого.

— Ты можешь это сделать?

Тео, понимая, что настало время вступить в игру, кивает.

— С твоей помощью. И еще, насчет подполковника Ватта Конли, который хочет работать с вами? Вам нужно найти способ держать его на сто процентов в стороне. Наш Конли может попасть внутрь него, узнать, что тот знает и понять, что мы всё подделали.

Даже несмотря на то, что по моим догадкам Пол начинает нам верить, он все равно не соглашается.

— Это может быть обман. Может быть, вы направите меня в неверном направлении, дадите мне неверные сведения о конструкции Жар-птицы.

— Ты правда не понимаешь? — сейчас я готова стукнуть его по голове. — Я люблю своих родителей. Я люблю свою сестру. И я люблю тебя. Ты думаешь, я могла бы оставить вас беззащитных в разгаре войны, если бы у меня был выбор? Ну, сегодня утром подумаем о другом варианте. Так что давай все сделаем, хорошо?

— Мы не один и тот же человек, — снова говорит Пол. — Твой Пол и я.

Качая головой, я улыбаюсь.

— Вы похоже больше, чем ты можешь себе представить.

— Хватит выяснять отношения, — говорит Тео. — Ты принимаешь условия, или что, приятель?

Секунду Пол мешкает, потом говорит:

— Пойдемте со мной.

Мы проводим остаток дня на базе, с военным пропуском Тео и статусом моих родителей Полу легко получить для нас доступ. На следующие несколько часов Пол и Тео увлечены особенно интенсивной научной беседой, а я пью ужасный фальшивый кофе и наблюдаю за их работой. Даже на базе, используются настолько примитивные технологии, насколько возможно. Тео царапает самые важные формулы на доске, время от времени отряхивая руки от желтоватой пыли, а Пол пользуется рейсшиной, честное слово. Естественная привязанность Тео к Полу иногда проскальзывает, и я догадываюсь, что они оба это замечают, но не знают, что с этим делать.

Пол притворяется, как будто меня нет, насколько может. Поначалу я думаю, что это из-за того, что он ненавидит меня за то, что я сделала прошлым вечером. Когда проходит время, я начинаю задумываться. Когда он замечает, что наблюдает за мной, то сразу отворачивается, неловкий и неуверенный, это очень похоже на то, как мой Пол смотрел на меня дома, когда мы начали испытывать чувства друг к другу, но не знали, что с этим делать.

Чувства Пола к этой Маргарет слишком сильны, чтобы отмахнуться от них. Даже когда он зол. Даже когда он страдает и испуган. Он всё равно любит её.

Полюбит ли она его когда-нибудь?

Они продолжают беседу. Они запускают вирус Триады на резервной копии данных, которая должна сойти за настоящую. Они работают вместе почти так же легко, как Пол и Тео у нас дома.

Наконец, около двух часов дня, Тео садится прямо и говорит:

— Теперь у тебя есть данные. Еще несколько дней проверок, и вы будете готовы её собрать.

После долгой паузы Пол говорит:

— Спасибо.

Ему это тяжело, я это вижу. Поэтому я говорю:

— Спасибо, что дал нам еще один шанс. Я знаю, что мы его не заслужили.

Он смотрит на меня, и на секунду я вижу тень разочарования, надежды, такой мимолетной в тот вечер, когда её у него отобрали. Несмотря на то, что он, должно быть, чувствует, Пол протягивает мне Жар-птицу. Когда я беру её, он говорит:

— Из данных я понял, что ты говоришь правду о… по большей части. Это заставило меня задуматься о том, что ты говоришь правду обо всем. Если другая версия меня где-то в беде, то я хочу думать, что кто-то придет ему на помощь.

— Это похоже на слова другого Пола Маркова, которого я помню, — улыбается Тео с облегчением.

Полу я говорю:

— Мы хотим вернуть его домой. Но он не только где-то там. Он и здесь тоже.

Он смотрит вниз на свою грудь, как будто осколок души моего Пола может быть спрятан в его собственном сердце.

Я делаю шаг к нему.

— Не нужно так напрягаться. Я не собираюсь залезать к тебе в голову, ничего такого.

— Тео говорит, что метод извлечения тот же, что и для напоминания, — говорит Пол. — Напоминания болезненны, и теперь мне придется принять одно из них. Почему я не должен напрягаться?

Тео прислоняется к стене и пожимает плечами:

— Ты должна признать, в его словах есть смысл.

— Подожди, — я надеваю свою Жар-птицу на шею, потом прижимаю Жар-птицу Пола к его груди. Даже сквозь форменный пиджак, я чувствую тепло его тело под своей ладонью. Когда я поднимаю глаза к его лицу, он смотрит на меня сверху вниз, и я знаю, что мы оба вспоминаем, как мы стояли так же прошлой ночью прямо перед поцелуем.

Или, может быть, я вижу в его глазах осколок души моего Пола. Того, которого я действительно люблю.

Я набираю комбинацию, как научил меня Конли в Италии. Пол дрожит от вспышки боли, но не издает ни звука. Жар-птица, кажется, вибрирует у меня в руке. Вот оно — самое призрачное сердцебиение, доказательство того, что я получила еще один осколок.

— Он у нас, — я тяжело дышу, потом улыбаюсь Тео.

Он улыбается в ответ.

— Два готово, еще два.

Пол испытывает меньше всего энтузиазма из нас троих.

— Я не чувствую себя по-другому.

— Нет? — я думала, что душа моего Пола будет сильнее влиять на него. Однако, этот Пол уже ученый, уже влюблен в меня. Может быть, они слишком похожи с моим Полом, чтобы он почувствовал влияние. — ну, это сработало. Честное слово.

— Ты слишком часто так говоришь, — отвечает Пол без выражения.

Я не хочу оставлять эту вселенную, пока он злится на меня. Это по-детски? Или даже эгоистично? Но все равно я хочу залечить рану, которую нанесла, так же, как хочу залечить другие.

— Всё нормально?

— Вы раскрыли последние секреты Жар-птицы. Так что мы на равных, — говоря это, Пол не улыбается. — В следующий раз, подумай о том, чтобы просто попросить то, чего тебе нужно, вместо того, чтобы обращаться со мной как с дураком.

Это неприятно, но, возможно, я это заслужила. Я говорю мягким голосом:

— Бывай там, ладно? С твоей Маргарет, я имею в виду. Никогда не знаешь, когда всё может измениться.

— Эй. Я тоже здесь, — протестует Тео.

— Извини, Тео, я просто имела в виду… Пол, я говорила тебе, что есть такая вещь, как судьбы. Она снова и снова сводит нас вместе, измерение за измерением. Судьба тебя не подведет.

— Хотел бы я этому поверить, — Пол встает и подходит к двери. Очевидно, время откровений окончено. — Кто-нибудь из охраны покажет вам выход.

— Зачем выходить? Мы с Маргарет можем уйти прямо отсюда. Тогда ты сможешь объяснить нашим более несведущим версиям какого черта тут происходит, потому что, поверь мне, они захотят знать.

Пол открывает дверь:

— Я не хочу смотреть, — тихо говорит он. — Я сразу же вернусь за вами. Но когда вы… когда все вернется к тому, как было, я не хочу это видеть.

Он имеет в виду, что не хочет наблюдать момент, когда Тео и я из этого мира снова будем смотреть друг на друга с любовью.

Я выхожу, зная, что Тео последует за мной, и я не позволяю себе еще раз взглянуть в лицо Пола.

Когда мы с Тео остаемся одни в коридоре, под аккомпанемент пишущих машинок, стучащих за дверьми кабинетов, он говорит:

— Посмотри на всё с хорошей стороны, детка. У нас Жар-птица. У нас есть хорошая история для прикрытия. Это прогресс.

Чтобы ответить, мне приходится проглотить ком в горле.

— Конли может обнаружить, что мы не саботировали их, — даже перед тем, как предложить этот план, я понимала риск. Теперь он нависает над нами, отбрасывая тень на мои надежды.

— Да, может. Но мы можем представить всё так, как будто Пол обманул нас, что-нибудь в таком роде. И если Конли из этого мира никогда не узнает правду, нам это может сойти с рук.

— Он когда-нибудь узнает, разве нет?

— Когда-нибудь может быть очень нескоро, — Тео открывает дверь, и мы выходим наружу. Он бросает взгляд через плечо в том направлении, откуда мы пришли. — Это Пол — крепкий орешек, да?

— Нет, просто ему больно, — я думаю о том, как он смотрел на меня вчера ночью, с надеждой, с обожанием, наполовину влюбленный, и я еще больше чувствую себя скунсом.

Но в одном Тео прав. У нас есть Жар-птицы. Насколько Конли осведомлен, мы сделали свою работу. Еще одно измерение, еще одно измерение и одно предательство. Тогда и только тогда мы вернемся в главный офис и узнаем, в какой вселенной спрятан последний осколок души Пола.

— По меньше мере, у нас теперь есть кое-что, что можно использовать против Конли, — это мысль, за которую я держалась с начала нашего путешествия, что я найду способ обмануть Конли, что вместо того, чтобы просто выполнять его приказания, я обращу его план против него. — Конли хочет монополизировать возможность передвигаться между измерениями. Теперь мы гарантировали, что это не произойдет.

Тео медленно улыбается.

— Вот он, бойцовский дух. Теперь, как мы узнаем, куда направляемся?

Я быстро осматриваю Жар-птицу у себя на шее, второй набор координат разблокирован. — Да, сейчас перешлю тебе данные. Миссия ноль-пять выполнена. Пойдем.

Тео медлит.

— Целый другой мир, — когда я выразительно смотрю на него, он качает головой. — Я знаю, что в этом смысл. Но я только сейчас начал верить, что это место — настоящее.

— Скоро оно будет казаться страшным сном, — подбадриваю я его.

— Я не знаю, — говорит Тео, беря Жар-Птицу в руку. — У этого места — свои преимущества.

Наши глаза встречаются, и я понимаю, что он вспоминает, как мы целовались прошлым вечером.

Но в ту же секунду Жар-птица вырывает нас из наших тел, из этого мира, навсегда.

Глава 13

Когда я вселяюсь в себя, я иду по многолюдному тротуару и почти путаюсь в своих ногах.

Мускулистый парень в майке Янки врезается в меня сзади.

— Эй, это тротуар. Для ходьбы. Понимаешь?

Еще один голос рядом бормочет:

— Туристы.

Я прижимаюсь к ближайшему зданию, где я не буду никому мешать. Где я оказалась на этот раз? Дневной свет, и вазу, сотни людей и по крайней мере три тележки с едой только на этом участке тротуара.

Я смотрю и начинаю улыбаться, потому что, хотя я никогда не была здесь раньше, я точно знаю, где я нахожусь.

Таймс Сквер.

Гости города несут сумки с покупками или записывают все на свои смартфоны, в то время как местные жители в деловой одежде идут в два раза быстрее, чем кто-либо другой, быстро входят и выходят. Хотя я слышу автомобильные гудки поблизости, улица прямо рядом со мной, кажется давно закрытой, все это пространство заполнено столами для пикника, где люди едят и болтают. Надо мной высокие здания с рекламными щитами размером с мой дом, и так много сверкающих огней, что они сияют даже в середине дня. Рядом с новостной лентой прокручиваются заголовки, такие как:

ПРЕЗИДЕНТ И ПЕРВАЯ ЛЕДИ СОВЕРШАТ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ВИЗИТ В БРАЗИЛИЮ

NISSAN И TOYOTA ОБЪЯВЛЯЮТ О СЛИЯНИИ

ПАРЛАМЕНТ ВЕЛИКОБРИТАНИИ ГОЛОСУЕТ ЗА ВСЕОБЩИЕ ВЫБОРЫ

ОБЛАДАТЕЛЬ ОСКАРА ХЬЮ ДЖЕКМАН ВЫПИСАН ИЗ БОЛЬНИЦЫ

Все они выглядят достаточно знакомыми, за исключением того, что я не думаю, что Хью Джека получил Оскар в моём мире. Помимо того, что я в Нью-Йорке, это измерение не сильно отличается от моего собственного. Во всяком случае, это лучше, чем тот пустынный мир, который мы оставили позади.

На мгновение я вспоминаю, как Пол прощался со мной там с недоверием в глазах. От одной мысли об этом внутри меня всё горит. Нет, я больше не хочу видеть эту вселенную войны.

Моя одежда кажется точно такой же, как у меня дома, хотя тёмно-зелёное платье и оксфорды на низком каблуке и шнуровке немного более модные, чем я ношу обычно. У моего бедра висит сумка, перекинутая через плечо, и я начинаю рыться в ней в поисках подсказок. Ключи, блеск для губ, жевательная резинка: всё это говорит мне, что Clinique и Trident существуют и здесь. Внутри серебряного кожаного кошелька я нахожу удостоверение личности штата Нью-Йорк, но не вижу водительских прав, зато мой адрес напечатан там, поэтому теперь я знаю, что живу на восемьдесят третьей улице. Также я нахожу жёлтую и голубую карточки, который я полагаю, используются в метро. Немного налички, футляр для солнцезащитных очков и тут я понимаю, что очки у меня на голове, и да. Мой смартфон.

Он хочет код для разблокировки. Дома я использую день рождения Джози, поэтому я набираю его и, бам, я в деле. Может быть, я должна быть менее предсказуемой, но я не могу перестать улыбаться.

Прежде всего, я захожу в контакты и перематываю к мужским контактам. Затем до буквы П. Пол там не указан.

Я даже не знаю его в этой вселенной? Это Нью-Йорк, в нашем мире именно там родился Пол. Поэтому он должен быть здесь, не так ли? Если я не могу добраться до Пола Маркова в этом измерении, как я смогу спасти следующую часть его души?

Может быть, я просто ещё не встретила Пола в этом мире, напоминаю я себе. Или, возможно, я уже знаю его, но мы недостаточно близки, чтобы обмениваться номерами. Пол работал с моими родителями почти год, прежде чем я записала его номер в свой телефон, мне не нужно было связываться с ним самостоятельно, и даже если бы я хотела, то он был в моём доме почти каждый день. Переписка с ним не была приоритетной задачей.

Тугая катушка страха внутри меня медленно расслабляется. Паниковать ещё рано.

Успокоившись, я просматриваю остальные контакты. Есть мама, папа, Джози и да, Тео, он в Нью-Йорке, поэтому нет необходимости использовать локатор на Жар-птице, но именно в этот момент мой телефон жужжит и появляется напоминалка из календаря: фильм в AMC на 42 улице. Похоже, это через пятнадцать минут.

Как оказалось, я всего в паре кварталов от сорок второй улицы. Поэтому я спешу через толпы людей, таращащихся на знаки, туристов и магазины Hello Kitty. Очевидно, что я предпочла бы провести следующие пару часов, изучая это измерение, а не сидеть в кинотеатре, но, если я собираюсь заменить Маргарет из этого мира, я не должна срывать её планы без веской причины.

Когда я добираюсь до кинотеатра, я не уверена, стоит ли заходить или же ждать снаружи, пока кто-то меня узнает, но тогда я слышу женский голос с английским акцентом:

— Маргарет! Вот ты где!

Я поворачиваюсь и вижу Ромолу.

Каким-то образом мне удается скрыть свое удивление. Это определенно она, те же тёмные золотые волосы, та же квадратная челюсть и упрямый подбородок. Мы сталкивались друг с другом в паре миров, но никогда прежде мы не были друзьями. Но, однако, Ромола подходит ко мне с улыбкой на лице. Вместо дорога и гламурной одежды, которую она носила в лондонской вселенной, она в обычных джинсах и свитере. Когда она подходит ко мне, она улыбается и держит свой телефон, показывая штрих-код.

— Так как ты опаздывала, я пошла вперёд и купила нам билеты.

— Спасибо, — говорю я, не зная, что сказать.

К счастью, Ромола меня опережает.

— Ты можешь загладить свою вину, купив попкорн. И М&Мs! Они очень вкусные, если их смешать.

Её присутствие здесь было настолько странным для меня, что я не могла этого объяснить. Я встречала её раньше, но никогда хорошо не знала. Я думала, что Ромола — это случайность, совпадение. Не тот человек, который должен много значить для меня.

Точно так же, как Пол должен быть везде со мной, а его нет.

Фильм оказывается тем, который я хотела посмотреть ещё дома и Ромола права о смеси попкорна с M&M. Так что к тому времени, когда мы выходим из театра поздно вечером, моё настроение улучшилось. Этот мир не опаснее моего собственного, ведь мама, папа и Джози живы и здоровы и меня ждёт текстовое сообщение от Тео, в котором говорится, что он живёт в Алфавитном городе и направляется ко мне.

— Сегодня важный ужин не так ли? — улыбка Ромолы становится озорной, когда она говорит это. — Ты должна будешь мне всё рассказать.

Максимально небрежно, я спрашиваю:

— Что именно ты хочешь узнать?

— Давай подумаем. Самый неловкий вопрос, который зададут ему твои родители. И если он будет выглядеть испуганным или даже неуверенным, сфотографируй его если сможешь, хорошо? Я не могу дождаться, когда мой большой плохой босс попадет на допрос к твоим родителям, — шутит она и при этом не шутит, но её ликование при мысли об этом ужине вполне реально.

Значит, в этом мире мы познакомились через её босса? Может быть, она работает на другого ученого мирового класса и это может объяснить, как мы с Ромолой дружим. Прямо сейчас она смотрит на меня, и я не уверена в том, что могу ей сказать, поэтому импровизирую.

— О, конечно, я сниму его лицо крупным планом. Он этого не заметит.

Сарказм достаточно хорошо скрывает моё невежество. Ромола просто смеётся.

— Хорошо, хорошо, мы поговорим на следующей неделе, и ты сможешь рассказать мне всё об этом.

— Окей.

Ромола обнимает меня перед отъездом. Каким-то образом мне удаётся непринужденно обнять её в ответ. Затем я иду к ближайшей станции метро и трачу время на поиск в смартфоне, пока не нахожу приложение, которое подскажет мне, как добраться до адреса на общественном транспорте.

Для записи: Нью-Йоркское метро ещё отвратительнее, чем электрички в районе залива. Я не думала, что это возможно. Однако так быстрее, потому что уже через 10 минут я смотрю на высотный жилой дом, где я, по-видимому, живу. Человек в форме у двери улыбается мне.

— Мисс Кейн. С возвращением. Как прошёл ваш день?

Должно быть это швейцар.

— Отлично, спасибо, — успеваю сказать я, прежде чем нырнуть внутрь здания, похоже, большего этот разговор не требует.

Квартира 28G должна быть на двадцать восьмом этаже, поэтому я поднимаюсь на лифте. Когда я иду к двери квартиры, я слышу слабые звуки «Здесь восходит солнце» в коридоре и ухмыляюсь. Папа дома.

Я захожу в квартиру, которая даже меньше, чем дом, который у нас был в военном измерении, но в отличие от того места, я сразу узнаю наш дом. Комнатное растение висит на крючке в одном углу, а его длинные лозы тянутся вдоль подоконников. Стопки книг и бумаг лежат на столе и полках. Стены окрашены в солнечный жёлтый цвет, а на кожаном диване сидит мой отец с ноутбуком на коленях и что-то печатает.

— Вот ты где, — говорит мама, когда папа смотрит на меня достаточно долго, чтобы улыбнуться. Она выходит из комнаты, которая должна быть её спальней, одетая в достаточно простое тёмно-синее платье-футляр, но довольно причудливое для кого-то, кто обычно носит джинсы и вязаные свитеры. Склонив голову, она надевает серьгу и говорит:

— Я не думала, что ты вернёшься до обеда.

— Но я здесь. Эй, ты хорошо выглядишь.

Мама вздыхает.

— Я не хочу, чтобы Джози думала, что мы не воспринимаем это всерьёз.

— Жаль, что я не могу поверить, что она воспринимает это всерьёз, — говорит папа, не отводя глаз от компьютера. — Честно. Спустя всего два месяца?

— Ну, Генри. Мы приняли это решение меньше чем через день, — моя мама кладёт одну руку на плечо отца, и он закрывает свой ноутбук, чтобы улыбнуться ей. Она продолжает:

— Скорость их ухаживания — это не проблема. Или не была бы проблемой, если бы я понимала, кто он. Но в нём есть что-то неуловимое. Что-то скрытое. Мне это не нравится.

— Сегодня у тебя есть шанс допросить его, — говорит папа. — Не думайте, что я не воспользуюсь этим, независимо от того каким шикарным будет ресторан.

— Ты говоришь, как полицейский, преследующий подозреваемого, — мама наклоняется и целует его лоб. — Хорошо.

Точки не трудно соединить. Джози встречается с каким-то серьёзным боссом Ромолы. Меня это не радует, потому что Джози либо помолвлена с ним, либо вот-вот будет. Обычно количество парней моей сестры превышает качество, она не создана для отношений, но многие парни любят те же экстремальные виды спорта, которыми занимается она, поэтому она всё время встречает кого-то нового. Джози всегда клялась, что будет серьёзно относиться к парням только после того, как поймёт, где она будет, в профессиональном смысле слова. Я не хочу жертвовать своими мечтами ради кого-то, сказала она однажды. И я не хочу, чтобы ему пришлось пожертвовать своими мечтами ради меня. Это жестко, но это Джози.

Но, однако, какой-то парень завоевал её всего за два месяца? Я должна увидеть этого человека.

— Через сколько мы выходим? — спрашиваю я.

Папа говорит:

— Через тридцать минут или около того. Я должен проверить ещё несколько контрольных, не так ли? Скажи «нет».

— Да, — кричит мама из своей комнаты. Папа вздыхает.

Я нахожу свою комнату с первой попытки и с облегчением выдыхаю, когда вижу картины на стенах. Мой стиль здесь почти такой же, как дома: очень реалистичный, за исключением используемых цветов. Здесь я придерживаюсь приглушённой, ограниченной палитры для каждого портрета, придавая законченной работе определённое настроение. Картина Джози светится красными и розовыми цветами, мамина серебряными и синими, папина солнечными и золотыми и… тут Тео.

Для его портрета я использовала бронзовую и оранжевую краски, цвета земляных оттенков, но каким-то образом искрящиеся. Его тёмные глаза, кажется, сияют, когда он смотрит с этой картины.

Я не вижу портрета Пола.

Расстроенная, я запускаю поиск на своем планшете. «Пол Марков, физик» — нет результатов. Как и «Пол Марков, учёный.»

Мой страх возвращается. Разве Пол может не быть учёным в мире, где он мог бы быть? В таком измерении, как наше, разве он не будет заниматься физикой, как раньше? Кажется, ничто не могло удержать его от этой судьбы, если только он серьёзно не болен, или его родители не эмигрировали из России.

Как я могу найти его, если он в России? Там его имя настолько распространено, что его можно назвать Джоном Смитом. Кроме того, как я вообще туда доберусь?

Пробую ещё раз, с его именем и днём рождения. Появляется изображение на веб-странице какой-то школы, несколько лет назад, но я улыбаюсь, когда вижу это. Этому парню в клетчатой рубашке, не больше десяти лет, но я бы узнала его где угодно. У Пола нет фотографий из детства, поэтому я никогда не видела его маленьким мальчиком. Конечно, он был совершенно очарователен. Мои пальцы скользят по экрану, очерчивая его детское лицо.

Затем я понимаю, что эта школа здесь, в Нью-Йорке, и смеюсь вслух от облегчения.

Довольная, я ищу немного больше информации в интернете. У него нет учётной записи в Твиттере или в чём-то подобном, но его нет и в моём мире. Ни в одном из университетов он не числится студентом. Он, похоже, не участвует ни в одном из скалолазных или туристических клубов, которые я могу найти в этом районе.

Наконец, я нахожу страницу Facebook со скрытыми записями. Единственная фотография, которую я вижу, показывает его сбоку, смотрящим в сторону от камеры, похоже, что Пол вырезал изображение с какой-то другой фотографии. Как бы плохо это ни было, я узнаю его где угодно, даже здесь, где он носит кожаную куртку, которая кажется совершенно непохожей на всё, что у него есть. Те же серые глаза, те же широкие плечи. Я присматриваюсь, ища это потерянное, одинокое выражение, которое всегда на его лице, но тени на картине делают его лицо нечитаемым.

Мне легко представить эту фотографию в военной вселенной; что-то в линиях его кожаной куртки напоминает мне о его военной форме. Его поражённое лицо, когда мы с Тео уходили… Я причинила ему столько боли, дав ему надежду, а потом разрушила её. Может быть, у меня не было другого выбора, может быть, ситуация сложилась к лучшему. Но от этого не легче думать о ранении Пола за Полом, в мире за миром.

Постарайся не облажаться в этот раз, говорю я себе.

Легче сказать, чем сделать. Без какой-либо школы или работы, перечисленных у Пола, у меня нет возможности организовать случайную встречу. Каким-то образом я должна заставить его связаться со мной.

Приходит вдохновение, и я открываю сообщение Полу в Facebook. Мгновение пожевав нижнюю губу, я набираю: «Привет, мы никогда не встречались, но у нас есть общие друзья.»

Альтернативные версии его в других измерениях считаются «общими друзьями», верно?

«Вообще, все говорят, что мы с тобой должны как-нибудь познакомиться. Как насчет этой недели? Мы могли бы встретиться…»

Где? Я ещё не очень хорошо знаю Нью-Йорк. Но я знаю, где мои родители преподают, даже не спрашивая. Взросление в окружении студентов-физиков означает, что ты постоянно узнаешь о лучших учебных заведениях мира.

" — в кампусе Колумбийского университета и выпить кофе, если хочешь. Надеюсь это тот самый Пол Марков. Если это не так, извини за ошибку!»

Это сработает. Даже если Пол не будет заинтригован идеей свидания вслепую, он, вероятно, ответит, только чтобы спросить, кто из его друзей пытается его подставить. Затем я продолжу общение, задавая случайные вопросы, которые расскажут мне что-то о Поле из этого мира, и я смогу использовать эту информацию, чтобы найти его.

И кто знает? Может, ему понравится идея свидания вслепую.

Я прижимаю колени к груди, но моя улыбка исчезает, когда я напоминаю себе о другой причине моего пребывания здесь. Ватт Конли не посылал меня в это измерение искать Пола с помощью латте. И даже не для того, чтобы получить следующий осколок души Пола.

Он послал меня сюда, чтобы предать моих родителей, и на этот раз я не могу рисковать и притворяться. На этот раз я причиню им боль по-настоящему.

Моё тёмное поручение тяжело давит на меня, когда мы втроём едем в лифте, чтобы поужинать с Джози и парнем всей её жизни. Видимо, это действительно важно, потому что мой отец никогда бы не надел галстук на свадьбу, похороны и даже вручение гранта.

— Мы должны были настоять на выборе ресторана, — говорит папа во время поездки на такси через Центральный парк. — Возможно, вьетнамский ресторан за углом. Мы все были бы расслаблены, и десять к одному, что там была бы еда получше.

— Если он приглашает, то логично, что он должен выбирать ресторан, — мама смотрит в окно машины на темнеющее над головой небо. День начал переходить в ночь. — Мы узнаём о людях, наблюдая за их выбором, Генри. Чем больше контроля мы отдадим в этой ситуации, тем больше узнаем о нём.

Я вклинилась между ними двумя в середине заднего сиденья с каким-то неприятным телевизионным каналом на маленьком экране, в который у меня упираются колени.

— Насколько это далеко?

— Без понятия, — ворчит папа. — Никогда в жизни не беспокоился о том, чтобы пойти куда-нибудь в таком роскошном виде, и мой двоюродный дед был виконтом, ты знаешь.

Мама улыбается.

— Посмотри на это с другой стороны, Генри. Теперь мы знаем, куда отвезти Сюзанну в следующий раз, когда она посетит Манхэттен.

Я чувствую совершенно нелогичный скачок удивления при новости о том, что тётя Сюзанна, которая погибла в военной вселенной, жива и здорова. И, конечно, они должны отвезти её в самый модный ресторан в Нью-Йорке. Чем более вычурным и пафосным он будет, тем больше шансов, что тёте Сюзанне он понравится. Мне едва удается сдержать смех.

Но родители, когда они ведут себя так глупо и легкомысленно, и когда они так без ума друг от друга, мешают мне думать о предстоящей задаче.

Я обнимаю себя и вжимаюсь в сидение.

Ресторан находится на границе Центрального парка. Он расположен в величественном здании кремового цвета 1910-х годов, которое не демонстрирует тот статус, который у него есть. Когда мы идём к входной двери, я вижу, что кто-то стоит рядом и ждёт, когда он поворачивается, я узнаю Тео.

— Привет, — кричу я. Я собираюсь поднять руку, чтобы помахать, но это ранит меня, что, если он здесь, потому что он жених Джози?

Это безумие. Они никогда не были больше чем друзьями, никогда, даже несмотря на то, что он ближе по возрасту к ней, а не ко мне. Но это новое измерение, с новыми правилами. Поэтому он в моих телефонных контактах? Потому что я подружилась со своим будущим шурином?

Мама улыбается ему.

— Тео. Я так рада, что ты смог прийти.

— Рад быть здесь, — говорит Тео. Я могу сказать, что он пытается понять, насколько хорошо он знает моих родителей в этом измерении.

Ответ приходит, когда папа шлёпает его по плечу.

— Тебе нужно отдохнуть от диссертации и кроме того, нам нужна объективная точка зрения. Мы никому не доверяем так, как тебе.

Тео не может понять о чём они говорят, и я вижу это по его взгляду. Поэтому я прихожу к нему на помощь, говоря:

— Мы не можем позволить Джози выйти замуж за кого попало, ты же понимаешь.

Он еле сдерживает смех и удивлён так же, как и я, при мысли о том, что Джози собирается обручиться. Мои родители этого не видят, поскольку уже заходят внутрь. Тео берёт за руку меня, а я его. Он шепчет:

— Видела Пола?

Только на экране компьютера. Я качаю головой. Объяснять мой план придётся позже.

Мы входим в тихое место, тщательно освещённое и прекрасно украшенное кремовыми цветами и золотом, я бы поняла, что он безумно дорогой, даже если бы папа не сказал мне это. Ковёр под моими ботинками кажется таким же плюшевым, как если бы я шла по облакам. Тео использует свою свободную руку, чтобы поправить свой мега-ироничный галстук из 80-х с клавишами пианино, это место достаточно причудливо, чтобы даже его заставить нервничать.

Джози поднимается со своего места, чтобы поприветствовать нас. На ней струящиеся шёлковые брюки и свитер с воротником-хомутом, который, несмотря на свою элегантность, всё ещё выглядит как то, что моя сестра могла бы носить. Так что Джози такая какая есть, думаю я, а потом останавливаюсь. Тео делает резкий вдох, когда мы видим, кто сидит рядом с ней…

…жених моей сестры — Ватт Конли.

Глава 14

Джози берёт Конли за руку, её лицо при этом светится.

— Это Ватт. Ватт, позволь представить моих родителей, доктора Софию Коваленко и доктора Генри Кейна, плюс мою сестру Маргарет и ассистента моих родителей Тео Бека.

— Приятно познакомиться, доктор Коваленко, доктор Кейн. И Маргарет, и Тео. Я так рад, что вы смогли прийти сегодня.

Манеры Конли лучше, чем обычно. Если бы я не знала, что он на самом деле манипулирующая властолюбивая змея, я могла бы поверить, что моя сестра обручилась с хорошим парнем.

Пока мои родители ведут светский разговор с «счастливой парой», мы с Тео занимаем свои места. Я наклоняюсь к нему и тихо шепчу:

— Что делает Конли?

— С этого ракурса я вижу то, чего не видят твои родители, а именно то, что он позволяет твоей сестре щупать его задницу.

Как-то мне удается не потерять дар речи.

— Я имею в виду, почему он преследует Джози? Какую игру он ведёт? И если Конли так хорошо ладит с моей семьей в этом измерении, почему он послал нас сюда?

Тео приподнимает бровь.

— Вот это хороший вопрос.

Я внимательно смотрю на Конли, изучая его шею и грудь. На нём костюм, который не очень хорошо посажен по фигуре, поэтому он по-прежнему подходит к его изображению «Плохой парень — чудо из силиконовой долины», но едва заметный отблеск ткани дает понять, что его пиджак, вероятно, стоит столько же, сколько некоторые автомобили. Меня больше всего интересует отсутствие складок на его рубашке и выпуклости под шелковым галстуком.

На нём нет Жар-птицы.

Конли не обязательно носить её все время, как только ты стабилизируешься в измерении, ты можешь снять Жар-птицу и отложить её в сторону на неопределённый срок. Но я никогда не снимала свою Жар-птицу больше, чем на пару секунд, только по необходимости, и никто другой не путешествовал так через мультивселенную.

Кроме того, он не показал никакой искры признания, когда увидел нас. Конли любит свою власть над людьми, любит хвастаться, когда у него есть преимущество. Итак, я предполагаю, что мы сели ужинать с Ваттом Конли из этого мира без каких-либо пассажиров из других измерений.

Это значит, что его роман с Джози настоящий.

Все усаживаются. Я стесняюсь, прежде чем развернуть свою салфетку в виде лебедя-оригами. Эта скатерть сделана из ткани лучше, чем большая часть моей одежды. И когда официант даёт нам меню, я, скользя по нему взглядом, понимаю, что там нет цен.

Тео бормочет:

— Если хочешь спросить, то ты не можешь себе этого позволить.

Я бы посмеялась, но я слишком занята наблюдением за Конли и Джози.

— Ну, я рассказывала вам, Ватт и я познакомились, когда я согласилась помочь с его последней игровой системой, — начинает Джози. С каких пор она занимается программированием? Её следующее предложение отвечает на этот вопрос. — Компании нужен был кто-то для серфинга в волновом бассейне, чтобы они могли изучить кинестетику тела и виды движений. У них уже был парень, но, когда они заговорили о женщине-серфере, я подумала, почему бы и нет. Я хотела бы посетить район залива, и я подумала, что я могла бы также получить деньги за то, чем я займусь на выходных в любом случае ради своего удовольствия.

И тут вмешивается Конли

— И я приехал туда, чтобы посмотреть, как продвигается проект.

— У вас было на это время? — спрашивает папа, достаточно дружелюбно. Он единственный из нас, кто совершенно непринуждён в этих сложных условиях, ну, помимо самого Конли. Даёт знать о себе дворянское прошлое моего отца. — Я думаю, что с работой в Контек вы должны быть слишком заняты для таких вещей.

Я делаю мысленную заметку. Его компания здесь не Триада, а Контек.

— Я занятой человек, — признается Конли. — Но время от времени я стараюсь заглядывать в разные проекты и команды внутри моей компании.

— Чтобы они не расслаблялись, да? — говорит Тео.

Конли награждает его таким взглядом, словно не может понять, почему аспирант чувствует себя так свободно, задавая ему подобные вопросы. Но Конли продолжает говорить.

— Независимо от того, что привело меня туда в тот день, я благодарен. Потому что в ту минуту, как я увидел Джози на доске для серфинга: она выглядела такой счастливой, такой уверенной, как будто она проводила лучшее время в своей жизни, ну, я думаю, именно тогда я понял, почему они называют это любовью с первого взгляда.

Ох, меня сейчас вырвет.

— Вы знаете меня, — говорит Джози. Она разговаривает со всеми нами, но смотрит на маму. — Я никогда не хотела, чтобы меня сдерживали, и я никогда не хотела сдерживать сама. Ватт уже многого достиг. Я не могу удержать его от его цели. Я не уверена, что это вообще возможно.

Конли улыбается, кладёт одну руку на её плечи, чуть приобнимая. Его взгляд на мгновение уходит в сторону, для того чтобы позвать официанта.

Джози продолжает

— Я не брошу Скриппс. Я всё ещё собираюсь получить докторскую степень по океанографии. И потом Ватт говорил о финансировании экспедиции в Антарктиду, где я могла бы поработать над исследованием железа, о котором мы говорили, папа.

— Серьёзно? Какую методологию ты выбрала? — поинтересовался папа. Он никогда не жалел, что оставил океанографию ради чистой математики, отложив свою собственную многообещающую карьеру, чтобы поддержать маму, но он всё ещё настоящий ботаник в этом.

Официант возвращается с шампанским. Кивнув, мама даёт официанту понять, что мне тоже можно налить бокал. Особый случай и всё такое. Хотя мама и папа не прикасаются к спиртному. Они вообще особо не пьют и кроме того, несмотря на улыбку на мамином лице и взволнованные вопросы отца, я могу сказать, что они анализируют Ватта Конли каждую секунду.

Я делаю глоток, чтобы скрыть свой дискомфорт от всей этой ситуации. Вздохнув, Тео тихо говорит:

— Я думаю, что Конли серьёзен.

Он говорит о любви к Джози.

— Этот возможно, — пробормотала я. — Но это не значит, что другой не использует это в своих интересах. — Тео кивает.

Остаток вечера похож на галлюцинацию: наполовину мечта, наполовину кошмар. Мечта в том, что тут идеальная тишина, воздушное элегантное пространство и еда на вкус похожа на то, что подают на небесах в большинстве религий. А кошмар, потому что рука Конли держит руку Джози или обёрнута вокруг её плеч весь вечер. Как будто она принадлежит ему.

Но я не могу отрицать энергию, которую они излучают. Джози смеётся, когда рассказывает свою историю о том, как учила его кататься на водных лыжах, он загорается, когда говорит о том, как она заставляет его перестать думать о бизнесе всё время и на самом деле учит наслаждаться жизнью. И я замечаю комплименты, которые он ей говорит. Конли никогда не называет её красивой или милой, или любимой из тех общих терминов, которые на самом деле не имеют отношения к моей немного грубоватой сестре. Он говорит, что Джози динамична. Что она преисполнена цели. Прежде всего, что она сильна.

Должна признать, он знает настоящую Джози. Может, он даже действительно любит её.

Молча я решаю перестать думать о нём как о «Конли» и вместо этого думаю о нём как о «Ватте». Это не значит, что я доверяю Ватту, даже близко нет, но это напоминает мне, что он не тот же парень, что похитил и травмировал мою семью. Я должна оценить его самостоятельно.

Десерт представлен в виде сорбета разных вкусов, о которых я никогда даже не слышала раньше: зелёный чай, крем-брюле, даже свекла и лайм. Предварительно я пробую свеклу и лайм, что на самом деле довольно неплохо на вкус, а затем почти задыхаюсь, когда Ватт спрашивает:

— Так как продвигается проект Жар-птица?

Рядом со мной Тео кашляет в салфетку, пытаясь притвориться, что он просто подавился десертом. Мама думает, что это вполне естественный вопрос.

— Пока на этапе создания прототипа, но я думаю, что мы готовы начать производство в ближайшее время.

— Но это зависит от финансирования, — говорит Ватт и Джози сжимает его пальцы. Я могу предположить, что дальше последует предложение с чеком, который он готов подписать. Он собирается захватить власть над исследованием моих родителей.

Тогда папа удивляет меня.

— Джози намекает на это уже несколько недель, но я рад сказать, что помощь не нужна. Мы только вчера узнали, что нам одобрили грант, который должен покрыть три года наших исследований.

Я думала, что этот Ватт начнёт уговаривать моих родителей позволить ему обеспечить финансирование. Но вместо этого, он усмехается и качает головой.

— Я вижу, что мне придётся инвестировать в IPO, как и всем остальным.

— IPO, — мягко смеётся мама. — Мы делаем это не для того, чтобы получить прибыль, Ватт. Мы только хотим доказать, что это возможно. Увидеть некоторую часть бесконечных измерений в мультивселенной.

Джози бормочет:

— Это как восхождение на гору только потому, что она есть.

— Люди лезут в горы по другой причине? — спрашивает папа, а потом смотрит на Тео. — Однако наш ассистент думает так же, как и вы. Его обоснование заключается в том, что, если мы сможем позаимствовать передовые технологии из альтернативных измерений, мы должны это сделать и в этом случае мы заработаем денег, ведь мы бы могли быть теми, кто их создаст. Верно, Тео?

— Да. Я имею в виду, да, это то, что я всегда говорил. Но в последнее время я задумался о том, не правы ли вы с Софией, — Тео смотрит мимо нас, куда-то в прошлое, а не находится здесь и сейчас. — Возможно, ответ имеет большее значение, чем награда.

Мама берёт Тео за руку.

— Ты стал таким философом.

— Вряд ли, — ему удается ухмыльнуться. — Вы знаете старую шутку— философия — это человек на улице с плакатом, на котором говорится, что он готов думать за еду.

Все смеются, и ужин превращается в обычную болтовню, например, что все думают о сорбете или папиной попытке вырвать чек у Ватта. Когда мы выходим в ночь, меня поражает небо над головой, справа от меня, высокие лиственные деревья Центрального парка кажутся чернее, чем небо над головой, а слева высокие здания поднимаются вверх, где каждое окно — это своего рода фонарь. Думаю, мне бы хотелось побывать в Нью-Йорке, если бы я когда-нибудь приехала сюда по нормальным причинам.

Мои родители считают само собой разумеющимся, что Джози собирается в номер в отеле, который она делит с Ваттом, а я нет. Я предполагала, что, если они помолвлены, у них, вероятно, уже был секс, но я не чувствую себя счастливой, думая об этом. Они прогуливаются вдоль парка, наслаждаясь романтическим вечером в большом городе.

Конли может добраться до моей семьи в любое время, когда захочет. Всё, что ему нужно сделать, это переместиться сюда, взять себе «Ватта» на несколько часов, и всё готово. Так почему он этого не сделал?

Нужно начать составить план.

Когда мы вчетвером стоим рядом с рестораном, а рука мамы протянута для такси, папа говорит:

— Я должен признать, что она счастлива.

— Она счастлива, и всё же, — мама качает головой, — я сомневаюсь в этом только потому, что это кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой?

— Это на тебя не похоже, — говорю я. — Ты должен доверять своим инстинктам.

Она одаривает меня вопросительным взглядом, но не осуждает.

— Что говорят тебе твои инстинкты, Маргарет?

Как ответить на это? Я не могу сказать, как много я знаю: я не могу сказать правду, когда завтра мне придётся саботировать их работу.

— Я думаю, что он любит её, но что-то в этом всем мне кажется легкомысленным.

— Да, так и есть, — мама расчёсывает мои локоны пальцами, она так делала, когда я была маленькой и она помогала мне заснуть после кошмара. — Мы должны будем понаблюдать. Но конечно, в конце концов, это выбор Джози.

— Тем не менее, стоит убедиться, — говорит Тео. — Так. Мне пора ехать.

— Ты имеешь в виду, что нам пора ехать, — импровизирую я так гладко, как могу. — Сегодня вечером в центре города, примерно через час, начнется действительно классное представление. Тео сказал, что возьмёт меня, если я захочу. Вы же не против, верно?

Мои родители обмениваются взглядами. Они всегда немного холодно относились к моим прогулкам после полуночи. Конечно, Тео будет со мной, но, видимо, они не знают, что с этим делать. Значит ли это, что мы никогда не флиртовали в этой вселенной?

Или это означает, что мы флиртовали?

В любом случае, через мгновение мама кивает.

— Я понимаю, что не все искусство можно найти в галереях. Но напиши нам, когда доберёшься туда и когда уйдёшь, и разбуди нас, когда вернёшься.

— И ты проводишь её до нашего дома, Тео, — подхватывает папа.

— Конечно, — улыбается Тео, держа руки в карманах, как будто у него все это время были планы на вечер.

Ярко-жёлтое такси, наконец, подъезжает к обочине, чтобы забрать маму и папу. Как только оно отъезжает, Тео говорит:

— Надеюсь, что ты говорила не о настоящем представлении. Потому что его нет.

Я бросила на него взгляд.

— Нет, мы собираемся в отель к Джози и Ватту.

— Я в восторге от того, что ты пригласила меня в отель, но готов поспорить, что ты идёшь не в том направлении.

Мои щёки вспыхивают, когда я вспоминаю нас в отеле в Сан-Франциско, и то, как он перевернул и страстно меня поцеловал. Слава богу, сейчас слишком темно, чтобы Тео мог увидеть мой румянец.

— Конли не пришёл в это измерение. Он не может, иначе он бы сам позаботился о саботаже.

— Конечно. Но Ватт Конли в этом мире ничего об этом не знает.

— Нет, но…он ведь гений, правда? В каждом измерении. И он может не участвовать в исследованиях о пространственных путешествиях, но он достаточно умён, чтобы понять их. Если эта версия действительно любит Джози… — всё-таки так странно об этом думать, но я начинаю верить в его чувства к ней. — Тогда, возможно, он мог бы помочь нам выяснить, почему Конли не пришёл в этот мир.

Тео хмурится, когда мы начинаем идти в одном направлении с Джози и Ваттом.

— Подожди, — говорит он. — Ты хочешь рассказать правду этой версии Ватта Конли? Потому что это чертовски рискованно.

