Глава 15
К западу от реки Пекос простиралась обширная дикая местность, бесплодная на севере, где пустыня Льяано-Эстакадо раскинула свои движущиеся пески, плодородная на юге, вдоль Рио-Гранде. Железная дорога упорно и неуклонно прокладывала курс через пятисотмильную безлюдную территорию, и единственные поселения и городки здесь располагались поблизости от ее стальных путей. Необитаемыми и пустынными были земли этой части западного Техаса, и несмотря на общепризнанное владычество и произвол преступных банд, пионеры и переселенцы постоянно стремились сюда. Первым приходил одинокий скотовод; затем его ближние и дальние соседи; потом возникал поселок и, наконец, прокладывалась железная дорога и вырастал город. А пионеры продолжали прибывать, все глубже проникая в отдаленные долины, все дальше и шире распространяясь по безлюдным равнинам. Это была пустыня, поросшая мескитовыми кустарниками и колючими кактусами, но с богатейшими почвами, на которых вода творила поистине чудеса. Каждый акр земли давал здесь мало травы, но вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилались миллионы акров. Климат был великолепный. Скот жирел, нагуливая вес, и скотоводы процветали.
Рио-Гранде на протяжении тысячи миль течет почти прямо на юг вдоль западной границы штата и затем, словно устав придерживаться неизменного курса, резко поворачивает на север, образуя так называемую Большую Излучину. Железная дорога, проложенная с севера на запад, пересекает эту излучину, и вся территория, ограниченная с севера стальными рельсами, а с юга рекою, представляет собой столь же дикий и необитаемый край, как Долина Неприкаянных Душ. В ней нет ни одного более или менее значительного поселения. Поперек фасада этой Большой Излучины, словно изолируя ее от всего остального мира, протянулся горный хребет Орд, в котором три горы — Орд, Соборная и Слоновья — вздымают свои суровые вершины над более приземистыми соседями. В долинах у подножья гор, а также по равнине, разбросаны одинокие ранчо, а дальше на север — деревенские поселки и города Алпайн и Марфа.
Подобно прочим отдельным районам великого штата Одинокой Звезды, эта часть Техаса является как бы собственным обособленным мирком — мирком, в котором обогащение фермеров и скотоводов еще более обогащало банды преступников. Поселок Орд, расположенный у въезда в эту наводненную бандитами местность, был назван так в честь мрачной скалистой вершины, маячившей в нескольких милях к югу. Он был основан мексиканцами — здесь все еще сохранились руины старой глинобитной миссии, — но с появлением скотокрадов и беглецов от закона многих местных жителей перебили, остальных согнали с насиженных мест, так что к моменту наибольшего расцвета в Орде благосостояния и преступности здесь проживало всего несколько мексиканцев, которым оставалось либо сотрудничать с бандитами, либо служить мишенью для этих преступных элементов.
В сентябре, ближе к вечеру, в местечке Орд появился чужестранец, и среди жителей, где каждый мужчина в той или иной степени был чем-то знаменит, его появление возбудило немалый интерес. Первое и, возможно, наиболее пристальное внимание привлекла к себе его лошадь — лошадям в здешних краях придавали явно больше значения, чем людям. Однако именно эта лошадь не выделялась своей красотой. На первый взгляд она даже казалась уродливой. Это был огромный конь, черный как уголь, лохматый, несмотря на тщательный уход, с длинным туловищем, с массивными конечностями, громоздкий во всех измерениях. Но случайный наблюдатель мог бы заметить, что у него прекрасная голова. Поистине, если можно было бы судить только по голове, он выглядел бы настоящим красавцем. Как и о людях, о лошадях много говорит форма, очертания, размеры, строение головы. Голова этой лошади свидетельствовала о пламени в крови, быстроте, благородстве, верности и преданности, и глаза у нее были нежные и темные, как у женщины. Морда коня была сплошь черная, и только посреди лба красовалось круглое белое пятнышко.
— Скажите, мистер, как его зовут? — поинтересовался уличный мальчишка-оборванец, в глазах которого светилась врожденная любовь к лошадям.
— Пуля, — ответил всадник.
— Это из-за той белой отметины, верно? — шепнул оборвыш своему приятелю. — Ну и здоровенный же он! Самая большая лошадь из всех, что я видел!
Пуля нес на себе массивное черное мексиканское седло, отделанное серебром, лассо, флягу и небольшой сверток, обернутый в парусину. Сам же всадник, по всей видимости, больше внимания уделял внешности лошади, чем своей собственной. Его наряд состоял из обычных ковбойских джинсов без всяких затей и украшений, да к тому же потрепанных и покрытых дорожной пылью. Сапоги его носили на себе следы близкого знакомства с кактусами. Как и его лошадь, всадник был огромного роста, но более стройный, не столь плотного телосложения. А в остальном единственной заметной чертой в нем было лишь печальное лицо с внимательными зоркими глазами, да белые пряди волос на висках. Он носил два револьвера, размещенных в довольно низко подвязанных с обеих сторон набедренных кобурах, — но такое было чересчур обычным, чтобы привлекать к себе внимание здесь, в Большой Излучине. Пристальный наблюдатель, однако, мог бы заметить одну особенность: правую руку всадника покрывал более интенсивный загар, чем левую. Он никогда не носил перчатку на своей правой руке!
Всадник спрыгнул с седла перед ветхим строением, на широком обшитом досками фасаде которого красовалась вывеска: «Отель». Люди на лошадях то и дело приезжали и отъезжали отсюда по широкой улице между рядами старых домов, магазинов, салунов и торговых складов. Тем не менее, Орд ни в коей мере не выглядел предприимчивым и деловым центром. Американцы охотно впитали в себя лень мексиканцев и их привычку проводить время в праздном ничегонеделании. Перед фасадом отеля находилась широкая крытая галерея, игравшая роль крыльца, веранды и тротуара одновременно. По ней лениво двигались или стояли, облокотившись о коновязь, мужчины разных возрастов, большинство неряшливо одетые, в старых джинсах и сомбреро с обвисшими полями. Некоторые были подпоясаны и даже в сапогах со шпорами. Пиджаков не носил никто, зато на всех были надеты жилетки. Количество револьверов здесь намного превышало число людей.
Компания выглядела слишком ленивой, чтобы проявлять любопытство. Не то, чтобы ей недоставало приветливости, но для ковбоя или фермера искреннее, шумное и беззаботное времяпрепровождение днем в городе было просто неестественно. Эти люди были бездельниками. Чем они время от времени занимались еще, не составляло большого труда догадаться. И, конечно, вновь прибывшему всаднику, который окинул их пристальным взглядом, окружавшая их атмосфера никак не показалась связанной с какой бы то ни было полезной деятельностью.
Наконец, высокий мужчина с вислыми усами песочного цвета нехотя отделился от толпы.
— Привет, чужестранец, — сказал он.
Вновь прибывший возился у седла, освобождая подпругу; выпрямившись, он молча кивнул.
— Не мешало бы выпить чего-нибудь, — бросил он в ответ.
Такое замечание вызвало появление широких улыбок на лицах присутствующих. Оно служило здесь общепринятой формой приветствия. Один за другим все потянулись за незнакомцем в отель. Внутри помещение напоминало полутемный сарай с душным спертым воздухом; у противоположной от входа стены располагался бар, горизонтальная доска которого находилась на уровне головы низкорослого человека. Бармен с покрытым шрамами лицом обслуживал клиентов, подавая напитки.
— Становитесь в очередь, ребята, — сказал вновь прибывший.
Все с хриплым хохотом, руганью и шуточками столпились у стойки, стремясь поскорее добраться до дармовой выпивки. Никто и не заметил, что незнакомец вовсе не торопился утолить свою жажду, как он заявил при входе. Хоть он и принимал участие в общем оживлении, но, в сущности, вообще ничего не пил.
