/Ульяна/

“Дорогой дневник, знаю, что самое правильное будет избавиться от тебя прямо сейчас.

Сжечь, утопить или съесть все твои страницы.

Но у меня просто рука не поднимается, и вдобавок теперь я действительно ломаю голову, как мне сочинить стих про “цветок и камень” и вклеить его на первую страницу…”

Со вздохом я отложила тетрадку в сторону и потянулась к телефону обслуживания номеров. Где-то когда-то вычитала, что кофе помогает вдохновению, да и в любом случае на ночной экскурсии он мне не повредит.

Спустя минуты две в дверь постучались, пораженная скоростью, я метнулась открывать и встретила на пороге Малкина. Вышло неожиданно. Так, что даже опешила.

А после того, как он ушел, в очередной раз поняла, насколько близок был Штирлиц к провалу.

Тетрадка опять валялась на видном месте, и если бы босс напросился в гости, мне, не дай бог, могло не повезти окончательно.

Я живо представила, как шеф ставит посреди комнаты стульчик, заставляет меня встать на него, сам садится, подобно деду Морозу, на край кровати и повелительно выдает:

– Ну, рассказывай стишок, девочка Ульяна. Когда же я ничего даже ни вякну, тяжело вздохнет, засунет свой нос в тетрадку сам, а после принесет мыло, веревку (благо, о стульчике позаботился заранее) и повесит меня на люстре.

Тряхнув головой, я прогнала безрадостную картину из мыслей, взяла злополучную тетрадку и потащила в туалет.

– Извини, дневник, но, кажется, настал твой последний час.

План был прост: порвать его в клочья и выбросить, а завтра обслуживающая номеров избавиться от последних улик. Но, мимолетно взглянув на часы, поняла, что на тщательное уничтожение у меня просто нет времени.

До выезда на экскурсию оставалось полчаса, а я даже не начала собираться.

– Черт! – швырнув тетрадку тупо в корзину и мысленно произнеся ей прощальные слова: “Ты служила мне верно, но пришло время расставаний, детка”, я метнулась обратно в спальню.

Нужно было найти теплые вещи, коих я толком и не брала с собой. Израиль, все же.

В итоге самым теплым оказался один из рабочих костюмов. Посчитав, что этого мало, вниз надела две водолазки друг на друга.

Посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что мама бы мою практичность не похвалила. Уверена, она бы заявила что-нибудь в духе: “Уля, у тебя почти свидание, нужно выглядеть так, чтобы мужчину с ног сбивало от одного твоего вида. Повторяю и поясняю: не шокировало, не доводило до ужаса, а восхищало”.

Вот только моя логика была категорически против маминой, а здравый смысл твердил, что видом голой спины я сшибала мужчин вчера, причем настолько сильно, что сегодня лучше поискать дополнительный свитер.

Увы, ничего подобного у себя я не нашла, а где взять – не представляла. Поэтому пошла как есть навстречу звездам, романтике и Малкину.

Увидев босса в холле, поняла одну тоскливую вещь – этот практичный зануда в вязаном джемпере не замерзнет даже на полюсе. Не удивлюсь, если в сумке, висевшей на плече, найдется еще и шуба.

– Конфисковал кое-что у Макса, – поймав мой взгляд на свою ношу, пояснил мужчина. – Ему с его новым образом жизни пока точно не пригодится.

Со священным ужасом я вспомнила о серебряном блюде с презервативами, а потом сама же мысленно рассмеялась.

Ну где Малкин, а где презервативы? Скорее всего, речь шла о чем-то другом.

Выйдя из гостиницы, вдохнув еще такой теплый воздух, мне даже не поверилось, что я могу замерзнуть. Такое обещание выглядело глупой шуткой. Но стоило выбраться за пределы Эйлата, как я поняла: тепло не будет точно.

Мужчина, который вел открытый джип-автомобиль, представился Этаном и, осмотрев меня с головы до ног и бросив на Малкина неодобрительный взгляд, напомнил, что он предупреждал о температуре во время поездки. В ответ на наше молчаливое переглядывание подсказал, где в машине найти покрывала.

– Почему ты не сказала, что у тебя нет подходящей одежды? – спросил босс, набрасывая на меня тканый плед, при этом его пальцы едва ощутимо огладили меня по плечам, рождая приятные мурашки в районе поясницы.

– Да вроде и так понятно было. Вы же сами еще в Москве настаивали, что поездка рабочая и форма одежды строгая до неприличия.

Даже в темноте я видела, как по-кошачьи сверкнули глаза Александра Сергеевича за очками.

