В ту ночь Дьюана не беспокоили призраки, преследовавшие его во сне и наяву. Он проснулся, чувствуя себя свежим и бодрым, полным признательности Юкеру за то, что тот отвлек его от пустых мыслей и заставил задуматься о проблемах, стоящих внимания. За завтраком, однако, он был необычно молчалив, размышляя над тем, до каких пределов можно доверять Юкеру. Ему была известна осторожность старого изгнанника.

— Итак, — начал наконец старик, — как вы поладили с ребенком?

— С ребенком? — притворяясь непонимающим, переспросил Дьюан.

— С Дженни, я имею в виду. О чем вы с ней беседовали?

— Поболтали немного о том, о сем. Ты же сам хотел, чтобы я развеселил ее!

Юкер сидел, держа навесу кружку с кофе и изучая Дьюана узкими щелочками глаз.

— Похоже, ты ее порядком развеселил, верно! Боюсь только, не слишком ли ты хорошо выполнил свою задачу!

— Как так?

— А так: когда я вчера вошел к Джен, мне показалось, будто она не в своем уме. Ее словно разрывало изнутри от возбуждения, а выражение ее глаз причинило мне боль. Она не вымолвила ни словечка о том, что ты ей наговорил. Но она повисла у меня на шее и без слов, по всякому, старалась показать, как она благодарна мне за то, что я привел к ней тебя. Бак, мне стало ясно одно: либо ты перегнул палку, либо наболтал ей с три короба такого, от чего она на седьмом небе от счастья. Мне бы не хотелось думать, что ты внушил ей несбыточные надежды, Бак.

Юкер помолчал и, не дождавшись ответа, продолжал:

— Бак, я видел разных людей, скрывающихся от закона. Некоторые умели держать свое слово. Вот я — такой. Мое слово твердо. Ты можешь доверять мне. Ведь я доверился тебе, не так ли, приведя тебя к Дженни и признавшись в попытках помочь несчастному ребенку?

После столь прямого и откровенного заявления Юкера Дьюану ничего не оставалось, как передать ему весь разговор с Дженни и с миссис Блэнд, слово в слово. Еще задолго до конца повествования Юкер молча отодвинул свою кружку и в упор уставился на Дьюана, а перед завершением рассказа лицо его утратило свой красноватый оттенок, и крупные капли пота выступили у него на лбу.

— Провалиться мне, если ты меня не огорошил! — с трудом произнес он, удивленно моргая глазами на Дьюана. — Молодой человек, я считал тебя довольно ловким и в меру напористым, чтобы оставить о себе память здесь, на реке; но, очевидно, я недооценил твоего настоящего калибра! Так вот что значит быть мужчиной! А то я уже начал было забывать. Что ж, я старик, и хотя сердце у меня всегда находилось на своем месте, но для больших дел я не гожусь. Ты хоть имеешь представление, чего тебе будет стоить все то, что ты наобещал Дженни?

— Ни малейшего, — хмуро ответил Дьюан.

— Тебе придется заморочить голову Кэйт Блэнд, и даже если она влюбится в тебя, — что, конечно, вполне вероятно, — все равно это будет не так-то просто. И она прикончит тебя в один момент, Бак, если что-нибудь заподозрит. Ты ведь ее не недооцениваешь, верно?

— Нет, Юкер, только не я. Она — женщина. Я бы опасался ее больше, чем любого мужчину.

— Что ж, тебе придется убить Блэнда, и Чесса Аллоуэя, и Рагга, а может быть, и еще кое-кого, прежде чем ты сможешь уехать отсюда по тропе через горы с этой девочкой.

— Почему? Разве нельзя сделать иначе? Поволочиться немного за миссис Блэнд, отвести ей глаза, усыпить ее бдительность, и в подходящий момент улизнуть отсюда без всякой стрельбы?