— Худшее, что может случиться — это то, что Ватт решит, что мы спятили.

— Нет, самое худшее, что может произойти, так это то, что Конли на самом деле появится в этой вселенной и выяснив, что мы пытаемся работать против него, он отомстит, раскалывая душу Пола на тысячу кусочков, а не на четыре.

Инстинктивно я поднимаю руку, чтобы прикоснуться к двум Жар-птицам, висящим под моим платьем. Тысяча измерений, в том числе те, где мы живём на разных континентах, где найти Пола было бы почти невозможно, я могла провести остаток своей жизни, преследуя его. Охотясь на него. Собирая воедино душу парня, которого я люблю.

Если бы пришлось, я бы это сделала.

Но я не буду.

— Нет, — настаиваю я. — Если бы Конли когда-нибудь приходил сюда, он бы уже это сделал. Он бы нас не прислал. Вот и всё. И если есть что-то уникальное в этом измерении, что удерживает его…

— Тогда это может удержать и нас тоже, — говорит Тео.

— Ну, ладно. Но всё же, здесь есть кое-что, чего нам не хватает. Ватт — единственный человек, у которого есть шанс помочь нам понять, что это, — я делаю глубокий вдох, продолжая идти. — Кроме мамы и папы. Но мы не можем им рассказать.

— Потому что нам всё равно возможно придётся подставить их, — говорит Тео. — Ладно, двигаемся дальше. Ты нашла Пола в этом измерении? Я просмотрел весь список Колумбийских студентов, но его там нет. Он может быть в Кембридже…

— Он в Нью-Йорке. Я не знаю, чем он занимается помимо магистратуры, но он здесь. Я отправила ему сообщение на Фейсбуке, что наши друзья хотят нас познакомить.

Я вынимаю телефон из кожаного рюкзака, чтобы проверить. Но в приложении Фейсбук ничего нет, только множество обновлений в FarmVille. Видимо, я действительно играю здесь в FarmVille. Это немного грустно. — Он ответит. Наверное.

Может, мне стоило поставить на профиль фото погорячее.

Но Тео говорит.

— Конечно, он напишет. Он будет чертовски напуган, но ты же знаешь Пола. Он терпеть не может неполную информацию.

— Ты прав. Ему придётся узнать её лично.

Эта мысль успокаивает мои нервы. Я найду здесь Пола и это не займёт много времени. Завтра, а может через два дня. Я смогу с этим справиться.

— Итак, — говорит Тео. — Джози и Ватт Конли. Это достаточно сумасшедший мир.

— Нет. Но, по крайней мере, мы знаем, где Конли уязвим.

— Ты думаешь, что это правда и дома тоже? Я имею в виду, серьёзно. Они там почти не знают друг друга.

Верно. Тем не менее, я не могу забыть, как Джози всегда шутила, что она думала, что Ватт Конли хорош, но может быть, она не шутила. И теперь, когда я думаю об этом, я понимаю, что Конли всегда удавалось избегать встречи с Джози лицом к лицу. Раньше казалось, что ей просто повезло. Теперь я не могу перестать думать, а не нарочно ли он её избегал, потому что знал, что она была бы слабостью, которую он не мог себе позволить.

Я медленно киваю.

— Да.

Тео пожимает плечами. Его обтягивающий хипстерский пиджак немного сминается на плечах, но это всё ещё часть его образа.

— Нужно провести несколько интересных исследований вернувшись домой. Но сегодня стоит попытаться поговорить с Конли об этом и не показаться полными психами. Завтра, думаю, мы продолжим и загрузим вирус в данные твоих родителей.

Хотя моё сердце болит, я не могу придумать другой способ успешно подделать этот саботаж.

— Да, так будет лучше.

Если бы я сказала родителям правду, они могли бы нам помочь, возможно, они бы подыграли, чтобы никто не пытался взять власть в их измерении. Но мне всё ещё больно думать, что мы на самом деле не выполнили план Конли в военной вселенной. Я предложила Полу сделку, потому что у нас не было другого выбора, а значит, всегда есть шанс, что Конли узнает правду. Если он это сделает, только Бог знает, что произойдёт с Полом.

Я не могу снова так рисковать. Нет, на этот раз мы должны играть по правилам Конли.

Наконец мы приближаемся к отелю, о котором упоминала Джози. Его блестящий знак светится золотом в ночи, освещая по крайней мере два этажа.

— Выглядит довольно шикарно, — говорит Тео, указывая на водопады по обе стороны от входной двери.

— Как будто Конли остановился бы где-нибудь ещё, — вздыхаю я. — Давай…

Я слышу визг тормозов позади меня и разворачиваюсь, ожидая, что водитель такси попадёт в аварию. Вместо этого чёрный фургон подъезжает к обочине и останавливается.

Двое мужчин, одетых в чёрное и в том числе в лыжные маски, которые закрывают их лица, выпрыгивают и бегут в моём направлении, и тут я понимаю, что человек в беде — это я.

Тео даже не колеблется. Он нападает, но один из парней бьёт его в голову. Он мгновенно растягивается на тротуаре.

Я разворачиваюсь, чтобы бежать, но ладонь сжимает мою руку так же крепко, как тиски. Даже когда я выкручиваюсь, пытаясь вырваться из его рук, кто-то другой закидывает меня на плечо. Я кричу так громко, как только могу, но чёрный мешок закрывает мою голову.

— Помогите! — кричу я. Кто-то должен услышать меня через мешок, верно? Я пытаюсь ударить своего похитителя, но он бежит, а затем происходит головокружительный переворот, когда он бросает меня в фургон. Я пытаюсь бороться ногами и руками, но мои руки прижаты к полу, и кто-то очень тяжёлый сидит на моих ногах. О Боже, О Боже, что происходит?

Я слышу, как Тео кричит:

— Маргарет! Что… Полиция! Полиция!

Дверь фургона захлопывается, и моя кровь превращается в лёд.

Меня похитили. Украли. Забрали против воли.

Я снова кричу, но безмолвно, ничего хорошего. Мы разгоняемся так быстро, что я переворачиваюсь и ударяюсь о борт фургона, а шины визжат об асфальт. Я чувствую, как пластиковая полоска затягивается вокруг моих запястий, а затем кто-то связывает мои ноги. Борясь, я пытаюсь стряхнуть мешок, но две большие руки толкают меня на пол фургона.

— Послушай меня, — говорит голос с сильным акцентом. — Если ты снимешь этот мешок, ты увидишь наши лица. Если ты увидишь наши лица, ты больше не вернёшься домой. Может, теперь тебе нравится этот мешок?

Я ненавижу этот мешок. Но я не могу продолжать в том же духе.

Моё сердце колотится так сильно, что кажется, будто моя грудь сейчас разорвётся. Слезы текут по моим щекам, и я так напугана, что думаю намочу штаны.

Никогда не позволяйте увезти вас в другое место. Вот что говорят во всех классах самообороны. Неважно, направляет ли кто-то пистолет на вас или нет, вы не должны позволять им забрать себя в другое место, потому что, если они убьют вас на месте, они убьют вас везде, куда бы вы ни пошли, но так они не будут контролировать вас в течение нескольких часов или дней, прежде чем убьют. Я. Не хочу. Этого.

Они меня изнасилуют? Они убьют меня? Мой разум, кажется, разбился на тысячу картин того, что могло бы со мной случиться. Это вероятнее всего произойдёт. При всех опасностях путешествий через миры, я никогда не думала о том, что банальные опасности из моего мира тоже могут меня убить.

Жар-птица, напоминаю я себе. У меня есть жар-птицы. Если я смогу дотронуться до неё в какой-то момент, даже со связанными запястьями, я смогу выпрыгнуть отсюда. Но тогда я оставляю эту Маргарет на волю ужасной судьбы и это означает, что Ватт Конли может решить, что я нарушила нашу сделку. Что тогда случится с Полом?

Пол не хотел бы, чтобы я пострадала ради него. Я это знаю. Но я не оставлю его в этой вселенной, если у меня будет хоть какой-то выбор.

Кажется, мы едем целую вечность. Фургон постоянно трясёт, несмотря на то, что ребята продолжают удерживать, они все время говорят, и мне кажется, что это русский язык, но этот диалект мне не знаком. Может быть, мои недели в Санкт-Петербурге помогут мне немного разобраться в этом. Все, что я знаю наверняка, это то, что мы едем через мост, ритмичный стук безошибочно говорит об этом, а затем мы продолжаем движение.

Когда фургон останавливается, мой пульс увеличивается до такой степени, что у меня болит грудь. Меня начинает подташнивать, и я не хочу, чтобы меня вырвало в мешок. Мой мозг сосредоточен на одном, не блевать, не блевать, потому что кажется, что только это я могла бы контролировать. И снова меня закидывают на чьё-то плечо, а затем тащат вниз по небольшой лестнице. За нами захлопываются металлические двери, я слышу, как поворачиваются замки.

Это не какой-то случайный заброшенный дом или склад. Это место предназначено для безопасности и секретности. Боже мой, это торговля людьми или что-то в этом роде?

Меня бросают на стул. Неприятный скрип скотча сопровождает давление, когда он оборачивается вокруг меня, удерживая на месте. Если бы я знала, чего они хотят, я бы умоляла, торговалась…

А потом меня осенило. Может, это не случайно.

Профессиональная преступная деятельность — это может быть кто-то с большими деньгами. Очень большим влиянием. Кто-то, кто может заставить других делать грязную работу.

Но нет, говорю я только себе. Он влюблён в мою сестру по-настоящему, я в этом уверена. Конли бы этого не сделал, если бы не понял, что я подозреваю его.

— Она у нас, — говорит мужчина у моего плеча.

Кто-то отвечает:

— Я вижу это.

Всего три слова, но я узнаю его голос.

Потому что это Пол.

 

Глава 15

Я не могу говорить. Не могу сглотнуть. Не могу моргнуть.

Невыносимый ужас последних часов нарастает. Все мои мысли исчезают. Не остается ничего, кроме правды: Пол похитил меня.

Кто он в этом мире? Как он может быть частью этого?

Я слышу, как он делает шаг ближе, как будто подходит. Однако, он говорит с остальными в комнате.

— Она просто девочка. Я проверял. Она даже младше меня.

— Леонид сказал забрать её, если будет возможность, — говорит один из них, который схватил меня, я думаю. Из-за того, что теперь он говорит чётче, я догадываюсь, что он снял лыжную маску, я надеюсь, он стоит сзади меня, потому что я не хочу видеть его лицо. Я не могу видеть его лицо. — У нас была возможность.

Пол вполголоса ругается, я достаточно помню русский, чтобы понять, что он зол. В ярости.

И он зол не на меня.

Он не хотел, чтобы это произошло. Должно быть, дело в этом. Кто-то другой, этот человек Леонид — вот кто похитил меня. Пол связался с какими-то ужасными людьми, хорошо, но он очевидно не хотел, чтобы я пострадала.

Кроме того, в нём осколок души моего Пола. Мужчина, которого я люблю, там, прямо под поверхностью. Я говорю себе, что он влияет на действия этого Пола. Играет роль в его решениях. Мой Пол защитит меня.

Так что всё сложится хорошо. Он вытащит меня. И сейчас у меня есть возможность, которая мне необходима, чтобы получить ещё один осколок души Пола. Но ужас последних часов ещё долго не уйдёт. Я прерывисто дышу, и клейкая лента сжимает рёбра каждый раз, когда я вдыхаю.

Он подходит ближе, и я чувствую, как его рука тянет чёрный мешок с моей головы. Один из мужчин резко говорит:

— Что ты делаешь?

Пол говорит:

— Остальные оставайтесь сзади неё. Меня она уже видела.

Потом он поднимает край мешка. В первую секунду всё кажется ошеломительно ярким, но глаза привыкают, и я вижу тускло освещённый подвал, и Пол стоит предо мной. Он не чудовищная версия себя, наслаждающийся моим ужасом или одержимый жестокостью. Вместо этого он смотрит на меня с почти тем же выражением, какое было бы у моего Пола в такой ситуации: беспокоится за меня, зол на моих похитителей, и настроен найти лучшее решение.

Правда, единственное отличие — это одежда. Даже если бы Пол мог себе позволить обтягивающую кожаную куртку, он бы никогда не надел такую вещь. Дизайнерские джинсы тоже. Однако, эта одежда странным образом подходит ему.

— Вы поставили нас в сложное положение, — говорит Пол моим обидчикам, потом снова замолкает, очевидно раздумывая.

Изучай своё окружение, говорю я себе. Мой затуманенный ужасом рассудок проясняется, когда я фокусируюсь на каждом предмете по очереди. Холод в комнате. Цементный пол, со сливом посередине. Блочные стены. Трубы и какие-то балки тянутся по потолку, подтверждая ранее моё предположение, что это подвал. Пока остальные остаются вне поля зрения, я вижу их тени на полу. Болтающаяся лампа на потолке ломает формы, но я догадываюсь, что они все крупные и мускулистые, как человек, схвативший меня.

Что касается Пола, я теперь замечаю, что у него татуировка, несколько сине-чёрных линий видны через расстёгнутый ворот его рубашки. Кажется, невероятно непохоже на него — сделать татуировку. Его светло-русые волосы намазаны чем-то, от чего они кажутся темнее. Но в фундаментальном смысле он всё тот же.

— Кто-нибудь из вас видел её раньше? — Пол обводит взглядом комнату, все молчат. Наконец, он обращается ко мне. — Кто эти общие друзья?

У меня так пересохло во рту от страха, что мне приходится сглотнуть, прежде, чем я могу произнести:

— О чём ты говоришь?

— Твоё сообщение, — мне знаком этот сухой юмор в его голосе. — Ты сказала, что общие друзья считают, что нам нужно познакомиться.

— Очевидно, ты не тот Пол Марков.

Пол всё равно подозревает меня.

— Это Тарасов велел тебе познакомиться со мной?

— Кто? — я не помню Тарасова ни в одном измерении.

Он хмурится сильнее.

— Тогда Деревко? Или Кинтерос?

— Я не знаю, кто все эти люди. Это — это всё из-за сообщения на фейсбуке? — кто, чёрт возьми, нападает на человека из-за того, что он отправил ему сообщение на фейсбуке? — Как я уже сказала тебе, я сделала ошибку.

Пол наклоняет голову, словно это возможно. Очевидно, он всё ещё не рад этой ситуации, но не… шокирован. Как он может быть не шокирован? Эти парни вернулись с жертвой похищения, а именно, мной.

Это, очевидно, преступная организация. Я имею в виду, у них была машина, люди следили за мной, ожидая момента, чтобы похитить меня, всё из-за того, что я связалась с Полом самым невинным образом, плюс, никто из них не родился в Соединенных штатах, матерь божья, я связалась с русской мафией.

Как Пол связался с ними?

Он отходит дальше назад, словно чтобы изучить меня на расстоянии, потом прислоняется к стене из блоков, как будто совершенно расслабившись.

Но это не так. Напряжение в том, как он держит плечи, возможно, незаметно тому, кто не знает Пола так хорошо, как я. Глубоко внутри, он не уверен сам в себе. Сомневается, что делать дальше.

Я держусь за обрывки знаний так же, как я хваталась бы за спасательный круг в океане. Это неуверенность Пола из моего мира или видна душа моего Пола? Это неважно. Единственное, что важно — это то, что я знаю этого человека.

— Послушай, — говорю я так спокойно, как могу. Пол должен понять логику. — Ты сказал, что узнавал обо мне. Поэтому ты знаешь, что мне восемнадцать лет, я живу с родителями и не замешана в… в то, в чём участвуете вы. — Пришло время для творчества. — Друзья рассказали мне о Поле Маркове. На самом деле, после раздумий, я понимаю, что возможно перепутала фамилию. Очевидно, ты не тот человек, которого я искала.

Пол слегка наклоняет голову.

— Убедительно, — говорит он. Это не то же самое, что «я тебе верю», но это хороший знак.

— Она знает твоё имя и она видела твоё лицо, — говорит один из парней, стоящих за мной, и страх внутри меня опять перерастает в панику. Все низкопробные сериалы по телевизору, которые я смотрела, явно говорят, что они никогда не позволят тебе увидеть их лица. если они не планируют убить тебя, и, если Пол никогда бы этого не сделал, насчёт остальных у меня не такое хорошее предчувствие, то есть, насчёт тех парней в комнате, которые больше, сильнее, и вероятно вооружены.

Однако, кажется, они подчиняются Полу.

Он тихо говорит:

— Полиция будет расследовать убийство молодой женщины из Аппер-Вест-Сайда. Они не будут слишком беспокоиться из-за похищения, которое не привело к ранениям. Вероятно, они даже не поверят, что оно имело место, они подумают, что она придумала всю историю. Чтобы прикрыть побег на вечеринку, например.

— С ней был парень, — рычит один из мужчин сзади меня. — Мы дали ему по голове. Возможно, он без сознания. У нас не было времени разобраться с ним навсегда.

Тео. Теперь он уже позвонил в полицию, моим родителям, всем. Они, должно быть, так напуганы.

Пол говорит:

— Тогда мы не можем терять время. Или нам нужно избавиться от улик, либо разработать сделку, — он подходит ближе ко мне. — Я не хочу внимания полиции. Как я могу избежать этого наилучшим образом, мисс Кейн? Уничтожить вас как свидетеля или отпустить вас, чтобы вы рассказали полиции, что не имеете представления, что случилось с вами?

— Вариант два, — говорю я. — Определённо.

— Ты не можешь ей доверять! — протестует один из мужчин.

— Я не думаю, что она глупа, — говорит Пол. — Она знает, что если мы нашли её один раз, то найдём и второй. Полиция может забрать меня на допрос, но теперь она уже знает, что у меня много друзей. Разве не так, мисс Кейн?

— Всё, чего я хочу — это убраться отсюда, — но не слишком быстро. — Ты отвезёшь меня? Не отправляй меня с остальными. Я не доверяю им.

Если он отвезёт меня бог знает куда, у меня будет возможность приложить Жар-птицу к его телу и спасти осколок души моего Пола. Потом я смогу оставить это измерение. Просто прыгнуть отсюда. Жар-птица Тео сообщит ему, что я ушла, он последует за мной в главный офис, где мы наконец сможем поставить все точки над и с Конли. И Маргарет из этого мира может гадать почему она пришла на незнакомую улицу и отправиться домой не более чем с несколькими синяками, недоумением и большой дырой на колготках.

— Она будет молчать, — говорит Пол остальным. — Если нет, мы можем напомнить о сделке, которую мы подписали.

— У Леонида есть возможности, — говорит кто-то позади меня. Таким образом, он соглашается с Полом. Даже с изолентой вокруг груди и рук я чувствую, что мне стало легче дышать. Через несколько часов это будет казаться плохим сном.

Позже, я понимаю, я задумаюсь о том, как Пол ввязался во все это, я имею в виду, на самом деле, русская мафия? Но сейчас я не могу думать ни о чем настолько сложном. Мой мозг может осознать только самое необходимое: Молчи. Доверься Полу. Доберись до дома.

Но Пол не сказал, что он отвезёт меня…

Хлопает металлическая дверь. Всё мое тело так напрягается, что изолента у меня на животе и руках натягивается. Тяжёлые шаги проходят по коридору слегка позади меня, и я слышу глубокий голос с сильным акцентом.

— Я смотрю, вы порыбачили.

Другие мужчины подобострастно хихикают, а лицо Пола мрачнеет.

Мне даже не нужно, чтобы кто-то произносил его имя. Он главный. Леонид.

Шаги обходят меня, и я теперь могу видеть самого Леонида — по большей части всё ещё как тень, свет падает из-за его спины. Он не смотрит на меня прямо — он умеет не показывать никому своё лицо.

— Это ребёнок. Моя бабушка смогла бы поймать её.

К черту тебя, думаю я.

Но я понимаю, что ничего нельзя говорить вслух. Я даже не собираюсь смотреть прямо на Леонида, видишь, я не смогу узнать тебя, меня можно отпустить, и я больше не хочу привлекать внимание. Он не увидит никакой реакции с моей стороны, ни за что…

… но потом он выходит на свет и мне приходится прикусить язык, чтобы не закричать.

Не потому, что он показал мне своё лицо, и доказал, что ему всё равно, живая я или мёртвая.

Потому что теперь на меня словно из тёмного зеркала смотрит Пол.

Он старше, черты его лица резче, волосы такие же седые, как глаза, он более грубый во всех смыслах, как будто кто-то взял Пола и убрал всё, что делает его красивым, оставляя только жёсткость. Нос был сломан в нескольких местах, зубы пожелтели от десятилетий употребления кофе. Однако сходство сильное и несомненное.

Позади него Пол тихо говорит:

— Я разберусь с этим, папа.

Леонид — отец Пола.

Наконец, кусочки мозаики складываются. Поэтому Пол никогда не уезжает домой на День Благодарения или Рождество. Поэтому он не любит своих родителей, даже не говорит о них. Поэтому он вынужден жить на скромную стипендию, без помощи из дома. Отец Пола имеет отношение к организованной преступности. Должно быть, они не помогают ему из-за того, что он отказался участвовать в семейном деле.

Только в этом измерении Пол остался. Теперь он взаперти в той жизни, которую он меньше всего хотел вести.

— Ты разберёшься с этим, да? — говорит Леонид Полу. — Ты узнал, с кем она?

— Ни с кем, — Пол стоит почти по струнке. Я всегда думала, что ему неловко с нами, потому что, ну, так и есть. Но с его отцом всё ещё хуже. Он напряжён и не уверен. Испуган.

— Вся ситуация выросла из недопонимания.

— Ты этому веришь? — Палец Леонида скользит по моей щеке, холодно изучая меня.

Пол кивает:

— Да, верю.

Кажется, мужчины, стоящие позади меня, даже не дышат. Я понимаю, что они в таком же ужасе от Леонида, как и я. Леонид не просто в русской мафии. Он ей управляет.

Поэтому ему всё равно, вижу ли я его лицо или нет. Он слишком крупная рыба для того, чтобы копы легко поймали его.

Леонид Марков наклоняет голову и наконец обращается ко мне:

— Ты — милая девочка, которая ничего не знает о делах? Я думаю, возможно, так и есть. Ты ничего из этого не запомнишь, даже наших имён?

Все мои знания о криминальном мире происходят из сериала «Закон и порядок». Вероятно, не стоит на них полагаться. Я придерживаюсь того, что уже сказала Полу.

— Если я скажу полиции, что ничего не помню, вы больше не будете меня преследовать. Это всё, чего я хочу.

Он громко смеётся и похлопывает меня по щеке.

— Хорошая девочка.

Было это глупо, убедительно, или всё сразу? В любом случае, Леонид больше не смотрит на меня, вместо этого встает и обращается к Полу. Пол говорит:

— Я сам отвезу её. Уеду в другой конец города. Не нужно ещё больше всё усложнять.

Он говорит так ровно, что можно почти упустить тот факт, что он просит за мою жизнь. Радость расправляет крылья внутри меня. Пол отвезёт меня отсюда. У меня будет возможность спасти душу моего Пола. Всё скоро закончится.

— Ты прав, — говорит Леонид. — Так и было бы, если бы на меня не работали такие идиоты.

Наступает тишина. Опасность в комнате стала осязаемой, но внезапно угроза направляется уже не на меня.

Леонид делает шаг назад. В резком свете единственной лампы морщины на его лице отбрасывают странные тени.

— Идиоты похищают девушку на глазах у людей, потом вырубают свидетеля и оставляют его звонить в полицию. Идиоты похищают девушку перед зданием, на котором висят камеры. Из-за идиотов мы в новостях!

Поначалу моё сердце подпрыгивает от мысли что власти знают о том, что я в опасности, но это только инстинкт. В этой ситуации инстинкт совершенно неправ. Неприятности миновали меня, Пол нашёл способ спасти меня. Теперь эти планы уже не идут в расчёт.

Леонид запускает руку внутрь своего тяжёлого пальто, его манера двигаться очень напоминает мне Пола. На секунду отец и сын — полные противоположности друг другу, старый против молодого, порочный против невинного, и это сбивает меня столку настолько, что поначалу я не вижу пистолета.

Потом мне кажется, как будто в комнате никого больше нет. Пистолет делает всё остальное невидимым, безмолвным, незначительным. Тусклый отсвет на металле явно виден даже в полутёмной комнате. Потом я вижу ещё меньше, только руку Леонида, когда он нажимает на курок.

Когда звук выстрела раздается в комнате, я кричу, от страха, от боли, потому что для моих ушей это слишком громко, и я думаю, что барабанные перепонки могут не выдержать. Потом мне уже слишком страшно, чтобы кричать. Сквозь звон в ушах я слышу тяжёлый, влажный звук падения на полу позади меня.

У Леонида теперь на одного приспешника меньше.

Все остальные мужчины в комнате не произносят ни слова, как будто если они окажут должное уважение Леониду, их минует та же участь. Пол — единственный кто обращается к отцу.

— Зачем ты это сделал?

— Мне не нужны идиоты, — Леонид убирает пистолет обратно под пальто так же непринуждённо, как я кладу телефон обратно в сумочку. — Это была не первая его ошибка, — его серые глаза, так похожие на глаза Пола, но гораздо более холодные, фокусируются на ком-то в углу комнаты, вероятно, на другом мужчине, похитившем меня. — Ты, это была твоя первая ошибка. У тебя есть ещё один шанс. Один. Ты меня понял?

Даже стиснув челюсти, охваченный безмолвным гневом, Пол смотрит на меня. Его взгляд говорит мне то, что я бы поняла, даже не знай я его так хорошо: «Не реагируй, не двигайся и этого с тобой не случится. Я не позволю».

— Уберите здесь, — говорит Леонид своим приспешникам, кладёт руку на плечо Пола, тёплый жест любящего отца, которым он, конечно, не является. — Пойдём, Пол. Поговорим о том, что будет дальше.

Не уходи, думаю я.

Но ему нужно договориться со своим отцом, вероятно, о моей жизни. Я заставляю себя оставаться спокойной, когда отец и сын уходят, и тяжёлая металлическая дверь за ними снова закрывается.

Мужчины переругиваются на грубом русском, который я не совсем понимаю, убирая своего мёртвого или умирающего товарища. Я понимаю только несколько слов — мусор, быстро, тихо. Почему я не училась более усердно, вернувшись из своего первого путешествия? Я тогда так хорошо говорила по-русски, и хотела бы я сейчас бегло говорить на нём. У моих ног струйка крови течет в направлении стока. В приливе ужаса я понимаю, для чего он нужен.

Наконец, мне приходится позволить страху охватить меня. Меня странным образом парализует, и я знаю, что моё лицо совершенно ничего не выражает. Так, должно быть, чувствуют себя кролики или олени в свете фар. Вот почему они стоят совершенно неподвижно, когда на них несётся смерть.

Всё, что я могу — это сидеть в кресле, чувствуя натяжение изоленты на рёбрах, затаив дыхание. Всё тело дрожит, пытаясь вбросить адреналин в мою кровь, чтобы я могла драться или бежать. Я не могу ничего.

Я теряю связь с действительностью. Время расплывается. Я привязана к креслу навсегда, и всего лишь на секунду. Потом открывается дверь. Мой желудок сжимается, и я готовлюсь к тому, что войдёт Леонид. Но увидев Пола, я снова могу дышать. Наши глаза встречаются, о опять он говорит не со мной.

— Нам нужно подобрать для неё место получше. Она останется с нами на несколько дней.

Дней? Я прикусываю щёку изнутри. Быть заключённой несколько дней всё же лучше, чем быть мёртвой.

— Почему мы оставляем её? — спрашивает один из парней. Я слышу шелест мусорных мешков, в которые заворачивают тело. — Чем скорее мы покончим с ней, тем лучше.

— Мисс Кейн оказалась ценной, — говорит Пол.

Конечно, он ничего не знает о Жар-Птицах. Они не пытались забрать их, оба устройства всё ещё висят на моей шее, металлические грани почти прорезают мне кожу под давлением ленты. Никто из этого измерения не сможет без усилий заметить их.

Пол отвечает на вопрос, который я не задала:

— Её сестра обручена с миллиардером. Ваттом Конли, основателем КонТех. Десять минут назад на пресс-конференции он предложил миллион долларов за информацию, ведущую к её безопасному возвращению.

Я готова кричать от разочарования. Если бы Ватт не сделал этого, они отпустили бы меня через час! Даже сейчас, стараясь помочь мне, он на самом деле подставляет меня. Можно было догадаться.

Однако я нахожу утешение в том, что цена за мою жизнь — один миллион долларов. Награда Ватта будет держать меня узницей, но, возможно, она сохранит мне жизнь.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 16

Очевидно, это не первый раз, когда эти парни держат кого-то взаперти. Люди Леонида всё приготовили быстро и эффективно.

Мне на голову надевают мешок прежде, чем разрезать изоленту. Они снимают завязки с моих лодыжек — и кровь несётся к моим холодным, зудящим ногам, но руки всё ещё связаны. Большая рука, сомкнутая вокруг моего предплечья, принадлежит не Полу, я понимаю это из того, как его пальцы грубо впиваются в моё тело, даже через толстый шерстяной свитер. Шаги следуют за мной и окружают меня, приглушённое гулкое облако звуков. Мои наполовину онемевшие ноги делают меня неуклюжей, когда я иду по коридору, поворачивая туда и сюда, пока кто-то рывком не останавливает меня и рычит:

— Теперь вниз по лестнице.

Я протягиваю одну ногу и чувствую первую ступеньку потом почти теряю равновесие и падаю. Один из мужчин смеётся надо моей неуверенностью и гнев у меня внутри раскаляется до такой степени, что в висках стучит. Этого почти достаточно, чтобы я поглупела и начала кричать на него. Тебе смешно? Я испугана до смерти и не вижу куда иду, а ты пытаешься столкнуть меня с лестницы, и если я когда-нибудь освобожу руки…

Но я вспоминаю о пистолетах и ничего не говорю.

Нежная рука накрывает моё плечо.

— Сейчас, — бормочет Пол. — Я провожу тебя вниз.

Я облокачиваюсь на него всю дорогу, и ощупываю каждую ступеньку пальцами ног. Место, куда они ведут меня настолько сырое, что я уже покрылась испариной. И замерзла. Я остро чувствую тепло тела Пола рядом с моим.

Когда я наконец встаю на ровный пол, дверь за нами закрывается, несколько замков поворачиваются и щёлкают, оставляя нас внутри. Одним движением Пол снимает мешок с моей головы. Комната меньше чем та, в которой меня сначала держали, и тише, дальше от звуков города сверху. От нескольких лампочек исходит больше света, и в полу нет слива. Из двух комнат я определённо предпочитаю эту.

В одном углу я вижу кушетку с одеялом, в другом — ведро c крышкой. В обычной ситуации мне было бы противно использовать ведро, но я на грани того, чтобы описаться с тех пор, как меня схватили на улице. Теперь ведро уже выглядит довольно неплохо.

Пол говорит:

— Мы скоро принесём тебе поесть. И несколько бутылок воды. Одеяло должно тебя согреть, но, если тебе нужно будет ещё одно, скажи тому, кто придёт.

— Ты. Я хочу, чтобы это был ты.

Различные эмоции мелькают на его лице — удивление, смущение, и даже какое-то удовольствие от того, что его выбрали. Он говорит только:

— Почему я?

Потому что мне нужно подобраться к тебе поближе, чтобы у меня была возможность спасти осколок души моего Пола. К счастью, у меня есть другие предлоги, которые я могу озвучить.

— Я нужна тебе живой. И ты не причинишь мне вреда.

— Здесь никто не причинит тебе вреда, — говорит Пол. — У них есть приказы и они будут им следовать.

Я поднимаю подбородок.

— Неважно, что это за приказы. Ты не причинишь мне зла, неважно что случится.

Он поднимает бровь, как мистер Спок — один из его любимых героев. Если бы ситуация была менее трагичной, я бы рассмеялась.

— У тебя недостаточно информации, чтобы судить.

Тысяча воспоминаний о Поле возникают у меня в голове: как мы готовили лазанью вместе перед Днём Благодарения, ехали в субмарине в совершенно новом мире, целовались на станции, слушали музыку в машине, пока ехали в Мьюирский лес, просто обнимались в его комнате, и как я чувствовала его вдохи и выдохи ладонями.

Тот Пол в этом.

— Я знаю достаточно, — говорю я.

Пол ещё секунду изучает меня, потом отворачивается.

— У тебя есть самое необходимое. И, как я сказал, дай знать, если нужно ещё одно одеяло.

Даже теперь он старается уберечь меня.

— Ладно.

— Дверь сверху звукоизолирована. Никто снаружи не услышит тебя, неважно, что ты будешь делать. Я сказал, что тебе нужна кушетка, даже несмотря на то, что остальные настаивали, что ты можешь сломать её и использовать части как оружие против того, кто войдёт в комнату. Если ты планируешь так сделать, не надо. Это будет бесполезно, учитывая, что остальные будут снаружи, готовые остановить тебя любыми необходимыми средствами. Потом у тебя уже не будет кушетки. Ясно ли я изложил условия твоего пребывания здесь?

Моего пребывания. Как в Хилтоне.

— Абсолютно.

Пол медлит ещё некоторое время, как будто думая, что на самом деле я не поняла, или что не приняла это всерьёз. Я не знаю, как он может так думать, кого-то застрелили в трёх футах от меня меньше часа назад.

Что он чувствует, что он знает — это то, что я не боюсь его.

Пол больше ничего не говорит, просто кивает и направляется к бетонной лестнице.

Звук закрывающейся двери должен казаться пугающим, но услышав его, я улыбаюсь. Я могу улыбаться, потому что я знаю то, чего не знают другие, даже сам Пол.

Пол не может выносить того, что он не понимает происходящего. Неважно, касается ли дело какого-то странного поведения субатомных частиц или людей, смеющихся над шуткой, которую он не понимает. Это сводит его с ума. Он сразу же реагирует, бросаясь на поиски разгадки, целеустремлённо пытаясь заставить непонятное ему иметь смысл. Эта привычка может быть раздражающей — Пол хочет, чтобы люди вокруг него вели себя логично, по меньшей мере, большую часть времени, и ни за что нельзя заставить его понять, что люди просто так не делают. Но это ещё одна из причин того, что он замечательный учёный в возрасте, когда другие люди всё ещё выбирают профессию. Лёгкого объяснения ему всегда недостаточно.

Сейчас он задаёт себе вопрос почему я так уверена, будто он не причинит мне вреда. Почему я доверяю тому, с кем познакомилась, пока была привязана к стулу. Очевидно, он даже близко не может подойти к правильному ответу.

Пол захочет поговорить. Я могу доказать, что знаю его как никто никогда не знал, и никогда не будет. Если я смогу добиться, чтобы он развязал мне руки, пока мы здесь вдвоём, тогда я спасу следующую частичку души моего Пола.

Я лежу на кушетке и у меня нет никакой возможности узнать, сколько прошло времени. Забудьте о часах или телефоне, я даже не вижу солнечного света, чтобы ориентироваться по нему, если бы солнце уже взошло, в чём я сомневаюсь. Так что проходит может быть час, может быть три, это совершенно ничего не меняет. Мне просто приходится оставаться здесь, изучаю импровизированную камеру и ожидая возможности снова поговорить с Полом.

Обстановка не дает мне поля для деятельности. Комната вероятно десять на десять футов. Стены — неокрашенные цементные блоки. Потолок: не знаю, но из чего бы он ни был, он цельный. Забудьте о панелях, которые можно убрать или манящих вентиляционных шахтах. Пол — цемент, нет слива, и это хороший знак, вчера я ещё не знала, что нужно его искать. Я лежу на небесно-голубом одеяле, когда-то красивом, но потрепанном, уютная ткань и изношенность заставляют меня думать, что когда-то давно оно принадлежало ребёнку. Кто забирает одеяло из детской кровати, похитив кого-то? Как кто-то может быть таким психопатом? Я не могу понять этого. Ещё один пункт в длинном списке причин, почему из меня вышел бы плохой мафиози.

Самое худшее — это жуткая тишина. Эта пустая, холодная комната могла бы сойти в качестве комнаты сенсорной депривации. Когда-то я не понимала, как одиночное содержание может довести человека до безумия, но сейчас, пытаясь представить себе пребывание в таком месте в течение нескольких месяцев или лет, я понимаю, что это может произойти.

Но никто не спускается сюда, чтобы причинить мне вред. Если не считать запястий, мне не больно. Я говорю себе, что не всё так плохо.

Пока что, худшая часть состояла в том, что мне пришлось один раз использовать ведро, и это было так неприятно, как вы себе можете представить. Но по меньшей мере русская мафия вежливо предоставила мне его.

Честно, мне вероятно лучше, чем моим родителям. Я зажмуриваюсь, представляя, как они должно быть сейчас напуганы. Их единственным утешением должна быть награда, обещанная Ваттом.

Но я не могу с лёгким сердцем полагаться на Ватта Конли. Да, похоже, что он любит Джози в этой вселенной, но это не меняет того, что он прогнил до глубины души. Если кто-то мог быть чёрствым настолько, чтобы играть с выкупом за мою жизнь, то это он. Может быть, он пытается заставить русскую мафию дать ему скидку.

Какое-то ощущение возвращается, когда я снова слышу звук поворачивающегося замка. Я сажусь прямо и дверь открывается. Волосы у меня на затылке встают дыбом от страха, когда я слышу тяжёлые шаги на ступенях. Через несколько секунд я понимаю, что есть хорошие новости — мне принесли еду, и плохие — это не Пол.

Парень в лыжной маске несёт бумажный пакет и пластиковую бутылку «Спрайта». Из пакета он вытаскивает влажный сэндвич, который, вероятно, был завернут в пленку на протяжении нескольких дней и маленький пакет чипсов со вкусом соуса ранч. Я ненавижу этот вкус, но сейчас? Я не могу дождаться, чтобы запихать их в рот как можно скорее.

— Ты можешь снять это? — говорю я парню в маске, поднимая свои связанные руки.

Он смеётся:

— Если ты достаточно голодна, сможешь поесть и так, — потом, поразмыслив, он наклоняется и открывает бутылку. Спасибо, мистер Учтивость.

Я начинаю с пакета чипсов. Парень в маске просто стоит, уставившись на меня. Вероятно, он наблюдает, чтобы убедиться, что я не сделаю ничего глупого, но это напоминает мне, насколько я в их власти. Пол — это только человек внутри, кажется очень большой и жестокой организации. Он защитит меня, но, когда дело касается остальных, у меня нет гарантий.

Потом я слышу голос Пола сверху, он говорит на правильном русском. Я понимаю:

— Хватит тратить время, иди сюда.

Парень в маске фыркает. Мне не нужно долго гадать, чтобы понять, что он думает: «Сынок босса думает, что может приказывать мне? Молокосос!» Но он не осмеливается перечить сыну Леонида.

Однако, в первый раз я понимаю, что Пол не может быт со мной каждую секунду. Что делать если кто-нибудь сообщит об этом? Что если кто-то готов изнасиловать или пытать меня? Пока всем заправляет Леонид, если Пола не будет какое-то время, это может произойти. Могу ли я вынести это в теле Маргарет из этого мира?

Хотела бы я думать, что я смогу бросить её здесь вне зависимости от обстоятельств. Но даже если бы я хотела оставить её и выбраться из этой вселенной, я не смогла бы. Со связанными руками я не могу дотронуться до Жар-Птицы, даже не могу обхватить её пальцами, я просто не смогу управлять ей. Поэтому отсюда мне не выбраться.

Пока мои руки связаны, я здесь в ловушке.

Парень в маске топает по ступенькам — русские мафиози ещё более капризные, чем я могла бы подумать. Но он не закрывает дверь за собой. Вместо этого по ступеням спускается Пол, возвращается ко мне.

— Он тебе не досаждал? — говорит он.

Всё ещё защищает меня.

— Нет, я в порядке.

Дверь наверху со стуком закрывается. Пол смотрит наверх, в его глазах читается раздражение, даже гнев. Может быть они с парнем в маске повздорили ранее. В любом случае, он не полностью доверяет ему.

— Если он когда-нибудь скажет что-то, что тебя испугает, зови меня. Или кричи. Я приду.

Как будто всё это не пугает меня. Но я киваю, и Пол отворачивается, готовый подняться и сказать парню в маске следить за своими действиями. Я должна радоваться, но вместо этого я отчаянно не хочу отпускать его. Слово срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать:

— Останься.

Он останавливается:

— Зачем?

— Здесь так тихо, что я не могу этого выносить.

Через секунду Пол говорит:

— Я в любом случае хотел с тобой поговорить.

Не реагируй слишком явно. Будь естественна. Это твой шанс.

— Ладно. Хорошо.

Он складывает руки на груди и прислоняется спиной к стене.

— Ты мне доверяешь. Хотя не должна. Почему?

— Ты не такой, как остальные, — стоит ли мне рисковать? Могу попробовать. — Не такой, как твой отец.

Он суживает глаза, но не протестует.

В моём измерении Пол никогда не говорит о своей семье. Наконец, я понимаю, почему — но даже когда он поймёт, что я знаю всю правду, он не захочет рассказать мне больше. Я уже поняла, насколько он стыдится своей семьи. Не стесняется. Стыдится. Как будто его убивает даже думать о них. Когда он сказал мне, что его родители — «плохие люди», я подумала, что они алкоголики или поднимали на него руку. Теперь я понимаю, как они потеряли его — его родители никогда не обращали на него внимания. Если ты любишь своих детей, то никогда не будешь жить вот так. Ты никогда не допустишь, чтобы они сталкивались с насилием. Ты не пытаешься заставить их следовать своему примеру, вместо того, чтобы позволить им следовать за своей мечтой. Мистер и миссис Марковы сделали всё это и даже больше. Его доброе сердце должно быть таким сильным, чтобы выдержать это всё. В моем мире, и в остальных.

Неужели он всегда думал, что я буду ненавидеть его, если узнаю?

Может быть, это мой шанс узнать остальную часть правды. Тогда я смогу сказать Полу, что всё знаю, и буду любить его ещё больше.

— Твоя мама, какая она? — спрашиваю я его.

— Почему тебе это интересно?

— Я слишком долго была здесь. Мне скучно. Она тоже в семейном деле?

— Семейное дело?

— Как ещё мне это называть?

Пол не предлагает ничего взамен, вероятно, потому, что другие альтернативы ещё хуже.

— Напрямую она не связана с этим.

— Она… хм… одобряет это?

Он негромко смеётся, будто с презрением. Но только когда он начинает говорить, я понимаю, что оно обращено не ко мне.

— Слово моего отца — закон, для всех нас. Мама настаивает на этом даже больше, чем он сам. Она обожествляет его.

— Она хотела, чтобы ты работал на отца?

— Настаивала на этом, — Пол качает головой, очевидно вспоминая какую-то сцену из прошлого. — Она даже сделала мне первую татуировку.

Ладно, всё обернулось неожиданно.

— Какое отношение татуировка имеет к… хм… этой жизни?

Пол смотрит на меня довольно долго, как будто не может понять, почему я спрашиваю или почему он хочет ответить. Но он действительно хочет рассказать мне, я вижу это в его глазах. Наконец, он говорит:

— В России, люди, живущие «такой жизнью» всегда носят татуировки. Изображения отражают преступления, которые они совершили, время, которое они провели в тюрьме. Или то, во что они верят.

— Какие у тебя татуировки? — он не мог совершить чего-то такого же отвратительного, как его отец или те ужасные люди наверху. Пол не такой как они, и никогда не будет. Однако, я вижу линии татуировки под его расстёгнутым воротником, свидетельство отличия между Полом из моего мира и этим.

Пол замечает мой взгляд на своей коже. Он говорит:

— Это просто чтобы показать тебе. Никаких других причин.

Потом начинает расстёгивать рубашку.

Я снова вспоминаю день, когда Пол позировал мне. Не то, чтобы мне нужно было думать об этом прямо сейчас. Вместо этого, я сосредотачиваюсь на том, что он пытается успокоить меня, насколько может.

Он не снимает рубашку, не расстёгивает до конца. Но верхняя часть его торса сейчас на виду и теперь я сама вижу татуировки. Они просты, нарисованы сине-чёрными чернилами, но искусно сделаны. Самая большая татуировка — посреди груди, удивительно подробное изображение девы Марии с младенцем Иисусом. На одном плече роза, которая кажется увядшей или высушенной, на другом — голубь, сидящий на дереве.

Я будто слышу голос лейтенанта Маркова, шепчущего: «Голубка». Он называл меня своей маленькой голубкой, держа в объятиях.

— Нравится? — Пол указывает на плечо. — Она значит «Освобождение от страданий». Роза говорит, что я предпочту смерть бесчестью. А Мадонна говорит о том, что я был рождён для того, что ты называешь «этой жизнью».