— Меня зовут Джим Флетчер, — сказал высокий мужчина с обвислыми песочными усами. Произнес он это лаконично, но таким тоном, словно ожидал, что его немедленно узнают. Что-то, очевидно, крылось за этим именем. Однако на вновь прибывшего оно не произвело никакого впечатления.
— Мое имя могло быть Блейзес, но только меня так не зовут, — ответил он. — А как называется ваш город?
— Чужестранец, наша метрополия носит название Орд. Это для тебя новость?
Он откинулся назад, облокотившись о стойку бара, и его маленькие желтые глазки, прозрачные, как льдинки, и цепкие, словно у ястреба, уставились на незнакомца. Остальные с любопытством обступили их, образовав тесный кружок, готовые или приветствовать незнакомца, или поступать наоборот, в зависимости от решения долговязого допрашивающего.
— Разумеется, Орд мне не очень знаком. Далековато от железной дороги, верно? И пути сюда очень запутаны.
— Далеко ли направляешься?
— Думаю, так далеко, как сумею, — со смехом отвечал незнакомец.
Его ответ вызвал оживление среди людей, столпившихся вокруг. Некоторые из них обменялись многозначительными взглядами. Флетчер задумчиво погладил обвислые усы и, казалось, утратил часть своего острого любопытства.
— Что ж, Орд действительно расположен у черта на куличках, — проговорил он наконец. — Но ты, конечно, слышал о Большой Излучине?
— Разумеется, слышал, и как раз туда и держу путь, — отвечал незнакомец.
Флетчер обернулся к толпе обступивших их людей:
— Нелль, иди-ка сюда!
Сквозь плотную толпу на открытое место с трудом пробился невысокий юнец, почти мальчик, с вытянутым бледным лицом, худым и проницательным, лишенным всякого выражения. До сих пор он молча стоял в стороне.
— Нелль, вот этот… — Флетчер снова обернулся к незнакомцу. — Как ты сказал, тебя зовут?
— Мне бы не хотелось упоминать в приличном обществе, как я недавно себя назвал.
Эта реплика вызвала новый приступ смеха. Незнакомец выглядел спокойным, невозмутимым, безразличным. Очевидно, он понимал, как понимали и другие присутствующие, что спектакль, разыгрываемый Флетчером, его попытка устроить допрос вновь прибывшему, служили лишь предлогом для того, чтобы получше к нему присмотреться.
Нелль выступил вперед, и по тому, как легко Флетчер уступил свои позиции, было очевидно, что на сцене появилось более важное действующее лицо.
— У тебя здесь какое-нибудь дело? — коротко спросил он. Когда он говорил, его лишенное выражения лицо вступало в странное противоречие с холодной жестокостью, звучавшей в его голосе. Этот голос свидетельствовал о полном отсутствии у своего обладателя чувства юмора, дружелюбия, доброты и сердечности.
— Никакого, — отвечал незнакомец.
— Знаешь здесь кого-нибудь?
— Ни одной живой души.
— Просто проезжаешь мимо?
— У-гу.
— Пытаешься улизнуть подальше, э?
Наступила пауза. Незнакомец, казалось, слегка оскорбился и принял пренебрежительно-насмешливый вид.
— Ну что ж, учитывая то, что все вы так чертовски вежливы и нелюбопытны здесь, в этой Большой Излучине, я могу сказать: да, я пытаюсь здесь отвертеться, — с нарочитым сарказмом ответил он.
— Прибыл сюда с запада — со стороны Эль-Пасо, может быть?
— Само собой разумеется!
— Ага! Вот как? — слова Нелля прозвучали резко, словно рассекая воздух, заставляя весь зал притихнуть. — Ты прибыл сюда с низовьев реки. Именно там говорят так: «отвертеться»!.. Ты лжешь, чужестранец!
С торопливым звоном шпор и топотом сапог толпа поспешно расступилась, оставив в центре Нелля и незнакомца.
Врожденный инстинкт у людей подобного рода никогда не ошибается в оценке человеческого характера. Нелль сразу оставил свою колкую и резкую манеру и замер наготове. Незнакомец внезапно утратил всякое сходство с грубым и простодушным парнем, каким он казался прежде. Он словно превратился в статую, отлитую из бронзы. Подобная ситуация была для него не в новинку. Во взгляде у него появился какой-то острый, колючий огонек, плясавший, словно игла в магнитном компасе.
— Конечно же, я солгал, — сказал он, — и потому не считаю оскорблением твои слова в мой адрес. Я ищу друзей, а не врагов. Ты вроде бы не смахиваешь на хвастливого забияку, которому не терпится кого-нибудь подстрелить. Но если я ошибаюсь — что ж, начинай, открывай забаву! Видишь ли, сам я никогда не применяю оружия, прежде чем мой партнер не достанет своего…
Нелль холодным взглядом глядел на соперника, не изменив ни на йоту выражения своего странного лица. Однако по его взгляду можно было судить, что он встретился с металлом, который звенит иначе, чем он ожидал. Приглашенный по своему усмотрению либо начинать поединок, либо отказаться от него, Нелль проявил благоразумие в манере, свойственной только истинным стрелкам-профессионалам.
— Я пас, незнакомец, — невозмутимо бросил он и, отвернувшись к бару, заказал выпивку.
Напряжение спало, тишина нарушилась, мужчины снова заполнили освободившееся было пространство у стойки бара; инцидент, казалось, был исчерпан. Джим Флетчер присоединился к незнакомцу, но теперь уважение и дружелюбие смягчили его недавнюю резкость и суровость.
— Что ж, за неимением лучшего, я буду называть тебя Додж, — заявил он.
— Додж, так Додж, — не хуже любого другого имени! Ребята, выстраивайтесь снова в очередь, и давайте не будем ссориться!
Таким было первое появление Бака Дьюана в маленьком местечке Орд, уединенном убежище беглых преступников.
Прошло три месяца с тех пор, как Дьюан покинул территорию реки Нуэсес. В Эль-Пасо он купил лучшую лошадь, какую только мог найти, и, полностью вооруженный и снабженный всем необходимым, отправился в доселе не изведанный путь. Он неторопливо переезжал от одного города к другому, от поселка к поселку, от ранчо к ранчо, менял свой облик и манеры в зависимости от того, какое хотел произвести впечатление на людей, с которыми встречался. Он был поочередно ковбоем, фермером, скотоводом, скупщиком скота, рекламным агентом, торговцем земельными участками; и еще задолго до того, как попасть в дикий и негостеприимный Орд, он начал играть роль беглого преступника, перебирающегося на новое место обитания. Он двигался медленно, потому что хотел изучить особенности края, расположение городов, поселков и скотоводческих ранчо, занятия, обычаи, сплетни, радости и страхи людей, с которыми он общался. Единственного предмета, по-настоящему интересующего его, — вопроса о беглых преступниках, — он никогда не затрагивал в разговоре. Но ведя беседу вокруг да около, перебирая и тщательно анализируя старые фермерские и скотоводческие истории, он приобрел знания, рассчитанные на помощь в осуществлении задуманного дела. В этой игре время не имело значения; при необходимости он мог потратить годы, чтобы выполнить свою задачу. Ее огромной важности и опасности соответствовала медленная, осторожная и тщательная подготовка. Когда он услыхал имя Флетчера и увидел Нелля, он понял, что достиг того места, к которому стремился. Наделенное сомнительными добродетелями местечко Орд находилось на самой границе скотоводческого края, и отсюда кривые извилистые тропки вели в этот вольный и безмятежный рай для изгоев общества — в Большую Излучину.