— Не вижу, каким чудом можно это устроить, — серьезно возразил Юкер. — Когда Блэнд уезжает, он оставляет здесь многочисленных шпионов и дозорных для наблюдения за дорогами, ведущими в долину. Все они вооружены ружьями. Мимо них и мышь не проскользнет. Но когда хозяин дома, дело другое. Только, конечно, следует иметь в виду, что и он, и Чесс постоянно начеку, а глаз у них цепкий. Оба они домоседы, если не играют в monte или покер у Бенсона. Так что, по-моему, лучше всего выбрать подходящее время где-нибудь после полудня, словно бы невзначай подъехать с парочкой лошадей, придушить миссис Блэнд или стукнуть ее по голове, забрать Дженни и на всем скаку — ходу из долины. Если повезет, можно будет провернуть все дело и без помощи оружия. Но я считаю, что надежнее будет не пожалеть немного свинца и сначала прикончить по крайней мере Блэнда или Аллоуэя. Я учитываю, конечно, что вернувшись домой и узнав о твоих участившихся визитах к миссис Блэнд, они, естественно, станут ожидать результатов. Чесс тебя не любит — не то, чтобы по каким-то особым причинам: просто ты быстро управляешься с револьвером; может быть, даже быстрее его. В этом-то и вся чертовщина: никто не может сказать, какой из двух стрелков более ловкий, пока они не встретятся. И в этом же, кстати, вся привлекательность такой смертельной игры, — возможно, ты сам когда-нибудь ее испытаешь. Блэнд к тебе будет относиться вежливо, если не возникнет другого повода, да и тогда не думаю, чтобы он решил лично поквитаться с тобой. Он пошлет Чесса или Рагга убрать тебя с дороги. Но запомни: Блэнд не трус, и если ты подвернешься ему под горячую руку, тебе придется действовать попроворнее, чем с Бузомером!

— Отлично! Что будет, то будет, — спокойно ответил Дьюан. — Главное, иметь лошадей наготове и выбрать подходящий момент, а затем быстро, не мешкая, проделать весь фокус.

— Да, в этом единственный шанс на успех. И в одиночку тебе не справиться.

— Придется справиться. Не стану же я просить у тебя помощи! Держись в сторонке и не высовывайся.

— Ладно, я все-таки рискну, — ворчливо заявил Юкер. — Я намерен помочь Дженни, и ты можешь заложить последний песо, что от своего намерения я не отступлюсь. В лагере наберется человека четыре, не более, кому придет в голову подстрелить меня — Блэнд и его подручные, да еще, пожалуй, бледнолицый Бенсон-Заяц. Если, скажем, тебе удастся вывести из игры Блэнда и Чесса, то с остальными двумя я как-нибудь справлюсь. К тому же я — одинокий и дряхлый старик; что изменится от того, если меня и прикончат? Я умею рисковать так же, как и ты, Бак, хоть я и боюсь стрельбы. Ты правильно сказал: «Лошади наготове, подходящий момент, и действовать, не мешкая!» Так что с этим решено. Теперь давай обсудим все мелкие детали.

Они беседовали и строили планы, хотя планировал, в основном, Юкер, а Дьюан слушал и поддакивал. В ожидании возвращения Блэнда и его лейтенантов Дьюану неплохо было бы подружиться с остальными обитателями долины, посидеть пару раз за игрой в monte или проявить стремление потратить немного денег. Оба заговорщика сошлись на том, что миссис Блэнд они будут навещать ежедневно — Юкер, чтобы передавать Дженни ободряющие известия и предупреждать в случае чего, а Дьюан, чтобы любой ценой отвести глаза хозяйки от готовящегося похищения. Обсудив все предварительные мероприятия, они решили немедленно приступить к их выполнению.

Завоевать расположение большинства местных добродушных изгнанников общества не составляло особых трудностей. Они привыкли в прошлом общаться с людьми, предпочитающими закон и правопорядок бегству в тайные, затерянные в глуши поселения, где они рано или поздно опускались до самого низкого уровня. Кроме того, ко всем утратам они относились с беспечной легкостью: как нажито, так и прожито. Поэтому сама жизнь протекала здесь столь беззаботно, и обычно так же дешево заканчивалась. Однако среди них были и такие, которые вызывали у Дьюана страшный, необъяснимый гнев и отвращение. Он не переносил их присутствия. В их обществе он терял контроль над собой. Он чувствовал, что каждое их слово, жест, поступок, — все, что угодно, — в любой момент могут пробудить тот роковой инстинкт, совладать с которым он будет не в силах. И Бенсон-Заяц был одним из таких людей. Благодаря ему и подобным ему типам Дьюан не терял ощущения реальности окружающего. Они не позволяли ему забыть, что здесь, в укрытой среди скал долине, находится разбойничий притон, логово бандитов и убийц, проклятое место, запятнанное кровью от гнусных деяний схоронившихся здесь преступников. И из-за этого атмосфера здесь постоянно была накалена до предела. Любая веселая, беззаботная, праздная минутка могла во мгновение ока завершиться жестоким и трагическим финалом. Иначе и не могло быть в подобном скоплении отчаянных сорвиголов.