Мадонна не требует объяснений. Значение розы тоже не удивляет меня, порядочность Пола и его доброта сохраняются даже в мире, где он не смог избежать порочности своих родителей. Но голубь…

Я смотрю ему в глаза:

— Каких страданий ты избежал? — спрашиваю я так мягко, как могу. — Или ты всё ещё ждёшь освобождения?

Пол застывает. Сразу же начинает застёгивать рубашку.

— Ты задаёшь слишком много вопросов.

— Но ты хочешь мне ответить. Разве нет?

Он медлит несколько долгих секунд, и я понимаю, что он тоже чувствует это, электрическую связь между нами, которая заставляет мир крутиться. Однако, Пол не понимает, почему он связан с незнакомкой, почему он почувствовал необходимость открыть мне тайны, написанные чернилами на его коже, или почему я даже сейчас тянусь к нему. Сбитый с толку, почти обиженный, он просто поднимается по ступеням, не говоря ни слова.

Когда дверь снова закрыта и заперта. я делаю глубокий вдох и понимая, что дрожу. Я так глубоко доверяю ему, но эта сцена так непохожа на всё, что я видела, путешествуя по вселенным. Я могла бы сделать неправильное движение и нарушить хрупкое равновесие.

Подобраться к Полу в этом измерении означает играть со своей жизнью.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 17

Когда самое радостное событие твоего дня заключается в том, что кто-то выдаёт тебе свежее ведро в качестве туалета — это нехороший знак.

Парень в маске затащил старое ведро наверх. Он казалось так же доволен поручением, как можно было бы ожидать, но мне всё равно было грустно видеть, как он уходит. Проведя столько времени в этой безжизненной подземной клетке, встреча с кем-то, даже с ним, была подзарядкой для моего скучающего мозга. Но сейчас его не было уже долго, и я чувствую, как комната сжимается вокруг меня, ещё больше отдаляя меня от реального мира.

Моё чувство времени больше не работало. Я не знала, сколько я уже здесь. Более трёх часов с тех пор, как мне принесли еду, однако, потому что я голодна. Точнее я сказать не могу.

Я измотана. К этому времени Маргарет из этого мира уже больше двадцати четырёх часов не спала.

Конечно, переговоры о моём освобождении уже начаты. Ватт Конли вероятно уже приказал банкирам привезти ему миллион долларов немечеными купюрами. Или вместо того, чтобы забрать набитый наличностью портфель из-под скамейки в парке, Леонид вероятно даёт Конли номер счёта на Каймановых островах, который загадочным образом исчезнет после зачисления средств.

Дверь наверху открывается. Я чувствую тот же странный коктейль эмоций, страх, надежда, странное счастье от осознания, что что-то наконец происходит…

… потом я вижу Пола, который возвращается ко мне, и надежда возрастает.

— Вот, — говорит он. Он держит белый контейнер и банку имбирного эля. — Должно быть, ты снова голодна.

— Да. Который сейчас час?

— Какая разница?

— Я просто хочу знать, — мой голос дрожит, но я с трудом сглатываю и продолжаю. — Я так долго в этой комнате, это странно, не знать, что происходит снаружи.

Пол мешкает. Его серые глаза почти нечитаемы, но я вижу, что ему не нравится осознание того, как я напугана. Когда он отвечает мне, его слова просты и точны.

— Сейчас день. Пасмурно. Недавно был дождь, но он прекратился.

Кто мог подумать, что я буду чувствовать такое облегчение, просто услышав, как выглядит небо?

— Спасибо.

— Твой обед опоздал. В следующий раз он будет раньше, если ты всё ещё… будешь с нами.

Значит ли «будешь с нами» — «ещё не свободна» или «всё ещё жива». Я на девяносто девять процентов уверена, что он имеет в виду первое, но в этой ситуации, однако, девяносто девять процентов — не достаточно.

Пол открывает контейнер, и там обнаруживается лазанья и чесночный хлеб. От запаха томатного соуса, сыра и чеснока я почти стону, настолько я голодна.

Но я ещё вспоминаю, как мы с Полом готовили лазанью на кухне моих родителей. Мы слушали Рахманинова, и наши плечи соприкасались, мы смеялись каждый раз, когда что-нибудь не получалось, что случалось постоянно. Это был первый вечер, когда я поняла, что мои чувства к Полу начали меняться. Иногда я думаю об этом, как о первом вечере, когда я произнесла слово «мы»

— Нельзя ли снять это? — я поднимаю свои связанные руки к Полу. — Если я буду есть итальянскую еду со связанными руками, то она вся будет на мне. Или тебе нужна возможность посмеяться надо мной?

Пол никогда бы не стал смеяться над кем-то из-за таких вещей. Он был бы оскорблён самим предположением об этом, на это я и рассчитываю.

Но он не разрезает стяжки. Вместо этого, он говорит:

— Я тебе помогу.

Когда он берет пластиковую вилку из пластикового пакета, я говорю:

— Ты имеешь в виду, что собираешься кормить меня?

— Всё так, как ты сказала. Иначе ты устроишь беспорядок, — он передаёт мне тонкую бумажную салфетку. — Руки должны быть связаны.

Он собирается сесть на край моей кровати, потом отстраняется. Без сомнения, он думает, что я почувствую угрозу, если он слишком быстро приблизится ко мне, так и было бы в нормальной ситуации. На самом деле, когда он наконец-то усаживается рядом со мной, я успокаиваюсь.

Это промедление означает, что он думает обо мне. Пытается сделать это проще.

И несмотря на то, что я не могу ничего сделать, мне помогает осознание того, что он рядом с Жар-птицей.

Пол осторожно набирает лазанью на вилку, ждет, пока упадут последние капли соуса, потом подносит это к моему рту. Я чувствую странное смущение, откусывая в первый раз. После этого, однако, мне всё равно. От первых капель томатного соуса у меня на языке, у меня так быстро выделяется слюна, что во рту почти больно. С чесночным хлебом я могу справиться сама, так что я макаю его в соус и откусываю кусок прежде, чем он подносит к моему рту ещё одну вилку. Могу поклясться, никогда в жизни не ела ничего вкуснее.

— Ты более голодна, чем я думал, — говорит Пол.

Должно быть, я заглатываю еду, как голодная собака. Заставляя себя жевать медленнее, я промакиваю рот дешевой салфеткой.

— Извини.

— Не извиняйся. Это я виноват.

Пол чувствует себя виновным. Возможно, я могу это использовать.

— В этом здании есть душ? Или ванна? — Конечно, он развяжет мне руки, чтобы помыться. — Я ем как сумасшедшая и у меня ужасная причёска, держу пари, я выгляжу, как тасманский дьявол.

— Бывало и получше.

Ох. Я выразительно смотрю на него.

— Откуда ты знаешь?

— Я предполагаю.

Снова я напоминаю себе, что грубость Пола — это всегда разновидность честности. С прошлого вечера меня бросили в кузов, испуганную и связанную. Плюс, у меня недостаток сна. Надеюсь, я выгляжу лучше, чем должна в такой ситуации.

— Почему мне так долго не приносили еду? — спрашиваю я. — Ты получишь деньги если меня вернут в целости и сохранности, так? Умерла голодной смертью — это не в целости.

— Для того, чтобы человек умер голодной смертью, нужны недели. Жажда убивает быстрее, за несколько дней, — ещё одно сходство между измерениями? Лицо Пола принимает то самое выражение, когда он понимает, что только что сказал что-то бестактное слишком поздно для того, чтобы промолчать. — Никто не собирается отказывать тебе в еде или воде. Давай остановимся на этом.

— Ты уже пообедал? Держу пари, ты любишь лазанью.

Он медлит.

— Все любят лазанью.

— Но ты её действительно любишь, — говорю я так невинно как могу, между пережёвыванием. — Держу пари, ты даже научился готовить лазанью.

Он не поражен, по крайней мере, этого не видно.

— Тебе нравится притворяться, что ты очень хорошо меня знаешь.

— У меня есть предчувствие в отношении людей.

— Вряд ли. Люди называют предчувствием на самом деле собственное видение или небольшие подсознательные догадки.

— Может быть, я основываюсь на них.

— Твоё подсознание никак не могло догадаться, что я люблю лазанью.

Я смеюсь. Пол так всегда делает, что что-то, о чём он серьёзно говорил на самом деле смешно, его лицо мрачнеет, он пытается улыбнуться, но у него никогда не получается. В такие минуты он чувствует себя уязвимым. Поэтому я быстро говорю:

— Ты всё правильно сказал. Все любят лазанью. Вот и всё.

— Это не всё.

— А что ещё может быть? — Он протягивает мне ещё один кусок, и я принимаю его, разговор плавно течёт во время того, как я ем.

— Я не знаю, — говорит он. — Но я не верю в предчувствие.

— А в сверхъестественные силы веришь?

Этим я заслуживаю взгляд такой же уничижающий, как взгляд моего Пола-учёного дома. Я решаю навести беспорядок в его рациональной голове, кроме того, после часов страха в связанном состоянии мне нужно напомнить себе, как много я знаю. Какая сила у меня всё ещё есть.

Поэтому я говорю:

— Например, мои предчувствия, или экстрасенсорные силы, тебе решать, они говорят мне что ты хотел пойти в жизни другим путем. Законным. Что-то большее, чем это, и значительнее. Я в частности думаю, что ты был бы хорошим… учёным.

Если бы ситуация была менее ужасна, выражение его лица было бы уморительным. Он кладёт контейнер и встает.

— Как ты могла догадаться, что я хотел… — его речь прерывается.

Как я могла об этом догадаться?

— Из того, как ты всегда анализируешь всё вокруг. Ты умён. Я догадалась об этом.

Пол ходит передо мной туда-обратно, его шаги гулко отражаются в этой маленькой, тёмной клетке.

— Кто-то рассказал тебе обо мне. Иначе ты никак не могла бы это узнать.

— Кто об этом знал, кроме тебя самого. Никто, держу пари. Ты нечасто открываешься людям, — это значит никогда и никому.

Он делает шаг назад, чтобы рассмотреть меня под другим углом.

— Что ещё говорит тебе обо мне твоё «предчувствие»?

Я помню, что я кричала Полу из последнего измерения. Эти слова были слишком интимными, слишком точными. На этот раз мои ответы будут просты. Но это всё равно будет то, что я люблю в нём.

В конце концов, осколок души моего Пола в этом мужчине, даже сейчас.

— Тебе нравятся факты. Ты хочешь быть объективным. Иногда люди думают, что ты холоден. Но это не так. Совсем нет. Я думаю ты чувствуешь более глубоко, чем большинство людей, ты просто не знаешь, как показать это. Ты всегда чувствуешь, как будто идёшь не в ногу со всеми. Ты не такой, как люди вокруг тебя, они понимают это так же хорошо, как и ты. И ты думаешь, что с тобой что-то не так, поэтому уходишь в себя ещё глубже. Это просто значит, что люди не знают, какой ты на самом деле.

Пол делает шаг назад. Я думаю, он не знает, пугаться или радоваться.

— Ты одинок, — говорю я более мягко. — Ты был одинок так долго, что я думаю, ты забыл, что бывает по-другому.

Он глубоко вдыхает. Теперь его вид ещё больше напоминает мне о моём Поле, эта смесь неуверенности и восхищения, которую я помню из наших первых дней вместе.

Не часть ли его души сияет из глубины? Спасёт ли он меня в конце?

Я наклоняюсь вперёд, желая, чтобы он понял, что я могу находиться в его близости.

— Ты хочешь семью. Не твою семью, а настоящую, в которой люди заботятся друг о друге. И когда люди тебя пугаются, потому что ты такой сильный, тебя это убивает. Потому что ты можешь быть таким мягким. Таким добрым.

— Ты меня не знаешь, — говорит Пол, как будто произнося эти слова он может заставить их сбыться.

— Я хотела бы, чтобы ты мог научиться показывать людям себя настоящего. Если бы ты мог, никто бы больше тебя не боялся, — все бы тебя полюбили, хочу я добавить. Но это было бы уже слишком.

Через секунду он смеётся, жёсткий, странный звук.

— Ты уже всё это узнала?

— Первое впечатление может обо многом рассказать, — улыбаюсь я. — Так что ты видишь, когда смотришь на меня?

Я не ожидаю ответа, но я его получаю.

— Ты нестабильна, — ровно говорит Пол. — Ты преувеличиваешь свои знания и эмоции, чтобы привлекать внимание, которого, как ты полагаешь, иначе ты не получишь. Однако, у тебя есть таланты. Если бы их не было, ты бы не хотела выставлять себя напоказ. Почему их для тебя недостаточно, я не знаю. Для своих лет ты в одних вопросах утончённая, в других — наивная, и это заставляет меня думать, что ты обучалась в экспериментальной школе, может быть в Вальдорфской, или тебя могли обучать на дому сведующие люди. Ты кажешься обычной девушкой, но, если тебя разозлить, ты опасна. Я говорю это, хотя это у меня пистолет.

Его маленькие шутки теряются в остальном, эта голая правда слишком ранит меня. Наивна? Нестабильна? Мой Пол тоже так думает?

Я могу себя заставить говорить только о последней части:

— Опасна?

— Ты спокойна в стрессовой ситуации. Спокойнее, чем должна быть, — Пол обводит меня взглядом, как будто одна только эта фраза выворачивает меня наизнанку. — Может быть, ты обратилась ко мне случайно. Но ты дразнишь меня жизнью, которой у меня никогда не может быть, смелость это или безумие, я не знаю. Всё что я знаю — ты не обычная девушка. Ты видела то, что другие не видели. Делала то, что другие не могут.

Я чувствую, что сейчас расплачусь, но я сдерживаюсь. Только не перед ним, не сейчас.

Он видит мою слабость, но не жалеет меня:

— Ты думаешь, твоя особенность делает тебя неуязвимой. Это не так.

С этим Пол поднимается по ступенькам. Его единственное прощание — звук закрывающейся двери.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 18

Несмотря на изнеможение, я долго лежу без сна.

Пол думает, что я жалкая. Абсурд. Наивная и самоуверенная, и ещё сотня других определений, я никогда не хотела быть такой.

Может быть, это глупая вещь для беспокойства, по сравнению с тем, что меня держат в заключении вооружённые мафиози. Но я полагалась на свои знания о том, что Пол защитит меня здесь, а теперь мне кажется, что защита пропала.

Он за один день увидел во мне больше, чем я увидела в нём после того, как он несколько месяцев практически жил в нашем доме. Конечно, я уже знала, что Пол был перспективен. Одна из причин того, что я влюбилась в моего Пола — то, что он видел меня через всю мою защиту. Каким-то образом он увидел меня настоящую и полюбил то, что увидел.

Этот Пол смотрит на меня и видит слабость. Незрелость. Даже опасность.

Ладно, я однажды решила убить тебя, но у меня была веская причина. Сомневаюсь, что он захочет это услышать.

Что бы он ни увидел, это ему не понравилось.

Может быть, дело в том осколке моего Пола внутри него, поэтому он понял так много. Но от этого ещё хуже. Неужели мой Пол тоже так думает? Не может быть. Иначе он не смог бы полюбить меня.

Я представляю его душу внутри этого Пола. Если они влияют друг на друга, то не только мой Пол изменит этого Пола. Может быть, убеждения этого Пола оставят след. Может быть, мой Пол будет думать обо мне как о нестабильной и самолюбивой. Может быть, он никогда не увидит меня такой.

Если даже я смогу сложить три частички души Пола, он может никогда не стать прежним.

Потом я слышу что-то сверху — тяжелый удар. Ещё один. Как гром, но не такой…

Я подпрыгиваю, когда слышу громкие хлопки, снова и снова, очень быстро. Моя первая мысль о том, что это залпы маленьких салютов, но я знаю, что нет. Это выстрелы.

О Боже, о боже, о боже-боже-боже. Что происходит?

Забудем о том, что Пол говорил о кушетке. Я ударяю ногой по ножке, и она складывается. Если я смогу оторвать ножку, то её можно использовать как оружие. Даже со связанными руками я, наверное, смогу это сделать.

Дверь рывком открывается. Звук выстрелов нарастает от громкого до оглушающего. Я забиваюсь в угол, как будто это может мне помочь. Пол спускается по ступенькам ко мне.

— Пойдём! — кричит он, хватая меня за запястье. Он так сильно сжимает, что кожа, натёртая завязками, болит. Это не важно. Я следую за ним, запинаясь на ступеньках.

Я кричу:

— Что происходит!

— Тебя здесь быть не должно!

Это не ответ, но я с ним согласна.

Никого из стреляющих не видно в тёмном бетонном коридоре, но отдалённые искры, должно быть, означают рикошет. Звуки выстрелов эхом отражаются от стен, так что звук становится в два раза громче, дезориентируя меня.

Пол тянет меня вперёд, и мы заворачиваем за угол, потом за другой, и теперь перестрелка кажется дальше. Грохот пистолетов теперь немного приглушён, и этого достаточно, чтобы у меня перестало звенеть в ушах. Пол открывает дверь, за которой оказывается большой шкаф.

— Залезай.

— Что?

— Залезай! — кричит он. — Тебе здесь безопаснее.

— Почему?

Рука Пола сжимается в кулак на моём свитере.

— Мой отец скорее убьет тебя, чем позволит забрать. Ты понимаешь?

Лучше бы я не понимала.

Не смотря на ужас, я пытаюсь использовать ситуацию.

— Пожалуйста. Ты должен развязать мне руки. Что если ещё кто-то придёт за мной? — я подняла свои связанные руки. — Пожалуйста.

Он принимает решения за секунду, нож-бабочка появляется в его руке магическим образом. Я немного подпрыгиваю, но потом стою неподвижно, чтобы он смог разрезать пластик. Он делает это уверенно, одним плавным отработанным движением.

Всё, что мне нужно сделать — это схватить его, схватить Жар-птицу и я смогу забрать ещё один осколок души Пола…

Но сразу же Пол толкает меня в шкаф так сильно, что я ударяюсь спиной о стену. Это не жестокость, это старание сохранить меня в безопасности.

— Не двигайся, пока я не вернусь за тобой. Ты поняла? Не двигайся, — потом он захлопывает дверь и поворачивает замок, запирая меня в полной темноте.

Я уже скучаю по своей камере.

Пол вернётся за мной. У меня будет ещё одна возможность. Я делаю глубокие вдохи и пытаюсь уговорить себя между звуками выстрелов, что всё будет хорошо.

По меньшей мере, Пол привёл меня в более безопасное место. Защитил меня. Мужчина, которого я люблю, здесь, просто спрятан где-то глубоко.

Мой отец лучше убьёт тебя, чем позволит забрать, сказал он. Кто меня хочет забрать? Другая банда? Полиция?

Невозможно угадать, что происходит. У меня нет возможности узнать до тех пор, пока Пол не вернётся за мной. А что если дверь откроет не Пол?

Я не хочу быть здесь. Может быть, мне не нужно быть здесь.

Даже сейчас я не хочу убегать отсюда прежде, чем у меня появится возможность спасти этот осколок души моего Пола. Но всё равно, я смогу снова связаться с ним, и попросить встретиться как нормальные люди, нанять детектива, чтобы найти его…

Я смогу найти другой способ.

Пол, я люблю тебя, но я ухожу отсюда.

Я ложусь на пол, и двумя ногами изо всех сил ударяю по дверной ручке. Дерево начинает раскалываться, этот шкаф не предназначен ни для чего, кроме метелок. Ещё два удара и дверь открывается.

Я вскакиваю на ноги и бегу в противоположную от шума сторону. Надеюсь, из-за звука выстрелов никто не слышал, как я выбралась. Несмотря на то, что колени подгибаются, и я дышу так часто, что мир темнеет и искрится по краям зрения, я заставляю себя бежать, здесь второго шанса не будет.

Коридор изгибается, и снова изгибается, как стены лабиринта. Здание огромное, может быть, подвалы нескольких зданий соединены воедино. Но это хорошо. Если так, здесь много выходов, и мне нужно только найти один из них.

К этому времени я уже почти не слышу звуки перестрелки, я поворачиваю ещё раз, и передо мной открывается самое прекрасное зрелище: свет пробивается через решётку у меня надо головой. Ржавая металлическая лестница, прикрепленная к стене, выглядит маняще. Это значит, что решётка снимается.

Лестница так проржавела, что под моими руками и ногами она обсыпается. Добравшись до верха, я обеими руками давлю на решётку, и она не двигается.

Металл врезается в мои ладони, оставляя крестообразные борозды, но я всё равно толкаю изо всех сил. Она не поддаётся.

Тяжело дыша, я пытаюсь придумать, что сделать дальше. Первый вариант — спуститься по лестнице и найти другой выход. Второй — спуститься по лестнице, но для того, чтобы найти что-то, чем можно выломать решётку.

Именно в тот момент, когда я собираюсь спуститься, на решётку падает тень. Я поднимаю голову, чтобы рассмотреть фигуру, освещённую со спины…

Которая садится на корточки, так что я могу рассмотреть его лицо.

Я кричу:

— Тео!

— Маргарет! — он падает на колени. — Слава Богу. Ты в порядке?

— Всё хорошо, — я тянусь пальцами сквозь решётку, и он на секунду берёт меня за руку. — Что ты здесь делаешь?

— У жар-птицы есть функция локатора, помнишь? Я отслеживал твой сигнал всю дорогу отсюда до Брингтон-Бич. Убедившись, что ты здесь, я пытался вытащить тебя сам, но не смог, поэтому сделал анонимный звонок копам о твоём местонахождении.

Конечно! Я об этом не подумала.

— Ты невероятен.

— Так говорят все девушки, — в его улыбке была тень облегчения. На одной щеке я увидела тёмный синяк под оцарапанной кожей, без сомнения, он его получил, когда его бросили на землю во время моего похищения. — Они тебя не ранили?

— Нет, всё хорошо. Мне просто нужна помощь с решёткой.

— Держись.

На секунду Тео исчезает, и я слышу звук, как будто кто-то раскидывает мусор. Должно быть, это дальний проезд, снаружи темно, ночь, так что я вижу свет, исходящий, вероятно, от уличного фонаря. Я делаю глубокие вдохи, пытаясь успокоиться. Сейчас свободна, думаю я.

Теперь всё, что мне надо — это придумать, как снова встретиться с мафиози Полом Марковым, но это совсем не просто, но нет. Это не всё, что мне нужно сделать в этом измерении.

— Нам всё ещё нужно уничтожить данные по Жар-птице.

— Готово и готово. Твоим родителям было не до того, поэтому я воспользовался возможностью. Уже внедрил вирус в их компьютер, это будет выглядеть как атака украинских хакеров.

Я уверена, он говорит правду, но не всю правду. Тео предал моих родителей, чтобы мне не пришлось этого делать, избавил меня от боли, хотя он любит их почти так же, как я.

— Спасибо, — тихо говорю я.

— Просто зови меня своим спасителем, — Тео возвращается обратно с ломом или чем-то похожим, круглым и металлическим, как бы то ни было, он может просунуть его между прутьями решетки. — Кто эти люди?

Я не знаю даже как начать рассказывать Тео о Поле в этом измерении.

— Ты не хочешь знать.

— Погоди, — с ворчанием Тео сильнее бьёт по решётке и со стуком угол приподнимается. Я отталкиваю его в сторону, чтобы выбраться наверх, на свободу и в объятия Тео.

Он тяжело вздыхает, и я прижимаюсь к его груди. После этого долгого, ужасного дня, так хорошо, когда тебя обнимают. Я вцепляюсь в его куртку, ещё крепче притягивая его к себе. Я хочу только оставаться здесь, в целости и безопасности, навсегда.

Но я ещё не в безопасности.

— Ну ладно, пойдём.

Тео берёт меня за руку и поднимает на ноги. Я говорю себе, всего несколько минут. Эта Маргарет должна быть в безопасности и отдохнуть. Потом ты сможешь обдумать следующий шаг.

Как раз тогда, когда мы готовы побежать в сторону улицы, дверь на аллею открывается со стуком металла по кирпичной кладке. Мы замираем, и Тео вскрикивает, видя бегущего Пола.

Может быть потому, что у Пола в руке пистолет.

Пол сразу же останавливается, глядя на нас.

— Я же говорил тебе оставаться на месте, — говорит он мне, прежде, чем посмотреть на Тео. — Куда ты её ведёшь?

— Маргарет в порядке, я о ней позабочусь, — говорит Тео с облегчением. Он предполагает, что Пол здесь для того, чтобы помочь, может быть даже с полицией. Поэтому он делает шаг вперёд, поднимая руку. — Всё хорошо.

— Почему ты ведёшь себя так, как будто я тебя знаю? — требует Пол. В его голосе и глазах проскакивает что-то дикое, ему нужно притворяться здесь храбрым, суровым, что значит, что он не умеет справляться со страхом. Он крепко сжимает оружие. — Почему вы оба так делаете?

Тео смеётся:

— Ничего не могу с этим поделать, чувак.

Он отходит от нас, опуская оружие, без сомнения, собираясь убежать. Даже не смотря на свой ужас, я понимаю, что никогда снова не увижу Пола.

Если я буду думать, то не буду действовать. Потому я бросаюсь на него. Он слишком удивлён, чтобы поднять оружие, поэтому у меня есть возможность прикоснуться к нему.

Даже когда мы врезаемся в кирпичную стену, даже глядя на пистолет в его руке, я умудряюсь схватить Жар-Птицу Пола и приложить её к его груди, к голубю, и вот оно, слабая тёплая вибрация означает, что я спасла ещё одну часть его души.

Пол выругивается от боли, и так сильно отталкивает меня назад, что я падаю на землю. Тео бежит к нам, крича:

— Что ты…

Дальше всё происходит так быстро, что события сливаются воедино.

Кажется, все звуки раздаются одновременно: ругань, крики, выстрелы. Несколько чётких изображений, которые я вижу, не имеют порядка, смысла, и даже бездвижны, как будто передо мной мелькают фотографии.

Пол, направляет на нас пистолет.

Тео, раскидывающий руки, чтобы защитить меня.

Вспышки огня при спуске пистолета Пола.

Кровь и кости, разлетающиеся вокруг.

Тео падает.

Мои руки, тянущиеся к Тео, когда я падаю рядом с ним.

И одна ужасная секунда, когда я встречаюсь взглядом с Полом и не вижу сожаления. Не вижу сострадания.

Пол говорит:

— Ты меня не знаешь, — потом он убегает прочь, растворяясь в темноте.

Первая моя мысль ужасно глупая, это последствия шока. Это всё по-настоящему. Это на самом деле.

Потом я слышу, как стонет Тео и собираюсь.

— Ты в порядке? — Я переворачиваю Тео, зная, что это не так. Поначалу я испытываю облегчение, потому что он в сознании и его рубашка только забрызгана кровью. Потом я вижу его ноги — О Боже.

— Иисусе, — Тео едва может сказать слово, он пытается не плакать и не кричать.

От бёдер и ниже его ноги выглядят так, как будто они лежат на полке в мясном магазине: торчащие сломанные кости. мышцы разорваны в лоскуты. Осколки белого в кровавом месиве — это должно быть то, что осталось от его коленей.

Там так много крови. Она бежит струёй к стене, капает с моих волос, с моих ушей. Она собирается в лужу на асфальте под нами, скорее чёрная, чем красная в сумерках, сияет, когда лужи увеличиваются. Тео может истечь кровью за минуту.

— Держись, — я расстёгиваю его ремень и сворачиваю петлёй, чтобы застегнуть вокруг одной ноги как жгут. Мне нужно перетянуть и вторую. Я кричу так громко, как могу: — Кто-нибудь, помогите!

— Телефон, — сейчас Тео едва говорит шёпотом, но этого достаточно. Я роюсь в его заднем кармане и достаю его сотовый. Слава богу, я могу позвонить 911 без кода.

Несколько следующих минут едва ли я запомню ясно. Тео смог дать мне адрес места, где мы находимся. Скорая помощь стояла неподалеку во время рейда полиции, так что машина подъезжает к нам за секунды. К этому времени кожа Тео побелела, но он всё ещё может говорить. Я догадываюсь по поведению врачей, что они ожидают, что он выживет.

Но им не нужно говорить мне, что он может потерять ноги.

Пол выстрелил не задумываясь. Не моргнув. Он умышленно сломал ноги незнакомцу без причины и убежал, даже не оглядываясь.

Всё это время, когда он держал меня в заключении, я думала, что он не причинит мне вреда, но я не имела представления, с кем я на самом деле имею дело.

Я хочу думать, что осколок души Пола внутри него сыграл бы роль, но этот Пол всё равно Пол. Они больше похожи, чем непохожи.

Если у нас всех одна сущность, которая остаётся постоянной во всех мирах, тогда зло, живущее в этом человеке существует и в моём Поле. Даже в тех осколках его души, которые я уже спасла.

Жар-птица вокруг моей шеи потяжелела.

Как только Тео кладут на носилки, врачи подсоединяют его к капельнице. Я оцепенело смотрю, как игла прокалывает его кожу. Пока они приклеивают трубку к его коже, я наклоняюсь над Тео. Он шепчет:

— Ты забрала осколок?

Даже после этого Тео всё равно думает о спасении Пола.

— Да, он у меня. — Он кивает, потом сморщивается от боли. Я больше не могу смотреть, как он страдает. — Ты можешь пойти дальше, ладно? У тебя есть координаты. Теперь уходи отсюда.

— Что? — его голос кажется хриплым, прерывистым. — Я не могу просто… это по моей вине этот Тео в таком положении… я должна..

— Слушай меня, — я не уверена, что он ещё долго будет в сознании, особенно после того, как медики вкололи ему морфин. Мои руки дрожат, пока я щёлкаю по Жар-птице, чтобы получить доказательства его саботажа, разблокировать следующие координаты и передать данные на Жар-птицу Тео, давая ему информацию, которая ему нужна, чтобы закончить миссию. — Что сделано, то сделано. Я тоже дерьмово себя из-за этого чувствую. Но мы не можем ему помочь. Тебе сейчас нужно позаботиться о себе. Люди в этом измерении сейчас не должны обнаружить Жар-птицу, но в больнице они могут. Если я сниму её с тебя, кто знает, когда ты получишь её обратно…

— Я понял. — говорит он. — Пойдём.

— Я не могу, — шепчу я.

— Не можешь что? Мы всё сделали. Всё, всё, чего хотел Конли. Так что мы можем…

Он не может закончить предложение, потому что он собирался сказать «спасти последний осколок души Пола».

Но я для этого не нужна Тео.

Прямо сейчас он идёт к Конли, рассказывает обо всём, что мы сделали (умалчивая о том, что случилось в военной вселенной), потом Конли даёт ему координаты последнего измерения, где спрятан Пол. Тео получит потенциальное лекарство от Ночного Вора. Даже если Конли и рассердится, что Тео пошёл со мной, он не отзовет сделку, если будет думать, что я выполнила свою часть. Всё будет устроено.

— Я не могу сейчас смотреть на Пола. Я не смогу быть рядом с ним. Пока нет, — мне сейчас нужно подумать о том, что я узнала и что это значит. — Я иду туда, где Пол не может быть, и куда он не сможет прийти.

— Маргарет… — Тео прерывается, как будто он почти теряет сознание. Поэтому я кладу его свободную руку на Жар-птицу.

— Отправляйся к Конли, — шепчу я, в это время врачи открывают дверь машины скорой помощи. Я отвожу прядь волос с его лба, потом беру Жар-птицу Пола и вешаю его на шею Тео. Я шепчу: — Возьми Пола с собой. Не волнуйся из-за меня. Я иду в безопасное место, и я обещаю, я скоро вернусь.

Я беру Жар-птицу в руки. Я вспоминаю Россию, тысяча изображений в кружевах белого снега. И я улетаю из этого ужасного мира.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

 

Глава 19

Я открываю глаза и вижу затейливо украшенный потолок: херувимы и нимфы написаны вокруг золоченых розеток, всё это окружает огромную люстру. Пошевелившись, я понимаю, что лежу в кровати, настолько же богато украшенной резьбой, как и потолок, декорацию дополняет вышитое шёлковое покрывало. Я снова Маргарита, Великая Княжна всея Руси, предположительно дочь Царя Александра V.

Я сажусь, потом сморщиваюсь, понимая, насколько я измучена, очевидно, эта Маргарет плохо спала, если вообще спала. Но самое большое удивление я испытываю, понимая, что я совсем не узнаю эту комнату. Вероятно, это не так уж необычно, во время моего прошлого визита в эту вселенную царская семья не покидала Санкт-Петербурга. У Романовых много других дворцов, и, вероятно, это один из них.

Всё равно, комната кажется… какой-то странной.

Мои глаза расширяются, когда я вспоминаю, в этом мире царь хотел выдать меня за Принца Уэльского, наследника Английского трона. Ох, дерьмо, это Букингемский дворец? Но в кровати со мной никого нет, и, осмотрев свою руку, я не обнаруживаю кольца.

Воспоминания о Лейтенанте Маркове оказываются такими живыми, что я как будто снова оказываюсь в Зимнем Дворце. он — мой личный страж, стоит за дверью, и он говорит о моём ожидаемом браке с наследником Английского трона, и говорит гораздо больше, чем можно выразить словами.

— Конечно, миледи, Принц Уэльский будет верным мужем. Я не могу представить себе, какой мужчина не был бы, не считал бы себя счастливчиком, имея такую жену. Что он не влюбился бы в вас с первого взгляда. Любой мужчина влюбился бы.

Тогда я поняла, что он чувствует. Он так мало пожил после этого, у него не было даже двух дней после той единственной ночи, которую мы провели вместе. Я надеюсь, Лейтенант Марков, мог понять, насколько был мне дорог. Он заслужил это — и даже больше, больше, чем у него когда-то было…

Я так сильно его любила. Я всё ещё люблю его, я всегда буду его любить, и, думаю, буду любить до конца своей жизни. Но я провела последние три месяца убеждённая, что моя любовь означает, что я люблю всех Полов, везде. Каждого человека, которым он может быть.

Могла бы я полюбить Пола, которого встретила в Нью-Йорке? Того, который хладнокровно напал на незнакомца и изуродовал его на всю жизнь? Отчасти я хочу сказать нет, но какой бы странной ни была наша связь, она была. Я увидела, насколько он был разбит ужасной жизнью, которой его заставили жить. Я ещё увидела его жестокость. Его способность быть жестоким. Когда я думаю о Поле из Вселенной мафии, я не знаю, смогу ли увидеть его уязвимость, или буду ли я всегда бояться его.

Одновременно, думаю я. И это самый плохой ответ из всех. Единственное, что я знаю — что я сейчас не могу быть рядом с тем Полом и с любым другим. До тех пор, пока я не пойму, что это значит. Мне нужна безопасность и уединение.

Лейтенант Марков умер, сражаясь за Царя, сражаясь, чтобы защитить меня. Я держала его за руку и видела, как он умирает. Ужас и боль этой минуты никогда не покинет меня. Но теперь, я пользуюсь его смертью, потому что она сделала это измерение таким, в которое Пол не сможет попасть.

Его смерть — моё укрытие. Я думаю, даже сейчас, ты всё равно меня защищаешь. Слёзы набегают мне на глаза, но я смаргиваю их.

Тихий стук в дверь спальни заставляет меня сесть.

— Да? — кричу я на английском, надеюсь, я должна говорить на этом языке.

Ответ звучит на французском.

— Вы готовы к завтраку, Ваше Императорское Высочество?

— Принесите его сюда, пожалуйста, — отвечаю я на том же языке. Я определённо стала лучше говорить на французском.

Одна женщина открывает дверь для другой, которая вносит серебряный поднос. Она подходит к маленькому столу в углу и начинает накрывать трапезу: чайник, сливки, сыр, масло, какой-то паштет.

И теперь я понимаю, что я не во владениях Царя. Если мы ели в своих апартаментах, еда по его приказу была простой. Ещё никто из слуг не носил униформу, похожую на ту, что на этих женщинах: длинные чёрные платья с белым фартуком, и они говорили на русском или английском, на французском — никогда.

Небесно-голубой халат лежит в изножье кровати. Я тянусь к нему, но горничная оставляет завтрак и спешит подать мне одежду. Это бархат, и он мягче чем всё, что я до этого носила. Когда я оборачиваюсь им, служанка отступает, потом спешит оставить меня наедине с едой.

Мне нужно сразу же изучить обстановку, чтобы понять, где именно великая княжна Маргарита. Но мой желудок слишком пуст, меня почти тошнит. Так что вместо этого я иду к столу и начинаю есть.

Оказывается, это лучшее, что я могу сделать. Не только потому что булочки восхитительны, но и потому, что с места у окна открывается вид на улицу.

Я примерно на третьем или четвёртом этаже, смотрю на площадь, окружённую элегантными зданиями, с египетским обелиском в центре. Не смотря на ранний час, и облачное небо над головой кажется молочным в утреннем свете, на улице много народу, все куда-то спешат, но они одеты так, как будто вышли из 1910-х. Женщины в длинных платьях и больших шляпах, мужчины в костюмах-тройках и котелках, все они с усами.

Я узнаю эту площадь. Мы с семьёй ездили в этот город несколько раз, чтобы навестить моих бабушку и дедушку Коваленко до того, как они умерли. Я уверена, что в нашей вселенной посередине не такой обелиск, но я знаю, что место одно и то же.

Великая Княжна поехала в Париж.

Набив живот булочкой с шоколадом, я чувствую себя увереннее и начинаю изучать окружение. Поначалу я гадаю, пребывает ли Великая Княжна в какой-то другой царской резиденции. Насколько я знаю, Французской Революции здесь не было. Я могу быть гостьей пра-пра-правнучки Марии-Антуанетты.

Но я не помню, чтобы французская королева выжила в этой вселенной, и здание стоит на Вандомской площади. Когда мы были здесь десять лет назад, мама говорила, что здесь расположены лучшие отели мира. Я спросила, почему мы не останавливаемся здесь, и это привело к долгой лекции от папы о том, как устроен капитализм и почему для профессоров такие вещи недоступны.

На салфетке, вышитой белым по белому я вижу витиеватую букву R. Я помню, как Тео смотрел на отель в Военной вселенной и говорил, что это не Ритц. Вот это Ритц.

Должно быть, это самый лучший номер в мире. Во всех мирах. Три спальни, огромная гостиная, маленькая кухня, всё так же богато украшены как та комната, где я проснулась. Я думаю, здесь потолки высотой двадцать футов, и… сколько люстр может поместиться в одном номере? Сколько бы ни было, но здесь их больше.

Должно быть, я приехала в Париж одна. Если бы здесь был царь, вокруг была бы военная стража. Если бы здесь были мои братья и сестры, они были бы в других комнатах. Однако, кажется странным, что Царь Александр V разрешил мне одной сбежать в Париж.

Шкафы наполнены элегантной одеждой, но большая часть из них кажется более современной, летящие силуэты, драпированная талия или совсем без неё и более глубокие оттенки, чем те пастельные цвета, которые я носила в Санкт-Петербурге. Меньше кружев, больше бусин. Очевидно, Великая Княжна посвятила много времени шоппингу в Париже. А кто бы удержался?

Она должно быть оплакивала своего Пола так же, как и я оплакиваю его, возможно, даже больше. Так что она находит утешение в парижском путешествии, во всех удовольствиях, которые оно может ей предложить. Я бросаю взгляд на огромный завтрак перед собой, или на то, что от него осталось.

Я нахожу альбом с набросками и коробку с пастелью. Поначалу я тянусь к ней, но потом вспоминаю, откуда у меня эта пастель. Лейтенант Марков подарил мне их на Рождество. Мы стояли прямо у входа в мою комнату, между нами только дверной проём, и смотрели друг на друга почти с головокружением от желания…

Она, должно быть, нарисовала его. Я не могу на это сейчас смотреть. Возможно, никогда не смогу.

Вместо этого, я обращаю внимание на маленькую кожаную книгу, которая похожа на… да. На ежедневник.

Её почерк гораздо лучше, чем мой, элегантный и витиеватый, как у профессионального калигафиста. Иронично, его труднее читать. Но я могу разобрать две записи на сегодня: 11 утра Доктор Н., 9 вечера — ужин Максим.

Когда приходит служанка, чтобы помочь мне одеться, несколько аккуратных вопросов говорят, что я не направляюсь в кабинет врача. Доктор Н., кем бы он ни был, приедет ко мне. Преимущества королевских особ, думаю я.

Она — или я — больна? Это причина поездки в Париж? Конечно, если бы это было так, я была бы в больнице, а не в Ритце. Ещё, я сомневаюсь, что семья разрешила бы мне путешествовать одной, Царь, конечно никогда бы не оставил Россию из-за меня, но, конечно, по крайней мере Владимир бы поехал со мной.

Горничная быстро меня одевает, Парижские туалеты легче носить, чем длинные кружевные платья из Санкт-Петербурга. Ещё, слава богу, кто-то изобрёл бюстгальтер. Он странный — треугольники из сатина без каркаса, но даже учитывая набранный вес, моя грудь доросла до маленькой из практически несуществующей. В любом случае, я не буду скучать по корсетам. Моё платье с заниженной талией цвета роз, и подол выше лодыжки. Шокирующе.

Почему я наряжаюсь для доктора, который придёт ко мне? Так что я не знаю, чего ожидать, но что бы это ни было, это не то, что я ожидала.

Доктор Н. расшифровывается как Доктор Нильссон, и это женщина, что, должно быть, для этой эры необычно. Её густые чёрные волосы забраны назад в тугой пучок, но лицо в форме сердца не выглядит строго. Она не грубая, она не опекающая, она спокойная. Её одежда выглядит так же, как и у любой женщины на улицы, хотя она одевается в приглушённый серый. Вместо серной докторской сумки, которые врачи носили в старые дни, у неё только блокнот и ручка. И вместо того, чтобы спросить, как я себя чувствую, она садится на стул, ближайший с длинной бархатной софе, вынимает блокнот и говорит:

— О чём мы сегодня поговорим, Ваше Императорское Высочество?

Поначалу, я просто рада, что она говорит по-английски. Потом я понимаю, она не врач в медицинском смысле. Доктор Нильссон — психотерапевт.

Велика Княжна приехала в Париж на психотерапию.

Это кажется для меня необычным, но опять же, если социальная история медленнее развивается здесь, психология в этом мире тоже нова. Возможно, в России ещё нет специалистов. Или может быть Царь не хочет, чтобы кто-то узнал, что его дочь лечится и психиатра.

Я медленно вытягиваюсь на софе, как в фильмах.

Доктор Нильссон говорит только:

— Ваше императорское Высочество?

Я пробую:

— Я думаю… думаю, что у меня, хм, противоречивые чувства к отцу.

— К которому?

— К которому что?

— К которому отцу? — доктор Нильссон делает записи, не поднимая головы от своего блокнота. Слава богу, она на смотрит на меня. Вместо этого, она продолжает: — Или вы оставили свою фантазию о том, что ваш учитель на самом деле ваш отец?

Я так ошарашена, что едва могу дышать. Она помнила.

Наши другие воплощения, в которые мы входим во время путешествий между измерениями, не должны помнить ничего из того, что мы делаем, пока управляем их телом. Я видела другие версии Пола и Тео, которые не имели никакого представления о том, что случилось, когда мои Пол и Тео были внутри них.

Но я — «идеальный путешественник». Мои путешествия проходят по-другому, не так, как у остальных. Каждая Маргарет, которую я посетила, должно быть помнит всё что я делала и говорила в её жизни.

Великая Княжна Маргарита пыталась говорить о том, что пережила, поэтому она оказалась у психиатра. Никто не поверил, что её захватил пришелец из другого измерения, они думают, что она сходит с ума.

— Ваше Императорское Высочество, — говорит доктор Нильссон. — Вы желаете ответить на вопрос?

— Царь — мой отец, — говорю я поспешно. — Но я иногда зла на него, и легко притворяться, что мой отец на самом деле кто-то другой. Кто-то добрый, как профессор Кейн.

Рассказала ли эта Маргарет Царю правду? Если так, она приговорила моего отца к расстрелу.

Я чувствую, что не могу дышать, пока доктор Нильссон говорит:

— Так что это не тайна, которую вы скрываете. Только тайная фантазия.

Папа в безопасности. Я выдыхаю с облегчением.

— Да.

— Хорошо. Вы теперь можете воспринимать настоящее. Это прогресс, — доктор Нильссон продолжает делать записи. — Вы хоть немного скучаете по отцу?

— Я больше скучаю по братьям и сестре, — это абсолютная правда. Если бы я снова смогла увидеть Петра и Катю, снова поговорить с Владимиром, это был бы подарок.

— А Лейтенант Марков?

Поначалу я думаю, что я должно быть очень доверяла доктору Нильссон, но потом я понимаю, что после сцены, которую я устроила в армейском лагере после смерти Лейтенанта Маркова, все должно быть знают о нас. О них.

— Он мёртв.