Дьюан постарался показаться общительным, хоть и не чересчур, проведя несколько часов в компании с Флетчером и другими любителями пустой беседы, дармовой еды и выпивки. Затем, накормив и напоив лошадь, он выехал из поселка по направлению к заранее отмеченной им небольшой рощице, расположенной в нескольких милях к западу. Здесь, надежно укрытый от посторонних глаз, он приготовился провести ночь. Подобные предосторожности имели двойную цель: так было безопаснее, и к тому же эти привычки должны были хорошо выглядеть в глазах других правонарушителей, которые склонны были видеть в нем беглеца, предпочитающего одиночество.
Прошло немало времени с тех пор, как Дьюан, ведя непрестанную борьбу с самим собой, завоевал тяжело выстраданную победу. Внешне его жизнь, его привычки оставались такими же, как прежде, но внутренний мир его чрезвычайно изменился. Он не мог стать вновь счастливым человеком, не в состоянии был полностью избавиться от мучительных призраков и видений, которые когда-то доводили его до отчаяния и умопомешательства; но он принял на себя осуществление задачи, которая под силу была лишь таким, как он. Он чувствовал, как странно и непостижимо вырастали в его глазах ее важность, смысл и значение, и сквозь это чувство пробивалось сознание того, насколько близко и дорого стало порученное ему дело, которое сотрет с него прежний позор. Стальные наручники больше не грозили его рукам; железные двери тюрьмы не мерещились в кошмарных снах. Он ни на минуту не забывал, что он свободен. И, как ни странно, наряду с этим новым чувством самоутверждения и уверенности в себе, в нем одновременно накапливалось страстное, неодолимое желание привести всех больших и малых главарей бандитских шаек к их заслуженному финалу. Он не называл их людьми, объявленными вне закона, — он считал их скотокрадами, ворами, грабителями, убийцами, преступниками. Он чувствовал, как в нем нарастала эта безжалостная, неумолимая, непреклонная страсть и порой даже со страхом задумывался, не была ли она в большей степени, чем вновь обретенный смысл жизни и гордость службой рейнджера, тем его старым, врожденным инстинктом убийства, который словно гидра, опять поднял свою голову уже в новом обличье. Впрочем, в этом он не был уверен. Он боялся подобных мыслей. Он не мог только ждать.
Еще одной характерной чертой изменений, происшедших в Дьюане, — ни бурной, ни страстной, однако в не меньшей степени существенной, — было незаметное постепенное возвращение любви к природе, любви, которая была мертва в течение всех дней его изгнания.
Много лет лошадь была для него всего лишь средством передвижения, переносившим его с места на место, терпевшим удары, шпоры, безжалостную скачку во время бегства от погони; теперь же он относился к своему исполинскому вороному коню с прекрасной головой, как к товарищу, другу, брату, любимому существу. Он ревностно охранял его, ухаживал за ним, кормил, тренировал и ездил на нем, неизменно восхищаясь его быстротой и выносливостью. Много лет дневное время — от первых солнечных лучей, минуя долгие томительные часы светлой части суток, до самого розового заката, — он использовал для сна или отдыха в какой-нибудь норе среди скал, или в зарослях тростника, или в заброшенной хижине. Он ненавидел дневной свет, потому что свет увеличивал опасность, заставлял беглеца забиваться в самые дикие безлюдные места в поисках убежища. Теперь же рассвет означал для него предвкушение встречи с очередным днем пути, свершений, планов. Он приносил с собой солнце, ветер, облака, дождь, небо, — все, что доставляло ему радость, так или иначе напоминая о свободе. Много лет ночь была для него черным пространством, сквозь которое он вынужден был брести по бесконечным тропам, скрываясь от посторонних глаз, по-кошачьи вглядываясь во мрак, ежеминутно ожидая увидеть крадущийся силуэт преследователя. Теперь же закат, вечерние сумерки, тени в рощах и ущельях, сгущающиеся в непроглядную темноту ночи с ее сверкающим шлейфом бесчисленных звезд, приносили с собой спокойные воспоминания и раздумья о дневных происшествиях, о завтрашних возможностях, иногда печальные, короткие процессии старых призраков, затем сон. Много лет он смотрел на каньоны, долины, горы лишь как на возможное убежище, достаточно дикое и уединенное, чтобы спрятать одинокого изгнанника. Теперь же он глядел на эти подробности рельефа великой пустыни глазами мальчика, который однажды и навсегда загорелся стремлением к жизни и приключениям среди них.
В эту ночь чудесный закат долго пылал на западе, и строгий черный силуэт горы Орд четко вырисовывался на фоне золотисто-красного чистого неба — прекрасный, но далекий, мрачный, но зовущий. Не удивительно, что Дьюан восхищенно глядел на гордую вершину горы. Где-то глубоко посреди ее изборожденных склонов или в скалистых ущельях скрывался тайный форпост вожака беглых преступников Чизельдайна. На протяжении всего пути от Эль-Пасо Дьюан только и слышал, что о Чизельдайне, о его банде, о его страшных делах, о его хитрости, о разнообразных маршрутах его набегов, о его внезапном появлении то здесь, то там, подобно блуждающему огоньку, — но ни слова о его логове, ни слова о том, кто он такой и как выглядит.
На следующее утро Дьюан не вернулся в Орд. Он отправился на север по каменистой дороге, идущей под уклон, которая, по всей видимости, периодически использовалась для прогона скота. Круто сворачивая с запада на север, дорога привела его в совершенно незнакомую местность. Проезжая по ней, Дьюан внимательно оглядывался по сторонам, чтобы знать, какие особенности ландшафта могли бы пригодиться ему в будущем, случись ему оказаться снова на этом пути.
Обрывистые, скалистые, заросшие густым кустарником склоны холмов постепенно переходили в равнину, в край тучных лугов и пастбищ, на которых, однако, до самого полудня Дьюан не заметил ни малейшего намека на стадо или скотоводческое ранчо. Примерно к этому времени он разглядел на горизонте дымок паровоза, и спустя пару часов приехал в город, носивший, согласно наведенным справкам, название Бредфорд. Город был самым большим из всех, которые он посетил после Марфы; по его прикидкам население Бредфорда составляло от пятисот до тысячи жителей, на считая мексиканцев. Дьюан решил, что здесь ему будет удобно обосноваться на время, поскольку город был ближайшим населенным пунктом от Орда, всего в сорока милях от него. Поэтому он привязал лошадь перед небольшой лавчонкой и не спеша отправился осматривать местные достопримечательности.
Однако после наступления темноты Дьюан утвердился в своих подозрениях относительно Бредфорда. К ночи город пробуждался, привлекая посетителей длинной вереницей салунов, дансингов, игорных домов, сиявших яркими огнями свечей и лампионов. Дьюан побывал во всех увеселительных заведениях и был немало удивлен, увидев здесь те же буйство, распущенность и произвол, которые царили в старом речном лагере Блэнда в дни его наибольшего процветания. В его сознании прочно укрепилась уверенность в том, что чем дальше продвигаешься на запад вдоль реки, тем реже встречаются порядочные города и поселки, тем многочисленнее становятся различного рода крутые, тертые, видавшие виды проходимцы, и, как следствие, увеличиваются проявления беззакония. Дьюан возвратился в гостиницу, где он снял комнату, с убеждением, что замысел Мак-Нелли очистить от бандитов территорию Большой Излучины, весьма грандиозный сам по себе, будет столь же трудно выполнимым. Хотя одновременно с этим он считал, что эскадрон отважных и решительных рейнджеров способен быстро навести порядок во всем Бредфорде.
Хозяин гостиницы этой ночью имел еще одного постояльца — долговязого техасца в черном сюртуке и широкополом сомбреро, который напоминал Дьюану его дедушку. У постояльца были черные пытливые глаза, приличные манеры и явная склонность к компании и мятному ликеру. Джентльмен отрекомендовался полковником Уэббом из Марфы и воспринял как должное нежелание Дьюана делиться какими-либо сведениями о себе.