Тяжелее всего Дьюан переживал двойственность окружающего его мира. Прелестная, солнечная, благоухающая долина, райское место, о котором можно только мечтать; всегда голубые или обрамленные золотой каймой вершины гор, желтая река, медленно и величаво несущая свои воды, пенье птиц в тополиных рощах, лошади, мирно пасущиеся или гарцующие у водопоя, играющие дети, женщины, жаждущие любви, свободы, счастья; отвергнутые обществом правонарушители, разъезжающие здесь повсюду, свободные и беспечные как в выражениях, так и в обращении с деньгами. Они уютно жили в своих глинобитных хижинах, курили, играли в азартные игры, болтали, смеялись, проводили в безделье долгие праздные часы, — и в то же время все здесь было лживо и обманчиво, пропитано насквозь духом зла, и в любой момент под действием этого зла все готово было обрушиться, обернувшись самой страшной своей противоположностью. Дьюан скорее чувствовал, чем видел черные мрачные тени, сгущавшиеся над долиной.

Тем временем, без всякого повода или поощрения со стороны Дьюана, миссис Блэнд страстно влюбилась в него. Начало романа никоим образом не лежало на его совести. Она сама бросилась в любовную интригу, как в омут головой. Ему не нужно было быть слишком проницательным, чтобы заметить это. И удерживало ее в определенных рамках лишь недавнее знакомство с объектом се обожания, а также до поры, до времени и льстящий ее самолюбию факт вежливого и внимательного отношения к ней Дьюана. Он всячески старался ей угодить, развлечь, пробудить в ней интерес, очаровать ее, но всегда с неизменным почтением и деликатностью. Тут он был на высоте, и это до сих пор облегчало его роль. Он надеялся, что сможет провести всю игру до конца, не заходя слишком далеко.

Он играл в любовь — играл с жизнью и смертью. Иногда его пробирала дрожь — не потому, что он боялся Блэнда, Аллоуэя или кого-либо другого, но из-за мрачной глубины самого сокровенного в жизни, куда он осмелился заглянуть. Все эти заботы отвлекали его от прежнего дурного настроения. Ни разу с той поры, как в его мозгу зародилась отчаянная мысль о побеге, призрак Бэйна не появлялся у его ложа. Дьюан предпочел бы, чтобы вместо него в ночной темноте возникало печальное лицо Дженни, ее задумчивая улыбка, ее глаза. Ему ни разу не представилась возможность поговорить с ней. Он держал с ней связь только через Юкера, который передавал от нее коротенькие известия. Но всякий раз, навещая дом Блэнда, он имел возможность видеть ее. Она ухитрялась то пройти мимо окна, то появиться в дверях, то обменяться с ним взглядами, когда выпадал подходящий случай. И Дьюан с удивлением обнаружил, что такие моменты более волновали его, чем иные, проведенные с миссис Блэнд. Частенько Дьюан догадывался, что Дженни сидит за раскрытым окном, и хоть он не видел ее, но все, о чем он ни говорил, было адресовано ей. Таким образом, она наконец узнала его поближе, хотя для него по-прежнему оставалась почти незнакомкой. Юкер научил Дженни прислушиваться к словам Дьюана, искать в них двойной смысл и значение, понимая, что это его единственный способ помочь ей избежать постоянных тревог и волнений.

Юкер рассказывал, что девушка стала вянуть от постоянного напряжения, что пламя томительной надежды буквально сжигало ее изнутри. Но из всех перемен Дьюан заметил в ней только бледный цвет лица и потемневшие, ставшие еще более очаровательными глаза. Эти глаза, казалось, умоляли его поторопиться, напоминали, что время летит, что скоро все уже может быть слишком поздно. И еще в них иногда вспыхивал странный свет, пламя, совершенно непонятное Дьюану. Оно появлялось порой на мгновение и тут же исчезало. Но он запомнил его, потому что ни разу не видел подобного в глазах ни у одной из женщин. И в течение всех этих дней ожидания он знал, что лицо Дженни, а особенно тот мимолетный взгляд, который она дарила ему, являлись причиной незаметных постепенных перемен в его душе и характере. Эти перемены, как он полагал, объяснялись только тем, что благодаря постоянной памяти о ней ему удалось избавиться от своих бледных, болезненных призраков.