— Вы больше не верите, что он существует в каком-то… призрачном мире рядом с нашим?

Я закрываю глаза. Великая Княжна помнила всё.

— Неважно, если это так. Он… он сейчас очень далёк от меня, — мой голос начинает дрожать. — Другой Пол может быть не моим Полом. Он может быть не таким любящим, не таким сильным. Не таким хорошим.

Она наклоняет голову на бок. Легко представить, что она пишет. Пациентка сохраняет веру в «призрачные миры», но начала говорить, что они отдалены от неё. Она больше не выражает желания посетить их. Это большой шаг к принятию смерти своего любовника.

— Вы всё ещё полагаете, что одна из ваших призрачных сущностей владела вашим телом целый месяц в декабре? Что ваши действия совершала она?

— Кажется… кажется, всё так и было, — осмеливаюсь я. — Но она не сделала ничего, чего бы я не хотела.

— Вы думаете, что она могла бы посетить вас с какой-то целью? — доктор Нильссон теперь меня смешит. — Чтобы сделать то, чего вы боитесь? То, что иначе было бы запрещено?

— Мне нужно подумать об этом.

Этим я выигрываю мимолетную улыбку. Она действительно верит, что мы двигаемся вперёд.

— Вам в последнее время что-нибудь снилось, Ваше Императорское Высочество?

Откуда мне знать? Но слова всё равно сбегают с моего языка, потому что это единственный человек, которому мне придётся рассказать.

— Мне снилось, что меня похитили вооружённые люди, — что будет самым близким эквивалентом русской мафии в этом измерении? — Солдатами, верными Великому Князю Сергею, которые восстали против нас.

— Что произошло во время вашего похищения? Вы подверглись сексуальному насилию?

— Нет, — хм, это грубо. Но опять же, я помню, что ранние Фрейдисты верили, что в конечном итоге всё сводится к сексу. Слишком личные вопросы доктора Нильссон будут продолжаться. — Но один из солдат оказался Лейтенантом Марковым.

— Какую роль играл Марков в вашем сне?

— Я думала, он был там, чтобы защитить меня. Спасти меня, несмотря ни на что, — я тяжело сглатываю. — Вместо этого он оказался таким же, как остальные. Кто-то другой пришёл, чтобы спасти меня, и Пол… Пол выстрелил в него. Мужчина, который пытался меня спасти, не умер, но было столько крови, и я подумала, что он может потерять ноги.

Доктор Нильссон кивает:

— Как вы себя после этого чувствовали?

— Виноватой. Расстроенной. Испуганной. Доктор, как вы думаете, что означает мой сон?

— Только вы можете дать ответ, Ваше Императорское Высочество.

— Я знаю, но… я просто хочу знать, как это выглядит с вашей стороны. Пожалуйста, скажите мне.

Она кладет блокнот на колени и складывает руки поверх него. Вместо того, чтобы ответить сразу, она думает какое-то время, пытаясь дать мне честный ответ.

Наконец, она кивает, как будто соглашаясь со своими внутренними рассуждениями.

— Кто-то, кого вы всегда считали любящим, оберегающим вас, вместо этого в вашем сознании стал тем, кто может причинить вам боль. В вашем сне вы только увидели, как он нападает на другого, и возможно так ваше подсознание смягчает удар.

— Но Лейтенант Марков никогда бы не причинил мне вред. Я знаю это.

— Но во сне он может, — сказала доктор Нильссон. — Так же, как и иллюзия о том, что вы снова можете найти его.

Моя вера в то, что нам с Полом суждено быть вместе несмотря ни на что — вот иллюзия. Она разбилась вместе с костями Тео под дождём из пуль. И кажется, меня уничтожили вместе с ней.

После ухода доктора Нильссон я падаю обратно на софу. Роскошные декорации огромной комнаты, кажется, подавляют меня, потому что, какими бы красивыми они ни были, они пусты. Я одинока настолько, насколько я думала никогда уже не буду одинока, потому что я всегда считала, что если даже Пол не со мной, то он часть меня.

Мне скоро придётся уходить. Неважно, насколько я сейчас не уверена в Поле, я никогда, никогда не оставлю его Конли. Да, Тео отправился в Главный офис во Вселенной Триады, теперь уже Конли должен дать ему координаты измерения, где спрятан четвёртый и последний осколок души Пола. Я сделала грязную работу за Конли. Но Конли меня на этом не отпустит. Он снова подвергнет Пола опасности, если это потребуется для того, чтобы вытащить меня из этой вселенной и прижать к ногтю. Так что я не могу долго оставаться в Париже.

Мне нужно понять, что будет дальше.

Мои размышления прерываются горничной, которая приносит поднос с обедом. Она улыбается, относя его в обеденную зону, в которой стоят столы и стулья настолько шикарные, что на них страшно есть, они больше подходят для того, чтобы писать Конституцию. Я сажусь так же прямо, как я это делала в Зимнем Дворце, так что иллюзия величия продолжается, когда она поднимает серебряную крышку с подноса.

Меня не ожидает ничего необычного, какой-то рыбный суп, думаю я, овощи, но по какой-то причине рыбный запах накрывает меня волной. Я никогда не чувствовала настолько отвратительного запаха, запах кажется проникает через нос, лёгкие и внутренности, как яд. Всё внутри меня переворачивается, сжимается.

Мой желудок болит, и тошнота превращается из фигуральной в реальную.

— Меня сейчас стошнит, — говорю я. Горничная отходит назад, и я отталкиваюсь от стола и бегу в ближайший туалет. Я успеваю как раз вовремя и меня тошнит в раковину.

От запаха собственной рвоты меня почти тошнит снова. И в ванной пахнет чистящим средством, парфюмированным мылом, и по какой-то причине мне это кажется отталкивающим, я не могу выносить запах. Я, спотыкаясь, выхожу оттуда и горничная провожает меня в комнату.

— Я оставлю ваш обед на подносе. Если вы пожелаете другой, звоните, — говорит она, пятясь, и закрывает за собой дверь.

Я падаю на кровать, слишком измученная, чтобы думать о чём-то другом.

Поделом мне, за то, через что я провела Великую Княжну, мне придётся терпеть симптомы её болезни. Со стоном я поворачиваюсь на живот, но грудь болит, и я сморщиваюсь.

Мои глаза широко открываются.

Великая Княжна набрала вес. У нас с мамой одна и та же проблема: мы почти не набираем вес. Никогда не говорите мне ерунды вроде «не проблема съесть лишний сэндвич». Легко сказать, когда тебя не беспокоит сумасшедший метаболизм. Моё тело просто сжигает слишком много калорий, слишком быстро.

Но теперь я в теле, которое стало тяжелее. Какая-то часть веса у меня в груди, должно быть, она выросла на размер. У меня обострённое обоняние и меня тошнит без причины.

Три месяца назад я спала с Лейтенантом Марковым.

О Боже. Я беременна.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 20

Я не могу быть беременной. Не могу.

Я сижу на кровати, взяв голову в руки, пытаясь убедить себя, что это не так. Может быть, у меня ПМС. Это объясняет выросшую грудь и округлившийся живот. Но моё тело никогда так не реагировало. По большей части я просто становлюсь более нервной и начинаю плакать по каждому поводу. Может быть, у меня желудочный грипп. Это бы объяснило, почему меня тошнит. Но люди обычно не набирают вес с гриппом?

Все мои отрицания безуспешны. Правда несомненная даже не на уровне логики и эмоций. Тело говорит мне что-то, что перевешивает всё, что может сказать мозг. Я беременна, по-настоящему.

Я медленно кладу руку поверх живота. Нет, у меня ещё нет животика, но вес, набранный в этой области, кажется… основательным. Твёрдость, которая не может быть просто жиром. Я не чувствую, как ребёнок двигается, но может быть, ещё слишком рано.

Кто-нибудь знает, что у мня будет ребёнок? Нет, они не могут. Доктор Нильссон спросила бы меня, что я об этом думаю. Царь? Я содрогаюсь при мысли. Он вероятно запер бы меня в монастыре, если не в тюрьме.

Я в ужасе, потому что это не моё тело. Я сделала это с Великой княжной Маргаритой. Я приняла решение, я спала с Полом, и теперь…

Как самоуверенна я была, говоря Тео, как сильно мы старались правильно вести себя внутри других своих воплощений. Я забрала больше, чем первую ночь этой Маргарет с мужчиной, которого она любила, я забрала у неё возможность выбора.

Как бы плохо для меня ни было забеременеть в восемнадцать лет, для Великой Княжны это было в десять тысяч раз хуже. Общество верит в девственность до брака, для женщин, по крайней мере, потому что у них вместе с технологиями девятнадцатого века всё ещё мораль девятнадцатого века. И Царь хотел, чтобы я вышла замуж за принца Уэльского!

«Вы уже в опасности из-за меня», прошептал мне лейтенант Марков в ту ночь, когда мы лежали вместе в постели. Он понимал это общество, он понимал риск. И у него был здравый смысл, чтобы волноваться о последствиях.

Нет, это я была беспечной. И это последствия.

Я падаю обратно на кровать, крепко зажмурившись, чтобы сдержать слёзы. Но моё раскаяние слишком глубоко для того, чтобы об этом плакать. Я ничего не могу сделать, чтобы ей помочь. Ничего. Мне придётся предполагать, что она не хочет прерывать беременность, потому что безусловно она бы уже это сделала, если бы могла.

Должно быть, поэтому Великая Княжна приехала в Париж. Она знала, что у неё неприятности, так что она убежала через Европу. Очевидно, ей нужно было выбраться из России прежде, чем беременность стала бы заметной, прежде чем Царь или двор мог бы догадаться, что произошло. Когда король Англии узнал, что Великая Княжна не совсем в здравом уме, помолвку отменят задолго до того, как правда выплывет на поверхность и это даст ей какое-то время.

Великая Княжна умнее меня.

Я кладу руку на живот, всё ещё пытаясь убедить себя, что там ребёнок. Ребёнок Пола. Мой и Пола, общий.

В тот вечер, когда мои родители подали мне плохой пример по поводу того, что мы с Полом должны быть вместе, мама сказала мне, что настоящая причина того, что нам пока не стоит заводить ребёнка по причинам, не связанным с образованием или карьерой, как бы важно это ни было. Когда у тебя с кем-то есть ребёнок, вы связаны навечно. Это может быть прекрасно и чудесно, но это ещё и тяжёлый груз, зная, что твоя жизнь переплетена с жизнью другого, навсегда. Это меняет отношения так, что я даже не могу это описать.

Прежде, чем сделать такой шаг с кем-то, ты должен быть готов заранее принять то, что ваша жизнь, какой она была до этого, разрушится, и верить в то, что вы сможете создать что-то ещё более прекрасное после этого.

Для Великой Княжны и Лейтенанта Маркова нет «после». Та ночь на даче — это всё, что у них было.

Я помню, как он обнимал меня, как шептал мне в висок, называл меня голубкой. Даже несмотря на то, что Пол умер, частичка его живёт. У него будет сын или дочь, у него могут быть его серые глаза и блестящий ум. Когда я представляю, что держу на руках его ребёнка, я знаю, без сомнения, что Великая Княжна хочет этого ребёнка.

Но я знаю то, чего не знает она: Пол Марков — не только застенчивый, преданный лейтенант, в которого я влюбилась в Санкт-Петербурге. Он может быть холодным, жестоким. Он может быть убийцей.

На поезде в Москву, когда началось восстание, лейтенант Марков застрелил гвардейца, который убил бы меня и Катю. С тех пор я помнила это как доказательство того, насколько он защищал меня, что он сделает что угодно, чтобы сохранить меня в безопасности. Теперь я помню, что он даже не посмотрел на истекающего кровью у его ног человека, которого он застрелил.

День проходит как в тумане. Кажется, проходит несколько часов прежде, чем я могу даже выйти из кровати, и я делаю это только потому что понимаю, что меня будет сильнее тошнить, если я не поем. Любое действие, которое я могу совершить, даже сидеть и смотреть на Вандомскую площадь, кажется, может иметь ужасающие последствия. Это, конечно, глупо, смотреть на Парижские сцены из жизни менее рискованно, чем заниматься незащищённым сексом. Но так сильно оплошав, я себе больше не доверяю. Меня парализует чувство вины.

Когда тусклый солнечный свет начинает угасать, приходит горничная, чтобы подготовить меня «к ужину». Я помню строчку в ежедневнике. Сегодня я ужинаю с кем-то по имени Максим. Я хотела бы сказать служанке уйти, зарыться под шёлковые покрывала и попытаться отрешиться от реальности, в которую я попала, которую я создала для Великой Княжны.

Но я слишком часто ей вредила для одной жизни. По меньшей мере я могу следовать её расписанию.

Я подчиняюсь служанке. Хотя она не такая, как мои горничные в Санкт-Петербурге, у неё есть те же способности использовать по максимуму мои немногочисленные преимущества. Мои кудрявые волосы оформлены в мягкое облако витиеватыми золотыми гребнями, украшенными кобальтово-синими эмалевыми черепахами, которые отдалённо похожи на египетские. Она подаёт мне платье тёмно-синего оттенка, расшитого чёрными бусинами, и, хотя оно садится в обтяг на моей новой линии груди, ниже оно спускается свободными складками. Даже самый внимательный наблюдатель не заметит небольшое увеличение моей талии.

Я внимательно наблюдаю за горничной, следя, задержатся ли её глаза на моей талии. Знает, ли она. Если это и так, она достаточно умна, чтобы не подавать знака.

Она не прислуживала мне в Санкт-Петербурге, напоминаю я себе. Я не знаю, сколько я была в Париже, но я почти наверняка уехала не раньше, чем была уверена в своей беременности, так что, не больше месяца или шести недель. Служанка не понимает, что моё тело выглядело так не всегда.

Это даёт мне время, но сколько? Месяц, максимум…

Из украшений горничная выбирает тяжёлые завинчивающиеся серьги с чёрным жемчугом и рубиновое кольцо, такое тяжёлое, что оно перевешивает мои худые пальцы. Жар-птица всё ещё вокруг моей шеи, но спрятана за тёмной вуалью в вырезе платья, служанка её не заметила. Потом на мои ноги надевают тёмные туфли, в руки вкладывают затейливо вышитую сумку, и тяжёлое манто из меха цвета бургунди набрасывают мне на плечи.

Оказывается, я живу в Императорских покоях, но остальной Ритц почти такой же роскошный, как мои комнаты. Красный ковёр, блестящие потолки, интерьер не совсем такой же, как в зимнем Дворце, но очень близок.

Дверь, которая отделяет мои покои от остальных открывается и за ней стоят двое крупных, строгого вида мужчины, одетые в чёрное. Я сразу же понимаю, что это моя личная охрана. Я вспоминаю Лейтенанта Маркова, всегда стоявшего у моей двери, его серые глаза, искавшие мои каждый раз, когда мы осмеливались взглянуть друг на друга.

— Ваше Императорское Высочество? — говорит один из стражей. — Вы хорошо себя чувствуете?

Я останавливаюсь как вкопанная, приложив руку к сердцу. Через расшитую вуаль я чувствую Жар-птицу.

— Я хорошо себя чувствую, спасибо. Мы можем идти.

Они проводят меня по коридору, из которого я мельком вижу огромное фойе, но я замечаю женщин в платьях, таких же тщательно подобранных, как моё, мужчин во фраках и временами в цилиндрах. Шепотки тянутся за мной как дым. Если бы технологии в этом измерении развивались бы так же быстро, как в нашем, вокруг меня сверкали бы камеры папарацци. Мне нужно сохранять спокойное, приятное выражение лица, хотя внутри я хочу заплакать.

Машина — заниженный почти до земли родстер (двухместный автомобиль с открытым кузовом и складным верхом) с подножками и матерчатой крышей, похожие на те, которые водили в Аббатстве Даунтон. Я отсутствующе откидываюсь на своё сиденье и всматриваюсь в совершенно другой Париж. Несколько упряжек, запряжённых лошадьми, всё ещё путешествуют по улицам, некоторые из них явно везут продукты из деревень. Я вижу пирамиду старомодных молочных канистр, ещё одну повозку с огромными кругами сыра. Магазины меньше и темнее, и все они выглядят по-своему со своими вручную нарисованными вывесками, рекламирующими товары.

Большая часть людей, которых я вижу на улице, одеты не так элегантно, как те, кто останавливается в Ритце, но по сравнению с модой, к которой я привыкла дома, все выглядят более торжественно. Все мужчины в пиджаках и галстуках, даже те, кто заходит в паб с друзьями. Все женщины в длинных юбках, большинство из них в подходящих шляпах. Никто не ест и не пьет кофе на ходу, вместо телефонов или пластиковых пакетов они держат трости или веера.

Я ожидаю, что машина остановится перед особняком или фешенебельным зданием, где бы ни жил загадочный Максим. Вместо этого мы останавливаемся перед огромной неоновой вывеской, над рестораном, который кажется самым большим и переполненным в городе: «Максим».

— Ваше Императорское Высочество. Добро пожаловать снова. — Этот человек во фраке должно быть мэтр-д-отель или хозяин. Кем бы он ни был, он рад меня видеть. Без сомнения, если русская принцесса — твой постоянный посетитель, это отличная реклама. — Ваша комната ждёт вас.

— Спасибо, — говорю я ровно, пытаясь скрыть облегчение. С кем бы я ни встречалась здесь, я не пропущу его, и маленькие ошибки не станут достоянием общественности в закрытой зоне. В любом случае, от вкусных запахов говядины и хлеба и сыра у меня начинают течь слюнки, ранняя тошнота уступает голоду.

Максим оказывается почти таким же шикарным, как Ритц. На стенах висят овальные зеркала в затейливых рамах. На стенах деревянные панели, золотого и коричневого цвета, как черепаховый панцирь. Свет сияет из светильников в форме цветов, которые держат бронзовые ангелы или из огромных канделябров матового стекла. Другие посетители сливаются в облако меха, атласа, драгоценностей и света.

Дверь открывается, и за ней обнаруживается уединённая обеденная комната с книжными полками и кушеткой. На другом конце маленького стола встаёт чтобы меня приветствовать человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.

— Ваше Императорское Высочество, — говорит Тео. — Как прекрасно снова видеть вас.

Следующие поспешные действия — рассматривание меню и общение с услужливой командой официантов, даёт мне секунду, чтобы осознать это. После того, как я оставила Тео в Нью-Йорке, окровавленного, от вида его в добром здравии я испытываю облегчение. Но всё же, это не совсем тот Тео, которого я знаю.

На нём чёрный костюм, более приталенный, чем у большинства мужчин, авангардный стиль, думаю я. У него растительность на лице, и я нахожу это смешным, даже несмотря на то, что усы и бородка Ван Дайка на нём смотрится хорошо. Он зачесал волосы назад с тем маслом или помадой, которые мужчины использовали вместо геля в те дни. Он говорит на французском с официантами и на английском со мной, с едва заметным датским акцентом. Я слышала свой собственный голос с разными акцентами, но слышать, как кто-то другой говорит с другим акцентом ещё более странно.

Однако то, как он улыбается, движение, которым он передаёт винную карту официанту, даже немного небрежно повязанный тёмно-красный шарф вокруг его шеи — всё это очень знакомо.

Я знала, что Тео жил в Париже, я не забыла письма, которые он присылал мне, когда я была в Санкт-Петербурге, рассказывающие о Мулин-Руж. Но я не догадалась разыскивать его, по большей части потому, что я не понимала, откуда они могут знать друг друга. Наши воплощения в этой вселенной не имеют ничего общего. Тео — студент-химик, я — член королевской семьи с другого конца континента.

Мы вместе боремся с преступностью, думаю я, и чувствую себя глупой от своей же неуместной шутки. Я смеюсь в кружевной платок, пытаясь замаскировать это кашлем.

— Ваше Императорское Высочество? — спрашивает Тео, когда официант выходит из комнаты и закрывает за собой дверь. Хотя моя охрана ждёт за дверью, мы с Тео знаем, что мы одни. — Вы хорошо себя чувствуете?

— Очень хорошо, спасибо, — как мне об этом сказать? — Я просто в последнее время рассеяна и совершенно забыла, о чём мы с вами собирались говорить…

Его глаза расширяются:

— У вас снова был приступ амнезии?

— Амнезии?

Тео кивает, как будто он понимает, что нужно двигаться медленнее. Он терпеливо говорит:

— Болезнь овладела мной в декабре. В то время я написал вам, начав наше знакомство. Вы нашли меня в январе с интригующими идеями насчёт наших других воплощений, которые знали друг друга, с призрачных миров…

Она помнила всё.

— Призрачных миров, — повторяю я.

— Если ваша теория верна, — говорит Тео. — Моя призрачная сущность вселилась в моё тело в декабре, действуя вместо меня. Вы помните что-либо из этого?

Потом он выпрямляется, его улыбка меркнет. Он догадался, единственный способ сохранить его доверие — это признаться.

— На самом деле, я из одного из… призрачных миров, — говорю я. — Я не хочу причинить никому вред, Великой Княжне, или вам или кому-либо ещё.

Кроме Ватта Конли. Но он не в счёт.

Тео не знает, что думать об этом, и не удивительно. Через минуту он говорит:

— Вы можете объяснить научные принципы, лежащие в основе этого?

Как и в моей вселенной, он снаружи хипстер, внутри — чистый учёный.

— Не очень хорошо. Но постараюсь, — я не знаю, что ещё сказать. — Почему Великая княжна связалась с вами?

— Узнать, совпадало ли моё состояние в декабре с её. У неё не было моей полной амнезии, но насколько бы странным ни было её объяснение, я ей поверил.

Другими словами, она проверяла, в своём ли она уме. Письма, которыми мы обменивались с Тео в декабре, были единственными доказательствами, что призрачные миры не были предметом её воображения.

Удивление изменило Тео, превратило его в мужчину, похожего на того, которого я знаю.

— Может быть, у вас есть это чудесное устройство?

— Жар-птица, — я пропускаю палец под цепочку. Ему нужно время, чтобы увидеть материю из другого измерения, но его лицо загорается. — Если вам когда-либо придётся проверять, не прибыл ли кто-то из другого измерения, можно искать Жар-птицу. Она будет на нём почти наверняка.

Я оттягиваю его воротник, как пример, того, как нужно проверять, но к своему шоку я вижу ещё одну Жар-Птицу.

— Ваше Императорское Высочество? — говорит Тео, всё ещё не понимая, что на его шее что-то есть.

Я беру его Жар-птицу, вызываю напоминание, и…

— Ой! — Тео рывком отстраняется, хватается за грудь, потом осматривает богатый интерьер. — Ух, ладно. Я не знаю, где мы, но мне это нравится

— Что ты здесь делаешь? — Требую я. — Ты уже говорил с Конли?

— Здравствуй и тебе, — я выразительно смотрю на него, и он вздыхает. — Нет, я не пошёл по координатам, которые ты мне дала. Вместо этого я последовал за тобой.

— Нам нужно было вернуться к нему, когда закончим!

— Так мы и сделаем. Он не говорил, что мы не можем сначала немного прогуляться.

От раздражения мой кулак сжимает кружевной платок, который я всё ещё держу в руке.

— Что, если Конли подумает, что мы бегаем от него? Он может расщепить Пола ещё на четыре кусочка… — или на четыре дюжины. Или на четыре миллиона, так что я никогда не увижу его снова.

— Эй, — резко говорит Тео. — Конли нужна ты. Этот поезд не поедет, пока ты не сядешь. Кроме того, насколько Конли знает, мы среди старых добрых солдат. Он пока не разорвёт сделку.

Он не знает этого, так же, как и я. И всё равно, я чувствую, что он прав, по крайней мере сейчас. Конли не будет долго мириться с задержками.

— Ты понимаешь, почему я пришла в это измерение, так?

Тео кивает, но его улыбка меркнет.

— Да, я знаю. Тебе нужно было привести мысли в порядок. То, что произошло в Нью-Йорке — это было жёстко.

— Больше для тебя, чем для меня, — говорю я.

— Мы можем оставить соревнование в том, кто больше пострадал, на потом, ладно? Ладно, ты хотела отдохнуть где-то, в роскоши, где ты знала, что будешь в безопасности.

— Ты думаешь, я пришла сюда, потому что я здесь богата?

Тео протягивает руки, показывая на хрустальный канделябр над нами, фрески на стенах, словно говоря: «разве я не прав?» Но добавляет:

— И тебе нужно быть в безопасности. Так? Иначе тебе было бы грустно вспоминать, ну ты понимаешь. Другого Пола.

Он честно не понимает.

— Тео, я пришла в это измерение, потому что только здесь я не увижу Пола. Я не могу даже смотреть на него, после того, что он сделал с тобой.

Тео морщится, одной рукой закрывая колено.

— Это отстойно, я даже не могу описать это. Но это же не наш Пол меня застрелил.

— Разные воплощения — они больше одинаковые, чем разные. Ты этого не видишь?

— Что, если один Пол сделал со мной что-то дерьмовое, я должен ненавидеть их всех?

— Я не это имела в виду.

Мерцающие газовые лампы на стенах, кажется, уже не дают достаточно света. Вместо того, чтобы казаться роскошным, от тяжёлого резного дерева и огромной люстры у меня почти клаустрофобия. Золочёная клетка всё равно клетка.

Я медленно говорю:

— Тео, когда я в первый раз пришла в этот мир, то начала верить, что неважно, насколько мы отличаемся в разных измерениях, что-то внутри нас всегда остаётся одинаковым. Назовём это вечной душой, самым важным в нас, и это константа. Это никогда не меняется, несмотря ни на что.

— Душа, — говорит Тео таким тоном, который я всю жизнь слышала от моих родителей и от каждого из их аспирантов, это значит: «Это не научно».

Иногда они думают, что имеют значение только подтверждённые эмпирические факты.

И это полная ерунда.

— Да, — выпаливаю я в ответ. — Душа. Я думала, что знаю душу Пола даже лучше, чем свою. Но когда он выстрелил в тебя, я поняла, что в некоторых смыслах я совсем его не знаю. Я видела в нём тьму. Настоящую тьму. И я всё равно люблю его, и это страшнее всего. Но я не знаю, что думать и делать…

Моё горло сжимается, и я глотаю слёзы. Гормоны беременности, думаю я.

Тео ещё не знает о ребёнке.

Я смотрю на него в поисках успокоения, но отстраняюсь, потому что Тео просто в ярости.

— Одна вечная душа, — шепчет он. Его тихий голос обрывает меня, как и было задумано. — Только одна личность, во всех бесконечных измерениях мультивселенной, и всем нам придётся отвечать за грехи других. Для тебя это значит, что я тот же Тео, который похитил твоего отца и подставил Пола. Тот, кто тебя предал. Когда ты смотришь на меня, это всё, что ты видишь.

Я хочу сказать нет, но это неправда. Глядя на Тео, я всё ещё чувствую искру сомнения.

Только теперь я понимаю, что это я предала Тео. Отказываясь видеть его, уважать выбор, который он сделал, и верность, которую он показал, я предаю его каждую секунду.

— Тот Пол — это не наш Пол, — говорит Тео. Теперь он, кажется, настолько зол, что смотрит сквозь меня, как будто я не заслуживаю внимания. — Так же как я — не тот Тео. Он не винил меня за то, что сделал другой Тео, и я не буду винить его за то, что произошло в Нью-Йорке. Проклятье Маргарет. Это меня подстрелили! Если я могу забыть об этом, почему ты не можешь?

Он встает и рывком ставит стул к столу. Очевидно. Великая Княжна сегодня будет ужинать одна.

Тео продолжает:

— Верь во что хочешь. Сомневайся во мне, сомневайся в Поле, прячься в рафинированном Париже, если тебе от этого лучше. Но если ты не спасёшь Пола, я это сделаю.

С этим он широкими шагами выходит из обеденной комнаты.

Теперь остаюсь только я и мигающий свет. Я потеряла Пола три раза — когда лейтенант Марков умер в этом измерении, когда Ватт Конли расщепил его душу, и когда я увидела, как Пол выстрелил в Тео. Теперь я потеряла ещё и Тео.

Никогда, ни в одном из миров, я не была так одинока.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 21

К рассвету следующего дня я понимаю, что спала всего несколько часов. От утомления моё тело кажется тяжелее и под глазами образовываются тёмные круги.

Отчасти это из-за беременности. По меньшей мере, я думаю поэтому мне нужно вставать в туалет каждые два часа.

Я думала дети не дают спать только после рождения.

Но по большой части у меня бессонница из-за чувства вины. Множество причин этого возникают у меня в голове, и как только я отбрасываю одну из них, её место занимает другая.

Из-за меня Великая Княжна забеременела. Это самое ужасное, что я делала. Надеюсь, это самое ужасное, что я когда-либо сделаю. Насколько хуже всё может быть?

Тео думает, что я провела три месяца, ненавидя его. Я никогда не смогу ненавидеть Тео. Даже после того, через что заставило меня пройти его другое воплощение, с его острожной ложью, с тем, как он подставил всю мою семью и Пола, как он подобрался ко мне флиртуя и наклоняясь ко мне и называя меня «Мег». Даже при воспоминании об этом прозвище у меня мурашки по коже. За последние несколько дней я поняла, как много Тео сделал для меня, скольким он пожертвовал. Как я могла сомневаться в нём из-за того, что произошло с ним? Он был главной жертвой Тео из Вселенной Триады, не я, не мама, и даже не мой похищенный отец.

Мы с Тео не отправились в главный офис. Конли, вероятно, думает, что мы бросили Пола. Я этого не сделала — и никогда не сделаю. Если даже я не знаю, как теперь быть с ним, я ни за что не брошу его.

Я позволяю действиям другого Пола повлиять на мои чувства к моему Полу, которого я люблю. И после едкой лекции Тео вчера вечером, теперь я понимаю, как это жестоко и несправедливо. И всё же, моё сердце снова и снова вспоминает жестокую безразличность в глазах Пола, когда он стрелял в Тео.

После слабого бесконечного рассвета, я наконец понимаю, что сна не будет. Я оборачиваюсь в бархатный халат и брожу по Императорским покоям, желая как-то убить время. Конечно, вдоль стен стоят книжные полки — история и энциклопедии этой альтернативной временной линии, которая, вероятно, увлекла бы моих родителей. Я могла бы записать что-то, но я не могу, когда мои мысли бегут настолько быстро.

Очевидно, нет ни телевизора, ни компьютера. Жизнь до Wi-Fi была пустынной.

Наконец, я смотрю на блокнот для рисунков и пастель Великой Княжны. Я не открывала его, потому что я совершенно уверена, что на этих страницах портрет Пола. Я не готова увидеть его лицо, смотрящее на меня, пока не готова. Но я помню, как лейтенант Марков подарил мне коробку пастели, свет в его глазах, когда он понял, насколько мне понравился его Рождественский подарок. Конечно, я могу нарисовать одну картину с ним, только одну.

Я беру блокнот, намереваясь быстро пролистать до чистой страницы, чтобы не видеть того, что там нарисовано. Но как только я беру его со стола, из него выпадают сложенные страницы. Нагнувшись, чтобы поднять их, я понимаю, сколько там писем.

Нарушу ли я личное пространство Великой Княжны, если прочитаю их? По сравнению с тем, что я хожу в её теле, беременном из-за меня, чтение почты не кажется большим грехом. Кроме того, может быть, письма расскажут мне, что она собиралась делать, что с ней произойдёт позже.

Первое открытое письмо всё в кляксах, оно от Кати, избалованной младшей сестры, которая возможно спасла мою жизнь во время восстания, напав на солдата вдвое больше её:

«Я же говорила тебе помалкивать о «призрачных мирах», но ты никогда меня не слушаешь. Просто расскажи им то, что ты придумала и возвращайся домой. Папа говорит, что я не должна посещать тебя, пока ты лечишься у французского доктора, и я устала каждый вечер просто сидеть. Ты по крайней мере приедешь в Царское Село на лето? Тебе всегда это нравилось.»

Я улыбаюсь: Катя скучает по мне, но она в этом не признаётся. Я тоже скучала по ней.

Но — лето. Я делаю то, что другая Маргарет должно быть сделала в первый раз, когда к ней пришло осознание, считаю недели до конца сентября. Как я смогу так долго прятать беременность?

Если бы я могла решить проблемы за неё, то сделала бы это. Но я не могу. Не знаю, может ли кто-то вообще.

Следующее письмо оказывается более успокаивающим, оно от моего младшего брата, Питера.

«Маргарита, я бы хотел, чтобы ты была здесь. Я усердно учусь, и профессор Кейн помогает мне рисовать карту Африки. У папы есть львиная шкура с тех пор, когда он ездил на охоту в Африку в молодости, но я думаю, что это жестоко убивать льва просто для того, чтобы забрать его шкуру. Если я когда-нибудь поеду в Африку, то буду делать фотографии животных, потому что так они будут счастливы, и я всегда смогу смотреть на них. И ещё шкура плохо пахнет. Пожалуйста, возвращайся из Франции поскорее. Я тебя люблю.»

У меня в груди зарождается смех, когда я представляю милое маленькое лицо Питера, пока он выводит каждое слово. Он такой маленький для своего возраста, или возможно был маленьким, а сейчас подрос.

Я беру следующее письмо, с облегчением и благодарностью узнавая почерк отца. Однако, конечно, это письмо подписано моим «учителем» Генри Кейном.

«Ваше Императорское Высочество,

Я рад слышать, что время, проведённое в Париже, принесло плоды, как мы и обсуждали. Хотя Царь проявляет нетерпение, я смог убедить его, что психотерапия имеет огромное медицинское значение, и ваше выздоровление нельзя торопить.

Как мы и предполагали, король Англии обратил своё внимание к Румынской принцессе и её прочат в невесты его сыну. Царь считает, что это преждевременно, но ваше здоровье важнее всего. Кроме того, теперь Владимир ухаживает за Польской принцессой, и я полагаю, что царю Александру пока достаточно сводничать.

Признаю, не могу ничего поделать с собой и сочувствую его желанию поскорее получить внуков.

Приложите все усилия, чтобы отдохнуть и позаботиться о своём здоровье. Расскажите, как вы себя чувствуете и могу ли я прислать вам что-то необходимое.»

Письмо говорит больше, чем кажется с первого взгляда.

Если Маргарет из этого мира помнит свою ночь с Полом, это значит, что она так же помнит правду о своём происхождении, которое стало результатом короткого романа между царицей, моей матерью, и царским учителем, Генри Кейном. Она держала свои отношения в тайне.

У Великой Княжны Маргарет наконец-то есть отец, который её любит. Я держусь за это, одну вещь, которую я подарила ей, отняв столько всего.

Папа явно знает о беременности. Внуки, написал он. Вероятно, он помог разработать этот план, чтобы убрать Великую Княжну от Царя надолго.

Но если у папы и есть идеи насчёт того, что будет дальше, в этом письме их нет.

Новости от Кати и Питера греют меня больше, чем я предполагала. Я скучала по ним с тех пор, как оставила эту Вселенную, и это никто больше полностью не понимал. Ты знаешь их только месяц, однажды сказала Джози в раздражении. Они не твои братья и сёстры, как я. Ну же!

Это так, и всё же не так. Видеть себя, отраженным в другом человеке, словно волшебство. Когда тебя с кем-то связывает кровное родство, ваша связь переходит за границы логики. Я не только влюбилась в Пола в России, в каком-то смысле, я влюбилась во всю мою семью.

Я снова и снова перечитываю выпавшие письма, ища письмо от моего старшего брата, Владимира, наследника престола. Когда я не нахожу его, моё сердце разбито.

Он бы написал. Обязательно. Доброта Владимира — это первое качество, которое я в нём заметила. Когда я желала, чтобы у меня был любящий брат, вместо старшей сестры, которая не разрешала мне кататься на своём скейте, я всегда представляла кого-то похожего на Владимира. И эта Маргарет близка со своим братом — это было очевидно с самого начала.

Они достаточно близки для того, чтобы она рассказала ему о беременности.

И он не сказал… ничего.

Владимир не похож на человека, любящего писать письма, но мне приходится помнить, насколько это другой мир. Их мораль отстает от нашей примерно на век, когда люди думали, что расизм в порядке вещей, но сходили с ума из-за секса до брака. Ненавидел ли он её из-за этого? Даже если нет, Владимир мог полагать, что должен отказаться от неё, возможно навечно.

Неужели я стоила этой Маргарет ещё и брата?

Весь день я ожидала, что позвонит Тео, не в буквальном смысле, потому что в Императорских покоях не было телефона, но пришлёт сообщение в отель. Я проверяю ежедневник, надеясь увидеть резервации в ресторане, но есть только одна запись, и она на завтра: Словечко для кузины Карин. Порывшись в памяти, я не могу вспомнить, чтобы писала какой-нибудь «Карин» в этом измерении в декабре, но опять же, я предположительно родственница половине королевских семей Европы, так что это мог быть кто угодно.

Ни одна строка не говорит мне, когда — или если — я увижу Тео снова.

Могу ли я попросить одного из охранников найти химика Тео Бека? Может быть. Но я не уверена, что они знают о дружбе Великой Княжны с Тео из этого мира, или сколько из этого они доложат Царю. Мне нужно быть скрытной настолько, насколько возможно. Если бы я только знала, где может быть Тео… или когда…

… но потом я понимаю, что знаю. На самом деле, я должна была догадаться сама, но Тео сам сказал мне в своих письмах в декабре.

Так что, когда опускается вечер, я ем ранний ужин в своём номере и служанка готовит меня к выходу. На этот раз платье из тёмно-красного бархата, с рукавами-кимоно, с лёгкой золотой вышивкой на груди и оторочено чёрным мехом по краям. Потом я вызываю машину.

— Куда едем, Ваше Императорское Высочество? — спрашивает водитель.

Я немного возбужденно отвечаю:

— В Мулин-Руж.

Когда мы подъезжаем, я не знаю на что смотреть: на красную вывеску с ветряной мельницей, на смесь простонародья с богемой, текущих сквозь двери, или, святые угодники, на огромную статую слона с пагодой на спине. Я думала, это придумали для фильма. Похоже, что нет.

Зайдя внутрь, я замечаю признаки того, что я не просто переместилась назад во времени. Я вижу несколько цветных людей — чернокожих, азиатов, индийцев, и, хотя некоторые из них явно участвуют в представлении, другие — высокопоставленные гости. Держу пари, это было не так обычно, как дома, но эта вселенная набирает очки за то, что люди здесь не расисты. Кроме того, на стене висит постер в стиле Арт-нуво, представляющий красивую женщину с тёмной кожей, одетую в платье, которое блестит, как тысяча огоньков, её волосы завиты спиралями, напоминающими мне Медузу Горгону. Сверху написано имя летящим замысловатым шрифтом: Beyoncé. Внизу даты следующего представления.

Однако по большей части здесь царит чистая вакханалия. Клуб огромный — сотни людей танцуют на деревянном полу или кричат с балконов. Полный оркестр продирается сквозь шум и мне нужно несколько секунд, чтобы узнать песню Тейлор Свифт, которая в этой вселенной определённо написана для канкана.

Мои охранники очевидно не очень счастливы сопровождать меня в такое место, но по крайней мере один из них добыл управляющего. Я вежливо киваю, когда он представляет меня, потому говорю:

— Вы можете показать мне, где находится мистер Тео Бек? Химик? Я знаю, он часто приходит. Он сегодня здесь?

— Безусловно! Позвольте провести вас в Jardin de Paris.

Это оказывается внутренним двориком в Мулин-Руж. Слон возвышается над сценой где танцовщицы в юбках с оборками прыгают по сцене на улице, в их волосах яркие перья. Все вокруг едят, пьют, курят сигареты, курят то, что может быть и не сигаретами…

За самым дальним столом в окружении только бутылок и стакана сидит Тео. Его шейный платок съехал набок, шляпы нет. Я думаю, он уже приложился к бутылкам.

Я делаю знак охране отойти. Они не в восторге, но подчиняются. Я одна иду к столу Тео и сажусь на ближайший к нему стул.

Он не смотрит на меня, когда я приближаюсь, но он должно быть узнал меня боковым зрением.

— Интересное место, — говорит он. — Париж.

— Если знать, куда идти, — отвечаю я.

Тео указывает на слона.

— За один франк — всего за один! — я могу зайти внутрь слона. У него в ноге лестница. Если туда забраться, то тебя будут развлекать танцовщицы живота, и они дадут тебе столько опиума, сколько захочешь.

— Ты там уже был? — Последнее, что мне нужно, это чтобы Тео был под кайфом, когда нам нужно сосредоточиться.

Он качает головой.

— Мне так сказали, — потом он собирается, или пытается это сделать. — Налить тебе выпить?

Инстинктивно я прикрываю рукой живот.

— Нет, спасибо.

— Ладно тебе. У тебя не будет другого шанса выпить абсента. Да, ты можешь достать его дома, но его уже не делают по-старому, с полынью. Так что он не будет галлюциногенным, — как будто не услышав мой отказ, Тео ставит между нами пустой стакан, потом наливает, как я предполагаю, абсент — светло-зелёную жидкость оттенка перидота. Потом он кладёт странный перфорированный кусок серебра поверх стакана и поверх кладёт единственный кубик сахара.

— Потом идёт вода со льдом, — говорит Тео, поднимая запотевшую бутылку. — Если хочешь делать это правильно, наливай медленно, капля за каплей, пока сахар не растворится.

— Как долго ты уже практикуешься? — Требую я.

— Большую часть вечера, — признается Тео. Не отрывая глаз от воды, капающей на кубик сахара, он добавляет, чуть тише: — Слушай, то, что я сказал вчера… я был не в себе.

— Нет, не был, — наконец признавшись себе, признаться Тео легко. — Я была нечестна по отношению к тебе. Я позволила тому, что сделал другой Тео, затмить тебя настоящего. Всё наше путешествие ты доказывал, что ты один из самых смелых, верных и добрых людей, которых я когда-либо встречала.

Тео никогда не был застенчивым, он любит, чтобы его хвалили. Поэтому, когда он краснеет, я поражена.

— Спасибо. Ты тоже не так плоха.

— Пожалуйста. Я была такой идиоткой.

— Эй. Совсем нет. — Он пьяно смеётся, но искренность выходит на поверхность. — Увидеть, как ты действуешь подобным образом, Маргарет, это невероятно. То, как ты вмешалась после того, как упала бомба во время налёта, ты перевязывала раны, когда я всё ещё мочил штаны от ужаса.

Я смеюсь:

— Не в буквальном смысле.

— Близко. Ты не хочешь знать, насколько, — теперь Тео начал улыбаться кривой, пахнущей абсентом улыбкой. — Ты так быстро осваиваешься во всех измерениях. Ты приземляешься на ноги. Чёрт возьми, тебя похитила долбаная русская мафия и ты сама сбежала!

— Это ты оторвал решётку.

— Ладно, ты сделала только девяносто девять процентов, — он делает глубокий вдох. — Ты иногда сводишь меня с ума. Но ты потрясающая. Ты — самый удивительный человек, которого я встречал.

Кажется, беседа идёт в направлении, в котором не должна. Поэтому я говорю:

— Ты прав, мы должны отправиться в главный офис, чтобы добраться до последнего измерения с Полом.

— Всегда Пол. Ты находишь его в измерении за измерением. Это должно быть судьба, так?

— Может быть, — говорю я, хотя сейчас мне трудно верить в судьбу.

Глаза Тео встречаются с моими.

— Но кажется, ты находишь меня почти так же часто.

— Да, думаю, что так.

Внезапно я хочу рассказать Тео о беременности. Обсудить это с кем-то, кто может помочь, и он поймёт, почему я так растеряна. Однако, когда я открываю рот, Тео ставит на стол бутылку с водой, сахарный кубик только наполовину растворился, и берёт мои руки в свои.

— Слушай, — говорит он. — Я достаточно пьян для того, чтобы сказать это, я сейчас скажу, и мы с этим покончим. Ладно?

О нет. Но я могу только ответить:

— Ладно.

— Я люблю Пола так же сильно, как если бы он родился моим братом. И… и я думаю, что ты уже знаешь, что я и тебя тоже люблю. Не совсем как сестру.

— Тео…

Он поднимает руку, намереваясь закончить.

— Надеюсь, что мы всегда будем в жизни друг друга. Ты, я и Пол, все трое. Если ты и Пол справитесь с этим, если вы будете вместе, я счастлив за вас. Я буду вашим старым приятелем Тео навеки вечные и так далее, — Тео делает глубокий вдох, как будто пытаясь прочистить мысли от абсентного тумана. Рядом играет аккордеон и люди танцуют вокруг нас шум и гам, но он нас не затрагивает. — Но может быть, может быть вы с Полом не будете вместе.

Даже две недели назад, я бы рассмеялась от мысли о том, что мы с Полом расстанемся. Это судьба, думала я. Рок. Навсегда. Теперь передо мной вытягивается будущее, пустое и неизвестное.