— Сэр, мне совершенно безразлично, — доброжелательно заявил он, махнув рукой. — Я немало путешествовал на своем веку. Техас — свободная страна, и здесь, на границе, намного полезнее и настолько же вежливее не проявлять любопытства по отношению к своему собеседнику. Вы можете быть Чизельдайлом из Большой Излучины, или судьей Литтлом из Эль Пасо — мне все равно. Главное, что мне нравиться разделять с вами компанию за выпивкой.
Дьюан поблагодарил его, отметив в себе сдержанность и чувство собственного достоинства, которых у него не могло быть три месяца тому назад. Затем, как обычно, он приготовился слушать. Полковник Уэбб, кроме всего прочего, рассказал, что он прибыл в Большую Излучину для того, чтобы привести в порядок дела своего покойного брата, который был хозяином ранчо и шерифом одного городка под названием Фэйрдейл.
— Не обнаружил ни дел, ни ранчо, ни даже могилы, — говорил полковник Уэбб. — И уверяю вас, сэр, если преисподняя хоть чуточку хуже этого Фэйрдейла, то я не желаю искуплять там мои грехи!
— Фэйрдейл… Я полагаю, у шерифа там было немало забот, — заметил Дьюан, стараясь не выдавать своей заинтересованности.
Полковник от души выругался:
— Мой брат был единственным порядочным шерифом в Фэйрдейле со времени его основания! Просто удивительно, что он смог так долго продержаться. Но он имел крепкие нервы, умел обращаться с револьвером и был честен. Кроме того, он был достаточно рассудителен, чтобы ограничить свою деятельность лишь правонарушителями в собственном городе и в ближайшем соседстве. Он оставлял в покое всяких проезжих мошенников, скрывавшихся от закона, иначе он и столько бы не прожил… Сэр, уверяю вас, этому пограничью нужно по меньшей мере шесть эскадронов техасских рейнджеров.
Дьюан заметил испытующий взгляд, брошенный на него полковником.
— А вы знакомы со службой рейнджеров? — спросил он.
— Когда-то был знаком. Десять лет тому назад я жил в Сан-Антонио. Прекрасная компания настоящих мужчин, сэр, и спасение Техаса!
— Губернатор Стоун придерживается другого мнения, — заметил Дьюан.
Тут полковник Уэбб буквально взорвался. Очевидно, губернатор не относился к категории уважаемых им чиновников штата. Некоторое время он толковал о политике и об обширной территории к западу от Пекос, которая, кажется, никогда не удостоится внимания бюрократов в Остине. Он наговорил достаточно, чтобы Дьюан понял, что перед ним интеллигентный хорошо информированный честный гражданин, как раз из тех, с кем он стремился общаться больше всего. Соответственно он постарался быть с ним полюбезнее и повнимательнее, увидев возможность завязать полезное знакомство, если не дружбу.
— Я чужой в здешних местах, — признался Дьюан к концу беседы. — Что за проблемы с этими правонарушителями, о которых вы говорили?
— Отвратительные, сэр, и невероятные! Они больше не крадут скот поодиночке, но целыми стадами, причем у кое-кого из крупных скотоводов, считающихся честными, рыльце в пушку не меньше, чем у самих воров! Здесь, на границе, знаете ли, скотокрадам никогда не составляло особого труда воровать скот в любых количествах. Сплавить крупные партии краденного скота — вот в чем загвоздка! Но банда, орудующая отсюда до Валентайна, очевидно, не сталкивается с подобными трудностями. Никто не знает, куда исчезает наворованный скот. Однако я не одинок в своем убеждении, что большинство уходит к нескольким крупным скотовладельцам. Они переправляют его в Сан-Антонио, Остин, Новый Орлеан, а также и в Эль-Пасо. Если бы вы проехали по скотоперегонным маршрутам между Бредфордом и Марфой и Валентайном, вы могли бы заметить на обочинах вдоль всего пути трупы павших животных и отбившихся от стада коров и телят в ближайших зарослях. Стадо гонят быстро и на большие расстояния, и отставших не подбирают.
— Оптовый бизнес — так, что ли? — заметил Дьюан. — А кто эти… э… крупные скотовладельцы?
Полковник Уэбб, казалось, слегка опешил от столь прямо поставленного вопроса. Он пристально взглянул на Дьюана и задумчиво погладил свою остроконечную бородку:
— Имен, конечно, я не стану называть. Одно дело — предположение, и совсем другое — прямое обвинение. В этой стране очень нездоровый климат для осведомителей.
Но когда речь зашла о самих правонарушителях, тут полковник Уэбб позволил себе разговаривать более свободно. Дьюан так и не мог решить, являлась ли эта тема просто любимым увлечением полковника, или здешние бандиты настолько потрясали обывателя — как своими личными особенностями, так и делами, — что любой из местных жителей знал о них всю подноготную. По всей реке разносилось имя Чизельдайна, однако имя это, казалось, существовало отдельно от своего обладателя. Ни один из достойных доверия знакомых полковника Уэбба никогда не видел Чизельдайна в лицо, а те, кто присваивал себе эту сомнительную честь, столь разительно противоречили друг другу в описаниях бандитского вожака, что окончательно затуманили истину и лишь придали ему дополнительный ореол таинственности и загадочности. Как ни странно было слышать такое о предводителе преступных банд, на вместе с тем, что никто не мог его опознать, никто не мог также и доказать, что он участвовал в убийстве хотя бы одного человека. Кровь по Большой Излучине текла рекой, и проливал ее Чизельдайн. Однако факт оставался фактом: не было ни одного свидетеля, кто мог бы связать человека по имени Чизельдайн с каким-либо актом насилия. И в резком противоречии с подобного рода загадкой находились дела, личности и характеры двух первых помощников вожака, — Поггина и Нелля. Оба были известными фигурами во всех городах и поселках на протяжении двухсот миль от Бредфорда. Репутация Нелля была достаточно мрачной, но как стрелок с неутолимой жаждой убийства Поггин его явно превосходил. Если у Поггина и был друг или близкий человек, то об этом никто и не подозревал. Ходило множество рассказов о его хладнокровии, об его удивительной сноровке в обращении с револьвером, о его страсти к игре, о его любви к лошадям, — о его бессердечной, неумолимой, нечеловеческой способности не моргнув глазом стереть с лица земли любого, оказавшего у него на пути.
— Чизельдайн — это страшное имя, — говорил полковник Уэбб. — Порой я задумываюсь, не является ли оно всего лишь именем? Но в таком случае, где скрывается мозг преступного сообщества? Нет, за приграничным разбоем должен стоять умелый преступник, профессионал, способный держать в руках таких страшных выродков, как Нелль и Поггин. Среди тысячи беглецов от закона, появившихся в западном Техасе за последние двадцать лет, эти трое — самые знаменитые. В южном Техасе, между реками Пекос и Нуэсес, тоже было и есть много всякого рода негодяев. Однако я сомневаюсь, чтобы какой-нибудь из тамошних правонарушителей мог сравняться с Погтином, разве что Бак Дьюан. Вы слышали об этом Дьюане, сэр?
— Да, немного, — спокойно ответил Дьюан. — Я сам из южного Техаса. Значит, Бака Дьюана знают и здесь?