Однажды какой-то небрежный мексиканец зашвырнул горящую сигарету на связки хвороста, служившие потолком в заведении Бенсона, и пожар не оставил от дома ничего, кроме покрытых толстым слоем глины стен. Результатом явилось то, что пока длился ремонт, негде стало ни выпить, ни сыграть в карты. Время повисло тяжелой ношей на руках у четырех десятков отверженных обитателей долины. Дни проходили за днями без ссор и драк, и в долине Блэнда наступили мирные дни, как никогда до сих пор. У Дьюана, однако, дни были далеко не праздными. Он проводил больше времени у миссис Блэнд, он проделывал целые мили пешком по горным тропам, ведущим из долины; к тому же, на нем лежала забота о состоянии двух его лошадей.

По возвращении из его последней экскурсии Юкер предложил ему спуститься к реке, к лодочному причалу.

— Паром сегодня утром не смог пристать к берегу, — сказал Юкер. — Река обмелела, и лошадям из-за песчаных наносов до него не добраться. Там застрял в грязи мексиканский фургон с товаром. Думаю, от возчиков можно было бы узнать кое-какие новости. Поговаривают, будто Блэнд сейчас в Мексике.

Почти все обитатели долины собрались на речном берегу, расположившись в тени тополей и осокорей. Стояла томительная жара. Ни один из мужчин не предложил свою помощь выбивающимся из сил возчикам, которые пытались откопать тяжело нагруженный фургон из зыбучего песка. Редко кто из местных жителей утруждал себя работой для собственных нужд, не говоря уже о каких-то чумазых мексиканцах.

Дьюан и Юкер подошли к группе ленивых бездельников и сели рядом с ними. Юкер закурил почерневшую трубку и, надвинув шляпу на глаза, с удобством разлегся на спине по примеру большинства присутствующих. Но Дьюан оставался все время настороже. Он внимательно наблюдал, прислушивался, оценивал. Он не упускал ничего. Он был уверен, что в любую минуту этот ленивый мир может оказаться для него полезным. Тем более, что составляющие его грубые, невежественные и буйные люди постоянно вызывали в нем неизменный интерес.

— Блэнда загнали за реку, — сказал один.

— Не-е, он перегоняет скот на тот кубинский корабль, — возразил другой.

— Крупное дело, а?

— Приличное. Рагг говорит, что у хозяина заказ на пятнадцать тысяч голов.

— Ого! Да такой заказ и за год не выполнить!

— Ерунда! Хардин работает в сговоре с Блэндом. А на пару они смогут обеспечить заказ и покрупнее!

— А я-то думал, с чего бы это Хардин здесь околачивается!

Дьюан, конечно, не мог прислушиваться ко всем ленивым замечаниям и новостям, которыми обменивались мужчины на берегу. Он попытался уловить смысл беседы, протекавшей поблизости.

— Кид Фуллер собирается отдать концы, — произнес щуплый коротышка с редкими бакенбардами песочного цвета.

— Да, Джим говорил мне. Кажется, заражение крови, верно? А сама дырка вроде бы не так уж плоха. Только вот лихорадка к нему пристала!

— Дегер сказал, что Кид мог бы и выбраться, если бы его лечили.

— Да, Кэйт Блэнд нынче раненых не лечит. У нее времени не хватает!

Хохот последовал за этим шутливым замечанием; затем наступило напряженное молчание. Некоторые из мужчин добродушно поглядывали на Дьюана. Они не держали против него зла. Ни для кого из них, по всей видимости, не являлось секретом, кто вскружил голову миссис Блэнд.

— Пит, сдается мне, ты как-то уже говорил нечто подобное.

— Конечно. Что ж, такое случалось и прежде!

Это замечание вызвало еще больший смех и более многозначительные взгляды, направленные на Дьюана. Он не мог позволить себе и дальше игнорировать их:

— Вот что, ребята, можете строить надо мной насмешки, сколько вам заблагорассудится, только не упоминайте при этом никаких женских имен. А то у меня рука что-то дергается и испытывает страшный зуд в последнее время!

Он улыбался, говоря это, и речь его была спокойной и неторопливой; но добродушный тон ни в малейшей степени не смягчал ее смысла. К тому же последнее его замечание было весьма многозначительным для класса людей, которые в силу своих наклонностей или по необходимости тренировались в быстроте выхватывания револьвера из кобуры до тех пор, пока на больших пальцах у них не появлялись ссадины и мозоли, и которые в глубине своей нервной системы настойчиво вырабатывали рефлекторную привычку заканчивать любые, даже самые безобидные движения руки на уровне бедра или на нем самом. Рука у этих мастеров револьверных перестрелок представляла собой нечто особенное. На ней никогда не носили перчатку, ее никогда не травмировали и не держали вне поля зрения или в неудобном положении.