Тео ускоряется и произносит заключительные слова:

— Я не такой парень, который будет стараться разбить чьи-то отношения, даже если бы «другой мужчина» не был моим лучшим другом. И я на сто процентов уверен, что тебе не нужно уходить от Пола из-за того, что сделал другой парень с его лицом в другом измерении. Но… если это ещё не всё, если твои отношения с Полом — это не то, чего ты хотела, и ты уйдёшь, что же. После так называемого «приличного времени», если ты подумаешь, что тебя заинтересует… — наши глаза встречаются, и он улыбается, и потом его голос ломается. — Я знаю, что меня заинтересует.

Люди говорят, что сердце рвётся пополам, но я всегда думала, что это метафора и не более того. Но мне действительно так кажется, как будто что-то драгоценное внутри меня разорвали пополам, и ни одна часть не может жить сама по себе.

Он подносит мою руку к своим губам. Прикосновение его губ к моим пальцам лёгкое, как пёрышко, призрак поцелуя, всего мгновение, и потом он отпускает.

— Хватит серьёзных разговоров на один вечер, — говорит Тео, снова под хмелем. Он смеётся, слишком громко и усердно, чтобы это было искренне, и продолжает наливать воду на кубик сахара. — Видишь, как абсент становится молочного цвета? Как опал. Так понимают, что его уже можно пить. Жду-не дождусь, чтобы ты попробовала.

— Я не пью, — говорю я.

— Эй, здесь законно пить в любом возрасте. Даже если нет, мы оба уже старше.

Я выплевываю слова:

— Я беременна.

Тео снова смеётся, но у него открывается челюсть, когда он понимает, что я серьёзно.

— О Боже.

Музыка и смех вокруг начали меня раздражать, и я понимаю, что хочу убраться отсюда. Я отодвигаю стул и говорю своей охране:

— Немедленно отвезите меня обратно в Ритц.

Они проводят меня к выходу под наблюдательным взглядом слона. Я только один раз бросаю взгляд через плечо на Тео, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он одним глотком приканчивает стакан абсента.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 22

Всю дорогу домой я разговариваю сама с собой. Ты же знала, что у Тео есть к тебе чувства. Он говорил это раньше.

Ещё я спорю с собой. Но не так! Тео никогда не говорил об этом так. Ни разу!

Признание Тео меня потрясло, но оно ничего не меняет. Мне больно за него, но я не тоскую по нему, я люблю его, но не хочу быть с ним в романтическом смысле слова. Даже когда я потянулась к нему в Лондоне в ту ночь, я просто хотела утешения и близости и в своём пьяном горе я знала, как попросить этого только с помощью секса. Его чувства разрывают меня на части изнутри, потому что они заставляют меня причинить боль тому, кого я так сильно люблю.

Но это не единственная причина моего сегодняшнего потрясения. Не причина того, что я так бурно отреагировала на отношения между Маргарет и Тео в воюющей вселенной. Дело не в том, что я хочу предпочесть Тео Полу, дело в том, что я увидела возможность другого выбора.

Действительно ли у нас с Полом общая судьба во всех мирах, во всех жизнях? Или он только одна из тысячи возможностей? Тео Бек может быть другим путём, другим выбором, который сделает другая Маргарет в других мирах, теперь я это понимаю, но моё сердце всё ещё пытается это отрицать. Я тоже хочу верить.

Даже после крови и предательства пустота внутри меня жаждет Пола. Только Пола.

И как я рассказала Тео о беременности… могла я это сделать ещё более неуклюже? Я так не думаю. Если бы только меня на самом деле стошнило или что-то вроде того. Мне нужно было сказать что-то, перевести тему от признаний Тео. Ну, это сработало.

Может быть, это и позволило мне быстро уйти от этого вопроса и оставить Тео размышлять над этим самому. К тому времени, когда мы будем снова обсуждать мою беременность, у Тео будет время придумать шутки и теории, и всё остальное, чем он обычно закрывается от мира. Он более чувствителен, чем показывает.

Но что скажет Пол, когда я расскажу ему новости? Хотя я знаю его более близко, ближе, чем Тео, или чем кого угодно ещё, я не могу представить его реакцию. Но конечно мне придётся ему сказать. Мой Пол был внутри Лейтенанта Маркова, частью его, когда был зачат его ребёнок.

— Ваше Императорское Высочество? — говорит мой водитель. — Вы хорошо себя чувствуете?

Я только сейчас понимаю, что начала плакать в платок. Я просто качаю головой. Пусть водитель думает, что хочет.

Возвращение в Императорские покои Ритца кажется возвращением в стены неприступной крепости. В какой-то мере я там заперта, но весь мир сегодня заперт снаружи, или я так думаю, до тех пор, пока не замечаю орхидеи в горшке на столе и рядом с ними маленький жёлтый конверт. Карточка на цветах гласит: «С наилучшими пожеланиями».

Я разрываю конверт. Вытащив жёлтую бумажку, я понимаю, что это телеграмма, первая настоящая телеграмма, которую я видела. Каждое слово написано заглавными буквами. И прежде, чем я читаю остальное, я вижу имя отправителя: ВАТТ КОНЛИ, НЬЮ-ЙОРК СИТИ.

В этом измерении он изобретатель-миллионер, у этой Маргарет никогда бы не было с ним ничего общего. Так что я понимаю, что отправитель телеграммы это не Конли из этой Вселенной, и сообщение не предназначено для Великой Княжны. Оно для меня.

ТЫ НАШЛА ДЫРУ В МОИХ ПРАВИЛАХ ТОЧКА ОЧЕНЬ УМНО ТОЧКА НЕ ИСПЫТЫВАЙ МОЁ ТЕРПЕНИЕ ТОЧКА ПРИХОДИ НА ВСТРЕЧУ В ГЛАВНЫЙ ОФИС В ТЕЧЕНИЕ 48 ЧАСОВ И ТЫ ПОЛУЧИШЬ ПОСЛЕДНИЙ ОСКОЛОК ТОЧКА БУДЕШЬ ТЯНУТЬ ДОЛЬШЕ И МЫ ПЕРЕРАБОТАЕМ УСЛОВИЯ В МОЮ ПОЛЬЗУ ТОЧКА ЛУЧШЕ РАБОТАЙ НА МЕНЯ ЧЕМ ПРОТИВ МЕНЯ МАРГАРЕТ ПОМНИ ЭТО ТОЧКА ПОКА ТЫ МОЛОДЕЦ ТОЧКА.

От последнего предложения меня начинает тошнить, может быть это снова токсикоз. Я не знаю. Может быть, всё сразу.

Неважно, готова ли я. Мне нужно спасти Пола, это значит, я завтра ухожу.

Я бы ушла сейчас, если бы мне не казалось, что нужно поговорить с Тео ещё один раз, прежде, чем мы снова увидим Конли. Нам нужно работать единым фронтом — и в эту секунду, если бы я прыгнула из этого измерения, я не уверена, что Тео бы пошёл за мной.

Конечно, он пойдёт. Он сделает это для Пола.

Забравшись в кровать, освещённую единственной лампой со стеклянным абажуром, я делаю глубокий вдох. Наконец, я беру альбом Великой Княжны и открываю его. На первой странице нарисован портрет, на который я раньше не могла смотреть: Лейтенант Марков. Пол. Мужчина, в которого я влюбилась.

Она нарисовала его самыми тонкими, точными линиями. Только намёк на цвет. И всё же её рисунок пылал жизнью.

Я узнаю выражение на его лице, я даже узнаю где он стоит по тому, как падает свет. Она нарисовала это, думая о Поле в Пасхальной Комнате, где она могла восхищаться яйцами Фаберже. Портрет моей матери висел в центре яйца винного цвета, которое он осторожно положил мне в руки. Я помню, как подняла глаза от замысловатого золотого механизма, чтобы увидеть его лицо — сильное, но неуверенное. Прямо как это. Как и мой Пол.

На следующей странице снова Лейтенант Марков, на этот раз стоит наготове около моей двери, военная форма подчёркивает широкие плечи и узкую талию, масштаб показывает, какой он высокий и крепко сложенный.

Был.

Одним вечером в прошлом месяце, когда мы с Полом были одни в доме, я попросила его позировать мне. С тех пор, как я разорвала его портрет, мне нужно было написать ещё один, лучше, который показал бы мне мужчину, которого я знала гораздо лучше, чем до того.

Не удивительно, но Пол не умел позировать.

— Я странно себя чувствую, — сказал он, напрягшись на стуле.

— Просто расслабься, — я покрыла пол спальни тканью, потом взяла карандаш и начала рисовать. — Это всего лишь я, так?

— Так, — но он смотрел вперёд, как на расстреле.

Смеясь, я сказала:

— Знаешь, могло быть хуже.

— Как?

— На уроках живописи в прошлом коду мы писали обнажённую натуру.

Я ожидала увидеть облегчение от того, что я рисую его в одежде. Вместо этого глаза Пола встретились с моими, и он медленно, очень медленно, потянулся к кромке своей футболки.

— Пол, — но голос умер у меня в горле, когда он снял футболку и бросил на пол. Она упала почти к моим ногам.

Мы медленно продвигались после России, и Пол позволил мне управлять каждым шагом. Или позволял до этой минуты, когда начал раздеваться передо мной. Я никогда не представляла, что застенчивый, неуверенный Пол сделает такой смелый шаг, или что я найду это очень возбуждающим.

— Ты уже видела меня обнажённым, — сказал он, пожимая плечами так безразлично, как только мог.

— Нет, не видела, — с тех пор, как мы начали встречаться в январе, было много прикосновений, но относительно мало взглядов.

— Тогда ты видела другого меня. А мы одинаковые, разве нет?

Я начала с ним спорить, но потом подумала, зачем вести себя так глупо. Кроме того, сказала я себе, я просто его рисую. Это всё.

Он продолжил:

— Ты пишешь меня только до груди, как большинство твоих портретов?

Таков был начальный план. Но заправив локон за ухо, и пытаясь вести себя непринужденно, я сказала:

— На уроках мы пытались, гм, запечатлеть всю фигуру. Тело целиком, — потом, более смело, я добавила: — если ты решишься.

Пол поднял бровь, встал со стула, и расстегнул джинсы. Я стояла с карандашом в руке, мои щёки горели. Его джинсы упали, но оставил бельё, по крайней мере на тот момент.

До этого я улыбалась. Но после — уже нет. Сложно улыбаться, когда у тебя отвалилась челюсть. Не капай слюной, сказала я себе. Соберись.

Пол был крупным парнем, и пропорционально сложенным, но всё решило скалолазание. Все эти часы, когда он полз по утесам, вырезали рельефные мышцы у него на спине, прессе и бёдрах. Не как у жуткого бодибилдера, а действительно очень красиво. Даже если бы он был безымянной моделью на уроке, я бы онемела при виде его, почти обнажённого перед глазами.

На уроках мы иногда просили моделей принять какие-то позы. Поначалу это было неловко, но потом все преодолели смущение. Однако в тот день с Полом я была не так спокойна.

— Гм, не мог бы ты сесть на край стула спиной ко мне?

— Ты будешь на меня смотреть, а я на тебя — нет? — спросил Пол, но сделал то, о чём его попросили.

— Ты будешь на меня смотреть, просто через плечо, — он медленно взглянул на меня, его глаза горели. Когда его лицо было под идеальны углом, я сказала:

— Хорошо, именно так.

В течение нескольких долгих, безмолвных минут, Пол сидел так же неподвижно, как профессиональная модель. Я рисовала его идеальное тело с любовью к каждой детали: его широкие плечи, руки с длинными пальцами, узкая талия. Указательным пальцем я немного растушевывала линии, чтобы создать тени и объём, было так легко представить, что я прикасаюсь к нему.

Просто положи всё, сделай пять шагов, и ты можешь прикоснуться к нему, попросить прикоснуться к тебе….

Глядя в глаза Пола, я видела ответное эхо моих собственных желаний. Он дышал чаще, неуверенный, но страстный. Я не знала, что могу хотеть кого-то настолько, чтобы у меня кружилась голова.

Но как только я сделала шаг вперёд, то услышала звук открывающейся входной двери и папин голос:

— Маргарет? Ты дома?

Дерьмо. Я бросила в Пола его футболкой, а он уже запрыгивал в джинсы со скоростью, достойной Кларка Кента. Каким-то чудом он уже снова был полностью одет к тому времени, как папа зашёл ко мне в спальню. К счастью, папа не увидел набросок у меня на мольберте, я позаботилась о том, чтобы его спрятать.

Великая Княжна, должно быть, прятала свои рисунки Лейтенанта Маркова. Даже сейчас, когда её тайная любовь уже открылась, Царь был бы в ярости, если бы ему пришлось столкнуться с доказательствами.

С её стороны очень смело было нарисовать это, думаю я, листая более грубые наброски рук Пола, его профиля. Смело хранить это.

Потом я нахожу рисунок в совершенно ином стиле, чем остальные, гораздо мягче, линии менее точные, как будто Великая Княжна пыталась нарисовать изображение в облаке. Снова Пол, но лежащий обнажённым в постели, простыня отброшена в сторону, рука протянута к художнику. К ней, ко мне. Воспоминание кажется таким ярким, что я почти чувствую жар дровяной печи, слышу завывание ветра снаружи, и чувствую губы Пола на своих.

Вытерев глаза, я откладываю набросок в сторону. Из альбома выпадает ещё одно письмо. Глядя на конверт, я понимаю, что оно неважное — счёт за платья, которые я купила в Париже. Однако это заставляет меня понять, что Маргарет из этой Вселенной не получила письма от человека, от которого ей больше всего нужны новости.

Я нахожу перьевую ручку и пустой лист бумаги, и начинаю:

Великой Княжне Маргарите,

Как мне выразить своё сожаление о том, что я сделала с вами? Я не хотела оставаться так долго в России, и я обещаю, что пробуду здесь не больше дня.

Я не должна балы проводить ночь с Лейтенантом Марковым. Как бы мы сильно ни любили друг друга, его любовь была предназначена больше вам, чем мне, и я не должна была красть вашу возможность быть вместе. Более всего мне нужно было быть осторожной. Ваша беременность — это самое ужасное, что я совершила за всю жизнь, и я никак не смогу загладить свою вину перед вами.

Может быть, вам неважно, как ужасно я себя чувствую из-за этого. Я не буду вас в этом винить. Но я могу обещать, что после этого я никогда снова не вернусь в это измерение. («измерение» — это то, что вы, кажется, назвали «призрачными мирами»). С этого момента я клянусь: ваша жизнь принадлежит только вам. Ваше тело принадлежит только вам.

Я рада, что по меньшей мере вы узнали папу. Надеюсь, это вам помогает, потому что это важно иметь кого-то, кто всегда на вашей стороне. Потому что так и есть, в моём мире так же, как и в вашем.

У меня дома мама жива и в добром здравии. Она гениальный учёный, счастливо живёт с отцом. У меня нет ваших братьев и сестёр — по которым я так скучаю — но у меня есть старшая сестра, и она настолько суровая и сильная, что могла бы потягаться с большинством офицеров кавалерии. Но я думаю, вы бы нашли общий язык.

И Пол…

Я сомневаюсь с ручкой в руке. Что я могу сказать?

И Пол тоже жив. Он изучает физику с мамой и папой, и так я с ним познакомилась. Хотя мы уже были близки, когда я пришла в ваше измерение, там я поняла, что люблю его.

Пока я пишу эти слова, я вспоминаю тысячу прекрасных моментов: мы с Полом стоим в лесу, смотрим на кроны из зелёных листьев так далеко над головами. Целуемся в его комнате в общежитии, я слышу, как его дыхание учащается, когда он обнимает меня крепче. Он дарит мне букет розовых роз на День Святого Валентина, и я должна была подумать, что это избито, но вместо этого я превратилась в легкомысленную лужу. Я рисую его в тот вечер, совершенно ошарашенная его присутствием.

Готовим лазанью в вечер перед Днём Благодарения.

Разговариваем о моих картинах, и о том, что он считает, что они всегда говорят правду.

Как я узнаю о том, что он рисковал всем, чтобы защитить меня и спасти моего отца.

Здесь, сейчас, в эту минуту, я понимаю, как много общего только между нами.

Как бы сильно я не любила лейтенанта Маркова, мои чувства к Полу сильнее. Любовь, которую я хотела похоронить, снова оживает внутри меня.

Дрожа, я пишу последний абзац своего письма Великой Княжне Маргарите.

Вы подарили мне так много, больше, даже больше, чем я у вас украла. Мне не только нужно просить прощения за то, что я сделала с вашей жизнью, мне ещё нужно поблагодарить вас за самые прекрасные дни моей жизни.

За величайшую любовь, которую я чувствовала когда-либо, и даже за то, что вы ещё раз подарили мне эту любовь.

Я складываю письмо, и оно скользит в её альбом с рисунками. Она найдёт его, когда придёт время. Мои извинения, должно быть, для неё ничего не значат, но она определённо успокоится, узнав, что не сошла с ума. Сумрачные миры и всё, через что она прошла в декабре — всё это было по-настоящему. Это лучшее, что я могу сделать.

Я сворачиваюсь в постели клубком и выключаю свет. Даже несмотря на то, что внутри меня кипят эмоции, я достаточно устала для того, чтобы уснуть за секунду.

Но потом я чувствую что-то странное в животе. Оно появляется и исчезает за секунду, событие, которое легко забыть.

Я снова это чувствую, на этот раз ощущение более странное. Честно, это похоже на золотую рыбку, которая плавает внутри меня…

… и когда я осознаю правду, мои глаза широко открываются.

На следующее утро, после того как меня перестало тошнить, я отправляю записку управляющему отеля, говоря им что мне нужно вызвать Теодора Виллема Бека. Нет, его будет непросто найти, но чёрт побери, в этом измерении я — Великая Княжна Всея Руси. Что за смысл быть принцессой, если нельзя требовать невозможного время от времени?

Может быть, не такого уж невозможного. Или в отеле была информация о Тео или в Парижском Ритце очень самоотверженные сотрудники, но они довольно скоро сообщают, что он будет здесь к обеду.

Но до этого всё равно ещё несколько часов. Может быть я успею нарисовать портрет моей семьи дома в альбоме Великой Княжны и её пастелью. Она, наверное, захочет увидеть, как выглядит живая мама в моём измерении. Семейные позы требуют осторожности, если кто-нибудь когда-нибудь увидит это, то лучше бы чтобы царица и царский учитель не обнимались. Поэтому я сажаю нас на диван, мама и папа по краям, я рядом с мамой, Джози — с папой.

Прорабатывая подбородок Джози, я слышу стук в дверь. Должно быть, это Тео, хотя я немного удивлена, что служащие просто отправили его в Императорские покои.

— Войдите! — кричу я, вспоминая запись в ежедневнике, что-то насчёт новостей от кузины Карин…

Но мой посетитель — это совсем не тот, кого можно было ожидать.

У меня снова кружится голова, но на этот раз только от удивления, и может быть от радости.

— Владимир?

— Маргарита! — он пересекает комнату и подхватывает меня в объятия, его верблюжьего цвета пальто всё ещё холодное после улицы. — Ох, посмотри на себя. Ты хорошо себя чувствуешь?

— Мне лучше, гораздо лучше, честное слово, — почему я думала, что Владимир бросил свою сестру? Вместо этого он пересёк почти всю Европу, чтобы увидеть меня. Я отстраняюсь, чтобы снова на него посмотреть. В каком-то смысле это странно, видеть лицо мужчины, которое так напоминает мне мамино и моё. Но это Владимир, те же вьющиеся волосы, те же усы, та же открытая улыбка. Я скучала по нему больше, чем понимала сама.

— Лучше? — говорит он, но потом понижает голос. — Но ты всё ещё…

Его глаза указывают на мой живот.

Владимир знает. Он всё время знал. Конечно, он всё равно любил её, конечно, но всё равно на её стороне. Почему я сомневалась в нём? Я снова испытываю облегчение, даже более сильное.

— Да.

— Тогда будем придерживаться плана, — Владимир отводит волосы с моего лба. — Я говорил с Карин. Она всё скроет, тебе не нужно в ней сомневаться, она за свои шестьдесят лет сохранила много тайн. У неё дом в датской деревне, и у неё всего несколько верных слуг. Я объясню Отцу, что ты всё ещё плохо себя чувствуешь, но скажу, что он был прав, считая, что терапия бесполезна. Когда я объясню ему, что тебе нужно провести несколько месяцев в деревне, на свежем воздухе, с семьей, он примет это.

Несколько месяцев. До конца сентября.

— А потом? Что будет потом?

Может быть, другая Маргарет уже понимает это. У меня нет причин спрашивать. Но мне нужно знать, что будет с ребёнком, которого я помогла создать.

— Карин докажет свою доброту и усыновит осиротевшего ребёнка. Наш новый маленький кузен, конечно, ты станешь его обожать за время, проведённое в Дании. Естественно, ты захочешь, чтобы ребёнок часто приезжал. Возможно, даже пригласишь на несколько лет в Россию, до тех пор, пока Карин не станет слишком стара и не захочет вернуться в Копенгаген.

Кузен. Гость. Я уже чувствую, что мне это не нравится, думаю, что этого недостаточно. Эта Маргарет, должно быть, чувствовала то же самое, если бы она отчаянно не хотела этого ребёнка, она бы не попросила Владимира найти решение.

Но это, вероятно, лучший выход в её мире. Гордость царской семьи будет сохранена. Царь не узнает о беременности. И ребёнок скоро будет жить с матерью. Великая Княжна поможет растить его, или её. Они будут любить друг друга, и когда-нибудь… когда-нибудь может быть она сможет рассказать ему правду о том, как он пришёл в этот мир.

Маленькому человечку внутри, думаю я. Твоя мама расскажет тебе о твоём папе. Она расскажет тебе, что он был лучшим человеком, которого она знала.

Владимир обнимает меня:

— Ты такая бледная. Ты собрала вещи? Тебе нужна помощь?

— Не собрала, — потому что представления не имела, что уезжаю. — И мне нужно кое с кем попрощаться прежде, чем мы уедем. Он будет здесь до полудня.

— Очень хорошо. Я позабочусь о твоих счетах. Конечно, тебе пришлось сделать покупки, чтобы убедить царя, что ты хорошо проводишь время в Париже, но, должен сказать, ты хорошо справилась, — он накрывает мой подбородок рукой, как должно быть делал, когда я была маленькой. — Прежде, чем я забуду это сказать, я очень скучал по тебе.

— Я тоже по тебе скучала.

К одиннадцати утра Владимир помог мне упаковать почти всё. Я сложила свою записку Великой Княжне в конце её альбома, рядом с портретом моей семьи, прежде, чем засунуть это в её чемодан. Владимир, между тем, качает головой над моей новой коллекцией шляп с широкими полями.

— Честно, Маргарита. Зачем тебе столько?

— Это единственная одежда, которая будет мне в пору в ближайшие несколько месяцев, — говорю я, и он смеётся.

Потом звонит консьерж и говорит мне, что в саду меня ждёт гость. Владимир выразительно смотрит на меня:

— Твое загадочное прощание?

— Да. Я скоро вернусь, хорошо?

Естественно, Ритц сделал свои сады такими же элегантными, как остальной отель. Даже несмотря на то, что весна в Париже ещё только начинается, просторная лужайка уже сияет светлой яркой зеленью. Белые неоклассические статуи стоят на пьедесталах вдоль длинного узкого сада, а ветви деревьев, растущих по краям, уже отяжелели от бутонов, которые скоро станут цветами. Какие-то растения уже расцвели, по большей части, это тюльпаны.

Тео ждёт меня в углу сада, его серое пальто слишком туго затянуто в талии, шляпа надета под весёлым углом. Увидев меня, он торопится ко мне.

— О боже, сядь. Тебе нужно сесть. Как ты себя чувствуешь?

— Я всё еще могу ходить. Но спасибо. — Несмотря ни на что, я смеюсь.

Он ведёт меня к ближайшей скамье, его руки держат меня за плечи так, как будто я сделана из хрусталя. Когда мы садимся, он говорит:

— Чёрт побери!

— Я знаю. Я знаю!

— Я не могу это осознать.

— Ты не можешь осознать? — это меня тошнит по утрам.

— Просто… здесь маленький Пол. Или маленькая Маргарет. — он смотрит на мой живот так, как будто это экран прямо в мои внутренности, потом трясёт головой, явно пытаясь держать себя в руках. — Значит я буду дядя Тео. К этой ответственности надо привыкнуть.

Он слишком усердствует, пытаясь приободрить меня, потому что понимает, как это должно быть сбивает с толку. И может быть он слишком пытается казаться счастливым из-за того, что должно быть для него тяжело воспринять. Но я догадываюсь, что его эмоции искренни, и это меня трогает больше, чем я ожидала.

Я никогда не понимала, как кто-то может быть влюблён в двух людей одновременно. Сердце может петь только одну песнь за раз.

Однако, я узнала, что быть влюблённой не означает, что весь мир стал невидимым. Если ты кого-то находила привлекательным до этого, то он не сможет магически стать уродливым, когда ты влюбляешься в другого человека. Ты не перестаешь думать, что он забавно шутит, не перестаёшь интересоваться тем, что он говорит. У тебя не пропадают чувства к человеку, потому что он не тот, кто тебе дороже всех в мире.

Конечно, это не то же самое, как быть влюблённой. Как бы то ни было, я понимаю больше, чем когда-либо, о том, какая пропасть лежит между влечением и любовью. Даже в минуты какой-то связи с Тео, он стоял по другую сторону границы, которую у меня нет желания переходить.

И наконец Тео принял эту границу.

— Я угощу тебя первым пивом в твоей жизни, — шепчет он, наклоняясь вперёд, обращаясь к моему животу. — Гораздо раньше, чем тебе будет можно. Не говори родителям.

— Ты не в той вселенной. Я думаю, здесь это неважно.

— Никогда не знаешь.

— Тео, в последние несколько дней всё было так странно. Каждый раз, вспоминая, как Пол в тебя выстрелил, я не знала, что думать. Но теперь, это… я глажу небольшой бугорок на животе. — Прошлой ночью я думала о Поле, и ребёнок пошевелился, и всё, что я когда-либо чувствовала к Полу, вернулось.

— Это ребёнок Пола, — говорит Тео благоговейно. Он говорит это себе, не мне. — Боже, хотел бы я увидеть этого парня.

— Я тоже, — это кажется таким странным, зная, что я никогда не увижу этого ребёнка, не подержу его на руках.

Улыбка Тео искренняя, но почему-то неправильная.

— Я был рад, когда мне утром позвонили из отеля. После вчерашнего вечера я не знал, будешь ли ты со мной разговаривать.

— Почему я не должна с тобой разговаривать? — как глупо. Мы оба знаем, почему.

Он только говорит:

— Возможно, я перешёл границу. Определённо, мне нужно принести извинения Полу.

— Что же, передо мной тебе не нужно извиняться. Ты говорил от сердца, и у тебя есть право говорить правду о том, что ты чувствуешь, — здесь, в саду, под навесом деревьев, мы в сердце Парижа и почему-то одни. Я благодарна за это уединение. — Слушай, нам нужно быть честными.

— Всё ещё Пол, — говорит Тео. — Для тебя, он единственный. Я это знаю.

Я пытаюсь найти правильные слова.

— Прошлой ночью меня снова это всё накрыло, как сильно я хотела быть с ним. Мне нужно в этом разобраться, но с нашим Полом.

Тео улыбается мне, довольный, как всегда. Никто не догадается, что он только что признался в любви, потом не дрогнув отстранился.

— Я влюблена в Пола не только из-за лейтенанта Маркова. Это даже не так началось, правда. Просто тогда я призналась себе в этом. Увиденное в Нью-Йорке напугало меня, но всё так, как ты сказал. Я не могу винить его за то, что сделал другой Пол, так же, как не виню тебя за то, что сделал другой Тео.

Его губы сильно сжимаются, потом он говорит:

— Ты уже обещала мне это.

— Нет, теперь это на самом деле так, — говорю я, и несмотря на то, что сейчас может быть неудачный момент, я беру его за руку: — Я сомневалась в тебе из-за того, что сделал другой Тео, и я была неправа.

— Это слишком высокая цена за прощение, — говорит Тео. — Потому что, простив меня, ты простила Пола.

Все было не совсем так просто, но достаточно близко.

— В каком-то смысле я чувствую себя так близко к Полу, как никогда, — моя рука снова застывает на животе.

— Я надеялся на это.

Я тихо говорю:

— Ты не спросил, чей это ребёнок, когда я тебе рассказала.

— Помнишь, как мы с Полом говорили о сексе?

Да, и больше ничего не хочу об этом знать.

Должно быть, у меня кислое выражение лица, потому что Тео неправильно его понимает.

— Слушай, если ты не готова, я могу сделать то, о чём ты меня просила в первую очередь. Я могу отправиться в главный офис с нашей информацией, теперь мы выполнили задание Конли. Он должен сказать, где Пол, дать мне потенциальное лекарство и всё такое.

— Конли хочет, чтобы пришла я, — я делаю глубокий вдох. — Я готова уходить.

Тео засовывает руку под воротник рубашки и вытаскивает цепочку второй Жар-птицы, которая висела у него на шее после Нью-Йорка. Я наклоняю голову, и он вешает её мне на шею, безмолвная, торжественная передача полномочий.

Я шепчу:

— Тео, спасибо.

— За что? За то, что следую за тобой по мультивселенной? Всё включено.

Кажется, есть столько всего, за что я могу поблагодарить Тео, что я могу перечислять всё без остановки. Так что я говорю самое важное:

— За то, что веришь в Пола.

— Эй, для меня это тоже работает. Как ты сказала, если ты простила его за то, что он отстрелил мне ноги, то ты простила меня за то, что я напал на тебя в субмарине.

Это правда. Наконец, я могу это отпустить.

— Почти везде счастливый конец, — говорит Тео. Его рука отпускает мою, чтобы найти Жар-птицу. — Мы уходим?

— Иди вперёд. Я хочу ещё раз увидеть Владимира.

Он качает головой, вероятно из-за моей привязанности к брату, о котором я не знала до декабря.

— Ладно, просто догоняй, как сможешь, — он улыбается, почти хитро. — Так что мы отправляемся в главный офис, во Вселенную Триады, в то же измерение, которое отправило другого Тео шпионить за вами.

— Ага.

— Он украл моё тело на несколько месяцев и теперь у меня есть возможность украсть его. Если у меня будет возможность, этот сукин сын получит самую уродливую стрижку на свете. — Я взрываюсь смехом. — Тео жутко улыбается и продолжает: — Я серьёзно. Если кто-нибудь во всей Мультивселенной заслуживает ирокез, то это он.

— Сделай худшее.

Когда я встаю на ноги, он берёт мою руку. На секунду я вспоминаю то, что он сказал мне вчера вечером, и сколько мы значим друг для друга в мирах, о которых я даже не знаю.

— Ты правда думаешь, что этот Тео снова найдёт эту Маргарет?

— Может быть.

Я обнаруживаю, что надеюсь, что да.

Через полчаса я уже в машине с Владимиром, кладу голову на его плечо, и мы направляемся на железнодорожную станцию. Мне нужно уходить, я готова уходить, но оставлять брата навсегда тяжело.

— Ты упрекаешь меня в этом? — бормочу я. — В том, что любила лейтенанта Маркова?

— Иногда наши сердца ведут себя так, как мы не ожидаем.

— Но ты влюбился в идеальную девушку. Польская принцесса, ни больше, ни меньше.

Улыбка Владимира иногда может быть такой же распутной, как у Тео.

— Я бы любил Наталью, даже если бы она была горничной. Когда познакомишься с ней, увидишь.

— Жду не дождусь. Кстати, спасибо. За всё.

— Для этого семья и нужна.

Прощай, Владимир, думаю я. Я представляю их всех: Питера, Катю, версию моего отца из этого мира. И ребёнка, тоже, чье лицо я никогда не увижу. Прощайте.

Пришло время вернуться обратно. Время прыгать дальше. Время спасти Пола.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

 

Глава 23

Моя рука смыкается вокруг Жар-птицы, где установлены координаты, которые дал мне Ватт Конли, и…

Я падаю в своё тело, и падаю назад в широкое, мягкое кресло. Когда первоначальное головокружение от путешествия через измерения, проходит, я сразу же понимаю три вещи. Первое, я сижу в кресле, руки и ноги привязаны.

Моё другое воплощение было к этому готово. Она ждала.

Два, Тео, однако, нигде не было видно.

Три, я в каком-то офисе или лобби, который, кажется, наверху самого высокого небоскрёба в мире. Нет, выше, чем в моём мире — или во Вселенной Триады.

Я думала, Конли отправляет нас в штаб-квартиру. Вместо этого, он бросил нас в измерение, которого я раньше не видела.

Где я, чёрт возьми?

Комната, в которой я сижу, может принадлежать любой корпоративной штаб-квартире, если эта корпорация хочет казаться холодной и строгой. Рифлёная металлическая плитка тускло отсвечивает на стенах, тёмное кресло, в котором я сижу, как и остальная мебель вокруг, образует острые углы и слишком занижена.

Но я никогда не видела ничего похожего на город, протянувшийся передо мной. Он не похож ни на один город в мире, который я знаю. Это должно быть сотый этаж здания, по меньшей мере, но вокруг ещё как минимум дюжина таких же высоких зданий. Отправившись во Вселенную Лондона, я видела странные, футуристические небоскрёбы, со шпилями и углами во всех направлениях. В то время я сочла это устрашающим. Теперь я смотрю на структуры, которые образуют одинаковые тёмные застеклённые прямоугольники в небе, тёмные окна пропускают только ничтожные искры света. Строения так высоки, так тесно стоят, что я вообще не вижу землю. Ярко раскрашенные логотипы компаний тянутся по большинству зданий, а буквы, должно быть, высотой в пятнадцать этажей, однако чёрные тени от небоскрёбов поглощают весь вид. Серебристое небо над ними светится бледным, лихорадочным красным, киноварь, думаю я, или марена. Должно быть, это закат.

Моё тело вернулось к своему костлявому состоянию, живот уже не округляется. Водянистое ощущение внизу живота, которое я начала классифицировать как беременность, пропало. Не то, чтобы я не ожидала, что это произойдёт, но сейчас я чувствую только внезапное отсутствие.

— Я вижу, наша гостья прибыла, — говорит спокойный женский голос. Услышав британский акцент, я понимаю, кто это.

— Ромола, — я поворачиваюсь, и вижу её стоящей у моего кресла, одетую в одежду, которая неуловимо кажется странной: рубашка с длинным рукавом и брюки сделаны из ткани, которая кажется жёсткой, даже несмотря на то, что она скроена по фигуре, и всё от воротника до туфель одного и того же тёмно-синего цвета. Я с запозданием понимаю, что одета во что-то очень похожее, но чёрного цвета.

— Ты узнаешь меня? — Она улыбается, кажется, от удовольствия. — В большинстве важных измерений я в неправильном месте. Мне так редко выпадает возможность путешествовать.

— Где я?

— Именно там, где должна быть. Хочешь кофе? Наша Маргарет не сомкнула глаз.

Я правда чувствую себя усталой. Но я не хочу принимать ничего из того, что она мне предлагает. Это кажется сказкой, старой и страшной: если ты что-нибудь выпьешь или съешь в загадочном мире, никогда не попадёшь домой.

— Я не понимаю. Конли обещал мне, что если я сделаю то, что он хочет, он укажет мне последнее измерение, где спрятан Пол.

Или… это нужное место? Инстинкт говорит мне, что это не оно.

— Естественно, мистер Конли намеревается исполнить свою часть сделки. После вашей встречи, конечно.

— Встреча должна быть в главном офисе.

Ромола смеётся.

— А как ты думаешь, где ты?

В эту минуту я вижу слабое зелёное свечение, отражённое от ближайшего к нам небоскрёба, и я узнаю фирменный изумрудный цвет Триады.

Я думала, что Вселенная Конли, с которым я имею дело, и Тео, который так нас подставил, Вселенная Триады — это штаб-квартира. Но сосредоточие зла, план захвата Мультивселенной, это всё началось здесь.

Теперь я понимаю, как глупо было не догадаться, что над этим стояло ещё одно измерение, и оно всем управляло. Мы должны были знать с самого начала, потому что Триада — значит Три.

Ромола оживляется:

— Нужно начинать. Уверена, что не хочешь кофе? Нет? Тогда я отведу тебя в переговорную.

— Подожди. Где Тео? — Может быть Конли вообще дал нам разные координаты? Может быть, Тео уже спасает Пола. Или может Конли отправил его в совсем другое измерение, или в никуда.

Она реагирует на имя Тео не так, как я ожидала. Её губы сжаты с неодобрением.

— Тебе не нужно беспокоиться по поводу Тео Бека.

— Я сама это решаю, спасибо. Где он? Конли похитил его? — у меня внутри всё замерло от страха. Неужели Конли собирается отдать мне Пола только после того, как похитит и расщепит Тео? Неужели я проведу остаток жизни, работая на Триаду, чтобы защитить людей, которых я люблю?

Но Ромола качает головой.

— Мистера Бека мы совершенно не контролируем.

Я не знаю, что это означает, но мне нравится, как это звучит. Я представляю его в городе из блестящего металла, смотрящим вверх на это зеленоватое здание и показывающего средний палец.

Что касается меня, я появилась внутри Маргарет, которая, кажется была готова к этому. Она ждала, хотела, чтобы я вошла в её тело и была ей прямо здесь, в сердце штаб-квартиры Триады. Я медленно говорю:

— В этом измерении я всё об этом знаю, правда? О планах Триады.

Ромола улыбается мне, с гордостью, но снисходительно, как будто разговаривает с очень маленьким ребёнком:

— Ты уже давно здесь работаешь.

Каким-то образом, Конли заставил меня работать на него и в этом мире.

Я провела всё время думая, являются ли судьбы, души или любовь константами в Мультивселенной. Теперь я понимаю, что одной постоянной в моих бесконечных жизнях может быть неизбежный контроль Конли.

Мы с Полом однажды говорили об этом — о постоянных в Мультивселенной. О том, что меняется и о том, что нет.

В раннем феврале мы поехали в Мьюирский лес посмотреть на секвойи. Дорога в Мьюирский лес всегда ужасала меня, единственный путь наверх — узкая, петляющая дорога, которая, кажется едва цепляется за склон холма. Пол держал обеими руками руль новой машины моих родителей, глаза прикованы к дороге, а я обеими руками цеплялась в сиденье, как будто это поможет. В какой-то момент я нервно рассмеялась:

— Это, наверное, для тебя не так страшно. Я имею в виду, ты же альпинист. Ты привык к высоте.

— Да, но, когда я лезу, я в гораздо лучшем контакте с поверхностью и могу лучше судить, безопасно ли это. Здесь нам приходится доверять машине, с которой я относительно незнаком, — его глазу сузились, когда мы приблизились к следующему повороту. — Наш уровень страха, вероятно, идентичен.

— Тебе правда не нужно было мне это говорить.

Он замолк, ещё раз пытаясь понять правила человеческой беседы.

— Я имел в виду, всё будет хорошо.

Я кивнула и постаралась ему поверить.

Конечно, всё закончилось хорошо. Мы добрались до вершины к обеду, съели холодную кунжутную лапшу, которую привезли с собой, и пошли исследовать лес рука в руке. От того, как его рука почти скрывала мою, я чувствовала себя в большей безопасности, чем когда-либо. Более того, я чувствовала, что мной дорожат. Пол держал меня так, словно никогда не хотел отпускать.

Нахождение в лесу секвойи делает странные и прекрасные вещи с твоим рассудком. Тебе напоминают о собственной незначительности в огромной вселенной по сравнению с этими огромными деревьями, возвышающимися над головой, их листья так далеко наверху, что они образуют второе небо. Эти деревья живут сотни и сотни лет, некоторые из тех, что растут в Муирском лесу проросли где-то в Средние века. Они всё ещё будут здесь, когда цивилизация, которую я знаю, превратится в ту, которую я не узнаю. Но ты не чувствуешь себя ненужной. Вместо этого ты вспоминаешь, что ты — часть истории этих деревьев, часть истории этого мира, переплетённой таким образом, что это невозможно угадать.

— Ты так это видишь? — сказал мне Пол после того, как я объяснила это. Мы подошли к одному из самых высоких деревьев, я отпустила его руку и прижала ладони к красноватой коре. — Деревья, как… мост в бесконечность?

— Ага, — я склонила голову. — Может быть, это художник во мне.

— Ты видишь больше, чем я. Это твой дар.

Я улыбнулась ему и пошла дальше вокруг огромного ствола дерева.

— А ты? Когда ты смотришь на секвойи, о чём ты думаешь?

— О фундаментальной симметрии и асимметрии Вселенной.

Когда я слышу что-то вроде этого, от Пола, или родителей или кого-то ещё, я знаю, что не нужно больше задавать вопросов, если только я не уверена, что хочу услышать безумно сложный ответ. С Полом, я обычно хочу.

— Что ты имеешь в виду?

Он поднял руку, два его пальца повторяли расположение двух деревьев в отдалении.

— Каждое такое дерево имеет уникальный генетический код. Они отличаются друг от друга бесчисленными свойствами, количество веток, рисунок на коре, корневая система и так далее. Но они повторяют друг друга. Развиваются параллельно. Общность превосходит различие.

— И так работает Вселенная? — Я думала о разных воплощениях меня, с которыми я встречалась, разные пути вели меня к Полу. — Мы повторяем друг друга снова и снова?

Он кивнул.

— Вплоть до субатомного уровня. Кварки всегда парные, и, если ты попытаешься уничтожить одну, другая сразу же займёт её место и будет поддерживать баланс.

Кварки меньше атомов. Меньше электронов. Клянусь, это всё, что нужно знать о кварках. Но когда Пол говорил такие вещи, этот предмет привлёк мой интерес.

— Это как будто Вселенная знает, что зеркальные пары должны существовать?

— Да, именно.

От родителей я узнала, что физическая Вселенная, кажется, понимает многое, даже вещи которые, как можно было бы подумать, требует сознания. Информация между её частями, кажется, распространяется быстрее, чем свет. Я знала, что не стоит спрашивать об этом Пола, однако, потому что это загадка, которую даже он не может разрешить.

— Поэтому симметрия — одна из фундаментальных сил Вселенной, — я продолжала ходить вокруг дерева. Пол, стоя на месте, пропал за деревом, когда я обогнула его. — Нерушимая.

— Нет. Не нерушимая.

— Но ты только что сказал…

— Физика иногда нарушает собственные правила, — из-за ноток в голосе Пола, я догадывалась, что он смотрит наверх, на ветки, покачивающиеся на ветру. — К счастью для нас. Иначе нашего мира не было бы.

— Ладно, это тебе придётся объяснить.

— Одна из главных симметрий во Вселенной — это вероятно между материей и антиматерией, — говорит он. — Но ты знаешь, что случается, когда они встречаются.

Это я понимаю.

— Они аннигилируют.

— Так что, если бы вселенная содержала одинаковое количество материи и антиматерии, она бы саморазрушилась. На самом деле, она бы саморазрушилась почти сразу же после формирования. В какой-то момент после создания симметрия нарушилась. Никто не знает, как и почему. Это позволяет существовать нашей Вселенной.

Я обошла ствол и выглянула, чтобы посмотреть на Пола. Он стоял, засунув руки в карманы своей непромокаемой куртки, его джинсы из комиссионного магазина были заметно поношены, и это не имело никакого отношения к модным потёртостям. Яркая зелень леса подчёркивала его сильный профиль, его серые глаза были сфокусированы, не на листьях, поняла я, а на островке голубого, который он видел сквозь них.

Я не знаю, почему этот момент был таким особенным, но он был. Этот образ я вспоминаю каждый раз, когда думаю о том, что я к нему чувствую. Как будто в ту секунду я любила его так сильно, как будто он был частью моей крови и плоти.

— Поэтому весь мир существует. «Асимметрия нас спасла», — сказала я, подходя к нему. — Но симметрия двигает Вселенную вперёд.

— Более или менее, — Пол повернулся ко мне и улыбнулся, протягивая руку.

Вместо того, чтобы взять её, я притянула его к себе и обернула его руку вокруг себя.

— Так это симметрия сводит тех же людей вместе мир за миром? Из-за этого мы всегда находим друг друга?

— Может быть, — сказал он. Его лиц помрачнело. Тогда я думала, что он потерялся в мыслях о субатомных процессах, или о секундах после Большого Взрыва. Теперь я задумываюсь, не размышлял ли он о том, что Вселенная, кажется, сводит меня и с Конли тоже.

Мы с Ромолой едем вниз в странном кубическом лифте. Длинные узкие экраны покрывают половину каждой стены, на каждом из них сигает тот же самый девиз Триады, который я знаю из двух других миров: «Везде, Всегда, Для Всех».