– Именно поэтому ты взяла с собой до неприличия открытое платье и дюжину сарафанов?

– Ну, не дюжину… – протянула я, тут же находя себе оправдание: – Тем более все пригодились. Контракт вот с Фельдманами заключили, у Макса роль прекрасная, гонорар великолепный.

– Хватит уже о работе, – мягко перебил босс, заставляя меня удивленно моргнуть. – Ты вроде как звезды собиралась смотреть. Вот, все для тебя!

Он указал рукой куда-то вверх, и я задрала голову, чтобы тотчас удивленно ахнуть.

Пусть мы еще только ехали в машине и свет фар мешал рассмотреть все полностью, но уже сейчас волшебная россыпь искр надо мной горела фантастической мириадой.

Такого никогда не увидеть в городе, даже за городом не всегда повезет полюбоваться настолько кристальным небом. И пусть было холодно, но уже сейчас я понимала, что никогда не пожалею о том, что поехала на экскурсию именно сюда.

Что же можно будет разглядеть в телескопе, если даже невооруженным глазом я могла наслаждаться бесконечной вселенной?

Глядя вверх, я улыбалась, чувствуя, как уходят из головы тяжелые мысли о работе. Наш гид включил классическую музыку и уверенно управлял джипом, периодически оглядываясь и показывая в стороны, объясняя, где мы проезжаем и отвечая на вопросы Малкина. “Там когда-то была река, сейчас мы поедем по давно высохшему руслу. Здесь их много, они исчертили пустыню вдоль и поперек”. “Слышите? Пустыня оживает. Кого здесь только нет: волки, лисы, гиены, газели… О нет, мы не одни, поверьте”. “Площадь? Негев огромна. Она занимает шестьдесят процентов всего Израиля”. “Видите этот участок? Похож на лунный кратер, не правда ли? Экскурсии возят только к трем самым крупным из них. Один расположен в районе горы Рамон, имеет триста метров глубины и триста шестьдесят километров окружности. Примечателен тем, что был образован более пятисот тысяч лет назад. Вот вам визитка моего друга, если вдруг надумаете…”

Александр Сергеевич кивал, крутил головой, живо интересовался подробностями и… обнимал меня за плечи. Вроде бы невзначай, даже сам внимания не обращал, что творит. Но я-то обращала.

И не противилась.

Эта поездка сама по себе настраивала на лирический, если не сказать романтический лад. Я представляла, что шеф специально придвинулся, намеренно обнял…

Задрав голову, я продолжала смотреть в небо, как делали это наши предки тысячелетия назад, и чувствовала себя незабываемо хорошо, словно бы коснулась чего-то тайного, открывающегося только избранным. Небо завораживало, а Малкин согревал своим присутствием. И я улыбалась, даже не пытаясь выглядеть серьезной или собранной.

– Здесь очень круто, – сказал шеф на английском, оборачиваясь ко мне. Мы заранее договорились не говорить при гиде на русском языке, чтобы он не чувствовал неловкости. – Ты как?

– Супер, – я продолжала смотреть вверх. – Никогда ничего подобного не видела.

– Я тоже, – голос Александра Сергеевича стал тише, а пальцы, обнимающие за плечи, сжались чуть сильнее.

– Это потому, что пустыня готова принять всех, – вмешался в наш разговор гид. – Ваши головы забиты всякой будничной ерундой, и там, в городе, вы не можете избавиться от нее. А здесь все это уходит. Как волшебство. Свет города больше не отвлекает и можно понять, чего действительно хочешь.

Малкин громко вздохнул и согласился:

– Вы правы, Этан. Так оно и есть.

Я повернулась к шефу, посмотрела на него чуть удивленно и, улыбаясь, уточнила:

– Значит, вы и правда получаете удовольствие от поездки?

– Не сомневайся, Рыбкина, – чуть хрипловато проговорил он, глядя в мои глаза.

И у меня мурашки побежали по коже. Не от холода. От слов. От его слишком близкого присутствия. От своего нежелания очнуться и вернуться в реальность, где мы всего лишь работодатель и помощница.

– Погодите, скоро остановимся и сможете взглянуть в телескопы, – снова откликнулся гид и тут же наехал на особенно большую кочку, отчего я дернулась вперед, едва не уронив Малкина и уткнувшись носом в местечко у основания его шеи. – Ой, простите. Не ушиблись?

– Н-нет, – пробурчала я, вдыхая такой знакомый аромат. Отодвинувшись, виновато улыбнулась Александру Сергеевичу и вдруг жутко пожалела, что его рука больше не лежит на моем плече.