Здесь, на берегу, находились поседевшие ветераны, чьи револьверы были украшены многочисленными зарубками на рукоятках, но и они, как и их товарищи, молча выразили свое согласие с Дьюаном, подчеркнув тем самым свое уважение к нему.

Дьюан не мог припомнить до сих пор ни единого случая, когда он так фамильярно обращался к этим людям, и, разумеется, ни разу не задумывался о степени своего влияния на них. Он сразу понял, что поступил как нельзя лучше.

— Ужасно жарко, не правда ли? — заметил, наконец, Билль Блэк. Билль не мог долгое время оставаться спокойным. Он представлял собой типичного техасского «десперадо»-разбойника, поскольку таковым и являлся. Он был сутул и кривоног от постоянной езды верхом. Невысокого роста, жилистый, состоящий из одних мускулов, он имел квадратную голову, суровое лицо — наполовину черное от небритой густой щетины на щеках и подбородке, наполовину красное от солнца — и блестящие, подвижные, жестокие глаза. Рубаху он носил нараспашку, демонстрируя обнаженную грудь, поросшую седыми волосами.

— Ну, кто из вас такой храбрый, ребята, чтобы пойти со мной поплавать? — обратился он к окружавшей его компании.

— Бог мой, Билль, неужели ты собираешься помыться? — воскликнул один из его приятелей.

Это замечание вызвало громкий смех, к которому присоединился и Блэк. Однако никто не высказал желания пойти с ним купаться.

— Самая ленивая компания, с которой я когда-либо крал лошадей, — с досадой проговорил Блэк. — Но ничего не поделаешь! Эй, послушайте, если никто не хочет поплавать, может, перекинемся в картишки?

Он достал замасленную колоду карт и помахал ею перед безразличной толпой.

— Э-э, Билль, тебе слишком везет в карты! — возразил долговязый верзила.

— Повтори-ка это, Джаспер, еще раз, и очень-очень любезно, и постарайся выглядеть тоже очень любезно, пока я не принял твоих слов слишком близко к сердцу! — внезапно изменив тон, вспыхнул Блэк.

И вновь над собравшимися нависло тяжелое гнетущее молчание. То, как Джаспер найдет нужным ответить, либо смягчит напряжение, либо нет. Пока воцарилось неустойчивое равновесие.

— Я сказал это не в обиду тебе, Билль, — миролюбиво произнес Джаспер, не меняя позы.

Билль что-то проворчал и забыл о Джаспере. Тем не менее, он остался неудовлетворенным и никак не мог успокоиться. Дьюан знал его, как заправского игрока. А поскольку салун Бенсона был выведен из строя, Блэк очутился в положении рыбы, выброшенной на берег.

— Ладно, если все вы трусите играть в карты, то во что сыграем? — недовольно спросил он.

— Билль, я сыграю с тобой в колышки на четвертак, — отозвался один.

Блэк охотно согласился. Игра была для него серьезным делом. Он был одержим ею, и его интересовали в ней не ставки, а сам процесс игры. Он приступил к состязанию на колышках с серьезным видом, глубокомысленно нахмурив брови. Он выигрывал. Кое-кто тоже попробовал попытать счастья, но безуспешно. Наконец, когда Билль истощил все их запасы четвертаков и желание продолжать именно эту игру, он предложил другую:

— Видите вон того голубя? — спросил он, указывая на сидящую неподалеку птицу. — Кто сумеет спугнуть его с одного раза? Ставлю пять песо на то, что он либо улетит, либо нет, если кто-нибудь бросит в него камень!

Искушение оказалось слишком сильным, чтобы дух азарта у многих присутствующих мог ему противостоять.

— Согласен. Прямой выигрыш! — сказал один.

— А кто будет бросать? — спросил другой.

— Кто хочет, — ответил Билль.

— Ладно, спорю, что спугну его одним камнем, — сказал первый.

Ставки были сделаны, камень брошен. Голубь взлетел к огромному удовольствию всех, кроме Билля.

— Спорю со всеми, что он вернется на это дерево через пять минут, — невозмутимо предложил он.