Дома девиз написан привлекательным шрифтом семейства Serif, который должен бросаться в глаза и выглядеть креативным. Здесь — это прямоугольные буквы, какими можно было бы написать вывеску для тюрьмы. В этом измерении — главном офисе — никто даже не притворяется, что всё это ради прогресса и новых крутых продуктов для людей. Настоящее значение девиза проглядывает на сквозь. Это полный контроль.

— Почему офис Конли не на верхнем этаже? — Большинство директоров забирают себе самое ценное место, по меньшей мере, по моему обширному опыту просмотра шоу по телевизору, где в большинстве титанических корпораций, кажется, прекрасный вид.

Ромола выразительно смотрит на меня.

— Не очень безопасно, разве нет? Главы корпорации Триада работают в центре здания.

— Что ты имеешь в виду, безопасно?

— Конкуренты могут напасть в любой момент. Конечно мы используем верхние комнаты, лучше присматривать за конкурентами, но это не место для жизненно важных офисов компании.

Другие компании могут напасть?

— Если другие компании попробуют это сделать… я имею в виду, они же отправятся в тюрьму, так?

— Я забыла, — говорит Ромола, делая цокающий звук языком. — Твоё измерение всё ещё поддерживает иллюзию государств-наций как базовых экономических и политических единиц. В этом мире мы переросли эту нотацию. Верность корпорации — это очень серьёзный предмет для потребителей, которые не должны легко менять предпочтения.

Я даже не могу осознать это. Надеюсь, я не пробуду здесь достаточно долго для того, чтобы беспокоиться об этом.

Когда дверь раскрывается, Ромола ведёт меня по коридору через череду приёмных, все пусты, в такой ранний час. Я оставила Париж в обед, если здесь рассвет, тогда, должно быть, это Западное Побережье Соединенных Штатов. Каждая комната кажется более блестящей и более неприветливой, чем предыдущая. Это препятствия, которое посетители должны перейти, если они хотят сами увидеть большого человека.

— Должно быть, ты этого ждешь, — говорит Ромола. — Наконец-то добраться до сути всего этого.

Я ещё раз горько смеюсь.

— Ещё пять минут назад я не имела представления, что это измерение существует. Но мне нужно было догадаться, Триада — значит три. Три измерения, — мы думали, что Триада — это просто имя, просто круто звучащее существительное, выбранное случайно горсткой технических экспертов двадцати с чем-нибудь лет. Почему мы не думали, что это означает что-то большее?

Ромола странно на меня смотрит.

— Название компании не имеет отношения к измерениям. Как это могло бы быть? Эта ветвь Триады существует на десятилетия дольше, чем любые остальные

— Тогда название ничего на самом деле не значит?

— Значит. Триада — потому что основателей компании было трое. Три гения.

С этим она нажимает на панель и последние двери открываются, за ними оказывается просторное, но лишённое окон помещение. За длинным, узким столом сидит Ватт Конли, его волосы здесь длиннее стянуты на затылке в хвост, он кивает в знак приветствия. По сторонам от него сидят двое других основателей Триады, ещё два мозговых центра этой компании.

Мои родители.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 24

— Здравствуй, Маргарет, — говорит моя мать. — Должно быть, у тебя много вопросов.

Тысячи. Но я не могу задать их. У меня нет голоса. Моё тело отказывает, и мне нужно сесть, чтобы не упасть. Однако в комнате только три кресла и все три заняты.

— Милая? — папа встаёт на ноги, обеспокоенный и мягкий, и так похожий на папу, от чего мне только хуже. — Ты нехорошо выглядишь. Я говорил твоему другому воплощению, что нужно поберечься. Мы не знали, когда ты сюда доберёшься. Конечно, она всё время не спала, правда, мисс Харрингтон?

— Так и есть, — Ромола улыбается мне, как будто я милое и беспомощное существо. Может быть, котёнок. — Как будто кто-то может остановить Маргарет от того, что она задумала.

— Прекратите говорить о ней, — это первые слова, которые я могу сказать. — Сейчас я здесь. Говорите со мной.

— Она права, — говорит папа, отступая в сторону, чтобы освободить мне место. Он одет в такой же жёсткий, но облегающий костюм, как Ромола и я, но только глубокого коричневого цвета. — Подойди, садись.

Я оцепенело подхожу к креслу. Когда я падаю в него, Конли делает знак Ромоле.

— Принеси Маргарет воды. Может быть, чашку чая. Думаю, ей будет лучше.

Если Ватт Конли думает, что я скажу ему за это спасибо, он живёт в сказочном мире. Я смотрю мимо него, прямо на маму, которая спокойно сидит, сложив руки на столе. Я говорю ей:

— Ромола сказала мне, что вы — основатели Корпорации Триада. Все трое, вместе.

Мама улыбается:

— Это правда.

— Это невозможно, — мой голос ломается, я сжимаю руки в кулаки под столом, впиваясь ногтями в ладони, пока они не начинают болеть. Я лучше расцарапаю себя до крови, чем позволю Конли увидеть, как я плачу. — Ты бы никогда так не сделала. Вы с папой никогда бы… вы никогда бы не пожелали кучу денег или править Мультивселенной. Вы не такие.

Они носят одни и те же свитера, пока шерсть не протирается. Мама не узнала бы «сумочку года», даже если бы кто-то ударил ей её. Они не жадные, и мы не бедные, просто родители не очень беспокоятся о таких вещах.

Они обмениваются взглядами, потом мама отвечает:

— Я боюсь, здесь деньги значат больше. В твоём мире, и во многих других, люди притворяются, что другие элементы существования более важны. Здесь мы более честны. Всем нужно доказать свою значимость спонсору или нанимателю. Нежелание увеличить заработок расценивается как моральное падение.

— Не нами, — вставляет папа. — Мы понимаем, что есть оттенки серого. Но Триада даёт работу десяти тысячам людей. Их благополучие — в наших руках. Их будущее тоже. Мы не хотим подвести их.

Сначала я хочу резко ответить им: о, так вы предаёте меня, не говоря уже о вас самих, только чтобы офисные работники Триады получили премию побольше на Рождество. Я думаю, из-за этого можно разрушать жизнь других людей. Однако, предупреждение Ромолы эхом отзывается у меня в голове — здесь нет наций. Только корпорации. Твоя жизнь поднимается и падает вместе с жизнью работодателя.

Здесь всё перевернуто с ног на голову, но по меньшей мере я понимаю, как родители оказались в этом.

Папа хлопает меня по плечу.

— Триада хочет не только прибыли. Это просто часть того, что ты видела. Я же говорил вам, что нам нужно было позвать её сюда раньше.

Это относится к Конли, тот кивает. Он одет в тёмно-изумрудную одежду, оттенок ассоциируется с Триадой и её логотипом.

— Я понимаю, почему ты расстроена, Маргарет. Мои другие воплощения могут быть… — он подыскивает правильные слова, потом заканчивает:

— совершенными мудаками.

Я ничего не могу поделать с собой и смеюсь.

Конли улыбается, явно подбодрившись.

— Я прошу прощения за их действия. В их мирах даже нет таких требований к деньгам. Для них это всего лишь самоутверждение. И я первый признаю, что их методы оставляют желать лучшего. Мы начали сотрудничество, предполагая, что мы все выиграем, но я первый признаю, что всё получилось не как планировалось.

— Почему вы работаете с ними, если думаете, что они так ужасны? Почему вы вообще начали это — этот сговор? — сотрудничество, чтоб его. Я отталкиваю своё кресло подальше от стола, дальше от Конли и смотрю мимо мамы. — Почему вы не остановились, когда другие Конли начали похищать людей?

— Ох, милая, — мамины глаза наполняются слезами. — Твой отец и я, все мы трое, делаем это по одной и той же причине.

Папа тихо добавляет:

— Мы это делаем потому, что это единственный способ вернуть Джози.

Изогнутые, чёрные стены оказываются огромными экранами. На каждом из них проигрывается своё видео с Джози.

Слева: семейное видео из времён, когда мы с Джози были младше, ещё одно, когда мы на экскурсии в каком-то летающем корабле со стеклянным куполом. Папа держит камеру. Он перемещает фокус от морского берега на нас по очереди. Все одеты монохромно, полностью в розовое или жёлтое. Я забрала волосы в хвост, это также не идёт мне, как и дома, и одета в серое. На экране я вижу, как папа снимает, пока я сама делаю фотографии, может быть, чтобы использовать для картин в будущем. Мама говорит о том, что прибрежная линия имеет фрактальную структуру. Джози подставляет лицо солнцу, купается в нём.

Справа Джози и Конли на какой-то модной вечеринке. Для меня его одежда не очень отличается от того, что на нём сейчас, но на Джози — длинное шифоновое платье цвета дыни, которое подошло бы и для моего мира, того факта, что она не в джинсах, достаточно для того, чтобы доказать, что это особенное событие. В настенных канделябрах мерцают свечи. Каштановые волосы Джози подобраны верх на одну сторону, на её виске приколот какой-то тропический цветок. Это должно выглядеть смешно, но это не так. Вместо этого она напоминает мне кинодиву из 1940-х, женственную и блестящую. Рука Конли сплетена с её, и он смотрит на неё, как будто она — самый яркий свет в комнате.

На самом большом экране позади нас проигрывается видео с логотипом Триады в правом нижнем углу. Яркий аквамариновый цвет облегающего костюма Джози напоминает мне плавательные костюмы, в которых она сёрфит. На её шее висит немного другая версия Жар-птицы. Она сидит за столом, разговаривая с помощниками. Она кажется деловитой, но полной энтузиазма.

— Очевидно, греко-романский паганизм выжил в измерении 101347. Храмы Зевса, Аполлона, Афины и Афродиты были расположены на главных улицах, но я видела поклонение божествам из других культур, таких как Одину и Изису. Разнообразные формы паганизма должно быть сосуществовали в течение длительного промежутка времени…

Я не могу это осознать. Холодная правда затмевает все эти видео, всю эту информацию: родители сказали мне, что в этом измерении моя сестра мертва.

— Она вызвалась сама, — папа говорит так, что я думаю, что он часто повторяет это себе. — Джози хотела путешествовать через измерения. Её любовь к приключениям… ей всегда не хватало их. Она всегда хотела больше.

Конли смотрит на лицо Джози на экране.

— Поэтому, когда она захотела быть нашим первым путешественником, идеальным путешественником в нашем измерении, казалось таким естественным сказать да. Кто бы справился с этим лучше? Кому бы это понравилось больше?

Никому, понимаю я. Джози всегда немного нервничала, когда мы разговаривали о путешествиях в разных мирах. Дома, однако, у неё своё научное приключение, погружение в океанографию, каламбур, над которым они с папой всегда смеялись. Она никогда не хотела быть частью работы родителей. В этом мире, однако, она пошла по их стопам.

До тех пор, пока…

— Если бы это произошло в одном из более опасных измерений, я думаю, мы бы были более готовы к негативным последствиям, — голос мамы кажется тонким. Натянутым. — Но Джози была в мире, похожем на твой. Технологии были более примитивны, но ей нравилось медленное течение жизни. Доступ к лесам и морю. Она постоянно возвращалась туда, предположительно, чтобы обнаружить эффекты от повторяющегося входа в измерение. На самом деле она возвращалась, потому что ей это нравилось.

Конли закрывает глаза:

— Я позволял ей. Я подбадривал её. Это казалось безобидным. Она столько для нас сделала. Почему не позволить ей отдохнуть? Я… я никогда не мог запретить то, чего она на самом деле хотела.

Никто не продолжает, поэтому мне приходится спросить:

— Что произошло с Джози?

Никто из них не хочет произнести это. Папа говорит первым.

— Случайный несчастный случай оказался ужасающим.

Кается, папа не может продолжать, поэтому говорит мама:

— Без сомнения, ты думала о том, что произойдёт если путешественник находится внутри своего другого воплощения, когда оно умирает.

У меня определённо были причины для волнений. Мысль о том, что Джози умерла таким образом — ужасна, но я видела измерения без неё. Измерения, где наши родители мертвы, измерения где все они умерли, когда я была ребёнком. Мне больно об этом думать, но я научилась жить с этим. Я думаю о своей семье дома и напоминаю себе, что я скоро буду с ними.

Для этих версий мамы и папы и Ватта Конли, как бы странно это ни было, такого успокоения нет.

— Как умерла Джози? — спрашиваю я так мягко, как могу. — Авария, когда у неё не было времени прыгнуть оттуда?

Мама качает головой.

— В каком-то смысле, да. Но правда была гораздо хуже.

Я вдруг понимаю:

— Она расщепилась, да?

Конли отвечает мне:

— Джози пыталась прыгнуть в момент смерти. Она не смогла завершит прыжок. Кусочки её разума рассеялись по меньшей мере по сотне измерений, которые она посещала ранее, как будто… — он пытается найти правильные слова. — Как будто Жар-птица пыталась найти для неё безопасное место и не смогла. Она вероятно сделала ошибку в настройках, у неё было так мало времени, и она должно быть была так напугана…

Теперь папа сидит, сжав голову руками. Конли быстро и прерывисто дышит через нос, как делают парни, когда сдерживают слёзы.

Это кажется задачей с очевидным решением.

— Вы не можете просто собрать её с помощью Жар-птицы? Так же, как Пола?

— Нет, — говорит мама. — Мы пытались. Мы знали, что осколки слишком малы, что мы никогда не найдём их все, и что их будет слишком сложно извлечь из других Джозефин, но мы всё равно пытались.

Мои родители всегда мечтали о великом. Но они не пытаются сделать невозможное, вместо этого они раздвигают пределы возможного. Что означала для них попытка сделать что-то без шанса на успех? Это было отчаяние. Или может быть это безумие, которое иногда следует за большим горем, то же самое безумие, которое заставило меня преследовать Пола сквозь измерения, когда я думала, что он повинен в смерти моего отца. Мысль о том, что я тогда чувствовала, как потрясена была, как ранена, что-то раскалывается внутри меня.

Эти грустные, отчаявшиеся люди — то что осталось от моих родителей в этом измерении. Как бы я ни злилась из-за того, что сделала Триада, я не могу не чувствовать сострадания к ним, даже к этой версии Конли, совсем чуть-чуть.

Я помню, каково это так сильно страдать. Я ещё помню, что это проходит. Скорбь никогда не умирает, у меня всё ещё бывают кошмары о том, как полицейский пришел в наш дом и сказал, что папа был убит, даже несмотря на то, что всё завершилось хорошо. Но горе меняется. Оно становится мягче, меняет форму и становится частью тебя. Такая скорбь не становится легче, но ты привыкаешь к весу и несёшь её.

Со временем, может быть, мама, папа и Ватт Конли из этого мира смогут преодолеть это. Они поймут, каким сумасшествием это стало.

— Мне жаль, — по какой-то причине, кажется, папе от этого только хуже, он вздрагивает. — Я знаю, что это тяжело, правда. Когда я думала, что папа умер и видела его в других измерениях… это помогало мне, ненадолго. Если вам нужно навещать Джози, другие её версии, это нормально. Но это не значит, что можно позволять двум другим Конли делать то, что они хотят. Я имею в виду, они специально расщепили Пола! Подумайте о том, что они делают! Они расщепили Пола и держат каждую частичку его души в заложниках, позволяют Тео болеть от Ночного Вора, даже похитили другую версию тебя, папа — это настолько переходит границы, что ничто не может оправдать такое!

Они обмениваются взглядами, и Конли тяжело вздыхает:

— Всё дошло до того момента, что мы намереваемся вмешаться. Через несколько недель двое других уже не будут для тебя проблемой.

Это должно быть огромным облегчением. Но почему я вместо этого напрягаюсь?

Может быть из-за того, что они многое объяснили, но не ответили мне на самые важные вопросы. Время выдвигать требования.

— Я хочу то, что мне обещали. Я хочу координаты, чтобы найти Пола, и я хочу лекарство от Ночного Вора.

Я ожидаю возражений, продолжения торга. Вместо этого, Конли улыбается, словно с гордостью, в мама с папой обмениваются взглядами, которые значат, что они опять что-то забыли. Фраза «рассеянный профессор» имеет под собой основания. Рука Конли двигается по ноутбуку, который, как я понимаю, больше похож на тачскрин, и через секунду обе Жар-птицы на моей шее жужжат, получив новые данные.

— Вот, — говорит папа. — Мы запрограммировали следующие координаты, плюс отправили тебе данные о лечении от Ночного Вора. В ту же минуту, когда ты уйдёшь, ты сможешь собрать Пола, и узнать, можно ли вылечить Тео. Это же Тео страдает от побочных эффектов, так?

Он кажется таким добрым, но ему совершенно всё равно, какие последствия будут иметь его действия.

— Да, это Тео.

— Формула средства, которую тебе дали, это не лекарство, — объясняет мама. Мне требуется секунда, чтобы понять, что она имеет в виду средство в химическом смысле. — Однако, оно сильно уменьшает интоксикацию организма, дает возможность иммунной системе пациента самой излечить его.

— Да, — говорю я бесцветным голосом. — Я знаю.

Всё это — самое большее, что я могу сделать, чтобы дать Тео шанс. Я думаю о его лице в Мулин Руж, об искренности, которую я там увидела, и моё горло сжимается.

Мама подходит ко мне и обхватывает меня рукой за плечи.

— Ты устала. Поедем с нами домой ненадолго. Отдохни. Узнай побольше о нашем мире.

Напряжение в груди немного слабеет. Что-то в этом всём кажется мне неправильным, но теперь я понимаю, что лучше буду иметь дело с родителями, чем с любой версией Ватта Конли, где угодно.

— Хорошо. Мне нравится, — я с усилием говорю следующие слова обычным тоном: — Только мы?

Конли смеётся:

— Не волнуйся, я не пойду с вами. Я не виню тебя за то, что ты мне не доверяешь, Маргарет. Фактически, я бы сказал, что это доказательство твоего ума.

Я поднимаюсь на ноги, и мои родители начинают вести меня к выходу. Папина рука дотрагивается до моего плеча, может быть, ища успокоения от единственной дочери, которая у них осталась. Но я пока не могу заставить себя выйти из этой комнаты.

Я говорю Конли:

— В Нью-Йорке ты тоже влюблён в Джози. В Нью-Йорке, который я только что посетила. Если у другого Конли есть такой доступ, почему он не пошёл сам не саботировал проект Жар-Птица сам?

— Я сказал ему так не делать, — его голос резок. — Во всех измерениях, в которых у нас с Джози есть шанс на счастливую жизнь, им не дозволено вмешиваться. Никогда. И я уже предупредил их насчёт Джози в обоих измерениях Триады. — Его глаза ищут мои, и на этот раз я не вижу в них тени его обычной самоуверенности. Сейчас ему так же больно, как и мне. — Они её не заслуживают, разве нет?

Раз в жизни мы с Ваттом Конли согласны друг с другом.

Мы с родителями едем домой на монорейле. Монорейлы, к которым я привыкла, однако, медленные, неторопливые конструкции, которые предназначены для того, чтобы везти людей между терминалами аэропорта или вокруг тематического парка. Этот обтекаемой формы и двигается с ужасающей скоростью.

Выглядывая в окно, я вижу переплетение зданий под нами, небоскреб на небоскребе, но ни кусочка земли.

— Я вообще хочу знать, насколько мы высоко?

— Вероятно, нет, — говорит папа, улыбаясь, но это всего лишь тень от его обычной весёлости.

Рассвело меньше часа назад, и это значит, что в вагоне всего несколько пассажиров. Они тоже предпочитают монохромную одежду, хотя я начинаю замечать мелкие детали кроя и оттенков, это, кажется, зависит от названий компаний, вышитых на рукаве или вороте нитью почти того же цвета, как ткань. Интерьер кабинки выполнен в бежевом цвете, ни одного постера с рекламой газировки, ботинок или чего-либо ещё.

— Где вся реклама? — спрашиваю я.

Один из других пассажиров смотрит на меня так, как будто я только что сказала что-то неприличное. Мама шепчет:

— Общественный транспорт объявлен нейтральной территорией.

Ну ладно.

По мере того, как монорейл извивается выше и солнечный свет становится ярче, отталкивающие тени этого мира тускнеют, открывая взору металл и стекло. Высокие здания и переходы теперь отсвечивают серебром или бронзой, и я понимаю, что это место может быть почти красивым, если жить и работать на такой высоте.

Ниже, ближе к земле? Я сомневаюсь, видят ли эти люди хотя бы отсветы солнца.

Относительно спокойное небо вокруг нас неожиданно начинает жить бурной жизнью, тысяча маленьких серебристых летающих машин взмывает в воздух почти одновременно. Я думаю, что так же выглядит, когда одним усилием сдуваешь пух с одуванчика. Папа замечает мою реакцию:

— Личный транспорт запрещён до определённого времени.

Значит ли это, что Тео сейчас едет?

Я ещё раз беру в руку Жар-птицу в поисках Тео. На этот раз я получаю более содержательный ответ, он недалеко отсюда, просто гораздо ниже. Без сомнения, он видит это измерение совсем с другой стороны. Нам нужно сверить впечатления.

— Мы можем взять Тео? — спрашиваю я. Когда родители непонимающе смотрят на меня, я задаюсь вопросом, знакомы ли они в этой вселенной, хотя они должны знать о нём после всего, что случилось. Я уверена, что он спрашивал о Тео. Даже Ромола знала его, в конце концов. — Тео Бека? Того, кто путешествует со мной? И… я не знаю, работаете ли вы с Полом здесь или нет…

— Нет, — говорит папа. Это было бы облегчением, если бы не тон, которым он это сказал.

Папа говорит так, когда злится.

Мама наклоняется ко мне и твёрдо говорит:

— У Пола Маркова и Тео Бека нет роли в текущем проекте Жар-Птица. Ты сможешь встретиться с ними, когда перейдёшь в другое измерение. Здесь в этом нет необходимости. Ты поняла?

— Да.

Я поняла больше, чем они хотели.

Мои родители не стали бы себя вести так, если бы просто не знали Пола в этом мире. Мама не сказал бы «текущий проект Жар-птица». Все они работали здесь раньше, до тех пор, пока Пол и Тео не обратились против них. Как именно, или почему, я не знаю. Если бы версии Тео и Пола в этой вселенной были такими же неправильными, как мои родители, они могли оставить Триаду по плохим причинам. Очень плохим причинам.

Я уже знаю, что нужно найти Пола и Тео, неважно что говорят мои родители. Но когда я это сделаю — смогу ли я доверять им?

В этом измерении я могу оказаться одна.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 25

Монорейл поднимается выше и выше. Я никогда не боялась высоты, но, когда он начинает пролетать над крышами небоскребов, мой желудок переворачивается от страха.

Но опять же, это может не иметь отношения к высоте.

Мои родители сидят с обеих сторон от меня, оба чувствуют себя легко и, кажется, не беспокоятся. Я не сомневаюсь в их любви — к их дочери из этого измерения и даже ко мне. Но, однако с каждой проходящей секундой их холодные слова насчёт Пола и Тео всё громче звучат у меня в голове.

Мы с Полом не единственные, кому предназначено судьбой встретиться, бесконечная симметрия мультивселенной касается всех, по-разному. Кажется, я нахожу Тео почти так же часто, как Пола. Джози и Ватт Конли тоже часто встречаются, несмотря на то, что я бы этого не хотела.

И загадочные законы судьбы и математики приводят Пола и Тео к моим родителям.

Они изобретают вместе. Создают вместе. Технологии, которые они разрабатывают, меняют саму мультивселенную. Я видела это в бесчисленных измерениях. Даже в Военной Вселенной, когда моим родителям было неловко с Полом из-за меня, они всё равно работали с ним и понимали его гениальность.

В этой вселенной, мама и папа говорят, что Пол и Тео ничего не значат.

Почему они мне лгут?

Я украдкой бросаю взгляд на отца, который улыбается мне с обычной мягкостью. Они не намереваются причинить мне зло: я уверена в этом. Но они также не намеревались причинить мне зло, когда основали Триаду, когда стали работать с Ваттом Конли, когда они позволили похитить Пола и отравить Тео. Их намерения могут быть хорошими, но их методы — нет.

Вес Жар-птицы у меня на груди напоминает мне о том, что у меня есть информация, за которой я пришла. Я хочу узнать побольше об этой вселенной, и что основатели Триады собираются дальше делать, но в кои-то веки, я бы предпочла, чтобы наше измерение не оставалось в неведении. Было бы хорошо узнать другую точку зрения.

И если бы эта точка зрения была точкой зрения Пола или Тео, у меня есть ощущение, что я узнала бы гораздо больше.

Монорейл скользит во влажную тень, напоминая мне о туманах на пляже Сан-Франциско. Только тогда я понимаю, что мы заехали в облако. Мы слишком высоко. Мы начинаем останавливаться, на секунду я думаю, что водитель со мной согласен, но потом мы прибываем на другую станцию. Мои родители встают, это должно быть наша остановка.

— Мы живём так высоко от земли? — я рада, что есть облако, потому что по меньшей мере я больше не вижу, как далеко придётся падать.

Мама качает головой, и я чувствую облегчение, пока она не говорит:

— Отсюда поедем на лифте.

Я надеюсь, в нашем доме нет окон.

Теперь на монорейле остаётся только горстка людей, и по большей части они сходят на нашей станции. Большая часть толпы направляется направо, а мы идём налево. Я смотрю на папу в нерешительности, и он объясняет:

— Большая часть людей едет на лифте вниз. Им нравится сходить на самой высокой станции, с которой можно попасть домой. Это единственный способ, которым люди могут сообщить о своём статусе в общественном транспорте.

— Я думала, посредине здания безопаснее, — говорю я, вспоминая шок Ромолы при мысли, о кабинете руководителей на верхнем этаже.

— Для корпоративных штаб-квартир — конечно, — говорит мама. Она кажется раздражённой, как будто приходится объяснять, почему духовки не ставят в спальнях. — Но Межкорпоративные Соглашения устанавливают санкции, если на сотрудников нападают дома.

Это измерение открывает совершенно другую точку зрения на соревнование Кока-Колы и Пепси.

Здесь станция блестит почти жемчужно-белым, кто-то должно быть полирует пол практически каждый час. Но это не важно. Я понимаю, что, если хочу увидеть ту часть измерения, которую Триада никогда не покажет мне, найти Пола и Тео, это мой последний шанс раствориться в толпе.

Вдалеке справа я вижу два указателя с надписями «ТУАЛЕТЫ», один голубой, другой — розовый. Это мой единственный шанс.

— Мне нужно…

Мама машет мне, и папа улыбается. Они настолько ничего не подозревают, что я чувствую себя немного виноватой. Но когда я иду к розовой вывеске, я слышу, как мама кричит:

— Маргарет? Куда ты?

Ох, чёрт. Я полуоборачиваюсь и пытаюсь улыбаться.

— В комнату для девочек?

Она указывает на голубой знак.

— Разве в твоём мире голубой не для девочек?

Здесь розовый для мальчиков. Детали могут тебя выдать.

— Ох, ладно. Спасибо.

Я ухожу от них, но не слишком быстро. Я пересекаю путь толпы, которая направляется вниз к лифтам, и мне приходится расправить плечи и ступать осторожно, чтобы не столкнуться ни с кем. Это даёт мне повод обернуться назад, и я вижу, что родители оживлённо беседуют друг с другом.

Я меняю направление и смешиваюсь с толпой. Я иду так быстро, как могу, чтобы не привлечь внимание к себе, потому что я не буду в безопасности до тех пор, пока не достигну лифтов. Но действительно ли я буду в безопасности? Смогут ли родители отследить Жар-птицу, висящую у меня на шее? Вероятно, но нужно попробовать.

Думая, что меня уже не видно, я проталкиваюсь вперёд, чем заслуживаю несколько возмущённых взглядов. Но никто ничего не говорит, когда я вжимаюсь в переполненный лифт как раз вовремя, чтобы двери закрылись прямо перед моим лицом.

Моя голова пульсирует. Уши закладывает от быстрого спуска. В любую секунду я ожидаю, что свет станет красным — или может быть зелёным, цвета Триады, и из динамиков зазвучит предупреждение. Но этого не происходит. Остановка за остановкой, мы спускаемся вниз. Я решаю сойти на последней остановке, где бы она ни была. Чем дальше я буду от Триады, тем лучше.

Наконец, я оказываюсь в числе троих, оставшихся в лифте. Он со стуком останавливается, и я догадываюсь, что это значит конец. Я выхожу через двери, в небольшую тёмную станцию — и в хаос.

Электронные плакаты и знаки покрывают каждую поверхность, все сияют такими яркими цветами, что на них смотреть почти больно. Они мигают одновременно, и рекламные записи играют все вместе, повсеместные и невидимые.

«Греческий йогурт Аполлон! До 50 процентов молока!»

«Открой свой мир: Воздушные круизы Викинг»

«Обновление Стража на десять процентов дешевле только на этой неделе! Разве безопасность вашей семьи этого не стоит?»

«Revlon EverLash — испытай его!»

Ошарашенная, я наклоняю голову, но это не помогает. Пол густо усеян рекламными листовками туфель, летающих машин, фильмов. Снова Леонардо Ди Каприо. Над головой не лучше — те же постеры, но не испачканные отпечатками ног.

Поначалу я не могу решить, торговый центр это или улица, но потом я понимаю, что в этом мире между ними нет разницы. Какие-то проходы выходят наружу, но магазины и дорожки, кажется, сливаются в одно. Пройти пять шагов, не увидев новой рекламы, невозможно.

Я думаю о поездке в Лас-Вегас, в которую мы с семьей отправились, чтобы отметить окончание Джози старшей школы. Она должна была быть запоминающейся и весёлой, но мы её возненавидели. Я представляла казино, как… ну, казино. Отдельное здание, куда можно войти. Вместо этого, в ту же минуту, как мы сошли с самолёта, всё ещё в аэропорту! Нас атаковали игральные автоматы. Нельзя заселиться в отель, не пройдя сквозь сувенирные магазины и рестораны. Нельзя дойти к лифту от стойки, не проходя мимо столов для рулетки. Вегас — это гигантская протянутая рука, ждущая денег. Вот чем стало всё это измерений.

Осмотрев обстановку, я забилась в угол между двумя стендами с охлаждёнными брендированными сэндвичами. Потом я вынимаю Жар-птицу и ищу Тео.

Сигнал говорит, что он прямо там же, где я, и я чувствую, прилив надежды, прежде, чем понимаю, что он гораздо ниже меня.

Гораздо ниже.

Со вздохом я протискиваюсь обратно через толпу к следующим лифтам, едущим вниз, и на следующем уровне, и на следующем под ним. Каждый раз после пересадки реклама становится более кричащей, продукты кажутся более дешёвыми. И свет в окнах становится тусклее с каждой остановкой.

Когда я наконец вхожу в, кажется, последний лифт, кто-то говорит:

— Юная леди, — я оборачиваюсь и вижу мужчину в яркой розовой униформе, которая, я думаю, здесь выглядит особенно мужественно. — Вы уверены, что хотите этого?

Чего? Сесть в лифт?

— Гм, да.

— Внизу не место для людей вашего возраста, — он говорит это так, что я понимаю: «Внизу» — это их название для того, что меня там ждёт.

— Всё будет хорошо, — говорю я и сажусь в лифт одна. Через сужающийся просвет между дверями я вижу, как он хмурится и качает головой.

Когда двери лифта снова открываются, я вижу всего горстку электронных объявлений, они тускло светятся и изображения сменяются без звука. Пол — это просто пол и платформа выходит наружу.

Снаружи — тёмная ночь.

Я подхожу к перилам и смотрю вниз: теперь я всего в двадцати пяти или тридцати футах от земли. Потрескавшийся асфальт, больше похожий на булыжную мостовую — это всё, что остаётся от того, что когда-то было тротуаром или улицей. Несколько человек торопятся по этим почти пустынным тротуарам недалеко от меня, но никто из них не кажется довольным нахождением здесь. Они бросают на меня оценивающие взгляды: моя чёрная одежда явно выделяет меня из массы более потрёпанного коричневого и бежевого. Я думаю, не нападут ли на меня. Моя рука сжимается вокруг Жар-Птицы защитным движением.

Потом я слышу звук шагов, людей много, и слышу, как кто-то говорит:

— Если я правильно это прочитал, она сразу за углом.

Это Тео. Я начинаю улыбаться и иду к ним.

— Слава Богу, ты…

Мои слова обрываются. Просто из-за того, как он смотрит на меня, жёстко и без выражения, я понимаю, что это не мой Тео. Тот, который пришёл со мной, спит внутри версии из этого мира, который, кажется, совсем меня не знает. Неужели этот Тео просто выслеживает чужака из другого измерения?

Вся группа затихает. И я тоже. Потому что Тео только что вытащил что-то чёрное и угловатое, и я уверена, что это оружие.

И он направил это на меня.

Тео усмехается:

— В этот раз не так весело?

Никто не вмешивается. Несколько человек, находящихся на этом участке дороги намеренно смотрят в сторону, не желая вмешиваться. Полицейских в розовом нигде не видно.

Наверное, я должна сильнее испугаться, чем сейчас, но у меня в мозгу снова и снова крутится одна и та же фраза:

«В этот раз?»

— Она у нас, — кричит Тео. Его волосы здесь длиннее, и они торчат вверх, а не свисают вниз, и он выглядит как панк-версия Бетховена. Его одежда более мешковатая и многослойная, чем то, что носят наверху, но опять же, она вся одного цвета — тёмно-оранжевого. — Иди сюда, чувак, ты должен это видеть!

И не успела фигура позади него выйти на свет, я понимаю, что это Пол.

Он одет в такой бледно серый, что он почти кажется белым. В отличие от большинства мужчин в этом измерении, Пол коротко стрижёт волосы, даже короче, чем дома. Его длинное пальто достигает коленей, его ботинки — это первые ботинки в этом измерении, которые выглядят так, как будто ходили по земле.

Пол выразительно смотрит на Тео:

— Пистолет правда необходим?

— Как ты можешь об этом спрашивать? — но, когда Пол делает знак, Тео ворчит и убирает оружие.

— Спасибо, — говорю я.

Пол отвечает только кивком.

— Нам нужно поговорить. Очевидно, ты это понимаешь, иначе ты бы ни за что не спустилась Вниз.

— Да, нужно, — я смотрю наверх, представляя, что увижу кусочек неба, но нет. Здесь внизу мир темнее тёмного. — Мои родители смогут выследить меня по Жар-птице? А Конли?

— Им понадобится много времени, чтобы сделать это, учитывая насколько мы ниже их, — говорит Пол, одобряя мое беспокойство. — Пойдём. Нам нужно поговорить.

Тео смотрит на нас, почти комически злым взглядом, но он не пытается остановить нас, или спорить с Полом. Другие члены банды — четыре женщины, трое мужчин, не кажутся более довольными, чем Тео, но никто не возражает.

Они ведут меня по последним ступенькам. Первый раз поставив ногу на землю, я чувствую важность момента. Может быть, так и есть. Но банда Пола привыкла к этому и быстро ведёт меня по неровной дорожке к основанию одного из огромных монолитных небоскребов. Очевидно, какая бы корпорация здесь ни располагалась, они не используют нижние этажи, и не использовали много лет. Я вижу бельё, висящее на верёвках, дым, идущий из окон, может быть производимый самодельными плитами.

Мы входим в тёмные комнаты с низкими потолками, которые освещены только горсткой маленьких светильников. Воздух пахнет знакомо и почти успокаивающе: землёй, кожей, старыми книгами. Тео прислоняется к стене, складывает руки на груди с преувеличенным удовлетворением спрашивает:

— И что теперь?

— Теперь, говорит Пол, — мы поговорим.

Он подходит ближе, светильник медленно освещает его черты. Я в первый раз могу на самом деле посмотреть ему в лицо, и я делаю глубокий вдох. Бледные, неровные шрамы пересекают одну его щёку, но, если не считать этого, он так сильно напоминает мне всех Полов, которых я знаю.

И всё же в эту минуту я не вижу Пола из Вселенной Мафии, который стрелял Тео в колени. Я не вижу Лейтенанта Маркова. Я не вижу влюблённого солдата, которого я предела в Сан-Франциско во время осады, я даже не вижу моего Пола.

Я вижу одного мужчину, одного человека, незнакомого мне. Человека, которого мне надо понять.

Потому что у нас есть возможность, которую никому нельзя терять.

— Вы знаете, что я не Маргарет из этого мира, — говорю я. Они не смогли бы найти меня без Жар-птицы Тео в противном случае. Они бы не знали, что нужно искать.

Пол кивает.

— Ты, однако, Маргарет Кейн, дочь докторов Генри Кейна и Софии Коваленко, путешественница между измерениями.

— Так же как ты — Пол Марков, протеже моих родителей и враг Триады, — я киваю в сторону Тео. — Когда я получу обратно мою версию его?

Медленно Пол улыбается, настоящей улыбкой.

— Осталось недолго. Твоя версия тебе нравится больше?

— Он никогда не был в банде, и никогда бы не позволил никому направлять на меня пистолет.

Тео из этого мира начинает хмуриться.

— Зачем вся эта болтовня? На нужны ответы, братишка.

Они снова очень близки. Мне может не нравиться этот вооружённый и опасный Тео, но хотя бы что-то в нём я узнаю.

Пол говорит:

— Терпение, Тео.

— Какие ответы вам нужны? — спрашиваю я. — Если вы против Триады, а я думаю, что это так, то мы на одной стороне.

Тео, Пол и другие обмениваются взглядами. Пол наконец говорит:

— Они — твои родители. Конли был женихом твоей сестры.

— Мои родители горюют и запутались. Ватту Конли нельзя доверять, неважно какие у него мотивы. И Триада — они пытаются соединить три измерения, чтобы властвовать над остальными. Этого не будет, если мы поможем друг другу.

Тео в нетерпении переминается с ноги на ногу.

— Она говорит то, что ты хочешь услышать.

— Это не значит, что она говорит неправду, — Пол делает жест в сторону потрёпанного металлического стула.

Я не сажусь до тех пор, пока он не садится. Его стул дальше, чем необходимо для беседы, это становится больше похожим на допрос. Но я могу с этим смириться. У этой комнаты определённо нет назначения, здесь мебель от офисного стола до этих складных металлически стульев и, честное слово, деревянной кровати с балдахином в дальнем углу. Эти парни тоже не в лучшем положении, поэтому я с большей уверенностью спрашиваю:

— Что вы хотите знать?

— Твою историю, ты не рассказала её.

Поэтому я рассказываю основное: мои родители противостоят Конли, в этом мире, и других, связанных с Триадой. Похищения. Присвоение тела Тео и отравление его Ночным Вором. Намеренное расщепление Пола. Требования Конли, чтобы я работала на него, и его план. Решив закончить с помпой, я говорю:

— В нашей вселенной мы с тобой любим друг друга.

— Любим, — Пол трясёт головой, и я не понимаю, не верит он мне или просто не может это представить.

— Безумно. Глубоко. Но по какой-то причине за несколько последних дней уже второй раз меня держит на прицеле парень, работающий на тебя, — добавляю я. — И меня от этого тошнит.

— Ты пришла в поисках Тео, — говорит Пол. — Ты должна извинить нас за меры предосторожности.

Очевидно, Тео так же не любит, когда о нём говорят в третьем лице, как и я.

— Мы всё ещё не понимаем, чего она хочет.

Пол кивает и испытывающе смотрит на меня:

— Если ты так влюблена в другую версию меня, почему ты не отправилась спасать его? Очевидно, Тео спасение не нужно. Мы бы не стали его здесь задерживать, даже если бы хотели.

— Чего мы не хотим, — добавляет Тео. Он с отвращением указывает на Жар-птицу вокруг своей шеи. — Знать, что этот парень в ауте внутри меня адски жутко.

— Я пришла сюда не спасти Тео. Просто поговорить с ним, и… — как сказать, чтобы они поняли? — Это главный офис. Это вселенная, где зародилась Триада. Это значит, что весь заговор начался здесь. Мои родители и Конли сказали мне что они хотели, и я верю, что они рассказали мне правду, но не всю правду. Есть ещё что-то, не так ли? И это измерение — единственное место, где я получу ответы. Вы парни — это самый лучший источник, который у меня есть.

К моему удовлетворению, это останавливает Тео. Но потом он меняет тактику.

— Нам бы пригодились ещё Жар-птицы, а у неё есть лишняя.

Я кладу руку на грудь, прижимая Жар-птиц ладонью.

— Вторая — не лишняя. Она для того, чтобы собрать моего Пола и привезти его домой.

— От имени моего другого воплощения я ценю твои усилия, — Пол наклоняется вперёд, изучая моё лицо в свете лампы.

Внутри меня вспыхивает надежда.

— Подожди. Ты думаешь… не может ли последний осколок души Пола быть внутри тебя?

— Я сомневаюсь, — говорит он ровно. — Твой Конли дал тебе последние координаты. Он пытается завоевать твоё доверие, так что я сомневаюсь, что он будет фальсифицировать такую информацию.

Вероятно, так. Я падаю обратно на стул, разочарованная.

Пол остаётся сосредоточенным.

— Ты саботировала технологию Жар-птицы в одном мире, но оставила её жить в другом.

Я киваю:

— Это не много. Всё равно, нам нужно с чего-то начать. Вы ребята ближе к истокам. Может быть, вы знаете, как можно добраться до Триады? Действительно уничтожить их?

Пол и Тео обмениваются взглядами.

— Она может сдать нас Конли.

— Или она может говорить правду, — глаза Пола испытующе смотрят в мои.

Он хочет верить мне. Интересно, стратегия это или отчаяние.

Когда Пол снова заговаривает, он задаёт мне вопрос, которого я не ожидала.

— Какой версии меня ты доверяешь больше всего? И меньше всего?

Мне даже не нужно это обдумывать.

— Полу из моей вселенной.

Он наклоняет голову:

— На какой вопрос ты ответила?

— На оба, — я вспоминаю свой первый прыжок в новое измерение так ярко, как будто я всё ещё стою в Лондоне, дождь мочит моё лицо и волосы, и на плакате я царапаю цель своей миссии: УБЕЙ ПОЛА МАРКОВА. — Я доверяла ему меньше всего, потому что мне нужно было слишком много времени, чтобы понять его. Когда Триада обвинила его в смерти моего отца, и я поверила этому.

Пол простил меня за это. Нет. Для того, чтобы простить, нужно сначала винить человека. Он никогда этого не делал. Я бы прошла мимо такой любви.

— Но ему ты доверяешь больше всего? — Тео садится на стул, немного отведя назад руки и втянув ноги.

Я киваю.

— Поняв своего Пола, я поняла, что он сознательно не причинит мне боли, и вообще никому, если только в целях самозащиты. Он всегда делает то, что считает правильным, и да, иногда мы разного мнения о том, что правильно, но его намерения всегда хорошие. Он так долго был одинок, прежде, чем найти нас. Каждый раз, думая о том, как он был одинок, это убивает меня изнутри. — Почему я не могла сказать это моему Полу? Я скажу при первой же возможности. В следующей Вселенной. У меня перед глазами всё расплывается, и я смаргиваю слезы, не желая плакать, а в это время все версии Пола, которых я знаю, возникают у меня в голове, от сына мафиози до моего обожаемого Лейтенанта Маркова. У него всегда будет место в моём сердце, и есть другие к которым я могла бы испытывать чувства, но… — Я могу отправиться в миллион вселенных и никогда не найти того, кто будет вызывать у меня те же чувства. Только мой Пол. Только он.

Тео издает звук, так знакомый мне из моего мира, «избавь меня от этого». Но Пол так смотрит на него что он сразу же умолкает.

Мне говорит Пол:

— В одном я уверен: ты — не Маргарет Кейн из этого мира. Даже если ты не рассказываешь мне всего. Я вижу, что ты ненавидишь Триаду так же сильно, как мы.

— Отлично, — стонет Тео. Но в его голосе нет огня, он может сопротивляться, но он последует за Полом.

Пол поднимается на ноги.

— Да, мы работаем с ней, и с другим тобой. Так что приготовься к напоминанию, — Тео вполголоса ругается.

Я тоже встаю, счастливая от того, что я больше не узница. Понимание Пола заставляет меня кое-что заподозрить.

— Ты путешествовал между измерениями, пока был с Триадой?

— Один или два раза.

— Так какой версии меня ты доверяешь больше всего, или меньше всего?

Это должен был быть лёгкий вопрос, чтобы разрушить напряжение. Но выражение лица Пола становится твёрже, как у мафиози перед тем, как он выстрелил.

— Мне придётся сказать, что ты — версия, которой я больше всего доверяю.

Мне? Он едва меня знает.

— Скажи, кому меньше всего, — требует Тео, садясь, готовясь с болезненному напоминанию. Пол ничего не говорит. Тео смеётся. — Отлично, я скажу ей.

