Руслан Коршунов

В этом есть нечто подростковое: спать в одном доме с желанной до боли в яйцах женщиной и не заняться с ней сексом, хотя дико хочется и даже в принципе можется.

Но я не был бы собой, если бы портил всю малину поспешными действиями. В бизнесе и делах любовных немало общего. Они не любят спешки.

Утром я сразу после раннего завтрака поехал в город. День обещал быть динамичным и напряженным. Планировалась масса важных встреч, и самой ожидаемой была с братьями-немцами, которые прилетели накануне вечером.

Приехав в офис и запросив у аналитиков данные, я открыл документы и погрузился в их изучение. Отложив их спустя несколько часов, нахмурился.

Сейчас все было радужно – дальше некуда. Бизнес Влада Соколовского по-прежнему тонул, как и еще пара фирм, которые я планировал поглотить в ближайшее время. И никаких противников, равных мне.

Казалось бы, все идеально, но интуиция советовала не расслабляться, а я привык ей доверять. Меня всегда напрягало время, когда все шло очень гладко, потому что вслед за этим обычно наступал пиздец феерического масштаба. Затишье в деловых вопросах – предвестник краха.

Ровно в три часа на телефон пришло извещение о том, что скоро встреча, и я поднялся из-за стола. Приехав в назначенный ресторан, я едва успел открыть меню, как ровно без одной минуты четыре открылись двери и на пороге появились два высоких подтянутых блондина с нордическими мордами.

Клаус и Дитрих Сайн-Витгенштайны, и о пунктуальности первого ходили легенды.

Братья побеседовали с администратором ресторана, и мужчин проводили к моему столику. Не удержавшись, я кинул еще один взгляд на часы и улыбнулся. Шестнадцать ровно.

– Здравствуйте, Руслан Михайлович, – на хорошем русском поздоровался правый немец, поправив узкие очки на породистом лице. – Рады вас приветствовать.

– Гер Клаус. – Я кивнул в ответ, пожал протянутую руку и спросил: – Как вам в России?

– Как и в прошлый раз. Мило, – с каменным выражением лица ответил он и сел напротив, расположив на столе перед собой кожаную папку.

– Не могу так же непринужденно поддержать вашу беседу на этом дивном, но кошмарно сложном языке, – белозубо усмехнулся Дитрих, тоже сжимая мою ладонь.

– Мы всегда можем найти компромисс, – уже на немецком ответил я.

После краткого обмена любезностями мы сделали заказ. Пока ожидали, я сжато описал все то, что не вошло в телефонную беседу, и передал Клаусу информацию, которую нарыл сам. Особенно усердствовал, копаясь в подноготной Влада Соколовского. Некоторые данные были еще с тех времен, когда я планировал выкупить его бизнес.

Клаус быстро просмотрел листы, а после снял очки и неторопливо достал из внутреннего кармана белоснежный платок.

– Как понимаю, в ваших руках находится спасенная из притона девушка? – Немец начал тщательно протирать идеально чистые стеклышки. – Я хочу с ней побеседовать, так как если вы знаете клуб со стороны клиента, то она со стороны жертвы.

В ответ на это вполне закономерное предложение у меня изнутри поднялась волна протеста. Почему-то очень не хотелось показывать Еву кому бы то ни было.

Моя личная принцесса в башне.

– Когда?

– Через пару дней. Сначала систематизирую то, что вы мне предоставили, и данные своих осведомителей.

Заключительным аккордом встречи стала беседа с Дитрихом. Он сразу же обозначил, чем я рискую, если посещение клуба всплывет для широкой общественности, и добавил, что спасенная девушка в этом свете – огромный плюс в карму.

Разошлись мы взаимно довольные друг другом.

Судя по времени, уже должен был приехать фониатр, и я даже не скрывал от себя того, что мне хотелось послушать, как будет проходить занятие, поэтому, поддаваясь своему порыву, я гнал машину по трассе в сторону дома.

Ева… Хочу услышать. И не вынужденные фразы, которыми она со мной общается, а что-то настоящее, искреннее. Что может быть откровеннее попыток вернуть голос, если он – смысл твоей жизни?

О да, я помнил, как душа обнажается в такие моменты. До состояния содранной кожи и открытых сухожилий. Когда хочется выть от малейшего соприкосновения с реальностью.