— Ну что вы, сэр, где же не известно это имя? — ответил полковник Уэбб. — Я проследил весь его жизненный путь — как, впрочем, и многих других. Конечно, Дьюан, постоянно оставаясь одиноким изгнанником, объявленным вне закона, тоже представляется мне определенной загадкой, только совсем не такой, как Чизельдайн. Там, на юге, ходит множество всяких рассказов о Дьюане, некоторые даже очень страшные. Но вместе с тем, у этого отшельника с реки Нуэсес есть нечто романтическое. Он убил трех крупных бандитских главарей — если не ошибаюсь, Блэнда, Хардина, а третьего я забыл. Хардина хорошо знали на Большой Излучине, у него здесь было много друзей. А Блэнд пользовался широкой известностью в Дель-Рио.
— Если я вас правильно понял, у Дьюана здесь, к западу от Пекос, довольно необычная репутация? — поинтересовался Дьюан.
— Он больше считается врагом себе подобных, чем честных людей. Я знаю, у Дьюана много друзей, целые округа безгранично верят ему, — втайне, конечно, потому что он человек вне закона с объявленной за его голову наградой. Его слава в здешних краях, похоже, основывается на непревзойденной ловкости в стрельбе и на его враждебном отношении к бандитским главарям. Мне не раз приходилось слышать, как фермеры говорили: «Появись здесь Бак Дьюан, я не пожалел бы и сотни песо, чтобы только поглядеть, как он разделается с Поггином!» Удивительная вещь, сэр, как ревниво относятся друг к другу эти знаменитые преступники!
— Да, в них поистине все удивительно! — согласился Дьюан. — Была ли банда Чизельдайна за последние дни занята каким-нибудь крупным делом?
— Нет. Уже несколько месяцев здесь все спокойно, хотя отмечаются необъяснимые перемещения значительного поголовья скота. Очевидно, сейчас перегоняют скот, наворованный прежде. Чизельдайн оперирует на больших территориях, слишком обширных, чтобы новости могли распространяться здесь в течение недели. Время от времени о нем вообще не слышно ни слуху, ни духу. Такое затишье с немалой долей вероятности указывает на приближение большой грозы. И чем меньше за последнее время становится налетов Чизельдайна, и чем они реже, тем они значительнее и наглее. Некоторые считают, что Чизельдайн не имеет ничего общего с ограблением банков и нападением на поезда, совершенными в здешних местах за последние несколько лет. Но все это лишь пустые рассуждения. Слишком уж тщательно были спланированы налеты и имели слишком надежное прикрытие, чтобы быть делом мексиканцев или случайных бандитов.
— Ну, и что же вы думаете о будущем? Каким образом можно здесь навести порядок? Прогонят ли когда-нибудь бандитов отсюда? — спросил Дьюан.
— Никогда. На границе вдоль Рио-Гранде всегда будут беглецы, скрывающиеся от правосудия. Все армии мира не в состоянии прочесать полторы тысячи миль диких речных зарослей. Но произвол бандитов, который царит здесь сейчас, рано или поздно отойдет в прошлое. Преступные элементы отовсюду стекаются на юго-запад, однако не в таких масштабах и не так интенсивно, как пионеры и переселенцы. Кроме того, бандиты убивают друг друга, а среди фермеров и скотоводов постепенно нарастает гнев, если не стремление к активным действиям. Но и это скоро придет! Нашелся бы только среди них толковый руководитель, чтобы начать борьбу. А он найдется, уверяю вас! Ходят разговоры о «Комитете бдительности», таком же, что был организован в Калифорнии, и теперь действует в Айдахо. Правда, пока это только разговоры. Но время придет! И дни Чизельдайна и Поггина сочтены.
В ту ночь Дьюан отправился ко сну, переполненный разнообразными мыслями. След, который он так долго нащупывал, становился горячим. Разговорчивый полковник подал ему новые идеи. Для Дьюана явилось неожиданностью то, что его знают и по берегам верхнего течения Рио-Гранде. Конечно же, долго скрывать свое настоящее имя ему не удастся. Он был уверен, что скоро встретиться с главарями хитрой и дерзкой банды скотокрадов, и не мог решить, как ему лучше действовать: под своим настоящим именем, или оставаясь инкогнито. В первом случае его единственный шанс заключался бы только в умении выглядеть и поступать соответственно зловещему ореолу, окружавшему его имя. Дьюану никогда и не снилось, что в его натуре таилась склонность к выслеживанию, к розыску, но теперь он чувствовал себя чем-то вроде сыщика. Чаще всего его мысли останавливались на Поггине — кровожадном звере, исполнителе воли Чизельдайна, но в большей степени на Поггине — классном стрелке. Он ощущал страшные противоречивые силы, действующие внутри него. В них заключалась суровая неодолимая решимость сделать все, чтобы Мак-Нелли мог выступить перед губернатором штата с докладом о ликвидации банды Чизельдайна. Но не это желание доминировало в них. На первом месте стояло необъяснимое жестокое и бессознательное стремление, которое он тщетно пытался отогнать от себя из опасения, что обнаружит в нем потребность убить Поггина не ради штата, не во имя слова, данного им Мак-Нелли, но для удовлетворения собственной страсти. Неужели кровь его отца и годы, проведенные в изгнании, сделали из Дьюана убийцу, инстинктивно жаждущего помериться силами с Поггином? Он поклялся служить Мак-Нелли, и он изо всех сил боролся с собой, чтобы это — и только это! — было побудительной причиной всех его поступков.
На следующее утро Дьюан рано оседлал коня. Он узнал, что город Фэйрдейл, куда он направлялся, находится на расстоянии двух дней пути от Бредфорда. Между обоими населенными пунктами дважды в неделю ходил почтовый дилижанс.
Дьюан ехал медленно, изучая местность по обе стороны дороги. Изредка тут и там виднелись разбросанные на большом расстоянии друг от друга одиночные ранчо и скотоводческие фермы. Чем дальше он продвигался на север, тем лучшие пастбища попадались на его пути и, как ни странно, тем меньше было на них скота.
Перед самым заходом солнца он подъехал к небольшому поселению из глинобитных домов, расположенному на полдороге между Бредфордом и Фэйрдейлом. Здесь, как стало известно Дьюану, находилась довольно удобная гостиница для проезжих.
Когда он подъехал к ней, сам хозяин, вся его семья и несколько постояльцев немногословно приветствовали его, собравшись перед входом в гостиницу.
— Никак обогнали почтовую карету, а? — полюбопытствовал один.
— А вот и она приближается! — заметил другой. — И на козлах сегодня, конечно, Джоель!
Вдалеке на дороге Дьюан разглядел облако пыли, лошадей и тяжело переваливающуюся неуклюжую карету. Проследив, чтобы его лошади было обеспечено все необходимое, он вернулся к группе перед гостиницей. Здесь ожидали почтовый дилижанс с интересом и нетерпением, свойственным людям, ведущим обособленный образ жизни. Наконец, дилижанс подъехал — большая, покрытая пылью и грязью карета, загроможденная всякого рода чемоданами, баулами, тюками и корзинами, размещенными на крыше и подвязанными сзади на запятках. Из дилижанса вышло несколько пассажиров, среди которых внимание Дьюана привлекли трое: внушительного вида пожилой высокий темноволосый джентльмен и две дамы, одетые в длинные серые дорожные пальто и шляпы с вуалью. Дьюан услыхал, как хозяин гостиницы, обращаясь к высокому мужчине, назвал того полковником Лонгстретом, а когда вся компания вошла в гостиницу, его острый слух уловил несколько слов, объяснивших ему, что полковник Лонгстрет был мэром Фэйрдейла.
Дьюан вошел вслед за ними и узнал, что ужин скоро будет готов. За столом он оказался напротив троицы, обратившей на себя его внимание.
— Если бы ты знала, Рут, как я завидую счастливчикам-ковбоям! — вздохнул Лонгстрет, обращаясь к своей соседке, кудрявой девице с не то серыми, не то карими глазами.
— Я тоже без ума от верховой езды! — ответила она.