— Скажешь мне что?

Тео усмехается снизу-вверх и говорит:

— Версия, которой мы меньше всего доверяем, та. Наша собственная Маргарет Кейн, самая верная последовательница, которая есть у Ватта Конли, и самая холодная сука во всей мультивселенной.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 26

Я всё еще жду, что Пол скажет, что они шутят, или что выражение лица Тео наконец сменится на его обычную самодовольную усмешку и что он скажет мне, что выражение моего лица бесценно. Они этого не делают.

Я уже знала, что работаю на Ватта Конли. Но добровольно? Зачем мне это делать? Не успев задать себе этот вопрос, я нахожу ответ.

— Это из-за Джози, — говорю я. — Моей сестры. Я не знаю, знакомы ли вы с ней…

— Да, — Пол говорит тихо, но за его словами проскальзывает что-то не похожее на сострадание.

— Мои родители не такие. По крайней мере в большинстве измерений. Ты должно быть сам это видел, так? — когда Пол кивает и усмешка Тео пропадает, я понимаю, что на правильном пути. — Они потеряли своего ребёнка, и они рассыпаются на части.

Тео складывает руки на груди:

— Это не извинение.

— Нет, но всё равно, нам просто нужно привести их в чувство. Всё, чего они хотят — это снова увидеть Джози.

Тео фыркает:

— Сказал бы я.

Эта версия Тео просто какашка.

— И что это должно значить?

Отвечает Пол, но другим вопросом:

— Ты правда не знаешь, разве нет?

— Мама и папа объяснили.

— Не всё, учитывая, что ты их всё ещё защищаешь, — Пол смотрит на меня, словно с жалостью.

В ту секунду, когда я поняла, что мои родители — соучредители Триады, шок и ужас оглушили меня. Эти эмоции снова нарастают внутри, ещё глубже, чем до того.

— Скажи мне, — шепчу я.

Пол качает головой.

— Если это будет исходить от меня, ты не поверишь. Ты должна услышать от них сама.

— Это не из-за Джози, — фыркает Тео. — Для тебя, я имею в виду. Маргарет Кейн из этого измерения обожает залезать вам в голову. Власть над вашими другими воплощениями — вот от чего она кайфует. Живёт ради этого.

— Откуда ты знаешь? — выпаливаю я в ответ.

Пол шагает между нами, возможно боясь, что мы действительно сцепимся.

— Мне жаль, Маргарет, но это правда. Ты говоришь так сама. Ты манипулируешь жизнью других своих воплощений, просто потому, что можешь. Я видел, как ты бросала школу, уничтожала картины, разбивала машины, ввязывалась в потасовки, — через несколько долгих секунд он добавляет, более тихо: — спала с другими парнями. Иногда с девушками. Без разницы. Это для тебя не имеет значения, если это причиняет кому-то боль.

Он не встречается со мной глазами. Он чувствовал эмоции другого Пола, который прошёл через это.

Я держу голову высоко:

— Это не похоже на меня.

Тео снова фыркает. У Пола, по крайней мере, хватает совести выглядеть сожалеющим о том, что ему пришлось сказать.

— Это похоже на Маргарет Кейн, которую мы знаем. Она всегда играет с другими своим воплощениями, просто посмотреть, сколько она сможет изменить или уничтожить, она называет это формой искусства. Она говорит, что это скульптура, но вместо глины она использует жизни.

У меня в животе образовывается пустота, но я не позволяю себе верить этому.

— Неважно. Я не она, так имейте дело со мной. Чего вы хотите?

— Удержать Триаду от расширения влияния и захвата всех миров, до которых они могут дотянуться, — Пол медленно идёт вокруг меня, оценивая. — Мы знаем, что они намеренно привели тебя сюда.

— Они пытаются завербовать меня. Это не получится, — я делаю шаг вперёд, нарушая его траекторию, он не единственный, кто решает, куда мы направляемся.

— Но ты сделала за них грязную работу, — говорит Тео. — В частности, другая версия меня рассказала всем это, прежде чем уснуть.

— Затем он ещё рассказал вам, почему. Я сделала то, что нужно было, чтобы спасти вас обоих. И по меньшей мере один раз я смогла придумать, как повернуть план Конли против него.

Пол взглядом говорит Тео: «Нужно было это запомнить».

— Ты права. Если мы хотим победить Триаду, нам нужно работать вместе. Как идеальный путешественник, Маргарет, ты должна быть в состоянии бороться с нашей Маргарет, если она когда-нибудь придёт в твой мир…

— Она этого не сделает, потому что для неё будет совсем невесело войти в тело, которое она не может украсть, — говорит Тео. На этот раз я не возражаю против самодовольства в его голосе, я занята тем, что испытываю облегчение от того, что злая ведьма Маргарет не сможет копаться у меня в голове.

— Мы работаем вместе, — говорит Пол громче, очевидно намекая Тео, что не надо снова встревать. — Это может означать, что тебе придётся прийти сюда и помешать планам нашей Маргарет, даже если они будут ожидать этого.

— Отлично. Но как я узнаю, что нам нужно встретиться? Или где? — наши секретные свидания могут происходить в любой точке мультивселенной.

Через секунду Пол говорит:

— Как ты думаешь твой Пол Марков отреагирует на мой вход в твоё измерение на короткие промежутки времени, только чтобы согласовать планы?

Позволить моему Полу раствориться в этом? У меня нет прав заключать такое соглашение. Но если это правда единственный способ…

— Я даю тебе разрешение прийти один раз. Когда ты это сделаешь, я сообщу тебе, что думает Пол.

Выражение лица Пола немного меняется и становится похожим на уважение.

— Согласен.

Мы можем это сделать. Наконец, мы на шаг вперёд Главного офиса…

Понимание приходит, сокрушающее и ужасное. Другие Маргарет, в которых я была, помнят всё, что происходило, пока я была внутри. Сейчас я внутри Маргарет, которая на стороне Триады.

Когда я говорю об этом Полу, однако, он не поражён.

— Это не имеет значения. У тебя не было другого способа связаться с нами, и Конли бы заподозрил, если бы мы предприняли что-то подобное, в любом случае. Мы сменим местоположение сразу же после твоего ухода.

— Этого достаточно, чтобы защитить вас? — спрашиваю я.

— Мы в такой же безопасности, как и до этого. Другими словами, не совсем, но достаточно, — Пол качает головой, возможно, с удивлением. — Тебе правда не всё равно.

— Я всегда забочусь о тебе, — слова Лейтенанта Маркова всплывают в моей памяти, и не смотря на всё, что я видела в этом путешествии, я могу сказать их Полу в ответ и действительно имею это в виду. — Я бы любила тебя в любой форме, в любом мире, с любым прошлым.

Он не сразу отвечает. Любой, кто не знает его так хорошо, как я, подумал бы, что ему всё равно. Вместо этого он одновременно тронут и сомневается.

— В этом мире ты меня не любишь.

Ещё нет? Никогда? Я говорю то, во что я абсолютно верю:

— Тогда я могла бы полюбить тебя.

Пол тяжело выдыхает, будто с усталостью. Однако, он не противоречит мне, и я знаю, что он понимает то же, что и я — возможность. Вечную возможность. Хворост ждёт только искры, чтобы вспыхнуть.

Внутри меня разгорается надежда. Три измерения, три версии Ватта Конли в сговоре против меня и моей семьи. Теперь, наконец-то у нас собственный сговор. У нас есть источники в Главном офисе, и может быть более того. Конли уже не будет всегда на шаг впереди нас.

Что бы он ни замышлял, у нас есть возможность его остановить.

— Думаю, ты можешь спросить у моей версии разрешения посещать его измерение прямо сейчас, — Тео принимает устойчивое положение и поднимает Жар-Птицу. — Давай. Сделай это.

Он говорит с Полом, но я ближе. Поэтому я наклоняюсь, беру Жар-птицу из рук Тео и набираю последовательность напоминания прежде, чем он может возразить. Хотя я отпускаю Жар-птицу вовремя, разряд обжигает мне пальцы. Тео морщится и откидывается назад, его стул скребёт по полу, но, когда он смотрит на меня, он снова мой Тео.

— Ух ты, — он наклоняется вперёд, упершись локтями в колени, чтобы прошёл шок. — Если я правильно помню последние несколько минут, я был придурком. Извини за это.

Я пытаюсь улыбнуться.

— Очевидно, в этом измерении ни с одним из нас неприятно проводить время.

Тон Пола меняется, когда он говорит с моим Тео, он более вежливый, более отстраненный.

— Ты помнишь план, который мы предложили?

— Думаю, что да. Работать вместе. Два измерения против Триады. Это значит позволить Тео из этого мира периодически вселяться в моё тело, — Тео кажется смущённым. — Учитывая, что сейчас я в его теле, это кажется честным обменом…

Почему только два измерения? Военное измерение могло бы помочь, если бы мы попросили…

Но я отбрасываю эту идею. Как мы можем заставить все миры участвовать? Нам придётся прыгать туда и обратно, так что мы едва сможем понять, с кем разговариваем, и для наших врагов будет проще проникнуть в другие наши воплощения.

От заговоров у меня начинает болеть голова.

Вместо этого я сосредотачиваюсь на лучшей части этого. Между нашими мирами мы разделим информацию и доступ, необходимый, чтобы свергнуть Триаду, раз и навсегда. Это было бы облегчение, если бы не тёмные намёки Пола о настоящих намерениях моих родителей.

Обернувшись к Тео, я говорю:

— Ты помнишь, что Тео из этого мира знает о моих родителях? Что они задумали?

Он качает головой.

— То, что они говорят, проще запомнить, чем то, что они думают. Ты получаешь… эмоциональное впечатление, а не запись того, что происходит на экране.

Все говорит в пользу этого плана.

— Тогда нам нужно найти их и заставить рассказать.

— Нет, — резко говорит Пол. — Не Тео. Если твоя версия прыгнет и оставит нашу версию там, где его могут выследить, Триада засадит его в тюрьму в течение получаса.

— Тогда я пойду сама. Хотя я на самом деле не знаю, где живу в этом измерении.

— Я дам тебе адрес, — говорит Пол. — У нас есть эта информация.

Тео поднимается со стула, даже его манера стоять отличается. Он более устойчив, более уверен, но не такой усталый.

— Мне это не нравится. Ты отправляешь её одну, чтобы её родители сказали ей то, что ты знаешь, но очень удобно не рассказываешь.

— Я вам расскажу, — говорит Пол. — Но, как я уже сказал ранее, никто из вас мне не поверит. Маргарет не успокоится, пока не услышит это от них.

Я делаю шаг к нему:

— Испытай меня.

Он медлит, и я думаю, не поймали ли мы Пола Маркова на лжи. Потом я понимаю, что он мешкает, потому что считает, что его слова причинят мне боль.

— Твои родители… — Пол делает глубокий вдох, потом заканчивает: — Они не просто хотят навещать Джози в других мирах. Они хотят вернуть её в наш навсегда.

Я бы поняла это, если бы мама и папа уже не рассказали мне.

— Ты бы не хотел вернуть своего ребёнка? Но это невозможно. Джози расщепилась на множество осколков. Мои родители знают, что нет способа воссоздать её.

— Есть один способ, — говорит Пол. — Есть одна вещь, которую они могут сделать со всеми измерениями, которые посещала Джози, чтобы обеспечить, что каждый осколок её сознания вернётся домой.

Мы с Тео переглядываемся, он так же сбит с толку, как и я. Это обгоняет наши исследования. Я спрашиваю Пола:

— Что им нужно сделать со всеми этими измерениями?

Пол говорит тихо, как будто хочет смягчит свои следующие слова:

— Уничтожить их.

Через двадцать минут я стою лицом к лицу с побледневшими как пепел версиями моих родителей.

Пол дал мне указания, как найти их. Должно быть, квартира считается роскошной в этом измерении, но мне она кажется пустой и бездушной, нет чёрной стены, испещрённой формулами, нет стопок книг. Я почти могу поверить, что мои родители решили жить в номере отеля вместо семейного дома — такая квартира отстранённая и холодная.

— Ты пыталась найти твою версию Теодора Бека, не так ли? — Мама так говорит, когда она злится, но пытается сдержаться и вести разумную дискуссию. — Внизу опасно, милая. Ты не должна…

Мне не нужно это выслушивать.

— Я нашла Тео. И Пола.

Мои родители переглядываются. Папа говорит?

— Я предполагаю, ты не расскажешь нам, где они.

— Нет. Вы расскажете мне, что… что вы собираетесь делать по поводу Джози.

Я не повторяю то, что сказал мне Пол, вслух, потому что я всё ещё не верю в это. Я не могу.

Отец выглядит так, будто не знает, что сказать, или ему слишком стыдно сказать это. Мама, однако, снова обрела почву под ногами. Единственный признак дискомфорта — то, как она обхватила себя руками, как будто пытается спрятаться от несуществующего холода.

— Путешествия между измерениями опасны, даже для идеального путешественника. Конечно, нам не нужно говорить тебе об этом, ты сама сталкивалась с опасностью. Конечно, в какой-то момент, ты спрашивала себя, не стоит ли прекратить путешествовать насовсем.

Спрашивала, но эти сомнения были не более чем шёпотом в глубине моего подсознания. Удивительные вещи, которые я видела, разные воплощения себя, которыми я была, и которых узнала в других мирах, для меня это перевешивает страшную часть. Пока что.

— После смерти Джози мы сначала подумали, что нужно полностью завершить проект, — продолжает мама. — Риски были слишком высоки, чтобы удовлетворять простое любопытство или даже служить технологическому превосходству. Но потом твой отец и я поговорили с Ваттом Конли, и мы поняли, что у нас есть новая цель. Та, которую добиваются любой ценой. Которая стоит любой жертвы.

— Вы хотите вернуть Джози, — говорю я. — Но как вы собираетесь этого добиться?

Я хочу, чтобы они спорили со мной, чтобы повторили, что воссоздать Джози после расщепления невозможно. Или, если не так, то сказали бы мне, что решение более адекватное.

Но из того, как затихли родители, я понимаю, что Пол сказал мне правду. Триада может быть мотивируется искренней любовью к моей сестре, но их планы более ужасны, чем то, о чём мог когда-либо мечтать мой Ватт Конли.

Мама подходит ближе и встает прямо передо мной.

— Маргарет, осколки души Джози рассыпаны слишком обширно чтобы мы смогли собрать их. Но если это измерение не сможет больше удерживать её…

— Потому что оно прекратило существование? — спрашиваю я.

Через несколько секунд папа кивает.

— Меньшее бы не сработало.

Я так нервничаю, что почти физически дезориентирована, как будто вся планета вращается в новом направлении. Всю свою жизнь я шутила насчёт «сумасшедших маминых теорий», хотя я всегда знала, что они не сумасшедшие, просто немного странные. Но то, что я вижу сейчас на лице моей матери, и моего отца тоже, это безумие.

Не метафорическое безумие. Настоящее, реальное сумасшествие забрало их обоих.

— Вы не можете уничтожить целое измерение, — я объясняю это медленно, как будто это как-то поможет им понять. — Даже если бы это не было абсолютным злодеянием, я имею в виду — как? Нет такой бомбы, которая разрушила бы вселенную, тем более несколько.

— Маргарет, подумай, — мама становится профессором, ошеломляюще знакомым в эту безумную минуту. — Резонансы между измерениями удивительно чувствительны, как ты должна знать. Помни, их можно изменить чтобы создать только одного идеального путешественника на вселенную.

Я никогда не понимала научное значение слова «резонансы», но смысл понятен.

— Чувствительны — значит хрупкие. Разрушаемые.

Папа улыбается, подбадривая меня, не смотря на своё напряжение, как он делал, когда я училась кататься на велосипеде.

— И каждая вселенная пытается достичь идеального баланса. Всё, что нам нужно сделать — это вернуть её к её фундаментальной симметрии.

Воспоминание о прогулке в Муирском лесу с Полом приходит так живо, что я чувствую запах леса. Он стоял на освещённом месте и рассказывал мне что фундаментальная симметрия нарушилась на самой заре сотворения мира. Если бы этого не случилось, если бы материя и антиматерия существовали в равных количествах, как гравитация и антигравитация, вселенная бы уничтожила себя в то же мгновение. Мы бы даже не узнали, что происходит катастрофа, происходила бы катастрофа, потому что время бы тоже перестало существовать.

— Как вы это делаете? Как это вообще возможно? — шепчу я.

— Устройство на удивление просто, — говорит отец. — Удивительно, что никто не придумал его раньше. Но опять же, если даже кто-то подумал о нём, у него хватило здравого смысла не конструировать его.

Я хватаюсь за единственную надежду, которую вижу.

— Но нельзя принести устройство в другую Вселенную! Только сознание может путешествовать между измерениями. Не материя.

— Большая часть материи не может, — мой отец указывает на Жар-птицу, висящую у меня на шее. — Мы экспериментировали с различными сплавами и соединениями. Не займёт много времени сконструировать устройство, которое будет путешествовать так же легко, как Жар-птица. Однако, конечно, любой человек не сможет активировать его. Большинство людей будут стёрты с лица земли с разрушением вселенной, без возможности сбежать.

— Только идеальный путешественник, — говорю я.

Наконец, всё встаёт на свои места. Я знала, что Конли слишком зациклен на мне, что было лишком много других способов сделать грязную работу без меня. Чего я не знала — это насколько грязной будет работа.

— Стоп-стоп-стоп, — я руками показываю знак тайм-аут. — Вы имеете в виду, что хотите, чтобы я уничтожила целые вселенные?

— Джози разбилась на множество осколков, слишком маленьких, чтобы собрать. Но возможно путешествовать в эти измерения. В конце концов тебе не нужно оставаться там надолго, — мама кладёт руку мне на плечо, жест, который должен успокоить, но вместо этого у меня бегут мурашки по коже. — Ты не будешь никого убивать, Маргарет. Всё измерение будет просто стёрто из Мультивселенной. Никому не будет больно. Никто даже не поймёт.

Когда измерение умрёт, оно заберёт с собой всю свою историю. Люди в нём не умрут, они никогда не родятся.

Я думаю о Военной Вселенной, где Джози — пилот истребителя. Или о родителях — военных исследователях, которые изо всех сил стараются поддерживать надежду своей страны. О солдате-Тео, который пробирается в мою комнату по ночам, ища моменты любви в той серой, страшной жизни.

О Лейтенанте Маркове из того мира, который любил меня так глубоко, даже узнав, что я одурачила его.

Я не осмелюсь вернуться в то измерение, и это значит, что я больше не увижу этих людей. Но они заслуживают жить своими собственными жизнями и найти свою судьбу. Получить шанс выиграть войну и выжить.

Как бы ни больно было узнать, что люди в Военной Вселенной мертвы, бесконечно хуже знать, что их никогда не было.

— Вы не понимаете, о чём меня просите, — мой голос дрожит. — Уничтожить измерение — это хуже, чем геноцид.

Они хотят, чтобы я уничтожила целые виды, планеты, звезды, бесчисленные галактики.

— Возможно, уничтожить — неправильное слово, — говорит папа, как будто смена словаря всё исправит. — Думай об этом, как об «аннулировании» измерения, и это гораздо ближе к истине.

Они так далеко зашли, что даже не видят этого. Я наношу удар тем, что первое приходит на ум.

— Джози никогда не приняла бы этого. Даже если у вас получится, если вы снова соберёте её, она возненавидит вас за то, что вы сделали.

— Я уверен, Джозефина поймёт наши мотивы, — говорит мой отец тем же тоном, как когда они позволили Джози в третий раз проколоть уши.

Мама добавляет:

— Помни о том, что Джозефина путешествовала гораздо дольше, чем ты. Она видела, сколько существует наших воплощение, в разных мирах. Одной версией больше или меньше — очень небольшая разница, математически говоря.

— Это больше, чем математика! Вы не можете просто обменять одного из нас на другого!

Кажется, мама почти раздражена моим непониманием.

— Все наши версии — один и тот же человек на очень важном уровне. Разве ты этого ещё не видела? Твой Пол Марков — разве он не тот же человек, которого ты любишь, во всех мирах?

Когда-то я бы сказала, да. Теперь я понимаю, что правда гораздо сложнее. Какими бы похожими не были наши версии, каждая из них уникальна. Каждый из нас, где бы он ни был, незаменим.

— Твоя вселенная в безопасности, — говорит мама. От этого мне не должно стать лучше, но становится. Я достаточно труслива, чтобы радоваться, что мы не первые на разделочной дочке. — Идеальные путешественники — ценный ресурс. Мы не можем аннулировать их налево и направо.

— Ты теперь понимаешь, что технологии надо держать под контролем, — вступает папа. — Если бы у каждого измерения была такая сила, ты можешь себе представить оружие, которое можно было бы создать?

Я качаю головой.

— Но, если вы — единственное измерение, у кого есть такая возможность, это не война. Это просто резня.

— В твоих устах это звучит просто дьявольски, — говорит папа, как будто это не так.

— Пожалуйста, милая, обдумай это когда у тебя будет возможность успокоиться, — мама открыто упрашивает меня, как они никогда не делала раньше. Несмотря ни на что, она достаточно похожа на мою настоящую маму, чтобы у меня заболело сердце. — Мы хотим работать с тобой. Мы хотим, чтобы для всех, кто в этом участвует, всё обернулось наилучшим образом. И мы столько можем тебе дать.

— Например, что? — технологию, чтобы превратить наше измерение в смехотворный коллаж Гойи и Уорхола, как их? Это должно извинить массовое убийство?

Она медлит, её глаза встречаются с папиными.

— Мы хотим защитить тебя, Маргарет. Ты тоже наша дочь. Но… если до этого дойдет… Конли может пойти в другое измерение и создать идеального путешественника там.

Я понимаю, что она имеет в виду в ту же самую секунду, как она произносит это. Но похоже, что мой мозг не принимает это знание. Вместо этого, я горю с головы до ног, и мой желудок сжимается, как будто я выпила яд, который должен сейчас же выйти из моего организма, потому что иначе он уничтожит его.

Мои родители убьют мою вселенную. Они убьют меня. Все потому, что одна версия так же хороша, как и другая, потому что они думают, что мы все одинаковые, взаимозаменяемые…

— Ты понимаешь, что для нас это будет нелегко, — говорит папа, выпрямляясь. — Мы с трудом привели тебя в это измерение. Тебе нужно было узнать правду, хотя мы надеялись преподнести её гораздо деликатнее.

Я плюю в него мой ответ:

— Нет «деликатного» способа сказать мне убить миллиарды людей.

Он продолжает, как будто я ничего не сказала:

— Не торопись. Обдумай всё. Обсуди это с нами дома! Когда ты полностью осознаешь разницу между смертью и несуществованием, что ни один из этих людей не будут страдать так, как страдала Джозефина…

Папин голос прерывается рыданием. Мама берёт его руки в свои, а он крепко сжимает глаза. Почему-то это самое худшее из всего — видеть, что они всё ещё мои родители, всё ещё способны любить и сострадать, и всё равно желают приговорить к смерти целые миры.

— Я ухожу, — говорю я. — Не идите за мной.

Я имею в виду, не следуйте за мной в коридор и определённо не следуйте за мной в мой мир. Но они не преследуют меня. Мама и папа просто стоят, выглядя более грустными, чем я когда-либо их видела.

Однако, они не сожалеют о себе, или о дочери, которая умерла. По большей части, они сожалеют обо мне.

Я могла бы прыгнуть из этой Вселенной прямо с места, но вместо этого я иду к двери. Так я смогу захлопнуть её и создать иллюзию того, что они не преследуют меня, что я могу оставить всё, что узнала, позади.

Но они могут последовать за мной куда угодно, и они так и сделают, пока не получат то, что хотят. Или они уничтожат весь мой мир.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

 

Глава 27

Дрожащими руками я ввожу координаты, данные мне родителями, которые должны вести к последнему осколку души Пола. Я закрываю глаза, жму…

…и падаю в себя как раз вовремя, чтобы упасть.

Я еду на велосипеде, думаю, какую-то долю секунды, прежде, чем упасть в канаву.

Со стоном я выбираюсь из-под велосипеда, вижу своё ободранное красное колено, где начинают собираться маленькие капельки крови. Кто-то проходящий рядом говорит:

— Ты в порядке, милая?

Честно, в эту минуту иметь ссадину на колене в качестве самой большой проблемы кажется почти облегчением.

— Всё хорошо, спасибо.

Это тоже сказано с британским акцентом. В этом мире я тоже живу в Лондоне? Кажется, здесь слишком зелено для Лондона…

Я смотрю вверх и сразу же понимаю, где я. Большинство людей бы не поняли, но они не выросли среди аспирантов, которые часто носили брошюры с лучшими физическими факультетами в мире, пытаясь придумать, куда пойти работать.

Увидев Мост Вздохов, я понимаю, что я в Кембридже.

Это имеет смысл. И мама, и папа оба легко могли преподавать здесь, и в этом мире они преподавали. Теперь мне нужно понять, что ещё изменилось.

Моя первая задача при прыжке в новое измерение — это понять ситуацию, насколько могу, где я, кто я. В этом случае я отчаянно хочу найти Пола сразу же. Он нужен мне больше, чем когда-либо ранее. Но секунду я сижу в траве, дрожа, думая о лунатичных версиях моих родителей, которых я только что оставила позади.

Зелёные деревья. Красивый старый университет. Отдалённые звуки дороги. Студенты смеются и бегут по траве. Триада может уничтожить и эту вселенную тоже.

Сосредоточься, говорю я себе. Будешь сходить с ума потом. Сейчас найди Пола. Начинай изучать этот мир.

Для начала я осматриваю свою одежду: джинсовая юбка, гольфы, туфли Мери Джейн, и колючий серый шерстяной свитер (или нужно сказать джемпер?). Достаточно обычно, только более скучно, чем я обычно одеваюсь. Однако, мне нравится шарф в цветочек вокруг шеи. Такой велосипед я бы тоже выбрала в своём мире, старомодный с широкими шинами, выкрашенный в счастливый оттенок бирюзового.

Моя сумочка — это сумка почтальона, выполнена в чёрной коже. Я открываю её, чтобы узнать, что я там найду. Моя ладонь и предплечье болят, пока я копаюсь в вещах, может быть я ударилась сильнее, чем думала. Эта Маргарет, должно быть, более практична, чем я, и слава богу, потому что одним из первых я вытаскиваю лейкопластырь. Я накладываю его на рану на колене, потом возвращаюсь к поискам. Помада, какой-то бренд, который я не узнаю под названием Sisley, но примерно того же цвета, что я ношу дома. Солнечные очки, дешёвая аптечная версия, и я всегда покупаю такие, потому что не могу провести и двух месяцев, не потеряв ни пары. Электронная книга, с этой моделью я не знакома, но смогу разобраться позже. Мой телефон, ура. Когда я смотрю, не tPhone ли это, я в замешательстве. В этом мире у меня что-то под названием iPhone. Интересно, кто их делает.

И да, бумажник. Я открываю его и нахожу водительское удостоверение с домашним адресом. Куча британских денег, королева строго смотрит на меня с банкнот различных цветов и размеров.

Красная отметина обезображивает кожу на моей правой руке. Подняв рукав свитера, я обнаруживаю длинный синевато-багровый шрам. Это не гротеск, но от этого вида я вздрагиваю от боли. Из того, как он выглядит, я догадываюсь, что это произошло в последние несколько месяцев, может быть, со временем шрам поблекнет.

Но сжав кулак, я чувствую боль, взбирающуюся по моей руке, и понимаю, насколько серьёзной была травма. Не просто царапина на коже, мышцы и кость были задеты.

Но всё равно, он явно заживает, и сейчас я могу с этим справиться. Я начинаю листать телефон, и в нём оказывается такая же интуитивно-понятная операционная система, как на моём собственном tPhone дома. Камера показывает множество снимков моей семьи, и Джози тоже, и это облегчение, и разнообразных друзей, которых нет в моём собственном измерении.

Но быстрый поиск не обнаруживает фотографий ни Пола, ни Тео.

Время поискать в контактах. Неа, их нет.

Однако, Джози там есть, и после того, что случилось в Главном Офисе, мне нужно с ней поговорить. Поэтому я нажимаю на «вызов». Через несколько звонков она отвечает, задыхаясь:

— Мардж?

Мардж? Слава богу, моя Джози никогда до этого не додумывалась.

— Привет. Как ты?

— Ну, я в порядке, — она так странно разговаривает с английским акцентом. — Дома что-то случилось?

— Нет, нет! — надеюсь, это правда. — Я просто… не знаю… хотела поговорить с тобой.

Её голос становится мягче.

— Всё хорошо?

— Да, конечно. Но я хотела узнать, как у тебя дела.

— Я прекрасно провожу время! — я словно вижу улыбку Джози. — Ривер Финдхорн серьёзно недооценивают в плане рафтинга. Она великолепна, Мардж. Абсолютно великолепна!

Неважно, насколько отличается акцент. Это определённо Джози, которую я знаю.

— Рада, что ты веселишься.

— Ты должна поехать со мной в следующий раз. Я знаю, ты не спортивная, но обещаю, тебе понравится! И.… правда думаю, что ты справишься. Несмотря ни на что.

Я ещё раз смотрю на ужасный шрам у себя на руке.

— Обещаю, в следующий раз, — что за чёрт. Держу пари, этой Маргарет тоже понравился бы рафтинг. И конечно, что бы там ни было с моей рукой, мне скоро станет лучше.

— Ты уверена, что всё хорошо? — Джози очевидно находит странным, что я позвонила ей посреди её большого приключения без всякого повода.

Я пытаюсь замести следы.

— Правда, да. Но… хм… у меня был странный сон, что тебя нет, и я думаю, что стала скучать по тебе.

Через несколько секунд Джози смеётся:

— Ты никогда не признаешься в этом мне в лицо.

— Неа. Так что наслаждайся.

Мы ещё немного болтаем, по большей части о красавчике-шотландце, который ведет группу рафтов, и потом Джози вешает трубку. Просто от звука её голоса в течение нескольких минут мне становится лучше, как будто она снова со мной.

Сейчас, я думаю, вспоминая о том, чего хочет Главный офис. Что они могут сделать с этим измерением, или с другим таким же.

По моей спине пробегает дрожь. Я встаю, выравниваю велосипед, потому что от этого я чувствую себя немного сильнее, но ещё не уезжаю. Сначала я открываю браузер и ищу Пола Маркова, физика. Результат высвечивается сразу же, и я улыбаюсь. Он здесь, в Кембридже.

Он здесь. Я буду с ним ещё до конца дня, может быть, как только доберусь домой. Я не понимаю, почему у меня ещё нет его фотографий, но может быть он не стал аспирантом в таком юном возрасте в этой вселенной. Пол может быть здесь новичком.

Мне нужно сделать всё правильно, думаю я. Если ты когда-либо думал, что я не люблю тебя таким, какой ты есть, Пол, ты ошибаешься. И ты можешь помочь мне придумать, как остановить Триаду.

Потом я ищу Тео Бека, физика, потому что Тео, должно быть, прыгнул в это измерение сразу после меня. Хотя я доверяю сказанному группой наёмников Пола и Главном Офисе, я всё равно буду чувствовать себя лучше, поговорив с ним. Но когда появляются результаты, я хмурюсь.

Тео в Японии?

Я пишу ему письмо, полагая, что прыжок разбудил его. Конечно, мой телефон звонит через несколько секунд.

— Что за чёрт? — говорит Тео вместо приветствия. — Я сплю на полу в какой-то групповухе. У них даже нет кроватей…

— Это не похоже ни на одного японца, о котором я слышала, — не то, чтобы я изучала легенды и сказания о жизни аутентичных японцев, но, если бы их студенты жили группами без кроватей, думаю, я бы об этом знала.

— Погоди. Я не хочу никого будить, дай мне выйти отсюда, — я слышу какую-то возню, и звук раздвигающегося экрана. Наконец, Тео снова говорит: — Ладно, я на крыльце. Совершенно глухая ночь, и, погоди, здесь какая-то брошюра на нескольких языках… вот дерьмо.

Он, кажется, в шоке. Моя рука напрягается на руле велосипеда, потом начинает болеть запястье и мне приходится расслабиться.

— Что? Что такое?

— Я на Горе Фуджи.

— Как ты… — мне очень хочется рассмеяться. Ужасное напряжение немного спадает. — Зачем ты поднимаешься на гору?

— Я не знаю. Но по какой-то причине я решил сделать это сегодня. — Тео вздыхает. Я не смогу приехать в ближайшее время. Из твоего акцента, я полагаю, ты в Лондоне?

— В Кембридже.

— Понял. Пол там?

Большинство людей бы не услышало напряжения в его голосе.

— Да, я имею в виду, он сейчас не рядом, но он тоже в Кембридже. Я смогу найти его сегодня.

— Хорошо. Это хорошо, — после длинной паузы Тео говорит: — Ты получила объяснения насчёт разрушенных измерений?

Напряжение возвращается, в груди снова мёртвый груз.

— Это правда. В Главном офисе мои родители думают, ну знаешь, ерунда, если несколькими вселенными больше или меньше?

— Это настолько хреново, насколько может быть. Насколько они близки к возможности совершить такое? Им нужно устройство, которое сможет перемещаться между Вселенными как Жар-Птица, которое может повлиять на фундаментальный резонанс…

Он уже всё обдумал. Это даёт мне надежду, что мы может быть сможем перехитрить Главный Офис.

— У них нет устройства, но они собираются экспериментировать. Осталось недолго.

— Проклятье. Может быть, мне нужно отправиться домой. Чем скорее я туда попаду, тем скорее смогу рассказать Генри и Софии, что происходит.

— Они должны знать, — но мне странно говорить «да, конечно, иди без меня».

Тео был рядом со мной в течение всего путешествия. Более того, я поняла, кем мы можем быть друг для друга. Пол — моя единственная любовь, но я связана с Тео совсем по-новому. Друг, которого я так любила прежде, чем Вселенная Триады и Главный офис стали портить нам жизнь, снова со мной. И я так рада.

Я не могу говорить об этом здесь и сейчас. Тео не захочет это слушать, не так, и ещё слишком рано. Поэтому я говорю только:

— Если я не вернусь домой в течение двадцати четырёх часов, возвращайся и забери меня, ладно?

— Всегда, — говорит Тео.

Тон его голоса должен казаться обычным. Это не так. Прямо под поверхностью прячется тоска, с которой я не знаю, как справиться, но я и не должна. Тео вешает трубку, даже не попрощавшись.

Секунду я просто стою, глядя на экран телефона, желая позвонить ему, и я почти хочу сказать ему то, что он на самом деле хочет услышать. Но я не должна, и я не могу.

Вместо этого я нахожу приложение с картами и ввожу адрес с водительского удостоверения. Пора отправиться домой.

Моя поездка почти полностью проходит вдоль реки Кам, так что я могу наслаждаться пейзажем и первозданным теплом весеннего дня. От того, как я сжимаю руль, болит рука под шрамом, но я могу с этим справиться. В этом измерении, кажется, мы живём в викторианском таунхаусе недалеко от Университета и центра города, и совсем недалеко от реки. Перед домом припаркована абсурдно маленькая машина яркого яблочно-зелёного цвета. Поначалу большой каменный особняк выглядит слишком похожим на чей-то чужой дом, так что я неохотно вхожу внутрь.

Потом я вижу мандариново-оранжевый отблеск в одном окне, это ловец солнца, висящий на стекле так же, как и дома. Приободрившись, я проезжаю по подъездной дорожке, пристегиваю велосипед и направляюсь внутрь.

Открыв дверь, я слышу дребезжащий звук и меня бежит встречать чёрный мопс, сморщив нос и высунув язык. Смеясь, я наклоняюсь, чтобы погладить его.

Наконец, измерение, где у родителей есть собака! Нужно понять, как Маргарет и Джози добились этого.

— Кто это Ринго, дружище? — голос отца приближается с каждым словом. — Это СяоТинг пришла повидаться с нами… о! Почему ты так рано дома, милая? Билеты на первый сеанс уже распродали?

Он так похож на моего отца дома, в своём старомодном кардигане и постоянно встрёпанными волосами, что мне хочется растаять. Больше нет незнакомого, сумасшедшего папы, манипулирующего и угрожающего измерениями, просто папа, которого я знаю и люблю.

— Ага, — говорю я, не представляя, какой фильм хотела посмотреть. — Я приехала туда слишком поздно.

— Ну ладно, — он делает мне знак пройти в дом, а мопс Ринго бежит рядом с ним, счастливо пыхтя. — По меньшей мере у тебя теперь есть время попрощаться с Сюзанной.

Конечно, войдя в маленькую, но светлую кухню я вижу тётю Сюзанну, одетую в обтягивающее платье с леопардовым принтом и её знаменитую помаду цвета фуксии. Мама, совершенно похожая на себя, кивает с совершенным непониманием, когда тётя Сюзанна говорит:

— И, если вы не летите бизнес-классом, скажу я вам, это того не стоит. Потому что в эконом-классе люди как скот, понимаете… ох, Маргарет, дорогая? Так скоро вернулась?

— Билетов уже не было, — я придерживаюсь предлога, подсказанного папой. Кроме того, я действительно рада её видеть. Дома мы не навещали друг друга несколько лет, но тётя Сюзанна была моей опекуншей в первом измерении, которое я посетила, и услышав о её смерти в военной вселенной, приятно видеть её снова стоящей рядом, живую, здоровую, и яркую, как обычно. — Когда ты уезжаешь?

— Твой папа отвезёт меня на станцию через пятнадцать минут. Так что я смогу дважды попрощаться с тобой!

Она протягивает руки. Обычно я бы попыталась этого избежать, но теперь я подхожу к неё и крепко обнимаю. Её кричащие духи никогда не пахли лучше.

Тётя Сюзанна смеётся, удивленная, но довольная.

— Разве ты не милашка? Генри, София, вы должны отправить её ко мне в Лондон этим летом. Мы накупим одежды по последней моде и в Оксфорде все попадают.

Оксфорд? Я поступила в Школу Изобразительного Искусства Рускин? Во мне разгорается гордость и надежда. Если эта Маргарет могла поступить, возможно, я тоже смогу. Я не знаю, набирают ли они студентов с января, но я могу узнать это на следующем дне открытых дверей.

— Я думаю, поездку в Лондон можно устроить, — говорит папа. — Но, если мы хотим успеть на поезд в шесть сорок пять, нам лучше выдвигаться.

— Точно, — несколько раз похлопав меня по плечу, тётя Сюзанна отпускает меня. Я с удивление чувствую ком в горле, когда она машет. — Тогда уходим. Увидимся, дорогие.

— До свидания, Сюзанна, — у мамы всегда такое выражение лица, когда она рядом с папиной сестрой, — немного оглушённая, немного смущённая, но в этом измерении это ещё глубокая привязанность.

Когда папа и тётя Сюзанна уходят, остаёмся только я, мама и мопс Ринго. Пока мама занята приготовлением ужина, соуса болоньезе, судя по запаху, ням, я быстро исследую дом. Он похож на место, где мы могли бы жить, книги, растения. И моя комната наполнена портретами в масле которые могли бы принадлежать моей кисти дома. Джози, мама и папа в виде триптиха на стене, каждый яркий по-своему. И всё же я узнаю мазки кисти, смешение цветов, свет. Я могла бы нарисовать их сама.

Пол не просто подбадривал меня в тот вечер, когда мы разговаривали в общежитии, он говорил правду. Действительно ли я себя недооценивала всё это время?

Если я смогла поступить в Рускин, Пол мог бы работать там или здесь, в Кембридже. От Оксфорда до Кембриджа недалеко. Мы бы могли видеться каждые выходные, по меньшей мере. Это всё может получиться, если мы только попробуем.

Так что я не позволяю себе беспокоиться из-за того, что портрета Пола нет на стене.

Самое странное, что мольберт не разобран. Я не вижу коробок с красками, глядя в корзину с бельем, я вижу ровно ноль запачканных краской халатов (я должна стирать их отдельно, но иногда забываю и это несёт плачевные последствия для остального белья). Я должна начать учиться в школе Рускин. Разве я не должна тренироваться?

Я направляюсь обратно в гостиную, которая меньше, чем дома, но такая же уютная. Я падаю на пышную софу и ко мне сразу же присоединяется Ринго, который хочет, чтобы ему почесали пузико. Когда я подчиняюсь ему, из кухни входит мама, вытирая руки о полотенце.

— Ну вот, — говорит она и садится рядом. — Поставим пасту, когда приедет отец.

— Звучит неплохо, — если Пол — студент-физик в Кембридже, если я даже не знакома с ним, мои родители должны его знать. — Ты в последнее время видела Пола Маркова?

Мама садится прямее.

— Ты его видела?

— Я… ух, нет. Не видела.

— Ох, милая, — она придвигается ближе и кладёт руки мне на плечи. — Ты всё ещё расстраиваешься? Я не виню тебя.

Расстраиваюсь?

— У меня всё хорошо. Правда.

— Ты бы не спрашивала о Поле, если бы это было так, — мама вздыхает. — Мы с твоим отцом просили о самых строгих мерах, но университетские правила ясны и снисходительны. Технически, он ничего не нарушил. Так что мы не можем исключить его. Я почти жалею, что мы уже отменили проект Жар-птица, мы бы могли удовлетвориться хотя бы тем, что выкинули бы его оттуда по крайней мере. Но наши профессора должны продолжать работать с Полом! Они должны были держать его от тебя подальше…

— Я его не видела! Ладно? Всё хорошо, — более чем странно видеть, как мама говорит о Поле без следа привязанности, или даже уважения.

В её глазах я вижу чистую ненависть.

Она мягко поглаживает меня по плечу.

— Я обещаю тебе, Маргарет, от всей души обещаю, Пол никогда снова не подойдёт к тебе. Никогда.

Именно тогда, когда я думаю, что я дома и в безопасности, мир снова переворачивается с ног на голову.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 28

На этот раз я обшариваю комнату как криминалист, обследующий сцену преступления. Её шкаф опустошен на кровать, каждый карман в каждом пальто и каждой паре джинсов обыскан. Каждый ящик попадает под обследование. Корешки книг на полке этой Маргарет и заголовки книг в ридере осмотрены. Я кое-что узнала о ней, она уверенно носит высокий каблук, она разделяет страсть моей мамы к йоге, ей больше нравятся сюрреалисты, чем мне. Но я не нахожу того, что мне нужно знать.

Что случилось с Полом?

Нет блога. Нет дневника. У меня тоже нет их дома, но почему она не может отличаться от меня в чём-то? Разнообразные приложения у неё на телефоне показывают мне фотографии, последние обновления, всё это выглядит очень похоже на мой домашний телефон, только, конечно, у неё много фотографий собаки.

Я пролистываю назад до января, и наконец вижу фотографию Пола. На ней он сидит на красном диване и Ринго счастлив у него на коленях. Пол выглядит совершенно беззаботно. Дома. И теперь мои родители даже не хотят видеть его.

Разогревшись поисками в комнате Маргарет, я закатываю рукава свитера. Когда я это делаю, большой палец нащупывает неровную поверхность шрама на моей правой руке. Шрам теперь кажется темнее, и я понимаю, что мозг играет со мной, потому что боль вернулась.

Ну, если я ничего не смогу узнать о Поле из этого мира, я по меньшей мере, могу связаться с ним.

Проведя немного времени за её планшетом, я обнаруживаю, что контактную информацию Пола найти несложно. Списки университета содержат его адрес и адрес электронной почты, по меньшей мере университетский. Движением пальца я открываю окно, чтобы написать ему, потом задумываюсь.

Мама хотела, чтобы Пола выкинули из Кембриджа, того же самого парня, которого они практически усыновили в по меньшей мере в дюжине измерений. Всегда, когда мои родители и Пол не ладили, это Пол проводил между ними черту.

Четвёртый и последний осколок моего Пола здесь, заключённый в тело этого другого Пола Маркова. Неважно, что он сделал, неважно, на что он способен, мне нужно встретиться с ним. Мы должны быть наедине.

До тех пор я отказываюсь волноваться. Во время путешествий по измерениям меня похищали, держали под дулом пистолета, бомбили с воздуха, выкидывали в русскую зиму, где я почти умерла от переохлаждения, и за мной гналась толпа с факелами, желая сжечь меня за колдовство. Каждый раз я держала себя в руках. Каждый раз я выживала.

Что бы ни случилось дальше, мне нужно верить, что я смогу с этим справиться. Ради Пола, я смогу.

Я отсылаю Полу простое и прямое сообщение.

«Нам с тобой надо поговорить. Ты сегодня свободен? Если да, сообщи мне время, и я заеду в твою квартиру.»

В последнюю секунду я вспоминаю что нужно говорить «квартиру» а не «апартаменты».

Я бы легко провела следующие часы, глядя на экран и надеясь в любую секунду увидеть его ответ. Но это только сведёт меня с ума и кроме того, мама приготовила спагетти.