Первое, что я понял – они расположились в музыкальной комнате.

Моя музыкальная комната…

Выставка бесценных инструментов, которых уже не коснутся пальцы музыканта. Я похоронил их тут заживо и временами посещаю склеп. Ставлю пластинки и наслаждаюсь загробной атмосферой, как напоминанием, что эта часть жизни для меня мертва.

Иногда человеку нужно про это напоминать, потому что в его душе есть такое паршивое чувство, как надежда, которую даже окончательно угробить нельзя. Гребаный феникс. Отрезаешь крылья, выщипываешь перья по одному и медленно поджариваешь до состояния пепла.

А он вновь возвращается к жизни.

Я стоял в нескольких метрах от двери, нервно крутил в руках телефон и слушал.

– Вы просто умница, Ева, – ласково приговаривала доктор Христовская, с которой связался Николай еще вчера. – А теперь давайте повторим последнее упражнение и на сегодня закончим.

Ева послушно исполняла ее указания, а меня снова вело от интонаций. Девочка звуки произносит, меняет громкость и тональность, а у меня член стоит, как у мальчишки. Это уже даже не смешно.

Звуки ее голоса запускали химическую реакцию в крови, которую могла погасить только сама Ева.

– Чудесно. Итак, Ева, у нас с вами есть шанс восстановить связки при регулярных занятиях и, конечно же, должном лечении. В идеале даже обойдемся без операционного вмешательства. Сегодня же вечером я сброшу Николаю список необходимых вам препаратов и рекомендации по диете. Только щадящая горло пища.

– Спасибо, – выдохнула Ева с такой благодарностью в голосе, что меня на какой-то миг кольнуло… чем-то похожим на обиду.

Такое тепло по отношению к фониатру, которая, между прочим, получает за свои услуги приличные деньги. Мои деньги.

И столько ненависти при взгляде на меня.

Ты несправедлива, моя сирена.

Поймав за хвост эти странные мысли, я решительно вышвырнул их из сознания и открыл телефонный поисковик, чтобы чем-то занять время до конца занятия.

Что тут у нас?..

Встреча Трампа и Путина, новый виток инфляции, Цой опять жив, ну, и какую-то бабу зверски замочили в Сочи, труп вот нашли.

Все как обычно, в общем.

Христовская попрощалась и вышла из музыкальной, а я счел момент подходящим для того, чтобы сменить доктора.

Птичка без голоса стояла у дальней стены и разглядывала мою первую гитару. Именно мою, а не те дорогущие образцы, которые я покупал позже для коллекции.

Ева подняла руку и осторожно коснулась потертого грифа, скользнула к янтарно-медовой декке, лаская дерево.

– Добрый вечер, девочка.

Она вздрогнула, и я нахмурился, заметив, как расслабленные еще секунду назад плечи поднялись вверх в защитном жесте, пряча шею. Почти сразу усилием воли Ева расслабилась, но все же реакция была.

– Добрый вечер, Руслан. Как прошел день?

Какая прелесть.

Мы все еще играем по моим правилам? Впрочем, Ева только что получила обещанную плюшку за хорошее поведение.

– Отлично. Как занятие?

– Просто великолепно, – оживилась девушка. – Говорят, что есть неплохие шансы для восстановления.

– Это хорошо, – скупо ответил я.

– У вас богатая коллекция, – спустя минуту, запинаясь, начала Ева. – Давно собираете?

– Почти пятнадцать лет, – прикинул я и заслужил восхищенное “о-о-о-о-о”.

– Тут почти все гитары с автографами известных музыкантов, а эта вот не подписана, – немного смущаясь, продолжила беседу девушка. – Чья она?

Я несколько секунд молчал, рассматривая сначала инструмент, а потом свои пальцы, на которых давным-давно не осталось шрамов, но они все еще фантомно болели, а после очень легко признался:

– Моя. Самая первая.

Рот Евы округлился, наглядно демонстрируя удивление, но я не позволил ей продолжить расспросы. Аккуратно взял за руку, притянул к себе и с удовольствием провел губами по идеально гладкой, без следа косметики щечке.

– Поцелуй меня, малышка. Я голодный… дико по тебе голодный.