Тут уже никто из толпы праздных бездельников не проявил лени в стремлении покрыть деньги Билля, брошенные на траву. Кто-то достал часы и все уселись, распределив свое внимание между циферблатом и деревом. Минуты тянулись бесконечно под аккомпанемент различных шутливых замечаний о дураке и его деньгах. Через четыре минуты и сорок пять секунд голубь опустился на ветку тополя. Последовало многозначительное молчание, и Билль спокойно положил в карман пятьдесят долларов.

— Но это не тот голубь! — возбужденно воскликнул один из проигравших. — Этот поменьше, и окраска у него потусклее, не такая яркая!

Билли свысока окинул взглядом говорившего:

— Что ж, придется тебе поймать того, другого, чтобы доказать справедливость своих слов. Sabe, приятель? А теперь я готов поспорить с любым из присутствующих на те полсотни, которые я выиграл, что спугну этого голубя одним камнем!

Никто не согласился принять пари.

— Ладно, тогда я спорю с любым из вас, что он не сможет спугнуть голубя с первого броска!

Не имея оснований сомневаться в успехе, игроки полезли за кошельками, никоим образом не смущаясь высокомерными и насмешливыми намеками на то, что а в одиночку, мол, они с ним не справятся. Камень бросили. Голубь не улетел. После этого, как Билль ни пытался, ему так и не удавалось больше склонить своих приятелей ни к какому пари.

Он увеличивал предлагаемые ставки, но безрезультатно. Казалось, он уже совсем было отчаялся придумать какое-нибудь совершенно необычное и заманчивое пари. Но тут на тропе вдоль реки показался маленький оборвыш — тощий, заморенный, исключительно жалко выглядевший мальчишка-мексиканец. Билль подозвал его и высыпал ему в ладони полную пригоршню серебряных монет. Растерявшийся от неожиданности, утративший дар речи мальчишка пошел своей дорогой, прижимая к груди неожиданно свалившееся на него богатство.

— Бьюсь об заклад, что он потеряет несколько монет, пока доберется до дороги, — объявил Билль. — Спорю, что он бросится наутек. Эй, поторопитесь вы, трусливые игроки!

Биллю не удалось заинтересовать ни одного из своих приятелей, и он погрузился в угрюмое и мрачное молчание. Как ни странно, но хорошее настроение его улетучилось, несмотря на солидный выигрыш.

Дьюан приглядывался к хмурому бандиту, поражаясь ему и пытаясь предугадать, что у того на уме. Эти люди были более изменчивы, чем дети, так же непостоянны, как вода, и столь же опасны, как динамит.

— Билль, спорю на десятку, что тебе не удастся пролить ни капли из ведра, которое тащит вон тот пеон, — лениво произнес один из бездельников по имени Джим.

Голова Билля быстро поднялась, как у ястреба, завидевшего добычу.

Дьюан перевел взгляд с Блэка на дорогу и увидел хромого пеона, ковыляющего с жестяным ведром к реке. Это был полубезумный индеец, ютившийся в убогой лачуге, время от времени выполняя для мексиканцев разные мелкие работы. Дьюан частенько встречался с ним.

— Джим, я принимаю пари, — ответил Билль.

Что-то необычное — возможно, резкость, прозвучавшая в его голосе, — заставило Дьюана обернуться. Он уловил непривычный блеск в глазах у бандита.

— Э-э, Билль, слишком далеко для прицельного выстрела, — сказал Джаспер, когда Билль, опершись локтем о колено, прицелился из своего тяжелого длинноствольного кольта. Расстояние до пеона составляло шагов пятьдесят и было слишком большим даже для самого классного стрелка, чтобы попасть в движущийся объект такой незначительной величины, как ведро.

Дьюан, обладавший поразительной способностью точно определять правильность прицела, был уверен, что Блэк взял слишком высоко. Один лишь взгляд на грубое жестокое лицо, напряженное и потемневшее от прилива крови, подтвердил подозрения Дьюана в том, что бандит целится вовсе не в ведро. Дьюан вскочил и выбил из его руки готовый уже выстрелить револьвер. Другой бандит подхватил оружие.

Ошеломленный Блэк свалился навзничь, растерянно оглядываясь по сторонам. Лишенный своего оружия, он превратился в совершенно другого человека, или же его привели в замешательство неожиданные и решительные действия Дьюана. Молча и угрюмо он повернулся и пошел прочь, даже не требуя, чтобы ему вернули его револьвер.