Дьюан вскоре узнал, что она приехала в западный Техас погостить. Мягкий тембр голоса второй девушки, звонкого и мелодичного, словно колокольчик, заставил Дьюана приглядеться к ней поближе. Девушка обладала красотой, какой Дьюан не встречал до сих пор ни в одной из женщин. Она была стройная, грациозная, но по ее полностью оформившейся фигуре Дьюан заключил, что ей уже лет двадцать, если не больше. Более изящных рук, чем у нее. ему ни у кого не приходилось видеть. В ней не было сходства с полковником, который по всей видимости приходился ей отцом. Она выглядела усталой, притихшей, немного печальной. Четко очерченный овал лица; чистая с оливковым оттенком кожа; широко расставленные большие глаза, черные, словно угли, и настолько прекрасные, что от них трудно было оторвать взгляд; тонкий прямой нос с нежной кожей и нервно подрагивающими ноздрями наводили Дьюана на мысль о породистой кобыле-трехлетке; и рот, ничуть не маленький, но отличной формы; и волосы, черные как смоль, — все эти черты внезапно раскрыли перед Дьюаном ее необычную красоту. Он подумал, что девушка очевидно происходит от одного из древний французских родов в восточном Техасе. Он убедился 1 этом, когда она посмотрела на него, привлеченная его чересчур настойчивым взглядом. В ее глазах он прочел спокойную гордость, затаенный огонь и скрытую страсть. Дьюан поймал себя на том, что краснеет от смущения. Так бесцеремонно уставиться на девушку было, конечно, невежливо, но произошло это помимо его воли. Сколько лет прошло с тех пор, когда он видел девушек, подобных этой! Сидя за столом, он больше не поднимал глаз от своей тарелки, хотя чувствовал, что возбудил любопытство у обеих дам.
После ужина постояльцы собрались в большой гостиной у открытого камина, где пылающие мескитовые сучья наполняли комнату теплом и веселыми пляшущими отблесками огня. Дьюан выбрал место за столом в углу и, найдя газету, погрузился в чтение. Случайно подняв глаза от листка, он увидел двух незнакомых мужчин с темными загорелыми лицами, которых он не видел до сих пор и которые заглядывали с порога в гостиную. Заметив, что Дьюан за ними наблюдает, оба отступили в темноту и скрылись из глаз. Манеры обоих незнакомцев показались Дьюану подозрительными. В семидесятые годы в Техасе всегда считалось неблагоразумным позволять незнакомым людям уходить незамеченными. Дьюан раздумывал только одно мгновение, затем поднялся и отправился на поиски загадочной пары. Дверь из гостиной выходила во внутренний дворик, «патио», на противоположной стороне которого находился крохотный, тускло освещенный бар. Здесь Дьюан обнаружил хозяина гостиницы, разливающего выпивку двум незнакомцам. Когда он вошел, оба подняли на него глаза, и один что-то прошептал. Дьюану показалось, будто он где-то видел одного из них прежде. В Техасе, где люди, проводящие большую часть времени на открытом воздухе, зачастую выглядят внешне грубыми, загорелыми, бесцеремонными, а иногда и мрачноватыми, отличить честного человека от мошенника — непростая задача. Но годы, проведенные Дьюаном на границе, усилили его природный дар разбираться в человеческих характерах, по крайней мере, распознавать в людях зло. И он сразу понял, что оба незнакомца — жулики.
— Выпьете чего-нибудь? — осклабясь, предложил один из них. Оба рассматривали Дьюана с головы до ног.
— Благодарю, я не пью, — отвечал Дьюан, возвращая им столь же любопытный взгляд. — Как ловчили на Большой Излучине?
Оба мужчины молча уставились на него. Дьюану достаточно было одного внимательного взгляда, чтобы угадать в них довольно распространенный тип проходимцев, наиболее часто встречающихся вдоль реки. На этих чужаках словно стояло клеймо, и их растерянность подтвердила его правоту. Тут уже и хозяин гостиницы начал проявлять признаки беспокойства, повторив на собственной физиономии то же выражение удивления, что и на вытянувшихся лицах своих клиентов. Никто больше не произнес ни слова, и оба мошенника торопливо покинули бар.
— Вам знакомы эти типы, хозяин? — спросил Дьюан у содержателя гостиницы.
— Нет.
— Откуда они здесь появились?
— Теперь я припоминаю, что оба эти парня прибыли сюда с двух противоположных концов, — ответил хозяин, опершись руками о стойку бара и глядя на Дьюана. — Они полдничали здесь, заявив, будто приехали из Бредфорда, и потом вновь появились следом за почтовой каретой.
Когда Дьюан возвратился в гостиную, полковник Лонгстрет отсутствовал, как и несколько других пассажиров. Мисс Рут занимала стул, на котором он сидел перед тем, как выйти из комнаты, а напротив нее за столом сидела мисс Лонгстрет. Дьюан направился прямо к ним.
— Прошу прощения, — обращаясь к дамам, сказал Дьюан. — Я хотел сказать вам, что здесь появилась пара очень подозрительных людей. Я только что их видел. Они замышляют что-то недоброе. Предупредите вашего отца, чтобы он был настороже. Заприте двери… закройте окна ставнями на ночь.
— О! — сдержано воскликнула Рут. — Рей, ты слышишь?
— Благодарю вас, мы будем осторожны, — сказала мисс Лонгстрет. Румянец на ее щеках слегка поблек. — Я видела, как эти люди наблюдали за вами из той двери. У них такие сверкающие черные глаза! Нам в самом деле угрожает опасность… здесь?
— Думаю, что да, — ответил Дьюан.
Быстро крадущиеся шаги позади него предшествовали грубому окрику:
— Руки вверх!
Никто быстрее Дьюана не мог бы распознать истинные намерения в этом голосе. Он молча поднял вверх обе руки. Мисс Рут испуганно вскрикнула и обмякла на своем стуле. Мисс Лонгстрет побледнела, глаза ее широко раскрылись. Обе девушки глядели на кого-то, стоявшего за спиной у Дьюана.
— Обернитесь! — приказал грубый голос.
Дьюан повиновался. Один из двух незнакомцев, большой, черный и бородатый — тот, кто шептал на ухо своему напарнику в баре и предлагал Дьюану принять участие в выпивке, — держал его под прицелом револьвера со взведенным курком. Он шагнул вперед, угрожающе сверкая глазами, прижал дуло револьвера к груди Дьюана, запустил свободную руку во внутренний карман его куртки и вытащил оттуда пачку банкнот. Затем он потянулся к бедру Дьюана, нащупал рукоятку револьвера и выдернул его из кобуры. Потом похлопал по второму бедру в поисках, очевидно, другого оружия. Совершив это, он отступил назад с выражением злобного удовлетворения на лице, что дало повод Дьюану признать в нем обыкновенного вора, новичка в подобного рода делах.
Его напарник стоял в дверях с револьвером, направленным на двух других мужчин, присутствовавших в комнате, онемевших от испуга и неподвижных.
— Пошевеливайся, Билл! — окликнул он своего приятеля и торопливо оглянулся назад через плечо. Снаружи донесся топот лошадиных копыт. Конечно же, бандитов ожидали оседланные лошади. Бородатый Билл пересек комнату и с грубой, бесцеремонной поспешностью, подталкивая мужчин револьвером, принялся обыскивать их. Второй грабитель снова крикнул: «Побыстрее!» — и скрылся в дверях.
Дьюан удивлялся, куда подевались хозяин гостиницы, Лонгстрет и двое других пассажиров. Бородатый бандит быстро покончил с обыском, и по его ворчанию Дьюан понял, что он не удовлетворен результатами. Затем он опять обернулся. Дьюан стоял молча, не шевеля ни единым мускулом, с высоко поднятыми руками. Грабитель вернулся назад, не сводя налитых кровью глаз с обеих девушек. Мисс Лонгстрет даже не вздрогнула, но ее молодая подруга, казалось, готова была упасть в обморок.