— Сюзанна настаивает, чтобы мы навестили её летом в Лондоне, — говорит папа, засыпая тарелку таким количеством пармезана, которое большинство людей не сможет съесть за месяц.

Мама выглядит растерянной.

— Но мы ходим каждое лето, по крайней мере на одну или две пьесы. Кажется, я читала, что в июне в Глобусе поставят «Юлия Цезаря».

Мой отец качает головой.

— О нет, она не ждёт нас на выходные. Сюзанна хочет, чтобы мы приехали недели на две.

Больше, чем на выходные, звучит довольно долго, не говоря уже о двух неделях с тётей Сюзанной. Судя по звуку, который издает мама, она согласна. Как мило, что тётя хочет, чтобы мы приехали к ней. Дома наши отношения гораздо более холодные и отдалённые, потому что папа и его сестра являются практически научным доказательством того насколько разными могут быть дети у одних родителей. Мне нравится, что мы все нашли способ ужиться в этом мире.

Во время еды мне трудно держать в ноющих пальцах что-то столь тонкое, как вилку. Мама смотрит на меня и опускает взгляд, когда видит, как я борюсь со своим столовым прибором. Я быстро меняю тему разговора.

— Прошлой ночью мне приснился странный сон.

— О, правда? — папа поднимает бровь с лёгким любопытством. Ринго сидит у его ног, тяжело дыша, в надежде, что кто-нибудь из нас уронит еду.

Я стараюсь говорить небрежно.

— Да. Во сне мы все жили в Сан-Франциско, выглядели и вели себя как мы, но у нас были другие жизни и тогда я поняла, что это не моё измерение. Я отправилась с Жар-птицей в другое измерение, чтобы посмотреть, как мы там живём. Было так странно узнавать маму, папу и Джози, я видела, что там не было вас, но в то же время вы там были. Мне казалось, что я помню весь дом, весь район, всё.

Мама и папа задумчиво смотрят друг на друга.

— Наверное, так оно и было, — говорит она, лениво вертя вилкой в пасте. — Иногда я всё ещё мечтаю об этом, действительно оказаться в другом измерении.

— Это же ещё может случиться, — рискую я. — Не так ли?

Папа вздыхает.

— Нет смысла возвращаться к этому сейчас. Проект Жар-птица, возможно, и был бы нашей величайшей славой, но также и величайшей глупостью. Лучше направить нашу энергию на более продуктивные цели.

Да ладно вам. Ни в коем случае мама и папа не отказались бы от своей мечты только потому, что считали её непрактичной.

По крайней мере, теперь я понимаю, почему Конли послал сюда последний осколок Пола. Поскольку технология Жар-птицы была уничтожена, не было никаких шансов, что мои родители поймут, что происходит и не было никаких шансов, что они могли бы использовать собственные устройства, чтобы вернуть его домой.

Тогда мама говорит:

— Отправлять информацию гораздо полезнее, чем отправлять сознание.

Я останавливаюсь, спагетти соскальзывают с моей вилки, пока я держу её над тарелкой.

— Каким образом?

Она выглядит сомневающейся и мне интересно, разоблачила ли я себя, Маргарет из этого мира наверняка знала бы больше о текущих исследованиях её родителей. Вместо этого мама говорит:

— Ты права в том, что просишь объяснений. Если мы не вернёмся к нашим принципам, мы рискуем потерять правильный путь.

Папа переходит в режим профессора.

— Итак, Маргарет, что ты знаешь об информации? Что в ней самое странное?

Возможно, это звучит как очень обширный вопрос, но я понимаю, к чему он клонит.

— Информация — это единственное, что как мы знаем, может двигаться быстрее скорости света. Вселенная знает то, чего не должна знать, прежде чем она сможет узнать это. Как…как если кварка уничтожается, а другая создаётся мгновенно, чтобы занять её место.

Пол тоже рассказывал мне об этом, когда мы стояли в Редвудском лесу и смотрели в бесконечность.

— Вот именно, — говорит мама. — Передача сознания, как бы захватывающе это не звучало, и как бы революционно это ни было, даже идентификация и изолирование сознания, не лучшие способы узнать больше о других измерениях мультивселенной. Мы можем структурировать «сообщения» в виде асимметричных субатомных последовательностей и посмотреть, как реагируют другие квантовые реальности.

— Если мы выясним, как лучше всего справиться с этим, мы даже сможем напрямую поговорить с другими версиями себя или, по крайней мере, с другими учёными, проводящими такую же работу, — добавляет отец. — Гораздо лучше, чем врываться в чужое тело без предупреждения.

Я думаю о Великой Княжне Маргарите, которая даже сейчас прячется в датском загородном доме, пока не родит ребёнка, которого я зачала за неё. Тео из Нью-Йорка, который до сих пор в больнице, думает, сможет ли он когда-нибудь снова ходить. Лейтенанта Маркова, мёртвого у меня на руках. Я признаю:

— Это гораздо этичнее.

Мама кивает, но я могу сказать, что это только теоретическое соображение, с которым ей никогда не приходилось сталкиваться.

— У нас будет гораздо больший охват. Вместо того, чтобы только посещать вселенные, где мы сами существуем, мы будем в состоянии узнать что-то практически о любом измерении в мультивселенной… Генри. Перестань давать лапшу собаке.

— Он любит лапшу, — говорит папа, когда Ринго заглатывает спагетти.

Мои родители знаменитые учёные начинают спорить, вызывает ли паста газы у собаки. Это даёт мне мгновение, чтобы обдумать то, что я только что узнала, возможности, расширяются в моём сознании каждую секунду.

Главный офис и измерение Триады должно быть не воспринимает этот мир как угрозу, потому что мама и папа забросили проект Жар-птица. Конли никогда не понимал, что вместо этого они обращают внимание на другой способ контакта с другими вселенными. Если бы мы получили эту силу, мой мир, военная вселенная, и даже Пол и Тео из главного офиса, мы могли бы общаться друг с другом постоянно, без риска прыжков через измерения… мы могли бы создать союз, намного больший, чем заговор Триады. Гораздо более мощный. Мы можем подготовиться к любому нападению, которое может совершить главный офис.

Вот как мы можем их уничтожить.

Как бы драгоценно ни было лечение Тео, как бы я ни стремилась спасти своего Пола, теперь я знаю, что приношу домой третье сокровище или, по крайней мере, возможность. Координаты этого измерения могут спасти нас всех.

— Как долго? — спрашиваю я.

Мама хмыкает:

— Пока собака не начнёт вонять в каждой комнате, в которую заходит? Самое большее два часа.

— Нет. Я имею в виду как много пройдёт времени прежде чем вы сможете общаться с другими измерениями?

— Милая, ты же знаешь, что мы не можем точно определить это, — говорит отец, но с улыбкой. — Конечно, если тест в следующем месяце пройдёт так хорошо, как мы надеемся…подожди и увидишь.

Я делаю всё, что могу, чтобы не рассмеяться вслух.

Возвращаясь в свою комнату, я уже разрабатываю стратегию. Я пока не собираюсь «снимать плащ», сначала я должна поговорить с родителями дома обо всём, что мы узнали. Но как только я это сделаю, мы сможем начать планировать моё возвращение в это измерение. Тогда мы сможем сказать правду, всю честную правду, и заставить эти версии самих себя объединиться с нами. Восторг пузырится внутри меня, пока я не хочу вращаться и танцевать глупый победный танец. Как только я останусь одна в своей комнате, я это сделаю.

Тем не менее, когда я смотрю на свою электронную почту, другие мысли исчезают, заменяясь одним лишь именем Пола в почтовом ящике.

Когда я открываю его ответ, там значится только в «8:30 вечера».

Он, как и в моём измерении совсем не болтун. Это вся информация, которую я просила, единственное, что мне нужно.

Всё же, когда я вспоминаю недоверие мамы к Полу, её страх за меня, немногословность Пола становится… пугающей.

Но это не остановит меня от того, чтобы пойти к нему и вернуть моего Пола домой.

Кембридж, должно быть, относительно безопасное место, потому что, когда я говорю им, что хочу пойти на теоретический поздний показ какого-то фильма, который Маргарет этого мира хотела увидеть в кампусе, мама даже не отрывается от чтения, когда она кивает. Папа говорит только:

— Не лучше ли взять машину?

Конечно, он разрешает мне ездить только в той вселенной, где мне придётся оставаться на левой стороне дороги.

— Не надо.

— Я рад, что ты проявляешь интерес к кино, — говорит он. — Определённо, есть на что посмотреть.

Мама неожиданно заинтересовалась.

— Так много талантливых людей в одном виде искусства оказываются талантливыми и в другом.

Может быть, Маргарет в этом мире думает стать кинорежиссёром. Я не могу себе этого представить, но это круто.

Когда я еду по улицам Кембриджа, мой телефон говорит мне, куда повернуть и как далеко нужно будет идти. Не весь город так живописен, как университет, я пересекаю несколько оживлённых дорог, по сторонам которых расположены современные здания. Вывески магазинов освещены для ночного времени и носят незнакомые названия: BOOTS, COSTA, PIZZA EXPRESS. Но указания навигатора держат меня рядом с университетом и, наконец, направляют меня к группе небольших, простых квартир, сразу узнаваемых как кампус для студентов.

Я паркую велосипед, иду прямо к двери Пола и без колебаний звоню.

Прежде чем моя рука успевает опуститься, Пол открывает дверь.

Он выглядит более худым в этом измерении, и не в хорошем смысле, его одежда, слегка потрёпана, но похожа на ту, что он носит дома, но она висит на нём, как будто он даже не заботится о том, чтобы купить что-то подходящее. Тем не менее, он опрятен, и по слабому запаху пены для бритья я могу сказать, что Пол приоделся для меня. Он старается.

— Привет, — говорит он. — Спасибо, что связалась со мной. Это… это много значит.

— Могу я войти?

Пол выглядит удивлённым. Он действительно думал, что я буду стоять здесь и разговаривать с ним через порог?

Но он отступает, чтобы я вошла в его квартиру. Она такая же маленькая и простая, как я думала, с изношенной, неподходящей мебелью, купленной в Армии Спасения или в её британском эквиваленте. Аккуратная, даже для студента мужского колледжа. Мой Пол содержит вещи аккуратнее, чем любой другой парень, которого я когда-либо знала и мне интересно, разделяет ли Пол из этого мира пристрастие к сияющей чистоте с моим Полом, или это подсознательное влияние моего собственного Пола.

Я должна прижать Жар-птицу к нему сейчас же, вернуть моего Пола и убраться отсюда. Но что-то в этом тихом страдании трогает меня. Ему больно, ужасно, и он кажется, думает, что разговор со мной поможет.

Я могу отдать ему должное. Его тело сохранило в безопасности последнюю часть души Пола, мы обязаны ему.

Вместо привет или как дела, Пол говорит:

— Ты позволишь мне объяснить? — когда я удивлённо моргаю, он продолжает. — Наверное, поэтому ты здесь. Если это не…

— Всё очень сложно, — в тысячу раз сложнее, чем ты можешь себе представить. Тем не менее, я должна это услышать. — Да, продолжай. Объясняй.

Пол стоит там и смотрит потерянным взглядом, от которого мне всегда хочется спасти его.

— Это был несчастный случай. Даже твои родители должны знать, что это был несчастный случай. Я ненавижу себя за это больше, чем они когда-либо смогут. Даже больше, чем ты.

Его глаза не встречаются с моими, вместо этого он смотрит на моё предплечье, на рваный красный рубец, который я заметила сегодня утром. Боль дошла до костей. Я смотрю на шрам, потом снова на него.

— Я был расстроен. Мы оба были расстроены. Так что мне не стоило садиться за руль. Ты не ошибаешься, обвиняя меня в этом, — сейчас Пол уже умоляет. — Но твой отец, кажется, думает, что я сделал это нарочно. Маргарита, я бы никогда не хотел, чтобы ты пострадала.

Мы попали в аварию, пока Пол был за рулем. У меня теперь болит рука. Но почему мои родители ненавидят его? Автокатастрофа может случиться с кем угодно. Почему я отказалась даже видеться с ним?

Потом я вспоминаю, что сказал Пол. Рискую предположить:

— Мы… были расстроены.

— Теперь всё это кажется таким глупым, — говорит он. — Я не собирался больше подходить к вашему дому, а ты сказала, что я должен забыть об этом. Справиться с болью, простить твоих родителей. Боже, как бы я этого хотел. Тогда ты была бы в порядке, и мы были бы счастливы, и ты всё ещё могла бы…

Пол задыхается от собственных слов, потом тяжело садится, слишком расстроенный, чтобы заметить моё замешательство.

Медленно я говорю:

— Если бы ты мог сделать это снова, не крича на этот раз, если бы мы вернулись в машину, что бы ты мне сказал?

Он этого не ожидал. Но он пытается с этим справиться.

— Я бы сказал, что, то, что я не согласен с Софией и Генри по поводу технологии Жар-птицы, не означает, что я чувствую к тебе что-то иное. Когда я избегал их, я не избегал тебя. Только их. Я чувствовал, что величайшая работа в моей жизни была отнята у меня.

Конечно. Пол бы возненавидел их решение отказаться от проекта Жар-птица. Как только он отвечает на вопрос, он не хочет ждать ответ.

Пол продолжает:

— Я не должен был говорить злых слов о твоих родителях, вообще, но особенно перед тобой. Это поставило тебя в ужасное положение. И я думаю, им стало легче ненавидеть меня после этого.

Если бы у меня было время успокоиться после этого ужасного спора в машине, честно, я бы, наверное, поняла. Как бы я ни любила своих родителей, они иногда сводят меня с ума. И я бы поняла, какой сокрушительный удар это нанесло его исследованиям и надеждам. Так что я до сих пор не понимаю, почему он так волнуется из-за аварии.

Пока он не говорит очень тихо:

— Тебе лучше? Я имею в виду, у тебя получилось рисовать?

Тогда всё сходится воедино: чувство вины Пола, гнев моих родителей. Отсутствие каких-либо материалов или новых картин в моей комнате. Падение вилки со спагетти, боль, когда я держу что-то чуть больше кисти. Мои родители поощряют мой новый «интерес к кино», потому что боятся, что я больше никогда не смогу рисовать.

Эта трагедия принадлежит другой Маргарет, а не мне. Когда я вернусь домой, моя рука будет в порядке, без каких-либо отметин, и я смогу рисовать столько, сколько мне нужно. Но всё же я чувствую боль от потери этой Маргарет. Искусство — это единственное, чем я когда-либо хотела заниматься. Это моё призвание, моя страсть. И чёрт возьми, я хороша! Не многие подростки получают возможность организовать собственный показ в галерее. Не многие обладают навыками, которые могли бы привести их в RISD, не говоря уже о Рускине. Профессиональным художникам очень трудно зарабатывать на жизнь, я искренне верю, у меня есть шанс.

В этом мире шанс Маргарет был упущен.

Может быть, моей руке станет лучше. Но я уже знаю, что врачи Маргарет не питают особых надежд. Если бы была надежда, Пол не сидел бы здесь с не сожалел бы. Мои родители не возненавидели бы его.

И эта Маргарет тоже.

Я говорю единственное, что приходит в голову.

— Не имеет значения, что мы спорили, когда это случилось. Тогда я злилась на тебя.

Он отрицательно качает головой.

— Нет, этого бы не произошло. Но ты не ошибаешься, обвиняя меня. Я вёл машину. Это была моя обязанность остановиться, если я отвлёкся. Я не сделал этого, и я причинил тебе боль, и я клянусь тебе, если бы я мог вернуться назад во времени и изменить ситуацию, даже если бы мне пришлось встать между тобой и другой машиной, я бы сделал это. Я бы… — Пол издает какой-то тихий звук, который мог бы быть смешком, но нет. — Жаль, что мы никогда не занимались путешествиями во времени.

— Мама и папа не должны были выкидывать тебя из отдела. Не за это.

— София и Генри чувствовали вину за то, что не защитили тебя. За то, что привели меня в твою жизнь, — Пол встречается с моим взглядом только на мгновение. — Нет, они не были разумны. Но есть вещи и похуже, которые родители могут сделать, когда любят своего ребёнка так сильно, что это делает их неразумными.

Хуже того, быть замешанным в организованной преступности и быть более лояльным к мафии, чем к собственному сыну. Его предательство со стороны его родителей позволяют ему простить моих.

Я помню, как мама разговаривала со мной после того, как я впервые сказала ей, что мы с Полом вместе. Она сказала, что как бы они ни заботились о Поле, они всегда будут на моей стороне, даже если я ошибаюсь. Думаю, она говорила правду. И теперь, после этого мира, я вижу, как мои родители реагируют на горе. Это их разъяряет. Заставляет их переходить в нападение.

Пол пожимает плечами, отметая крах своей академической карьеры.

— Я еду в Цюрих писать диссертацию. Я перееду, как только смогу. Тебе не нужно больше беспокоиться обо мне, и никогда больше. Я обещаю тебе.

— Я верю тебе, — говорю я. Он выдыхает, как будто очень долго задерживал дыхание. Пол не просит и не ожидает прощения или искупления. Он просто хочет, чтобы я чувствовала себя в безопасности.

Что случится с Полом этого мира? Найдёт ли он в Цюрихе других людей, которые полюбят его? Наставники, которые становятся приёмными родителями, как мои, не находятся так часто.

Пол изучает моё лицо, интересно, что он там видит. Наконец он говорит:

— Это всё?

— Не совсем. Сделай мне одолжение?

— Всё, что угодно.

Я встаю на ноги и снимаю запасную Жар-птицу с шеи. Он смотрит на неё, не понимая, по-видимому, проект не продвинулся достаточно далеко в этом измерении, чтобы он узнал её сразу. Поэтому я просто говорю:

— Стой спокойно.

Пол кивает и остаётся неподвижным в своём кресле, даже не глядя прямо на меня, когда я накидываю цепь ему на шею. Как только все четыре осколка души моего Пола воссоединятся, он должен пробудиться в этом теле.

Пожалуйста, пусть это сработает. Пожалуйста, пусть Конли не лгал мне. Пожалуйста, пожалуйста, позвольте мне вернуть его снова.

Я делаю глубокий вдох, нажимаю последнюю последовательность и опускаю Жар-птицу.

Он встряхивается, хватается за ручки кресла и широко раскрывает глаза. Когда он смотрит на меня, он шепчет:

— Маргарита?

Мой Пол, наконец-то.

Мы тянемся друг к другу в одно и то же мгновение, и каким-то образом я оказываюсь у него на коленях, и мы обнимаемся так крепко, что едва можем дышать. Всё, что мне пришлось сделать, всё, через что я прошла, всё это стоило того. Для него.

Внимание! Этот перевод, возможно, ещё не готов.

Его статус: перевод редактируется

Глава 29

Мы держимся друг за друга так крепко, что ничто не может разлучить нас. Большие руки Пола лежат на моей спине, он качает меня, я целую его губы, щёки, веки, грудь. Даже наше дыхание поднимается и опускается в одном ритме, как будто мы слились вместе. Как будто я прыгнула не в другую версию себя, а в его.

— Я так боялась, — задыхаюсь я. — Тебя разорвало на части. Конли разорвал тебя на части…

— Ты имеешь в виду моё сознание…

— Расщепили. Конли расщепил тебя на четыре части.

Он ругается по-русски.

— Я помню только этот мир. Ни один из других.

— Ну, поверь мне, ты побывал везде. Италия и Нью-Йорк и даже страшная мировая война. Ты правда этого не помнишь?

— Я помню только, что был здесь. Мы разберёмся с теорией позже. Теперь со мной всё в порядке, — Пол целует мою шею, потом ловит моё лицо в ладони. — Я не нашёл лекарство для Тео, перед тем как они меня поймали.

— Всё в порядке! Я достала его. Мы, ну, нам пришлось сделать кое-какую грязную работу для Триады, но всё в порядке, потому что я думаю, что знаю, как обратить это против них.

Он хмурится, без сомнения, задумываясь о том насколько грязной была работа. Но потом я вижу, как его лицо становится отрешённым.

— Несколько минут назад, то, что я сказал…

— Забудь это. Это между другим Полом и другой Маргарет. Это не имеет к нам никакого отношения, — зная это, я чувствую себя невероятно свободной. Как будто я могу воспарить на крыльях, унося Пола за собой.

— Но я причинил тебе боль, — Пол смотрит на мою раненую руку.

— Не специально. И это был не ты, точно так же, как это была не я. Хорошо? — чтобы объяснить это Полу, потребуется время, так же как мне потребовалось много времени, чтобы поверить в это.

Не похоже, что он может полностью принять это.

— Ты… она больше не может быть художником.

Это больно, даже если это не я. Но я говорю ему то, что, надеюсь, эта Маргарет когда-нибудь поймёт, то, что мне, возможно, придётся принять и самой.

— Есть и другие профессии. Другие способы быть творческим человеком и вести хорошую жизнь. Она разберётся с этим.

Пола это не утешает.

— Тео в безопасности?

— Да. Он даже отправился со мной, потому что сказал, что, если ты сделаешь это, чтобы спасти его, он сделает это, чтобы спасти тебя.

— Вот идиот, — говорит Пол самым ласковым тоном, на какой он был способен. — Где он сейчас?

— Япония. В этой вселенной Тео Бек получает докторскую степень в Японии, но наш собственный Тео уже вернулся домой. Он будет ждать нас там.

Пол осматривает квартиру.

— Этот Пол, — он слегка смеётся, но без юмора. Я могу сказать, что он смущён тем, как далеко зашла эта версия. — Ему нужна нормальная жизнь.

— Да, наверное. Посмотри на это с другой стороны, по крайней мере, ты не застрял в апокалиптической войне. Ты об этом совсем не помнишь?

Если это так, он может вспомнить, что я целовалась с другим Полом. Ой-ой.

Вместо этого он качает головой.

— Этот мир — единственный, о котором я помню. Думаю, так оно и было… в этом измерении меня было больше, чем где-либо.

— Ну в военной вселенной ты не много пропустил.

Я говорю это, чтобы отвлечь его, но Пол цепляется за новую информацию.

— Конли ведь не заставил тебя работать на него?

— Не больше, чем необходимо, — говорю я.

— Что ты мне не договариваешь?

Есть так много всего, и угроза главного офиса настолько ужасна, что не хочется говорить об этом вслух. Сейчас я просто хочу вернуться домой с Полом.

Но Тео вернулся туда, где ему и место, целым и невредимым. Он сейчас говорит моим родителям о риске. Мы с Полом вместе в объятиях друг друга. Нет причин не рассказать, если он этого хочет.

Итак, я начинаю с Италии, с объявления Конли о том, что он сделал, и рассказываю обо всём. Если я буду что-то скрывать, мне будет только неловко говорить об этом позже. Поэтому я рассказываю ему о том, как оказалась в постели рядом с Тео, в мире, где выбрала другой путь. Я объясняю, как польстила ему попыткой добыть секреты, и что мы поцеловались, что я обидела Пола из этого мира, и он причинил мне боль в ответ. Но я подчёркиваю, что сделка, которую мы заключили, превыше всего.

— С ними всё будет в порядке, так что я не причинила вреда. Мне не нужно было играть в игру Конли. Видишь?

Пол кивает. Похоже, он в шоке.

— А что потом?

— Потом я оказалась в Нью-Йорке, где… где ты занялся бизнесом со своим отцом.

Всё его тело напрягается. Я понимаю, что он хочет, чтобы я встала с его колен, поэтому я встаю, Пол начинает расхаживать по комнате.

— Я не мог. Я бы никогда.

— Не мог, — говорю я как можно мягче. — Но это произошло по крайней мере в одной вселенной.

— Откуда ты это знаешь? Как ты узнала об этом?

— Я пыталась связаться с тобой и это напугало твоих, хм, коллег и они, ну, похитили меня.

Он побледнел.

— Боже. Мой отец не…

— Я не пострадала. Пол, ты мог бы поговорить со мной об отце. Я бы не стала осуждать тебя за то, что он сделал.

— За то, что, я мог бы сделать, — его голос стал грустным. — При определённых обстоятельствах.

— Не зацикливайся на…

— Как тебе удалось сбежать? Я знаю, что ты бы не оставила там другую Маргарет.

— Тео привёл копов ко мне. Мне удалось выбраться наружу.

Пол приближается ко мне.

— Ты что-то скрываешь.

— Пока мы с Тео пытались сбежать, ты нашёл нас. Когда я достала осколок, думаю, это тебя разозлило.

— И?

Глубокий вдох.

— И ты выстрелил Тео в колено. В оба.

Пол стонет и отворачивается. Он отворачивается лицом к стене, поднимая обе руки над головой, как будто его арестовывают.

— Он умер?

— Нет! Нет, врачи были уверены, что он справится.

— Тогда он просто потеряет одну или обе ноги, — говорит он категорически. — Наш Тео тоже должен был это почувствовать.

— Тео специально сказал мне не винить тебя за это! Ты не тот человек, который решил работать с твоим отцом. Я имею в виду, как бы ты мог?

— Тео, лучший человек, чем я, — говорит Пол. Его настроение портится, смотреть на него сейчас, всё равно что смотреть, как грозовые тучи сгущаются и затмевают голубое небо. — Что дальше?

Это еще хуже, но здесь виновата я, а не он.

— Я вернулась в русскую вселенную. Я хотела быть в мире, где тебя нет.

— Я не виню тебя.

— Я просто хотела всё обдумать где-то, где я думала, что буду в безопасности.

Почувствовав моё колебание, Пол спрашивает:

— С Великой Княжной всё в порядке? Если её отец узнает о нас…

— Она хранила большой секрет, — я заставляю себя посмотреть ему в глаза. — Пол, она беременна.

Он поворачивается ко мне, почти злой. По его лицу проносится понимание и мне не нужна телепатия, чтобы понять почему он злится, его недоверие настолько сильно, что он хочет думать, что я шучу, и он хочет ненавидеть меня за то, что я использую в качестве шутки, что-то столь личное и ранящее. Хуже всего видеть, как он понимает всю правду.

— У неё будет ребёнок? — Пол едва ли может произнести что-то громче, чем шёпот. — По моей вине?

— По моей вине. Это я сделала выбор, помнишь? Ты был лишь тенью в сознании лейтенанта Маркова.

— Но что, если я имел значение? Если я подтолкнул его к грани того о чём он мечтал и что сделал?

У меня нет для него утешения на этот раз. Самая страшная ошибка в моей жизни была в чужом теле, в чужой жизни, и я никогда не смогу её исправить.

— Мы оба знаем, что это я виновата.

— С ней всё будет в порядке? — голос Пола дрожит, и я помню, что он прожил в лейтенанте Маркове почти месяц, любя Великую Княжну так же сильно, как любил меня. Это не заставляет меня ревновать, только напоминает мне, что я не единственная Маргарет, ради которой он пожертвовал бы всем. — Она не может скрывать это вечно.

Я подхожу к нему и кладу руки ему на грудь. Он не отвечает, даже когда я говорю:

— Она хочет ребёнка. Владимир знает, и он обо всем позаботится.

— Это наш ребёнок, — говорит Пол. — Твой и мой.

Я помню слабое щекотание золотой рыбки и дрожь, которая прошла через меня, когда я почувствовала ребёнка Пола внутри.

— Да. Так и есть, — я пытаюсь улыбнуться. — Нам удалось забеременеть до того, как мы переспали. Это требует таланта.

Он не смеётся. Он не может. Даже неудачно пошутив, я чувствую себя дешёвкой.

Поэтому я стараюсь вернуть нас в настоящее.

— Послушай меня. Мы имеем дело с последствиями наших действий. Я даже не уверена, что мы сможем сделать это.

— Сделать что? — спрашивает Пол.

Я не знала, что скажу это до того момента, как это прозвучало из моих уст.

— Путешествовать через измерения снова.

Его глаза встречаются с моими, и как бы он ни был удивлён, я думаю, он согласен.

— Не нужно сейчас мучиться из-за этого, — говорю я. — Есть вещи, которые мы должны сделать как можно скорее. Я хочу отвезти это лекарство Тео, чтобы посмотреть, сможем ли мы вернуть его в форму. И нам нужно поговорить с мамой и папой обо всём, что такое главный офис и как мы можем общаться…

И о плане главного офиса разрушить столько вселенных, сколько потребуется, пока они не вернут свою Джози. Мне нужно рассказать об этом Полу. Но не сейчас. Он выглядит усталым и измученным от того, что я сказала раньше. Он ранен. Остальные подождут, пока мы вернёмся домой. Когда мы будем все вместе, мы сможем построить планы по защите, тогда он сможет с этим справиться. Но не сейчас.

Я протягиваю руку, чтобы обнять его за шею, но Пол отталкивает меня, мягко, но твёрдо.

— Маргарет, прости меня.

— За что?

Он долго стоит на месте, резкий свет от одной дешёвой лампы рисует его профиль резкими линиями и удлиняет его тень на стене. Здесь пахнет плесенью, тут грязно и грустно. Симпатичный зелёный кампус и уютный таунхаус, кажется, принадлежат совсем другому миру.

— Ты много говорила мне о том, как измерения сводят нас вместе, раз за разом. Ты заставила меня поверить, что мы принадлежим друг другу в любом мире, который мы сможем найти, — Пол делает глубокий вдох. — Я верил в судьбу ещё до того, как влюбился в тебя. Я видел это в уравнениях. Вплетены в ткань самой Вселенной. Но ты помогла мне понять, что мы были частью судьбы, ты и я.

— Это не значит, что мы одинаковы во всех мирах, — говорю я. — Да, есть что-то мощное, что мы разделяем и, возможно, это душа. Но мы каждый раз разные люди.

Это откровение для меня, а не для него.

— Я знаю. Когда я путешествовал и терялся внутри других Полов Марковых, я всегда чувствовал разницу. В том, как они думали, говорили и мечтали, как я никогда не смогу.

Он говорил мне об этом и раньше, но до сих пор я не понимала.

К этому моменту Пол выглядит несчастным, как будто он предпочёл бы быть где угодно в мультивселенной, но не здесь. Но он всё ещё смотрит на меня с такой сильной любовью, что я почти физически чувствую её.

— Разве ты не понимаешь? Мы оказываемся в мирах, настолько изменённых, что едва можем их понять. Когда мы такие разные люди, мы не можем понять, как мы можем быть сделаны из одной и той же ДНК. Но так много раз, так много, я только причинял боль всем вокруг меня. И больше всех, я обидел тебя. Что, если это наша общая судьба? Что, если это не любовь, а боль?

Это не то путешествие, которое я хотела. Не тот Пол, которого я знала. Но я смотрю на это сквозь призму того, что я только что ему сказала, представляя Тео, истекающего кровью в Нью-Йоркском переулке, и Великую Княжну Маргариту, беременную, скрывающуюся…

— Эй, — я обнимаю его за талию. Его руки упираются мне в плечи, хотя я не могу сказать, ласка это или прелюдия к тому, чтобы снова оттолкнуть меня. — Ты не только делаешь мне больно. Ты помогаешь мне и любишь меня. Ты спасаешь меня. Не забывай об этом, потому что я никогда не забуду.

— Посмотри на шрам на руке.

— Это был просто глупый несчастный случай!

— Да и нет, — выражение его лица омрачается. — Я помню, что сказал тебе Пол перед аварией, потому что он думает об этом снова и снова, прокручивая это как петлю в голове. В тот день это было как будто бы мой отец завладел моим телом. Как будто его слова слетали с моих губ. Всю злость, которую он на меня бросил, я держал внутри, чтобы бросить на тебя. Так что да, я виноват в том, что с тобой случилось, и могло быть и хуже.

— Не ты. Это сделал другой Пол Марков, и я за него не переживаю.

Пол не убеждён в этом. Это видно по тому, как печальны его глаза. Но когда он проводит пальцами по моим волосам, я черпаю надежду из его прикосновений. Он говорит:

— Ты никогда не знаешь, когда остановиться, не так ли?

— Я узнаю, когда придёт время, но пока нет, — как он может говорить такие вещи? После всего, что мы видели и делали, как он может верить, что ему суждено причинить мне боль?

Но потом я вспоминаю, Пол провёл последние пару недель в версии этого мира, который погряз в депрессии и вине. Эта печаль задерживается внутри него, это так легко стряхнуть. Мне не следовало рассказывать ему о стрельбе или о Великой Княжне, когда он был в таком состоянии, потому что теперь он смотрит на меня, как в последний раз.

— Послушай меня, — говорю я. — Мультивселенная бесконечна. Так что, да, мы проходим через некоторые ужасные вещи вместе, и я видела версии тебя, которые темнее, и мне всё равно. Я хочу тебя, даже если ты сломаешься. Я хочу тебя, несмотря ни на что. Твоя темнота, твой гнев, чего бы ты ни боялся внутри себя — это не имеет значения. Я люблю тебя абсолютно, разве ты не видишь? Я даже хочу худшего из тебя, потому что это всё ещё часть тебя, — я прижимаю руку к его груди, как будто могу послать всё, что чувствую, прямо в его сердце. — Я хочу тебя, когда это безумно, когда это страшно, когда это невозможно, потому что в тебе нет ничего, что могло бы причинить мне боль, хотя бы наполовину, как отсутствие тебя.

Пол старается сохранить самообладание, он не смотрит мне в глаза.

— Ничто не может причинить мне столько боли, как вред тебе, и это именно то, что я сделал. Я сломал твоё тело, напал на твоих друзей, оставил тебя беременной и одинокой. Разве ты не видишь закономерность? Судьба реальна, Маргарита. У меня есть уравнения, чтобы доказать это, и теперь мы оба живём с этим.

— Пол, не…

— Я любил тебя достаточно, чтобы оставить тебя, — говорит он. — Когда я впервые использовал Жар-птицу, я знал, что могу не вернуться. Для меня это не имело значения, для меня ничего не имело значения, пока ты была бы в безопасности. Ты могла бы жить без меня. Если мне снова придётся тебя бросить, я это сделаю. Это как отрезать собственную руку… — он задыхается, когда смотрит на мою открытую руку и тёмный шрам.

Только тогда я понимаю, Пол может не помнить сознательно другие версии себя или вселенные, в которых они обитают. Его подсознание, однако, глубоко затронуто этим. Он ещё не видит этого, но я вижу. Этот фатализм, вера Пола в то, что он может только навредить мне, был построен как стена между нами, камень за камнем.

Отец Пол в средневековой Италии думал, что и Бог, и церковь разлучат нас навсегда. Между тем, лейтенант Марков из военной вселенной уже напрасно преследовал меня, он смирился с тем, что я люблю другого. Пол, который попал в русскую мафию? В двадцать лет он ожесточён, окружён насилием, почти такой же пленник, как и я, связанный в том подвале. Он знал меня только как жертву, свою жертву. И теперь Пол живёт в версии, которая потеряла всё, что имело для него значение: сначала проект Жар-птица, затем его близкие отношения с моими родителями, затем я.

Конли сделал это специально? Или это просто совпадение? В любом случае, все разочарования, гнев и страдания этих четырёх жизней пустили корни в моём Поле. Он больше не верит ни в нашу судьбу, ни в себя.

Последние несколько дней научили меня тому, как сильно влияют мои действия на измерения и тех Маргарет, которых я посещаю. Теперь, в скорбных глазах Пола, я вижу, что и они оказывают влияние на нас. Возможно, меня защищали как «идеального путешественника», но Пола нет. Его осколки потребовали ужасной цены.

Я провела все это путешествие, пытаясь вернуть Пола из других вселенных. Но когда он стоит передо мной в этой кембриджской квартире, он кажется дальше от меня, чем когда-либо.

Чтобы уговорить Пола покинуть это мрачное место, потребуется время, не минуты, не часы, а дни или недели и это время я не хочу проводить в этом измерении. Когда мы будем дома, он придёт в себя. Он должен.

— Пойдём домой, хорошо? Давай сосредоточимся на Триаде и обсудим это вместе. У нас не так много времени, чтобы работать против Конли. Это самое главное.

Пол кивает. Наличие конкретной цели помогает ему держать себя в руках.

— Да. Давай. Но сначала ты должна вернуться домой. Если другой Пол и Маргарет очнутся в его квартире…

— Это было бы плохо. Хорошо, — но я не могу заставить себя отойти в сторону. — Ты последуешь за мной. Пообещай.

— Да. Я обещаю.

Затем он притягивает меня к себе для поцелуя.

Когда наши губы встречаются, Пол прижимает меня к себе, как будто не хочет отпускать. Я открываю рот, наклоняюсь к нему. Ночь, которую мы планировали провести вместе, во время поездки моих родителей, я хочу, чтобы Пол понял, что у нас всё ещё будет это, и многое другое. Когда всё закончится, мы всё ещё будем друг у друга.

Я могу сказать, что он целует меня так отчаянно, потому что он думает, что это может быть в последний раз. То, как я его целую, должно сказать ему, что это не так. Даже близко.

Десять тысяч небес и миллион миров, и мне всё равно будет недостаточно чтобы разделить с тобой. Не меньше, чем навсегда.

К тому времени, когда мы расходимся, я уже дрожу. У Пола разбито сердце. Он кладет руку на Жар-птицу, прижатую к груди.

— Скоро увидимся.

— Хорошо, — говорю я, направляясь к двери.

Я отказываюсь прощаться.

Возвращаясь на велосипеде к Кембриджскому дому моей семьи, я концентрируюсь на мыслях о том, что мне нужно, чтобы Маргарита запомнила лучше. Она будет моим посланником в этот мир, мир, в котором мы нуждаемся больше всего. Нам нужно знать, как общаться по всей мультивселенной. Это единственный способ победить Триаду. И поскольку Конли однажды шпионил в этом измерении, он может вернуться снова. Если он это сделает, и он увидит, что у вас есть эта технология, у вас будет ещё больше проблем, чем у нас. Но не стоит бояться. Клянусь, если мы будем работать вместе, у нас будет шанс победить. Быть в безопасности от Триады навсегда.

Я знаю, что она поверит мне, она не сможет не чувствовать, что я говорю ей правду. Но что будут делать эти версии мамы и папы? Они будут стоять с нами на одной стороне или скажут, чтобы мы держались подальше?

Когда мой велосипед скользит по подъездной дорожке нашего дома, я останавливаю его. Я уже поцарапала одно её колено, прыгнув в её измерение в неподходящий момент, меньшее, что я могу сделать, это избежать повреждения другого. Я устанавливаю подставку, готовлюсь к прыжку.

В порыве я лезу в сумку и достаю пудреницу. Когда я открываю её, я смотрю в зеркало, так близко, как только могу подойти к этой Маргарет, и говорю только одно слово:

— Пожалуйста.

После этого я захлопываю пудреницу и бросаю её в сумку. На другом конце города, даже, наверное, сейчас, Пол готовится прыгнуть через измерения со мной. Это не будет нашим последним путешествием вместе. Я должна в это верить.

Я беру Жар-птицу в руки и смотрю, как этот мир исчезает, смывается как акварель.

Возвращение в собственное тело всегда намного легче, чем любой другой прыжок. Родители не смогли мне научно объяснить этот факт. Но вернуться домой? Это так же легко и просто, как скользнуть в тёплую ванну.

Я открываю глаза и вижу Тео, стоящего надо мной. Хотя его лицо слишком бледное, под глазами синяки, он улыбается и говорит:

— Давно пора.

— Хорошо, ты справился. Как ты себя чувствуешь?

Он делает задумчивое лицо, когда чешет затылок.

— Бывало и получше. Но, эй, у тебя ведь есть лекарство, верно? Я имею в виду данные для лекарства.

— Верно. Ты почувствуешь себя лучше в мгновение ока, — я встаю с кровати и иду в главную часть дома в поисках родителей. Тео должен быть так же готов, как и я, чтобы заставить их работать над воссозданием этого решения.

— Где мама и папа?

— Когда я приехал, их не было дома. Возможно, они в университетских лабораториях, пытаются найти другой выход из этой ситуации или создают другую Жар-птицу.

Несомненно. Ну, они вернутся к обеду, потому что они никогда не едят в кампусе. Судя по наклону лучей солнца через стеклянную дверь, сейчас середина дня.

— Ты проверил, не вернулся ли Пол?

— Ты нашла его, да? — Тео не даёт мне пять и не празднует каким-либо очевидным образом. Это немного странно, я видел, как он танцевал победный танец только потому, что ему удалось попасть скрепкой в шляпу через всю комнату, но потом я вспоминаю насколько он слаб. Он вернулся в это избитое тело, которое находится на грани провала. Мы не можем терять время.

Волна сильного головокружения захлёстывает меня, заставляя мой желудок переворачиваться, когда весь мир становится искристым и тёмным.

— Ой, — говорю я, положив одну руку на голову. — Что это было?

Тео кладёт руку мне на плечо, едва касаясь.

— Ты через многое прошла. Неудивительно, что ты устала.

Усталость — это не то, что я почувствовала. Жар-птица должна была сработать правильно, если бы что-то было не так, меня бы сейчас не было дома. Что бы это ни было за ощущение, оно не покинуло меня. По крайней мере, оно не настолько сильное.

— Значит, Пол собирался вернуться в то же время, что и ты? — спрашивает Тео.

— Именно так он и сказал, — я знаю, что Пол не нарушит этого обещания и всё же я не буду чувствовать себя полностью уверенной, пока не поговорю с ним или не увижу его здесь, в нашем собственном мире. Я медленно поднимаюсь на ноги, голова кружится, но я полна решимости идти дальше. — Где я оставила телефон? Я хочу позвонить ему.

— Не волнуйся, — говорит Тео. Он уже смотрит на радужный стол, куда я обычно не кладу телефон, но думаю, с этого можно начать. — Успокойся ты найдёшь его, Мег.

Мег.

Только один человек когда-либо называл меня так — Тео.

Но не мой Тео.

Я поворачиваюсь к нему с ужасом. По тому, как его улыбка застывает, я могу сказать, что он знает, что я знаю, кто он на самом деле. Тео из вселенной Триады вернулся.

— Это было прозвище? — говорит он. — Бьюсь об заклад, это было прозвище.

— Почему ты здесь? — требую ответа я. — Почему вселенная Триады послала тебя? Тео больше не выдержит.

— Придётся, — говорит Тео, безумно спокойно. — Как и тебе.

Затем он подходит ко мне поближе, и я вижу, что у него в руках: шприц, наполненный изумрудно-зелёной жидкостью. Ночной вор.

Я отскакиваю от него, но он хватает меня и роняет меня. Приземление на деревянный пол выбивает из меня дух и на мгновение всё, что я могу сделать, это просто пытаться дышать.

— Извини, Мег, — говорит Тео, опускаясь на колени и прижимая меня к полу. — Но ты же знаешь. Цель оправдывает средства.

Я чувствую, как игла вонзается мне в руку.

Ты идиот, хочу сказать я. Ночной вор помогает путешественникам взять верх над телом хозяина. Что это должно сделать со мной, пока я в своём собственном теле?

Может, он просто отравляет меня этой дрянью…

Затем меня охватывает дрожь. Подавляющая, парализующая. Я пытаюсь пошевелить рукой, но не могу.

Я слышу, как мой голос срывается с моих уст, говоря слова, которые не принадлежат мне.

— Как раз вовремя, — говорю я.

Улыбка Тео становится более искренней.

— Всегда приятно познакомиться с кем-нибудь из Главного офиса.

Нет. Но я знаю, что это правда. Маргарет, которая верит в Триаду, которая готова похищать, шантажировать или убивать, чтобы заставить наше измерение подчиниться её, она прыгнула в мой мир. В моё тело. И из-за ночного вора она главная.

Она превратила мою кожу и кости в мою тюрьму.

— Итак, — говорит Тео. — Какое у нас первое задание?

— Выясни, что они задумали, — нет ничего ужаснее, чем чувство ликования в моём похитителе. Эта Маргарет не просто захватила меня, она наслаждается этим. — Мои родители не из тех людей, которые сдаются, даже если это разумно, в любой вселенной. Но только версии здесь перехитрили нас несколько раз, саботировали несколько раз, что ж, возможно, мы сможем навести тут порядок.

Тео кивает, наклоняясь, чтобы помочь мне, ей, встать на ноги.

— А если мы не заставим их работать на наше дело?

Она смеётся.

— Тогда пришло время этому измерению умереть.

Заметки

[

←1

]

Замок Святого Ангела (итал. Castel Sant'Angelo, лат. Castellum Sancti Angeli) — римский архитектурный памятник, также известный как Мавзолей Адриана (лат. Mausoleum Hadriani), иногда называемый Печальный Замок, прим пер

 

[

←2

]

Фламиниева дорога — важная римская дорога, которая вела из древнего Рима на север, в сторону Аримина. Строительство её затеял в 220 г. до н. э. цензор Гай Фламиний прим пер

 

[

←3

]

Амиши — прим пер секта американских менонитов

Содержание