– Нет, – твердо повторил шеф, поднимая скатившийся с меня плед и водружая на прежнее место. И руку свою вернул. И придвинулся ближе. Вплотную. – Вот так, Рыбкина. А то с твоим везением нос разобьешь.

Я лишь вздохнула: бабочки в животе мешали сосредоточиться на ответной реплике.

Еще через некоторое время мы действительно остановились. Наш гид развел костер, вместе с Малкиным они установили палатку, расстелили несколько пледов на песке, и пришло время бинокля с телескопом. Их установили чуть поодаль, где темнота обступала со всех сторон, позволяя не отвлекаться от неба.

Я не заметила, как прошел следующий час. Этан настолько красиво рассказывал о созвездиях, что я и правда ощутила себя в ином мире, полном волшебства, душевной легкости и невероятной, щемящей красоты.

Как можно было раньше смотреть на небо и не видеть его? Да и смотрела ли я? Пустыня всего за несколько часов пребывания в ней что-то перевернула в моем внутреннем восприятии. Я вдруг поняла, в каком бешеном и неправильном ритме жила, не позволяя себе элементарной радости: поднять взгляд вверх и посмотреть на бесчисленные прекрасные живительные звезды.

У костра мы втроем пили горячий чай и ели национальные лепешки, купленные гидом заранее у местных бедуинов. Мы говорили. Много. Ни о чем и обо всем. О созвездиях, песке, высохших реках и традициях. О животных, морях и религии. И, несмотря на холод, в эту ночь я отогрелась душой.

Назад возвращались в тишине. Говорить больше не хотелось, слова забылись, остались только улыбки на лицах, умиротворение в глазах и приятная, хорошая такая пустота в голове.

Но буквально минут через двадцать я почувствовала очередной порыв ветра и осознала, что продрогла до самых костей. И это несмотря на то, что Малкин давно накинул поверх моего пледа свой. Чихнув несколько раз к ряду, услышала, как застучали зубы, и жалостливо шмыгнула носом.

Александр Сергеевич, увидев мое состояние, участливо покачал головой, поднял на колени свою сумку и вынул оттуда флягу.

– Отдых отдыхом, но завтра ты мне нужна здоровой, Ульяна, – безапелляционно заявил шеф, откручивая крышечку. – Будем спасаться народными средствами, Рыбкина! Возражения не принимаются.

– Какие уж там возражения, – отмахнулась я и снова чихнула. – Что-то мне плохо.

– Пей, – фляга перекочевала в мои руки.

Выдохнув, я прижалась губами к горлышку и махом сделала сразу пару глотков. Чтобы тут же закашляться. Слезы выступили на глазах, в носу щипало, глотку жгло!

– Что это? – прохрипела я.

– Виски, – довольно отозвался шеф. – Не переживай, качественный, Старовойтовский, а он дрянь не пьет. Никакого похмелья, гарантирую.

– Хоть бы конфетку дали, – шмыгая носом, пролепетала я.

– Возьмите, Ульяна, – гид, подслушивающий нас все это время, жестом фокусника извлек из бардачка огромный мандарин и передал мне. – Как знал.

С мандарином дело пошло лучше. Я даже отважилась на еще пару глотков. И потом еще. Шеф в какой-то момент присоединился, решив, что профилактика никому еще не мешала. Наш гид только хмыкнул и посоветовал рационально использовать единственный мандарин.

Дальше я пыталась скинуть с себя пледы или хотя бы вернуть Малкину один из них. Он отказался, но попросил вдруг прочитать тот самый стих. Трагический, про цветок и камень. Наизусть. Если помню, разумеется.

Я сказала, что помню. И даже исполнила:

– Хокку: Камнем бросили в цветок, Потому что нельзя быть красивым таким!

Малкин аплодировал, но все же сделал замечание:

– Не люблю истории с открытым финалом, – сказал он задумчиво. – Тут ведь непонятно: умер цветок или остался инвалидом? Или вовсе в него не попали?

– Умер, – убежденно заявила я, отпивая еще несколько глотков из фляги. – Но из его семян выросло много других цветков. Это был мак.

Где-то на этом этапе гид окончательно перестал вмешиваться в наши разговоры и вдавил педаль газа сильнее.

И все было бы чудесно, все было бы прекрасно… Если бы поутру я не обнаружила три вещи: первая – спала я в одежде, как пришла. Вернее, как привел меня в номер Малкин. Вторая – на шее красовался бледный такой синячок, от вида на который я мучительно покраснела, глядя в зеркало. И третья, самая жуткая вещь – личный дневник исчез из мусорного ведра. А мусор нет.

****