— Ни звука, понятно? — с угрозой произнес бандит, наставив револьвер прямо на Рут. Дьюан еще раз убедился, что это не рыцарь с большой дороги, а просто обычный головорез и мародер. Опасность всегда возбуждала в Дьюане нечто вроде холодной ярости. Но сейчас у него в груди словно зажегся жгучий огонь. В кармане его куртки лежал маленький пистолет. Бандит не заметил его. И Дьюан стал тщательно подсчитывать свои шансы на успех.
— Деньги, драгоценности, бриллианты! — свирепо потребовал грабитель.
Мисс Рут потеряла сознание. Тогда бандит принялся за мисс Лонгстрет. Она стояла, прижав руки к груди. Грабитель, очевидно, принял ее позу за намек на то, где она прячет свои драгоценности. Но Дьюан полагал, что она просто инстинктивно прижала руки к тревожно бьющемуся сердцу.
— Давай их сюда! — хрипло произнес бандит, протягивая к ней руку.
— Не смейте прикасаться ко мне! — воскликнула девушка, гневно сверкнув глазами. Она даже не шевельнулась. Поистине, она обладала крепкими нервами!
Эта сцена возбудила в Дьюане внутренний трепет. Он понял, что ему предоставляется удобный случай. Ожидание составляло для него целую науку. Но сейчас выжидать было трудно. То, что мисс Рут потеряла сознание, было ему на руку. Мисс Лонгстрет обладала бойцовскими качествами, что тоже могло помочь Дьюану, хотя и создавало для нее угрозу оказаться в положении потерпевшей. Она уже отразила два выпада бандита. Но вот негодяй ухватил ее за корсаж и одним движением руки разорвал его пополам, обнажив прелестное, белое как снег, плечо девушки.
Мисс Лонгстрет гневно вскрикнула. Перспектива оказаться ограбленной и даже убитой не потрясла ее так, как это грубая и наглая выходка.
Негодяй стоял вполоборота к Дьюану. Ради себя он еще мог бы повременить, пока бандит не окажется в лучшей позиции. Но ради нее! Револьвер все еще находился в опасной близости от ее груди. Дьюан видел только его. Внезапно резкий окрик заставил его повернуть голову. Полковник Лонгстрет стоял на пороге гостиной, словно олицетворение величественного негодования. Он был безоружен. Странно, как он не боялся! Он снова выкрикнул что-то резкое и негодующее.
Краем глаза Дьюан отметил неожиданную реакцию бандита. Она сильно смахивала на испуг. Его словно поразил шок. Дьюан ожидал, что он тут же пристрелит полковника. Вместо того рука, вцепившаяся в разорванный корсет мисс Лонгстрет, отпустила свою жертву. Вторая рука с револьвером медленно опустилась, пока дуло оружия не уставилось в пол. Настало время действовать Дьюану.
Быстро, как молния, он выхватил из кармана пистолет и выстрелил. Бац! — с тупым стуком ударилась пуля, и было трудно определить, попала ля она в бандита или врезалась в потолок. Затем бесцельно грохнул револьвер в руке у грабителя, который свалился навзничь с залитым кровью лицом. Дьюан понял, что попал в него, но пуля из маленького пистолета, скорее всего, прошла вскользь.
Мисс Лонгстрет зашаталась и могла бы упасть, если бы Дьюан вовремя не подхватил ее. До кушетки было всего несколько шагов, и Дьюан наполовину отнес, наполовину отвел девушку туда. Затем он выбежал из гостиной, пересек «патио» и через крохотный бар выскочил на улицу. Несмотря на поспешность, осторожности он не терял. В темноте он различил оседланную лошадь, принадлежавшую, по всей видимости, бандиту, которого он подстрелил. Его партнер исчез. Вернувшись в гостиную, Дьюан застал там обстановку, предшествующую кромешному аду.
Хозяин гостиницы вбежал в комнату с вилами в руках. Очевидно, до сих пор он был занят в конюшне. Теперь он кричал не своим голосом в тщетных попытках допроситься, что же произошло. Джоель, кучер почтовой кареты, старался успокоить двух ограбленных пассажиров. Женщина, жена одного из потерпевших, вошла в комнату, и с ней случилась истерика. Обе девушки молчали, белые как мел. Бородатый грабитель Билл лежал там же, где упал, и Дьюан пришел к выводу, что его выстрел, в сущности, был довольно точным. И, наконец, больше всего его удивило негодование Лонгстрета. Он никогда не встречал столь разъяренного и неистовствующего человека. Лонгстрет гневно мерял шагами комнату и рычал словно лев в клетке. Дождавшись кратковременного затишья, хозяин гостиницы попытался было выступить с протестом:
— Из-за чего вы так волнуетесь, сэр? Ведь никто, к счастью, не пострадал! Клянусь Богом, я ничего общего не имею с этими бандитами!
— И все равно тебя бы следовало пристрелить! — рявкнул в ответ Лонгстрет. Голос его снова удивил Дьюана, столько в нем ощущалось силы и властности.
При более внимательном осмотре Дьюан обнаружил, что пуля попала грабителю в висок, оторвала солидный кусок кожи от его скальпа и, как Дьюан и предполагал, срикошетила, скользнув по прочному черепу бандита. Рана была несерьезной, и тот начал уже проявлять признаки возвращения сознания.
— Выволоките его отсюда! — распорядился Лонгстрет и обернулся к дочери.
Прежде чем хозяин гостиницы приступил к выполнению приказа полковника, Дьюан позаботился о возвращении своих денег и револьвера; затем он вернул собственность прочим ограбленным. Джоель помог хозяину вытащить раненого за пределы гостиной.
Мисс Лонгстрет сидела на кушетке бледная, но сдержанная, в то время как мисс Рут лежала подле нее, принесенная сюда, очевидно, полковником. Дьюан не думал, что она полностью потеряла сознание; просто она не пришла еще в себя от шока, лежа неподвижно с широко раскрытыми, темными, ничего не видящими глазами и бледным лицом, влажным от пота. Полковник, вспомнив наконец о своих подопечных, снова стал нежным и заботливым. Он утешал мисс Рут, разговаривая с ней, как с ребенком, пытаясь найти в происшествии смешные стороны, убеждая ее в необходимости научиться держать себя в руках здесь, где подобные вещи случаются довольно часто.
— Могу я чем-нибудь помочь? — сочувственно поинтересовался Дьюан.
— Спасибо; думаю, ваша помощь вряд ли понадобиться. Поговорите с перепуганными девочками, пока я посмотрю, что можно предпринять в отношении того твердолобого грабителя, — ответил полковник и, еще раз подтвердив девушкам, что опасность миновала, вышел из комнаты.
Мисс Лонгстрет одной рукой придерживала оторванный лоскут своего корсета; другую она протянула Дьюану. Он неловко взял ее, ощутив какое-то необычное волнение.
— Вы спасли мне жизнь, — с милой торжественностью серьезно произнесла она.
— Ну что вы! — воскликнул Дьюан. — Он мог бы вас толкнуть, ударить, но не более того!
— Я прочла в его глазах смертный приговор. Он думал, что я прячу в платье драгоценности. Я не могла вынести его прикосновений! Такая скотина! Я бы стала обороняться. И, конечно, жизнь моя находилась в опасности.
— Вы убили его? — спросила мисс Рут, которая лежала рядом, прислушиваясь к разговору.
— О нет! Он не очень серьезно ранен.
— Я рада, что он жив, — не совсем последовательно заявила мисс Лонгстрет, дрожа, словно от озноба.
— Ну, мои намерения были значительно хуже, — продолжал Дьюан. — Я очутился в сложном положении. Видите ли, негодяй был наполовину пьян, и я боялся, что его револьвер может случайно выстрелить. Этот дурак обращался с ним чертовски неосторожно!
— И при всем при том вы утверждаете, что не спасли мне жизнь, — быстро возразила мисс Лонгстрет.
— Ладно, пусть будет так, — усмехнулся Дьюан. — Будем считать, что я вам кое-что спас.
— Расскажите мне обо всем, — попросила мисс Рут, окончательно приходя в себя.
Порядком смущенный, Дьюан кратко изложил свою версию случившегося.
— Значит, вы все время стояли здесь с поднятыми руками, не видя ничего, не думая ни о чем, только о том мгновении, когда вы сможете выхватить свой револьвер? — спросила мисс Рутт.
— Похоже, что так оно примерно и было, — согласился он.
— Кузина, — задумчиво проговорила мисс Лонгстрет. — Нам повезло, что этот джентльмен случайно оказался здесь. Папа очень легкомысленно относится к опасности, он смеется, когда при нем упоминают о ней. Он, кажется, вообще уверен, что опасности не существует. Однако он ужасно сердится, когда она возникает!
— Поедемте с нами в Фэйрдейл… пожалуйста! — попросила мисс Рут, ласково протягивая Дьюану руку. — Меня зовут Рут Герберт. А это моя кузина, Рей Лонгстрет.
— Я как раз направляюсь в ту сторону, — в большом замешательстве ответил Дьюан. Он совершенно растерялся и не знал, как найти выход из неожиданного затруднения.
К счастью, возвратился полковник Лонгстрет и после короткого пожелания Дьюану спокойной ночи — слишком короткого по сравнению с милой приветливостью девушек, — увел обеих сестер за собой.
Прежде чем отправиться спать, Дьюан вышел, чтобы взглянуть на раненого грабителя и по возможности задать ему пару вопросов. К его удивлению, бандита и след простыл; он исчез вместе со своей лошадью. Хозяин гостиницы был совершенно растерян и ошеломлен; он клялся, что оставил бандита на полу в баре.
— Он пришел в себя? — поинтересовался Дьюан.
— Да. Даже потребовал виски.
— И больше ничего не сказал?
— Мне нет. Я слышал, как он беседовал с папашей тех двух девиц.
— Вы имеете в виду полковника Лонгстрета?
— Ну да. Вот разбушевался старик, верно? Как будто я виноват в этом дурацком ограблении!
— А как вы думаете, почему он так рассердился? — спросил Дьюан, пристально глядя на хозяина. Тот с сомнением почесал в затылке. Он казался искренним, и Дьюан доверял его честности и порядочности.
— Черт его знает, что об этом думать! По-моему, он либо не в своем уме, либо у него более крепкие нервы, чем у большинства техассцев.
— Возможно, более крепкие нервы, — согласился Дьюан. — Ну, а теперь покажите мне мою комнату, хозяин!
Лежа в постели, окруженный ночной темнотой, Дьюан настроил себя на мысли о нескольких происшествиях сегодняшнего вечера. Он припомнил все детали ограбления и тщательно обдумывал их. Вспышка ярости у полковника при таких обстоятельствах, когда почти каждый техасец сохранил бы спокойствие и хладнокровие, привела Дьюана в замешательство, и ему ничего не оставалось, как только отнести ее за счет холерического темперамента пожилого джентльмена. Он долго размышлял над действиями грабителя, когда до того донесся негодующий окрик Лонгстрета. Бандит, один из самых наглых и отчаянных, какие только встречались Дьюану, почему-то внезапно опешил и растерялся. С какой бы стороны Дьюан ни рассматривал странную растерянность грабителя, он мог прийти лишь к одному выводу: его испуг, его нерешительность, его удивление объяснялись тем, что он узнал этот голос. Дьюан сравнил его реакцию с неожиданно возникшим у него самого ощущением властной силы и твердости в характере полковника Лонгстрета. Но почему отъявленный преступник опустил револьвер и стоял, словно парализованный, при виде мэра Фэйрдейла и при звуках его голоса? Это было трудно объяснимо. Тут могло быть много причин, и все они свидетельствовали в пользу полковника Лонгстрета, но Дьюан не в состоянии был понять одного. Лонгстрет как будто не замечал опасности, угрожавшей его дочери, хотя она буквально на его глазах подвергалась грубому насилию и стояла под дулом револьвера со взведенным курком. Дьюан глубоко проанализировал столь странный и невероятный факт, призвав на помощь весь свой опыт и знание суровой техасской действительности. И он понял, что с момента появления на сцене полковника Лонгстрета опасность больше не угрожала его дочери. Почему? Вот на этот вопрос он пока не мог ответить. Дьюан пришел к выводу, что ярость и негодование Лонгстрета были вызваны исключительно сознанием того, что именно его дочь подверглась угрозам и нападению грабителя. Такое заключение поистине порождало всевозможные домыслы и предположения, но Дьюан отложил его на время для более тщательного взвешивания и детального осмысления.
На следующее утро Дьюан узнал, что поселок, в котором он провел ночь, называется Сандерсон. Он сказался больше, чем Дьюан представлял его себе вначале. Дьюан прошелся по главной улице и вернулся назад. Когда он приближался к гостинице, несколько всадников подъехали к ней и спешивались у коновязи. Одновременно в дверях показалось семейство Лонгстретов. Дьюан услышал, как полковник издал короткое восклицание. Потом он увидел, что старый джентльмен пожимает руку какому-то высокому мужчине. Лонгстрет выглядел удивленным и рассерженным, и говорил в повышенном тоне, хотя Дьюан не расслышал, о чем шла речь. Высокий мужчина рассмеялся, однако он все равно показался Дьюану немного мрачноватым, пока не заметил мисс Лонгстрет. Тут его лицо совершенно изменилось, и он вежливо снял свое сомбреро. Дьюан подошел поближе.
— Флойд, ты прибыл с упряжкой? — отрывисто спросил Лонгстрет.
— Только не я! Я проделал весь долгий и трудный путь верхом, — послышался ответ.
— Кхм! Мне нужна будет потом сказать тебе пару слов, — Лонгстрет повернулся к дочери: — Рей, это твой двоюродный брат, о котором я тебе рассказывал. Ты еще играла с ним лет десять тому назад, помнишь? Флойд Лоусон. Флойд — Моя дочь, и моя племянница, Рут Герберт.
Дьюан всегда внимательно присматривался к каждому новому человеку, а теперь, вступив в опасную игру, встретившись со столь своеобразной и примечательной личностью, как полковник Лонгстрет, он тем более заинтересовался вновь прибывшим, бросив на него острый и испытующий взгляд.
Флойд Лоусон был высоким гладко выбритым брюнетом лет около тридцати, но уже с поседевшими висками, с морщинами, свидетельствовавшими о бурной и легкомысленной жизни, с тенями под черными глазами, с горькой складкой в углах энергичного рта, с квадратным подбородком, — дерзкое, беззаботное, красивое, недоброе лицо, но странным образом теряющее свою суровость, когда он улыбался. Его окружила незримая атмосфера изысканной вежливости и благородства, отражаясь, точно эхо, в его мягком мелодичном голосе. Дьюан не сомневался в том, что его подобно многим молодым людям занесло судьбой на границу, где суровая и дикая жизнь крепко потрудилась над ними, но не смогла полностью сгладить признаков хорошего происхождения.
Полковник Лонгстрет по-видимому не разделял радости дочери и племянницы по поводу появления двоюродного брата. Что-то было связано с этой встречей. Дьюана все больше разбирало любопытство, но поскольку почтовая карета уже была готова к отправлению, он был лишен дальнейшей возможности удовлетворить его.